– Не думала, что все настолько серьезно, – нервно произнесла женщина.

– Не волнуйтесь, госпожа Пачифичи, это обыкновенная проверка, – солгала Коломба.

– Но вы приехали специально, чтобы со мной поговорить… Скажите правду, кто мне звонил?

Данте неуклюже попытался уклониться от вопроса.

– Так называемый сталкер, – сказал он. – Он притворяется врачом, чтобы заманить женщин на встречу, и пристает к ним.

– Боже… Но что, если он снова объявится? Вдруг он захочет мне навредить…

Коломба схватила плечо Данте, чтобы он замолчал.

– Вы не так поняли, госпожа Пачифичи, – сказала она. – Мужчина, которого мы разыскиваем, не представляет опасности. Он не агрессивен. Он…

– Эксгибиционист, – закончил за нее Данте.

– Он что, показывает всем свою штуковину? – спросила женщина.

– Вот именно, показывает свою штуковину.

– Какая гадость, – слегка расслабившись, сказала женщина. – К счастью, мне он ее не показывал.

– Но показывал многим другим женщинам, и мы его разыскиваем, – объяснила Коломба. – Он больной, а не преступник.

– Чем я могу вам помочь?

– Вы сказали, что, возможно, видели его.

– Не уверена, что это был он. Он стоял неподалеку от меня. Если бы я сама кого-то ждала, я бы встала именно там, если вы понимаете, о чем я. Но… может быть, он просто… смотрел на меня. Одним словом, у меня ведь не слишком отталкивающая внешность.

Данте не понимал намека, пока Коломба не пнула его по лодыжке. Тогда он расплылся в самой фальшивой улыбке, которую она когда-либо видела.

– Что вы, госпожа Пачифичи, совсем наоборот.

– Но на случай, если это был он, нам бы очень помогло, если бы вы его описали, – сказала Коломба.

– Я не слишком хорошо его запомнила.

– Тем не менее он произвел на вас впечатление, – настойчиво произнес Данте, начиная терять терпение. – Иначе вы бы мне о нем не рассказали. – Здоровой рукой он достал из кармана записную книжку и карандаш с серебряным зажимом. – Если вы его опишете, я попробую его нарисовать.

– Что-то типа фоторобота?

– Точно. Портреты подозреваемых – некоторым образом моя специальность. Но чтобы его нарисовать, мне придется это снять, – сказал он, подняв больную руку в черной перчатке. – Со мной произошел несчастный случай, так что зрелище не из приятных.

– Не волнуйтесь, меня нелегко напугать, – сказала женщина, но, когда Данте обнажил руку, изменилась в лице. – Бедняга. Болит?

– Только когда играю на фортепиано… Попробуем? Начнем с телосложения.

– Здоровый такой.

– Здоровый?

– Не очень высокий, но сложен как дальнобойщик.

– Широкоплечий? – спросила Коломба.

– И с небольшим животиком.

– Возраст? – спросил Данте.

– Я бы сказала, лет шестьдесят. Может, чуть старше. На нем был пиджак и галстук, а в руке чемоданчик. Портфель.

– Глаза?

– Голубые. Очень светлые.

Здоровая рука Данте дернулась так сильно, что он выронил карандаш. Он замер, глядя в пустоту.

Незаметно для женщины Коломба сжала его ногу под столом.

– Мы такие неотесанные, Данте. Даже не предложили госпоже Пачифичи выпить. Почему бы нам не взять ей что-нибудь освежающее?

– Не отказалась бы от колы, – сказала та.

– Мы мигом, – отозвалась Коломба, еще сильнее сжав бедро Данте.

Он очнулся и поднялся вместе с Коломбой, которая, напустив на себя любезный вид, поддерживала его под руку.

– Внутрь не пойдем, – еле слышно проговорила она, когда они отошли на пару шагов. – Слишком много народу.

Она потащила его за угол. Данте забила нервная дрожь. Он прислонился к стене. Коломба взяла его за здоровую руку:

– Все хорошо. Данте…

Голос Коломбы доносился из бесконечной дали, ее лицо исчезло, и между ними выросла серая стена. Стена силосной башни. Трещина. Отец, глядящий на него с лужайки с ножом в руке.

– Это он, КоКа, – сказал Данте так тихо, что сам не слышал собственного голоса.

Коломба бережно взяла его за подбородок, вынуждая посмотреть на нее:

– Будь со мной, Данте.

Он все еще дрожал. Лоб взмок от пота.

– Ты можешь, Данте. Оставайся со мной, – повторила Коломба.

Данте на миг прикрыл веки, потом снова открыл глаза и вернулся в реальность.

– Я здесь, – с пересохшим горлом произнес он.

– Молодец. Хочешь, я разгоню всех посетителей кафе, чтобы ты мог зайти и умыться?

– Ты это умеешь, – слабо улыбнулся он.

– Я еще не то могу.

Данте согнулся, держась за живот и медленно дыша:

– Спасибо. Лучше возвращайся к ней, я сейчас успокоюсь и поищу официанта, о’кей?

– Могу я на тебя положиться?

– Иди спокойно.

Коломба вернулась за столик, а Данте продолжил размеренно дышать, чувствуя себя все лучше. Отец больше не абстрактная сущность, не призрак, незримо парящий вокруг него. Он простой смертный из плоти и крови, который дышит, говорит по телефону, носит галстук. Он человек.

Он может ошибаться.

Данте встал, нашел официанта и заказал напитки, а затем вернулся за столик и в следующие полчаса рисовал, следуя указаниям женщины. Коломба поражалась выверенности его движений – так рисовали преступников полицейские портретисты до появления графических программ. И его умению отстраняться от процесса: Данте не добавлял деталей, не приукрашивал, не добавлял ничего от себя. Когда рисунок был готов, человек, смотревший на нее с листа бумаги, обрел конкретность реальности: мужчина за шестьдесят с мощной шеей, брылями, впалыми щеками, носом с горбинкой и жестким выражением лица. Коротко стриженные седые волосы поредели на лбу, который пересекали три глубокие, как шрамы, морщины. Данте нарисовал даже руки, которые женщина хорошо запомнила: сильные, с выступающими на тыльной стороне ладони венами и длинными большими пальцами с квадратными ногтями. Руки крестьянина, рабочего – уж точно не утонченного интеллектуала, каким его считал Данте. Руки человека, способного отрубить голову или перерезать глотку.

Когда Данте закончил, Коломба поблагодарила женщину и попрощалась, пообещав держать ее в курсе событий. Она настоятельно попросила никому не рассказывать о расследовании. Казалось, мать все поняла, но Коломба была уверена: стоит ей добраться до дому, она обзвонит всех своих подружек.

Дождавшись, пока Пачифичи уйдет, Коломба заказала кофе со льдом для себя и стопку водки для Данте, который не доверял качеству местных коктейлей.

– Знаешь, почему эта курица еще жива? – спросил Данте. – Потому что Отец не знает, что она его видела. Иначе у нас было бы уже три трупа. Если, конечно, он не прикончил еще кого-то и нам об этом просто неизвестно.

Коломба не могла оторвать глаз от портрета.

– Не такая уж она и курица, если действительно его узнала, – сказала она. – Но возможно, этот мужик просто ждал поезда, а мы уже построили вокруг него целую историю.

Данте извлек из кармана сложенный листок бумаги. Это был сделанный кремонской полицией портрет человека, которого он видел сквозь трещину в башне. Он положил его возле портрета человека со станции. Сходство было столь велико, что у Коломбы перехватило дыхание. Тот же овал лица, те же маленькие уши, а главное, те же глаза. Хотя остальное было не прорисовано, а время наложило на старый портрет свой отпечаток, его едва намеченные линии идеально совпадали с новыми. Это был тот же человек, постаревший на двадцать пять лет. Данте был прав с самого начала.