Dinner/Tea/Supper (Ужин) Как вы называете вечерний прием пищи? И в котором часу ужинаете? Если вечернюю трапезу вы называете «tea» (букв.: «чай») и садитесь ужинать примерно в половине седьмого вечера, значит, вы почти наверняка представитель рабочего класса или выходец из среды рабочих. Если вы склонны персонифицировать вечернюю трапезу, говоря о ней «mу tea» (букв.: «мой чай»), «our/us tea» (букв.: «наш чай») и «your tea» (букв.: «твой/ваш чай»), например: «I must be going home for my tea» («Мне пора домой ужинать»), «What's for us tea, love?» («Как дела с ужином, дорогая?»), «Come back to mine for your tea» («Приходи ко мне ужинать»), — значит, вы, вероятно, представитель рабочего класса с севера страны. Если вечерний прием пищи вы называете «dinner» и садитесь ужинать около семи часов вечера, значит, вы, вероятно, из низов или среднего слоя среднего класса. Если словом «dinner» вы обычно обозначаете званый ужин, а вечернюю трапезу в кругу семьи называете «supрег» (произносится «suppah»), значит, вы, скорей всего, принадлежите к верхушке среднего класса или высшему обществу. В этих кругах время вечерней трапезы может разниться, но обычно семейный ужин («supper») едят около половины восьмого, a «dinner», как правило, позже, самое раннее — в половине девятого. Для всех, кроме представителей рабочего класса, «tea» — это неплотная еда около четырех часов дня: чай (напиток) с пирожками, булочками, вареньем, печеньем и, возможно, маленькими бутербродами (в том числе с традиционными сандвичами с огурцами) со срезанной коркой. Рабочий класс называет полдник «afternoon tea» (букв.: «послеполуденный чай»), чтобы не путать с вечерним «чаем» — ужином, который все остальные называют «supper» или «dinner». Lunch/Dinner (Обед) Время обеда не является индикатором классовой принадлежности, поскольку почти все обедают примерно в час дня. Единственный классовый индикатор — то, как вы называете эту дневную трапезу: если «dinner», значит, вы из рабочего класса; все остальные, от низов среднего класса и выше, обед обозначают словом «lunch». Те, кто говорит «d'lunch», — что, как отмечает Джилли Купер, по звучанию немного напоминает выговор жителей Вест-Индии, — пытаются скрыть свое рабочее происхождение, в последний момент вспоминая, что обед словом «dinner» называть нельзя. (Они также могут сказать «t'dinner» — что сбивает с толку, поскольку чем-то напоминает йоркширский диалект — о вечерней трапезе, которую они едва не обозвали «чаем» (tea).) Но абсолютно все англичане, к какому бы классу они ни принадлежали и как бы ни называли дневную трапезу, к обеду относятся несерьезно: большинство довольствуются сандвичем или каким-либо одним легким блюдом быстрого приготовления. Затяжные, сытные, с алкоголем «деловые обеды» («business lunch») ныне вызывают неодобрение (сказывается влияние американцев, у которых мы научились ратовать за пуританские нормы здорового питания), что, в общем-то, обидно, поскольку в их основе лежат здоровые антропологические и психологические принципы. Угощение едой и совместный прием пищи во всем мире считаются очень эффективной формой социального взаимодействия, для которой антропологи даже придумали специальный термин — «комменсальность»[128]. Во всех культурах данный ритуал — это, по меньшей мере, символическое подписание пакта о ненападении (с врагами «трапезу не делят»), в лучшем случае — значительный шаг вперед в укреплении дружбы и связей. А если при этом задействован такой социальный «помощник», как алкоголь, то результат может быть еще эффективнее. Можно было бы подумать, что англичане, остро нуждающиеся в социальных «посредниках», не говоря уже о том, что мы постоянно ищем способы уклонения от неизменно вызывающего неловкость разговора о деньгах, должны ухватиться и крепко держаться за эту испытанную традицию. И действительно, я уверена, что нынешняя необоснованная нелюбовь к деловому обеду, выражаясь языком защитников окружающей среды, «неустойчива» и окажется лишь временным заблуждением. Однако эта тенденция — еще одно доказательство в поддержку моего утверждения о том, что англичане в целом относятся к еде несерьезно и, в частности, что мы сильно недооцениваем социальное значение совместной трапезы, что в большинстве культур усваивается на подсознательном уровне. В этом отношении «гурманы» из среднего класса не более сведущи, чем мы, все остальные. Их показная любовь к еде — «Ах, какой пряный аромат у оливкового масла!», «Ах, какая душистая, сладкая горчица!» — зачастую, как ни странно, лишена человеческого тепла и сокровенности, которые должны ассоциироваться с потреблением пищи. Они заявляют, что понимают этот социальный аспект, с затуманенным взглядом воспевая пиршества в Провансе и Тоскане, но сами, к сожалению, имеют привычку судить о званых ужинах, которые дают их приятели-англичане, и о деловых обедах в ресторане, которые организуют их партнеры, по качеству стряпни, а не по сердечности атмосферы. «Джоунсы — милейшие люди, но, бог мой, в еде ни черта не понимают — переваренные макароны, сваренные всмятку овощи, а цыпленок… Интересно, как его хотели приготовить?» Их высокомерие и насмешки порой вызывают у нас тоску по прежним временам, когда еще не было диетологов, произведших революцию в области питания, и члены высшего общества расценивали как невоспитанность любое замечание по поводу блюд, которые им подавали, а низшие классы считали главным достоинством еды ее сытность.Время приема пищи и терминология как индикаторы классовой принадлежности