на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Народ как досадная особенность

Сейчас мне, конечно, не сдать языковой экзамен на латвийское гражданство. Приезжая в Ригу, вспоминаю, через день начинаю сносно объясняться в магазинах и кафе, к концу недели уже флиртую в сфере сервиса, но ждет такси в аэропорт. Так лингвистика стоит на страже нравственности, в двадцать пять лет мой латышский был вполне безнравственного, то есть надморального, свободного уровня. И экзамен я бы сдал, но тогда — напоминаю — гражданство было совсем другое.

Став советской, Рига сделалась русской. Здесь разместился штаб Прибалтийского военного округа, именно здесь оседали запасники с отставниками: и свои рядом, и Рижское взморье. Целые дома в центре города так и именовались «военные» — и наш на Ленина, 105 (до и после — Бривибас, 105), включенный в книгу «Архитектура Риги» как памятник стиля «модерн». Все десять превращенных в коммуналки квартир с четырехметровыми потолками и паркетными полами заняли люди в погонах.

И сейчас-то в Риге русских — 47 процентов (во всей Латвии — около 30). Моя же Рига и была и воспринималась русским городом, никто из моей компании экзамена по латышскому не только бы не сдал, но и не подумал бы сдавать.

Когда нынешний лидер радикалов, член Сейма и наблюдатель Европарламента Юрис Добелис и его соратники по партии «Отечеству и свободе» называют то, что происходит в латвийской национальной политике, «деколонизацией», это коробит слух. Мой отец-москвич, ушедший на фронт ополченцем и ставший офицером благодаря знанию немецкого, — колонизатор? Я говорил по-латышски, одним из ближайших моих друзей был Юрис Подниекс, потом поставивший веху перестройки, фильм «Легко ли быть молодым?», — это я колонизатор? Получается, да.

В 1985 году в Нью-Йорке я сдавал экзамен по английскому языку. Усатый кубинец диктовал: «Солнышко уже начинает припекать: наступают жаркие дни». Нет, аберрация памяти: так Швейку диктовали в военном суде. Мне в Управлении иммиграции и натурализации предложили написать: My name is Peter. It is Tuesday today. Я справился, чего было достаточно для получения гражданства США.

На брайтон-бичах Америки живут тысячи граждан США, которые говорят в магазине русских продуктов: «Мне полпаунда поросятины и паунд докторской, о’кей? Ничего, что я говорю по-английски?» Эти, правда, в пределах брайтон-бичей и остаются. Путь за пределы, в большую Америку, — через государственный язык, Tuesday’ем не обойдешься.

Но можно и так, Америке все равно. Кроме всего, в Америку никогда не входили советские танки. Лет сорок «потенциальный противник» изображался в «Крокодиле» с цилиндром, сигарой и дымящейся бомбой, но американцы об этом не знали. Вопреки уверенности российского человека, в Штатах нет особой мифологии России. Вот мифологический японец есть, а русского — нет. По-настоящему волнует только тот, с кем воевали. А «холодная война» — потому и «холодная», что происходит в высях.

В Латвию советские танки вошли в 40-м и оставались там полвека. Для латышской нации дело обернулось массовым исходом — насильственным или добровольным. Первые поехали на восток, вторые — на запад.

Потомки первых часто опознаются по безграмотным фамилиям. Моя знакомая Ольга Лапиньш получилась мужчиной: по правилам языка, она должна была бы зваться Лапиня — метрику заполняли где-то в Сибири. Вероятно, подобного происхождения незнакомый мне телеведущий Валдис Пельш: по-латышски он может быть только Пельше. Как первый секретарь ЦК КП Латвии Арвид Пельше, в 61-м предложивший переименовать Ригу в город Гагарин.

Вторых, отправившихся на запад, я встречал в Штатах. Недалеко от Нью-Йорка есть местечко Приедайне — название вспомнят те, кто ездил электричкой в Юрмалу: последняя станция перед Взморьем. В американском Приедайне в начале 80-х лихо справляли Лито (Иванов, вернее Янов, день): с самодельным пивом, пирожками со шпеком, кострами, дубовыми венками для именинников — Янов. Они увезли свою Латвию на два десятка лет позже, чем переправилась на Запад несогласная Россия. Как там у Довлатова: «Настоящий эстонец должен жить в Канаде». Латыш тоже обосновался за океаном или хотя бы за морем — в Швеции, Дании.

Мой диссидентствующий коллега по рижской газете «Советская молодежь» объяснял, что захват Латвии в 40-м — расплата за то, что латышские стрелки охраняли и спасали Ленина. В буром параллелепипеде, испортившем набережную Даугавы, помещался Музей красных латышских стрелков. Теперь там Музей оккупации — и той и другой: советской и нацистской. Мой отец, переведенный в Ригу из Германии в 49-м, — оккупант? Я, родившийся в Риге, — сын оккупанта? Получается, да.

С 1 сентября нынешнего года в Латвии вступит в силу новый закон об образовании. В русских школах 60 процентов дисциплин в последние три года обучения будут вестись на государственном языке, 40 — по-русски. Бурные обсуждения велись с мая 2003-го, но демонстрации протеста, так взволновавшие Россию, пришлись на зиму 2004-го. На улицы вышли ученики, перепуганные учителя пытались их запирать, они выпрыгивали из окон. Охранники у президентского дворца (в прежние времена символически — Дворца пионеров) опрометчиво посоветовали: если уж все равно уроки сорваны, пошли бы лучше выпить пива. Но школьники, не дожидаясь пивного воздействия, без того помочились на резиденцию главы государства.

Зимнее обострение произошло оттого, что в парламенте поступило предложение: не 60 на 40, а 90 на 10 — по-русски только то, что уж совсем неразрывно связано с языком. Предложение не прошло. Обо всем этом мало знают в России. Там видят протесты и говорят об угнетении русского меньшинства.

У меня в Риге остались русские друзья и знакомые, мое сочувствие — с ними. Перехлестов и глупостей у латвийских властей — сколько угодно, но они хотят простого и повсеместного: чтобы у государства был государственный язык.

Для трезвой оценки таких событий существует только один взгляд — исторический. С 1710 года Латвия — часть Российской империи. Автор национального эпоса «Лачплесис» — выпускник Одесского юнкерского училища, офицер русской армии Андрейс Пумпурс. 1918–1940-й — просвет независимости. Потом — советские танки. 1991-й — известно.

Есть и другая история — прожитая самим. Из своей центровой 22-й школы, на углу Ленина и Красноармейской (до и после — Свободы и Рыцарской), которую заканчивали по-разному значимые для советской истории Михаил Таль и Борис Пуго, я вышел, не зная и десятка фраз по-латышски. Дальше сложилось так, что все-таки заговорил на языке страны, в которой родился и вырос. Но это было вовсе не обязательно. Большинство моих друзей не смогли бы написать не только «Солнышко начинает припекать», но и «Сегодня вторник» на языке народа, который воспринимался как досадная особенность, портившая хороший город. Не все знакомые моей юности были люмпены и маргиналы, которые не задумывались, почему надо идти бить «лабуков», — ясно же. Но общий социальный обиход, подкрепленный политикой, существовал. Никак иначе его не назвать, как комплекс колонизатора. С двойкой по латышскому в русских школах переводили в следующий класс. Повторяю. Латышский язык в Латвии был непрофилирующим предметом. Повторяю еще раз.

2004


Пенсионер союзного значения | Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе | Утро нашей Родины, или Ностальгия по Большому Стилю