Жизнь — дерьмо.

Дерьмо на роликах.

Посильней держись ты только.

Посильней.

Не брыкайся, помни круто:

жизнь — дерьмо, сучьё, паскуда,

жизнь — не шёлковое поле.

Сволочь — жизнь.

И крепчай, как крепок камень,

и не ной, как ноет мамин, —

только хруст зубов да скрежет

чтобы — коли колит, режет

жизнь.

Нету времени, поверь,

для затянутых потерь:

кровь от раны ножевой сохнет быстро.

Нету времени для слов

или вздохов, если вновь

шум да гам, переполох

поднимают все, кто… — ох,

плохо, плохо, мол, живёшь!

Все, кто… близко.

Погляди — гурьбой ползут

в кровеносный твой сосуд.

Подожди — устроят суд,

разнесут, и в свой хомут

запрягут. Не дура жизнь, — плут.

Где любовничек?

Он тут,

но отсутствует: приют

ищет в сиськах баламут,

а не блуд.

Он устал от старой плоти?!

Пусть сбежит — ни слова против!

Так и водится в природе:

всё, что надоело вроде —

вон!

Он, как все, сбежит далече.

Ну и пусть! Держись покрепче!

И пригнись! И стисни зубы!

Будешь хныкать хоть и глухо, —

не рассчитывай на ухо

хоть какое! Что? Покоя

хочется? Играй героя!

И к тебе сбегутся — любо! —

как к младенцу душегубы!

Ух!

Никому уже не режет

слух, что жизнь — блядюра! Реже

говорят о душах. Только — факт!

Никому уже не нужен

тот, кто душу — да наружу,

нужен тот, кто не нарушит такт.

Жизнь — дерьмо и блядь на роликах,

но на длинных на иголках

смотришься ты, смотришься ты — ух!

Цок и цок, и снова цок!

Прямо — не наискосок!

Западает, замирает дух!

Смотришься ты — хоть куда!

Это правда — да и да!

И любить умела ж иногда!

Но и это ни к чему,

если цоку твоему

было оборваться под петлёй.

Затянула ты стежок

на петле. Ещё шажок.

И потуже. И потом слезой

поперхнулась, но, скрепясь,

скрипнула зубами раз,

и — открылась рана, прорвалась

кровь. Но боль с тобой вдвоём

в выкрике твоём немом

пропадает: «Жизнь — дерьмо!»