на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 2

Данте пришел в себя. Никогда еще ему не приходилось испытывать такого кошмара наяву.

Барабаны у него в голове били с такой силой, что никто не смог бы это выдержать. Должно быть, леший, слуга астролога, подкрался к нему сзади и хватил-таки по голове своим орудием. Зажмуренные глаза Данте болели и слезились от дьявольского колдовства доктора Ди. От жгучей нестерпимой боли и полной тьмы ему показалось, что он ослеп.

Слепому рыцарю едва ли удалось бы убедить Генриха Тюдора сдержать свое королевское слово.

И несмолкаемый перестук в ушах, словно подкованными копытами по каменному полу – тук-тук, тук-тук, – казалось, никогда не прекратится.

Будто насмехаясь над ним, в ушах Данте отдавался лязг ударов тысяч мечей о тысячи щитов – эхо былых сражений.

Тук-тук… Тук-тук…

Но солдаты какой армии могли бы обрушивать свои удары с такой быстротой, в таком точном ритме и с такой силой, что даже пол, на котором лежал Данте, гудел не смолкая? Рыцари не знали усталости, удары сыпались без счета, с бесконечным постоянством.

Тук-тук… Тук-тук… К невыносимому звуку добавился приглушенный рев, как будто ветер, свистящий между отвесными скалами, усиливает шум сражения. А потом все было подхвачено каким-то пронзительным металлическим скрежетом. Не иначе как захлопнулась кованая железная дверь темницы за ним, слепым, беспомощным пленником, который никак не может прийти в себя.

– Нет!

Возглас протеста прозвучал в его устах скорее как сдавленный хрип задыхающегося человека, нежели как решительный вызов, а непрестанное «тук-тук» тут же затопило его, словно вырвавшись из его собственных ушей мощным потоком. Он проклинал астролога, проклинал самого себя за то, что так легко попался на бредовые речи колдуна с безумными глазами. Вся эта бессмыслица по поводу королев-девственниц и намерение магическим образом добиться его переноса в будущее притупили бдительность Данте и превратили его в жалкого узника. Тюрьма… Так вот какой выбор ожидал итальянца! Вот на что прозрачно намекал коварный отшельник. Несомненно, человек, запертый в темнице, все равно что живой труп; его ничего не ждет, кроме забвения.

«Не намного хуже навсегда лишиться зрения, чем зрячим изо дня в день до самой смерти видеть злорадство тюремщика, наслаждающегося бессилием узника в пожизненном заточении», – с тоской подумал молодой честолюбец. И все же он заставил себя открыть глаза. Окружавшее его пространство было залито мягким светом. Слава Богу, он мог видеть, но ему показалось, что Да отнял у него не зрение, а рассудок, настолько было лишено смысла то, что представилось его взору.

Данте ожидал увидеть сырой каменный мешок, но вдруг понял, что находится в некоем уютном уголке, где в полумраке мерцали обшитые полированным деревом стены. И под ним была вовсе не покрытая плесенью солома, кишевшая паразитами, вместо кучи мусора его баюкал роскошный восточный ковер, соблазнительной мягкости которого позавидовал бы турецкий паша. Справа от него высилась связка каких-то жердей, скрывавшая от его глаз остальную часть пространства; довольно длинное помещение показалось ему несоразмерно узким. И удивительнее всего было то, что все оно подрагивало от странного движения, хотя это не было похоже на тряску в карете.

– Черт возьми, что же со мной происходит? – пробормотал Данте.

Попытка подняться на ноги ни к чему не привела – скованный рыцарскими доспехами, он снова упал на ковер, прислушиваясь к несмолкаемому «тук-тук». Непонятное движение вызывало дрожь в ногах и лишало его чувства равновесия. Уж не отравил ли его чем-нибудь коварный безумец, чтобы лишить способности управлять своим телом? Что ж, он поползет как ребенок-ползунок, если это единственный способ узнать, что с ним произошло.

Данте стал на четвереньках перелезать через жерди. Он взглянул поверх них, и то, что он увидел, заставило его выпрямиться в полный рост. Он стоял как вкопанный, и никакое «тук-тук» не могло бы свалить его снова.

В дальнем конце комнаты, за столиком, перед стоявшим на нем зеркалом, прислоненным к стене, сидела женщина. Данте едва бросил взгляд на зеркало, хотя и признал в нем дьявольскую игрушку замшелого колдуна. Забыв все на свете, он смотрел, как тонкие руки привычно расчесывали гребнем отливавшие золотом рыжие волосы, волнами струившиеся по плечам до талии. Эти руки… Эти волосы Тюдоров… Ди, честолюбивый, облаченный во все черное безумец, столкнул молодого человека лицом к лицу с Елизаветой Тюдор, несмотря на всю свою болтовню о том, что помолвка никогда не состоится.

Она сидела боком к нему, и Данте смог увидеть роскошную фигуру, ничего общего не имеющую с щуплым тельцем девочки, а судя по профилю, ее когда-то детское личико теперь повзрослело, приняв такой утонченный и приятный вид, о котором он даже и не мечтал.

– Елизавета? – прохрипел Данте, и собственный голос показался ему чужим.

– А? – Удивление с оттенком душевной боли осветило ее лицо, когда она повернула к нему голову. С бессознательной застенчивостью она сжала у горла ворот сиосго платья. – Я никого больше не ждала. Мод давно уже сказала мне, что прием окончен и что все просители эазошлись.

– Все просители?

Данте стиснул зубы. Вероломство Генриха, как видно, превзошло все донесения шпионов Данте. Все просители. Что, целая армия претендентов домогается руки девушки, которая когда-то считала себя ничем не примечательной и лишенной внимания собственного отца? Однако шесть лет назад Елизавета выглядела совсем не так. Шесть лет назад она казалась чуть больше младенца, которого носят на руках. Или тогда ее детский вид был своего рода хитростью?

– Сколько же просителей… к вам обращалось? Она небрежно махнула изящной, красивой ручкой:

– О, я не знаю. Мод насчитала пару дюжин из тех, что собрались на открытии железной дороги в Санта-Фе. – Она повела точеным плечиком, и ее волосы мягко колыхнулись в такт движению. – Далеко не все из них могли бы подойти, тем более что некоторые даже женаты.

Данте недоверчиво присвистнул, на что она ответила серьезным кивком.

– Я знаю, что вы имеете в виду. Не думаю, чтобы они смогли мне надолго пригодиться, но разве я имею право отрывать их от родного дома? Вы, надеюсь, не бежите от жены с детьми?

– Этого мне только не хватало! – возмутился итальянец.

– Просто поразительно, сколько мужчин горят желанием предложить себя! Конечно, все дело в деньгах, в чем же еще. – Она бросила на Данте застенчивый взгляд. – Я готова хорошо платить за верную службу, вы понимаете, что я имею в виду.

– Не вполне, миледи. – Данте молил Бога, чтобы он не дал ему понять Елизавету.

Она откинулась назад, явно встревоженная таким обращением, а он мысленно упрекнул себя в том, что от волнения вместо королевского титула произнес «миледи». Она пожала плечами.

– Да нет, женатыми были не все. Моди постоянно говорит мне, что здесь не хватает женщин, и она, по-видимому, права. Большинство холостяков видят в этом возможность не просто делового соглашения. Скорее всего я с землями моего отца вполне подхожу для этого. На мне многие не прочь жениться, но теряют ко мне всякий интерес, как только узнают, что я вообще не намерена выходить замуж.

Хоть в этом она сохранила постоянство. Он уже открыл было рот, чтобы похвалить ее, но красавица заговорила снова:

– Так что, если вы изъявите желание, мы можем попытаться.

«Я выйду замуж за вас, и ни за кого другого, Данте Альберто Тревани». Ему казалось, что он слышал, как отдается у него в мозгу эхо ее обета. Данте переборол в себе желание напомнить о давней клятве. Молодой человек решил не заставлять красавицу произносить его собственное имя по-новому.

Ее бесхитростное предложение явно не вязалось с клубком противоречий, таящихся в словах женщины, и Данте это понял. С одной стороны, она подтвердила слова Ди о том, что у нее не было желания выходить замуж. С другой же – давала повод предположить, что не без интереса воспринимала домогательства десятков страстных поклонников. И сверх всего предлагала ему пополнить их ряды. От него требовалась мудрость священника, чтобы разобраться в созданной ею неразберихе, над этим можно было голову сломать. Он вдруг почувствовал себя оскорбленным, что его приравняли к десяткам других, в том числе и уже женатых, претендентов на ее руку.

– Вы делаете все это по воле отца? – едва сдерживаясь, спросил молодой человек.

Она не торопилась с ответом. Данте не мог сказать, подыскивала ли она правильные слова или же с трудом пыталась понять его ломаный английский.

Возможно, он какие-то слова перепутал.

– Отец? Боже мой, да нет же! Он совсем не одобрил бы этого. Это моя идея. – Елизавета улыбнулась и скромно опустила ресницы, явно довольная тем, что действовала вопреки планам короля.

Данте уловил вспышку изумрудного пламени в ее глазах и с трудом удержался от очередного вопроса. Он вспомнил, как цвет глаз малышки менялся от серого и ледяной голубизны до черного без всякого намека на проблеск зеленого. Скорее всего его подводила память. Это восхитительное, соблазнительное создание, сидевшее перед магическим зеркалом доктора Ди, ничем не напоминал Елизавету Тюдор, кроме рук и волос, но тогда кем ж^ ^ще оно могло быть? Может быть, посланный астрологом отраженный луч света внес такую сумятицу в его мозги, что итальянцу стало не под силу что-то достоверно припомнить.


– Итак, пошли дальше. – Робкая улыбка мягко тронула ее губы. – Могу поклясться, что меня это смущает так же, как и вас. Я догадываюсь, что каждый мужчина, вынужденный носить вместо рубашки листовое железо, не может жить в бездеятельности, так скажите же мне, почему вы подходите для этой работы.

Данте опустил глаза:

– Да, моя одежда повидала виды, но взгляните на тончайшую ткацкую работу, да и сшито это все по последней моде. Вся Европа берет пример с итальянского стиля.

Она сконфуженно подняла глаза, и Данте понял, что нагрудник его доспехов скрывает вышитую рубашку и прорезной камзол-дублет. Он сбросил с плеча плащ, чтобы остаться во всей красе. Бесспорно, ни один мужчина в Англии не мог бы претендовать на более пышные рукава с буфами или на такие же оборки у манжет.

Данте отказался от налокотников и ножных лат, так как путешествовал верхом, но он знал, что в чулках его ноги выглядели превосходно, а короткие бриджи с раструбами делали его узкие бедра более мощными. Подбитый мехом бархатный плащ с красивой небрежностью спадал тяжелыми складками с широкого плеча. Он украсил свою будничную, но хорошо защищавшую его голову металлическую каеку страусовым пером, позаботился о том, чтобы в ненастье пушистое перо не пострадало от дождя, и теперь чувствовал, как мягкий пух щекотал ему шею над узким круглым воротником.

Все свои сбережения и даже немного сверх того он потратил на пышный наряд, зная, что ему предстоит встреча с глазу на глаз с Генрихом VIII. Он надеялся, что в этом ослепительном наряде он сразит маленькую Елизавету наповал и она, пусть и по-детски, попытается поддержать его. Но такое явное пренебрежение к его виду привело в замешательство молодого честолюбца.

– Не могу понять, почему моя одежда вызывает у вас сомнения.

– О, в этом наряде вы напоминаете мне Вилли Снелла, – ответила она.

Во время уроков английского языка Данте старался особенно тщательно запомнить все, что могло иметь для него мало-мальское значение. Он прилежно изучал все связанное с британским пэрством, но имя Вилли Снелла знакомо ему не было.

– Вы разыгрываете меня, называя невесть чье имя, – возразил итальянец, уязвленный тем, что ее укол попал в самое больное место.

– Вилли – знаменитость, – разъяснила красавица. – Это лучший из клоунов, когда-либо работавших в цирке Фонтанеску, а ваш костюм один к одному напоминает его выступление в роли придворного шута.

Елизавета непринужденно сидела на своем табурете, сцепив пальцы на коленях, и как будто не понимала, что, сравнив Данте с придворным шутом, она нанесла ему тяжкое оскорбление. А может, он заблуждался, думая, что достаточно овладел ее языком, кроме этих «thous» и «thees» и правил в отношении употребления «-est» или «-eth» в конце слова. Проклятый английский! Почему, черт побери, он не похож на итальянский, где значения слов не так неуловимы, а правила меняются так редко?

По меньшей мере два из произнесенных Елизаветой слов – «железная дорога» и «санта-фе» – не имели для него никакого смысла. Но тем не менее он понял достаточно много. Для него было невыносимо сознавать, что его сравнивают с придворным шутом. Конечно, это работа старого отшельника, это он своей отравой восстановил ее против Данте. Молодой человек быстро подошел к Елизавете:

– Я уважаемый всеми боец, а фехтование для меня все равно что детская игрушка. Как вы посмели сравнивать меня с каким-то шутом!..

Запал его укора словно застрял у него в горле, когда он увидел, как колыхнулась и отодвинулась драпировка на стене. За нею его взору представилось небольшое застекленное окно, через которое он увидел синевато-коричневую, местами серую дымку, уходившую в небо… потрескавшуюся от жары землю и дерево, двигавшееся мимо со скоростью, которая не оставляла сомнений у Данте – лошади, тянувшие этот дьявольский экипаж, закусили удила и понесли, как видно, напуганные все тем же адским «тук-тук», продолжавшим неотступно терзать его утомленный слух.

– Клянусь всем святым, наши жизни в опасности! – Данте подбежал к окну, и душа его ушла в пятки, когда он наконец понял всю обреченность их положения. Экипаж несся так стремительно, что в животе у него что-то задрожало в унисон все тому же «тук-тук». Он забарабанил по стене и заорал во все горло:

– Кучер! Сдержи своих лошадей!

– Вы о чем, мистер? – Недоуменный вопрос Елизаветы отозвался полной безнадежностью в груди Данте. Она сидела совершенно спокойно, не подозревая о грозившей опасности. Во что бы то ни стало он должен защитить ее любой ценой.

– Не бойтесь ничего, Елизавета. Наверное, у кучера случился припадок, и он не в силах править лошадьми. Я прыгну к нему и остановлю коней.

– Почему вы все время называете меня Елизаветой? – удивилась красавица.

Теперь, когда итальянец стоял у самого окна, проклятое «тук-тук» совсем оглушило его. И он, разумеется, плохо расслышал ее вопрос, но переспрашивать и раздумывать над ним у него не было времени. Он тщетно пытался открыть окно, пока не наткнулся на задвижку, и тогда стекло сдвинулось с места.

– О, я только что закрыла окно от солнца, оно нагревает как раз эту сторону. Не открывайте его! Я понимаю, здесь душновато, но не хочу, чтобы сюда летела сажа и врывался горячий воздух.

Он видел, что ему через окно не пролезть.

– Где здесь дверь? – крикнул Данте.

– Там же, где и была, когда вы сюда вошли. – Она указала подбородком на противоположную часть комнаты, где он только что лежал, приходя в сознание.

Данте бросил туда беглый взгляд, но не заметил обшитой досками двери, сливавшейся с панелью стены. Он высунул голову в окно, и у него перехватило дыхание. Перед его глазами цепочкой неслось не меньше дюжины таких же экипажей, как этот, но ни одной лошади не было видно. Еще одна дюжина неслась в обратном направлении, и между ними оставалось такое узкое пространство, что стоявший там человек мог бы коснуться тех и других странных коробок раскинутыми руками.

Над всем этим кошмаром облаком висел едкий дым. Такой дым мог выходить только из чрева преисподней. Но как лошади могли тянуть всю эту вереницу экипажей, да еще с немыслимой скоростью, по почти голой земле, плоской, как поверхность моря? Подобной дьявольской силы нет ни у одного земного создания.

В сознании Данте снова возник непрошеный образ доктора Ди. Ди унизил его, знаменитого фехтовальщика Данте Тревани, при помощи простой уловки с отражением солнечных лучей. Возможно, в каждом экипаже сей длинной вереницы сидит один из тайных поклонников Елизаветы, и доктор Ди, одержимый идеей видеть Елизавету королевой-девственницей, использует свое колдовство, чтобы поскорее доставить их туда, где всех их ожидает смерть.

– Знаете, мистер, вы ведете себя так, словно никогда раньше не ездили в поезде. – Елизавета не скрывала все возраставшего удивления.

Он не обратил внимания на милую болтовню, так как продолжал лихорадочно взвешивать действия астролога Ди, пытаясь найти слабые места в его дьявольском плане. Елизавета тоже ехала в адском экипаже, и, значит, Ди не сможет лишить Данте жизни, не убивая вместе с ним и ее. Мысли итальянца неслись с такой же скоростью, как все повозки, вместе взятые. Она, должно быть, в сговоре с Ди – полностью доверяет астрологу и совсем не боится умереть под загадочный перестук.

Скорее всего все эти страсти служили испытанием храбрости для тех, кто претендовал на руку Елизаветы. В конце концов его, Данте, предупреждали о труднейшем испытании.

Сердце молодого честолюбца бешено забилось. Может быть, есть какое-то зерно истины в умопомрачительном утверждении Ди о том, что Елизавета будет править как королева и что только человек большой доблести может рассчитывать на то, чтобы править вместе с нею? Супруг правящей королевы! Он представлял себе порожденных им сыновей, правящих Англией, наделенных теми же правами и живущих в славе и почете, как и законные отпрыски его отца.

– Я не дам вам умереть, миледи, даже если мне придется поплатиться собственной жизнью, – поклялся он, желая убедить Елизавету в своей преданности и храбрости.

– Что ж, такое рвение говорит в вашу пользу. – Она окинула его не по-девичьи холодным, оценивающим взглядом. – Вы достаточно крупны, но, на мой взгляд, слишком неуравновешенны для работы конюхом. И может быть, несколько слишком… утонченны. – Очаровательная легкая краска залила ее щеки, и она отвела взгляд как бы невзначай.

– Конюхом! – Данте был настолько потрясен возмутительностью подобного замечания, что не смог вымолвить ни слова. Тут ему пришел в голову еще один английский обычай, усвоенный им во время занятий. Британская королевская власть широко использовала почетные посты и звания для возведения в дворянское достоинство своих фаворитов. – Вы, наверное, имеете в виду должность королевского шталмейстера, Елизавета? Она пожала изящными плечиками:

– Меня зовут не Елизавета.

Кем она могла быть еще, как не Елизаветой? Наверное, все это – и оскорбительное сравнение, и эта ложь – тоже входит в его испытание.

– Несомненно, вам не повредило бы называть себя шталмейстером, выгребая грязь из стойла. Мне безразлично, какой титул вы себе при этом присвоите, но ужасно бесцеремонно с вашей стороны называть меня не мисс Карлайл, особенно если учесть, что мы встретились впервые и что вы вполне могли бы стать моим служащим.

– Слу…жа…щим, – по слогам повторил Данте словно прилежный ученик.

– Человеком, работающим на меня, – помогла ему она. – Поезд не всегда идет по Долине радости, и пользоваться и лошадьми, и паровозом – неплохая мысль. Но ни Мод, ни мне никогда раньше не приходилось ездить отдельно от цирка, и мы понимаем, как трудно ухаживать за двумя лошадьми. Вот почему я собираюсь нанять конюха. Всего на неделю или на две, пока не решу, как поступить с землей, переданной мне отцом.

По комнате разнесся металлический скрежет, в два раза сильнее того, что Данте недавно принял за лязг захлопнувшейся тюремной двери, как бы подтверждая всю жестокость полных безнадежности для него слов. Не думает ли она, что его имя, его верность, его честь можно нанять на пару недель? Если ей кажется, что он был бы счастлив стать жалким прихлебателем королевы такого рода, наемным приживальщиком, лишенным истинной власти и влияния, без надежды на то, что произведет на свет будущих правителей Англии, и даже без права называть собственную жену ее настоящим именем, то она глубоко ошибается.

Соглашение с Ди, должно быть, так извратило ее сердце, что она забыла решительно все, связанное со своей давней помолвкой, и даже тот проблеск нежности, когда они оба почувствовали свое предназначение для благородного дела. Ди, этот самозваный маг, наверное, околдовал ее, чтобы она забыла Данте. Так оно и было! Ничем иным нельзя было объяснить ее превращение из невинного ребенка в злобную ведьму. Ничем иным нельзя было объяснить ее неестественную зрелость, отказ от своего имени, изменение цвета ее глаз.

– Я никогда не соглашусь на эту работу, и в особенности ради вашего удовольствия. – Подавляемая ярость против Ди, укравшего ее невинность, превратила слова Данте в глухое рычание.

Она перешла в наступление. Ее изящные черты стали жесткими, она гневно вздернула подбородок. Глаза сузились, выражая подозрительность:

– Вы никогда не устраивались на работу через Мод, не так ли? Моим конюхом вы стать не хотите. Так в чем же дело? Объясните!

– Даже и не подумаю. – И после томительной паузы короткое слово, брошенное им, прозвучало особенно оскорбительно: – Ведьма!

Она задохнулась от ярости, и кровь отлила от ее лица.

– Вы… вы один из них, не так ли? Один из тех проклятых Богом овцеводов, которые хотят завладеть землей моего отца!

Данте задумался над этим вопросом.

– Ты хочешь сказать, что пастухи вынашивают планы вырвать английскую корону у Генриха VIII и править Англией?

– Что?..

Возможно, пораженный своим открытием, он сказал что-то неправильно. И решил пояснить:

– Ты не можешь верить, что я заодно с заблудшими душами, стремящимися отнять у тебя то, что принадлежит тебе по праву.

– Докажите, что вы не с ними, – поддразнила она. – Скажите мне, какого дьявола вы делаете в моем личном вагоне?

Данте изо всех сил старался дать объяснение своему присутствию, которое не заклеймило бы его печатью лунатика. Под ее проницательным взглядом это было еще труднее сделать. Глаза ее сузились, словно она отсчитывала про себя каждую секунду, пока наконец не повернулась на своем табурете к нему спиной с легким возгласом разочарования. А когда развернулась обратно, глаза ее были полны слез и страшной решимости, а кулак ощетинился целым набором кинжалов. Он попятился назад, развел руки, прижав их к стене, с его плеч упал плащ, и она не могла не видеть, что он стоял безоружный, но хорошо защищенный стальным нагрудником. Любой разумный человек должен был бы признать бесполезность тонких ножей против такой брони и предвидеть, что, скользнув по ней, кинжал может отскочить и пустить кровь самому нападающему.

Но только не она.

Мгновенно со смертельной точностью она стала метать кинжалы прямо в него, и притом с такой скоростью, что, казалось, едва один вылетал из ее пальцев, как другой тут же занимал его место. Ее мастерство настолько ошеломило Данте, что он, остолбенев, был не в силах шевельнуться, и, возможно, именно это спасло ему жизнь.

Один за другим кинжалы пронзали модные складки его изящной, но со следами долгой дороги одежды, пригвождая ее к стене и лишая Данте Тревани возможности пошевелиться.


Глава 1 | Королева его сердца | Глава 3