Глава одиннадцатая

А на улице навалилось. Он шел к отделу, и вдруг в голове закружилась вьюга. События всплывали в хронологической последовательности. Трупы на заводе ЖБИ, оперативная информация о подозрительном «Опеле», гонка до Чертова бора… Перестрелка, догорающий «Опель», на котором смылись от социалистической Фемиды члены банды… Бродяга в кустах, которого заметил только он, его испуганный исход – тот просто растворился в кустах… Потом Дьяченко в кабаке бормотал про расстрел политических в 41-м – когда немцы стояли на пороге, про бывшего однокашника-врача, которого зачем-то прибрали по 58-й статье… А ведь лицо бродяги, в принципе, знакомое. Убрать прожитые годы, убрать бледность, бороду… Нет, он мог и ошибаться, но проверить эту версию стоило в любом случае! Бродягу привлекла пальба, он отирался неподалеку, решил проследить, кто это ведет себя так шумно в его владениях… А ведь он узнал Черкасова. Потому и колебался, не сразу пустился в бегство…

В отделе сидели двое – Конышев и Вишневский. Первый развинчивал отверткой телефонный аппарат – тот окончательно отказался работать. Петр Антонович что-то раздраженно бурчал под нос. Вишневский тоскливо смотрел на него из другого конца комнаты.

– Может, не надо, Антоныч? Останемся совсем без аппарата…

– Мы и так остались без аппарата – рычаг западает, толку от него… Это вы все виноваты – трубку швыряете. Лучше бы подошел, помог.

– Я не умею чинить телефоны…

– А что ты еще не умеешь? – Петр Антонович раздраженно уставился на коллегу.

– Я все не умею… Алексей Макарович, скажите ему.

– Есть надежда, что аппарат сегодня заработает? – нахмурился Алексей.

– Надежда есть всегда, – сообщил Конышев. – Она вообще умирает последней. Звонил в линейный отдел, звонил, в итоге доломалось…

– Доломал, – поправил Вишневский.

– Запомни, Стас, – назидательно сказал Конышев, – ошибок не совершает только тот, кто ничего не делает. Все в порядке, сейчас заработает, всего лишь пружина оторвалась… Мама дорогая, да тут такая прорва дохлых тараканов! – Конышев снял крышку с корпуса и тихо позеленел. – А мы еще удивляемся, почему эта штука постоянно барахлит…

– Чтобы через пять минут все работало, – заторопился Алексей. – Петр Антонович, остаетесь за меня. Я должен проверить одну версию. Это может занять несколько часов.

– Вы в одиночку куда-то собрались? – удивился Вишневский. – Вам следует оставить свои координаты, Алексей Макарович.

– Ничего страшного, это не опасно.

Завгар ломался, как девочка, словно от сердца отрывал дребезжащий и явно отработавший свой ресурс «ГАЗ-64» с вырезами в корпусе вместо дверей. Еще возмущался – у вашего отдела уже есть машина! Алексей уверил, что транспорт требуется по срочной служебной надобности, расписался, где следует, бросил назад дополнительную канистру бензина и покинул гараж.

Примерно полчаса кружил по городу, проверяясь, не прилип ли «хвост». Потом по Конармейской добрался до восточной окраины, пересек переулками Советскую, Базарную, проехал тюрьму, еще раз убедился в отсутствии слежки и подался к железнодорожному переезду…

Местность к юго-западу от бора была безлюдной. Все машины по развилке уходили вправо. Был риск застрять в распутице, пришлось вспоминать свое водительское мастерство.

Он въехал в бор по лесной дороге, спустил «газик» в низину, чтобы не мозолил глаза местным лешим. Дальше двигался пешком на северо-восток, не теряя из вида опушку. Он был уверен, что слежки не было.

За несколько минут Алексей отыскал место, где горел «Опель». Остатки машины вытащили еще два дня назад: руководство хлебозавода подогнало специальную технику. Для списания автотранспорта требовалось от него хоть что-то. Местность истоптали, поляна выгорела.

Черкасов покружился вокруг пятачка, сориентировался. Отыскал тропу, по которой выходил из леса, кустарник, куда нырнул бродяга. Работал методично, ни на что не отвлекаясь. Только иногда посматривал на часы. Середина рабочего дня, однако…

Ветки были сломаны, здесь бежало это чудище, спрыгнуло в канаву, припустило по ней дальше. Чудище носило изношенные здоровые ботинки с наполовину стершейся подошвой. Они неплохо продавливали почву. Он шел по следам – канава петляла, уводила в глубь леса. Сгущалась растительность. Папоротник путался с елями – худшего сочетания не придумать. Вот бродяга выбрался из канавы, петлял между деревьями.

Чувство ориентации сохранялось – неподалеку проходила лесная дорога, пользовались которой, мягко говоря, нечасто. Именно на ней у начала леса он оставил машину. Следы вдруг стали плутать, вились восьмерками между деревьями, снова спустились в овраг, где протекал ручей. Потом выбрались наверх, где у подножия старой ели Алексей наткнулся на кучу валежника, явно собранного рукой человека. Характер следов вокруг этой кучки указывал, что ей не два-три дня, а гораздо меньше.

Капитан походил еще немного, вернулся к валежнику. Повсюду возвышался ельник, затея Алексея начинала принимать очертания авантюры. Но бродяга сюда приходил не раз, блуждал по округе, где хватало сушняка, ломал себе растопку. Несколько раз спускался в овраг, чтобы напиться из ручья. Оставалось верить в удачу.

Алексей забрался под ель, нижние ветки которой фактически расползались по мху, свил себе гнездо. Достал пистолет, папиросную пачку с зажигалкой, покурил, стараясь выдыхать дым мелкими порциями. Он еще не знал, что это пустое времяпровождение растянется почти на два часа…

Но терпение в итоге было вознаграждено! Захрустели ветки, появился бродяга. Он спустился с пригорка, заросшего хвойной порослью, пролез между плотно растущими деревьями. Это был именно он – заросший, грязный, в каких-то невероятных обносках. Он тяжело дышал, сипло кашлял. Меньше всего он рассчитывал встретить чужака, поэтому даже не смотрел по сторонам.

Он спустился в овраг, напился из ручья, встав на колени, еще немного покашлял. «Запущенный бронхит, – определил на слух Алексей. – Или начальная стадия чахотки».

Бродяга выбрался из оврага, опустился на колени перед кучкой валежника, поднял ее, стараясь ничего не уронить, поволок к пригорку на полусогнутых.

«Значит, рядом берлога, – предположил Алексей, – не поперся бы за валежником в такую даль. Лес кругом – сушняка навалом».

Он выполз из-под елочки, некоторое время передвигался по-пластунски. Затем поднялся на колени, двинулся вприсядку, решив повременить с нападением. Вот если его заметят – тогда конечно…

Это произошло довольно быстро. Бродяга не жаловался на слух. Он внезапно остановился, втянул голову в плечи. Потом резко повернулся. В глазах, упрятанных в глазные впадины, мелькнул испуг.

Он разжал руки, бросил валежник. В следующий миг Алексей налетел на него, сбил с ног. От бродяги разило, как из мусорной ямы – впрочем, чему тут удивляться? Закружилась голова, но он справился. Тот орал, извивался, но капитан перевернул несчастного на спину, заломил руку.

– Никита… Никита Решетов, успокойся… – заговорил Алексей, – ты меня узнал еще в прошлый раз, это я, Черкасов, мы вместе учились в школе… Ты понимаешь, о чем я толкую? – Он схватил бродягу за шиворот, резко тряхнул, и тот завыл от внезапной боли, стал скрести землю черными ногтями.

Какое-то время он еще брыкался, пришлось повторить объяснение.

– Да провались ты к черту, Никита! – в итоге осерчал Алексей. – У меня уже язык устал говорить с тобой по-человечески! Не делай вид, будто ты сумасшедший и ни хрена не понимаешь! Вижу по глазам, что ты в своем уме, только под дурака косишь! Не собираюсь я тебе причинять вреда, поговорить хочу! Веди себя благоразумно, никуда я тебя не потащу, делай, что хочешь! Не поедешь ты ни в тюрьму, ни в психушку, я нормально объясняю?

Он слез с бродяги, отдышался. Тот полежал немного, начал переворачиваться, угрюмо уставился на Черкасова. Зрелище было печальное. Вконец опустившийся старик. А ведь они одного возраста, в одном классе штаны просиживали!

– И не вздумай бежать, – предупредил Алексей. – В этом случае все мои обещания сразу аннулируются и ты гремишь под следствие. Поговорим – и я оставлю тебя в покое. Веди в свои чертоги. И дровишки не забудь захватить.

– Ладно, хрен с тобой, Леха… – сипло выдавил бродяга, сплюнул сквозь пробоину в зубах и начал подниматься.

Потрескивали дрова в костре. Бродяга, съежившись, сидел на камне, смотрел на огонь. В стороне валялась жестяная банка со сморщенными, явно прошлогодними ягодами шиповника, обглоданный скелет небольшого лесного зверька (хотелось верить, что это не крыса). Пару минут назад он вытянул две папиросы, предложенные Алексеем, покашлял, успокоился.

– Не спрашивай, нечего сказать, сам все видишь… – выдавливал слова Никита Решетов – когда-то вполне толковый врач-терапевт. – Подыхаю уже, чахотка начинается, но не вернусь, глупо это… Не такой уж крупный ты начальник, чтобы меня защитить. Погоришь только со мной. Хватит, набегался. Ты прав – либо тюрьма, либо психушка, а я уже был и там, и там, знаешь, не понравилось… Еды хватает, я не требовательный, дарами леса питаюсь, иногда белку в силок поймаю или бурундука. Пару недель назад лиса попалась – праздник был… Главное, чтобы спички не кончались…

Алексей растерянно озирался. Место для берлоги выбрано удачно – разлом в земле, рядом скалы, окруженные ельником, пещера в крутом склоне, там какие-то тряпки, мешковина, запашок, как из серного ада…

– Тебе к врачу надо…

– Да хрен-то там, – засмеялся Решетов пугающим трещащим смехом. – Никуда мне не надо, пусть все идет своим чередом… Мне даже есть не хочется, хватает того, что на зуб попадает. Приватность обеспечена, вода – в ручье. Иногда на свалку выхожу к городу, обычно ночью, там шарят такие, как я, подбираю что-нибудь из одежды, посуды. Недавно второй том «Войны и мира» добыл – читал взахлеб, по молодости никогда так не читал…

– У меня в машине две буханки хлеба. Составишь компанию – отдам. Не переживай, не увезу силой. Хотел бы увезти – не сидели бы тут.

– Ладно, посмотрим. От хлеба не откажусь.

– У тебя же никакой перспективы…

– Не скажи… – В глазах бродяги блеснул огонек. – А у вас на воле она есть – перспектива-то? Живете свободно и счастливо? Да любого из вас в любой момент могут взять – по доносу, по глупости, по любому пустяку. Придумают очередную всесоюзную кампанию, назначат новых врагов – евреев, например. Или врачей – почему нет? Или синоптиков-вредителей… Могут за татар взяться или, скажем, за киргизов… Ладно, не пыхти, сам не дурак, понимаешь. Просто тебя эти напасти пока стороной обходят, а что будет? Ты бы особо не расслаблялся, Леха. Ловишь врагов и не догадываешься, что сам можешь им оказаться… Я был одним из политических, которых расстреливали тогда, в 41-м. Институт окончил, людей лечил, потом бац – 58-я: контрреволюция и все сопутствующие прелести. За что? Почему? Ведь никому плохого не делал, свято верил в светлое социалистическое завтра и коммунистическое послезавтра… Это потом передо мной следователь разоткровенничался: разнарядка у них, план по поимке врагов, меньше которого собрать нельзя. Так что хочешь не хочешь, а придется признаваться в гнусной антисоветской деятельности и о том, как хотел отравить просроченным аспирином партийное руководство города…

– Ты что, серьезно? – изумился Алексей.

– Не поверишь, Леха. И смех и грех. Фантазии никакой… Несколько раз жестоко избивали, почку отшибли к чертовой матери… Я сам врач, оттого и выжил, знал, что можно сделать в неподходящих условиях… Ты правильно сделал, что уехал из Уварова, тоже мог загреметь. А я жениться собирался перед тем, как взяли, да вот не судьба. Отец в тюрьму приходил, сказал, что мама умерла от сердечного приступа и сам он теперь не лучше. Что Светку мою на собрании коллектива пропесочили, что связалась с врагом народа, и она во всем покаялась, отреклась от «нелюдя». Потом отец перестал приходить – следователь сообщил, что могу не ждать – скончался родитель… Канонада уже гремела, немцы подходили. Урок на восток в эшелоне отправили, а политических собрали в кучу, погрузили в грузовики и – в лес. Все понятно, явно не по грибы… Умоляли охранников сказать хоть что-то вразумительное, а те лишь отворачивались… Когда выгружали из грузовика, дождался, пока все слезут, а сам мешковиной укрылся, плашмя лег. Терять все равно нечего. И ведь не заметили, вот умора. Спешили – немцы уже на подходе были… Они к лесу народ погнали, а я с другого борта перекатился, зарылся на поле в борозду. Видел, как люди могилы себе рыли, а потом их у этих могил и приканчивали… Кто-то возмущался, другие просили отпустить, кто-то «По долинам и по взгорьям» пел… Даже покурить не давали – некогда. У меня мозги аж дымились, поверить не мог… Подальше в поле заполз, ждал, когда уедут. Потом ползал по свежим холмикам, думал, остались живые… Через час в городе вовсю грохотало – немцы входили, а наши почти без боя откатывались…

– К немцам подался? Только не рассказывай сказки, что уже пять лет в лесу.

– Хочешь – осуждай, мне все равно… Под блаженного косил – дескать, чудом избежал расстрела «кровавым коммунистическим режимом»… Жил в каморке, работал санитаром в больнице, уборщиком. Немцы посмеивались, особо не трогали. Они тот расстрел в своих пропагандистских целях использовали… А мне плевать на все было – и на тех, и на этих. Хочешь, расстреляй меня на месте. Тоже плевать, жизнь все равно кончена… Когда немцев вышибли, опять в лес побрел… Несколько построек в глуши бора – партизаны для себя отстраивали, там и перекантовался зимой. Но месяц назад ушел оттуда, опасно стало, облюбовал себе другую берлогу…

– Уверен, что не хочешь вернуться к нормальной жизни?

– Не будет нормальной жизни, Леха. Все, забудь. Жить вообще не хочется, но доживу уж как-нибудь… Попаду к вашим – буду разыгрывать сумасшествие, особо стараться не придется. А там уж как повезет… Забудь про меня, как бывший товарищ советую. И тебе без забот, и мне легче, поскольку вреда я никому не приношу и греха за душой нет. Веришь, нет мне вообще безразлично, что вокруг происходит…

– Но глаза-то у тебя есть?

– Глаза есть…

Он начал рассказывать – сжато, понятными словами. Решетов мрачно слушал, колебался, кусал губы под зарослями густой растительности.

– Это жестокая банда убийц – просто нелюди, выродки, – добавил Алексей. – И есть подозрение, что они в этот лес наведывались не однажды. Может, тайник у них тут или еще что. И ты это мог видеть, можешь опознать их. Предлагаю сделку, Никита. Ты мне – информацию, а я навсегда забываю, кто ты такой и где находишься. А влипнешь в неприятность, я первым приду тебя вытаскивать. Моему слову можешь верить.

– Ну, хорошо, видел я кого-то, – решился бродяга. – Раз или два, точно не помню. Но лиц не различил, разговоры не слышал – ночью было дело… То ли двое, то ли трое… Я со свалки шел, а они как раз в Чертов бор въезжали… Это пару недель назад было. А еще недавно кто-то подъезжал… Клянусь тебе, Леха, меня не волнует, что у них в тайнике, я туда даже не заглядывал. Дал себе зарок уйти подальше от мирских дел. Хотя и в религию нет никакого интереса, пустота в этой религии и сплошной обман…

– Стоп, – Алексей почуял что-то важное. – Ты про какой тайник сейчас бухтишь? Показывай, Никита, веди… Что же ты раньше-то молчал? Где это?

– Минут за десять дойдем… – опустил голову бродяга и стал ковыряться коряжиной в золе. – Не в моем это мире, Леха, нет мне к этому интереса. Одного хочу – держаться от всего подальше… Отследят они меня, придут и прикончат в моей берлоге, а как-то не хочется в гроб раньше времени… Я покажу тебе это место, но подходить не буду, сам решай. И больше не приходи, я все равно ничего не знаю. Хлебушек на лесной дороге выгрузи у опушки, я потом подберу…

Плохо верилось, что все это происходит на самом деле. Гуща растительности справа от колеи, заросшей чертополохом, даже зимой с дороги ничего не увидишь.

Черкасов подходил, сжимая рукоятку «ТТ», отгибал еловые ветви. Вход в землянку был прикрыт лапником. Капитан лихорадочно отбросил его ногами, открылся узкий проход. Что тут было в войну? Форпост партизанской базы товарища Завьялова – забытый и заброшенный?

Он включил фонарь, тот трясся в руке, зубы стучали от волнения. Догони он в тот день Никиту Решетова, не дай ему свалить в овраг (или куда он там свалил) – глядишь, и раньше бы все закончилось, и трупов было бы меньше… Землянка крохотная, стены осыпаются, трухлявые доски под ногами. Здесь раньше был тайник, что-то складывали – пыль на полу, но не везде. Сейчас остался единственный сверток – что-то цилиндрическое, обмотанное брезентовой материей.

Алексей опустился на колени, пристроил фонарь, стал разворачивать находку. Отбросил брезент, стал избавляться от слоев оберточной бумаги. Черт возьми, похищенную картину еще не сбыли подпольным воротилам! Впрочем, стоит ли удивляться, здесь не Париж, не Нью-Йорк, не Рио-де-Жанейро, где с подобным раритетом только появись…

Он аккуратно разворачивал плотное полотно, старался не лезть пальцами в «рабочую» поверхность. Пристроил на колене, схватился за фонарь. Луч света ползал по бесценному творению Василия Дмитриевича Поленова. Проявлялись очертания соснового бора, усадьбы с колоннадой на заднем плане, вот и женщина в шляпке, спускающаяся по тропе. Живописец действительно тщательно выписывал каждую деталь, не пропускал ни одну мелочь, включая эмоции молодой дамы, которая с кем-то поссорилась, а может быть, получила письмо с неприятным известием…

Алексей скрутил обратно картину, прислушался, вытянув шею. В лесу чирикали птицы, в кронах деревьев утробно гудел ветер.

Он завернул находку в брезент, перевязал бечевкой, начал выбираться на улицу. Несколько минут сидел под елочкой, приходил в себя. Ветер усиливался, тучи побежали резвее. Но день был без осадков, хотя шут его знает, что будет дальше… Из желающих навестить укромное местечко сегодня он был один.

Алексей отложил находку и снова спустился в землянку, светя фонарем. Не может быть, чтобы преступники не оставили хотя бы завалящую улику. Они же не рассчитывали, что сюда придет милиция, считали эту местность исключительно своей! Он выбрался из землянки, стал ходить кругами, расширяя радиус поиска.

Ценную находку капитан обнаружил немного в стороне, под елкой. Чуть не прошел мимо, но заметил, опустился на колени, медленно поднял, стал рассматривать. Возвращалось волнение, снова затрясло от важности открытия. Возможно ли такое? Банальное совпадение? Но теперь это несложно проверить… Он завернул находку в лист репейника, затолкал в карман, потом забрал сверток с картиной, стал протискиваться между деревьями. Здесь довольно часто ходили – утоптали землю.

Он вышел на лесную дорогу, которой едва ли кто-то пользовался, не имея злого умысла (по ней и ехать-то некуда), стал ориентировать себя в пространстве. Не такая уж коломенская верста выходила. До опушки, вблизи которой он припрятал машину, было всего километра полтора…

Он ввалился в музей в шестом часу вечера – уставший, как собака, но в принципе довольный. Культурное учреждение еще работало, были посетители.

Маша Полевая вежливо разговаривала с подтянутым мужчиной в офицерской форме, тактично отклоняла «заманчивые предложения», а из прохода за ними ревниво наблюдал очкастый Вадим Циммерман. Этот парень начинал раздражать, он явно ассоциировался с небезызвестной «собакой на сене», которая сама не ест и другим не дает.

Офицер ушел ни с чем. Маша повернула голову и уставилась на Черкасова русалочьими глазами – что, опять?! Вроде приходил уже, обо всем договорились. Из зала высунулся Иннокентий Гаврилов – теперь из-за косяка вырастали две головы.

– Есть другие посетители? – спросил Алексей, кивая на зал. Оба дружно помотали головами. Алексей запер на задвижку входную дверь. Сотрудники недоуменно переглянулись. Маша хлопнула большими и чувственными глазами. Он распаковал на стойке сверток, аккуратно развернул картину.

Величие последующей паузы переоценить было трудно. Вадим издал звук, словно подавился. Большой рот Иннокентия Гаврилова стал плавно расплываться до ушей. Мария с визгом подлетела, прилипла к норовящему свернуться полотну, стала жадно поедать его глазами. Спустя секунду Вадим с Иннокентием были уже рядом, отталкивали друг друга, лезли к шедевру.

– Послушайте, а это точно не подделка? – хрипел Иннокентий, почти касаясь носом красочного слоя. – Господи, нет, это пропавший Поленов…

– Григорий Иванович! – истошно завизжала Маша. – Идите скорее сюда! Мы вам такое покажем!

Шабалин ворвался в «предбанник» секунд через двадцать – взволнованный, с трясущейся челюстью. В чем дело? Пожар, потоп, еще один беспардонный налет?! А вскоре и у него отвалилась челюсть, когда он разглядел на стойке заветную вещь. Метнулся вперед, отпихнув Вадима – да так, что у того очки с носа слетели. Начались ритуальные пляски вокруг найденного полотна, сопровождаемые воем и стенаниями.

– Спасибо, дорогой вы наш человек! – вскричал Шабалин, хватая Алексея за плечи. – Где вы это нашли? Боже правый, а ведь я почти не верил в нашу милицию…

– Где нашли, там уже нет, Григорий Иванович. – Алексей деликатно высвободился. – Надеюсь, ваша картина сильно не пострадала. Вы все равно собирались отправлять ее на реставрацию, не так ли? Больше не теряйте, договорились? Завтра придут оперативники и все оформят по закону. Лучше бы это сразу сделать, но, знаете, не утерпел, – он с ухмылкой взглянул на впечатленную Машу. – Так, оставьте этот поток благодарности. Милиция, в которую вы не верили, просто выполняет свою работу. Убирайте свой шедевр, вы лучше знаете, что с ним делать…

Мужская часть персонала удалилась, наступая друг другу на пятки. Осталась Маша за стойкой. Она смотрела на Черкасова, широко открыв рот.

– Вот это да, Алексей… – только и смогла она вымолвить.

– Спасибо, – засмеялся он. – Это лучшая оценка моей работы. У нас ведь все в силе, Маша? Мы договорились на послезавтра, помните?

– Да, конечно, – она закивала. – Все в силе, Алеша… ой, прошу прощения, Алексей…

– Алексей Макарович, – манерно задрал нос Черкасов, – по возможности, шепотом и с придыханием…

Машина сломалась в квартале от музея. Он убил на это несчастье остаток вечера! Двигатель не запускался, только пьяно «бормотал». Ложка дегтя в бочке меда вышла весьма горькой. Пришлось ловить попутку – ей оказался дребезжащий самосвал со щебеночного карьера в соседнем районе – и совать под нос несговорчивому водителю служебные корки. Тот подтащил на тросе заглохший «газик» к ведомственному гаражу, где завгар, еще не ушедший домой, схватился за голову.

– Служебные издержки, дорогой товарищ, – популярно объяснил Черкасов, – а в следующий раз понесешь ответственность, если опять подсунешь неисправную машину!

В одиннадцатом часу вечера, падая с ног от усталости, он доковылял до дома, поднялся на второй этаж и остановился в задумчивости перед дверью. Поколебался… и постучал в четвертую квартиру. Слепой открыл – он уже знал, кто это.

– Такой голодный, что переночевать негде, – пошутил Алексей. – Пустите бродягу на постой, Виктор? Есть, где упасть? Понимаю, что с женщиной вам ночевать было бы веселее…

– Да ладно, не до жиру, – пошутил в ответ сосед, закрывая дверь. – Конечно, Алексей Макарович, хоть всегда тут ночуйте. Сейчас накормлю вас, потом положу со всеми удобствами… правда, на полу.

– Отлично, – тихо засмеялся Алексей. – Мне дико повезло. А если серьезно, Виктор, то дело нешуточное, опасаюсь рецидива. Так что давай хорошенько запремся, проверим окна и ни шагу из дома. Будем отстреливаться, если что.

– Может, примем для храбрости? – поежился сосед.

– Христианство лучше прими, – посоветовал Алексей. – Говорят, кому-то помогает.

– Пробовал уже, – отмахнулся Виктор, – не помогло. Нет на этой земле бога. Торжество социалистической справедливости – есть. Гордость, что живешь в самой правильной стране – тоже есть. А вот бога – нет.

– А в других местах?

– Не знаю, Алексей Макарович, – вздохнул Виктор, – не был в других местах…

Ночь прошла сносно, только пальцы устали хвататься за рукоятку пистолета после каждого пробуждения. Болела голова, ломило кости.

Алексей пил чай из алюминиевой кружки мелкими глоточками, хмуро смотрел на подчиненных. И те смотрели на него – со скрытым страхом, с невольным уважением. Новость уже гуляла по коридорам правоохранительной системы. Подчиненные Черепанова с утра пораньше кинулись в музей составлять акты, заполнять протоколы.

– Ну, вы даете, Алексей Макарович… – уважительно пробормотал Вишневский.

– И ведь все втихую, никому не сказал, сгинул на весь день, а потом вернул украденную картину… – задумчиво проговорил Конышев с ревнивыми нотками.

– Он и сейчас не хочет говорить, куда мотался за Поленовым, – заметил Чумаков, – мышкует начальник. Но ладно, хоть что-то сделано. Практика – критерий истины, как говорится…

– Тайна следствия, – огрызнулся Алексей.

– Ага, а мы, оперативники, проводящие расследование, тут совершенно не при делах… Может, ты попутно выяснил, кто убил Лукьянова?

– Тот же, кто похитил картину.

– И этот таинственный субъект…

– Не знаю. Да серьезно не знаю, – раздраженно бросил Алексей, – чего пристали? Считайте, что мне повезло. Начальник выполнил работу подчиненных. А вы неплохо провели вчерашний день?

– Пристыдить хочет, – вздохнул Петров. – Мы тут пашем, дух перевести некогда…

– А сам два завтрака в столовой взял, – засмеялся Куртымов. – И что характерно, оба стрескал.

– И что? – вспыхнул Петров. – Задница не затрещит. Может, я не наедаюсь? Тебе какое дело до моих завтраков?

– Алексей Макарович, вы уверены, что поступаете правильно? – негромко спросил Гундарь. – Держите в тайне свои источники информации, важные аспекты следствия. Может, все-таки прольете немного света? Почему вы не хотите рассказать, где нашли картину? Мы можем выставить там засаду или что-то в этом роде…

– Ломается, как девочка… – еле слышно пробормотал Петр Антонович, надеясь, что его не услышат.

Но Алексей сегодня все слышал. Нервы были напряжены, чувства усилены.

– Ты не уверен в себе, Алексей Макарович? – спросил Конышев громче.

«Я не уверен в других», – подумал Алексей.

– Вы же не считаете, что кто-то из нас причастен к этим делам? – завершил ударную мысль Гундарь и сам испугался своих слов.

Люди замолчали. Сначала посмотрели на Гундаря, потом на Черкасова.

– Заметь, Егор, это ты сказал, – усмехнулся Алексей. – Лично я об этом даже не думал. Разве могут сотрудники правоохранительных органов быть причастны к зверским преступлениям?

– У меня с вами уже чердак дымится, – пожаловался Пашка Чумаков, – отказываюсь что-либо понимать…

– Где Дьяченко? – Алексей обвел взглядом присутствующих. Те пожимали плечами, прятали глаза. Только Конышев не стал прятать голову в песок, хотя и выглядел немного пристыженным.

– Не волнуйся, Алексей, отсутствие Дьяченко не связано с алкогольными мотивами… На этот раз точно не связано. Человек работает, предупредил, что хочет покопаться в архивах – есть у него одна задумка…

Звучало таинственно. И возникало подозрение, что в этой комнате секретничает не только он, Черкасов. Скоро вся группа разобьется на кружки по интересам.

– Ладно, всем за работу. Отправные точки неизменны: завод ЖБИ, происшествие в музее и два убийства, связанные с линейным отделом. А еще мне с Черепановым разбираться – боюсь, он на меня все городское руководство натравить собрался…