11

Проведя в клинике шесть дней, Эстер просит Роберта забрать ее домой. Сидя все в том же угловом кресле, он вздрагивает и низко перегибается в поясе, чуть не ложась на колени грудью. А какие у него туфли-то огромные! Ей кажется, что его ноги за прошедшую неделю выросли на два, а то и на три размера. А больничная машинерия в толще стен продолжает гудеть и содрогаться.

– Мне надо отсюда выйти, – говорит она.

Роберт проводит ладонями по волосам. Его глаза наполняются влагой.

– Врач говорит, тебе лучше пока побыть здесь, бабушка. Папа с мамой будут дома через неделю. Максимум через две.

Эстер заставляет себя открывать и закрывать рот. Говорить ей становится все труднее. Цокая каблучками, мимо проскакивают медсестры. Где-то спускают воду в туалете. Сколько еще ее могут тут продержать? Долго ли ей слушать этот чудовищный механический стук и гул?

Она внимательно смотрит на внука, ее милого кучерявого Роберта в футболке на этот раз цветов команды «Кливленд Браунз».^{122}

– Мне надо на свободу, – говорит она. – Мне надо видеть небо.

К восьмому дню пребывания в клинике она уже доводит Роберта чуть не до слез. В самые неожиданные моменты на Эстер вдруг накатывает ощущение настоятельной необходимости выйти: ей кажется, что она оставила на плите горящую конфорку… или нет: забыла ребенка в запертой машине! Ужас, ужас, надо срочно что-то делать, чтобы избежать катастрофы. Дважды ее ловят медсестры, когда она среди ночи тащится мимо их поста в халате и босиком, с волочащейся сзади по полу трубкой от капельницы. При этом о пребывании в больнице она ничего не помнит и не может сказать ни надолго ли ей нужно выйти, ни куда, собственно, она направляется.

Роберт пытается говорить с ней о рыжем неврологе – что он, мол, производит впечатление хорошего врача. А родители, говорит, там, в Китае, все преодолели и планируют вернуться домой с двойняшками через пятнадцать дней. Придется тебе подождать, и они освободят тебя сами.

Эстер пытается расшевелить себя, пробудить, привести в сознание.

– От этих лекарств я как мертвая. Ты не мог бы отворить окно?

– Окна тут не открываются, бабушка. Ты забыла?

– Они не растут, – бормочет Эстер. – Малышки остаются малышками. А подростки подростками.

– Какие малышки?

– Те девочки.

Роберт прохаживается взад-вперед у ее кровати. Его теннисные туфли пахнут свежескошенной травой и бензином: два дня в неделю он работает у ландшафтного дизайнера. Из окна льется свет, но почему-то темно-зеленый. Вдали, за парковочной площадкой, по скоростному шоссе проплывают габаритные огни.

– А, ты о том, что у тебя в голове, – говорит Роберт, крутя на указательном пальце ключи от отцовской машины. – Врач говорит, то, что ты видишь, реально только в твоей голове.

– Реально только в моей голове? – шепчет Эстер. – А разве не все на свете реально только в наших головах?

– Он говорит, без лекарств твои припадки будут чаще. Ты можешь от них умереть.

Эстер пытается сесть прямее.

– Роберт, – говорит она. (Тем временем облака за окном становятся все темнее.) – Бобби. Посмотри на меня. – (Внук поворачивается к ней.) – Я похожа на человека, у которого есть еще куча времени?

Роберт закусывает нижнюю губу.

– Мне нужно попасть домой.

– Бабушка, ты это уже говорила.

– Что, если я их не выдумала? Вдруг они реальны? И ждут!

– Ждут, чтобы ты сделала что?

Эстер не отвечает.

– Ты… ты просишь меня… – говорит Роберт срывающимся голосом, – просишь меня, чтобы я помог тебе умереть!

– Я прошу тебя помочь мне выжить.