3

Офицеры и девицы с Виллы за малый рост звали его Николино, Николашкой. Но этот маленький смешной человек с испуганными глазами был не так прост, как могло показаться с первого взгляда. Как только они садились за столики его кафе, он тотчас являлся, всегда готовый оказать любую услугу, с видом сообщника, искушенного решительно во всем.

— Мадам? — обращался он к девицам в ожидании заказа. Затем оборачивался к офицерам: — Месье?

Адриана считала, что он величает их «мадам» в насмешку. Одна только синьора Нина принимала его обращение всерьез. Ей Николино нравился: пусть только для виду, но он соблюдал этикет, знал, как вести себя с дамами.

— Это очень воспитанный грек, — говорила она.

Когда девицы, выпив рюмку узо, принимались хохотать или когда смеялись офицеры, Николино, чтобы угодить, неизменно вторил им. Он их боялся: ведь они — победители.

— Ну и пройдоха же ты, — говорила Триестинка, хлопая его по плечу.

Он подтверждал:

— Да, мадам.

Тогда она выкрикивала:

— Да здравствует дуче!

Николино вытягивался в струнку, взгляд его становился вдруг серьезным и устремлялся куда-то вверх, к крышам окрестных домов.

— Да здравствует, — отзывался он. Триестинка продолжала:

— Довольно прикидываться. Если бы ты мог, ты бы утопил в ложке воды и итальянских офицеров, и нас вместе с ними, сознайся!

Перепуганный Николино, склонившись, принимался старательно вытирать грязным полотенцем стол и переставлять с места на место рюмки.

— Мадам, — говорил он вполголоса, — я фашист. Все итальянские офицеры меня знают. Я их друг.

— Вот продувная бестия, — шипела сквозь зубы Триестинка.