Глава четвертая

Случайные ужасы и нечаянные радости

В одном из своих малых кабинетов – коих насчитывалось с полдюжины – Сварог отпер затейливым ключом высоченный гардероб и достал светло-зеленый с серебром мундир капитана дворцовой стражи, в который тут же и облачился. Встал перед зеркалом, поправил пояс с мечом, золоченые аксельбанты и прочие висюльки. Произнес нужные слова и, скрупулезности ради проведя рукой по лицу, убедился, что заклинание и на сей раз исправно работало: пальцы ощутили совершенно чужую физиономию.

Вышел в коридор и неторопливо направился к парадному входу. Он еще три недели назад придумал этот фокус, позволявший расхаживать по дворцу, не привлекая лишнего внимания. Все, кому это надлежало, прекрасно знали, что этот капитан облечен особым доверием короля, пребывает в фаворе, выполняя деликатные поручения, а потому имеет доступ куда только можно и пользуется особыми привилегиями. Кое-кто наверняка догадывался, как обстоит на самом деле, но болтать языком не решался… Интагар уж точно знает, слишком хитер…

Одним из немногих, заранее посвященных Сварогом в тайну, был глэв Калеб, пожилой, с проседью, на первый взгляд, – вылитый старослужащий капрал, не блещущий особенным умом и сообразительностью. На деле же он давным-давно работал в тайной службе Баглю, куда не принимали ни дураков, ни тугодумов. При Свароге он на всякий случай контролировал Интагаровы дела, насколько это было возможно – таковы уж неписаные правила толкового короля, не может быть у него одной-единственной тайной полиции, во всех отношениях предпочтительнее, когда их с полдюжины. Бюрократических проволочек и нестыковок, конечно, прибавляется, зато присмотр надежнее…

Вот ему-то Сварог сообщил, куда направляется. И знакомыми коридорами вышел на галерею, опоясывавшую на приличной высоте огромный светлый зал Королевской приемной, где, как обычно, яблоку негде было упасть. Чинные разговоры вполголоса сливались в неумолчный гул, напоминавший рокот вхолостую работавших мельничных жерновов; благородные дворяне обоего пола, титулованные и простые, прохаживались группами, парами и поодиночке, теснились вокруг записных остроумцев и игорных столов, вышколенные лакеи с невероятной ловкостью пробирались меж раззолоченных сливок общества, балансируя огромными подносами с мороженым и прохладительными напитками (спиртного тут не полагалось исстари, поскольку считалось, что Королевская приемная – это вам не таверна).

Какое-то время Сварог добросовестно пытался определить невооруженным глазом Интагаровых шпиков, которых здесь имелось немало, но, как и следовало ожидать, окончилась эта затея ничем. Поди угадай, кого из обладателей золотых поясов и золотых ожерелий бульдог завлек в свои сети, играя на слабостях человеческих, компромате и тщеславии людском…

Королевская приемная была одной из тех стариннейших и в общем безвредных традиций, на которые у Сварога не хватило духу посягать. Прежде всего оттого, что это скопище бездельников никому не мешало, а вот информацию иногда шпики выуживали небесполезную…

«Приемной» этот зал именовался не вполне правильно. Никого отсюда никогда не приглашали к королю. Для тех, кто являлся во дворец по королевскому вызову или будучи приглашенным на церемониальное мероприятие, существовали другие входы и другой порядок. Просто так уж повелось с незапамятных времен, поскольку теоретически считается, что любой дворянин может быть в любой миг призван пред королевские очи, следует содержать специальное помещение, где дворяне таковые с максимальным комфортом смогли бы дожидаться случая. Иные толкались тут лет тридцать кряду, так и не удостоившись за это время аудиенции. Что, заметим в скобках, никого особенно не печалило – просто-напросто допуск сюда сам по себе считался одной из исконных привилегий, чуть ли не знаком отличия. Хорошим тоном считалось небрежно обронить: «Ну да, разумеется, я поутру езжу в Королевскую приемную…» Соответственно, отлучение от сего зала считалось крупной немилостью и непременно оформлялось соответствующим указом самодержца.

Высмотрев нужную персону, Сварог неторопливо спустился по витой каменной лестнице и направился в ту сторону. Перед ним словно бы невзначай расступались высокородные господа, даже графы и герцоги, поскольку данный капитан, как уже упоминалось, считался доверенным лицом короля, фаворитом, прочно сидевшим на своем месте, и относиться к нему следовало со всем решпектом…

Как и следовало ожидать, благородный граф Сагудан обретался здесь вместе с супругой и дочерью, каковую, по точной информации, давненько уж пытался подсунуть Сварогу в качестве очередной фаворитки. Согласно тем же исконным традициям. Он бы и жену попытался пропихнуть в королевскую опочивальню, но, учитывая ее почтенный возраст, заранее отказался от подобных попыток…

Сварог оставался тверд, как скала. Юная графинечка была, в общем, довольно приятным созданием, но, по достоверным данным Интагара, дарила своей благосклонностью чересчур уж многочисленных вертопрахов, от придворных кавалеров до дворцовых псарей помоложе и с обхождением. Так что Сварог резонно полагал: королю негоже стоять в очереди, к тому же без всякой уверенности, что он окажется в ней последним…

Сам по себе граф для него никакого интереса не представлял – мало того, что спесив, так еще и глуп. Однако была у него одна-единственная, чрезвычайно ценная в некоторых случаях черта: он был всезнайкой. Как губка, впитывал чуть ли не все кружившие по столице пересуды, сплетни, пикантные россказни и слухи. Оставалось лишь, когда в том возникала нужда, отделить зерна от плевел.

Сварог подошел к ним и раскланялся, приложив к шляпе один лишь указательный палец – только неотесанная деревенщина в таких случаях бралась за поля бадагара всей пятерней. Граф, толстяк с красной рожей выпивохи и жуира, пренебрегавшего пустяками вроде апоплексии, приветствовал его со всей возможной почтительностью. И, конечно же, сходу взял быка за рога:

– Милейший капитан, извините за назойливость, но вы же сами говорили, что его величество совсем скоро утвердит новый список фрейлин… По знатности рода, по нашей извечной преданности монархам моей кровиночке там самое место… Благодарность моя была бы безграничной…

Вышепомянутая кровиночка, изрядно декольтированная, взирала на Сварога так томно и преданно, что не оставалось никаких сомнений – лично она готова отблагодарить господина капитана за эту услугу, абсолютно не мешкая, тут же, за ближайшей портьерой. Ну уж хрен вам, дорогие мои, подумал Сварог беззлобно. Обойдусь и без этаких фрейлин, должна же при дворе сохраняться хотя бы зыбкая видимость морали и нравственности. Тем более что последние донесения касаемо этой особы поступили не далее как вчера – не только псари, но и придворные конюхи, изволите знать. Но хороша, шлюха этакая, чего уж там. Не будем ни от чего зарекаться…

Деликатно взяв под локоток графа, Сварог отвел его в сторону, где нашлось уединенное местечко. Граф покорно семенил рядом, вполголоса поминая про безграничную благодарность – весьма, впрочем, осторожно, учен был горьким опытом; Сварог уже однажды отшил его, не выбирая выражений, когда его светлость попытался вульгарно совать «капитану» кошельки с золотом и дарственные на деревеньки…

– Любезный граф, – сказал Сварог вполголоса. – Право же, я всегда чувствовал к вам неизъяснимую симпатию, и при первой же возможности попытаюсь для вас что-нибудь сделать… А чтобы вы не сомневались в моем дружеском расположении, я вам по величайшему секрету расскажу, каким образом можно снискать благосклонность короля. Надеюсь, это останется между нами?

Граф закивал с величайшим энтузиазмом – надо полагать, действительно не собирался с кем-то делиться столь полезными секретами…

– Есть одна старая, весьма загадочная тайна, которой ее величество в последнее время увлечен, – сказал Сварог совсем тихо. – Доверюсь вам по-дружески: любой, кто доставит королю не сплетни и не басни, а точную информацию, может рассчитывать на щедрейшее вознаграждение. Узнав это, я в первую очередь подумал о вас…

Граф обратился в слух, пылая яростной надеждой.

– Есть старая легенда… – сказал Сварог. – Якобы где-то по соседству с нами, то ли в прилегающих лесах, то ли в самой Равене или Латеране обитают крохотные, с мизинец, человечки. Вполне реальные люди, а не персонажи из сказки, только крохотные. Король хочет об этом узнать как можно больше. Причины мне неизвестны – кто мы такие, чтобы обсуждать монаршую волю? Главное, одно известно совершенно точно: это не мимолетный каприз, это настоятельное королевское желание, и тот, кто его величеству потрафит, честное слово, попадет в случай…

– Леший меня задери! – выдохнул граф с чрезвычайно азартным лицом. – А ведь я о чем-то подобном в свое время слыхивал… Не могу сейчас вспомнить точно, что, где и от кого, но ходили такие разговоры… Капитан, золотце мое, я вас умоляю, не делитесь пока этим секретом с кем попало! А я, со своей стороны, твердо вам обещаю: из кожи вон вывернусь, но разузнаю, что возможно!

– Только помните: не слухи и сказки, а достоверная информация, – сказал Сварог. – Королю не замажешь глаза дешевыми враками…

– Ну разумеется, разумеется! Будьте благонадежны…

– Я на вас полагаюсь, граф, – сказал Сварог с тонкой улыбкой заправского придворного интригана, поклонился и направился прочь, уже ни на кого более не обращая внимания, разве что напоследок окинув мимолетным взглядом прекрасную, морально неустойчивую графскую доченьку, не видевшую особой разницы меж атласными покрывалами и охапкой соломы в придворной конюшне.

Покинув приемную через парадный вход, он целеустремленно пошел к боковым воротам, миновал стражу, не удостоив ее и взглядом, свернул налево, где во множестве теснились аккуратные домики, принадлежавшие различным дворцовым службам и особо доверенной обслуге, имевшей право жить на территории дворца. Попасть сюда было людям из внешнего мира гораздо проще, чем, скажем, в королевскую резиденцию, хотя и тут имелись свои ограды, своя стража, так что соблюдались некоторые строгости…

В одном из таких домиков с недавних пор прочно обосновалась верная колдунья Грельфи, как-то незаметно превратившая свою скромную обитель в штаб-квартиру самой натуральной секретной службы, пусть и не блиставшей пока особенными успехами, но отнюдь небесполезно с прицелом на будущее; так что Сварог без возражений согласился эту новую службу финансировать из казны, в разумных пределах, конечно, поскольку казна, как известно, не резиновая даже с учетом безжалостно раскулаченного Балонга…

Атмосфера царила, он убедился, самая что ни на есть рабочая: в передней толклись с таинственными рожами какие-то загадочные молодцы авантюрного облика, закутанные в плащи, градские обывательницы с физиономиями профессиональных сплетниц, плутоватые господские лакеи и прочий скользкий народец, от которого порой бывает немало пользы небрезгливому и непредубежденному человеку.

Как завсегдатай, Сварог, не мешкая, направился к неприметной двери в углу, распахнул ее решительно, отодвинул с дороги крепкого малого с дубинкой под полой кафтана. Взбежал на второй этаж по крутой скрипучей лесенке, для приличия постучал в дверь и тут же распахнул ее, не дожидаясь приглашения – король, знаете ли, везде у себя дома, куда бы его ни занесло…

То, что он увидел внутри, более напоминало не деловую встречу, а дружеские посиделки. На столе, покрытом аккуратной скатеркой с таромайскими узорами в крупную клетку, возвышалась приличных размеров бутыль «Слез дракона», опорожненная едва на треть. Разделенные тарелками с небедной закуской, за столом сидели Грельфи и, вот чудо, отец Алкес из Братства святого Круахана, многолетний начальник Багряной Палаты, доставшийся Сварогу в наследство от Конгера и оставленный в прежней должности, поскольку был человеком устрашающей энергии и редкой преданности, как многие, прошедшие суровую конгеровскую школу.

– Так-так-так, – сказал Сварог весело, уставясь на бутыль. – Вот, значит, куда идут ассигнования из секретных фондов?

Отец Алкес, высокий костлявый старик в поношенной коричневой рясе, уставился на него выжидательно, но определенно неприязненно. О том, кто скрывается под личиной капитана дворцовой стражи, он пока что представления не имел.

Перехватив взгляд старухи, Сварог кивнул.

– Это, святой отец, король Сварог собственной персоной, – сказала Грельфи. – Только под чужим обликом – ну, сами понимаете, так оно удобнее по дворцу расхаживать, чтобы не липли просители и прочий безответственный люд…

– Сидите, сидите, – сказал Сварог, видя, что монах почтительно приподнялся. – Мы тут попросту, без чинов… Пожалуй, я себе тоже налью, если вам не жалко.

Он достал из высокого старинного буфета еще одну чарку, подсел к столу запросто.

– Грех вам, государь, – сказала Грельфи обиженно. – Вино на свои деньги куплено, не настолько уж я бедная, чтобы казну обирать…

– Да знаю я, – сказал Сварог, набулькивая себе до краев. – Рад вас видеть, святой отец. Я так понимаю, вы уже установили нормальные рабочие отношения, познакомились?

Старуха громко расхохоталась. Отец Алкес, гораздо более скупой на эмоции, тем не менее ухмыльнулся.

– Мы, ваше величество, знакомы чуть ли не полсотни лет, – сообщила Грельфи. – Уж сорок пять-то по крайней мере. Вот разве что не виделись давненько. А когда-то свели самое тесное знакомство. Уж как меня тогда искали и ловили по всей Равене сыскари отца Алкеса – до сих пор вспомнить жутко. Почитай весь город перевернули… И попадись я вам тогда, вся из себя юная и прекрасная, вы ведь, злыдень известный, непременно бы меня на монфоконе спалили, как крестьяне хорька, изловленного в курятнике?

– Не стану отрицать, – скупо усмехнулся отец Алкес. – Вы, уж простите за откровенность, этого тогда вполне заслуживали. Достаточно вспомнить, сударыня, как вы тогда торговали направо и налево и притворным зельем, и отворотным, и даже «стеклянной пылью», что вовсе уж не лезло ни в какие ворота и безусловно подлежало самому строгому наказанию… как и теперь подлежит. Порчу насылали направо и налево, это вам было, что высморкаться, мало того, ворожили на «лунную тень» и, не отрицайте, однажды на перекрестке восьми дорог пытались продать с перьями и потрохами жареного гуся сами знаете кому…

– Дура была по молодости лет, – призналась старуха Грельфи с несколько сконфуженным видом. – Чего ж вы хотите в девятнадцать-то годочков, когда ветер в голове. Сами по себе колдовские знания, они ж человеку ума не прибавляют…

– Боюсь, попадись вы тогда, подобные рассуждения на судей бы нисколечко не повлияли…

– А кто спорит? – фыркнула старуха. – Однако ж проскользнула я тогда у вас меж когтей, святой отец, и, что характерно, без всякой вредоносной магии, исключительно уму и ловкости благодаря… А то сожгли бы, как пучок соломы…

– Вот кстати, – сказал отец Алкес, уставясь на нее с неприкрытым любопытством. – Коли уж мы поумнели, помирились, предав забвению былую вражду и прошлые недоразумения, согласились, что прошлое быльем поросло… Меня до сих пор мучает любопытство, быть может, и не подобающее смиренному служителю Господа… Что у вас тогда вышло с канцелярии советником Трайлогом, может, признаетесь наконец? Трайлог давным-давно в могиле, ему никакие признания уже не повредят. Понимаете ли, я до сих пор не верю, что вы ушли от облавы из-за его оплошности, нерасторопности… Это на него никак не похоже. Уж если он устраивал облаву, его молодцы должны были занять все переулочки, не оставив лазейки. Так как? Были у нас в свое время на его счет определенные подозрения, учитывая иные слабости его характера, хоть никто никогда ничего не доказал…

Он наполнил чарки, сверля собеседницу внимательным взглядом, так и пылавшим нешуточным любопытством. Ага, подумал Сварог. Чую родственную душу. Терпеть не может наш инквизитор оставлять за собой нерешенные загадки…

– Давайте, что ли, выпьем за здоровье нашего дорогого гостя, светлого короля Сварога, – сказала Грельфи, опрокинула свою чарку с лихостью кавалерийского сержанта, пристукнула ею по столу, ухмыльнулась. – Ну, коли уж Трайлог в могиле… Да и столько времени пролетело… Признаюсь вам по совести, святой отец, что вы с вашим острым умом зрили в самый корень. Ускользнула я отнюдь не потому, что Трайлог лопухнулся – он был, надо отдать должное покойному, служакой отменным и сыскарем хватким. Вот только, как вы точно подметили, не свободен был от маленьких слабостей. Он меня все-таки лично приловил в корчме «Пьяный индюк», помните такую? Вот только я в ту пору, в девятнадцать лет, была ничуть непохожа на вяленую треску из рыбного ряда, как теперь. Дрогнуло суровое сердце вашего доверенного помощника, и отпустил он меня переулочками, предварительно получив свое в кладовой на соломе. Уж я постаралась на совесть – тут не до лености, когда до монфоконских костров всего ничего, рукой подать… Такие вот секреты древней истории.

– Прохвост… – с неудовольствием процедил отец Алкес.

– Не судите его слишком строго, святой отец. Во-первых, ручаться можно, он в зрелых годах уже не допускал подобных предосудительных срывов, верно ведь? Он тогда был молод, а я, хоть и поверить трудно теперь, была девушка видная. Не стоит дурно о покойниках, к чему… А во-вторых, если бы вы меня тогда спалили без всякой жалости на монфоконском холме, кто бы теперь служил верой и правдой его величеству королю Сварогу? Много воды утекло, я давным-давно взялась за ум и черной магией более не баловалась. Скажу вам больше: ежели в последнее время на что и направляю свои скромные труды, так исключительно на благо человечества. Это все, надобно вам знать, мягкое и ненавязчивое влияние означенного короля Сварога. Что он со мной сделал – уму непостижимо. Превратил из старой сварливой ведьмы, озабоченной лишь собой, в воительницу за благо человечества. Вы не поверите, но я уж давненько, стоит только утречком глаза разлепить, во власти одной-единственной мысли: как там человечество? Не помочь ли ему чем? Страдает, поди, болезное, в недугах погрязло, в тяготах мается…

Сварог громко откашлялся в кулак, и старуха примолкла, сидела с невинным видом, косясь на бутылку.

– Что поделать, святой отец, – сказал он, наполняя чарки. – Вот такие у меня сподвижники, работаем с тем, что есть… Но, впрочем, судя по тому, как мирно и благостно вы тут сидите, прошлые недоразумения и в самом деле быльем поросли, а?

– Совершенно верно, ваше величество, – кивнул монах церемонно. – Рад, что в свое время наши с сударыней Грельфи дороги, гм… разошлись. Вернее, рад, что она ступила на верный путь, и мы теперь работаем рука об руку, как ни дико это было представить лет сорок назад. Меняется мир, что ни говори… И люди тоже.

– Щас заплачу от умиления, – пробормотала старуха. – А ведь сто золотых за меня назначал, что за живую, что за мертвую…

– Отставить, – сказал Сварог. – Вечер воспоминаний отложим на потом. У нас хватает неотложных дел… Вы что-нибудь накопали, сударыня?

– А вот, кстати! Отец Алкес вам и расскажет. Кое-что у него есть любопытное…

– Я помню наш разговор в Равене, ваше величество, – сказал монах. – Сразу после коронации. Действительно, мне представляется, что вы были совершенно правы тогда. Эти лилипуты не смогли бы так быстро и эффективно спланировать и организовать покушение на принцессу Делию, если бы они до этого никогда не бывали в Равене, не были знакомы с нашими городами. Простая логика подсказывает, что к тому времени они должны были освоиться в нашем мире. А это значит, у них были сообщники вполне… нормального роста. В чем лично я не вижу ничего удивительного. Всегда найдутся люди, готовые за хорошие деньги работать хоть на самого дьявола. Если все так и обстояло, нет сомнения, они и сейчас где-то рядом. Им ведь гораздо легче укрыться от постороннего глаза, чем обычным злоумышленникам и шпионам…

– Это все теории, – сказал Сварог нетерпеливо. – А как насчет практики? Удалось вам что-то отыскать?

– Я битую неделю копался в бумагах и пытался вспомнить, – сказал монах, взвешивая каждое слово. – Отбросил суеверные сказки, безусловно не имеющие под собой реальных оснований. Вроде широко распространенной среди воров побасенки о «крохотном народце». До сих пор кружит такое поверье: мол, нужно прийти в последний день определенного месяца на место, где был убит ростовщик, и непременно неженатый, и непременно вдовый, сжечь там шерсть с кошачьего хвоста, смешанную с волосом из хвоста пегой лошади без единого белого пятнышка и прочесть соответствующее заклинание. Если все сделано правильно, из-под земли тут же выскочат крохотные, с палец «воришки-крохотульки», которые на всю оставшуюся жизнь станут верными помощниками счастливца…

– Вздор, вздор, – сказал Сварог.

– Несомненно. Подобные «следы» я отметал после тщательного изучения. И тем не менее… Я разыскал в архивах равенской уголовной полиции толстенное, интереснейшее дело. Лет восемьдесят назад жил такой вор. По прозванию Пеца-мышка. Прозвали его так за способность проникать в места, куда обычный вор, даже чрезвычайно искусный, ни за что не попадет. Классический «волшебный вор» из народных сказок, но он существовал на самом деле. И про него кружили слухи, будто он оказался единственным, кому все же удалось вызвать «воришек-крохотулек». Не улыбайтесь так скептически, ваше величество. Я сам поначалу не верил. Но когда изучил бумаги внимательно, с учетом наших допущений, мнение мое изменилось. Среди длиннейшего списка его «подвигов» я насчитал девять чрезвычайно темных случаев. В каждом из них обычные объяснения насчет ловкости и проворства профессионального вора не годятся. Какой случай ни возьми, вывод один: осуществить такую кражу было не в человеческих силах. На это мог оказаться способен только человек, связавшийся с нечистой силой… или тот, у кого и в самом деле были в подручных крохотные, с палец, сообщники, наделенные вполне человеческим умом… Бумаги здесь, – он кивнул в сторону высокого буфета. – Прочитайте на досуге, и, быть может, согласитесь со мной…

– Вполне возможно, – сказал Сварог. – Но даже если вы правы, прошло восемьдесят лет, даже косточки вашего Пецы истлели…

– Да. Он пропал без вести в свое время…

– Вот видите. А поближе к нашим временам?

– Есть еще так называемое дело виконта Башара. Вот эту историю я прекрасно помню, я сам ею занимался восемнадцать лет назад. Виконт ничего особенного собой не представлял – четвертый сын графа, не имевший прав на титул и майорат, обитал в Равене, средства к существованию добывал всевозможными окольными комбинациями, не нарушавшими закон впрямую, но все же дурно пахнущими. Ну, вы знаете такой тип людей и такие делишки… И вот однажды виконт разбогател как-то резко. Деньги у него появились немалые, он купил приличный дом, порвал с прежними дружками, репутация его понемногу восстановилась, его даже приняли при дворе… Сам он ссылался на наследство от дальнего родственника, что, забегая вперед, оказалось чистым вымыслом. Мы не нашли никаких следов подобного завещания на его имя в нотариальной палате, хотя туда обязаны помещать копии всех завещаний и всех сделок с недвижимостью, превышающих финансовым итогом определенные суммы… Но это, забегая вперед… К нам стали поступать сведения, что означенный виконт связался с нечистой силой, и далеко не все доносы поступали от людей лживых и беспринципных. Информаторы бывают разные, ваше величество. Кто-то врет и клевещет, кто-то дает ценные и правдивые сведения – причем не обязательно из благородных побуждений, но это не меняет дела. Если правду выдают из мести или корысти ради, она от этого не перестает быть правдой… Короче говоря, все, что нам тогда сообщали, в итоге сводилось к одной-единственной теме. Теме «крохотных человечков». Да, вот именно, государь… Когда виконт устраивал вечеринки для особо близких друзей, он развлекал их весьма своеобразно. В особой комнате, погасив светильники, так что освещен был только стол, виконт демонстрировал на этом самом столе увлекательные «живые картины», как он это называл. Крохотные воины, размером с мизинец, сражались и убивали друг друга либо воевали с голодными крысами, хорьками, змеями. Крохотные женщины исполняли развратные танцы, закатывали оргии. Иногда, для разнообразия, надо полагать, крохотулек обоего пола выпускали в пустую комнату, и на них охотилась кошка… Одним словом, достаточно гнусные забавы и весьма необычные. Я тогда не знал того, что знаю сейчас. Вполне естественно, что первым пришедшим нам в голову объяснением было – «нечистая сила». И ведь это происходило на самом деле! Мы пригласили к себе в Багряную Палату парочку участников этих вечеринок – тех, на кого у нас кое-что имелось… Достаточно, чтобы рассчитывать на их полную откровенность. И они описывали эти забавы достаточно подробно, причем не сговариваясь, однако детали тем не менее совпадали… Бумаги сохранились, я и их принес… Я доложил королю Конгеру. Решено было наблюдать и собирать улики. Виконт как-никак принадлежал к достаточно знатному роду, многие его родственники и свойственники имели вес при дворе, нужно было соблюсти все формальности и законы, получить неопровержимые улики. Поразмыслив, мы решили воспользоваться избитым, но надежным способом – ввести в дом своего человека. Проще всего это было сделать через слуг – вот мы и нашли толкового парня среди младшего персонала, деликатно изъяли одного из лакеев, обставив все так, чтобы думали, будто он хапнул кое-что из столового серебра и сбежал, так что образовалась вакансия, которую постарался тут же заполнить наш парень…

Он замолчал, не глядя протянул руку, наполнил свою чарку, пролив немного на скатерть, рассеянно поднес ко рту и осушил до дна – все это чисто механическими движениями. Продолжал глуховатым голосом, так, словно перед глазами у него сейчас была не эта комната, а что-то другое, давно прошедшее:

– Он несколько дней присматривался и приглядывался, стараясь не лезть с расспросами, чтобы кого-нибудь не всполошить. А потом… Потом, посреди ночи, внезапно грянул взрыв. От дома осталась груда камня; все, кто там находился, погибли. Могучий был взрыв… Дом стоял в отдалении, на берегу реки, так что никто больше не пострадал. Но от дома виконта, повторяю, осталась куча даже не камня – щебенки… Даже кусок берега обвалился. Это не знакомый нам порох – что-то гораздо более сильное, каким на земле, хвала Господу, пока что не располагают армии…

– И что было потом? – тихонько спросил Сварог.

– Я доложил королю. Покойный Конгер был человеком упрямым и не терпел слова «невозможно». Развалины – точнее, эту груду щебня – по его приказу принялись разбирать. Но не нашли ничего, что нам пригодилось бы. Ничего… определенного. Груда щебня, лохмотья тел… Все внутри превратилось в труху, такой силы был взрыв. Потом пошли слухи, что виконт увлекался алхимическими опытами и невзначай не то смешал и не с тем… но прежде нам ничего не было известно о таком его увлечении. Бумаги ушли в архив и благополучно там пролежали до сего дня.

– Дом стоял на набережной… – задумчиво повторил Сварог. – Даже кусок берега обвалился… Не хочу делать преждевременных выводов, однако логика событий подсказывает… Как они могут пробраться в земные города незамеченными? Да одним-единственным способом. Подыскивается сообщник – человек достаточно влиятельный и знатный, чтобы обезопасить свой дом от неожиданных вторжений кого попало. Дом таковой располагается на берегу реки… или моря. Под водой устраивается тоннель, по которому подводная лодка может незамеченной пройти… ну, скажем, в подвал, где устроено нечто вроде пристани. Ну, а дальше совсем просто. Посади их в карман, в какую-нибудь коробочку, выложенную ватой, – и неси куда угодно, хоть в королевский дворец… Другого способа попросту нет.

– Согласен, – кивнул монах. – С подводными лодками я знаком чисто теоретически, у нас их нет, хотя небезызвестный мэтр Тагарон и пытался в свое время нечто подобное соорудить… но госпожа Грельфи мне их подробно описала, и я получил некоторое представление… В самом деле, ваше величество, эта гипотеза крайне похожа на единственно верную… вот только, как такую пристань найти? Невозможно ведь обыскать все подряд дома, стоящие у воды, подходящие на роль тайной пристани…

Кому как, подумал Сварог. Если подобрать нужную аппаратуру, о которой говорила Яна, если организовать наблюдение с воздуха – смотришь, и попадется рыбка на крючок… или по крайней мере в прицел. Попробуем…

– И это все? – спросил он.

– Увы… – развел руками отец Алкес. Добросовестно задумался. – А впрочем… Не знаю, стоит ли… Может, это и не имеет никакого отношения к нашим делам…

– Выкладывайте, святой отец, – сказал Сварог. – А я уже сам решу, что связано с нашими делами, а что – нет.

– Собственно, это не точная информация, а воспоминания прыткого мемуариста. Одного из тех, кто в свое время пытался заработать какие-то деньги на посмертной славе Асверуса. После смерти у Асверуса, как обычно и случается очень часто, появилось необозримое множество близких друзей, наперсников и собутыльников. О многих сам поэт при жизни и представления не имел… Все они наперебой строчили мемуары, где крохи правды перемешаны с горами брехни и пикантных выдумок на потеху толпе. Так вот в одной такой, справедливо забытой книжке, мне попалось утверждение, будто у Асверуса незадолго до его гибели появился любопытный перстень – крохотный череп, оправленный в золото, вместо драгоценного камня, окруженный какими-то легендами. Об этом перстне упоминают человека три, но среди вещей Асверуса его не обнаружилось. Разумеется, это никакой не след…

– А почему? – сказал Сварог с интересом. – Почему бы и нет? В последнее время я с самых разных сторон только и слышу, что история Асверуса, его жизни и смерти таит массу загадок. Меня всерьез уверяют, что он был не только поэтом, но и искусным разведчиком. Что общепринятая версия его убийства ничего общего с истиной не имеет. Что он имел какое-то отношение к загадочной смерти молодой королевы Дайни, случившейся в летнем дворце, до которого отсюда рукой подать, какая-то лига… – он указал на стену. – Что вы обо всем этом думаете?

– Признаться, я над этим никогда не задумывался, – честно признался монах. – Поскольку это произошло слишком давно и никак не затрагивало наших обычных дел. Слухов и в самом деле множество, иные книжники до сих пор тщатся опровергнуть прежние гипотезы и поставить на их места свои разыскания. Вы, конечно, не знаете…

– Почему же это не знаю? – живо возразил Сварог. – Наслышан некоторым образом. Так вышло, что в Равене я не так давно оказался посреди научного спора двух почтенных ученых именно на эту тему. Спор приобрел такой накал, что в ход пошли кочерги с поленьями, ненароком пострадал бюст покойного короля, и, если бы не мой государственный ум, пришлось бы бедным книжникам… – он невольно улыбнулся забавным воспоминаниям, но тут до него дошло. – Прах меня побери, ведь один из них как раз и тщился доказать, что Асверус был разведчиком! Раскопал какие-то старые бумаги… Постараюсь его немедленно разыскать. Сам уже не помню, как его звали, но Интагар такие вещи помнит прекрасно. И еще. Я давно узнал, что отдельные корыстолюбивые личности из архивной службы Министерства двора втихомолку распродают ценителям рукописи Асверуса. Асверус носил придворный чин, и после смерти его бумаги за отсутствием наследников попали как раз в Министерство двора. Я незамедлительно пошлю туда одного человека…

Монах одобрительно кивнул. Старуха Грельфи осторожненько подала голос:

– Высокие господа мои, я прекрасно помню, что один из вас – светлый и могущественный король, а другой – не последний в королевстве сановник. Однако не будете ли столь милостивы выслушать убогую старуху, наделенную некоторым умом и соображением?

– Валяйте, убогая старушка, – сказал Сварог. – Люблю, когда вы начинаете прибедняться. Обычно это означает, что у вас родилась свежая интересная мысль…

– А вот не угадали на сей раз, государь, – сварливо отозвалась Грельфи. – Я просто хотела напомнить, что есть вещи и серьезнее, и опаснее. Вы, тысячу раз простите, ухватились за этих крохотулек, как ребенок за новую игрушку. А меж тем… Ваши крохотульки представляют некоторую опасность – и только. Не забывайте, что моря покрыты дохлой рыбой, а морские птицы сбиваются в громадные стаи и улетают вглубь суши. Хватает и других неприятных событий, что все до одного укладываются в старинные пророчества… Великий Кракен просыпается, а вы тут о крохотульках… Судя по всему, эти ваши крохотульки существовали чертову уйму лет и порождением пробудившегося Кракена безусловно не являются… А потому могут и подождать. До сих пор от них как-то не было особого вреда, так что это не самые насущные хлопоты. Вы лучше о Великом Кракене подумайте. И о том, что к нам шпарит по небу Багряная Звезда. Этот поганый светляк так глаза жалит тем, кто умеет видеть, что нет никакого терпежу… Вы вот чем озаботьтесь, господа мои! Что до вас, святой отец, то вам самое время запустить руки в закрома с вашими вековыми секретами – я про ваши Братства говорю. Негоже сидеть, как собаки на сене, когда творится такое…

Она была во многом права, даже если учитывать недавний ядерный взрыв, о котором старухе наверняка неизвестно… Сварог вопросительно глянул на монаха. Тот молчал, понурив голову, уставясь на свои корявые ладони. Потом сказал глухо:

– Приятно, конечно, сударыня Грельфи, что вы считаете нас обладателями тайного знания… Однако должен вас разочаровать. И вас тоже, уж не посетуйте на правду, ваше величество. Не спорю, монашеские Братства обладают кое-какими тайными знаниями, не обращающимися в широком обиходе, но среди них, Господом клянусь, нет каких-то высших, окончательных истин, способных моментально вывести всех из тупика и принести победу… Увы, так и обстоит. Братства воссоздавались среди всеобщего хаоса и одичания через сотни лет после Шторма, когда слишком многое было утрачено безвозвратно… Я бы не молчал, будь у меня такие знания. Признаюсь вам по совести, я до сих пор не знаю, можно ли с уверенностью говорить, что Великий Кракен существует на самом деле. В конце концов, все эти странности, вроде дохлой рыбы, кто-то мог тысячи лет назад связать с пробуждением Кракена по ошибке… Где точные доказательства?

– Будут вам точные доказательства, – проворчала Грельфи. – Когда дойдет до того, что спруты побегут из морей в реки, и это будет означать, что дела совсем плохи…

– Предсказание о спрутах мне знакомо, – сухо ответил отец Алкес. – Но опять-таки нет точных доказательств, что его следует связывать с Кракеном… Древние частенько ошибались. Все это в полной мере касается и Багряной Звезды. Я сам ее не вижу, но знаю людей, которые видят. И что же? Опять-таки, у нас есть только старинные рукописи и невнятные пророчества. Древние к тому же порой изъяснялись крайне туманно. Вот вам, пример… Принято считать, что Копье Морских Королей, которым только и можно убить Великого Кракена, спрятано где-то на острове Хай Грон. Остров за тысячи лет изучен вдоль и поперек. И нет там никакого Копья. Можно, конечно, твердить, что оно магическим образом скрыто в толще скалы, но это опять-таки голословные утверждения…

– И к чему же вы призываете? – бесстрастным голоском поинтересовалась Грельфи.

– Ни к чему я не призываю, – ответил монах терпеливо. – Просто не берусь пока что делать решительных выводов при отсутствии точных знаний…

– Ну, сидите, сидите, полируйте седалище, – сварливо протянула старуха. – А между прочим, ваше величество и ваше священство, у меня с утра сидел оч-чень интересный человечек… Доктор из одного латеранского заведения для скорбных головой. У него там содержится совершенно рехнувшийся шкипер, которого сняли в открытом море с дрейфовавшей без весел и паруса шлюпки, где он пребывал в полном одиночестве. Знаете, что он рассказывал? Доктор этот заинтересовался, как он выражается, «любопытным случаем», сидел возле морячка два дня напролет, слушал, превращал на бумаге бред в нечто связное… Вам интересно послушать, что случилось? Шел этот бриг где-то неподалеку от Катайр Крофинд, проходил мимо небольшого необитаемого островка – и вдруг из моря поднялась исполинская змеища. До островка, шкипер говорит, было не менее трех морских лиг, но змеища, словно касалась макушкой небес, такая была огромная. Они сначала не поняли, насколько, а потом пригляделись и сообразили, что высунулась она из моря позади островка. Оценили величину и мгновенно, все вместе, тронулись рассудком, потому что увидели легендарного змея Ермундгада, который спит в глубинах которую тысячу лет и пробудится аккурат в годину всеобщих сокрушительных бедствий. Парусами никто уже не управлял, суденышко опрокинулось, каждый выплывал, как удалось…

Монах поджал бледные губы:

– Еще одна неподтвержденная легенда…

У Сварога было на этот счет свое, особое мнение. Совсем недавно, заглянув ненадолго в Хелльстад и пытаясь на скорую руку навести некоторый порядок в отношениях меж тамошними удивительными и диковинными обитателями, он перекинулся парой слов с одним из глорхов – быть может, той самой змеюкой, что пыталась в свое время его слопать, когда он был всего-навсего бесприютным странником. Змея, как все глорхи, особым умишком не блистала и свои простенькие мысли выражала примитивно – но она тоже, что любопытно, упоминала про какого-то «ужасного гада», из-за которого глорхи в незапамятные времена и покинули-де моря, долго мыкались по суше, пока не обосновались в Хелльстаде, где не имелось ни доблестных рыцарей-драконоборцев, ни орд крестьян с дубинами и факелами. Выходило, что Сварог некогда уцелел исключительно потому, что мельком назвал себя «гадом ползучим» – а это оказалось созвучно тому имени, перед коим глорхи испытывали панический, впечатавшийся в гены ужас: гад, Ермундгад…

Однако он промолчал. Не был уверен, что и туповатые змеи из Хелльстада окажутся для отца Алкеса достойными внимания свидетелями. Хороший человек отец Алкес, ревностный слуга Божий, работник исправный и ретивый, но и над ним, очень похоже, тяготеет та самая инерция мышления, что свойственна большинству как на земле, так и за облаками. Пять тысяч лет все как-то устраивалось – Господь попустит, обойдется и теперь. Он не видит Багряную Звезду, а потому не может понять то странное колотье, которое она вызывает в глазах видящих – льдистое, неприятное, проникающее в мозг…

– Хорошо, – сказал он, ощущая страшную неудовлетворенность. – Не будем говорить о том, что не подтверждено пока твердыми доказательствами. Займемся тем, в реальности чего никто из нас не сомневается. Сначала…

Дверь скрипнула, в образовавшуюся щель просунулась предупредительная физиономия глэва Калеба, украшенная широкой ухмылкой. От переполнявших его чувств он даже легонько приплясывал с ноги на ногу.

– Минутку, – сказал Сварог. – Сейчас узнаю, в чем там дело…

Уже через несколько секунд он вихрем метнулся к столу, подхватил свою шляпу, свалив второпях локтем серебряную стопку, нахлобучил форменный бадагар и кинулся к двери, крикнув через плечо:

– В общем, все занимаются своим делом!

…Всадники неслись по латеранским улицам бешеным аллюром, сшибая лотки мелких торговцев, едва не размазывая по стенам шарахавшихся прохожих. Гремели копыта по мостовой, мелькали бледные лица на тротуарах, все живое разбегалось, жалось к домам. Впереди мчащейся на полном галопе кавалькады отчаянно и жутко ревели трубы передового отряда ликторов, освобождавших путь королевскому кортежу. Как ни понукал Сварог коня, они опережали его на несколько корпусов, как он сам опережал несущихся очертя голову телохранителей, ухитрявшихся даже сейчас замечать все вокруг и бдительно рявкать на замешкавшихся обывателей:

– С дороги! С дороги! Король спешит!

Сварог нагнулся к конскому уху и испустил волчий вой, как научили его ратагайские кавалеристы. Каурый захрапел и понес, разбрасывая пену, настигая ликторов.

Они свернули, пронеслись по немощеной аллее, обсаженной вековыми платанами, миновали отскочивших часовых и оказались на широком зеленом поле, идеально подходившем для аэродрома. Не снижая темпа, Сварог погнал коня дальше, к видневшемуся вдалеке бомбардировщику, где стояла кучка людей.

Натянул поводья, так что каурый взвился на дыбы, молотя по воздуху передними ногами. Спрыгнул на землю и подбежал к самолету. Увидел их всех – в потрепанной, грязной одежде, мимоходом отметил взглядом стоявшие тут же высокие, угловатые мешки. Схватил в объятия запыленную, осунувшуюся Мару и стал целовать ее грязное лицо. Она куклой моталась в его руках, шумно, облегченно вздыхая. Сварог отстранил ее, держа за плечи вытянутыми руками, всмотрелся. Щеки запали, волосы слиплись от грязи, но темно-синие глаза блестят знакомой строптивостью и насмешкой. Прижав ее к себе одной рукой, через ее плечо посмотрел на остальных, считая их про себя. Потряс головой:

– Все до единого. Надо же. Ну, вы даете…

– Старая кавалерийская закалка, государь, – бодрясь, силясь быть небрежным и торжествующим, сказал мэтр Анрах, тоже грязный, потрепанный, исхудавший. Как все прочие.

– Учено выражаясь, имеет место быть математическое тождество, – сказал Леверлин, ухмыляясь. – Количество уехавших равно количеству приехавших.

– Нечего морщиться, – сказал Сварог. – Весьма перспективный молодой человек, доставшийся в наследство от Конгера. Покойный король кого попало не привечал, особенно в личной разведке… Граф Гаржак.

– Наслышан, – сказал Анрах, то и дело косясь на кожаные вьючные мешки, сложенные в углу высоченным штабелем. – Своеобразный юноша…

– Ну, рассказывайте о приключениях, – сказал Сварог.

– А не было никаких приключений, – с видимым сожалением пожала плечами Мара. – Замок мы заняли аккуратненько, там и в самом деле не оказалось ничего и никого, хотя бы отдаленно напоминавшего военную силу, да и хозяин отсутствовал. Согнали челядь в подвал, заперли, спокойно набили мешки… Мэтра, правда, пришлось одергивать, он порывался набрать столько, что и полсотни человек бы не унесли. Отправились назад… И увидели со склона, что у вас там в долине творится, как на вас камни с неба рушатся. Ну, затаились, сделали крюк, стали пробираться к границе окольными тропками. Все приключения в том и состояли, что приходилось ловить на обед сусликов и ворон, чтобы ноги не протянуть. Коням хорошо, они травой обходились, да и овес был в тороках. Так ни разу ни с кем и не похлестались. Трижды подворачивался удобный случай – и противник имелся, и был он в таком количестве, что у нас были все козыри. Но мэтр всякий раз принимался причитать, что книги для нас дороже всего, и я каждый раз отступала, так и не прикончив ни одного мерзавца из-под «кляксы»…

– Поздравляю, рыжая, – сказал Сварог. – Кажется, ты все же становишься взрослой, если перестала очертя голову кидаться с мечом на первого встречного неприятеля…

Мара прищурилась:

– И эти вот насмешки – вся благодарность за мои великие свершения на благо познания? Ну ладно, моя месть будет ужасна… Мэтр, не пора ли разобрать сокровища? Вы ведь с ума сходите от нетерпения!

Анрах, словно только и ждал конкретного приказа, проворно отставил чарку, расплескав выдержанное вино, бросился к мешкам. Сгоряча кинулся распутывать узлы кожаной шнуровки зубами и ногтями, но Мара, похмыкав, подала ему кинжал, и дело пошло гораздо быстрее – мэтр, ничего вокруг не видя и не слыша, кромсал шнурки даже там, где мог без труда развязать, валил высокие мешки набок, одну за другой вынимал книги, произносил вслух названия – громко, торжественно, звенящим от возбуждения голосом. Гладил ветхие переплеты, как женские щеки, его лицо стало молодым, одухотворенным, восторженным, Сварог даже позавидовал чуточку – он видел перед собой человека, воспарившего от счастья куда-то к седьмому небу, самому высокому, согласно здешним поэтическим метафорам.

Однако сам он чем дальше, тем больше испытывал разочарование и скуку. Несомненно, это были уникальнейшие издания, патентованные раритеты, уникумы, способные, судя по виду Анраха, привести ученый мир в бессильную зависть. Вот только, все сильнее возрастали подозрения, здесь ничего не было для насущных целей Сварога – приземленных, практичных, далеко не столь возвышенных, зато жизненно необходимых. Ну что же, сказал он себе, всеми силами стараясь не показать того, что творилось на душе, никто и не обещал, что добыча эта поможет в текучке, так что и разочарования никакого не должно быть. Главное, вернулись живыми и невредимыми – и пусть Анрах двигает вперед науку, ему по жизненному призванию положено…

Мэтр стоял посреди комнаты, по пояс скрывшись за второпях наваленными штабелями книг – фолиантов в классических дощатых переплетах с золочеными петлями, на каких можно было подвешивать и ворота, пухленьких карманных томиков, полуразвернувшихся свитков. В кабинете остро пахло ветхой кожей, пылью и еще чем-то трудноопределимым, что при некотором напряжении фантазии можно было и окрестить «ароматом ушедших веков». Сияющий Анрах уже раздражал Сварога, охваченного своими тягостными заботами, и он стал прикидывать, как потихоньку убраться отсюда под благовидным предлогом, чтобы ненароком не испортить радости мэтру, и в самом деле неплохо потрудившемуся.

Мара вдруг отставила кубок, встала, выпрямилась с хорошо знакомым Сварогу лукавым огоньком в глазах, оглянулась на счастливейшего из смертных, стоявшего посреди груды уникумов. Улыбнулась хитро, загадочно:

– Я же говорила, что месть моя будет ужасна… Посмотрите, мэтр – наш повелитель, хотя и не показывает этого по великодушию своему, на самом деле потихонечку впадает в уныние. Он определенно предпочел бы всему этому великолепию нечто более прозаическое, способное помочь не столь возвышенным, но практичным задачам… Вполне возможно, его надежды не были бы беспочвенны, но он вместо благодарности насмехается над кое-кем из своих верных сподвижников по свойственному ему бессердечию и злоязычию…

Заложила руки за голову и безмятежно потянулась, уставясь в потолок с мечтательной, насмешливой улыбкой. Сварог смотрел на нее напряженно, потихонечку исполняясь надежды. Как-никак он ее хорошо знал.

– Выкладывай, рыжая бестия, – сказал он хрипло.

– Ты сожалеешь о насмешках?

– Сожалею, сожалею, – сказал он. – Со стыда сгораю… Ну?

Мара фыркнула, извлекла из-под кресла черный кожаный футляр с полустершимся золотым тиснением – в таких обычно хранили важные документы – проворно открутила крышку с черной шелковой кистью, вытряхнула себе на ладонь какой-то предмет и, держа его двумя пальцами, подала Сварогу. Сказала наставительно:

– Ты, конечно, и знать не знаешь, но это…

Сварог выхватил у нее кольцо – не рассуждая, почти грубо. Наверное, лицо у него вмиг переменилось, и настолько, что Мара моментально умолкла, став серьезной.

– Быть этого не может, – сказал он. – Перстень Асверуса…

– Ну надо же, – сказала Мара разочарованно. – Вот так стараешься-стараешься, хочешь произвести впечатление, а потом вдруг выясняется, что не получится никакого сюрприза, и труды твои, чего доброго, были напрасными…

– Ничего подобного, – сказал Сварог, не отрывая глаз от лежащего на ладони перстня. – Ты великолепна, ты лучшая на свете, о чем бы ни шла речь…

Поднял ладонь к глазам. Золотое кольцо искуснейшей работы, сделанное отнюдь не ремесленником – тончайшая чеканка в виде дубовых листьев, изящные линии. Вместо камня – крохотный, с вишню, человеческий череп, заключенный в нечто вроде ажурного полушария, подогнанного так, что череп нисколечко не хлябал. Самый обычный череп, только крохотный, очень старый на вид – ну да, и самому перстню должно быть более ста двадцати лет…

– Ты насквозь прав, но понятия не имеешь, насколько я лучше всех на свете, – сказала Мара, наблюдавшая за ним с гордым и довольным видом. – Ты еще бумаг не читал. На-ка, ознакомься.

Она вытряхнула из футляра два листа пергамента – потемневшего, утратившего гибкость. Мельком всмотрелась, подала Сварогу один, второй оставила себе.

Он впился взглядом в аккуратные строчки, выведенные искусным писцом.

«Сим удостоверяется, что прилагаемые украшения, как то: перстень золотой весом в двести четыре квинутна с украшением из неизвестной кости в виде черепа и золотое же ожерелье весом в тысячу сто семьдесят три квинутна с восемью сапфирами и четырьмя украшениями в виде черепов из той же неизвестной кости изготовлено в моей мастерской с приложением надлежащих клейм по заказу благородного Шеллона, графа Асверуса, каковой расплатился со мною сполна, благодаря чему вышеописанные изделия переходят в его полную и безраздельную собственность.

Сословия Мер и Весов златокузнец Тиме Аркарад, дано в Равене числа сорок первого месяца Квинтилия года три тысячи пятьсот восьмидесятого Харумской Эры».

Ниже красовалась затейливая подпись со множеством завитушек и вензелей, служивших, надо полагать, исключительно для профессионального выпендрежа. А еще ниже протянулась одна-единственная строчка:

«Пробирное клеймо приложено 40 Квинтилия 80 X Э канцелярии советником…»

Подпись канцелярии советника совершенно неразборчива, далеко не такая манерная – должно быть, ему по роду службы приходилось оставлять ежедневно десятки автографов, и он заботился об экономии трудов, а не о излишней красивости.

– Примерно за четыре месяца до его убийства, – сказал Леверлин, видя, что Сварог дочитал и опустил руку с бумагой. – Ты вторую посмотри…

– Подождите, – сказал Сварог. – А ожерелье где?

Мара фыркнула:

– Право, на тебя не угодишь… Леший его ведает, где оно там запропастилось… По крайней мере, в витрине его не было, там лежал только перстень. Ты и в самом деле посмотри вторую бумагу, она еще любопытнее…

Сварог схватил второй свиток, развернул с треском.

«Сим удостоверяю, что означенное кольцо, золотое с костяным украшением в виде черепа, а также принадлежащий к нему документ, свидетельствующий о месте его изготовления, законным образом приобретен в моей лавке, с дозволения инстанции, существующей на улице Искусников, двадцать пять, гиперборейским подданным ревереном Гонзаком, путешествующим ради собственного удовольствия. Поскольку третьими лицами имущественных прав на данное кольцо по выставлении его для продажи в моей лавке не предъявлялось, после уплаты суммы в пятьсот денариев означенные раритеты переходят в полную и безраздельную собственность означенного реверена Гонзака.

Числа четвертого Атума месяца три тысячи шестьсот семьдесят девятого года Харумской Эры.

Серебряной гильдии купец Фурберо, Латерана».

– Вот такие дела, – сказал Леверлин. – Гонзак это колечко приобрел буквально за месяц до исчезновения. Знаешь, что самое примечательное? То, что записей только две. Всего две. Законными владельцами перстня были Асверус и Гонзак – все остальные, в том числе, не исключено, означенный Фурберо, вступили во владение не самым честным путем. Уж горротский-то скопидом, безусловно, приобрел перстень предосудительным образом – на его имя записи нет… Ты хоть понимаешь, что это такое? Дело даже не в том, что отыскалось наконец-то легендарное кольцо Асверуса… Впервые всплыл неизвестный науке раритет, принадлежавший Гонзаку…

– Значит, Гонзак интересовался Асверусом?

– Гонзак многим интересовался…

– Любопытно, где же все-таки ожерелье? – повторил Сварог.

– Хочешь гипотезу? – сказал Леверлин. – В жизни Асверуса была некогда одна крайне загадочная женщина, по времени получается – его последняя женщина, последняя любовь. Стихотворений двадцать ей посвящено. Кто она и откуда, неизвестно до сих пор. Сам Асверус ее именовал то Синеглазое Чудо, то Синеглазое Горе. Учитывая время, когда украшения были изготовлены, учитывая, что ожерелье, несомненно, женское, гипотеза сама собой напрашивается.

– Однако… – сказал Сварог. – Дарить любимой ожерелье с черепами… Они же самые настоящие, пусть и крохотные…

– Да ничего удивительного. Вполне во вкусе тогдашнего времени и тогдашнего периода в искусстве, именовавшегося «кладбищенским балерио». Украшения с черепами и скелетами, мебель в виде усыпальниц, и так далее… На эту тему написаны целые тома, попроси историков искусства, чтобы…

– А начхать мне на историков искусства, если откровенно, – сказал Сварог задумчиво, не отрывая взгляда от кольца. – Балерио-барокко-рококо… Меня вот это в первую очередь интересует, – он осторожно потрогал ногтем мизинца крохотную пустую глазницу. – Откуда их Асверус взял, сразу пять? Это ведь не гробокопательство какое-нибудь, а? Там, где эти хоронят своих мертвецов, вряд ли ступала человеческая нога…

– Ну, тут уж с нас взятки гладки, и спроса никакого, – сказала Мара. – Что увидели, то и привезли. Между прочим, исключительно моя заслуга – пока мэтр, млея от восторга, копался в книгах, я решила осмотреть витрины, и, в самом дальнем углу… Мэтр так и прошел бы мимо, ручаться можно. Молодец я, как по-твоему?

– Спасу нет, – сказал Сварог.

Мара подошла к нему, ухватила за руку и, многозначительно улыбаясь, сказала:

– Тогда пойдем, если у тебя неотложных государственных дел нет.

Сварог оглянулся – мэтр, не видя и не слыша ничего вокруг, созерцал книжное великолепие, не представляя, с чего начать на этой оргии духа, Леверлин уже с головой погрузился в какой-то фолиант, – схватил ее за талию и увлек в коридор. Пройдя немного, ногой распахнул дверь очередной гостиной – эта была выдержана в светло-зеленых тонах – втолкнул внутрь Мару, чувствуя горячие толчки крови в висках. Что-то до сих пор было зажато в ладони – перстень Асверуса, конечно. Сварог мимоходом надел его на средний палец, почти впору пришлось. Мара закинула ему руки на шею, прижалась всем телом, промурлыкала на ухо:

– Бьюсь об заклад, ты все это время только и делал, что валял придворных шлюх…

– Поклеп, – сказал он счастливо улыбаясь.

– А докажи.

Широкая мягчайшая кушетка обнаружилась совсем рядом, и Сварог, не теряя времени, уложил туда вновь обретенное рыжее сокровище – а ведь в глубине души увидеть не чаял – и ее платье в мгновение ока полетело на пол…

А сам он успел лишь расстегнуть три верхних пуговицы камзола. Мара, приподнявшись на локте, недовольно уставилась на что-то за его спиной, и Сварог, обернувшись, увидел просунувшуюся в приоткрытую дверь бульдожью физиономию Интагара. Сердито набросил на безмятежно лежавшую Мару легкое покрывало, подошел к двери, четко ставя подошвы, словно гвозди вбивал, и, уставясь на министра полиции, крайне неприязненно процедил:

– Послушайте, есть же пределы…

– Ваше величество, – сказал Интагар преспокойно. – Извольте выйти в коридор или позвольте мне зайти…

Что-то у него было в глазах такое – незнакомое, тревожное. Не колеблясь, Сварог за локоть вытянул его в селадоновую гостиную – вот именно, Селадоновая! – захлопнул дверь. Спросил уже спокойно:

– Что-то случилось?

– Как сказать… Мы только что взяли этого самого кабинет-камергера. Взяли и его хозяина, отдававшего ему приказы и платившего деньги – маркиз Уго из Министерства иностранных дел…

– Ну, ничего удивительного, – сказал Сварог. – Я прекрасно знаю, что более всего у меня недоброжелателей и врагов как раз в Министерстве иностранных дел – они в свете последних событий потеряли прежнее значение, скоро я их вообще разгоню за ненадобностью. Не могу же я при их посредстве с самим собой сноситься? Глупости… В общем, могли бы и подождать…

– Не мог, ваше величество, – сказал Интагар решительно. – Решение нужно принимать немедленно, не теряя ни минуты. Понимаете ли, мы с ходу прижали означенного маркиза, он дрогнул и треснул… Так вот, он очень быстро опомнился, грозит всеми мыслимыми и немыслимыми карами… По его словам, он – одно из доверенных лиц имперского наместника в Равене, и именно наместник поручил ему организовать это покушение на вас, ту ядовитую гадину переправили из Фагерстарских болот с помощью… – он умолк и многозначительно ткнул пальцем в потолок, выше которого, как известно, небо, а в небе, всякий скажет, летающие дворцы…

– Что еще за покушение? – озабоченно спросила Мара, спрыгнула с кушетки и моментально натянула платье. – Я смотрю, расслабляться рано, работать пора…

– Пустяки, – сказал Сварог. – Ну, покушение… Ну, предотвратили… Далее, Интагар!

– В общем, он кричит, что всем нам не поздоровится, вплоть до меня. Что, как только высокий господин небес, имперский наместник узнает, а он непременно узнает вскорости каким-то образом, о котором нам, быдлу наземному, знать не полагается… Мы его не арестовывали официальным образом – просто схватили на улице незаметно для окружающих, увезли в одно из укромных мест… Я не думаю, что он врет – у меня и до того были на него материалы… Все так и обстоит. Он и в самом деле – доверенное лицо наместника. Ваше величество, не подумайте, что я трушу… Но дальнейшее, очень похоже, выходит за пределы моей компетенции…

Глаза у него были странные – тревога мешалась со смертной тоской, Сварог впервые видел его таким.

Тщательно застегивая камзол, он сказал веско:

– Не тревожьтесь, господин министр полиции… К счастью, происходящее – в пределах моей компетенции… Вы запротоколировали показания этого долбаного маркиза?

– Как можно… высокий господин небес…

– Летите пулей, – сказал Сварог. – Запишите показания обоих подробнейшим образом. Ясно?

– Но господин наместник…

– Вашего наместника я арестую самое позднее через час, – сказал Сварог. – Это для вас он, может быть, и высокий господин небес, а для меня… – он повернулся к Маре: – Ступай к Элкону, он у себя. Пусть немедленно свяжется с Серебряной Бригадой и от моего имени вызовет патруль. Покушение на камергера императорского двора, лейтенанта Яшмовых Мушкетеров, и, главное – начальника девятого стола Императорского Кабинета… Он у меня не то что соплями – кровью умоется, тварь такая… Марш!

Мара, так и не успев надеть туфельки, босиком выскочила за дверь.

– К лешему… – сказал Сварог, чувствуя, как в нем крепнет рассудочная, спокойная ярость. – Надоели мне имперские наместники на моих землях. Без них обойдемся. В самом скором времени я их изведу под корень как разновидность фауны…

Интагар таращился на него с восторженным ужасом, приоткрыв рот, ничуть не похожий сейчас на первого интригана королевства и многолетнего министра полиции.

Сварог лихо подмигнул ему, похлопал по плечу:

– Привыкайте, старина, привыкайте. Сдается мне, вы все еще не прониклись подлинным значением моей скромной персоны. Я вам не что-либо где, а где-либо как… Мы с вами еще такого наворотим рука об руку… Лишь бы у вас хватило смелости… Ну, подберите вы челюсть и гляньте соколом! Или не верите?

– Верю, ваше величество, верю… – сдавленным голосом отозвался Интагар. – Просто привыкнуть трудно, когда на глазах рушится система, всю жизнь казавшаяся вечной и неизменной, как радуга или облака… Но не только это… Откуда у вас это кольцо?

– А что? – с любопытством спросил Сварог.

– Это определенно пресловутый перстень Асверуса…

– Ну да, – сказал Сварог.

– Лет двадцать назад старого герцога Ашила зарезали вместе с несколькими домочадцами именно из-за этого перстня. О нет, его у герцога не было вовсе – просто-напросто старый бахвал в своем коллекционерском запале соврал, будто приобрел его где-то… И этого хватило. Вокруг этого перстня столько интриг и крови, сколько не было на иных огромных самоцветах… Кто-то настойчиво пытается его заполучить, это началось еще до моего рождения и продолжается до сих пор – я то и дело натыкаюсь на упоминания, что перстень ищут неустанно… Лучше бы вам его не носить открыто, неровен час…

Сварог сначала хотел засмеяться, но, подумав как следует, снял тяжелую драгоценность и спрятал в карман камзола. Осторожность не помешает. Возможны самые неожиданные варианты. Скажем, этот череп принадлежит какому-то подземному сановнику, и кто-то, очень далеко отсюда, поклялся, что он будет покоиться в семейной усыпальнице, хоть ты тресни… Другого объяснения и не подберешь вот так, с маху…

– А про ожерелье, выполненное в той же манере, вы слышали когда-нибудь?

– Великие небеса! – выдохнул Интагар. – Хотите сказать, оно тоже у вас?

– Не буду врать… Оно неизвестно где. Значит, слышали?

– Конечно, – сказал Интагар. – Тогда для Асверуса ювелиры сработали перстень и ожерелье. Перстень он носил сам, а ожерелье подарил какой-то загадочной женщине, своей последней возлюбленной, но никто не знает, кто она такая, даже тайная полиция.

– Ай-яй-яй, – сказал Сварог. – А я-то полагал, что тайная полиция знает все… Ладно, летите со всех ног, и чтобы письменные показания через часок были у меня на столе…

…Граф Гаржак вошел в кабинет с непроницаемым лицом, не позволявшем судить об итогах его вылазки в архивы. Мэтр Анрах и Леверлин по-прежнему копались в книгах, вполголоса обмениваясь восторженными замечаниями, Сварог, не ощущавший в себе тяги к ученым занятиям, развалился в кресле, прихлебывая «Кабанью кровь», а уютно устроившаяся у него на коленях Мара мурлыкала под нос какую-то балладу.

– Проходите, граф, – сказал Сварог. – И говорите смело. От этих людей у меня секретов нет, запомните на будущее.

– Постараюсь учесть, государь…

– Итак?

– Кое-что раздобыть удалось, – граф расстегнул верхние пуговицы камзола и вытащил плоский, не особенно толстый пакет, завернутый в кусок темно-вишневого бархата. – Позвольте вернуть байзу. Вы были предусмотрительны, она пригодилась…

– Многих повесили? – ухмыльнулся Сварог.

– Одного, – серьезно сказал Гаржак. – Прямо на воротах. Вы мне разрешили вздернуть двоих, но второго я по размышлении помиловал, поскольку он оказал неоценимые услуги…

– Наш человек, – сказала Мара. – Точно.

– Подождите, – сказал Сварог растерянно. – Вы что… всерьез?

– А как же иначе? – Гаржак ответил хищной ухмылкой, обнажившей великолепные зубы. – Вы выразились достаточно недвусмысленно, ваше величество. Я имел полномочия повесить одного-двух канцелярских сусликов в том случае, если они будут ставить палки в колеса. Именно это они и попытались со мной проделать.

– Прах меня побери, я же в шутку…

– Простите, государь, когда речь идет о деле, я к каждому слову отношусь серьезно…

Сварог посмотрел в его загорелое упрямое лицо, потряс головой:

– Ладно, впредь мне будет урок… Теперь понятно, за что вас ценил Ужасный… Расскажите толком.

– Я приехал в архив, нашел ведающего нужными шкафами человека, департаментского советника, предъявил байзу, ваше предписание, и честь-честью попросил выдать мне все имеющиеся у них бумаги Асверуса, – сказал Гаржак деловито. – Знаете, что эта чернильная крыса заявила в ответ? Он взял меня за локоток, увел в дальний угол и стал наставлять на путь истинный, как он выразился. Долго распинался, что следует считаться не только с писаными законами и недвусмысленно выраженной королевской волей, но и сложившимися за столетия внутри иных учреждений традициями. Оказалось, что главная из этих традиций – не отдавать в случайные руки иные единицы хранения, бумаги Асверуса в том числе, а получать за них, по его выражению, «достойное вознаграждение». Традиции, сложившаяся практика, невысокое жалованье и все такое… В общем, все свелось к тому, что я должен ему заплатить. И немало. Простите великодушно, но я форменным образом остервенел. Какая-то старая чернильница пытается содрать деньги за вверенные его попечению бумаги даже с самого короля… Как хотите, а подобное безобразие следовало пресечь самым недвусмысленным образом. Я позвал гвардейцев, они быстренько его выволокли во двор, в два счета отыскали веревку и вздернули на воротах – в назидание и пресечения порочных традиций ради… На гвардейцев в таких случаях всегда можно полагаться – надежные ребята, выучка покойного короля… На зрителей, то бишь прочих канцеляристов, это зрелище, сдается мне, произвело некоторое впечатление. Когда гвардейцы взялись за второго – он был заместителем свежевздернутого, так что продолжать следовало именно в этом направлении – тот выразил готовность помочь мне в моей ответственной миссии всем, что только будет в его силах. И не соврал, знаете ли. Он мне действительно помог, благодаря чему и избавился от Конопляной Тетушки. Оказалось, что, кроме обычного архива Асверуса – к слову, разворованного уже на девять десятых и распроданного кому попало – есть еще одна единица хранения. Некий пакет, который даже это ворье не осмелилось загнать на сторону – он, в отличие от прочих бумаг, положен был не в «бесполезные бумаги», а в особо секретный шкаф. Вот это, ваше величество, обычные бумаги, боюсь, в них нет ничего интересного, а вот пакет…

Сварог бегло посмотрел невеликую стопку выцветших листов разного формата. Гаржак оказался прав, ничего интересного они собой не представляли – исчерканные каракулями, определенно черновики стихов, какие-то письма, короткие и незначительные, вроде расписки в получении кареты от мастера или купчей на деревеньку…

Отложив все это, он взял квадратный, толщиной всего в полпальца пакет, оглядел его гораздо внимательнее. Прочная тряпичная бумага, так называемая «воловья шкура», мало выцветшая и за сто с лишним лет. Не менее полудюжины печатей – сургучных и оттиснутых стойкими чернилами. Тщательно выведенная канцелярским почерком надпись: «Хранить до особого распоряжения». Неразборчивая подпись. Знакомая Сварогу эмблема: над человеческим глазом изображена корона, что означает высшую степень секретности: «только для взора короля».

Он уже достаточно понаторел в канцелярских премудростях и смог без труда проникнуть в смысл всех этих печатей и штампов: в старые времена кто-то, облеченный немаленькой властью, поместил этот пакет в такое место, откуда его могла затребовать исключительно коронованная особа. Даже канцелярские воры не решились пустить такую единицу хранения в вульгарный коммерческий оборот. С течением времени – обычно на это положено полсотни лет – пакет, несомненно, переместился из «запирающегося железного ящика» в «особо секретный шкаф», то есть не потерял статуса, но все же съехал на ступеньку ниже. Пожалуй, еще лет через двадцать уже смогли бы продать, списавши, есть какой-то циркуляр, попадался на глаза…

Тщательно помяв пальцами пакет, Сварог оторвал краешек, извлек лист плотной бумаги. Вчитался, нахмурившись, потом повторил прочитанное вслух для всеобщего сведения:

– Восьми сторонам света! Мы, Дайни Барг, королева Ронеро, сим объявляем всем, кого это касается, что Шеллон, граф Асверус, обер-шенк Нашего двора и капитан дворцовой стражи, волен распоряжаться в провинции Накеплон, как если бы Мы сами приказывали. Всем гражданским и военным чинам, а равно дворянам, Сословиям, гильдиям, и градским обывателям и землепашцам велено знать, что вышеозначенный граф наделен правом меча и веревки, огня и воды, что подтверждено большой золотой байзой за учетным номером восемнадцать.

Дано в Нашем Латеранском замке шестнадцатого Датуша восемьдесят первого года.

Печать и подпись.

– Буквально за три недели до его убийства, – тихо сказал Леверлин.

– Я и не знал, что он был капитаном дворцовой стражи, – сказал Анрах. – Никто не знал…

Сварог задумчиво постукивал по колену свернутым в трубочку королевским указом. Это была грозная бумага. Особенно в сочетании с байзой, и не какой-нибудь, а большой золотой. На время неизвестного пока поручения Асверус получал над провинцией полнейшую, ничем не ограниченную власть. Теоретически рассуждая, он мог при желании перевешать и перетопить все население, от знатнейшего герцога до последнего бродяги, а провинцию выжечь дотла. Страшненькая бумага. Гаржаку, отправляя его в архив, Сварог выдал гораздо менее весомую. Право меча и веревки, огня и воды, все без исключения обязаны повиноваться… Насколько он помнил, короли подобными бумагами не разбрасывались, такие полномочия посланец обычно получал при обстоятельствах чрезвычайных – война, мятеж, крупный заговор, смута на полстраны, какая-нибудь чума, стихийный катаклизм… Но ничего подобного в те времена вроде бы не случалось?

– Благодарю, граф, – сказал он, подумав. – Вы прекрасно справились. Пожалуй что, садитесь к столу и познакомьтесь с моими друзьями. Вам еще вместе работать и работать. А я пока ненадолго вас всех покину…

Он осторожно снял с колен Мару, поставил ее в сторонке, встал и, не оглядываясь, вышел.

Его небесное великолепие, господина имперского наместника разместили пока что в одном из кабинетов Сварога. Вход охраняли два бравых молодца из личной дружины Сварога (орлы из Серебряной Бригады уже улетели, сделав свое дело). Строго говоря, такой вот произвол нарушал немало писаных законов империи, но Сварог справедливо полагал, что императрица задним числом придаст его хамскому самовольству вполне пристойное юридическое обоснование. Все-таки есть свои прелести и в откровенном, ничем не прикрытом абсолютизме – понятное дело, когда именно ты числишься среди фаворитов и доверенных лиц самодержицы…

Тут же стоял Интагар. Как выразились бы авторы старинных романов в пресловутом стиле балерио, его лицо несло отпечаток нешуточного внутреннего борения. Прекрасно понимая, в чем тут дело, Сварог сказал с ухмылкой:

– За мной, Интагар, и выше голову!

Дверь отперли, и они вошли – Сварог размашистой походкой победителя, Интагар значительно медленнее, не без робости.

Наместник, де факто собственно уже переставший быть таковым, вскочил, пылая благородным гневом. Упитанная и ухоженная, средних лет особь из разряда бездельников, в жестком от золотого шитья и драгоценных камней повседневном вицмундире.

Сварог остановился перед ним, заложив руки за спину. Он и сам прекрасно знал, что улыбка у него сейчас зловещая и гнусная, но ничего не мог с собой поделать: впервые получил возможность на законных основаниях припереть одного из раззолоченных заоблачных трутней…

Какое-то время наместник, брызгая слюной и надсаживаясь, орал во всю глотку, грозя всеми мыслимыми и немыслимыми карами не только возомнившему о себе Сварогу, но и доброй половине королевства – без особенной фантазии и красноречия. Когда Сварогу это надоело, он преспокойно сделал еще шаг вперед и от души вмазал по сытой роже – раз, два, три… Подумав, для симметрии добавил и четвертую затрещину. Подцепив щиколотку наместника носком сапога, ударом локтя отправил его на пол.

Прочно утвердился на расставленных ногах, многозначительно постукивая кулаком по левой ладони. Лежавший на полу сановник, глядя на него снизу вверх с оцепенелым ужасом, неуверенно вякнул что-то насчет Канцелярии земных дел – но уже скорее по инерции…

Сварог веско произнес:

– Сапогами затопчу, сволочь, если еще хоть слово услышу… – и гаркнул: – Встать! Встать, смирно, кому говорю!

Охая и хныкая, наместник выполнил приказание, встал перед Сварогом, как лист перед травой, испуганно косясь, заслоняясь руками. Сварог мрачно констатировал свою полную и окончательную победу. Этого откормленного бездельника жизнь до сих пор баловала исключительно приятными своими сторонами, и он, оказавшись в непростой ситуации, попросту не умел проявить твердость…

Словно опытный фокусник, Сварог выдернул из-за обшлага свернутый в трубку листок с показаниями маркиза-дипломата и встряхнул, разворачивая. Поднес к глазам наместника:

– Умеете читать по писаному, сударь мой? Если мне память не изменяет, мы имеем здесь вопиющее и злонамеренное, умышленное к тому же нарушение параграфа пятого Небесной Хартии: всякий лар, злоумышляющий на жизнь другого лара, подлежит… Напомнить вам, чему вы подлежите? По-моему, пожизненному заключению в замке Клай…

– Граф Гэйр… – в ужасе пролепетал наместник.

– Я вам сейчас не граф Гэйр, любезнейший, а начальник девятого стола. А это будет похуже восьмого департамента… Вы ведь не могли не читать очередных циркуляров о назначениях? Там все подробно описано…

Судя по перекошенному лицу наместника, циркуляры он читал от корки до корки. Глядя на это шмыгающее носом ничтожество, Сварог вдруг почувствовал лютую скуку. Не было никакого удовольствия в том, чтобы дожимать эту падаль. Отойдя на пару шагов, он властно сказал:

– Работайте, Интагар. На всевозможную мишуру, украшающую этого субъекта, можете не обращать внимания. Перед вами – обычный злоумышленник, покушавшийся на королевскую особу с целью лишения жизни. Из этого и исходите. Ну?!

Интагар выступил вперед. Сварог следил за ним с ухмылочкой. Забавно и поучительно было смотреть, как министр полиции на глазах переступал через что-то в себе, поднимаясь над вдолбленными с детства истинами.

Потом Сварог громко, выразительно откашлялся, придавая прыти своему министру. Тот наконец решился. Аккуратно снял камзол, повесил его на спинку ближайшего стула, неторопливо, картинно закатал рукава рубашки. Наместник следил за этими приготовлениями с нешуточным ужасом. Обретая все больше уверенности, Интагар цепко ухватил его за искрившиеся бриллиантами отвороты вицмундира, притянул к себе и принялся цедить тихо, угрожающе:

– Я сам с тобой возиться не буду, жирная твоя рожа, баран холощеный, сволочь… Я тебя кину в подходящую камеру, где уже сидят человек двадцать с невероятными сроками, привыкшие ко всему на свете. В том числе и пользовать друг друга вместо баб, потому что баб большинству из них по причине длительности сроков, пожалуй, в жизни уже не увидеть… И поставят они тебя раком, и драть будут, пока не надоест… Вот там ты у меня узнаешь, с какого конца краюху откусывать. Я тебя там забуду, как бы ты в дверь ни колотился… А перед этим я тебе самолично уши калеными щипцами подпалю, чтобы приятно воняло…

Он был страшен сейчас, возвысившийся над прежней жизнью, – и наместник, жалобно пища что-то, кинулся к Сварогу, вцепился в него так, что отдирать пришлось бы, пожалуй, дюжине палачей, бледный, как стена, запричитал:

– Граф, умоляю, уберите этого монстра! Я не виноват, в конце концов, он меня запугал, он говорил, что дело выйдет абсолютно верное…

– Кто? – хладнокровно спросил Сварог.

– Герцог Орк…

– Вот тебе на! – сказал Сварог не без удивления. – То-то я в последнее время что-то не слыхивал о нашем неугомонном герцоге. Не с его характером надолго исчезать в безвестность… А он вот что придумал, проказник. Ну, коли уж начали, рассказывайте с толком и расстановкой, пока этот хмурый дядька не взялся исполнять свои обещания. Между нами говоря, он может учинить и в сто раз побольше того, что вам так щедро пообещал…