Глава 18

Рах

Телега воняла. Я не хотел знать чем – уж слишком большим облегчением стало не идти больше пешком и двигаться быстрее. В отличие от левантийских равнин, Кисия изобиловала холмами, зубчатыми горами, кудрявыми деревьями, густыми рощами и бурными реками. Птиц и животных здесь было больше, чем я видел где-либо, но, шагая по бескрайнему ландшафту, я начал его ненавидеть. Сначала за то, что здесь произошло, а потом за дождь.

Когда-то дождь был желанной передышкой, и мы хватали ртом капли, но сейчас он стал проклятием. Он просачивался даже через крышу сегодняшней повозки, без сомнения, усиливая застрявший в носу дурной запах. Мокрая шуба Чичи и мое собственное немытое тело усугубляли положение.

Но мы хотя бы не шли.

Императрица Мико сидела, скрестив ноги, настолько далеко от меня, насколько было возможно, не попадая под дождь и не касаясь подозрительного содержимого повозки. Она молчала с тех пор, как мы покинули постоялый двор несколько дней назад, и мне не хотелось нарушать эту тишину. Я наконец-то познакомился с повседневной кисианской жизнью, и, хотя еда и питье были непривычными, сон на полу напомнил о доме. Напомнил, за что я сражался.

– Интересно, как бы тебе понравилось в степях, – сказал я Чичи, которая свернулась рядом со мной, не желая мокнуть вместе с хозяйкой. – Мне пришлось бы постричь тебя покороче, чтобы было не так жарко. Можно было бы тебя побрить, как настоящего левантийского Клинка. – Я провел рукой по отросшим волосам. – То есть как настоящего Клинка, у которого есть бритва.

Накануне я отпилил ножом несколько локонов, но, судя по промелькнувшей улыбке императрицы, выглядело это нелепо.

– Торины особо не держат собак, но гурт Охт использует их для охоты.

Императрица удивленно огляделась.

– Кажется, твоя хозяйка потрясена, – сказал я собаке. – Наверное, я сказал какую-то грубость. Интересно, что это было? Охота? Или Охт?

Мико прищурилась и снова уставилась на дождь.

– Точно Охт. Интересно, что это значит. Как бы там ни было, мне нравится, что можно сидеть и говорить «дерьмо, лошадиный хрен» и все такое, не получая никакой реакции, но Охт, – Мико зыркнула на меня через плечо, – оказался проблемой.

Гидеон бы рассмеялся. Проклятье, даже Тор бы рассмеялся. А Чичи только виляла хвостом.

– Будем считать это похвалой моему чувству юмора.

Императрица снова посмотрела на нас, но каково бы ни было ее мнение, я предпочитал болтать с собакой, лишь бы не думать.

Я каждый день боролся с собой ради нашего медленного продвижения. Идти в нужном темпе, делать все возможное и не свалиться замертво было трудно – стоило только задуматься, как я оказывался со своими людьми, представляя, что новые кисианские союзники расправляются с ними, как только они перестали быть полезными, так же, как мы расправились с чилтейцами. Я думал об Йитти, Хими и Истет, о Дишиве и Сетте, и о Гидеоне. Больше всего о гордом Гидеоне, предающем наши обычаи с верой в будущее, которое, возможно, никогда не настанет. В самые мрачные моменты я видел их всех мертвыми из-за того, что я не успел вовремя. В этих снах наяву я снова был тем одиноким, охваченным стыдом ребенком, сидящим поодаль от гурта, знающим, что он подвел свой народ, только теперь не было ни степей, ни Гидеона, и тяжесть его руки на моих плечах осталась лишь горьким воспоминанием.

Битву не выиграть, если сдохнуть по дороге на нее.

Нет, это не левантийская поговорка, поскольку битвы слишком часто приходили к нам сами. Эти слова родились из старой пословицы: «Если потратить все силы на погоню за добычей, их не останется на то, чтобы ее убить».

Вечер наступал быстро, и я надеялся, что мы не остановимся. Лучше дремать, привалившись к трясущемуся боку повозки и приближаясь к месту назначения, чем пытаться найти сухое место для сна.

К несчастью, возница не имел желания ехать ночью. Когда повозка остановилась, императрица тут же начала какой-то торг и вернулась через несколько минут с торжествующей улыбкой. Чичи вскочила ей навстречу, и, заговорив со мной, кажется, впервые за день, Мико указала на центр поляны, куда возница бросил свернутую палатку.

– Костер, – сказала она по-левантийски, и, хотя слова были излишни, мне всегда было приятно слышать, как она говорит на моем языке, и это единственное слово свидетельствовало о моей ценности.

Я повторил его на кисианском, прежде чем перейти к привычным действиям. Найти сухое место. Собрать дрова. Раздобыть еду и воду. После проверить Чичи, улечься на жесткую землю и впасть в полусон, дрожа от холода под звездным небом. Когда мы попали в Чилтей, было тепло, но чем дальше мы уходили на юг и чем ближе подкрадывалась зима, тем больше я скучал по засушливой жаре степей.

В этот раз императрица купила еду в городе, и мы ели, прижимаясь поближе к огню, укрытые от ветра скошенным тентом, который возница поставил над костром. Перед сном Мико осмотрела мою рану и то ли кивнула, то ли поморщилась. Чичи улеглась рядом с ней, прижавшись к ее спине, а возница вскоре захрапел.

Несмотря на боль во всем теле от усталости, я не мог уснуть. На родине мы не путешествуем зимой, это время воздаяния богам и земле, для поминовения мертвых. Под вой холодного ветра я должен был вырезать камень для каждого из потерянных Клинков. Эска. Орун. Кишава. Гам. Фессель. Хаматет. Амун. Азим. Убайд. Хехет. Маат. Рен. Дхамара. Джута. Клинки разжаловали меня из капитанов, но я все равно был с ними связан, и каждый мой промах только сильнее приковывал меня к ответственности, от которой на этот раз я не мог убежать.

Имена павших кружили у меня в голове, пока я не погрузился в тревожную дремоту, боясь, что забыл кого-нибудь, ведь их было так много.

Через несколько часов меня разбудил грохот тележных колес. Они приближались, свет фонарей пробивался сквозь морось.

– Императрица.

Я перекатился поближе и обнаружил, что она уже приподнялась на локте и затаила дыхание. Возможно, почувствовав тревогу хозяйки, Чичи тоже подняла голову, и приближающийся свет отразился от ее слезящихся глаз.

Императрица вдруг вскочила и ринулась к дороге, размахивая руками. Она окликнула возницу, и свет фонаря осветил ее растрепанный силуэт.

Пара лошадей замедлила ход. Я тяжело встал, пытаясь уловить тон разговора. Поначалу возница отвечал неохотно, хриплыми короткими предложениями, но она преодолела его сопротивление длинными поэтическими фразами, свет фонаря падал так, будто она была актрисой в театре теней. Однажды я ставил такой спектакль с Эской, и мы оказались в безмолвном мире между костром и полотняным экраном, где не было ничего, кроме темноты над головой и тихого шепота зрителей.

Эска. Орун. Кишава. Гам. Фессель. Хаматет. Амун. Азим. Убайд. Хехет. Маат. Рен. Дхамара. Джута. Другая жизнь, в которую мне никогда не вернуться душой, даже если смогу телом.

– Рах!

Зов императрицы выдернул меня из сонного сумбура мыслей, и под аккомпанемент резкого голоса возницы я торопливо собрал наши жалкие пожитки. Когда я сунул последнее одеяло в мешок, возница крикнул, и колеса загрохотали по камням. Телега поехала.

– Рах! – снова крикнула императрица из повозки, и, ненавидя все, во что превратилась моя жизнь, я поплелся за ней.

Чичи вскочила и побежала к хозяйке, а я, пока повозка медленно набирала скорость, бросил Мико сначала один мешок, потом второй. Она поймала их и наклонилась вперед, призывая меня прыгать. Из последних сил я вскочил на заднюю перекладину, но смог ухватиться лишь за пустую темноту. Я бы упал обратно, если бы она не подхватила меня, отчего мы оба свалились на мешки и перепуганную Чичи. Собака взвизгнула, а императрица рассмеялась и разразилась тирадой на кисианском. Сквозь влажную, липкую ткань платья я чувствовал тепло ее тела и вспоминал тот вечер в горячей купальне. Того, как она смотрела на меня, а еще больше – как нарочито не смотрела, хватило, чтобы моя кожа начала гореть.

Теперь мы вместе упали, и только когда ее болтовня стихла, она, как и я, поняла, что ни один из нас не двигается. Мое сердце колотилось. Я мог бы поцеловать ее в темноте, сказать, как восхищаюсь ее смелостью, ее гордостью и достоинством, но не мог позволить себе отвлечься от цели. Я отпрянул, и она выбралась из-под меня и села.

Императрица Мико молча потрепала Чичи по голове и села на заднюю перекладину, свесив ноги на дорогу. Отблески лунного света освещали ее темные волосы, и пока она смотрела в ночь, я смотрел на нее, к беспорядку в голове добавлялись все новые мысли, и сон не шел.