Суррогат

Мне шестнадцать. Маме сорок три.

Вспоминаю вчерашний день — мамин день рождения. Я уже живу в прошлом.

Папа сказал, что настоящая вечеринка-сюрприз должна быть неожиданной. А кто ждет, что ему устроят вечеринку в честь сорокатрехлетия? Это было частью его тщательно спланированной программы по спонтанному проявлению любви.

Хорошо известно, что мужчины совсем не умеют выражать эмоции. Папа давно уяснил, что гораздо легче, например, подвезти маму куда-нибудь, или что-нибудь организовать, или чем-нибудь поступиться. Больше всего ему нравится встречать маму в аэропорту Хитроу. Если пробки, даже лучше. Бутерброды с белым хлебом, негреческий йогурт, плохой кофе все это не зря. Чем больше мучений по пути, тем крепче его любовь.

Вечеринка — это прекрасная возможность в течение нескольких недель напрягаться втайне от всех, подвергая себя ненужному стрессу. Папе пришлось использовать рабочий телефон для обзвона всех гостей, чтобы мама ничего не узнала. Звонить друзьям, с которыми они не виделись много лет. Притворяться, что ему интересно по десять раз выслушивать одну и ту же болтовню — что у них новенького. Снова и снова он пересказывал одну и ту же шутку, точнее, не совсем шутку: «Ну, я тут подумал: настоящая вечеринка-сюрприз должна быть неожиданной, а вы когда-нибудь слыхали о большом празднике на сорок третий день рождения?»

Я знаю обо всем этом, потому что он мне сам сказал. Еще одно новшество: последние несколько недель я был его суррогатной женой. Играл роль собственной матери.

Так как он не мог пожаловаться маме на нелегкие трудовые будни организатора секретных вечеринок, то был вынужден искать отдушину во мне. Он начал забирать меня из школы, чтобы выговориться и заодно прокатиться с ветерком.

— Барри грозится остаться на целую неделю, потому что если уж он «потащится в такую даль», то надо отдохнуть как следует. Не говоря уж о еде: у одной непереносимость лактозы, у другой аллергия на арахис, третья боится креветок — заметь, не аллергия, она просто боится креветок! Умоляю. И это что за отстой? — Он ударил — не вру, ударил — по рулю. У папы и радио «Классик» отношения любви-ненависти. — Не надоели им эти гребаные «Времена года»? Так вот, Тина и Джейк приедут с младшим сыном, Атомом — его зовут Атом!Атому нельзя контактировать с кошачьей шерстью» пылью и даже этими микроскопическими клещами», которые питаются мертвой кожей. У Атома аллергия на молекулярном уровне. Анекдот, одно слово.

Было странно играть роль его жены: с одной стороны, здорово, что он так откровенен, и мне нравится, когда он ругается, но не могу не признать, что после нескольких недель выслушивания его нытья мне захотелось — чисто теоретически — сбежать с тем парнем, что приходит к нам раз в месяц ухаживать за садом.

Так что вечеринка-сюрприз была совместным подарком — и папы, и от меня, потому что это я был рядом, кивал и поддакивал «угу» и «ааа».

В утро маминого дня рождения папа записал ее на сеанс черепно-сакральной терапии — ради этого ей пришлось тащиться в Бристоль. Черепно-сакральная терапия — это новейший метод и, согласно моим исследованиям, проводится в одетом виде. Лечение заключается в том, что массажист помещает руки рядом с человеческим телом, но не касается его.

В чуланчике при нашем спортивном зале есть пробковое покрытие для занятий йогой. Сейчас вообще куча новейших методов терапии. За отдельную плату можно пригласить человека домой, и он измерит уровень электромагнитного излучения от микроволновки, радиоприемника, телевизора в режиме ожидания и мобильного телефона.

Итак, мама провела утро за неконтактным массажем, а гости начали собираться к полудню. Папа заказал еду в «Анаркали» — бангладешском ресторане на Сент-Хеленс-роуд, — и у нас были четыре вида карри, маринованные куриные крылышки, креветки в кисло-сладком соусе и баклажаны с йогуртом.

Когда шеф-повар из «Анаркали» привезла еду утром, папа решил проверить, насколько она настоящая.

— Бангладешцы правда такое едят?

— Нет, вкус другой, и ингредиенты не совсем те же самые, это… она повертела головой, глядя на папу, который выжидающе смотрел на нее, и спустя довольно продолжительное время наконец сказала: — …суррогат.

Думаю, папа посчитал, что она сказала что-то по-индийски или это просто название блюда. Но я-то понял.

В дом правда набилось много народу. Оказалось, у мамы с папой действительно много друзей, хотя по ним не скажешь. В парадной, полной гостей, папа с удовольствием продемонстрировал свое произношение:

— Олли, передай, пожалуйста, гурер пайеш кичури.

Когда я раздавал пирожки, мне все время задавали один и тот же вопрос: Олли, какие у тебя планы на будущее? Ответ я заготовил заранее. Я отвечал: «Мое будущее — история», и они улыбались, потому что это так прекрасно и так редко бывает, чтобы мальчик-подросток хотел быть похожим на отца.

На тестовом выпускном экзамене по истории я получил пять с плюсом. По рисованию — три.

Помню, мистер Хейк пытался застращать нас вступительными экзаменами в колледж по биологии, показав разницу между изображением клетки на школьном экзамене — кружок с точечкой внутри, карикатура на женскую грудь — и тем, что требуют на вступительном экзамене — нечто непонятной формы с множеством таких же кривых и испещренных точками фигур внутри.

Нюансы — вот что появляется на вступительных экзаменах.

Не уверен, что папа глубоко исследовал этот вопрос — он вообще-то не верит в методы альтернативной медицины, — но, кажется, после черепно-сакральной терапии у мамы было не самое подходящее настроение для вечеринки-сюрприза.

Я был в своей комнате — сколько можно разносить яичные рулетики! — когда раздался крик:

— А вот и именинница!

Семейства Кейнов и Клампов пили вино в саду перед домом, любуясь видом, когда заметили ее на противоположном конце улицы. Новость мгновенно разнеслась, и толпа зашевелилась. Из окна спальни я наблюдал, как они высыпали в сад и выстроились на ступеньках дома.

Джек Кламп, человек с четырехдюймовой бородой, играющий на банджо в фолк-группе «Чудаки из Таунхилла», стал дирижировать хором, а капелла исполняющим «С днем рождения тебя», используя вместо палочки куриную ножку.

Они запели, и мама улыбнулась, помахала и продолжила спокойно идти по улице. Верхняя часть ее тела оставалась неподвижной, а ноги сами несли ее вперед. Однако, оказавшись за большим раскидистым кустом в начале нашего сада, она остановилась. Куст скрыл ее из поля зрения гостей. Со своей наблюдательной позиции я видел, как она спокойно дышит и смотрит в одну точку. Она подняла руку и мягко коснулась собственного лба. Потом посмотрела на руку в недоумении. Все это заняло всего две секунды.

Затем она зашла за угол, взбежала по ступенькам праздничным лицом и прощебетала:

— Так кто же все это устроил?

Она очень хорошо притворялась радостной. Когда ее стали спрашивать о черепно-сакральной терапии она ответила, что это «очень расслабляет».

Когда все ушли, мы сели за стол с остатками еды: бхаджи, слоновьи яблоки и нетронутые горки белого риса. Я выпил немного розового вина и расслабился. Стал вылавливать креветки из овощного рагу прямо пальцами.

Мама откусила кусок слоновьего яблока. Слоновье яблоко выглядит как яблоко, а на вкус как деревяшка. В Бангладеше они на каждом шагу. У нас осталось семь штук. Мама стала рассказывать о сеансе черепно-сакральной терапии.

— Он засунул руки мне в рот — поначалу ощущение было довольно странным, — а потом взял меня за ступни. — От вина у нее на губах остались красные подтеки. — Может, звучит не слишком впечатляюще, но мне кажется, я никогда в жизни не чувствовала такого полного очищения, полного умиротворения от осознания себя человеком.

Странно, когда твоя мать говорит о себе как о человеке. Ведь, если честно, так легко забыть, что она тоже им является.

После у нас состоялся короткий разговор о том, как иногда кажется, что тело полностью отделяется от разума. Мама сказала, что иногда ощущает свое тело далеким бюрократическим учреждением, которое управляется путем телеграмм, посылаемых ее мозгом. А я сказал, что мое тело иногда кажется мне телом Марио Марио, управляемым с пульта «Нинтендо». Фамилия Марио тоже Марио.

Мне захотелось пояснить это случаем из жизни. Два месяца назад я видел Джордану, которая шла по улице со своим новым парнем. Он старше меня и может даже уже не ходит в школу. Это был не Льюис из Ллангеннита, а совершенно незнакомый парень, которого я прозвал Эзопом за его удивительной формы шею, напоминающую вазу. Мы с Джорданой заметили друг друга одновременно, и из учтивости или жалости она поспешно разделила их сплетенные руки. Я тут же перешел на другую сторону улицы.

По мере того как мы приближались, идти становилось очень сложно. Я чувствовал себя неуклюжим роботом. Приходилось контролировать каждое движение, одно за другим: оторвать левую ногу от земли, передвинуть ее в воздухе, балансируя при этом на правой ступне и координируя ее движения с положением лодыжки, бедра и рук; снова поставить левую ногу на тротуар, посмотреть вперед, поправить выражение лица, которое должно быть невозмутимым, перенести вес на левую ногу, поднять правую ступню, переместить в воздухе вперед…

Это было нелегко.

Во-первых, Джордана была с голыми руками — они торчали из рукавов ее облегающей зеленой футболки. Я присмотрелся к местам сгиба ее локтей, надеясь увидеть экзему, но кожа была гладкой и чистой. Хотя мы с Джорданой учимся в одной школе, у нее отлично получается меня избегать, и она всегда носит рубашки с длинным рукавом. Меня взбудоражил один только вид ее предплечий. Мой мозг удовлетворенно отметил, что шаги Эзопа гораздо больше Джорданиных и они с трудом идут в ногу.

Но я не признался ни в чем из этого маме, хотя у нас и настал один из тех редких моментов эмоциональной гармонии между родителем и ребенком.

Она даже спросила меня напрямую: «Что ты испытываешь по отношению к Джордане теперь, когда прошло время?» В ответ я мог бы рассказать про этот случай, но вместо этого лишь покивал головой и процитировал фразу, услышанную однажды по телевизору:

— Я держусь, стараюсь проживать каждый день и не падать духом. — После чего подошел к пианино и исполнил джазовую импровизацию.

Доев остатки праздничного обеда, мы стали играть в скрэббл. Раньше я мечтал использовать слово «зиксжоан», — барабан племени маори или (второе значение) вывод. Пустую фишку можно было бы использовать вместо «з» или «ж». Мне полагался бы бонус в пятьдесят очков за то, что я использовал все семь фишек. Но недавно я открыл, что слова «зиксжоан» не существует. Просто какой-то лексикограф однажды подумал, что таким образом можно здорово над всеми подшутить. Так что зиксжоан это вовсе не барабан маори. И не вывод.

Вместо этого я сделал «носорога» из «рога» и выиграл с перевесом пятьдесят очков. Как ни странно, к концу игры мои родители не уснули. Они разговаривали и целовались, потому что «настал тот день, когда наш сын обыграл нас в скрэббл». Но я-то понял, что это всего лишь еще один способ сказать: уйди из дома на пару часов, мы хотим потрахаться.

И я пошел к Чипсу. Мы выпили четыре бутылки «Хуча». Я вернулся домой, а они так и сидели в гостиной, болтали и целовались. Я пошел спать. Через час они занялись сексом, очень громко, и занимались этим так долго, что я бросил считать минуты и напихал в уши оконной замазки.

Судя по прозрачному пушку на моих щеках, с точки зрения физических характеристик я не мужчина. Я также совершенно не имею запаха. Но с тех пор, как Джордана меня бросила, я чувствую себя сорокалетним. Думаю, все дело в психологической травме. Я только хожу и притворяюсь шестнадцатилетним мальчиком.

Стоит пережить что-либо, и уже можно признать, что с этого дня твоя жизнь будет одним большим колесом, прокручивающим одну и ту же эмоциональную травму, снова и снова заставляя тебя вспоминать и переживать ее.

В школе над вами издевались? Виток, еще виток. Девушка бросила вас ради какого-то идиота с шеей как у Жирафа? Колесо снова крутится, только теперь вниз.

Я буду жертвой вечно, как Зоуи, которая сейчас наверняка сидит где-нибудь и предается тягостным размышлениям о своей несчастной судьбе. Можно сколько угодно переходить из школы в школу, но, если воспринимать себя как жертву, жертвой и останешься. Спорим, Зоуи не может даже заставить себя встать с дивана. Складки ее жирного тела наверняка уже срослись.

Чипс. Ну, этот все еще ребенок. И с каждым днем становится все больше похож на восьмилетнего. Когда пару недель назад я заглянул в дом его отца, он предложил мне глотнуть кислоты. Я отказался — ведь мне, по сути, сорок три. Он кивнул и поинтересовался, не против ли я, если он закинется в одиночку. Через час в парке он признался, что видит в небе черт знает что. Все небо черт знает в чем. Вскоре после этого он убежал, потому что у меня лицо якобы стало «чудным».

Старею.

Мне шестнадцать лет. Я живу в прошлом.

Набираю в поисковике: «Что случилось с Зоуи Прис?» Получаю ссылки на адвоката, всемирно известного хоккеиста и хиропрактика. Наша Зоуи отыскивается только на шестой странице. Она стала осветителем и звукооператором в «Версив» — молодежной театральной труппе. Должно быть, толстые вполне могут быть осветителями и звукооператорами. Наверняка Зоуи фантазирует о том, как зверски расправляется со смазливыми девчонками, которым достаются все главные роли.

Они ставят спектакль о мировой войне, той, что случилась последней. Называется «Гетто». Спектакль будут играть два дня, всего четыре представления утром и вечером в театре «Тальесин» в Суонси. Записываю на ладони номер кассы.

Спускаюсь вниз и открываю папин портфель, который висит на перилах. Достаю его бумажник, в котором он никогда не держит презервативы. И одалживаю на время его платиновую кредитку.