12

Последний алхимик в Париже

В Периодической таблице полно элементов. Вряд ли может вызвать удивление тот факт, что в ней также полно и чисел: разумеется, там указаны зарядовые числа, то есть количество протонов в ядрах, которые служат адресом элемента в таблице, а также атомная масса, число изотопов и любые другие свойства, непосредственно связанные с атомом, о котором идет речь. Короче говоря, если у вас есть склонность к нумерологии и вы любите доказывать свои любимые теории, комбинируя два или несколько чисел, чтобы получилась красивая цифра или приятное совпадение, у вас тут больше возможностей, чем во всех египетских пирамидах вместе взятых.

К примеру, у золота (Au) 79 протонов, следовательно, его зарядовое число – 79. У иттрия (Y), первого из семи элементов, обнаруженных и названных в честь шахты в Иттербю на острове Ресарё Стокгольмского архипелага, зарядовое число 39. Одним из более поздних открытий, сделанных в той же шахте в 1879 году, стал скандий с зарядовым числом 21. Сложите два этих числа, и вы получите 60 – достаточно распространенный номер дома, имеющий в этой главе особое значение. Разделите 39 на 13 – число невезения, – и получите 3, зарядовое число лития (Li).

В феврале 1896 года один странноватый человек, находившийся в довольно взвинченном состоянии и некоторое время не испытывавший никакого везения, поселился в отеле «Орфила» (H^otel Orfila, дом № 60 по улице Ассас, неподалеку от Люксембургского сада в Париже). Будучи главным летописцем Стокгольмского архипелага, он наверняка был знаком с шахтой на острове Ресарё, а будучи неудавшимся студентом-химиком, он наверняка знал об иттрии. Он наотрез отказался от 13-го номера, заселился в другой и принялся за изготовление золота. Это был знаменитый романист и драматург Август Стриндберг в возрасте 47 лет (зарядовое число серебра). Он был также успешным художником, то есть обладал множеством талантов, не последним из которых было чувство собственного достоинства^[149].

Он устроил свою лабораторию здесь, недалеко от Сорбонны и работавших там Мари и Пьера Кюри, ибо собирался показать им всем – и покрывшимся пылью старым профессорам в университете Уппсалы, и особенно этому жулику Менделееву с предложенной им Периодической таблицей. Он собирался добыть золото, произвести революцию в химии и написать величайшую книгу о Вселенной – но, может быть, ему лучше было бы не добираться до конца числового ряда в таблице и принять вместо этого литий.

Карбонат лития (Li₂CO₃) и другие его соли сегодня применяют в качестве стандартного медикаментозного лечения маниакальной фазы биполярного расстройства. Непрофессионалу не стоит ставить психиатрические диагнозы, особенно в отношении давно умерших людей, но, похоже, специалисты единодушны во мнении, что Стриндберг в то время страдал психозом^[150]. Помог бы ему литий? Мы не знаем; возможно, у него был иной психиатрический диагноз, но многие люди, страдающие биполярным расстройством (или маниакально-депрессивным психозом, как его называли раньше), заявляют, что препараты с литием помогают им вести нормальную жизнь. Однако эти сведения, как и любые другие, не являются неоспоримыми: если и есть на свете что-то весьма сложное, так это химические процессы в мозге. Британский актер Стивен Фрай, у которого в зрелом возрасте диагностировали биполярное расстройство, признает, что у него есть сомнения относительно приема лекарств из-за возможных побочных эффектов, но он также считает, что маниакальные фазы на самом деле способствовали развитию его карьеры^[151].

Какой бы выбор ни сделал Фрай, ясно, что все это непросто и каждый случай нужно рассматривать в индивидуальном порядке. Для химика очевидно, что химические процессы в мозге можно изменить или даже точно настроить при помощи лекарств или, возможно, подходящего питания; но точно так же очевидно, что сделать это корректно – очень сложная задача. Однако вызванный словами или действиями эмоциональный отклик – это тоже химические реакции, а психическое здоровье – это вопрос не только ДНК, медикаментозного лечения или диеты, но и пережитых событий и жизненных обстоятельств.

Биохимическую активность лития все еще исследуют, но уже ясно, что для нее есть много областей применения. Например, Li⁺ может работать с ионными каналами, замещая ионы натрия и замедляя работу сигнальной системы^[152]. Возможно, это связано с его размером. Ион лития очень мал; фактически это самый маленький ион металла с зарядом +1. Его радиус на 35 % меньше иона натрия (Na⁺) – это довольно существенная разница.

Для меня в этом отчасти заключается очарование химии: она может быть математически сложной, но при этом такой же простой, как детский деревянный конструктор, полагающейся на такие элементарные вещи, как разница в размерах. Время от времени мы достаем свои конструкторы из ящика, однако теперь все чаще используем компьютер. И совсем как маленькие дети, которых зачаровывает цвет, форма и текстура набора шариков, химики испытывают потребность потрогать пальцем атомы и молекулы, чтобы выяснить, какими свойствами они обладают.

Конечно, довольно трудно найти что-то настолько малое, чтобы им можно было потыкать в атом – но на самом деле нам хочется знать, как он будет реагировать, если неподалеку разместить крошечный отрицательный или положительный заряд, а это мы вполне можем осуществить. Нейтральный атом лития ни тверд, ни мягок при приближении заряда, но, если убрать из него один электрон, он превращается в Li⁺ и, совсем как улитка, прячется в свою раковину-оболочку, становясь маленьким и «твердым».

Парадоксальным образом в организме человека разница в размерах между Na⁺ и Li⁺ может фактически сделать ион лития больше, потому что малый размер и твердость заставляют Li⁺ гораздо крепче держаться за окружающие его молекулы воды. Это происходит потому, что отрицательно заряженный кислородный конец молекулы воды подходит гораздо ближе к ядру лития, то есть к положительному заряду, чем к ядру натрия в соответствующем ионе. Следовательно, электростатическая связь (притяжение противоположных зарядов), которая удерживает молекулы воды вокруг иона металла, будет крепче^[153]. Чем больше расстояние, тем слабее энергия взаимодействия и тем легче разорвать связь. Поэтому ионы натрия могут легко расставаться с гидратной водой, оставаясь почти голыми, в то время как ионы лития все время носят плотную шубу из молекул воды.

Золото в виде атома, напротив, очень мягкое; каким-то образом (но не напрямую) это связано с хорошо известным физическим свойством металлического золота – оно мягкое и ковкое. Можно было бы решить, что оно тоже, словно большая улитка, спрячется и станет твердым и неподатливым, если мы удалим один электрон, чтобы придать золоту степень окисления +1, Au⁺, но это не так. Конечно, этот ион будет не так легко потревожить, как атом золота, – в конце концов, общий заряд +1 означает, что электроны удерживаются на более короткой цепи. Но, поскольку атом золота имеет большой размер, цепь все равно получается довольно длинной, и положительно заряженное ядро с трудом контролирует внешние электроны. По этой причине ионы Au⁺ легко деформируются и этим сильно отличаются от ионов лития, которые к тому же гораздо меньше – их объем составляет примерно 0,1 объема иона одновалентного золота. Выражаясь техническим языком, они легко поляризуются.

Смысл всего вышесказанного в том, что крепкие парни любят играть с такими же крепкими парнями, а тонкие натуры держатся в стороне. Просто взглянув на Периодическую таблицу, мы можем понять, кто есть кто, хотя для этого и потребуется больше инструментов, чем я вам здесь предоставил. Например, мы можем понять, почему ионы цианида (CN^—) используются для очистки золота от примесей (они мягкие); а может быть, поймем, как делать литий-ионные батареи более высокого качества.

Известно, что золото отравляет разум, и для этого его не обязательно принимать внутрь – достаточно лишь слишком много о нем думать. На самом деле употребление золота в небольших количествах безвредно. Это одобренный в Великобритании пищевой краситель, который чаще всего используется в маленьких, изысканных и довольно дорогих конфетах пралине. Соединения золота также широко использовались в лечении артрита, но сейчас их заменяют более эффективные лекарства; в любом случае проблема Августа заключалась не в этом.

Разум Стриндберга не был отравлен золотом в привычном нам смысле, хотя на тот момент, после двух разводов и имея впечатляющую (и довольно пагубную) страсть к алкоголю, он, несмотря на свою славу, жил на грани нищеты. Нет, Стриндберг хотел произвести свою собственную научную революцию и был восходящей звездой на парижской сцене оккультизма и эзотерики^[154]. Современные писатели придают большое значение тому факту, что всего 20 лет спустя классическую физику пошатнет пришествие квантовой механики, а в 40-х годах прошлого века золото и в самом деле станут синтезировать из других элементов, что якобы доказывает способность Стриндберга подрывать устои еще и в науке.

Однако подобные мысли были широко распространены в алхимии на протяжении долгого времени, и Стриндберг не был в этом смысле уникумом. Идея того, что элементов слишком много – в 1896-м их насчитывалось уже 65 – и что за этим беспорядочным разнообразием должно маячить нечто простое и объединяющее, казалась весьма убедительной – и была такой еще со времен Античности. Как мы теперь знаем, она была правильной, но в 90-х годах XIX века все полученные экспериментальным путем доказательства свидетельствовали об обратном.

С учетом этого следует отметить, что в рамках своей собственной системы Стриндберг вел себя более или менее рационально, хоть и весьма предвзято. Он никогда не рассматривал альтернативные объяснения, которые не согласовывались с его идеями. Стриндберг действительно приходил к своим выводам путем экспериментальных наблюдений, но они выборочно подгонялись под более или менее произвольные сочетания чисел из Периодической таблицы. Кроме того, им руководили – возможно, в периоды меньшей ясности ума – послания, полученные от «высших сил»: он видел их во всем, начиная от надписей на стенах и заканчивая тем, что он в один и тот же день случайно набрел на отель «Орфила» и на статую родившегося в Испании парижского химика и врача Матьё Орфила, пионера судебной медицины.

Еще одно совпадение: первооткрывателя лития тоже звали Август, а именно Юхан Август Арфведсон, которому на момент проведения ключевого лабораторного анализа было всего 25 лет. Арфведсон, в отличие от Стриндберга, имел даже не одно, а два высших образования, полученных в университете Уппсалы. Любопытно, что он сделал свое открытие, воспользовавшись минеральным образцом с Утё – еще одного острова Стокгольмского архипелага, расположенного совсем рядом с островом Кюммендё, где Август-писатель прежде проводил летний отпуск. Это было до того, как он написал об этом острове роман, где изобразил сам остров и его обитателей настолько неприкрыто, что его перестали считать там желанным гостем на летние месяцы^[155].

Легко насмехаться над идеями, поступками и умозаключениями исследователей, работавших 100 лет назад, будь они представителями мейнстрима или людьми, работавшими на задворках настоящей науки. Гораздо труднее полностью погрузиться в привычный тип мышления отдельно взятой эпохи и увидеть реальность такой, какой ее видели эти мужчины и женщины. Надеюсь, я не занимаюсь первым, а для второго у меня недостаточно амбиций и знаний. Замечу лишь, что великий культурный разрыв (термин, предложенный Ч.П. Сноу в 1959 году^[156]) тогда еще не произошел, и радикально рационалистическое и материалистическое отношение к науке еще не до конца сложилось в ролевую модель для ученых. И несмотря на то, что научные эксперименты Стриндберга не имели большого значения для химии, они оказали важное влияние на его рост как писателя. Будущий лауреат Нобелевской премии по химии Теодор Сведберг писал в 1918 году, что «его научные изыскания, без сомнения, в значительной степени обогатили его произведения, добавив в них новые свежие образы, и необычным способом заставили его близко соприкоснуться с окружающим миром»^[157].

Очевидно также, что Стриндберг обладал и практическими талантами. Химик и историк химии Джордж Б. Кауфман попытался воспроизвести эксперименты Стриндберга в 80-х годах, причем он даже провел долгое время в последней квартире Августа, «Голубой башне» в центре Стокгольма. Следуя инструкциям Стриндберга в таких журналах, как L’Hyperchimie, он получил оксиды и гидроксиды железа, которые, очевидно, являлись конечным продуктом «синтеза золота». Он пришел к заключению, что синтезированное вещество могло убедить лишь «человека, обладавшего таким же воображением и уже убежденного», каким и был Стриндберг. Но затем он взглянул на настоящие артефакты – полученные Стриндбергом образцы, выставленные в Королевской библиотеке в Стокгольме и в библиотеке Лундского университета, – и был вынужден признать: «Эти образцы гораздо больше напоминали по виду золото, чем те, что получились у меня»^[158].

То, что образцы представляли собой оксиды и гидроксиды железа, было установлено почти сразу, поскольку Стриндберг предоставил их для проверки независимыми химиками (разумеется, он считал, что это нужно только для проформы). Результаты проверки настолько его огорчили, что на страницах одной из главных ежедневных шведских газет он публично обвинил инженера Юхана Ландина в том, что тот произвел ошибочный анализ.

Отеля «Орфила» больше не существует, но на здании, где он располагался, есть табличка в память о шести месяцах, проведенных в нем Стриндбергом, и о романе «Ад», который стал результатом его пребывания там. В этом романе он признает Матьё Орфила своим Магистром, упоминая его химический трактат 1817 года, который возник на его пути благодаря «Великим Силам» той необыкновенной весной и летом 1896 года.

Что касается покрывшихся пылью старых профессоров в университете Уппсалы, Стриндберг не так уж сильно ошибался на их счет. Его современнику Сванте Аррениусу едва удалось получить в старейшем университете Швеции степень доктора философии: старые профессора решили, что он явно не создан для такого блестящего заведения, и со временем ему пришлось спуститься вниз по академической лестнице до недавно образованного Стокгольмского университетского колледжа. Там он продолжил свою деятельность и поразил сообщество химиков по всему миру, продемонстрировав, помимо прочего, что в водных растворах таких соединений, как карбонат лития, ионы Li⁺ фактически плавают сами по себе (вернее, как мы уже видели, в шубе из молекул воды), а не в виде отдельных частиц Li₂CO₃. Так что в каком-то смысле Август опосредованно отомстил старым профессорам, когда Аррениус получил Нобелевскую премию по химии в 1903 году.

Действительно ли Август был последним алхимиком в Париже? Может быть, и нет. Алхимия как часть эзотерики и оккультизма до сих пор процветает в рамках своей собственной субкультуры, хотя можно предположить, что алхимикам, так же как химикам-любителям и создателям запрещенных наркотических средств и взрывчатки, сегодня гораздо труднее добыть реактивы, чем 100 лет назад. Но возможно, Стриндберг был последним знаменитым алхимиком, – разумеется, если не верить Дж. К. Роулинг, которая в 1997 году описала смерть Николя Фламеля в финале своей первой книги о Гарри Поттере. Фламель, которому принадлежал до сих пор существующий дом по адресу ул. Монморанси, 51, в двух шагах от современного Центра Жоржа Помпиду в самом сердце Парижа, приобрел посмертную славу создателя философского камня, но Стриндберга он не обогнал: Фламель умер в 1418 году.

В заключение, говоря о сверхъестественном, мне следовало бы добавить, что призрак Августа можно увидеть и услышать в отеле «Шевийон» (H^otel Chevillon) в Гре-сюр-Луэн на юго-востоке Парижа – по крайней мере, так мне рассказывали, – хотя умер он в своей стокгольмской резиденции, «Голубой башне», в 1912 году в возрасте 63 лет.

В следующей главе мы вернемся к ментальным проблемам, которые совершенно определенно можно вылечить при помощи совсем несложной химии. Для этого мы перейдем к элементу, который в соединении с элементом, названным в честь Франции – галлием, – дает атомную массу золота, 197.