(Западная Австралия, февраль)

Она снова нырнула – ее тело стало точно подводный гарпун: носки вытянуты, пальцы вместе, волосы как шелковистый темный шлейф. Она скользила, словно рыба, глядя открытыми глазами в мутную синеву соленой воды, слыша тихое пошептывание и приглушенные отголоски эха. Затем она вытянула руки вдоль тела, выгнувшись, сделала рывок вверх и, оказавшись на поверхности, ощутила лицом солнечное тепло.

Не было ни ветерка, и море лежало вокруг ровной гладью. Берег казался пустынным, а эвкалиптовый лес – карри – абсолютно неподвижным. Она покачивалась на спине с закрытыми глазами. Парило, в воздухе ощущалась тяжесть жары. Окажись рядом Кейти, море сделало бы невесомыми их обеих. Случайная мысль застала ее врасплох. Уже много лет они не плавали вместе, и она пыталась понять, отчего вспоминала об этом с такой тоской.

Перевернувшись на живот, Миа поплыла назад. Она вышла на берег, капли воды стекали по ее коже. Отжав волосы, она обернулась высохшим на солнце полотенцем, предварительно стряхнув с него песок.

В гостинице Миа, оставляя позади себя песчаную дорожку, направилась к номеру Ноя. Волн, судя по прогнозу погоды, не ожидалось, и она рассчитывала провести весь день вместе с ним. Зани рассказывала ей об уединенной бухточке километрах в двадцати вверх по побережью, куда регулярно наведывались дельфины, и отправила ей по электронной почте ссылку с описанием, как туда добраться. Миа планировала побывать там с Ноем.

Она постучала в дверь его номера и представила, как, скинув с себя полотенце, ложится в кровать рядом с ним, ощущая его теплое тело. Когда на стук никто не ответил, она повернула ручку и вошла.

В номере никого не оказалось: постельное белье было снято, а вещи Ноя исчезли. Кейти ощутила, как резко запульсировала вена на шее.

Она бросилась по коридору к номеру Джеза и, дважды постучав, вошла в комнату. Кровати там тоже оказались без постельных принадлежностей. От волнения она сглотнула, одновременно пытаясь успокоить себя тем, что всему этому наверняка имеется какое-то простое объяснение.

Прижимая к груди полотенце, Кейти вышла на улицу и, обогнув гостиницу, направилась к гаражу. Оказавшись в затхлом полумраке, она выждала, пока глаза к темноте привыкнут. За исключением единственной доски для серфинга – здоровенной, с отсутствующим килем – там ничего не было.

Кейти прошла к засыпанной щебенкой площадке под эвкалиптами, где стоял его микроавтобус. Пусто.

Она торопливо вернулась в гостиницу и подошла к стойке регистрации.

– Что у нас случилось? – осведомилась Кэрин, представлявшая женскую половину голландской супружеской пары, управлявшей гостиницей.

– А где Ной? Из четвертого номера.

Прищурив один глаз, Кэрин устремила взгляд к потолку.

– Расплатился и освободил номер, – ответила она, вновь открыв оба глаза. – Вместе с ребятами из седьмого номера.

– Что? Когда?

– Спозаранку.

– А куда они отправились?

– Понятия не имею. – Кэрин взяла кружку с горячим кофе и подула. – Обсуждали погоду – о чем еще они могут говорить?

– Они собирались вернуться?

– Может, и собирались, но номера не бронировали. – Подвинув к себе поближе синюю папку-скоросшиватель, она просмотрела собранные там пластиковые странички. – Не-а, на месяц вперед ничего такого.

Нет, он не мог уехать. Два дня назад они лежали в траве, и он рассказывал ей о тех местах, где ему довелось побывать: об островах, где не было дорог; о волнах, бушевавших над зарослями ламинарии; о крылатых рыбах и певчих китах. И она живо представляла себе все это, мечтая о новых приключениях и берегах, по которым протянутся тропинки из двух пар следов.

– Может, он оставил для меня какую-нибудь записку?

Кэрин развела ладони.

– Прости, дорогая, но мне он ничего не оставлял.

– Миа!

В душе вспыхнула надежда. Она резко обернулась. Но это оказался Финн. Он шел к ней с кусочком тоста, с которого на большой палец ему стекал джем.

– Хорошо поплавала? – поинтересовался он, слизывая джем с пальца.

– Он расплатился и уехал, – сказала она. – Ной уехал.

Он внимательно рассматривал ее. Мокрые волосы были убраны назад, открывая лицо, ресницы слиплись в виде темных треугольников. Она прижимала к груди верхний край полотенца, и ему были видны высохшие подтеки соленой воды у нее на ключице и запястьях.

Она казалась такой же юной, как та Миа, что подростком поджидала его у двери после занятий по математике, чтобы пожаловаться, что у нее украли BMX^[14]. Он вспомнил тот день. Она выглядела такой несчастной, что после школы он отправился на свалку, нашел там старенький прогулочный велосипед с погнутым крылом и посвятил весь уик-энд его восстановлению. Он счистил ржавчину, поставил новые тормоза и перекрасил его в небесно-голубой цвет – ее любимый. Когда он воскресным вечером прикатил к ней велосипед, она смеялась до слез. Он любил решать проблемы, но понятия не имел, как можно было решить теперешнюю.

– Ты его видел? Он что-нибудь тебе говорил?

Слабо теплившаяся в ее голосе надежда резанула ему по сердцу. Но что он должен был ей сказать? Что Ной, ненароком заглянув на кухню, когда он варил там кофе, лишь обронил, что они улетают на Бали? Сказать, что это именно он, Финн, поинтересовался, знает ли об этом Миа? На что Ной ответил: «Не нашел ее. Передашь за меня?»

Подобное безразличие было оскорбительным, и такое Финн передать не мог. Поэтому он ответил:

– Прости, я тоже его не видел.

Ее взгляд потух. Она опустила глаза.

Финн смотрел на выступившие на солнце веснушки у нее на переносице. Ему очень хотелось заключить ее в свои объятия, но он понимал, что ей хотелось других объятий.

– Отправился искать волны.

Он видел, как она кусала нижнюю губу. Было невыносимо смотреть, как она вот-вот заплачет.

– Он должен был сказать мне. Просто не верится. Как же он мог?

«Мне тоже не верится», – подумал Финн.

Они вот уже несколько недель путешествовали по тому же маршруту, что и Ной, и Финн со стороны наблюдал, как развивался их роман. По ночам он порой лежал в номере с открытыми глазами в ожидании Миа, прислушиваясь к шагам других постояльцев. Он слышал, как приоткрывалась дверь, видел падающий в комнату треугольник света и слышал легкий шорох ее ног по линолеуму. Он наблюдал за ее силуэтом, пока она карабкалась по лестнице на свое верхнее место, и прислушивался, как она перекладывала подушки и расправляла простыни, устраиваясь поудобнее. И каждую ночь, когда она возвращалась, он не переставал удивляться: «Как Ной мог ее отпустить?»

Финн пытался отвлечься, подружившись с группой европейцев, приехавших в Маргарет-Ривер на каникулы. Он присоединился к ним на две недели на время сбора винограда в местном винограднике и пополнил свой запас наличных, играя с ними по вечерам в покер. Не видеться с Ноем не составляло труда: тот все время торчал в воде и, как правило, не уходил с пляжа раньше сумерек.

Однажды днем Финн бродил по окрестностям и остановился на берегу посмотреть, как разбивались о мыс огромные волны. Из подкатившего микроавтобуса вышел Ной. Поприветствовав Финна кивком головы, он взял свою доску и спустился к воде. Финн какое-то время наблюдал за ним. Мастерство Ноя на волнах было очевидным, но что поразило Финна в первую очередь, так это его абсолютное бесстрашие. Оно не могло не восхищать, но, глядя на то, как Ной укрощает одну волну за другой, Финн понял, что тот никогда не будет вызывать у него симпатии. И не потому, что Ной был любовником Миа, а потому, что он не дорожил ею. Когда он выходил из воды и видел Миа, сидевшую на берегу, обхватив свои загорелые колени руками, и улыбавшуюся ему, он едва ли чувствовал себя счастливейшим человеком на земле. А когда он входил в комнату и она обращала на него свой взгляд, он не подходил и не целовал ее, и не пытался приласкать, взяв ее руку в свою. Когда он со своей доской умотал на Бали, он даже не понял, что оставляет позади.

Лежа на животе на верхнем ярусе, Миа писала в своем дневнике:

Шесть дней. Никаких новостей. Завтра летим в Новую Зеландию. С одной стороны, я хочу улететь, с другой – остаться, потому что горькая правда состоит в том, что я хочу быть здесь, если он вдруг вернется.

В четвертом номере поселилась очередная пара. Теперь на балконе – там, где обычно сушился жилет Ноя, – какой-то мужик постоянно развешивает свои дурацкие шорты, и мне хочется сорвать их и изорвать в клочья. Но еще больше я ненавижу его подругу: теперь она ложится на двуспальную кровать и ощущает ее поскрипывающие пружины, когда с ней занимаются любовью. Мне хочется выставить ее вон, запереть комнату и лишить их возможности надругаться над моими воспоминаниями.

Пожалуй, действительно пора в Новую Зеландию.

Закрыв дневник, Миа сунула его под подушку, перевернулась на спину и уставилась в потолок с облупившейся краской. Когда ей было семь, она как-то улеглась на место Кейти под ниспадающий полог, пытаясь вообразить себя принцессой. Но у нее так ничего и не получилось. Она не смогла представить себе ни изящную походку, ни учтивые реверансы, ни яркие наряды, поэтому, вскарабкавшись по лестнице к себе наверх, довольствовалась своей ролью путешественника, который ориентируется по звездам на потолке.

Раздался щелчок открывшейся двери. Она услышала бодрое чавканье шлепанцев, затем – скрип кровати: Финн поднялся на пару ступенек. Сбоку показалась его голова. Его глаза светились, на лице сияла улыбка:

– Есть идея.

Удивленно моргнув, она тут же вспомнила ожидавшийся от нее ответ:

– Что требуется от меня?

– Только спальный мешок.

Она тяжко вздохнула и села.

– Согласна?

– Да, – ответила она и, прихватив свой спальный мешок, спустилась вниз.

Выйдя из гостиницы, они с Финном отправились в сторону Редз. Она ощущала легкий ветерок, и на душе у нее как-то полегчало. В кустах пели сверчки, в воздухе пахло эвкалиптами. Пока они добирались до скал, окончательно стемнело, и им пришлось ориентироваться с помощью карманного фонаря. Босыми ногами она опиралась на белесые уступы в скалах.

Дул ветер с моря, и ее сарафан закрутился вокруг ног. Сняв завязанный на талии джемпер, она надела его. Они продолжали идти, пока Финн не набрел на скалу, достаточно широкую для того, чтобы на ней могли уместиться два спальных мешка.

– Еще ни разу в Австралии мы не смотрели на звезды. И поскольку это последняя ночь, считаю, нам необходимо исправить такую оплошность.

– Хорошая идея, – одобрила она, располагаясь поверх своего спального мешка.

Финн извлек из рюкзака бутылку рома и звонко поставил ее на камни.

– Очень хорошая идея.

За ромом они слушали рокот раскатистых волн и поглядывали на необъятный, усыпанный звездами небосвод. Миа с удовольствием ощущала, как темный бархатистый напиток растекается по горлу, сглаживая острые края ее печали.

Потом она легла на спину, подложив руки под голову вместо подушки. В небе мерцали и поблескивали звезды.

– Как думаешь, сколько их там?

Глотнув рома, Финн прилег рядом.

– Где-то я прочел, что звезд во Вселенной больше, чем песчинок на земле.

– В Лондоне я их не замечала.

Они меркли на фоне уличных огней, автомобильных фар, чересчур ярко освещенных офисных зданий и света миллионов домашних окон. Миа подумала о том, что где-то в городе осталась ее сестра. Сейчас там должно быть утро, и она представила ее за рабочим столом, с серьезным лицом изучающую экран компьютера.

– Жаль, что Кейти этого не видит.

Финн приподнялся на локтях:

– Ты по ней скучаешь?

– Иногда, – ответила она, удивившись щемящему отзвуку в сердце.

– Расскажешь ей о Харли?

Она потрясла головой и почувствовала, как сильно на нее подействовал ром.

– Не хочу, чтобы она узнала, что мы – сводные сестры.

– Почему?

– Это нас разобщит.

– Что ты имеешь в виду?

Алкоголь неизменно просачивался в обособленные участки ее эмоций, помогая чувствам с большей легкостью обретать форму слов.

– У мамы был любовник. Думаешь, Кейти от этого окажется в восторге? Значит, у нас разные отцы. Это совсем не поспособствует укреплению того, что осталось от нашей семьи. – Она вздохнула. – К тому же она захочет узнать о Харли все.

– Ну и что?

– А то, что мне придется ей все рассказать – и о том, что он пил; и о том, что принимал наркотики; и о том, что он то уходил в себя, то кидался на окружающих. И о том, что как друзья, так и близкие в конце концов утратили в него всякую веру. И потом она всю жизнь будет сравнивать меня с ним.

– Тебе надо как-то отделаться от этих мыслей, Миа. Ты – вовсе не Харли.

– Неужели? – воскликнула она, думая еще об одном мрачном сходстве между ними. – У Харли был роман с женой своего брата.

– Да! Но ты…

– А у меня был секс с Эдом.

– Что? – Он сел, едва не подпрыгнув. – Когда?

– Примерно за месяц до нашего отъезда.

– Ты… Вы полюбили друг друга?

– Нет!

– А Кейти знает?

Она покачала головой.

– Ты ей расскажешь?

Миа тоже села, и у нее закружилась голова. Она прижала ладонь ко лбу, словно пытаясь приостановить круговерть своих мыслей.

– Она же его любит.

Последовала пауза.

– Тогда зачем ты так поступила?

– Разозлилась.

– Разозлилась?

– Да. На Кейти. И на тебя.

– Миа?

Она почувствовала закипавшую внутри злость, которая грозила вырваться наружу.

– Ты ведь не знаешь, каково это – иметь в роли старшей сестры Кейти. Ты словно вечно оказываешься в тени. В школе в нее влюблялись все парни. Она пользовалась популярностью, считалась умницей, она всегда поступала правильно.

– Да ладно, ведь это же не…

– Помнишь в школе такого Марка Хейза? Он учился на пару лет старше нас и получил спортивную стипендию в Рэнфорд-Мэнор?

– Да.

– Он четыре недели меня обхаживал с той лишь целью, чтобы бывать у нас дома и пялиться на Кейти. И я не возражала.

Финн промолчал.

– Ты оказался единственным, кто, входя в комнату, сначала смотрел на меня. – Долетевший с моря порыв ветра подхватил кончики ее волос. – А потом вдруг выяснилось, что ты стал встречаться с Кейти.

Он смотрел на свои руки.

– Ты – мой лучший друг. Она – моя сестра. И никто из вас ничего мне не говорил. Целый месяц.

– Прости, но мы…

– Признаюсь, я возненавидела ее за это.

Она вспомнила себя сидящей дома на клетчатом диване, когда они узнали, что у матери рак. Кейти плакала такими горючими слезами, что истратила всю пачку носовых платков, которые обычно лежали у нее в сумочке. У Миа в глазах не было ни слезинки. Пришедший позже Финн, встав возле печки, довершил их нескладный треугольник. Дергая ногой вверх-вниз, он выслушал диагноз и перспективы. Был момент, когда в наступившей тишине он переводил глаза с одной из них на другую, не зная, кого начать успокаивать первой: Кейти с ее заплаканным лицом или Миа с жестким застывшим взглядом.

Выбирать ему в конечном итоге не пришлось: Миа вышла из дома, хлопнув дверью с такой силой, что в рамках задрожали картины.

Наконец Финн повернулся к ней:

– Миа, куда бы я ни входил, первой я неизменно вижу тебя.

По его серьезному тону она могла судить, что он говорил искренне. И за этим стояло нечто большее, чем ей до сих пор удавалось разглядеть.

Первой была не Кейти, а она. Она поняла, что Финн всегда смотрел на нее.

Глядя ему в глаза, она ощутила пьянящий приступ ностальгии: словно она стоит на краю детства и может, протянув руку, дотронуться до него, провести пальцами по годам общих воспоминаний и вновь почувствовать то незатейливое счастье.

Ей был слышен шум волн, было видно мерцание звезд. Мир, стремительно вращаясь, будто бы куда-то ускользал, и она протянула руку, чтобы ощутить его плечо как нечто надежное и незыблемое. Потом, наклонившись к нему, она коснулась его губ своими.

– Миа…

Она поняла по его голосу: он хотел этого и неоднократно представлял себе, как это произойдет. Она поцеловала его вновь, уже более чувственно, словно стремясь таким образом лучше разобраться в своих желаниях.

Они медленно опустились на его спальный мешок, она – спиной к звездам. Волосы легли ей на плечи, ниспадая на лицо. Ее рука скользнула к его шортам, но Финн перехватил ее. Их пальцы переплелись.

– Не надо Миа. Не ради меня.

Ром подогревал ее изнутри, и она отдавала себе в этом отчет, однако между ними было все же что-то еще. Она до конца не понимала, что это, – ей просто этого хотелось.