Вот голос Инги Хоффман: – На Бендерштрассе был еврейский обувной магазин. В ту ночь, когда повсюду били стекла, какой-то мальчишка проломил дверь и заполз внутрь. Снаружи стоял его отец, и, когда мальчишка вылез обратно с четырьмя парами туфель, он стал ругать сына. Я думала, он ругает его за воровство, а он ругался, потому что одна из пар состояла из двух правых туфель. Он послал мальчишку обратно, чтобы тот исправил свою оплошность. Инга пытается усмехнуться, но получается судорожный всхлип. А вот голос маленькой Зиты Деттман: – Не все относились к нам плохо. Однажды две дамы оставили у нас на крыльце корзинку с выпечкой. Ну, вы же помните! Я схватила какую-то плюшку – и сразу в рот. Она была с клубничным вареньем. С клубничным вареньем! Слышится голос какой-то совсем маленькой девочки. Она поет: – Папа купил нам козлика-кроху. Всего за два зуза, очень неплохо…{134} Ее перебивает Герда Копф: – У всех на слуху утверждение, будто в иные моменты перед твоими глазами проносится вся жизнь. Но это не так. Жизнь ведь очень большая, она содержит миллиард разных вещей – столько, сколько, наверное, иголок на сосне. При этом музыки ты не слышишь, лишь какой-то звук вроде далекого-далекого вскрика. Будто вдруг дым откуда-то вырвался. Или женщина чуть вдохнула, словно собирается запеть. Пауза. Шарканье ног. Эстер сидит на заднем дворе, и по зонту, который укрепил над нею Роберт, стучит дождь. В воздухе разливается особая сладость, густая, многоцветная – здесь и роза, и просто мокрая трава. Эстер слышно, как сквозь чащу деревьев пробивается голос Регины Гольдшмидт: – В конце квартала мы часто видели одну женщину, бездомную. Все звали ее Тетка-в-Очках. Она годами спала на тротуаре. Бывало, другие девочки говорили: ну почему бы ей не уйти куда-нибудь? А я знаю почему. Потому что Тетке-в-Очках идти было не к кому. И поэтому она сдалась. Я принесла ей расческу, потому что ее волосы были в жутком виде. А потом я подумала: ей ведь холодно, и отдала ей мой красный шарф. Все равно коричневый у меня был куда приличнее. Потом я отнесла ей шерстяной плед с цветными кругами, который взяла из комода в комнате фрау Коэн. Я положила его рядом с Теткой-в-Очках, когда она спала. Помню, руки у нее были все покрыты чешуйками, так что я была рада, что она не проснулась. Через два дня полицейские увели ее, арестовали за кражу, а я ничего не сказала. Больше я Тетку-в-Очках не видела. И никто ее больше не видел. Это осталось у меня в памяти. Вот, запомнилось. Дождь слабеет. С листьев капает. Весь сад курится паром.22