Отстранение от работы В тот день, когда был выдан первый ордер на арест Джулиана, мы вернулись в Берлин, и я засел в нашей квартире. Я сидел там часами, чаще всего в гостиной, устремив взгляд на нагромождение окон на экране компьютера. Я пялился на страницу чата или сам стучал по клавиатуре. Я почти не ходил в клуб, хотя мне, как и раньше, чуть ли не каждый день нужно было наведываться туда по работе. Было видно, что меня что-то гнетет, но мне не хотелось расспросов. Анке не могла мне помочь. Она могла бы уже давно сказать: «Оставь все это, оно же тебя изведет». Но она понимала, что я всем сердцем привязан к WikiLeaks и мне вряд ли понравится такой совет. Именно потому, что я знал, что она права. Однако я замечал, что потихоньку отдаляюсь от WL. Нужно было признать, начало этому положили наши внутренние конфликты с Джулианом, возможно, они и являлись главной причиной. Но были и другие сущностные вопросы, которые меня давно беспокоили, а в последнее время они встали очень остро. Конечно, меня давно тревожило то, что я вынужден был лгать общественности об истории развития WikiLeaks. Скрывать, что долгое время он состоял из одного сервера и двух людей, которые работали над ним все время. Мне даже пришлось придумать дублирующую систему, которой у нас не было. В конце концов я стал заниматься ею, но система не всегда работала исправно. Раньше я мог в панике проснуться среди ночи, думая о резервных копиях, которые, возможно, снова не работают. Я тут же вставал и делал новую систему. По моим жилам текло больше адреналина, чем крови. Вопрос, на который мне так трудно было отвечать в сотнях интервью, касался нашей мнимой проверки подлинности материалов. До 2009 года документы контролировали в основном я и Джулиан. Точнее говоря, слова о том, что с нами работали восемьсот добровольных экспертов, не были ложью. Мы умалчивали лишь о том, что не существовало никакой системы, их связывающей. Никто из них не получал доступа к материалам. Вместо этого мы с Джулианом проверяли, обрабатывались ли документы технически, выглядят ли они достоверными, и проводили небольшие расследования. И надеялись на то, что все пройдет гладко. Мы хорошо работали, и со временем у нас развилось чутье, так что мы могли отличить настоящие документы. У нас не случалось ошибок, по крайней мере, я о них не знаю. Однако все в любой момент могло пойти не так, как задумано. До тех пор, пока мне удавалось убедить себя, что мы работаем над улучшением системы и находимся лишь в самом начале пути, все было в порядке. Но через три года я уже не верил себе. Еще несколько месяцев назад у нас появилась возможность воплотить в жизнь масштабные идеи по улучшению системы. На это были деньги. У нас была пара надежных сторонников, стало больше ресурсов, но мы по-прежнему толком не занимались этим. Мы вели себя неосторожно, пользуясь доверием наших информаторов и деньгами, которые нам жертвовали. Раньше я мог серьезно поговорить обо всех этих проблемах только с Джулианом. Он знал о внутренних недостатках системы столько же, сколько и я. Однако большую часть своих переживаний я держал при себе. Мне не хотелось конфликтов. Между тем я начал переписываться с Архитектором и Биргиттой, с Гербертом и с Харальдом Шуманом, журналистом из «Тагесшпигель». У чата, в котором мы вели напряженные дебаты, было очень подходящее название. Он назывался Mission First – «миссия номер один». Было ясно, что WL развивается в неверном направлении и мы должны что-то изменить. Технической реконструкцией занялся Архитектор. Чем больше мы обсуждали наши проблемы, тем яснее становилось, что требуется все более обширная реконструкция. Журналист Харальд Шуман еще в Исландии допытывался, кто у нас принимает решения. Он не сдавался, занял место в «Министерстве новшеств» и не отставал от нас. Мы пытались изворачиваться. Мы избегали его, пытались переключить на другие темы. Потому что он точно угадал нашу проблему. Мы старались отделаться от щекотливых вопросов, рассказывая о наших принципах: как, например, мы решили публиковать материалы в порядке их поступления и придерживаться нейтральной позиции. Была лишь одна проблема: с конца 2009 года мы уже не могли следовать этому принципу, потому что практически тонули в предоставляемых документах, и нам неизбежно приходилось выбирать. Еще одна проблема: исходя из принципа разделения власти, мы хотели создать нейтральную вспомогательную платформу для размещения документов, то есть обеспечить техническую сторону разоблачения. Мы не собирались выступать как политические агитаторы и использовать сообщения в «Твиттере» для пропаганды. Наконец, мы выбирали партнеров среди прессы и нам нужны были новые договоренности. Хотя изначально сотрудничество планировалось как эксперимент, мы продолжили использовать этот механизм. Мы наслаждались вниманием со стороны прессы и выстраивали свою позицию так, что материал только выигрывал от того, что сильнее бросался в глаза. Если бы никто не выносил единоличного решения по поводу публикаций, это имело бы одно большое преимущество: никто бы не нес ответственность, если что-то пойдет не так. Вместо этого мы полагались на принципы и действовали согласно установленному механизму. Но это была иллюзия. Дело не только в том, что нам приходилось самим принимать решения. Мы поступали так и дальше и даже не пытались разработать никаких правил для наших действий. Это был главный больной вопрос, и именно его затронул журналист Шуман из «Тагесшпигель»: кто именно принимает решения?
Шведский прокурор отозвала ордер на арест Джулиана в течение 24 часов и смягчила статью до обвинения в сексуальном домогательстве. Но по настоянию адвоката тех женщин в ноябре было вновь выдвинуто обвинение в изнасиловании.
Джулиан сказал мне, что Кристинн после нашего разговора в саду скульптур сообщил ему, что я пытался манипулировать Биргиттой. Мы еще не одну неделю придирчиво разбирались, кто кому что сказал.
Мы начали вести протоколы разговоров в чате и пересылать их друг другу. Мы пытались со всех сторон, так сказать, симметрично, дать Джулиану представление о правде. Нам хотелось подтвердить это документально. Никто не возражал против участия в беседах Кристинна и Инги, хотя они не входили в ядро команды. Что касается разговора в чате с Джулианом, во время которого он отстранил меня от работы, то его запись, которая потом была опубликована в журнале «Вайрд», не велась. Я до сих пор не знаю, кто тогда передал текст этому англоязычному журналу. Думаю, есть причины открыть протокол нашей беседы другим людям. Речь в нем шла не о личном, а о культуре общения в WikiLeaks. Протокол чата давал ясное представление о том, в каком состоянии находился тогда проект, каким тоном и с какими аргументами велся разговор. Я могу в сотый раз утверждать, что Джулиан был диктатором. Но каждый может составить свое представление, если прочитает наш диалог.
Прошло всего несколько дней после предъявления обвинения в изнасиловании, как в чате снова развернулась перебранка. Джулиан подчеркнул, что у него нет времени посвящать нас в свои решения, потому что «он ежедневно проводит дискуссии на высшем уровне с участием двадцати человек».
Я не знаю, кто были эти люди, с которыми он должен был договариваться и которые должны были заниматься вопросами WikiLeaks. Эти так называемые помощники Джулиана, наверное, ездили с ним на встречи или по делам. Понятия не имею. Он находился тогда в Швеции. Там у него, насколько мне известно, были связи с членами Партии пиратов и с журналистами из «Афтонбладет», шведской газеты, в которой он собирался вести колонку. Конечно, было важнее привлечь к работе с WL новых надежных помощников и бросить маленькое ядро прежней команды. Без вопросов.
В то время мы попали в неприятное положение из-за статьи в «Уолл-стрит джорнал». Журналисты независимо друг от друга спросили у меня и у Джулиана о финансах WL. Я объяснил им, как прозрачно и аккуратно в Германии ведется учет пожертвований.По словам Джулиана, напротив, наши счета были созданы таким образом, что к ним нельзя было получить доступ со стороны. В этой статье он представил непрозрачную систему счетов как хитроумный метод, исключающий всякую возможность перекрыть нам золотой ручей.
Разумеется, это привлекло других журналистов, которые хотели выяснить, с какой стати мы скрываем свои финансы. Больше всех интересовался вопросом фонд имени Вау Холланда. Джулиан на это ответил, что его слова были искажены и он ничего подобного не говорил.
В чате мы снова попросили его немного уйти в тень, не общаться больше с прессой и не писать в «Твиттере», будто все это «черная» кампания Пентагона. Когда Джулиану казалось, что наши вопросы чересчур отдают критикой, он просто уходил из чата.
Я догадывался, что его удивляла настойчивость, с которой мы вновь и вновь заводили с ним тот же разговор. Даже Архитектор не отступал от своей критической позиции. Я посчитал нужным спросить мнения Техника, но тот не желал вмешиваться во внутренние споры.
Оба технаря и я не знали, что делать. Я три часа сидел в чате, но мы ни на йоту не приблизились к решению. Так продолжалось неделями. Мы пытались заставить Джулиана поговорить с нами и даже прибегли к жесткому средству. Это была попытка. Может, мы выбрали не самый лучший способ, но нам важно было показать, что WL на грани бунта. Поэтому мы использовали маленькое техническое преимущество, которое у нас имелось. Ничего страшного или жизненно важного, скорее демонстрация силы.
Вечером 25 августа техники переключили систему в режим ожидания. Это было необходимо. Вспомогательная система, чат, почта были подключены. Только Wiki-сервер не работал. В «Твиттере» мы опубликовали сообщение о профилактических работах. Кроме того, мы изменили пароль к аккаунту «Твиттера» и к почте. Мы хотели встряхнуть Джулиана. В ответ на это он отключил всю систему. Мы уступили, включили Wiki и дали ему пароль.
На следующий день вышла статья в «Ньюсвик», описывающая «внутренние конфликты» в WikiLeaks. Я ничего не слышал об этой статье до тех пор, пока Джулиан не спросил меня о ней в чате. Он был уверен, что это я все рассказал. Я никогда не общался с репортером из «Ньюсвик», даже никогда с ним не встречался. Изначально я хотел обсудить наше сотрудничество с прессой по поводу публикаций, касающихся войны в Ираке.Д: что там с договоренностями по Ираку? мне нужно понять, каков порядок действий и какие ограничения
Дж: «Источник, близкий к сторонникам WikiLeaks в Европе и пожелавший остаться неназванным при обсуждении такой щекотливой темы, сообщает: многие участники недовольны Ассанжем, поскольку он продолжает распространять беспочвенные обвинения в том, что против него плетутся козни и строятся заговоры. Близкие к WikiLeaks люди считают, что некоторые сотрудники сайта ищут способа заставить своего предводителя уйти в отставку или, если не получится, сместить его».
Д: какое это отношение имеет ко мне?
Д: откуда это вообще?
Дж: Почему ты считаешь, что это имеет отношение к тебе?
Д: наверное, потому, что ты на это намекаешь
Д: но это не так
Д: мы обсуждали вчера, что эта проблема сейчас беспокоит многих
Д: тебе нужно это признать, а не набрасываться на единственного человека, который честен с тобой
Дж: Нет, три человека уже «передали» твои сообщения.
Д: какие сообщения?
Д: какие три человека?
Д: эта тема и так обсуждалась
Д: мы с А [архитектором] говорили об этом, Ханс* говорил, Петер* тоже говорил
Д: множество людей, кому небезразличен проект, предлагали ровно то же самое
Д: это не я распространил сообщение
Д: но это естественная мера, которой следовало ожидать
Д: многие с этим согласны
Дж: Так это ты?
Д: я никогда не обсуждал с ньюсвик или с другими СМИ этот вопрос
Д: я говорил с теми, с кем мы работаем, кому это интересно, кого волнует проект
Д: в этом нет ничего плохого
Д: следовало сделать больше, и очень рекомендую тебе наконец прислушаться к нашему мнению
Д: тем более когда одна хрень тащит за собой другую
Дж: Кто конкретно?
Д: кто конкретно – что?
Дж: С кем ты обсуждал этот вопрос?
Д: я уже сказал
Дж: И больше ни с кем?
Д: еще ребята в клубе спрашивали меня, и я сказал, что это самый лучший вариант
Д: я правда так считаю
Д: так и шум скорее утихнет…
Дж: Со сколькими в клубе ты говорил?
Д: я не обязан перед тобой отчитываться, Дж
Д: блин, да все только это и обсуждают, никто не понимает, почему ты ушел в несознанку Дж: Со сколькими в клубе ты говорил?
Дж: И как именно?
Д: в личных беседах
Д: но я больше не хочу отвечать на такие вопросы
Д: пойми наконец, что тебе свои же перестают доверять
Д: можешь сколько хочешь отрицать или представлять все как кампанию против тебя, но факт останется фактом: это прямое последствие твоих действий
Д: а не моих
Дж: Сколько человек участвовало в личных беседах, каковы их позиции в «Хаосе»?
Д: сам подумай
Д: а я даже вспоминать не хочу, сколько людей, которые раньше тебя уважали, сказали мне, что разочарованы твоей реакцией
Д: я пытался объяснить тебе это раньше, но тебе с твоим самомнением все равно
Д: а раз так, то и мне все равно
Д: кроме того, это я задал тебе вопрос и жду ответа
Д: например, какие у нас договоренности?
Д: мне нужно это знать, чтобы дальше работать
Д: ты тормозишь работу остальных
Дж: Сколько человек участвовало в личных беседах, каковы их позиции в «Хаосе»?
Д: отвечай на мои вопросы, Дж
Дж: Это тебе не quid-pro-quo.
Дж: Ты отказываешься отвечать?
Д: еще раз повторяю. я не понимаю, почему должен перед тобой отчитываться, когда тебе приспичит, притом что сам ты отказываешься отвечать на мои вопросы
Д: я тебе не собака, чтобы ты мной командовал, Дж
Дж: Я расследую серьезное нарушение правил безопасности. Так ты отказываешься отвечать?
Д: я расследую серьезное нарушение доверия. так ты отказываешься отвечать?
Дж: Неправда. Я начал разговор. Отвечай, пожалуйста.
Д: я его начал
Д: см. выше
Д: причем начал дважды
Д: я хочу узнать, какие договоренности по Ираку
Дж: Это допрос. Не играй со мной.
Д: перестань рубить голову посланнику
Дж: С меня хватит.
Д: и речь не только обо мне
Дж: Если не ответишь на вопросы, я тебя отстраню.
Д: ты тут не бог или король
Д: ты даже не выполняешь сейчас свою функцию лидера
Д: лидер вступает в диалог и завоевывает к себе доверие
Д: а ты поступаешь наоборот
Д: ты ведешь себя как император или работорговец
Дж: С настоящего момента ты отстранен на месяц.
Д: хаха
Д: ясно
Д: из-за чего?
Д: кто это вообще сказал?
Д: ты? очередное решение ad hoc?
Дж: Если хочешь подать жалобу, тебя выслушают в четверг.
Д: Бугагага
Д: может, и правду говорят, что ты сошел с ума, Дж
Д: тебе нужна помощь
Дж: Тебя выслушает экспертная комиссия.
Дж: Ты отстранен за нелояльность, нарушение субординации и провокации в кризисное время.Через несколько часов после моего отстранения, вечером 26 августа, Джулиан созвал совещание, в котором не участвовали я и Архитектор. Зато участвовали Няня, Биргитта и Кристинн. В чате также присутствовали мой приятель Реза* и еще несколько человек, приглашенных Джулианом. Мой друг-анархист Герберт из Исландии тоже там был и отправил мне протокол беседы. Мы с Архитектором снабдили его комментариями и разослали всем, кого это касалось.
На совещании Джулиан говорил о нашем предательстве и моем отстранении. Вот что он сказал про меня: «Даниэль – проблемный человек, честно говоря, у него низкая мотивация и не все в порядке с головой. Но его можно держать под контролем, если кто-то будет ему говорить, что хорошо, а что плохо, что он может делать, а что нет. Если оставить его в его германском пузыре, он будет в подвешенном состоянии».
Во время разговора Джулиан пытался перетянуть остальных на свою сторону. Но их было не так-то легко убедить. Они задавали уточняющие вопросы и критиковали Джулиана за то, что он перестал советоваться с ними. Я читал протокол как детектив. Как мне, так, вероятно, и Джулиану было ясно, что хотя остальные и не станут открыто протестовать, но он утратил поддержку большинства.
Джулиан надеялся сохранить Архитектора в команде. Он был нам просто необходим. Архитектор являлся центральной фигурой в нашей инфраструктуре. Ведь именно он модернизировал систему передачи данных в конце 2009 года. Раньше на сайте был лишь простой инструмент загрузки. Он создал разные платформы для сервера, почты и интерфейс Wiki, что не позволяло хакеру взломать сразу всю систему. В мире мало таких специалистов, как Архитектор, способных справиться с подобной задачей.
Так что я не понимал, почему Джулиан в своей небрежной манере недооценивал работу Архитектора. На встрече в чате Джулиан окончательно затравил его, представив остальным как моего подручного, на которого я оказывал плохое влияние.
Тогда Джулиану следовало бы осознавать, что запланированное слушание может обернуться не в его пользу. Хотя он сам организовал эту «экспертную комиссию», ему даже не пришло в голову, что в итоге могут быть высказаны мнения как против моего отстранения, так и против его особого положения в WikiLeaks.
Позже мое отстранение позволило Джулиану изображать меня разочаровавшимся сотрудником, критиковавшим проект из чувства мести. Разумеется, я был разочарован. Конечно, между нами давно назрел конфликт. Однако не возмущение по поводу временного увольнения было главной причиной моей критики. Впрочем, и другие тоже понимали, что WikiLeaks находится в опасном положении.
Мое отстранение заключалось еще и в том, что Джулиан отключил мне доступ ко многим системам и способам коммуникации. Раньше я мог даже читать его почту. Теоретически. На самом деле я никогда так не поступал.
Как и многие, я использовал свой почтовый клиент для сохранения контактов и в качестве ежедневника. Теперь я не мог посмотреть, с кем у меня назначена встреча на следующей неделе. В ближайшем будущем у меня было запланировано четыре или пять докладов на различных конференциях. Например, Томас Лейф, который вел Демократический форум в Гамбахе, пригласил меня на мероприятие «Мои данные принадлежат тебе». Я не успел вовремя отказаться и поставил его в неловкое положение. Мой стул на сцене стоял пустым.
Позже я пытался извиниться перед всеми, кого подвел. Я по сей день беспокоюсь, что кто-то на меня все еще очень зол за то, что по моей вине он сидел на сцене один.