12

Варя позвонила, когда Звонарев рассказывал о злосчастной игре, а Стемнин трясся от хохота и хлопал себя по коленке.

— Ты плачешь? — спросила Варя без всякого сочувствия.

— Нет, Варя, к своему стыду, у меня все хорошо.

— Очень за тебя рада. Можешь говорить?

Поглядев на скорбящего Пашу, Стемнин понял, что смех улетучился надолго, виновато прижал руку к сердцу и вышел из комнаты.

— Прочитала твое послание, — сказала Варя и замолчала.

— И что ты думаешь?

— Думаю. Я думаю. Пока не знаю. Но по-моему, дело не в том, что у меня нет в паспорте пометки.

Стемнин похолодел, притом похолодел унизительно.

— Конечно, не в паспорте дело, — промямлил он.

— Так в чем? Ты испугался встречаться с ребенком? Он так тебе не понравился?

— Варя, я ведь даже не видел твоего сына.

— Брось, я же помню, как ты смотрел на фотографии. Точно тебе рентгеновские снимки показали. С переломом твоей жизни.

— Глупости какие! — произнося эти слова, он с ужасом убеждался, что Варя видит его насквозь.

— А может, ты решил не ввязываться в грязную историю? Пьяный муж, крики, скандал.

— Варя, я ведь — вспомни — предлагал…

— Милицию вызвать!

— …Отвезти твоего мужа домой.

— Ну вот что я тебе скажу, Илья. В моей жизни уже был один мужчина, которому вечно не хватало сил отвечать не то что за семью и за ребенка, а даже за себя. Еще один тропический цветок — уже перебор.

Хотя Стемнин писал с надеждой на дружескую паузу в отношениях, боясь обидеть Варю, сейчас он в отчаянии понимал, что никакой паузы быть не может, что это настоящий и окончательный разрыв, в котором повинен он один, и выглядит хуже некуда. А главное, в этот самый момент стало ясно, что терять ее навсегда он не хочет. Стемнин словно увидел Варю заново. Варя Симеониди была прекрасней всех. Он что-то буркнул о том, что она к нему несправедлива. Прощание вышло сдавленным, жалким: так школьник в кабинете завуча, где его двадцать минут распекали, стращали, перебирали вражьими пальцами дрожащие внутренности, поднимает с полу рюкзачок, шевелит губами и взопревший, съежившийся, выметается в коридор — мокрой мышью в полуобмороке. Прошамкав то ли «ну пока», то ли «ну счастливо», то ли «ну прости», Стемнин еще с минуту держал телефон на вытянутой руке, словно недоумевая, как такая пустяковина может доставлять столько неприятностей.

Ужасный разговор, досада на себя, недовольство Варей медленно сползали с беззащитной души, точно тесная морозная кожа, наполовину еще часть тела, наполовину уже инородная помеха. А к болезненно-обнаженной, обезоруженной душе притрагивался сквознячок новой, едва переносимой радости. Первое, что пришло в голову Стемнину, потерянно торчавшему в пустынном темном коридоре: уже сегодня он напишет первое письмо Вике. Виктории. Или все же Вике. Вторая вроде бы утешительная мысль была: «А вот Варя не стала отвечать письмом. И мое письмо для нее — пшик. Выходит, не такая уж это родственная душа. А третья и четвертая мысль рванули одновременно и прозвучали разом:

— Какая я свинья!

и

— Я свободен!»