О СЫНЕ 

Немало - девять месяцев. И все же

Срок обозримый, тут и года нет.

А сын во мне

за это время прожил

Десятки тысяч,

сотни тысяч лет.

Всех видов жизни

мерил он обличье:

Нес панцирь,

плавниками обрастал,

Лез в чешую,

рядился в перья птичьи.

Таился, полз,

и плавал, и летал.

Он видел взросший папоротник серый

И белый мир в период меловой;

При нем была

и суша с атмосферой,

И океан великий мировой...

А я жила как все. Считала сроки.

И много раз,

пока недели шли,

Мне вспоминались

школьные уроки

О древе жизни,

юности земли. 

Х        Х        Х

Солома! Поле со жнивьем,

Кропленым синью васильковой.

Сейчас мешки свои набьем

Поскрипывающей половой.

Гнись-распрямляйся – древний ритм

Играет телом в этих взмахах.

Высь голубая,

и парит

Сухой, созревши-хлебный запах.

Назад дорога нелегка,

Но с благодатью незнакомой

Смотрю на мир из-под мешка,

Битком набитого соломой... 

Х        Х        Х

Как-то раз, пути не замечая,

Мы пришли одной из диких троп

В гущу сочных стеблей Иван-чая

И на луг, где цвел гелиотроп.

Там по дну песчаного обрыва,

Расползаясь, клевер сладко пах,

И казалось -

где-то рядом живо

То, что раньше путалось в мечтах.

Сложный мир слегка приоткрывался,

Подавал душе любую нить, -

Только луг затем и показался,

Чтоб, исчезнув, следом поманить.

Каждый год, цветение встречая,

Я опять хочу его найти.

Розовеют кисти Иван-чая,

Дикий клевер вьется на пути,

Снова к солнцу

свой зеленый зонтик

Поднимает дикая морковь;

А до луга – как до горизонта,

Вечно близко, вечно далеко... 

Х        Х        Х

Черемуха в кувшин вошла, как гостья,

Раскинулась кругом - не прикоснись,

Тяжелые белеющие гроздья

Ее слегка оттягивали вниз,

Всей величавой пышностью осанки,

Дымком кистей, застывших на весу,

Она тотчас напомнила красу

Степенной и медлительной крестьянки...

Взгляни, и вправду – чинная какая!

Как после утомительного дня

Вошла -

и распрямилась, отдыхая,

Как руки,

гроздья белые клоня.