7

Среда, 17 декабря

Турмуд Далстрём взял ее за руку и долго держал, очевидно выражая сочувствие. Она знала, что ему около пятидесяти пяти, но отчего-то он выглядел моложе. Причиной тому был не выдающийся подбородок и не контур почти лысой макушки под легким зачесом светлых волос. Может, голубые, глубоко посаженные глаза, решила она. Она познакомилась с ним четыре года назад. Во второй раз они виделись полгода назад, когда они с Майлин приезжали на конгресс в Амстердам. Он делал основной доклад, хвасталась сестра и настаивала, чтобы Лисс показала им хороший ресторан. Лисс заподозрила, отчего сестра так волнуется, но все равно согласилась. Далстрём много лет вел полосу в газете «Дагбладе», куда люди писали и рассказывали о своих проблемах. Он комментировал их сложные супружеские отношения, игорную зависимость, злоупотребление спиртным, неверность, отсутствие сексуального влечения и даже нарушения аппетита. О последнем он написал несколько книг, заметила ей Майлин.

Кабинет Далстрёма был в цокольном этаже его виллы с видом на парк и ели у дороги на Фрогнерсетер.

— Вы по-прежнему ее научный руководитель? — спросила Лисс, сев в мягкое кожаное кресло.

— А вы это знали? — Казалось, он удивился. — Майлин обычно не распространяется о том, кто ее руководитель.

— Мне она много чего рассказывает. Она мне доверяет.

— Я не это имел в виду, — уверил ее Далстрём.

Она не поверила. Но поняла, что Майлин рассказывала ему о ней, а теперь она сидит тут с неотвязным ощущением, что он знает, что происходит в ее голове.

Он принес кофе, попробовал его и скорчил гримасу, предложил сварить новый. Она отказалась, в соседней комнате сидела девушка ее лет и ждала.

— Я не много времени у вас отниму, я знаю, вы очень заняты.

— Я рад, что вы захотели со мной пообщаться, — сказал он.

Лисс всегда была начеку, разговаривая с коллегами сестры. Когда она была совсем юной и Майлин представляла ее своим однокурсникам, у нее возникло ощущение, что психологи видят людей насквозь и что малейшая ее фраза или действие могут выдать ее. Постепенно эта вера в магические способности утихла, и теперь ей приходилось сдерживать раздражение. Она старалась не дать распуститься желанию провоцировать, пробуждаемому в ней психотерапевтами. Дважды она сама начинала курс и оба раза прерывала его после первых сеансов. Она поклялась больше никогда не ходить к психологам, уж точно не к психиатрам.

А Далстрём был как раз психиатром.

— Мне тоже непросто сейчас вести себя как обычно, — добавил он. — Нелегко думать о чем-то, кроме Майлин.

Казалось, он был искренен. Он стал расспрашивать о настроении дома в Лёренскуге, и ей ничего не стоило рассказать о реакции матери и о благонамеренных, но бесполезных попытках Таге ее утешить. Но Далстрём захотел узнать, как чувствует себя она сама.

— А что вы думаете о ток-шоу, в котором Майлин должна была участвовать? — прервала она его.

Он потер переносицу, кривую, вероятно сломанную. Когда они сидели в ресторане «Вермеер» в Амстердаме, он шутил, рассказывая, как в юности занимался боксом.

— Я руковожу Майлин по поводу лечения пациентов, — ответил он. — Что до остальных ее дел, разумеется, меня это не касается. Но она спрашивала, не против ли я, если она вмешается как-то в деятельность Бергера.

— Вам он не нравится, — признала Лисс. — И вам тоже.

Далстрём, кажется, задумался.

— Всякий наглец с минимумом таланта и достаточным запасом жестокости обречен на успех, — изрек он.

— Разве может повредить самоирония?

— Нет, это очень полезно, Лисс. Но для нас, работающих с жертвами цинизма, мир выглядит по-другому. — Он скрестил ноги и откинулся в кресле. — Мы можем болтать о чем угодно. Ты не нарушаешь никаких табу, когда говоришь о сексе, смерти или Боге. Пока говоришь с иронией. Табу нашего времени — серьезность. Табу сместилось от содержания к форме.

Тут же Лисс ответила:

— Майлин что-то про него выяснила. Что-то, что Бергер наделал. Она хотела разоблачить это по телевизору в тот вечер. Она собиралась поговорить с ним перед самым эфиром, чтобы дать ему шанс отменить передачу.

— Откуда вы это знаете?

— Вильям, ее парень.

«Но я не уверена, можно ли ему доверять», — собралась она было добавить.

Далстрём выпрямился и внимательно посмотрел на нее:

— А полиция знает об этом?

— Вильям попытался им это рассказать. Но кажется, им неинтересно. По крайней мере, он так считает.

— Они вынуждены работать с огромным количеством информации.

— Мне кажется, они вообще ни с чем не работают.

— Это неправда, — заявил Далстрём. — Но я сделаю один звонок. Я знаю одного человека в полиции, с кем стоит поговорить.

Лисс приготовилась закончить разговор. Она заметила, как уютно сидеть рядом с этим человеком, которым так восхищалась Майлин и которому она так доверяла. Если просидеть здесь подольше, она расскажет то, что ему знать не надо.

— Невозможно представить себе, что кто-то хотел причинить зло Майлин.

Далстрём кивнул:

— Майлин я называю основополагающе хорошим человеком. И в то же время она мужественна. Поэтому она создает себе противников. Кроме того, она давно работала на минном поле. — Он сидел, наморщив лоб, и смотрел в окно.

— Понятно, что вы ничего не можете рассказать о пациентах Майлин, — сказала Лисс. — Но я знаю, что она пишет диссертацию об инцесте и прочем. Это ведь не тайна?

Он ответил не сразу:

— Конечно нет. Она же будет опубликована… Она рассматривает группу молодых людей, подвергавшихся серьезным нападениям.

— А кто-нибудь из них не мог ей повредить?

Далстрём поднял чашку, передумал, поставил обратно на стол.

— Когда Майлин начала свое исследование пару лет назад, она выбрала семерых мужчин, за которыми собиралась наблюдать долгое время. Она с большой осторожностью находила жертв, которые сами не стали насильниками. Именно это она и хотела изучать — что приводит к тому, что замкнутый круг сексуального насилия и унижения вдруг разрывается, что кто-то предпочитает нести боль, причиненную ему, и не вымещать ее на других невинных.

Лисс задумалась.

— Вы же не знаете наверняка, вдруг кто-нибудь из этих семерых мужчин имеет склонность к насилию? — возразила она. — Пусть даже они и отрицают это, когда их спрашивают.

— Верно. Майлин приходится верить им на слово и тому, что они не были судимы. Но теперь мы подошли к границе дозволенного разговора с вами, Лисс. Надеюсь, вы понимаете.

— Но вы бы отправились в полицию с вашими сведениями, если кто-то из пациентов стал ей угрожать?

— Можете быть уверены, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить несчастье…

— Но ее нет уже шесть суток! — возмутилась Лисс. — Мы не можем просто сидеть и ждать.

— А я и не жду, — уверил он. — Я уже говорил с полицией и поговорю еще.

— Надо бы и мне, — пробормотала она.

Далстрём посмотрел на нее вопрошающе. «Вот и скажи теперь, — пронеслось в ее голове, — ты убила человека, Лисс Бьерке».

— Я же ее сестра, — добавила она быстро. — Я знаю ее лучше всех.

Далстрём следил за ней неотрывно и ничего не упускал. Он бы ни секунды не сомневался, как ей следовало бы поступить… Она должна сейчас же подняться с этого кресла, пока не начнет рассказывать без остановки.