37. УРАЛ
Он никак не мог уснуть. Давило все. Холод от нарушенной взрывом и боем системы теплоснабжения Вавилона. Давила пульсирующая боль в висках. Мысли об отце. Всплывающие кровавые картинки недавнего боя и шок от самого себя в том бою. Давила кромешная тьма в этом помещении и храп Сквернослова. Не давала покоя ссора с Людоедом и сама мысль об убийстве ради милосердия, которая, скорее всего, в лучшем случае была кощунственной. Мысли и образы проносились в голове, словно горящие вагоны метропоезда, который он наблюдал в своем странном видении тогда, в метрополитене Москвы.
Он думал о том, что было бы для него предпочтительнее, будь он тем прикованным к постели девятилетним сыном Артема-Ветра. Николай часто ловил себя на мысли о бессмысленности жизни. Точнее не жизни, а существования, которое они все влачили последние два десятка лет. Но разве мало было людей обреченных и выброшенных на обочину жизни до ядерной войны? Помнится, профессор Третьяков говорил о таких людях, тогда, ночью на девятом посту. Перед тем как в их жизнь вторглись два теперь уже мертвых космонавта на своей чудо-машине. Он говорил об отвергнутых обществом людях, число коим было легион и которые несмотря ни на что цеплялись за жизнь и после ядерной войны оказались наиболее приспособленными к новым условиям и обуреваемые жаждой мести к выжившим представителям отвергнувшего их когда-то общества. Но что значить быть парализованным и обездвиженным? Это неописуемо страшно, но разве он позволил бы кому-то другому решать за него, жить ему или нет? Даже не в силах свести счеты с собственной жизнью, он врядли желал бы возложить право решать за него на кого-то другого. Даже на собственного отца. Но и его отец не стал бы даже задумываться о таком. Нет. Только не его отец. «Ты, сынок, живешь в раю и это главное» – говорил он когда-то. Да. Там в Надеждинске рай по сравнению с тем, что он видел всю дорогу. Даже по сравнению с шумным и наполненным жизнью, до нападения вандалов, Вавилоном. Нет. Он, Николай был не прав. Даже больше чем не прав. Он теперь стал ощущать то чувство стыда, которое за последние дни стал совсем забывать. И Николай поймал себя на мысли, что он испытывал сочувствие либо к уже мертвым, таким как Рана, Ульяна, безымянная проститутка-людоедка, Андрей Макаров и Юрий Алексеев, Туранчокс и его девица, вавилонский боец, выгнанный им под пули, либо вообще неодушевленные вещи. Тот же плюшевый медведь. Но к живым он не питал столько сострадания. И казалось мысль о том, чтобы лишить инвалида жизни родилась лишь для того, чтобы потом жалеть уже мертвого мальчугана в полную силу. Он вдруг понял, что видит в живых не то чтобы конкурентов, но угрозу. В нем проснулся какой-то дикий инстинкт борьбы и естественного отбора… Как же прав был Людоед, когда говорил что брать в путешествие женщину – гибельно для самой миссии. Теперь это очевидно. Отношения и так в группе напряжены, хоть группа и поредела на треть. Но появись среди них женщина – это стало бы концом для всей миссии, а может и для них для всех. Хотя, провал миссии и есть конец всему. Да, в прозорливости Ильи можно не сомневаться. Да ведь он сам весьма бурно отреагировал на появление в баре лисиц-амазонок и оставил своих товарищей, чувствуя растущую в нем, как снежный ком, волну агрессии.
Как же медленно тянется время… И как же громко храпит Славик… Черт побери…
Оставалось сожалеть, что он не прихватил из лунохода записную книжку дяди Володи. Можно было скоротать время за чтением. Хотя в такой темноте…
Он уже не знал, какой по счету час всматривается в потолок этого гостиничного номера. Однако к своему удивлению он отметил про себя, что стал различать детали интерьера. И это в абсолютной темноте. Может это просто мозг рисует в воображении то, что охватил взгляд, когда они вошли в комнату с керосиновой лампой? Может он вовсе не видит, а лишь рисует проекции в сознании? Но нет. Вот на соседней койке лежит на боку Варяг. За ним Сквернослов. Койка Людоеда пустовала. Где его носит опять? Ах да… Он же вроде собирался потолковать с Ветром… Он вроде выходил… Выходил…
Дремота, наконец, вошла и в сознание Николая. Даже страх перед тем, что он увидит во сне всех кого убил сегодня, или уже вчера, не помог бодрствовать. Он провалился в сон, как тогда, в подмосковном лесу провалился в подвал метеостанции. И там встретил сталкеров…
– Куда мне идти? Что делать? – тот вавилонец, которого он обругал и, отправив воевать, кинул в объятия смерти, возник из ниоткуда.
– Что ж ты так неосторожно, – лениво пробормотал Васнецов. – От тебя живого толку больше было бы.
– А куда идти? Что делать? – повторил боец.
– Ну, теперь уже не знаю. Извини.
Вавилонец исчез. Но в темноте теперь проявлялась ровная шеренга незнакомых ему людей. Видны были только лица. Мужские и несколько женских. Разных возрастов, но с одинаково пустым взглядом. Ничего не выражающие лица мертвецов. Это убитые им вандалы? Кто-то шел за их спинами, проводя забинтованной в грязную тряпку рукой по плечам мертвых.
– Рана! – взволнованно прошептал Николай.
Она вышла, вперед держа в другой руке большую плетеную корзину.
– Рана, что это у тебя?
– Это колыбель…
– Что?
– Колыбель новой жизни, – шептала девушка. – Дай жизни шанс.
– Но ведь за этим мы и идем на Аляску. – Развел руками Васнецов.
– Только не забывай о том, что вы должны сделать. Сделать… Колыбель новой жизни…
Она теперь держала корзину на вытянутых руках.
Николай осторожно приблизился к ней и заглянул в корзину. Там накрытый белым теплым одеяльцем лежал тот самый плюшевый мишка. Васнецов осторожно потянул одеяло на себя и вдруг, в мгновение ока корзина превратилась в сгоревший вагон и из него выскочила черная тень и бросилась прочь. Николай в ужасе отпрянул, вспомнив как он ходил в метро и как из вагона выскочил черный обуглившийся скелет… Или ему тогда показалось что это скелет?
– Что за чертовщина! Что это?! Рана! Рана, где ты?!
– Я тут мой мальчик… – зашипела она прямо в ухо. – Я тут…
– Это что, такой… такой жизни я должен дать шанс?
Девушка обняла его, сковав мертвецким холодом.
– Жизнь, Коленька, какой бы она не была, лучше смерти. Жизнь, это жизнь!
– Ты о чем вообще? О сыне Артема?
– Я о жизни вообще. Дай жизни шанс. Смерть неизбежна, но жизни должна жить…
– Перестань! – он вырвался из объятий, – Прекрати сейчас же! Перестань меня мучить! Я не понимаю что ты говоришь!
Он сильно надавил ладонями на глаза, надеясь проснуться, но вдруг услышал скрип. Качели, черт их подери!
Васнецов осмотрелся. Он стоял на улице какого-то города. Точнее среди тлеющих руин. Вокруг груды бетона и кирпича. Огрызки стен домов. Столбы черного дыма то тут, то там, тянулись ввысь, к еще не затянутому вечными тучами небу, но уже измазанному пеплом ядерного удара. Всюду люди. Или обезображенные обгоревшие тела, беспорядочно лежащие в руинах и среди улиц. Многие обгоревшие до костей. Есть и живые. Их тоже немало. Одни сидят на обломках кирпича и бетона и смотрят в пустоту. Кто-то бродит в дыму и что-то ищет. Все в лохмотьях, изранены, кто-то с вытекшими глазами и выгоревшими волосами. Слышен плачь. Зов. Крики боли. В центре просторного дворика скрипят погнутые от жара качели. Обгоревший, но еще живой пес. Контуженный и ошарашенный произошедшим, стоит и шатается, как пси-волк пытающийся обратить жертву. Вся эта картина свершившегося апокалипсиса пугало так, словно он и не жил вовсе в условиях порожденных этим самым апокалипсисом.
– Коля? Коля, это ты?
Васнецов обернулся. К нему подошел Андрей Макаров.
– Колька, ты, что тоже умер? – удивленно спросил космонавт.
– Я, – Васнецов опешил, – Нет, вроде… Не собирался, во всяком случае…
– А я вот… Да ты и сам все видел тогда… Горько, погибнуть от рук родной кровинки, – Он вздохнул. Я искал ее, искал тут. А ее нет нигде. Не могу найти. Представляешь… Я вот даже жену свою нашел… Только вот… Она меня не узнает совсем. Смотрит мимо. В пустоту. И совсем не признает. Больно-то как. Вот живешь с болью и терпишь. Думаешь, ничего, боль преодолею. А ежели что, то у каждого из нас есть козырь в рукаве, который бьет любую боль и страдания.
– Что за козырь?
– Смерть, Коля. Для живого смерть это еще и средство против боли. Но это пока ты жив. А после смерти боль, это страшно… Ведь после смерти, смерти нет. Есть только вечность и никуда ты от этого не денешься. Вот что такое настоящая боль. Больно, что дочку найти не могу. Больно, что жена меня не признает. Эх, ладно. Что я о себе все. Как вы там без меня? Докуда добрались?
– На Урале вроде как…
– И только? Хотя… У меня тут чувство времени… Нет точнее тут никакого времени. Я же говорю, вечность. А как Юрка там?
– Юра? – Николай тяжело вздохнул, – Юра погиб.
– Погиб?! – воскликнул Андрей, – Как же… А почему я его тут не встречал? Как он погиб?
– Ранен был, тяжело. Гангрена началась. Он застрелился.
– Ах вот оно что… Так он наверное, сразу в ад попал… Самоубийца…
– Что?! Как так? Он же уже, по сути, мертв был! Только от мучений себя избавил! – разозлился Васнецов.
– Не шуми, Колька. Человек предполагает а Господь располагает.
– Чушь! Чушь это все, понял! И если он попал в ад, то где ты сейчас находишься?! Это что, рай?!
– А рая нет, братец, – усмехнулся космонавт.
– То есть?
– Рай мы сожгли. Это, что ты сейчас видишь, это день икс. Тот самый чертов день. Это стало нашим чистилищем. А рай мы сожгли. Во всяком случае, закидали дорожку трупами и, хода туда человекам больше нет.
– Это все неправда. Я ведь сплю. – Поморщился Николай.
– И сколько людей так думали, когда все началось? Да ладно, ты главное не бери в голову. Ты главное, закончи то, что мы начали. Дойди до этой установки.
– Ага, дать жизни шанс…
– Да. Жизни… Шанс… А я вот тут не знаю, куда мне теперь идти. И что делать…
Земля под ногами завибрировала. Послышался приближающийся гул.
– Это еще что такое? Эй… Андрей!
Макаров уже уходил по руинам куда-то в дым.
– Счастливо тебе Коля! – кричал он сквозь гул, – Мы еще увидимся! Только пусть для тебя это будет не скоро! Живи пока жив!
Улицы разрушенного города разверзлись как клубы дыма и пара, и сквозь туман на Васнецова мчался огромный поезд. Подобный тому, что катил на мосту в Котельниче, или из детских кошмаров, о которых перед смертью поведал Алексеев.
Николай бросился прочь, но ужас был в том, что куда бы он не бежал, невидимые и затерянные в дымке железнодорожные пути все равно оказывались под его ногами и поезд неумолимо мчался на него.
– Нет! Нет!!! Не-е-ет!!!
Огромная масса настигла его и слилась с ним, давя немыслимой тяжестью и свербя разум грохотом и лязгом колес.
– Черт! – Васнецов уселся на койке, растирая лицо холодными ладонями, – Черт тебя подери! – Он огляделся. Кромешная тьма комнаты… Хотя… Нет, это огромное помещение. Какие-то столы массивные… Шкафы… Колбы… Большие колбы… Вдалеке здоровенная гермодверь…
– Где я? – пробормотал он. – Что это?
– Ко-о-оля… – эхом пронесся под потолком знакомый голос.
– Кто здесь?
– Коля! Смотри, чтоб эта дверь была закрыта! Всегда! Не открывай ее!
– Что? Отец!!! Папа!!! Это ты?!
– Не открывай эту дверь!!!
– Что за дверь?!
– Коля! Коля! Да проснись же уже, наконец, черт тебя дери! – Людоед еще раз тряхнул спящего Васнецова.
– А?
– Бэ! Просыпайся! Пора уходить!
– Фу… – Выдохнул Васнецов и уселся на край кровати, глядя на керосиновую лампу.
– Что, опять приснилось что-то? – усмехнулся Вячеслав.
– Н-да… – Николай кивнул.
– Бабы? – Сквернослов подмигнул.
– Да иди ты к черту.
– Да лучше бы бабы, – Покачал головой Варяг, – Судя по твоему выражению лица, лучше вообще ничего бы не снилось…
– Это точно, – Вздохнул Васнецов.
– Так, камрады, последняя возможность, – Произнес Крест, оглянув всех.
– Слушай, Илья, ну ведь уже все решили. Забыл, что Ветер сказал?
– А ты забыл, кто я есть? Вот этого Ветер совсем не учел. Он же не знает, с кем имеет дело. Я тут могу за сутки все уладить.
– Вот завелся-то! – нахмурился Яхонтов, – Ну мы ведь все решили!
– Ну, спалим этот ХАРП. А порядок навести? Так если по пути и сподручно…
– Какой к хаосу порядок?! А?! Может, хватит распалять свои силы и время? Далась тебе местная революция? Или жажда крови опять? – поморщился Варяг.
– Я крови насмотрелся, брат. И нахлебался, будь здоров. А справедливость?
– Наша цель. Вот справедливость. Остальное мышиная возня. Тем более мы и так сделали им большое одолжение, воевав за них. Чего, по сути, делать были не обязаны.
– Да ты погоди, Яхонтовый мой. Не торопись. Я выяснил, что тутошний администратор в моем черном списке. Ну, помнишь про артель ассасинов? Это что же получается, кто был в князьях до заварухи, тот у руля и остался? Как это, справедливо? Да была бы не Россия, так черт с ними. Их проблемы. Но это все наша страна…
– Илья, Кабан сам справится. Не лезь. Я согласен с Варягом, – вставил реплику Сквернослов.
– Слушай, Ахиллес, – пробормотал Николай, – Мой отец тоже ведь в артели вашей состоял… Состоит точнее. И когда он был тут, он отчего-то не убил администратора. Значит и нам не стоит. Пусть сами разбираются в своей кухне.
– Три голоса, против одного, – усмехнулся Варяг. – Так что брат собирай вещички.
– Ну, вы и амебы, – хмыкнул Крест, – Ну да черт с вами. Вещички уже собраны. Прем через горы?
– А молохиты эти? – возразил Вячеслав.
– Чего, испугался баек местных? – покачал головой Илья. – Надо через горы напрямик. Во-первых, так короче…
– Конечно через горы, – кивнул Васнецов. – Отец туда ушел.
– Коля, твой отец был моим другом, но мы сейчас не его ищем. Ты это понимаешь? – вздохнул Яхонтов.
– Не был. Есть.
В комнату вошел Ветер.
– Ну, что, готовы?
– Да, Артем, выходим уже, – кивнул Людоед.
Они двинулись по расчищенным уже от трупов, но не освобожденным пока от завалов и обломков улочкам Вавилона к выходу. Уставшие от последних событий охранники на входе были предупреждены Ветром об уходе группы его товарищей и сидели в своей коморке.
– Ну, что Артем, спасибо тебе за все. – Вздохнул Варяг, протягивая ему руку.
– Это мне то? Ребята. Вам спасибо. Очень вы Вавилону помогли.
– Ветер, – пробормотал немного сконфужено Николай, – Ты это… Прости за мои слова. Насчет сынишки твоего.
– Да ладно, Коля. Бог простит. А я и подавно, – он улыбнулся.
– Ты что, веришь в Бога после всего?
– После чего именно? – удивился Ветер.
– После всего что произошло и происходит. После того как он отнял у тебя супругу и после болезни твоего сына.
– А в этом виноват Бог или люди? А? – Артем невесело усмехнулся.
– Но страдает невинное дитя. Он в чем виноват?
– Страдания, именно невинных, помогают людям задуматься о себе. И быть человечнее. В хорошем, конечно, смысле этого слова. Понимаешь?
– Нет, – категорично мотнул головой Васнецов.
– Ну-у… – Ветер развел руками.
– Да ладно вам, – хмыкнул Людоед, – Не знаю как насчет Бога, но дьявол точно существует.
– Да? С чего ты взял? – Сквернослов уставился на Илью, уже очевидно зная ответ.
– Да я и есть Сатана! – засмеялся Людоед.
– Креста на тебе нет, – покачал головой Яхонтов.
– Хорошая шутка. Ценю. – Крест подмигнул ему и, хлопнув по плечу Артема, добавил, – Спасибо брат за участие. Удачи тебе и сынишке.
Они направились к двери. Замыкал процессию Васнецов.
– Коля! – окликнул его женский голос.
Он обернулся. Это была Лера. Она теребила ладошкой свой кулак и с волнением смотрела на Николая.
– Коля… Вот и ты уходишь, как твой отец. – Вздохнула она.
– Как ты узнала?
– Ветер сказал.
– Неосторожно с его стороны, – Васнецов бросил на Артема осуждающий взгляд.
– Коля… Коленька… Ты береги себя, ладно?
– А тебе то что? – пробормотал Николай.
– Зачем ты так? – она обиженно отшатнулась, – Ты мне добрее показался…
– Был бы я добрее, вы бы проиграли вашу битву за Вавилон.
– Ты что же, думаешь, мы победили только благодаря тебе? – Лера усмехнулась.
– На кону стоят остатки всех выживших. И жизни все зависят от меня. Ваш город на фоне этого лишь крохотный мазок. Так-то деточка, – Васнецов недобро оскалился.
– Ну, что ж, удачи тебе в твоей великой миссии, – Иронично сказала она и, повернувшись, пошла прочь.
– Удача нужна убогим! Я без нее справлюсь! – огрызнулся Николай и быстро направился к выходу, желая выйти из города раньше, чем искушение догнать ее и извиниться за грубость переборет его.
– Н-да, Коля, эдакая ты циничная скотина, – хмыкнул Людоед, почесав затылок.
– Просто ему есть, у кого поучиться, – Варяг хлопнул Илью ладонью по спине и они оба засмеялись.
– Мужики, я вас ненавижу, – беззлобно проворчал Сквернослов.