Глава III. В СЕВАСТОПОЛЕ

За несколько дней до приезда Бендера и его единомышленников в Севастополе произошли события, которые на первый взгляд никакого отношения к компаньонам не имели.

В одном из кабинетов городского ОПТУ шел допрос:

— Ты, мать, не финти, выкладывай все как на духу. Говори, где взяла эти деньги? — допрашивал оперативник старую женщину в выцветшем ситцевом платке.

Задержанная по фамилии Коростылева сидела на табурете и молчала.

— Соберись с духом и отвечай, представь, что я священник…

Старая поправила свой мешок с семечками, лежащий у ее ног, и ответила:

— Как же я представлю, что ты священник, ведь рожа-то у тебя лихоимская, прости мя, господи. Лужаться я тебя пужаюсь, а представить тебя в церковном виде не могу.

— А ты поднатужься, — откинулся на спинку стула Донцов, такая была оперативника фамилия. — Пофантазируй, может, что и получится.

— Фантазию побоку, — вошел в это время начальник. — Это не каждому дано. За что задержана? — присел он на стул.

— В ларьке кооперации, товарищ Железнов, на эти вот деньги — доллары, — показал Донцов, — хотела купить ситцу. А где взяла, не говорит старая.

Начальник ОШУ среднего роста, в военной форме, но без знаков различия, осмотрел десятидолларовую купюру. Она пахла не то парфюмерией, не то еще чем-то ароматизирующим.

— Интересно, — произнес он. — Вы, гражданка, объясните нам самыми простыми словами, как попали к вам эти деньги?

Коростылева поправила свой мешок, платок на голове, и ответила:

— У меня, гражданин хороший, уже язык отсох объяснять вот этому начальнику, как это было.

— Ну а что все-таки было? — приветливо взглянул на нее старый гэпэушник.

— Эти деньги я получила от покупателя за семечки, — быстро ответила Коростылева.

— Где же это вы нашли такого дурака, который за семечки долларами платит? Сейчас по курсу, гражданка, один доллар котируется в банке золотыми рублями.

— Ух, ты, аист! Золотыми червонцами?

— Будем говорить правду?

— Само собой, гражданин хороший… — согласилась задержанная. — Нашла я эти деньги. Прости мя, господи, душу грешную…

С едва заметной улыбкой начальник смотрел на нее, спросил:

— Где нашли?

— Когда он это… Платок вынимал, чтобы карман для семечек ослобонить, заграничные деньги возьми и выпади…

— А откуда вы узнали, что на них можно купить мануфактуру?

Коростылева удивилась.

— А, то как жеть, все говорят, что на них можно… заграничные деньги цену имеют, а остальные — бумага, прости мя, господи…

Железнов встал, прошелся по комнате, помассировал руки, остановился пред старухой и, внимательно глядя ей в глаза, спросил:

— Вы этого человека запомнили, уважаемая?

— Зрение у меня не особливо, — отвернулась женщина.

— Пользуетесь очками?

— Аптека не прибавит века, — усмехнулась она.

— Вполне возможно… — продолжал смотреть на задержанную пристально начальник. — И все же, какой он?

Коростылева помолчала, как бы вспоминая, и, обдумывая каждое слово, ответила негромко и медленно:

— Мужик твоих лет, гражданин. Роста низкого, светленький такой… Большего не припомню.

— Эх, гражданка, гражданка, — осуждающе смотрел на нее Железнов. — Неправду говорите, неправду. Вот пойдите в соседнюю комнату, посидите, отдохните, подумайте как следует, а потом мне, лично мне, начальнику ОПТУ города, и расскажете все, как оно есть. Ясно?

— Да, уж тебе, ясное дело…

— Донцов, возьмите под свой надзор задержанную. А когда она надумает говорить правду, доставьте ее ко мне.

— Понял, товарищ начальник, — встал тот. — Прошу, гражданка. Коростылева встала, всхлипывая, взяла с пола свой мешок и побрела к двери, причитая:

— Ох, господи, боженька наш, пропала, пропала моя головушка старая…

Железнов посмотрел на часы и заторопился в свой кабинет. Там уже собрались все сотрудники отдела, ожидая начала оперативного совещания. Когда их начальник вошел, все разговоры сразу смолкли.

— Начинаем, — встал за свой стол Железнов. — В окрестностях города появилась новая банда…

— И откуда они берутся, — вздохнул молодой сотрудник.

— Могу еще раз пояснить, — взглянул на него начальник. — Тем более, товарищи, что к нам прибыло пополнение в составе трех человек, — указал он на новичков.

Все повернулись к ним, рассматривая их с интересом. Среди двух парней сидела девушка лет восемнадцати. Красивая, стройная, по имени и фамилии — Кира Богданова. А парней звали: одного Петр, а другого Федор. Фамилия у них была одинаковая — Петренко. Они были братьями. Новички сидели в углу кабинета и тоже с любопытством рассматривали присутствующих.

— За годы революции и гражданской войны почти вся буржуазия из Москвы, Петрограда, Киева и других городов перебралась сюда, на юг, под крыло Деникина, потом Врангеля, — продолжал Железнов. — К осени двадцатого года в Крыму осело не менее полумиллиона буржуев. Все они — активные или затаенные враги Советской власти. С Врангелем ушло вряд ли больше ста пятидесяти тысяч — это вместе с армией. Значит, в Крыму осталось, по крайней мере, триста тысяч явных или тайных врагов. Из этого числа многие уехали за границу, многие вернулись в свои города, но десятки тысяч осели здесь, в Крыму. Вот питательная среда для банд, для контрреволюционеров и их заговоров. И сейчас банда Барсукова… Задача — разгромить, не дать ей уйти в горы. Вот эти товарищи… — начальник зачитал десятка полтора фамилий, — поступают в распоряжение начальника секретно-оперативного подотдела товарища Барановой. Операцию будете проводить вместе с летучим отрядом. Все, можете действовать.

— За мной, товарищи! — встала щегольски одетая женщина с маузером на боку. Одета в хромовые сапожки, диагоналевые галифе, легкий английский френч. Кожаная кепка лихо сидела на ее собранных в узел волосах.

— Второй вопрос… — продолжал оперативку Железнов, когда все посланные на операцию вышли. — Мы не раз уже говорили, какой страшный яд алкоголь. Но особенно он вреден в самогонном варианте.

Один из сотрудников вздохнул и покачал головой.

— Это точно. Как выпью, как будто отравился совсем.

— Но дело не только во вреде здоровью. На производство самогона идут пищевые продукты, а вы знаете, как у нас обстоит дело с питанием…

— Товарищ Железнов! — вернулась вдруг Баранова. — Банда Барсукова на Григорьевской даче!

— Откуда известно! — вскочил Железнов.

— Только что мой агент сообщил, пришлось вернуться и доложить, — быстро ответила Баранова.

— Все на операцию! — начальник городского ОПТУ выхватил из ящика стола наган и устремился за Барановой.

Присутствующие заспешили за Железновым, толпясь в дверях.

Вечером начальник севастопольского отдела ГПУ докладывал по телефону в Симферополь:

— Операция не дала результатов, Павел Антонович. Бандиты ушли. По пути банда налетела на поселок Приморский, уничтожила наших сотрудников. Трупы их изуродовала. Завтра будут хоронить. В оперативном отряде ранен Дивов. У меня все.

— Проморгали… Куда ранен Дивов? — спросил хриплый мужской голос областного начальника на другом конце линии.

— В руку, Павел Антонович, кость цела, поправится.

— Твое мнение? — спросили из Симферополя.

— Знал Барсуков, что на него пошли, знал, Павел Антонович, вот и ускользнул.

— Надо разобраться. На днях буду у тебя, Железнов.

— Поездом приедете, Павел Антонович? Буду встречать…

— На автомобиле. Все.

Железнов положил трубку, закурил и некоторое время размышлял о делах в его отделе. Вошел Донцов и доложил:

— Задержанная Коростылева уже давно изъявляет желание повидаться с вами, товарищ начальник.

— Приглашай ее сюда, — затоптал папиросу в пепельнице Железнов. Вскоре Донцов впустил в кабинет Коростылеву и ушел. Задержанная истово закрестилась, глядя мимо Железнова на плакат за его спиной и запричитала:

— Господи, прости мя, дуру грешную, господи, прости мя и помилуй…

— Гражданка Коростылева, вы не в церкви, а в государственном учреждении, — строго оборвал ее Железнов.

— Бога вспомнить нигде не лишне… — покачала головой та.

— Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос, помните?

— Да, сыночек, был такой грех. Стала я Любки, постоялки своей, намедни ее флигель прибирать, смотрю, пасма денег этих, значит… Вот и взяла я одну бумажку, пропади она пропадом!..

— Ясно. Вот теперь похоже на правду. А где ваша квартирантка работает? Чем занимается?

— А бог ее ведает где. В ночную все она, в ночную…

— Что же, гулящая может?

— Да нет, сынок, дружка имеет с рожей-то, слово ему не перечь. Ох, как узнает она про грех мой, так гляди, ее дружок и побить, и порезать меня сможет… сжав в кулачки руки, приложила их к груди старуха.

— Не узнает. Мы ничего ей не скажем, а вы тоже, думаю, ни слова, что мы задержали вас, а? — встал и прошелся по кабинету Железнов.

— Да нешто я враг своей души, гражданин начальник! Вот те крест, ни слова… — всхлипнула и закрестилась Коростылева. — И ты не губи меня, сынок милый!..

— Мы же договорились обо всем, верно? — остановился «сынок» перед задержанной, испытующе глядя на нее.

— Верно, сынок… — закивала старуха.

— А сейчас вы свободны… — приоткрыл начальник дверь: — Донцов, пропусти гражданку Коростылеву домой.

— Спасибо, сынок!.. — не пошла, подхватив свой мешок, а бросилась та к две ри.

Но Железнов прикрыл дверь и спросил:

— Да, мамаша, а место у вас бы нашлось еще для одной квартирантки? Племянница тут у моего товарища объявилась, а жить негде. А, как?

— Господи, да в пристройку к моей мазанке и возьму! Приберу там, как все полагается, гражданин начальник. И мне спокойная выгода будет, — заверила Коростылева.

— Ну теперь совсем договорились. Но чтоб о том, что моя знакомая… никому ни слова!

— Да, нешто я не кумекаю, сынок. На базаре мы и сошлись с ней, скажу.

— Правильно, мамаша, вот так и говорите всем. Идите, Вас пропустят.

— Спасибо и прощай, сынок… — Остановилась и у двери с вопросом: — А платить она исправно будет, твоя постоялка-то? Ведь у Любки я свои деньги, почитай, взяла, она мне за квартиру задолжала.

— Никаких сомнений, гражданка Коростылева, даже вперед, как договоритесь.

— Ну, тогда как есть совсем хорошо. Прощай, начальник.

— До свидания… — снял трубку телефона, когда старуха вышла и спросил: — Борис Петрович, новички еще у тебя? Ага, пусть Богданова ко мне зайдет. Я освобождаю ее от прежнего задания…

— Товарищ Железнов, капитан Тализоны» Крокос пожаловал! — вбежал в кабинет Донцов.

— Жаловаться пришел, — скривился Железнов. — Проси. Быстро вошел Крокос и на ломаном русском языке вскричал:

— Я протестую! Команду моего судна перевели на берег! Ценности конфисковали! Выставили охрану у трапа! Это беззаконие!

— Беззаконие?! А вывозить золото и серебро из нашей страны и другие ценности вы считаете законием?! На вашем корабле в тюках шерсти найдены слитки переплавленного золота и серебра, драгоценные камни и изделия из слоновой кости, которые Вы пытались вывезти из нашей страны. На эти средства наше государство могло бы купить знаете, сколько продуктов для голодающих, господин Крокос? — встал перед капитаном Тализоны» Железнов.

— Это фирма, я тут не при чем!

— А мы вас пока ни в чем и не обвиняем. Обыск же на вашем судне произведен по закону, на основании ордера, так что…

— Но подсвечник, изъятый из моей каюты, мой! Он куплен в Константинополе.

— Ваш, говорите? За сколько же вы его купили, уважаемый капитан Крокос?

— За… за триста лир!

— До чего много глупцов развелось в Константинополе! Вещь стоимостью в пять-шесть тысяч рублей продается по цене старенького костюма.

— Это подарок моей матери!

— Тогда вашей матерью следует признать дядю нашего бывшего царя — великого князя Николая Николаевича Романова. Там вензель. И эта золотая вещь нахолилась в княжеском дворце в Ливадии и исчезла после ограбления. Я мог бы вас ознакомить с соответствующей описью, но, наверно, это будет удобнее сделать на суде.

— На суде?

— Ваше судно мы задержим, а дело о незаконном вывозе драгоценностей передадим в суд, а уж он решит, что делать с вами и с вашей шхуной.

— Но я совсем не причастен к делам фирмы!..

— Не причастны? Есть еще одно доказательство, господин Крокос, найденное в вашей каюте.

— Какое еще? — поднял плечи капитан «Тализоны».

— Икона Божьей матери, икона из церкви монастыря. Украдена и передана вам, — твердо заявил Железнов.

— Может, похожа, но только не она. Уверяю вас… — приложил руку к груди Крокос.

— Как же, не она, — усмехнулся начальник ОПТУ, — когда ее тут же опознала игуменья этого монастыря.

— Ну это еще не все… — затоптался на месте греческий капитан. — Я ее купил у матроса…

— У какого матроса, капитан Крокос? — с усмешкой взглянул на него Желез-нов.

— Ну… я представлю его, как свидетеля, на суде…

— Что же, это ваше законное право.

— Честь имею, господин начальник, — взялся за ручку двери капитан задержанной шхуны.

— До свидания, господин Крокос, — Железнов проводил моряка до выхода из кабинета.

В комнате флигеля, которую снимала у Коростылевой Любка, была вечеринка. За столом, заставленным тарелками и бутылками, сидели Барсуков, Любка и Сопов. В руках Барсукова была колода карт, которую он перебирал с ловкостью опытного игрока. Сопов держал гитару, струны которой под его пальцами издавали лирические аккорды романса. Открылась дверь, и Коростылева ввела в комнату Богданову. Девушка со смущением на лице остановилась у входа, глядя на сидящих за столом.

— Ну вот и она, постоялка моя новая… Любите и жалуйте ее, аисты, — подтолкнула Богданову хозяйка.

— С ума сойти — какой красоты женщина! — воскликнул Барсуков.

— Чисто русская красота, — промолвил Сопов.

— Девочка, идите к нам, — протянул к ней руки Барсуков. Любка встала и ревниво произнесла:

— Замяукали коты, глядя на сало, — пододвинула гостье стул. — Садись, ее Кирой зовут, чтобы знали.

Кира робко опустилась на стул. Коростылева присела к столу тоже. Барсуков пристально продолжал рассматривать Киру, затем сказал:

— Ешь, пей, дитя мое, смотри, как мы живем… — Затем повернул голову к Сопову. — Так что, Яша, не хочешь? — затрещал он колодой карт.

— Он не хочет, не хочет с тобой играть, Вадим, — сердито проговорила Любка. — Ну-ка, Яшенька, ударь по струнам.

Сопов рванул струны и запел высоким тенором.

— Любка, я не на валюту, — зло бросил Барсуков. — Плевал я на нее! Любка прижалась к нему и промурлыкала нежно-просительно:

— Вадя, все равно не надо играть… Барсуков отстранил Любку, говоря:

— Нет, я хочу играть на выстрел! — и повторил: — Играю на выстрел!

Сопов умолк, оборвав аккорд. Некоторое время смотрел на Барсукова и ответил:

— Хорошо. Ставлю свою жизнь. Мечи, Вадим. Кира обвела взглядом обоих и сказала:

— Пригласили меня, а сами будете играть в карты? Лучше выпьем, а? Барсуков швырнул колоду и взял стакан:

— Твои уста, девочка, истину глаголят!

Сопов налил Кире, всем, хотел налить себе и отметил:

— Ну вот, вина ни капли, это же свинство, господа!..

Барсуков, держа свой наполненный стакан, взглянул на хозяйку и приказал:

— Бабка, дуй к татарину… — бросил пачку денег, — и парусом вино сюда, старуха, ну!..

— Ох, господи, да неужто попили мало… — взяла деньги та и, выходя: — Прости мя… Вот аисты…

Барсуков снова уставился на Киру, затем спросил:

— Ты кто, девочка?

— Никто… — улыбнулась та, отпивая вино.

— Чем занимаешься? — сделав глоток вина, спросил Барсуков.

— Служу в порту.

— Это хорошо, девочка, хорошо… — взглянул он многозначительно на своего дружка. — Нужное дело, а?

Сопов кивнул и ответил:

— Еще как! А чья ты, красавица? — спросил он.

Кира снова отпила вина из стакана и, смеясь, ответила: — А ничья… Барсуков придвинулся к девушке и наставительно зашептал:

— Живи, дитя мое, живи всеми силами души… Твое счастье, что познакомилась с нами. Не бойся, никто не обезобразит любовью твою юность… Свободный не любит и не требует любви…

— И от меня тоже? — обиженно спросила Любка.

— Помолчи! — выпил залпом. — Отелло — это средневековый костер, инквизиция, дьявольская гримаса… Ромео и Юлия… О, я знаю, ты тайно вздыхаешь по ним… Это старый хлам… Мы ломаем сверху донизу все…

— Кто это мы? — спросила Кира.

Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:

— Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…

— Вадим! — вскричала Любка ревниво.

— Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… — продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. — Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.

Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:

— Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.

Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:

— Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!

Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:

— Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:

– Іде он?

— Под акацией дожидается, аист.

— Яшка, кончай гулять… — он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: — Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.

Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.

— Ну, вот, а говорили… — обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:

— До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:

— Любка, смотри мне!..

— Да, уж смотрю… — усмехнулась она.

— Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, — встала Коростылева. — Загулялась я тут сегодня… — сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.

— Ну, и я пойду, на работу завтра рано… — встала и Кира.

— Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… — налила вина в стаканы Любка. — Эх, жизнь наша сучья… — Выпила свой стакан залпом.

Сделав глоток, Кира спросила:

— Ты что же, нигде не работаешь?

— А зачем? — хохотнула та. — У меня Вадим есть, девушка. — И добавила: — Пока есть…

— Почему «пока»?

— Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.

— Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…

— Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… — усмехнулась Любка и замолчала.

— Что «все же»? — немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:

— Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…

— А кто он, Вадим этот?

— Он? — взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: — Он большой и страшный человек. Очень… Эх…

— А с ним тот, тоже такой?

— Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:

— В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…

— Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…

— Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, — мечтательно проговорила Богданова.

— Фамилия как раз у него не знатная… — усмехнулась та, — Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:

— Барсуков?!

— Стой! Куда ты?! — бросилась Любка за ней: — Стой, дуреха! Стой!..

Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:

— Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!

— Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…

— Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?

— Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…

— Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?

— У меня браунинг… — тихо ответила девушка.

— Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?

— Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… — подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. — Финкой приколото было…

Железнов прочел и произнес негодуя:

— Наспех писал, мерзавец, но грамотно… Видишь, как нагло себя ведет? А почему? Потому что видит нашу слабую, еще не поставленную как следует работу в борьбе с преступным миром. И в доказательство этому — твой сегодняшний промах.

— Петр Иванович, я… — поклала на стол, завернутую в платок финку.

— А платок-то зачем?

— Отпечатки пальцев, может… — опустила голову девушка.

— Ишь ты… Вот здесь ты правильно поступила, Богданова, ничего не скажешь. Только какая тут дактилоскопия, если у нас самой захудалой фотографии и картотеки еще нет… Ладно, туда спать не возвращайся, в дежурной комнате доспишь эту ночь. Потом ордер в общежитие получишь. И опиши подробно их портреты, да и разговоры, представляющие определенный интерес…

Кира с виноватым видом кивнула и выпита из кабинета. Железнов подошел к окну, одернул штору. За окном разгоралась заря нового дня.