на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



XXI

Новая картина, её замысел и, конечно же, результат – всегда неординарное событие в жизни художника. Идея появляется внезапно, часто в самый неподходящий момент. Например, во время… Впрочем, это не столь важно. Иногда я задаю себе риторический вопрос: можно ли одним полотном выразить смысл жизни? Наверное, можно. Малевич же смог… Нет ни жизни, ни смерти, но невозможно от них укрыться.

В крайнем возбуждении я мерил шагами комнату, время от времени задевая ногой мольберт. Подрамник на нем качался, грозясь упасть на пол, согласно теории бутерброда – маслом вниз, но всё же каким-то невероятным образом сохранял равновесие. Я брался за кисть, свирепо водил ее пружинистой щетиной по палитре, делал несколько ударов по холсту и отходил на пару шагов назад. Аппликативные мазки нехотя выкладывались в задуманную композицию. Объема же не получалось. Как учили мудрые наставники по живописи, писать я старался пастельными цветами, не выходя за пределы четырех, близких по интенсивности друг к другу, тонов. И никаких контрастов!

– Не Сарьян, поди, не Кандинский, – хмурясь, сдвигал к переносице седые лохматые брови учитель. – Сотри этот фейерверк, – и совал в руки тряпку.

Я, непритворно вздыхая, неохотно ликвидировал противоборство лазури и краплака. Мне всегда больше по душе была результативная драка, чем уныло-выгодный консенсус. Уже тогда – в университете – во мне закладывался открытый дух противоречия. Всё в жизни должно быть ярко, сочно, порой взаимоисключающе. Блондинки-брюнетки, молоко-коньяк, греховность-святость… Жизнь-смерть?

Я схватил этюд и швырнул его в угол комнаты. Жалобно хрустнули тонкие планочки подрамника. «Нечего классика из себя корчить. Пиши сердцем, а не головой», – вспомнились слова того же преподавателя на пленере. Очередное противоречие?

Я порылся в стопке законченных холстов и с нетерпением извлек кладбищенскую картину. Установил ее на мольберт вместо впавшего в немилость наброска. После выставки, где картина имела определенный успех, к ней я больше не прикасался. «Пейзаж с видом на кладбище» угрюмо всматривался в своего создателя. Я отвечал ему взаимностью. В полотне чего-то не хватало… Но чего?!

На первый взгляд всё было нормально – уравновешено композиционно и выдержано в цветовой гамме. Ночь, мрачное ультрамариновое небо с грязно-серой тучей, прикрывавшей луну. Едва слышен шелест лип на аллее, навечно застыли темнеющие глыбы памятников. Но всё было безжизненно, можно сказать, мертво. «Ещё бы»… Я усмехнулся и полез в карман за сигаретой. Щелкнул зажигалкой. Разбавленный ментолом дым нехотя поплыл к потолку. Снова и снова я вглядывался в картину. Рядом с погостом уютно расположились одноэтажные кирпичные домики. Пыльная, с засохшими на ней цветами, асфальтированная дорога уходила в город живых, растворяясь в перспективе душистым летним сумраком. Убийственное равнодушие изливало темно-синее небо. «Сейчас луна выглянет из-за облака…» – подумал я. Дрожащими от возбуждения руками, я схватил кисть и ткнул ею в палитру, смешивая белила и желтый стронций. Чуть подумав, добавил немного охры. Из пугающей глубины небес выплыло ночное светило. «Луна – солнце мертвых». Неистовые блики заполыхали на черепичных крышах, запутались в кронах деревьев, осторожно прикоснулись к замшелым могильным плитам и остриям крестов. Пронзительно-яркий диск луны щедро разливал свой таинственный свет обеим городам – живому и мертвому. Выходит, прав был тогда кладбищенский сторож, сказав, что жизнь и смерть есть одно и то же? Я опустился на стул, пораженный этим открытием. Теперь картину можно считать законченной. Я сделал пару незначительных мазков и отложил кисть в сторону. Неожиданно зазвонил телефон, прервав столь редкие для меня плодотворные раздумья. Кому я мог понадобиться в такое позднее время? Я подошел к аппарату и, услышав голос на другом конце провода, снова сел на стул: это была Ирина, и звонила она из каморки кладбищенского сторожа Квазиморды.

***

Внешним видом моей спутницы заинтересовался даже таксист. Несколько раз он, ворча на якобы запотевшее зеркало заднего обзора, оглядывался на дорогу. Однако взгляд его непременно останавливался на необычной пассажирке. Выглядела Ирина, действительно, несколько странно. Взлохмаченная, без обуви, одетая в поношенную, к тому же, без пуговиц, мужскую рубашку.

– Что всё-таки случилось? – уже в который раз я задавал один и тот же вопрос.

– Дома расскажу, – она, наконец, соизволила ответить.

С Ириной у нас складывались достаточно интересные отношения. Иногда после работы, она приходила на могилку к мужу и, приведя ее в порядок, шла на главную аллею кладбища и садилась на скамейку. В это же время я, как правило, возвращался из мастерской домой. Не как обычно, через дыру в заборе, чтобы сократить путь, а в главные ворота, надеясь встретить возле них Ирину. Еще несколько часов мы бродили по кладбищу и разговаривали о жизни. И, естественно, о смерти. Когда начинало темнеть выходили на улицу, иногда задерживаясь в каком-нибудь кафе. Затем я провожал ее до подъезда и, попрощавшись, уходил домой. Ни разу Ирина не пригласила меня на чашку чая, а я не намекал на это. Наши взаимоотношения застыли в определенной точке: мы чувствовали друг к другу взаимную симпатию и даже определенное влечение, но внешне никак их не проявляли. Причин, во всяком случае с моей стороны, было две. Во-первых, Ирина – вдова; мало ли чего негативного, в порыве откровенности, она говорила мне об умершем муже. Парадоксально, я – циник – чтил память ее почившего супруга. В умеренной степени, конечно, но всё же… Во-вторых: на меня произвел впечатление рассказ о сексуальных подвигах Анатолия. Смогу ли я – каждый мужчина считает для себя это неимоверно важным – превзойти или хотя бы повторить его альковные успехи? В конце концов, я понимал надуманность своей нерешительности, которая в итоге объяснялась одним единственным фактором: у Ирины не блестели глаза. О, это порочно-колдовское сияние в глубинах женских очей! Как я его всегда чувствовал! И, добавляя значительное количество своего огня, заставлял полыхать жаркий, разводимый дальними потомками Эроса, костер любви.

Я взглянул на Ирину. И удивился своему крайне заинтересованному взгляду и желанию, которое я, видимо, откровенно излучал. Почему именно сегодня? Что послужило для сдвига определившейся статичности? Дырявая рубашка Квазиморды, сквозь прорехи которой виднелось нижнее белье моей ночной спутницы? Растрепанная чёлка темно-каштановых волос, из под которой вопрошающе смотрели мерцающие в темноте глаза? Я замер. Вот оно горение страсти, его требовательно-дерзкое свечение!

Ирина отвернулась к окну.

– Приехали, – она прикрыла синяки подолом рубашки. – Остановите здесь, пожалуйста.

Я расплатился с водителем, и мы зашли в подъезд. В лифте Ирина стояла, опустив голову, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Чувствовалось, что ее психическая энергия на исходе: когда всё страшное позади, у человека, как правило, случается срыв.

Ирина позвонила соседке и взяла у неё комплект запасных ключей.

– Что с тобой, Ирочка? – воскликнула та, косясь на меня подозрительно-враждебным взглядом.

– Прошу тебя, не сейчас! – моя спутница выразительным театральным жестом подняла руку. Открыла дверь. Стремительно прошла по комнатам и, прихватив халат, отправилась в ванную.

Я бродил по квартире, разглядывая стандартную обстановку. Остановился возле книжного шкафа. Донцова, Устинова, Маринина, Акунин. Я зевнул и перевел взгляд на барную полку. Здесь вкус хозяйки значительно превышал ее интеллектуальные предпочтения. Сухой мартини, французский и армянский коньяки, несколько бутылок чилийского красного вина, неплохая водка… А может, книги и напитки остались от Анатолия? Ирина, однако, что-то долго не выходит.

Из ванной доносилось мерное, едва слышное, журчание воды. Я приблизился к двери. В то же время щелкнула задвижка и вышла Ирина. Пахнущая шампунем, свежестью, ромашками. Она тряхнула головой: несколько ароматных, прохладных капель упали мне на лицо. Хозяйка это заметила, и на ее губах мелькнуло некое подобие улыбки.

– Прости, – она слегка прикоснулась ладонью к моей руке.

– Что ты… Мне было очень приятно, – мне начинала нравиться интонация нашего разговора.

– Налей мне вина, пожалуйста, – Ирина кивнула на бар. – А себе – что хочешь.

Я щедро плеснул в один бокал рубиновый южно-американский напиток, другой же почти полностью наполнил водкой. Хозяйка присела на краешек дивана и пригубила вино. Я, не раздумывая, опрокинул содержимое фужера в рот. Разрезал яблоко и с удовольствием закусил. Ирина, глядя на меня, чуть сморщилась.

– Выпей, – я сел рядом с ней.

Она, вздохнув, осушила бокал. Алкоголь невероятно полезен. В особенности, когда его пьет находящаяся рядом с тобой женщина.

– Ну, может быть, ты расскажешь, что с тобой случилось на клад…?

Я не успел договорить фразу, как Ирина, закрыв лицо руками, вдруг заплакала.

– Я, как всегда, зашла на могилку к Анатолию, потом решила дождаться тебя. Но ты, наверное, ушел раньше, а я всё сидела, задумавшись, и не заметила, как стало темно. И тут – эти двое… Они потащили меня в кусты. Один из них сорвал с меня платье, – она уже рыдала во весь голос. Тело ее вздрагивало, волосы мокрыми прядями спадали на ссутулившиеся плечи. – А второй, – Ирина захлебывалась в плаче, – бил по лицу.

– Так они… – я замолчал, не зная, как сформулировать вопрос.

Ирина намек поняла и отрицательно закачала головой. – Меня сторож спас, – ее рыдания не утихали.

«Господи, бедная женщина! Не зря подобных козлов «опускают» на зонах. Впрочем, от этого они, после окончания срока, становятся еще злее: одно насилие всегда порождает другое».

Однажды, во времена туманной юности – мне тогда было лет восемнадцать – поздней ночью я возвращался домой от девушки. Жила она в противоположном конце города, и путь мне предстоял неблизкий. Общественный транспорт уже не ходил, а на такси денег не было. Свет уличных фонарей серебрил трамвайные рельсы, весело шелестели тополиные листья, изредка мимо проносились запоздалые автомобили. Я, насвистывая «Lalena» Deep Purple, бодро прыгал по шпалам.

На одном из перекрестков стоял подвыпивший мужичок и безуспешно пытался остановить машину. Водители, притормаживающие возле него, замечали, что он пьян и тотчас давили на газ. От такого невнимания мужик был жутко зол, и настроение свое выражал отборной нецензурной бранью. Однако, увидев меня, он несколько успокоился, во всяком случае, внешне. Подошел и, разглядывая меня, попросил закурить. Даже не особенно огорчился, услышав отрицательный ответ. Чуть подумал и предложил подвезти меня к дому на такси. Я вежливо отказался. И тут мужик снова пришел в ярость. Обозвав меня не самыми благозвучными словами, он полез в карман и извлек из него … пистолет.

Пару секунд я размышлял – стоит ли его бить, и этого промежутка времени хватило, чтобы мужик почувствовал себя хозяином положения. Но я не успел испугаться; страх пришел потом, когда всё закончилось. В моей голове лихорадочно челночила мысль: если мне не удастся его «вырубить» с первого удара, то подвыпивший мужичок без особых раздумий нажмет на курок. Я допускал мысль, что пистолет в его руке всего лишь муляж… Но тут же менял свое мнение: а что, если настоящий? Ведь он меня застрелит! Мужик правильно оценил ситуацию. Отошел на пару шагов и, размахивая оружием, велел мне идти на тротуар. Я решил не испытывать судьбу и выполнил его приказание. Так мы и шли по ночной, безлюдной улице: мужик с пистолетом в руках и я, время от времени оглядывающийся на своего конвоира. Злодея и пленника разделяло два-три метра, не более. Несколько раз я пытался остановиться и вразумить своего похитителя, но он наставлял на меня оружие, уверяя, что сейчас выстрелит. Мне ничего не оставалось делать, как идти дальше. Мужик же распалялся всё больше и больше. Он стучал себя в грудь кулаком, крича, что жизнь его загублена, и терять ему, собственно, нечего. Находясь в твердой уверенности, что его пленник уже не жилец, он, со злым хрипом в голосе, поведал, что сел он ни за что – «следак дело пришил» – и с придыхом добавил, что на зоне его «опустили». Вдруг он жутко засмеялся и спросил: а знаю ли я, куда он меня ведет? Вдоль моей спины повеяло смертельным холодком, но я лишь благоразумно пожал плечами, не озвучивая возможных версий. С издевательской любезностью мужик сказал, что сделает со мной тоже самое, что совершили с ним в заключении. Вот только доведет меня до парка… «Убивать не буду, успокойся, – захохотал он. – Нет. Живи потом с этим, как я», – мужик снова застучал кулаком в свою грудь, разбавляя тишину ночи выразительными проклятиями.

«Ага, размечтался, – подумал я. – Только подойди ко мне хотя бы на шаг». Сомнения отступили, и я понял, что теперь точно его «вырублю» – другого варианта у меня не было. Вернее он был, но я не хотел о нем даже думать.

«Сначала я тебя…» – мужик стал перечислять действия, в мерзкую пучину которых он намеревался меня погрузить. Скорее всего, он не был гомиком – интонация его слов начисто была лишена сладострастия. Фразы он ронял тяжело, с неким шипением запоздалой мстительности. Для него не имело большого значения, кому он будет мстить; его ненависть к окружающему миру решительно искала выхода. «А потом я…» – продолжал изголяться мужик. Мысли мои лихорадочно перебирали всевозможные ситуации: а что если я сейчас резко прыгну в сторону и попытаюсь скрыться среди ларьков и магазинчиков? Успею ли?

Вдруг взвизгнули тормоза, и рядом с нами остановилась патрульная милицейская машина. За разговором мой похититель потерял бдительность и не слышал шум подъезжающего автомобиля.

– И куда это мы в столь поздний час путь держим? – поинтересовался высунувшийся из окна блюститель закона.

Я, не зная как себя вести дальше, остановился и оглянулся на мужика. Он чуть присел от неожиданности, безумно вращая округлившимися глазами. Руки мой похититель держал в карманах. Пистолет, скорее всего, находился в одном из них, если он его не успел выбросить. Вдруг мужик икнул и, резко прыгнув в цветочную клумбу, помчался в сторону многоэтажек.

– Стой! – один из милиционеров выскочил из машины. – Стой, стрелять буду!

– Да пусть бежит, Виталик, – зевнув, сказал другой. – На хрен он тебе нужен? Заберем этого, – он кивнул на меня.

– Действительно, была охота за ним гоняться, – согласился с ним первый и подошел ко мне. – Ваши документы, гражданин, – потребовал он.

Так как документов при мне не оказалось, то я был посажен в машину и препровожден в отделение милиции. Однако через час, после проверки моей прописки, был отпущен. Про мужика с пистолетом я промолчал.

После пары бокалов вина Ирина несколько успокоилась. Щеки ее заполыхали алым цветом, глаза заблестели. Она много говорила, беспрестанно сбиваясь с одной темы на другую. И вдруг замолчала, глядя мне в глаза.

– Я прошу тебя, не уходи сегодня, – прошептала хозяйка.

– Да, да, конечно, – я поспешно закивал.

Прохладные струи воды игриво щекотали мое тело. Я поднимал руки и, совершенно расслабившись, несколько минут неподвижно стоял под душем. О, это трепетное ожидание, когда ты уже наверняка уверен, что сейчас будешь обладать женщиной! Руки мои в нетерпении подрагивали, и желание стремительно наполняло плоть. Я вытерся полотенцем, взглянул в зеркало. На меня смотрело знакомое лицо, и что-то в нем изменилось. Но что? Я усмехнулся. Иногда страсти меняют наши черты, делая облик не только чужим, но порой и отталкивающим. Улыбка сползла с моего лица. А, собственно, что я возомнил? Скорее всего, Ирина, не оправившись еще от эмоционального потрясения, просто попросила побыть с нею. А я размечтался… «Скажи помыслу своему: я умер и лежу в гробу». Швырнув полотенце в угол, я вышел из ванной.

В комнате был полумрак. Настенный светильник изливал в пространство две оранжевые полоски света. Его оказалось достаточно, чтобы разглядеть столик для коктейля.

– Выпей что-нибудь, если хочешь, – прочитала мои мысли Ирина. Голос ее доносился из спальни. Я плеснул в бокал немного водки и неспешно выпил.

– Иди сюда, – позвала хозяйка. В комнате горела свеча. Тяжелые темно-зеленые шторы прикрывали окно, не позволяя проникать в помещение уличному шуму. Возле кровати стояла тумбочка с обычным набором женских склянок. Больше рассмотреть я ничего не успел, ибо Ирина повторила просьбу.

– Ну, подойди же, – улыбнулась она. – Или художника больше интересует интерьер?

«Насмотрелся я подобных будуаров, – усмехнулся я про себя. – И что поразительно – все они невероятно похожи друг на друга. Может, женщины все одинаковы?» – мелькнула несвоевременная мысль.

Я присел на край кровати. Шелковое покрывало рельефно обыгрывало фигуру Ирины. Ладонью я прикоснулся к ее руке и слегка погладил. Ирина придвинулась ко мне и, облокотившись на локоть, привстала. Она была сейчас загадочной вещью в себе, в любой момент готовой выйти из себя. Но в какую сторону? Я, понимая, чего хочет эта женщина, наклонился и поцеловал ее в губы. Страсти, напора, причем необузданного напора в ее жизни хватало. Этой ночью прибавилась еще и попытка насилия. И вот теперь легкие прикосновения и нежные поцелуи станут для Ирины самым дорогим и долгожданным подарком Эроса. Я, словно подросток, нарочито робко касался ее тела, неспешно целовал лицо, шею, плечи. Руки мои, будто связанные путами «не решались» на столь привычное путешествие к потаенным женским прелестям. Похоже, Ирина всю свою девичью жизнь ждала подобного к себе отношения. Ждала от «блондина», предавшего их платоническую любовь. Ждала, хоть и поняв тщетность таких отношений, от Анатолия. И уж едва ли надеялась ощутить их сегодня на кладбище от насильников. Я, сдерживая себя изо всех, возможных для меня, нравственных сил, дарил этой женщине не темперамент, но нежность. И, кажется, Ирина оценила мой поступок. Прошептав что-то невнятно-интимное, она притянула меня к себе.

– Иди ко мне, глупенький.

Ну вот: теперь глупенький… Пойми этих женщин! А может, и не нужно понимать? Как просто обращаться с женщиной в постели и как трудно –вне ее.


предыдущая глава | Пейзаж с видом на кладбище | cледующая глава