41. Москва.

09.29 по московскому времени.

Минус тридцать по Цельсию в Москве — это хуже, чем минус пятьдесят в Сибири. Воздух, впитав в себя копоть сотен заводов и дымы тысяч кочегарок, наглухо заслоняет солнце серой пеленой и придает городу хмурый, враждебный вид. Тем более, если в городе введен комендантский час, опустевшие улицы заполнены лишь армейскими патрулями и милицией, а эфир насыщен войной глушилок с воззваниями радиостанций восставших.

Наполненный хрипом радиоголосов лимузин голландского посла Бруно Бартелла медленно катил по заледенелому Калашному переулку от особняка Голландского посольства в сторону Калининского проспекта. Когда-то даже вот в такие пронизывающие до костей морозные дни в этом переулке с раннего утра, еще до открытия посольства, собиралась огромная очередь людей, которые от счастья даже не чувствовали этих морозов. То были русские евреи, получившие разрешение на эмиграцию. Голландское посольство представляло тогда в СССР интересы государства Израиль, и эмигранты получали здесь израильские визы и денежные пособия. По совершенно необъяснимой логике Кремль, лишая человека советского гражданства, взимал с него за это 500 рублей, даже с грудного ребенка. В то время 500 рублей были равны трехмесячной зарплате среднего советского инженера, и при семье в четыре человека люди должны были только за освобождение от советского гражданства отдать весь свой годовой доход. Конечно, далеко не все имели такие деньги, и потому из США и Израиля голландскому послу приходили средства на выкуп этих нищих семей…

Но после высылки всех русских евреев в Уссурийскую тайгу всякая эмиграция прекратилась. Израиль объявил всех этих высланных евреев гражданами государства Израиль и ради их освобождения начал всемирную кампанию за полную экономическую блокаду СССР. Конечно, это была заранее проигранная игра. Даже частичный экономический бойкот, объявленный когда-то Картером Советскому Союзу в связи с советским вторжением в Афганистан, лопнул через три года при самой антикоммунистической администрации в Белом доме — при Рональде Рейгане. Потому что экономика диктует политику, а не наоборот. Мир бизнеса не может устоять перед таким гигантским рынком, как СССР. Стриж и Митрохин знали это так же хорошо, как в свое время Брежнев и Андропов. Знали это и в Израиле. Но что они могли еще сделать этому гигантскому коммунистическому монстру? Функции голландского посла по представительству в СССР израильских интересов сошли на нет, никаких дел с антисемитским режимом Стрижа и Митрохина израильское правительство теперь не вело и вести не собиралось, обе страны открыто именовали друг друга фашистскими…

И, тем не менее, сегодня голландский посол ехал в Кремль по поручению Иерусалима. Он удивлялся своему спокойствию. Неужели так же отстраненно-спокойно и даже радостно чувствовали себя, например, заговорщики, которые ехали в ставку Гитлера с динамитом в служебном портфеле? У Бруно Бартелла не было в портфеле никакого динамита, однако его сегодняшняя миссия была почти такой же самоубийственно опасной. Но даже сейчас, по дороге в Кремль, он не спрашивал себя, почему он согласился на это, почему вчера в Амстердаме сказал израильскому послу спокойно и по-деловому: «Да, я сделаю это!…»

При выезде на Калининский проспект мостовая была перегорожена танками, здесь же стоял вооруженный гэбэшный патруль. Шофер голландского посла затормозил в двух метрах от танка, офицер КГБ в тяжелом овчинном полушубке, в валенках и шапке-ушанке подошел к лимузину. Бруно Бартелл поспешно выключил радиоприемник. Хотя на переднем крыле машины был посольский флажок, а на ветровом стекле был ясно виден дипломатический спецпропуск, офицер бесцеремонно открыл дверцу машины.

— Куда едем?

— В Кремль… — сухо ответил Бруно Бартелл.

— Зачем?

— У меня аудиенция с господами Стрижом и Митрохиным.

Офицер цепкими глазами оглядел кабину, остановил взгляд на умолкшем радиоприемнике, затем захлопнул дверцу и жестом разрешил шоферу проехать в узкое пространство меж танками. Миновав этот танковый заслон, лимузин вывернул налево, на проспект Калинина. Проспект был пуст, если, конечно, не считать маячивший впереди очередной танковый заслон. Хотя в прежние дни от посольства до Кремля можно было даже в часы пик доехать за шесть-семь минут, сегодня Бартелл выехал за сорок минут до аудиенции со Стрижом и Митрохиным. Он знал, что таких заслонов и проверок будет еще четыре и каждая последующая — длительней и придирчивей предыдущей. А при въезде в Кремль и машину, и самого Бартелла вообще обыщут миноискателями, несмотря на весь его дипломатический иммунитет.

Бруно включил радио, покрутил ручку настройки. У него был мощный «Sony», который легко отстраивался от московских глушилок и принимал даже дальние сигналы провинциальных радиостанций.

Женский голос заполнил машину:

Хрип глушилки, точно севшей на волну пермской радиостанции, перекрыл голос. Но ведь эти глушилки московские, они покрывают только зону в радиусе 30-50 километров, подумал Бартелл. Конечно, в распоряжении Кремля тысячи таких станций глушения, но даже тогда, когда Кремль мог себе позволить тратить на эти глушилки энергию целых электростанций, им не удавалось покрыть глушением и пятую часть советской территории, а вся остальная страна почти без помех слушала «Голос Америки», «Би-Би-Си», «Свободу», «Свободную Европу», «Немецкую волну» и даже «Голос Израиля». Но теперь, когда отрезана сибирская нефть, когда энергии не хватает даже на отопление детских садов и школ, ради кого и чего работают эти глушилки?

Черт возьми, еще один танковый заслон, очередная гэбэшная проверка. Эти руководители «народного» государства так боятся собственного народа, что, как только уральский бунт вышел за пределы Урала, они покрыли танковыми баррикадами всю Москву. Но сегодня Бартелл не будет ни протестовать, ни выражать свое возмущение по поводу этих проверок.

Когда едут в Кремль с ТАКОЙ миссией, можно стерпеть даже хамство постовых гэбэшников. Мина, которую Бруно Бартелл везет в Кремль, вся поместилась в жестком запечатанном конверте в левом внутреннем кармане его пиджака. Бартеллу казалось, что этот конверт греет ему сердце. Во всяком случае, заставляет его биться куда сильней, чем обычно. Черт возьми, наверно так же грели Рауля Валленберга датские паспорта, которые он вез евреям будапештского гетто. По одному из таких паспортов бежала тогда от смерти беременная Сарра Гольдман, мать Бруно. И то, что Бруно и его мать получили жизнь из рук самого Рауля, определило не только выбор Бартеллом его профессии, но даже страну, в которую он потом поехал работать.

Эта страна убила Рауля, а сегодня история посылает этой стране свой счет, и Бруно Бартелл видел особый смысл в том, что именно его выбрала история, чтобы этот счет вручить.

Впрочем, выбирала, конечно, не история, выбирали израильтяне.

Вчера в Амстердаме, пожимая ему на прощанье руку, израильский посол сказал: «Мы не сомневались, что вы согласитесь. Если бы Сара Гольдман могла видеть вас в эту минуту! Но я думаю, что она видит…»

Лимузин проехал мимо огромного здания „Военторга". В 1963 году, когда Бруно впервые приехал в Москву, в Пушкинский институт учить русский язык, больше всего его поразило то, что по всей России, в каждом городе и поселке у Советской Армии есть свои коммерческие магазины — «Военторги». Армия, которая владеет торговой сетью, равной ста империям американского торгового концерна «K-MART» — это впечатляло. Сегодня «Военторг» закрыт, на его фронтоне висел огромный приснеженный транспарант «СМЕРТЬ ИЗРАИЛЬСКИМ И ЯПОНСКИМ ШПИОНАМ!». Это был новый лозунг. Он появился в Москве в день восстания уральских рабочих. Бруно тут же информировал свое правительство о том, что Стриж и Митрохин обостряют антиизраильскую и антияпонскую кампании, чтобы, по всей видимости, подготовить население к войне. Он, как и Стриж, тоже считал, что отвлечь русский народ от внутренних проблем может только война. Но неожиданно-стремительное распространение уральского восстания чуть ли не по всей территории России разрушило планы Стрижа и прогнозы Бруно Бартелла. Армия, которая владела торговой сетью, равной ста империям «K-MART», армия, в которой семь миллионов солдат и которая десятилетиями держала в страхе весь мир, — эта самая армия вдруг оказалась не в состоянии справиться с несколькими тысячами уральских рабочих! Нормальное мышление отказывалось этому верить!

«Дайте мне радиостанцию, и я свергну Советскую власть!» — вспомнил Бруно Бартелл реплику одного еврея-эмигранта, который когда-то получал из его рук израильскую визу. В каком это было году? В 76? Или в 77? Лицо этого эмигранта вдруг всплыло в памяти у Бартелла и вся его горячая, темпераментная речь тоже. «Послушайте, господин консул! — говорил этот еврей с неподражаемым еврейским акцентом (Бартелл в то время был не послом, а консулом). — Послушайте! Вы знаете, на чем держится Советская власть? Вы думаете — на КГБ? На милиции? На этих райкомах-горкомах? Ничего подобного! Она держится на одной гениальной видумке товарища Сталина! На ненависти! Да, да, да, поверьте мне, я много об этом думал! Литовцы ненавидят русских, русские не любят армян, армяне — украинцев и так далее. Поэтому Сталин посылал русских солдат служить в Узбекистан, узбеков — на Украину, украинцев — в Литву, литовцев — в Киргизию и так далее. И если грузины восстают, украинцы стреляют в них, не задумываясь. А за это, когда восстают где-нибудь украинцы, узбеки стреляют в них даже с удовольствием! Ви понимаете? Это придумано гениально — в каждом уголке страны стоят войска, которые ненавидят местных жителей! Когда я служил в Эстонии, все солдаты в нашем полку мечтали, чтобы эстонцы где-нибудь взбунтовались! Вот тут бы мы их постреляли пачками, ведь за это отпуск дают, десять дней! А теперь послушайте сюда, господин консул! Семь миллионов солдат держат под прицелом эту страну! В каждом городе, в каждом поселке! Как ви думаете, что же можно сделать? Ви мне скажете — ничего! А я вам скажу — можно! Нужно только создать в этой армии хаос! Понимаете — хаос! Чтобы в один день все солдаты поехали домой! Узбеки — из Прибалтики, эстонцы — из Сибири, украинцы — из Средней Азии, грузины — с Украины и так далее! Ви понимаете, что это может быть? А если они еще захватят с собой оружие? Кто их сможет остановить? А? И все! В этом хаосе Советская власть не продержится и два дня — это я вам обещаю! Потому что с милицией и с КГБ народ расправится сам. Ви понимаете? Конечно, вы мне скажете — как же распустить армию? Вот, я написал проект. Передайте Американскому Президенту: если мне, Ефиму Рабиновичу, дадут радиостанцию, я распущу Советскую Армию, и кончится эта Советская власть!…»

Господи, сколько немыслимых, фантастических, безумных проектов свержения Советской власти пришлось тогда выслушать Бартеллу от русских евреев-эмигрантов, прошедших через его кабинет в голландском посольстве! За каждую рукопись такого проекта они могли получить «вышку». Какую же силу ненависти к строю нужно было нести в себе, чтобы так рисковать! — думал тогда Бартелл, недоумевая только по одному поводу: почему все они, до одного, были уверены, что Президент США хочет свергнуть Советскую власть и не знает лишь, как это сделать? Ведь Президентом США был в то время даже не антикоммунист Рейган, а Джимми Картер! Более нелепого адресата для этих проектов трудно было придумать!

Но неужели один из этих прожектеров — ташкентский врач Ефим Рабинович — оказался прав? «Дайте мне радиостанцию, и я свергну Советскую власть!» — кажется, этот ташкентский Ефим Рабинович был не таким уж безумцем, если только сегодня ночью через одну Пермь проехало девятнадцать эшелонов солдат-мусульман, которые по первому радиопризыву восставших бросили свои казармы, захватили поезда и помчались домой. А сколько таких эшелонов катит в таком случае сейчас по всей России? Но неужели Москва — уже только остров в море восстания, и только на этом острове правительство глушит радио восставших — прячет правду от островитян и от самих себя?…

Лимузин свернул налево, к Кремлю. Здесь, у Троицкой башни Кремля, стоял, конечно, еще один танково-гэбэшный кордон.

— Выйдите из Машины, — сказал Бартеллу офицер-охранник.

— Я — голландский посол. У меня встреча с господами Стрижом и Митрохиным…

— Я знаю. Машина и шофер останутся здесь. А вы пройдете пешком. Я провожу.

Бруно Бартелл вышел из лимузина. Офицер обвел его фигуру крохотным японским тэстером — опознавателем металла, динамита и отравляющих веществ. И повел Бартелла по Троицкому мосту в Кремль.