XXVIII

Вслед за леди Бауэр

Призыв сигнального рога разнесся в послеполуденном воздухе подобно реву огромного чудовища. Солдаты и рыцари резко обернулись. Клавер, уже выбившийся из сил, похоже, был рад ослабить свою колдовскую хватку, и Вонвальт повалился на мостовую, как отсеченный противовес требушета.

Ужасающая тишина сменилась хорошо знакомыми гулкими ударами копыт по земле, которые очень скоро превратились в грохот копыт по мостовой. Затем к ним прибавились другие звуки – ржание раненых лошадей, крики затоптанных людей, звон стали, ударяющей о сталь. С того места, где мы стояли, было ничего не видно, но, чтобы описать происходящее, хватило бы лишь звуков.

Окружавшие меня солдаты бросились по дороге обратно. Несмотря на то что Клавер был на их стороне, они с большой охотой рванулись в пекло боя, лишь бы не оставаться рядом с ним. В считаные секунды священник, выбившийся из сил и растерянный, оказался покинут. Расстановка сил не могла измениться более кардинально.

Я бросилась к Вонвальту и присела рядом с ним. К моему облегчению, он выглядел невредимым. Он был явно изможден, но чем – сражением или тем, что его обездвижили, – я не знала. Я убрала с его лба длинные, мокрые от пота волосы и поддержала голову, давая ему прийти в себя. В моем сердце бушевали самые противоречивые чувства. Только что я испытывала отвращение к его действиям и к тому, что он отказался от собственных моральных принципов. Теперь же, когда над ним нависла самая настоящая угроза смерти, я ощутила внутри леденящий страх. Я не только боялась снова остаться одной, как это было в Мулдау, – мои чувства к Вонвальту оказались гораздо глубже, хотя тогда было не время и не место размышлять об их природе.

– Сэр Конрад? – спросила я, когда его глаза открылись. – Вы в порядке?

– Кейдлек, – сказал Вонвальт. На секунду я подумала, что он его увидел; я даже огляделась, ожидая, что магистр Ордена магистратов выйдет из дыма, густым облаком висевшего в воздухе.

Я нахмурилась, сбитая с толку.

– Что?

– Кейдлек, – сказал Вонвальт. Он сел и поднял меч, который уронил рядом с собой. – Кейдлек передал им старые знания. Древние рукописи из Хранилища Магистров. – Вонвальт встал, и меч заскрежетал о булыжники. – Эти книги оставались нетронутыми на протяжении столетий… и по очень веской причине.

Я отступила на шаг, когда Вонвальт двинулся на Клавера, однако шел он небыстро, как человек, лишь недавно вернувший себе способность ходить. Клавер негромко вскрикнул и попытался отползти, но гневный взгляд Вонвальта приковал его к месту. На этот раз магия была ни при чем – священника удерживала лишь сила холодной ярости Вонвальта.

– Бартоломью Клавер, – прорычал Вонвальт, – ты напал на Правосудие Императора. Ты совершил государственную измену.

Мое внимание внезапно привлекла суматоха, поднявшаяся дальше по дороге. Небольшой отряд пеших рыцарей, по всей видимости, отделился от сил, прикрывавших тыл у Вельделинских ворот, и теперь направлялся к нам. Я сразу же безошибочно узнала рыцаря, возглавлявшего этот отряд, – это был Вальдемар Вестенхольц в своих черных латных доспехах. Однако выглядел он уже не столь блистательно, как у стен города, где сидел на увешанном цветастой попоной дестриэ. Теперь его темно-синий сюрко был забрызган кровью и грязью, а на доспехах виднелись вмятины и царапины.

Я не знаю, видел ли Вонвальт Вестенхольца с его рыцарями. Возможно, он просто не обращал на них внимания или же был настолько поглощен собственной яростью, что никого не замечал. Как бы там ни было, он продолжал надвигаться на Клавера.

– Именем его императорского величества Кжосича IV, я, его Правосудие сэр Конрад Вонвальт, признаю тебя виновным…

– Сэр Конрад! – крикнул Вестенхольц, поднимая забрало. Он был мрачен. Повернувшись, он что-то сказал своим воинам, и те перешли на бег.

Вонвальт уже почти навис над Клавером. Было невозможно понять, кто первым настигнет священника. Я испытывала соблазн выхватить из рук Вонвальта короткий меч и самой завершить начатое, но, как я уже выяснила, чтобы добровольно подвергнуть себя опасности, требовались обширные запасы мужества.

Вонвальт подошел к Клаверу и занес меч.

– …и приговариваю тебя к смерти.

Клавер закричал, когда меч рассек воздух, несясь к его лицу. Закричала и я, увидев, что первые рыцари Вестенхольца уже добрались до них. Секунду казалось, что Вонвальт сейчас убьет Клавера и сам лишится головы; а затем мне в спину ударил мощный поток воздуха, и мимо с грохотом проскакал отряд тяжелой кавалерии, заслонивший мне и Вонвальта, и Клавера.

Пошатываясь, я отступила назад, с благоговением глядя перед собой. Я сразу же узнала панголина на широком темно-синем щите – герб сенатора Янсена. Рядом с ним скакал рыцарь, на которого вместо плаща была надета шкура двуглавого волка. Две головы с отсеченными нижними челюстями венчали макушку его шлема. Вместо копья рыцарь держал в руке штандарт, на котором изображалась красная голова быка на белом фоне. По-видимому, это был герб барона Хангмара.

Они на полном скаку врезались в воинов Вестенхольца. В этом не было никакой тайной магии, никакой первородной силы, черпаемой из древних колдовских фолиантов или вытянутой из астральных миров; была лишь обыкновенная грубая сила, необузданная, мощная и жестокая. Ее действие завораживало. Я ощущала себя так, словно очутилась в эпицентре бури, и раскаты грома пронзали меня, заряжая кровь энергией не хуже любого снадобья зельеваров. Мое воодушевление било через край, и меня переполняло необычайное желание рассмеяться.

На моих глазах голову одного из рыцарей Вестенхольца нанизали на копье, как яблоко на стрелу, и сорвали с плеч. Еще одному копье вонзилось в грудь и вышло из спины, вырвав из тела почти галлон внутренностей. Третьего разрубили от плеча до пупка кавалерийской саблей, и кровь залила мостовую, как вода из брошенного ведра. Рыцарь сделал три неуверенных шага и лишь затем с грохотом повалился на землю.

Самого Вестенхольца сшиб с ног один из громадных дестриэ. Другие окружавшие его рыцари тоже были повалены на землю. Воздух наполнился скрежетом сминаемой стали, хрустом ломающихся костей и чудовищным чавканьем растоптанных органов. Я вытягивала шею, отчаянно пытаясь увидеть, пережил ли этот натиск Вонвальт. Я внезапно испугалась, что конные рыцари могли принять его за еще одного врага и разрубить на куски. И действительно, когда кавалерийский отряд, неудержимый, как волна прибоя, промчался мимо и врезался противнику в тыл, я увидела Вонвальта, окровавленного и лежащего на земле лицом вниз. Клавер был рядом с ним, ошеломленный и невредимый.

– Нет! – истошно закричала я, увидев эту вселенскую несправедливость, и бросилась вперед… но затем остановилась столь резко, что чуть не упала. Из сторонней аллеи вышла небольшая группа солдат, не утоливших свою жажду крови и другие низменные вожделения. Они сразу же направились ко мне.

– Эй, поди-ка сюда! – крикнул мне один из них. Как ни странно, я была рада тому, что он это сказал, потому что его слова вывели меня из навеянного ужасом оцепенения.

Теперь, наконец, настало время бежать. Я в последний раз взглянула на распростертое тело Вонвальта, после чего, мучимая жгучим чувством вины и стыда, развернулась и побежала. Я остановилась лишь для того, чтобы подхватить с мостовой у храма брошенный короткий меч, хотя и не знала, чего я надеялась с ним добиться.

Я бешено мчалась по улицам, направляясь в сторону восточной части города. Люди высовывались из окон, кричали солдатам, чтобы те остановились, и даже швыряли в них еду, горшки, сковородки и дрова, заготовленные для очагов. Эти импровизированные снаряды со стуком падали на улицу, но лишь немного досаждали солдатам, ничуть не мешая им двигаться дальше. Помню, тогда я злилась на этих людей за то, что они не пытались помочь мне как-то еще; но что они могли сделать? В подобных ситуациях всегда очень легко обвинить людей в бездействии, не подумав о том, что они не смогли бы справиться с вооруженными солдатами.

Из-за того, что солдаты были облачены в тяжелые доспехи, они двигались намного медленнее меня и бег утомлял их гораздо больше. Мне, конечно же, следовало нырнуть в какую-нибудь улочку и спрятаться или воспользоваться своим знанием города и заставить их побегать за мной. Но, как и у нашего неудавшегося убийцы много недель назад, маршрут моего панического бегства оказался совершенно прозаическим. Посмотрев на карту Долины Гейл, можно было увидеть, что я бежала почти по прямой и из-за этого упустила свое преимущество в скорости. Сейчас это кажется глупостью, но тогда я, конечно же, соображала плохо.

Вскоре я оказалась у северного края той части города и побежала по топкой грязи, начинавшейся за сотню ярдов до берега реки Гейл. Если прежде грязь была мерзлой и лишь изредка становилась мягкой, теперь, накануне весны, она совершенно размякла, и мои ноги погружались в нее по икры. Сражение совсем не затронуло этот район города, и если бы колокола, панически звеневшие обезумевшим хором, не заставили горожан спешно разойтись по домам, можно было бы подумать, что этот день ничем не отличается от обычного.

Я добралась до берега Гейл и обернулась. Хриплое дыхание раздирало мне горло, а бесполезный меч болтался в руке. Солдаты все еще упрямо приближались. Их осталось лишь двое, но даже один смог бы с легкостью справиться со мной. Фехтование входило в программу моего обучения, и, хотя Вонвальт с Брессинджером вспоминали об этом нечасто, они все же обучили меня его азам; однако против ветерана Рейхскрига я была все равно что дитя с игрушечным мечом.

Измотанная и напуганная, я осознавала, что у меня никак не получится убежать по вонючей, липкой грязи и спастись. Тогда я трясущимися руками подняла короткий меч и выставила его перед собой. Внезапно я пожалела, что не приняла предложение Вонвальта даровать мне быструю, безболезненную смерть. Я хорошо понимала, что меня ждет. Не для того солдаты столько гнались за мной, чтобы просто убить.

Однако постепенно мой страх растаял, как льдинка над пламенем свечи, и уступил место гневу. Я столько пережила за свою жизнь и не хотела завершить ее так бесславно, в руках убийц и будущих насильников. Более того, это казалось мне неправильным. Не в смысле добра и зла – все же эти солдаты собирались совершить ряд гнуснейших преступлений. Но Правосудие Августа говорила, что я оказалась связана с великими событиями, которые должны изменить мир. Что моя душа была подхвачена могучими потоками истории. И перспектива оказаться разрубленной на кусочки в вонючей грязи совсем не сходилась с этой теорией.

Эта мысль придала мне сил. Я не знала как, но мне было суждено выжить – я это чувствовала. Но даже если и нет, я собиралась показать все, на что способна. Я загнала поглубже Хелену-секретаря и призвала Хелену-негодяйку, сироту из Мулдау. Эти солдаты должны были пожалеть о том, что погнались за мной. Я решила наброситься на них со всей свирепостью, на какую только была способна.

– Не дури, девочка, – сказал ближайший ко мне солдат. Судя по акценту и чертам лица, он был из Восточной Марки Хаунерсхайма, пограничных земель на реке Кова. Проще говоря, он был уродлив и туп, и я с глубочайшим огорчением осознала, что могу погибнуть от рук такого типа. – Бросай меч.

– Иди на хер, – задыхаясь, сказала я. Я слышала, как позади меня, омывая топкий берег, журчит и плещется Гейл. Я мельком посмотрела назад, думая, не ступить ли мне в воду и не окончу ли я свою жизнь так же, как тот убийца, подбросивший нам змей.

– Ты околеешь от холода, – сказал второй солдат.

– Лучше околеть, чем позволить тебе прикоснуться ко мне, – огрызнулась я.

– Фу ты, – сказал первый, – чтоб мне ослепнуть, ненавижу толцев. Говорят так, словно гвоздями скрипят о грифельную доску. Думаю, я вырежу тебе язык, чтобы в ближайшие часы тебя не слышать.

По крайней мере, они хотели взять меня живьем, что давало мне небольшое преимущество. Сначала солдат должен был попытаться обезоружить меня, а значит, он собирался бить по мечу, а не по корпусу.

– Думаю, я отрежу тебе член… если смогу его найти, – сказала я и опустила меч так, чтобы его острие указало на промежность солдата. При этом я притворилась, что мне неудобно держать оружие, словно меч слишком тяжел для меня. Если солдат решит, что сможет с легкостью обезоружить меня, то он не станет прилагать слишком много усилий, и я смогу воспользоваться этим. Возможно, это будет мой единственный шанс что-либо предпринять.

– Языкастая ты сука, – буркнул он. – Мне это по нраву.

Первый солдат бросился на меня. Как я и ожидала, он попытался выбить меч из моей руки размашистым, сильным ударом справа налево. Вместо того чтобы позволить нашим клинкам столкнуться, я уронила свой пониже, давая мечу солдата пронестись над ним. Моя маленькая уловка удалась – потеряв равновесие, он удивленно вскрикнул, а затем поскользнулся в грязи.

Я этого совсем не ожидала, но и не упустила возможность. Солдат был в доспехах, однако его шею ничто не защищало, и я вонзила меч прямиком в нее. Увидев, как глубоко вонзился клинок, я испытала удивление и отвращение. Острие, должно быть, уперлось в сустав шеи, потому что наткнулось на что-то твердое и остановилось. Солдат выпучил глаза, его лицо налилось кровью. Когда я вытащила меч, он схватился руками за рану, издавая ужаснейшие булькающие и хрипящие звуки, пока кровь бурлила в его горле.

Второй закричал что-то бессвязное. Было легко подумать, что эти солдаты представляли собой бездушные машины; но пусть они заслуживали и ненависти, и смерти, они испытывали чувства так же остро, как и я. Возможно, эти двое были близкими друзьями. При виде гибели товарища второго охватил безрассудный гнев, и он бросился на меня, на этот раз с легкостью выбив меч из моей руки и опрокинув меня на берег Гейл.

Я упала так, что мои волосы оказались в реке, а туловище легло на склон берега вверх тормашками. Я ощутила, как ледяная вода намочила мою одежду. Солдат, облаченный в тяжелые доспехи, прижал меня к земле, больно надавив на мои бедра коленями, и занес кулак, чтобы ударить.

– Слезь с меня, урод! – заверещала я, яростно вырываясь из-под него. Грязь в этом месте, и без того предательски скользкая, была покрыта речной пеной, отчего стала еще более склизкой; и благодаря моим лихорадочным брыканиям я смогла отчасти выползти из-под солдата. К несчастью, это означало, что я сползла еще дальше в реку, и мне пришлось поднять голову, чтобы не погрузиться ее в зловонные воды.

Солдат схватил меня за платье, подтянул к себе и ударил кулаком прямо в нос. Боль пронзила мое лицо, а затем и шею, когда моя голова запрокинулась назад. На этот раз я всем телом рухнула в Гейл, безуспешно пытаясь зацепиться руками за грязь у пояса.

Все было тщетно. Я сразу же поняла, о чем много недель назад говорил мне Брессинджер. Несмотря на то что весна уже подступала, вода все еще оставалась смертельно холодной, и она мгновенно вышибла воздух из моих легких. Я умела плавать, но была измотана, мое платье набрало воду и стало тяжелым, и я сомневалась, что смогу остаться на плаву больше, чем на полминуты. Удивительная ирония судьбы: мне грозила такая же смерть, как и та, что привела нас в Долину Гейл, – смерть леди Бауэр. Казалось почти поэтичным, что эта ужасная история закончится именно так.

Моя хватка ослабла, пальцы заледенели – я вонзала их в холодный берег, отчаянно ища, за что бы зацепиться, но у меня получилось лишь утащить с собой в воду пригоршни грязи. Я сразу же почувствовала, как меня утягивает печально известное коварное течение. Я испугалась, причем настолько, что мой рассудок покинул меня, и я стала взывать к моему убийце о помощи.

– Пожалуйста, – прохрипела я.

– Заткнись, – только и сказал он и толкнул меня глубже в воду.

Я снова попыталась выбраться из реки, но силы покидали меня так же быстро, как Гейл вытекала из города. Солдат, похоже, был вполне доволен одним видом того, как я медленно погибаю, и я всей душой возненавидела его. А затем вспомнила слова Вонвальта о том, что люди, которые умирают, окутанные ядовитым облаком злых чувств, в загробной жизни притягивают к себе хищных существ. Из-за этого меня внезапно охватил такой ужас, что я снова начала умолять солдата спасти меня. В тот миг я осознала, что любая жизнь была лучше того, что ожидало меня после смерти.

– Пожалуйста, – сказала я. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только, пожалуйста, не дай мне умереть вот так.

– Сейчас я хочу лишь одного – увидеть, как ты утонешь, – ответил он.

Эти слова стали для него последними. Длинный узкий меч внезапно прорубил его шею на две трети, и он рухнул на землю. Его тело медленно, почти степенно скользнуло в реку и кануло в нее, как камень.

– В городе битва, а ты здесь купаешься, – сказал Брессинджер. Кто-то перевязал его раны – ну или хотя бы достойно попытался это сделать, – но он все еще был похож на ходячего мертвеца. Пристав протянул мне оставшуюся у него руку и бесцеремонно вытащил обратно на грязный берег. Затем он тяжело осел и несколько секунд переводил дыхание. – Я же говорил, что не допущу, чтобы с тобой что-либо случилось.

– Ну кое-что ты все же допустил, – сказала я.

Его лицо приобрело очень грозодское выражение – он одновременно опустил уголки губ и приподнял брови, что отчасти означало равнодушие, отчасти извинение.

Несколько минут мы сидели молча, слушая, как угасают звуки битвы. Вскоре вслед за ними стих и колокольный звон. Над городом снова повисла странная тишина. Ветер изредка доносил до нас запах горящих деревянных зданий и отвратительную, сладковатую вонь опаленных трупов.

– А ты, значит, не умер, – сказала я, не отрывая взгляда от реки Гейл.

– Пока нет, – подтвердил он.

Меня охватила дрожь. Ужасы и волнения дня постепенно отступили, и я осознала, что пережила его. Меня охватила удивительная смесь скорби и ликования, и мне одновременно захотелось смеяться и плакать.

– Ты так замерзнешь, – заметил Брессинджер, глядя на меня, промокшую и перемазанную грязью. – Надо бы подвести тебя к огню. Видит Нема, его сейчас в городе полным-полно.

Мы с трудом встали и начали пробираться через грязь, переставляя ноги и руки и копошась в ней, как обезьяны. На вершине берега я остановилась. Меня затошнило, и Брессинджер приподнял мои волосы на левой стороне головы, не тронутой ножницами мистера Макуиринка, чтобы они не запачкались рвотой. И хотя получилось у него грубо и неуклюже, так Брессинджер пытался проявить заботу.

– Я плохо себя чувствую, – сказала я, словно это не было очевидно. – Меня безостановочно лихорадит.

Брессинджер хмыкнул.

– Это пройдет, – сказал он. – Ты впервые ощутила вкус битвы. – Он кивком указал на труп первого солдата, пытавшегося напасть на меня. – Судя по всему, ты здорово справилась. Сэр Конрад будет гордиться.

– Он жив? – спросила я, осознав, что совершенно забыла о нем, и ощутив себя поэтому очень виноватой.

– Был жив, когда я его видел, – сказал Брессинджер. – Идем. Во мне осталось слишком мало крови, чтобы согреться самому.

– Так у тебя и тела, которое нужно согреть, осталось гораздо меньше, – сказала я.

Брессинджер хохотнул и легонько толкнул меня.

– Ну и острый же у тебя язык. Я рад, что ты выжила.

С этими словами мы поплелись через грязь, а день тем временем перешел в вечер, и небеса вскоре померкли.