19

И вот мне пришлось отправиться неизвестно куда — в какой-то Душепопечительский центр, сразу и не выговоришь! Сосватала меня Илария Павловна, и я не могла отказаться. К тому же там, может быть, вправду помогут Нюте. Пока нельзя было сказать, что она поправляется, но ее состояние, во всяком случае, стабилизировалось. Мы с мамой заставляли ее лежать, отпаивали куриным бульоном, и обмороков больше не было. Но проблемы с психикой по-прежнему оставались: как только я пробовала поговорить с ней по душам, разговор обязательно спотыкался о ее нежелание жить.

— Зачем вы с Верой Петровной обо мне беспокоитесь, все равно я скоро умру. Нет, не жалей меня, Мальвина, я ведь сама об этом не жалею. Я как раз хочу этого — умереть. Потому что жизнь на самом деле совсем не такая, как мы когда-то думали...

Это было правдой — что мы прежде думали о жизни иначе. В детстве всегда кажется, что мир только и ждет, когда ты вырастешь, чтобы в полной мере раскрыть тебе свои объятия. А потом все оказывается не так, особенно если твоя юность приходится на кризисный период, когда все общество, весь народ живет словно тяжелобольной. Ну да это уже из моих разговоров с Иларией и еще, может быть, из моих снов. Потому что нечто похожее я давно уже вижу во сне, только забываю подробности.

Все это так, да ведь нельзя же опускать руки. Вот баба Тося — решила во что бы то ни стало вернуть домой Валькиного сыночка и ради этого заперла главу фирмы в своей комнате. Два дня они с Леонидом Сергеевичем держали пленника взаперти, а после Валькина мать потихоньку его выпустила. Валька думает, он дал ей за это денег, хотя, может быть, это и не так. Но бабка после того, как Рауль выбрался, слегла. Грустная история, я до сих пор переживаю: и Вальку жалко, и бабу Тосю, и Садика, который не увидит своей родной матери. А еще страшно за Леонида Сергеевича: вдруг Рауль подаст на него в суд? Человеку со связями засудить бомжа ничего не стоит. Правда, Леонид Сергеевич бомж не совсем обычный, прямо-таки исключительный тип бомжа, но все же. Бабка ладно, бабке все с рук сойдет, ее в тюрьму не посадят. А вот Леонид Сергеевич...

Все это действовало так, что мое настроение было последнее время на нуле. Но надо переключаться, надо что-то делать, иначе будешь как Нюта: «Хочу умереть». Поэтому сегодня, управившись с двором и подъездом, я отправилась по данному Иларией адресу.

Душепопечительский центр — звучит-то как, словно в позапрошлом веке! Я никогда еще не бывала в подобного рода заведениях и не знала, как там себя вести. Сперва мне пришлось проходить сквозь какие-то ворота, за которыми дорога раздваивалась: к церкви и к дому. Церковь была хорошенькая, из красного кирпича с белой отделкой, какая-то вся радостная, узорчатая. Она напомнила мне о детстве: школьные экскурсии, иллюстрации к русским сказкам... словно повеяло тем временем, когда все в жизни было просто, понятно и хорошо. Никаких тебе стрессов, никаких безвыходных ситуаций.

Дом, к которому вела другая дорога, наоборот, выглядел вполне современно: подъезд, звонок, охранник. Узнав, что я сама не знаю, в какую комнату обратиться, он стал узнавать об этом по внутреннему телефону. Потом записал мои данные, выдал пропуск и объяснил: подняться на второй этаж к дежурному по приемной.

С этого дежурного и начались особенности этого места, потому что он оказался монахом. На нем была длинная темная одежда и островерхая шапочка как будто из черного бархата. И в то же время это был мой ровесник, мы с ним могли бы учиться в одном классе. А я-то думала, что здесь со мной будут разговаривать старые мудрые люди, вроде Иларии Павловны! Но, с другой стороны, это как раз было хорошо: говорить с ровесником всегда проще.

— Здравствуйте…

Я не знала, как принято здороваться с монахом, поэтому еще глубоко кивнула, вроде как слегка поклонилась. И он в ответ поклонился, но не слегка, а как следует; ему даже шапочку на голове пришлось придержать, чтобы не слетела. Из-под нее на меня глянули веселые мальчишеские глаза, светлые и по-доброму любопытные.

— Здравствуйте, вы к кому?

— У меня подруга попала в секту, в Церковь Праведных. Провела там несколько лет и вернулась совсем больной. Теперь ей негде жить, потому что свою квартиру она уже продала. Деньги, разумеется, взяла секта...

— Да уж не иначе, — усмехнулся этот монах-мальчишка.

— Еще у нее проблемы с психикой. Она твердит все время: «Я хочу умереть...»

— Понятно, — вздохнул он. — Я запишу ее на прием! Постараюсь пораньше... — Он пролистал блокнот записи, при этом по-мальчишески вытянув губы трубочкой. — Нет, на ближайшие дни все занято. Но я попрошу... Дайте мне свой телефон, я свяжусь с вами и скажу, когда можно привести подругу.

Я продиктовала номер и свое имя.

— Мальвина? — удивился он.

— Вы в детстве читали «Приключения Буратино, или Золотой ключик»? Помните, там была девочка Мальвина? То есть кукла, но все равно что живая девочка!

— Помню, конечно, — ответил он. — Только это происходило не у нас, а в Италии!

— Ну и что ж, что в Италии?

— Там живут католики, — объяснил он, складывая бумажку с моим телефоном и не понравившимся ему именем. — Традиционная религия — католицизм. Естественно, и имена католические.

— А разве нельзя нам тоже.... Ну, как-нибудь красиво назвать ребенка?

— Вы хотите сказать, наши имена не красивы?.. Я думаю, так кажется потому, что мы к ним просто привыкли. Не зря же мода на имена периодически меняется: то простые в ходу, как, скажем, Катя-Настя, то изощренные, вроде Полины и Вероники. Но все равно это наши, православные имена.

— Да, я знаю... — Мне вспомнилось, что говорила об этом Илария (кстати, у нее-то самой тоже не вполне обычное имя!) — Человеку при крещении дают имя в честь какого-нибудь святого. И этот святой становится его покровителем.

— Вот видите! — обрадовался монах. — Вы знаете сами. А имя можно выбрать по календарю. Это в старину был такой обычай — в день какого святого человек родился, тем именем его и крестили...

— Значит, это связано с днем рождения, — сказала я, чтобы поддержать беседу.

— Не обязательно. Иногда просто любят какого-то святого, независимо от даты — так в честь его и называют. Но когда предпочтений нет...

— Тогда по календарю, — понятливо кивнула я.

— Да. А хотите, посмотрим, какое вам полагается имя! — с воодушевлением предложил он и вынул из ящика довольно толстый глянцевый журнал с надписью «Православный церковный календарь на 2006 год».

— Посмотрите! — Мне тоже стало интересно: какая святая меня дожидается...

В это время сзади открылась дверь, и вошел еще один человек в такой же темной одежде и шапочке. Тоже монах, но постарше. Он нес в руках икону, с которой на меня глянуло как будто знакомое лицо: улыбающаяся женщина в монашеском одеянии. Но где же я ее могла видеть?

— Смотри, написали образ — преподобная княгиня Евфросиния, в миру Евдокия. Недавно причислена к лику святых. В 2007-м году — шесть веков со дня рождения.

Монах, с которым я до этого говорила, встал с места, перекрестился и поцеловал икону.

— А когда день ее памяти, я забыл?

И вот тут я услышала, как назвали день, который я с детства привыкла считать своим. Потому что в детстве он приносил мне ощущение праздника, подарки и веселье. Теперь — только один подарок, от мамочки, и неумолимое напоминание, что время не стоит на месте. Но все равно я о нем помнила и помню, потому что это день моего рождения.

Когда я сказала об этом вслух, молодой монах взволновался:

— Надо же! А мы как раз думали, в честь какой святой вам можно дать имя. Теперь ясно — в честь преподобной Евфросинии Московской!

— Мне кажется, я ее уже где-то видела, — кивнула я на икону.

— Где вы могли видеть? Этот образ закончен в нашей иконописной мастерской только сегодня. Может быть, на картинках в исторических книжках?

— Почему в исторических?

— Потому что это русская княгиня, жена Дмитрия Донского! Безусловно, историческая личность, кроме того что святая.

— Нет, отец Андрей, на картинках Евфросинию не рисуют, — сказал монах постарше. — О ней прежде вообще мало говорили, недавно только узнали о ее подвигах.

— И все равно, где-то я ее видела...

— Раз девушка чувствует, значит, неспроста, — серьезно сказал Андрей, почему-то названный отцом; ах да, так же принято величать священнослужителей! — Нет, правда, давайте мы попросим батюшку окрестить вас Евфросинией, — обернулся он ко мне.

— Прямо сейчас? — Мне вдруг стало холодно внутри от какого-то веселого тайного страха: как это я, Мальвина, выйду отсюда уже с другим именем, под покровительством преподобной княгини?

— Можно бы и сейчас, но вам надо подготовиться... Погодите-ка! — Андрей вновь стал шарить в ящике стола и через довольно продолжительное время извлек оттуда тоненькую брошюрку: «Житие преподобной Евдокии — Евфросинии, великой княгини Московской».

— А почему у ней два имени? — спросила я, уже настроившись на Евфросинию.

— Потому что Евдокией ее звали до принятия монашеского сана. А в монашестве полагается новое имя, вот она и стала Евфросинией.

— А что значит «Житие»?

— Это значит, как она жила, как стала святой. Читайте, девушка, а потом опять приходите к нам, — предложил монах постарше. — Или в любую другую церковь!

— Девушка пришла к нам по делу, — пояснил отец Андрей. — У нее с подругой тяжелая история. Но, как видите, — он опять стал обращаться ко мне, — как мы все видим, Бог и о вас промыслил. Показал вам вашу будущую святую... если, конечно, вы окреститесь!

— Я подумаю, но, наверное, так и будет...

Потом старший монах унес икону, а книжечка осталась со мной. Я попрощалась с отцом Андреем и ушла из Душепопечительского центра.