Рис. 9. Он вонзил рога в бок бедной рыбы, большой, но бессильной, крепко сжал и держит ее, как в клещах.

Но я ошибся. Из широкой прорехи показалась голова — та же самая рогатая и усатая голова, какая и была. За головой показались ноги. Передними ногами хищник уцепился за лист и вылез постепенно весь из своей старой шкуры, как из мешка. Шкурка же осталась висеть на том самом месте, где и была.

Очевидно, он только линял. Вырос из старой шкуры, которая стала тесна ему, и сбросил ее, как тесную обувь. Конечно, к этому времени под ней у него выросла другая молодая шкурка, на первых порах тонкая и нежная. Очевидно, поймавши рыбу, он так сильно насосался, что ему стало тесно в старой шкуре и потребовалось сбросить ее поскорее.

Мне очень хотелось достать сброшенную шкурку и рассмотреть поближе, но достать было очень трудно. Рука моя была коротка для этого, а никакой подходящей палки у меня не было. Не видно было ее нигде и поблизости.

Я смотрел на шкурку и соображал, как мне легче и удобнее достать ее. Как вдруг я вижу нового зверя, — совсем не похожего на всех прежних. Огромный, широкий и плоский, черный и глянцевитый, с шестью шиповатыми ногами и с двумя усами, он быстро поднимался со дна как раз у того места, где висела шкурка. Поднявшись до нее и перебирая лапами, чтобы ухватиться за лист, он ухватился нечаянно за висевшую шкурку и оторвал ее от листа. После этого она выплыла наверх.

Я не знал теперь, что мне делать, ловить ли шкурку или следить за невиданным зверем.

Зверь, конечно, был интереснее, да и страшнее. Если бы он задумал влезть ко мне на мой лист, я не знал бы, куда мне от него спасаться. Лист был гладкий, а кругом вода. Если бы он быстро прыгнул ко мне, тут мне и конец: схватил бы меня всеми шестью шиповатыми и крючковатыми лапами и урваться некуда. Тяжелый и крепкий, точно броненосец, окованный железом, он мог совсем придавить меня своей тяжестью, потому что был раза в три больше меня.

Надо сознаться, что мне сделалось так страшно, как никогда еще не было. И я уж соображал, что в случае опасности мне лучше ухватиться за тот стебель тростника, который стоял почти рядом. На нем раньше сидел комар, и я мог легко влезть на него, как на дерево. Я догадывался, что такой огромный и неуклюжий зверь, который плавает в воде, не может лазить по деревьям.

Но зверь, напугавший меня, вовсе не думал лезть ко мне на лист. Наверное, он совсем и не заметил меня. Он просто выплыл наверх, высунул задний конец своего брюшка на воздух и так повис неподвижно у самого листа вниз головой.

Повисевши таким образом несколько минут, он опять нырнул в воду и поплыл ко дну, перебирая лапами в воде.

Я вздохнул свободно и успокоился. На этот раз я был спасен. А если он пожалует ко мне вторично, я успею придумать что-нибудь и переправиться с этого листа на другой либо прямо на берег.

А теперь я вспомнил о шкурке, которая спокойно плавала на поверхности недалеко от моего листа. И чтобы достать ее, стал рукой загребать воду к себе. От этого вода заколыхалась и стала двигаться ко мне, а вместе с ней стала приближаться ко мне и шкурка. Наконец, я мог уже схватить ее прямо рукой.

Она была почти такая же тонкая и прозрачная, как и у личинки комара, только гораздо грубее той. Очевидно, это была тоже шкурка личинки, но чьей, вот вопрос?

Я осторожно расправил ее на листе и выправил все лапы, чтобы шкурка приняла форму той личинки, которая ее сбросила. Сделать это было легко, потому что шкурка нигде, кроме головы, не была повреждена нисколько.

Когда я расправил ее и немного изогнул хвостовую часть, то увидал, что моя шкурка очень похожа на рисунок, который я видал недавно в книге о насекомых. Я стал припоминать, чья личинка была изображена на рисунке и, наконец, вспомнил. Я был так рад этому, что даже воскликнул вслух:

— Ведь эта личинка жука-плавунца! И какая же она страшная, огромная и прожорливая! Съедает разом целую рыбу почти с себя ростом! Никогда бы не поверил этому, если бы не увидал собственными глазами!

— Ну, думаю: если это личинка жука-плавунца, то не был ли то сам жук, этот плоский, широкий броненосец, который так напугал меня сейчас и который высовывал свое брюшко из воды?

— Конечно, это был он! Ему понадобился свежий воздух и он выплывал за ним. Я читывал, что его дыхальца помещены в задней части и, значит, он набирал в них воздуха на запас. Теперь я все вспомнил и сообразил! И если он опять пожалует ко мне, я уж ни капли не испугаюсь его. Теперь я сразу узнаю его, потому что на рисунке видал не только личинку, но и самого жука.

Но долго еще пришлось мне ждать его. Может быть, в это время он и выплывал не раз где-нибудь в другом месте, но не возле меня. Пробыть же долго под водой без воздуха он не мог. Наконец, я стал уже терять терпение. Как вдруг, вижу, торчит из воды усатая голова и лезет ко мне прямо на лист. Если бы я хотел пошалить, я мог бы дернуть его за один ус. Тогда он, испугавшись, нырнул бы опять в воду. Но шалить я не думал. И совсем не боялся теперь такого смирного, хоть и огромного жука. Поэтому я не мешал ему вылезть ко мне на лист.

Не знаю, захотелось ли ему погреться на солнце или надоело ему плавать в воде. А может быть, он устал и захотел отдохнуть да надышаться воздухом подольше. Только он преспокойно вылез на мой лист, сел на нем, не обращая на меня никакого внимания, и принял покойную и неподвижную позу. Уж не дремал ли он на солнышке?

Я воспользовался этим и стал ходить кругом него да осматривать его со всех сторон. Это был обыкновенный крупный жук, похожий на всех других жуков. Но крылья у него были жесткие, грудь и брюшко — также в жестком панцире. Поэтому весь он похож был на броненосец либо на подводную лодку, окованную железом со всех сторон. Чтоб осмотреть его хорошенько, я лазил под него и видел, что нигде у него нет ни одного мягкого и нежного места. Если бы я стал колоть его иглой, я бы не нашел места, через которое можно проткнуть его. Только сзади под крыльями у него есть небольшая впадина. И, должно быть, в нее-то он и набирает воздух, когда поднимается из воды на минутку, чтобы подышать.

А я уже давно читывал, что все насекомые дышат не ртом, а брюхом.

Затем, у него интересны задние лапы. Они покрыты густыми длинными волосами, и эти волосы помогают ему плавать. Я видел, как в воде он загребает воду этими волосатыми ногами, точно веслами.

Я осматривал его не спеша, потому что мой броненосный бегемот сидел без малейшего движения, и я думал, что он заснул.

Как вдруг, я вижу, он поднимает свои жесткие, негнущиеся, как железо, крылья. Из-под них развертываются другие крылья, тонкие, нежные и огромные, как паруса. Он взмахивает ими по воздуху и медленно, с натугой поднимается ввысь.

— Прощай, милый друг, — успел сказать я ему вдогонку и скоро потерял его из виду. Он исчез где-то вдали над берегом пруда.

Очевидно, он вылез ко мне на лист только за тем, чтобы хорошенько обсушиться для полета. Правда, вода и так скатывалась с него, как с гуся.

— Хорошо, — подумал я, — такому зверю. В воде он плавает, как рыба, и ныряет там всюду, как дома. На суше он может делать все то же, что и мы. А надоест сидеть на одном месте, так он умчится в высь поднебесную, словно птица. Везде ему хорошо и везде он чувствует себя привольно. А я вот сижу тут без движения на убогом листе и никуда не могу перебраться с него. Эх, полетел бы и я сам, посмотрел бы на землю с высоты и окунулся бы в широкий воздушный простор!