17

Элена

После ухода Лео я долго не могу успокоиться. Я чувствую, что во мне что-то изменилось или скоро изменится. Последний месяц я провела в полубреду, опустошенная, равнодушная ко всему на свете. Но теперь я начала медленно возвращаться к жизни. Глубоко запрятанные мысли и чувства снова вырываются наружу. Я ничего не успеваю сделать, но часы все равно уходят.

Вечером Вероника появляется на кухне дома напротив. Она готовит ужин. На этот раз волосы не убраны в высокий конский хвост, а распущены. На ней темно-красное платье без рукавов, губы накрашены помадой в тон. Она всегда одета элегантно, но сегодня превзошла саму себя. Я решаю, что семья Сторм ждет гостей, но выясняется, что все это затеяно ради Филипа. Лео не видно, но его слова не выходят у меня из головы. Рассказ о сумочке, выброшенной в темную воду под мостом. Это только одна из историй. Я мог бы рассказать и другие. Похуже этой.

Вероника открывает духовку и нагибается за формой, которую ставит потом на стол. Пока Филип накладывает еду, она разливает вино по бокалам. Со стороны сцена кажется романтичной. Похоже на свидание, но тем не менее что-то идет не так. Все происходит стремительно. Они едят, разговаривают, и вдруг Вероника зарыдала. Я не вижу слез – только тело, сотрясающееся от рыданий. Она трет глаза и нос руками, прикладывает к лицу салфетку. Филип сидит неподвижно и смотрит на жену, потом подвигает стул ближе и обнимает ее за плечи. Она скидывает его руку, вскакивает, выбегает из кухни и не возвращается. Филип остается один на кухне. Он сидит и вертит в руках салфетку.

А в доме напротив сижу я с погашенным светом. Тень среди теней. В том, чему я только что стала свидетелем, нет ничего подозрительного. Обычный ужин, обычная супружеская ссора. Но у меня плохое предчувствие. Я чувствую что-то еще, что-то нехорошее, что-то пугающее. Я закрываю глаза и снова вижу черное пламя в глазах Вероники, когда она смотрит вслед Филипу. Гнев, ненависть. Филип этого не видит. Но, может быть, тоже чувствует.

Этой ночью я снова брожу между гостиной и кухней. Меня посещают странные мысли. В доме напротив темно, но я смотрю на фасад, пытаясь представить Веронику, Филипа, Лео в своих постелях. И когда я представляю спящую Веронику, она внезапно открывает глаза и смотрит прямо на меня. На моих глазах она встает и обходит большую двуспальную кровать. Она одета во что-то белое. Она движется бесшумно. Филип не слышит ее приближения.

Мне хочется сделать шаг вперед, крикнуть: «Осторожно», но из горла не вырывается ни звука. И с каждой попыткой сдвинуться с места меня втягивает в Веронику, засасывает в то, что бурлит у нее в жилах. Всё, что она скрывает за безупречным фасадом, все те чувства, которых она не показывает, всё это я чувствую, всё это мне понятно и близко.

Внезапно я оказываюсь на кухне дома напротив. Лео рядом со мной. Я протягиваю руку, чтобы погладить его по волосам. Материнский жест, я его мать. Но Лео уклоняется от прикосновения, и я снова я, бездетная я.

Кончики пальцев зудят, зуд переходит в боль, в острую тоску. «Это не для тебя», – говорит голос. Это мой голос, но слова исходят из уст сестры. Потом я слышу и ее голос: «Знаешь, можно жить счастливой жизнью и без детей». Я плачу, кто-то тянется ко мне, чтобы утешить. Сначала я думаю, что это сестра обнимает меня, но потом понимаю, что это мама. И рыдаю еще сильнее.

Мама обнимает меня, прижимает к груди, она моя сила и опора. Мне не верится, что это действительно она, что она вернулась, я мягко отстраняюсь, чтобы увидеть ее лицо. Это она, моя мама, освещенная слабым светом, такая же, как всегда. Точнее до того, как ее сломила болезнь. Такая, какой она была все те годы, когда прижимала к себе мое непокорное слабое тело и шептала, что я не одна, что все будет хорошо и что она всегда будет рядом.

Я замечаю тень рядом с нами. Тень кого-то, кто отворачивается от нас, точнее от меня, и понимаю, что это папа. Я знаю, куда он направляется. Я всегда это знала, и когда я снова поворачиваюсь к маме, она уже лежит в постели, больная и исхудавшая. «Работа – лучшее лекарство», – говорят они с сестрой в один голос. Мама исчезает, но кто-то остается лежать в постели. Это Филип Сторм.

Он спит и не замечает, что Вероника подходит все ближе. Она встает у изголовья и смотрит на него. У нее бледное лицо, губы вытянуты в тонкую линию. Вероника заносит руку, и что-то блестит в свете луны, что-то холодное и острое. Кухонные ножницы? Нож? У меня перехватывает дыхание. Она поднимает глаза, наши взгляды встречаются, Вероника видит меня, понимает, что я там, рядом. «Это случится, – слышу я ее мысли. – Не сейчас, не так, но скоро».

Тебе меня не остановить.

Ее голос у меня в горле, ее слова срываются с моего языка. Слишком поздно я понимаю, что попала в расставленную ловушку, оказалась втянутой в ее мрачные тайны. Она поймала меня, связала, и назад пути уже нет. Меня все глубже и глубже затягивает на дно. Черная жижа проникает в каждую пору, залепляет глаза и рот, грозит поглотить меня. Я не могу дышать, скоро все кончится. Скоро все кончится. Если я этого хочу.

Я просыпаюсь от собственного крика.