Предисловие

Утром 16 октября 1912 г., в самом начале Первой Балканской войны, произошло революционное событие в истории военных конфликтов. С болгарского самолета «Альбатрос» Fill, чей экипаж состоял из пилота поручика Радула Милкова и летчика-наблюдателя Продана Таракчиева, на железнодорожную станцию Карагач, около турецкого города-крепости Адрианополь, были сброшены две бомбы. В последующие месяцы в дополнение к бомбежкам турецких позиций болгарские пилоты выполняли регулярные разведывательные полеты на аэропланах, в ходе которых использовали фотокамеры. Так было положено начало бомбардировочной и разведывательной авиации. Вскоре началась Первая мировая война, в которой самолет стал неотъемлемой частью вооруженных сил. Впервые за историю человечества у воюющих стран появилась возможность дистанционно воздействовать на тыл противника, разрушать города, заводы и судоверфи, расположенные в сотнях километров от линии фронта.

Вечером 19 января 1915 г. три германских дирижабля LZ-24, LZ-27 и LZ-31 сбросили 15 фугасных бомб на восточные графства Англии, убив и ранив 21 человека из мирного населения. В дальнейшем немцы совершили 122 налета на Лондон и 45 налетов на Париж, сбросив на них десятки тонн фугасных и зажигательных бомб. Тем самым было положено начало созданию стратегической авиации, которой было суждено стать самым разрушительным оружием в будущих войнах XX в. Вместе с тем Флот Открытого моря^[1] начиная с 1916 г. в больших масштабах использовал дирижабли и аэропланы для глубокой стратегической разведки всей акватории Северного моря. Попутно появилась еще одна разновидность использования авиации – метеорологическая разведка. Таким образом, именно Германия первой по достоинству оценила наступательные и разведывательные возможности летательных аппаратов.

Однако одновременно с появлением бомбардировщиков и самолетов-разведчиков зародились и основы противовоздушной обороны. Аэроплан и дирижабль можно было сбить двумя основными способами: огнем с земли и атакой самолета-истребителя. Так возникли две основные составляющие будущих войск ПВО: зенитная артиллерия и истребительная авиация. Поначалу зенитки появились путем простого приспособления обычных полевых орудий для стрельбы с большим углом возвышения. В частности, в России для этого использовали 76-мм пушку образца 1890 г. Впрочем, большого вреда эти «пугачи» поначалу не представляли, зато истребители быстро создали угрозу для тихоходных и неповоротливых бомбардировщиков. Поэтому с 1916 г. противники перешли в основном к ночным бомбардировкам. Тогда-то и родилось еще одно неотъемлемое средство ПВО – зенитный прожектор. И все же, несмотря на все достижения в годы Первой мировой войны, авиация еще не стала родом войск, определяющим исход сухопутных сражений.

20—30-е гг. XX в. стали временем быстрого технического прогресса. Не стала исключением и авиация. Эволюция самолета шла семимильными шагами. Росли скорость и маневренность, увеличивались высота и дальность полета. Промышленные достижения и внедрение конвейера позволили производить сотни и тысячи самолетов. В духе времени появилась и знаменитая «теория Дуэ» о господстве в воздухе, предрекавшая авиации решающее место в будущих сражениях. К середине 30-х гг. двухмоторные самолеты уже были в состоянии производить разведку и совершать бомбовые налеты на объекты, расположенные в глубоком тылу противника. Обладая большим флотом таких самолетов, отныне можно было, не переходя границу, разрушать города, военные заводы, мосты и электростанции. В связи с этим роль противовоздушной обороны значительно возросла, превратив ее в важнейший элемент обороноспособности любого государства.

Глава 1

Советская довоенная доктрина ПВО

Военная доктрина Советской России учитывала возрастающее значение авиации в предстоящей войне. Было ясно, что дальнейшее развитие бомбардировочной авиации, способной наносить удары не только по войскам, но и по промышленным и политическим центрам страны в глубоком тылу, ставит перед вооруженными силами задачу создания надежной противовоздушной обороны на больших пространствах. Ее решение вполне логично предполагалось достигнуть путем согласованных усилий всех родов войск ПВО и авиации.

Имея в виду огромные пространства России, в основу теории противовоздушной обороны был положен принцип прикрытия отдельных пунктов и объектов. При этом учитывался вероятный характер действий авиации противника, возможность нанесения ею массированных ударов по важнейшим объектам, крупным городам, железнодорожным узлам, аэродромам, электростанциям, мостам, промышленным предприятиям, имеющим важное политическое, экономическое и военное значение. В предвоенные годы были проведены широкие теоретические изыскания в области организации ПВО страны, что дало возможность нашим военным специалистам обосновать и попытаться практически осуществить основные принципы построения системы противовоздушной обороны и управления ее силами и средствами.

Главная задача ПВО, определяемая советской военной теорией, должна была состоять в обеспечении нормального выполнения производственных и жизненных функций тыловыми объектами государства и свободы действий наземных войск в любой обстановке. Для эффективного функционирования ПВО в условиях войны предусматривались:

– наступательные действия ВВС с целью уничтожения основных сил авиации противника на его территории (авиабазы, авиазаводы и источники сырья для последних);

– уничтожение вражеской авиации, проникшей в воздушное пространство страны;

– организация местной противовоздушной обороны (МПВО) и специальной подготовки тыла страны в целях снижения эффективности воздушных налетов противника.

В целом система противовоздушной обороны СССР мыслилась как совокупность согласованных действий ВВС, зенитной артиллерии и специальных соединений и частей ПВО, дополняемых мероприятиями МПВО. Большое внимание уделялось теоретической разработке вопросов защиты крупных промышленных и административно-политических центров страны. Основными принципами ее организации считались:

– комплексное использование всех сил и средств ПВО при их тесном взаимодействии;

– создание круговой обороны с сосредоточением основных сил и средств на направлении наиболее вероятных налетов авиации противника;

– усиление непосредственной защиты главных объектов внутри самого пункта;

– эшелонирование сил и средств ПВО в глубину.

Учитывая возросшие боевые возможности авиации (большой радиус действия и значительную бомбовую нагрузку), советской военной теорией был выдвинут тезис о необходимости не только объектового, но и зонального прикрытия. Начавшаяся Вторая мировая война показывала, что бомбардировочная авиация Люфтваффе действовала массированно, особенно против наиболее важных экономических и административно-политических центров. Это обусловливало необходимость при их защите так же массированно использовать силы и средства ПВО. Это подразумевало применение большого количества зенитной артиллерии, пулеметов, истребительной авиации (в т.ч. и ночной), а также аэростатов заграждения, прожекторов и других технических средств. Впоследствии именно так создавалась противовоздушная оборона Москвы.

Для претворения в жизнь этих установок 25 января 1941 г. ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров издали постановление, определявшее территорию, находившуюся под угрозой возможного воздушного нападения противника, – 1200 км от западной границы СССР. Далее приказом Наркомата обороны от 14 февраля на этой территории были созданы зоны ПВО: Западная, Северо-Западная и Северная, границы которых совпадали с границами военных округов. Однако эти мероприятия явно запоздали, поскольку в оставшиеся до начала войны месяцы новую организационную структуру ПВО не удалось проверить на учениях в достаточной степени.

Наряду с разработкой общих основ противовоздушной обороны наземных войск и объектов тыла страны военной теорией тщательно разрабатывались и вопросы конкретного боевого применения родов войск ПВО. Так, основными способами действий истребительной авиации считались дежурство на аэродроме и патрулирование в воздухе. Как ни странно, последний способ оценивался как самый эффективный. Его ошибочность была далеко не сразу осознана командованием ПВО. В ходе воздушного боя особое значение придавалось первой атаке, в которой должно было участвовать все подразделение. Летчикам предписывалось действовать активно и решительно, стремиться поразить врага с ближней дистанции. Складывается впечатление, что эта тактика разрабатывалась под неких суперпилотов, асов, обладавших огромным боевым опытом, а отнюдь не для рядовых летчиков истребительной авиации ПВО, которые в большинстве случаев и в глаза не видели своего вероятного противника.

Кроме того, далеко не все вопросы боевого применения истребителей против бомбардировщиков получили глубокую теоретическую проработку. В частности, очень слабо были исследованы важнейшие вопросы борьбы с ними в ночное время, особенно в плане взаимодействия с зенитной артиллерией и прожекторами. Не была решена проблема наведения истребителей на цели с земли.

Боевое применение зенитной артиллерии определялось в зависимости от ее калибра. Основной задачей пушек среднего калибра (76-мм и 85-мм) была борьба с самолетами на высотах 900—7000 м. При этом к группировке зенитной артиллерии среднего калибра, оборонявшей объект, предъявлялись следующие требования:

– оборона должна быть круговой;

– пояс боевых курсов авиации противника должен быть прикрыт огнем не менее двух-трех зенитных батарей;

– она должна обеспечивать массированный огонь при наличии групп бомбардировщиков, рассредоточенных по глубине и высоте (нормальным интервалом между огневыми позициями зенитных батарей считались три-четыре километра);

– иметь зону наибольшей плотности огня со стороны вероятного нападения противника.

Зенитная артиллерия малого калибра (МЗА) играла вспомогательную роль и предназначалась для борьбы с вражескими самолетами на высотах до 3000 м.

Основной задачей прожекторных частей было обеспечение боевых действий истребителей и зенитной артиллерии в ночных условиях. Они были должны захватить и затем непрерывно освещать самолет противника, до тех пор пока его не собьют. Для обеспечения стрельбы зениток предусматривалось создание световых зон, а для истребителей – световых прожекторных полей на направлениях наиболее вероятного появления бомбардировщиков. Каждое такое поле в теории должно было иметь ширину 21—28 км, а глубину – 10—15 км. В его центре ночные истребители и должны были поджидать свою жертву.

Число световых полей ограничивалось наличием прожекторов. В отдельных случаях советские теоретики предполагали создание «сплошного светового прожекторного поля, при котором отдельные поля смыкались флангами, образуя сплошной световой фронт». Удаление передней линии зенитных прожекторов от границы зоны огня зенитной артиллерии устанавливалось с таким расчетом, чтобы зенитчики имели достаточно времени для подготовки к открытию огня по освещенной цели на предельной дальности. Интервалы между прожекторными позициями определялись в пределах трех-четырех километров.

Аэростаты заграждения рассматривались как дополнительное средство усиления ПВО. Они, во-первых, рассчитывались на непосредственное уничтожение самолетов врага своими тросами, а во-вторых, должны были заставить их увеличить высоту бомбардировки или обходить зоны заграждения курсами, затруднявшими прицеливание по объекту атаки. При этом предполагалось применять аэростаты как в дневное, так и в ночное время. Их подразделения размещались в одну – три линии или по площадям в шахматном порядке. Интервал между лебедками аэростатов устанавливался в 200—500 м, а дистанция между их линиями – в 1000—1500 м.

Для обнаружения самолетов противника и оповещения о них войск ПВО и органов местной противовоздушной обороны была организована служба ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи). Ее основу составляли наблюдательные посты. На территории, которой угрожало воздушное нападение, была создана сеть постов ВНОС. Она состояла из фронтальных полос наблюдения, идущих параллельно государственной границе, и радиальных полос, идущих от границы в глубь страны. Расстояние между полосами было 60—80 км. Таким образом, создавалась сетка со сторонами квадратов в десятки километров, дистанция между наблюдательными постами в ней составляла 10—12 км.

Вокруг важных центров страны система ВНОС состояла из трех – пятикруговых полос. Первая полоса наблюдения отодвигалась от зоны огня зенитной артиллерии на 15—20 км, а вторая, третья и четвертая полосы располагались друг от друга в 20—30 км. Пятая же полоса, называвшаяся «полосой предупреждения», находилась аж в 50—60 км от четвертой. В теории эта схема была продумана до мелочей. Наблюдательные посты объединялись в ротные и батальонные районы, чьей работой управлял главный пост ВНОС, располагавшийся на командном пункте соединения ПВО.

Конечно, нельзя назвать подобную систему обнаружения и оповещения идеальной, но тогда визуальное наблюдение за воздушным пространством с земли считалось самым надежным. Имевшиеся на тот момент установки типа «Прожзвук», которые исправно возили по Красной площади во время парадов, при всем желании вряд ли можно было назвать чудом техники. Непосредственно перед войной для обнаружения самолетов начали применяться первые, достаточно примитивные, радиолокационные станции, однако вопросы их боевого применения не получили еще глубокого теоретического обоснования.

В целом советские военные теоретики правильно определяли роль противовоздушной обороны. В центре их внимания находились и вопросы боеготовности войск ПВО, которая вполне логично считалась одним из решающих факторов успешных действий. Как своеобразное заклинание звучала фраза из труда довоенного теоретика Н.С. Виноградова: «Система ПВО должна быть всегда в боевой готовности для отражения воздушного противника днем и ночью, в любых условиях». Он совершенно справедливо утверждал, что боевая готовность системы противовоздушной обороны решающий фактор – кто выиграет время, тот достигнет и наибольших результатов.

В России за ее историю было создано много замечательных теорий и выдвинуто не меньше чудесных лозунгов, но во все времена главным было вовремя написать бумажку и подготовить соответствующий отчет. Теоретические положения о действиях ПВО в целом соответствовали уровню развития авиации вероятных противников, но одно дело – подготовить умные наставления, а другое – применить их на практике.

Глава 2

Структура советской ПВО

При создании системы противовоздушной обороны страны и группировок ее войск советское руководство исходило из необходимости надежного прикрытия объектов в «угрожаемой зоне» и сосредоточения сил для обороны наиболее важных объектов и крупных центров страны. Однако прикрыть все пункты в «угрожаемой зоне» было физически невозможно. Границы этой пресловутой зоны и перечень объектов, подлежащих защите, определялись Генеральным штабом Красной Армии в зависимости от дальности действия авиации вероятного противника и оперативно-стратегического значения тех или иных районов. Но при этом никто не мог предусмотреть, что части РККА могут за несколько недель откатиться на сотни километров на восток, тем самым приблизив места базирования германской бомбардировочной авиации к глубоким тыловым районам страны, в частности к Поволжью. И получилось, что эта территория оказалась совершенно не прикрытой средствами ПВО, т.к. не попала в генштабовскую «угрожаемую зону», хотя и имела огромное стратегическое значение.

Еще в предвоенные годы для защиты от воздушных атак трех важнейших административно-политических и промышленных центров страны – Москвы, Ленинграда и Баку – были сформированы корпуса ПВО, в чей состав включались зенитные артиллерийские дивизии, прожекторные полки, полки ВНОС, аэростатов заграждения и пулеметчиков. Для обороны менее крупных центров, таких, как Киев, были сформированы дивизии ПВО, а для защиты важных пунктов, городов и районов начали формироваться бригады противовоздушной обороны. Что касается выделенной истребительной авиации, то она находилась в подчинении командующих ВВС военных округов. В случае начала боевых действий предусматривалась ее передача в оперативное подчинение ПВО для выполнения общих задач.

Предвоенные 1940—1941 гг. стали важным этапом совершенствования организационной структуры противовоздушной обороны страны, когда ее территория была разделена на зоны, представлявшие собой оперативные объединения войск ПВО. Зоны, возглавляемые помощниками командующих военных округов, в свою очередь, делились на районы и пункты. Бригадные районы ПВО создавались в том случае, если в зоне находилось много частей, разбросанных на значительной территории и не включенных в состав соединений. Определенного штатного состава они не имели и создавались как промежуточное звено управления^[2]. На основе опыта финской кампании были изданы постановление Главного Военного Совета и приказ наркома обороны от 27 декабря 1940 г., согласно которым Управление ПВО Красной Армии было преобразовано в Главное управление ПВО.

В итоге система управления силами противовоздушной обороны страны к началу Великой Отечественной войны стала следующей. ГУ ПВО осуществляло общее руководство противовоздушной обороной территории страны, ведало вопросами общего планирования, учета, вооружения и боевой подготовки. Непосредственное оперативное и боевое применение войск ПВО входило в функции Генштаба, которым осуществлялись все мероприятия, связанные с определением объектов прикрытия, выделением необходимых сил и средств для их защиты. Непосредственное же руководство противовоздушной обороной на местах возлагалось на командующих войсками военных округов.

Технические средства корпуса ПВО теоретически позволяли обнаружить воздушного противника на дальности 170—250 км от прикрываемого объекта, затем вести обстрел идущих самолетов огнем 12—15 батарей в течение нескольких минут до сбрасывания ими бомб, а также создавать несколько сплошных прожекторных полей для ночных действий истребителей и прикрывать аэростатами заграждения площадь в 200—400 кв. км.

Дивизия ПВО, опять же теоретически, могла оборонять крупный город, обеспечивая обнаружение врага на удалении 120—140 км, и вести обстрел целей несколькими батареями в течение нескольких минут до сброса бомб. Аэростаты, имевшиеся в дивизии, должны были прикрыть площадь в 75 кв. км.

Боевой состав отдельной бригады был значительно скромнее и позволял обеспечить противовоздушную оборону только города средней величины.

В соответствии с установленным Генштабом перечнем конкретных объектов, подлежащих прикрытию войсками ПВО, создавалась и их группировка. Согласно ему, основная масса сил и средств располагалась в пресловутой «угрожаемой зоне» вдоль западной границы СССР и в Закавказье на глубину 500—600 км. Именно здесь находилось 90% всей зенитной артиллерии и почти вся истребительная авиация. Оборона важнейших объектов в 1941 г. осуществлялась примерно до рубежа р. Днепр, а на юге – по линии Грозный – Кутаиси, причем большая честь зениток стояла на защите объектов железнодорожного транспорта. Восточнее Днепра кое-какую ПВО имели только такие крупные транспортные узлы, как Ржев, Брянск, Нежин, Полтава и др.

Весьма значительные силы войск противовоздушной обороны территории страны были выделены для обеспечения, как казалось, надежной обороны Москвы, Ленинграда и Баку. Их защищали соответственно 1-й, 2-й и 3-й корпуса ПВО. Здесь находилось 42,4% всех пушек среднего калибра. Киев и Львов прикрывали дивизии ПВО, а Ригу, Вильнюс, Каунас, Минск, Белосток, Дрогобыч, Одессу и Батуми – бригады ПВО. Другие важные города, такие как Мурманск, Выборг, Гродно, Смоленск, Днепропетровск, Тбилиси, Грозный и Новороссийск, защищали зенитно-артиллерийские полки (ЗенАП) ^[3], а ряд отдельных объектов (железнодорожные узлы, мосты, электростанции и склады) – отдельные зенитные артиллерийские дивизионы (ОЗАД).

В начале 1941 г. было принято решение о создании дополнительных частей и подразделений ПВО. В течение года намечалось сформировать 20 зенитных артполков, свыше 30 отдельных артдивизионов и несколько прожекторных частей. Но последующая «внезапно начавшаяся» война внесла коррективы в эти масштабные планы. При этом надо отметить, что и без новых формирований состав войск ПВО был достаточно внушителен: три корпуса, две дивизии, девять отдельных бригад, 28 отдельных ЗенАП, 109 отдельных артдивизионов, шесть полков и 35 отдельных батальонов ВНОС. В их составе в общей сложности насчитывались 182 тыс. чел., 3329 орудий среднего и 330 малого калибров, 650 зенитных пулеметов, полторы тысячи прожекторов, 850 аэростатов заграждения и 45 радиолокационных станций. Из состава ВВС РККА для целей ПВО были выделены 40 истребительных авиаполков, имевших около 1500 боевых самолетов.

Естественно, в предвоенный период были разработаны и оперативные планы для соединений и зон противовоздушной обороны, которые по своему содержанию, как казалось командованию, в полной мере отвечали положениям советского военного искусства применительно к характеру задач войск ПВО. По мнению высшего советского командования, система противовоздушной обороны страны в начале 1941 г. отвечала уровню развития бомбардировочной авиации вероятных противников. Основная масса войск, по меркам мирного времени, казалась достаточно боеспособной, а личный состав квалифицировался как «хорошо обученный ведению боевых действий на основании довоенных уставов», но практически не имевший боевого опыта^[4] .

На самом деле все обстояло далеко не так гладко. В системе ПВО имелись весьма серьезные недостатки, которые потом пришлось на ходу устранять в ходе боевых действий. Это прежде всего относилось к схеме управления. Средства ПВО подчинялись одновременно нескольким начальникам, никакого централизованного управления не было. Так, истребительная авиация, «выделенная для целей ПВО», находилась в подчинении командующего ВВС и лишь «оперативно» подчинялась командованию зоны противовоздушной обороны. Это был явный просчет, объяснимый лишь межведомственными склоками. Совершенно необоснованным было и двойное подчинение других родов войск: зенитной артиллерии, аэростатов заграждения, прожекторов и т.п. Все они находились в подчинении командующих войсками военных округов и лишь по вопросам спецподготовки входили в компетенцию начальника Главного управления ПВО. Ясно, что все это никак не способствовало четкости и оперативности управления.

Хватало и других недостатков. Ряд частей и соединений были недоукомплектованы материальной частью, слабо обеспечены новейшими средствами разведки и управления. Перевооружение новыми образцами техники также провести не успели. Части ПВО оставались крайне слабо подготовленными к действиям в ночных условиях. А главное, укомплектованность частей по штатам мирного времени не соответствовала необходимости отражать внезапные удары противника^[5] . Кроме того, нельзя признать правильным и то, что в СССР до начала войны не уделялось должного внимания разработке и созданию зенитных артиллерийских систем крупного калибра. Плоды всех этих недостатков пришлось пожинать уже в ходе войны.

Глава 3

Оснащение войск ПВО

Зенитки

Еще в 1930 г. германская фирма «Рейнметалл» продала Советскому Союзу техническую документацию на 37-мм зенитную автоматическую пушку 3,7 cm Flak 18. Производство орудия началось на артиллерийском заводе № 8 в Подлипках, под Москвой, под индексом 4-К. Однако дело с самого начала пошло наперекосяк. В следующем году три пушки были предъявлены на государственные испытания, закончившиеся полным провалом. На 1932 г. заводу был установлен план в 25 пушек, фактически же с большим трудом удалось изготовить три, но и их военная приемка не приняла. В итоге система была снята с производства, так и не попав в Красную Армию. Одновременно с этим было полностью провалено и производство 20-мм зенитной пушки, также закупленной в Германии. Серийное «производство» орудия, получившего обозначение 2-К, тоже началось на заводе № 8 в Подлипках, при этом стволы изготовлял Горьковский завод № 92, а передки – Брянский завод № 13. К концу 1932 г. удалось предъявить военпредам 44 зенитки, но те со скрипом приняли только три. В следующем году с большим трудом собрали еще 61 пушку, но качество их было поистине ужасным, и в итоге производство пришлось прекратить. Не удалось наладить выпуск и других советско-германских артиллерийских систем.

В итоге в этот период удалось принять на вооружение лишь 76-мм зенитку образца 1931 г., стрелявшую снарядами массой 6,5 кг на высоту до 9000 м. Наряду с орудиями такого же калибра времен Первой мировой войны эти пушки до 1938 г. составляли основу советской зенитной артиллерии. В 1938 г. была проведена модернизация пушки. Для повышения маневренности и сокращения времени перевода из походного положения в боевое была разработана четырехосная платформа ЗУ-8, на которую наложили ствол старой пушки. Так и получилась 76-мм зенитная пушка образца 1938 г. Конструкция орудия являлась близкой к полуавтоматической. Открывание затвора, вылет гильзы и закрывание затвора происходили автоматически, зенитчики лишь подавали снаряды в патронник и производили выстрел. Это позволяло вести огонь с интенсивностью до 20 выстр./мин. Стрельба по самолетам на высотах до 9250 м велась снарядами 6,6 кг с начальной скоростью 813 м/с.

В боевом положении орудие с платформой опиралось на грунт тарелями домкратов, что обеспечивало высокую устойчивость при ведении огня. В соответствии с предвоенными планами предполагалось поставить в сухопутные войска и соединения ПВО 4204 пушки данного типа, однако эта программа осталась нереализованной из-за нехватки времени и ограниченного количества четырехколесных платформ.

В 1939 г. была принята на вооружение 85-мм зенитная пушка 52-К. Именно это орудие впоследствии стало настоящей «рабочей лошадкой» войск противовоздушной обороны. Будучи установленной на платформу ЗУ-8, оно обладало высокой маневренностью, возможностью быстрого переведения в боевое положение и надежной устойчивостью на грунте во время стрельбы. Как и ее предшественница, пушка 52-К была снабжена механизмами, обеспечивающими автоматическое открывание затвора, выемку стреляных гильз и закрывание затвора, что позволяло добиваться скорострельности в 20 выстр./мин. Орудие было снабжено механизмами горизонтальной и вертикальной наводки, тормозом отката, фрикционным тормозом для предохранения поворотного механизма от повреждений и другими новейшими приспособлениями. К зенитке были разработаны семь видов боеприпасов, но для стрельбы по самолетам в основном применялся унитарный патрон 53-УО-365 весом 9,5 кг с осколочной зенитной гранатой и дистанционным взрывателем Т-5. Разрывной заряд снаряда состоял из 660—740 г тротила. Кроме того, он снаряжался специальной шашкой ТДУ, дававшей при разрыве яркую световую вспышку и густое облако коричневого дыма. Это обеспечивало хорошую видимость разрыва на расстояниях до 10 км, как днем, так и ночью. При ведении огня по воздушным целям разрыв гранаты происходил на высоте, предварительно установленной на взрывателе. Поражение самолета достигалось за счет разлета примерно 500 осколков или, в редких случаях, прямым попаданием. Теоретически 85-мм зенитки могли вести огонь по целям на высотах до 10 км. Однако по мере износа ствола и ухудшения качества боеприпасов этот показатель значительно сокращался.

В 1939 г. на вооружение была также принята автоматическая 37-мм зенитная пушка 61-К, созданная на основе уже упоминавшейся германской 3,7 cm Flak 18. Она состояла из автомата, автоматического зенитного прицела, станка с механизмами вертикальной и горизонтальной наводки, уравновешивающего механизма и повозки. Автоматика выстрела работала за счет энергии отката при коротком ходе ствола, при этом питание снарядами производилось из металлических обойм емкостью по пять выстрелов, которые вручную устанавливались в приемник артиллеристами. Скорострельность пушки была около 60 выстр./мин. Для управления огнем на ней устанавливался прицел АЗП-37-1, который автоматически вырабатывал вертикальные и боковые упреждения и позволял наводить пушку непосредственно на цель. При совмещении перекрестья визира прицела с самолетом ствол оказывался направленным в точку упреждения, в которой самолет должен был встретиться со снарядом. В качестве боеприпасов к 37-мм пушке использовались осколочно-трассирующие снаряды весом 0,7 кг. Орудие могло вести огонь на высоту до 6500 м, но в основном использовалось для стрельбы по низколетящим и пикирующим самолетам. В соответствии с предвоенными планами предполагалосьпоставитьнавооружение9132пушки61-К, однако на 1января 1941 г. промышленность успела произвести лишь 544единицы.

И наконец, уже в 1940 г. была принята на вооружение 25-мм автоматическая зенитная пушка 72-К, имевшая скорострельность 70 выстр./мин. Она предназначалось для стрельбы снарядами весом 0,28 кг на высоту до 2000 м. При этом эту зенитку первой установили на шасси грузового автомобиля. Но к началу войны промышленности удалось изготовить лишь несколько сотен единиц.

В предвоенные годы велись работы по созданию зенитных орудий крупных калибров и даже были выпущены два опытных образца 100-мм пушки, но на вооружение их принять не успели.

Кроме перечисленных, на вооружении ПВО по-прежнему находилось много зениток образца 1914—1915 гг., а также трофейные финские «Бофорсы» и «Эрликоны», захваченные в ходе Зимней войны 1939—1940 гг. Для стрельбы по целям на малых высотах были приняты на вооружение счетверенные пулеметные установки «Максим 4М», обычно ставившиеся на шасси грузовика ГАЗ-АА. Эти пулеметы, созданные еще в 1910 г., имели скорострельность по 250 выстр./мин. Таким образом, счетверенная установка теоретически могла ежеминутно выпускать до 1000 пуль. Впоследствии «Максимы» дополнили и заменили более совершенные 12,7-мм пулеметы ДШК, имевшие значительно большую прицельную дальность и не требовавшие водяного охлаждения ствола.

256мм автоматическая зенитная пушка 726К образца 1940 г.

766мм зенитное орудие образца 1915 г.

Общая обеспеченность войск ПВО зенитно-артиллерийским и пулеметным вооружением к началу войны составляла: по орудиям среднего калибра – 84%, малого калибра – 70%, по пулеметам – 55,7%. Основную массу первых, по-прежнему, составляли 76-мм зенитки образцов 1931 г. и 1938 г. Перевооружение частей 85-мм орудиями началось лишь накануне войны по известному нашему принципу «На охоту ехать – собак кормить». В июне 1941 г. пушки 52-К составляли только 35% всего парка среднекалиберной артиллерии. В связи с резким увеличением количества частей ПВО заказы промышленности на1941 г. на изготовление 37-мм и 85-мм орудий были на ходу увеличены в два раза. Понятно, что этот план явно запоздал и не был реализован к началу немецкого вторжения. А после трагического июня пришлось эвакуировать соответствующие заводы из прифронтовой полосы, в то время как производство 76-мм зениток было непредусмотрительно прекращено еще в 1940 г.

Приборы управления

До войны на вооружение зенитных артполков поступили приборы управления артиллерийским зенитным огнем ПУАЗО-1 образца 1932 г., ПУАЗО-2 образца 1934 г. и позднее ПУАЗО-3 образца 1939 г. Первый был весьма допотопным, т.к. данные о цели на орудие передавались голосом. Во втором применялась уже синхронная электрическая передача выработанных данных для стрельбы, обеспечивавшая их непрерывное поступление от прибора на орудие. Это позволяло значительно увеличить темп ведения огня и его точность, а также давало возможность стрелять по маневрирующим самолетам.

Прибор ПУАЗО-3 позволял решать задачу встречи снаряда с целью и вырабатывать координаты упрежденной точки в пределах по дальности 700—12000 м и по высоте до 9600 м. Принимающие приборы азимута и углов возвышения были установлены на орудии неподвижно на вертлюге, а принимающие взрыватели – на установщике взрывателей. Передача движения на механические стрелки принимающих приборов азимута осуществлялась приводами, работающими от поворотного и подъемного механизмов, а на стрелку принимающего взрывателя – от маховичка установщика взрывателей. Номера орудийного расчета, работая механизмами наводки и маховичком установщика взрывателей, совмещали механические стрелки с электрическими и тем самым осуществляли непосредственную наводку орудия и установку взрывателя на определенную высоту. Понятно, что подобная схема требовала длительной подготовки зенитчиков и определенных навыков и тренировок в обращении с приборами.

Кроме того, накануне войны советская промышленность освоила производство стереоскопических дальномеров типа ДЯ, предназначенных для определения текущих координат воздушных целей (дальность, высота, угловые координаты), по которым в ПУАЗО вырабатывались данные для стрельбы.

Истребители

До 1940 г. советская авиапромышленность практически не занималась выпуском специальных истребителей-перехватчиков. Поэтому на вооружении полков, предназначенных для ПВО, стояли самые разные типы самолетов. Основную массу (66%) составляли И-16 самых разных модификаций, от прошедших несколько капитальных ремонтов типов 4 и 5, выпущенных на Горько веком авиазаводе еще в 1935—1936 гг., идо последней серии – тип 29. Эти истребители, имевшие разные моторы и множество всевозможных вариаций вооружения, могли летать со скоростью не более 400– 430 км/ч на высотах до 9500 м, хотя последнее во многом представлялось проблематичным из-за отсутствия закрытой кабины. Теоретически И-16 мог бороться с бомбардировщиками, но перехват был задачей весьма трудной для его пилота.

Второе место занимали бипланы И-153 «Чайка». Они поступили на вооружение во второй половине 30-х гг. и активно использовались в конфликтах на озере Хасан и Халхин-Голе, в войне с Финляндией. Истребитель развивал скорость до 400 км/час и был вооружен четырьмя пулеметами ШКАС, мягко говоря, не отличавшимися высокой надежностью. При номинальной высоте полета до 10 600 м пилоты «Чаек» фактически не поднимались выше четырех-пяти километров из-за открытой кабины.

Более современные истребители Як-1 и МиГ-1 составляли около 9% парка. Последний специально разрабатывался как высотный перехватчик, способный подниматься на высоту до 12 км. Вскоре его сменила более известная модификация – МиГ-3. Мотор мощностью 1200 л.с. позволял самолету разгоняться до 640 км/ч при крейсерской скорости 500 км/ч. Истребитель был вооружен одним 12,7-мм и двумя 7,62-мм пулеметами и обладал рекордным по тем временам радиусом действия – 600 км от аэродрома. Все эти характеристики сделали МиГ первым настоящим истребителем ПВО. Хотя качество выпускавшихся самолетов оставляло желать лучшего (в частности, было зафиксировано много случаев преждевременного выхода из строя моторов, вооружения, самовозгорания в воздухе), у пилотов, летавших на них, были самые благоприятные возможности для перехвата, как двухмоторных бомбардировщиков, так и самолетов-разведчиков.

Расчет ПУАЗО-3

Расчет стереоскопического дальномера

В некоторых частях еще имелись старые бипланы И-15, составлявшие около 1 % парка. Этот самолет мог развивать максимальную скорость не более 350 км/ч и был не в состоянии догнать ни один немецкий бомбардировщик. Поэтому использовать его можно было лишь в качестве связного самолета.

Уже перед самым началом войны в войска ПВО начали поступать и первые новые истребители ЛаГГ-3. Их производство после долгих проволочек было начато на Горьковском авиазаводе № 21 в январе 1941 г. Из-за сложности перехода с дюралюминиевого И-16 на деревянный ЛаГГ производственные планы первых месяцев не выполнялись, в итоге до начала лета удалось выпустить лишь 130 самолетов. Кроме того, первые истребители имели огромное количество дефектов: крайне ненадежная работа шасси, самопроизвольная раскрутка винта при пикировании, плохое крепление фонаря кабины и т.п.

Большинство новых самолетов в 1941 г. поступили в 6-й истребительный авиакорпус (ИАК) ПВО, прикрывавший Москву. Здесь они составляли почти половину парка. В течение года намечалось сформировать новые авиаполки, причем половину из них вооружить истребителями новых типов. Однако очередные грандиозные планы военного руководства по разным причинам оказались невыполненными, и к июню удалось сформировать лишь19 полков. При этом новую матчасть, полученную частями ПВО, к началу войны летчики только начали изучать. К 1 мая на самолетах МиГ-3 было обучено около 80%, а на новом самолете ЛаГГ-3 – 32% от общего количества летчиков, подлежащих переучиванию.

Базирование частей истребительной авиации, выделенных для ПВО, к началу войны было весьма своеобразным. В районе Москвы находились 11 авиаполков, в районе Ленинграда и Баку – по девять, в районе Киева – четыре. Ригу, Минск, Одессу, Кривой Рог и Тбилиси прикрывали по одному ИАП. В восточных районах СССР находилось всего два истребительных полка ПВО. Был налицо заметный перекос в сторону прикрытия центральных районов, которые никак не могли быть атакованы в первые дни войны. Командование Красной Армии в основном было обеспокоено только надежным прикрытием столицы, а также Ленинграда и Баку. Видимо, считалось, что защищать от налетов приграничные районы должны армейские авиачасти, расположенные в приграничных округах.

Аэростаты

Помимо активных средств борьбы, на вооружении частей ПВО состояли и пассивные средства, имевшие относительную боевую ценность. По мнению энтузиастов этого рода войск, аэростаты заграждения (A3) дополнительно усиливали противовоздушную оборону. В воздухе они создавали тросовое заграждение и препятствовали свободному пролету бомбардировщиков над целью. Последние должны были подниматься выше аэростатов, что, естественно, могло снизить точность попаданий.

Организационно A3 сначала были объединены в отряды, а впоследствии развернуты в полки. Эти части оснащались аэростатами отечественного производства, выпуск которых начался еще в 1929 г. Через два года на вооружение был принят аэростат типа «КВ-КН», модификацией которого стала система «Тандем» – двойной аэростат. Каждый пост имел два одинаковых аэростата, которые, в зависимости от обстановки, поднимали в воздух по одному или тандемом, вытягивая трос с автомобильной лебедки. Одиночный A3 обычно поднимался на высоту 2—2,5 км, а верхний аэростат тандема – на 4-4,5 км. К тросам аэростаты крепились специальными стропами.

Штатный состав боевого поста насчитывал 12 человек, в т.ч. 10 рядовых, моториста и командира (обычно сержанта). Их обязанностью было: подготовить площадку, развернуть оболочки аэростатов, выполненные из прорезиненной ткани, заполнить их водородом из баллонов или газгольдеров, отрыть котлован для лебедки и землянку для себя, а также обеспечить связь, маскировку и текущий ремонт, а главное – постоянно поддерживать A3 в боеготовом состоянии.

Высотные перехватчики МиГ63 из 1206го ИАП ПВО, прикрывавшего Москву

Аэростат заграждения

Высота подъема привязного аэростата зависела от многих факторов, в т.ч. от качества водорода, состояния атмосферы и вероятности обледенения тросов. Сам водород был расходным материалом, поскольку часть его уходила через швы оболочки, а часть – через пробоины. Кроме того, один раз в месяц газ в аэростате приходилось заменять, т.к. он постепенно смешивался с воздухом, из-за чего подъемная сила аэростата постепенно снижалась и образовывалась взрывоопасная смесь. Каждый пост должен был ежедневно определять чистоту водорода опытным путем, т.к. газоанализаторы тогда были большим дефицитом. Когда концентрация воздуха в аэростате достигала 17%, он очень осторожно освобождался от взрывоопасной смеси и заполнялся свежим газом. На каждом посту A3 полагалось иметь в запасе до 500 куб. м водорода. Но поскольку его катастрофически не хватало, командиры постов вынуждены были тянуть до последнего и доводили концентрацию водорода до 75%, подвергая большой опасности жизнь всего боевого расчета. В случае воспламенения аэростат горел тысячеградусным факелом!

Доставка водорода к боевым позициям в газгольдерах тоже была далеко не безопасной. Эти прорезиненные цилиндры емкостью по 125 куб. м, заполненные газом, в сопровождении четырех пеших бойцов «плыли» по позиции. Надо отметить, что удержать газгольдер при сильном ветре, несмотря на балласт, было очень непросто, тем более что расчет обычно состоял из девушек. Бывали и случаи «вынужденных» полетов в духе гайдаровского Бумбараша.

Понятно, что такая «грозная» техника являлась сама по себе крайне уязвимой и опасной для обслуживающего персонала, не говоря уже о том, что сам аэростат можно было проткнуть обычной булавкой. Во время налета он мог быть легко уничтожен пулеметным огнем или же осколками зенитных снарядов.

Глава 4

Система и средства обнаружения самолетов ВНОС

Прежде чем применить многочисленные средства ПВО, нужно было решить задачу обнаружения самолетов противника. Эта задача в основном возлагалась на службу ВНОС. От своевременности, точности, быстроты и четкости ее работы во многом зависел успех боевых действий всей противовоздушной обороны. Служба ВНОС на территории страны организовывалась по трем системам: кольцевой, сплошного поля и комбинированной.

Кольцевая система применялась в пунктах, для обороны которых имелось ограниченное число истребителей или же их вообще не было. Посты ВНОС располагались вокруг пункта, образуя одну или несколько кольцевых полос наблюдения на различном удалении от центра объекта обороны, в зависимости от времени, необходимого на приведение в боевую готовность зениток и других средств.

Сплошное поле постов ВНОС организовывалось в важнейших центрах страны, для обороны которых имелось значительное количество авиации. Система состояла из полосы предупреждения, как и в кольцевой системе, и самого сплошного поля наблюдения, включавшего несколько полос, непосредственно примыкавших друг к другу.

При комбинированной системе часть участков создавалась по принципу сплошного поля наблюдения, а часть – по кольцевому. Этот метод организации ВНОС применялся, когда нужно было обеспечить наблюдение на главных и второстепенных направлениях полетов авиации противника. Все эти системы были разработаны до войны и страдали определенным схематизмом.

Главным элементом службы ВНОС независимо от ее боевого применения являлся наблюдательный пост (НП), который обычно состоял из семи человек: начальника, заместителя и нескольких наблюдателей. Средством связи служил телефон и лишь в редких случаях радиостанция. НП также должен был быть оснащен биноклем, прибором прослушивания (звукоулавливателем), часами, компасом и в некоторых случаях примитивными высотными и курсовыми планшетами. Оснащение поста выглядело достаточно убогим, но другими средствами наша ПВО не располагала.

В процессе боевой работы наблюдатель был обязан:

– обнаружить в необъятном небе самолет;

– опознать его (определить национальную принадлежность);

– установить количество самолетов;

– определить направление полета;

– установить типы самолетов, количество моторов;

– определить их строй;

– измерить высоту полета;

– зафиксировать точное время пролета самолетов;

– донести эти сведения в штаб или на главный пост ВНОС. Надо признать, что эти задачи рядового наблюдателя, которые он должен был решить в ограниченный отрезок времени, выглядели явно невыполнимыми. Днем, при хорошей погоде и отсутствии источников шума, наблюдатель по звуку мотора мог обнаружить самолет на расстоянии до 10 км, а увидеть его на расстоянии до 6– 7 км. Оптические приборы (бинокль и подзорная труба) помогали лишь опознать самолет, но никак не могли служить средством его обнаружения. Понятно, что при ухудшении погоды результаты работы поста резко ухудшались. Не говоря уже о том, что ночью, в туман и при сильной облачности самолеты можно было обнаружить только на слух.

С опознаванием самолетов тоже была большая проблема. Государственная принадлежность надежно определялась по опознавательным знакам, однако четко увидеть их можно было только с расстояния не более полутора километров. Силуэты же самолетов были различимы в бинокль на высотах до четырех километров, и то если руки наблюдателя не дрожали от холода, страха, волнения или по другой причине. Высоту полета самолета наблюдатель определял с помощью высотного планшета, а чаще всего на глазок. Выяснение направления полета и строя самолетов при хорошей видимости являлось делом не очень сложным, но требовало определенного времени и выдержки. Засечка времени пролета вражеского самолета над наблюдательным пунктом была самой простейшей из вышеперечисленных операций. Результаты всех этих наблюдений должны были немедленно передаваться в вышестоящие инстанции.

При самой тщательной выучке и натренированности личного состава НП, во что верится с большим трудом, ему требовалось в лучшем случае (при благоприятных метеоусловиях, сравнительно небольшой высоте полета цели и скорости до 450 км/ч) от одной до полутора минут, чтобы как-то управиться со своими многочисленными обязанностями. Ночью, в туман, в пасмурную погоду, при большой высоте полета, НП мог справиться с задачей в лучшем случае частично, например, указав, что «над пунктом „А“ в сторону объекта „В“ в такое-то время пролетел какой-то самолет» ^[6].

Понятно, что с подобными средствами обнаружения, оповещения и связи было крайне сложно обеспечить эффективную деятельность сил и средств ПВО. В то же время служба на постах ВНОС являлась самой безопасной в войсках противовоздушной обороны. НП обычно располагались далеко от промышленных объектов и других возможных целей бомбардировок, поэтому вероятность попасть под обстрел или бомбежку была минимальной. За свои «сведения» наблюдатели обычно не несли никакой ответственности, т. к. установить, на какой в действительности высоте летели самолеты, и их точное количество командование все равно не могло. В то же время бойцы ВНОС считались полноценными военнослужащими со всеми вытекающими последствиями.

Прожекторы и звукоулавливатели

К средствам обнаружения можно также отнести и зенитные прожекторы, используемые для освещения целей и создания световых полей. В 1928 г. прожекторные батальоны получили на вооружение отечественную технику – станции 0-151 и звукоулавливатели ЗП-2. В 1931 г. советскими конструкторами было создано очередное «чудо техники» – станция-искатель «Прожзвук-1», в которой прожектор был синхронно связан со звукоулавливателем. Через четыре года в прожекторные полки поступили усовершенствованные станции-искатели «Прожзвук-4», включавшие звукоулавливатель ЗП-5 и синхронно связанную с ним через специальный пост управления прожекторную станцию 3-15-4. Искатель монтировался на шасси автомобиля ЗиС-6, а прожекторная станция с отражателем диаметром полтора метра – на автомашине ЗиС-12. Комплект дополняла специальная станция-сопроводитель. Теоретически для уверенного сопровождения цели этой системе было достаточно трех-четырех лучей.

Для связи с истребителями применялось еще одно «оригинальное» средство – «электрострела». Она представляла собой размещенный на земле электрический планшет в виде стрелы, который использовался для указания летчикам направления на пойманный лучами прожекторов самолет. Для организации связи между командными пунктами подразделений прожекторного полка предполагалось использовать гражданские линии связи ввиду отсутствия телефонного кабеля.

Прожектористы не особенно надеялись на свою «современную» технику и не ждали от установок звукоулавливателей особо успешных поисков самолетов противника. Они рассуждали весьма просто: раз дали – надо использовать. В конце концов, это лучше, чем ничего. Эти пресловутые звукоулавливатели изначально имели существенный недостаток, связанный с малой скоростью распространения звука в атмосфере и его подверженностью действию ветра. Между акустическим направлением на самолет, показываемым звукоулавливателем, и истинным направлением (оптическим) образуется угол запаздывания, величина которого тем больше, чем выше скорость самолета, что увеличивает погрешность в определении угловых координат. Это означало, что звукоулавливатель ориентировал зенитное орудие и луч прожектора на то место, через которое бомбардировщик уже пролетел. Естественно, что в таких условиях осветить и поразить огнем цель было очень трудно.

Задача несколько облегчалась при массированном налете. Тогда с помощью звукоулавливателя можно было определить примерный район пролета самолетов, после чего прожектор случайно мог осветить один из самолетов группы, скажем, летящий в ее хвосте^[7]. Влияние ветра сказывалось и на дальности обнаружения цели. Если при безветренной погоде самолеты могли быть обнаружены на расстоянии 20—25 км, то при ветре, особенно порывистом, дальность резко падала, а при его скорости свыше 10 м/с обнаружение вообще становилось невозможным. Кроме того, ветер создавал шумовые помехи в звукоприемнике, что маскировало шум самолета.

Попытка компенсировать эти слабости увеличением числа прожекторов тоже не могла привести к положительным результатам. Точность обнаружения компенсировалась резким уменьшением дальности освещения из-за расщепления светового луча.

В 30-е гг. разрабатывались и экзотические проекты, в частности вариант обнаружения самолетов по их тепловому излучению. Однако в ходе экспериментов быстро выяснилось, что подобная система может работать только ночью на фоне безоблачного неба. Если же в атмосфере наблюдались облака или луна, слежение становилось невозможным из-за тепловых помех от этих объектов. Выявленные недостатки позволили быстро признать данный метод бесперспективным.

Понятно, что с вышеописанными средствами обнаружения, оповещения и связи было крайне сложно обеспечить эффективную противовоздушную оборону. Следовательно, нужна была совершенно новая техника для ПВО: во-первых, для разведки воздушных целей в системе ВНОС, во-вторых, для организации огня зенитной артиллерии и обеспечения действий истребительной авиации.

РУСы

Тем временем еще в 1932 г. инженер Управления ПВО Красной Армии П. К. Ощепков предложил новый подход к решению проблемы обнаружения воздушных целей, основанный на электромагнитной энергии. Конечно, он был не одинок в своих начинаниях. Идея военного инженера получила поддержку у начальника вооружений РККА маршала М. И. Тухачевского, который одобрил предложенную программу научно-исследовательских работ и обеспечил выделение необходимых средств. После проведения множества совещаний, согласований и объяснений с различными маститыми академиками, которые выражали сомнения в новациях безвестного инженера, летом 1934 г. наступил период разработки и испытаний опытных образцов аппаратуры по радиообнаружению самолетов. Работы по новой техники велись широким фронтом в различных научно-исследовательских институтах страны, которые курировались НИИ связи Красной Армии.

Параллельно с этим работы по созданию РЛС^[8] для зенитной артиллерии велись под крылом Главного артиллерийского управления (ГАУ). Поскольку в середине 30-хгг. проблемы возникновения широкомасштабной войны выглядели достаточно отдаленными, то работы по созданию новой техники шли довольно медленно, методом проб и ошибок. Виной тому было также недостаточное теоретическое обоснование. Зачастую желания военных и возможности ученых резко расходились. Не обошлось и без бюрократических проволочек. Так, в конце 1936 г. по распоряжению наркома Ворошилова, мягко говоря, не отличавшегося особыми техническими познаниями, руководство работами по радиообнаружению от управления ПВО РККА было передано Техническому управлению Красной Армии, которому требовалось определенное время на освоение новой тематики. Замедлению темпа работ весьма способствовали и репрессии 1937—1938 гг., косвенным образом задевшие и армейских технических специалистов. Форсирование работ началось лишь в преддверии начала Второй мировой войны, как говорится, жизнь заставила.

После напряженной работы в НИИИС РККА была наконец разработана система радиообнаружения «Ревень», которая после доработки и полевых испытаний только в октябре 1939 г. была принята на вооружение под наивным названием РУС-1 (радиоулавливатель самолетов). Эта очень громоздкая станция, смонтированная на 16 (!) автомашинах, прошла проверку боем во время войны с Финляндией. Первобытный радиотехнический монстр мог обеспечивать дальность обнаружения самолетов на расстоянии до 90 км. Сложность в эксплуатации привела к тому, что весной 1940 г. эта техника была отправлена в Закавказье. До начала войны успели выпустить 45 комплектов РУС-1^[9]. Дальнейшее их производство было прекращено, т.к. на вооружение постов ВНОС в июле 1940 г. начала поступать РЛС дальнего обнаружения РУС-2, обладавшая более высокими тактико-техническими данными. Эта станция под названием «Редут», построенная на импульсном принципе, обеспечивала дальность обнаружения самолетов противника до 120 км. Причем монтировался комплект уже только на трех автомашинах.

РУС-2 была значительным шагом вперед, т.к. позволяла не только выявлять бомбардировщики на большом расстоянии и практически на любой высоте, но и непрерывно определять их дальность, азимут и даже скорость полета. С помощью этой РЛС командование ПВО теоретически могло наблюдать за изменением обстановки в воздухе в радиусе 100 км, определять силы противника и даже в какой-то степени его намерения, т.е. куда и сколько самолетов направляется, какому объекту угрожает наибольшая опасность и т.п. Получая данные о воздушной обстановке от нескольких станций РУС-2, находящихся в оперативно-тактическом взаимодействии, и нанося их на карту-планшет, командование ПВО района или зоны имело возможность непрерывно и более или менее достоверно, не надеясь на «слухачей-глухарей» пунктов ВНОС, следить за действиями противника и наиболее целесообразно планировать и использовать свои силы и средства.

Звукоулавливатель на боевой позиции

РЛС дальнего обнаружения РУС62 «Редут».

Слева – принимающая станция, справа – излучающая станция

Поступление в войска ПВО станций новых РЛС привело к тактико-технической революции в службе воздушного наблюдения и позволило при их грамотном использовании значительно повысить эффективность ПВО страны. Уже в процессе изготовления опытной партии станций РУС-2 выявилась возможность их радикальной модернизации за счет замены двухантенной системы на одноантенную, смонтированную только на двух автомашинах, что значительно облегчило ее дальнейшую эксплуатацию.

В мае 1941 г. были проведены испытания новой РЛС, которые подтвердили ее высокие характеристики. Однако массовое производство этой технической новинки развернуто не было, и до начала войны успели выпустить всего 10 комплектов РУС-2^[10] . Получилось, что новая техника поступила в войска в очень ограниченном количестве, а учитывая большие пространства СССР и огромное число защищаемых ПВО объектов, понятно, почему пришлось первые годы войны в основном рассчитывать на глаза и уши постов ВНОС.

МПВО

Строительство укрытий и бомбоубежищ, подготовка населения к действиям в условиях налетов вражеской авиации, а также ликвидация последствий бомбардировок лежали на плечах формирований местной противовоздушной обороны (МПВО). Их бойцы также отвечали за учет убытков и повреждений, оказание помощи пострадавшим, обезвреживание неразорвавшихся бомб.

Местная ПВО имела свою разветвленную структуру во главе с Главным управлением (ГУ МПВО), подчинявшимся непосредственно Наркомату внутренних дел (НКВД). На каждом предприятии был создан штаб МПВО во главе с одним из руководящих работников и сформированы объектовые и цеховые формирования. С 1940 г. стали регулярно проводиться объектовые, районные, городские и областные учения по местной противовоздушной обороне. Так, 30 октября на артиллерийском заводе № 92 в Горьком прошли очередные учения по МПВО. В 20.00 по местному времени был подан учебный сигнал «Воздушная тревога». В течение часа заводской штаб проверял явку членов команд на свои посты, приведение в боевую готовность сил и средств пожаротушения, а также светомаскировку зданий и цехов. Затем в 21.00 прозвучал сигнал «Отбой ВТ». Результаты учений показали плохое затемнение ряда объектов, хаотичность действий некоторых лиц, отвечавших за него. В связи с этим в ноябре началось проектирование единого плана светомаскировки завода. В течение 24—25 декабря 1940 г. в Горьком проводились городские учения по МПВО. Причем утром первого дня в городе было введено «Угрожаемое положение», а в 19.30 второго дня подан сигнал «ВТ».

В 1941 г. учения на городском и районном уровне еще более участились. 14 марта в Кагановичском районе^[11] с 18.00 до 22.00 объявлялось «Угрожаемое положение». Затем жители района уже в течение пяти суток – с 25 по 30 марта – жили и работали в условиях учебного «УП». При этом четыре раза давался сигнал «Воздушная тревога», в частности 26 марта в 21.00. Подобные мероприятия, по замыслу городского и районных штабов МПВО, должны были приучить людей к жизни в условиях военного времени, а также научить четко различать подаваемые сигналы и порядок действий после них. Как показали последующие годы, подобные учения были отнюдь не излишни.

Ликвидация последствий бомбардировок противника также входила и в функции пожарной охраны, тоже входившей в структуру НКВД. Ге боевыми подразделениями были военизированные пожарные части (ВПЧ), оснащенные пожарными автонасосами ПМЗ-5 и ПМЗ-6, созданными на базе автомобилей ЗиС-5.

Глава 5

Подготовка кадров для войск ПВО

Нижний Новгород – родина советской зенитной артиллерии

Подготовка кадров зенитчиков для Красной Армии началась еще в годы Гражданской войны. Новая власть при создании регулярной армии осознавала необходимость создания «воздушной обороны» от достаточно сильной авиации своих противников. В мае 1918 г. при Главном артиллерийском управлении была организована спецкомиссия, которой поручили выявить имеющееся зенитное вооружение и разработать мероприятия по формированию артбатарей. Отдав должное административной суете тех времен, она постановила создать Управление заведующего формированием зенитных батарей, которое в мае следующего года было переведено в Нижний Новгород. Таким образом, именно этот город (с 1932 г. – г. Горький) фактически стал родиной советской зенитной артиллерии.

Вскоре, по мере увеличения количества формируемых частей, остро встал вопрос о командных кадрах. Для их подготовки было решено сформировать при Управлении школу, но как внештатную единицу. После ряда реорганизаций именно в Нижнем Новгороде в декабре 1919 г. и была создана Школа стрельбы по воздушному флоту. Это было первое в стране учебное заведение артиллеристов-зенитчиков. Учащиеся подбирались, в духе тех времен, исключительно по классовому признаку, а их кандидатуры «демократично» обсуждались на общем собрании. Для обучения использовалось новейшее по тем временам зенитное орудие образца 1914 г. и кустарные приборы для стрельбы и наведения. Учебные стрельбы велись по шарам-пилотам либо по полотняному змею, буксируемому автомобилем. В итоге 20 марта 1920 г. состоялся первый выпуск из 14 курсантов. Впоследствии в течение Гражданской войны школа успела произвести еще четыре выпуска (48 человек).

Севастопольская школа

С каждым новым набором росло число слушателей и улучшалась учебно-материальная база, а сама школа была переведена сначала в Москву, потом – в Ленинград, а в октябре 1924 г. – в Севастополь. Кстати, в числе выпускников этого года были будущие генералы войск ПВО Г. Г. Зашихин, Ф. Я. Крюков и В. В. Чернявский. Поскольку школа в это время занималась в основном подготовкой комсостава частей зенитной артиллерии или переучиванием полевых артиллеристов в зенитчики, то ее переименовали в курсы усовершенствования комсостава (КУКС ЗА).

Для решения новых задач по строительству ПВО страны в середине 20-х гг. требовались разносторонне подготовленные командиры-зенитчики. Курсы же готовили только командиров батарей. Поэтому назревала потребность создания настоящего учебного заведения зенитной артиллерии. В 1927 г. на базе КУКС ЗА в Севастополе была создана школа зенитной артиллерии, получившая задачу готовить командиров взводов. Она уже имела учебную батарею и авиационное звено для практических стрельб, а преподаватели даже начали разрабатывать теорию боевого применения зенитной артиллерии. Спустя два года вышло первое наставление по этой теме, в котором ЗА впервые подразделялась на войсковую и позиционную. Эти разработки способствовали определенному повышению уровня подготовки кадров командиров-зенитчиков при растущем техническом оснащении Красной Армии.

Первый выпуск новой школы уже из 156 человек^[12] состоялся в сентябре 1929 г. В следующем году школу окончил будущий генерал армии С. М. Штеменко. Стали генералами и другие выпускники Севастопольской школы зенитной артиллерии – В. А. Герасимов, Л. Г. Лавринович, М. В. Антоненко^[13], В. А. Рождественский и П. А. Долгополов^[14]. Командирами учебной батареи школы были известные впоследствии военачальники генерал армии В. А. Пеньковский, генерал-полковник Г. Н. Орел, и командиры-зенитчики: генерал-лейтенанты Н. К. Васильков, С. И. Макеев, Н. В. Марков^[15]и генерал-майор М. М. Процветкин.

В 1931 г. школа была расширена до двух дивизионов, а сохранившиеся при ней КУКС преобразованы из зенитно-артиллерийских в курсы ПВО. Помимо собственно артиллерийского отделения, они также включали в себя еще три отделения: пулеметное, прожекторное и ВНОС, для обслуживания которых был сформирован специальный дивизион ПВО^[16]. Осенью 1933 г. КУКС переводятся из Севастополя в Ленинград под названием «Курсы авиазенитной обороны», а с мая 1934 г. развертываются в КУКС ЗА и ЗО, но уже в Москве.

Тем временем Севастопольская школа перешла на трехгодичный срок обучения, и с 1934 г. набор в нее производился только из числа военнослужащих с образованием не менее семи классов, что по тем временам являлось весьма высоким уровнем. В духе времени были переработаны учебные планы и программы, в которых большое место занимали предметы социально-экономического цикла, которые вряд ли способствовали повышению боевого мастерства зенитчиков. Учитывая семилетнее образование слушателей, с ними приходилось изучать и общеобразовательные предметы, чтобы дать курсантам общее среднее образование и обеспечить усвоение ими сложных технических дисциплин, таких как электротехника, без знания которой было невозможно изучить прибор типа ПУАЗО. Для успешного решения тактических задач при обороне объектов, организации взаимодействия с истребительной авиацией, частями воздушного наблюдения, подразделениями аэростатов и прожектористами курсантам приходилось усваивать значительный объем курсов военной топографии, инженерного дела, противохимической защиты и автотракторного дела.

В марте 1937 г. школа ЗА была переименована в Севастопольское училище зенитной артиллерии, которое осенью следующего года значительно расширили. Вместо двух дивизионов сформировали четыре учебных дивизиона общей численностью 1200 человек и четыре батальона боевого обеспечения. При училище также были организованы курсы подготовки комсостава запаса на 300 слушателей. Продолжала совершенствоваться и учебно-материальная база. Наконец-то были созданы хорошо оборудованные лаборатории стрельбы, материальной части, приборов, электротехники, связи, военно-инженерного дела, тактики, прожекторного и автомобильного дела. В 1939—1940 гг. в училище также поступили новые зенитные орудия и прибор ПУАЗО-3. Всего в довоенные годы Севастопольское училище произвело 61 выпуск командиров общей численностью 4586 человек. Однако результатами вышеописанной модернизации смогли воспользоваться в основном уже курсанты военного времени.

Количество училищ в предвоенные годы постепенно увеличивалось. Так, в 1936 г. было создано Оренбургское училище зенитной артиллерии, а в сентябре 1937 г. – Горьковское училище зенитной артиллерии. С целью подготовки кадров для войск противовоздушной обороны при существовавших военных вузах открывались специальные отделения. Так, в 1939 г. в Ленинградском военно-инженерном училище было открыто зенитное отделение, где стали готовить командиров для прожекторных батарей. В Ленинградском училище связи создали батальон ВНОС для подготовки кадров воздушного наблюдения, оповещения и связи, а в корпусах ПВО – курсы младших лейтенантов и младших техников.

Всего накануне войны в Красной Армии имелось восемь училищ, готовивших кадры для зенитной артиллерии, а также сеть средних учебных заведений по подготовке специалистов для других родов войск ПВО. Однако даже такое сравнительно большое количество учебных заведений не могло решить проблему дефицита кадров. Развертывание в 1940—1941 гг. новых зенитных дивизионов и батарей требовало все новых и новых командиров младшего и среднего звена. В связи с этим в мае 1941 г. по приказу Наркомата обороны в приграничные округа для срочной подготовки молодых командиров выехала большая группа преподавателей КУКС ЗА и зенитных училищ. Понятно, что в пожарном порядке за месяц до начала войны удалось сделать немного.

Кроме младшего и среднего комсостава для руководства частями и соединениями противовоздушной обороны были, конечно, необходимы и кадры высшей квалификации, подготовка которых велась при существующих военных академиях. В 1938—1939 гг. кадры для ПВО стали готовить на специальном факультете Артиллерийской академии им. Дзержинского, на отделениях прожекторном и ВНОС Академии связи. Кадры прожектористов готовила также Военно-инженерная академия им. Куйбышева. Был значительно расширен курс тактики ПВО в Военно-воздушной академии и Академии Генштаба. А в 1939 г. в Академии им. Фрунзе был открыт специальный факультет противовоздушной обороны. В 1941 г. на его базе создали Высшую школу ПВО Красной Армии.

В этот период к руководителям Наркомата обороны пришло наконец-то понимание того, что учить войска надо тому, что нужно на войне. Но вот людей, знающих, как это делается, не хватало не только в военных вузах, но и в самой армии. Опыт, полученный ограниченным числом командиров в Испании, на Халхин-Голе и в Финляндии, был весьма скудным. В какой-то степени это можно было компенсировать изучением начавшейся воздушной войны в Западной Европе. Между тем тревожный звонок о положении дел в частях ПВО прозвучал буквально накануне грядущих тяжелых испытаний.

Бойцы команды МПВО на учениях

Глава 6

Предвоенный урок

Зенитчики обстреляли Риббентропа!

Первый скандальный эпизод с участием частей ПВО произошел в августе 1939 г., когда один ретивый комбат в районе Старой Руссы обстрелял немецкий пассажирский самолет FW-200 с немецкой делегацией во главе с рейхсминистром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом, летевшей в Москву для подписания известного Советско-германского договора.

Затем, буквально за месяц с небольшим до начала войны разразился новый скандал. 15 мая 1941 г. немецкий транспортный самолет «Юнкере» Ju-52, безнаказанно нарушивший воздушное пространство СССР, совершил ознакомительный полет по маршруту Белосток – Минск – Смоленск – Москва, после чего благополучно приземлился на московском аэродроме! При этом части ПВО практически не реагировали на пролет этого нарушителя, никто не поднял в воздух истребители и никто не отдал приказ зенитной артиллерии на открытие огня.

Цель полета этого самолета не совсем ясна. Вряд ли здесь имела место авиаразведка, т.к. дальние самолеты-разведчики Люфтваффе уже давно и успешно летали над территорией СССР, демонстрируя бессилие нашей противовоздушной обороны. Впрочем, в то время существовал строгий запрет на атаки воздушных нарушителей границы, которых необходимо было только «принуждать к посадке». Возможно, немецкие пилоты, обнаглев до невозможности, решили провести еще одну проверку советской ПВО? Прежде чем перейти к изложению фактов этого происшествия, запоздало отраженного потом в приказе Наркомата обороны № 0035 от 10 июня 1941 г., стоит обратить внимание на ряд событий, предшествовавших майскому полету пресловутого «Юнкерса».

Оценка состояния ПВО страны была дана еще в апреле 1940 г. в пространном акте приемки дел наркома С. К. Тимошенко от своего предшественника К. Е. Ворошилова. В нем, в частности, говорилось: «ПВО войск и охраняемых пунктов находится в состоянии полной запущенности. Существующее состояние ПВО не отвечает современным требованиям. Подготовка зенитных частей неудовлетворительная, и тренировка их ведется с устарелыми типами самолетов… Слабо развиты прожекторные части, не все объектыобеспечены прожекторами, и вследствие этого имеющаяся в них ЗА способна отражать воздушного противника только днем… Служба ВНОС плохо организована, слабо подготовлена, плохо вооружена и не обеспечивает своевременного обнаружения самолетов противника и оповещения… Нет ясности, кому подчиняется служба ВНОС: командующему ВВС или отделу ПВО».

Вывод, сделанный в указанном акте, был весьма тревожным: «При существующем состоянии руководства и организации ПВО должная защита от воздушного нападения не обеспечивается». И это в то время, когда Вермахт уже захватывал Норвегию и готовился к решающему удару по Франции, когда война в Европе разгоралась все сильнее.

Вывод о неудовлетворительном состоянии ПВО заставил новое военное руководство вплотную заняться системой защиты страны и войск от авиации противника. В соответствии с приказом наркома № 0142 от 11 июля 1940 г. в целях проверки боевой подготовки и боеготовности всех сил и средств проводились контрольно-проверочные учения ПВО Минска, Киева, Ленинграда и Баку. Для участия в них привлекались все силы и средства противовоздушной обороны этих пунктов (ВНОС, ЗА, ИА, МПВО), войсковых соединений и частей гарнизонов, расположенных в пунктах ПВО, а также объекты противовоздушной обороны всех ведомств.

Судя по последующим результатам, эти учения не оправдали надежд руководства и только подтвердили выводы, изложенные в вышеописанном акте. Таким образом, причины неблагоприятного состояния частей ПВО, способствовавшие беспрепятственному пролету Ju-52 почти через всю европейскую часть страны, были вскрыты еще в начале 1940 г. К сожалению, реализация намеченных мер, как обычно, запоздала, да и сомнительно, что она могла быть вообще осуществлена в рамках советской системы. Поэтому противовоздушная оборона страны к июню 1941 г., несмотря на все затраченные усилия, так и осталась слабо организованной. Успех наглого немецкого экипажа стал возможен из-за беспечности и полной несогласованности действий дежурных смен ВВС и ПВО, свойственного России во все времена отсутствия четкой системы ответственности, слабой обученности личного состава, а также несовершенства вооружения и техники. Не обошлось и без промахов руководства.

Роковой «Юнкерс»

Так что же произошло в мае 1941 г.? Во-первых, посты ВНОС из 4-й бригады ПВО обнаружили трехмоторный «Юнкере», лишь когда тот углубился в нашу территорию на 30 км. Поскольку наблюдатели толком не знали силуэтов немецких самолетов, то приняли Ju-52 за рейсовый ДС-3 и никого о его появлении не предупредили. Работники Белостокского аэропорта, имея от кого-то некую телеграмму о вылете «Юнкерса», тоже не поставили в известность командиров 4-й бригады и 9-й смешанной авиадивизии, т.к. связь между ними еще 9 мая (за неделю до инцидента!) была прервана нерадивыми военнослужащими^[17]. В итоге командир Западной зоны ПВО генерал-майор Сазонов и начштаба 4-й бригады майор Автономов не имели информации о полете Ju-52 вплоть до последующего извещения из Москвы.

Вследствие плохой организации службы в штабе 1-го корпуса ПВО, защищавшего Москву, его командир генерал-майор артиллерии Тихонов, а также заместитель начальника ГУ ПВО Красной Армии генерал-майор артиллерии Осипов^[18] аж до 17 мая ничего не знали о несанкционированном перелете границы немецким самолетом, хотя дежурный по штабу корпуса еще 15 мая получил извещение от диспетчера Гражданского воздушного флота о пролете «внерейсового» самолета через Белосток. Еще более странно повело себя командование ВВС, которое тоже не приняло никаких мер к прекращению полета «Юнкерса». Бели даже и не сбивать его, то уж принудить к посадке-то можно было? Начштаба ВВС РККА генерал-майор авиации Волошин и заместитель начальника 1-го отдела штаба генерал-майор авиации Грендаль, зная о том, что немецкий самолет без разрешения пересек границу, не только дали указание службам ПВО обеспечить немцам перелет, но и разрешили им посадку на московском аэродроме. Вероятно, авиационные генералы были настолько запуганы высшим руководством по поводу исключения возможности хоть какого-нибудь обострения отношений с Германией и дезориентированы внешне «дружескими» отношениями с Берлином, что не решились принять к нарушителям решительных мер, что потом и вышло им боком.

Понятно, что все эти вопиющие факты, связанные с весьма странным перелетом, свидетельствовали об из ряда вон плохой подготовке личного состава частей ВНОС, потере бдительности в 4-й бригаде ПВО и отсутствии должной требовательности со стороны высшего комсостава к несению службы в подведомственных частях.

После затянувшегося разбирательства Наркомат обороны, в котором, вероятно, надеялись данное происшествие «спустить на тормозах», 10 июня наконец-то разродился приказом по поводу случившегося. В нем весьма благодушно фиксировались недостатки в частях противовоздушной обороны и указывалось на «недоработки» командиров всех степеней. Намечались и весьма неспешные меры по устранению отмеченных недостатков:

«1) Военному совету Западного ВО тщательно расследовать факт пролета немецкого самолета Ю-52, выявить всех виновных и наложить на них взыскания.

2) Немедленно восстановить телефонную связь Белостокского аэропорта с 9-й САД и штабом 4-й бригады ПВО. Проверить связь других аэропортов со штабами ПВО в срок до 20.6.41.

3) В срок до 1.7.41 проверить состояние ПВО на ДВО.

4) Начальнику ГУ ПВО также до 1.7.41 обследовать состояние ПВО в Западном и Московском ВО.

5) В срок до 1.7.41 обеспечить посты ВНОС силуэтами самолетов и организовать проверку знаний персоналом постов силуэтов и их умение определять по ним принадлежность самолетов».

Что самое удивительное в этом приказе, так это срок его выхода – 25 дней после произошедшего инцидента! Сроки для выполнения намеченных мер были определены тоже очень растянуто, как будто создавшаяся к тому моменту напряженная обстановка на границе и множество разведдонесений о близком начале войны еще оставляли время на спокойную раскачку. Складывается впечатление, что руководство НКО в лице С. К. Тимошенко и начальника Генштаба Г. К. Жукова не очень-то беспокоило положение в войсках ПВО, о котором очень настойчиво напомнили немецкие летчики.

В заключительной части вышеупомянутого приказа провинившихся военноначальников слегка пожурили. Командующему Западной зоны ПВО генерал-майору Сазонову и начальнику штаба 4-й бригады майору Автономову объявили выговор, а начальнику штаба ВВС генерал-майору Володину и его подчиненному Грендалю – замечание. А вот командиру 1-го корпуса ПВО генерал-майору Тихонову и заместителю начальника Главного управления ПВО генерал-майору Осипову было лишь вежливо предложено «обратить внимание на слабую организацию системы ВНОС». И все!

7 июня был арестован начальник ГУ ПВО Герой Советского Союза генерал-полковник Штерн, назначенный на эту должность лишь в марте 1941 г. Вряд ли он мог очистить все эти «авгиевы конюшни» противовоздушной обороны за столь короткий срок. Согласие на арест лично подписал заместитель наркома обороны С. М. Буденный. Как считалось в те времена, да и не только в те, у каждого промаха и прокола должна быть своя фамилия, имя и отчество. Кроме Штерна, был срочно снят «по собственному желанию» и командир 1-го корпуса ПВО генерал-майор Г. Н. Тихонов, сославшийся на резко ухудшившееся здоровье. Интересно, что выговор ему был объявлен 10 июня, а вызов в Москву его «сменщика» – генерал-майора Д. А. Журавлева – последовал уже 15 мая, вдень пролета Ju-52. H. Н. Воронов тоже был вызван в ЦКВКП(б) с предложением занять должность начальника ГУ ПВО еще в конце мая, но фактически вступил в нее 19 июня, т.е. за три дня до разразившейся катастрофы.

Таким вот образом высшим партийным руководством решались важные кадровые вопросы накануне тяжелых испытаний…

Глава 7

Крылья блицкрига

Бомбардировочная авиация

Одной из важнейших составляющих ударной силы блицкрига была бомбардировочная авиация Люфтваффе. История ее создания восходит к первым годам нацизма. По условиям Версальского договора немцам было запрещено иметь бомбардировщики, поэтому их первые авиагруппы появились в Германии только в 1934 г. Они были оснащены двухмоторными самолетами Do-11 и Do-23, а также трехмоторными Ju-52. В следующ*

ем году количество групп было доведено до семи, а 1 апреля 1936 г. были сформированы пять бомбардировочных эскадр (Kampfgeschwader – KG). Затем число подразделений стало быстро расти, одновременно на их вооружение начали поступать современные самолеты. Наконец 1 мая 1939 г. в Люфтваффе прошла крупная реорганизация, в ходе которой практически сложилась ее структура, просуществовавшая до конца Второй мировой войны. Была введена новая удобная нумерация, согласно которой эскадры, вошедшие в 1-й воздушный флот, получили номера с 1 по 25, во 2-й воздушный флот – с 26 по 50, в 3-й воздушный флот – с 51 по 75, а входившие в 4-й воздушный флот – с 76 по 100^[19].

Согласно организационной структуре эскадры делились на группы, обозначавшиеся римскими цифрами (I, II, III и IV). Те, в свою очередь, состояли из эскадрилий, обозначавшихся арабскими цифрами (1,2, 3,4 и т.д.). Эскадрильи же подразделялись на звенья, являвшиеся базовой единицей. В звено по штату входили три самолета, в эскадрилью – 12. Три эскадрильи составляли группу, штатная численность которой, таким образом, составляла 36 бомбардировщиков. Эскадра, как правило, состояла из четырех авиагрупп^[20], причем четвертая была учебной, занимавшейся подготовкой и вводом в строй пополнения, и потому в боевых действиях обычно не участвовала. Кроме того, каждая группа и эскадра имели штабное звено (Stab.), на самолетах которого летал ее командир и офицеры штаба. В результате общая штатная численность эскадры составляла 130 самолетов. На практике же часть машин всегда находились в ремонте либо просто в неисправном состоянии, и число боеготовых (исправных) бомбардировщиков могло сильно отличаться от штатного. Помимо эскадр в бомбардировочной авиации имелись также отдельные авиагруппы (Kampfgruppe – KGr.). Как правило, они предназначались для выполнения каких-либо специальных задач, например, для наведения на цель основной массы бомбардировщиков.

Система командования в Люфтваффе была довольно сложной. Эскадры организационно входили в состав авиадивизий либо корпусов, которые создавались по территориальному признаку и не имели постоянного состава. Они осуществляли оперативное руководство действиями бомбардировщиков в определенном районе боевых действий (например Западное Средиземноморье, Северная Африка, фронт группы армий «Б» и т.п.). При этом командиры эскадр сохраняли полную тактическую самостоятельность. Авиадивизии и корпуса, в свою очередь, подчинялись авиационным командованиям Люфтваффе, также создававшимся по территориальному признаку, например для поддержки наступления на определенном участке фронта.

Высшей ступенью в организационной структуре Люфтваффе был воздушный флот, действовавший на определенном театре военных действий. Так, при вторжении в СССР на Восточном фронте были развернуты три флота: 1-й действовал на фронте группы армий «Север», 2-й – в полосе группы армий «Центр», 4-й – на южном направлении. Командование флотов осуществляло общее стратегическое руководство действиями всех авиационных подразделений в своей зоне. Таким образом, воздушный флот не был, как это выглядит в трудах некомпетентных авторов, неким скопищем самолетов^[21], подобным флоту Империи в «Звездных войнах», а представлял собой, по сути, территориально-административную структуру. Воздушные флоты, в свою очередь, подчинялись Главному командованию Люфтваффе и Генеральному штабу Люфтваффе.

Бомбардировщики

Весной 1937 г. вступили в строй двухмоторные бомбардировщики «Юнкере» Ju-86, а осенью был принят на вооружение «Дорнье» Do-17. Последний разрабатывался как пассажирский самолет и лишь потом был «перепрофилирован» в боевой. По тем временам «Дорнье» имел высокие характеристики: мог летать со скоростью 360 км/час, подниматься на высоту восемь километров и нести одну тонну бомб. Оборонительное вооружение состояло из трех пулеметов. Большим недостатком «летающего карандаша», как его называли сами немцы, был малый радиус действия, всего 600 км. Поэтому он мог наносить удары лишь по ближнему тылу противника.

Зимой 1936/37 г. германская промышленность изготовила для Люфтваффе первый «Хейнкель» Не-111. Эта машина тоже создавалась как пассажирская, но была гораздо лучше приспособлена для своей новой исторической роли. Первые прототипы развивали сравнительно небольшую скорость – до 370 км/час – и могли нести полторы тонны бомбового груза. Однако «Хейнкель» обладал большими возможностями для модернизации. По мере установки новых двигателей и улучшения аэродинамики ТТХ самолета значительно улучшились. В 1939 г. началось производство модификации Не-111H с двигателями Jumo-211. Этот самолет уже мог развивать скорость до 400 км/час, нести до 2,5 т бомб и обладал эффективным^[22] радиусом действия в 1000 км. Это позволяло ему наносить удары по глубокому тылу противника. Бомбардировщик мог подниматься на высоту до восьми километров и имел оборонительное вооружение из трех 7,9-мм пулеметов MG15. На Не-111H-3 устанавливались уже четыре пулемета, а также 20-мм пушка. Это позволяло экипажу как вести огонь по истребителям, атакующим сзади-сверху и сзади-снизу, так и защищаться от атак с бортов. «Хейнкель» был универсальным самолетом и мог использоваться для выполнения различных тактических и стратегических задач, в т.ч. как торпедоносец, миноносец, дальний разведчик и даже транспортник.

Летом 1939 г. был принят на вооружение новый двухмоторный бомбардировщик «Юнкере» Ju-88. В отличие от своих предшественников он создавался специально для войны и по своим тактико-техническим параметрам превосходил как все немецкие самолеты, так и аналогичные машины других стран^[23]. Ju-88A мог летать со скоростью до 433 км/час, нести до полутора тонн бомб и подниматься на высоту до 8200 м. Эффективный радиус его действия составлял до 1000 км. Кроме того, «Юнкере» был способен пикировать под крутыми углами, и все это делало его универсальной боевой машиной, способной уничтожать цели на поле боя, наносить точечные удары по кораблям, железным дорогам, промышленным предприятиям в глубоком тылу противника и другим объектам. Сочетание высокой скорости, отличной маневренности и большой дальности полета сделало Ju-88 еще и отличной машиной для дальней разведки.

Именно «Юнкере» Ju-88 и «Хейнкель» Не-111 стали основными двухмоторными бомбардировщиками Люфтваффе, использовавшимися на протяжении всей Второй мировой войны.

Стандартный экипаж немецкого двухмоторного бомбардировщика обычно состоял из четырех человек: пилота (чаще всего командир экипажа), штурмана, бортрадиста-бортстрелка и бортмеханика-бортстрелка. В Не-111, имевшем более вместительную кабину и больше свободного пространства внутри, экипаж мог насчитывать пять и более человек. Пятым обычно был дополнительный бортстрелок. Во время полета к цели и обратно самолетом управлял пилот, а в задачу штурмана входили ориентация на местности и четкий вывод самолета на объект атаки. Бомбометание осуществлялось разными способами. При атаке с малой высоты и с пикирования кнопку сброса бомб нажимал сам пилот. При бомбометании с большой высоты штурман, расположившись на полу кабины, включал прицел, и все управление машиной временно переходило к нему. Зафиксировав в перекрестие нужный объект, он нажимал кнопку сброса, после чего выключал прицел, и далее самолетом вновь управлял пилот..

Помимо основных типов самолетов, в конце 30-х годов немецкими конструкторами разрабатывались и четырехмоторные бомбардировщики. Одним из них стал «Юнкере» Ju-89, иногда называемый «Урал-бомбер». Оснащенный четырьмя двигателями «Даймлер-Бенц» DB-600A мощностью по 960 л.с, он мог развивать скорость до 390 км/ч и обладал эффективным радиусом действия до 2000 км. Кроме того, фирма «Юнкере» разработала четырехмоторный самолет Ju-90, который также можно было использовать в качестве стратегического бомбардировщика. Но из-за нехватки ресурсов, в первую очередь алюминия, и отсутствия интереса со стороны командования Люфтваффе все эти машины выпускались лишь небольшими партиями и в дальнейшем использовались в качестве транспортных самолетов, в т.ч. для заброски шпионов и диверсантов в глубокий тыл противника.

Бомбы

Основным оружием бомбардировщика, естественно, являлись бомбы. В Люфтваффе они делились на пять основных типов: общего назначения (фугасные), бронебойные, полубронебойные, осколочные и зажигательные. Первые предназначались для разрушения оборонительных укреплений, мостов, промышленных объектов, жилых зданий, уничтожения кораблей, поездов, бронетехники и других целей. «Фугаски» обозначались буквами SC и начинялись различными типами взрывчатых веществ: аматолом, тринитротолуолом (тротилом) и триаленом, к которым иногда добавлялись алюминиевая пудра, нафталин и нитрат аммония. Бомбы этого типа можно условно разделить на три группы: легкие – весом 50 кг, тяжелые – весом 250^[24], 500, 1000 и 1200 кг и большой мощности – весом 1800, 2000 и 2500 кг. На бомбах устанавливались взрыватели ударного и замедленного действия. Первые взрывались сразу при ударе о любую поверхность, вторые имели часовой механизм и срабатывали через заранее установленное время. Следует иметь в виду, что вес бомбы означал не вес взрывчатого вещества, а общую массу боеприпаса. Обычно соотношение ВВ к общей массе боеприпаса составляло 45—60%. Так, бомба SC50 начинялась 21—25 кг взрывчатки, SC500 – 220 кг, a SC1000 – от 530 до 620 кг.

Оружейники 26-й эскадрильи KG27 «Бёльке» с двумя бомбами SC50 и одной бомбой SC250 (фото Archiv KG27 Boelcke)

Оружейник из KG27 вставляет взрыватель в бомбу SC250 (фото Archiv KG27 Boelcke)

Бронебойные бомбы предназначались для уничтожения сильно бронированных целей, например, линейных кораблей. Они обозначались буквами PC. В данном случае боеприпас был изготовлен из высокопрочной стали и должен был проломить броневую палубу судна, используя свою кинетическую энергию. При этом заряд взрывчатого вещества, например, в бомбе РС1000 составлял всего 160 кг. Но и этого было достаточно при взрыве в замкнутом пространстве корабля. Начинка бронебойных бомб в основном состояла из смеси тротила и воска.

Полубронебойные и осколочные бомбы обозначались буквами SD и предназначались в основном для поражения солдат и легкой бронетехники на поле боя, которое достигалось разлетом большого количества осколков. В общей сложности Люфтваффе использовали 11 типов таких боеприпасов весом от 0,5 кг до 1700 кг.

Наибольшую опасность для жителей тыловых городов, конечно же, представляли зажигательные авиабомбы, специально разработанные для создания массовых очагов пожаров на заводах и в жилом секторе. В 1939—1941 гг. немцы в основном использовали три типа «зажигалок»: килограммовые В1, длиной всего 34 см, а также двухкилограммовые B2EZ и B2.2EZ, начиненные термитом и воском. Термит представлял собой смесь порошкообразного аллюминия с окисями металлов, чаще всего железа. Он воспламенялся при помощи запала, установленного в носовой части корпуса бомбы и состоящего из перекиси бария и магния. Горение магния передавалось аллюминию, который горел за счет кислорода окиси металла. При горении термита развивалась температура до 3000°С, при этом тушить его можно только песком и т.п., а не водой, поскольку при такой температуре вода разлагается на водород и кислород, образуя опасный гремучий газ.

Зажигательные бомбы снаряжались в специальные контейнеры. Так, контейнер АВ1000 содержал 620 килограммовых «зажигалок». При сбрасывании на объект бомбы вылетали из контейнера и рассыпались на большой территории. Содержимое вспыхивало уже при трении о воздух, поэтому, падая на крыши зданий или на землю, бомбы уже горели ярким пламенем, создавая очень высокую температуру. Кроме того, бомбардировочная авиация периодически использовала всевозможные самодельные бомбы, в частности бочки из-под бензина, наполненные различными горючими материалами.

Подвеска бомб на самолеты могла осуществляться по-разному. Бомбы весом 50—70 кг обычно помещались во внутренних бомбоотсеках в специальных кассетах. Так, в «Хейнкель» Не-111 можно было погрузить 20 бомб SC50. Бомбоотсек Ju-88A мог вместить 28 бомб SC50. Тяжелые бомбы весом 250 кг, 500 кг и более обычно подвешивались на держателях, установленных под центропланом. В зависимости от массы немцы иногда подвешивали на внешних бомбодержателях до шести фугасных бомб. Во время атаки тех или иных объектов бомбы могли сбрасываться поодиночно, с определенными интервалами, а также залпом.

Помимо бомб, в арсенал Люфтваффе входили авиамины четырех типов. Самая маленькая – LMA – при общем весе в полтонны имела заряд взрывчатки в 300 кг. Мина LMB при общей массе 920 кг начинялась 680 кг взрывчатки. Они обе могли сбрасываться как на парашюте, так и без него, с малой высоты. В распоряжении Люфтваффе также имелась донная мина LMF, которая могла устанавливаться на глубинах до 300 м. Мина ВМ1000 являлась самым универсальным боеприпасом. Будучи начиненной почти 700 кг взрывчатки, она оснащалась как магнитным или акустическим, так и обычным ударным взрывателем. Поэтому ее использовали и как мину для установки на речных и морских фарватерах, а также как бомбу для уничтожения хорошо защищенных оборонительных укреплений, промышленных объектов в тылу и других целей^[25]. Некоторым боеприпасам немецкие летчики давали ласковые имена, например, бомба SC2500 неофициально называлась «Маленький Макс», а мина ВМ1000 – женским именем «Моника».

Разведывательная авиация

Прежде чем наносить бомбовый удар, необходимо получить подробные аэрофотоснимки цели. Эту задачу выполняла разведывательная авиация. В ее структуре не было таких соединений, как эскадра, и самым крупным подразделением являлась авиагруппа (Aufklarungsgruppe – Aufkl.Gr .), состоявшая из штаба и четырех-пяти, а иногда из восьми-девяти эскадрилий. По своим задачам разведывательная авиация делилась на дальнюю (Fernaufklarereinheiten), ближнюю (Naheaufklarereinheiten) и морскую (Kusten-und Marine-Einheiten). Группы дальней разведки обозначались Aufkl.Gr.(F), а ближней – Aufkl.Gr.(H). При этом широкое распространение получили разведывательные авиагруппы смешанного состава, состоящие из эскадрилий ближней и дальней разведки. Так, в составе Aafkl.Gr . 22 к июню 1941 г. были три эскадрильи дальней разведки и одна – ближней разведки, а в составе Aufkl.Gr . 11 – две эскадрильи дальней разведки и три – ближней разведки. Практиковалось также непосредственное подчинение отдельных эскадрилий танковым армиям, в частности, таковой являлась 5.(H)Pz/Aufkl.Gr.ll.

В задачи ближней разведки входила аэрофотосъемка объектов в полосе на удалении до 150 км от передовой. Дальние разведчики, наоборот, совершали полеты над глубокими тыловыми районами, зачастую на максимальном радиусе действия.

Кроме того, в структуре разведывательной авиации Люфтваффе имелись специальные эскадрильи разведки погоды. В их задачу входили регулярные полеты над морскими и сухопутными районами, примыкающими к театрам военных действий, с целью получения данных о метеорологической обстановке. Первые пять эскадрилий (Wekusta 1, Wekusta 3, Wekusta 26, Wekusta 51, Wekusta Ob.d.L. ^[26]) были сформированы еще в 1939 г. В следующем году, в связи с расширением зоны боевых действий, появилось еще три эскадрильи: Wekusta 2./Ob.d.L., Wekusta 5^[27] и Wekusta 76. Первоначально на вооружении эскадрилий разведчиков погоды в основном состояли самолеты Не-111, но в 1941 г. их стали постепенно заменять более скоростные Ju-88. После нападения на СССР некоторые эскадрильи были переброшены на Восточный фронт, в частности Wekusta 1 действовала в составе 1-го воздушного флота и с осени 1941 г. базировалась на аэродроме Псков.

Самолеты-разведчики

Эскадрильи дальней разведки имели на вооружении разные типы самолетов с большим радиусом действия, в т.ч. He-Ill, Do-17, Do-215. В 1941 г. им на смену стали во все возрастающем количестве приходить более современные «Юнкерсы» Ju-88Ah D.

Ju-88D с двигателями Jumo-211 J-1 отличался от одноименного бомбардировщика отсутствием воздушных тормозов для пикирования и дополнительным бензобаком, размещенным в переднем бомбоотсеке. Для увеличения радиуса действия была возможна подвеска сбрасываемых топливных баков на бомбодержателях. Самолет мог развивать скорость до 480—500 км/ч и производить разведку на глубину до 1500 км. Для фотографирования наземных объектов использовались одна высотная фотокамера Rb-50/ЗО, позволявшая работать на высоте до 8500 м, и одна Rb-20/ЗО, которой можно было снимать с высот ниже 2000 м.

В эскадрильях ближней разведки использовались различные типы самолетов: «Фокке-Вульф» FW-189, «Хеншель» Hs-129, Fi-156 «Шторьх», «Мессершмитт» Bf-110 и др. Обладая невысокой скоростью, но отличной маневренностью, эти машины являлись трудной целью для истребителей ПВО.

Цельфиндеры

Для эффективной атаки цели ночью немцы активно использовали подсветку объектов с помощью осветительных бомб. Специальных подразделений для этого не существовало, и освещение цели обычно поручалось какой-нибудь эскадрилье, в задачу которой входило наведение на цель основной массы бомбардировщиков. Такие самолеты-осветители в Люфтваффе назывались «цельфиндерами» (Zielfinder). Тактика их действий была следующей. Прибыв в район атаки за несколько минут до подхода основной группы бомбардировщиков, они с большой высоты сбрасывали специальные контейнеры, из которых вылетали и повисали на парашютах осветительные ракеты. При наблюдении с земли создавался эффект подвешенной в небе «люстры». Это обеспечивало четкое освещение объекта в течение 15 минут. При необходимости сброс повторялся. Попутно с осветительными ракетами для обозначения целей часто сбрасывались и зажигательные бомбы, а при плохой видимости цельфиндеры постоянно отмечали маршрут, периодически сбрасывая ракеты, и буквально вели бомбардировщики к цели.

Силы вторжения

Всего для нападения на СССР командование Люфтваффе сосредоточило в общей сложности 27 бомбардировочных групп и две эскадрильи:

– Stab, П. и III./KG1 «Гинденбург» генерал-майора Карла Ангерштайна, заканчивавшая перевооружение с Не-111 на Ju-88;

– Stab, I., 7 и 8./KG2 «Хольцхаммер» оберста Херберта Рикхоффа на самолетах Do-17;

– KG3 «Блиц» оберста Вольфганга фон Хамир-Глицински на самолетах Ju-88 и Do-17;

– II./KG4 «Генерал Вефер» майора Готтлиба Вольфа на самолетах Не-111^[28];

– KG27 «Бельке» майора Герхарда Ульбрихта на самолетах Не-111;

– Stab, I. и II./KG51 «Эдельвейс» майора Ханса Бруно Шульц-Хейна на самолетах Ju-88;

– KG53 «Легион Кондор» оберста Пауля Вайткуса на самолетах Не-111;

– Stab, I. и II./KG54 «Тотенкопф» оберст-лейтенанта Отто Хёне на самолетах Ju-88;

– KG55 «Грайф» оберст-лейтенанта Бенно Коша на самолетах Не-111;

– KG76 оберста Эрнста Борманна на самолетах Ju-88;

– KG77 оберст-лейтенанта Йохана Райтеля на самолетах Ju-88;

– KGr.806 оберст-лейтенанта Ханса Эмига на самолетах Ju-88.

Все эти соединения к началу войны располагали в общей сложности 673 боеготовыми двухмоторными бомбардировщиками, в т. ч. в составе 1-го воздушного флота – 210,2-го воздушного флота – 192 и 4-го воздушного флота – 271. По типам самолетов имелись: 411 Ju-88,215 Не-111 и 47 Do-17. Это была основная масса бомбардировочной авиации Люфтваффе, что вполне соответствовало германской стратегии блицкрига – сосредоточить максимум сил для нанесения ударов на главном направлении^[29]. Во Франции и на Средиземном море в тот момент оставались всего 12 бомбардировочных групп. Кроме того, для операций против СССР могла привлекаться и KG30 «Адлер», находившаяся на аэродромах в Финляндии и Норвегии.

Высотный самолет6разведчик Ju686P из Aufkl.Gr.Ob.d.L.

Бомбардировщик Не-111 «1G+HH» из 1-й эскадрильи KG27 «Бёльке» перед очередным боевым вылетом на Восточном фронте, июнь – июль 1941 г.

В нападении на СССР принимали участие всего семь эскадрилий дальней разведки:

– 5.(F)/Aufkl.Gr. 122 действовала в составе 1-го воздушного флота,

– 4.(F)/Aufkl.Gr.ll, l.(F)/Aufld.Gr.l22 и 2.(F)/Aufld.Gr.l22 – в составе 2-го воздушного флота,

– 3.(F)/Aufkl.Gr.l21, 4.(F)/Aufkl.Gr.l21 и 4.(F)/Aufld.Gr.l22 – в составе 4-го воздушного флота,

– l.(F)/Aufkl.Gr. 120 – в составе 5-го воздушного флота.

Задачи глубокой стратегической разведки выполняла отдельная группа дальней разведки главного командования Люфтваффе (Aufld.Gr.Ob.d.L.), которой командовал оберет Ровель. Она состояла из четырех эскадрилий, имевших на вооружении самые разные самолеты, в т.ч. «Юнкерсы» Ju-88 и «Дорнье» Do-215. Пилоты группы уже имели богатый опыт разведывательных полетов над территорией Советского Союза, полученный в ходе тайных операций 1940—1941 гг.

Тактические обозначения

Для тактических бортовых обозначений самолетов в Люфтваффе с 1939 г. использовался четырехсимвольный тактический код, позволявший идентифицировать принадлежность каждого самолета. Буквы и цифры, составлявшие его, наносились на боковую часть фюзеляжа слева и справа от креста. Первые два символа (буква и цифра), если читать слева направо, обозначали эскадру или отдельную авиагруппу. Последние же буквы кода позволяли идентифицировать конкретный самолет в эскадре. При этом самолеты командиров групп, эскадрилий и эскадр имели предпоследнюю букву «А», а остальные обозначались в алфавитном порядке. Например, бортовой код «1G+AC» означал, что это самолет командира II./KG27 (2-й группы 27-й бомбардировочной эскадры «Бельке»).

Тактические коды имели даже личные самолеты руководителей нацистской партии. Так, персональный «Фокке-Вульф» FW-200 Адольфа Гитлера имел код «СЕ+1В». Помимо этого, каждая машина имела и заводской номер, например Не– 111 WNr. 1112.

Каждая эскадра, а часто и группы с эскадрильями, имела также свой герб, обычно рисовавшийся на боковой части фюзеляжа возле кабины.

FW-200C-4/U1 W.Nr.0137 «CE+1B» в зимней окраске. В 1942 г. он был оборудован специальным бронированным креслом для фюрера

Глава 8

Поволжье встречает войну

Поволжье не входило в т.н. угрожаемую зону, и в начале лета 1941 г. никто и подумать не мог, что война, даже воздушная, может затронуть этот важнейший для страны регион. К 1941 г. здесь имелись семь крупных и множество средних и мелких городов, большинство из которых являлись важными промышленными, административными и транспортными центрами. Важнейшим из них был Горький (Нижний Новгород). Основанный в 1221 г. владимиро-суздальским князем Юрием Всеволодовичем, он за время своей многовековой истории распростерся на берегах Оки и Волги на десятки километров. Нижняя (заречная) часть, возникшая когда-то из Кунавинской слободы, составляла три четверти территории города. Именно это, возникшее исторически, разделение на заречную и нагорную части определило специфику развития транспортной инфраструктуры, промышленности и жилого фонда Нижнего Новгорода. Важную роль при этом сыграл Сормовский завод, основанный в 1849 г. на правом берегу Волги. Долгое время Сормово оставалось отдельным городом, но постепенно срослось с разраставшимся Канавиным и в 30-е гг. XX в. административно вошло в состав Нижнего Новгорода.

В 1915 г. в город были эвакуированы из Риги заводы «Фельзер» ^[30], «Этна» ^[31] и «Сименс унд Гальске». Первые два были размещены в заречной части, на свободных площадях, примыкавших к деревне Молитовка, третий – на южной окраине нагорной части, на Арзамасском шоссе. Эти предприятия положили начало формированию Ленинского и Ворошиловского^[32] районов.

В годы индустриализации в Горьком ударными темпами были построены три крупных предприятия. Вдоль Сормовского шоссе раскинулись корпуса машиностроительного (артиллерийского) завода № 92. В километре от него, на западной окраине, рядом с Московским шоссе, был построен авиационный завод № 21, предназначавшийся для массового производства истребителей. В 1932 г. было пущено крупнейшее предприятие Поволжья – Горьковский автозавод (ГАЗ), цеха которого вытянулись на четыре километра вдоль левого берега Оки. Длинные заводские корпуса быстро обросли рабочими поселками, застроенными типовыми бараками, «засыпушками» и щитковыми домами. И только центральные площади районов украшали желтые, серые и фиолетовые пяти-шестиэтажки сталинского типа.

В нагорной части Горького из-за холмистого ландшафта крупных предприятий не строили, и посему ее границы раздвигались медленно. Исторический центр города венчал Кремль из красного кирпича, выстроенный итальянскими зодчими в началеXVII в., от которого в разные стороны расходились улицы, застроенные бывшими купеческими и дворянскими особняками, постепенно переходившими в мещанские двухэтажные деревянные домики. Лишь местами из этого ряда памятников архитектуры выделялись несуразные четырех-, пятиэтажные здания поздней застройки, в т.ч. несколько «сталинок», построенных в 20—30-е гг. специально для местного начальства. Нагорную и заречную части Горького соединял Окский мост, построенный в 1932 г. недалеко от места слияния крупнейших русских рек.

К началу войны в городе проживали около 650 тыс. человек. Здесь работали несколько вузов, крупнейшим из которых был индустриальный институт им. Жданова на Верхневолжской набережной – бывший Варшавский политехнический институт, эвакуированный в Нижний Новгород из Варшавы в 1915 г. В городе имелись десять трамвайных маршрутов, из них три соединяли нагорную часть с заречной.

22 июня 1941 г. и в последующие дни горьковчане, как и вся страна, были настроены воинственно. Тысячи людей писали письма с просьбой отправить их на фронт, у райвоенкоматов толпились очереди из добровольцев. Но много было и таких, кто не хотел служить родине. Типичный пример – поступки двух рабочих кулебакского завода им. Кирова. Узнав о мобилизации, коммунист и председатель цехкома Федоров заявил во всеуслышание: «Завтра иду класть голову». На следующий день он пропал, видимо, решив «положить» ее не на фронте, а где-то в другом месте. А рабочий транспортного цеха Романов, дабы не попасть в армию, отрубил на руке два пальца! Впрочем, и граждан, пожелавших служить родине, зачастую ждало разочарование. Прибывавших на призывные пункты заставляли часами голодными сидеть на улице, воинские части формировались наспех, и, как обычно, не все получали оружие и даже одежду. Так, 279-я стрелковая дивизия вообще не получила обуви, и бойцы были отправлены на фронт в своей, а часть вообще разутыми! Погрузка войск велась в спешке, зачастую забывали оружие, минометы и лошадей.

Уже на второй день после начала войны по Наркомату станкостроения был издан приказ № 31-с, в котором, в частности, говорилось: «Мероприятия по маскировке заводов, строительства, оборудования и приспособления подвальных помещений под убежища для укрытия работающих, а также отрывку щелей и укрытий полевого типа произвести немедленно силами и средствами предприятий, используя для этой цели имеющиеся на заводе строительные материалы… Для уменьшения пожарной опасности снести ненужные для предприятий деревянные сараи, навесы, очистить территорию от сгораемых отходов… Привести в боевую готовность противопожарный инвентарь и оборудование, обеспечивающее предприятие водоснабжением для целей пожаротушения… Для тушения зажигательных бомб завести на предприятия и немедленно рассредоточить необходимый запас песка».

Начало войны было столь неожиданным, что директора некоторых заводов издавали и совсем непонятные приказы и распоряжения. Так, директор судостроительного завода № 112 «Красное Сормово» приказал «привести в боевую готовность землечерпалку № 267». 24 июня исполком Кагановичского райсовета принял решение «отрыть щели полевого типа на территории района в количестве 1460 штук из расчета укрытия 15 человек в одну щель». В частном секторе было приказано отрыть 300 щелей, на территории артиллерийского завода № 92 – 350 щелей, авиационного завода № 21 – 450 щелей, нефтеперерабатывающего завода № 2 «Нефтегаз» – 100 щелей. Всю эту титаническую работу с массовым привлечением сил местного населения было приказано завершить уже к 18.00 25 июня! Далее, демонстрируя решительность, райсовет разрешил в качестве стройматериалов использовать «подсобные средства», т.е. сараи, заборы и дрова. ЖКО получил приказ до 25 июня очистить чердачные помещения от мусора и хлама и к каждому укрытию приписать население.

25 июня бюро Горьковского обкома ВКП(б) приняло постановление о противовоздушной обороне города. Согласно ему в Горьком были образованы городской и районные штабы МПВО попутно штабы создавались и на всех предприятиях. Одной из их главных задач на первом этапе стало строительство всевозможных укрытий. Работы велись стахановскими методами, в ход шли все доступные материалы. Впрочем, все крупные города СССР в те дни в основном, по сути, только и занимались тем, что рыли траншеи.

Схема г. Горького по состоянию на июнь 1941 г.:

1 – судостроительный завод «Красное Сормово»,

2 – авиазавод № 21, 3 – артиллерийский завод № 92 им. Сталина,

4 – нефтеперерабатывающий завод № 2 «Нефтегаз»,

5 – речной порт, 6 – нижегородский Кремль,

7 – радиотелефонный завод № 197 им. Ленина,

8 – завод им. Фрунзе, 9 – элеватор, 10 – Казанский вокзал,

11 – станкозавод, 12 – завод «Двигатель революции»,

13 – завод «Красная Этна», 14 – Московский вокзал,

15 – Горьковский автомобильный завод им. Молотова

Характерный пример – радиотелефонный завод № 197^[33] им. Ленина, находившийся на южной окраине, в Ворошиловском районе Горького. По первоначальному плану здесь планировали вырыть 15 щелей общей протяженностью в один километр. В них в случае бомбежки предполагалось укрыть две тысячи человек. На 25 июня были отрыты четыре, протяженностью 240 м. Кроме того, было «взято на укрытия» два пригодных подвала, к которым приписали тысячу работников предприятия. К 14.00 26 июня ударными темпами соорудили еще две щели длиной 120 м. Работы продолжались всю вторую половину дня до позднего вечера, и на 07.00 27 июня в строю находилось уже восемь щелей протяженностью 480 м. К шести часам вечера следующего дня строительные бригады доделали еще семь укрытий. Общая протяженность траншей достигла 920 м.

До намеченного рубежа в километр оставалось каких-то 80 м. Но тут руководству завода достигаемых результатов показалось мало, и план был в спешном порядке увеличен до 18 щелей протяженностью 1200 м. Попутно заводской штаб МПВО приспособил под бомбоубежища две старых штольни в высоком окском откосе. Одна, длиной 300 м, находилась прямо под заводом, а вторая – неподалеку, в саду «Швейцария». В итоге к 08.00 1 июля титаническая работа по оборудованию укрытий была закончена. На предприятии были отрыты 19 щелей общей длиной 1080 м.

Тем временем к концу июня городской штаб МПВО решил, что наступил момент проверить достигнутое. В ночь на 1 июля штабисты сели в биплан У-2 и совершили полет над городом, дабы проверить светомаскировку. При этом районные и объектовые штабы случайно, а возможно и специально, предупреждены не были. Поэтому, когда в полночь в небе затарахтел самолет, отдельные лица приняли его за немецкий, что в некоторых случаях вызвало панику среди комсостава.

На следующий день Совнарком СССР принял постановление о всеобщей обязательной подготовке населения к местной противовоздушной обороне. В полном соответствии с духом времени, оно сразу же стало темой серии совещаний, прошедших в последующие дни на горьковских заводах. Так, партком автозавода им. Молотова, обсудив 4—5 июля доклад заводского штаба МПВО, признал готовность завода к ожидаемым налетам неудовлетворительной. Отмечались несоблюдение по ночам светомаскировки, плохая подготовка рабочих и медленные темпы рытья щелей.

Совинформбюро скупо освещало положение на фронте, а населению приказали сдать все радиоприемники на хранение. Однако это не гарантировало соблюдение «секретности». Так, заведующий радиоузлом г. Дзержинска А. А. Степанов, видимо, переживая неудачи на фронте, систематически пьянствовал, вследствие чего в один из вечеров допустил на дежурство неопытную подсобную работницу радиоузла. Та по ошибке включила в сеть города германскую радиопередачу, транслировавшуюся на русском языке, которая в течение всей ночи вещала о победах Вермахта и безнадежном положении Советского Союза. Многие жители, вдохновившись вражеской пропагандой, стали на следующий день живо обсуждать последние «новости». В итоге в начале июля Дзержинскому отделу НКВД пришлось провести срочную операцию по отлавливанию новоиспеченных «гитлеровцев». За «восхваление гитлеризма и жизни в фашистской Германии» в Дзержинске были арестованы девять человек. Обвинения были следующего содержания:

«Смирнов Василий Иванович. Бывший кулак, враждебно настроен по отношению к существующему советскому строю, работая на заводе „Красный якорь“, занимался дезорганизацией производства, возымел намерение организовать вокруг себя группу лиц и потребовать повышения зарплаты.

Сараев Василий Дмитриевич. Среди населения восхваляет жизнь в фашистской Германии, в похабной форме клеветал на руководителей нашей партии и советского правительства, распространял пораженческие настроения. Арестован.

Поповкин Павел Петрович. Распространял клеветнические настроения по адресу советского информбюро, распространял неверие в советскую печать, восхвалял Гитлеризм.

Курепова Александра Степановна. На территории рынка открыто выступала среди группы населения с восхвалением Германской армии и распространяла пораженческие настроения».

Среди населения Горьковской области распространялись и совершенно бредовые слухи, например, о том, что Гитлер придет в Москву на Ильин день и будет там этот день праздновать.

Вторым по значимости промышленным и административным центром Поволжья был Сталинград (бывший Царицын). Основанный в XVI в. как промежуточный пункт волжского торгового пути, город первоначально выстроился около устья реки Царицы. Здесь же был построен Царицынский кремль, не дошедший до наших дней. Местность здесь была довольно специфической и определила особенности развития города на века. Высокий волжский берег был изрезан многочисленными оврагами и балками, идущими перпендикулярно Волге и фактически разделяющими местность на изолированные кусочки. Помимо них, на берегу, на некотором удалении от реки, вздыбились несколько огромных пологих холмов, возвышающихся над окружающими полями на десятки метров. В последующие века город испытал на себе многие важные исторические события, в том числе крестьянские войны Степана Разина и Емельяна Пугачева.

Территория застройки постепенно расширялась вдоль берега Волги. В годы Первой мировой войны английская фирма «Виккерс» построила на северной окраине Царицына большой артиллерийский завод, предназначенный для выпуска гаубиц. Так было положено начало большой северной промзоне, впоследствии сыгравшей важную историческую роль. Во время Гражданской войны в районе Царицына происходили крупные сражения между Белой и Красной Армиями. Одним из руководителей обороны города тогда был Сталин, в честь которого он потом получил наименование Сталинград, под которым стал известен всему миру. В годы индустриализации на крутом волжском берегу были возведены корпуса еще двух крупных предприятий: Сталинградского тракторного завода (СТЗ) и металлургического завода «Красный Октябрь». Вскоре заводы обросли типовыми рабочими поселками, состоявшими как из частных одноэтажных домов, так и из «засыпушек», «щитков» и бараков. В южном пригороде, в поселке Бекетовка, в 1930 г. была построена крупная электростанция СталГРЭС.

Схема г. Сталинграда по состоянию на июнь 1941 г.:

1 – Сталинградский тракторный завод,

2 – артиллерийский завод «Баррикады», 3 – хлебозавод № 2,

4 – металлургический завод «Красный Октябрь»,

5 – нефтехранилища, 6 – химический комбинат «Лазурь»,

7 – Мамаев курган, 9 – авиашкола и казармы, 10 – аэродром,

11 – ж/д вокзал Сталинград61, 12 – речной порт, 13 – спиртозавод,

14 – почтамт, 15 – пос. Красная Слобода, 16 – патронная фабрика,

17 – тюрьма, 18 – Центральный универмаг, 20 – элеватор,

21 – консервная фабрика

К1940 г. Сталинград фактически состоял из четырех отдельных частей, что было обусловлено историческим развитием и своеобразным ландшафтом. От р. Царица до Мамаева кургана раскинулась центральная часть города, застроенная высокими кирпичными домами, в том числе многоэтажками, видимыми за десятки километров. Далее к северу, по всему высокому берегу Волги, тянулась промышленная зона, где большие корпуса цехов перемежались с погрузочными пристанями, нефтехранилищами и складами. От них в западном направлении уходили бесконечные однообразные кварталы рабочих поселков. К югу от центра, за Царицей, находилась древняя историческая часть Сталинграда, состоящая из домов постройки XVIII—XIX вв. Самым высоким строением здесь был элеватор, словно колосс, возвышающийся над одно-, двухэтажными домишками. Далее к югу на нескольких холмах были разбросаны поселки, входившие в Кировский район города: Бекетовка, Сарепта, Красноармейск. Их венчали корпуса Сталинградской ГРЭС, которые также было видно за десятки километров.

К началу войны в Сталинграде проживали почти 450 тыс. человек, работали 126 промышленных предприятий. В городе имелись 124 школы, четыре вуза, четыре театра и цирк, множество кинотеатров, в т.ч. летний, находившийся около Мамаева кургана. Центром торговли в городе был ставший впоследствии известным на весь мир Центральный универмаг. Промышленная зона соединялась с центральными кварталами несколькими трамвайными маршрутами.

В Сталинграде утро 22 июня 1941 г. тоже было солнечным и безоблачным. Синоптики обещали жаркий летний день и температуру +27°С. Жители спозаранку потянулись на пристани, чтобы традиционно провести день на пляжах на восточном берегу Волги, порыбачить, погулять в рощах ивняка и искупаться. Другие свободные от работы люди отправились в кинотеатры, где начались утренние сеансы фильмов «Сокровища Мценского уезда» и «Песнь о любви». Драматический театр им. Горького показывал в Летнем театре премьеру спектакля «В степях Украины», а в самом здании Драмтеатра, в центре города, начался смотр детской художественной самодеятельности. Сначала выступала юная пианистка Аля Пахмутова, затем на сцену вышел танцевальный ансамбль клуба артиллерийского завода «Баррикады». Но тут возникла неожиданная пауза.

Окский мост в г. Горьком, построенный в 1932 г. Справа от него – старый плашкоутный мост, позднее разобранный

Здание Центрального универмага г. Сталинграда

Никто из зрителей еще не осознавал, что именно сейчас, в эти самые минуты в жизни каждого из них наступил крутой перелом. Вскоре на сцене появился горкомовский работник и, дождавшись тишины в зале, угрюмо сказал: «Товарищи! Война! На нас вероломно напала Германия…» Люди были ошарашены, кто-то даже решил, что это какая-то нелепая шутка. А между тем из громкоговорителей по всему Сталинграду уже звучал подавленный голос Молотова: «Без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…»

Весть о нападении мгновенно разнеслась по улицам и жилым поселкам, и к трем часам дня весь город уже бурлил. Первоначальное подавленное настроение быстро сменилось воинственным. Многие резервисты целыми дворами и подъездами с боевыми песнями и выкриками про Гитлера отправились в военкоматы, не дожидаясь объявления мобилизации. «Нам показалось, что с неба упала бомба. Это было настоящее потрясение», — вспоминала одна молодая студентка о тех часах. Сама она сразу пошла записываться на курсы медсестер, а ее друзья решили отправиться на фронт добровольцами. В Сталинградском политехническом университете, расположенном в Дзержинском районе, студенты, едва узнав о начале войны, повесили на стену большую карту Европы, намереваясь следить по ней за продвижением Красной Армии в глубь Германии. Множество довоенных пропагандистских фильмов, рассказывающих о производстве танков и достижениях советской авиации, убедили молодежь в непобедимости и всемогуществе Советского Союза. Старшее поколение, особенно люди, помнившие Первую мировую и Гражданскую войны, реагировали на произошедшее более скептически. Опыт подсказывал, что грядущие события не сулят ничего хорошего.

Хотя Сталинград находился более чем в тысяче километров от границы и никто всерьез не верил в возможность немецкой бомбежки, все же в соответствии с довоенными мобилизационными планами началось приведение в боевую готовность групп самозащиты на заводах и в жилом секторе. Уже к вечеру в городе были созданы пункты ВНОС, а также принято решение немедленно создать в каждом районе истребительные батальоны для борьбы с диверсантами и шпионами.

10 июля Сталинградский обком ВКП(б) пошел еще дальше и принял постановление о создании «подвижных отрядов по борьбе савиапарашютными десантами противника». Для этих целей было решено сформировать два бронепоезда (!) в составе 20 платформ и четырех бронированных полувагонов, а также три подвижных автомобильных отряда. Впрочем, на то были кое-какие основания. Уже через четыре дня НКГБ информировало обком о задержании на территории области первого немецкого разведчика-парашютиста. Но бронепоезда для вылавливания отдельных шпионов все же вряд ли понадобились бы.

С железнодорожных станций области ежедневно под «Прощание славянки» отправлялись на запад по 10—12 эшелонов с людьми, техникой и лошадьми. Впоследствии только за два первых военных месяца из Сталинградской области будут направлены свыше ПО тыс. военнообязанных^[34]. За то же время в армию передадут 5120 автомобилей, 1250 гусеничных тракторов, более 18 тыс. лошадей.

Однако отнюдь не все в эти дни проявляли патриотизм и рвались на фронт. Появились первые симулянты и членовредители, десятки сталинградцев также бросились на военные заводы с заявлениями о приеме на работу в надежде получить бронь от призыва. В следующие дни толпы людей осаждали магазины, скупая все подряд – от спичек и соли до керосиновых ламп и самоваров. Огромные очереди выстроились у сберкасс, люди торопились снять со счетов все деньги.

Город Саратов, основанный в 1590 г. воеводой князем Григорием Засекиным и стрелецким головой Федором Туровым, один из красивейших поволжских городов. Исторический центр города раскинулся в огромной котловине, образованной высокими возвышенностями, самая высокая из которых – Соколиная гора. В последующие столетия Саратов стал крупным центром хлебной торговли и мукомолья, маслобойной промышленности и рыболовного промысла.

История привела в Саратов представителей многих европейских национальностей: англичан, французов, бельгийцев, но в первую очередь немцев. Последние образовали здесь центр немцев Поволжья. Посредством западных инвестиций в 90-е гг. ХГХв. здесь были построены чугунолитейные, металлообрабатывающие, гвоздильно-проволочные, сталелитейные и судостроительные заводы. С помощью бельгийского трамвайного общества в Саратове впервые в России был пущен трамвай.

Схема г. Саратова по состоянию на июнь 1941 г.:

1 – нефтеперегонный завод им. Кирова, 2 – ГПЗ63,

3 – авиазавод № 292, 4 – Улешовская нефтебаза, 5 – речной порт,

6 – аэропорт, 7 – ж/д вокзал, 8 – причал нефтеперегонного завода,

9 – Увекская нефтебаза, 10 – Волжский ж/д мост

Основная промышленная зона здесь также начала создаваться в 30-е гг. XX в. На южной окраине города вокруг высокого лишенного растительности холма высотой 87 м были построены крупнейший в Поволжье нефтеперегонный (крекинговый) завод, а также завод «Саракомбайн», переоборудованный в 1939 г. в авиационный завод № 292. К западу от холма началось возведение 3-го Государственного подшипникового завода (ГПЗ-3), давшего первую продукцию в феврале 1941 г. В 1935 г. был построен железнодорожный мост через Волгу в районе поселка Увек, основанного еще золотоордынскими ханами. К началу войны в городе проживали почти 400 тыс. человек.

В Саратове весть о начале войны многие тоже встретили с энтузиазмом. Только за пять дней после объявления мобилизации райвоенкоматы приняли 15 тыс. заявлений от добровольцев с просьбой отправить на фронт. В то же время часть населения отнеслась к этим событиям панически и даже враждебно. Лишь за первые дни в городе были выловлены 40 человек, публично высказывавших пораженческие настроения и сомнения в возможности победы над Германией. У всех магазинов выстроились длинные очереди за продуктами, причем многие саратовцы мешками скупали муку и соль. Милиции пришлось начать охоту на «скупщиков продовольствия и спекулянтов». В первые дни были арестованы 74 человека, но это была лишь капля в море. Тем временем по всему городу начались мероприятия по затемнению предприятий и жилых домов, рабочие ускоренными темпами рыли щели и укрытия. Войска НКВД взяли под усиленную охрану нефтеперегонный завод и авиазавод № 292. В последующие дни началось формирование пяти районных и одного городского истребительных батальонов численностью по 100 человек каждый.

В жизни Куйбышева (Самары) в связи с началом войны также быстро начались перемены. Уже через несколько дней после 22 июня на заседаниях районных и городского исполкомов были приняты решения о значительном сокращении расходов на благоустройство, здравоохранение и образование. В городе в спешном порядке началось переоборудование подвальных помещений жилых домов под бомбо– и газоубежища. Площади и скверы покрывались сеткой щелей для защиты от воздушных налетов. Как и повсюду в стране, под предлогом борьбы с вражеской пропагандой населению было «предложено» сдать радиоприемники. Взамен их на перекрестках улиц, в парках и скверах во множестве появились черные раструбы громкоговорителей, гремевших с раннего утра и до полуночи. Куйбышевцы почувствовали, что их жизнь стремительно перестраивается на военный лад.

В Поволжье было много и мелких городов, таких как Ульяновск, бывший тогда райцентром Куйбышевской области. Здесь проживали 110 тыс. человек. В городе имелось лишь одно крупное предприятие – патронный завод им. Володарского. Единственный маршрут общественного транспорта связывал центр города и железнодорожный вокзал. В Ульяновске функционировали только два вуза, причем оба педагогические. Четыре военных училища и авиашкола готовили для Красной Армии младший комсостав. Досуг горожане проводили в драмтеатре, кинотеатрах «Художественный» и «Пионер» и в нескольких домах культуры.

Первая тревога в Москве

В столице СССР уже вечером воскресного дня 22 июня окна большинства зданий были затемнены, уличное освещение и рекламные афиши выключены, и Москва впервые погрузилась во тьму. В считанные дни город неузнаваемо преобразился. Наиболее широкие улицы и площади «застроили» жилыми домами, и, не жалея краски, щедро «озеленили». Даже крыши цехов многих предприятий превратились в жилые кварталы преимущественно смешанной малоэтажной застройки, характерной для того времени.

Около полуночи 23 июня, по московскому времени, на командный пункт Московской зоны ПВО стали поступать сообщения от постов ВНОС о движении с запада в сторону Москвы около 60 самолетов, которые неопытный личный состав принял за немецкие двухмоторные бомбардировщики Не-111 и Ju-88. При подходе целей к рубежу Ржев – Вязьма командующий зоной ПВО генерал-майор М. С. Громадин позвонил по телефону командующему ВВС генерал-лейтенанту П. Ф. Жигареву, чтобы разузнать, нет ли своих самолетов в этом районе. Последний, только что назначенный на свою должность, заверил, что нет. Вскоре эти сведения подтвердило и командование ВВС Западного фронта. Пока велись эти переговоры, посты доложили, что самолеты уже подошли к линии Клин – Можайск.

В 02.40 24 июня все средства ПВО были приведены в боевую готовность. Явно растерявшийся Громадин, позабыв о своих правах и обязанностях, решил посоветоваться лично с товарищем Сталиным. Позвонив ему, он попросил разрешения дать в Москве сигнал «Воздушная тревога». Вождь, которому было явно не до этого в связи с неясным положением на Западном фронте, не раздумывая, дал разрешение, но попросил больше не беспокоить его по подобным пустякам. В итоге в 02.52, по московскому времени, в столице впервые заревели электросирены, а из громкоговорителей раздался голос диктора: «Граждане! Воздушная тревога!» Командующий 1-м корпусом ПВО генерал-майор Д. А. Журавлев получил приказ отразить налет противника.

Дальше командование противовоздушной обороны действовало вразнобой. Начальник ГУ ПВО Н. Н. Воронов, страдая довоенным синдромом боязни провокаций, дал указание зениткам не стрелять, а истребителям попытаться принять меры к принудительной посадке самолетов. Вслед за этим командир 6-го ИАК ПВО полковник И. Д. Климов поднял в воздух шесть своих авиаполков. Как ни странно, подходившие к Москве бомбардировщики были обнаружены пилотами. «Посадить» их, конечно, не удалось, но завязался воздушный бой. Поскольку самолеты уже подходили к ближним подступам к столице, Журавлев по своей инициативе приказал зенитной артиллерии открыть огонь. Тем не менее бомбардировщики продолжали идти на Москву, невзирая на обстрел, а с одного из них даже дали пулеметную очередь по позициям батарей. В этот момент москвичи впервые услышали надрывный грохот зениток и увидели в темном небе ватные комочки от разрывов снарядов. На КП корпуса начали поступать панические донесения о высадке воздушного десанта в районе Монино, к востоку от города. Боевые действия продолжались около часа, после чего все стихло.

Налет вроде бы удалось отразить, только вот летевшие на Москву бомбардировщики оказались… советскими. В результате проведенных «учений» четыре самолета были сбиты, в том числе один ТБ-3, весь экипаж которого, за исключением одного летчика, погиб. Позднее выяснилось, что группа дальних бомбардировщиков, вылетев на задание, не смогла обнаружить цель и возвращалась на один из подмосковных аэродромов. Однако экипажи потеряли ориентировку и пошли курсом прямо на столицу.

Не успела смолкнуть стрельба, как начался «разбор полетов», который был столь же бестолковым, как и сам инцидент. Инициативу в проведении расследования проявил известный разоблачитель «врагов народа» в Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Л. 3. Мехлис. Он вызвал «на ковер» Воронова и Журавлева и прямо задал им вопрос: «Вам безразлично, в кого стрелять, по немцам или по своим?» Дальше пошла неприятная дискуссия, прерванная лично Сталиным, который приказал Мехлису не трогать военных.

Сам же Верховный главнокомандующий, выслушав объяснения Громадина и Жигарева, дал им указание разобраться в произошедшем, а также сказал, что нужно считать этот инцидент «учебной тревогой ПВО». Чтобы успокоить встревоженных москвичей, так затем и было официально объявлено в печати. Во время доклада Громадин так страшно нервничал, опасаясь неприятных для себя оргвыводов, что его пропитанный потом китель можно было выжимать. Ему было очень стыдно, что члены Политбюро, присутствовавшие при докладе, отметили слабое взаимодействие различных родов войск. Сталин, видя плачевное состояние генерала, по-житейски посоветовал ему расслабиться отработанным методом – пойти выпить и закусить, видимо, за упокой душ сбитых летчиков.

Объяснением в Кремле трудный день для Громадина не закончился. По возвращении в свой кабинет он был встречен вездесущим Мехлисом и прокурором СССР В. М. Бочковым. Как водится, комиссар, расстроенный неудачей с наказанием Журавлева, грубо обругал командующего Московской зоной ПВО и обвинил его в том, что тот работает на Гитлера. Но Громадин сумел быстро отбиться от этого кавалерийского наскока не в меру ретивого борца с «вредителями», коротко ответив, что товарищу Сталину уже доложено и что он хочет отдохнуть после бессонной ночи.

Конечно же, по случаю нарушения режима полетов бомбардировщиками ДВА, объявления тревоги в Москве и стрельбы зенитной артиллерии по своим самолетам была назначена правительственная комиссия, на выводах которой и базировались последующие постановления Государственного Комитета Обороны (ГКО) о повышении боеготовности войск противовоздушной обороны. Подобная практика создания комиссий, издания грозных постановлений и приказов НКО после каждого очередного промаха и провала системы ПВО продолжалась в дальнейшем на протяжении почти всей войны, за ними следовали многочисленные реорганизации, кадровые перестановки, наказания провинившихся и т.д.

«Ночь ошибок» принесла и определенную пользу: она вскрыла некоторые недостатки в организации системы ПВО и МПВО.

Оказалось, что после объявления тревоги в ночных условиях бойцы команд и службы МПВО едва ли смогут добраться до своих постов ранее чем через 30—40 минут. Пришлось весь личный состав служб МПВО перевести на казарменное положение. Московский городской совет внес в ГКО предложение о создании при Моссовете и в районах вместо разрозненных команд специальных батальонов МПВО, а на базе управлений Моссовета сформировать полки МПВО, оснащенные механизмами и транспортом.

8 июля 1941 г. генерал-майор Громадин издал специальную инструкцию «О работе постов ВНОС». Она требовала от наблюдателей не только своевременно обнаруживать самолеты противника, но и определять их количество, курс полета и тип, после чего оперативно сообщать эти данные на Главный пост ВНОС и на командные пункты авиационных полков 6-го авиакорпуса ПВО. Затем во второй половине июля были развернуты свыше 700 (!) дополнительных наблюдательных постов. Пришлось срочно ликвидировать упущения довоенных лет. Лишь после начала войны отпечатали силуэты 13 основных типов немецких самолетов, а также 20 типов советских машин. Понятно, что быстро сориентироваться и принять безошибочное решение о воздушной атаке или зенитном обстреле обнаруженных самолетов было непросто. По указанию Наркомата обороны в части ПВО были срочно направлены 150 специалистов ЦАГИ для обучения личного состава безошибочному опознаванию самолетов в воздухе.

Между тем компетентность командиров ПВО и службы ВНОС оставляла желать лучшего. В первые недели войны при зенитной стрельбе снарядами старого образца в воздухе обычно образовывались белые облачка примерно одинакового размера. Незадачливые наблюдатели очень часто принимали их за раскрывшиеся парашюты вражеского десанта. В итоге штабы попросту лихорадило от сообщений о «немецких десантниках», выбрасывавшихся то тут, то там. Бывали и более вопиющие факты.

Однажды в ГУ ПВО поступило совершенно ошеломляющее известие о том, что в направлении г. Владимира прорвалась группа вражеских дирижаблей, которая производит высадку крупного воздушного десанта. В район «высадки» были тотчас отправлены командирские разъезды из офицеров ПВО, а также авиация! Естественно, вскоре выяснилось, что никаких дирижаблей и парашютистов не было и быть не могло. Просто необычного вида кучевые облака были приняты за дирижабли, а дальше от испуга и вовсе разыгралась фантазия… Все эти доклады о мнимых парашютистах настолько доконали товарища Сталина, что он второпях потребовал даже предавать злостных паникеров военно-полевому суду.

Командующий Московской зоной ПВО М. С. Громадин (слева) и командир 1-го корпуса ПВО Д. А. Журавлев

Истребитель ЛаГГ-3 из 6-го ИАК ПВО, лето 1941 г.

Глава 9

«Клара Цеткин»

С первых дней войны самолеты дальней разведки Люфтваффе стали совершать полеты над глубокими тыловыми районами Советского Союза, в т.ч. и над крупными городами, такими как Москва и Ленинград. Так, днем 7 июля экипаж Ju-88D из 4-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L. в составе пилота обер-лейтенанта Корнелиуса Ноэля и штурмана-наблюдателя обер-лейтенанта Йозефа Биспинга в ходе разведывательного полета сделал подробные и качественные снимки Москвы, которые впоследствии были использованы для подготовки первых массированных налетов на советскую столицу^[35]. В 13.00 15 июля Ju-88D «6M+DM» унтер-офицера Рихарда Лёвера из 4-й эскадрильи AufM.Gr . 11 трижды на высоте 6500 м прошел над центром столицы. При этом на перехват были подняты три ЛаГГ-3 из 231-го ИАП, но сбить разведчик им не удалось, хотя собственные потери составили один истребитель. Результатами этих полетов интересовался лично инспектор разведывательной авиации Люфтваффе генерал Рудольф Богач. На основании данных наблюдений пилотов составлялась схема расположения советской зенитной артиллерии, а также изучалась тактика действий истребителей ПВО.

Между тем бомбить тыловые советские города и саму Москву немцы не торопились. В соответствии со стратегией блицкрига приоритет отдавался поддержке наступления сухопутных войск и нанесению ударов по коммуникациям в прифронтовой полосе. И лишь 19 июля Гитлер подписал директиву ОКХ № 33, в которой предусматривалось воздушное наступление на Москву, после которого должны были последовать удары по Ленинграду, Горькому, Рыбинску и другим промышленным центрам. Когда командование Люфтваффе в ответ посетовало на недостаток сил, фюрер распорядился перебросить на Восточный фронт несколько авиагрупп из Бельгии и Франции. Первый удар по советской столице был запланирован на 21 июля.

Накануне налета на Москву германская бомбардировочная авиация получила значительные, по ее меркам, подкрепления. На аэродромы в Восточной Пруссии и Восточной Польше прибыли пять авиагрупп: I./KG28, III./KG26,1. и III./KG4, а также KGr. 100, располагавшие в общей сложности 119 исправными бомбардировщиками Не-111.

В 18.00 по берлинскому времени^[36], т.е. когда в Москве было уже восемь часов вечера, с аэродромов начали один за другим взлетать немецкие бомбардировщики. В общей сложности в воздух поднялись 127 самолетов из девяти эскадр. Это была примерно четверть всех бомбардировщиков, которыми располагали Люфтваффе на Восточном фронте. Собравшись в боевые порядки, группы «Хейнкелей», «Юнкерсов» и «Дорнье» взяли курс на Москву. При этом роль цельфиндеров выполняли Не-111 из KGr. 100 гауптмана Хельмута Кюстера. В районе захваченной немцами Орши был установлен специальный радиомаяк, посылавший узконаправленный сигнал точно в направлении Москвы. Держась в его створе, «Хейнкели» следовали строго определенным курсом и при достижении цели должны были сбросить контейнеры с осветительными ракетами. В тот момент, впервые пролетая над бескрайними русскими просторами, немецкие летчики не подозревали, что им придется провести здесь несколько долгих лет. Среди пилотов многочисленных бомбардировщиков, рассекавших холодный ночной воздух, находились такие известные в будущем личности, как майор Эрнст Кюхл, гауптман Вильгельм Антруп. В одном из «Хейнкелей» в составе KGr.100 летел обер-лейтенант Ханс Бётхер, которому впоследствии было суждено стать лучшим пилотом бомбардировочной авиации в мировой истории.

В 21.00 по московскому времени самолеты прошли линию Рославль – Смоленск, где и были замечены многочисленными постами ВНОС. В результате за оставшиеся полтора часа силы ПВО сумели основательно подготовиться к отражению налета. На тот момент защищавший Москву 1-й корпус ПВО имел 796 орудий среднего калибра, 248 пушек малого калибра, 336 счетверенных пулеметных установок, 618 прожекторов и 124 аэростата заграждения. 6-й ИАК располагал почти 500 истребителями, в т.ч. 127 высотными перехватчиками МиГ-3, а также двумя эскадрильями, укомплектованными летчиками-испытателями. Однако многие самолеты находились в неисправном состоянии, а летчики-ночники составляли не более трети от всего личного состава.

Фрагмент аэрофотоснимка центра Москвы, сделанного немецким самолетом-разведчиком. Пунктиром обведена территория Кремля

Подготовка бомбардировщика Не-111 из KGr.100 «Викинг» к боевому вылету, конец июля 1941 г.

Первыми над городом появились «Хейнкели» из KGr.100, сбросив на него осветительные и зажигательные бомбы и четко обозначив цель для последующих бомбардировщиков. Объекты и сектора столицы были поделены между эскадрами. Так, KG55 «Грайф» бомбила Кремль, здание ЦК ВКП(б) и МОГЭС, KG53 «Легион Кондор» – Белорусский вокзал и фабрику им. Клары Цеткин, KG4 «Генерал Вефер» наносила удар по западным и северным районам столицы. Бомбардировщики шли над городом на высоте 2000-4000 м, не ожидая сильного противодействия. В итоге многие из них попали в самую гущу световых прожекторных полей, после чего долгое время обстреливались зенитками и подвергались атакам истребителей. Неожиданностью было также большое количество висящих повсюду аэростатов. В итоге строй самолетов был частично нарушен, и не все смогли точно поразить свои цели. Тем не менее многие экипажи все же выполнили свою задачу.

В ходе бомбардировки в Москве возникли 1166 пожаров, в т.ч. на оборонных объектах – 36, на объектах военных ведомств – 70, на объектах железнодорожного транспорта – 8, на хозяйственных объектах – 241 и в жилом секторе – 660. Пострадали и такие важные заводы, как авиационный № 1, на чью территорию упали четыре крупных фугасных бомбы и 173 «зажигалки». Одна бомба SC500, сброшенная с Не-111 из II./KG55, попала в Большой Кремлевский дворец, пробила перекрытие в Георгиевском зале, воткнулась в пол и не взорвалась. В 30 м от здания, в Тайницком саду, взорвалась вторая бомба, кроме того, в разных частях Кремля попадали термитные зажигалки типа В1. Фугасная бомба крупного калибра попала в дом № 10 на ул. Моховой, недалеко от Кремля. В результате один подъезд полностью обрушился, в подвале были завалены несколько десятков людей.

Во многих местах города были выведены из строя водопровод, газопровод и линии электросети. Бомба, сброшенная «Хейнкелем» из KG53, разрушила водопровод большого диаметра на площади Белорусского вокзала. Вода мощным потоком устремилась к станции метро, где скрывались несколько тысяч женщин и детей. Люди вынуждены были в панике выбегать на улицу и искать другие укрытия. На самом вокзале и прилегающих железнодорожных путях возникли огромные очаги пожаров, полыхавшие до утра. На всю столицу разносился ужасающий грохот взрывающихся вагонов с боеприпасами и цистерн с горючим.

Аэрофотоснимок западной части Москвы, сделанный немецким самолетом-разведчиком. Справа вверху, напротив ипподрома, видны сильные пожары на подъездных путях к Белорусскому вокзалу

Всего в ходе первого налета на Москву были сброшены 104 т фугасных бомб, в т.ч. несколько SC2500, а также 46 тыс. килограммовых зажигалок. По официальным данным, пострадали 792 человека, из них 130—150 погибли. Противовоздушная оборона столицы оказалась более или менее эффективной. Зенитная артиллерия выпустила 29 тыс. снарядов всех калибров, а ночные истребители совершили 173 самолето-вылета. В итоге были сбиты три немецких бомбардировщика, один из которых не смог дотянуть до линии фронта и совершил вынужденную посадку в районе Витебска.

Во время налета некоторые бомбардировщики выходили из зоны зенитного огня в восточном направлении и только потом поворачивали на обратный курс. В связи с этим кое у кого создалось впечатление, что они идут на Горький, и в последнем в 00.02 по московскому времени был подан сигнал «Воздушная тревога».

Готовясь к следующему удару, немцы быстро изменили тактику. Высота полета была увеличена настолько, чтобы бомбардировщики проходили над поднятыми над столицей аэростатами и на максимальной дальности действия прожекторов, что должно было непременно снизить эффективность последних.

В ночь с 22 на 23 июля Люфтваффе совершили второй массированный налет на Москву, в котором участвовали 115 бомбардировщиков. На город были сброшены 98 т фугасных бомб и 34 тыс. килограммовых зажигалок. На сей раз зенитная артиллерия и ночные истребители сбили пять самолетов, что составило 4,3% от участвовавших в налете. Однако помешать удару они не смогли, все бомбардировщики прошли над целью в боевом порядке и поразили большинство из намеченных объектов. От взрывов и возникших пожаров пострадали 63 предприятия и 96 жилых домов. Сильные разрушения получили фабрика им. Свердлова, Пресненский машиностроительный завод, завод газоаппаратуры и др. Сильные пожары полыхали в столице до самого утра.

В ночь на 24 июня немцы произвели третий и последний массированный налет. 125 самолетов сбросили около 140 т фугасных и зажигательных бомб. На этот раз пострадали такие важные промышленные объекты, как авиационный завод № 1 им. Авиахима, машиностроительный завод № 4, завод № 28 и др. Прямыми попаданиями фугасок были разрушены Театр им. Вахтангова и кинофабрика «Мосфильм». Бомбы попали даже в расположенный на Красной площади ГУМ, а также в Кремлевскую больницу. При этом, несмотря на сильный заградительный огонь и многочисленные вылеты ночных истребителей, все «Хейнкели», «Юнкерсы» и «Дорнье» вернулись на свои аэродромы.

Между тем, несмотря на очевидные успехи, командование Люфтваффе не испытывало особого энтузиазма от налетов на советскую столицу. Армейские части, рвущиеся в глубь страны, буквально заваливали штабы воздушных флотов заявками на уничтожение тех или иных целей. Бомбардировщики требовались повсюду, а в то же время атаки Москвы не приносили никакой ощутимой пользы, кроме пропагандистского эффекта. Поэтому собранная с большим трудом авиационная группировка стала быстро растаскиваться, и в последующие месяцы советскую столицу бомбили максимум 30—40 самолетов, а в большинстве налетов участвовало 10—15 машин и менее.

Учитывая относительно небольшое число участвовавших бомбардировщиков, можно констатировать, что операция «Клара Цеткин» закончилась полным успехом Люфтваффе. В ходе первых трех массированных налетов в Москве были полностью или частично разрушены 85 промышленных предприятий, 147 жилых домов и множество других объектов. При этом, по официальным советским данным, погибли 336 человек, еще 1360 получили ранения и контузии. Общие потери немцев составили 8 машин при 367 самолетовылетах. Это не шло ни в какое сравнение с потерями, понесенными год назад над Англией.

Кроме всего прочего, первые массированные налеты Люфтваффе против крупного тылового города выявили недостатки в организации советской ПВО, которые в дальнейшем оказывали большое влияние на ее работу. Наведение ночных истребителей на цель осуществлялось неэффективно в силу отсутствия надежных радиостанций и малым радиусом их действия. Лишь на одном из каждых пяти самолетов, помимо радиоприемников, имелись также радиопередатчики, обеспечивавшие двустороннюю связь, да и те работали из ряда вон плохо. Ни о каких РЛС, применявшихся в Западной Европе немцами и англичанами для поиска целей, наши «соколы» не могли и мечтать. В сумме это давало только один результат – после взлета пилот ночного истребителя был предоставлен сам себе и мог рассчитывать только на световые прожекторные поля и свое хорошее зрение.

Опыт боев над Москвой также показал, что ночью патрулирование истребительной авиации в зоне зенитного огня является нецелесообразным и даже опасным. Во-первых, шум мотора истребителя дезориентировал наблюдателей, во-вторых, летчик рисковал быть сбитым своими же зенитками. Выявилось и несовершенство средств и способов поиска и сопровождения цели лучами прожекторов, особенно на больших высотах, т.е. на пределе дальности действия приборов. Недостаточной оказалась и глубина сплошных прожекторных полей, что затруднило борьбу с бомбардировщиками, поскольку пока истребитель заходил в хвост освещенному самолету и пытался прицелиться, тот уже исчезал в темноте, и все начиналось сначала. С этого момента зенитная артиллерия стала основным средством отражения ночных налетов, а заградительный огонь – главным способом стрельбы по воздушным целям.

Угол здания Театра им. Вахтангова, разрушенный прямым попаданием немецкой фугасной бомбы

Глава 10

В Поволжье создается ПВО

В связи с «непредвиденным» развитием событий на фронтах и быстрым продвижением немецких войск в глубь страны возникла острая необходимость прикрыть от ударов с воздуха сразу множество всевозможных объектов, в т.ч. сотни предприятий, готовящихся к эвакуации в Поволжье, Сибирь и Среднюю Азию. Поэтому вскоре после начала войны в Наркомат обороны и Генштаб сплошным потоком пошли ходатайства с просьбой защитить те или иные объекты. Наркомат черной металлургии просил о прикрытии с воздуха 28 предприятий отрасли, Наркомат цветной металлургии – девяти, а Наркомат авиапрома – восьми заводов. В то же время Моссовет умолял усилить ПВО центра города, больше всего переживая за судьбу Центрального телеграфа и Главпочтамта, а также за радиостанцию в г. Электросталь.

Опасались возможных бомбежек и военные. Так, начштаба ГУ ВВС просил защитить штаб военно-воздушных сил в Балашихе, а командование Харьковского военного округа беспокоилось о прикрытии целого промышленного района – Донбасса. Поступали такие ходатайства и из Поволжья. Больше всех тут нервничал первый секретарь Ярославского обкома партии Н. С. Патоличев, просивший организовать ПВО химических заводов и железнодорожного моста через Волгу. Все почему-то вспомнили о необходимости противовоздушной обороны лишь в начале войны, когда «жареный петух» в лице Люфтваффе больно клюнул нерадивых руководителей в одно место. Стало очевидно, что план развертывания частей ПВО, обеспечивающих прикрытие промышленного потенциала страны и коммуникаций, не выдерживает никакой критики.

В то время как немцы вовсю бомбили Москву, в Поволжье противовоздушная оборона по-прежнему находилась в зачаточном состоянии. Здесь никто и не мечтал о световых прожекторных полях, – наскрести бы хоть три десятка пушек для защиты множества самых разных объектов. Горьковский бригадный район ПВО, которому надлежало охранять от налетов огромную территорию от Владимира на западе до Козьмодемьянска на востоке и от Кинешмы и Иваново на севере до Арзамаса на юге, фактически состоял из одного 90-го запасного ЗенАПа, находившегося в стадии формирования и имевшего на вооружении полтора десятка орудий времен Первой мировой войны. И лишь 3 августа начал создаваться 196-й ЗенАП, который возглавил майор Г. А. Долгополов. Затем на оборону химической столицы страны – г. Дзержинска – поставили 742-й ЗенАП, правда, частью сил полку пришлось поделиться с находящейся в 25 км севернее Балахной. По одному отдельному артдивизиону расположили в Коврове и Иванове. Все эти части находились в стадии формирования и почти не имели вооружения и боеприпасов.

С авиацией дело обстояло еще хуже. Огромные потери начала войны привели к тому, что каждый самолет оказался буквально на вес золота. Даже в ПВО Москвы в те критические месяцы приходилось использовать все, что могло летать, в т.ч. устаревшие бипланы И-153 «Чайка» и истребители И-16. Но Горькому повезло. Во-первых, в районе станции Сейма базировался 2-й запасной авиаполк, занимавшийся передачей самолетов в строевые части. Вскоре после начала войны там сформировали дежурное звено, готовое в случае необходимости выполнять боевые вылеты. Сейма лежала как раз на пути с запада в Горький, и это давало какую-то надежду, что если немцы полетят, их кто-нибудь встретит. Во-вторых, в городе находился авиационный завод, производивший истребители ЛаГГ-3.

Уже в конце июля Горьковский обком ВКП(б) выступил с инициативой создать собственную эскадрилью. Идею поддержали такие влиятельные товарищи, как начальник ГУ ВВС генерал-майор Петров и заместитель председателя СНК СССР Вознесенский. И вот 2 августа летно-испытательная станция авиазавода № 21 получила приказ: «Для защиты завода и г. Горького от воздушных нападений врага выделить отряд из 9 самолетов ЛаГГ для несения круглосуточного дежурства на аэродроме завода № 21». Командование импровизированным подразделением было возложено на военпреда ГУ ВВС РККА майора Алифанова. Для несения дежурств выделили 27 пилотов из перегоночной эскадрильи и девять летчиков-испытателей завода.

Поскольку немецкие самолеты в небе области пока не появлялись, первыми задачами отряда были обучение ночным полетам (инструктаж проводили летчики 2-го ЗИАП) и овладение навыками полетов на высоте 8000—9000 м. Предполагалось, что полностью готовой к воздушным боям группа Алифанова будет к 5 сентября.

Вскоре была определена и структура отряда – три звена по три самолета в каждом. Дежурная смена длилась в течение суток, начинаясь и заканчиваясь в 20.00. Затем установили проводную связь отряда, местом базирования которого стал аэродром авиазавода, с КП бригадного района ПВО и дежурным авиаотрядом в Сейме. Взлет летчики должны были производить сразу после получения сигнала «ВТ».

Между тем гудки воздушной тревоги время от времени звучали в Горьком, хотя никаких немецких самолетов над Поволжьем не появлялось. Сигнал по какой-то причине подавался в 11.30 1 августа, затем в 04.00 4 августа, потом в 02.20 15 августа. Всего с 25 июля по 9 сентября электросирены выли в городе семь раз. Поначалу жители воспринимали их всерьез и прятались по укрытиям, а бойцы МПВО занимали свои места по штатному расписанию. Потом, как обычно бывает, бдительность стала притупляться, и, заслышав знакомый сигнал, горьковчане стали оставаться дома.

Будни МПВО

К защите собственных городов и поселков приходилось привлекать и все большие силы местного населения. Еще 2 июля 1941 г. правительство приняло постановление «О всеобщей обязательной подготовке населения к МПВО». Отныне все граждане страны должны были научиться тушить зажигательные бомбы, устранять последствия налетов авиации и оказывать первую помощь пострадавшим. Наряду с этим разумным решением были приняты и неотложные меры по реорганизации всей системы местной противовоздушной обороны. По решению Госкомитета обороны от 5 июля вместо участковых команд создавались отдельные батальоны МПВО, а вся служба в целом преобразовывалась в полки, т.е. вся система стала практически военизированной. Все мероприятия проводились под лозунгом «Время не терпит! Враг не будет ждать, пока мы овладеем новой техникой. Воин, учись настойчиво. Терпеливо, используй каждую минуту!».

Но не все граждане и чиновники прониклись этими воззваниями. Так, опасаясь возможных налетов на Горький, в середине августа местное областное управление НКВД провело массовую проверку состояния МПВО. При этом выяснилось, что, как в Горьком, так и в соседнем Дзержинске, отрытие щелей и подготовка укрытий не закончены, сами планы укрытий оказались нереальными, как по части их пригодности, так и по вместимости. Например, в подвале Речного техникума Свердловского района и в подвале дома № 2 на ул. Перекопской Ленинского района было намечено укрыть по 1400 человек, фактическая же вместимость оказалась не более 400 человек в каждом. Были составлены совершенно идиотские и нелепые «планы эвакуации». Так, часть населения городской штаб МПВО планировал во время бомбежки «укрыть» путем вывода в парки, леса, овраги. Вообще забыли о школьниках, больных и др. категориях людей, находящихся вне дома. В итоге на 14 августа в Горьком не были обеспечены укрытиями: в Свердловском районе^[37] – 38 тыс. человек, в Сталинском – 42 тыс., в Куйбышевском – 40 тыс. и т.д. Обеспечение жилых поселков средствами пожаротушения было до сих пор не закончено, формирование групп самозащиты затягивалось. По результатам проверки 19 августа начальник управления НКВД по Горьковской области капитан Рясной издал приказ о привлечении к уголовной ответственности «за необеспечение города укрытиями» директора радиотелефонного завода № 197 им. Ленина Леонтьева, председателя артели Брехова и начальника службы укрытия Тихомирова.

Между тем командование буквально заваливало местное начальство во всех городах всевозможными новыми инструкциями и рекомендациями по организации МПВО, а также запугивало применением немцами новых видов авиабомб. Так, 5 сентября в межотраслевой переписке по МПВО, разосланной по всем инстанциям, сообщалось: «Наблюдаются случаи, когда не сработавшие зажигательные бомбы, сброшенные противником на объекты, сохраняются небрежно или оставляются без охраны. ЗАБ увозятся неизвестно кем и расходуются на производство опытов и демонстраций. Между тем известно, что немцы в целях деморализации пожарных бойцов применяют в незначительном проценте ЗАБ гранатку, дающую взрыв в конце горения и образующую осколки, способные нанести сильное ранение. В двух случаях при демонстрации горения ЗАБ с такой гранаткой^[38], о наличии которой руководители и участники опыта не знали, было ранено несколько человек и один убит».

29 сентября в Горьком была проведена очередная проверка готовности к отражению возможных налетов, в ходе которой инспектор МПВО УНКВД Горьковской области капитан Мельников обследовал авиационный завод № 21, расположенный в Кагановичском районе. Снова были обнаружены многочисленные недостатки. Многие ранее отрытые щели находились в антисанитарном состоянии, а некоторые и вовсе обвалились. При этом никакого ремонта не проводилось. Укрытия были построены очень скучено. Маскировка завода проходила медленно, без необходимого контроля со стороны руководства. Предусмотренный по плану ложный аэродром до сих пор не построили, цеха были захламлены ящиками, отходами, помоями, различными изделиями, повсеместно отсутствовали бачки с водой и песком, пожарный инвентарь. Управление пожарной охраны мер к обеспечению противопожарной безопасности завода № 21 и его филиалов не принимало^[39]. Еще одним недостатком было затемнение цехов не методом зашторивания светонепроницаемой бумагой, а щитками из фанеры и досок, т.е. пожароопасными элементами. Единственное, что было реально выполнено, так это закольцовка водопроводной магистрали по основной территории.

Глава 11 Холодная осень 41-го

Сентябрь

В течение летних месяцев германские бомбардировщики в основном выполняли задачи поддержки сухопутных войск. При этом экипажам «Хейнкелей», «Юнкерсов» и «Дорнье» приходилось действовать на небольшой высоте, неся при этом значительные, по немецким меркам, потери. Вследствие высокой интенсивности вылетов постоянно росло и число неисправных самолетов. В итоге на 6 сентября в составе 2-го воздушного флота, действовавшего в полосе группы армий «Центр», насчитывался всего 141 боеспособный бомбардировщик и 11 дальних разведчиков, а в 4-м воздушном флоте (группа армий «Юг») – 96 бомбардировщиков и 21 дальний разведчик. Тем не менее командование Люфтваффе пыталось объять необъятное и продолжало распылять свои силы, бросая их на атаки самых разных целей по всему огромному фронту.

8 сентября прибавилась еще одна цель. В 16.50 по берлинскому времени 23 Do-17 из KG2 «Хольцхаммер» совершили первый налет на Ленинград, разбомбив знаменитые Бадаевские продовольственные склады. В эту же ночь после двадцатидневной паузы возобновились налеты на Москву. По данным службы МПВО, на город были сброшены 40 фугасных и около 700 зажигательных бомб, в результате чего были частично разрушены завод ГПЗ-1, завод № 161 и другие объекты.

Продолжала активно действовать и дальняя авиаразведка, все дальше углубляясь на территорию Советского Союза. В сентябре экипажи Ju-88D и Do-215, возвращавшиеся с заданий, в основном докладывали об интенсивном движении эвакотранспорта русских на восток, переброске войск с центрального участка на юг и об усилении снабженческих перевозок с востока к линии фронта.

Ни шагу назад с завода!

Недостатки существующей системы обнаружения немецких самолетов приводили к тому, что при появлении какого-нибудь одиночного «Юнкерса» в небе, скажем, Воронежской области воздушная тревога объявлялась повсюду в округе в радиусе 300 км. В итоге жители разбегались по укрытиям, где проводили продолжительное время. Рабочие военных заводов, заслышав вой электросирен, тоже бросали работу и прятались в убежищах. И так случалось чуть ли не каждый день. Когда же происходили настоящие бомбежки, люди и вовсе отказывались уходить из щелей и подвалов даже после сигнала «Отбой ВТ». Многие от страха не могли сойти с места и теряли дар речи, а кто-то пользовался тревогой, чтобы устроить внеочередной перекур. Естественно, что возобновление работы всякий раз было сопряжено с трудностями.

Государство не стало долго мириться с подобным «паникерством». Еще 18 августа заместитель наркома боеприпасов Гамов разослал по подконтрольным ведомству заводам приказ, в котором говорилось:

«Практика работы заводов и учреждений наркомата, категорированных по местной ПВО за время с 22 июня с. г. показала, что отдельные объекты, в пунктах расположения которых были поданы сигналы „ВТ“, без особой надобности полностью прекращают свою деятельность, неся большую потерю рабочего времени из-за простоя.

Приказываю утвердить следующий порядок работы предприятий и учреждений НКБ по сигналу «Воздушная тревога»:

1) Здание НКБ и другие непроизводственные учреждения и организации наркомата боеприпасов работу прекращают с момента подачи сигнала «ВТ». На рабочих местах остаются только лица, необходимые в качестве дежурных, охрана, пожарные посты и прочие лица, согласно оперативному плану объекта. Остальных рабочих и служащих выводят для укрытия в убежищах, щелях и т.п.

2) Заводы механической обработки, заводы по производству порохов, взрывчатых веществ, работающих по снаряжению различных огнеприпасов, работу по общегородскому сигналу «ВТ» не прекращают. Прекращают работу после подачи сигнала «ВТ» в каждом конкретном случае, по распоряжению директора завода или его заместителя в зависимости от непосредственной опасности налета на объект. В случае внезапного налета на объекты, расположенные вне территории городов и пунктов ПВО, эти заводы работу прекращают с одновременной подачей сигнала «ВТ» по решению директора завода…»

Подобные распоряжения получили и предприятия других ведомств. В частности, в приказе заместителя наркома авиационной промышленности Кузнецова значилось: «Практика воздушных налетов авиации противника показала, что тыловые объекты подвергаются нападению преимущественно в ночное время. Попадания авиабомб в район объектов носят случайный характер. В этих условияхопределить момент угрозы непосредственного нападения с воздуха не представляется возможным».

Подытожил череду инструкций и распоряжений приказ Главного управления МПВО НКВД СССР за № 29/5493 от 5 октября 1941 г., который гласил: «Строить внутри цехов индивидуальные убежища и отсеки. По сигналу „ВТ“ работу не прекращать, за исключением лиц, состоящих в противопожарной охране и соединениях МПВО. Работающим оставаться на своих местах до момента непосредственной атаки (бомбометание) авиации противника на объект. Работа предприятия прекращается, за исключением агрегатов, работа которых по технологическим условиям не может быть приостановлена». Работу надо было возобновлять, не дожидаясь подачи сигнала «Отбой ВТ».

Кроме вышеперечисленных распоряжений начальник ГУ МПВО НКВД генерал-лейтенант Осокин распространил «временную инструкцию» о порядке работы предприятий по сигналу «ВТ» и непосредственной угрозе нападения. В ней давался ряд «ценных указаний», например такое: «В целях защиты от действия осколкови взрывной волны ФАБ установить устройства, приспособления для защиты сооружений и ценного оборудования путем возведения отсечных стенок, обвалки мешками (кули, ящики) с землей и песком… После сигнала „ВТ“ готовая продукция рассредоточивается и принимаются меры к ее немедленному вывозу с территории предприятия».

Отныне эвакуация из цехов во время налета была запрещена. Учитывая же недостатки в системе обнаружения немецких самолетов и многочисленные факты опоздания с подачей тревоги, понятно, что шансов у рабочих остаться в живых в случае бомбежки осталось гораздо меньше.

Немецкие самолеты над Уралом

В октябре 1941 г., несмотря на отчаянные усилия Советского командования, фронт продолжал откатываться на восток. На юге Вермахт рвался к Донбассу и Ростову-на-Дону. Севернее группа армий «Центр», прорвав во многих местах фронт, устремилась к Москве. Уже к 10 октября немецкие танки вышли на линию Гжатск – Медынь – Калуга и находились в 130 км от столицы. Через два дня Ставка ВГК приказала всем зенитным батареям 1-го корпуса ПВО, кроме основной задачи – отражения воздушного противника, быть готовыми к открытию огня по танкам и пехоте.

13 октября немцы подошли к Калинину (Твери). Этот день жители города запомнили навсегда. Чтобы посеять панику, германские войска подвергли город артобстрелу из дальнобойных орудий. Одновременно с этим по жилым кварталам и предприятиям нанесли удар бомбардировщики. Бомбы и снаряды рвались по всему Станционному шоссе, по которому шла спешная эвакуация людей и заводского оборудования. Сильнейший пожар возник на Калининском хлебозаводе. Большинство корпусов были деревянными, и огонь быстро охватил практически все объекты. Пламя никто не тушил, посему к концу дня от предприятия остались лишь полуразрушенные, обгоревшие стены да чернеющие остовы станков и машин. На следующий день немецкие танки ворвались в город с юго-запада. Одновременно толпы беженцев, нескончаемые колонны конных подвод и грузовиков двигались на северо-восток в сторону Ярославской области.

В то же время все новые города попадали в радиус действия бомбардировщиков Люфтваффе. Правда, из-за нехватки сил операции проводились по принципу точечных ударов мелкими группами самолетов. Так, в ночь на 6 октября три Не-111 из 5-й эскадрильи KG55 «Грайф» разбомбили Краматорский машзавод.

7 октября начальник пункта ПВО «г. Горький» командир 196-го ЗенАП майор Долгополов издал приказ, в котором писал:

«Противник направляет удар своих ВВС в направлении промышленных объектов, расположенных в глубине страны. Разведывательная авиация противника с 1 по 5 октября усилила свою деятельность в районах ПВО Иваново, Владимир.

Все вылеты (тренировочные, испытательные) производить с боекомплектом. Летчикам при встрече с ВВС противника – атаковать. Дежурство в воздухе производится в режиме 1 час – 2 вылета. Высота полета 5– 7тысяч м. Линия патрулирования ограничивается пунктами Б.Козине – Доскино – 10 км на запад от города – Горбатовка – Бурцеве – Кудьма. Для связи с самолетами в воздухе иметь полотнища «Попхем» и стрелы наведения».

Между тем командование Люфтваффе и Вермахта в связи с ожидавшимся в скором времени захватом Москвы стало все больше интересоваться обширными районами, расположенными восточнее советской столицы. Группы дальней разведки получили приказ провести глубокую разведку, аэрофотосъемку всей этой территории вплоть до Урала. Так, «Юнкерсы» Ju-88D из 4-й эскадрильи Aufkl.Gr. 11 в течение октября совершили несколько полетов на полный радиус действия, произведя аэрофотосъемку Ижевска и Перми! Самолеты со свастикой впервые увидели жители Казани, Кирова и Ульяновска. 9 октября немецкий разведчик появился над Горьким. В 13.00 в городе после месячного перерыва завыли гудки воздушной тревоги, которые на сей раз оказались не ложными. Высоко в небе можно было увидеть чинно паривший Ju-88.

Октябрь в Москве

Для Москвы наступили самые критические дни. Немецкие войска стремительно приближались к городу, и остановить их было практически нечем. 18 октября немцы заняли Можайск и Малоярославец, и их передовые группы находились уже в 100 км от Кремля.

В этих условиях ГКО штампует одно постановление за другим. 13-го числа принято решение об эвакуации из Подмосковья в Свердловск артиллерийского завода № 8, производившего 85-мм зенитки. Одновременно начинается погрузка на эшелоны театров, текстильных фабрик и колхозного имущества.

15 октября Сталин подписал знаменитое постановление № 801сс «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы», в котором, в частности, говорилось:

«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный кмитет обороны постановляет:

1. Поручить тов. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев…

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем председателя СНКтов. Молотовым».

Переезд касался и военных ведомств. Наркомат обороны и наркомвоенмор также отправлялись в Куйбышев, а вот Генеральный штаб во главе с Б. М. Шапошниковым эвакуировался на заранее подготовленный командный пункт в г. Арзамасе, Горьковской области. Сам Сталин собирался уехать 16 октября или позднее, но потом решил подождать.

В последующие дни из Москвы на юго-восток сплошным потоком устремились эшелоны с посольствами, сотрудниками наркоматов, а также с оборудованием предприятий и рабочими. Большинство поездов шли по Московско-Рязанской железной дороге, от которой передовые немецкие части отделяло всего 170 км. Бомбардировщики Люфтваффе постоянно атаковали коммуникации в прифронтовой полосе, поэтому риск попасть под бомбежку для сотрудников эвакуировавшихся госучреждений и дипмиссий был очень велик. И лишь поезд с работниками Генштаба двигался по более безопасной железной дороге Москва – Казань.

Для защиты новой столицы с воздуха Сталин приказал командующему Московской зоной ПВО снять некоторые части с прикрытия Москвы и отправить в Куйбышев. Выбор Громадина пал на 767-й и 862-й ЗенАП. Вместе с ними в Среднее Поволжье отправились 14-й, 40-й и 45-й прожекторные батальоны. Все эти части занимали в основном восточные сектора противовоздушной обороны столицы, нападение с которых считалось маловероятным. Отдельную группу ПВО сформировали и для Арзамаса, куда переезжал Генштаб. Для нее нашлись даже остродефицитные РЛС РУС-2.

В самой же Москве сведения об эвакуации правительства и приближении немцев к городу быстро распространились среди населения, а 16 октября вообще появился слух, что вражеские танки уже вошли в город. В итоге в столице начались невиданных масштабов паника и мародерство.

Рабочий одного из московских заводов вспоминал: «Немцы в Москве? Что делать? Я решил поехать к отцу и спросить у него… И я поехал к нему на трамвае № 32, для того чтобы узнать, что надо делать. Разбитые витрины, грабежи и веселье. Я видел, как люди тащили на плечах не только мешки, но и целые окорока, видел женщин, державших сцепленные пальцы рук над головой, а на руки у них были надеты круги колбасы. Рабочий люд грабил и веселился, как будто ничего ему не грозило… Толпу подогревала полная безнаказанность и неожиданно свалившаяся на нее свобода. За весь мой путь от Измайлова до вокзалов я не видел ни одного человека в военной или милицейской форме. На площади вокзалов образовался безнадежный затор грузовиков, нагруженных чемоданами, ящиками и узлами. Бежали евреи. Кричали женщины, плакали дети. Через площадь гнали куда-то стадо коров, они путались между стоявшими грузовиками и ревели».

Почти перестал ходить общественный транспорт. Сбежало все начальство одного из авиационных заводов. Тысячи людей удирали на восток на машинах, телегах, велосипедах, многие шли пешком, обвешанные котомками. На шоссе Энтузиастов, ведущем из Москвы на восток, в направлении Горького, начались массовые погромы. Разъяренная толпа опрокидывала автомобили с начальством и грабила их имущество, а потом сбрасывала в кювет. При этом органы НКВД никак не реагировали на происходящее. Во дворе завода Точизмеритель им. Молотова толпа рабочих разгромила автомашины работников Наркомата авиационной промышленности. Рабочие колбасных цехов мясокомбината им. Микояна, уходя в «отпуск», растащили пять тонн колбасы.

Особый размах беспорядки приобрели 17 октября. На заводе № 69 Наркомата вооружений при погрузке технического спирта для отправки в Свердловск группа рабочих захватила бочку с «продуктом» и устроила массовую пьянку. На автозаводе им. Сталина рабочие начали штурм проходной с требованиями выдачи зарплаты, ударив вахтера лопатой по голове и избив двух попавшихся под руку милиционеров. Часть жителей, ожидая скорого прихода немцев, вывесила на балконах простыни со свастиками. Эвакуация партийных органов тоже проходила в условиях спешки и паники. Так, члены аппарата ЦК ВКП(б) сбежали из своего здания, бросив все имущество на произвол судьбы. При этом была брошена несожженной секретная переписка. Все противопожарное имущество и противогазы разбросали по зданию.

21 октября бомбардировочная авиация Люфтваффе возобновила налеты на советскую столицу. Днем над городом на большой высоте появились несколько самолетов, причем москвичи приняли их за своих, т.к. никакой воздушной тревоги не было. Но неожиданно в разных районах города послышались мощнейшие взрывы, после чего наконец открыли огонь зенитки. Всего «Хейнкели» безнаказанно сбросили 66 тяжелых фугасных бомб, которые попали в авиазавод № 1, заводы № 51 и № 58, а также в жилой сектор. Были убиты и ранены около 100 человек.

На следующий день немцы совершили еще несколько налетов одиночными самолетами. И всякий раз гудки начинали выть с опозданием, вследствие чего москвичи просто не успевали добежать до укрытий. На сей раз бомбы взрывались в восьми районах города. Наибольшие разрушения были причинены станции Москва-Товарная, где были повреждены железнодорожные пути, сброшены с рельс платформы. Пострадал также Киевский вокзал. В Дзержинском районе и на ул. Бутырской фугаски разрушили 11 жилых домов. На сей раз потери гражданского населения составили 60 человек.

пвошники же продолжали пудрить мозги начальству, указывая, что в налетах якобы участвовали «десятки и сотни» фашистских самолетов.

Городские комитеты обороны

22 октября ГКО СССР принял постановление о создании в ряде регионов, в т.ч. во всех областных центрах Поволжья, городских комитетов обороны. В нем, в частности, отмечалось: «Местные комитеты обороны создаются в интересах сосредоточения всей гражданской и военной власти и установления строжайшего порядка в городах и прилегающих районах, представляющих ближайший тыловой район фронта». Выполнение решений горкомитетов было обязательным для всех организаций. Постановление определяло, что председателем комитета автоматически становился первый секретарь обкома (горкома) ВКП(б), а в его состав обязательно входили председатель областного (городского) Совета народных депутатов и начальник управления НКВД. Последние фактически становились вторыми должностными лицами в регионах.

В соответствии с этим постановлением 23 октября в Поволжье были сформированы городские комитеты обороны. В Горьком этот новый орган возглавил М. И. Родионов^[40]. Кроме него в состав комитета вошли председатель облисполкома М. Т. Третьяков, начальник УНКВД области В. С. Рясной^[41] и военный комендант города полковник Т. И. Прищепо. Председателем Саратовского горкомитета обороны стал И. А. Власов^[42], а Народный комиссариат внутренних дел в нем первоначально представлял В. Г. Викторов^[43]. В Сталинграде комитет возглавил первый секретарь обкома А. С. Чуянов^[44], а вторым лицом стал глава местного НКВД А. И. Воронин^[45], в Ярославле – первый секретарь Н. С. Патоличев^[46].

Городские комитеты не имели постоянных штатов сотрудников, поэтому в своей работе использовали аппарат обкомов и горкомов, сотрудников советских органов, управлений НКВД, а также городских штабов МПВО. Информирование об обстановке в городах и в области, об основных социальных проблемах, чрезвычайных происшествиях, недостатках в работе промышленности и других проблемах лежало в основном на органах НКВД. Кроме того, именно на горкомитетах обороны в последующие годы лежала основная нагрузка по обеспечению МПВО, включая строительство укрытий, маскировку важных объектов, ликвидацию последствий бомбардировок. Как показала дальнейшая практика, нередко им приходилось заниматься и чисто военными вопросами, в т.ч. и противовоздушной обороной.

Тревога в Ярославле

После того как немецкие войска захватили Калинин, до Ярославля им оставалось чуть более двухсот километров. Возникла непосредственная угроза вторжения в пределы области. В этих условиях в ГКО были срочно вызваны партийные руководители прифронтовых регионов, в т.ч. секретари Ярославского обкома и горкома партии. Перед ними поставили задачу срочно готовить регион к обороне. Городской комитет обороны и обком партии немедленно вынесли постановление о строительстве оборонительных сооружений вокруг городов, промышленных центров и на границе Ярославской области. Спешно был сформирован штаб по руководству строительством во главе с секретарем обкома ВКП(б) Патоличевым.

17 октября начальник Ярославского УНКВД потребовал от районных отделов принять личное участие в мобилизации трудоспособного населения на работы по постройке оборонительных сооружений: «Сделать все от нас зависящее, для того чтобы эту работупровести в строго установленный областным комитетом партии срок. По всем ненормальностям, связанным с мобилизацией населения, вражеским проявлениям немедленно принимать меры и докладывать мне». На участки возведения укреплений с целью выявления причин и условий, затягивающих ход строительства, отправились 30 оперативных работников.

Между тем в Ярославской области не проходило ни дня, ни ночи без гудков воздушной тревоги. Вездесущие немецкие самолеты на больших, средних и малых высотах появлялись то тут, то там, наводя ужас на сельское население. «Юнкерсы» на бреющем полете носились над протяженными колоннами беженцев и обстреливали их из пулеметов. Бомбовым ударам в основном подвергались железнодорожные станции и эшелоны. Всего до конца октября Люфтваффе совершили около 100 групповых и одиночных налетов на объекты Ярославской области, в ходе которых были разрушены четыре вокзала, 15 жилых домов, уничтожено 175 железнодорожных вагонов. Погибли 327 человек и 552 получили ранения. Но сам областной центр пока не трогали, хотя ПВО здесь еще была крайне слабой.

В связи с угрозой оккупации Ярославский горкомитет обороны в срочном порядке определил подлежащие уничтожению объекты. Но одно дело наметить, другое дело действительно подготовить к уничтожению огромные сооружения. Требовались многие тонны взрывчатки, не хватало специалистов-подрывников. Пришлось даже организовать краткосрочные курсы по обучению взрывному делу. Только в Ярославле в случае подхода немцев намечалось уничтожить 27 крупных объектов, 122 средних и мелких предприятия и 73 продовольственно-материальные базы. Северо-западнее готовилась к взрыву плотина Рыбинской ГЭС.

По всем объектам в спешном порядке разработали подробные планы их уничтожения, в которых учитывали уязвимые участки, произвели расчеты потребного количества взрывчатых веществ, подобрали места для их закладки и хранения на объектах. Для непосредственного руководства акцией назначили 27 оперативных работников НКВД. Однако вскоре стало ясно, что наступление Вермахта остановилось возле Калинина, и непосредственная угроза пока миновала. Это позволило ярославскому начальству перевести дух и отказаться от глобальных планов взрыва города.

Вместо этого началась авральная подготовка к эвакуации промышленных предприятий на восток. Первым поспешный приказ о переезде в далекую Уфу получил Рыбинский авиамоторный завод. В результате производство было полностью дезорганизовано, начались демонтаж и погрузка оборудования на баржи и железнодорожные вагоны. Хотя от жителей Рыбинска поначалу пытались скрыть этот процесс, информация как ветер разнеслась по провинциальному городку. Это усилило и без того назревавшую панику, поползли слухи, что город не сегодня-завтра сдадут немцам. Погрузка велась стахановскими методами, и к концу октября огромные корпуса практически опустели. Вскоре для моторостроителей начался долгий путь в Башкирию.

Тем временем 27 октября Ярославский комитет обороны принял постановление: «Не позднее 1 ноября представить на рассмотрениекомитета план эвакуации одиннадцати ведущих предприятий». В утвержденном комитетом 15 ноября графике подачи вагонов для эвакуации оборудования значилось уже 17 заводов и фабрик. По данным на 25 декабря число полностью и частично демонтированных предприятий составило 25. К концу 1941 г. полностью провели эвакуацию Рыбинский машиностроительный завод и Ярославский завод топливной аппаратуры, на 50% – Ярославский электромеханический завод, на 30—50% – шинный, «Красный перекоп» и др. заводы. Некоторые из них были демонтированы на 80% и готовились к полной эвакуации. К этому времени железнодорожный транспорт отгрузил 5300 вагонов оборудования и материалов и водный – 18,7 млн т, в глубокий тыл были вывезены более 30 тыс. рабочих и служащих. Лаковый, эмалевый и нитролаковый цеха ярославского химического завода «Победа рабочих» ^[47] были демонтированы и погружены на баржи. Однако из-за ледостава вывезти оборудование не успели, и оно три месяца пролежало у берега.

Опасаясь массированных немецких десантов на территории Ярославской области, городской комитет обороны 30 октября отдал распоряжение всем секретарям райкомов партии и начальникам районных отделов НКВД выявить площадки и места, которые могли использоваться вражеской авиацией для посадки самолетов и высадки десантов. Далее предлагалось «принять меры к приведениютаких мест в негодное состояние (забросать бревнами, вкопать столбы, расставить рогатки), в тех районах, где имеется камень, разбросать его на площадке».

Ульяновск становится промышленным центром

Противовоздушная оборона Ульяновска тоже находилась в зачаточном состоянии. Несколько зениток поставили на защиту внутригородского моста и патронного завода им. Володарского. К 15 сентября на улицах установили 18 уличных громкоговорителей и семь электросирен для оповещения о воздушной тревоге.

Между тем в город одно за другим прибывали эвакуированные предприятия, быстро превращавшие захолустный провинциальный городок в новый промышленный центр. Первой стала чулочно-трикотажная фабрика им. КИМа из Витебска. Ее оборудование и рабочие стали прибывать в город уже в июле 1941 г., а 25 сентября начался выпуск теплого армейского белья и брезентовых мешочков для штатных узлов минометов. На базе эвакуированных Московского НИИ-12, Ленинградского и Вяземского приборостроительных заводов был создан Ульяновский приборостроительный завод № 280, который разместился на бывшей Ярмарочной площади. Его первая очередь была пущена уже в начале 1942 г., здесь работали свыше тысячи человек. А по соседству, на площади Революции, разместился завод «Электропускатель» из Харькова. Первоначально он занял магазины и склады на рынке и помещения местных артелей, позже были построены новые корпуса. Сначала завод выпускал различное электрооборудование, а с середины 1942 г. – и комплектующие детали для знаменитых «Катюш». Киевский и Московский заводы контрольно-измерительных приборов разместились в цехах ликероводочного завода. Эти объединенные предприятия получили название «Ульяновский завод контрольно-измерительных приборов № 10». Самым же крупным эвакуированным предприятием в Ульяновске стал московский автомобильный завод им. Сталина, расположившийся на территории таможенных складов завода «Металлист».

Ульяновск был определен местом эвакуации 25 правительственных учреждений и организаций союзного значения. Сюда приехали организации Наркомата Военно-Морского Флота, управление тыла Волжской военной флотилии. Кроме того, в Ульяновск переехали Институт автоматики и телемеханики АН СССР, проектно-конструкторское бюро № 39 Наркомата путей сообщения, проектные институты авиационной промышленности, Воронежский государственный медицинский институт, Воронежский государственный зоотехническо-ветеринарный институт и др.

Осень в Саратове

В Саратове тем временем тоже происходили грандиозные перемены. Еще 28 августа Президиум Верховного Совета СССР издал указ «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья», согласно которому среди немецкого населения этого региона якобы имелись «тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которыепо сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья». Все немецкое население подлежало отправке в Сибирь и Казахстан. После этого указа Южное Поволжье охватили поистине драматические события. Тысячи «диверсантов и шпионов» целыми семьями спешно грузились в товарные вагоны и в нечеловеческих условиях этапировались в районы нового проживания. Всего депортации подверглись 375 тыс. поволжских немцев, в т.ч. 46 тыс. из Саратовской и 26,5 тыс. из Сталинградской областей. Республика немцев Поволжья была упразднена, а ее районы поделили между собой соседние регионы. Впоследствии на высвободившихся территориях расселили беженцев из Курской, Орловской, Ворошиловградской и др. оккупированных областей СССР.

Между тем к 830 предприятиям, уже имеющимся в Саратовской области, прибавились еще 80 эвакуированных заводов и фабрик. Здесь разместились Тульские оружейные заводы, Московский подшипниковый завод (впоследствии ГПЗ-3), Ижорский тракторный завод и др. предприятия. Саратовский завод «Трактородеталь» был перепрофилирован для производства ручных противотанковых ружей. Кроме того, в город переехали Киевское артиллерийское и Харьковское военные училища, два бронетанковых училища, Ленинградское артиллерийское училище и др. военно-учебные заведения. Однако в принципе небольшой провинциальный город был не в состоянии организованно принять весь этот поток. Значительная часть эвакуированного оборудования хранилась в неприспособленных условиях, станки стояли прямо под открытым небом, сотни различных агрегатов неделями стояли неразгруженными на тупиках и вокзалах.

Противовоздушная же оборона этого важного промышленного региона Поволжья по-прежнему находилась на низком уровне. Единственным серьезным мероприятием стало формирование, по примеру Горького, дежурного авиаотряда из летчиков авиационного завода № 292 на истребителях Як-1. Только эта импровизированная часть могла теоретически противостоять немецким налетам.

Осень в Куйбышеве

В Куйбышеве, ставшем решением ГКО запасной столицей страны, также все больше ощущалось приближение войны. В начале осени жителям пришлось столкнуться с такими понятиями, как «выселение» и «уплотнение». В середине сентября глава НКВД Л. П. Берия подготовил проект выселения из Куйбышевской области лиц немецкой национальности. Таковых насчитали 11 500 человек, из которых более 2000 проживали в областном центре. Разрешение на акцию было получено очень быстро, и она состоялась. На место депортированных было решено свезти не только «1600 дворов» из всех 14 районов области, но и многих жителей Куйбышева. Об их желании переселяться в сельскую местность и стать крестьянами никто, естественно, не спрашивал.

Власти же подобными действиями пытались решить еще одну навалившуюся проблему, острота которой нарастала с каждым днем, – размещение все возрастающего потока эвакуированных и просто беженцев из оккупированных районов страны. Самарка Мария Родикова возмущалась по этому поводу: «Что же этотворится – сюда отовсюду едут люди, а нас отсюда выселяют как собак… Посмотрите, какие упитанные рожи едут сюда, а тебя, как скотину какую-нибудь, гонят в деревню, где и в хорошие времена голодали». А заместитель главного энергетика завода «Автотрактордеталь» Мартынов высказался по поводу огромного количества приезжих: «Их, а вособенности москвичей, надо гнать дальше, в Сибирь, и не беспокоить жителей Куйбышева, которые живут здесь десятки лет».

Жилья стало катастрофически не хватать. За первые полгода войны население города увеличилось с 390 до 590 тыс. человек. В итоге к концу года на одного жителя города стало приходиться не более 2,5 кв. м жилой площади.

Самарский писатель Андрей Павлов вспоминал: «К моему дядетоже подселили – молодую женщину с двумя детьми. Муж: ее, майор, воевал. Их жизнь за дощатой перегородкой была слышна до шороха, дыхания во сне. В других квартирах второго этажа вскоре также появились новые жильцы из беженцев. В уставленном ларями и сундуками, корытами и ведрами длинном сумеречном коридоре иной раз было и разойтись с затруднениями. Единственная тусклая лампочка под потолком, горевшая теперь едва ли в треть накала, а иной раз и вовсе гаснущая, позволяла только что не столкнуться лицом в лицо. Об острые углы сундуков до смерти расшибались колени. В самой дальней комнате был подселен старик – ученый из Ленинграда, очень больной, в чем душа, человек. По дороге у него украли мешок картошки – действительно единственное по тем временам сокровище. Он плакал, моля судьбу о смерти. Она услышала его: зимой старик умер».

Резкое перенаселение и перевод практически всех местных предприятий легкой промышленности на производство продукции для фронта быстро привели к тому, что возник дефицит всего: одежды и обуви, дров и угля, тканей и швейных принадлежностей, чулок и мыла. Продажа предметов обихода в розничной сети практически прекратилась, распределение в мизерных количествах шло только по предприятиям и учреждениям, используясь как средство поощрения. Городское автобусное сообщение быстро исчезло, ходили только трамваи. В начале осени жители, имевшие в своем распоряжении телефон, стали все чаще слышать в трубке: «Ваш аппарат отключен до окончания войны».

Как и в других тыловых городах, в Куйбышеве была введена карточная система распределения продуктов. В зависимости от ПО категории жители получали от 500 до 800 г хлеба в день. Меньше всего получали так называемые иждивенцы: пенсионеры, инвалиды, люди с ограниченной дееспособностью, в т.ч. получившие травму на оборонных предприятиях. Нои мизерную пайку нужно было еще «отоварить». Один из жителей г. Куйбышева рассказывал: «Еще впредутренних сумерках короткого осеннего дня мы старались занять очередь у магазина. Того самого, в котором еще несколько месяцев назад свободно покупали сдобные плюшки и конфеты вразвес на мамины медяки. Серая, едва движущаяся людская лента несла в своих глазах скорбь, недоумение и неизвестность завтрашнего дня. Самым мучительным было стоять за хлебом, сжимая в руке драгоценные карточки: не потерять бы, не украли бы! Второй раз их уже никто не даст. Серым был и сам хлеб – о белом позабыли очень быстро».

В Куйбышев со всех концов страны были эвакуированы 123 промышленных предприятия, превратившие его в третий по значимости промышленный центр Поволжья. Сюда прибыли авиазаводы № 1 и № 18, авиамоторный завод № 24, а также ОКБ Ильюшина^[48]. Уже существовавшие заводы полностью переключились на выпуск продукции для фронта. Так, завод «Стальконструкция» ^[49] выпускал металлоконструкции для реактивных установок «Катюша», Куйбышевский мехзавод – бронекорпуса для штурмовиков Ил-2 и т.д. Возобновилось строительство Сызраньского крекинг-завода, а также двух шарикоподшипниковых предприятий – ГПЗ-4иГПЗ-9.

Осенью Куйбышев, как и другие города, перешел на полную светомаскировку. В октябре началось строительство Куйбышевского оборонительного рубежа, которое вело 4-е управление военно-полевого строительства НКО. На него в сырые и промерзшие поля согнали свыше 31 тыс. человек.

Удар по элеваторам

Во второй половине октября 1941 г. германская бомбардировочная авиация нанесла серию ударов по базам государственных материальных резервов, расположенным вокруг Москвы. Целью этой акции было в преддверии наступающей зимы лишить советские войска под Москвой и мирное население необходимых запасов и в первую очередь зерна для выпечки хлеба. Бомбежке подверглись элеваторы в Ярославской, Ивановской, Тульской и др. областях. В ходе налетов на станцию Александров, расположенную во Владимирской области, в 90 км к северо-востоку от столицы, был разрушен элеватор, а также чугунный мост через реку Шерна.

Во второй половине дня 22 октября над поселком Володары^[50], находящимся в 18 км западнее Дзержинска, неожиданно появился одиночный Ju-88. Самолет подошел к цели на большой высоте, затем перешел в отвесное пикирование и с высоты 500—600 м сбросил три фугасные бомбы на мельзавод № 4 и базу № 154, принадлежащую территориальному управлению государственных материальных резервов^[51]. Эхо мощного взрыва прокатилось по улицам. Во многих домах погас свет, вылетели стекла и осыпалась штукатурка. Началась страшная паника. Из школы с криками выбегали учителя и дети, бросаясь врассыпную. Жители начали в спешке покидать свои дома, хватая первые попавшиеся вещи, чемоданы. Некоторые вытаскивали даже сундуки и с криками бежали в сторону реки. Мгновенно распространились слухи о том, что ожидается вражеский десант, немцы уже подходят к поселку и т.п.

Один из местных жителей вспоминал: «На мгновение дети остановились от неожиданности и неведомого прежде ужаса: горело восточное крыло ближайшего элеватора, неделю назад покрытое серо-желтыми разводами немыслимого камуфляжа. Гигантский гриб черного дыма набухал в вышине, закрывая полнеба над поселком. Основание гриба лизали крупные ярко-красные языки пламени, жар которого, казалось, чувствовался на расстоянии… Отблески огня пугающе играли в стеклах окон, на скатах светлых крыш и темных бревенчатых стенах домов».

На следующий день бомбардировка элеватора на станции Сейма обсуждалась на заседании бюро Горьковского обкома ВКП(б). При этом местное начальство сделало совершенно ошибочный вывод, что целью налета якобы являлся расположенный неподалеку аэродром 2-го запасного авиаполка^[52]. Так, первый секретарь Родионов заявил по этому поводу: «Что значит запасный полк, не имеющийпорядка? Это замечательный объект для бомбежки врага. Видимо, была просто счастливая случайность, что они не разбили этот самый аэродром и не разбили самолетов. Видимо, им хорошо известно место расположения запасного полка, поэтому они и шли на него…

Что значит эти пьянки и прочие явления ? Это означает отсутствие всякой работы с людьми. За такое разгильдяйство, за такое состояние дисциплины, по-моему, можно только в тюрьму посадить командиров, командирам место только в тюрьме.

Ив отношении порядка в воздухе. Мы об этом говорим очень давно, а все-таки порядка в воздухе у нас нет, все-таки летают, кто и где захочет, кто в каком направлении хочет. Видимо, сейчас, с созданием городского комитета обороны, надо будет на первом же заседании комитета обороны установить такой порядок и предупредить наших зенитчиков – пусть сшибут одного хулигана и всем остальным это будет известно. Видимо, пока какую-нибудь сволочь не сшибем, так и будет беспорядок. Надо будет разработать правила прилета, отлета и вылета по г. Горькому, предупреждения и установить такой порядок в воздухе, чтобы не летали, кто когда вздумает и кто где вздумает!»

Сведения о бомбежке Сеймы быстро распространились по округе и дошли до областного центра. Многих людей тут же охватило чувство паники. Так, в поселке Ляхово, расположенном на южной окраине Горького, заведующая яслями Коденева заявила: «Не о чемнам теперь беспокоиться, так как не сегодня-завтра нас разбомбят немцы. Сейму уже бомбят». При отправке на строительство укреплений многие отъезжающие прощались с близкими родственниками плача, говорили, что «может, больше не увидимся». Такое настроение было вызвано слухом о том, что «кто работаетна строительстве укреплений, их первых будут бомбить». Немецкие самолеты-разведчики действительно неоднократно появлялись над строительными участками, пролетали над ними на бреющем полете, пугая женщин и сбрасывая листовки. В одной из них, почти что в стихах, говорилось: «Дамочки, перестаньте копать ямочки, приедутнаши тапочки, зароют ваши ямочки».

Между тем на самой базе, подвергшейся внезапному удару Люфтваффе, долгое время пребывали в оцепенении. Среди людей, в т.ч. ответственных работников, царила паника, и ликвидацией последствий налета несколько дней никто не занимался. 31 октября этот вопрос даже обсуждался на заседании Дзержинского горкома ВКП(б), и было принято следующее решение: «Довести до сведенияобкома ВКП(б), что территориальное управление госрезервов не оказывает базе 154 необходимой помощи в ускорении выбора зерна, сушки его и ликвидации других последствий налета фашистского самолета на базу. Особое внимание на ликвидацию последствий паники, повышению бдительности и организованности. Ускорить восстановительные работы».

В 18.23 23 октября в московском небе снова появились пять немецких самолетов, которые сбросили на город 43 фугасных и 1500 зажигательных бомб. В результате почти полностью сгорели склады государственного управления материальных резервов на ул. Волочаевской. Пламя от горящей пшеницы поднималось на сотни метров, ярко освещая окрестности и отражаясь в холодном осеннем небе. И снова, как и в прежние налеты, число пострадавших перевалило за сотню.

Уже вскоре после этого удара по элеваторам в Москве и соседних городах стала ощущаться острая нехватка хлеба. 27 октября секретарь МГК ВКП(б) А.С. Щербаков направил товарищу Сталину письмо, в котором панически сообщал: «По состоянию на 27октябряостаток муки составляет 33 тысячи тонн, что удовлетворяет потребность области на 10—11 дней и по Москве на 8—9 дней». В связи с этим он просил ГКО разрешить снизить дневные нормы выдачи хлеба по области: рабочим с 800 до 600 гр., а служащим, детям и инвалидам пока оставить 400 гр. В некоторых районах области предполагалось выдавать зерно вместо муки и хлеба, а также заменить сортовой помол простым.

В конце октября немецкие самолеты проникали все дальше в неприкрытые ПВО просторы России. Все новые города подвергались бомбежкам. 20 октября всего два Не-111 из KG55 «Грайф» совершили налет на авиазавод № 18 «Знамя труда» в Воронеже. Но и этого хватило, чтобы нанести предприятию большой урон. Вскоре завод был демонтирован и отправлен в г. Куйбышев.

Бомбардировщики же 2-го воздушного флота продолжали утюжить Москву. Вечером 24 октября была разрушена железнодорожная станция Москва-Товарная и база Наркомата путей сообщений. 28 октября Люфтваффе выполнили сразу четыре налета на столицу. В 16.00 по московскому времени над центром города внезапно появился одиночный бомбардировщик. Погода была ясной и солнечной, сирены воздушной тревоги молчали. Поэтому сотни москвичей, заслышав гул моторов, задрали головы вверх и с ужасом увидели, как от серо-голубого брюха самолета отделились две точки, устремившиеся прямо на центр города. Вскоре мощный взрыв прогремел посередине ул. Горького (ныне Тверская), напротив Центрального телеграфа. Были убиты и ранены свыше сотни людей. На улице опрокинулись несколько автомобилей, вылетели стекла и оконные рамы во всех прилегающих зданиях. Вторая фугасная бомба попала в Большой театр, прошла между колоннами под фронтоном портика, пробила фасадную стену и разорвалась в вестибюле, из-за чего частично обрушились стена главного фасада и перекрытие вестибюля. В здании вылетели все стекла, многие внутренние помещения, в т.ч. зрительный зал, получили различные повреждения.

Вечером немцы совершили еще один налет на центр Москвы, сбросив 15 фугасных бомб на территорию Кремля. Одна из них взорвалась в сквере у Оружейной палаты, другая упала на Красную площадь у Спасской башни, убив двух человек. В результате попадания бомбы в Кремлевский арсенал погибли 92 человека. Во время этого взрыва контузило секретаря МК ВКП(б) Щербакова и председателя Моссовета Пронина. Еще одна фугасная бомба взорвалась около Царь-пушки^[53]. На следующую ночь немцы разбомбили здание ЦК ВКП(б) на Старой площади.

Поволжье готовится к обороне

Между тем в Поволжье росло тревожное напряжение. Повсюду, от Рыбинска до Астрахани, на огромных просторах русских полей десятки тысяч людей в лихорадочной обстановке строили оборонительные сооружения. В связи с быстрым продвижением немцев к Москве все больше распространялись панические слухи и антисоветские настроения. Так, в Горьком на местном мясокомбинате был пущен слух, что с 20 октября город будут бомбить. 19 октября и.о. прокурора Воротынского района Н. Н. Соболева в присутствии ряда гражданок говорила, что «народ никогда не простит советской властизахлеб, отправленный в Финляндию накануне войны с Германией, чтонаши неудачи на фронте объясняются рядом измен, что тов. Сталинходит в лаптяхпо Чебоксарам, гитлеровцы на Москву вместо бомб бросают колбасу и целые головы сахара, что летчик Леваневский бомбил Москву». В самом провинциальном городишке Воротынец дважды находили антисоветские листовки, в которых провозглашались лозунги «Долой колхозы!», «Долой коммунистов!» и т.д. Причем листовки были разбросаны прямо в помещении райкома партии.

Создавать же противовоздушную оборону было не из чего. Горьковскому бригадному району ПВО удалось собрать несколько десятков зениток и вооружить ими свои разрозненные части. Правда, половину орудий составляли 76-мм пушки времен Первой мировой войны и трофейные финские «Бофорсы» с ограниченным запасом боеприпасов. Лучше всех от возможных налетов был защищен Куйбышев, на защиту которого были поставлены полностью укомплектованные 767-й и 862-й ЗенАП и три прожекторных батальона. Но в остальных регионах дела обстояли куда хуже. В Казани и Астрахани зениток не было вовсе. Для Сталинграда и Саратова сумели наскрести по три десятка орудий из учебных частей.

Подобная ситуация сложилась по ряду причин. Во-первых, большое количество матчасти было потеряно в боях и брошено в ходе длительного отступления. Во-вторых, все производимое вооружение прямиком шло на фронт по принципу латания дыр. В-третьих, три основных завода – производителя зенитных пушек находились в Подмосковье и после прорыва линии фронта в начале октября прекратили производство и начали готовиться к эвакуации на восток. Поскольку других предприятий, выпускавших эту продукцию, в стране тогда не было, образовался большой временной провал, в ходе которого зенитные орудия от промышленности вообще не поступали. Тому виной были грубые просчеты, допущенные в размещении артиллерийских заводов, ответственность за которые лежит на командовании артиллерией РККА, Наркомате вооружения и правительстве.

К концу октября активность Люфтваффе значительно снизилась. В эти дни почти круглые сутки лил холодный дождь, по утрам стояли туманы. Раскисшие от осенней непогоды грунтовые аэродромы не позволяли самолетам ни взлетать, ни приземляться. Кроме того, растянутые коммуникации не позволяли удовлетворять все возраставшие потребности в снабжении запчастями, двигателями для замены. В итоге во многих авиагруппах оставались по три-четыре боеготовых машины.

30 октября штаб немецкой группы армий «Центр» издал приказ № 2250/41 на продолжение операций, в котором, в частности, говорилось: «Северный фланг 4-й армии должен форсировать наступлениенаКаин. В дальнейшем намечается продвижение 4-й и 3-й танковых групп, усиленных пехотой, в направлении на Ярославль и Рыбинск, как только это станет возможно в связи с условиями погоды и положением со снабжением». Таким образом, немецкое командование все еще рассчитывало захватить Северное Поволжье. Достигнуть же Горького до начала зимы уже не представлялось возможным. В связи с этим было решено поручить авиации 2-го воздушного флота подвергнуть его промышленные предприятия бомбовым ударам.

Итак, прошло чуть больше четырех месяцев с начала войны, как грозная опасность встала на пороге всего поволжского региона. Тень Люфтваффе пала на города, расположенные на берегах великой русской реки.

Тень Люфтваффе над Поволжьем

31 октября 1941 г. Горьковский автозавод получил телеграмму Сталина: «Немецкая армия имеет большое превосходство в танкахнад нами. Для успешной борьбы с немецкими фашистами и для защиты Москвы нужно давать каждый день нашей армии больше танков. Башзавод не использует всех возможностей для значительного увеличения выпуска танков и плохо помогает делу обороны страны. Нужды обороны страны и Москвы требуют, чтобы ваш завод резко увеличил выпуск танков Т-60 и в ближайшие 2—3 дня начать выпускать до 10танков в день, а к концу октября – по 15танков в день».

Однако рост производства замедлялся недостаточной подачей корпусов с Выксунского завода дробильно-размольного оборудования, Муромского паровозостроительного и Кулебакского металлургического заводов. Часть бронекорпусов и вовсе терялась на Горьковской железной дороге. Бывало, что корпуса, идущие в адрес автозавода, оказывались в Иваново, в Москве, а уже оттуда доставлялись на предприятие. При этом на железной дороге из-за всеобщего хаоса и неразберихи происходило много аварий. Только в октябре имели место четыре крушения поездов.

Было ясно, что Горький в любой момент может подвергнуться атаке с воздуха, однако необходимые меры так и не были доведены до конца. Особенно отставала техническая маскировка объектов. Еще 23 сентября на радиотелефонном заводе № 197 им. Ленина прошло совещание по маскировке. На нем было констатировано, что «работы затягиваются». Через месяц 20 октября начальник штаба МПВО завода писал управляющему облпроекта товарищу Скобло: «Категорически настаиваем на срочном окончании и утверждении проекта маскировки завода им. Ленина. Проект может быть нам передан отдельными частями, чтобы иметь возможность немедленно приступить к работе по основным объектам». Наконец 1 ноября проект после долгих мытарств был утвержден. Согласно ему предполагалось придать заводу вид жилого поселка на окраине Горького. В остальном завод вроде бы подготовился к бомбежкам. Были укомплектованы 22 группы самозащиты, шесть объектовых команд, запасены 400 кв. м песка, 607 бочек с водой, 227 лопат и другое имущество.

Средств ПВО, несмотря на быстрое приближение фронта, по-прежнему не хватало. В октябре командующим Горьковским бригадным районом ПВО был назначен подполковник Николай Марков^[54]. В первые недели войны он командовал 11-й бригадой противовоздушной обороны, защищавшей нефтяные промыслы в районе г. Дрогобыч на Украине. В июле он был ранен и находился на излечении в госпитале. Прибыв в тыловой Горький, Марков оказался словно «у разбитого корыта». В городе, буквально напичканном крупными промышленными объектами, имелись всего около полусотни зениток и несколько прожекторов.

Первый удар по Сталинграду

В Сталинграде в конце октября все больше ощущалось приближение войны. В город прибывали все новые поезда с ранеными, эвакуированным населением и демонтированными заводами. Люди рассказывали об ужасах отступления, страшных бомбежках, гибели целых эшелонов. На переправах через Дон в районе станицы Нижнечирской и Калача скопились огромные пробки из автомашин, конных подвод, скота и пеших беженцев. На мостах стали возникать жуткие давки с человеческими жертвами. В связи с этим Сталинградский горкомитет обороны принял постановление «Об обеспечении порядка на переправах через Дон», согласно которому начальники гарнизонов указанных городов должны были назначить комендантов переправ и сформировать специальные роты солдат для предотвращения паники и давки. Чуянов приказал также выделить средства ПВО для защиты переправ, но не подумал, где и откуда их можно было взять в эти кризисные дни. Для обороны самого областного центра едва удалось наскрести три десятка зениток. В местной авиашколе сформировали импровизированный отряд, вооружив его учебными истребителями УТИ-4иИ-16.

В это же время были отмечены несколько фактов заброски немецких шпионов на территорию Сталинградской области. Выброска групп осуществлялась по ночам, при этом для приземления выбирались малонаселенные сельские районы. Группы, обычно состоявшие из трех-четырех человек, снабжались оружием с запасом боеприпасов, взрывчаткой, рациями, всевозможными фиктивными документами и чистыми бланками на все случаи жизни, а также большими суммами денег и даже бриллиантами для подкупа и вербовки антисоветски настроенных граждан^[55].

При этом часть агентов просто растворялась на просторах Советского Союза, благо, имея деньги, можно было легко устроиться на жительство и, нигде не работая, спокойно пережидать войну. В случае же встречи с милиционерами всегда был шанс откупиться за взятку. Тем не менее многие шпионы все же добросовестно выполняли порученные Абвером задания. Проникая на территорию крупного промышленного центра, они первым делом искали подходящее жилье, обычно в частном секторе, затем вербовали себе сторонников и приступали к сбору разведданных. Обычно немецких агентов интересовали крупные военные предприятия, электростанции и передвижения транспорта. При этом они знали, что в городе одновременно действуют и другие шпионы, имевшие схожие задания. Особенно кипучая деятельность начиналась с объявлением воздушной тревоги. Вооружившись ракетницами, абверовцы искали подходящее безлюдное место и пускали ракеты, обозначая районы для бомбометания.

1 ноября в 14.40 по местному времени группа немецких самолетов совершила первый налет на Сталинград. По воспоминаниям очевидцев, три бомбардировщика шли на город с западного направления на небольшой высоте, не встречая никакого противодействия. Посты ВНОС либо прозевали, либо не успели сообщить о них в городской штаб МПВО, в результате воздушную тревогу не объявили. Бомбардировке и пулеметному обстрелу подверглись СталГРЭС и поселок Бекетовка, расположенный в Кировском районе Сталинграда.

Воспитательница детсада Валентина Кусмарцева вспоминала: «В тот трагичный день я была с детишками в детском саду станцииБекетовская. Когда увидела, как летят самолеты, побежала со двора в группу. Детки не пострадали, но вот люди, шедшие с поездов мимо детского садика и на перроне… Куски растерзанных людей, кровь, горе – трагедия войны».

Всего в ходе налета погибли 72 человека, в том числе 12 детей.

4 ноября немецкие самолеты вновь появились в небе Сталинградской области, атакуя различные объекты на железной дороге. В результате бомбардировок и обстрелов там были разбиты четыре паровоза, сгорели 44 цистерны с горючим, взорвались 14 вагонов с боеприпасами. Погибли и получили ранения 58 человек.

Глава 12

Хмурый ноябрь в Горьком

4 ноября

В начале ноября район Москвы окутал циклон. 2 ноября установилась пасмурная погода, пошли дожди с кратковременными прояснениями. 2-й воздушный флот Люфтваффе в течение суток не действовал. На следующий день также была холодная пасмурная погода.

Стояла промозглая и пасмурная ноябрьская ночь. Раскинувшийся на окских берегах и погруженный в темноту Горький жил повседневной жизнью тылового города. Десятки тысяч жителей отсыпались в своих нетопленых домах и бараках, в то время как другие трудились в многочисленных холодных цехах военных заводов. Их мрачные серые корпуса с забитыми досками и фанерой окнами смутно выделялись на фоне однообразного пейзажа. Люди пребывали в тревоге – враг стоит под Москвой, у многих родственники и знакомые сражались где-то там на фронте, подходившем все ближе к границам области. Но никто, ни сталевар, выдающий очередную плавку, ни невыспавшийся шофер, сидящий за рулем полуторки, колесящей по темным улицам, ни замерзший патрульный милиционер на Окском мосту, никто не подозревал, что в это самое время война уже находится на пороге их родного города.

С юго-запада на небольшой высоте к Горькому приближался немецкий бомбардировщик. Экипаж «Хейнкеля» пребывал в напряженном ожидании. Штурман внимательно вглядывался в хорошо различимый силуэт Оки, предвкушая, что вот-вот появятся контуры спрятанного в темноте тылового города. По левому борту промелькнули мрачные очертания химических заводов Дзержинска. Это означало, что до цели осталось около 20 км. И вот на левом берегу показались многочисленные пятна жилых массивов, а затем и темная громада автомобильного завода с десятками дымовых труб…

На часах было 01.40 4 ноября по местному времени, когда три мощных взрыва сотрясли ГАЗ. Одна бомба упала в моторный цех № 2 на линию коленчатых валов, вторая взорвалась снаружи, еще одна фугаска угодила в угол расположенного напротив колесного цеха, где находились электродный участок и гараж. При этом никаких сигналов воздушной тревоги, никакой зенитной стрельбы! Но дальше завод превратился в потревоженный муравейник. Из цехов в панике выбегали рабочие, одни п онеслись к щелям, другие – прямо к проходным, третьи – вообще неизвестно куда. Мимо них, вооружившись лопатами и ведрами с песком, мчались на свои посты унитарные команды. Потом, звеня колокольчиками, в сторону горящих цехов, объезжая обезумевших от страха людей, поехали пожарные автонасосы. На фоне этого где-то вдалеке послышались глухие выстрелы зениток. А над моторным цехом все сильнее разгоралось пламя, зловеще освещая соседние здания. Начальство бросилось к телефонам, дабы поскорее сообщить о бомбежке в обком.

Схема расположения основных объектов Горьковского автомобильного завода им. Молотова по состоянию на осень 1941 г.

А тем временем к городу с юго-запада приближался второй бомбардировщик, из-за облачной погоды снова оставшийся незамеченным для постов ВНОС. В 02.15 «Хейнкель» вышел на цель, которую уже отчетливо обозначало яркое пламя пожара. Немецкий пилот метил в новокузовной корпус, где собирались легкие танки Т-60. Когда темно-серая громада здания показалась в перекрестье прицела, штурман нажал на кнопку сброса и две 500-кг бомбы с воем устремились вниз. Однако расчет на сей раз оказался неверным. Одна бомба упала с недолетом, а вторая – с перелетом, уже на трамвайной остановке за заводом. Мощной взрывной волной вышибло стекла в колесном цехе, отделе запчастей, КЭО и других зданиях. При этом погибла только одна работница ОТК, оказавшаяся в момент бомбежки на улице. Грохот взрывов был слышен на большом расстоянии, и многие жители города, проснувшись, выбежали на улицу, где их глазам предстало яркое зарево пожара на автозаводе. Всем стало ясно, что война по-настоящему пришла в Горький^[56].

Когда ближе к утру были потушены пожары, рабочие и бойцы МПВО занялись осмотром повреждений. Оказалось, что в моторном цехе № 2 были разрушены и уничтожены пожаром кровля на площади 1700 кв. м, фонарное и стеновое остекление площадью 7700 кв. м, проломлены большие участки пола. Внутри цеха взрыв разрушил закалочную печь, повредил отпускную печь закалочной машины, а также моечную машину, были разбиты четыре калорифера и четыре мотора к ним. Перебило разводки мазута, газа, воздуха высокого давления и отопления. Большие повреждения причинило и тушение пожара, водой залило весь подвал, вышли из строя 27 единиц оборудования и 350 станков. Погибли 27 человек, еще 40 получили ранения и контузии.

В колесном цехе от взрыва обвалилась часть кровли, был проломлен пол, частично выбито стеновое и фонарное остекление. Кроме того, бомба перебила одну ферму и одну железобетонную арку. Вышли из строя паропровод, водопровод и отопление. Пострадало оборудование на участках электродной, сварочной и термической мастерских. В гараже взрывом разбило две грузовые автомашины. Потери этого цеха составили 11 человек ранеными и один человек был убит. Впоследствии в больнице умер от ран еще один рабочий. Бомба, разорвавшаяся на улице между моторным и колесным цехами, повредила газопровод.

Утром 4 ноября на огромном фронте группы армий «Центр» от Калинина до Тулы погода стала улучшаться, осадки прекратились. После полудня началось прояснение, сопровождаемое похолоданием и легким морозом. Это позволило немцам активизировать действия авиации 2-го воздушного флота. Утром бомбардировщики нанесли удары по артиллерийским позициям и населенным пунктам в прифронтовой полосе, а также по железнодорожным линиям и аэродромам южнее и восточнее Москвы.

Над аэродромом Сещинская, северо-западнее Брянска, погода тоже улучшилась, однако взлетная полоса находилась в плохом состоянии, что позволяло совершать взлет только одиночным бомбардировщикам. Тем не менее командир I./KG28 оберет Эрнст-Август Рот решил провести запланированные налеты на промышленные объекты Горького. В качестве целей для первой атаки были выбраны автозавод, расположенный на левом берегу Оки, находящийся рядом с ним «Двигатель революции», а также бывший завод «Сименс унд Гальске» в нагорной части города. Учитывая малое количество исправных бомбардировщиков, было решено в ходе первого удара поразить жизненно важные объекты предприятий, а именно теплоэлектростанции, на которые предполагалось сбросить мины ВМ1000 и фугасные бомбы крупного калибра. Экипажи должны были выйти на цель на небольшой высоте и, используя светлое время суток, добиться точных попаданий, чтобы сразу вывести заводы из строя. Следующие бомбардировщики уже могли нанести удары по второстепенным объектам. Около 11.00 по берлинскому времени в воздух поднялся первый «Хейнкель», спустя некоторое время за ним последовали еще три машины из KGr. 100 и III./KG26. До цели им предстояло пролететь 750 км…

Весь день над Горьким висели свинцовые тучи, время от времени просвечивавшиеся слабым ноябрьским солнцем. После двух ночных ударов по ГАЗу в воздухе в буквальном смысле пахло войной. По городу ходили самые невероятные и противоречивые слухи, но власть хранила суровое молчание. Многие жители пребывали в напряжении, ждали новых налетов. Хмурый и холодный день уже клонился к концу, когда около 16.10 над Окой, со стороны Дзержинска, из облаков внезапно появился двухмоторный самолет. Пройдя над поселком Стригино, он направился к расположенному на высоком правом берегу реки Ворошиловскому району. Это был Не-111, под фюзеляжем которого висел почти трехметровый сигарообразный предмет – 1000-кг мина ВМ-1000. Он не был обнаружен постами ВНОС, и городской штаб МПВО опять не объявил тревогу. Когда же вышковой наблюдатель на заводе № 197 им. Ленина увидел быстро приближающийся самолет, было уже поздно…

Мина упала прямо на главный четырехэтажный корпус завода. Вслед за этим прогремел мощнейший взрыв, от которого обрушилась большая часть здания. Только после этого в разных местах города протяжно завыли гудки воздушной тревоги, а из района Тобольских казарм начали палить зенитки. Анатолий Иванович Курмаев^[57], находившийся в это время в Канавино, около сквера на Окской набережной, впоследствии вспоминал: «Сначала я увидел на небечерные облачка разрывов зенитных снарядов. Затем обратил внимание на высокий столб черного дыма, огня и пыли, поднимавшийся в нагорной части города над заводом им. Ленина. Причем после первого взрыва вскоре можно было разглядеть еще несколько, выбросивших в небо новые столбы пламени и дыма. Только после этого послышались отдаленные сигналы воздушной тревоги».

Авиационная мина ВМ1000

Разрушенный главный корпус радиотелефонного завода № 197 им. Ленина, ноябрь 1941 г.

В ходе бомбежки были полностью уничтожены сборочный и деревообделочный цеха, два соседних цеха, расположенных в торцах корпуса, получили сильнейшие повреждения. От сильной взрывной волны частично разрушилась электроподстанция № 3 и вышли из строя несколько силовых трансформаторов. Эхо взрыва пронеслось по всему Ворошиловскому району Горького. На расположенном напротив пострадавшего предприятия заводе радиоаппаратуры № 3 26 им. Фрунзе во всех цехах вылетели стекла и осыпалась штукатурка. Многие рабочие в панике бросили работу и побежали к проходным, часть людей полезла прямо через высокий заводской забор. Всеми овладело лишь одно желание – убраться подальше от места трагедии. Паника от увиденного охватила также и соседнюю железнодорожную станцию Мыза. Дежурная по станции Давыдова и ее помощник Сулимов, напуганные бомбежкой, оставили свой пост. В итоге возникла жуткая неразбериха. Раненые, находившиеся в стоявшем перед семафором эшелоне, стали выпрыгивать из вагонов и разбредаться по местности.

Пилот же «Хейнкеля» спокойно повел самолет к центру города, попутно осматривая местные достопримечательности. Над нижегородским Кремлем он сделал своеобразный «круг почета», демонстрируя свою полную безнаказанность. Работник обкома ВКП(б) Анна Александровна Коробова вспоминала: «Во время перерыва между заседаниями мы вышли на улицу и к своему ужасу увидели черный самолет со свастикой, описывающий круг над Кремлем. При этом летчик высунулся из кабины и даже помахал нам рукой! После этого мы вернулись в здание и нам сообщили – только что разбомбили завод им. Ленина, его директор Кузьмин погиб…»

Тем временем к городу приближались еще два бомбардировщика. Пройдя над окрестными деревнями и наведя страх на колхозников, они около 16.20 на предельно малой высоте появились над Автозаводским районом. Самолеты с ревом пролетали над головами людей, направляясь в сторону завода. Один бомбардировщик шел над проспектом Молодежным, второй – в четырехстах метрах левее, над проспектом Молотова (проспект Октября).

Рафаил Ривин^[58] в этот момент выходил из здания Автозаводской поликлиники^[59], находившейся недалеко от завода. Об увиденном он вспоминал: «Вдруг я увидел самолет, летящий на очень малой высотепрямо над забором поликлиники. Когда он со страшным ревом пронесся мимо меня, я отчетливо разглядел фигуру летчика в шлемофоне, а потом фашистские знаки. После этого я начал размахивать руками, привлекая внимание прохожих, и закричал: „Самолет, самолет!“ Бомбардировщик прошел в сторону завода, а на улице началась паника. Помню, как одна женщина в длинном платье полезла через высокий забор поликлиники и застряла наверху». Анна Сорокина в это время тоже находилась на улице и также видела идущие над домами «Хейн-кели»: «Они летели, как на параде, едва не задевая брюхами крыши ипечные трубы».

В эти самые секунды Н. В. Надёжкина^[60], находившаяся на своем посту на крыше заводоуправления ГАЗа, тоже отчетливо видела на фоне сумеречного неба два самолета, на малой высоте приближавшихся с запада. Девушка нервно перебирала лежавшие перед ней фотографии, пытаясь сравнить их с увеличивающимися в размерах оригиналами. Одновременно второй боец поста по телефону дрожащим голосом сообщал в штаб МПВО ГАЗа о грозящей опасности. Когда самолеты полетели уже над заводской территорией, Надёжкина еще надеялась, что, может быть, это свои, но тут ее глазам предстало пугающее зрелище. От одного из них отделились четыре бомбы, с воем устремившиеся вниз, прямо на ремонтно-механический цех. А еще через мгновение все вокруг сотряс грохот взрывов и в небо взметнулись столбы огня и дыма.

Как потом оказалось, три 250-кг бомбы попали в середину корпуса, четвертая взорвалась на улице между РМЦ и электроподстанцией монтажно-штамповального цеха. В цехе рухнули перекрытия на площади 800 кв. м, полностью обрушилась восточная торцевая стена. Внутри здания вышибло почти все перегородки. Одна из бомб разорвалась прямо в столовой, и все находившиеся внутри рабочие были разорваны в клочья.

Второй «Хейнкель» сбросил бомбы на Автозаводскую ТЭЦ. Одна взорвалась в строившейся западной части здания, полностью разрушив ее, вторая проломила крышу, но застряла в стропилах и, повиснув над котлами, не взорвалась. Это произошло из-за слишком малой высоты сброса, вследствие чего полутонная фугаска не успела набрать соответствующую скорость.

На заводе поднялась паника, и многие рабочие, покинув цеха, побежали к проходным. Тем временем один самолет сделал круг над заводом, при этом бортстрелок дал одну задругой три пулеметные очереди по проходной и по бегущим к ней людям. Надёжкина вспоминала: «Спускаясь в укрытие чердачного помещения, я видела, как рядом выкрашивается штукатурка от потока пуль, и слышала ихсмертоносное жужжание…» Уходя на запад, бомбардировщики обстреляли улицы Автозаводского района, а также ехавшие по ним автомобили и конные подводы.

Между тем в 16.40 появился еще один «Хейнкель». Бомбардировщик шел с южного направления, со стороны деревни Анкудиновка, и летел низко над железной дорогой. Жители Ворошиловского района, еще не успевшие оправиться от первого удара, теперь со страхом увидели, как двухмоторная махина с ревом пронеслась над станцией Мыза. Некоторым даже удалось разглядеть подвешенную под фюзеляжем огромную бомбу. Неожиданно вынырнув из-за гористого берега, самолет пролетел над Окой и с пологого пикирования сбросил мину ВМ1000 на завод «Двигатель революции». Сильнейший взрыв прогремел в здании силовой станции предприятия, в котором находились паровые котлы, дизельная, компрессорная и трансформаторная подстанции. Рабочие, находившиеся в соседних цехах, от сотрясения повалились на пол, затем сверху на них посыпался настоящий дождь из осколков стекла световых фонарей. В сборочном отделении цеха № 6 вспыхнул сильный пожар, впоследствии охвативший также крышу склада черных металлов. Был полностью уничтожен заводской штаб МПВО. Ударной волной и осколками были повреждены линии электропередач, в частности, на соседнем станкозаводе отключились малый фидер № 620 и распределительный киоск № 251 Горсетей, из-за чего часть Ленинского района осталась без электричества.

После этого паника охватила уже почти весь город. Многие жители видели летящие над домами немецкие самолеты и поднимающиеся столбы дыма, дополняемые грохотом взрывов и пулеметными очередями. Пассажиры на ходу выпрыгивали из трамваев, шофера бросали автомашины прямо на дороге и убегали, толпы людей сломя голову бежали к укрытиям. На самом ГАЗе обстановка стала критической. На центральной проходной вахтеры отказались открыть ворота, тогда десятки людей полезли прямо через заборы, стремясь как можно быстрее убраться подальше от цехов.

Не надеясь на защиту со стороны летчиков и зенитчиков, заводской штаб МПВО приказал бойцам истребительного батальона брать винтовки, лезть на крыши корпусов и «отражать налет». Среди них был и Рафаил Ривин: «После первой бомбежки я сразу же схватилвинтовку (это был польский карабин) и побежал на свой пост. Другие бойцы истребительного батальона притащили ящики с патронами и, набив ими карманы, полезли на крыши цехов отражать налет тем, что у нас было». Теперь уже повсюду тревожно гудели электро-сирены, где-то вдалеке отрывисто палили зенитки, по улицам, звоня в колокольчики, мчались пожарные машины. Пришли в движение и силы ПВО. С аэродромов Сейма и Арзамас были подняты истребители, в район автозавода прибыло и дежурное звено авиаотряда майора Алифанова. Но немецкие самолеты больше не появлялись.

Последствия дневного налета оказались ужасными. В Ворошиловском районе, на радиотелефонном заводе им. Ленина, погиб 101 человек, в т.ч. почти весь руководящий аппарат. Еще 190 рабочих получили ранения и контузии. Многие другие оказались под завалами. В подвале разрушенного главного корпуса были засыпаны члены штаба МПВО во главе с секретарем парткома П. П. Шумским. Спасательные работы начались почти сразу после взрыва, но затем растянулись на несколько дней. К счастью, вскоре в завале удалось проделать небольшое отверстие, через которое пострадавшим подавали воду и пищу.

На ГАЗе дела обстояли не лучше. Если ТЭЦ чудом уцелела в ходе бомбежки, то ремонтно-механический цех, выпускавший 82-мм минометы, представлял печальное зрелище. Взрывной волной вышибло все остекление производственной части корпуса и соседней кузницы № 2, в нескольких местах был проломлен пол, обрушились около 400 кв. м внутрицеховых перегородок, были уничтожены 45 единиц оборудования, а также инструменты, материалы, полуфабрикаты, готовые минометы, техническая документация и запчасти. Непосредственно над местами взрывов обвалились железобетонные плиты перекрытий. Повсюду среди обломков валялись изуродованные трупы рабочих, части тел и окровавленные ошметки спецодежды. Кроме того, была разрушена силовая электроподстанция, во многих местах порван силовой кабель. Пострадало и расположенное неподалеку здание главного магазина (склада) смежных деталей.

Руководству завода № 718 «Двигатель революции» сразу после налета стало ясно, что в результате бомбежки предприятие выведено из строя. Вследствие полного разрушения силовой станции прекратилась подача электроэнергии и отопления. Вместе с этим взрывная волна выбила практически все стекла во всех световых переплетах и фонарях, что при стоящей минусовой температуре на улице грозило замерзанием и разрывом труб. Поэтому пришлось срочно отдать приказ о спуске всей воды из отопительной системы. Во время бомбежки на территории завода погибли 17 человек, еще 46 получили ранения. Среди погибших оказались начальник цеха № 8 Зуев и помощник начальника 2-го механического цеха Сидоров.

Прошло полчаса. В Горьком стало быстро темнеть, но пламя от пожаров ярко освещало заречную часть города. И тут, в 17.12 по местному времени, начался новый, уже четвертый задень налет. С юго-запада появились два «Хейнкеля» и вновь атаковали автозавод им. Молотова. Однако темнота и дым от пожаров затруднили штурманам бомбардировщиков прицеливание. В итоге большинство сброшенных ими бомб упали на пустырях между заводскими корпусами. Три сильных взрыва прогремели между моторным цехом № 1, КЭО и колесным цехом, выбив стекла и оконные рамы в этих зданиях. Возле деревообделочного цеха № 1 взорвались девять фугасных и осколочных бомб разных калибров. В результате обвалилась часть светового фонаря корпуса, в трех местах было разрушено шоссе, а также траверсный путь на протяжении 15 м. Около здания загорелся бак с двумя тоннами растворителя, разбило три трансформатора. Рядом с механическим цехом № 3 упала одна бомба SC50. Она повредила три метра рельсов и паропровод. При этом вышибло почти все стекла с восточной стороны здания.

На этот раз эффекта внезапности уже не было и немцам не удалось действовать беспрепятственно. Подходящие к городу и возвращающиеся на запад бомбардировщики были атакованы истребителями. В бой смело ринулись и три ЛаГГ-3 авиаотряда майора Алифанова. Однако все их атаки оказались безуспешными, в то же время бортстрелки «Хейнкелей» сбили один и повредили два самолета. ЛаГГ-3 с заводским номером №31217-71 совершил вынужденную посадку на брюхо в районе г. Богородска. У него были прострелены лопасти винта, крылья, фюзеляж и даже топливный бак. Всего механики насчитали в чудом приземлившемся самолете около 50 отверстий от пуль.

В Дзержинске тоже постоянно выли гудки воздушной тревоги, защищавшие город зенитки вели заградительный огонь. Поначалу жители видели лишь самолеты, пролетавшие в сторону Горького и обратно, но ближе к вечеру один из «Хейнкелей» внезапно изменил курс и сбросил две фугасных бомбы на химический завод № 96. После этого он прошел на бреющем полете над позициями зенитных батарей в районе поселка Игумново и обстрелял их из пулеметов. В результате был убит командир батареи 583-го ЗенАП лейтенант Васильев.

В 17.30 жители Автозаводского района опять увидели в темнеющем небе уже знакомый силуэт немецкого самолета, летящего в сторону ГАЗа. Пройдя над горящим заводом, он сбросил три 70-кг бомбы на монтажный цех. Две из них взорвались рядом с корпусом, выбив почти все остекление и разрушив часть железнодорожного пути, третья попала в отходы металла. После этого «Хейнкель» развернулся и со второго захода отбомбился по «Двигателю революции». Одна фугасная бомба взорвалась на железнодорожных путях между литейным цехом и силовой станцией, три – в юго-западной части завода у щелей укрытия. Четыре взрыва прогремели около станкозавода на ул. Шоссейной (ныне ул. Баумана). Еще четыре неразорвавшиеся фугаски были позднее обнаружены у нефтяных баков, около амбулатории и в поселке Карповка.

Через 20 минут над Горьким появился еще один самолет, сбросивший на автозавод очередную 1000-кг бомбу. Однако немецким летчикам вновь не удалось добиться прямого попадания. Мощнейший взрыв прогремел между ковочным цехом и цехом паровых молотов кузнечно-рессорного корпуса. Были разрушены двадцать метров железной дороги и выбита треть остекления здания.

В 18.00 для жителей города наступило долгожданное затишье. Сотни людей бросили работу и устремились к своим домам, дабы убедиться в том, что их родственники живы, а имущество не пострадало. Между тем милиция во время бомбежки в соответствии с имеющейся инструкцией перекрыла движение по Окскому мосту. А он являлся единственной коммуникацией, связывавшей заречную часть города с нагорной. В итоге на обеих сторонах скопились огромные толпы народа, жаждавшие перебраться на другой берег. Милиционеры же на все вопросы отвечали: «Пустим, когда отменят тревогу». К вечеру количество волнующихся и кричащих людей достигло таких размеров, что удерживать эту массу стало попросту невозможно. В итоге проход пришлось открыть, и две огромные лавины ринулись навстречу друг другу. Самое страшное произошло когда толпы горьковчан достигли середины моста, высоко вздыбленной над рекой. Началась жуткая давка, многие стали падать, остальные не обращали на это никакого внимания и шли прямо по людям. Милиционеры же лишь пассивно наблюдали за происходящим со своих постов. Точное число пострадавших в этой давке осталось неизвестным.

Но наиболее ужасающая картина наблюдалась на улицах Автозаводского района. Работница ОТК цеха №23 ГАЗа Александра Требущук вспоминала: «После конца смены мы с другими работницамивышли с завода и отправились к своему бараку, который находился возле овощехранилища. Повсюду около завода лежали убитые лошади, трупы людей, осколки стекла. Вскоре мы увидели, что наш барак сгорел от зажигалок. В огне погибли старик и ребенок, не сумевшие выбраться».

Тем временем в 750 км к юго-западу от Горького на аэродроме Сещинская садились возвращающиеся с задания немецкие бомбардировщики. Уставшие от многочасового полета экипажи докладывали об успешных атаках целей и многочисленных попаданиях в заводы, а также о безуспешных атаках советских истребителей ПВО. Тем не менее оберет Рот решил продолжить налеты в вечернее и ночное время, приказав летчикам вновь нанести удары по автозаводу им. Молотова, а также атаковать мелкие города и поселки, расположенные на Волге восточнее Горького. Эти бомбежки должны были воздействовать на моральный дух и посеять панику среди жителей глубокого тыла. К очередному вылету были подготовлены четыре «Хейнкеля», причем, помимо бомб, в них загрузили кипы пропагандистских листовок, адресованных мирному населению. Их нужно было разбрасывать на пути следования к целям. Около 16.00 по берлинскому времени бомбардировщики один за другим начали взлетать с грязной изъезженной полосы.

В 21.07 по местному времени в Горьком вновь началась бомбежка. Это был уже пятый за сутки налет на Горьковский автозавод. На сей раз одиночный Не-111 сбросил четыре бомбы на литейный цех № 2. Одна взорвалась в недостроенной части цеха, еще две – рядом со зданием. Наибольшие повреждения причинила четвертая фугаска, угодившая в обрубное отделение, занятое под склад металла. От сильного взрыва в здании обрушились все перекрытия, вышибло все остекление стен и фонарей. Через три минуты второй самолет сбросил на Ленинский район десять фугасных бомб, которые упали между станкостроительным заводом № 113 и Первомайской водокачкой. Были повреждены фидеры электросетей и оборваны провода, различные повреждения получили жилые дома на ул. Баумана.

Пока в Горьком рабочие, бойцы МПВО и пожарные спешно устраняли последствия первых бомбежек, немцы, работавшие в эти сутки поистине «по-стахановски», в полночь произвели налет на Москву. «Хейнкели» сбросили девять фугасных бомб, упавших на жилые кварталы города. От взрывов и пожаров погибли пятеро москвичей и один был ранен.

А в это же время в необозримом воздушном пространстве восточнее Москвы три бомбардировщика снова летели в сторону Горького. И опять система оповещения дала сбой и сирены воздушной тревоги молчали. Вместо них в 01.05 5 ноября автозаводцы услышали уже хорошо знакомое завывание падающих бомб. Не заставили себя ждать и новые взрывы. Две полутонные фугаски упали с южной стороны завода. Была разрушена контора бензосклада, расположенные там бараки получили многочисленные повреждения. Бомба SC250 взорвалась у гаража в районе щелей ремонтно-механического цеха, повредив парк автотягачей и склад резины. Еще одна фугасная бомба крупного калибра угодила в восточную половину электроцеха ТЭЦ, полностью разрушив ее. От взрывной волны в соседнем цехе № 7 и 10-м отделе вылетели все стекла. Взрывная волна также накрыла южную сторону кузнечно-рессорного корпуса, выбив все стекла и повредив стены.

В 01.20 по местному времени в небе над Горьким вновь послышался узнаваемый гул моторов, и вскоре автозавод сотряс еще один мощный взрыв. На сей раз бомба SC1000 упала во дворе хозутиль-цеха. Сильная взрывная волна прокатилась по всему заводу. Были уничтожены бытовые постройки уже пострадавшего днем ремонтно-механического цеха, уничтожены пять газогенераторных автомашин, разрушен сарай и жилой барак. Сильные повреждения также получил профтехкомбинат. И, что самое печальное, вновь пополнился список убитых и раненых автозаводцев. Спустя час очередная бомба крупного калибра разорвалась в литейном корпусе, нанеся ему крупные разрушения. Обвалился северо-восточный угол земледелки, были уничтожены конвейер № 1 и стержневое отделение. Остальные конвейеры получили различные повреждения. Кроме того, в здании выбило все стекла, разнесло промразводки и оборвало кабели.

Пострадал и жилой сектор Автозаводского района. В Американском поселке прямым попаданием бомбы был уничтожен дом № 5. Еще пять фугасок разорвались на ул. Октябрьской, были частично разрушены фабрика-кухня и жилой дом. Еще семь фугасных бомб упали в районе поселков Гнилицы и Нагулино. На Стахановский поселок немецкие самолеты сбросили около 250 зажигательных бомб, но все они упали в поле, не причинив серьезного вреда. Больше всех досталось киноконцертному залу на шоссе Энтузиастов. От близких разрывов восьми 50-кг бомб в здании были выбиты все стекла вместе с оконными рамами, выведена из строя электропроводка, частично обрушились стены.

Казалось, налетам и жертвам не будет конца, что немцы решили последовательно разрушать цех за цехом. И действительно, за прошедшие сутки различные повреждения уже получили 14 объектов завода. Напуганные жители Автозаводского района и большинство рабочих отсиживались в щелях и бомбоубежищах, у многих от страха уже началась истерика. Но следующие часы прошли спокойно, и бомбежки прекратились.

«Хейнкель» над Чебоксарами

Для жителей чувашской столицы вечер 4 ноября стал самым запоминающимся за всю войну. Маленький город на правом берегу Волги осенью 1941 г. находился в глубоком тылу. От линии фронта его отделяли примерно 650 км. Крупных военных предприятий здесь не было, стратегически важные линии железных дорог пролегали намного южнее. В октябре в Чебоксары прибыл эвакуированный из Харькова электромеханический завод (ХЭМЗ) и ряд других предприятий^[61]. Но все они еще только возводились и обустраивались на новом месте. Поэтому жители города меньше всего опасались ударов германской авиации. Хотя на территории Чувашии еще в конце августа были построены три оперативных аэродрома, затем в сентябре – еще три, никаких самолетов на них не было, и вообще какая-либо ПВО начисто отсутствовала. Не соблюдался и режим светомаскировки, поэтому даже с наступлением темноты жилые кварталы Чебоксар были хорошо видны с большого расстояния.

И вот тихий вечер внезапно нарушил грохот взрывов. Один из очевидцев позднее вспоминал: «Гром, не гром, ничего не поняли. Ночьюбыло дело, и все мы выбежали на улицу. Два раза грохот раздался. Толком ничего не могли понять. Ни разу такого не слышали. Народ высыпал на улицу. Никто ничего не знает, что такое…» Тем временем Не-111, сбросив серию из девяти бомб SC50 на центр города, выполнил отворот влево и со второго захода отбомбился по поселку Сосновка, расположенному на северном берегу Волги, и его окрестностям. Как потом оказалось, немцы накрыли цыганский табор, который жег костры и тем самым, видимо, привлек внимание летчиков. После этого «Хейнкель» взял курс на запад, покинув чувашское небо.

Жители города не сразу осознали, какой опасности подвергались. Только утром, выйдя на центральные улицы, они увидели воронки от бомб, а также разрушенные и покосившиеся от взрывной волны дома. Как потом оказалось, одна бомба упала на двухэтажное здание народного суда на ул. Плеханова. От взрыва правая половина здания полностью обрушилась. Взрывная волна вышибла окна и разрушила сени расположенного неподалеку дома № 45. В доме № 6 на ул. Ворошилова также вылетели окна, и рассыпалась печь. Еще одна 50-кг бомба упала между домами № 33 и 35 на ул. Ленина, разрушив сени и выбив оконные рамы. Были частично разрушены дома № 25 и 38. Две бомбы также упали на ул. Заводской, одна взорвалась в огороде дома № 18, другая – на мостовой. Еще одна фугаска упала в речку Чебоксарку, протекающую через центр города. В результате налета погибли два человека, в т.ч. трехлетняя девочка, еще 18 получили ранения.

Кроме того, на шоссейной дороге Ипшеи – Чебоксары были обнаружены немецкие листовки с призывом оказывать посильную помощь Вермахту и переходить на его сторону. Собирать и уничтожать листовки были направлены учащиеся Чапаевского поселка.

На пути к Чебоксарам немецкие бомбардировщики также нанесли бомбовые удары и обстреляли из пулеметов поселок Юрино в устье р. Ветлуга, поселок Козьмодемьянск и даже глухую, забытую Богом деревню Усмань. Хотя эти удары и не имели стратегического значения, они повергли в шок местное население. Жители захолустных поселков, до того слышавшие о далеких боях на фронте лишь по радио, вдруг воочию увидели не только немецкие бомбардировщики с крестами и свастиками, но и лица летчиков. В Чувашии сразу после бомбежки был введен режим полной светомаскировки, было спешно отключено все наружное освещение, водителям автомашин запретили ездить с включенными фарами.

Как родился миф об «одиннадцати прорвавшихся»

Всего в течение суток, с 01.40 4 ноября по 02.15 5 ноября, бомбардировщики из KGr. 100, III./KG26 и I./KG28 совершили восемь налетов на Горький, сбросив на него около 80 фугасных бомб разных калибров и мин. В результате были серьезно повреждены три предприятия, причем радиотелефонный завод им. Ленина и минометный завод № 718 «Двигатель революции» были полностью выведены из строя на неопределенный срок. Точное число жертв из-за халатного и откровенно наплевательского отношения к их учету так и осталось неизвестным, но на основании различных обрывочных данных можно предположить, что тогда погибли не менее 300 человек.

Зенитные батареи за прошедшие сутки выпустили свыше 13 тыс. снарядов, в т.ч. 6691 шт. кал. 85-мм, 6043 шт. кал. 76-мм и 342 шт. малого калибра, пулеметчики всадили в небо 4620 пуль. Однако огонь велся беспорядочно и хаотично, не принеся бомбардировщикам никакого вреда. Потери имелись и в частях зенитной артиллерии. Пулеметным огнем с бомбардировщиков в 196-м ЗенАП были ранены два средних командира и семь бойцов. Истребительная авиация произвела в общей сложности 44 самолето-вылета, но и летчики не сбили ни одного вражеского самолета. Поутру начальник штаба Горьковского бригадного района ПВО подполковник Савко, видимо, боясь ответственности за безнаказанное разрушение немцами ряда производственных объектов, составил откровенно лживую и фантастическую оперативно-разведывательную сводку № 71, в которой «с потолка» указал немыслимое количество якобы участвовавших в налетах бомбардировщиков:

«В течение второй половины 4ив ночь на 5ноября противник вел разведывательные и бомбардировочные действия группами от 3 до 12 самолетов и одиночными самолетами типаХе-111, Ю-88. Бомбардировке подверглись Горький, Дзержинск, Козьмодеменск, д. Козине, д. Усмань, д. Юрино.

В результате огня ЗА и боя ИА на Горький прорвались 11 самолетов из 150—160. Сброшено 100 ФАБ и 20 ЗАБ, большая часть на подступахк автозаводу и заводу № 21. Среди гражданского населения убито 35 чел., ранено 230 человек…

Разрушено несколько жилых зданий, моторный и ремонтно-механический цеха на автозаводе и несколько цехов других заводов Горького» ^[62].

В действительности же Сещинская группировка Люфтваффе совершила за сутки на бомбардировку Горького 13 самолето-вылетов и еще два – для атаки городов и поселков восточнее города.

5 ноября

Утром 5 ноября собралось на экстренное совещание бюро Горьковского обкома ВКП(б). После выяснения общих результатов вчерашних налетов было принято постановление о ликвидации последствий бомбардировки на радиотелефонном заводе им. Ленина и ГАЗе. Начальнику МПВО Горького поручили выступить по радио с информационным сообщением. Утренние газеты же вышли без единого намека на трагические события. Так, «Горьковская коммуна», ни слова не сообщая о продолжавшихся в течение суток налетах на город, поместила огромную статью «В фонд обороны Родины», в которой говорилось, как «горьковчанка М. П. Панфилова сдала в фонд обороны рояль, рабочий товарищ Мальцев – персональную легковую автомашину М-1, полученную в качестве премии от наркомата, учительница школы № Зг.Богородска Е.И. Ичина – золотое кольцо итри ложки. Член колхоза „Красный металлист“ Больше-Болдинского района М.Д. Ямцева сдала упитанного барана» и т.п.

Рабочие завода «Двигатель революции» занялись раскопками силовой станции. Поначалу казалось, что на месте здания осталась лишь груда обломков, но потом оказалось, что частично уцелели компрессоры, которые по внешнему осмотру показались пригодными для ремонта. Временное питание цехов энергией было решено обеспечить от уцелевшей подстанции термического цеха. Исключением был литейный цех, к нему надо было вести новую линию. Питание постоянным током можно было в какой-то мере обеспечить от двух быстроходных дизелей по 130 л. с, соединенных последовательно^[63]. Одновременно с этим рабочие простаивавших цехов весь день забивали оконные проемы и световые фонари досками, а затем делали примитивное утепление. Поскольку целых стекол нигде не осталось, пришлось заколотить все окна.

Подсчет убытков, причиненных бомбежками, составил весьма печальную картину. Всего взрывами и пожарами были уничтожены шестнадцать электромоторов, девять генераторов, одиннадцать трансформаторов, десять компрессоров, гидравлический пресс, три сверлильных станка, четыре мостовых крана, четыре котла, четыре паровых насоса. Общая мощность выведенных из строя генераторов составила 1250 кВт, мощность уничтоженных дизель-генераторов – 1730 л. с. Кроме того, были пробиты четыре водяных и один нефтяной трубопроводы, воздухопровод и другие коммуникации. Сгорел весь чертежный архив отдела главного механика, что затрудняло ремонт оборудования, имеющего длительные сроки эксплуатации, особенно немецкого производства. Помимо этого, были уничтожены десятки тысяч деталей военной продукции на сумму около 1,5 млн руб., в т.ч. 1300 стабилизаторов, 2289 крышек-сопел и 521 камера для реактивных снарядов М-8,1306 крышек-сопел, 4500 стабилизаторов, 436 камер и 13 010 свечей для реактивных снарядов М-13. Общие же убытки от бомбардировки составили 4,215 млн руб. Возникли и определенные проблемы с рабочей силой. После бомбежки с завода убежали сотни людей, из них 189 – безвозвратно. Вследствие этого отдельные участки цехов попросту опустели.

На заводе им. Ленина продолжались спасательные работы на развалинах главного корпуса. Большие глыбы растаскивали «полуторками» и тракторами, а мелкие обломки – вручную. Сварщики резали погнувшуюся и искореженную арматуру. «Самое неприятноеощущение испытывали, когда, разгребая щебенку, понимали, что лопата упиралась в мякоть женской или мужской ноги», — вспоминал потом Борис Увяткин, работавший тогда ведущим инженером на предприятии. Часть людей по-прежнему оставались под завалами и получали воду и пищу через небольшое отверстие^[64].

На ГАЗе весь день тоже прошел в раскопках. Рабочие разбирали завалы и груды обломков, выискивая уцелевшее оборудование. Попутно велся поиск трупов. Наиболее страшная картина наблюдалась в разрушенном ремонтно-механическом цехе. Члены команд МПВО то и дело выносили завернутые в брезент изуродованные человеческие останки, предъявляя их на опознание собравшимся здесь родственникам. Кто-то узнавал своих по оторванной кисти руки с часами, кто-то по куску ноги с ботинком. Многие трупы вообще не подлежали опознанию. Один из очевидцев потом вспоминал: «Это было страшное зрелище. Вот мать узнает свою дочь по окровавленному платку и сережке. У женщины тут же начинается истерика, ее подхватывают под руки другие рыдающие родственники…» Затем опознанные останки грузили на грузовики и везли на Автозаводское кладбище. Большая же часть завода, несмотря на повреждения, продолжала работать. К счастью, ТЭЦ уцелела и подача электричества и пара в цеха шла без перебоев.

Утром 5 ноября на всем фронте западнее Москвы установилась ясная погода. Облака исчезли, ударил слабый морозец. На аэродроме Сещинская немецкие техники и летчики радовались – холод заморозил непролазную грязь и состояние взлетно-посадочных полос заметно улучшилось. В течение дня «Хейнкели» вместе с самолетами других эскадр нанесли серию ударов по советским аэродромам и линиям железных дорог, а также атаковали важный транспортный узел в г. Серпухове. Один Не-111 совершил очередной беспокоящий налет на Москву, сбросив на нее десять фугасных бомб, при взрывах которых, по советским данным, погибли пять человек и еще один был ранен осколками. При этом потерь все три авиагруппы не имели, за исключением одного Не-111 из I./KG28, по какой-то причине совершившего на своей территории посадку «на брюхо».

Ближе к вечеру оберет Рот решил вновь произвести налет на Горький, выделив для этой цели 14 бомбардировщиков. Основным объектом атаки снова был намечен автозавод им. Молотова, кроме этого, предполагалось поразить и другие предприятия, в т.ч. судостроительный завод «Красное Сормово», расположенный в северной части города на берегу Волги.

Первый Не-111 взлетел около 18.30 по берлинскому времени. Экипажу была поставлена задача сбросить осколочные бомбы SD70 на линии электропередач, ведущие от теплоэлектростанции в Балахне к Горькому, с тем чтобы лишить город электроэнергии. Расчет заключался в том, что при прерывании подачи электричества прекратят работу водозаборные станции, и возникшие потом пожары нечем будет тушить. Бомбить саму станцию не имело смысла, т.к. для разрушения подобных объектов требовалось большое количество бомб и высокая точность попаданий.

Спустя два с половиной часа начали один за другим взлетать остальные самолеты. «Хейнкели» из KGr. 100 с трудом оторвались от земли, поскольку под их фюзеляжами были подвешены бомбы большой мощности SC1800. Впереди был долгий полет: два часа – до цели и столько же обратно. И все это над бескрайними и холодными русскими просторами. Но летчикам казалось, что они делают лишь последние усилия. Скоро Москва окажется в руках Вермахта, и тогда войне конец.

В Горьком вечер прошел в большом напряжении, все ждали нового налета. Ближе к ночи страху добавили завывшие повсюду гудки воздушной тревоги. Большинство свободных от работы жителей, собрав все самые ценные вещи в котомки, тут же отправились в щели и подвалы, но работники предприятий продолжали трудиться. В Балахне, вслед за Горьким, тоже объявили тревогу, но электростанция работала в обычном режиме. В 23.34 по местному времени приборы диспетчерского пункта ГОРЭК (Горьковский энергокомбинат) отметили толчок короткого замыкания, сопровождавшийся снижением напряжения. На Балахнинской ГРЭС автоматически отключились ЛЭП № 105, 107,108, идущие в направлении Горького, и фидер № 608 Горсетей Балахны. Одновременно с этим на подстанции 0-6 отключились ЛЭП №№ 108 и 109. В результате подстанции 0-7 и 0-3 остались без напряжения, и тут же из-за параллельной работы с системой ГОРЭК вышли из строя вся ТЭЦ-8 и один генератор ТЭЦ-10. Вслед за этим из города по телефону передали, что в большинстве районов погас свет, остановились станки и оборудование на предприятиях. Водозаборы на Волге и на Оке сразу же прекратили работу.

Со станции немедленно были высланы аварийные команды для разведки, приступившие к работе в полночь. Через час стали поступать первые донесения. Оказалось, что все вышедшие из строя линии имеют такие повреждения, что быстро включить их в работу было невозможно, за исключением ЛЭП №105. На линии № 108 в пролетах между опорами № 152—158 провод в пяти местах был оборван полностью и поврежден еще в 21 месте. В пролетах опор № 2—4 в семи местах были оборваны алюминиевые жилы, а в пяти местах тросы сорвало полностью. Опора № 153 была повалена взрывной волной.

Передвигаясь в кромешной тьме с фонариками, ремонтники находили все новые следы разрушений – воронки от бомб и кучи оборванных проводов. При осмотре ЛЭП № 109 оказалось, что в пролетах опор № 21—24 в семи местах провода полностью оборваны. В пролетах между опорами № 216—219 в семи местах тоже был зафиксирован полный обрыв проводов осколками. При этом в одном месте кусок подземного кабеля длиной два метра прямым попаданием бомбы был «отброшен так, что не найден». Всего под линиями в разных местах аварийные команды обнаружили девять бомбовых воронок. Восстановление линий электропередач началось немедленно, однако отремонтировать первую ЛЭП удалось лишь через 11,5 часа!

Тем временем в самом Горьком, погруженном в темноту, царило напряженное ожидание бомбежки. После послышавшейся было стрельбы зениток в полночь опять все стихло. Кто-то даже подумал: «Неужто отогнали фашистов?» Другие говорили, что помогло, мол, затемнение – немец мимо пролетел. А после часа ночи часть людей, замерзнув в холодных щелях, даже стала возвращаться в свои дома и бараки. Однако успокаиваться было рано. Около 01.30 вновь началась зенитная стрельба, и вскоре в небе послышался зловещий гул немецких самолетов.

«Хейнкели» шли на город мелкими группами и поодиночке, ориентируясь по руслу Оки и хорошо просматривавшемуся полотну железной дороги Москва – Горький. Осветительные бомбы не использовались, поэтому штурман каждого самолета должен был распознать цель по близлежащим ориентирам. Основной удар опять наносился по Горьковскому автозаводу. Первые бомбы разорвались в 01.47 в поселке Адмцентр. Через три минуты тяжелая фугасная бомба попала в заготовительный участок прессового цеха, проломила крышу на площади 100 кв. м, ударилась в балку и взорвалась под потолком. Следом две бомбы упали на главный сборочный конвейер, разрушив отделения разделки под дерево и пошивки. При этом рухнула часть капитальной стены, отделяющей прессовый цех. Еще одна тяжелая фугасная бомба взорвалась рядом с главной конторой ГАЗа. Взрывной волной вышибло стекла в здании, а также в завкоме РАП, комитете ВЛКСМ и яслях.

В 02.07 бомба SC500 попала в механический цех № 2, разрушив северо-западный угол здания. При этом погибли четыре человека. Вторая фугаска взорвалась в каркасном цехе, разрушив прессовый участок, столярную и малярную мастерские. Еще один мощный взрыв прогремел в здании электроподстанции ремонтно-механического цеха. В нем обрушились перекрытия на площади 80 кв. м, ударной волной были снесены здания конторы отделов архитектора и техники безопасности. Одновременно с этим на юго-западную часть завода посыпались зажигательные бомбы, сразу вызвавшие большое количество пожаров. Несколько десятков зажигалок упало на бытовые помещения РМЦ, здание кузницы № 2, модельный цех, компрессорную станцию и прилегающую территорию.

Крыша моторного цеха № 3 была сделана из дерева и утеплена различными горючими материалами. Часть термитных бомб пробила ее и упала на пол цеха, где их быстро потушили бойцы унитарных команд. Однако большинство зажигалок застряли в утеплителе, и крыша быстро загорелась. Через несколько минут вся кровля уже пылала огромным факелом, тушить который не представлялось никакой возможности. Затем пламя перекинулось во внутренние помещения, и весь цех охватил пожар. Сгорели все бытовые помещения, оконные переплеты, столовая и душевые, а также склад готовых моторов, склад деталей и смежных производств, инструментальные кладовые. Сильно обгорело и оборудование цеха. Кузница № 2 и компрессорная станции сгорели полностью, бытовые помещения ремонтно-механического цеха обгорели наполовину.

Боец МПВО показывает населению, как надо тушить зажигательную бомбу

Истребитель ЛаГГ-3, совершивший аварийную посадку «на брюхо», аэродром авиазавода № 21, Горький, осень 1941 г.

В корпусе кузницы огонь уничтожил 18 молотов, а также всю систему отопления и освещения.

Крыша главной конторы тоже была буквально засыпана зажигательными бомбами. Команды МПВО немедленно приступили к тушению, однако удалось обнаружить не все очаги пожаров. Одна бомба В1 удивительным образом попала в вентиляционную шахту и застряла там. Поскольку четырехэтажное здание имело пустотные перекрытия, возникшее в вентиляции пламя постепенно распространилось по верхним этажам, и пожар принял опасные размеры. Тем не менее усилиями подоспевших бойцов ВПЧ № 20 огонь удалось остановить между вторым и третьи этажами. Выгорела лишь верхняя часть здания и крыша.

После попадания большого числа зажигательных бомб сильный пожар охватил гараж завода, тушение которого из-за нехватки воды оказалось невозможным. В итоге сгорели размещавшиеся там ремонтная база, материальный склад и весь заводской автопарк, состоявший из 80 различных автомобилей. От близкого разрыва фугасных бомб у главной конторы и хозутильцеха стены дали трещины и покосились. Много зажигалок попали в бараки, расположенные у западного угла автозавода в районе профтехкомбината. В них проживали эвакуированные из Москвы граждане. Опасаясь за свое имущество, во время налета они отказывались идти в укрытия. В ходе возникшего сильнейшего пожара многие из москвичей оказались отрезанными от выходов, прыгали из окон, но многие все же сгорели заживо вместе со своим скарбом. Всего здесь полностью выгорели восемь бараков, а также расположенное неподалеку овощехранилище.

Сильно пострадал и цех серого чугуна. В результате попаданий тяжелых фугасных бомб в железобетонных перекрытиях образовались пробоины диаметром 10 м, были проломлены горизонтальные балки, пол, выбиты ворота, выведена из строя система водоснабжения и отопления, разрушен склад готовой продукции. От взрывной волны пострадал и соседний цех № 8.

В ликвидации пожаров и последствий налета на автозаводе принимали участие девять автонасосов и один пожарный поезд, а также почти 1800 человек из различных частей, в т.ч. 68 – из участковых команд МПВО ГАЗа, 1500 – из воинских частей, 58 – из райотдела милиции, 30 членов сандружины, 10 бойцов истребительного батальона и 27 бойцов из противопожарной службы города.

Одновременно с налетом на ГАЗ германские бомбардировщики нанесли удары и по другим районам Горького. На Сормовский район были сброшены восемь фугасных бомб. Ими был частично разрушен вагоноколесный цех завода «Красное Сормово», производивший снаряды для гаубичной артиллерии, а также заправочная колонка для паровозов. Пострадал и жилой сектор, в частности дом на ул. Калинина. Шесть фугасных бомб упали рядом с авиазаводом № 21 в Кагановичском районе, разрушив жилые бараки и один частный дом. Еще три взрыва прогремели на территории Сормовского парка, расположенного в двухстах метрах от предприятия. И лишь несколько зажигалок упали на здания завода. Здесь, вероятно, сказалась хорошая маскировка производственных корпусов, из-за которой штурманы «Хейнкелей» не смогли четко распознать цель. Одна бомба SC500 попала в кузнечно-прессовый цех артиллерийского завода № 92. Пробив крышу, она угодила в станок, провалившийся от сильного удара в подвал вместе с женщиной, работавшей на нем, но не взорвалась. Еще один Не-111 отбомбился по нагорной части города, сбросив четыре фугаски на Ждановский район, в районе Сенного базара^[65].

Всего в ночь на 6 ноября на Горький, по данным службы МПВО, были сброшены 32 тяжелых фугасных и несколько сотен зажигательных бомб. Точное число погибших опять осталось неизвестным, а служба МПВО ГАЗа представила откровенно заниженные данные: пять погибших и 21 раненый. Фактически жертв было по крайней мере в десять раз больше.

На этот раз зенитные батареи Горьковского бригадного района ПВО выпустили девять тысяч снарядов, в т.ч. 85-мм – 4341 шт., 76-мм – 3525 шт. и малого калибра – 1399 шт. Истребители из 2-го запасного ИАП и авиаотряда майора Алифанова выполнили 11 самолето-вылетов, однако все бомбардировщики смогли благополучно вернуться обратно в Сещинскую. Зато один ЛаГГ-3 авиазавода № 21 совершил вынужденную посадку на аэродроме в Сейме. Таким образом, в течение двух суток из девяти самолетов авиаотряда четыре получили различные повреждения и требовали ремонта.

А наутро начальник штаба бриграйона подполковник Савко состряпал очередное «донесение» для начальства под названием «Оперативно-разведывательная сводка №72», в которой указал: «С 20.00 5.11.41 по 2.38 6.11.41 противник произвел разведывательные и бомбардировочные действия группами (3—15) и одиночными самолетами типа Хе-111, Ю-88, и Ю-86. Из 136 самолетов к городу прорвались 14. Сброшено крупных фугасных бомб – 16, малых до 600, зажигательных – 800. В черте города упали 22 бомбы, остальные на дальних и ближних подступах».

Сводка явно составлялась наспех, так сказать, по горячим следам. В ней, помимо Ju-88, за которые еще можно было в темноте принять «Хейнкели», упоминались даже старые бомбардировщики Ju-86, снятые с вооружения бомбардировочных эскадр Люфтваффе еще весной 1939 г. Ясно, что никто толком и не считал точного числа сброшенных бомб и круглые фантастические цифры 600 и 800 были взяты с потолка^[66]

В сводке же Главного командования Вермахта сообщалось, что в течение прошлого дня бомбардировщики «нанесли сильные удары по г. Горький – важному промышленному центру, играющему большую роль в производстве автомобилей и самолетов. В результате прямых попаданий тяжелых авиабомб значительные разрушения причинены автозаводу им. Молотова, судостроительному заводу на берегу Волги, а также железнодорожным коммуникациям. Возникло несколько крупных очагов пожаров».

Таким образом, немцы тоже несколько приукрасили свои успехи. Насчет «значительных разрушений», причиненных ГАЗу, и «крупных очагов пожаров» заявления соответствовали действительности, а вот про «Красное Сормово» и железные дороги они явно дофантазировали, видимо, поверив оптимистическим донесениям своих летчиков.

6 ноября

Утро 6 ноября в Горьком наступило в тревожном напряжении. Над автозаводом поднималось большое облако дыма, перемежающееся с паром, возникшим при тушении пожаров. В Сормове местные жители тоже впервые ощутили на себе, что такое бомбежка. По пути на завод недалеко от ул. Баррикад, на которой в далеком 1905 г. происходили бои первой русской революции, люди увидели необычное зрелище. На месте заправочной колонки зияла большая воронка, рядом с которой паровоз буквально встал «на дыбы», задрав нос в небо. Жители Автозаводского района стали отправлять своих детей к родственникам в нагорную часть города, дабы уберечь от гибели.

Газета «Горьковская коммуна» вновь ничего не написала о налетах, словно город жил обычной мирной жизнью. На сей раз, видимо, чтобы отвлечь жителей от бомбежек, на второй странице была на полполосы помещена статья «Гитлеровские кровавые собаки», в которой в подробностях описывались зверства оккупантов в некой деревне Сеневка. Германская же пресса уделила внимание налетам на Горький, в частности, сообщение о них было напечатано в газете «Фёлькишер беобахтер» за 6 ноября 1941 г.

Между тем на предприятиях, особенно пострадавших в предыдущие дни от бомбежки, значительная часть рабочих находилась в состоянии паники и истерии. В частности, на радиотелефонном заводе № 197 им. Ленина наблюдались случаи массового нарушения трудовой дисциплины. При малейшем шуме рабочие бросали работу и убегали за ворота завода. После отбоя многочисленных воздушных тревог половина уже не являлась на работу до окончания рабочего дня. Утром 6 ноября среди людей стихийно распространился слух, что в три часа дня завод снова будут бомбить, в связи с чем некоторые рабочие бросили работу и ушли домой. Особая растерянность наблюдалась в цехе № 19, где работали одни женщины. Партийному комитету завода пришлось в срочном порядке принимать меры. Были созваны два совещания секретарей цеховых парторганизаций проведены партийно-комсомольские собрания с обсуждением вопроса о ликвидации последствий (в т.ч. психологических) воздушного нападения.

На соседнем заводе радиоаппаратуры № 326 им. Фрунзе также ощущалась сильная нервозность. Основными паникерами здесь выступали начальник планового отдела Комаров и уборщица цеха № 1 Мазина. Комаров каждому встречному признавался, что он чувствует животный страх перед предполагаемой смертью от бомбежки. Налеты немецкой авиации также оказали сильное моральное воздействие на учеников ремесленного училища, расположенного на территории предприятия. Учащиеся из сельской местности почти в полном составе сбежали из города, в результате чего 5 и 6 ноября не явились на учебу более 200 человек.

Подача электроэнергии с ГоГРЭС шла с большими перебоями. Только в 11.00 ремонтные бригады, работавшие всю ночь и утро, смогли восстановить одну из ЛЭП. Затем авральными методами постепенно вводились в строй остальные линии, но последнюю удастся починить уже спустя 43 часа после бомбежки.

Когда розовое ноябрьское солнце стало клониться к горизонту, весь Горький застыл в нервном ожидании. Люди со страхом посматривали на темнеющий западный горизонт, боясь вновь увидеть знакомые силуэты двухмоторных самолетов с крестами. Приходя домой или на ночную смену, горьковчане старались громко не разговаривать, не включать радио, дабы не прослушать гудки сигнала воздушной тревоги. Однако вечер прошел спокойно. На улицах слышались лишь возгласы людей и урчанье автомобильных моторов. Бомбежка не началась ни поздно вечером, ни после полуночи. «Вроде сегодня не прилетели», – облегченно вздыхали горьковчане, пытаясь наконец заснуть.

Метеорологи Люфтваффе напряженно следили за изменениями погоды, т.к. именно от нее сейчас всецело зависела активность авиации. Еще днем 6 ноября почти на всем пространстве вокруг Москвы было ясно и морозно, что позволило бомбардировщикам нанести серию очередных ударов по железнодорожным станциям и перегонам. Однако уже к вечеру вновь началось потепление и пошел снег. Над столицей сплошной завесой легли тяжелые тучи. Улицы, площади и крыши домов покрылись снегом, а после полуночи разыгралась быстрая пурга. И все же в 19.03 там снова выли сирены и гремели взрывы бомб.

Рано утром 7 ноября двенадцать Не-111 внезапно появились над древним русским городом Ярославлем, нанеся удар по Московскому вокзалу, через который сплошным потоком шли эшелоны с войсками, техникой и боеприпасами на Калининский фронт. Всего, по данным службы МПВО, на город были сброшены 97 фугасных бомб весом 50—250 кг. От мощных взрывов железнодорожные объекты получили большие повреждения, было разрушено депо, на путях сгорели 50 вагонов, причем пожары полыхали несколько часов. Из-за бомбежки создались большие пробки поездов в направлении Москвы. Кроме того, пострадали прилегающие объекты Кагановичского района: сборочный цех автомобильного завода и 17 жилых домов. При этом погибли 80 человек, еще 150 получили ранения.

8 ноября температура в основном установилась на уровне 0°, местами шел мокрый снег. Тем не менее немецкие самолеты-разведчики поднимались в воздух, чтобы сфотографировать результаты налетов на Горький. В 15.20 в городе была объявлена воздушная тревога, и вскоре над ним на большой высоте прошел одиночный Ju-88D. В следующие дни, невзирая на плохую погоду, немцы совершили еще несколько налетов на Горький одиночными самолетами и даже попытались разбомбить Окский мост, однако промахнулись.

Немецкая авиация свертывается

В начале ноября, несмотря на сложное положение на Восточном фронте, командование Люфтваффе начало выводить авиационные части в тыл для их пополнения и реорганизации. По этому поводу еще 5 ноября начальник Генерального штаба Вермахта Франц Гальдер записал в дневнике: «Разговор с фон Боком: он доложил, чтов районе Москвы наблюдается сосредоточение крупных сил авиации противника. Наша авиация сейчас свертывается».

1 ноября навсегда покинули Восточный фронт Stab, и I./KG2 «Хольцхаммер» ^[67], убыли на запад III./KG3 и KGr.806. 13 ноября отдельная авиагруппа KGr. 100, сыгравшая значительную роль в налетах на Москву и Горький, была отозвана для отдыха и пополнения на аэродром Лангенхаген, около г. Ганновера. 17 ноября за ними отправилась и вся эскадра KG54 «Тотенкопф». На следующий день во Францию убыли Stab, П. и III./KG55 «Грайф» ^[68]. Таким образом, в период с 1 по 17 ноября командование Люфтваффе вывело с Восточного фронта восемь бомбардировочных групп. Далее началась запланированная переброска в Италию и на Сицилию штабов и управлений 2-го воздушного флота и 2-го авиакорпуса. И все это в период решающих боев под Москвой и на других участках Восточного фронта!

Из семи эскадрилий дальней авиаразведки к декабрю на Восточном фронте остались лишь четыре. Ju-88 из 1-й и 2-й эскадрилий Aufkl.Gr . 122, базировавшиеся соответственно на аэродромах Смоленск и Шаталово, продолжали регулярно летать в Поволжье. Они фотографировали большие скопления подвижного состава на железных дорогах в районе Горького и Ярославля. Большинство эшелонов шли в сторону Москвы. Но воспрепятствовать их движению в тот момент Люфтваффе уже были не в состоянии.

19 ноября 1941 г. Франц Гальдер записал в своем дневнике: «Вобщем, снова благоприятный день… Операции в районе Москвы должны иметь целью полное уничтожение вражеских дивизий путем согласованных наступательных действий, а не фронтальное оттеснение противника. Конечная цель – выход на рубеж: Ярославль, Рыбинск (а возможно, Вологда) – остается прежней, если подвоз снабжения и погода позволят достигнуть этой цели» ^[69].

Однако уже через десять дней, 29 ноября ему пришлось констатировать, что «самое большее, на что можно рассчитывать, – этоподойти северным флангом группы армий „Центр“ к Москве и занять 2-й танковой армией излучину Оки северо-западнее Тулы».

Горький – последствия налетов

В Горьком, конечно же, ничего не знали об отводе германской авиации в тыл, а посему панически боялись новых налетов. У местного начальства волосы вставали дыбом при мысли о том, что немцы снова попытаются разбомбить важнейшие стратегические объекты, пвошники также пребывали в отчаянии, требуя больше орудий и самолетов. Всем было ясно, что имеющихся сил и средств крайне недостаточно. Так, командир 279-го отдельного зенитного артдивизиона старший лейтенант Ядров писал председателю Горьковского горкомитета обороны Родионову: «Двухдневный налет фашистскойавиации 4 и 5 ноября на г. Балахна и притом бомбардировка ГРЭСа с очевидностью выявили, что на обороне г. Балахны и его промышленных объектов явно недостаточно активных средств ПВО. Имеются всего две батареи пушек 85-мм 279 ОЗАД, а все другие средства ПВО отсутствуют». Ядров просил как можно быстрее доукомплектовать дивизион, выделив ему хотя бы одну батарею среднего калибра, батарею мелкокалиберных пушек и зенитно-пулеметную роту.

Были срочно форсированы работы по маскировке заводов в соответствии с общим маскировочным планом Горького. Общий замысел состоял в том, чтобы визуально «слить» корпуса предприятий с прилегающей местностью. Так, поселок Карповка был «продолжен» на завод «Двигатель революции» путем устройства на световых фонарях цехов ложных домиков. Там же были нарисованы дорожки, тропинки, повешены маскировочные сети общей площадью 7000 кв. м. На уцелевшие после налета здания нанесли защитную одноцветную окраску, схожую с окружающим пейзажем. Работы на этом объекте закончились уже к 25 ноября. После этого летчики ПВО произвели несколько полетов над заводом и радостно сообщили, что «завод стал совершенно невидимым».

На предприятиях спешно устраняли последствия первых бомбардировок. Однако из-за нехватки ресурсов полностью восстановить работу заводов уже не представлялось возможным до конца войны. В первую очередь это касалось завода «Двигатель революции», который практически прекратил работу и полностью сорвал выпуск 120-мм минометов и реактивных снарядов для «Катюш».

Ситуация усугублялась еще и тем, что, помимо основной продукции, предприятие было одним из поставщиков артиллерийского завода № 92. Несмотря на оказанную последним большую помощь по восстановлению сгоревшего чугунолитейного цеха, тот фактически не работал и литья заводу им. Сталина не давал. При проектной мощности 1200 т в месяц цех и до ноября не справлялся с заданиями и выдавал не более 900 т, а после бомбежки ситуация стала еще хуже. За декабрь артиллерийский завод получил от чугунолитейного цеха № 6 всего 150 т литья. Из-за нехватки изложниц завод № 92 имел большой процент брака высоколегированного металла для орудийных труб, из-за отсутствия приспособлений, станин протяжных станков и станков для заточки протяжек из чугунного литья срывалось проведение большой модернизации, задуманной руководством, и в итоге срывалось увеличение выпуска пушек.

Косвенно пострадал от бомбардировки и танковый завод № 112 «Красное Сормово». Выпуск коробок переключения передач для средних танков Т-34 первоначально был поручен также заводу «Двигатель революции». Однако после налета их производство здесь стало невозможным, и оно было спешно передано соседнему станкозаводу № 113, но там к серийному производству КПП оказались не готовы. Это тормозило выпуск средних танков. Так, за 19 дней ноября сормовичи выпускали в среднем полтора танка в сутки, что явно не отвечало потребностям фронта.

Производство также лимитировала подача моторов М-17т с ГАЗа, на котором цеха соответствующего профиля тоже пострадали от бомбежки. За указанный период были получены лишь 22 коробки скоростей и 34 мотора. При этом качество последних было очень низким и порой совершенно негодным. На самом автозаводе в результате налетов также возникли трудности с производством грузовиков, легких танков Т-60, минометов и снарядов. Радиотелефонный завод № 197 им. Ленина формально «работал», но продукцию для армии в течение ноября и далее почти не сдавал.

Таким образом, благодаря успешным действиям бомбардировочной авиации Люфтваффе в Горьком значительно затормозилось производство 82-мм и 120-мм минометов, артиллерийских орудий ЗиС-3 и средних танков Т-34, артиллерийских и реактивных снарядов, а также полевых радиостанций и телефонов. В период решающих боев под Москвой это имело огромное стратегическое значение. Всю вину за срыв поставок фронту легче всего было возложить на руководство заводов, пострадавших от бомбежки. Директор завода им. Ленина погиб, посему спросить было не с кого, а вот его коллега с «Двигателя революции» получил по полной программе. 22 ноября постановлением ГКО «за срыв заданий правительства об организации производства минометов» В. П. Суслов был снят с занимаемой должности и арестован органами НКВД. В январе 1942 г. военным трибуналом г. Горького он был осужден на 10 лет лишения свободы с поражением в правах на 5 лет^[70].

Восстановл ение Горьковского автозавода им. Молотова было поручено вновь сформированному тресту ОСМЧ «Стройгаз» № 2^[71]. В первую очередь рабочие взялись за восстановление механосборочного и литейного корпусов, а также ремонтно-механического цеха. Поскольку в большинстве зданий взрывной волной были выбиты стекла световых фонарей и оконных переплетов, пришлось ударными темпами забить их досками, утеплив при этом опилками. При этом никто не подумал, целесообразно ли использовать для этих целей горючие материалы. Полное восстановление всех пострадавших зданий предполагалось завершить лишь во II квартале 1942 г.

На соседний завод «Двигатель революции» прислали 1-й полк МПВО из Москвы. Чтобы обеспечить хоть какую-то работу, трансформаторный пункт с трансформатором 400 кВт устроили времянкой на месте бывшей центральной подстанции завода, разрушенной бомбардировкой. По своему состоянию он, конечно же, не соответствовал правилам технической эксплуатации. Второй трансформаторный пункт находился в удовлетворительном состоянии, но его трансформатор 1000 кВт печного типа имел нестандартное вторичное напряжение 200 В. Он был установлен в 1940 г. специально для индукционных печей термического цеха, и только после разрушения центральной подстанции его пришлось использовать для освещения и работы моторов. Это создавало большие неудобства, особенно для работы электросварочных аппаратов, которые в большинстве своем пришлось перематывать на пониженное напряжение сети. Все питательные сети в цехах завода также были выполнены по временным схемам.

Глава 13

Уроки и итоги ноябрьских налетов

После ноябрьских налетов на Горький, Сталинград и Ярославль военному руководству страны и лично Сталину стало ясно, что имеющаяся система ПВО требует коренных изменений. Первым результатом «нового видения» стало лично откорректированное и подписанное вождем постановление ГКО от 9 ноября № 874сс «Об усилении и укреплении противовоздушной обороны территории страны». В этом документе была изложена принципиально новая организация ПВО территории страны и ее структура. Согласно ему войска противовоздушной обороны территории страны были изъяты из подчинения военных советов округов и подчинены лично товарищу Сталину. Для непосредственного управления ими была введена должность заместителя народного комиссара обороны по ПВО – он же командующий войсками ПВО территории страны.

Существовавшие ранее зоны противовоздушной обороны на европейской части СССР расформировывались, и лишь Закавказская, Среднеазиатская, Забайкальская и Дальневосточная зоны были сохранены в существующем составе. Были образованы дивизионные районы ПВО территории страны: Архангельский, Череповецко-Вологодский, Рыбинско-Ярославский, Горьковский, Воронежско-Борисоглебский, Ряжско-Тамбовский, Казанский, Пензенский, Куйбышевский, Саратовско-Балашовский, Сталинградский, Краснодарский и Грозненский. Размеры и границы районов определялись размещением объектов и коммуникаций, а также удобствами организации борьбы с авиацией противника и применения средств противовоздушной обороны. Часть бригадных районов была расформирована, часть сохранена для обеспечения руководства системой ПВО на стыках между диврайонами и на отдельных направлениях, не охваченных последними. Московский корпусной район ПВО сохранился в существующем составе, но был изъят из подчинения военного совета МВО. В дивизионных районах формировались управления диврайонов ПВО во главе с командующими дивизионными районами ПВО.

Кроме того, предполагалось существенное усиление техникой дивизионных районов. В общей сложности им передавались 39 истребительных авиаполков. Однако, хотя штатная численность этих соединений должна была составлять свыше 1500 истребителей все авиачасти, расположенные в районе тыловых объектов, в дальнейшем так и остались недоукомплектованными. Истребительная авиация ПВО отныне была в оперативном отношении подчинена непосредственно командованию противовоздушной обороны.

В постановлении № 874сс определялась и очередность усиления созданных дивизионных районов вооружением и техникой:

– 1-я очередь – Горьковский, Куйбышевский и Сталинградский диврайоны ПВО;

– 2-я очередь – Рыбинско-Ярославский, Череповецко-Вологодский диврайоны;

– 3-я очередь – Саратовско-Балашовский и др.

Таким образом, противовоздушная оборона Горького, как важнейшего тылового промышленного центра, стояла на первом месте. Для ее усиления было намечено выделить 300 зенитных орудий всех калибров, 150—200 зенитных пулеметов и 250 истребителей. Для Сталинграда были отписаны 200 зенитных орудий, 100 пулеметов, 120 истребителей и 130 прожекторов.

Усиление Горьковского дивизионного района матчастью предполагалось осуществить за счет Московской зоны ПВО, правда, за исключением самой столицы, и только частично поставками от промышленности. Сразу видно, что из-за нехватки ресурсов принцип «тришкиного кафтана» продолжал активно использоваться. Для Сталинграда техника должна была поступить с Южного и Юго-Западного фронтов, что было совершенно беспрецедентным решением. Оружие для защиты тыла изыскивать на фронте, а не наоборот!

Командующему ВВС РККА предписывалось немедленно приступить к выделению истребителей для противовоздушной обороны Горького и Сталинграда. К 10 ноября (!), т.е. за один день, Горьковский диврайон должен был получить уже 140 самолетов, а Сталинградский – 60! Видимо, товарищ Сталин совершенно неадекватно оценивал обстановку и дал большую волю фантазии, подписывая заведомо невыполнимые приказы.

Дальше – больше. Командующий ВВС, начальник Главного артуправления и командующий войсками ПВО должны были в семидневный срок разработать план полного (!) обеспечения средствами противовоздушной обороны (истребителями, зенитками, пулеметами и прожекторами) всех дивизионных районов. Для усиления службы воздушного наблюдения этих районов нужно было срочно сформировать 10 батальонов ВНОС, в т.ч. по батальону для Ярославско-Рыбинского, Горьковского, Саратовско-Балашовского и Куйбышевского. Для Сталинграда было решено выделить две РЛС РУС-2 из состава средств ПВО Арзамаса, которые прикрывали расположение Генштаба.

Тем не менее, несмотря на очевидную нереальность всех этих планов, понятно, что до ума руководителей страны дошло-таки, что победа на фронте невозможна без бесперебойной работы промышленных предприятий в тылу.

Таким образом, войска противовоздушной обороны были впервые преобразованы в самостоятельный род войск РККА, подчиненный Сталину. Для организации управления при командующем войсками ПВО создавались:

– Военный совет ПВО;

– штаб ПВО с соответствующими отделами;

– Управление истребительной авиации ПВО.

При этом сохранялось и Главное управление ПВО, функции которого были сильно урезаны. В его составе находились: управление боевой подготовки, управление кадров, управление ВВУЗ и запасных частей, управление вооружения, управление материально-технического обеспечения, управление ВНОС и связи, инженерный отдел, отдел перевозок, хозяйственный и финансовый отделы. Командующим войсками ПВО территории страны был назначен генерал-майор М. С .Громадин, а ГУ ПВО возглавил генерал-майор А. А. Осипов.

Спустя некоторое время после нового назначения Громадин издал свой первый приказ: «Об упорядочении оповещения о воздушном противнике на территории страны», в котором требовал в кратчайший срок пересмотреть существующие схемы оповещения о появлении вражеских самолетов на всей территории районов и зон ПВО, включив в них и оповещение соседей. В приказе обращалось особое внимание на улучшение всех видов радиосвязи. Громадин потребовал более эффективно использовать батальонные и ротные радиостанции постов ВНОС. Опыт первого полугодия войны показал, что применение общегосударственной сети проводной связи в целях оповещения оказалось малоэффективным ввиду ее малой надежности.

Реорганизованная система ПВО позволяла с большей надежностью прикрыть от ударов немецкой авиации не только города и заводы, но и основные гидротехнические сооружения. Однако одно дело написать приказ, и другое дело его выполнить, исходя из имеющихся ресурсов.

Горький готовится к обороне

Еще в конце октября 1941 г. на аэродром Сейма, в Горьковской области, где базировался 2-й запасной ИАП, прибыл Герой Советского Союза полковник С. В. Слюсарев. Первоначально он должен был принять три новых полка, оснащенных истребителями ЛаГГ-3, для ВВС Юго-Западного фронта. Здесь Слюсарев сразу столкнулся, во-первых, с неспокойной обстановкой, царившей в тылу, став 22 октября свидетелем бомбардировки элеватора и базы государственных матрезервов, и, во-вторых, с повседневным разгильдяйством и пьянством, в условиях которых готовили новых летчиков.

В начале ноября, после первых налетов на Горьковский автозавод, Слюсарева вызвал по телефону главком ВВС генерал-лейтенант Жигарев и передал ему приказ Сталина немедленно отбыть в Горький, где взять на себя ответственность за противовоздушную оборону всего, как было сказано, «Горьковского района». Незадачливый полковник понял распоряжение буквально и решил немедленно, несмотря на ночное время и мороз, отправляться в путь.

Позднее он рассказывал: «Встала проблема, как мне добратьсядо Горького. Темная ночь, дорога пустая и безлюдная. Решил идти пешком до города, а расстояние от Сеймы до Горького около 50 км. Через час моего хода в направлении к Горькому появился автомобиль ЗиС-101. Встал я поперек дороги и поднял кверху руку, но шофер обошел меня справа и продолжал уходить на повышенной скорости в сторону города. Я выхватил револьвер и открыл стрельбу вверх. Пассажиры этой машины, наверное, испугались и остановились. Это были какие-то руководящие „товарищи“ из Москвы. После резкого разговора с ними я сел в машину и к рассвету доехал до Канавино, где в то время располагался горисполком».

Поначалу решительно настроенный Слюсарев слабо представлял, как он может организовать защиту от ударов с воздуха большого промышленного района с множеством самых разных объектов, границ которого он даже не знал. Только потом ему разъяснили, что он назначается на должность командира формирующейся 142-й истребительной авиадивизии (ИАД) ПВО, в состав которой в ближайшее время будут переданы 12 авиаполков. Но эти силы еще надо было получить, а поначалу пришлось оперировать тем, что есть под рукой.

Первым делом Слюсарев распорядился об установлении дневного и ночного патрулирования в воздухе летчиков из авиаотряда майора Алифанова. Эта мера, по его мнению, была направлена в основном на успокоение жителей Горького и руководства, напуганных налетами немецкой авиации. Впоследствии Слюсарев вспоминал: «Жители Горького были сильно возбуждены налетом гитлеровскихбомбардировщиков, их надо было успокоить. Люди в небе должны видеть звезды, а не кресты».

Далее он отправился обратно на аэродром в Сейму, где тогда находились сразу восемь авиаполков. Там он приказал срочно рассредоточить их по аэродромам дивизионного района, чтобы обеспечить организацию системы ПВО и избежать, как тогда казалось, возможного налета бомбардировщиков. В конце ноября Слюсарев был, помимо своей основной должности, назначен заместителем только что назначенного командира диврайона ПВО полковника В. М. Добрянского^[72]. Свой штаб на первый момент он почему-то решил разместить в очень заметном с воздуха здании горисполкома в Сталинском районе^[73], расположенном недалеко от Окского моста. Начальником штаба диврайона стал подполковник Н. В Марков, ранее возглавлявший Горьковский бригадный район ПВО. Но Марков задержался в Горьком недолго и вскоре был с повышением назначен командиром Бологоевского дивизионного района ПВО. Но судьба еще занесет его в Горький, о чем будет рассказано в дальнейшем.

В декабре городской комитет обороны принял решение о развертывании строительства больших бомбоубежищ тоннельного типа для населения Горького и начальства. К 15 февраля 1942 г. предполагалось построить пять таких объектов в районах:

Нижнего Новгорода. 160 – Кремль – Ивановский съезд под Мининским садом,

– овраг в конце ул. Воробьева,

– набережная им. Жданова, напротив Индустриального института,

– ул. Маяковского – Почтовый спуск,

– Ромодановский (Казанский) вокзал.

Все убежища оборудовались защитно-герметическими дверями, баками для воды, вентиляцией, канализацией и водопроводом. На строительство этих объектов были мобилизованы 2300 человек.

Продолжалось и строительство оборонительных рубежей. Еще 10 ноября начальник Генштаба Красной Армии Б. Шапошников из своего нового бункера в Арзамасе писал в Военный совет Московского военного округа: «Оперативно-тактическое руководство рекогносцировками и строительством полевого укрепленного рубежа по восточному берегуpp. Теза и Ока на фронте (иск.) Шуя, Вязники, Можайск, Нара с 10.11.1941 г. возлагается на вас. Рекогносцировки и строительство с 18.10.1941 г. производит 13-е управление строительства ГУОБРа НКО, дислоцируемое в Горьком. Ориентировочно на рубеже намечено построить 12 дивизионных полос».

Однако уже к середине декабря стало ясно, что все эти «окопы» вряд ли понадобятся. 5 декабря немецкое наступление окончательно застопорилось на подступах к Москве, а на следующий день Красная Армия сама перешла в контрнаступление.

Между тем одиночные немецкие самолеты продолжали периодически появляться в воздушном пространстве над Горьковским дивизионным районом ПВО. Так, днем 8 декабря над городом Ковровым показался одиночный самолет. Посты МПВО зафиксировали его, но приняли за свой. Каждый день в местном небе летали «этажерки» У-2 местного аэроклуба, и наблюдатели не смогли отличить двухмоторный бомбардировщик от биплана ^[74] . В результате сигнал «Воздушная тревога», как обычно, не дали, и «Хейнкель» беспрепятственно сбросил четыре фугасных бомбы на железнодорожный мост через Клязьму. Три упали в реку, четвертая рванула рядом с караульной будкой у въезда на мост. Погибли двое часовых, но стратегически важный объект чудом не пострадал. В тот же день напуганный случившимся местный горкомитет обороны провел «разбор полетов». В неожиданной бомбежке обвинили… начальника аэроклуба В. Заевского. Отныне ему было запрещено выпускать самолеты в полеты над городом.

В один из последних дней декабря, перед самым Новым годом, немцы решили в очередной раз произвести разведку района Горького. Посты ВНОС около городка Городец обнаружили одиночный самолет-разведчик. Это было, по сути, первое более или менее серьезное испытание для 142-й ИАД. На перехват противника с аэродрома Правдинск-Истомино были подняты шесть истребителей И-16. Самолет, идентифицированный как Ju-86, смогли обнаружить летчики только одного звена. Расстреляв весь боекомплект, пилоты потом заявили, что повредили один из моторов «Юнкерса». Все истребители приземлились уже в Коврове, т.к. горючего на обратный полет к своему аэродрому уже не хватило.

Высотные разведчики Ju-86P в это время использовались только в Aufkl.Gr.Ob.d.L. и летали на высотах до 10 км. Если это и правда был такой самолет, то устаревшие истребители И-16 с открытыми кабинами вряд ли могли подняться на подобную высоту и тем более повредить один из моторов «Юнкерса».

Вскоре трудный для нашей страны 1941 г. закончился. Немцы же, несмотря на тяжелое для них положение на фронте, видимо, сохраняли чувство «юмора». В новогоднюю ночь летчики решили сделать «подарок» жителям русского тыла. Одиночный Ju-88 обер-лейтенанта Копака из 6-й эскадрильи KG30 «Адлер» совершил налет на Горький. Согласно донесению экипажа, самолету удалось незамеченным приблизиться к городу и беспрепятственно сбросить бомбы «на завод». После этого «Юнкере» благополучно вернулся на аэродром в Орше^[75]. Еще один экипаж сделал аналогичный «презент» москвичам, сбросив на советскую столицу две фугасных бомбы и три канистры с горючей жидкостью. В результате был разрушен склад Наркомата обороны № 312 в Ленинградском районе. По счастливой случайности никто не пострадал.

Глава 1

Новый год – новые надежды

Обнадеживающий январь

Наступил новый, 1942 г. Жители всей огромной страны, едва оправившись от шока первых военных месяцев, питали надежду, что в наступившем году война как-нибудь закончится, тем более что Совинформбюро взахлеб сообщало об успехах контрнаступления Красной Армии под Москвой. В поволжских городах тоже царил оптимизм. В цехах, на заснеженных улицах и площадях, в холодных квартирах и бараках, в сельских избах и райсоветах люди постоянно прислушивались к «тарелкам», из которых уже привычный торжественный голос Левитана сообщал очередные новости с фронтов от Мурманска до Керчи.

Как бы ни тяжела была жизнь, жители Поволжья утешали себя тем, что хотя бы досюда немцы не дошли, и есть надежда, что война уже не затронет берега великой русской реки. Сталинградцы же вообще получили от летчиков 102-й ИАД своеобразный новогодний подарок. Вылетев на перехват одиночного самолета-разведчика, сержант Юрий Лямин из 788-го ИАП ПВО перехватил и сбил тараном над станицей Иловлинской немецкий Ju-88. «Юнкере» рухнул на поля местных колхозников, которые затем и изловили двух выпрыгнувших на парашютах германских пилотов. Третий летчик погиб. Это был первый самолет, потерянный Люфтваффе над Поволжьем, и первый успех противовоздушной обороны Сталинграда. Сам же Лямин посадил свой Як-1 в бескрайней донской степи «на брюхо». Сбитым самолетом оказался Ju-88D W.N г. 1458 «E6+NM» из 4-й эскадрильи Aufkl.Gr. 122^[76].

Тем временем, хотя линия фронта еще проходила в 70—90 км от столицы, Сталин уверился в скором разгроме Вермахта. Уже 6 января Госкомитет обороны принял постановления о возобновлении производства грузовиков на Московском автозаводе им. Сталина, а также о возвращении в Москву части аппарата Главнефтесбыта и Наркомугля. Возвращать в столицу остальные наркоматы пока не решились, но на следующий день было принято решение организовать здесь их оперативные группы. В то же время штабы Западного и Калининского фронтов получили приказ продолжать наступление, окружить и уничтожить группу армий «Центр».

12 января принимается решение о возврате в Москву Президиума Верховного Совета, а также аппарата Наркомата путей сообщений. Таким образом, в середине зимы началась волна реэвакуации, изо дня в день набиравшая обороты. Уже через четыре дня ГКО утверждает список 14 текстильных предприятий, которые должны вернуться в Москву и область. 21 -го числа Московский горком ВКП(б) принял решение о восстановлении работы на металлургическом заводе «Серп и молот», на котором предполагалось организовать ремонт тяжелых танков. Еще через два дня подписан приказ о возвращении в столицу эвакуированного оборудования и работников метрополитена, в том числе 100 вагонов подземки.

Для всех перечисленных мероприятий требовались десятки эшелонов, поэтому железные дороги Москва – Горький – Киров и Москва – Арзамас – Казань, по которым еще два месяца назад шли на восток бесконечные эшелоны с оборудованием, вскоре были забиты теми же грузами, возвращавшимися на запад. Различными легальными и нелегальными способами в столицу возвращались и жители. При этом многие обнаруживали свои дома разрушенными от бомбежек, другие, войдя в квартиру, созерцали голые стены. Находчивые граждане, а также управдомы и их сообщники, пользуясь отсутствием жильцов, сотнями грабили квартиры, вынося из них все до нитки.

В Поволжье тем временем жизнь протекала относительно спокойно. Люди внимательно следили за сводками Совинформбюро и с радостью воспринимали вести об освобождении Калуги, Сухиничей, Волоколамска и др. городов. Многие в те дни вспоминали участь армии Наполеона и верили, что вскоре и немцы стремительно побегут на запад. Упаднические настроения, доминировавшие в осенние дни прошлого года, повсеместно сменились оптимистическими ожиданиями скорого конца войны. Те, кто раньше говорил о неизбежной победе Гитлера, притихли.

В то же время заводы регулярно получали приказы об увеличении выпуска продукции для фронта. Завод «Красное Сормово» теперь должен был сдавать в сутки десять средних танков Т-34. Городские власти занимались текущими проблемами. В частности, Горьковский горкомитет обороны принял несколько постановлений о награждении особо отличившихся участников строительства оборонительных рубежей и передаче последних под охрану сельсоветов, 10 января обсудил ход работ по восстановлению завода «Двигатель революции», обеспечение шарикоподшипниками танкового производства, строительство новой взлетно-посадочной полосы на авиазаводе № 21 и др. вопросы. На Горьковском автозаводе продолжались восстановительные работы после ноябрьских налетов немецкой авиации. 25 января рабочие треста «Стройгаз» № 2 закончили зашивку досками разбитых фонарей крыш цехов, отремонтировали центральный гараж. На II квартал было намечено восстановление опытных мастерских, авторемонтной базы и объектам 116.

26 января Саратовский горкомитет обороны принял постановление об организации аэродромной службы в пос. Разбойгцина для передачи авиационной техники с авиазавода № 292 в действующую армию. Сталинградский комитет 23 января рассматривал вопрос о принятии в эксплуатацию ледяных переправ через Волгу и в этот же день издал постановление «Об охране сооружений городского водопровода». Согласно последнему водопровод был приравнен к особо важным предприятиям оборонного значения. Предполагалось также поставить на охрану сооружений войска НКВД. Наибольшую воинственность проявлял в морозные январские дни Астраханский ГКО. Его постановлением от 21 января 10% приписного состава было переведено на казарменное положение. В городских районах было решено дополнительно сформировать медико-санитарные, химико-дегазационные и аварийно-восстановительные команды по 30 человек в каждой. Кроме того, в срок до 20 февраля предусматривалось строительство новых укрытий и бомбоубежищ.

Секретные бункеры в Поволжье

Еще в середине ноября 1941 г. ГКО принял секретное постановление, по которому в Куйбышеве, Сталинграде, Саратове, Ярославле, Горьком и Казани должны были быть возведены надежные бункеры, способные выдержать любую бомбардировку. Ответственность за выполнение постановления была возложена на шефа НКВД Лаврентия Берию.

Первым был построен Саратовский бункер. Его сооружение закончилось уже 15 января 1942 г. Располагалось убежище на глубине 20—30 м под Соколовой горой – самой большой возвышенностью в окрестностях города. По воспоминаниям очевидцев, в бункер вели два входа. От них шли длинные коридоры, по обеим сторонам которых были железные двери^[77]. В целях соблюдения секретности бункер получил название «Объект 85».

В Горьком местный комитет обороны уже 15 ноября рассмотрел вопрос о передаче Центральной гостиницы^[78] на Верхневолжской набережной для нужд особого объекта. Именно здесь, в сотне метров от нижегородского Кремля, было решено построить секретный бункер для Сталина. Для работ были привлечены инженеры и рабочие московского метростроя под общим управлением местного НКВД. Затем горкомитет обороны принял решение передать под бомбо– и газоубежища весь комплекс зданий, примыкавших к гостинице (дома №№ 3, 4, 5, 6 и 7). В дальнейшем весь квартал от площади Советской^[79] до бывшего особняка купца Рукавишникова был огорожен высоким заборам, и лишь по постукиванию кирок и лопат да выезжающим из ворот грузовикам с грунтом нижегородцы могли догадываться о размахе ведущегося здесь строительства.

Основной бункер, предназначавшийся для Сталина, начали рыть в толще волжского откоса. В общей сложности в работах приняли участие около тысячи человек. Курировал строительство сверхсекретного объекта заместитель Берии комиссар госбезопасности Л. Б. Сафразьян. В откосе были проделаны три штольни, уходившие в глубь земли на десятки метров. Грунт из них вывозился на вагонетках, колесивших по специально проложенной узкоколейке, и сваливался на берегу Волги. Работы шли авральными темпами, однако строительство все же затянулось почти на десять месяцев.

«Особый объект № 74» был сдан в эксплуатацию 17 сентября 1942 г. Общая площадь помещений, залегавших на глубине 36 м, составила около 1200 кв. м. Восемь кабинетов, предназначенных для самого высокого начальства, были отделаны дорогой фанерой с дубовыми накладками, карнизами и плинтусами. В бункере имелись две электростанции, автономная система воздухообеспечения, водопровод и канализация, была подведена связь. Защитно-герметичные двери гарантированно защищали от попаданий бомб и отравляющих газов.

Впоследствии наибольшую известность получил бункер в Куйбышеве. Его, как и в Горьком, проектировали и возводили московские метростроевцы. Для этого в Куйбышев был откомандирован отряд аж из 600 специалистов. Им в помощь под подписку о неразглашении гостайны были приданы и местные рабочие. Для стройки был выбран двор невысокого здания обкома партии, расположенного недалеко от берега Волги, в северной части города^[80]. Работы шли стахановскими темпами, круглосуточно, в три смены. Ели и спали строители здесь же, на стройплощадке. Чтобы не привлекать внимание жителей, выемка грунта производилась практически вручную, затем землю аккуратно складывали в специальные мешочки и вывозили на неприметных «полуторках».

Тем не менее работы затянулись. Проект оказался слишком масштабным и дорогостоящим. Если у Черчилля, в Лондоне, и у Рузвельта, в Вашингтоне, бункеры находились на уровне второго подземного этажа, а у Гитлера, в Берлине, – на глубине 16 м, то куйбышевский бункер замыслили разместить на глубине 37 м! Засев в таком сооружении, человек мог не бояться попаданий бомб любых калибров. Сооружение перекрывал монолитный бетон толщиной три метра, песчаная прослойка и еще один метровый бетонный «тюфяк». При его возведении были вынуты 20 тыс. кв. м грунта и уложено 10 тыс. куб. м бетона.

В итоге объект был сдан в эксплуатацию лишь 1 ноября 1942 г., т.е. в разгар Сталинградской битвы. С точки зрения строительного искусства это было уникальное сооружение. Система жизнеобеспечения убежища действовала полностью автономно. В бункере имелись мощная электростанция и установки регенерации воздуха. На самом нижнем, двенадцатом, этаже находился зал заседаний с таким же, как и в Кремле, длинным Т-образным столом, покрытым зеленым сукном. За ним могли одновременно разместиться 115 человек! Тут же, через коридор, располагался личный кабинет Сталина, имевший, как и кремлевский, несколько выходов. На верхних этажах располагались помещения для охраны, складов и служб технического обеспечения. Вход в бункер находился в холле обкома, справа от парадной лестницы, причем возле неприметной двери круглосуточно дежурил сотрудник НКВД.

Еще одно секретное убежище было сооружено в Сталинграде. Вход в него был скрыт в огромном овраге, по которому текла река Царица. По воспоминаниям очевидцев, это было огромное помещение под землей, в центре которого имелся зал высотой десять метров. Самое невероятное заключается в том, что в зале стояли танк (!) и самолет По-2. Последний в случае необходимости должен был взлететь по пойме реки Царица в сторону Волги. Танком, вероятно, предполагалось воспользоваться в случае внезапного появления противника в районе убежища.

Появилось тайное убежище и в Ярославской области. В 20 км от областного центра, на территории санатория «Красный холм», был сооружен большой бункер, в котором среди обычных помещений и коридоров с железными дверями, по рассказам очевидцев, был даже зал с мраморными колоннами.

Внезапный удар

Ночь с 3 на 4 февраля в районе Москвы и восточнее ее была ясной и лунной. Около полуночи наблюдательный пост ВНОС, расположенный в районе поселка Вязники, заметил одиночный самолет, который с включенными габаритными огнями летел в направлении Горького. По внешним признакам наблюдатели опознали его как пассажирский или транспортный. Данные об этом были вскоре переданы в штаб Горьковского диврайона ПВО. Дежурный по району капитан Коробицкий счел информацию о приближающемся самолете не заслуживающей внимания и даже не доложил о ней своему командиру, находившемуся рядом на КП^[81].

Зенитные батареи молчали, спокойствие царило и на аэродромах 142-й ИАД, разбросанных вокруг Горького. На заводах в промерзших цехах уставшие рабочие ночной смены продолжали трудиться, изредка устраивая перекуры. На ГАЗе, несмотря на позднее время, тоже кипела работа, с конвейеров регулярно сходили грузовики,

танки и бронемашины. Вдруг размеренный шум станков и агрегатов пронзил жуткий истошный вой, и вслед за этим прогремели два мощных взрыва. Вначале многим даже показалось, что произошла какая-то авария. В штабе диврайона также все были в смятении.

Сразу после сообщения о взрывах на автозаводе, в 01.55, наспех был отдан приказ объявить воздушную тревогу, а зенитным батареям – открыть огонь. Но никто не знал, куда и в кого стрелять. Выбегавшие из своих землянок зенитчики сломя голову мчались к орудиям и с ходу начинали палить в небо, в котором, кроме полной луны и взлетающих из разных районов города сигнальных ракет, ничего не было видно. Бомбежка оказалась настолько неожиданной, что пожарные команды ГАЗа тоже оказались в полном замешательстве.

Вскоре выяснилось, что одна фугасная бомба попала в моторный цех № 2, вторая – разорвалась в травильном отделении колесного цеха. Возникший очаг пожара не удалось своевременно локализовать, и он принял опасные размеры. Пришлось вызывать автонасосы ВПЧ № 20. Моторный цех № 2 горел в течение семи часов и получил серьезные повреждения. Погибли 17 рабочих ночной смены, оказавшихся в эпицентре взрывов, еще 40 человек получили ранения.

Когда над Горьким начало всходить розовое февральское солнце, жители еще могли наблюдать большие клубы дыма и пара, поднимающиеся над заречной частью города. По улицам мгновенно поползли самые различные слухи. Одни рассказывали о сотнях сигнальных ракет, взмывавших в небо из нагорных и заречных районов, другие обсасывали подробности новой бомбардировки автозавода. Штаб диврайона ПВО пребывал в недоумении, почему вроде бы отлаженная за три месяца затишья система обнаружения вражеских самолетов дала сбой.

Тем временем короткий февральский день быстро закончился, и над взбудораженным городом вновь опустилась темнота. Но и следующая морозная ночь не принесла покоя. В 02.35 жители сначала услышали протяжные гудки сигналов «Воздушная тревога», а затем надрывные хлопки зениток. И снова темное зимнее небо пронзили разноцветные сигнальные ракеты, то тут, то там освещавшие целые кварталы затаившегося в затемнении огромного города. Откуда именно их выстреливали, разглядеть было трудно, можно было лишь сделать вывод, что пуски производятся из разных районов, независимо друг от друга. У каждого, кто это видел, невольно возникала жуткая мысль, что в Горьком орудуют десятки и даже сотни вражеских шпионов.

А между тем над городом вновь появился немецкий бомбардировщик, опять сбросивший две фугасных бомбы. Они взорвались рядом с новокузовным корпусом ГАЗа, в котором собирались танки Т-60. В здании были выбиты стекла и поврежден фидер № 104. На трамвайном кольце 8-го маршрута взрывной волной повредило три столба и оборвало провода. Один человек погиб, еще двое получили ранения. Еще три мощных взрыва сотрясли поселок Стахановский, расположенный неподалеку от автозавода. Позднее обнаружилось, что в жилом секторе пострадали три дома, погиб один человек и трое получили ранения. В 02.40 объектовые команды МПВО приступили к ликвидации очагов поражения и уже через 50 минут отчитались об исполнении. Зенитные батареи в течение ночи вели интенсивный заградительный огонь, выпустив около 3000 снарядов, но без каких-либо видимых результатов.

Гнев Сталина

На следующее утро 5 февраля собрался Горьковский комитет обороны. После длительного обсуждения и гневных выпадов в сторону противовоздушной обороны было принято специальное постановление № 165, в котором отмечалось, что «в результате преступной беспечности и неоперативности дежурного по дивизионному району ПВО капитана Коробицкого и ослабления бдительности постов ВНОС в ночь с Зна 4 февраля с. г. вражескому самолету удалось пробраться незамеченным к городу и сбросить бомбы на автозавод им. Молотова».

Однако этим дело не ограничилось, и подробности налета стали известны самому товарищу Сталину. Через два дня – 6 февраля – последовал приказ НКО № 129 «О безнаказанном пропуске бомбардировщика противника к г. Горький». Согласно ему командующий горьковским дивизионным районом ПВО В.М. Добрянский, а также военком батальонный комиссар Д.П. Егоров и начштаба подполковник В.В. Савко были арестованы на 10 суток с удержанием 50% довольствия за эти дни. Таким образом, наказание было приравнено к дебошу в ресторане, с дракой и битьем посуды. Серьезно пострадал лишь «стрелочник», оперативный дежурный на КП района капитан А.И. Коробицкий, который был отстранен от должности и предан суду военного трибунала. Командующий ПВО территории страны генерал-лейтенант Громадин получил предупреждение за недостаточный контроль боевой готовности средств ПВО Горького. Видимо, подобный «щелчок по носу», полученный от товарища Сталина, заставил Громадина уже тогда задуматься о замене полковника Добрянского на более опытного и надежного командира, но этот вопрос был решен им не сразу.

Помимо наказания виновных, в упомянутом приказе отмечалось, что имели место многочисленные случаи, когда экипажи советских самолетов при полетах над своей территорией не соблюдали установленных маршрутов, особенно ночью. Хватало и полетов без каких-либо заявок и согласований, по принципу «где хочу, там и летаю». Все это затрудняло обнаружение самолетов противника, которые нередко принимались за свои, а свои – за немецкие с последующим обстрелом последних. Отныне недисциплинированных летунов было решено предавать суду военного трибунала. В приказе № 129 также оговаривались условия подачи заявок на пролет и устанавливалось право вылета без оных лишь для истребителей ПВО.

К15 марта начальник связи Красной Армии должен был установить на каждый день единую радиоволну для взаимодействия между ВВС и ПВО. На ней потерявший ориентировку экипаж должен был донести о случившемся оперативному дежурному района ПВО, который по данным постов ВНОС должен был сообщить незадачливым пилотам их местонахождение. На этой же волне рекомендовалось выходить на связь летунам, попавшим под огонь зениток либо атакованным своими же истребителями. В свою очередь, истребители-перехватчики отныне должны были принуждать к посадке летящие неправильным маршрутом самолеты, а при неподчинении – открывать по ним огонь. Командующие районами ПВО получили приказ пересмотреть состав оперативных дежурных и назначать на этот пост знающих, распорядительных и ответственных командиров.

Проблемы организации ПВО

Между тем германская авиация продолжала проявлять активность. Днем 11 февраля около 13.45 посты ВНОС зафиксировали пролет одиночного самолета-разведчика по маршруту Муром – Горький – Дзержинск – Вязники. Во второй половине дня погода заметно испортилась, пошел снег, однако в штаб диврайона ПВО вновь поступил сигнал о приближении самолетов противника. Опасаясь гнева вышестоящего начальства, Добрянский на всякий случай отдал приказ всем трем боевым секторам открыть шквальный огонь. Не имея никаких указаний о курсе и высоте полета «цели», зенитчики палили в белый свет, как в копеечку, произведя в общей сложности 1600 выстрелов. Но никакой бомбежки не было, и сбитых самолетов впоследствии, естественно, никто не нашел. Аналогичный «налет» имел место через две недели в ночь на 24 февраля.

Неожиданные точечные удары германских бомбардировщиков вскрыли явные недостатки в организации зенитной обороны Горького. Так, ПВО ГАЗа осуществляли пять отдельных, самостоятельных в хозяйственном, организационном и даже оперативном отношении, дивизионов, четыре из которых подчинялись штабу дивизионного района, а один – командиру 196-го ЗенАП. Кроме того, на их базе существовала «группа ПВО Автозаводского сектора», с подчинением четырех дивизионов командиру 58-го ОЗАД. Практика показала, что такая сложная схема управления нецелесообразна и ни в коей степени себя не оправдывала. В некоторых случаях командиры дивизионов, равные по должности, но выше по званию того командира, которому были подчинены, не всегда выполняли его приказы.

Это подтверждалось следующими фактами. Командир дивизионного района приказал командиру 58-го ОЗАД снять с батарей 238-го ОЗАД три пулемета и поставить их на завод. Командир 58-го ОЗАД, как начальник группы ПВО, дал такое распоряжение, но оно не было выполнено командиром 238-го ОЗАД, и потребовалось новое приказание командующего уже лично командиру артдивизиона. Во втором дивизионе 196-го ЗенАП от низкой температуры замерзала смазка пушек, в то же время в 58-м ОЗАД такого не было, т.к. там знали рецепт зимней смазки. Казалось бы, что командир 58-го ОЗАД, являясь начальником группы, должен был проверить состояние смазки пушек во всей группе и выдать им рецепт, но он этого не сделал. Командир 238-го ОЗАД по ряду соображений снял с одного участка автозавода три пулемета, оставив его без прикрытия, и не доложил начальнику группы. После вмешательства директора завода пулеметы были установлены вновь.

Командование диврайона практически отстранилось отрешения подобных вопросов, что вынудило заниматься ими непосредственно руководство предприятия, отвлекая его от насущной работы.

В середине февраля директор ГАЗа И. К. Лоскутов и парторг ЦК И. В. Маркин написали в Горьковский комитет обороны следующее письмо: «Имеющаяся система активной зенитной обороны юго-западного сектора г. Горького и стоящего на передовой его линии автозавода явно неправильна и ни в коей мере не отвечает важности этого сектора и в первую очередь завода. Итоги всех налетов показали, что враг в первую очередь старается поразить автозавод, который, в отличие от других заводов, имеет огромную отдельно расположенную территорию, прекрасные ориентиры на подступах к нему (Ока с высоким лесным берегом, ж.д.идр.). Заводы, стоящие в глубине районов г. Горького, как правило, прикрываются полком, а автозавод, несмотря на важность его и по существу прикрывающий зенитными средствами эти заводы с юго -западного направления, имеет явно неорганизованную систему обороны».

Для укрепления ПВО автозавода они попросили взамен имеющихся отдельных дивизионов разместить на подступах к объекту отдельный зенитно-артиллерийский полк, а до формирования полка поставить дополнительно две батареи среднего калибра и три батареи МЗА, в первую очередь для прикрытия ТЭЦ и западной части завода. Стоящие же там три батареи 238-го ОЗАД имели на вооружении морские 45-мм пушки, скорострельность которых была в 10—12 раз ниже, чем у 37-мм орудий. Аналогичный запрос был послан директором ГАЗа заместителю наркома обороны СССР по ПВО Громадину.

Однако, опьяненное успехами на фронте, советское руководство, видимо, уже не верило в возможность серьезных немецких налетов на тыловые города. Этим объясняется принятие 15 февраля постановления о призыве в Красную Армию военнообязанных из команд местной противовоздушной обороны. Теперь лица в возрасте до 45 лет, годные к службе, призывались на фронт. Для многих это решение стало трагедией, ведь служба в частях МПВО, хотя и была связана с определенным риском, являлась куда более комфортной, чем на передовой, и сотни мужчин надеялись, «провоевав» с немецкими бомбами, остаться в живых. Госкомитет обороны, в свою очередь, решил, что для тушения зажигалок хватит сил бабушек, дедушек и инвалидов.

Продолжалось и ослабление тыловых частей ПВО. Так, в середине февраля из Горьковской области убыли 33-й и 632-й ПАП. 25 февраля командир 142-й авиадивизии Слюсарев писал в Горьков ский комитет обороны: «В составе 142ИАДостались 722ИАП, укомплектованный самолетами на 75%, ночной полк (Правдинск), укомплектованный старой матчастью на 60%. Это обстоятельство граничит с большим ослаблением работы 142 ИАД по прикрытию Горького и особенно по прикрытию автозавода и завода № 21. Прошу вашей помощи в получении от завода № 21 десяти самолетов ЛаГГ-3 для укомплектования 722 и ночного авиаполков в целях доведения их до полной боевой готовности по прикрытию объектов большого государственного значения г. Горького».

Продукция Горьковского автозавода им. Молотова: вверху – знаменитая «полуторка», грузовик ГАЗ-АА, в центре – грузовик ГАЗ-ААА, внизу – бронеавтомобили БА-64 (фото из музея ГАЗа)

В Сталинграде же второй месяц 1942 г. ознаменовался вторым значительным успехом ПВО. 22 февраля около полудня по местному времени на аэродром Бекетовка поступил сигнал об обнаружении над западными границами области вражеского самолета. В небо взвилась красная ракета, и по заснеженной взлетной полосе тотчас с ревом поднялись несколько «Яков» из 788-го ИАП. Последнее сообщение говорило о том, что противник находится примерно в 200 км к западу от города. Погода в этот день была неважной, видимость составляла не более двух километров. Вероятность перехвата, таким образом, сводилась к минимуму. Тем не менее удача улыбнулась русским летчикам.

Командир эскадрильи старший лейтенант Николай Смирнов в районе г. Калач сначала разглядел впереди смутный силуэт двухмоторного самолета, из которого вскоре отчетливо вырисовался «Юнкере» Ju-88. He теряя времени, летчик начал атаку. Немцы, увидев преследовавший их «Як», стали отстреливаться и маневрировать, однако из-за ограниченной видимости применить характерный прием с переходом в пикирование и выводом над землей им было затруднительно. В ходе короткого боя истребитель Смирнова получил множество попаданий, но пилот все же смог сохранить самообладание и, подойдя к самолету противника на минимальное расстояние, дал длинную очередь, после чего отвернул в сторону, опасаясь столкновения. Попадания оказались удачными, и разведчик – Ju-88D-1 W.Nr. 1195 «Т5+АН» из 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L. – начал падать, оставляя за собой длинный шлейф дыма. Один из немецких летчиков успел выпрыгнуть на парашюте, остальные погибли вместе с самолетом.

Когда окрыленный Смирнов приземлился на аэродроме и доложил о победе, командир полка немедленно сообщил радостную новость в штаб диврайона ПВО полковнику И. И. Красноюрченко а тот – в обком партии. Руководство города решило немедленно воспользоваться воздушной победой в пропагандистских целях. За Николаем тут же прислали машину и отвезли в Сталинградский драматический театр, где шло заседание, посвященное 24-й годовщине Красной Армии. Летчика вывели на сцену и объявили, что им только что сбит немецкий самолет. Все присутствующие не понаслышке знали о «Юнкерсах», почти каждый день безнаказанно гонявших над городом, поэтому новость вызвала в зале настоящую овацию.

Продукция Горьковского автозавода им. Молотова: вверху – санитарный автомобиль на базе ГАЗ-АА, внизу – штабной автомобиль на базе ГАЗ-ААА (фото из музея ГАЗа)

Глава 2

Фронт в тылу

Социальная обстановка в городах Поволжья в начале 1942 г. оставалась сложной. Продуктов первой необходимости катастрофически не хватало, преступные элементы грабили и убивали жителей за килограмм картошки. В феврале возникли затруднения с размещением бесконечного потока раненых. Существующих мест в госпиталях стало не хватать, из-за чего прибывающие с фронта переполненные составы часами и сутками ждали разгрузки. Так, пришедший в Горький 5 февраля временный санитарный поезд (ВСП) не был разгружен в течение 15 часов ввиду полного отсутствия мест, хотя в городе к этому моменту были развернуты 3 5 205 коек. В самих госпиталях многие больные лежали на полу, чистое белье не менялось по три-четыре недели. Вши, тиф. Не хватало даже матрацев. Здания госпиталей почти не отапливались, средняя температура держалась не выше +7°С. В связи с этим Горьковским обкомом ВКП(б) было принято решение о развертывании дополнительно 2000 коек. Не легче обстояло дело и в других поволжских городах. В Саратове под госпитали были переданы многие здания школ, помещения Зооветеринарного и Педагогического институтов, гостиниц «Астория» и «Москва».

Постепенно стала ухудшаться работа единственного общественного транспорта – трамвая. Так, если в III—IV кварталах 1941 г. по улицам Горького ежедневно в среднем ходили 167—169 трамваев, то в I квартале 1942 г. на линии выходили уже 97 вагонов, в т.ч. в феврале – 83, в марте – 79. В химической столице страны г. Дзержинске в день работали в среднем 25—30 трамваев.

21 февраля Госкомитет обороны постановлением № 1320с отнес города Горький, Сталинград и Саратов к режимной местности первой категории. Одновременно с этим местным органам НКВД было приказано: «Провести перерегистрацию паспортов у граждан, проживающих в режимных местностях первой и второй категории, в закрытых зонах и пограничной полосе Союза ССР. На всех паспортах, подвергнутых перерегистрации, наклеить контрольные метки установленного НКВД СССР образца». Отныне гражданам, не имевшим в паспорте контрольной метки, было запрещено проживать в режимных местностях. Перерегистрацию предполагалось начать 1 апреля. Учитывая, что в окрестных районах Сталинграда связанных с городом местным транспортом и пригородным сообщением, осело значительное количество ранее судимых и других «социально опасных» лиц, которым было отказано в прописке, ГКО дополнительно установил вокруг города 25-километровую запретную зону.

В то же время спецслужбы Третьего рейха активизировали заброску агентуры и диверсантов в тыловые районы, особенно в Поволжье. 25 февраля транспортное управление НКВД СССР разослало своим отделам на Дзержинской, Западной, Горьковской и др. железных дорогах указание о розыске и ликвидации диверсионных групп противника, перебрасываемых через линию фронта. По данным органов НКВД немцы в последнее время усилили заброску диверсантов для подрывов железных дорог в советском тылу.

В течение месяца на территории Саратовской области были задержаны четыре члена диверсионно-разведывательной группы противника, десантированных в ночное время с немецкого самолета. Все они, находясь в лагерях военнопленных, были завербованы представителями военной разведки противника и направлены на учебу в Варшавскую разведшколу. После учебы и освоения радиодела была скомплектована разведгруппа, возглавлявшаяся неким Кравченко. Затем она была заброшена на территорию области с заданием осесть в крупных и стратегически важных населенных пунктах и проводить сбор разведывательных данных о работе железнодорожного транспорта, промышленных предприятий, выяснять дислокацию и укомплектованность воинских частей, сообщать о результатах бомбардировок вражескими самолетами важных объектов. Группа была оснащена средствами радиосвязи и оружием.

18 апреля в Сталинградскую область был заброшен агент Абвера, который сразу явился с повинной в органы власти. Как выяснилось, он имел задание довольно широкого спектра: вести сбор данных о дислокации и численности воинских частей, их вооружении, расположении складов, техники и штабов, а также изучать суточные маршруты и основные грузопотоки железнодорожного транспорта, выяснять номенклатуру выпускаемой на военных заводах продукции и др.

Вот что докладывал командир взвода истребительного батальона Кумылженского района Сталинградской области о задержании немецкого парашютиста: «К выполнению оперативного задания отрядприступил 19 апреля 1942 г. в 1 ч. 40 мин. по местному времени с объявлением тревоги. План ночной работы заключался в следующем: я решил расставить сеть заслонов на подступе к Глазуновке с целью наблюдения за местностью, а сам с группой из 3 человек обследовал все возможные выгодные посадочные площадки. В 9ч 30 мин. заслон сообщил, что обнаружил подозрительного человека, указал его приметы и направление движения. Выехав на место, я догнал посланную вперед группу и задержал парашютиста, который совершил попытку к бегству. При обыске у него изъят револьвер, патроны, часы, компас, документы и три тысячи рублей денег. При выполнении задания особо отличились Селиванов, Слонов, Лободенко».

В апреле и мае диверсанты были выловлены в районах городов Молотова (Перми) и Куйбышева. Однако многим из заброшенных шпионов все же удалось выполнить задания. Именно в этот период в ряде мест из-за слабо поставленной противодиверсионной работы и охраны железных дорог агентура противника смогла нарушить движение и линии связи. Имели место и диверсии на предприятиях. Правда, из-за большого количества нарушений в технологическом процессе и аварий трудно было отличить, какие из них произошли по халатности, а какие являлись следствием подрывной деятельности германских диверсантов.

13 апреля начальник Дзержинского горотдела НКВД старший лейтенант госбезопасности Поляков писал секретарю Дзержинского горкома Шестакову: «На заводе № 96 в цехе № 4 имело место три случая аварий в 1941 г.: взрывхайтер-компрессорного отделения, взрыв 34 ванн, затем еще 9 ванн. На заводе „Ява“ конторой Союзхимпрома был смонтирован цех №2, который в течение шести месяцев не работал. Причем в феврале месяце цех окончательно вышел из строя, а 3.4.42 г. взорван. Цех смонтирован с грубыми отступлениями от проектов, вентиляция неработоспособна. Канализация не работает, оборудование поставлено то, которое не предусмотрено проектом, и, наоборот, предусмотренное проектом не поставлено, техдокументация не оформлена и т.д.». В секретной переписке между НКВД и горкомом партии также отмечалась плохая охрана объектов, в частности, на Игумновскую ТЭЦ имели место неоднократные проходы людей без пропусков, по чужим пропускам, нарушения трудовой дисциплины охранниками и вахтерами, пьянки на посту и т.п.

Глава 3

Первая военная весна

Наступала первая военная весна. Линия фронта постепенно стабилизировалась, и всем, даже простым жителям страны, получавшим информацию из сводок Совинформбюро, становилось ясно, что выпавшие на их долю испытания продлятся еще очень долго. Хотя каждый день сообщалось о каких-то занятых деревнях, о неком количестве трофеев и пленных, большинство людей понимали главное – несмотря на успехи зимнего контрнаступления, Вермахт по-прежнему стоит под Москвой, Ленинград и Севастополь остаются в блокаде, а Харьков – в руках противника.

Об изменении обстановки говорит и тот факт, что в ночь на 5 марта после двухмесячного перерыва возобновились налеты на столицу. На центральные кварталы города были сброшены 16 фугасных и 80 зажигательных бомб, разрушившие два жилых дома и ситценабивную фабрику. Были убиты и ранены 88 москвичей. Следовательно, и для городов Поволжья угроза оказаться в зоне боевых действий сохранялась. Оставалась актуальной и опасность воздушных налетов. К апрелю ближе всех от линии фронта были Ярославль и Рыбинск – 350 км, Сталинград отделяли от войны 420 км, Горький и Саратов – 650 км, а Астрахань и Куйбышев – свыше 700 км. Все они находились в радиусе действия бомбардировочной авиации Люфтваффе, чьи передовые аэродромы находились в Сещинской, Брянске, Курске, Харькове и Сталино (Донецке). Лишь Казань и Ульяновск оставались глубоким поволжским тылом. Между тем начавшаяся весна создавала большие проблемы в организации ПВО. Полевые аэродромы утопали в грязи, а иногда и вовсе оказывались отрезанными от остального мира. В городах вырытые с такими большими усилиями щели постепенно заливались водой, размывались и в конечном итоге делались совершенно непригодными для использования. Со временем утрачивалась и техническая маскировка объектов.

Днем 19 марта начальник штаба МПВО Горьковского авиазавода № 21 А. Соляров отправился на заводской аэродром к поджидавшему его самолету У-2. Цель полета – проверить техническую маскировку предприятия. Старый биплан, натужно ревя мотором, разогнался по грязной взлетной полосе и поднялся в небо. Пилот набрал высоту 2000 м и стал описывать круги над заводом. Соляров обнаружил, что, несмотря на начавшееся таяние снега, город сверху по-прежнему в основном выглядит белым. Заводские корпуса благодаря выполненной на их крышах маскировке имели вид поселка. Фюзеляжи истребителей ЛаГГ-3, находящихся на улице, казались бесформенными грязными пятнами. Около предприятия не было каких-либо четких ориентиров, выдававших его местонахождение, кроме разве что узкой полоски Московского шоссе, и это значительно облегчало маскировку. Довольный увиденным, Соляров приказал пилоту возвращаться на аэродром. Но зимний камуфляж доживал последние дни, и следовало подумать о весенней, а потом и о летней маскировке.

Однако все эти мероприятия имели лишь относительную эффективность. Дело в том, что расположение крупных промышленных объектов, таких как Ярославский шинный завод, ГАЗ, СТЗ, было хорошо известно противнику еще до войны, и осенью 1941 г. в ходе разведывательных полетов немцы сделали многочисленные фотографии. Весной 1942 г. немецкие самолеты-разведчики регулярно появлялись над городами Поволжья, и техническая маскировка попросту не успевала приводить заводские корпуса в вид, соответствующий окружающему ландшафту, и при сопоставлении фотоснимков, сделанных в разное время, было нетрудно определить точное расположение и очертания объектов.

Еще одну проблему создавала непрерывная работа мартеновских печей, т.к. по ночам домны создавали характерное зарево, в ясную погоду видимое за десятки километров. Больше всего они «демаскировывали» металлургический завод им. Кагановича, расположенный в одноименном районе Горького, и завод «Красный Октябрь» в Сталинграде. Таким образом, скрыть местонахождение военных заводов было практически невозможно. Единственное, на что можно было реально рассчитывать, так это на то, что непосредственно во время бомбового удара штурманы немецких самолетов не смогут точно прицелиться и сбросят бомбы рядом с целью.

В Сталинграде же по решению горкомитета обороны началось сооружение ложных объектов. Суть проекта заключалась в том, чтобы построить на берегу Волги севернее города несколько макетов заводских корпусов для введения в заблуждение вражеских пилотов. Идея эта была не новой. В Горьком, например, уже были возведены ложные объекты рядом с артиллерийским заводом им. Сталина и в Сормовском парке недалеко от авиазавода № 21. Таким способом можно было несколько снизить количество бомб, упавших на настоящие промышленные объекты. Однако, учитывая высокую активность дальней разведки Люфтваффе, скрыть от врага постройку этих сооружений было почти невозможно. И все же подобное средство иногда приносило определенный эффект в случае, если в бомбардировщике сидел неопытный штурман, или при плохой видимости.

С весны 1942 г. в целях предотвращения пожаров от попаданий зажигательных бомб стало практиковаться еще одно нововведение – обмазка и пропитка деревянных поверхностей зданий огнезащитной обмазкой. Для ее приготовления был разработан следующий рецепт: тальк – 30%, молотый мел – 14%, жидкое стекло – 44% и вода – 12%. Подобное изобретение было отнюдь нелишним, обмазка могла по крайней мере замедлить возгорание деревянных поверхностей, а большинство жилого фонда тогдашних городов было именно деревянным. Многочисленные деревянные строения (склады, сараи, мастерские) имелись и на военных заводах. Недостатком этого средства был долгий процесс изготовления и большой расход времени на обмазку зданий.

Еще одним средством пассивной противовоздушной обороны являлись аэростаты заграждения. Весной 1942 г. они стали, помимо Ленинграда и Москвы, появляться и в Поволжье. Один из отрядов A3 был размещен и в Горьком, в районе автозавода им. Молотова. Но для регулярного подъема в воздух требовался газ. Командование диврайона ПВО договорилось о поставках водорода с жиркомбинатом им. Кирова, последний обязался давать ежедневно не менее 500 куб. м, но впоследствии оказалось, что у предприятия не хватало для этого производственных мощностей. В результате в середине марта из имеющихся 16 точек в отряде A3 действовали только восемь, причем неполучение необходимого объема газа вело к дальнейшему сокращению количества действующих аэростатов.

Тем не менее вскоре началось развертывание действующей части A3 в более крупную, на вооружение вводились т.н. мины воздушного заграждения. Суть этой технической новинки состояла в следующем. К тросам аэростата с помощью нехитрого приспособления подвешивалась 50-кг фугасная бомба. Были нередки случаи, когда бомбардировщики на большой высоте зацеплялись за трос, но тот, натягиваясь некоторое время, вскоре соскальзывал с крыла, нанеся лишь небольшие повреждения. В данном случае при контакте крыла с тросом бомба отцеплялась и, соскользнув вниз, падала на самолет. Недостатками системы были утяжеление аэростата и опасность в случае неравномерного подъема «уронить» бомбу на землю. В связи с этим пришлось организовать производство вентиляторов для равномерного подъема. Их изготовление было поручено ремесленному училищу при содействии Индустриального института и завода «Красное Сормово».

С наступлением весны и в преддверии традиционного паводка на Волге создалась еще одна неожиданная проблема в организации ПВО. Дело в том, что для создания полного периметра зенитного огня вокруг городов, расположенных на высоком западном берегу, часть орудий пришлось разместить в заречной части, т.е. в местах, полностью заливаемых водой в апреле. В Горьком, где пологий берег Волги со стороны г. Бор являлся вообще непроходимым, эта проблема была решена еще осенью 1941 г. путем установки зениток на баржи. Эти плавучие батареи прикрывали завод «Красное Сормово» и железнодорожный мост. Правда, обеспечение их боеприпасами и продовольствием, а главное, средствами связи долгое время оставалось весьма сложной задачей. В Сталинграде же с этим вопросом запоздали и уже в начале паводка начали спешное сооружение специальных площадок для размещения орудий, прожекторов и командных пунктов. Так в заречной зоне напротив города появились своего рода «зенитные острова», для связи с которыми использовались различные рации.

Во второй половине марта руководству СССР стало окончательно ясно, что наступление советских войск выдыхается на всех направлениях. Несмотря на отчаянные усилия Западного фронта, Вермахт удержал линию обороны в 120 км от Москвы, не удалось освободить ни Смоленск, ни Харьков, ни Севастополь, снять блокаду с Ленинграда (Санкт-Петербурга). В этих условиях все стали опасаться страшной мести Гитлера, а именно применения отравляющих газов, в т.ч. и против тыловых городов. В 1942 г. Германия действительно располагала самым мощным арсеналом химического оружия. Только немецкие химики смогли наладить массовое производство фосфорсодержащих отравляющих веществ. Самым страшным из них являлся этилдиметиламидоцианфосфат, более известный как «табун». В отличие от ОВ, имевшихся на вооружении стран антигитлеровской коалиции, этот химикат легко проникал в резино-технические изделия, и всякие противогазы против него были бесполезны. Причем смерть от «табуна» наступала почти мгновенно как при вдыхании его испарений, так и при попадании на кожу. Токсические и физико-химические свойства органофосфатов варьировались в широком диапазоне, благодаря чему они были пригодны для снаряжения разных видов боеприпасов – от авиабомб до ружейных гранатометов.

Учитывая состояние противохимической обороны в городах, где даже обычные щели (фактически траншеи) не могли содержать в удовлетворительном состоянии, было ясно, что химические бомбардировки могут привести к огромным жертвам и вызвать массовое бегство уцелевших жителей в сельские районы. Еще Юмарта Л. Берия, А. Щербаков и П. Пронин направили Сталину письмо, в котором, в частности, говорилось: «Ввиду опасности применения фашистскими захватчиками химических средств нападения НКВД СССР, МК ВКП(б) и Московский Совет считают целесообразным немедленно возобновить работу по простейшему приспособлению существующих станций и тоннелей 3 очередей метрополитена под газоубежища».

Это предложение обсуждалось на заседаниях ГКО, после чего 16 марта было принято постановление № 1460сс «О приспособлении Московского метрополитена под газоубежища для населения Москвы». Согласно ему работы должны были быть закончены к 30 июля. Устрашающие письма о возможной химической атаке получили и горкомитеты обороны в городах Поволжья. Метро здесь не было, поэтому реальными газоубежищами могли стать только штольни в откосах и глубокие бункеры. 19 марта Горьковский комитет обороны обсудил вопрос об обеспечении электромоторами спецстроительства № 74, на последующих заседаниях неоднократно поднималась тема противохимической защиты^[82].

А между тем в конце марта германская бомбардировочная авиация предприняла несколько точечных атак на тыловые объекты. День 27 марта на аэродроме 788-го ИАП ПВО в Бекетовке, расположенной у южной окраины Сталинграда, не предвещал никаких важных событий. Небо затянули облака, взлетные полосы раскисли от грязи. Летчики скучали и коротали время всеми доступными способами. Однако, несмотря на плохую погоду, от постов ВНОС все же поступил сигнал об обнаружении немецкого самолета-разведчика. «Вот гады фрицы, в любую погоду летают», — плевались летчики, направляясь по лужам к своим самолетам.

Вскоре в воздух взмыли несколько истребителей, в т.ч. и Як-1 командира эскадрильи Николая Смирнова, месяц назад добившегося победы над Калачом. Пилот начал привычный набор высоты, земля уходила все дальше, привычные одноэтажные домики превращались в небольшие точки. Вдруг, к своему ужасу, старлей увидел, как совсем неподалеку из облаков вывалился стремительно пикировавший немецкий бомбардировщик. Оглядевшись, Николаю не составило труда определить, что пикирует он не куда-нибудь, а прямо на Сталинградскую ГРЭС! А ведь это важнейший стратегический объект, который, собственно, авиаполк и должен защищать любой ценой. Еще мгновение, и от «Юнкерса» отделилась серия бомб. Затем противник спокойно вышел из пике, а станцию окутали огромные клубы дыма. «Не уберегли…» — с горечью констатировал Смирнов и тут же яростно бросился в погоню за незваным гостем.

К несчастью для немцев, внезапная атака советского истребителя застала их как раз в момент набора высоты. Три длинных очереди – и бомбардировщик, задымив, начал снижаться. Николай пронесся над ним и вскоре потерял из виду из-за низкой облачности. После того какЯк-1 старшего лейтенанта Смирнова приземлился на аэродроме, командир дивизии Красноюрченко сразу же организовал поиск сбитого самолета, выслав два биплана У-2. Вскоре в степи на краю большого оврага был обнаружен совершивший вынужденную посадку «Юнкере». Им оказался разведчик Ju-88D-1 W.Nr. 1403 «Т5+НМ» из 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L.

Экипаж попытался скрыться в западном направлении, но преодолеть по голой степи 400 км было нереально, и через некоторое время всех четырех летчиков уже допрашивали в штабе 102-й ИАД. По воспоминаниям председателя Сталинградского комитета обороны А. Чуянова, присутствовавшего на допросе, летчики вели себя нагло. «Самоуверенные наглецы. Они не сомневаются, что победа Гитлера уже обеспечена, что еще один удар – и Советского государства не будет, что сделали вынужденную посадку и попали в плен случайно…»

Сбитый «Юнкере» уже на следующий день был доставлен в город и установлен на центральной площади перед Домом Коммуны для всеобщего обозрения. Сталинградцы, еще не видевшие подобных трофеев, целыми толпами потянулись на «выставку». Впоследствии моду экспонировать сбитые самолеты подхватят и другие города Поволжья. А попытка немцев силами одного бомбардировщика произвести налет стратегического характера закончилась безрезультатно. Хотя в корпусах СталГРЭС вылетели почти все стекла, были перебиты ЛЭП, станция серьезно не пострадала и подача электроэнергии вскоре возобновилась^[83].

«Товарищу Берии, разобраться…»

В 19.53 28 марта в Москве была объявлена воздушная тревога, и вскоре в парке у стадиона «Динамо» прогремели три мощных взрыва. Никто не пострадал. Следующим вечером налет повторился, на Ростокинский район столицы были сброшены восемь тяжелых фугасных бомб, разрушивших несколько жилых домов. Поскольку сигнал «ВТ» был подан с опозданием, люди не успели эвакуироваться в бомбоубежища, и в результате ранения и контузии получили 96 москвичей, погибли 15 человек.

В туже мартовскую ночь несколько «Юнкерсов» внезапно совершили налет на нефтемаслозавод им. Менделеева в г. Константинове, расположенном на Волге, в 20 км северо-западнее Ярославля. Прямыми попаданиями фугасных бомб была выведена из строя установка кислотной очистки остаточных масел, повреждены паропроводы и электросеть. Бомба весом 500 кг попала в котельную завода и причинила ей серьезные разрушения. От взрывной волны вылетели стекла в газовом цехе и других зданиях. Погибли теплотехник котельной Л. И. Козлов и бригадир нефтекачки 19-летняя Л. Катаева. Многие рабочие получили ранения.

Отопление в условиях зимы, пожалуй, было самым уязвимым местом любого предприятия. Выведение из строя котельной, как источника тепла, могло полностью парализовать работу. Лишь героические усилия инженеров и рабочих Константиновского завода, сумевших предотвратить замерзание большинства отопительных труб и обеспечить быстрый пуск уцелевших котлов, хотя бы на частичную мощность, позволили избежать остановки предприятия. Через три дня завод частично возобновил работу, хотя на полное устранение повреждений понадобился еще один месяц.

Между тем 30 марта в Москве снова гремели взрывы. На сей раз одиночный Ju-88 разбомбил плодоовощной комбинат на Нагатинском шоссе. Посты ВНОС не смогли опознать самолет на подходе к городу, в результате чего сигнал «ВТ» был подан уже после налета. Хотя эти удары по столице были скорее беспокоящими, чем стратегическими, Сталин пришел в бешенство. 1 апреля он направил Громадину, Берии и генпрокурору Бочкову записку со словами: «Как видно, наше певео^[84]стало плохо работать:

1. Артиллеристов в Клину на позициях не оказалось, певео проспало налет на Москву.

2. Поручается тт. Берии, Громадину и Бочкову срочно расследовать это дело и доложить ГКО».

Сразу же была сформирована комиссия во главе с Лаврентием Берией. Примечательно, что она закончила свою работу уже через два дня и нашла всех «виновных». 5 апреля, на Пасху, был издан приказ Народного комиссариата обороны за № 0063 «О состоянии ПВО Московского корпусного района ПВО». Согласно ему за систематическое пьянство был арестован и предан суду военного трибунала военком Главного управления ПВО СССР бригадный комиссар Курганов. Под трибунал также пошел военком 745-го ЗенАП полковой комиссар Захаров. Одновременно за пьянство был снят с работы и понижен в должности начальник ГУ ПВО генерал-майор Осипов.

Помимо низкой дисциплины, выяснилось, что служба ВНОС по-прежнему работала плохо, ее наблюдатели слабо разбирались в типах самолетов, путая свои с чужими. Оповещение при появлении вражеских бомбардировщиков и разведчиков происходило медленно, и некоторые батареи вообще не успевали открыть огонь. В истребительных полках много машин находились в ремонте, т.е. в небоеготовом состоянии, плохо использовалась радиосвязь для наведения перехватчиков с земли.

3 апреля 1942 г. было принято постановление ГКО, по которому вместо корпуса создавался Московский фронт ПВО. Силы и средства защиты должны были вскоре достичь астрономических показателей: число 85-мм зениток предполагалось довести до 1300 шт., аэростатов заграждения – до 1500, а прожекторов —до 1200. Т.е. на одну зенитку приходился один прожектор! ГКО приказал в течение апреля изъять 85-мм зенитные пушки из противотанковых полков различных фронтов, всего 272 орудия, и передать их в Московский корпус ПВО.

Таким образом, беспокоящие налеты на Москву, хотя и не приводили к большим разрушениям, сильно нервировали руководство страны и сковывали значительные силы, которые невозможно было использовать на фронте^[85]. С целью усиления контроля за личным составом в штат штаба ПВО были введены должности «старшего контролера» и еще 23 «контролеров» при нем, что являлось совершенно беспрецедентным случаем для армии. Мало было комиссаров и политработников, так теперь появились еще и «контролеры», которые, видимо, были зашиты от спиртного.

Тем временем вечером 6 апреля одиночный «Юнкере», незамеченный постами ВНОС, снова проник в столичное небо и сбросил семь фугасных бомб. Сигнал «Воздушная тревога» опять не подавался. Хотя Сталина и партийное руководство очень раздражали подобные сюрпризы, эти одиночные удары были скорее случайностью, чем результатом каких-то спланированных действий.

После отправки штаба 2-го воздушного флота Люфтваффе на Средиземноморье в конце 1941 г. оперативное руководство действиями авиации на центральном участке Восточного фронта осуществлял штаб 8-го авиакорпуса. Когда последний перебросили в Крым, 1 апреля 1942 г. было создано авиационное командование «Ост» во главе с генералом Робертом фон Граймом. На тот момент в его составе находились пять бомбардировочных групп. На аэродроме Орша базировались II./KG3, Stab, П. и III./KG76, а на аэродроме Шаталовка – Stab, II./KG53 и II./KG54. Именно эти соединения периодически терроризировали тыловые города.

Однако сами немцы были не в восторге от выбранной командованием тактики. Начальник штаба командования «Ост» оберет Герман Плохер вспоминал: «Командование Люфтваффе в это время не имело никакого плана действий против советской промышленности и городов. Атаки отдельных объектов проводились лишь по инициативе соединений, действовавших на локальных участках фронта, и не носили системного характера».

Апрель в Поволжье

Тем временем руководство на местах все же побаивалось немецких бомбардировок и неустанно призывало народ к бдительности. Так, 19 апреля в газете «Горьковская коммуна» была опубликована статья начальника штаба МПВО Горького майора С. Антропова «Беречь город от воздушных нападений врага». В ней он призывал население города тщательно соблюдать светомаскировку, упирая на то, что даже лучики света, проникающие через окна и двери, могут создать над городом световое зарево.

«Наибольшая эффективность светомаскировки будет достигнута лишь тогда, когда не только все здания города и его окраин, но и прилегающие к нему населенные пункты в радиусе нескольких десятков километров будут погружены в абсолютную темноту. В этом случае, если даже отдельные самолеты противника проскользнут незамеченными нашей истребительной авиацией и прорвутся сквозь огонь зенитной артиллерии, им не удастся осуществить прицельное бомбометание по наиболее важным объектам города. Наша задача – немедленно осуществить надлежащую светомаскировку города. Всю ночь город и прилегающие к нему населенные пункты должны быть погружены в полную темноту».

В это время южнее, в Сталинграде, спешно велись работы по приведению в порядок укрытий для населения. Чуянов тоже получил из Москвы пугающие телеграммы о скором начале химической войны и сразу же активизировал деятельность местных формирований МПВО. К15 апреля в городе имелись 66 км открытых и закрытых щелей для населения, в которых могли разместиться 132 тыс. человек. Для газо– и бомбоубежищ предназначались 237 подвалов на 33 500 человек. Имевшихся в городе укрытий тем не менее было недостаточно. Вблизи многих домов до сих пор вообще отсутствовали какие-либо «щели». Все это заставляло принимать срочные меры для увеличения убежищ. Кроме того, Сталинградский горкомитет обороны поручил предприятиям области дополнительно изготовить 50 тыс. противогазов, дегазаторов, защитных комбинезонов и фартуков. Поскольку соответствующих промышленных мощностей не было, приняли решение создать специальную мастерскую по производству средств индивидуальной защиты. И вскоре выяснилось, что меры принимались не напрасно.

22 апреля командир I./KG27 «Бельке» получил приказ произвести налет на Сталинград. Как только стемнело, «Хейнкели» поднялись в воздух и, набрав высоту 5000 м, направились на восток. До города было около 900 км, поэтому операция представлялась достаточно сложной. Бомбардировщики шли в легком облачном слое, при этом ясная лунная ночь облегчала ориентирование на местности. При подходе к цели облака рассеялись, и вскоре летчики увидели внизу блестящую ленту реки. Пройдя над большим изгибом Волги и островом Сарпинский, являвшимися основными ориентирами, самолеты повернули в сторону Сталинграда.

X. Райф, член экипажа Не-111 «1G+FL» из 3./KG27, впоследствии вспоминал: «Город можно было легко найти и без этой светлой ночи, так как там был сильный зенитный огонь, но разрывы были на дистанции от нашей атакующей машины, к тому же небо освещали более 50 прожекторов. При атаке цели мы использовали тактику бесшумного полета с приглушенными, сильно задроселлированными моторами на пониженных оборотах. Благодаря этому мы вводили в заблуждение звукоулавливатели так, что ни зенитки, ни прожекторы не могли нас „прихватить“».

Объекты атаки были поделены между экипажами, в частности Не-1 ПН «1G+LH» лейтенанта Хорста Эйхлера наносил удар по артиллерийскому заводу «Баррикады». В ходе налета на город были сброшены несколько десятков тяжелых фугасных бомб и тысячи мелких зажигалок. Только на тракторный завод и прилегающую территорию упали около 1500 зажигательных бомб и 15 «фугасок». Были повреждены цеха, полыхали дома в жилом секторе. Многочисленные очаги пожаров возникли на заводах «Баррикады» и «Красный Октябрь». Кроме того, несколько бомб разорвались на железнодорожной станции Сталинград-2 и в речном порту. Несмотря на сильный заградительный огонь, все «Хейнкели» благополучно вернулись обратно в Кировоград после 6,5 часа полета. При этом советских ночных истребителей в воздухе замечено не было.

На следующий день Сталинградский комитет обороны, напуганный неожиданным налетом, принял несколько постановлений, в т.ч. «Об охране судоходства по р. Волге от воздушного нападения противника на участке Камышин – Астрахань». В нем говорилось о необходимости ввести патрулирование Волги истребительной авиацией, установить зенитные батареи на берегу для прикрытия стоянок судов и затонов, вооружить крупные буксиры-нефтевозы. Однако из-за нехватки сил и средств эти заблаговременные решения остались невыполненными.

Глава 4

Кадры решают все

Весной 1942 г. начал меняться кадровый состав частей ПВО. К этому времени Красная Армия, потерпев ряд чувствительных поражений и понеся большие потери в бесплодных и кровопролитных сражениях, начала испытывать определенные проблемы при комплектовании новых частей и соединений, необходимых для продолжения ожесточенной борьбы с Вермахтом. Высшее командование РККА принимало различные меры по изысканию необходимого призывного контингента. Самым простым и надежным был путь прочесывания тыловых частей, к каким можно было отнести и многочисленные войска противовоздушной обороны.

26 марта последовал приказ о призыве в войска ПВО девушек-комсомолок, изданный во исполнение постановления ГКО. Согласно ему барышни направлялись: в зенитную артиллерию – прибористками, телефонистками, дальномерщицами и радистками (45 тыс. человек), в зенитно-пулеметные части – связистками, пулеметчицами и разведчицами (13 тыс. человек), в прожекторные части (7000 человек), в части аэростатов заграждения (5000 человек), в части ВНОС – наблюдателями и телефонистками (40 тыс. человек). Во всех частях ПВО они должны были заменить мужчин по следующим специальностям: санитары, инструкторы, писари, повара, частично шоферы и кладовщики. Согласно приказу, замену нужно было произвести за полтора-два месяца, а в подразделениях обслуживания – немедленно^[86].

Эта масштабная мобилизация женщин началась с определенной «разведки», проведенной секретарем ЦК ВКП(б) А. С. Щербаковым, который выяснил у командующего Московским корпусным районом Д. А. Журавлева, как тот отнесется к появлению в его войсках представительниц слабого пола. Чтобы сразу пресечь возможные возражения генерала, Щербаков намекнул, что вопрос уже предварительно обсуждался в ЦК и получил одобрение. Данное предложение мотивировалось тем, что многие девушки-патриотки завалили партийные и комсомольские организации и лично товарища Сталина заявлениями о своем стремлении принять участие в защите родины. После такого вступления и последовавшей долгой беседы с партийным функционером столь высокого ранга генерал Журавлев уже не мог напрямую отказаться от предложенной ему явно неполноценной замены, хотя и сослался на отсутствие опыта привлечения женщин к обслуживанию боевой техники. Дальнейшая обработка командования ПВО продолжилась в беседе Щербакова с политработниками, которые поспешили одобрить инициативу ЦК ВКП(б).

Чуть позже, уже после прибытия в части противовоздушной обороны женщин, Сталин, видимо, все-таки испытывавший определенные сомнения в целесообразности этого решения, поинтересовался у Журавлева, как в войсках восприняли их приход. Тот угоднически ответил, что «женщин приняли нормально и что они с большим желанием начали изучать военные специальности». Фактически же все обстояло не так безоблачно.

Весть о том, что в войска ПВО придут служить девушки, поначалу сильно взбудоражила командиров и политработников, которые сомневались в том, что те, по природе своей склонные к панике и истерике, адекватно поведут себя на огневой позиции в суровых условиях боевой обстановки. Особенно тревожила эта мысль старых, кадровых командиров, которые еще могли представить их в роли медсестер, но не более того. Кроме того, служба женщин на батареях, постах ВНОС, у аэростатов, на пулеметах, где обычно имелась одна землянка для размещения личного состава, повлекла за собой множество бытовых проблем, которые надо было решать в срочном порядке. Стоит отметить, что для того, чтобы наладить производство и правильное снабжение военной формой мобилизованных женщин, в Наркомате обороны даже специально была учреждена должность помощника главного интенданта Красной Армии по женскому обмундированию.

Военкоматы и комсомольские организации, отбиравшие «добровольцев», постарались послать в ПВО наиболее грамотных девушек. Четверть прибывших имела законченное среднее или высшее образование, каждая десятая окончила пять-шесть классов. Очень скоро командиры частей противовоздушной обороны поняли, что получили в свое распоряжение исполнительных, дисциплинированных и аккуратных подчиненных, меньше, чем мужчины, склонных к пьянству. В зенитной артиллерии традиционно женскими стали должности номеров дальномерного расчета и приборного отделения, телефонистов, радистов и разведчиков. Таким образом, с весны 1942 г. обеспечение точности и эффективности огня зениток решением правительства было передано в хрупкие женские руки.

Девушка-разведчик (наблюдатель) зенитной батареи ПВО

Глава 5

Борьба с дальней разведкой Люфтваффе

С наступлением весны, улучшением погоды и совпавшей с этим стабилизацией положения на фронте значительно активизировалась дальняя авиаразведка Люфтваффе, в т.ч. и над территорией Поволжья. Посты ВНОС все чаще и чаще фиксировали пролеты одиночных «Юнкерсов» в дневное время.

Основным самолетом, использовавшимся эскадрильями дальней разведки Люфтваффе, был двухмоторный «Юнкере» Ju-88D с экипажем из четырех человек. От одноименного бомбардировщика он отличался отсутствием воздушных тормозов и наличием дополнительного топливного бака. В фюзеляже самолета устанавливались две-три фотокамеры с дистанционным управлением и оборудованием для подогрева. Для аэрофотосъемки с большой высоты служила камера Rb50/30, на небольших высотах использовалась Rb20/30. Это техника позволяла вести эффективную воздушную разведку на высоте до 8500 м. За счет облегченного веса «Юнкере» мог разгоняться до скорости 470 км/час. Обладая к тому же отличной маневренностью, этот самолет представлял собой очень сложную цель для перехвата советскими истребителями ПВО. Зенитная же стрельба по одиночному Ju-88D была вообще бесполезна.

На вооружении авиационных полков, защищавших промышленные объекты Поволжья, в это время состояли самые разные типы самолетов: И-16, ЛаГГ-3, И-153 «Чайка», Як-1, «Харрикейн» Мк.П, а также высотные перехватчики МиГ-3. При этом многие машины израсходовали почти весь моторесурс и по нескольку раз прошли капитальный ремонт. У И-16 вообще не было шансов догнать разведывательный «Юнкере», не говоря уже о допотопной «Чайке». ЛаГГ-3 теоретически мог разгоняться до 590 км/час, но на практике на скоростях свыше 400 км/час начиналась сильная вибрация, сводившая на нет управление самолетом. К тому же «Юнкерсы» часто уходили от атаки пикированием, а у «ЛаГГов» слабым местом была самопроизвольная раскрутка винта именно при входе в пике. То же самое можно сказать и о «Яке».

Еще одним немаловажным обстоятельством была высота полета и скороподъемность. Плохая система оповещения чаще всего приводила к тому, что о появлении немецкого самолета-разведчика становилось известно, когда тот уже находился над объектом или уходил в обратном направлении. Только в этот момент на аэродромы поступала команда на вылет. Однако для взлета и набора высоты хотя бы 5000 м советским летчикам требовались в лучшем случае от 8 до 10 минут. Нетрудно посчитать, что за это время «Юнкере» мог пролететь до 80 км и находиться уже совсем в другом районе. Но даже если истребитель, по счастливому стечению обстоятельств, оказывался в воздухе в нужное время в нужном месте, противник мог лететь на 7000—8000 м, а при подъеме на такую высоту начинались перебои мотора и неизбежное падение скорости. К тому же и кислородных приборов в частях ПВО катастрофически не хватало.

Фотокамера Rb50/30 на монтажной раме, на которой она устанавливалась в фюзеляж самолета-разведчика

Мобильная фотолаборатория Krupp L3H163 Kfz.354, служившая для оперативной обработки отснятых пленок

Поэтому единственным самолетом, у пилота которого оставались высокие шансы бороться с разведчиками, был МиГ-3. Эта машина могла подниматься на высоту до 10 000—11 000 м и разгоняться на средних высотах до 600 км/час. Недостатками «МиГа» были откровенно низкий моторесурс в 20—30 летных часов и высокая пожароопасность двигателя. В связи с этим в воздушных боях лета – осени 1941 г. эти самолеты понесли огромные потери, их производство было прекращено, а оставшиеся экземпляры стали передаваться в части ПВО. Здесь МиГ-3 нашел себе, пожалуй, самое лучшее применение – как высотный перехватчик и ночной истребитель.

Сам по себе перехват дальних самолетов-разведчиков Люфтваффе был делом очень сложным. Помимо трудностей с техникой, пилот должен был хорошо ориентироваться на местности и обладать своего рода чутьем, т.к. на многих самолетах никаких средств связи не было и летчик, получив задание, оставался сам по себе в необозримом небе. Но даже если каким-то чудом все же удавалось обнаружить и атаковать противника, в 90% случаев вооружение истребителей отказывало либо сразу, либо после одной-двух очередей, да и его мощность оставляла желать лучшего. К тому же Ju-88D был вооружен тремя пулеметами MG15 и мог вести сильный ответный огонь.

Поэтому с весны 1942 г. излюбленным методом атаки большинства «сталинских соколов» Поволжья стал таран. Старший лейтенант Николай Смирнов из 788-го ИАП ПВО, сбивший за месяц с небольшим два германских самолета, в конце марта написал подробный рапорт, в котором изложил свои рекомендации по борьбе с воздушным противником:

«1. При преследовании и ведении воздушного боя необходимо строгое наблюдение за противником. Поэтому управление самолетом, работас вооружением должна выполняться на ощупь. Для этого нужно хорошо знать свой самолет.

2. Современный двухмоторный самолет врага обладает большим диапазоном скоростей и хорошим маневром. Это обязывает летчика-истребителя все маневры погони и боя делать с учетом наивыгоднейших, кратчайших направлений, все делать в сторону противника. Малейшее промедление в маневре или выполнение его в противоположную сторону от цели дает противнику возможность значительно оторваться или вовсе уйти.

3. При ведении боя надо стремиться сблизиться с противником на самые короткие дистанции, особенно при отсутствии противодействия, и поражать его в упор. Боеприпасы расходовать экономно, стрелять короткими очередями, пока не представится случай нанести решающее поражение.

4. Знать самолеты противника, их слабые и сильные стороны, непростреливаемые конуса и использовать их при атаке».

Помимо Ju-88D, в группах дальней разведки в небольших количествах также использовались «Дорнье» Do-215, тоже представлявшие весьма сложную цель для истребителей ПВО. ABAifkl.Gr. Ob.d.L. оберста Ровеля имелись на вооружении даже одномоторные самолеты-разведчики «Мессершмитт» Bf-109. Самолет отличался от одноименного истребителя наличием фотокамер, установленных в специальном отсеке за кабиной.

Тактика дальних разведчиков Люфтваффе была следующей. Вылетая с аэродрома в своем глубоком тылу, «Юнкере» набирал высоту 6000—8000 м и незаметно пересекал линию фронта. Затем предстоял длительный полет над бескрайними равнинами, лесами и реками, где лишь изредка встречались крупные населенные пункты. Основными ориентирами были русла больших рек и железные дороги, вьющиеся среди глухих лесов и широких полей. Поскольку в вылетах по многу раз участвовали одни и те же пилоты и штурманы, они, как правило, хорошо помнили местность и заранее продумывали маршруты выхода на цель. Если по пути встречались облака, немцы старались пройти над ними, чтобы лишний раз не попадать в поле зрения наблюдателей с земли.

Когда объект аэрофотосъемки появлялся в поле зрения, пилот «Юнкерса» направлял самолет в обход, разворачивался и только затем шел на него, чтобы после выполнения задания сразу уходить в сторону линии фронта. Поэтому, например, над Горьким само леты-разведчики обычно пролетали курсом с востока на юго-запад. Такая тактика чаще всего позволяла избежать встреч с советскими истребителями. Высота пролета над крупными промышленными центрами обычно выбиралась в 5000—6000 м. Можно было подниматься и выше, но при этом падала скорость, да и качество фотоснимков ухудшалось. Иногда облака заставляли опускаться до 2000—3000 м и ниже. При этом из кабины были отчетливо видны улицы городов, едущие по ним автомашины, а также выстрелы зениток, смотреть на которые было не очень приятно. Немецкие летчики не раз наблюдали, как с аэродромов поднимаются истребители, но догнать «Юнкере» они обычно не успевали. Иногда попутно с аэрофотосъемкой разведчики сбрасывали толстые стопки листовок, которые, словно снег, разлетались по небу, медленно планируя к земле.

Изучение полученных аэрофотоснимков

Унтер-офицер из отдельных снимков собирает большой фотопланшет отснятого района

Самыми опасными были 10—15 минут после прохождения над объектом. В это время бортрадист и бортстрелок держали наготове пулеметы, напряженно всматриваясь в небо. Когда цель оставалась позади на расстоянии 100—150 км, все члены экипажа вздыхали с облегчением, т.к. после этого атаки истребителей ПВО становились маловероятными. Однако не все вылеты проходили успешно. Нередко экипажи разведчиков, привыкшие к безнаказанности, теряли бдительность и становились жертвами истребителей.

Утром 28 апреля над территорией Ярославской области в очередной раз появился разведывательный Ju-88D. На перехват поднялись несколько истребителей 141-й ИАД ПВО, в т.ч. и ЛаГГ-3 командира эскадрильи 721-го ИАП майора Геннадия Троицкого. Вскоре в районе деревни Новое Котово советские пилоты обнаружили «Юнкере». Первая атака стала для его экипажа неожиданной, но после этого пилот пришел в себя, рванул в крутое пике с разворотом и стал уходить на бреющем полете. Однако Троицкому с трудом, но все же удалось удержаться у него на хвосте. Он несколько раз заходил в атаку, ведя огонь длинными и короткими очередями, но немецкий пилот энергично и умело маневрировал, а стрелки отчаянно отстреливались. В результате советский летчик израсходовал весь боезапас, и ему остался выбор: либо снова упустить разведчика, либо идти на таран. Радировав о своем решении на КП полка, Троицкий пошел на резкое сближение с противником. От сильного удара, нанесенного на малой высоте, немецкий самолет сразу потерял управление и вскоре врезался в землю. Но и у русского летчика не было шансов спастись, и он разбился вместе со своим «ЛаГГом». 90-й боевой вылет оказался для Геннадия Троицкого^[87] последним. Это был первый успех Ярославского диврайона ПВО.

Над остальной территорией Поволжья весной 1942 г. немецкие самолеты-разведчики действовали практически безнаказанно. Этому, кроме всего прочего, способствовало и слабое техническое оснащение частей ПВО. В частности, в составе 102-й ИАД, прикрывавшей Сталинград и Астрахань, большинство самолетов составляли «ишачки» И-16, выработавшие свой моторесурс на 55—60% и более. На вооружении также имелись бипланы И-15иИ-153 «Чайка», годные разве что для разведки погоды. Лишь 788-й ИАП располагал более современными истребителями Як-1 саратовского производства, но и тот после январских успехов оказался не в состоянии бороться с дальней разведкой Люфтваффе.

Тогда в начале мая командование ПВО страны решило передать в состав 102-й авиадивизии еще и 439-й ИАП, первоначально предназначавшийся для защиты Москвы. И вскоре он перелетел на аэродром Бекетовка, в 7 км южнее Сталинграда. Это значительно усилило противовоздушную оборону этого промышленного центра, т.к. в полку имелись 10 высотных перехватчиков МиГ-3.

Между тем немецкие самолеты-разведчики появлялись в небе все чаще и чаще, регулярно производя аэрофотосъемку промышленных объектов, следили за железнодорожными перевозками, фиксировали движение судов по Волге. Истребители ПВО постоянно поднимались в воздух, но перехватить противника почти никогда не удавалось. Раздосадованные пилоты всякий раз вынуждены были возвращаться на аэродром ни с чем. В течение двух недель летчики 439-го ИАП изучали маршруты полетов германских самолетов и пытались определить наиболее вероятные сектора встречи с ними. Противник сам давал некоторые преимущества русским, производя разведывательные вылеты в одно и то же время. В мае разведчики появлялись обычно либо вскоре после 05.00, либо четырьмя часами позже. Сопоставление всех собранных данных давало некоторые шансы на успех.

Утро 25 мая на аэродроме Бекетовка было теплое и ясное. На траве и кустах блестела роса, и, идя по летному полю, пилоты дежурного звена Николай Козлов и его ведомый Юрий Лямин заодно омывали свои запылившиеся ботинки. На востоке из-за Волги уже начало всходить солнце. Около 05.00 два «МиГа» с ревом пронеслись по взлетной полосе и устремились вверх. Через десять минут истребители оказались на высоте 7000 м и стали описывать большой круг над городом. Отсюда как на ладони были видны городские кварталы, перемежающиеся зелеными парками и пустырями, розовеющие в отблесках восходящего солнца корпуса заводов в северной части Сталинграда. Блестящей полоской светилась лента реки, уходящая на север, и на ней виднелись многочисленные силуэты пароходов и барж. На восток уходила бесконечная даль казахской степи. Ничто в это утро не напоминало о войне, и уж тем более никому сейчас, в преддверии жаркого лета, не верилось, что она может прийти сюда, на эти красивые волжские берега. Проведя в воздухе один час, Козлов и Лямин совершили посадку. Механики начали готовить истребители к повторному вылету.

Прошло три часа. Солнце светило уже высоко, степь наполнялась теплом, роса с травы постепенно испарилась. Летчики сидели наготове, любуясь пейзажем. Вдруг около 09.00 ударила зенитка, следом – другая. Козлов взглянул вверх и отчетливо увидел, как с юга над Волгой на большой высоте, оставляя длинный инверсионный след, шел самолет. На аэродроме прозвучал сигнал тревоги, и вскоре два МиГ-3 и два Як-1 уже катили по взлетной полосе. За ними с ревом понесся и истребитель лейтенанта Козлова. Оторвавшись от земли, Николай направил свой «МиГ» в район северо-восточнее Сталинграда, постепенно набирая высоту.

Следующие десять минут прошли в напряжении. Надев кислородный прибор, Николай внимательно следил за цифрами: 5000, 6000 м… Казалось, прошла целая вечность, пока самолет достиг высоты 9500 м. Отсюда можно было одновременно видеть и Дон, и Волгу, а Сталинград казался лишь маленькой полоской на горизонте. Летчик нервно всматривался в небо и вскоре заметил на востоке черную точку. Она быстро росла в размерах, приобретая очертания двухмоторной крылатой машины. Самолет очень походил на знакомый Ju-88, но имел большую, ранее не встречавшуюся, горбатую кабину и непривычную серо-желтую окраску.

Развернувшись, Козлов направил свой МиГ параллельным курсом и вскоре вышел в атаку. Бортстрелок «Юнкерса» открыл огонь, и рядом с истребителем прошла трассирующая очередь. После этого Николай прицелился по задней кабине и дал короткую очередь, но пулеметы сразу заклинило. Тем не менее выстрелы оказались на редкость точными, т.к. бортстрелок больше не отвечал. Советский летчик попытался атаковать еще раз, но нажатие на гашетку ничего не давало. Перезарядка тоже не дала эффекта. После этого из выхлопных патрубков двигателей разведчика повалил черный дым и его силуэт стал постепенно удаляться, видимо, его пилот решил попробовать оторваться от высотного перехватчика. Николай тоже включил форсаж, и скорости самолетов вновь сравнялись.

Тогда противник применил свой излюбленный прием – «Юнкере» резко рванул в пике, стремительно уходя вниз к земле. Козлов направил свою машину следом, стараясь не терять врага из вида. Стоило немного отвлечься, и тому снова удастся уйти. Николай представлял, что немецкий пилот собирается сделать, – скорее всего он будет выводить машину у самой земли, чтобы МиГ-3, имеющий худшую несущую способность, за счет просадки при выводе, составлявшей около 100 м, врезался в землю. Тем временем земля стремительно приближалась, уже отчетливо виднелись поросшие кустами балки и степные дороги. Только после 1000 м рули высоты «Юнкерса» начали отклоняться вверх, и он вышел из пикирования на предельно малой высоте, порядка 15 м, и понесся на запад над ровной, как стол, поверхностью степи.

Однако Козлов сумел сохранить управление и неотступно преследовал противника. Дав форсаж, он вышел вперед немецкого разведчика и стал «заворачивать» его влево, подталкивая на маневр с набором высоты. «Юнкере» отвернул влево, но затем резко взял вправо вверх, пытаясь уйти крутым маневром, и поднялся на высоту 40—50 м. Настал решающий момент. Таран на такой высоте почти не оставлял шансов на выживание, но другого способа сбить врага не было. Лейтенант Козлов, обливаясь холодным потом, направил машину под его хвостовое оперение и, целясь в фюзеляж, пошел на сближение.

Ju-88D из 5-й эскадрильи дальней разведки Aufkl.Gr.122, Восточный фронт, 1942 г.

Ju-88D из 4-й эскадрильи дальней разведки Aufkl.Gr.11, поврежденный огнем советской зенитной артиллерии, но благополучно вернувшийся на свой аэродром 40. Лейтенант Амет-хан Султан

Желто-серый силуэт «Юнкерса» уже закрыл весь обзор, но немецкий пилот в последнее мгновение сманеврировал, и удар винта пришелся по стабилизатору. Вся его правая половина была мгновенно отрезана и отлетела в сторону. МиГ-3 после столкновения резко бросило вверх, его мотор забарахлил и остановился. Николай, чувствуя, что теряет управление, отдал ручку от себя и выпустил шасси. Через несколько секунд раздался сильный удар, самолет перевернулся на спину, некоторое время прополз по степи и замер. При этом его хвостовая часть, начиная от кабины, разрушилась, консоли крыла отлетели в сторону. Козлов от удара потерял сознание. Вскоре к месту падения подбежали местные жители, которые вытащили летчика из кабины и оказали ему первую помощь.

Как потом выяснилось, немецкий Ju-88 упал в районе Морозовска, не дотянув до линии фронта около двухсот километров. Его отрезанный стабилизатор, как ценный трофей, был доставлен в полк. Однако активность немецкой разведывательной авиации продолжала возрастать. Посты ВНОС зафиксировали в мае 297 самолето-пролетов противника над территорией Сталинградского корпусного района ПВО.

На севере, над территорией Горьковского корпусного района, также регулярно появлялись вражеские самолеты. Солнечным днем школьница Зина Порхаева возвращалась со своей подругой из школы. Перейдя через Московское шоссе и кладбище, они не спеша шли домой по улочкам Кировского района Горького. Вдруг девочки услышали нарастающий гул и оглянулись назад. Низко над домами стремительно приближался самолет. Вскоре можно было отчетливо разглядеть стеклянную кабину, а в ней лицо летчика. Одновременно с этим школьницы увидели, что на крыльях самолета нарисованы огромные кресты, а это означало, что он немецкий! Зина и ее подруга в ужасе бросились на землю и заплакали, подумав, что фашист сейчас начнет в них стрелять. Но стальная махина с ревом пронеслась над их головами и скрылась за горизонтом. Подобные «чудеса на виражах» сильно воздействовали на моральный дух местного населения, убеждали людей в безнаказанности немцев и бесполезности ПВО. Дневные полеты немецких самолетов над горо

дом на предельно малой высоте, иногда в 40—50 м, производили угнетающее впечатление и четко запоминались на многие годы.

Еще более сильный эффект произвел пролет «Юнкерса» под Окским мостом, соединяющим нагорную и заречную части Горького. Это случилось средь бела дня на глазах у сотен жителей, в т.ч. пассажиров трамваев, ехавших по мосту. Самолет появился с северо-востока со стороны Бора, снизился над рекой и прошел под центральным пролетом моста, после чего с набором высоты ушел за высокий берег Оки. При отсутствии каких-либо официальных сообщений местной власти по городу распространялись самые разнообразные и пугающие воображение слухи. Все горьковчане реагировали на эти события по-разному. Одни не обращали внимания, стараясь делать вид, что немецкие авиашоу лишь часть повседневной жизни, другие боялись пересекать Окский мост, всячески отговаривая от этого своих родственников и знакомых, третьи перемещались по улицам с опаской, стараясь избегать открытых мест и держаться поближе к стенам зданий.

За две последние недели мая немецкие самолеты-разведчики шесть раз пролетали над Горьким в дневное время. Сообщения об их появлении регулярно поступали на аэродром 722-го ИАП ПВО, расположенный в 25 км северо-западнее города. В тот момент в полку имелись пятнадцать исправных высотных перехватчиков МиГ-3, и всякий раз в воздух поднимались по три истребителя. Прибыв в квадрат, где с земли был замечен немецкий самолет, они в большинстве случаев могли лишь обозревать пустое небо. Отсутствие встреч с противником объяснялось плохой организацией взаимодействия истребительной авиации с постами ВНОС и умелыми действиями самого противника. Возвращаясь на аэродром, раздосадованные летчики оправдывались: «Вражеская авиация слишком быстро летает, и наши истребители не могут ее догнать». Всего с 15 по 30 мая 1942 г. 722-й ИАП выполнил 17 самолето-вылетов, и ни одной встречи с противником!

Самолеты-разведчики продолжали хозяйничать и в небе Ярославской области, причем один из «Харрикейнов» 721-го ИАП во время патрулирования даже был сбит «Мессершмиттом» из авиагруппы Ровеля.

Утром 31 мая на аэродроме 721-го ИАП в ожидании разрешения на вылет летчик Амет-хан Султан уточнял свой маршрут патрулирования над Ярославлем. Вдруг по радио раздалось: «Тревога! Обнаружен одиночный Ю-88!» Запуск мотора, выруливание на взлетную полосу, короткий разбег, и «Харрикейн» скрылся за верхушками деревьев. Поднявшись в воздух, Амет-хан набрал высоту 7300 м, на которой обычно пролетали самолеты-разведчики, и стал барражировать в указанной зоне. Вскоре с юго-запада на фоне серо-голубого неба появился знакомый силуэт, стремительно увеличивающийся в размерах.

Это был Ju-88D-1 W.Nr.1604 «T5+DL» из 3-й эскадрильи Aifkl.Gr.Ob.d.L, в то утро вылетевший на разведку в район Ярославль – Рыбинск – Рыбинское водохранилище. Амет-хан направил свой «Харрикейн» навстречу противнику и предпринял попытку атаковать «Юнкере» с фронта. Не имея серьезного боевого опыта, он еще издали открыл огонь сразу из всех пулеметов, выпустив впустую почти весь боезапас. Естественно, разведчик не получил никаких повреждений и, маневрируя, начал на большой скорости уходить.

С большим трудом советскому летчику удалось развернуть машину, не потеряв при этом противника из виду, и вновь выйти в атаку, на этот раз с задней полусферы. Теперь Амет-хан открыл шквальный огонь по кабине бортстрелка и израсходовал оставшиеся патроны. После этого ничего не оставалось, как идти на таран либо вернуться на аэродром ни с чем. Однако первая попытка срезать винтом часть хвостового оперения «Юнкерса» не удалась. В последний момент немецкий пилот отвернул самолет. Тогда, разогнав «Харрикейн» до максимальной скорости, Амет-хан просто пошел на столкновение и прорезал крылом фюзеляж разведчика. При этом плоскость истребителя буквально воткнулась в него, и самолеты далее летели, уже сцепившись друг с другом!

С трудом вывалившись из кабины, советский пилот удачно приземлился на левом берегу Волги. Немецкий экипаж тоже успел покинуть самолет, и четыре человека опустились в разных местах, кто в реку, кто в прибрежные камыши. Первым повезло меньше: как только они выбрались на берег, то были сразу же задержаны подоспевшими патрулями. Двое других скрылись в прибрежных лесах. Обломки самолетов рухнули на поля колхозников в пяти километрах северо-восточнее.

В свой полк Амет-хан вернулся уже героем, а через несколько дней его пригласили в Ярославль. По пути в городской комитет обороны его привезли на центральную площадь, где для общего обозрения были выставлены остатки сбитого самолета. В горкомитете обороны Амет-хана встретили торжественно. Молодому летчику вручили грамоту «Почетный гражданин города Ярославля» и именные часы с надписью: «Лейтенанту Красной Армии т. Аметхану Султану, геройски сбившему немецко-фашистский самолет. ОтЯрославского городского комитета обороны. 31. V. 1942 г.»^[88]. В пропагандистских целях «Юнкере», сбитый 31 мая, был объявлен «бомбардировщиком, летевшим бомбить Ярославль», в таком свете таран Амет-хана, «спасшего мирный город от бомбежки», выглядел более значимым и героическим.

Таким образом, в течение апреля – мая немцы потеряли над Ярославской областью уже два дальних самолета-разведчика, еще один был сбит в районе Сталинграда. Это был значительный успех ПВО, имевший большой моральный эффект, но никак, впрочем, не отразившийся на общей обстановке.

Помимо дальних разведчиков, над районами глубокого тыла регулярно совершали полеты и самолеты метеорологической разведки из эскадрилий Wekusta На их вооружении также в основном состояли «Юнкерсы» Ju-88D. Экипажи разведчиков погоды летели на большой высоте, избегая крупных городов, и потому практически не встречались с советскими истребителями ПВО.

Лейтенант Амет-хан Султан

Ju-88 D-4 «D7+LH» из Wekusta 1/Aufkl.Gr.Ob.d.L. после очередного вылета на разведку погоды

Глава 6

Горьковский корпусной район ПВО

Находившаяся в относительно глубоком тылу Горьковская область играла все большую роль в снабжении армии техникой и вооружением. На «Красном Сормове» набирало обороты производство танков Т-34, с расположенного неподалеку артиллерийского завода им. Сталина на фронт шли все новые и новые эшелоны с 76-мм пушками, авиазавод № 21 начал осваивать новый истребитель Ла– 5. Однако поистине военным центром города стал автозавод. Помимо производства автомобилей, легких танков, бронемашин, минометов, снарядов и самых разных комплектующих деталей, все больший размах приобретала сборка американских автомобилей «форд», «студебеккер», «додж», «шевроле» и «виллис». Комплекты автомашин приходили во Владивостокский порт, затем по Транссибу эшелонами по 20 вагонов переправлялись на автомобильные заводы, в первую очередь в Горький. В 1942 г. сборка на ГАЗе достигла почти 1000 импортных автомобилей в месяц. Все это делало защиту Горького с воздуха все более актуальной.

В мае 1942 г. Горьковский бригадный район ПВО был преобразован в корпусной. При этом приказом М. С. Громадина его прежний командир полковник В. М. Добрянский был освобожден от занимаемой должности^[89]. Командующим Горьковским районом ПВО был назначен 44-летний генерал-майор артиллерии Алексей Осипов. Тот самый Осипов, за месяц до этого уволенный с поста начальника Главного управления ПВО СССР за пьянство! Возможно, генерал Громадин предполагал, что дел в Горьком для скандального генерала будет больше, а доступ к водке меньше.

Не стоит думать, что Осипов был одинок в своих, так сказать, заблуждениях. Так, через три месяца после скандального приказа от 4 апреля с должности командующего 2-м корпусом ПВО за систематическое пьянство был снят генерал Ф. Я. Крюков, а командующий ВВС Западного фронта генерал Ф. Г. Мичугин за подобный же грех понижен в должности до командира дивизии. Видимо, руководство считало, что сильно пьющий генерал может покомандовать дивизией и в нетрезвом состоянии.

Трудно сказать, стал ли генерал-майор Осипов меньше пить на своей новой должности в Горьком. Скорее, он теперь имел меньше шансов попасться на глаза высокому начальству. Внешне же он продолжал производить положительное впечатление на окружающих. Так, командир 142-й ИАД ПВО полковник С. В. Слюсарев отзывался об Осипове как об очень обаятельном, культурном человеке и исключительно грамотном командире. Командный пункт управления корпусного района разместился в только что построенном бункере на Почтовом съезде^[90]. Здесь же был оборудован и командный пункт МПВО. Отделы управления корпусного района ПВО разместились в школе № 40 Куйбышевского района.

Одновременно с кадровыми перестановками произошла и некоторая реорганизация частей ПВО. На базе 90-го запасного зенитного артполка был сформирован 379-й ОЗАД, орудия которого встали на защиту Казани от возможных налетов противника. В конце апреля в Горьком был также сформирован 784-й ЗенАП, в полном составе предназначенный для ПВО автозавода им. Молотова. Теперь ГАЗ, как об этом и мечтал его директор Лоскутов, прикрывал целый полк, а также три отдельных артдивизиона, имевшие на вооружении 78 зенитных орудий, в т.ч. 60 среднего калибра. Вокруг завода расположились 44 прожектора для освещения и сопровождения воздушных целей. Имелось также пять пулеметов для стрельбы по низколетящим самолетам.

Первый (Сормовский) боевой сектор, в котором располагались такие крупные заводы, как «Красное Сормово», артиллерийский № 92 им. Сталина и авиационный № 21, был защищен еще лучше. В составе 196-го ЗенАП и 90-го ЗенАП имелись 88 орудий, в т.ч. 76 среднего калибра. Часть зениток находилась на бронепоезде ПВО. Для обороны мостов, судов и пристаней был выделен 3-й отряд катеров Волжской военной флотилии. В оперативном отношении эта «эскадра» подчинялась командиру 742-го ЗенАП, прикрывавшего нагорную часть города. Вместе с артдивизионом Горьковского зенитного училища в этом секторе насчитывались 46 зениток и восемь пулеметов. Таким образом, в общей сложности противовоздушная оборона Горького к началу лета 1942г. имела212зенитных орудий, 16 пулеметов, 112 прожекторов и 14 аэростатов заграждения.

ПВО важнейшего центра химической промышленности – Дзержинска – осуществляли 583-й ЗенАП, два отдельных дивизиона и одна рота прожектористов. На защите Балахны, в которой находился основной стратегический объект региона – ГоГРЭС, по-прежнему стоял лишь 279-й ОЗАД, в то время как гораздо менее важный Ковров оборонялся двумя артдивизионами и батареей МЗА. В Муроме находился 236-й ОЗАД, Арзамас прикрывался всего одной батареей 742-го ЗенАП. Еще один отдельный артдивизион оборонял железнодорожный мост через Волгу в Зеленодольске. Более мелкие подразделения «прикрывали» мосты через р. Клязьму у Гороховца и Галицы, через р. Ветлугу около железнодорожной станции Ветлужская и через р. Вятку у Котельнича. При этом многие из них по-прежнему имели на вооружении устаревшую материальную часть, часть пушек находилась в неисправном состоянии.

В состав 142-й ИАД ПВО к этому моменту входили четыре истребительных полка (423-й, 632-й, 722-й и 786-й ИАП), базировавшихся на пяти аэродромах, разбросанных на большой территории. В них насчитывалось около 100 самолетов разных типов, из которых в исправном состоянии находились примерно 70%. Личный состав состоял из 130 летчиков. Однако боевая подготовка все еще оставляла желать лучшего. Только 33 пилота были обучены полетам в ночных условиях, но и те могли реально действовать только в режиме «свободной охоты». Взаимодействие с другими родами войск, в частности с прожектористами, отработано не было.

В мае на вооружение корпусного района наконец-то поступила первая РЛС РУС-2, способная сделать наблюдение за небом значительно эффективнее. До этого все данные о приближении воздушных целей и их количестве поступали только с НП постов ВНОС. Вскоре ожидалось и прибытие первой станции орудийной наводки СОН-2. Однако все это оборудование еще надо было освоить и проверить в боевых условиях. Из всего этого видно, что во второе военное лето Горьковский корпусной район ПВО вступил плохо подготовленным для отражения возможных массированных налетов, как в количественном, таки в качественном отношении. Однако для борьбы с самолетами-разведчиками и отражения беспокоящих налетов мелких групп бомбардировщиков сил было предостаточно.

Одновременно продолжалось и укрепление противовоздушной обороны других городов Поволжья. 14 мая на аэродром Анисовка, около Саратова, прибыл 586-й женский ИАП, который сразу же вошел в подчинение 144-й ИАД ПВО. Помимо него, на тот момент в составе дивизии был только 753-й ИАП. Началась учебные полеты ночью и на большой высоте. Причем командование требовало определять высоту патрулирования в 5000—6000 м, т.к. предполагалось, что вражеские бомбардировщики будут производить бомбометание именно с нее. Между тем на самолете Як-1 не было гермокабины, что требовало от летчиков и летчиц большой выносливости и грамотного использования кислородного прибора. Кроме того, на истребителях стояли только радиоприемники и не было радиопередатчиков, что значительно усложняло их использование в системе ПВО.

Тем временем наступало жаркое лето 1942 г….

Командир артбатареи ПВО

Глава 7

Война вдет в Поволжье

База № 97

В 1942 г. западные союзники во всевозрастающих количествах стали поставлять СССР разнообразную технику и вооружение, в частности танки и бронемашины. Импортная бронетехника приходила через Мурманский и Владивостокский порты в законсервированном виде и потому не годилась к немедленной отправке на фронт. Основным центром по расконсервации американских и английских танков был, как обычно, выбран Горький. Здесь же формировались танковые части, вооруженные «Матильдами», «Валлентайнами», «Черчиллями», М-3, а потом и «Шерманами». Вся эта огромная работа проходила в основном на территории Автозаводского района. Здесь «иномарки» обкатывали, проводили на них учебные стрельбы и учения. Сюда же привозили на ремонт танки, поврежденные в боях. Весной существовавших площадок стало не хватать, и в начале мая по распоряжению замнаркома обороны в Горьком была создана так называемая рембаза № 97, расположившаяся на территории танкоремонтного завода ГАЗа на ул. Кирова. Возглавил «рембазу» некий майор Петровский. В целях секретности всякое упоминание об объекте в документах и постановлениях местной власти запрещалось, а сам центр подчинялся непосредственно Наркомату обороны.

Однако, несмотря на все меры предосторожности, о рембазе № 97 все же стало известно германской разведке. Немцы очень болезненно реагировали на все новости о ленд-лизовской технике в России. В итоге командование Люфтваффе решило немедленно нанести по танкоремонтному заводу точечный авиаудар. Командир II./KG54 «Тотенкопф» гауптман Отто Кёнке получил приказ совершить налет на «танковый центр» в Горьком. 29 мая группа перебазировалась с аэродрома Орша-Южный в Сещинскую, и уже на следующую ночь «Юнкерсы» полетели в сторону Волги. Обозначение цели осветительными бомбами не предусматривалось, поэтому штурманы были вынуждены для обнаружения небольшого по площади объекта полагаться на светлую ночь и наземные ориентиры.

В 01.36 в городе была объявлена воздушная тревога, и через пятнадцать минут на большой высоте появились немецкие самолеты, идущие двумя мелкими группами с разных направлений. Выйдя на цель, пилоты Ju-88 начали атаку. В Автозаводском районе в разных местах прогремели более 20 взрывов, в т.ч. несколько бомб попали в танкоремонтный завод. Пострадали также прилегающие к нему кварталы.

Высланные на разведку команды МПВО позднее установили, что одна бомба взорвалась в районе Щиткового поселка, около трамвайной остановки «ул. Кирова», вторая – на ул. Депутатской, третья и четвертая упали между домами № 46 и № 3 и около магазина на проспекте Молотова, пятая – у дома № 41 на проспекте Кирова. Еще две взорвались около дома № 45 по проспекту Молотова. Все эти здания получили повреждения разной степени. В 02.15 бомбежке подвергся Сормовский район, на который были сброшены 13 фугасных бомб. В результате в жилом секторе возникли несколько очагов пожаров, были убитые и раненые. Сигнал «Отбой ВТ» был дан уже на рассвете, в 03.15 по местному времени. Зенитные батареи вели заградительный огонь с перерывами, израсходовав 3800 снарядов.

На следующую ночь налет повторился. В 00.40 в Горьком вновь была объявлена воздушная тревога, и вскоре в небе показались «Юнкерсы». Основной удар вновь наносился по танкоремонтному заводу и прилегающим объектам, на которые были сброшены 30 фугасных бомб. При этом пострадали сортировочная железнодорожная станция автозавода и аэродром Стригино. Несколько бомб упали на Дзержинск. Среди гражданского населения имелись убитые и раненые. Пострадали также линии электропередач, ведущие от Балахнинской ГРЭС. В 00.43 в районе подстанции 0-6 произошло отключение электроэнергии, вызванное обрывом ЛЭП и повреждением фидеров. Вскоре со станции были высланы ремонтные бригады для осмотра повреждений. При обходе участков под линиями они обнаружили воронки диаметром от четырех до восьми метров. Повреждения получили ЛЭП №№ ПО, 112,117. Наперехват бомбардировщиков были подняты два МиГ-3 из 722-го ИАП, однако обнаружить противника им не удалось.

1 июня над Горьким прошел немецкий самолет-разведчик, который сфотографировал Автозаводский район. Полученные его экипажем снимки подтвердили, что цель была поражена.

Тревожный июнь

3 июня вопросы противовоздушной обороны обсуждались на заседании городского комитета обороны. На фронте в это время царило напряженное затишье, и никто не мог предполагать, начнет ли противник новое наступление и где нанесет главный удар. Возрастала и вероятность массированных бомбардировок. На следующий день комитет обсудил вопросы размещения управления корпусного района ПВО и командных пунктов, а также восстановление оборонительных рубежей в области. Последний вопрос выносился и на следующие заседания. В центре внимания обкома также постоянно была проблема противохимической защиты населения.

Тем временем самолеты-разведчики Люфтваффе стали практически каждый день появляться над Горьким. Одиночные Ju-88 и Do-215 на разных высотах пролетали над городом 1, 2,3,4 и 5 июня. Командование 142-й ИАД вновь и вновь поднимало на перехват свои истребители, однако, как и в предыдущем месяце, все вылеты заканчивались безрезультатно. В бессильной ярости Слюсарев обвинял в этих неудачах посты ВНОС, дескать, те слишком медленно передают информацию о местонахождении и курсе полета цели. И в этом была большая доля правды. Иногда между обнаружением самолета и донесениями с НП имелся интервал в 20—30 минут, а за это время «Юнкере» мог пролететь уже 200 км и вообще уйти из пределов области. Поэтому летчики бесцельно жгли горючее, вхолостую прочесывая то один квадрат, то другой. 6—9 июня пролетов разведчиков зафиксировано не было, но на следующий день над территорией корпусного района вновь появился и, произведя аэрофотосъемку, безнаказанно ушел одиночный Ju-88.

Поздно ночью 10 июня в Горьком было введено «Угрожаемое положение № 1», а в 01.54 по местному времени объявили воздушную тревогу. Батареи 742-го ЗенАП, 90-го запасного ЗенАП и Горьковского зенитного училища открыли огонь и выпустили в небо 400 снарядов. Однако никаких самолетов над городом не пролетало, и в 02.38 штаб ПВО дал сигнал «Отбой ВТ».

Неспокойная обстановка была и в других городах Поволжья. В ночь с 11 на 12 июня три германских самолета внезапно совершили налет на Ярославль, сбросив шесть фугасных бомб, которые упали в районе шинного завода. На следующую ночь налет повторился, и на этот раз немецкие летчики добились нескольких попаданий в цель. На предприятии возник пожар, несколько цехов были выведены из строя.

13 июня уже над Горьким в очередной раз появился немецкий самолет-разведчик. На его перехват были подняты истребители 722-го ИАП. В 10.50 лейтенант П. В. Грозпоцкий на своем МиГ-3 попытался атаковать Ju-88, который в этот момент находился прямо над городом. Однако ответным огнем бортстрелков его истребитель был сбит, перешел в беспорядочное пикирование и рухнул на прессовый цех автозавода, в пролет между рядами 61—62. В результате была пробита кровля и часть светового фонаря площадью 150 кв. м, разрушены одна ферма перекрытия, связи и прогоны перекрытия между фермами рядов 61—62. Ранения получили трое рабочих, а сам летчик погиб.

В ночь на 16 июня в Горьком вновь объявили воздушную тревогу. Невыспавшиеся жители многочисленных городских районов и поселков устремились к укрытиям во дворах и подвалах, десятки групп самозащиты и формирований МПВО заняли свои боевые посты на крышах зданий. Однако время шло, зенитки не стреляли, и никаких самолетов не пролетало. Зато в Ворошиловском районе кто-то пустил три осветительных ракеты в направлении промышленной зоны, одновременно еще две ракеты взвились над Горьковским автозаводом.

Вечер 23 июня показал, что угрозу для жизни горьковчан представляют не только бомбардировщики, летающие обычно по ночам, но и самолеты-разведчики. Одиночный Ju-88, пролетев на большой высоте над городом, неожиданно сбросил на авиазавод № 21 три фугасных и одну тяжелую зажигательную бомбу. Взрывы прогремели недалеко от северного угла предприятия, на территории Сормовского парка.

В связи с усилившейся угрозой налетов на города Поволжья в начале июня в Саратов прибыл замнаркома среднего машиностроения Н. Митькин. Он посетил шарикоподшипниковый завод ГПЗ-3 и установил, что состояние МПВО на этом важнейшем объекте оборонного значения находится в совершенно неудовлетворительном состоянии. В связи с этим 11 июня им был издан приказ, в котором, в частности, говорилось:

«… а) личный состав укрытиями, убежищами и средствами индивидуальной ПХЗ не обеспечен;

б) проведение мероприятий по светомаскировке не обеспечивает бесперебойной работы завода в условиях воздушного нападения;

в) отсутствует не только основной КП, нет даже помещения, приспособленного для временного КП;

г) не создано условий для боевой подготовки личного состава формирований МПВО и слабо реализуется постановление СНКСССР от 2.6.41 г. «О всеобщей и обязательной подготовке к ПВ и ПХ обороне», такому состоянию подготовки к ПВО объекта способствует бездеятельность руководящего состава объекта и штаба МПВО».

Директору завода А. Н. Бурову было приказано закончить строительство укрытий полевого типа (щелей) к 20 июня, газоубежищ, дегазационной камеры и командного пункта МПВО – к 1 июля, а также к 20 июня 1942 г. обеспечить надежную светомаскировку завода, согласно разработанному техническому проекту. Аналогичная ситуация наблюдалась и на других предприятиях. Так, на заводе № 602 Наркомата боеприпасов, занимавшемся снаряжением 37-мм и 45-мм снарядов, а также ручных гранат, готовая продукция в количестве 400 тыс. выстрелов хранилась в двух гнилых деревянных складах и на деревянных настилах, закрытых брезентом. При этом предприятие окружали цеха и жилые здания завода им. Ленина, которые в случае удачного попадания тоже могли взлететь на воздух. Как показали дальнейшие события, беспокойство начальства оказалось отнюдь не излишним.

В 01.00 25 июня Люфтваффе совершили первый налет на Саратов. В тот момент средства ПВО располагались следующим образом: 374-й ОЗАД оборонял подступы к городу с севера, третий дивизион 736-го ЗенАП – с юго-запада. Железнодорожный мост защищал 89-й ОЗАД, крекинг-завод им. Кирова и ГПЗ-3 – 501-й ОЗАД. Кроме того, в городе имелся один прожекторный батальон.

Посты ВНОС сначала не заметили самолеты, идущие на город, а, обнаружив, приняли их за свои. Командующего диврайоном ПВО Овчинникова и военкома Никитина на месте не оказалось, а дежурные командиры их штаба при подходе вражеских самолетов проявили растерянность. В результате практически повторилась ситуация, уже имевшая место в Горьком 4 февраля. Распоряжение о подаче сигнала «ВТ» и открытии заградительного огня было отдано через три-четыре минуты после того, как раздались взрывы бомб. Истребительная авиация вообще не была приведена в действие.

Шесть бомбардировщиков Не-111 из I./KG4 «Генерал Вефер» ^[91]сбросили на Сталинский район Саратова фугасные бомбы: семь упали на ГПЗ-3, две – на поселок Парковка и три – на территорию стройтреста № 13. В результате на шарикоподшипниковом заводе была сброшена с рельсов цистерна с мазутом и возник пожар, частично разрушена столовая и выбиты стекла в цехах. Получили ранения 22 человека. Руководство МПВО ГПЗ-3 не смогло эффективно организовать работу своих формирований, разведка в очаги поражения была выслана несвоевременно. В растерянности оказался и штаб МПВО Сталинского района.

В это время в 550 км северо-восточнее Саратова, в городах Горьком, Дзержинске и Балахне также была объявлена воздушная тревога. В 02.10 по местному времени высоко в небе послышался гул моторов одиночного самолета. Вскоре на складе лесоматериалов авиазавода № 21^[92], находящемся в Кагановичском (Московском) районе Горького, прогремел мощный взрыв. В результате лесосклад был полностью разрушен, сгорело большое количество сырья. Человеческих жертв не было. Впоследствии оказалось, что были сброшены две 500-кг фугасные бомбы, одна из которых не взорвалась. В 03.25, когда уже светало, был дан отбой тревоги. Несмотря на то что в налете участвовал всего один самолет, зенитная артиллерия Горьковского корпусного района ПВО в эту ночь расстреляла 5500 снарядов всех калибров! В «Хейнкель» ни один из них не попал, зато в Автозаводском районе «стаканом» от снаряда была убита находившаяся на улице женщина и еще одна получила тяжелое ранение.

Наступило утро, и разрушенный объект еще дымился, когда посты ВНОС доложили о пролете в сторону Горького еще одного самолета, вследствие чего в 07.50 по местному времени вторично был дан сигнал «Воздушная тревога». Жители, спешившие на работу в первую смену, могли видеть высоко в небе маленький силуэт самолета-разведчика, пролетевшего над городом. В 08.35 был опять дан отбой. Воздушная тревога в эту неспокойную для Поволжья ночь объявлялась и в Ярославле, однако там немецкие самолеты не появились.

В связи с этими событиями 25 июня в Саратове прошло заседание городского комитета обороны, на котором рассматривался вопрос о состоянии боевой готовности частей Саратовско-Балашовского дивизионного района ПВО. Вновь назначенному командующему диврайоном было предложено принять меры по укреплению боевой готовности частей района. Было принято решение немедленно начать формирование 1078-го зенитно-артиллерийского полка. На его комплектование направлялись рабочие и служащие предприятий, студенты вузов и добровольцы.

По итогам заседания было принято постановление №127сс, в котором, в частности, говорилось: «Налет вражеских самолетов на Саратов в ночь с 24на 25 июня вскрыл крупнейшие недостатки в работе Саратовско-Балашовского дивизионного района ПВО и штаба МПВО г. Саратова… Все это дало возможность вражеским самолетам беспрепятственно проникнуть к городу, летать над важными заводами на бреющем полете и сбросить бомбы на объекты подшипникового завода».

Вскоре после полуночи 25 июня посты ВНОС в районе Тамбова вновь услышали в небе гул авиационных моторов. Затем эти данные подтвердили наблюдатели, находившиеся около пос. Ртищево, уже в Саратовской области. Это были девять Не-111 из I./KG4, летевшие вдоль железной дороги Тамбов – Саратов. В 01.15 в городе была объявлена воздушная тревога, и вскоре началась бомбежка. Ее целью вновь стал ГПЗ-3, на который были сброшены 18 фугасных бомб SC500. В итоге несколькими прямыми попаданиями были сильно разрушены четыре цеха: компрессорный, точных подшипников, шлифовальный и автоматно-токарный. Среди немецких летчиков, добившихся успеха, был обер-лейтенант Вальфред Шмиц^[93].

Зенитчики открыли огонь поздно, без каких-либо координат по предполагаемому курсу цели, но затем 2-я батарея 501-го ОЗАД заявила об одном сбитом «Хейнкеле». Возможно, это был Не-111H-6 WNr.7139 «5J+FH» из 1-й эскадрильи KG4, который в ту ночь не вернулся из боевого вылета. Летчики 753-го ИАП ПВО при отражении налета показали слабую летную подготовку. В воздух поднялся лишь один истребитель, но встреч с противником он не имел.

Во время налета были зафиксированы многочисленные пуски сигнальных ракет с земли. В периоде 01.05 до 03.45 четыре красных ракеты взлетели с острова, расположенного напротив нефтебазы Улеши; с домов, расположенных в окрестностях авиазавода № 292, в направлении предприятия была выпущена серия красных и зеленых ракет, еще одна серия ракет поднялась с левого берега Волги, от г. Энгельс. Начштаба МПВО Сталинского района Антипин затем в своей оперативной сводке указал: «Начиная со второго налета ВВС противника на Сталинский район обнаружено массовое выбрасывание сигнальных ракет (красных и синих-зеленых), указывающих точку бомбежки (красные) и направление бомбежки (траектория полета синей или зеленой ракеты)». Оперативные мероприятия, проведенные милицией, не дали никаких результатов.

В это же время посты ВНОС Горьковского корпусного района также зафиксировали три – пять самолетов противника, летевших вдоль р. Оки. В сторону Горького летела еще одна группа Не-111 из I./KG4. В 01.36 в городе был дан сигнал «ВТ». Вскоре возле поселка Стригино, в восьми километрах юго-западнее автозавода, прогремели три мощных взрыва. Высланные на разведку группы МПВО потом обнаружили на окраине поселка три больших воронки диаметром семь-восемь метров и глубиной пять метров. При этом в соседнем лесу взрывной волной повалило деревья. Еще несколько бомб были сброшены на Сормовский район. Однако, по данным службы МПВО, «жертв и разрушений не было». В 07.30 был снова подан сигнал «ВТ», а затем в 08.20 дан «Отбой». Гудки воздушной тревоги звучали в Горьком и в следующую ночь, однако на этот раз никакой бомбежки не было.

Таким образом, нижегородцы отделались легким испугом, а вот Саратовскому шарикоподшипниковому заводу достал ось по полной программе. Возник большой пожар, озаривший июньское небо. В ликвидации последствий налета на ГПЗ-3 участвовала объектовая команда МПВО (в составе команды управления из 12 чел., команды охраны порядка – 74чел., аварийно-восстановительной команды – 15 чел. и медико-санитарной команды – 12 чел.) и 500 мобилизованных рабочих цехов. Штаб МПВО Саратова направил в очаги поражения команды медико-санитарной службы города, бригады по восстановлению водопровода, электросети и связи. На подмогу прибыли и 368 солдат из воинских частей. Пожары были в основном ликвидированы за четыре часа, а через восемь часов завод частично возобновил работу в цехах, не пострадавших от налета. Всего в ходе бомбежки на заводе погибли 30 и были ранены 202 человека.

Эти слабые точечные удары германских бомбардировщиков, хотя и не нанесли сильного ущерба военной промышленности Поволжья, в очередной раз выявили многочисленные недостатки в организации ПВО и МПВО тыловых городов. 27 июня на ГПЗ-3 в Саратове прошло закрытое партсобрание. На нем были приняты решения о создании дополнительных пожарных звеньев, усилении аварийно-восстановительных команд и оборудовании укрытий. Восстановительные работы предполагалось в основном завершить к 7 июля.

В этот же день начальник управления НКВД Горьковской области майор госбезопасности Рясной издал приказ № 057, в котором говорилось:

«Налеты авиации противника на города области показали, что:

а) дежурство на КП штабов городов, районов, объектов несут не ответственные работники штабов, а второстепенные лица, совершенно незнакомые или малознакомые с работой штаба по оповещению населения и рабочих объектов путем подачи сигнала «Воздушная тревога», со способами приведения в боевую готовность всех сил и средств местной ПВО, что ведет к опозданиям с подачей сигнала и развертывания сил^[94], как это было 30.5. в Горьком,

б) приведение в боевую готовность сил и средств городов и объектов происходит медленно и неполностью – не везде полная явка личного состава в участковые и объектовые команды, в группы самозащиты, пожарные посты. Группы самозащиты не усиливают наблюдения за светомаскировкой, не принимают мер к укрытию населения в бомбоубежищах,

в) штабы не ведут разведки очагов поражения путем высылки на место специальной разведки, а питаются случайными данными, на практике это ведет к потере времени, к неправильным решениям по ликвидации очагов поражения и дезинформации вышестоящих штабов и начальников,

г) штабы не занимаются контролем за развертыванием сил и средств по сигналу «ВТ», за работой формирований в очагах поражения, подведением итогов работы и изучением опыта. На практике это ведет к тому, что недочеты не устраняются, качество работы и дисциплина не повышаются…»

Между тем в ночь на 28 июня немцы впервые совершили налет на Астрахань. В течение двух часов самолеты сбрасывали бомбы на переправу через Волгу, строящийся железнодорожный мост и жилые кварталы. В городе возникли десятки пожаров, появились первые жертвы среди мирного населения. Всего в ходе бомбежки были разрушены 19 кирпичных и четыре деревянных дома, во многих местах вышли из строя осветительные линии и водопровод. Так жители самого южного волжского города впервые воочию увидели, что такое война: разрезанное лучами прожекторов небо, надрывная пальба зениток, гулкие разрывы «фугасок», пожары и крики раненых.

Многие астраханцы явились свидетелями пуска с земли осветительных ракет. Особенно много их взлетело в промышленном секторе города и в районе нефтебаз. Стало ясно, что и здесь орудуют вражеские шпионы. Впрочем, астраханским контрразведчикам повезло, прямо во время бомбежки на улице были задержаны два «сигнальщика». Последующий допрос в окружном отделе НКВД выявил, что оба агента в прошлом являлись военнослужащими Красной Армии, которые, попав в 1941 г. в плен, согласились сотрудничать с немцами. Впоследствии, после кратковременной учебы в абверовской школе в Полтаве, они вместе с еще тремя диверсантами в марте 1942 г. были высажены с самолета в Южном Поволжье. И что самое важное, шпионы имели задание давать сигналы ракетами во время налета бомбардировщиков, о примерной дате которого им было сообщено! Этот факт наконец раскрыл тайну ракетчиков. По всей видимости, зная о готовящихся налетах на тыловые города, Абвер заранее забрасывал в них группы шпионов, экипируя их среди прочего и сигнальными ракетницами. Будучи информированными о дате налета или просто услышав гудки воздушной тревоги, диверсанты занимали места в малолюдных районах городов и пускали ракеты. При этом различные группы действовали автономно и независимо друг от друга, что затрудняло их поимку и разоблачение.

В ночь на 29 июня несколько «Хейнкелей» из I./KG4 совершили налет на Тамбов. На этом серия беспокоящих налетов на тыловые города, предваряющая операцию «Блау», целью которой был захват Кавказа и выход к Волге, закончилась. Начальник штаба авиационного командования «Ост» Герман Плохер вспоминал: «Эти налеты, хотя и носили стратегический характер, вызвали лишь небольшие, временные перебои в работе советской военной промышленности и в действительности были булавочными уколами, не оказавшими никакого стратегического влияния на ход войны».

На самом деле беспокоящие налеты небольшими силами хотя и не приводили к большим разрушениям и дезорганизации работы промышленности, тем не менее играли важную роль, поскольку заставляли советское командование постоянно усиливать ПВО тыловых объектов. На это уходили офицерские кадры, люди, различная техника, которые тем самым невозможно было использовать на фронте. Кроме того, даже «булавочные уколы» сильно воздействовали на моральный дух склонного к панике мирного населения, отвлекали значительные материальные и людские ресурсы на обеспечение маскировки, строительство укрытий и выполнение других мероприятий по местной противовоздушной обороне.

Тем временем внимание всего мира было приковано к южному сектору советско-германского фронта. 3 июля 1942 г. немецкие танки захватили плацдарм на восточном берегу Дона и вскоре вышли к Воронежу. Таким образом, за неделю стремительного наступления Вермахт преодолел 150 км. Узнав об этих событиях, пусть и в искаженной форме, из сводок Совинформбюро, жители Саратова испытали страх. Даже любой школьник мог без труда посчитать, что расстояние от волжского города до линии фронта сократилось ровно на четверть. Да тут еще пришло известие о падении Севастополя, означавшее, что весь Крым отныне в руках немцев. Саратовцы еще не оправились от недавних налетов авиации, и в силу всего этого в городе в эти жаркие июльские дни царила очень возбужденная обстановка. Тем более люди, приезжавшие на поездах, рассказывали, что немцы бомбят железные дороги где-то в районе Борисоглебска и Уварово.

Напряжение чувствовалось и в Сталинграде. 4 июля городской комитет обороны принял постановление «О мерах усиления противопожарной обороны г. Сталинграда», в котором, в частности, говорилось:

«Начальнику МПВО Д.М. Пигалеву (председателю горсовета депутатов трудящихся) в декадный срок:

а) привести в полную боевую готовность все имеющиеся противопожарные звенья групп самозащиты жилых домов, учреждений и предприятий и Комсомольске-молодежные взводы и участковые команды МПВО, полностью их укомплектовать и оснастить положенным по табелю имуществом…,

в) установить непрерывное несение пожарной постовой службы в жилых, общественных и производственных зданиях…»

Принимались и другие меры по усилению средств местной противовоздушной обороны: совершенствовались линии телефонной и радиосвязи для зенитной артиллерии и прожекторных станций, повысилась требовательность к соблюдению светомаскировки. Все формирования МПВО отныне находились на казарменном положении. Жители города вновь принялись рыть пожарные водоемы, восстанавливать старые и строить новые убежища и щели. Многие делали это с неохотой, поскольку не верили в возможность массированной бомбежки города, находящегося далеко от линии фронта.

В те дни, пожалуй, только руководство «Волготанкера» пребывало в хорошем настроении. К этому времени из Астрахани были вывезены практически все запасы нефтепродуктов. Только за июнь по волжской артерии прошли более 1,3 млн т! Нефтебазы в Камышине, Саратове, Сызрани, Казани, Горьком и др. городах были заполнены до отказа. Что будет дальше, никто не знал, поэтому едва с Каспийского моря прибывал очередной танкер, нефть сразу же перекачивали на речные суда и как можно быстрее отправляли вверх по течению.

Обстановка в небе Южного Поволжья становилась все более напряженной. В начале июля немецкие самолеты нанесли серию ударов по периферийным городам и железнодорожным станциям, Так, 8 и 9 июля бомбардировке дважды подвергся важный железнодорожный узел Ртищево, расположенный на железной дороге Тамбов – Саратов. 8 июля на аэродром Кутейниково, в 50 км юго-восточнее Донецка, прибыла I./KG55 «Грайф», и уже на следующую ночь ее «Хейнкели» совершили налет на Сталинград, сбросив фугасные бомбы на промышленные объекты Кировского района города и железнодорожную станцию Бекетовка.

К этому моменту город на Волге, на который было нацелено острие германского наступления, являлся одним из важнейших промышленных центров Советского Союза, уступая в значении разве что Горькому. Достаточно сказать, что Сталинградский тракторный завод им. Дзержинского производил половину всех средних танков Т-34, а металлургический завод «Красный Октябрь» был основным производителем высококачественных сталей для танковой, авиационной и подшипниковой промышленности. Поэтому противовоздушная и сухопутная оборона Сталинграда имела огромное значение для поддержания боеспособности Красной Армии.

Новые зажигательные бомбы Люфтваффе

8 июля в 400 км юго-западнее Сталинграда произошло важное, но почти никем не замеченное событие в истории воздушной войны на Восточном фронте. В этот день в ходе массированной бомбардировки Ростова-на-Дону одновременно с фугасными и мелкими зажигательными бомбами германская авиация впервые применила зажигательные бомбы крупного калибра. Падая на крыши зданий, они разбрызгивали вязкую горючую жидкость, напоминавшую расплавленную резину, которая растекалась по стенам и перекрытиям, поджигая все на своем пути. Потушить ее водой или песком было нельзя, а если огонь и сбивался, то вскоре вспыхивал вновь. В результате в городе одновременно возникли десятки крупных очагов пожара, и целые кварталы были объяты пламенем. Кроме новых бомб, самолеты сбрасывали куски рельсов и пустые бочки, которые, падая, создавали оглушительный вой, усиливая панику.

Производство и поставки в Люфтваффе этих бомб начались незадолго до начала операции «Блау». Опыт бомбардировок городов в 1939—1941 гг. показал, что зажигательные бомбы наносят гораздо больший ущерб кварталам и промышленным объектам, чем самые крупные фугасные боеприпасы. Возникновение одновременно десятков и сотен очагов пожаров затрудняло тушение, чаще всего приводило к неконтролируемому распространению огня и как результат к уничтожению целых кварталов и заводских корпусов. Мелкие одно– и двухкилограммовые зажигалки типа Bl, B2EZ и B2.2EZ доказали свою надежность и эффективность, однако для достижения большего разрушительного эффекта требовались новые типы бомб.

В 1942 г. на вооружение были приняты семь типов тяжелых зажигательных бомб: Brand C50A массой 40 кг, Brand C50B и Spreng Brand 50Амассой по 35 кг; FLAM KC250 массой 110 кг; Brand C250A массой 250 кг, FLAM C250 массой 250 кг и FLAM500 весом 500 кг. В бомбах типа Brand в качестве начинки использовалась смесь нефти, бензина, чистого каучука (или полистирена) и фосфора, за исключением Brand 50B, которая снаряжалась только белым фосфором. В бомбах типа FLAM, помимо смеси нефти с бензином, использовался небольшой заряд тротила. Взрываясь, он воспламенял и разбрызгивал горючую жидкость вокруг места падения на 15—20 м, существенно увеличивая площадь одновременного возгорания. Наиболее сложная по конструкции бомба Spreng Brand 50A оснащалась 76 термитными зарядами, которые при подрыве небольшого заряда тротила разлетались в радиусе 30 м и затем воспламенялись.

Конструкция немецких тяжелых зажигательных бомб: слева – Brand C50B, справа – FLAM C250

Взрыв зажигательной авиабомбы крупного калибра (фото из музея ГАЗа)

Примечательно, что, хотя тяжелые зажигательные бомбы Люфтваффе имели разную массу, 8 июля в Ростове и в последующие годы войны советская служба МПВО фиксировала применение лишь «ЗАВ весом 50 и 250 кг». Бомбы, имевшие подрывной заряд тринитротолуола, обычно обзывали «фугасно-зажигательными» или «комбинированными», что совершенно не соответствовало действительности. И это при том, что несработавшие зажигалки нередко доставались русским.

Тревога в Сталинграде

Линия фронта в эти жаркие дни проходила еще далеко, и лишь немногие предполагали, что здесь, на берегах Волги, вскоре развернется самое кровопролитное сражение Второй мировой войны. Однако усилившаяся активность немецкой авиации вызывала беспокойство. Различные объекты на территории Сталинградской области все чаще подвергались ударам.

12 июля война во всей своей ужасной красе пришла в Морозовскую – небольшой городок, расположенный в степи, в 140 км юго-западнее областного центра. Ее дыхание и так уже наваливалось на эти места. Через станцию днем и ночью грохотали эшелоны, по улицам то и дело проходили отступающие части, грузовики и подводы с беженцами. И вот в разгар жаркого июльского дня со стороны солнца внезапно появились шесть «Юнкерсов» и, спикировав, сбросили бомбы на железнодорожный узел. В результате вспыхнули сразу два санитарных состава, битком набитые ранеными. Разогретые летним жаром деревянные вагоны горели как солома, бойцы, которые могли передвигаться, выпрыгивали из окон, лежачие пытались ползти, кому-то помогали санитарки. Однако помощи на всех не хватило, и сотни раненых сгорели заживо.

Все чаще самолеты со свастиками появлялись и над самим Сталинградом. Сталин, у которого вошло в моду посылать сюда разных высоких начальников, отправил проверить на месте состояние ПВО города генерала Михаила Громадина. За несколько дней тот успел посетить почти все зенитно-артиллерийские части, а также аэродромы 102-й ИАД. При этом командующий ПВО страны получил возможность лично убедиться в том, насколько плохо обстоит дело с ранним обнаружением и идентификацией немецких самолетов.

Зенитчица 784-го ЗенАП М. И. Матвеева вспоминала о том, как при посещении ее батареи Громадин стал свидетелем беспокоящего налета на Сталинград одиночного бомбардировщика. «Стою на вышке, утроив, как говорится, бдительность. Слышу ноющий, до тошноты уже знакомый звук моторов „Хейнкеля“. Громко кричу: „Воздух!“

Командир и командующий поднялись на вышку. Докладываю:

– Курс 90, один Хе-111, высота 6!

Громадин смотрит строго. Недоуменно пожимает плечами и обращается к Рутковскому:

– Корпус тревоги не объявлял. Посты ВНОС о цели не докладывали. В чем дело?

Я, посмотрев на командира полка, настаиваю на своем. Рутковский поддержал меня:

– Товарищ генерал, я своим разведчикам верю. У них хороший слух и острое зрение.

Генерал прервал его и приказал проверить, что дает КП корпуса. Через несколько секунд оттуда сообщили, что идет свой тяжелый бомбардировщик ТБ-3.

– Ну? – вопросительно смотрит на меня и командира полка Громадин.

А я уже явственно вижу характерные очертания «Хейнкеля» и еще более отчетливо слышу звук его моторов… Я еще увереннее докладываю:

– Воздух!«Хейнкель-111», курс 90!

Корпус, однако, настаивает на своем, дает отбой. Громадин, чувствуется, очень недоволен нами. Рутковский подмигнул мне и приказал открыть огонь дежурной батарее. Командующий покачал головой, но ни во что не стал вмешиваться. И вот мы все видим, как «свой ТБ-3», вокруг которого вспухли светлыми шапками разрывы зенитных снарядов, вывалил из брюха несколько бомб, выполняя противозенитный маневр, развернулся и ушел восвояси».

Однако проблемы были не только в невнимательности постов ВНОС. Несмотря на постоянные подкрепления, сил и средств у ПВО явно не хватало. Так, в 102-й ИАД полковника И. И. Красноюрченко оставались всего 18 «МиГов» и «Яков», способных реально бороться с немецкими разведчиками и бомбардировщиками. Все они базировались в Бекетовке и целыми днями гонялись за противником по всей Сталинградской области. В то же время из западных районов области и пригородов в обком партии поступали панические донесения. В частности, сообщалось, что вражеские самолеты сбрасывают на колонны беженцев «бочки с дерьмом свистульки и даже телефонные будки», а также «бомбят» линии электропередач обрубками рельсов.

В самом городе все больше ощущалось напряжение. Официальные сводки Совинформбюро скупо освещали происходящее, и толпы беженцев, наводняющих вокзалы и улицы, рассказывали страшные истории об ужасе отступления и неумолимо надвигающейся с запада опасности. Как обычно, на рынках и площадях распространялись самые невероятные слухи о том, что немецкие танки уже подходят к городу, что Сталин решил без боя отдать Сталинград Гитлеру в обмен на то, что тот откажется от захвата Москвы, что в городе кончился хлеб, вот-вот не будет воды и т.п. Постоянно появлялись «сведения» о сотнях немецких шпионов и диверсантов, орудующих в городе.

В магазинах стали быстро исчезать последние продукты, а очереди удлиняться на сотни метров. Продавцы на продуктовых рынках, всегда остро реагировавшие на «информацию» о делах на фронте, стремительно взвинчивали цены. Поскольку население города за счет беженцев с каждым днем росло, а поставить всех на карточный учет было совершенно нереально, единственным законным способом прокормиться у людей оставался обмен на продовольствие привезенного с собой барахла. Поэтому то тут, то там возникали импровизированные «обменные пункты». Те же, кому менять было нечего, вынуждены были в лучшем случая побираться, в худшем – заниматься грабежами и кражами. Рост преступности в Сталинграде в июле стал практически неконтролируемым. Председатель горкомитета обороны Чуянов вспоминал об этих днях: «Сталинград переполнен эвакуируемым населением. Скопилось огромное количество автомашин с фронтовым и заводским имуществом, домашним скарбом. Кое-где орудуют темные личности, особенно в очередях, на эвакопунктах, на пристанях, на вокзалах и бараках». Жилья для беженцев также не хватало, и тысячи людей ночевали в подъездах, на скамейках или попросту на траве.

Тем временем лавина эвакуации все сильнее захлестывала Нижнее Поволжье. 13 июля в Камышине, Горном Балыклее, Дубовке, Каменном Яре началась организация переправ для перегона скота и тракторов на восточный берег. В Сталинградском речном порту скапливались бесконечные ящики с оборудованием, станки, прессы, разобранные краны и многое другое, загромождая причалы и их окрестности. Все это невозможно было скрыть от глаз жителей и люди со все большей неохотой отправлялись по утрам на работу, все их мысли занимал вопрос, куда и когда бежать из города. Между тем никто толком не знал, что же все-таки происходит на фронте. В тот же день началось бегство из донской станицы Серафимовичи. Из-за отсутствия мостов переправа на северный берег Дона осуществлялась на нескольких паромах, скот преодолевал реку вплавь, жители – на лодках и самодельных плотах.

15 июля части 6-й армии Вермахта захватили г. Миллерово и находились уже в 300 км от Сталинграда. В этот день Сталину стало окончательно ясно, что остановить немцев западнее Дона не удастся. Вечером он лично позвонил в обком Чуянову и приказал готовить город к обороне. Тут же начиналось спешное строительство четвертого городского оборонительного рубежа, на которое ежедневно стали выгонять многие тысячи сталинградцев. Так, в Ерманском, Дзержинском и Ворошиловском районах на возведение укреплений были направлены по 10 тыс. человек. Жители Краснооктябрьского, Тракторозаводского и других районов Сталинграда также активно участвовали в строительстве «окопов». Многие учреждения, работа которых могла быть без ущерба для интересов фронта приостановлена, временно закрывались с оставлением в них лишь дежурных, а весь коллектив мобилизовывался «на окопы». В конце июля на строительстве городского обвода работали свыше 57 тыс. человек. Все необходимое для строительства добывалось на месте.

Решениями транспортного комитета при ГКО от 14 и 15 июля и последующими его указаниями на волжский речной транспорт возлагались все возраставшие перевозки грузов для заводов, выпускавших броневую сталь, танки, артиллерийские орудия и другую важнейшую военную продукцию, а также перевозки боеприпасов. В Вольске, Саратове, Камышине и Сталинграде были созданы фронтовые базы снабжения, в Казани, Сызрани и Ульяновске срочно усиливались пункты перевалки воинских грузов с железных дорог на водный транспорт и обратно. Всего по решению Госкомитета обороны было необходимо принять с железных дорог на волжскую магистраль 6000 вагонов воинских и 3550 – хозяйственных грузов. Волжские порты не были подготовлены к переработке столь огромного грузопотока, поэтому в Куйбышеве, Батраках и Саратове в спешном порядке сооружали дополнительные причалы для тяжеловесных грузов. Затем при помощи воинских частей началась реконструкция пристаней в Камышине и Вольске. Тем не менее перегрузка с вагонов в пароходы и баржи происходила с огромными трудностями. Зачастую портовые краны не выдерживали нагрузки и опрокидывались, происходили многочисленные аварии и несчастные случаи. А эшелоны все прибывали и прибывали.

Между тем германские танки стремительно приближались к Сталинграду. Кризис в Южном Поволжье нарастал. Сюда стекались толпы беженцев, составы с эвакуированным оборудованием, разбитые воинские части. Ситуация осложнялась и тем, что директивой Сталина от 20 июля была запрещена на восточный берег Волги эвакуация450тыс. сталинградцев, а так же 150тыс. беженцев, которые прибыли сюда в основном из Украины. Зато уже на третий день после получения директивы из города бешеными темпами начали переправлять в тыл заводское оборудование и имущество предприятий. На паромах и баржах через Волгу перевозились грузовики, трактора, комбайны и другая сельхозтехника, сотни тысяч голов скота. Вывозили даже заключенных из тюрем. Мирных же жителей к переправам не подпускали, им обещали, что город не сдадут. Впрочем, наиболее дальновидные граждане, чувствуя нарастающую опасность, все же покидали Сталинград по суше вместе со своими семьями, направляясь на север, в сторону Саратова, или на юго-восток, в Астрахань.

20 июля в город приходит копия постановления ГКО об отгрузке и вывозе из Сталинградской области запасов хлеба, в соответствии с которым было необходимо в течение месяца дополнительно отгрузить 540 тыс. т. В тот же день бюро обкома принимает постановление о практических мероприятиях по скорейшему сбору и вывозу всего лома цветных металлов с доставкой своим транспортом к железной дороге и пристаням. В зале заседаний Сталинградского горкома ВКП(б) в местном Кремле срочно собрался партийный актив города, в т.ч. представители предприятий, коммунальных служб, речного транспорта. Первый секретарь обкома Чуянов в нервозной обстановке сообщил присутствующим о полученных им указаниях из Москвы, суть которых состояла в следующем: покончить с эвакуационными настроениями, обеспечить бесперебойную работу промышленности, усилить ПВО. После этого по залу пронесся небольшой ропот негодования, ведь многие работники заводов уже паковали вещи в надежде на скорое решение об эвакуации из города, но вслух, естественно, никто не высказался. На партактиве также была обсуждена информация о состоянии с торговлей продуктами, обеспечением общественного порядка. Чуянов заявил, что обком располагает сведениями о заброске в районы области немецких агентов и диверсантов, задачей которых было вывести из строя важнейшие предприятия.

Над самым южным городом Поволжья тоже нависала угроза. С объявлением военного положения в Сталинградской области в Астрахани постановлением горкомитета обороны 21 июля был введен комендантский час. Всякое движение автотранспорта и хождение по городу с 23.00 и до 05.00 разрешалось лишь по специальным пропускам. Особое внимание было уделено соблюдению светомаскировки. Горкомитет обороны обязал усилить охрану нефтебаз, пристаней, флота от воздушного нападения и действий диверсионных групп. Начальнику пароходства было предложено запретить скапливание в одном месте судов, ожидающих разгрузки.

Через два дня Чуянов приказал ускорить маскировочные работы на Сталинградской городской нефтебазе, расположенной на берегу Волги, около металлургического завода «Красный Октябрь». Здесь хранились десятки тысяч тонн топлива, и в случае бомбежки мог возникнуть огромный пожар. Эвакуировать эти запасы уже не было никакой возможности. Специальная саперно-маскировочная часть в срочном порядке принялась красить баки под цвет окружающей местности, а местное население, в т.ч. школьники, обваливало их землей. На предприятиях, где работа кипела круглые сутки, решением комитета обороны было введено круглосуточное дежурство ответственных руководителей.

Война Люфтваффе с судоходством

В 1942 г. кавказская нефть поставлялась в центральные районы СССР только по двум транспортным артериям: нефтеналивными судами по Волге и цистернами по однопутной железной дороге Астрахань – Урбах, проходящей восточнее, по границе Казахстана. Бесперебойное функционирование этих магистралей имело огромное стратегическое значение для страны. Кроме танкеров и нефтебарж, по Волге регулярно ходили пассажирские пароходы, военные транспорты и др. суда различного назначения. В среднем через Сталинградский речной порт летом 1942 г. ежедневно проходили около 20 кораблей. Непосредственно перевозка нефтепродуктов в основном осуществлялась предприятием «Волготанкер», располагавшим в тот момент примерно 170 самоходными и несамоходными баржами. Условия судоходства были довольно тяжелыми. Узкий фарватер, сильное течение, наличие крутых поворотов и перекатов, интенсивное движение, все это требовало большого напряжения от судовых команд и их капитанов.

Еще 10 июля, когда бомбардировщики из 2-й и 3-й групп KG55 «Грайф» прибыли на аэродром в Краматорске, командир эскадры оберст-лейтенант Бенно Кош получил приказ «нарушить дневное и ночное движение кораблей по Волге от Астрахани до Саратова». Однако сразу выполнить его не представлялось возможным, надо было подвезти на аэродромы достаточный запас авиационных мин. На это ушло десять дней. В итоге командование 8-го авиакорпуса Люфтваффе решило начать постановку мин в ночь на 23 июля, одновременно произведя налет на Сталинград.

Около полуночи по местному времени в городе была объявлена воздушная тревога. Вслед за этим в 00.15 появились первые самолеты, исполнявшие роль цельфиндеров. Они сбросили зажигательные бомбы таким образом, что очаги пожаров обозначили прямоугольник, в который попала вся северная промзона города. После этого двадцать Ju-88 из I. и III./KG51 «Эдельвейс» атаковали Сталинградский тракторный завод, сбросив на него 40 фугасных бомб SC500. В результате были частично разрушены несколько цехов, убит 21 и ранены 85 человек.

Возникшие пожары команды МПВО и прибывшие автонасосы тушили до утра. В это же время старшина поста ВНОС И. Ситников, находясь на боевом дежурстве в районе поселка Ступинский Яр, услышал гул самолетов, идущих над Волгой. Он слышался несколько минут, после чего постепенно стих. Сделав записи в журнале наблюдений и указав время, Ситников напряженно вглядывался в июльское небо и вдруг заметил на фоне звезд несколько парашютов, опускающихся прямо на Волгу. Сначала он подумал, что немцы выбросили десант, но, внимательно присмотревшись, увидел, что к парашютам прицеплены предметы цилиндрической формы. Вскоре послышались тихие всплески и зловещие «подарки» быстро погрузились в воду. «Мины!» – осенило старшину, и он тут же побежал к ближайшему телефону докладывать об увиденном.

И действительно, одновременно с налетом эскадры KG51 на Сталинград несколько групп Не-111 из KG55 сбросили на парашютах донные мины в районе Горного Балыклея и на участке Солдники – Черный Яр. Смертоносные металлические цилиндры плавно опустились на дно и замерли в ожидании своих жертв. Это была очевидная попытка блокировать подходы к Сталинграду, как с верхнего, так и нижнего плесов реки.

Тем временем летняя кампания вступила в решающую фазу. Ширина прорыва фронта составляла более 300 км, и танковая лавина стремительно катилась на юго-восток. 23 июля Гитлер подписал знаменитую директиву № 45, в которой, кроме определения наступательных задач, были определены и приоритетные цели для Люфтваффе: «Задачи авиации состоят в том, чтобы сначала крупными силами обеспечить переправу войск через Дон, затем оказать поддержку группировке, наступающей вдоль железной дороги на Тихорецк. После этого ее главные силы должны быть сосредоточены для уничтожения армии Тимошенко.

Наряду с этим оказывать помощь наступлению группы армий «Б» на Сталинград и Астрахань. Особое значение имеет при этом заблаговременное разрушение города Сталинград. Кроме того, следует при случае производить налеты на Астрахань, движение судов в нижнем течении р. Волга должно быть парализовано путем сбрасывания мин…

Чтобы в ближайшее время лишить противника возможности доставлять нефть с Кавказа, необходимо разрушить используемые для этой цели железные дороги, а также парализовать перевозки по Каспийскому морю».

Германская авиация, наносившая удары по Сталинграду и волжскому судоходству, базировалась на аэродромах, близко выдвинутых к линии фронта. «Юнкерсы» 51-й эскадры «Эдельвейс»действовали с аэродрома в Сталино (Донецк), «Хейнкели» 2-й и 3-й групп 55-й эскадры «Грайф» – с аэродрома в Краматорске, a I./KG55 – с аэродрома Кутейниково. На 27 июля I./KG51 располагала 17 исправными Ju-88, а П. и III./KG55 – 41 Не-111.

В течение суток 24 июля над территорией Сталинградского корпусного района ПВО были зафиксированы 208 самолето-пролетов противника, 25 июля – 343,26 июля – 312,27 июля – 332 и 28 июля – 337. Немецкие самолеты сбрасывали в реку мины ГМА, ГМВ и ВМ1000. Они были оборудованы различными типами взрывателей, в т.ч. акустическими. Боезаряды массой от 300 до 680 кг при взрыве гарантированно уничтожали любой тип речного судна. В течение 25—27 июля немецкие самолеты забросали этими минами Волгу на протяжении 400 км, от Камышина до села Никольского в Астраханской области. Лишь в районе Сталинграда было зафиксировано падение в фарватер около 50 мин. Одновременно с этим немецкие бомбардировщики бомбили и обстреливали суда и нефтекараваны, а также наносили удары по пристаням. Вскоре появились и первые жертвы.

Поздним вечером 25 июля пароход «Смоленск» шел вверх по течению с нефтеналивной баржей «Кондома» на буксире. В трюмах судна тоже находилось топливо. Несмотря на приближение фронта к Волге и полеты немецких самолетов над рекой, члены команд многих судов продолжали работать как в мирное время, часто беря в плавание детей. Не был исключением и «Смоленск». На борту кроме капитана, его помощника и 15 матросов находились девять детей, коротавших так летние каникулы. Солнце уже давно зашло за высокий берег Волги, и на реку постепенно опускалась тьма. На небосводе появились звездочки, а впереди на воде зажглись огоньки бакенов. Младшие дети отправились спать в каюты, остальные же остались на палубе, наслаждаясь теплым июльским воздухом. Пароход миновал Горную Пролейку, расположенную на полпути между Дубовкой и Камышиным, когда произошло ужасное…

Страшной силы взрыв сотряс реку, и в одно мгновение корабль, еще секунду назад мерно скользивший по воде, подпрыгнул и скрылся в клубах дыма и пара. Затем все вокруг осветил яркий столб пламени от взорвавшихся нефтепродуктов. Жители поселка, услышав взрыв, побежали на берег, но увидели только горящую на поверхности реки нефть. Спастись не удалось никому. На рассвете место гибели «Смоленска» проходили другие суда, и их команды видели лишь мазутные пятна на воде и плавающие обломки. Баржа «Кондома» не пострадала и все утро дрейфовала по реке, словно призрак, но и она на следующий день была потоплена немцами.

26 июля немецкие самолеты несколько раз появлялись над Волгой. Они разбомбили баржи «Таловка» и «Веста», перевозившие автомобильное масло. В районе хутора Быково, в 40 км южнее Камышина, «Хейнкели» обстреляли из пулеметов, а затем сбросили тяжелые зажигательные бомбы на пассажирский пароход «Александр Невский», на борту которого находились 300 пассажиров. Капитан Николай Харламович сразу повернул корабль в сторону высокого берега, и вскоре тот уткнулся носом в песок. Люди в панике бросились на берег, и в огне погибли только 15 человек. В тот же день были потоплены три буксирных судна, четыре сухогрузные и две нефтеналивные баржи. В районе Сталинграда подорвался на мине и затонул пароход «Аджарстан», на котором погибли 20 человек. Помимо бомбардировок и обстрелов, дальние разведчики Люфтваффе применяли против кораблей речного флота и «психическое» оружие, сбрасывая дырявые и набитые гвоздями бочки из-под бензина.

В связи с этими событиями все более важную роль стала играть Волжская военная флотилия под командованием контр-адмирала Д. Дергачева. К концу июля в ее составе имелись 18 мощных буксиров, вооруженных зенитными орудиями, а также семь канонерских лодок, 14 бронекатеров, 33 катера-тральщика, две плавучие зенитные батареи и два батальона морской пехоты. До середины июля главной задачей флотилии было обеспечение ПВО Саратова, особенно железнодорожного моста через Волгу. Теперь же начиная с 26 июля корабли ВВФ конвоировали речные суда, двигавшиеся по Волге, и обеспечивали их ПВО.

Напуганное донесениями о массовой гибели судов, пароходство «Волготанкер» вечером этого дня приостановило отправку танкеров из порта Астрахани. Но десятки кораблей уже находились в пути. 26 июля нарком речного флота Шашков выступил с докладом на заседании ГКО о положении на Нижней Волге. Он попросил срочно принять меры по вооружению судов и усилению ПВО. В этот же день с аналогичной просьбой к руководству страны обратился и Астраханский горкомитет обороны.

Ситуация продолжала обостряться. В ночь на 27 июля в районе Капустина Яра немцы потопили ветерана волжского флота – колесный пароход «Айтодор» 1858 г. постройки и две баржи с боеприпасами. Прогремел страшной силы взрыв, разметавший обломки кораблей по берегам реки, яркий столб пламени осветил безлюдную степь. Погибли шесть членов команды, в т.ч. капитан судна Петр Рузанкин.

Днем 27 июля Люфтваффе добились еще одного большого успеха. В это время вверх по Волге двигался большой нефтекараван из восьми нефтеналивных судов. Сначала в районе Сталинграда в ходе бомбардировки были потоплены две баржи. Горящая нефть из их танков хлынула в Волгу, и над рекой поднялось густое облако дыма. В тушении пожара принимал участие легендарный пожарный пароход «Гаситель». Остальные суда продолжали идти вверх по течению и достигли деревни Дубовка, в 25 км севернее Сталинграда когда их вновь атаковали «Хейнкели». В результате были потоплены еще четыре нефтебаржи, в т.ч. «Обь», на борту которой находилось 10 тыс. т керосина. Караван, таким образом, был почти полностью уничтожен. Огромный столб дыма поднялся над приволжскими степями, горящая нефть текла вниз по Волге, и движение судов по реке было сильно затруднено. Все это происходило на глазах у жителей Сталинграда. Пылающая река, тонущие баржи и плавающие среди них матросы – все это вселяло ужас. Вечером того же дня десять Не-111 совершили налет на пристань Владимировка (Ахтубинск). В результате был потоплен один колесный пароход и баржа, а буксир «Орджоникидзе» получил тяжелые повреждения.

Критическая ситуация складывалась и в Сталинградском порту. Хотя к концу июля здесь имелись 12 механизированных причалов, 20 плавучих кранов, десятки транспортерных линий и рабочие трудились практически круглосуточно, обрабатывать в срок большинство судов не удавалось. Видя торчащие из воды остовы потопленных барж, матросы нервно курили и постоянно поглядывали на небо, опасаясь новых налетов. Корабли в порту стояли очень скученно и представляли собой отличную мишень. Команды вновь прибывавших судов рассказывали ужасные истории о подрывах на минах, плавающих в воде трупах и бомбежках.

На Нижней Волге ситуация складывалась поистине катастрофическая. По ночам в фарватер опускались все новые и новые мины, днем и ночью бомбардировщики из KG27 «Бельке» и KG55 «Грайф» бомбили суда и пристани. Всего с 25 по 31 июля посты ВНОС зафиксировали падение в Волгу 231 мины, сброшенной с немецких самолетов. Между тем Волжская военная флотилия оказалась не готова к борьбе с минной опасностью на реке. Формирование отдельной бригады траления, начатое в июле, затягивалось. Переделка судов происходила наспех, установленные тралы быстро продемонстрировали свою непригодность, а у экипажей отсутствовал какой бы то ни было опыт по борьбе с минными постановками.

Команды речных судов также проявили растерянность и панику. Корабли плохо маскировались, нередко допускалась их скученность, да и информация о заминированных участках поступала несвоевременно и не всегда точная. Некоторые «сведения» зачастую основывались на слухах и домыслах. Поэтому взрывы на волжских плесах гремели постоянно, и каждые сутки гибли по четыре-пять кораблей. Но несмотря на чрезвычайно трудные условия, судоходство на Нижней Волге оставалось весьма интенсивным. В пути находились десятки буксиров, пароходов и барже грузами и людьми.

28 июля положение на Волге обсуждал Государственный комитет обороны. Было принято решение об установке зенитного вооружения на судах, работающих в Южном Поволжье. На корабли назначались помощники капитанов по военной части, в обязанности которых входило командование боевыми расчетами. Уже в следующие дни в Сталинградском порту закипела работа. На нескольких пароходах срочно приваривали броневые листы к рулевым рубкам, грузили 37-мм зенитные пушки и пулеметы, матросы затаскивали на борт ящики с боеприпасами. Но оружия везде не хватало, и поначалу смогли наскрести только на 16 судов. В то же время бакенщики получили приказ сократить число и замаскировать навигационные ограждения на реке. Из речного транспорта в срочном порядке были изъяты 16 пассажирских и семь буксирных катеров для переоборудования в тральщики.

Невзирая на опасность, тяжелые нефтеналивные баржи медленно ползли вверх по течению. 29 июля на участке Астрахань – Камышин в пути находилось в общей сложности 220 тыс. т нефтепродуктов. В этот день пароход «Коллективизация» под командованием капитана А. С. Чеснокова следовал вверх по течению с тремя нефтебаржами на буксире. В районе поселка Соленое Займище, в 40 км южнее Ахтубинска, судно атаковали два Не-111. Несколько бомб попали в баржи, остальные взорвались по левому борту. При этом осколками был убит механик Ф. С. Востриков. Героическими усилиями матросов горящие баржи удалось отцепить и продолжить путь с одной уцелевшей.

30 июля около 21.00, когда летний день клонился к закату, пассажирские пароходы «Михаил Калинин» и «Вячеслав Молотов», шедшие рейсом из Астрахани, причалили к пристани Владимировка (Ахтубинск). Пассажиры спешно выходили на причал, на их место садились новые. Кроме того, к судам прицепили баржи с солдатами, направлявшимися на фронт. Около 22.00 пароходы отдали швартовы и продолжили путь вверх по течению. Солнце скрылось за горизонтом, и реку постепенно окутывала тьма. Все знали, что в это время над Волгой появляются немецкие самолеты, поэтому в 22.45 было принято решение встать на якорь около берега, поросшего ивами, и замаскироваться. Верхние палубы кораблей были закиданы ветками, что давало надежду оказаться незамеченными с воздуха. Пассажиров высадили на берег, вахтенные матросы и солдаты в баржах напряженно наблюдали за звездным небом. И вскоре опасения подтвердились.

После 23.00 с запада послышался нарастающий гул авиационных моторов, хотя разглядеть сами силуэты бомбардировщиков не удавалось. Все замерли в страхе, надеясь, что пронесет. И действительно гул стал постепенно стихать. Но тут произошло неожиданное. Прямо с парохода «Вячеслав Молотов» в небо взвилась сигнальная ракета, ярко осветив степные окрестности и притаившиеся у берега суда. Одновременно с этим вторая ракета взвилась с берега рядом с «Калининым»! Тут же началась паника, сидевшие на берегу пассажиры бросились врассыпную подальше от кораблей, солдаты начали спешно хватать оружие, готовясь к бою.

Через несколько минут послышался свит падающих бомб и грохот взрывов. В небо взметнулись водяные столбы и огненные султаны, пароходы осыпали комья грязи. После этого солдаты отчетливо увидели на фоне звездного неба темный силуэт еще одного бомбардировщика, заходящего в атаку с юго-запада. Часть бойцов открыла беспорядочный огонь из винтовок и автоматов, но самолет упорно шел на «Михаил Калинин», и вновь послышался леденящий кровь вой падающих бомб. На сей раз взрывы подняли тонны воды за кормой судна, окатив ей палубы и военную баржу. Одновременно второй самолет сбросил бомбы рядом с «Молотовым».

Не дожидаясь нового захода, капитан «Михаила Калинина» приказал поднять якорь, и едва тот оторвался от речного дна, дал полный вперед, отваливая от берега. В то же время командир воинской части собрал группу бойцов с противотанковыми ружьями и, перебравшись с ними на верхнюю палубу парохода, приказал занять удобную позицию для стрельбы. И вот вновь послышался нарастающий гул моторов и появился силуэт самолета. Солдаты, а их было тридцать человек, подняли стволы ружей вверх и, замерев, следили за его приближением. Главное было не сорваться и не начать палить вразнобой. И вот, в момент, когда уже были отчетливо видны широко раскинувшиеся крылья и два работающих мотора, командир прокричал: «Залп!» И тут случилось невероятное, из брюха бомбардировщика сверкнуло пламя, и через секунды он вспыхнул в ночном небе как факел, после чего резко повернул на запад и стал стремительно удаляться, оставляя за собой едва различимый шлейф дыма…

Пассажирский пароход идет вниз по Волге

Пароход «Михаил Калинин»

Вероятно, это был Не-111 унтер-офицера Иона из 6-й эскадрильи KG55 «Грайф». В этот день он вылетел с аэродрома Краматорск, имея задание атаковать корабли на Волге, и не вернулся. Весь экипаж бомбардировщика в составе Вальтера Иона, штурмана фельдфебеля Мартина Валльбенштайна, бортрадиста обер-ефрейтора Петера Филиппа, бортмеханика унтер-офицера Фридриха Вильгельма и бортстрелка обер-ефрейтора Хайнца Шлейнхеге с тех пор считается пропавшим без вести. Это была первая потеря немцев в ходе атак речного транспорта на Волге. А пароходы «Вячеслав Молотов» и «Михаил Калинин» не получили во время этого налета серьезных повреждений. Воинские части потеряли убитым одного пулеметчика, которого похоронили ранним утром прямо на берегу.

Но, помимо радости от успешного отражения налета, всех пассажиров, матросов и солдат волновал вопрос, кто же выстрелил злополучные осветительные ракеты. Пока суда продолжали путь вверх по Волге, провели собственное расследование. Кто-то вспомнил, что во время стоянки во Владимировке к борту «Вячеслава Молотова» подходила моторная лодка, и с нее на кормовую часть вскочил человек в форме моряка, заявивший, что едет в Сталинград в штаб. Обыскав корабль, его вскоре арестовали, чтобы затем передать в органы НКВД. Но всем было ясно, что даже если это и диверсант, то был еще второй, т.к. ракеты взлетали из двух разных точек.

Тем временем днем 31 июля пароходы подошли к Сталинграду. Тут глазам матросов и пассажиров предстало страшное зрелище. Повсюду виднелись торчащие из воды и горящие баржи с нефтью, кое-где горящее топливо текло по реке, отравляя все вокруг едким черным дымом. Самого города из-за этого чадящего ада почти не было видно. И здесь же между нефтяными пятнами и плавающими обломками сновали суда и буксиры, непрерывным потоком перевозящие грузы с одного берега на другой. Вскоре в дымке показался порт. Когда корабли достигли причала, баржи с солдатами отцепили, быстро прошла высадка и посадка пассажиров, после чего «Калинин» и «Молотов» поспешили отправиться дальше вверх по Волге. Но до безопасных вод было еще далеко.

В этот же день, 31 июля, немецкие бомбардировщики совершили налет на речную пристань Маркс, расположенную на левом берегу Волги, в 60 км северо-восточнее Саратова, а также продолжали атаковать суда и нефтекараваны на участке между Камышином и Никольским и минировать фарватер. В ночь на 1 августа экипаж He– 111 «1G+CR» из 7-й эскадрильи KG27 «Бельке» в ходе боевого вылета над Волгой обнаружил и атаковал нефтекараван, идущий вверх по течению. В результате прямых попаданий две баржи вспыхнули и затонули^[95]. В эти же дни у Садковского Яра в результате бомбардировки затонул грузовой теплоход «Осетия», который вез в Сталинград кавалерийских лошадей. На Бабаевском перекате, около острова Ступинского, подорвался на мине пассажирский теплоход «10 лет „Комсомольской правды“». Судно пошло под воду так быстр о, что все пассажиры и члены команды погибли. Лишь его капитану А. В. Семикову чудом удалось спастись. В районе Камышина подорвался на мине и утонул буксирный пароход «Союзный ЦИК». При этом погибла почти вся команда, а также трое детей.

В этой обстановке у многих речников стали сдавать нервы. Опасаясь гибели, десятки матросов бежали с судов во время стоянок в городах, капитаны нередко затягивали выход в рейс под предлогом «дополнительного ремонта» и др. причин. В связи с этим Наркомату речного флота пришлось ввести на судах должность комиссара. В их обязанности входило вести политическую работу среди судовых команд и контролировать выполнение капитанами инструкций вышестоящего начальства.

Однако и для немцев конец месяца выдался неудачным. 30 июля в ходе атаки кораблей на Волге, севернее Сталинграда, зенитным огнем был поврежден Не-111H-6 «1G+DR» лейтенанта Бёренфёнгера из 7./KG27. Самолет дотянул до линии фронта, но до своего аэродрома не сумел долететь. «Хейнкель» упал на землю в районе деревни Островерховка, в 18 км южнее Харькова, и весь его экипаж – Карл Бёренфёнгер и обер-ефрейторы Эрвин Шински, Вильгельм Хеббе и Отто Зееман – погиб. В тот же день на аэродром в Курске не вернулся и Не-111H-6 «1G+DK» лейтенанта Шульца из 2./KG27. В 20 км западнее г. Богучар он был атакован ночным истребителем. После этого летчики сообщили, что выпрыгивают на парашютах. Затем выяснилось, что два члена экипажа – Зигфрид Шульц и бортрадист унтер-офицер Альберт Гейзенбергер – погибли, а дальнейшая судьба двух других – штурмана обер-ефрейтора Зигфрида Панниера и бортмеханика обер-ефрейтора Вильгельма Шторка – осталась неизвестной. 31 июля во время боевого вылета на атаку кораблей на Волге был подбит и упал в районе Артемовска, не дотянув 50 км до аэродрома в Краматорске, Не-111 фельдфебеля Пауля Риттера из 8./KG55. При этом сам Риттер успел выпрыгнуть на парашюте, остальные же члены экипажа бомбардировщика: штурман унтер-офицер Макс Шайдеманн, бортрадист унтер-офицер Георг Брсекиш, бортмеханик унтер-офицер Карл Каст и бортстрелок обер-ефрейтор Йозеф Юлиен – погибли. Таким образом, в течение суток Люфтваффе потеряли сразу четыре бомбардировщика – охотника за кораблями.

Один из пилотов 2./KG27 «Бельке» вспоминал о боевом вылете над Волгой: «В одну светлую лунную ночь, когда мы могли хорошо различать как реку и города, так и суда на реке, я летел на высоте около 200 м над Волгой. Мне удалось „положить“ две бомбы по 250 кг вблизи от одного судна, правда, без какого-либо видимого результата. Разрывы снарядов русской легкой и средней зенитной артиллерии были далеко позади меня, без попаданий. При очередном заходе я приказал своему штурману обстрелять из бортового пулемета цель впереди по курсу, в то время как я пытался сбросить другие две бомбы. Это было роковой ошибкой, потому что я представлял для русских весьма хорошую цель. Так и случилось: мы получили попадания по полной программе. Радист закричал: „Рули управления снесло! Нет, они вроде бы опять здесь!“ Несмотря на очень опасную ситуацию, мы расхохотались. Счастливый случай оставил нашу машину управляемой. Нам удалось выкрутиться, и я поднялся на высоту 4000 м». После шести часов полета «Хейнкель» благополучно приземлился в Курске. Затем в ходе осмотра в левом руле была обнаружена дыра диаметром 60 см, а корпусе – множество мелких осколочных пробоин.

Минирование и бомбовые удары серьезно затруднили движение по волжскому речному пути, который стал одной из важнейших коммуникаций, питавших фронты под Сталинградом и обеспечивающих перевозку нефтепродуктов из Баку в центральные районы СССР. Командование Сталинградского дивизионного района ПВО сформировало Волжскую оперативную группу ПВО. На пристанях, пароходах, буксирах и баржах были установлены более 300 зенитных орудий и пулеметов. По заданию ГКО в Сталинград прибыл народный комиссар речного флота 3. А. Шашков с группой работников наркомата. Для обеспечения водных перевозок на участке Сталинград – Астрахань и функционирования переправ в районе Сталинграда была создана оперативная группа работников Управления Нижневолжского речного пароходства (НВРП). В конце июля для противовоздушной обороны судоходства от Камышина до Астрахани из состава 102-й ИАД ПВО были выделены 16 истребителей. Впрочем, этих сил было явно недостаточно. Что могли сделать полтора десятка самолетов на участке в 600 км?

Таран над Павловым

В это время в Северном Поволжье текла относительно мирная жизнь. Жители Горьковской области вздохнули с облегчением, т.к. из сводок Совинформбюро стало ясно, что немецкое наступление уходит куда-то на юго-восток от Воронежа, в донские степи. Стояла жаркая погода, и свободные от работы горьковчане проводили свободное время на пляжах и песчаных отмелях, наслаждаясь июльским солнцем. В этом смысле характерно, что Горьковский комитет обороны за весь июль не принял ни одного постановления, каким-либо образом касающегося войны. 17 июля обсуждался ход ремонта трамвайных вагонов, 26 июля – строительство железнодорожных тупиков и соединительных веток для перевозок торфа и муки. Прошел год с начала войны, и люди стали гораздо меньше обсуждать связанные с ней события. В трамваях, столовых, банях горожане все чаще говорили о бытовых проблемах, обсуждали сплетни.

Командование ПВО также пребывало в расслабленном состоянии и позволяло себе даже уменьшать защиту охраняемых объектов. Так, в середине месяца с Балахнинской ГРЭС, и без того слабо защищенной зенитной артиллерией, были сняты пять зенитно-пулеметных точек и направлены в другие места. Видимо, подобным образом штаб товарища Осипова пытался бороться с низколетящими самолетами-разведчиками. 20 июля директор станции Аврутин вынужден был написать письмо председателю горьковского комитета обороны Родионову: «…считаю разоружение такого важного для промышленности области объекта, как электростанция, в связи с участившимися в последнее время налетами вражеской авиации крайне недопустимым. Прошу Вашего распоряжения о восстановлении в самое ближайшее время взятых с вооружения на ГоГРЭС зенитно-пулеметных точек, с обеспечением их и имеющихся на вооружении зенитных орудий надлежащим количеством боеприпасов, с недопущением разоружения на будущее время. Одновременно для усиления ПВО прошу дать распоряжение об установке на Горьковской электростанции аэростатов заграждения в составе одной роты».

Части противовоздушной обороны продолжали нести боевые дежурства, сохраняя относительную бдительность. Между тем после почти двухнедельного перерыва немецкие самолеты возобновили полеты над Горьковской областью, производя фотосъемку железных дорог, мостов и важных промышленных объектов, а также разведку погоды. 6 июля на аэродром Правдинск-Истомино поступил сигнал о появлении в районе Владимира на большой высоте вражеского самолета, идущего курсом на восток. На перехват вылетели несколько истребителей, в т.ч. МиГ-3 лейтенанта Кузнецова из 786-го ИАП. Причем, помимо обычного вооружения, на самолете были подвешены неуправляемые реактивные снаряды. Предположив, что противник летит в сторону Горького, пилот набрал большую высоту и начал поиск разведчика вдоль железной дороги Москва – Горький. Проведя в воздухе около 20 минут, он наконец заметил впереди самолет, идущий на высоте около 8000 м. Это уже был шанс, по крайней мере удалось установить визуальный контакт.

Увеличив скорость с одновременным набором высоты, Кузнецов смог сократить дистанцию и уже отчетливо видел силуэт двухмоторного самолета. В это время внизу показался раскинувшийся на обоих берегах Оки Горький с его многочисленными пригородами. С такой высоты все это было как на ладони. Немецкий летчик заметил преследователя, и, изменив курс, «Юнкере» ^[96] стал уходить на юго-восток вдоль Волги. Тем не менее Кузнецов смог удержаться на необходимой дистанции и, не теряя времени, дал залп из всех пулеметов и одновременно выпустил ракеты. Последние прошли мимо цели, но из правого мотора Ju-88 показался дымок. В результате летчик получил все шансы осуществить первый успешный перехват немецкого самолета над территорией Горьковской области.

Продолжая преследование, Кузнецов вскоре увидел привычную для опытных пилотов картину. Рули высоты «Юнкерса» резко опустились, и многотонная машина стремительно перешла в пике. Пытаясь сохранить самообладание, лейтенант тоже начал резкое снижение, стремясь во что бы то ни стало не упустить противника. Тем более была надежда, что вражеский самолет сбит и падает или идет на вынужденную посадку. Земля стремительно приближалась, уже стали различимы квадраты колхозных полей и проселочные дороги, а «Юнкере» упрямо шел носом вниз. В итоге у Кузнецова сдали нервы и он начал выводить свой «МиГ» из пикирования. И каково же было его изумление, когда разведчик над самой землей тоже выровнялся и на большой скорости продолжил полет в юго-восточном направлении. Советскому летчику все же удалось сохранить визуальный контакт, но дистанция до цели постепенно росла. В итоге погоня продолжалась до Сергача, в районе которого Ju-88 повернул на юг и окончательно ушел.

Хотя лейтенанту Кузнецову и не удалось сбить разведчик, это был первый перехват, увенчавшийся атакой противника, и немецкие пилоты впервые испытали неприятные ощущения от полета над Горьковской областью. Летчики же 142-й ИАД, вдохновленные примером своего товарища, преисполнились решимости добиться наконец, успеха.

В следующий раз разведывательный «Юнкере» появился над Горьковской областью 9 июля. И снова в воздух взмыли несколько истребителей МиГ-3. Теперь уже летчикам Мишакову и Мельникову сопутствовала удача, им удалось обнаружить противника. Однако длительная погоня не дала никаких результатов, и Ju-88 удалось безнаказанно уйти. После этого наступил длительный перерыв. С 10 по 17 июля немцы не появлялись либо пролетали незамеченными постами воздушного наблюдения. Это и неудивительно, т.к. стояла настоящая летняя жара, а военные тоже люди, и всем хотелось позагорать да покупаться, вместо того чтобы монотонно наблюдать за голубым небом. Яркое солнце, стоявшее почти в зените, тоже затрудняло наблюдение и опознание самолетов. Так или иначе, следующий сигнал о появлении противника пришел на аэродромы 142-й ИАД только днем 18 июля. На этот раз в погоню за ним отправились летчик 786-го ИАП Окорочков и его коллега из 722-го ИАП лейтенант Трубачев. Но и они не смогли догнать разведчика. Спустя неделю последовал очередной провал.

Между тем в самом Горьком и других городах области при каждом появлении «Юнкерсов» неустанно объявлялась воздушная тревога, и в то же время ни о каких бомбардировках слышно не было. В результате люди стали невольно приходить к мысли, что гудки подаются без особых причин или вообще по ошибке. Следовательно, никто уже не прятался в укрытия, а потом народ и вовсе перестал обращать на них внимание. У русских летчиков же из-за продолжающихся неудач в сознании укреплялось неверие в собственные силы. Немцы же, наоборот, потеряли бдительность и уверовали в собственную безнаказанность. Это и неудивительно, т.к. с октября 1941 г. уже в течение десяти месяцев Среднее Поволжье было для самолетов-разведчиков Люфтваффе, по сути, самой безопасной зоной полетов над Советским Союзом.

Одиночные Ju-88 также стали представлять угрозу для пассажирских самолетов, особенно летавших по трассе Москва – Арзамас – Куйбышев. Разведывательный «Юнкере» был хорошо вооружен и вполне мог при случае атаковать авиалайнер. В начале июля пилот одного из самолетов ПС-84 доложил, что в районе Арзамаса его обстрелял неизвестный самолет, похожий на немецкий. В связи с этим в июле эскортирование правительственных самолетов было поручено 126-му ИАП, незадолго до этого получившему на вооружение американские Р-40 «Киттихаук». Отныне истребители сопровождали их на всем маршруте от Москвы до запасной столицы и обратно.

В короткие июльские ночи покой жителей районов Горьковской области тоже периодически нарушался доносящимся откуда-то с неба гулом авиационных моторов, воем сирен воздушной тревоги и грохотом зениток. При этом никаких бомбежек опять же не было, и что это за самолеты и куда они летят, оставалось только догадываться. Так, в ночь на 24 июля в 02.05 по местному времени наблюдатель ВНП № 2 на Горьковском автозаводе Нарков услышал отдаленную артиллерийскую стрельбу в районе Сормова. Он сразу же сообщил об этом в заводской штаб МПВО. Через минуту аналогичное сообщение пришло с ВНП № 1 от наблюдателя Рябухова. В 02.14 пальба в Сормовском районе прекратилась, но Нарков увидел отдаленные вспышки выстрелов в районе Балахны. Через минуту в пустынном промежутке между автозаводом и Сормовым вспыхнуло какое-то пламя. Огонь горел некоторое время, но потом погас. В 02.16стрельба всюду прекратилась и снова наступила тишина. Кто в кого стрелял и что за самолет пролетал мимо Горького, осталось неизвестным. Впрочем, это мог быть, например, транспортник с диверсантами.

Утро 27 июля не предвещало никаких важных событий, когда на аэродром Правдинск-Истомино поступило уже привычное донесение от постов ВНОС: «Воздух! Курсом 130, Н-5000 – немецкий разведчик». По данным наблюдателей одиночный самолет вошел в пределы Горьковской области с юго-запада и приближался к Арзамасу. На перехват поднялись несколько истребителей 722-го ИАП в т.ч. два МиГ-3 заместителя командира эскадрильи Петра Шавурина и лейтенанта Трубачева. Истребители полетели в район в 100 км южнее Горького.

Шавурин потом вспоминал: «Вижу под собой Арзамас, заметил инверсионный след над головой. Значит, враг только что прошел здесь. В это время Трубачев доложил мне, что у него вышло из строя кислородное оборудование». Приказав ведомому снижаться, Шавурин развернулся и отправился обратно к областному центру, решив перехватить противника на отходе.

Тем временем Ju-88D прошел по большой дуге над Волгой и проследовал над Горьким. В 09.20 в городе была в очередной раз объявлена воздушная тревога. Выполнив аэрофотосъемку, самолет-разведчик взял курс на запад, однако «МиГ» Шавурина уже поджидал его в районе Дзержинска. Летчику повезло, и вскоре он увидел противника, идущего на высоте около 7000 м. Сложившаяся ситуация впервые давала надежды на успешный перехват.

Несмотря на то что истребитель заходил со стороны солнца, немецкий пилот увидел истребитель и начал снижение. Внизу были облака, в которых можно было оторваться от преследования. Однако Шавурин не потерял противника из виду. Он вышел в атаку, но огня так и не смог открыть, поскольку у него, как водится, заклинило гашетку. Шавурин сделал еще несколько заходов, но пулеметы по-прежнему молчали. В то же время экипаж Ju-88 вел огонь и добился нескольких попаданий в истребитель. Понимая, что разведчик снова уйдет, Шавурин решил идти на таран. Его МиГ-3 крылом ударил по задней части фюзеляжа «Юнкерса», практически срезав хвостовое оперение.

Жители деревни Тумботино, расположенной на левом берегу Оки, затем вспоминали: «Наш самолет задымился, видно, немец его подбил. Тогда наш летчик направил свой самолет на таран в бок немецкого бомбардировщика. Треск был такой, как звук при замыкании. И произошло чудо – немецкий самолет задымил, загорелся. Бабы в хохму спорить начали: к кому на огород мужик свалится.

Из горящего и падающего немецкого самолета показалось что-то белое, как позже выяснилось, парашют. Видимо, один из летчиков хотел выпрыгнуть на парашюте, но зацепился. Народ наблюдал следующую картину: самолет падает, горит, а летчик, как маятник, болтается. Он рухнул между Санницами и Козловкой, в болото. Самолет с одним крылом врезался в землю между огородом нашей деревни и забором…

Эмблема 1-й эскадрильи дальней разведки Aufkl.Gr.Ob.d.L., в которую входил сбитый Ju-88

Схема перехвата самолета-разведчика Ju-88, выполненного П. Шавуриным утром 27 июля 1942 г.:

1 – аэродром Правдинск-Истомино,

2 – аэродром Сейма, 3 – аэродром Стригино,

4 – район тарана, 5 – район падения Ju-88 и большей части МиГ-3,

6 – район приземления на парашюте Шавурина

Подбежав к немецкому самолету, мы увидели, что одна его сторона была полностью в воде и грязи, другая – с одним крылом и открытой кабиной – на поверхности. Рядом лежал немец с парашютом и окровавленной разбитой головой, а другие три находились внутри. Народ, что посмелее, начал сразу все рассматривать. Нашли фотографии, карту Горького. Девушки сразу парашют прибрали и разорвали на куски…»

Упавшим около Тумботино самолетом был Ju-88D-5WNr.430022 из 1-й эскадрильи группы дальней разведки главного командования Люфтваффе (Aifkl.Gr.Ob.d.L.).

В отличие от своих противников, Петр Шавурин смог покинуть падающий самолет и благополучно приземлился на парашюте, хотя и получил легкие ранения. «МиГ» же развалился на куски, причем одно крыло упало на г. Павлово, а большая часть фюзеляжа – в лес на левом берегу Оки. Ближе к вечеру на место падения немецкого разведчика прибыла большая делегация из офицеров корпусного района ПВО, сотрудников НКВД и самого летчика, сразу ставшего героем. Весть о первом сбитом в нижегородском небе самолете быстро облетела всю область. Как-никак уже прошло девять месяцев с первых бомбежек, а части ПВО до сих пор не смогли оказать отпор противнику.

Следуя примеру других городов Поволжья, обломки «Юнкерса» через несколько дней были извлечены из болота, доставлены на грузовиках в Горький и размещены для всеобщего обозрения на площади Минина и Пожарского^[97]. Подобные «выставки» в годы войны вызывали большой интерес, и тысячи горожан специально находили время и ехали в центр города, чтобы посмотреть на немецкий самолет, которые до этого много раз видели в небе. Хотя этот эпизод и оживил мирную жизнь Горьковской области, основные события разворачивались в эти дни в восьмистах километрах к югу…0

Заместитель эскадрильи 722-го ИАП П. И. Шавурин позирует фотокорреспонденту местной газеты на фоне истребителей МиГ-3 и ЛаГГ-3, конец июля 1942 г.

Обломки «Юнкерса» Ju-88, протараненного П. Шавуриным, выставленные на пл. Минина и Пожарского, г. Горький, август 1942 г. На заднем плане памятник летчику Валерию Чкалову

На железных дорогах

В конце июля 1942 г. немцы стали беспощадно терроризировать коммуникации в тылу отступавших советских войск, стремясь отрезать Сталинград от страны. Днем 22 июля тринадцать бомбардировщиков в течение 40 минут несколькими волнами атаковали г. Фролове и станцию Арчеда, сбросив на них около 100 фугасных и зажигательных бомб. В результате были полностью разрушены железнодорожное депо, электростанция, водозаборы на р. Арчеда и шесть жилых домов. На путях сгорели пожарный поезд, 65 вагонов с военными грузами и пять паровозов. Железнодорожный узел и две прилегающие к нему улицы были практически стерты с лица земли. Погибли 50 жителей Фролово, 150 человек получили ранения разной степени тяжести.

27 июля массированной бомбежке подверглась станция Качалино, в 60 км к северо-западу от Сталинграда. Там были разрушены все станционные пути, депо и прилегающие жилые дома. В тот же день самолеты со свастиками появились над станцией Котельниково, также разрушив все пути и депо, сгорели все находившиеся там вагоны. На станции Иловля немцы разбомбили железнодорожные пути, склад Заготзерно и прилегающий рабочий поселок вместе со школой. Здесь погибли 20 человек, еще 40 получили ранения и контузии. В результате к концу июля движение по этой ветке было практически парализовано.

На путях Сталинградской железной дороги и в самом городе скопились около 18 тыс. разбитых и сожженных вагонов! Кроме того, перегоны, станции и тупики были буквально забиты порожняком, который уже некуда было девать. Железнодорожники были вынуждены многие вагоны просто сталкивать с путей на землю или сбрасывать в кюветы. Таким образом, в конце июля железнодорожные перевозки в направлении Сталинграда были полностью парализованы. Вагоны попадали в город лишь по паромной переправе в районе поселка Рынок.

Все это отрицательно сказывалось на работе городского хозяйства и предприятий, приводило к большим заторам на путях и сдерживало эвакуацию. Так, в мае – июне металлургический завод «Красный Октябрь» получал в среднем 300—350 вагонов с грузами в сутки, в лучшие дни июля – по 50—70 вагонов, а в конце месяца – и вовсе ни одного. Выпуск продукции неуклонно падал, несмотря на то что руководство предприятия неустанно перетряхивало неприкосновенные запасы, обшаривало склады, станции, «забытые» вагоны с эвакуированными материалами.

В этих условиях особое значение приобрела работа железнодорожных войск. С созданием в июле Сталинградского и Воронежского фронтов начальником ЖВ этого участка был назначен полковник П. А. Кабанов. В его подчинение вошли 5-я, 13-я, 19-я и 27-я отдельные железнодорожные бригады. 5-й было поручено обеспечивать участок от станции Оборечье до станции Поворино; 13-й – от Поворино до станции Иловля и от Поворино до станции Балашов; 19-й – от Поворино до станции Лиски и далее до станции Отрожка. 27-я бригада обеспечивала участки от Сталинграда до Иловли, далее к станции Петров Вал, и от нее до Балашова, а также непосредственно Сталинградский железнодорожный узел.

Сталинградский городской комитет обороны собирался на заседания все чаще и чаще, зачастую совещания проходили до поздней ночи с перерывами на воздушные тревоги. 23 и 24 июля обсуждались вопросы противопожарной защиты города и его окрестностей, производства танков, обеспечения населения водой и бесперебойного электроснабжения. Поздно ночью 24-го числа Чуянов позвонил в Ростов-на-Дону и с ужасом узнал, что город занят противником, а первый секретарь обкома Двинский в последний момент ускакал на лошади…

На следующий день Чуянов решил лично проинспектировать строительство новой железнодорожной ветки Иловля – Петров Вал, от открытия которой во многом зависела судьба города. Позднее он вспоминал: «Вместе с начальником областного управления НКВД Ворониным мы вылетели самолетом вдоль линии строительства дороги Иловля – Петров Вал. На каждом участке дороги, в каждом районе шла напряженная работа. В военизированных отрядах строителей железной дороги трудились по-фронтовому, круглосуточно… Строительство новой линии Иловля – Петров Вал – Камышин проходило при массовом участии населения Иловлинского, Даниловского, Дубовского, Балыклейского и Камышинского районов».

На обратном пути самолет Чуянова пересекся курсом с немецкими бомбардировщиками, возвращавшимися на запад после налетов на волжские суда и пристани, но те летели на большой высоте.

Схема основных железнодорожных линий Нижнего Поволжья по состоянию на осень 1942 г. Участок Иловля – Камышин – Саратов был построен и введен в строй летом – осенью 1942 г.

Глава 8

Сталинградский апокалипсис

Нефтяная река

В ночь на 1 августа 1942 г. в районе Старицкого Яра подорвался на мине и затонул пассажирский пароход «Петр Чайковский». Несмотря на принимаемые меры, обстановка на волжской магистрали продолжала ухудшаться. По ночам над рекой барражировали мелкие группы немецких самолетов, состоявшие из одного цельфиндера и двух-трех бомбардировщиков. Первый периодически сбрасывал на парашютах осветительные ракеты, остальные – охотились за кораблями. Кроме того, с высокого западного берега реки наблюдение за движением судов вели многочисленные шпионско-диверсионные группы, по ночам пускавшие ракеты, обозначая цели для бомбометания. Учитывая большие пространства и малую плотность населения региона, изловить их было очень трудно. В результате суда гибли одно за другим.

1 августа экипаж He-Ill «1G+CR» из 7-й эскадрильи KG27 в ходе очередного боевого вылета над Волгой потопил сразу два крупных речных корабля, после чего благополучно вернулся на аэродром Курск. Таким образом, только в течение двух дней жертвами этого самолета стали четыре судна! 2 августа немецкими самолетами впервые был атакован корабль на Каспийском море. Три «Хейнкеля» сбросили бомбы на пароход «Красноармеец», перевозивший воинскую часть численностью 1200 человек.

1 августа Сталинградский комитет обороны поставил перед командующим корпусным районом ПВО полковником Райниным вопрос о необходимости значительно придвинуть наблюдательные посты к Волге «в целях получения информации о деятельности вражеской авиации и организации необходимой охраны для продвигающихся караванов». Районные комитеты партии получили приказ принять меры к привлечению истребительных батальонов для розыска и поимки ракетчиков, засевших на берегах реки. Вскоре начались прочесывания местности, массовые проверки документов в пунктах отстоя флота, организация секретных постов наблюдения на возвышенностях, примыкающих к Волге.

Так наступил тяжелый для нашей страны август 1942 г. Немецкая группа армий «А» форсировала Дон и стремительно продвигалась к Кавказу, 48-й танковый корпус совместно с румынскими частями повернул на восток к г. Котельниковский. Вокруг Саратова спешно восстанавливались оборонительные рубежи.

Корабли, идущие по Волге, постоянно подвергались ударам авиации и подрывались на минах. В целях обеспечения безопасности судоходства на участке рейда Астрахани была создана особая военизированная флотилия. В ее состав вошли более 56 баркасов, моторных рыбниц и сейнеров. Для поддержания бесперебойной работы флота по выполнению военных и народнохозяйственных перевозок, сохранения грузов и плавучих средств от минной опасности Астраханский комитет обороны в своем постановлении № 187 от 3 августа просил ГКО СССР выделить дополнительные единицы вооружения и авиации, военных катеров и тральщиков. В результате принятых мер охрана Астрахани и рейда была значительно усилена. Охрану Волги обеспечивал отряд бронекатеров и тральщиков Астраханской военно-морской базы Каспийской военной флотилии. С воздуха город прикрывала истребительная авиация Астраханского дивизионного района ПВО.

Одновременно в Южном Поволжье складывалась критическая ситуация с эвакуацией на левый берег Волги. У переправ скапливались большие массы скота, машин и тракторов. На 4 августа на западном берегу реки в районе Дубовки собрались 50 тыс. голов скота, 18 МТС с машинами и 500 тракторов, в районе Горного Балыклея – 25 тыс. голов скота, 10 МТС с сельхозмашинами и 350 тракторов, в районе Каменного Яра – 60 тыс. голов скота, 14 МТС с машинами и 400 тракторов, в районе Камышина на подходе были 60 тыс. голов скота, 11 МТС и 400 тракторов. Учитывая, что в ближайшие дни к переправе ожидались около 1400 тыс. голов скота и большое число тракторов, а также другой сельхозтехники, были необходимы неотложные меры по ее обеспечению. Секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) А. С. Чуянов и заместитель заведующего сельхозотделом ЦК ВКП(б) А. И. Козлов 5 августа писали наркому речного флота Союза ССР 3. А. Шашкову: «Во избежание массовой гибели скота и для быстрой переправы через Волгу скота и имущества колхозов и совхозов считаем необходимым, чтобы Вы дали указание о немедленной организации переправы с суточной пропускной способностью 90тыс. голов… Все эти переправы должны быть использованы только для переправы скота и имущества совхозов, МТС и колхозов и людей, переправляющих этот скот и имущество».

Речной транспорт, неся постоянные потери, не справлялся с перевозками, к которым добавился и нескончаемый поток раненых. Пассажирский пароход «Тургенев» еще в последние дни июля вышел из Астрахани, направляясь в Сталинград за ранеными. Путь до Енотаевки прошел без приключений, но вот, не доходя до Копановки, матросы увидели за кормой приближающийся самолет. Он шел низко над рекой с юго-востока. Вахтенные некоторое время гадали, чей он: наш или немецкий? Все сомнения развеяла бомба, отделившаяся от брюха бомбардировщика. Огромный столб воды поднялся по левому борту, осыпав палубу множеством осколков.

Не успели матросы «Тургенева» опомниться, как самолет развернулся и, сделав второй заход, обстрелял корабль из пулеметов. Трассирующие пули пробили верхнюю палубу и вызвали пожар в салоне 2-го класса. На сей раз матрос Александр Раков отчетливо видел лица немецких летчиков, кресты и свастику на фюзеляже. Через две минуты «Хейнкель» пошел на третий заход и сбросил еще одну бомбу, которая взорвалась за кормой судна. В результате были сильно повреждены палубные надстройки. После того как бомбардировщик скрылся за горизонтом, капитан «Тургенева» связался по рации с пароходством. Был получен приказ возвращаться в Астрахань на ремонт. Таким образом, из-за налета рейс к Сталинграду был отложен на несколько дней.

В начале августа пароход «Тургенев» вновь отправился в путь. На сей раз все матросы были настороже, с опаской поглядывая на солнечное июльское небо. Река представляла собой удручающее зрелище. Повсюду по поверхности плавали нефтяные пятна, перемежающиеся со скоплениями глушеной рыбы. Время от времени мимо бортов проплывали обломки кораблей, спасательные круги и изуродованные трупы людей. Кое-где виднелись торчащие из воды остовы затонувших судов. Путь до Каменного Яра прошел без происшествий, и до пункта назначения оставалось около 120 км. Но тут впереди показался стоящий на якоре пароход «Виктор Хользунов», вышедший из Астрахани на трое суток раньше. Его капитан Евгений Кистович сообщил, что Волга выше Каменного Яра заминирована и продолжать путь слишком опасно.

«Тургенев» застопорил ход и остановился рядом с «Виктором Хользуновым». В реку с грохотом полетел якорь. Стоящие на якоре посередине реки суда представляли собой легкую мишень для бомбардировщиков. Но все было тихо, и мирный степной пейзаж не предвещал никаких приключений. Вскоре была спущена шлюпка, и капитан отправился на ней к своему коллеге. Вместе они связались по рации со Сталинградским портом, и им оттуда приказали, чтобы «Виктор Хользунов» срочно шел дальше, невзирая на минную опасность. На этом короткое свидание двух кораблей закончилось. «Хользунов» обошел с кормы «Тургенева» и направился по фарватеру. Из трубы повалил густой черный дым, и судно стало удаляться на северо-запад. Но тут произошло неожиданное. Через каких-то двести метров перед носом парохода поднялся огромнейший столб воды, и эхо мощного взрыва раскатами прокатилось по степи.

Матросы на «Тургеневе» с ужасом увидели, как «Виктор Хользунов» начал быстро погружаться носом в воду, уцелевшие члены команды прыгали за борт. Прошло еще несколько секунд, и корпус тонущего судна с треском переломился, кормовая часть на короткое время встала на ровный киль, а затем стала неумолимо уходить вниз. Вскоре над водой остались лишь клубы дыма и пара, а также отчаянно барахтавшиеся матросы. Капитан «Тургенева» сразу же приказал спустить все шлюпки и приступить к спасению уцелевших. Через полчаса на реке все стихло и уже ничто не напоминало о катастрофе, кроме всплывшей на поверхность глушеной рыбы и растекшегося огромного пятна мазута…

В эти же дни буксирный пароход «Волгонефть» с караваном из сорока понтонов, а также с деревянной и металлической баржами шел с верховьев Волги в Астрахань. В районе Солодниковского переката, в 70 км юго-восточнее Сталинграда, его атаковал одиночный Ju-88. Зайдя со стороны солнца, «Юнкере» неожиданно обстрелял капитанскую рубку буксира и прицепленные баржи. После этого самолет сделал еще три захода, и в конце концов железная баржа, в трюме которой оставался мазут, загорелась, и из нее повалил густой черный дым. Этого немецкому пилоту показалось достаточно, и он повернул на запад. Тогда капитан парохода Петр Бочкарев застопорил ход и приказал матросам отцепить горящую баржу. Через полчаса она уже дрейфовала по течению, а караван пошел дальше на юго-восток.

6 августа Военный совет Сталинградского фронта принял постановление «О мероприятиях по противовоздушному обеспечению судоходства на Волге от Астрахани до Саратова». Согласно ему из Сталинградского корпусного района ПВО для вооружения речных судов выделили девять 37-мм орудий, 58 пулеметов и 311 винтовок. Для прикрытия судов были назначены 16 истребителей, базировавшихся во Владимировке и Дубовке. Постановление обязывало на эти же цели выделить не позже 9 августа еще 66 орудий, 170 пулеметов и 30 истребителей. Однако всего этого было недостаточно для ПВО такого большого района.

Пароход «Виктор Хользунов», подорвавшийся на мине и затонувший в начале августа 1942 г. на Волге, в районе Каменного Яра

Сгоревшие вагоны на одной из железнодорожных станций

Тем временем бомбардировщики атаковали волжские пристани и корабли, двигавшиеся по реке. Николай Ермаков – в 1942 г. штурман парохода – вспоминал: «Когда мы пришли в Сталинград, нас хотели поставить под элеватор для загрузки зерном. По потом пришел приказ: перевезти, то есть эвакуировать аэродром. Пас стояло три парохода: „Тургенев“, „Лядов“ и наш. Погрузились мы, и надо было отплывать, но двигатели на нашем пароходе заглохли, и, как мы ни бились, завести не могли. „Тургенев“ и „Лядов“ ушли без нас, а мы заночевали. Утром капитан пришел из радиорубки. Мы смотрим – он белый, как полотно. Спрашиваем его:

– Что с тобой?

– Взорвался «Лядов»…

Но вот двигатели нашего парохода заработали, и мы пошли. Стали подходить к месту взрыва парохода «Лядов». Капитан сбавил ход… Все были очень взволнованы и напряжены. Свободные от вахты вышли на палубу. Пароход наш идет очень медленно, мы смотрим по сторонам. Каждую минуту ожидаем взрыва, беспокойство растет. По все же проскочили благополучно. Доплыли до Владимировки – места назначения груза – и тут же занялись разгрузкой. Работали без отдыха: целыми днями разгружали, а ночью скрывались».

В небе часто доносился гул моторов и гремели взрывы. После разгрузки пароход, на котором плавал Ермаков, вернулся в Сталинград и пришвартовался у Речного вокзала. Когда погрузка пшеницы была в самом разгаре, начался налет немецкой авиации на город. Одна фугасная бомба взорвалась в 50 м от порта. Далее Ермаков вспоминал: «Когда кончилась погрузка, директор зернохранилища сказал нам: "Не знаю, какая ваша судьба. Пять пароходов погрузили, и от мин и вражеских бомб все пошли на дно с пшеницей и людьми "». Естественно, подобная информация не улучшила настроения речникам, но вечером судно вновь отправилось вверх по Волге. Корабль дважды подвергался налетам, но все же добрался до места назначения.

Другим судам повезло меньше. В эти дни подорвался на мине и затонул пассажирский пароход «Коммунистка» с четырьмя сотнями пассажиров на борту. Корабль ушел под воду столь стремительно, что большинство людей не успели даже покинуть каюты. В итоге спастись и добраться до берега удалось лишь каждому пятому. Также погибли теплоход «Ильич», грузовой теплоход «Татария» и др. Всего с 25 июля по 10 августа по заминированному участку Волги прошли 302 судна речного флота, из которых 69 подорвались на минах либо были потоплены самолетами, в т.ч. 12 больших пароходов и 19 нефтеналивных судов. Таким образом, затонул каждый четвертый корабль. При этом погибли сотни людей, ушло под воду значительное количество грузов, по реке разлились 115 тыс. т нефтепродуктов! Это был очевидный успех бомбардировочной авиации Люфтваффе.

И уже в середине августа «война с нефтью», начатая Люфтваффе, стала давать первые результаты. Первыми нехватку топлива ощутили сами речники. В Саратове и Куйбышеве, а затем и в других городах Верхнего Поволжья мазут стали выдавать только судам, выполнявшим воинские и санитарные перевозки. Остальные вынуждены были простаивать в портах. Угля также не хватало. В связи с этим Наркомат речного флота принял решение о переводе значительной части волжского флота на дровяное топливо. Однако осуществить это мероприятие оказалось непросто. Систематическую заготовку дров проводить было некому, посему матросам пришлось самим валить около пристаней деревья и наспех загружать сырое «топливо» на борт. Естественно, значительно снизились скоростные характеристики кораблей.

А немецкие самолеты продолжали минировать Нижнюю Волгу. В ночь на 12 августа «Хейнкели» забросали минами участок в 18 км от Верхне-Шишкинского переката до Черного Яра. Несмотря на то что почти все места падения мин были зафиксированы наблюдательными постами, движение судов резко замедлилось. Длинным караванам из пароходов, буксиров, понтонов и барж приходилось буквально лавировать между импровизированными ограждениями и мелями. Матросы проявляли чудеса ловкости, но один пароход все же подорвался и погиб со всей командой. 14 августа в Ахтубе, недалеко от Сталинграда, была потоплена баржа с десятью тысячами автоматов для фронта.

Подвергаясь постоянным ударам авиации, многочисленные переправы через Волгу работали все более напряженно. Судов и буксиров не хватало, а грузы все прибывали, скот огромными стадами толпился вдоль берега, люди ночевали прямо на земле.

Наркомречфлот направил в Южное Поволжье подкрепления из 20 буксиров, 10 пассажирских катеров и 35 барже Оки, Камы и Верхней Волги. Были организованы дополнительные переправы в Черном Яре, Соленом Займище и Никольском.

Несмотря на регулярное траление фарватера, суда продолжали подрываться на минах. Для усиления наблюдения за рекой на участке от Камышина до Астрахани были созданы уже свыше 400 наблюдательных постов, состоявших из местных жителей и моряков Волжской военной флотилии. Было организовано размагничивание корпусов кораблей. Однако в силу общей ухудшающейся ситуации все эти меры предпринимались в спешке и зачастую хаотично. Выставляемые бакенщиками заграждения сносились течением, светомаскировка привела к резкому увеличению аварийности. Пароходы и баржи то и дело садились на мели, врезались в берег, сталкивались друг с другом. Все это значительно снизило интенсивность судоходства.

В то же время немецкие самолеты все чаще появлялись над Волгой, как в ночное, так и в дневное время. Атакам подвергались даже небольшие лодки. Так, на рассвете 16 августа бакенщики И. Михайлов и Л. Харьков, увидев, как в фарватер на парашютах опустились мины, сели в лодку и погребли к месту падения для того, чтобы установить ограждение. Однако вскоре бомбардировщики вернулись и на бреющем полете обстреляли их из пулеметов. При этом Михайлов получил ранение, а днище их лодки было прострелено. Тем не менее речникам удалось, одновременно вычерпывая воду, наспех установить временное ограждение и уже потом вернуться на берег.

Бакенщик НВРП И. Игольников вспоминал: «Ночью я услышал гул вражеского самолета и разглядел, как на парашютах упали в судовой ход две мины. Приметив место падения, мы с женой выехали на лодке, чтобы поставить минное ограждение. Но только успели это сделать, как прилетел второй самолет и тоже сбросил две мины. Занималась заря, за вторым минным ограждением съездить времени уже не было, а сверху шли караваны. Причалив лодку к минному ограждению, я начал махать красным флажком, капитан заметил мой сигнал и остановился. Потом мы этот караван провели по другому ходу».

18 августа теплоход «10 лет Октября» следовал по Каспийскому морю в Астрахань, имея на буксире две баржи с бензином. В районе острова Искусственный появились три немецких самолета. Матросы открыли огонь из скорострельной зенитной пушки, в результате бомбардировщики не стали снижаться и сбросили бомбы с большой высоты. Взрывы прогремели по левому борту. 21 августа немецкие бомбардировщики в районе Черного Яра, в 120 км к юго-западу от Сталинграда, атаковали большой нефтекараван и потопили пять нефтебарж. Одновременно с этим в 40 км южнее был совершен массированный налет на переправу около села Никольское. Здесь были разбиты причалы и потоплены несколько паромов, погибло большое количество скота и людей.

Сталинградский тупик

На железных дорогах, ведущих к Сталинграду, творился настоящий кошмар. В 02.35 6 августа немецкие бомбардировщики совершили налет на железнодорожный узел Балашов. На станцию и прилегающие объекты были сброшены 100 фугасных и осколочных, а также около 200 зажигательных бомб всех калибров. В результате были разрушены вокзал, больница и несколько жилых домов, повреждены железнодорожные пути. Были убиты и ранены 32 человека.

Регулярно наносились удары по железнодорожным линиям в Кистендейском, Аркадакском и Салтыковском районах, расположенных в треугольнике Балашов – Ртищево – Аткарск. Руководство Юго-Восточной железной дороги и органы военных сообщений Сталинградского фронта оказались в кризисном положении. Магистрали, и без того имевшие небольшую пропускную способность, были всюду забиты пробками из сотен вагонов и цистерн. Грузооборот увеличивался с каждым днем, и некоторые эшелоны передвигались в среднем по 15—20 км в сутки!

Лишь благодаря тому, что как раз в это время железнодорожные войска и спецформирования Наркомата путей сообщения героическими усилиями достроили 150-километровую ветку Петров Вал – Иловля, протянувшуюся вдоль правого берега Волги, обстановка несколько разрядилась. Это позволило организовать круговое одностороннее движение эшелонов по маршруту Балашов – Поворино – Иловля – Петров Вал – Балашов. Теперь, несмотря на регулярные налеты, по этой линии могли проходить по 30—40 поездов в сутки.

Самолеты-разведчики Люфтваффе быстро зафиксировали это изменение. Сразу же изменилась и тактика бомбардировщиков. Немецкие самолеты стали наносить удары не только по узловым станциям, но и по всему участку дороги от Арчеды до Качалино протяженностью 100 км. Налеты производились с одинаковыми интервалами через каждые 36—48 часов. Восстановление поврежденных сразу во многих местах путей занимало, несмотря на привлечение большого количества людей и техники, не менее 10—12 часов. В результате все это время эшелоны простаивали и вновь создавались большие пробки.

Железнодорожники были вынуждены строить вдоль всего полотна укрытия, окопы и землянки для ремонтных бригад, сваливать запасы рельсов, шпал, скреплений. На расстоянии 100 м от дороги в зарослях укрывали строительную технику: трактора, тягачи, автокраны. Кроме постоянных налетов, на работе транспорта сказывались и технические трудности. 273-километровая линия Балашов – Камышин была однопутной и находилась в запущенном состоянии. Старые рельсы, ветхие гнилые шпалы позволяли поездам двигаться со скоростью не более 15—20 км/ч. Постоянно происходили аварии, вагоны то и дело сходили с рельсов. Кроме того, местность вокруг дороги была малонаселенной, на редких станциях отсутствовали тупиковые пути и погрузочные платформы. Поэтому сошедшие с путей вагоны и вышедшие из строя паровозы приходилось просто сталкивать в кювет. Зато машинисты, проезжая по этому участку, могли перевести дух, т.к. немецкие самолеты пока появлялись здесь достаточно редко.

Северо-восточнее, по западному берегу Волги, спешно строились еще две железнодорожных ветки: Сызрань – Саратов и далее от Саратова до Петрова Вала. Одновременно с этим на юге была спешно введена в строй еще одна, почти 350-километровая, железнодорожная ветка Кизляр – Астрахань. Однопутную линию проложили по берегу Каспийского моря с целью ускорить вывоз грозненской нефти в центральные районы СССР. Поскольку мост через Волгу в Астрахани построить не успели, пришлось организовать здесь паромную переправу, а затем и наплавной железнодорожный мост.

Тем временем удары авиации следовали каждый день. 15 августа около 07.00 по берлинскому времени «Хейнкели» из II./KG27 совершили налет на железнодорожную линию Поворино – Иловля. При этом 6-я эскадрилья атаковала станцию Фролово, а 5-я эскадрилья – станцию Раковка. «Хейнкели» были атакованы «восьмеркой» И-16, и в результате два Не-111H-6 – «1G+FP»h «1G+JN» – получили попадания, два члена их экипажей – обер-ефрейтор Курт Лауэр и унтер-офицер Вилли Хей – были ранены. Тем не менее в 10.25 все самолеты благополучно приземлились в Кутейниково. Согласно немецким данным, огнем бортстрелков были сбиты два истребителя. На следующий день группа совершила налет на ж/д станцию Михайловка. Бомбардировщики снова встретились с советскими истребителями, и на Не-111H-6 «1G+KM» из 4-й эскадрильи был ранен бортмеханик обер-фельдфебель Ханс Хаас.

20 августа «Хейнкели» из II./KG27, взлетев с аэродрома в Кутейниково и преодолев расстояние в 450 км, атаковали железнодорожную линию Иловля – Камышин. При этом Не-11 Ш-6 «1G+HP» из 6-й эскадрильи был сбит огнем зенитной артиллерии и упал в шести километрах северо-восточнее Иловли. О дальнейшей судьбе пяти членов его экипажа во главе с фельдфебелем Фритцем Гарбенсом ничего не известно, и они считаются пропавшими без вести.

На следующий день налет повторился. На сей раз «Хейнкели» были атакованы группой из восьми – десяти истребителей МиГ-3, которым удалось обстрелять бомбардировщик лейтенанта Эдуарда Скрципека из 5./KG27. В результате пилот и штурман унтер-офицер Эрнст Гольдхаммер получили ранения, однако им все же удалось оторваться от преследователей и вернуться на аэродром.

22 августа бомбардировке подверглась железнодорожная линия Балашов – Камышин. В результате были частично разрушены станции Елань и Самойловка. «Хейнкели» из III./KG27 сбрасывали бомбы с малой высоты, и в результате один самолет был сильно поврежден зенитным огнем, но все же смог дотянуть до аэродрома в Курске и благополучно приземлиться.

Огненное небо

На фронте у Сталинграда ситуация в воздухе складывалась все более катастрофически. Советская 8-я воздушная армия генерала Тимофея Хрюкина, сражавшаяся против немецкого 8-го авиакорпуса генерала Мартина Фибига, была укомплектована всего лишь на 50%. В ней имелись 337 исправных боевых самолетов: 85 истребителей, 48 штурмовиков, 88 дневных и 116 ночных (У-2) бомбардировщиков. С конца июля до 17 августа решениями Ставки сюда были дополнительно направлены 23 авиационных полка, насчитывавших приблизительно 450 самолетов. Правда, в них в основном были летчики, не имевшие боевого опыта или «провоевавшие» несколько месяцев в тыловых частях ПВО.

Люфтваффе все больше активизировали свои действия в регионе. Так, 9 августа был совершен беспокоящий налет на Астрахань. В это же время немецкие самолеты-разведчики впервые появились над западными районами Казахстана и в районе Аральского моря. Проводились аэрофотосъемка железной дороги Саратов – Уральск – Актюбинск – Кзыл-Орда, а также заброска диверсантов в среднеазиатские районы СССР. Однако центр тяжести действий бомбардировочной авиации все больше смещался к Сталинграду.

К августу в составе Сталинградского корпусного района ПВО под командованием полковника Е. А. Райнина насчитывались 566 зенитных орудий, 470 зенитных пулеметов, 81 аэростат заграждения. 102-я ИАД ПВО полковника Красноюрченко располагала 60 истребителями. Ни один другой город Поволжья не мог и мечтать о таком количестве оружия. Кроме того, вокруг Сталинграда располагались пять радиолокационных станций, обеспечивавших сплошное поле наблюдения. Зенитная оборона делилась на семь секторов, каждый из которых прикрывался одним полком. В то же время условия противовоздушной обороны значительно ухудшились. Глубина системы ВНОС на подступах к городу сократилась с 250 до 50 км. Чтобы увеличить возможности системы наблюдения за небом, посты наблюдателей были размещены на крышах наиболее высоких зданий и на господствующих высотах. Кроме того, в городе действовали около 500 групп самозащиты, в подвалах каменных зданий были оборудованы более 300 бомбоубежищ, а также сотни щелей. В них в общей сложности могли укрыться 180 тыс. человек, однако это удовлетворяло потребности только наполовину. Траншеи были вырыты повсюду: во дворах, в парках и скверах, у трамвайных остановок, на рынках, между заводских цехов. В распоряжении начальника МПВО Сталинграда Пигалева находились 30 военизированных пожарных команд общим числом в две тысячи бойцов. Из техники имелись несколько десятков автонасосов ЗиС, два пожарных поезда и два парохода.

Тем временем командующий 4-м воздушным флотом Вольфрам фон Рихтхофен все более усиливал 8-й авиакорпус, нацеленный на Сталинград. В начале месяца на аэродром Россошь перебазировались штаб и I./KG27. Затем 9—10 августа на недавно освоенный аэродром Тацинская в полном составе перелетела 76-я бомбардировочная эскадра под командованием оберста Эрнста Борманна.

Тимофей Хрюхин, командовавший в 1942 г. 8-й воздушной армией

Иван Красноюрченко, командовавший в 1942 г. 102-й ИАД ПВО

Вольфрам фон Рихтхофен, в 1942–1943 гг. командовавший 4-м воздушным флотом

Мартин Фибиг, в 1942–1943 гг. командовавший 8-м авиакорпусом

Остальные эскадры пока продолжали действовать с дальних баз в Донбассе. Аэродромы истребителей Люфтваффе также все ближе придвигались к Волге. С этого дня налеты на Сталинград и прилегающие объекты стали практически непрерывными и усиливались с каждым днем.

Утром 9 августа группа из двенадцати Не-111 совершила налет на поселок Красноармейск, сбросив бомбы на пристани и железнодорожную станцию Сарепта. Цель для атаки была выбрана на редкость удачно, т.к. на путях в тот момент находились около 500 вагонов со снарядами, два эшелона с танками и 280 вагонов с орудиями! Несколько составов мгновенно взлетели на воздух, одновременно с этим в затоне взорвались баржи с боеприпасами. Сила взрыва была такой, что грохот докатился до тракторного завода, находившегося в 30 км от эпицентра. Затем люди со сталинградских улиц увидели, как над Красноармейском взметнулся огромнейший столб дыма, огня и пыли. Все поняли, что в поселке произошло нечто ужасное…

И действительно, пожары, вызванные бомбежками и взрывами, быстро достигли огромных масштабов. Пламя перекинулось на жилые дома и хозяйственные постройки, во все стороны разлетались и взрывались артиллерийские снаряды и ракеты для «Катюш». Перепуганные и контуженные жители метались из стороны в сторону, пытаясь спастись от огня и осколков. Первый секретарь обкома Чуянов в это время находился в управлении НКВД у Воронина. Услышав взрывы, он сразу позвонил в Кировский райком партии. Узнав страшные подробности катастрофы, Чуянов немедленно отдал приказ направить в Красноармейск городские пожарные автонасосы и суда.

Через полчаса, рассекая форштевнем нефтяные пятна, к месту, напоминавшему ад, уже подходили пароходы «Самара» и «Гаситель». Капитан последнего П. В. Воробьев позднее вспоминал: «Когда мы пришли в затон, кругом все пылало, и сильные взрывы чуть было не сбросили меня с капитанского мостика. На „Гасителе“ полопались все стекла. Часы и барометр сорвало. Мы подошли к берегу, протянули три линии рукавов, начали тушить баржи и вагоны с боеприпасами. Взрывавшиеся снаряды летели через нас».

Пока прибывшие пожарные команды пытались бороться с огнем, уцелевшие машинисты, сцепщики, составители и стрелочники спасали сохранившиеся грузы и сумели вывезти из зоны поражения 13 паровозов с вагонами. Пламя полыхало весь день и вечер и лишь поздней ночью очаги огня удалось локализовать. Последствия налета оказались поистине ужасающими. Были разбиты все причалы и дебаркадеры, сгорели сотни вагонов и различная техника. В результате Сталинградский фронт в критический момент лишился большей части запаса артбоекомплектов. Поселок выгорел на 80%, при этом погибли и получили ранения сотни жителей. Станция Сарепта была практически стерта с лица земли.

В 08.00 10 августа девять «Хейнкелей» на высоте 40—50 м снова незамеченными подошли к Сталинграду и группами по три самолета атаковали аэродромы Воропоново и Центральный, сбросив на них осколочные бомбы. В результате были уничтожены множество советских истребителей и других самолетов. Были убиты генерал-лейтенант артиллерии Мешков, два полковника и еще несколько офицеров, оказавшихся в момент налета на взлетной полосе. А уже в 08.15 Ju-88 из KG76 с пикирования атаковали станцию Воропоново. Вследствие прямых попаданий взорвался эшелон с боеприпасами, и над поселком взметнулся огромный столб пламени. Грохот взрыва снова пронесся по улицам Сталинграда, повергнув жителей в панику.

Во второй половине дня 10 августа налеты германской авиации возобновились. На этот раз «Юнкерсы» бомбили позиции зенитных батарей в южной части Сталинграда и на подступах к нему. Бомбардировщики, невзирая на отчаянный зенитный огонь, действовали на малых высотах, в результате чего, по воспоминаниям зенитчицы Матвеевой, один Ju-88 был подбит 8-й батареей 748-го ЗенАП, задымил и стал снижаться. При этом пилот, видимо, пытался развернуть машину на запад. Пролетев над городом, оставляя толстый дымный след, «Юнкере» ушел за Волгу и там рухнул на землю.

Одновременно с этим над Сталинградом происходили и многочисленные воздушные бои с участием истребителей. 11 августа группа МиГ-3 из 439-го ИАП ПВО патрулировала на небольшой высоте в районе Сталинграда, когда их внезапно со стороны солнца атаковала пара «Мессершмиттов». Самолет старшего лейтенанта Погребяка вспыхнул и начал падать. Пилот, получив ранения в ноги и руки, все же смог покинуть горящий «МиГ» и опустился на парашюте. Что удивительно: остальные советские пилоты даже не заметили атаку противника и падающий самолет своего товарища, продолжив патрулирование, не меняя ни скорости, ни высоты! Впрочем, «сталинских соколов» частично оправдывает полное отсутствие у них радиосвязи.

Тем временем немецкие войска приближались к Волге, причем не только на Сталинградском направлении. 12 августа мотопехота при поддержке легких танков захватила г. Элисту и продолжила продвижение на восток к Улан-Эрге. До Астрахани оставалось 280 км. Над самым южным поволжским городом нависала серьезная угроза. На подступах к Астрахани началось лихорадочное возведение оборонительных сооружений. На западном берегу Волги широкой полосой создавались, вернее, воссоздавались, два обвода: внешний и внутренний. Правый фланг оборонительного обвода севернее Астрахани пересекал с запада на восток Волгу и упирался в железную дорогу южнее села Сеитовка; левый фланг юго-западнее Астрахани упирался в правый берег Волги ниже населенного пункта Оранжерейный. Они должно были прикрыть город и дельту Волги от прорыва бронемашин и пехоты противника, как со стороны Сталинграда по дороге Красноармейск – Черный Яр – Енотаевск – Кануково, так и со стороны Элисты по дороге Улан-Эрге – Яшкуль – Хулхута – Красный Худуки – Николаевка.

В эти дни севернее в Сталинграде нарастал кризис. Никто не знал, где именно находится фронт, но все понимали – немцы подходят к городу. Налеты авиации происходили уже каждый день и каждую ночь. Среди кварталов и промышленных зон появлялись все новые разрушенные здания, на улицах зияли воронки, россыпью лежало битое стекло. Усиливалась паника. Все чаще стал выходить из строя водопровод, целые кварталы и районы сутками оставались без воды. Система распределения продуктов практически перестала нормально функционировать. Очереди в магазинах все чаще перерастали в драки и побоища с убитыми и ранеными, работа городских рынков также стала невозможной. Тысячи сталинградцев бросали работу и отсиживались дома, охраняя свое имущество. Другие пытались разными способами переправиться на восточный берег Волги или бежать на север к Камышину.

В связи с этими событиями 15 августа бюро Сталинградского обкома ВКП(б) совместно с исполкомом областного Совета депутатов трудящихся наконец приняли постановление «О частичной разгрузке г. Сталинграда». Согласно ему намечалось вывезти из города в Куйбышевскую область 15 тыс. неработающих женщин с детьми и 8—10 тыс. разместить в заволжских районах. На следующий день вышло постановление «Об эвакуации гражданского населения из районов боевых действий Красной Армии». В пункте № 1 этого документа говорилось: «На основании постановления Военного совета 62-й армии до 22 августа с. г. эвакуировать все гражданское население из населенных пунктов районов боевых действий в полосе от станицы Паншино, Дмитриевки, Мариновки, Ср.-Царицынского, Н.-Царицынского и левого берега Дона». 18 августа бюро обкома принимает решение о срочной эвакуации за пределы Сталинградской области детских домов^[98]. Но некоторые чиновники, видимо, все же верили, что война не дойдет до города, либо писали постановления, не вдумываясь в их содержание. Так, в тот же день, 18 августа, вышло постановление обкома о работе средних школ в 1942/43 учебном году в городах Сталинград и Астрахань.

16 августа немецкие бомбардировщики совершили налет на Сталинградскую ГРЭС в пос. Бекетовка, сбросив на нее тяжелые фугасные бомбы. Одна из них разорвалась над турбиной № 3, полностью разрушив помещение машинного зала, вторая попала в помещение углеподачи. Погиб слесарь турбинного цеха А.В. Парамонов и получил тяжелые ранения ученик слесаря Н. Сердюков.

Германская авиация продолжала наращивать свои силы на Сталинградском направлении. Генерал-оберст фон Рихтхофен издал приказ: «Борьба за Сталинград, красную твердыню, разгорается. Люфтваффе должны с помощью уничтожающих ударов привести эту битву к решению. Я жду от командиров частей и соединений 4-го воздушного флота в воздухе и на земле, на фронте и в тыловых районах последней самоотдачи и твердой воли к победе».

19 августа на аэродроме Тацинская, где уже были «Юнкерсы» из 76-й эскадры, приземлились Ju-88 из I. и III./KG51 «Эдельвейс». На следующее утро в Обливскую на короткое время прибыла штурмовая авиагруппа I./StG77 гауптмана Хельмута Брука. Эта небывалая для Люфтваффе концентрация сил позволила в течение 20—22 августа совершать почти беспрерывные налеты на различные цели в районе Сталинграда. Группами по 20—30 самолетов, в сопровождении истребителей Bf-109, немцы бомбили советские укрепления, промышленные объекты в городе, железнодорожные станции, переправы через Волгу, позиции зенитных батарей и аэродромы. 20 августа Люфтваффе произвели на Сталинград три массированных налета, 21 августа – четыре. 22 августа произошли с небольшими интервалами еще пять налетов на город. В результате в его южной части были разрушены целые кварталы рабочих поселков, дым от пожарищ заволок все небо. Несколько бомб упали около СталГРЭС, в результате чего были разрушены здание прачечной и бани коммунального отдела станции. При этом был убит плотник коммунального отдела А. И. Меркулов.

В самом Сталинграде нарастал хаос, усугублявшийся тем, что со всех сторон сюда нескончаемым потоком стекались толпы дезертиров, красноармейцев, потерявших свои части, и беженцев. Только в течение 21 и 22 августа заградпосты НКВД задержали 1077 человек. Отчаянно пытаясь остановить продвижение противника, советское командование после многокилометровых маршей по жаре с ходу бросало в бой плохо вооруженные дивизии. Рядовой Я. А. Трутников писал к себе домой: «Наше подразделение в 120 человек было вооружено десятью винтовками, осталось в резерве, но попали в окружение танков и чуть не погибли, удалось выбраться».

Но самое сильное деморализующее воздействие на солдат оказывало безраздельное господство немецкой авиации. Штурмовики, истребители и бомбардировщики целыми днями кружили над степью, беспрепятственно атакуя любые цели, гоняясь даже за отдельными бойцами и автомашинами. Напуганные беспрерывными налетами красноармейцы в отчаянии писали своим родным: «Сегодня весь день авиация немчуры не давала никакого покоя, хоть зарывайся на 100– 1000м, а достанет. Наших самолетов не видно было целый день, и это не только сегодня, но было вчера и будет завтра. Нет никакого сопротивления, что хотят, то творят с наземными войсками… Немецкие самолеты обстреливают наши войска и мирное население в тылу. Они летают так низко, как хозяева, а наших почему-то нет, а если появляются, то очень редко, а когда надо, их нет…» Доходило даже до того, что немецкие летчики, идя на бреющем полете, открывали кабины и стреляли по пехоте из пистолетов!

23 августа

Наступило безоблачное утро 23 августа. Солнце, взошедшее из-за казахской степи, все ярче освещало прифронтовой город и его окрестности. В самом Сталинграде утро началось как обычно. Во многих районах города поднимались клубы дыма от незатушенных пожаров, инженерные батальоны МПВО разгребали многочисленные завалы, по пыльным улицам набитые битком санитарные полуторки, объезжая кучи кирпичей и противотанковые препятствия, везли пострадавших в переполненные больницы и госпитали. Рабочие дневной смены спешили на работу, поскольку все предприятия, несмотря на бомбежки, продолжали работать. Неокрашенные танки Т-34 регулярно выезжали из цехов тракторного завода и, лязгая гусеницами, сразу отправлялись на фронт. В порту шла спешная погрузка эвакуируемого оборудования, в утренней дымке корабли и паромы неуклюже шныряли между левым и правым берегом. Толпы беженцев, ночевавшие прямо на склонах берега, просыпались в ожидании погрузки на пароходы. На западе, где горизонт еще темнел, слышался отдаленный грохот артиллерийской канонады. Сталинградцы уже месяц жили в постоянном напряжении, но никто не подозревал, что именно в эти часы над городом нависает страшная угроза.

Фотоснимок южной окраины Сталинграда, сделанный с борта Ju-88 из KG76

Вид на один из кварталов Сталинграда с Волги, 17 августа 1942 г.

Еще в 06.30 утра, по московскому времени, немецкие танки, ночью переправившиеся через Дон, на полной скорости ринулись через степь прямо к Волге. Ревя моторами и поднимая тучи пыли, бронированные машины мчались вперед, не обращая внимания на разбегающиеся тыловые подразделения Красной Армии. До Сталинграда оставалось около 40 км. «Юнкерсы» и «Хейнкели» нанесли очередные удары по советским укреплениям на подступах к городу. В то же время на аэродромы бомбардировочной авиации прибывало пополнение. В Морозовской приземлились Не-111 из штабного звена KG55, а также авиагруппа I./KG100 «Викинг». Это было связано с тем, что командование 4-го воздушного флота в ближайшие часы готовило массированные налеты на Сталинград. В полдень, когда августовская жара была в самом разгаре, Люфтваффе совершили новый массированный налет на советские позиции. Танкисты генерала Хубе, катившие по безлюдной степи, не встречая сопротивления, высовывались из люков и видели тучи самолетов, летящих на восток. Черные тени покрыли степь, а воздух наполнился воем сирен. Вскоре в небе затрещали пулеметы и показались дымные следы падающих машин.

Две группы 51-й бомбардировочной эскадры выполняли уже второй вылет на поддержку наступления 4-й танковой армии, продвигавшейся с юго-запада вдоль железной дороги Сальск – Сталинград. В 13.00 по берлинскому времени Ju-88 командира III./KG51 майора Эрнста фон Бибры в ходе бомбометания с пикирования был подбит зенитной артиллерией и совершил вынужденную посадку в степи вблизи советских позиций нар. Чир. Увидев это, пилот одного из «Юнкерсов» из 7-й эскадрильи тут же произвел посадку, и все члены экипажа сбитого самолета быстро перебрались в него. После этого бомбардировщик, битком набитый людьми, взлетел под огнем русских пехотинцев и взял курс на аэродром. Приземлившись в Тацинской, фон Бибра тут же взял новый Ju-88 с тем, чтобы немедленно участвовать в следующих вылетах. Вокруг тем временем шла кропотливая работа. Механики заправляли самолеты горючим, устраняли мелкие неполадки, оружейники подвешивали к самолетам фугасные и тяжелые зажигательные бомбы. Следующей мишенью был непосредственно город Сталина.

Чтобы окончательно разрушить основную инженерную и транспортную инфраструктуру города, не допустить организованного сопротивления в городских кварталах и деморализовать отходящие советские войска, Вольфрам фон Рихтхофен решил задействовать в налете все имеющиеся в его распоряжении силы бомбардировочной и штурмовой авиации из 4-го и 8-го авиакорпусов, бросив их на Сталинград непрерывно сменяющими друг друга волнами. Каждая эскадра и группа получила конкретный сектор, на который нужно было сбросить фугасные, зажигательные и осколочные бомбы. Крупные объекты (заводы, фабрики, вокзалы и большие здания) были поделены между эскадрильями, причем каждый штурман получил подробный аэрофотоснимок города. Основными целями были водозаборные станции на Волге, заводы: тракторный им. Дзержинского, «Красный Октябрь», «Баррикады», фабрика «Лазурь», а также нефтехранилища на берегу Волги. Маршруты полета и эшелоны атаки также были определены индивидуально для каждой авиагруппы.

В 16.00 по московскому времени вся степь в районе Сталинграда наполнилась зловещим гулом авиационных моторов. В налете участвовали Не-111 из KG27 «Бельке», III./KG4 «Генерал Вефер», I./KG100 «Викинг», I. и III./KG55 «Грайф»; Ju-88 из I. и III./KG51 «Эдельвейс» и KG76; Ju-87 из II./StGl, StG2 «Иммельман» и I./StG77. Их сопровождали «Мессершмитты» Bf-109 из I./JG53 «Пик Ac», JG3 «Удет» и III./JG52.

Зенитчица 748-го ЗенАП М. И. Матвеева вспоминала:

«Слышу гул, отличный от того, что доносится с севера. Идут!

Аэрофотоснимок района химической фабрики «Лазурь», сделанный немецким самолетом-разведчиком до начала бомбежек Сталинграда

«Юнкерсы» из KG76 над Волгой, южнее Сталиграда. На переднем плане бомбардировщик лейтенанта Эберсбаха

– Воздух! Курс 90, массовый шум самолетов! Ольга толкает меня в бок:

– Ты что! Это же курсом 180!

Их уже видно. И курсом 90, и курсом 180, и 45, и 125, и… со всех сторон. «Хейнкели». Эти выше всех. «Дорнъе»^[99]. Тоже высоко. За ними – ниже еще, и еще, и еще. «Юнкерсы-88», «Юнкерсы-87» – весь альбом немецких самолетов, по которому мы когда-то изучали их».

В 16.20 в Сталинграде в очередной раз была объявлена воздушная тревога, надрывно загрохотали зенитки, и вскоре в небе появились первые бомбардировщики. Рабочие не имели права покидать цеха без разрешения директора и, услышав гудки воздушной тревоги, продолжали трудиться. Многие пытались сохранять спокойствие, кто-то все же паниковал, другие тихонько молились о спасении. Вскоре на фоне глухих хлопков зениток послышался ужасающий вой авиационных сирен и моторов, а потом леденящий кровь свист падающих бомб.

На металлургическом заводе «Красный Октябрь» продолжалась работа, когда девять Ju-88, зайдя со стороны Волги, с пикирования сбросили бомбы на его корпуса. Мощные взрывы вздыбили крыши цехов, взметнув в небо столбы огня и дыма. Затем «Юнкерсы» с воем пронеслись над крышами домов, выходя из пике. На заводе начался кромешный ад. В литейном корпусе № 3 прямо на рабочих с грохотом повалились многотонные швеллера и балки, фрагменты крыши. Взрывной волной из доменных печей выбросило пламя, на пол хлынули потоки жидкого металла, из пробитых трубопроводов потек горящий мазут. Те, кто еще не был придавлен или разорван в клочья, тотчас вспыхнули и с неистовыми криками носились в дыму. Рабочие, которым посчастливилось не оказаться в очагах поражения, уже не дожидаясь «официального приказа», бросились бежать на улицу. Одни запрыгивали в вырытые поблизости щели, другие мчались прочь подальше от цехов.

Сталинградцы, которых бомбежка застала дома, не сразу оценили масштаб происходящего. Те, кто боялся за свое имущество, оставались в квартире, нервно поглядывая в окна, другие спускались в подвал или в щели. Тысячи горожан налет застал в транспорте или просто на улице. После первых взрывов все они, взглянув на небо, увидели, как из-за реки, с юга и с запада, со всех сторон приближались следующие группы бомбардировщиков. Столбы огня и дыма поднимались уже и в северной части города над тракторным заводом и где-то на юге. Добравшись до укрытий, зачастую представлявших собой простые окопы, сталинградцы со страхом смотрели наверх. Было видно, как из идущих ровным строем самолетов вываливаются и тотчас рассыпаются веерами серебристо-белые предметы. Вскоре они превратились в огромные «зонты», так что все небо вскоре стало молочно-белым.

Зенитная батарея на улице Сталинграда, август 1942 г.

Ju-87D из StG2 «Иммельман» над заводом в северной части Сталинграда

Это и были особые зажигательные бомбы Люфтваффе, которые советская служба МПВО называла «зажигательными листочками». Десятки тысяч полосок обмазанной фосфором фольги, вспыхивая при соприкосновении с воздухом, медленно опускались на центр города и прилегающие кварталы. Словно завороженные сталинградцы смотрели вверх, в оцепенении наблюдая, как огненный листопад приближается к крышам домов. При соприкосновении с поверхностью «листочки» начинали пылать яростным сине-белым пламенем огромной температуры. И за считанные минуты по всему городу возникли уже сотни пожаров.

Но через некоторое время появляются новые группы «Хейнкелей» и «Юнкерсов». От них отделяется множество черных точек. Это уже фугасные и осколочные бомбы. Протяжный свист, потом глухие звуки взрывов, комья земли, осколки, битое стекло, дым…. Те, кто не погиб, вздыхают с облегчением и молятся, чтобы следующая серия адских машин не упала на них. Чуянов потом вспоминал: «Горят дома, рушатся здания Дворцов культуры, школ, институтов, театров и многих учреждений. Город превращается в кромешный ад… Пожарные и бойцы противовоздушной обороны делают все возможное: растаскивают горящие крыши, извлекают людей из-под обломков… А с почерневшего от дыма неба продолжают сыпаться бомбы… Центральная часть города объята пламенем невероятно больших масштабов. От перегрева воздуха и сотрясений поднялся небывалой силы ветер, он удлиняет огненные крылья пожаров, и теперь кажется, воспламеняется небо и все пространство – от горизонта до горизонта».

Вследствие многочисленных взрывов фугасных бомб работа водозаборных станций в 16.42 была полностью парализована, и тушение массовых пожаров оказалось практически невозможным. Во всех районах вышла из строя телефонная связь, прекратилась подача электроэнергии. Умолкли даже громкоговорители, монотонно талдычившие «Граждане! Воздушная тревога!» А бомбардировщики тем временем волна за волной снова заходили на город. Несколько бомб упали на территорию городского зоопарка. Напуганная слониха, в мирное время являвшаяся его основным экспонатом, преодолела ограду и принялась носиться по улицам, дополняя жуткую картину апокалипсиса…

Возвращаясь на аэродромы в Морозовскую и Тацинскую, немецкие самолеты заправлялись горючим, загружались новыми бомбами и опять поднимались в небо. Когда в штабе 8-й воздушной армии Т. Т. Хрюкина из разрозненных донесений наконец осознали масштабы налета, в воздух были подняты практически все имевшиеся в распоряжении исправные истребители. Среди них был и самолет старшины 4-го ИАП В.Д. Лавриненкова. Прибыв на высоте 4000 м в район Сталинграда, он увидел жуткую картину. Над городом из разных мест поднимались огромнейшие столбы дыма, по земле извивались их широкие тени, уходящие за Волгу. Среди кварталов полыхали страшные пожарища, гигантские языки пламени рвались в небо, при этом как бы танцуя и причудливо извиваясь. Местами сквозь дым зловеще просвечивало солнце. Лавриненков знал, что где-то здесь действуют летчики других полков, однако повсюду, куда он ни смотрел, небо кишело немецкими самолетами. На разных высотах, вдалеке и вблизи виднелись то исчезающие в дыму, то выныривающие из него «Мессершмитты», «Юнкерсы» и «Хейнкели». Было отчетливо видно, как от них отделяются бомбы и сыплются на город. Вскоре начался бой…

Истребители 102-й ИАД ПВО также выполняли боевую задачу и постоянно находились в воздухе. За сутки некоторые пилоты выполнили по семь боевых вылетов. Взлетали вначале полками, затем эскадрильями, звеньями и отдельными самолетами. В суматохе приземлялись на первом попавшемся аэродроме, чтобы пополнить запасы боеприпасов и топлива, и вновь поднимались в воздух. Однако эффект от этих полетов был небольшим. Советские истребители подходили к городу разрозненными группами и сразу же перехватывались «Мессершмиттами». Только пилоты одной I./JG53 одержали в этот день в небе над волжским городом 17 побед.

Тем временем налет продолжался. К городу подходили новые волны бомбардировщиков. Один из пилотов 5-й эскадрильи KG27 «Бельке» вспоминал: «Первая атака в составе соединения несколькими звеньями на город Сталинград. Вместе с нами атаковали „Штуки“, штурмовики и истребители. Грандиозная зенитная оборона русских. Мы летим на высоте 7500м. Бомбы сбросили в точке сброса над окраиной города, так как иначе могли поразить собственные самолеты, летевшие ниже нас».

Самое страшное случилось, когда Не-111 из эскадры KG55 сбросили бомбы на нефтехранилища, расположенные на берегу Волги в районе завода «Красный Октябрь». Произошло несколько мощнейших взрывов, и сталинградцы увидели, как огромный столб пламени взметнулся в небо на сотни метров. Затем от нагрева уцелевшие баки стали гулко взрываться, выбрасывая вверх новые столбы огня и дыма. Через какое-то время горящие нефтепродукты огненным потоком устремились по склонам к воде. Начались массовые пожары, пламя стремительно выжигало все на своем пути. Пылающая нефть потекла в Волгу, поджигая пароходы, баржи, пристани.

Зенитчица Матвеева рассказывала: «На Волге, она еще проглядывается сквозь завесу взрывов, закрыв полнеба, поднимается гигантский фонтан огня. Пламя рвется ввысь, там закручивается клубами, выпускает черный дым. Пламя разлетается в стороны. Пламя падает в реку. Пламя лижет воду, жрет ее, и широкая лента огня течет по Волге. Я обомлела – горит Волга! Все горит – земля, небо, вода. В этом пожарище сновали девочки-медсестры, они на носилках выносили раненых из боя на переправу и сами падали под обстрелом. Криков уже не было слышно от залпов орудий. Раненые прыгали с пятых этажей, потому что дома рассыпались от взрывов… Чтобы не задохнуться от дыма, зенитчики брали у санинструкторов вату, смачивали в нашатырном спирте и подносили к носу. Орудия накалялись докрасна. Бойцы макали в Волгу мешки и так остужали орудийные стволы».

Вскоре едкий черный дым заволок все небо, в воздухе летали черные хлопья сажи, стала ощущаться нехватка кислорода. Многие жители, не погибшие от бомб и попрятавшиеся по подвалам и оврагам, стали умирать от удушья. Помимо дыма, известковый туман, вставший над городом, белой простыней покрыл высокие здания, Волгу, растянулся на десятки километров, пополз на юг к Бекетовке и Красноармейску. Постепенно белизна тумана исчезла, смешиваясь с желто-серой дымной мглой пожаров. Сотни бомбовых разрывов слились в однообразный гул, чугунная тяжесть которого заставляла дрожать землю в Заволжье, там стекла деревянных домиков позванивали и листва на дубах шевелилась.

Гигантский столб черного дыма над горящими нефтехранилищами. Фото сделано бортстрелком Ju-87D из StG2 «Иммельман»

Аэрофоснимок с немецкого самолета-разведчика. В центре кружком обведен взрыв емкости с нефтепродуктами, цифрой «1» отмечена горящая баржа на Волге

Огонь, горевший над одним зданием, соединялся с соседним огнем, и в результате горели целые улицы. Пламя перебрасывалось с дерева на дерево, врывалось в квартиры, на лестничные площадки, мгновенно выжигая все на своем пути, перепрыгивало с крыши на крышу. Пылал даже асфальт! В центре города, пытаясь спастись от пламени, люди прыгали с верхних этажей, вылезали на балконы и карнизы, висли на водосточных трубах, но смерть настигала их и там. Пожарные машины поначалу еще пытались бороться с огнем, но из-за нехватки воды и многочисленных завалов на улицах их действия оказались совершенно бесполезными.

Вскоре образовались гигантские огненные смерчи, втягивавшие в себя остатки кислорода и поглощавшие улицу за улицей. Наиболее сильные смерчи возникли в районе завода «Красный Октябрь» и в центре города. Бежать от них было бесполезно. Задыхаясь от удушья, люди один за другим падали, некоторое время корчились на земле и замирали. Потом их тела вспыхивали как факелы и мгновенно обугливались.

Огромное пожарище было видно за десятки километров на левом берегу Волги, и жители хутора Бурковского, Верхней Ахтубы, Тумака и Цыганской Зари словно завороженные наблюдали за этим концом света. Спасаясь от пламени, тысячи жителей бросились на берег Волги и в городские овраги, надеясь спастись там. Кругом рвались бомбы, некоторые попадали в самую гущу людей, разрывая их на куски. Остальные, забрызганные кровью и ослепленные вспышками взрывов, метались от угла одного здания к другому и, спотыкаясь о трупы, сталкиваясь друг с другом, мчались дальше.

Киевлянка Ольга Козырева, жившая в это время в Сталинграде, вспоминала: «Мне тогда было 10 лет. Я схватила семимесячного братика на руки и побежала. Мама за нами. Началось светопреставление, это было даже хуже, чем землетрясение. Все ходило ходуном, трещало и рушилось. Дети кричали не своими голосами… Разваливались и сгорали дома, школы, театры, детские сады, вокзалы и пристани, столбы и деревья. В черном дыму исчезли и солнце, и небо. Толпы людей бежали к Волге. Мы с мамой спрятались в подвале нашего дома. Братик все время плакал. Старушки читали „Отче наш“ и просили: „Повторяйте за нами“».

Бомбежка консервной фабрики в южной части Сталинграда. Слева вверху виден Ju-87D, выходящий после атаки

Ju-88 из KG76 в ходе налета на Сталинград

Настоящий кошмар творился в Сталинградском порту и на его рейде. Здесь немецкие бомбардировщики устроили настоящий «Перл-Харбор». Горящие нефтепродукты стремительно охватывали все большую поверхность воды, сотни людей, пытавшихся переплыть реку, захлебывались мазутом, горели. Некоторые отчаянно выгребали на чистую воду, но огонь быстро настигал их. Нечеловеческие предсмертные крики нескончаемым воем разносились над рекой. Пытавшиеся маневрировать среди пламени и дыма пароходы тоже гибли один за другим. Оставшиеся на берегу с ужасом наблюдали, как очередной корабль охватывало пламя, и он вспыхивал факелом, горящие матросы прыгали в реку и их фигуры быстро исчезали в огне и дыму. Горящий остов уносило вниз по течению. А сверху в дыму иногда проносились тени немецких самолетов, охотившихся за уцелевшими судами. Берег то и дело сотрясали мощные взрывы, с прилегающих улиц долетали обломки зданий. Всего в этот день на Волге около Сталинграда погибли 25 различных пароходов и барж. В порту были уничтожены 19 плавучих кранов, 14 складов, 25 стационарных транспортеров, а также сотни единиц вспомогательного оборудования.

После 19.00 по местному времени бомбежка завершилась, но огромные пожары продолжали полыхать. Когда стемнело, огненное зарево было видно за 150 км от Сталинграда, его наблюдали жители Эльтона, Горной Пролейки и Каменного Яра. В ночь на 24 августа германские бомбардировщики совершили еще один налет на город, сбрасывая бомбы на горящие развалины с высоты 300—400 м. Зенитчики были деморализованы, боеприпасы кончились, и немцы практически не встречали противодействия со стороны ПВО.

Лишь после полуночи, когда бомбежки окончательно прекратились, руководство города смогло в полной мере оценить последствия произошедшего. Председатель горкомитета обороны Чуянов совершил объезд улиц, и его глазам предстали самые ужасные картины, которые он когда-либо видел в жизни. Обвалившиеся стены домов обнажили лестничные пролеты, квартиры с обгоревшими кроватями. Повсюду валялись обгоревшие трупы и куски человеческих тел, целые кварталы некогда красивых многоэтажек, возвышавшихся над Волгой, превратились в груды развалин, среди которых копошились женщины, старики и дети, разыскивающие родных. Позднее он вспоминал: «Вдруг дверь горящей избы распахнулась, и из нее выбежали, держась за руки, мальчик лет шести и девочка лет четырех. Они почти полураздетые: мальчик в штанишках и майке, девочка просто в ночной рубашке. Мальчик сказал, что их маму убило, а они ждут с работы отца. Я стоял перед детьми в оцепенении. Возленог лежала убитая мать этих детей. Подозвал девушек из спасательной команды и поручил им отправить детей на левый берег Волги».

Штурмовик Ju-87D из StG2 «Иммельман» над сталинградским Кремлем (ныне не сохранившимся)

Из крупных предприятий больше всех пострадал металлургический завод «Красный Октябрь», где вышли из строя все доменные печи и погибли сотни рабочих. Тракторный завод им. Дзержинского немцы бомбили относительно слабо, т.к. опасались накрыть свои части, выходившие к Волге неподалеку. Поэтому здесь, несмотря на повреждения ряда цехов, работа продолжалась, и в ночь на 24 августа снова были выпущены несколько танков Т-34.

Налет на Сталинград 23 августа 1942 г. стал самой массированной операцией бомбардировочной авиации Люфтваффе с начала войны. При этом задача, поставленная директивой Гитлера от 23 июля, была полностью выполнена. Сталинград, как город и промышленный центр, был уничтожен. Сухая жаркая погода, длительное интенсивное бомбометание, применение немцами большого количества различных зажигательных бомб – все это дало огромный разрушительный эффект. Были полностью выведены из строя такие важные для страны предприятия, как завод «Красный Октябрь» и артиллерийский завод «Баррикады». По неизвестно откуда взявшимся данным, в результате бомбежки погибли свыше 40 тыс. жителей, еще около 150 тыс. получили ранения. На самом деле подсчетом жертв никто всерьез не занимался. Равно как и не было известно число мирного населения, находившегося в тот момент в городе. Поэтому говорить о какой-то конкретной цифре невозможно, ясно лишь, что погибших были десятки тысяч.

Авиация 4-го и 8-го авиакорпусов в течение 23 августа выполнила около двух тысяч самолето-вылетов, только бомбардировочная эскадра KG51 «Эдельвейс» пять раз поднималась в воздух в полном составе! При этом потери Люфтваффе оказались минимальными, всего три самолета. Среди них был Не-111 из III./KG55, который над Сталинградом был поврежден зенитным огнем, а затем добит русским истребителем. Весь его экипаж – пилот фельдфебель Гюнтер Хойер, штурман гауптман Ханс Айсманн, бортрадист унтер-офицер Гюнтер Райман и бортмеханик обер-ефрейтор Йохан Армани – пропал без вести.

В этот же день, около 14.00 по московскому времени, произошло еще одно важное событие: в разгар воздушных налетов танки Pz.III и Pz.IV из 16-й танковой дивизии достигли берега Волги севернее Сталинграда. Таким образом, Поволжье было рассечено Вермахтом на две части и сквозное судоходство по реке оказалось под угрозой полной остановки. В связи с этим нарком речного флота 3. А. Шагпков вскоре отдал приказ о прекращении движения по Волге через Сталинград. Отправленные ранее из Астрахани суда со 165 тыс. т нефтепродуктов вынуждены были повернуть обратно.

Аэрофоснимок района нефтеперерабатывающего завода в центральной части Сталинграда, сделанный немецким самолетом-разведчиком. Вверху и в центре хорошо видны уничтоженные емкости

Наутро 24 августа вид города был поистине ужасным. Опрокинутые трамваи, горящие автомашины, ряды воронок, валяющиеся повсюду куски тел и обломки зданий – все это производило удручающее впечатление на выживших. Некоторые улицы практически превратились в кучи пепла, даже асфальт обуглился и местами растекся по обочинам дорог. Сотни жителей слонялись между развалинами, одни искали воду, другие – своих родственников, третьи просто были в трансе. Кое-где бойцы МПВО пытались разбирать завалы и оказывать помощь пострадавшим, но их было так много, что большинство людей оказались предоставленными сами себе. Возить многочисленные трупы и останки на кладбища было некогда, между тем разложение на августовской жаре происходило очень быстро. Поэтому мертвых сбрасывали в большие воронки от бомб, становившиеся братскими могилами, или закапывали прямо в скверах и во дворах. Тысячи так и остались лежать под завалами. Пожары в городе отныне не прекращались.

Кроме бомб немцы буквально завалили Сталинград листовками с призывом прекратить бессмысленное сопротивление, избежать новых жертв и сдаваться. В ответ по решению горкомитета обороны на улицах началась расклейка воззваний с призывом превратить каждый дом и каждую улицу в неприступную крепость. Жителей также призывали выходить на строительство баррикад. Заканчивалось обращение словами: «Бее, кто способен носить оружие, на баррикады, на защиту родного города, родного дома!» Правда, типография газеты «Сталинградская правда» тоже была разрушена бомбардировкой, поэтому тираж воззвания оказался небольшим, и немецкой агитации на улицах оказалось куда больше. Работа НКВД, в чьи функции входил сбор листовок, также была на некоторое время дезорганизована, поскольку здание областного управления полностью сгорело, а многочисленные повреждения телефонных линий оборвали связь с райотделами милиции.

Кризис нарастает

В течение 24—31 августа Люфтваффе наносили массированные удары по железным дорогам, ведущим к Сталинграду. Только на участок Качалино – Филоново было совершено 80 налетов, в ходе которых немецкие бомбардировщики сбросили около трех тысяч осколочных и фугасных бомб. В результате движение по дорогам Сталинград – Саратов и Сталинград – Липецк было полностью парализовано. 24 августа был совершен повторный налет на железнодорожный узел Балашов в Саратовской области. Эшелоны с воинскими грузами, двигавшиеся по дороге от Тамбова к Сталинграду, непрерывно подвергались ударам авиации, особенно опасным стал участок Михайловка – Иловля. Были полностью разрушены десятки станций, выведены из строя многие километры пути. В результате солдат и технику приходилось разгружать за десятки километров от фронта. После пятидесятикилометрового марша в район Котлубань – Самохваловка части с ходу вступали в бой.

Тем временем фон Рихтхофен^[100] продолжал наращивать силы на Сталинградском направлении. 25 августа на аэродром Морозовская, где уже были самолеты I./KG100 «Викинг», прибыли «Хейнкели» из I. и II./KG55 «Грайф». В течение 24, 25 и 26 августа немецкие бомбардировщики и штурмовики продолжали наносить и массированные удары по Сталинграду. В Ерманском районе и центральной части города были уничтожены 90% всех строений, была выведена из строя вся электрическая сеть, городская АТС и местные телефонные станции, разбиты все вокзалы и пристани.

Таким образом, в ходе непрерывных налетов 23—26 августа Люфтваффе разрушили практически всю инженерную инфраструктуру Сталинграда, вывели из строя все крупные, средние и даже мелкие предприятия, уничтожили две трети жилого фонда. Большинство жителей все это время не решались выходить из укрытий и сутками отсиживались в подвалах и укрытиях. О. Козырева вспоминала: «Б подвале было темно, пыльно и жарко, воды не было вообще. Но это было только начало. И на следующий день, и через день бомбежки продолжались. Начался голод. У моего маленького братика стал развиваться рахит, на теле появились шишки, ручки и ножки скрючились, животик вздулся. Он кричал день и ночь. В подвале жили крысы, они бегали по людям, кусали детей. Всех мучила жажда. Когда наконец прошел долгожданный дождь, воду пили прямо из луж:, вместе с грязью и головастиками. Многие потом умирали… Я получила ожоги и сама ходить не могла. Еще в подвале у меня лопнули барабанные перепонки, из ушей текла кровь. Мама переносила нас по очереди – сначала братика, а потом меня. Мы видели много мертвых. Возле одной убитой женщины сидел ребенок, ему было годика три. Он плакал и теребил маму за платье: „Мама, мамочка, вставай“. Он так и остался возле покойной, никто ему не помог».

Николай Рыбалкин, живший тогда в северной части города, рассказывал: «Каждый день мы узнавали о все новых и новых прямых попаданиях. В подробностях это были ужасные картины. Изуродованные и разорванные на куски тела. Или похороненные заживо под многометровой толщей земли в обвалившихся пещерах. Погибали целыми семьями. А когда случалось, что кто-то из погибшей семьи оставался в живых, то на его долю часто выпадало такое, чему не позавидовали бы и покойники». Особенно сталинградскому подростку запомнилась картина «похорон» на соседней улице. Утром пожилой мужчина по фамилии Захаров, торопясь успеть до очередного налета, побежал в карьер за водой, а когда возвращался, уже началась бомбежка, и он на месте своей щели, в которой оставил дочь с ее двумя малыми детьми, нашел только большую воронку. Весь день, не замечая рвавшихся вокруг бомб, старик собирал останки своей семьи и опускал их в выкопанную тут же, на дворе под тополем, могилу. Тела внуков и обезглавленный труп дочери он обнаружил под слоем земли в разрушенном убежище, а голову дочери долго не мог найти, пока соседка не увидела ее вечером на своем дворе.

После массированных налетов началось неконтролируемое бегство уцелевших сталинградцев за Волгу. Перебраться вплавь было невозможно из-за больших нефтяных пятен, поэтому переплывали на подручных средствах: бревнах, самодельных плотах и автомобильных шинах. Переполненные транспортные суда выполняли десятки рейсов в день. Особенно прославился в последние дни августа баркас «Ласточка», совершавший по 15—18 рейсов в сутки. И все это под непрерывными ударами немецкой авиации.

Атакам по-прежнему подвергались и корабли на других участках Волги. 24 августа теплоход «Память товарища Войкова» шел из Астрахани на морской рейд, тянув за собой три баржи с войсками и грузами для кавказского фронта, когда его атаковали три бомбардировщика. Одна из бомб взорвалась за кормой судна, перебив буксирный трос и разворотив нос первой баржи, еще две попали во вторую баржу, убив почти всех, кто там находился. Трупы людей и части тел разметало по воде на сотни метров. После этого матросам удалось поднять пострадавших, отцепить горящую баржу, и затем караван отправился дальше.

Несмотря на то что немецкие танки находились на берегу Волги, руководство Нижневолжского речного пароходства полностью не отказалось от попыток отправки судов вверх по течению. 24 августа грузовой пароход «Таджикия», ведомый капитаном И. И. Рыбаковым, сумел на полном ходу прорваться через простреливаемый участок и, несмотря на многочисленные повреждения, ушел в сторону Дубовки. Видимо, этот пример и вдохновил на дальнейшие авантюры. На следующий день тем же путем отправился пассажирский пароход «Бородино» с 700 ранеными на борту. Но как только корабль вышел из пролива между островами Зайцевский и Спорный, по нему был открыт шквальный огонь с западного берега с расстояния в один километр. В результате судно было потоплено, от пожаров и взрывов погибли свыше 400 человек.

Ожесточенным атакам авиации 25 августа подверглись и суда, работавшие на переправах. При выходе из Красной слободы на пожарный пароход «Гаситель» спикировали несколько Ju-87. Сброшенные ими бомбы легли у берега, в опасной близости от борта. Огромный водяной столб, осколки обрушились на пароход. В машинном отделении был убит старший механик Я. Д. Ерохин. Погиб член экипажа Соколов, еще четверо матросов получили смертельные ранения, но «Гаситель» остался в строю.

Тем временем в самом Сталинграде ситуация явно выходила из-под контроля. После бомбежек перестал ходить трамвай, вышли из строя канализация и водопровод, не было ни телефонной связи, ни света. По ночам улицы освещали лишь многочисленные отблески пожаров. Дым, запах разлагающихся трупов и вытекших прямо на тротуары фекалий, сплошные завалы создавали новую реальность, в которой теперь приходилось выживать сталинградцам. Десяткам тысяч уцелевших жителей нужно было есть и пить, поэтому у колодцев выстраивались километровые очереди, периодически перераставшие в давки и мордобой.

Мародерство и грабежи достигли неимоверных масштабов. Так, 24 августа милицейский патруль задержал в подвале бывшего овощехранилища банду из трех человек, одетых в военную форму. Оказалось, что двое арестованных являлись беглыми уголовниками, благо городская тюрьма тоже пострадала от бомбежки, третий же оказался дезертиром. В предшествующие дни эта троица, пользуясь хаосом, средь бела дня внаглую грабила прохожих. НКВД пыталось наводить порядок, но сделать это в огромном полуразрушенном городе было невозможно. 25 августа по решению комитета обороны в городе было опубликовано сообщение коменданта Сталинграда майора Демченко о том, что в этот день за мародерство и воровство государственной и личной собственности граждан военными властями были расстреляны на месте преступления шесть человек. Трудно сказать, произвело ли это «объявление» какое-либо впечатление, но беспорядки продолжались.

А между тем в связи с выходом немцев к Волге и большими разрушениями в речном порту работа переправ значительно осложнилась. Фарватер во многих местах заблокировали затонувшие суда и плавучие краны, было разрушено здание управления пароходства и узел связи. Руководству НВРП пришлось в срочном порядке организовать дополнительные переправы в районе Киевского ввоза и у городской водокачки, а также в районе заводов в северной части города. Для перевозки раненых и беженцев удалось выделить пять больших пароходов. Опасаясь ударов авиации, суда в основном работали ночью, все трюмы, каюты и палубы битком забивались людьми. Так, пассажирский пароход «Парижская коммуна» перевозил за рейс по полторы тысячи человек.

Зачастую при погрузке возникала дикая давка, люди ломали ограждения причалов, периодически возникали драки и потасовки.

26 августа для наведения порядка в распоряжение коменданта порта А. Бейника поступили 86 командиров и политработников, а с ними две роты автоматчиков из НКВД. С этого дня неистовые крики в рупоры, угрозы и автоматные очереди стали обычным делом на переправах. Впрочем, многие жители были до такой степени напуганы и деморализованы непрерывными бомбежками, что, несмотря на запоздалые призывы эвакуироваться на восточный берег, оставались в подвалах и убежищах, боясь появляться на переправах.

Тревога в Астрахани

25 августа Астраханский городской комитет обороны принял постановление «О подготовке населения к вооруженной защите Астрахани», согласно которому предполагалось в течение пяти дней закончить комплектование боевых народных полков из трудящихся Астрахани и сразу же начать их военное обучение, расширить состав истребительных батальонов, создав их во всех крупных селах, наиболее важных населенных пунктах и предприятиях. В целях обеспечения воинских перевозок ГКО обязал начальника порта составить строгий график подачи судов в соответствии с подходом эшелонов. Начальнику гарнизона генерал-майору Котелкову предлагалось выделить военно-морскому коменданту наряд для несения караульной службы и охраны военных грузов, проходящих через порт. Коменданту военно-морской базы контр-адмиралу Заостровцеву поручалось обеспечить усиленную охрану рейда и конвоирование караванов из Астрахани до места назначения, начальнику ПВО города – обеспечить прикрытие районов погрузки зенитными орудиями. На каждом пункте, где действовали паромы, понтоны, катера, лодки, были учреждены военные комендатуры во главе с опытными офицерами – дорожниками, саперами и моряками.

Выход немцев к Волге создал еще одну проблему – в районе астраханского порта и на морском рейде скопилось множество нефтеналивных судов. Перегрузка на нефтебазы и железнодорожный транспорт шла медленно, и танкеры вынуждены были подолгу простаивать на якоре. Все нервничали, ведь в небе то и дело появлялись немецкие самолеты. С запада, со стороны Калмыцкой степи, также надвигалась угроза. Тогда 24 августа поступил приказ правительства эвакуировать большую часть нефтеналивного флота в Гурьев, в устье реки Урал. Для речных судов это была сложнейшая задача. В северной части Каспия район малых глубин простирается далеко в море, и плавание судов совершается на значительном удалении от берега, что ограничивало возможности визуальной ориентировки. Тем не менее риск погибнуть от бомбежки был куда выше. Поэтому уже вечером 24 августа в Гурьев был отправлен теплоход «ВЛКСМ» с баржами на буксире.

Своевременность принятых мер вскоре подтвердилась. 27 августа немецкие самолеты совершили налет на астраханский морской рейд. Несколько бомб упали рядом с танкером «Азербайджан», которому лишь благодаря быстрому маневрированию удалось избежать прямых попаданий. Дальше медлить было нельзя, и уже на следующий день буксировщики с баржами один за другим стали отправляться в трудный путь. В море их ждали сильный ветер и штормы, поэтому для предупреждения аварийных ситуаций корпуса некоторых судов были укреплены, нефтебаржи для лучшей балансировки загрузили топливом наполовину. Трюмы сухогрузов также на одну треть были заполнены эвакуированным оборудованием. Всего в гурьевский порт были эвакуированы 94 судна, в т.ч. 32 буксира, 6 пассажирских кораблей, 42 нефтеналивных и 14 сухогрузных барж. На местную нефтебазу были доставлены почти 100 тыс. т нефтепродуктов.

Эти дни конца августа вообще стали по-настоящему катастрофическими, как для Южного Поволжья, так и для страны в целом. В Сталинграде бои шли в полутора километрах от тракторного завода, в Астрахани, в связи с приближением противника к г. Утта, было принято решение о частичной эвакуации населения города в Казахстан, на кавказском направлении 25 августа части Вермахта заняли г. Моздок, вплотную приблизившись к нефтяным месторождениям в Чечне.

Немцы систематически бомбили переправы, забрасывали на парашютах диверсантов, которые подрывали баржи, буксиры, ночью подавали сигналы своим самолетам. В это время, помимо Сталинграда, германская бомбардировочная авиация сосредоточила свои усилия на железных дорогах, ведущих к городу с севера. В течение 25—28 августа Не-111 из KG55 «Грайф» совместно с бомбардировщиками других эскадр также атаковали магистраль Урбах – Астрахань, проходящую с севера на юг вдоль восточного берега Волги. Эта транспортная артерия имела огромное стратегическое значение. По ней на север шли эшелоны с кавказской нефтью, а также составы с американской и английской техникой, поставляемой по программе ленд-лиза через Иран.

В ночь на 26 августа немцы совершили налет на станцию Верхний Баскунчак. В поселке возник огромный пожар, были повреждены железнодорожные пути, стоявшие на них вагоны и депо. При этом героический поступок совершил начальник депо Паринов. Бомба SC250 пробила крышу здания, воткнулась в грунт и не взорвалась. Возникло опасение, что она снабжена взрывателем замедленного действия. Тогда Паринов зацепил бомбу петлей троса и паровозом отволок ее на безопасное расстояние.

В ходе налета железнодорожный узел получил большие повреждения и на сутки был полностью парализован. Из-за этого нарушился и без того напряженный график движения поездов на этой дороге, создались многокилометровые пробки. Здесь уже в середине августа скопилось излишнее количество подвижного состава, и обстановка продолжала ухудшаться с каждым днем. В Астрахани буквально некуда было девать порожние вагоны. Сначала их выводили на трамвайные пути, перегораживая улицы, скверы и площади, затем начали сталкивать на землю. Вскоре некоторые районы города стали самым настоящим кладбищем вагонов.

Машинисты, кондуктора, вагонные мастера неделями не сходили с паровозов, тормозных площадок. Раненые не покидали постов. Бессменно находились на своих местах путейцы, связисты, движенцы. В те дни родились т.н. боелетучки, состоявшие из трех – пяти вагонов и паровоза, доставлявшие боеприпасы к передовым рубежам обороны, дерзкие рейсы машинистов, прорывавшихся сквозь артиллерийский и минометный огонь противника, и одностороннее движение, пакетный график, живая сигнализация, оперативные группы и многое другое.

25 августа командующий 8-й воздушной армией генерал Хрюкин вынужден был пойти на экстраординарные меры. Он приказал отобрать двадцать лучших летчиков на самолетах Як-7б и Ла-5 и сформировать из них специальную «авиагруппу по уничтожению бомбардировщиков над центром города». Впрочем, и это мероприятие в условиях полного господства немцев в воздухе не могло принести ожидаемого эффекта.

Тем временем 28—29 августа воздушная армия получила пополнение в виде четырех истребительных и двух штурмовых авиаполков. На аэродром Солодники, в 60 км юго-восточнее Сталинграда, прибыл 126-й ИАП, имеющий на вооружении 18 истребителей Р-40 «Киттихаук». Уже на следующий день советские летчики на лендлизовских истребителях участвовали в воздушных боях, заявив о трех победах, в т.ч. об одной сбитой «раме» (FW-189), потеряв при этом один самолет. 30 августа в ходе интенсивных боев с немецкими истребителями и бомбардировщиками были потеряны еще три истребителя. На следующий день из боевых вылетов не вернулись два Р-40, еще два «Киттихаука» совершили вынужденные посадки на своей территории. Таким образом, за три дня боев полк безвозвратно потерял треть машин.

Военный совет Юго-Восточного фронта 30 августа вынес постановление «Об организации перевозок через р. Волга в Сталинграде». Оно обязывало командующего Волжской военной флотилией контр-адмирала Д. Д. Рогачева подготовить принятые от Наркомата речного флота катера – водные трамваи и газоходы – для перевозок людей. Генерал-майору В. Ф. Шестакову, контр-адмиралу Д. Д. Рогачеву и уполномоченному Наркомречфлота Ф. Г. Каченину предлагалось в суточный срок рассмотреть и доложить Военному совету фронта конкретный план расстановки транспортных средств по перевозкам. Во исполнение этого постановления для обеспечения перевозки людей из Сталинграда на левый берег Волги был разработан план переправ в Краснооктябрьском районе и в районе Красноармейска. Нижневолжское речное пароходство выделило для работы на этих переправах одиннадцать судов.

Тем временем флот продолжал нести тяжелые потери. 31 августа 1942 г. на магнитной мине подорвался буксирный пароход-плотовод «Казанка», капитаном которого был Иван Шумилов. На нем взорвался паровой котел, и судно моментально затонуло. Из 30 человек команды и членов их семей в живых остались лишь пятеро: лоцман, два штурвальных, масленщик и жена помощника капитана. В эти же дни от немецких бомб и мин погибли грузовой пароход «Черкесия», пассажирский теплоход «Нижневолгострой» вместе со всей командой и капитаном Ф. В. Трубановым, буксирный пароход «Союзный ЦИК», пассажирский теплоход «Ильич», пароход «Эривань» и многие другие.

Август в Горьком

В северных районах Поволжья жители с тревогой следили за мрачными сводками Совинформбюро. Услышав сообщение об оставлении Красной Армией очередного города, люди, тяжело вздыхая, шли на работу, где в мрачных цехах с заколоченными окнами ковалось оружие для фронта. Несмотря на скупость официальной информации, было ясно, что враг, полностью поглотив Донбасс, ворвался в хлебные житницы Кубани, нацеливался на Кавказ и приближался к Волге. Многим казалось, что немцев, несмотря на все усилия, уже не остановить.

В Горьковской области о войне по-прежнему напоминали регулярные пролеты самолетов-разведчиков. Между тем успех Петра Шавурина, сбившего в конце июля Ju-88D, вдохновил на подвиги остальных летчиков 142-й ИАД. Обломки «Юнкерса» по-прежнему красовались на площади у стен нижегородского Кремля, летчик был награжден орденом и превратился в местного героя. Получить эти лавры хотелось и другим. Пилоты томились на аэродромах, с нетерпением ожидая сообщений ВНОС.

И вот наконец 4 августа представилась реальная возможность отличиться. Над Горьковской областью вновь появился одиночный самолет-разведчик. На его перехват с аэродрома Правдинск-Истомине взлетела дежурная пара летчиков 786-го ИАП Бурова и Фарфурина на истребителях И-16. Одновременно в воздух поднялся МиГ-3 лейтенанта Трубачева из 722-го ИАП. Последнему вскоре удалось обнаружить Ju-88D, который в тот момент находился над окрестностями Горького. Догнав врага, летчик, преисполненный решимости повторить подвиг Шавурина, сразу бросился в атаку. Однако выпущенные им на скорую руку очереди прошли мимо, зато бортстрелок «Юнкерса» хладнокровно поразил истребитель из заднего пулемета. В итоге МиГ-3 был сбит, и Трубачеву пришлось выпрыгнуть из горящей машины на парашюте. Это была уже вторая неудачная попытка летчика сбить самолет-разведчик в течение двух недель.

Однако для немцев приключения на этом не закончились. Через некоторое время этот же Ju-88 удалось обнаружить Бурову и Фарфурину, причем они ошибочно опознали его как Не-111. Несмотря на почтенный возраст своих «перехватчиков», летчики сумели не только догнать, но и атаковать противника. Зайдя «Юнкерсу» в хвост, Буров и Фарфурин открыли шквальный огонь по кабине заднего стрелка, и вскоре его пулемет замолчал. Теперь для советских летчиков настал решающий момент. Однако, переполняемые желанием завалить разведчика, они вели огонь слишком беспорядочно, в то время как немецкий пилот начал активно маневрировать, бросая машину то вправо, то влево. В итоге за короткое время был расстрелян весь боезапас, и оставалось одно – идти на таран. Но и здесь двух «шавуринцев» постигла неудача. «Юнкере» сумел несколько раз уклониться от пытавшихся ударить его «ишачков», после чего резко набрал скорость и постепенно ушел от преследователей.

Следующий эпизод произошел 23 августа. На сей раз летчики 722-го ИАП Писецкий, Гришин и Клойз на истребителях МиГ-3 сумели обнаружить летевший на большой высоте Ju-88, однако его пилот вовремя заметил преследователей и, резко увеличив скорость, сумел оторваться и уйти.

Конечно, все эти погони не шли ни в какое сравнение с событиями, происходившими в Южном Поволжье, но их отголоски сказывались и здесь. Результаты августовских бомбардировок Сталинграда показали, что может произойти с любым крупным г�