К восьми вечера в клубе «Друзья реки» начинала собираться гораздо более молодая и пестрая публика, чем днем. Некоторые пары ужинали здесь регулярно, даже в будни, в то время как пожилые завсегдатаи в это время расходились по домам. После ужина кое-кто из них – по крайней мере, те, кому здоровье позволяло ездить на велосипеде, – снова заглядывали сюда на рюмочку амаро. Шахматные доски исчезли, а столы были накрыты красно-белыми клетчатыми скатертями, подобранными самим владельцем заведения, поскольку они напоминали о тавернах былых времен. В воздухе начал распространяться аромат пассерованного лука, к которому вот-вот должен был присоединиться запах подрумянивающихся на сковородах лягушачьих лапок – фирменного блюда «Друзей реки». Повар, который как раз писал на грифельной доске блюда, вошедшие в вечернее меню, был первым, кто заметил синие огни мигалки на крыше припаркованной перед входом «альфа-ромео». Из автомобиля вышли двое мужчин в штатском. Один из них был атлетического телосложения, с изможденным лицом и седеющими усами, а другой маленький и лысый. Оба вошли в ресторан и направились прямиком к барной стойке. Повар решил, что их появление не сулит ничего хорошего, а один из престарелых любителей шашек поморщился, почуяв в них копов. Клуб «Друзья реки» открылся еще в начале двадцатого века, хотя с тех пор многое здесь изменилось. Вплоть до шестидесятых годов он был излюбленным местом так называемой «лиджеры» – давным-давно вымершей ломбардской преступной группировки, не применявшей оружия. Неизвестно, сколько старых мафиози еще оставалось в живых, однако те, кто протянул до наших дней, были верны привычке собираться в старом притоне. Полицейский с седеющими усами показал владельцу удостоверение на имя заместителя начальника следственного управления Марко Сантини. – Добрый вечер, – сказал он. – Мы ищем двух человек. Лысый достал из кармана две фотографии: на одной была привлекательная женщина, а на другой – худощавый мужчина с выразительным взглядом рок-певца. Хозяин покачал головой: – Боюсь, мы таких не видели. Уверены, что они сюда заходили? Сантини ткнул пальцем в снимок мужчины: – Это сын Аннибале Валле. Вы ведь знаете, о ком я? Хозяин встревоженно вскинулся: – Аннибале я прекрасно знаю, но с сыном он никогда не приходил. Это, часом, не тот… – Он самый, – отрезал Сантини. – В газетах он выглядел по-другому. А Аннибале вы не спрашивали? Сантини уставился на хозяина так, словно тот ляпнул несусветную глупость. В этот момент к барной стойке подошел старикашка не выше полутора метров ростом. Он протянул через стойку пустой бокал, показывая, что хочет добавки. На нем были огромные очки и столь же огромные наушники слухового аппарата, исчезающие в пучках торчащих из ушных раковин волос. – Подождите минутку, – сказал ему хозяин и повернулся к полицейским. – Могу я еще чем-то быть вам полезен? Сантини покачал головой и хотел было забрать снимки, но старичок накрыл их рукой и неразборчиво промямлил что-то на диалекте. Сантини взглянул на лысого: – Ты что-то понял? Его сослуживец кивнул. Он родился в Брешии, и местный диалект походил на его родное наречие. – Говорит, он его видел. – Торре? Когда? – спросил Сантини. Из стариковского лепета полицейский разобрал, что накануне днем Торре подсел к нему за столик и болтал с ним, пока за ним не пришла женщина с красными волосами. Парочка ушла вместе с местным завсегдатаем – толстяком, у которого водились деньжата. Сантини посмотрел на хозяина. Тот казался смущенным: – Клянусь вам, я их не заметил. Я даже не видел, чтобы Аннибале сюда входил. – Значит, толстяк – это Аннибале Валле, верно? – спросил Сантини. – Да, тощим его не назовешь, – спохватившись, что наговорил лишнего, ответил хозяин. Сантини, не слушая, отмахнулся от его возражений и попросил коллегу записать номер удостоверения личности старика. Они обратились как раз по адресу, но опоздали на двадцать четыре часа. Скоро со всей этой историей будет покончено, и ему больше не придется разыскивать беглых психов и детей. Боже, дети… Они уже снятся ему по ночам. После ухода полицейских старик забрал наполненный стакан и вернулся к прерванной партии в шашки. Его столь же дряхлый противник скрестил на груди татуированные синими чернилами руки и с презрением уставился на него. Вопреки всем уговорам старика в очках, он наотрез отказался продолжить игру.20