Прямо из крутого, щетинившегося сланцами берега, торчали остатки бревенчатого сооружения, напоминавшего огромный горизонтально уложенный колодец. Бревна посерели от времени

– Что это?

– Была сланцевая шахточка, потом склад. Вход засыпали после войны. Но берег размыло.

– Что там было?

– Взрывчатка, горючее, оборудование.

– Там что-нибудь есть сейчас?

– Беру кое – что для хозяйства: железо, вар, всякую мелочь. Ты можешь найти что – то полезное для городской жизни, но тащить такие расстояния неразумно.

– Есть оружие, боеприпасы?

– Раньше оружие не оставляли на неохраняемом объекте.

– Возьму что-нибудь легкое на память.

– Думаю, что твоя городская квартира и так забита хламом.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Ты годами таскаешь "что-нибудь на память", и, наверное, это уже мешает тебе жить.

– Не нужно ничего брать?

– Бери то, что нужно. А "на память" приучай работать память.

– Но предмет может вызвать воспоминания и "оживить" их. Студентов учим, что предмет – внешняя опора воспоминаний.

– Воспоминания могут "забить" твое сознание, как хлам квартиру.

– Люди дорожат своими воспоминаниями.

– Я говорю не о том, что само запомнилось, а о том, чтобы ты не наращивал объем воспоминаний искусственно.

– Есть целая культура организации воспоминаний: фотографии, видео, сувениры…

– Куда, зачем и какой багаж впечатлений тащит твое сознание?

– В каком смысле?

– Память нужна человеку не для прошлого, а для будущего. Не заполняй ее искусственно, это может помешать продвигаться в будущее.

23.06.

Издали огромное летное поле казалось сплошь покрытым цветами, но под ногами лежали поржавевшие железные полосы с выдавленными круглыми отверстиями. Трава и росла в этих отверстиях. В основном, полосы сохранились такими же ровными, как и более полувека назад, хотя местами были изогнуты и даже скручены от перемены температур и влажности. При ходьбе иногда попадались "всплывшие" за полвека из мерзлоты валуны, окруженные кусками порванного и покореженного железа.

Снег сошел уже недели четыре, и летное поле цвело поверх буйной молодой зелени ковром синей незабудки, белой пастушьей сумки, неизвестных мне сиреневых, красных и желтых цветов. Тонкий запах цветов, ярко – синее до фиолетового оттенка небо, полукольцо черно – синих гор со сверкающими снегом вершинами, мирное жужжание шмелей и порхание бабочек в сочетании с железной взлетной полосой, сохранившей какой – то дух тех суровых лет, подействовали на меня особым образом: день был так прекрасен и так трагичен, что любое действие было бы бессмысленным лукавством. Я просто лег на нагретые солнцем травы и полосы, положив руки под голову. Шаман глянул на меня и молча удалился к невысоким строениям на краю аэродрома. Очень высоко, наверное, уже в тропосфере, парила одинокая белая птица, и я «ушел» за ней. Не спал и не бодрствовал, а как – то «впитывал» красоту и трагичность, бесконечность и мимолетность этого мира. Через несколько часов спокойствие и ясность Шамана стали понятны мне.

– Теперь я понял про бесполезность "предметов на память".

– (Шаман кивнул).

– Спасибо тебе.

– Не за что. В городе нельзя постоянно находиться в этом состоянии.

– Почему?

– Многие окружающие будут неосознанно пытаться взбаламутить тебя.

– ???

– Это также естественно, как кинуть камень в спокойную воду. Большинству городских необходимо везде обозначать свое присутствие.

– У себя в квартире я могу это практиковать?

– Конечно. Но потом, чтобы заняться городскими проблемами, тебе будет необходимо волевое усилие.

– Зачем вообще людям нужна эта социальная суета?

– А где же человек может развиться до уровня контроля над собой?

– Мне кажется иногда, что социальные связи мешают развиваться, расти.

– В чем-то мешают расти, в чем-то – опуститься. Неустойчивому социальные связи необходимы.

24.06

Шаман льет дробь из аккумуляторных пластин. Технология проста: свинец стекает от костра по стальному желобку и капает в ямку с водой. Иногда капли застывают "с носиком", поэтому мы с Шаманом оббиваем дробь в каком – то железном баллоне. Меняя наклон желобка и температуру, Шаман меняет "номер" дроби. Оказывается, сланцы не набирают влагу и горят жарче, чем дрова.

Трудно придумать занятие скучнее. В отличие от меня Шаман сосредоточен и спокоен, ему не скучно, но и поговорить он не против.

– Ты тратишь большую часть бодрствования на всякие работы, и у тебя остается часа три – четыре на местные практики.

– Да, примерно так.

– Но в городе ты мог бы иметь больше времени.

– Нет, примерно так же. И там нет местных практик.

– Тебе не скучно столько часов лить дробь? Мне это капание действует на нервы.

– За день делаю годовой запас. А от скуки у меня есть аэродромы подскока.

– Есть недалеко еще аэродромы?

– Я говорю про внутренние аэродромы.

– Что это?

– Любому человеку со временем надоедает чем – либо заниматься.

– При чем здесь аэродромы?

– Человек как самолет. (Смеется.) Летит – летит, потом ему нужно сесть и заправиться.

– Человеку нужно поесть? (Смеемся вместе.)

– Когда тебе надоедает заниматься каким – либо делом, ты или бросаешь его, или делаешь волевое усилие для продолжения.

– Естественно.

–  Беда в том, что ты и бросаешь дело, и делаешь усилие неосознанно.

– Обычно я заставляю себя осознанно.

– Ты когда-нибудь делал выбор: «Бросить или сделать волевое усилие?»

– Нет, но я понимал необходимость продолжения.

– Необходимость – не выбор. Даже не совсем волевое усилие. Выбор делается без необходимости. Ты делал такой выбор?

– Трудно сказать.

– Выбор без необходимости сделать волевое усилие и есть аэродром подскока в твоих делах. Без него твой «самолет» не улетит дальше обычного радиуса.

– Чтобы развиваться нужны волевые усилия?

– Для дел. При развитии человека волевые усилия бывают и вредны?

– Как это?

– Когда человек напрягается, он становится жестче, консервативнее.

– Для развития себя нужно расслабиться?

– Разрешить себе изменяться, расти, понимать. А уж с этим или расслабиться или собраться – по ситуации.

1999