на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



18

Анну уже давно на досуге занимала некая мыслительная «игра». Она взвешивала все плюсы и минусы своей жизни. Многие женщины делают это, достигнув определенной зрелости и подводя некий промежуточный итог уже прожитых лет. Для сравнения она анализировала «житие» своих техникумовских подруг. То были в основном жены рабочих, мастеров-прорабов, инженеров, врачей… Чем дольше она об этом размышляла, тем чаще зависть к их городской жизни у нее уже не носила такого безоговорочного характера, как несколько лет назад. Да, у нее в квартире нет ванны, санузла, жилплощадь для такой семьи явно недостаточна, живут они в некотором отрыве от цивилизации, здесь может при непогоде пропасть электричество, зимой заметает дороги, детям до школы добираться на машине за двадцать километров… Все это весомые, большие «минусы». Но так ли уж хорошо и безбедно существование гражданских, городских жителей того же социального уровня, конкретно женщин, даже при условии относительно счастливого замужества? Да, некоторые ее сокурсницы жили в квартирах со всеми, принятыми считать таковыми в Союзе, удобствами. Имеют и дачи за городом, кое у кого есть даже личные машины. Но так ли уютны и удобны те квартиры? Нет, все без исключения живут в той же тесноте, а то и с родителями или коммунальными соседями. Дачи… маленькие на шести сотках, добираться да них в переполненных автобусах и электричках замучаешься. Ко всему этому прилагаются «естественные» прелести советской жизни: очереди, толкотня. А эта нищенски оплачиваемая работа, которая неминуемо провоцирует на воровство. Замучившись на работе, натолкавшись в очередях и транспорте, такая женщина приходит домой «чуть живая», а там ее вновь ожидает опять же «естественная» домашняя женская работа. Тут уж не до детей, не до мужа, не до ласки, не до любви. Нередко семьи от всего этого просто распадались. В Ярославле с семидесятых годов в автозаводском парке в первую очередь для «неустроенных» женщин стали организовывать танцы-вечера «кому за тридцать», прозванные в народе «последней надеждой». И некоторые незамужние и разведенные бывшие подруги Ани являлись завсегдатаями тех танцев.

Будучи в отпусках, Анна наблюдала жизнь тех подруг. Она очень сомневалась, удалось бы ей без ущерба для здоровья выдержать такую же жизнь. А ведь придется выдерживать, из Армии-то мужу уже через пять лет увольняться. Сейчас же она одиннадцать месяцев в году была лишена всеобщего «счастья» советских женщин. Да, на «точке» имелись свои специфические трудности, но толкотни в транспорте, очередей она была лишена, даже тяжелые сумки почти не приходилось таскать. И работа Анны никак не напоминала работу продавщиц городских магазинов: никто на тебя не кричит, никто не хамит, более того даже на покупателей будь то офицерши или даже сами офицеры можно и прикрикнуть, тем более на солдат. Да и за прилавком Анна не столько стояла, сколько сидела — кто здесь посмеет ей что-то сказать. И для переноски тяжестей всегда найдутся помощники, и режим работы она устанавливает для себя сама. Перед приездом детей из школы она магазин закрывала, чтобы приготовить обед им и приходящему на перерыв мужу. Таким образом, ее семья всегда имела качественное и своевременное питание. После работы Анна обычно не очень уставала (за исключением тех дней, когда ездила в полковой Военторг за товаром). Потому сил и нервов ей хватало и на детей, и на мужа. И еще одно немаловажное обстоятельство, оказывающее влияние на женское здоровье и особенно внешность — Анна имела возможность высыпаться по утрам. Отправив детей в школу, а мужа на работу, она вновь ложилась в постель и могла спать «впрок» аж до десяти часов, так как магазин открывала только в одиннадцать. Мелочь? Отнюдь. Недаром так долго сохраняли привлекательность многие дореволюционные барыни-дворянки, или сохраняют современные валютные проститутки. Первые развлекались, а вторые «работали» в основном вечерами и ночью, но потом они хорошо высыпались днем, чего простолюдинки до революции, а простые советские женщины после себе позволить не могли, разве что изредка в выходные.

Анна рассказывала своим старым подругам о своей «точечной» жизни, опуская подробности, которые по общесоветским нормам морали было принято считать наглостью — использование служебного положения мужа (хотя те, кто ту мораль утверждали и декларировали в своей повседневной жизнедеятельности нарушали ее в стократ больше). Потому в тех рассказах ее жизнь получалась окрашенной в основном в серые и темные тона. Подруги охали, ужасались и не могли взять в толк, как при такой жизни Анна так сохранилась. То, что она хорошо одевалась еще можно было объяснить достаточно высоким окладом ее мужа и местом ее собственной работы. Но как объяснить здоровый цвет лица, легкую походку, роскошную фигуру…? Анна же со своей стороны тоже долго не могла уяснить, отчего ее подруги-ровесницы после тридцати лет почти все постепенно становились либо худыми загнанными клячами, а если полнели, то несвежей, нездоровой полнотой. С годами она узнавала подробности их повседневных мытарств и собственная жизнь ей уже не казалась слишком тяжелой и безрадостной.

Имелись и еще более «замаскированные» от предубежденного советского самосознания факторы, свидетельствующие в пользу жизни в закрытых, обособленных воинских городках. Для женщин они выражались в значительно меньшей степени страха за себя и семью. Этот страх ниспослан женщине свыше, страх, в основе которого всего лишь меньшая по сравнению с мужчиной физическая сила. В этой связи женщины боялись везде и всегда. Разве, что всесильные властительницы типа Екатерины II были лишены того страха, или окруженные заборами и охраной жены и родственницы властьимущих. Страх простой советской женщины перед уличной преступностью значительно превосходил тот, что переживали ее «предшественницы», за исключением периода гражданской войны и более отдаленных исторических катаклизмов, «бессмысленных и беспощадных бунтов» и иноземных нашествий. Подруги Ани, такие же матери семейств, тоже боялись, за сыновей, что изобьют, порежут, или они сами свяжутся со шпаной и сядут в тюрьму, боялись за мужей, поздно возвращающихся с работы, боялись за дочерей, за себя. Боялась и Анна… один месяц в году, который они были в отпуске и проводили вне «точки». На этот месяц она вынужденно подстраивалась под обычную советскую бабу, от чего на «точке» успевала отвыкнуть. Это означало уступать дорогу подвыпившим компаниям хулиганистых подростков, не обращать внимания на матерную ругань рядом, сносить толчки и брань в очередях, в автобусах, все что в обычной советской жизни считалось нормальным обыденным явлением. У себя на «точке» она никому не уступала дороги и никого не боялась. Обычно все с ней были крайне вежливы и предупредительны. Правда, случалось, что солдаты украдкой слишком уж вожделенно смотрели ей вслед. Но ведь это, если отбросит ханжество, обычная деталь человеческих взаимоотношений, и для женщины даже приятная. Но в отпусках все эти дивизионные замашки приходилось срочно забывать и превращаться в обычную бабу. То есть бояться, как и все, с той лишь разницей, что другие настолько свыклись со своим постоянным страхом, что как бы и не ощущали его, он стал органичной, неотъемлемой частью их жизни. О, она не могла свыкнуться, и в конце отпуска уже чувствовала некую усталость от городской «цивильной» жизни.

Увы, всем вышеизложенным страх советских женщин не ограничивался. В восьмидесятые годы добавился еще один, перед ним трепетали все без исключения простые женщины имеющих сыновей, у которых приближался призывной возраст. Его организовали не хулиганы, его «подарило» всему советскому народу и в первую очередь женщинам-матерям советское руководство. Имя этого подарка: Афганистан, война. От этого страха некуда было спрятаться, его невозможно обойти. Живя много лет рядом с казармой, Анна видела, кому там приходится несладко. Она не сомневалась — Игорь не из таких, тем более сам вырос на «точке» и с малолетства знал все «законы» солдатского бытия. Но Афганистана она боялась панически, ведь сын со своим физическим развитием вполне мог попасть служить в десантные войска или спецназ и прямиком на войну, под огонь. Когда эта война только начиналась, Анна относилась к ней довольно равнодушно, ведь ее лично это никак не касалось — сын еще маленький, муж служит в таких войсках, которые в Афганистане не воюют. Но война все не кончается, и вот уже менее чем через два года могут забрать туда и ее сына. Она уже совсем по иному воспринимала эту войну и едва не молилась на новое руководство страны, на его новые инициативы во внешней политике надеясь, что оно вытянет страну из этой кровавой трясины. В то же время только «ждать у моря погоды» она не собиралась. При необходимости она даже готова была дать взятку, слава Богу средств для этого у них с мужем более чем хватало. Дать все равно кому, экзаменаторам в институте, куда будет поступать Игорь, в военкомате, когда будут распределять призывников по командам. Она даже продумывала вариант поступления сына в любой ярославский ВУЗ с военной кафедрой, дабы не рисковать, замахнувшись на престижный московский. Слава Богу, еще бабушка жива и квартира в Ярославле имеется, есть где жить парню, да и вторая там же неподалеку. О своих переживаниях и замыслах Анна пока не говорила мужу…

— Первый раз от тебя слышу, что у нас тут могут быть какие-то жизненные радости, — удивился словам жены Ратников. — Ты же всегда совсем обратное говорила.

Анна и на этот раз не открыла мужу все, что было заключено в ее словах. Его недоумение она рассеяла по-другому, основываясь на чисто женской логике:

— Если начистоту, то большинство женщин, знаешь, о чем мечтает?

— Да кто ж это знать-то может, у каждой своё. Я вот не всегда понимаю, чего тебе надо.

— Эх ты, двадцать лет, называется, семьей прожили, а так ничего и не понял. Да чтобы быть хозяйкой в своем доме, в своей семье, — вот чего почти каждая баба больше всего хочет, — Анна смотрела на мужа как на непонятливого ребенка. — А я здесь хозяйка, и никто, ни твои родственники, ни мои нам не помеха. — Не знаю, как бы ты с моей мамой, а я бы с твоей ни за что не ужилась, и вообще в доме должна быть одна хозяйка, — продолжала объяснять Анна.

— Хм, интересно, — Ратников с веселой подозрительностью воспринял услышанное, не решаясь уточнить, что жена имеет в виду под словами «я здесь хозяйка», только свою квартиру или весь дивизион.

— Да разве только это. Вспомни, как мы в горы ездили гулять на природу. Поверишь, до того я даже и не замечала, какая тут красота вокруг. А в 79-м помнишь, когда снегу зимой так много намело, что он до мая тут лежал. Помнишь, как мне тогда шлея под хвост попала, в середине апреля захотела на лыжах прокатиться. Тогда солнце так жарило градусов около двадцати наверное, и я купальник одела и на лыжах… ну у нас еще фотография есть, ты меня своим «Зенитом» снимал.

— Да-да… потрясающая фотография получилась…

В 1978году Ратников выписал вместо журнала «Физкультура и Спорт», другой спортивный журнал, «Спортивная жизнь России». Он был в то время куда более красочен и интересен, особенно, как казалось Ратникову, для Игоря, уже вовсю «болевшему» за спорт. Правда, иной раз на страницах этого журнала публиковались весьма необычные фотоснимки. Так однажды там напечатали двух олимпийских чемпионок по спортивной гимнастики Кучинскую и Петрик, каждая из которых восседала на богатырском плече тоже олимпийского чемпиона, борца-тяжеловеса Александра Медведя, одна на одном, вторая на другом. Конечно, тогдашнего еще маленького Игоря привлекали не такие пикантные фотографии, а красочные фотоснимки атлетов с прекрасно развитой и напряженной мускулатурой. Журнал также пропагандировал здоровый отдых на природе. И вот однажды пришел очередной номер, в котором на обложке поместили фото женщины в купальнике и … на горных лыжах. Она была изображена, то ли загорающей где-то на заснеженном горном склоне, то ли собирающейся скатиться по этому склону на лыжах. Этот снимок естественно не заинтересовал восьмилетнего Игоря. Ратников лишь мельком взглянул на него. Женщина ему не понравилась. По всему это была какая-то бывшая горноложница, ибо по лицу ей было уже прилично за тридцать, да и внешне она смотрелась слишком «спортивно», то есть суха и поджара, лишенная многолетними тренировками естественной женской округлости и мягкости линий. Он лишь заметил:

— Живут же люди, и на снегу загорать умудряются!

Более всех обложкой журнала заинтересовалась Анна, обычно к спортивной прессе интереса не проявляющая. Вначале она тоже позавидовала той горнолыжнице, потом обратила внимание, что она по всей видимости старше её и далеко не красавица, и тем не менее вот так может позволить себе загорать на снегу да еще позировать фотокорреспонденту… Вновь вспомнила об этом снимке она когда в следующем году случилась весьма поздняя весна и снег на северном склоне лощины лежал на целых две недели дольше обычного, а в апреле в ясные дни температура поднималась до 18 градусов в тени, а на солнце еще больше. Анне тогда еще не исполнилось и тридцати лет, в ней нет-нет, да и просыпалось девичье озорство. В солнечный выходной день она буквально «уломала» мужа выйти всей семьей на этот поздний снег. Четырехлетнюю Люду, укутанную в платки и одеяла, повезли на санках. Игорь сразу «урвал» вперед по уже сильно подтаявшей лыжне, глубоко «пробитой» еще зимой во время лыжных дивизионных соревнований, оставив далеко позади мать, и отца везущего на санках сестренку. Так они шли по лыжне пока не скрылись из вида дивизиона за ближайшим холмом, на который летом женщины ходили за родниковой водой. Здесь Анна, не опасаясь посторонних глаз, сняла с себя лыжный костюм и оставшись в купальнике, стала загорать, на манер той горнолыжницы. Ну, а Ратников щелкнул своим «Зенитом»… Испытала ли она удовольствие от того недолгого загорания? Не очень большое. Было все же довольно-таки прохладно, и если сверху припекало почти по-летнему, то снизу от потемневшего уже снега веяло почти зимним холодом. Но тогда им еще так хотелось хоть в чем-то быть наравне с теми… показываемыми по телевизору, снимавшимися в красочных журналах… Со временем это прошло.

Супруги помолчали, воспоминания были приятные для них обоих. Но вдруг лицо Анны омрачилось — она вспомнила последний, произошедший этим летом выезд на берег водохранилища офицерских семей…

— Все-таки намного лучше отдельно, своей семьей отдыхать, чем всем шалманом. Не как в последний раз? До сих пор плююсь, — в тоне Анны слышался укор мужу за организацию того самого «шалмана».

— Ну, пойми же, не мог я хотя бы раз за лето всех не вывезти на этот пикник. Тебя-то с детьми я по нескольку раз каждое лето вывожу. Неудобно все-таки, — пояснил свои действия Ратников.

— Плевать я хотела удобно тебе или нет. Там разве отдых был? Обыкновенная пьянка, да еще с глазением на чужих полуголых баб! — Анна явно «заводилась».

— Да что ты, выпили-то всего по чуть-чуть, три бутылки на десять мужиков. «Указ» ведь соблюдать надо. А совсем без этого тоже нельзя. Но мы ведь в меру, вроде все в норме были, — оправдывался Ратников уже не впервые, ибо жена время от времени припоминала ему этот «отдых».

— В «норме»! Как выпили, так все сразу на молодую Харченкову жену пялиться начали. И ты туда же. Я еле сдержалась тогда, — не успокаивалась Анна.

— Да что ты Ань, в самом деле. Все никак забыть не можешь…

Он действительно тогда в погожий августовский день во время пикника на берегу водохранилища слегка выпив, слишком много обращал внимания на Эмму Харченко, ибо как и прочие офицеры оказался несколько шокирован ее невиданным для провинции новомодным рижским купальником.

— Ну, ты сама подумай, не на нее ведь смотрели… там смотреть-то не на что. Просто такие купальники на женщинах еще ни разу не видели. Не веришь? Сама же знаешь как я к таким «плоскодонкам» отношусь, — Ратников попытался ласково положить руку ниже спины жены, но та резко пресекла попытку…


предыдущая глава | Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути | cледующая глава