В коммунальной квартире города Кукуевска помирала, отравившись чипсами, теща Фили Лоховского. Теща возлежали-с на железной кровати с панцирной сеткой, а вокруг нее сновали жена Филимона с испуганным лицом, любопытные соседи и какие-то дальние родственники. Теща тихо постанывали приговаривая:

– Помру, ой помру я скоро. За что мне такое наказание, за грехи мои тяжкие.

После бессонной ночи проведенной у постели умирающей тещи, Филя плохо соображал и еле держался на ногах. Он вышел в общий коридор, присел на подоконнике и закурил «Астру». В коридоре было тихо и прохладно. Мыслями Филимон вернулся на пару дней назад, в день, который стал роковым для него и его семьи. В тот день, когда он стал невольным убийцей собственной тещи.

Каждый шаг к дому давался с трудом. Филимон Аркадьевич, он же Филя, он же м.н.с. НИИ НЕСМОГВПРОКВЗЯТЬстроения возвращался в свою коммуналку с работы. Вернее, с бывшей работы. Сегодня перед лицом всех товарищей ему почетно вручили уведомление об увольнении по сокращению штатов.

Филимон Аркадьевич понуро брел домой и оплакивал свою горькую судьбу, свою несчастливую звезду. А какой еще она может быть у человека с дурацким именем Филимон, сокращенно – Филя или просто Филя?

Родители, обожавшие все исконно русское, дали мальчику это редкое и красивое, как им казалось имя, и обрекли его тем самым на вечные муки и страдания. С тех пор все у него пошло наперекосяк. В школе его вечно дразнили Филькой, девочки не желали с ним дружить. Как можно дружить с рыжим конопатым курносым? Лицом своим Филимон был так же обязан родителям. Иногда, он ужасно жалел, что мамаша его была преданной и верной супругой папаши. Что ей стоило закрутить роман с каким-нибудь высоким красавцем с римским профилем. Так нет же. Филя получил от собственного папаши не только курносый нос, рыжие вихры, но еще и оттопыренные уши и фамилию Лоховский. А с такой фамилией в наши дни удачи не видать тем более.

Однако, со своим именем и заурядной внешностью Филя давно смирился, потому что в его жизни было гораздо более страшное – теща. Перед ней он и должен был предстать в данный момент и потому ноги его еле несли к дому, к бывшему родному дому, Вернее к комнате, доставшей от родителей Филимона.

Обшарпанные стены подъезда выглядели отталкивающе, раздолбанная лестница жалобно скрипела от каждого шага. Филе казалось, что это – восшествие на Голгофу. Он подошел к двери, взглянул на таблички с фамилиями соседей: «Петровым» – 1, Сивухиным – 2, Козябкиным – 3, Лоховскому – 4. Звонить он не стал, порывшись в кармане, нашел ключ и открыл дверь. На счастье, никого из многочисленных соседей в коридоре не оказалось. Объяснять, почему он так рано с работы, не хотелось. Филя разулся прошел подлинному темному коридору держа в руках старые ботинки. Аккуратно поставил их, тихонько толкнул дверь комнаты и… чуть не заплакал.

В его любимом кресле восседала Нина Михайловна, возле нее на табуретке стояла двухлитровая пластиковая бутылка с пивом и лежали пара пакетиков с чипсами. Теща хрустела картофельными кусочками, будто перемалывала кости самого Филимона. Пиво и чипсы Филя выиграл пару дней назад на какой-то дурацкой лотерее. Филимон, которому никогда не везло в азартных играх был на седьмом небе от счастья. Он уже представлял, как посидит с другом детства Пашкой Колбасовым у него дома в субботу, в его холостяцкой берлоге и отметит эту удачу.

Ни жене, ни тем более теще, Филимон не рассказал о выигрыше. Зачем? Он и так все отдавал до копеечке Нине Михайловне, которая самолично распоряжалась семейным бюджетом Лоховских. Попробовал бы он не отдать. Однажды он пытался противостоять насилию, а потом долго объяснял ребятам в институте, что просто ударился об угол. Бутылка и чипсы были надежно спрятаны в коробке с макулатурой, хранившейся на антресолях. И вот теперь, мечта о «празднике» жадно пожиралась мадам тещей. Вот тогда-то не сдержавшись, мысленно Филимон произнес ту ужасную фразу: «Чтоб ты обожралась до смерти, старая стерва…»

В тот же вечер теща почувствовала себя плохо. Самое ужасное, что Филимон почувствовал радость. Он понимал, что это мелко, подло, низко, но ничего с собой поделать не мог. Теща покорно сносила все эксперименты над своим несчастным желудком. Каждый сосед своим долгом считал посоветовать свой собственный, фирменный рецепт. Испробовано было все от клизм, до дорогостоящих импортных лекарств с непонятными и даже зловещими названиями. Ничего не помогало.

Филя представил, что сейчас на этой самой кровати должен был мучиться он сам. Надо же, ну нет ему везенья в жизни. Один единственный раз что-то выиграл и то оказалось несъедобным, некачественным. И все же ему повезло, теща один-единственный раз сделал для него доброе дело. Нашла это злополучное пиво и чипсы. Эта мысль придала Филе некоторую бодрость. Значит полоса невезения закончилась. А раз так, надо начинать жить по-новому. Филя поднялся с подоконника распрямил плечи и уверенной походкой вошел в комнату.

Тещу – в ее квартиру, тещины вещи – на мусорку. У Нины Михайловны Мерзеевой была своя собственная, отдельная квартира в так называемом спальном районе. Но ее не устраивали отдаленность от центра и отсутствие объектов над которыми она могла командовать. Поэтому почти с самого первого дня женитьбы Филимона Аркадьевича на ее дочери Нина Михайловна жила с ними в коммунальной квартире. К себе же в отдельное изолированное жилье она их не пускала, предпочитала сдавать квартиру.

«Но теперь все будет по-другому, все будет по-новому. Никаких унижений, никаких издевательств» – с этой мыслью Филимон приступил к активным боевым действиям.

С чего начать? С тещиного барахла. Надо дать им всем понять кто в доме хозяин! Филимон открыл дверцы шкафа, достал старенькую наволочку и начал аккуратно и методично складывать в нее фарфоровых зверюшек, голых амурчиков с рожами даунов, и прочих, горячо любимых тещей, уродцев. Этих зверей Филимон Аркадьевич ненавидел всей душой, они таращились по ночам на него своими безжизненными глазами и гнусно ухмылялись, напоминая о его месте в этой семье. На них все время скапливалась пыль, от который Филимон постоянно чихал. Эти подлые существа всегда неожиданно оказывались у него под рукой. Из-за каждой разбитой твари в доме возникал скандал. Наволочку заполненную статуэтками он вынес к мусорным бакам, с чувством глубокого удовлетворения.

Затем Филимон переключился на старые газеты и бумаги, хранимые тещей. На них пыли было гораздо больше, чем на ее фаянсовых любимцах. Причем, весь этот мусор Нина Михайловна предпочитала хранить в комнате у Филимона. Коробки и коробищи, заполненные старыми подписанными открытками, ленточками от цветов, пожелтевшими письмами и всякой прочей ерундой он вынес из квартиры.

Оставалось самое главное «сокровище» – подшивки журнала «Будни механизатора» времен экспедиции товарищей Папанина и Маманина в Антарктиду, этот журнал старуха хранила как зеницу ока. Подшивка этого безобразия занимала много места в книжном шкафу Лоховского, тогда как его любимые книжки были стопочками разложены на полу, на подоконниках и без того захламленной комнаты.

Что делать с журналами, он не знал. Вот тогда-то в голову пришла великолепная, а главное справедливая идея – сдать их в букинист, а на вырученные деньги купить пива и чипсов. И отметить с другом Пашкой Колбасовым «освобождение» от тещи.

Филимон оделся и вышел из дома. Через час он вернулся с небольшой, но достаточной суммой денег. Соседей в комнате не было, жены тоже. Теща дремала, раскинув на кровати свое монументальное тело. Услышав скрип двери Нина Михайловна открыла глаза.

– Филимон, Филюшечка, подойди ко мне, – ласковым шепотом позвала его Нина Михайловна.

Филя вздрогнул от неожиданности. Нина Михайловна никогда не разговаривал с ним таким образом и никогда не называла его Филюшечкой. Так ласково к нему обращалась мама в далеком детстве. Значит теще действительно плохо, подумал Лоховский. Филимон с опаской подошел к кровати, на которой возлежала теща.

– Прости меня, Христа ради, за все что я сделала. Слова мои так, звук пустой, я делом хочу доказать, – просипела теща.

Филимон видя такую разительную перемену в Нине Михайловне, едва не прослезился, готовый простить и понять:

– Что вы, что вы, Нина Михайловна, я вам все-все прощаю. Ничего мне не надо.

– Молчи, не перебивай – неожиданно рявкнула теща, а потом снова перешла на шепот умирающего, – я хочу тебе оставить деньги, большие деньги.

У Фили от услышанного чуть ноги не подкосились, он наклонился ближе, чтобы не пропустить ни одного тещиного слова. Филимон так сосредоточился на Нине Михайловне, что не услышал как проходивший по коридору, сосед Сивухин притаился у них за дверью.

Сивухин вышел из своей комнаты с одной единственной целью – попробовать борщечку из соседской кастрюли. Этот вечно пьяный, вечно голодный, неухоженный субъект частенько выходил на охоту за соседской жратвой. Там половничек супа, там пару ложек макарон, там стакан компота – вот и сыт себе. Не пойман так сказать, не вор. А как поймать? Ну меньше супа стало? Да выкепел! Меньше макарон? А уварились! Хозяйкам следить за варящейся, жарящейся пищей некогда. Стирки, глажки, опять же сериалы.

Сивухину уже несколько раз подходила очередь на отдельное жилище. В его комнатушке были прописаны и бывшая жена, и дочь, давно нашедшие себе порядочного мужа и отца. Однако Сивухин всякий раз отказывался переезжать, мотивируя тем, что здесь – его Родина.

Помимо прочих достоинств Сивухин обладал еще одним – замечательным слухом. Подслушивание было страстью Сивухина. Он мог согнувшись часами стоять у замочной скважины, прикладывая ухо к холодной и шершавой стене. Подслушивание давало Сивухину ощущение семьи, погружение в личную жизнь соседей делало их близкими родственниками. Вот и на этот раз Сивухин ничего не мог поделать со своей страстью. Услышанное в ту минуту навсегда перевернуло его жизнь.

Нина Михайловна громким шепотом поведала зятю «страшную тайну»:

– Филимон я хочу оставить тебе наследство, большое наследство. Обещай, что часть денег ты отдашь в храм, а часть оставишь себе. Поклянись самой страшной клятвой, – приказала теща.

Филимон тупо уставился на тещу, ему казалось, что он сошел с ума. Поведение тещи было настолько необычным, что все это казалось сном.

– Ты, что оглох, – злобно прошипела теща, дергая его за рукав. – Клянись.

– К-кклянусь, – пролепетал вконец замороченный Филимон, – самой с-страшной клятвой.

Теща прикрыла глаза, едва сдерживая очередной приступ тошноты:

– В одном из номеров журнала «Будни Механизатора» лежит марка. Это очень редкая и ценная вещь, я хранила ее всю жизнь, в память о…

Филимон проворно подставил теще тазик, и аккуратно вытер ей рот платком.

Теща продолжила:

– Это был великий человек, он улетел…, но… обещал вернуться… Марка стоит много очень много, я узнавала… Мужчина с палкой, возле дома… Я всегда хотела в Сингапур, чтоб лиловые негры… Теперь вот не успею…

«Господи, – озарило Филимона, – да ведь она бредит. Точно, у нее просто крыша поехала».

Эта мысль привела Филимона в чувство.

– Нина Михайловна, я пожалуй пойду скорую вызову, – сказал Филя и сорвался с места.

Мысль о том, что теща не такая уж стерва, побудила его к активным действиям. Он наклонился над ней, пощупал горячий лоб и почти с нежностью промокнул капельки пота на ее широком скуластом лице.

Сивухин, ставший «слушателем» этого разговора, дождался пока за Лоховским не хлопнет входная дверь и тихонько проскользнул в комнату. Убедившись, что Нина Михайловна находится в крепких объятиях Морфея, он рванул к серванту.

Глаза скакали от полки к полке, тело сотрясал мелкий озноб, руки были ледяными. От нетерпения Сивухин пританцовывал на месте. Верхняя полка – ничего, нижняя – пусто, на шкафах подшивки журналов тоже не было. От отчаяния Сивухин застонал. Вот гад, Филя, опередил. Уже прибрал к рукам подшивочку. Сивухин огляделся по сторонам, чтобы слямзить и увидел на столе начатую пачку «Астры». «С паршивой овцы, хоть шерсти клок,» – подумал Сивухин, оглянулся на умирающую и вытащил пару сигарет. Через секунду ничего не напоминало о пребывании в комнате Лоховских этого неприятного субъекта. Разве что слегка сивушный аромат, смешанный с запахом давно немытого тела и дешевых сигарет.

Скорая приехала довольно быстро, тещу положили на носилки и два дюжих санитара с трудом дотащили ее до машины. Филимон в больницу не поехал, отправив туда жену. Все оказалось не так страшно, как представляла Нина Михайловна. Доктор сказал, что это типичный случай острого пищевого отравления на фоне чудовищного переедания. Пару-тройку дней Нину Михайловну еще продержат в больнице под капельницами и клизмами, а потом отпустят домой.

Наконец-то Филимон вздохнул спокойно, приятно снять с себя ощущения вины, знать что ты – не убийца (пусть даже собственной тещи). Это был повод, который стоило отметить. Два дня Филимон жил как в раю: долго нежился в постели, смотрел по телевизору свой любимый футбол, играл с женой по вечерам в шашки. Конечно же он признался ей, что его сократили и клятвенно пообещал в ближайшие дни стать на биржу. Машенька его была женщиной понятливой и спокойной. Филимон часто задумывался как у Нины Михайловны могла родиться и воспитаться такая дочь. Это оставалось для бывшего младшего научного сотрудника загадкой.

Теща быстро шла на поправку и через пару дней должна была явиться домой. Филимон, боевой заряд которого давно прошел, с тоской думал об этом возвращении, но сделать ничего не мог. В животе появлялось холодное неприятное ощущение всякий раз, когда Филимон Аркадьевич думал о предстоящем разговоре с Ниной Михайловной.

В день выписки он малодушно ретировался к лучшему другу Паше. Надлежало для храбрости принять грамм 250. На сухую разговаривать с тещей было выше сил Лоховского.

Пашка как всегда был рад. Для него человек с бутылкой – свой человек. Тем более, если этот свой – Филя Лоховский собственной персоной. После третьей или четвертой бутылки, обсудив международное положение, повышение цен, неправильную политику родного правительства, Филимон засобирался домой. Теперь он дошел до той самой кондиции, которая делает человека бесстрашным идиотом. Человеком которому все по… колено.

Филимон поднялся на свой этаж и начал звонить долго и упорно. Дверь не открывали. Лоховский порылся в карманах, выудил огрызок яблока, замусоленный платок, смятую пачку сигарет и ключи. Подлый ключ никак не хотел стыковаться с замочной скважиной. Наконец стыковка состоялась. Дверь отворилась, впустив Филимона в чрево родной коммунальной квартиры. В коридоре как всегда было темно. Не то чтобы соседи жмотились на лампочку, вовсе нет. Просто эту самую лампочку периодически выкручивал Сивухин. Целую выкручивал – перегоревшую вкручивал.

Этот фокус Сивухин проделывал всякий раз, как в его комнате перегорал свет. Соседи долго возмущались заводскому браку, пока однажды не застали Сивухина на месте преступления. За что тот был нещадно бит, но дело свое не прекратил. Слежка и наказание Сивухина оказались делом трудоемки, соседи решили пойти другим путем. А именно – лишить Сивухина источника света. Вот уже второй год никто не вкручивал новой лампочки. Если кто из соседей ждал гостей, по такому случаю выносил в коридор настольную лампу, жег лучину или вкручивал на пару минут свою персональную лампочку.

Вот и сегодня Филимона встретила привычная темнота, пошатываясь он брел к своей комнате, задевая ящики, коробки соседей. Ничего пусть слышать все, Филимон Аркадьевич домой вернулся, в свою собственную родную комнату. Филя представлял как он сейчас войдет в комнату. Обязательно надо толкнуть дверь ногой, нужно не забыть. Итак, сейчас он ввалиться в комнату, подбочениться, грозно глянет на тещу и сплюнув на пол (вот это хорошо, это впечатляет. Жалко все зубы целы, а то можно было бы сплюнуть через дырку, как делали самые хулиганистые пацаны в далекой юности) скажет: «Ну, что курва, старая, сама к себе поедешь или тебе помочь собраться?!» От такой нарисованной картины Филимону стало хорошо на душе. Он толкнул дверь ногой и с наглой улыбкой (совершенно несвойственной воспитанному мальчику из интеллигентной семьи) стал на пороге своей комнаты:

– Ну, кур…

Слова застряли у Филимона в горле, кураж и хмель мгновенно исчезли. Лицо из нагло улыбающегося стало заискивающе-извиняющимся. Комната походила на поле Куликово, Бородино и Ватерлоо одновременно. На полу валялись обрывки газет и журналов, книги, осколки битой посуды, белье. Кое-где со стен были сорваны обои и отодвинута мебель. В центре этого беспорядка как монумент, на коленях, стояла теща с бледным лицом и трясущимися губами. Возле Нины Михайловны стояла напуганная Машенька, держащая в руке совок и веник.

Теща, продолжая стоять на коленях, подняла тяжелый взгляд на Филимона. Филя сразу почувствовал себя кроликом, приготовленным на ужин удаву. Самое ужасное, что кролик понимал, что ему уготована долгая и мучительная смерть. Смерть длинною в целую жизнь. Лоховский завороженно смотрел, как теща медленно поднимается с колен и так же медленно приближается к нему. От страха или какого-другого чувства Филя громко икнул и сказал:

– Здравствуйте, мама! Вижу, вы себя уже хорошо чувствуете!

– Ааа-аа, гад ты еще и издеваешься, – заорала Нина Михайловна и бросилась на Филимона. Лоховский, не ожидав такого рывка, покачнулся и упал вместе с тещей на пол. Теща придавила его своим грузным телом и схватила руками за шею:

– Где?! Где?! Где?! – дико орала она, тряся Филимона как тряпичную куклу. – Где журналы, сволочь?

Лицо Филимона побагровело, дыхание перехватило и он прекратил всякие попытки освободится из объятий любимой тещи. Перед глазами Лоховского пронеслась, как скоростной лифт, вся его короткая несчастная жизнь. Как жаль умирать молодым, да еще от рук такого чудовища! Ничего он в жизни еще не видел, ничего не пробовал и уже никогда не попробует.

Но не настал еще тот печальный час, час предначертанный каждому его собственной судьбой. Из лап злобной тещи вырван был Филимон ангелом-хранителем. На этот раз он предстал в образе соседа Сивухина, который в этот самый момент проходил по коридору:

– А что это вы тут делаете? – спросил Сивухин, просовывая голову в приоткрытую дверь. Увиденное было истолковано совершенно превратно. Барахтающийся в стальных объятиях Нины Михайловны Лоховский вызвал удивление. – Вот это да! У вас что тут, оргия? При живой-то жене. Ай-да, Филя! Ай-да сукин сын! Я давно подозревал, что у тебя с тещей шуры-муры. С чего бы ты терпел у себя так долго мегеру эту. Ну ты даешь, половой гигант! – Сивухин похабно заржал, изобразивши довольно непристойное движение туловищем.

Побагровевшая теща перевела налитые кровью глаза с зятя на соседа, разжала объятья и поднялась с колен. Нашарив ногой что-тот тяжелое (том энциклопедии «Садовода-Огородника»), она подняла его с пола. Сивухин был конечно же придурок, но не псих. Отчетливо понимая, что связываться с Ниной Михайловной – себе дороже, он послал воздушный поцелуй и скрылся за дверью. Громко затопал, хлопнул своей дверью и на цыпочках вернулся к комнате Лоховских. И вовремя успел подслушать нужное.

Голос Нины Михайловны за дверью звучал глухо и от того казался еще более зловещим.

– Я тебя в последний раз спрашиваю, урод, куда ты дел «Будни механизатора»? Где марка?

– Я думал, вы бредите, я не знал… простите меня… Я больше никогда… Я всегда… – что-то бессвязное лепетал Лоховский.

За дверью послышался звук оплеухи, Сивухин на всякий случай отступил от двери, но свой пост не бросил.

– Ай! – вскрикнул Лоховский, – я буду жало…

Снова раздался звук оплеухи и вскрик, на этот раз женский, тоненький и жалобный. «Наверное, Машка, – подумал Сивухин с завистью. – Гляди-ка, жалеет этого придурка».

В подтверждении мысли послышались рыдания и голос жены Лоховского:

– Мама, мама, прекрати, ему же больно. Я тебя прошу. Я куплю тебя пять, сто, двести марок. Не трогай его.

– Мо-о-лчать, – рявкнула теща, – еще ты не влезала. Я тебе всегда говорила, что Лоховский твой придурок, тряпка. Я тебя предупреждала! Где марка?! – заорала теща с удвоенной силой.

– Я отнес журналы в магазин «Букинист» позавчера, все 12 номеров, – сказал Филимон, понявший, что отпираться бессмысленно.

Это признание отрезвило тещу, она вдруг успокоилась и спросила:

– Сколько тебе за них дали?

– П-пятьдесят, – заикаясь, ответил Филимон.

– Долларов? – утвердительно спросила теща.

– Нет, рублей. Я пива купил, чипсы… Мы с Пашкой…

За дверью что-то громыхнуло так, что пол затрясся даже в коридоре. Сивухин глянул в замочную скважину – мадам теща грохнулась в обморок. Вернее у нее подкосились ноги и она рухнула со всей своей дородностью на пол.

– Идиот, дебил, даун! Для тебя еще слова в словаре не придумали! Разорил, по миру пустил, ограбил… – теща истерично смеялась и плакала одновременно. – Пятьсот тысяч баксов за пиво и чипсы…

От услышанного волосы на голове у Сивухина зашевелились, такие деньги он себе даже представить не мог. Это сколько же сосисок можно купить на такую кучу денег, а сколько бутылок «Анапы»? Господи, вот счастье дураку привалило, а он… «Стоп, стоп. Сивуха, застынь и слушай, что этот лох своей теще дальше говорить будет,» – мысленно приказал себе Сивухин. Руки его тряслись, ухо все время проскакивало мимо замочной скважины. Пока Сивухин собирался с силами он чуть не упустил самое главное – место, место где лежат на блюдечке с голубой каемочкой 500 тысяч баксов!

Тем временем там, за дверью, сделалось подозрительно тихо. Сивухе было слышно только свое собственное прерывистое дыхание.

– Филя, Филимоша, сынок, – очень ласково сказал теща, обращаясь к Лоховскому, – если ты сейчас же мне не скажешь, в какой магазин сдал журналы, я тебе покажу кузькину мать. Я устрою тебе райскую жизнь. Сначала я оторву тебе голову, затем заставляю сожрать свои собственные уши…

От этой абсурдной и в принципе невыполнимой угрозы Сивухину стало ужасно жутко. Так жутко, как в раннем детстве, когда он ждал появления Бабая, который должен унести его, Костика Сивухина, на Лысую Гору и мочился от страха в постель. Лоховскому, видимо, стало так же страшно:

– Магазин «Букинист» возле кафе «Звездочка», т-только у них два дня выходной.

Информация была получена, Лоховский был больше не нужен теще.

– Во-он, чтоб ноги твоей здесь больше не было. Если через пять минут ты не уберешься с глаз моих, я тебя придушу.

Лоховский попытался было возразить или отсрочить позорное изгнание, из своей собственной комнаты, между прочим, но не смог противостоять теще. Сивухин еле успел отскочить от двери, пропуская вперед мчавшегося, словно выпущенная из арбалета стрела, Лоховского. Изгнание Филимона Аркадьевича из семьи состоялось. Важная информация была услышана, Сивухина больше ничего у дверей Лоховских не удерживало.

* * *

На улице моросил дождь, холодный пронизывающий ветер поднимал вверх фантики, клочки газет, пустые сигаретные пачки. Филя, подняв воротник своей курточки, понуро брел по улице. Самому себе он напоминал такой же, никому не нужный фантик, гонимый ветром. Только его ветром была Нина Михайловна. Идти было некуда. Филимон позвонил другу Пашке, но у того дома была дама сердца. «Какое, однако у Пашки большое сердце» – подумалось вдруг Филимону. Каждые два дня у него появляется новая дама, причем с прочими своими сердечными зазнобами он никогда не порывает. Друг Пашка жил по принципу: «Чем больше подружек, тем налаженнее быт холостяка. „Взгляд, конечно варварский, но верный.“ Филимон всегда завидовал способности друга любить несколько женщин одновременно. Сам он так к сожалению, а может и к счастью не мог.

Погруженный в свои размышления, Филимон незаметно добрел до вокзала. Место в котором собираются и счастливчики и неудачники. Счастливчики уезжают или встречают, неудачники греются в надежде заработать или украсть. Филимон примостился на одном из подоконников, засунул руки в карманы, поднял воротник своей курточки и закрыл глаза. Шум вокзала постепенно слилися в один убаюкивающий звук, тепло помогло расслабиться и Филимон Аркадьевич нырнул в густой, липкий сон. Во сне было так хорошо, что возвращаться к суровой реальности не хотелось. Но сон имеет обыкновение заканчиваться, а реальность длиться бесконечно. Филимон был самым бесцеремонным образом разбужен милиционером, потребовавшим предъявить документы. Филя покорно достал паспорт и протянул бдительному стражу порядка. Тот заглянув на лист с пропиской документы вернул, процедив сквозь зубы.

– Вы что тут делаете гражданин? Здесь сидеть не положено. Вон в зал ожидания, если ожидаете. А без дела тут шляться нечего. Развели бомжатник, ночуют все кто ни поподя. Потом вещи у пассажиров пропадают.

Филимон виновато дернул головой, попытался придумать правдоподобное объяснения, выдумать убедительнейшую причину присутствия на вокзале, но не смог. Да и объяснять было уже некому. Милиционер разбирался с одичавшего вида мужичком, в длинном дамском пальто с меховым воротником. Воротник был облезлый, висевший клоками. На босых ногах бомжа болтались калоши. Филимона это немного удивило, калоши он не видел уже лет тридцать. Давно-давно, еще детсадовцем он ездил в гости к бабушке. Старушка обожала калоши и носила их в любую погоду. Родители говорили, что она немного не в себе. Что значит „не в себе“ маленькому Фильке было не очень понятно, но казалось страшным и заразным. Так же показалось и сейчас. На месте этого опустившегося мужика в калошах Филимон представил себя, Через год после пребывания на этом вокзале. Сначала он будет пытаться вернуться домой, искать работу и жилье. Потом простудиться заболеет, начнет подбирать окурки и просить милостыню. Одежда истреплется и прохудится… От этой картины у Филимона Аркадьевича защипало в носу и перехватило горло, он едва не зарыдал в голос.

Ужасно хотелось есть, Филя прошел мимо столиков привокзального кафе, прикидывая сколько сейчас может стоить стакан чаю. Пока он мучительно раздумывал хватит ли его рубля к стойке подошел атлетического сложения молодой человек, с короткой стрижкой, в теплой добротной куртке и светлых джинсах. На вид ему было лет 25, может чуть больше. Парень заказал две бутылки пива, пару гамбургеров, пакет чипсов и направился к одному из пустующих столиков уверенной походкой.

Филимон робко улыбнулся грудастой продавщице в белом крохотном чепчике, который с трудом держался на ее огромной львиной гриве, цвета переспевшей вишни.

– П-простите, – извиняющимся тоном проговорил Лоховский, – я дико извиняюсь, вы не могли бы мне сказать сколько стоит стакан чаю? – как можно быстрее, боясь, что его прервут, проговорил Филимон Аркадьевич.

Мисс „Бюст Вокзала“ холодно взглянула на Филю и нехотя ответила:

– Три.

Филимон набрался мужества и спросил снова:

– А без сахара?

– Три, – все также холодно ответила продавщица.

– Ну, тогда мне половину стакана чая, – тихо-тихо попросил Лоховский и добавил, – пожалуйста.

„Мисс Бюст“ со злостью взглянула на Лоховского, на ее щеках появились круглые красные пятна, глаза подозрительно заблестели. Филе даже показалось, что ее волосы зашевелились на голове, как змеи у Медузы Горгоны.

– А может тебе еще изюма из булочки наковырять, алкаш несчастный! Как зенки заливать бабки у вас есть, а как… – заорала на весь вокзал продавщица.

Филимон Аркадьевич заметил как на ее крик оборачиваются посетители вокзала. Филимон мог снести многое, но не общественное презрение. Он попытался отстоять свое честное имя. Правда вышло у него это не совсем так, как надо.

– П-почему сразу алкаш? Если человеку нужно полстакана чая, он должен их получить. Вы обязаны налить мне столько, сколько нужно.

Филя сам удивился своей смелости, видимо все унижения последних дней, а может и лет накопились в нем и вырвались наружу. Лоховский для большей убедительности своих слов стукнул кулаком по прилавку, нечаянно задев блюдечко с мелочью. Монеты рассыпались по прилавку, упали на пол. Филимон Аркадьевич, как воспитанный человек начал собирать деньги с полу. Он хотел как лучше, а вышло…

Продавщица восприняла его действия как попытку ограбления.

– Ми-иии-лиция! Ми-и-и-лиция! – вдруг завопила она тоненьким, пронзительным голосом, напоминающим вой сирены, типичной для милицейского „газика“.

Филимон от неожиданности отскочил от прилавка и натолкнулся на один из столиков. Столик покачнулся, как при сильной качке. Солонка, пустые стаканы, тарелки, грязные салфетки все это с шумом, звоном и грохотом оказалось на полу. Продавщица выскочила из-за прилавка, пытаясь ухватить Лоховского за рукав и задержать до прибытия стражей порядка. При этом она продолжала вопить:

– Караул! Грабят! Помогите! Спасите!

Со стороны картина выглядела иначе. Маленький, щупленький человечек пытается вырваться из стальных объятий здоровой бабищи. Голова его дергалась на тонкой шее, всякий раз, как женщина начинала орать с новой силой.

Филимон с ужасом заметил, как из дальнего угла вокзала, от касс предварительной продажи, бежит тот самый милиционер. „Все, конец“ – понял Филя, – теперь тюрьма, каторга, Сибирь». Еще секунда и он упадет в обморок, сознание померкло, силы оставили его.

И вдруг все закончилось. Его перестали трясти, крик так же внезапно смолк как и начался.

– Мадам, ну чего вы так орете, пардон, кричите? – спросили за спиной у Лоховского приятным мужским голосом.

«Мадам Бюст» повернулась и от неожиданности выпустила свою жертву. На нее слегка насмешливо, но очень сексуально посматривали карие глаза молодого красавца. На полных, выразительных губах играла легкая нагловатая улыбка. Лоховский узнал парня, тот самый который покупал гамбургеры пару минут назад.

Продавщица с интересом взглянула на молодого человека.

– Красавица, – сказал он таким голосом, что продавщице захотелось… – Может быть мы уладим это дело полюбовно? Зачем нам нужен третий? Вы же не хотите быть третьим? – спросил молодой человек у Лоховского.

Филимон молча кивнул головой, продавщица ослабила мертвую хватку, завороженно гладя на говорящего.

– Сейчас мы все это уладим миром, – сказал он, – достал бумажник и выложил на столик несколько крупных купюр. – Товарищ, не хотел вас обидеть. Разве можно обидеть такую… – «такую» молодой человек выделил бархатным голосом особо, – женщину.

Продавщица кивнула головой и вовсе выпустила из своих рук Лоховского.

Заступник глядя на остолбеневшего Филимона тихим шепотом проговорил:

– Вали отсюда, мужик, пока менты не набежали. Чего застыл?

Для большей убедительности своих слов он слегка пихнул Лоховского. Филимон пришел в себя и что есть мочи рванул по направлению к выходу, сметая на своем пути пассажиров с баулами. Остановился от только на улице, смешавшись с толпой. Отдышался и прислушался – вроде бы ничего.

Филимон бесцельно бродил между такси и автобусов. Через два часа гуляния он закоченел и решил вернуться назад, на вокзал. Через главный ход идти не решился, выбрал один из боковых, ведущих к переходам. В переходах было довольно темновато, зато сухо и тепло. То там, то здесь на картонках, а то и просто на земле сидели нищие, просившие милостыню, опустившиеся бомжи, представительницы древнейшей профессии.

«Теперь мы одной крови, теперь мы – собраться по несчастью» – с грустью подумал Филимон Аркадьевич. Он нашел свободное местечко у стены, прислонился и попытался заснуть.

Сон все не шел и не шел, невольно Лоховский прислушался к разговору рядом. Два живописных субъекта с сизыми носами, от вечного пьянства, всклокоченными волосами и давно немытыми грязными лицами торговались со здоровым детиной. Детина был очень похож на настоящего бандита из тех, карикатурных, что показывают во всевозможных фильмах. Филимону всегда казалось, что эти типы режиссерская выдумка. Огромная толстая шея, переходящая в бицепсы или трицепсы (Филимон Аркадьевич как далекий от спорта человек точно не знал), бритый череп, оттопыренные уши, перебитый нос. Мужик показывал мужикам какую-то бумагу и что-то предлагал.

– Не…, начальник, не… две, две бутылки «Трои» и на закуску бутылку «Анапы». А на а… аванс, чирик. Трубы горят, душа требует.

Один из представителей «дна» пытался объяснить, чего и сколько нужно, размахивая грязными пальцами перед носом у качка. Бандитского вида мужик вытащил из кармана бумажник достал помятую десятку и кинул бомжам.

Затем он повернулся к Филимону и приказал:

– Мужик, вали сюда.

Филимон Аркадьевич сразу оценив неравенство весовых категорий, покорно встал и молча подошел к качку.

– Ты вот этого лоха не видел? – спросил он показывая Филимону бумажку, которая оказалась фотографией.

Лоховского прошиб пот, с фотографии на него глядел парень, который буквально два часа назад спас его от неприятностей. Филимон долго рассматривал изображение улыбчивого симпатичного парня в спортивном костюме, с медалью на шее. Затем собрал остатки своей воли в кулак и отрицательно мотнул головой.

– Заработать хочешь? – спросил качек.

Филимон опять мотнул головой.

– Дуй в задние вокзала, внимательно приглядись к пассажирам, в туалете посмотри, короче – везде. Найдешь, полтинник получишь. Я подожду в машине, красный мерс, на пятачке у вокзала стоит. Понял?

– П-понял. – торопливо ответил Филимон.

Качек двинулся дальше, останавливаясь то там, то здесь, показывая фотографию.

Что делать?!. Что делать?. Рациональная часть Лоховского сознания требовала: «Беги, беги как можно дальше отсюда. Спасай свою шкуру». Другая часть, эмоциональная, убеждала: «Ты должен предупредить парня, что за ним охотятся. Он к тебе отнесся по человечески. Ты обязан помочь ему».

Филимон Аркадьевич разрывался. Он сделал пару шагов к выходу и столько же назад к входу. Наконец, благородство одержало верх над инстинктом самосохранения. Филя бочком, бочком, чтобы не заметил качек, стал продвигаться в сторону ведущую в Зал ожидания.

Теперь надо найти парня. Господи, помоги! Лоховский прошелся по первому этажу, внимательно вглядываясь в лица молодых мужчин. Нет, парня здесь не было. Затем он поднялся на второй этаж, заполненный людьми. Опять неудача. Филимон приблизился к двери, где коротали время до прибытия поезда, обладатели билетов или имущие граждане. Филимон сразу же заметил того, кого искал. Парень сидел у дальней стены, держа в руках какую-то газету. Глаза его были закрыты, очевидно он дремал.

Лоховский хотел проскользнуть в зал, но его остановил грозный окрик дежурной:

– Куда! Предъявите ваш билет.

Лоховский, вспомнив как подействовал улыбка незнакомца на продавщицу в кафе, выдавил из себя улыбку:

– Да мне на минуту, к товарищу, п-пусти, красавица.

Однако чего-то Лоховский не учел, а может тетка попалась неподдающаяся.

– Я тебе, покажу товарища. Мозги бабе своей пудрить будешь. Есть билет показывай, нет – плати.

Отступать было некуда, Лоховский должен был как-то привлечь внимание парня в зале.

– Ну, вон, вон мой кореш, – махнул он рукой в сторону парня. – Пустите, я попрощаться с ним пришел. Эй, земляк!

Парень привлеченный шумом открыл глаза, глянул на Лоховского и широко улыбнулся.

– Ну, вот, видите – торжествуя проговорил Филимон, – а вы не верили. Стыдно. Верить нужно людям, верить.

Дежурная взглянула на парня и разрешила Филимону войти.

– Ну мужик, сегодня явно не твой день, – сказал усмехнувшись парень, усаживающемуся рядом Лоховскому.

– Это уж точно, – вздохнув, сказал Филимон. – Только сейчас речь не обо мне. Тут вас какой-то бандит разыскивает. Я решил предупредить.

Парень нахмурился, внимательно выслушав рассказ Филимона.

– Давай, сделаем так, – сказал он, – ты сейчас пойдешь к машину и скажешь, что нашел меня. Приведешь этого козла в сортир, а сам будешь ждать снаружи. Постарайся сделать так, чтоб нам не мешали. Сможешь?

– П-постараюсь.

Лоховский быстро нашел машину. В салоне сидело еще трое, с лицами из серии «их разыскивает милиция». На их фоне лысый качек выглядел просто Белоснежкой из диснеевского мультика.

Филимон передал свое сообщение, лысый отдал какой-то приказ сидевшим рядом, и вышел из машины, пряча что-то в задний карман брюк. Карман как-то подозрительно оттопырился.

«Пистолет, – подумалось Филимону. – Мамочка, во что ж это я вляпался?!»

– Пошли, – приказал бандит.

Теперь Лоховский не сомневался, что это бандит. Филе ничего не оставалось как последовать за ним. Возле туалета он притормозил и жалобно-просительно сказал:

– Ну, вы… уж… там сами, без меня… А-аа… я тут, это… покараулю.

– Лады, никого не впускай пока. Будут переть, бей в торец. Понял? – сказал лысый.

Что значит этот самый торец, в который нужно бить, Филя не знал. Но на всякий случай согласно кивнул.

Лысый скрылся за дверью туалета, а Филимон остался снаружи. Как назло, подошел солидный господинчик в очках. Филимон выпятив грудь, преградил ему дорогу.

– Сюда нельзя.

– Как это нельзя, мне надо! – заявил господинчик в добротном костюмчике, пытаясь отпихнуть Филимона от дверей.

– Это, там, это… – Филимон раздумывал, как бы соврать правдоподобней. – Там технологический перерыв. Вот. Через десять минут подойдите.

Господинчик ушел, возмущаясь безответственностью администрации.

Через пару секунд перед Лоховским возник дедок с обвислыми седыми усами с огромным мешком.

– Куды прешь, – входя в роль окликнул его Филимон, – нельзя туда.

– Дык, мне туды, – ответил дедок показывая рукой на дверь туалета – по нужде.

– У них там пятиминутка технического персонал, через десять минут придешь. – На этот раз выдумка далась гораздо легче.

На горизонте появился следующий клиент. Молодой длинноволосый парень в потертых джинсах.

Лоховский прикидывал, что ему сказать, как дверь туалета открылась и незнакомец с фотографии кивнул ему головой, зайди. Филимон обернулся и сказал подошедшему длинноволосику:

– Подождите пару минут, молодой человек, мы крыс протравливаем… Вредно для потенции… надо чтоб проветрилось. Мы в респираторах работаем.

Сообщение о потенции показалось парню важным, он решил не рисковать будущим и остался за дверью.

Изнутри на дверях защелок не было. Понятное дело, зачем они тут нужны. Филимон наблюдал, как незнакомец прилаживает швабру.

– Ну что, мужик, – сказал незнакомец, глядя на Лоховского, – давай знакомиться. Меня Максимом зовут, для близких – просто – Макс.

– Очень приятно, а меня – просто Филя.

Максим улыбнулся.

– Нет, меня на самом деле Зовут Филимон. Филимон Аркадьевич Лоховский, – церемонно представился Филя.

– Ну, Филимон, так Филимон. Раз уж ты в это дело ввязался, придется помогать мне. Давай затащим этого голубя в кладовку, пока его не хватились.

Макс указал на лежащего в углу лысого.

– Ой, вы что его убили? – испуганно спросил Филя.

– Да, нет. Так, приголубил немного. Мне из него еще информацию вытрясти нужно, так что…

Лоховский вздохнул с облегчением. К роли бомжа он уже вроде привык, а вот убийцей пока становится было страшновато.

Макс и Филя вдвоем взяли находящегося в отключке лысого и потащили к кладовке. Максим открыл кран и набрав воды блеснул в лицо бандита. Лысый открыл глаза бессмысленно уставившись на Максима.

– Очнулся, голубь, – сказал Макс, – Так, считаю до трех, не скажешь кто тебя послал – пристрелю. Пристрелю из твоего же собственного ствола. Понял?

Лысый мотнул головой.

– «Три!» – произнес Макс.

Лысый молчал.

Максим передернул затвор и направил пистолет на лоб бандита.

– Ой, может не надо? Он сейчас все скажет, все-все. – сказал Филимон, просительно глядя на Макса…

– Нет, ничего он нам не скажет. Жаль, жаль. – поигрывая оружием, ответил Максим.

«Господи, – подумал Лоховский, – и этот тоже бандит. Надо было сразу же убегать, как только лысый ко мне подошел в переходе.»

– Не надо, Максим, выстрел услышат, милиция набежит – попытался выдвинуть новый довод Филимон.

– Не-а, – ухмыльнулся Максим, – пистолетик-то с глушителем.

Максим выстрелил, пуля чиркнула рядом с ботинком лысого. Тот не ожидал такого поворота:

– Ты че, ты че в натуре?! – заорал он. – Ты мене чуть ногу не прострелил.

– Чуть не считается, – совершенно спокойно сказал Макс, – и учти, я мастер спорта по стрельбе. С 200 метров в глаз белке попадаю. А ты не белка, ты скунс вонючий. В тебя промахнутся трудно.

Лысый испуганно завертелся.

– Ну, что, – устало спросил Макс, – говорить будешь или ухо отстрелим? Сначала ухо. Без уха девок любить можно, а вот…

Эта угроза подействовала. Лысый решил расколоться.

– Не надо, мужик, ты че? Ты же тоже мужик. Как же я… это… без этого… Я все скажу. Нам тебя заказали самарские пацаны, ты их на 200 штук гринов обул. Они тебя вычислили и…

– Понятно, что ты должен сделать?

– В смысле, – спросил успокоившись бандит, когда понял, что убивать его не будут.

– Заказ, заказ. – терпеливо пояснил Максим.

– А…, это. Мы должны у тебя бабки забрать, а тебя порешить. Чтоб другим неповадно было.

– Как самарские узнали, что я здесь?

– Н-не знаю, им кто-то стукнул, что ты в Карасове и собираешься в Питер.

Максим подумал немного и сказал вслух:

– Это наверное, Людка. Только она знала, что я собираюсь в Питер. Ладно, с ней потом разберемся. А во что с этим делать, ведь сдаст… точно сдаст.

Филимон с ужасом ожидал решения Максима, лысый конечно был бандит, но убивать никого не хотелось.

Лысый поскуливал на грязном кафельном полу, понимая, что сейчас решается его дальнейшая судьба.

– Филимон, у тебя платок носовой есть?

Лоховский начал шарить по карманам и вытащил замусоленный огрызок, бывший когда-то платком.

– Маловато будет, – сказал усмехнувшись Максим. – У него пасть как у бегемота, туда даже полотенце затолкать можно.

Макс огляделся в поисках чего-нибудь подходящего, на гвоздике висел синий сатиновый халат уборщицы.

– Вот, как раз то что нужно, – сказал он и снял халат со стены.

«Неужели весь халат в рот лысому засунет?» – подумал Лоховский.

Максим оторвал один рукав, потом второй и скатав два тугих рулончика наклонился над лысым.

– Жить хочешь? – спросил он глядя на лежавшего бандита.

– Хочу, – не раздумывая ответил тот.

– Тогда пасть открой пошире. – сказал Максим, заталкивая в рот импровизированный кляп.

Затем он оторвал от халата длинную ленту, приказал лысому завести руки за спину и крепко связал.

– Поднимайся и без глупостей в кладовку, посидишь там часок. – сказал Максим указывая на дверь кладовки.

Лысый покорно проследовал к месту своего заточения. Максим включил ему свет и запер дверь на засов.

– Лысый, ты меня слышишь? Не вздумай долбить дверь ногами, я с этой стороны гранату положил. Чуть дверью дернешь – будешь на том свете сам с собой в пазлы играть. Через час уборщица придет, она тебя и вызволит из темницы.

– А у вас, что в вправду граната есть? – тихим шепотом спросил Лоховский у Макса.

– Нет конечно, но лысому это знать не обязательно.

В этот момент в дверь туалет кто-то настойчиво забарабанил. Макс открыл дверь, впуская разъяренных пассажиров.

– Совсем обнаглели, – вопил тот самый господинчик в очках. – Нашли время совещаться, лучше бы сортиры чистили, делом занимались…

Максим и Филя выскользнули из туалет.

– Да, – сказал Максим, разглядывая Филимона, как будто он увидел его в первый раз. – А ведь ты попал, браток. На вокзале оставаться тебе нельзя, засветился. Дружки лысого тебя искать будут. Идти есть куда?

Филимон посмотрел на Макса глазами преданной собаки.

– Понятно, – со вздохом сказал Макс. – Ты что, бомж?

– Ну, не совсем,… вернее не бомж, – ответил Филимон, пытаясь прибавить своему голосу убедительности. – Только вот идти мне некуда, меня сегодня теща из дома выгнала. Насовсем.

Максим взглянул на Филимона с интересом:

– Ну, пойдем перекусим где-нибудь в спокойном месте, там и переговорим.

Они вышли из здания вокзала и поймали такси.

– В Льшанку, – сказал Макс водителю. – Плачу два счетчика, – добавил он глядя как недовольно скривилась физиономия водилы.

Эта Льшанка была самым отдаленным районом славного города а, общественный транспорт ходил туда редко и нерегулярно. Частный транспорт туда не ходил вовсе, так как дороги там были такие ужасные, что господину Гоголю и не снилось. Но «два счетчика» оказали волшебное действие. Через полтора часа Максим и Филимон оказались в уютной двухкомнатной квартирке.

Пока Филька рассказывал свою историю, Макс накрывал на стол, жарил яичницу, нарезал колбасу и мыл помидоры. Вся короткая и далеко не героическая биография Лоховского уместилась бы на одной странице. С последними словами рассказа Филимона Максим закончил приготовления к ужину.

– Да, – сказал Максим, выслушав исповедь Лоховского. – Что с тобой делать и выбросить жалко и взять – не нужен. Тебе повезло, мне как раз напарник нужен. Давно я себе верного, преданного человека подыскиваю. А ты вроде бы мужик честный, не подставишь.

От таких слов по телу Филимона побежали мурашки, а вдруг Максим банки грабит? Филя как всякий законопослушный человек в таком безобразии участвовать не может. Да и какая от него польза в таком деле? Вот сейчас Макс скажет: «Поел, передохнул, а теперь – „адье“, прости-прощай.

Максим заметил внутреннюю борьбу, происходящую в душе Лоховского.

– Да, не боись, я ж тебя не в подельники зову, а в помощники. Но грабить все же придется. Только вот граблю я бандитов всяких, хапуг и прочую шушеру.

– Н-но ведь это противозаконно, – снова заикаясь сказал Филимон.

– Может и противозаконно, а они законно действуют? Потом, я же не для себя, я для детишек.

– К-каких детишек? – удивлено переспросил Филимон.

– Детдомовских. Во ты, небось, у папы с мамой жил, как у Христа за пазухой. Собачка или хомячок, велосипед, пирожки… Мандарины на Новый год, опять же. А вот мне не довелось… Я сам детдомовский, мамка меня подкинула в приют. Натерпелся я… Знаешь, как хотелось чтоб мамка подзатыльник за двойку дала, или папаня ремешком за драку выпорол? А уж про сласти и игрушки – не говорю. Вот. Спасибо, учитель физкультуры у нас был – крутой мужик. Суровый, но справедливый. Он меня к спорту пристроил, в люди вывел… Я ведь мастер спорта, в комнате целый „иконостас“ из медалей висит.

Потом я на Людке женился, я тогда чемпионом был. Перспективы… ну, сам понимаешь, чего особо рассказывать. Она тоже спортом занималась, правда, так себе спортсменка. Гимнастка ,– Максим невесело усмехнулся и покачал головой. – Стерва… Но я тогда не знал, хотя меня предупреждали все и Батя. У Бати, у нас его в детдоме так все пацаны звали, глаз – алмаз, рентген. Он Людкину сущность сразу просек. А я дурак! Любовь, любовь… – Максим закурил и продолжил свой рассказ. – Пока я по сборам, да на соревнованиях – она в чужих постелях кульбиты делала…

Потом с козлом богатым связалась… Развелись мы… А она меня подставить решила. С кем-то своего козла на бабки развела, а на меня свалила. Еле отмылся. Пить начал, спорт бросил, в криминал ввязался.

Максим замолчал, вспоминая и снова переживая прошедшее. Все это время, пока он расхаживал по кухне, куря одну сигарету за другой, Лоховский внимательно слушал его исповедь.

– А что п-потом было? – осторожно спросил Филимон, решившись прервать затянувшееся молчание.

Максим как будто очнулся, тряхнул головой, отгоняя прошлое:

– Потом, потом. Потом опять Батя появился в моей жизни, из дерьма вытащил. В детдом привел, я там полгода подсобником работал, в свободное время пацанов тренировал. Батя там директором теперь стал. Крыша течет – денег нет, одежка детская – без слез не взглянешь – денег нет. Игрушек, спортинвентаря – ничего нет. Запросы в министерство посылаем – деньги выделены. А на месте их нет. Толи мэрин наш их крутит, то ли начальство помельче. Батя придет, кулаком постучит, по закону требует. А по закону – фиг с маслом. Тогда я и начал честную экспроприацию. Из детдома пришлось уйти. Зато теперь я им могу настоящую пользу оказать. Всяких братков, гнусь всякую, на бабки развожу, а детям посылаю.

Лоховский смотрел на Макса как на героя. Вот это да! Вот это жизнь. Человек делает настоящее благородное дело. А что он, Лоховский, в этой жизни сделал полезного, доброго? Он попытался припомнить, но ничего кроме кормушки для птиц вспомнить не смог. Ему стало ужасно стыдно за бесцельно прожитые годы.

– М-максим, я хочу тебе помогать. Это так благородно.

Максим взглянул на него с улыбкой:

– Помощник-то мне конечно нужен, только тебе придется имидж поменять. Согласен?

Лоховский не колеблясь дал утвердительный ответ:

– Имидж – не пол, поменять можно. Тем более, что мне мой прежний не нравился.

– Раз так, давай для начала имя тебе поменяем. Филя – это как то не серьезно. Будешь ты у нас Фил, это куда как солиднее.

С этими словами Максим ушел в комнату и вернулся через пару минут с чистой одеждой:

– На вот. Иди мойся, переодевайся, а то еще вшей поймаем. Вещи чистые, разве что размерчик не твой, но велико – не мало, носить можно. Утром что-нибудь подберем для тебя.

Макс показал где ванная и пошел стелить постель.

Филимон открыл воду и стал разглядывать в зеркале свое отражение, привыкая к новому имени.

– Фил! Фи-и-и-л. Фил!

Имя было твердое, слегка шершавое, решительное и мужественное. Лоховскому показалось, что у него изменилось не только имя, но и внешность: курносый от рождения нос слегка заострился, приблизившись формой к вожделенному римскому профилю. Уши уже не так оттопыриваются. Подбородок становится более решительным.

Филимон, простите, Фил, почувствовал себя уверенным охотником, воином. Он ловко подставил ногу под струю воды и… громко взвизгнул. Вода оказалась ледяной. Это подействовало на него отрезвляющее, он снова взглянул в зеркало и никаких изменений в своей физиономии не заметил. Филя вздохнул, открутил кран с горячей водой, ополоснулся, вытерся и вышел из ванной.

Макс как хозяин уложил Филимона на диван, а сам растянулся на полу, соорудив ложе из подушек и одеял. Через пару минут они оба погрузились в крепкий сон без сновидений.

* * *

Филимон Аркадьевич проснулся, лежа с закрытыми глазами он услышал как на кухне стучат посудой соседи. Филимон поежился, натягивая одеяло на нос. Еще пару секунд и проснется теща, она почему-то всегда просыпается с ним одновременно. Вот сейчас раздаться ее грозное…

– Доброе утро, Фил. Пробуждайся, новая жизнь полная приключений и опасностей ждет тебя, – проговорил над ухом Лоховского приятный мужской голос.

От неожиданности Филимон подскочил в кровати и уставился на молодого брюнета в спортивном костюме, оглянулся по сторонам. Только потом дошло, что он не дома. Филимон вспомнил вчерашние события и вздохнул с облегчением. Новая жизнь действительно началась.

Максим протянул Филимону одноразовые бритвенные принадлежности:

– Приведи себя в порядок, а то девушки любить не будут. Только в темпе, на кухне завтрак стынет.

Филимон тщательно выбрился, сполоснул лицо холодной водой и улыбнулся своему отражению в зеркале. Увиденное понравилось. Насвистывая Филя вышел из ванной.

– Максим, вы просто волшебник, – сказал он, вдыхая аппетитные ароматы, доносящиеся из кухни.

– Во-первых, я не волшебник. Во-вторых, не вы, а ты. Это твое „выканье“ действует мне на нервы. Лады?

– Согласен. Буду говорить ва… тебе „ты“.

Максим отвернулся что-то помешивая на плите и сказал:

– Я пока и сам не знаю, чем мы будем заниматься. В Кукуевскске я уже давно не был, нужно обстановку разведать. Внедриться и все такое прочее.

Филимон перестал жевать, его уши порозовели, а на щеках появился румянец. Он нерешительно мял в руках хлебный мякиш, скатывая из него колбаску.

– М-максим, я конечно дико из-звиняюсь, но у меня есть п-предложение, – заговорил Филимон снова начав заикаться от волнения. – Я в-вчера, рассказывал вам о марке. М-может мы ее найдем?

Максим резко повернулся и с удивлением взглянул на Лоховского. Филимон понял, что перебивать его или смеяться над ним Максим не собирается. Уяснив это, Филимон успокоился и уже без всякого заикания продолжил:

– Теща считала, что за эту марку можно выручить 500 тысяч долларов. Она конечно не специалист, но…

– Проверить стоит. – закончил за Филимона Максим. „Пурку а па“ – почему бы и нет, как говорят французы. Давай ка еще раз и поподробнее о теще и ее марке.

Максим сел за стол, закурил и приготовился внимательно слушать. Филимон стараясь не упустить деталей рассказал об отравлении тещи, ее „смертном наказе“, своем проколе.

– Да, теща у тебя, еще тот кадр. Настоящая бандерша – усмехнувшись сказал Макс. – Ей бы братками командовать, а не с зятем воевать.

Если бы тогда, в тот момент, Максим знал, как он близок к истине, вероятно эта история развивалась бы совсем по другому сценарию. И конечно же в тот момент ни Филимон, ни Макс не ожидали, что круг охотников за маркой значительно расширился…

* * *

Мадам теща, так и не приведшая в норму свою сильно расшатанную нервную систему, все еще проклинала злосчастного зятя. С каждой минутой, с каждым часом ненависть становилась все сильнее и сильнее. Конечно же Нина Михайловна не поверила Лоховскому, что магазин закрыт на два дня. Вернее она не придала значения этой информации. Едва одевшись и слегка приведя себя в порядок дородная дамочка как школьница помчалась к магазину.

До „Букиниста“ было всего минут десять легкой трусцой или минут двадцать спокойным шагом. Нина Михайловна галопом преодолела это расстояние за пять минут. Однако у дверей магазина ее настигло полнейшее разочарование. Замок на двери, табличка с вежливой надписью: „Извините, по техническим причинам магазин не работает“ подействовали на женщину как валерьянка на кота. В бешенстве она начала дергать огромную дубовую дверь на себя, бессвязно выкрикивая проклятия и угрозы. Прохожие издали наблюдали как огромная тетка в пальто и домашних тапочках на босу ногу совершает дикий танец у закрытой двери.

Силы оставили Нину Михайловну и она медленно осела в лужу, растекшуюся у дверей магазина. Возвышаясь посередине лужи, как айсберг среди океана, мадам теща колотила руками по грязной жиже, рыдала и смеялась одновременно. Понятно, что в таком „приподнятом“ настроении она не обратила внимание на прогуливающегося Сивухина. Сивухин усиленно делал вид, что он здесь по делу, никакого отношения к Нине Михайловне не имеющему.

Конечно же обладатель великолепного слуха, а также массы других достоинств оказался в данном месте, в данный момент не случайно. Пораскинув мозгами, теми которые еще не успели высохнуть от пьянства, Костик решил, что он непременно должен начать поиски редкой марки. В его воспаленном мозгу уже бродили видения богатой сытной жизни. В ночь того знаменательного дня Сивухин почти не спал. Стоило ему закрыть глаза, как сразу же являлся чудный сон. Огромная светлая комната, в центре которой стоит огромный стол. На столе – огромная гора сосисек всех размеров и фасонов, Рядом сидит он, Сивухин, только не совсем Сивухин. Чистый, выбритый, подушенный одеколоном „Шипр“, а на шее у него – гирлянда из молочных сосисок. Сивухин надкусывает одну за другой десятки, сотни сосисок… Это был прекрасный, чудный сон, который в скором времени должен был превратиться в в такую же прекрасную, чудную действительность.

Проснувшись рано по утру и наскоро перекусив завалявшейся горбушкой черного хлеба, стаканом теплого чая, Сивухин притаился возле приоткрытой двери своей комнаты. Долго сидеть в засаде не пришлось, Нина Михайловна выскользнула из своей комнаты (вернее бывшей комнаты Лоховского) как ошпаренная и выскочила во двор. Остальное было делом техники, Костик незаметно крался за тещей Лоховского до самого „Букиниста“. Сивухину даже не пришлось особо стараться, так как Нина Михайловна была немного не в себе. Она мчалась по улице огромными скачками, что-то бормоча себе под нос, перескакивая через лужи, сшибая на ходу прохожих, размахивая руками. Вряд ли она могла в таком состоянии заметить щуплого Сивухина, телепавшегося на приличном расстоянии сзади.

Разочарование Нины Михайловны срикошетило по Сивухину. Правда в отличие от дамы, Сивухин в обморок не грохнулся и в луже не оказался. Потоптавшись минут пять в отдалении он решительной походкой направился к Нине Михайловне:

– Батюшки, – картинно раскинув ручками и шаркнув ножкой, воскликнул Костик. – Нина Михайловна, голубушка, что вы тут делаете?

Нина Михайловна подняла на Сивухина опухшее от слез лицо. Обращение Сивухина привело мадам Мерзееву в чувство, она огляделась по сторонам с недоумением. С чувствами к Нине Михайловне вернулся и разум и отвратительный характер:

– Не т-т-твое д-д-дело, Сивухин. Я может моржууюсь здесь, – стуча зубами ответила Мерзеева.

– Чего? – такого поворота Костик не ожидал. – Моржуюсь, в смысле моржеванием занимаетесь? Ну ладно, дело ваше.

Нина Михайловна с подозрением смотрела на соседа, пытаясь понять случайно ли он оказался поблизости.

– А я тут это… к приятелю заходил, – выпалил первое что пришло в голову Костик, – смотрю – вы… Надо же, думаю, какая удача. Вот, решил узнать как ваше здоровье после больницы?

„Интересно, – подумала Нина Михайловна, – правда случайно или следил?“

„Интересно, – подумал Сивухин, – правда поверила или сделала вид?“

Сивухин подал соседке руку, помогая вылезти из лужи.

– Ну-с, не буду вас отрывать от дел, мне пора, – сказал Костик, махнув ручкой, и быстро засеменил в сторону автобусной остановки. Мерзеева двинулась в ту же сторону ленивой поступью бегемота, на ходу пытаясь привести себя в порядок. По дорогое домой она обдумывала план действий на завтра. План был достаточно прост, но эффективен.

У Сивухина так же были свои планы на завтрашний день: купить всю подшивку журнала и забрать марку. Костик надеялся, что на „Будни механизатора“ никто из собирателей не польстится. Кому нужен журнал, описывающий допотопную технику, графики полевых работ и прочая ерунда? Необходимо было раздобыть денег. Рублей сто или двести. Вот только где или у кого. Этот пункт в плане Сивухина был самым трудным. У его приятелей-собутыльников такой суммы отродясь быть не могло. У соседей занять – дохлый номер, кто займет без отдачи. Сивухин решил попросить денег у своего хозяина. Костик подрабатывал в качестве грузчика-сторожа-подсобника в маленьком частном кафе. Поди-подай, принеси-отнеси. Работа не трудная, хоть и малоденежная, но сытная. Там стащил, тут припрятал. Да еще девченки-поварихи жалели неухоженного алкаша, подкармливали.

Хозяин кафе, Михееич, из бывших зэков, а ныне человек весьма уважаемый, частный (но далеко не честный) предприниматель, кафе держал так, для прикрытия. На хот-дог и рюмку „Смирновской“ зарабатывал он совсем другими делишками. Но не посвященным про это было неведомо, и только Костик Сивухин все слышал и все примечал.

„Знание – сила“ – это точно, – думал Костик, – раз я владею информацией, Михееич должен, просто обязан, мне заплатить». Нет, Сивухин вовсе не собирался шантажировать хозяина, напротив. Он хотел его только предостеречь. Ведь на месте Костика, узнавшего тайну, мог оказаться какой-нибудь несознательный дятел, который давно бы уже побежал в милицию. Операцию нужно было провести как можно быстрее, к завтрашнему открытию магазина Сивухин должен прийти с деньгами. Следовало тщательно продумать все детали, чем и занялся Костик, придя домой.

* * *

Раздумья ни к чему не привели. Вернее, не привели ни к чему путному.

Как ни ломал Сивухин голову, в нее, в эту самую голову, ничего путного не приходило. А почему? Да потому-что, любое важное дело нельзя обдумывать на сухую. Срочно требовалось чего-нибудь принять! Только где это «что-нибудь» раздобыть? Сивухин пошарил глазами по убогому убранству своей комнатенки. Старый, продавленный диван, кухонный, колчаногий стол, накрытый потрескавшейся, облезлой скатертью, допотопный буфет набитый всякой ерундой. Тумбочка у окна, прикрытая газетой и чахлый кактус на подоконнике, вот, собственно, и все. Искать, в надежде, что «что-нибудь» завалялось с более сытых времен, было смешно. Костик, на всякий случай, заглянул под кровать: бутылок много, но увы – все пустые и нестандартные. Такие нигде не принимают. Наудачу открыл дверцу буфета – ничего путного. Старые просроченные консервы, зачерствевшие куски хлеба, банка с бычками-окурками про черный день.

Сивухин вышел в коридор и постучал к Козябкину, сосед высунул в дверь всклокоченную голову и дыхнул вчерашним перегаром:

– Чего надо? – угрюмо спросил он, – Чего спать рабочему человеку мешаешь?

Рабочий человек пару дней назад получил зарплату и вот уже два дня старательно пропивал ее.

Сивухин потирая руки и угодливо улыбаясь, чего не сделаешь за стакан водки (или чего дадут, тут уж выбирать не приходиться), сказал:

– Да вот, интересуюсь, как у тебя со здоровьицем. Может, поправить нужно, так я это… мигом. Одна нога здесь, вторая тут же. Вчера-то, небось, ничего не оставил, на лечение?

Козябкин поднял на Костика мутные от вчерашнего глаза, икнул и ответил:

– Я не алкаш, по утрам не опохмеляюсь. А выпить… Заходи, завтракать будем.

Костик не дожидаясь второго приглашения шмыгнул в соседскую комнату. Неважно, что время было обеденное. Пусть у Козябкина будет завтрак, только бы налил. На столе стояла непочатая бутылка водки «Гиксар». Сивухин с благоговением взял в руки бутылку, и, шевеля губами, прочитал название завода-изготовителя. Ничего, когда он раздобудет ту самую марку, он будет завтракать, обедать и ужинать этим самым «Гиксаром».

Через час Сивухин с трудом помнил, зачем ему нужно было выпить. В голове смутно билась какая-та мысль. Но вот какая? Этого Костик определить уже не мог. Плотно позавтракавший Козябкин храпел на кровати, а Сивухин все пытался и пытался вспомнить, зачем ему нужно идти к Михеичу. Он встал и, пошатываясь, двинулся к себе в комнату. На столе лежала записка: «Не забыть, взять у Михеича, сто (сумма была зачеркнута, а рядом написана новая), двести рублей. Купить марки».

Костиков тупо уставился на записку. Интересно, кто ее оставил? Внизу стояла неразборчивая подпись, Сивухин поднес листок к окну и прочитал: «Константин». Как этот Константин попал в комнату Сивухина? Зачем оставил на его столе записку? Костик, устав бороться с загадками, рухнул на диван и забылся крепким сном до самого утра.

* * *

Нина Михайловна бродила по квартире, как сошедшая с гор лавина, смахивая все на своем пути: мебель, дочь, соседей. Она кипела как вулкан Везувий, готовый к извержению. Пару раз обозвала «любимую» дочку курицей, не способной выбрать себе в мужья настоящего мужчину. Соседей – кретинами, их детей – у… Мягко выражаясь внебрачными отпрысками. Она готова была рычать и кусаться, рвать и метать. Сейчас она сильно жалела, что выгнала Лоховского вон. Поглотив без аппетита ужин, заботливо приготовленный дочерью, Нина Михайловна «отбилась» ко сну. Но и там, во сне, она не нашла покоя. Стая маленьких противных Филимонов Лоховских кружились вокруг нее в нескончаемом хороводе. Эти мелкие твари корчили рожи, вытаскивали языки и съедали на глазах у Мерзеевой десятки, нет сотни, ценных марок. Каждый раз, когда Нина Михайловна хватал заветную марку, в руках у нее оказывалась пустота.

Погоня за стаями мерзавцев-зятьев закончилась падением дородной дамы с кровати. Перепуганные соседи выскочили с криками в коридор, подумав, что началось землетряесение. Выскочили, разумеется, только те кто мог ходить. Сивухин и Козябкин продолжали дрыхнуть, как ни в чем не бывало. Нина Михайловна с величественным видом выплыла в коридор и рявкнула на галдящих соседей, мешающих ей спать. Женщина снова забылась тяжелым, беспокойным сном до рассвета.

Нина Михайловна прикинула, сколько могут стоить журналы «Механизатора» и полезла за сервант, где в банке из-под имбирного печенья у нее хранились «похоронные» деньги. Правда, на чьи похороны они были предназначены, оставалось загадкой. Самка Мерзеева намеревалась жить еще долго, а зятя собиралась похоронить за счет государства. Однако, всякий раз, когда дочь или соседи пытались занять у нее денег, Нина Михайловна закатив глаза к потолку и заламывая руки (ни дать ни взять Вера Холодная времен немого кино) отказывала, ссылаясь на то, что это деньги на трагическую минуту.

Но сейчас, была та самая трагическая минута, Нина Михайловна пересчитала крупные купюры, разделила деньги на две кучки, одну спрятала в недрах своего необъятного бюста, а вторую снова засунула за сервант. Бедная Маша с ужасом наблюдала за манипуляциями матери.

– Мама, вы плохо себя чувствуете, – испуганно спросила она.

Надо отметить, что в семье Мерзеевых, дети обращались к родителям исключительно на «вы». Так было и в семье родителей Нины Михайловны, так завела она и в своей собственной семье. Этим самым «вы» дети, как самонадеянно считали родители, выражают свое почтение и уважение к старшим. На самом деле, это «вы» произносилась по самой банальной причине: страху перед грозными взрослыми.

Машенька Мерзеева-Лоховская, не смотря на свой возраст, все еще боялась собственной матери. Ее критических замечаний, неодобрения и неудовольствия. Один только раз в жизни бедная Маша осмелилась ослушаться собственной матери – вышла замуж за Филю Лоховского – за что расплачивалась до сих пор…

Не получив ответ на вой вопрос, Маша снова обратилась к Мерзеевой:

– Мама, что с вами? Может быть, врача вызвать?

Мадам Мерзеева, оторвавшись на несколько секунд от подсчетов, взглянула на дочь и ехидно проговорила:

– Не дождетесь! Я вас всех еще переживу, особенного твоего мужа-придурка.

Нина Михайловна поднялась с колен, привела себя порядок и вышла из комнаты. В коридоре она столкнулась с Сивухиным. Тот на удивление был трезв и выбрит. Нина Михайловна удивленно подняла брови и спросила:

– Сивухин, уж не жениться ли ты собрался?

И тут же сам ответила на поставленный вопрос:

– Конечно же нет, не нашлась еще вторая дура, которая на это убожество польститься.

Довольная произнесенной «шуткой» Нина Михайловна скрылась в ванной, где проторчала целых полчаса, не обращая внимания на нетерпеливые постукивая и возмущенные голоса соседей. Ванная в квартире была одна, а собирающихся утром на работу людей – много.

Сивухин тихо, чтоб не услышала Мерзеева прошипел: «Корова старая, погоди. Отольются тебе Филькины слезки». В это рабочее утро на кухне толкались все соседи, кто готовил завтрак, кто завтракал, кто-то ждал, пока соседи разогреют завтрак. Все конфорки были заняты, за исключением двух, закрепленных за семьей Лоховских – Мерзеевых.

Когда-то каждый готовил на той конфорке, которая ему нравиться. С появлением на коммунальной кухне Нины Михайловны, после женитьбы Фили, все изменилось. Мерзеева разделила количество конфорок на число проживающих в комнатах людей и закрепила за каждым свою. На стене она повесила список кому и на чем следует готовить. Народ пробовал возмущаться, но спорить с Ниной Михайловной, что плевать против ветра. К тебе же и вернется. Все смирились. И хотя коммунальные жильцы часто менялись конфорками, готовила на свободных, две конфорки всегда оставались пустыми. Сивухин достал свой помятый чайник и демонстративно поставил на свободную конфорку. Приятно показать сильному противнику кукиш, даже если этот кукиш скрыт в твоем кармане.

Костик попил чайку и пока Нина Михайловна плескалась в ванной думал над тем, где раздобыть денег. Идти к Михеичу было поздно. Денег не было. Необходимо было либо украсть журнал, либо сменять на что-нибудь. Первый вариант казался Сивухину более приемлимым, так как ничего ценного для обмена у него не наблюдалось. Загвостка была только в одном: Сивухин не знал ни как выглядит журнал ни как выглядит сама марка. Значит нужно подождать, пока в «Бук» не отправиться бывшая владелица жцрналов и марки.

Что будет «там» Костик додумать не успел, дверь в ваной хлопнула на порге кухни появилась отмытая Нина Михайловна. Ее щеки стали розовыми как у молочного поросенка, глаза хищно блестели. Она стояла на пороге кухни как командор перед Дон Жуаном:

– Какая, погонь, поставила свой чайник на мою конфорку? – заорала Мерзеева, так, что Сивухин чуть не облился чаем. Соседи на кухне притихли, ожидая неотвратимого наказание за святотатство. Карающая рука женщины-командора схватила помятый чайник с плиты и кинула в мусорное ведро, стоящее под раковиной.

Нина Михайловна так же величественно удалилась, как и появилась на кухне. Соседи, тихонько, чтобы Мерзеева не услышала возмутились такому отвратительному поступку, своим красноречивым молчанием выказывая поддержку Сивухину. Костика не очень-то любили, но как только появлялся общий враг – Нина Михайловна – жильцы объединялись в своей неприязни. Сейчас он был возведен в ранг «коммунального» героя.

Сивухину некогда было купаться в лучах славы, он быстренько ушел в кухню и затаился в ожидании выхода Нины Михайловны. Мадам Мерезеева незаставила себя долго ждать. Она быстрым, решительным, почти военным шагом проследовала по коридору. Костик дождался, пока хлопнет дверь и проследовал за женщиной.

* * *

Филя ни как не мог дождать следующего дня. Мысленно про себя он называл его днем «М». В каком-то боевике, виденном очень давно, до появления в его жизни Нины Михайловны Мерзеевой, главные герои давали название дню или времени (точно он уже не помнил) проведения акции. Там было время «Ч», а Лоховский придумал время «М». Он уже представлял как они с Максом войдут в магазин, достанут «пушки» и все узнают. А оптом, а потом… Что будет потом Филимон Аркадьевич представить себе не мог, просто не хватало фантазии.

Филимон волновался. Он то и дело ронял куски на пол, разливал чай, давился. Наспех проглатывая завтрак Филя поинтересовался у Макса:

– А что мы будем делать, если журналы уже купили?

Максим непроявляя никаких признаков волнения, тщательно намазывая паштет на кусок батона проговорил:

– Не суетись, Фил. На месте разберемся. Меньше дергаешься, дольше проживешь.

Филимон невольно позавидовал спокойствию приятеля. Но, как говориться: «Богу – богово, а Кесарю – кесарево» Ждать до открытия магазина было выше сил Лоховского, он кинулся мыть посуду, подметать пол. Зачем-то еще раз начистил ботинки, прогладил и без того идеально отглаженные брюки. Однако время тянулось как бесконечный товарный поезд на переезде.

Все время, что Филимон пытался чем-нибудь заполнить, Максим проделывал всевозможные упражнения. Лоховский пару раз заглядывал в комнату и тут же из деликатности уходил на кухню. Но даже то, что он видел краем глаза, внушало восхищение и трепет. Максим отрабатывал приемы каких-то единоборств, отжимался от пола одной рукой, делал стойку на голове.

Филя, который, с самого раннего детcтва, был освобожден от всех видов физкультуры, в душе мечтал о славе Брюс Ли, Ванн Дамма, Сталоне и Шварцнегера, преклонялся перед физически тренированными людьми. Еще тогда, будучи отличником-школьником, он жаждал променять свои пятерки по физике и математике и други точным наукам, на слабенькую троечку по физкультуре.

В пору своей студенческой юности он пытался заняться каким-нибудь видом спорта, но ни к чему хорошему это не привело. Лоховский был страстно влюблен в дородную однокурсницу, мастер спорта по академической гребле, Дарью. Спортсменку, комсомолку, отличницу, активистку. Филя записался в секцию академической гребли.

В первый же (и последний) день, желая произвести впечатление на любимую девушку, он обманув тренера, вышел на воду. Бедный тренер, вернее тренерша, огромная симпатична тетка, похожая на скульптуру «Молотобойца» неизвестного скульптора, даже не подозревала, что Филимон не только в первый раз садиться в лодку, но и вообще не умеет плавать. Лодка была трехместная, плюс рулевой. Филя на первой минуте плаванья спихнул в воду своим веслом рулевого, на третьей – уронил это весло, на четвертой проломил ногой тоненькое дно лодки, на пятой перевернул лодку со всем экипажем. До берега, по счастью было не так уж далеко, выплыли все, кроме Лоховского. Застрявшая в лодке нога не давала ему пойти на дно. Он болтался как поплавок на поверхности.

Крупная девушка Дарья, первой сообразила в чем дело, она бросилась в воду и вытащила бездыханное тело несчастного Филимона, сделала ему искусственное дыхание методом рот в рот. Это был первый и последний поцелуй, полученный от любимой. Из секции Лоховского отчислили как неумеющего плавать. Филя, правда, пытался ухаживать за девушкой: подносил ее весло, помогал готовиться к экзаменам, писал за нее курсовые. Однако, роман не сложился, так как Дарья через несколько месяцев вышла замуж за студента факультета физвоспитания, такого же спортивного, дородного молодого человека, борца-тяжеловеса. А через девять месяцев ушла в декрет, бросив учебу. Стимул заняться спортом исчез, Филя приналег на учебу и вскоре стал надеждой курса, стипендиатом, краснодипломочнимком. Однако, он все еще считал спортсменов – людьми достойными восхищения и в тайне завидовал им.

В очередной раз проходя мимо комнаты Филимон услышал странные звуки и заглянул в комнату. Макс ловко махал в воздухе двумя короткими гладкими палочками с цепью по середине, перекидывал их из одной руки в другую. Иногда палочки ударялись и издавался тот самый странный звук.

Максим, на минуту отвлекшийся от своих занятий, увидел Филимона и сказал:

– Сейчас, еще пару упражнений с нунчаками и будем собираться.

Через пару минут Максим открыл балкон для проветривания и пошел в душ. Чтобы скоротать время Филя включил телевизор, нашел на одном из каналов новости. На диване лежали эти самые нунчаки. Филя взял в руки палочки, еще хранившие тепло Макса, и попытался повторить его движения. Он размахнулся и завел одну руку за спину, нунчаки одним концом так долбанули Лоховского по Лопатке, что он грохнулся от боли на пол. На звук падения из ванной, в капельках воды выскочил Максим. Вокруг его загорело мускулистого торса, было накручено полотенце.

– Что случилось? – спросил он поднимая Лоховского с пола. – Нападение?

Филя боялся, что сломал себе ключицу. На первый взгляд безобидные палочки, оказались довольно грозным оружием в неумелых руках Филимона. Боясь пошевелиться Филимон задерживал дыхание, боль поемного отпустила и он смог ответить:

– Да я это, так, хотел попробовать как ты… И…

Максим едва сдержав улыбку, сказал:

– В следующий раз попытайся повторить что-нибудь другое, например, бег трусцой, отжимание или шахматы. Задери рубашку, я посмотрю, что там.

Филимон повернулся к нему спиной и послушно задрал рубашку.

– Тут болит? – спросил Макс, нажимая на лопатку.

– Филимон болезненно скривился, но сдержал стон.

– Я спрашиваю болит или нет? – еще раз спросил Максим надавливая на покрасневшее место.

– Не очень, – старясь терпеть, ответил Филя.

– Ладно, жить будешь. Сейчас мазью от ушибов смажем, как на собаке заживет!

Максим достал из холодильника коробочку с иностранной надписью и протянул Филимону:

– На, помажь…

Филимону было несколько неловко за происшедшее, но ключица действительно болела. Лоховский безропотно взял из рук Макса коробочку.

Когда компаньоны вышли из дома, рабочее утро было в разгаре.

– Для начала, оденем тебя поприличнее, – сказал Макс, останавливая такси. – А потом и по делам можно будет отправиться.

Максим привез его какой-то фирменный магазин в центре города. Цены там были такие, что Лоховскому сделалось дурно. Из чего же должны быть пошиты джинсы, которые стоят 2–3 тысячи? Про обувь говорит и вовсе не стоило, по ценам каждая пара вытягивала на на три-четыре зарплаты Лоховского, вместе с премиями и подработками. Чего греха таить, в семье, бюджетом которой ведала Нина Михайловна, Филимона Аркадьевича хорошими вещами не баловали. Брюки – фабрики «Волжанка», обувь – фабрики «Скороход», рубашки – фабрики «Прощай, молодость». Посещение таких магазинов было для него в диковинку, он ощущал себя на экскурсии в музей «Современного делового человека». Лоховский все время оглядывался, как будто ждал, что сейчас его выставят за дверь.

Как только они с Максимом переступили порог магазина, к ним подошел симпатичный молодой человек и провел в огромный торговый зал, уставленный вешалками и примерочными кабинками. У стен этого зала стояли удобные диванчики с крошечными столиками. Лоховского усадила на один из этих диванчиков, подали чашку кофе и вазочку с печеньем. Филимон Аркадьевич ждал, когда же этот сон закончиться.

Максим не доверил ему выбор одежды. Лоховский с ужасом следил за тем, как Макс отбирает для него вещи. Цифры были такими большими, что он уже не мог сложить их в уме. Две молоденькие продавщицы с внешностью голливудских кинодив, помогали Максиму в этом расточительстве. Лоховский, парализованный дороговизной, автоматически кивал головой, когда Максим спрашивал его мнение по поводу брюк, носков или рубашки. Девицы, естественно, в два голоса расхваливали вкус Макса, его чутье в подборе одежды. Конечно, как тут не расхваливать, ведь комиссионные барышень росли прямопропорционально вещам, купленным клиентами.

– Ну все, иди примеряй, – сказал Макс, вываливая на колени Филимона, груду одежды. – Иди, иди не робей, – подтолкнул Лоховского к кабинке Макс.

Филя нерешительным шагом двинулся к кабинке, открыл дверцу, автоматически выложил всю одежду на банкетку и закрыл за собой дверь. Лоховский огляделся. В просторной даже для двоих примерочной, было светло и уютно. На всех стенах висели зеркала, отражающие худую, несуразную фигуру Филимона. Он осторожно разделся, аккуратно свернул свою одежду и принялся мерить то, что отобрал Максим. Сначала Филимон померил джинсовый костюм. Тот оказалося впору, джинсы сидели на фигуре как влитые, рубашка придавала Филимону довольно молодцеватый вид. Джинсовый жилет, накинутый сверху и вовсе преобразил Филимона. Из глубины зазеркалья на него смотрел не Филя Лоховский, а самый настоящий Фил. Фил оглянулся себя со всех сторон и увиденное понравилось. В кабинку кто-то постучался, Фил открыл и вышел.

– Вау, вот это гораздо лучше! – воскликнул Макс и одобрительно покачал головой. – Главное одеть человека поприличнее, и дело в шляпе.

Стоявшие тут же девицы восторженно что-то пропищали, вторя Максиму.

Филимон еще несколько раз нырял в недра примерочный, каждый раз возникая в новом образе. Вначале он померил костюм, который превратил его из Фила в Филимона Аркадьевича, настоящего делового человека. Солидного бизнесмена. Потом он померил брюки с пушистым свитером, которые придали его не очень атлетической фигуре довольно спортивный вид. Все вариации на тему Филимона Лоховского были одобрены Максимом.

Когда они вышли из магазина, Филимон, одетый в новенькую джинсу, нес подмышкой пакет со своей старой одеждой. Новая одежда была аккуратно упакована и сложена в фирменную сумку магазина. Пакет со старьем был довольно громоздкий и все время норовил выскользнуть из его рук. Когда это произошло в третий или четвертый раз, Максим молча взял пакет из рук и выбросил в урну.

Филимон чуть не заорал на всю улицу от возмущения, он кинулся к урне вытаскивать пакет:

– Ты что?! Там брюки и рубашка почти новые, я их только два года ношу! В них же можно на дачу ездить, на рыбалку или квартиру, например, ремонтировать.

Филимон осторожненько счистил с бумажной обертки налипшие окурки, бумажки от мороженного и фантики от конфет. Максим молча выслушал объяснения и стал тянуть пакет из рук Лоховского.

– Не отдам! – решительно заявил Филимон, выдергивая свои вещи из рук Максима.

Терпение Максима иссякло, он отпустил пакет, и от неожиданности Филимон покачнулся, чуть не грохнувшись в лужу.

– Так, давай договоримся сразу, – строго проговорил Макс. – Из нас двоих кто-то должен быть главным. Этим «кто-то» буду я. Возражения есть?! Нету? Ну и прекрасно.

Лоховский стоял понуро опустив голову, молча выслушивая Максима. Он тяжело вздохнул и нехотя, собственными руками, бросил в урну пакет со старой одеждой. Максим похлопал его по плечу и утешительно произнес:

– С прошлым нужно расставаться легко. А сейчас вперед, к новым делам.

Максим бодрым шагом заспешил к остановке, а Филимон, как шарик на ниточке, болтался где-то сзади него. С каждым шагом он все больше и больше заражался энергией Максима. К остановке подъехал полупустой троллейбус. Филимон сразу приметил симпатичную, стройную блондинку. Девушка с отсутствующим видом рассматривала рекламные объявления, расклеенные на стенах в салоне. Потом она подняла глаза и улыбнулась, поймав устремленный на нее взгляд. Филя приосанился, расправил плечи и улыбнулся девушке. Та слегка покраснела, причем выяснилось, что румянец очень идет к ее белой коже и блестящим глазам. Она поправила выбившуюся прядку из прически и улыбнулась еще шире.

У Филимона сладко заныло сердце. Девушки давно, вернее никогда, не улыбались ему в троллейбусах (равно как и в автобусах, трамваях и лифтах). Неужели он за эти дни так переменился? Филя повернулся к стоящему сзади Максиму, чтобы поделиться своими наблюдениями и… Максим, расплывшийся в голливудской улыбке, делал какие-то знаки блондинке, а та, польщенная вниманием этого кареглазого красавца, мило улыбалась, уже готовая и дать свой телефончик, и последовать за ним на край света, и погулять с любимой собакой… Филя тяжело вздохнул, ссутулился и отвернулся к окну. Хорошо, что до нужного магазина оставалось две или три остановки.

Что делать в магазине, Лоховский не представлял. Оставалось полностью положиться на Макса (и довериться ему). Конечно, в голову Филимона Аркадьевича заползали черные мысли. А ну как Максим кинет его? С другой стороны – если бы Макс задумал добыть марку в одиночку, он, бы уже давно сделал это.

В душе у Филимона Аркадьевича оставалась неистребимая вера в то, что хороших людей в мире больше, чем плохих. И даже отдавая свой бумажник грабителю в темной подворотне, он оправдывал этого несчастного. Может, ему нужны деньги для больной старушки-мамы или на «Kitekat» для бездомного котенка?

Пока Филимон пробирался к выходу на нужной остановке, Макс успел обменяться телефонами с симпатичной блондинкой и даже назначил ей свидание. Лоховский в очередной раз, по-хорошему, позавидовал ловкости Максима.

В этот час в магазине было почти пусто. Всего парочка посетителей, которые разглядывали витрины в поисках чего-нибудь интересного. Филимон кинулся к витрине, где были выставлены журналы, он пробежал глазами витрину раз, другой, третий и… ничего знакомого не увидел. Журналов не было. Филимон Аркадьевич чуть не зарыдал в голос, мечта о новой жизни рассыпалась, как песочный домик. Он дрожащим голосом обратился к продавцу, стоящему за прилавком.

– П-простите, я вам недавно сдавал на продажу журналы «Будни-механизатора», можно узнать, где они?

Продавец, типичный представитель племени антикварщиков, старый седой еврей, ответил вопросом на вопрос:

– А вам они зачем?

Конечно же, он помнил и Лоховского и его журналы. Мужик не представлял ценности сдаваемых вещей и особенно не торговался. Он с благодарностью принял из рук торговца предложенную сумму. Если честно, сумма была раза в четыре ниже реальной стоимости вещей. Но как говорится, на базаре два мошенника – один продает, другой покупает. Кто кого! Покупочка была оформлена на законном основании, так что придираться было не к чему. Но старый еврей, на то и был старым евреем, чтобы не давать прямых ответов.

– Они у вас? – с надеждой в голосе спросил Филимон. – Я бы хотел получить их обратно. Вот!

Филимон протянул продавцу деньги и квитанцию, на которой была проставлена сумма. Старый антиквар взглянул на эту до смешного маленькую сумму и ответил:

– Двести пятьдесят и журналы ваши.

– Р-рублей? – спросил Лоховский.

Старый продавец покачал головой:

– Долларов! И на што мне сдались ваши рубли?

– Чего?!

Филимон перевел взгляд на квитанцию, про себя, шевеля губами, прочитал проставленную сумму. И сунул квитанцию под нос продавцу:

– Вот! Смотрите сюда! Вы… мне… дали… за… них… пять… десят рублей.

Филимон Аркадьевич специально четко проговаривал каждое слово, делая паузы, чтобы его слова получше дошли до ушей продавца. Тот, совершенно спокойно отведя руки Филимона Аркадьевича от своего лица, ответил:

– И на што мне сдалась ваша квитанция? У меня у самого таких столько… Могу вам уступить, по дешевке.

Макс все это время с небрежным видом слушал перепалку Филимона с продавцом. В конце концов, его терпению пришел конец. Макс ленивой походкой двинулся к прилавку, придав своему лицу свирепое выражение (лицо теперь походило скорее на рожу, чем на лицо) и рявкнул на продавца. Филимон Аркадьевич на секунду испугался, так как в первый момент ДАЖЕ он не узнал Макса.

– А послушайте-ка, любезный! Если вы сейчас не вернете журнал, я вам травмы нанесу! Честное слово, – заверил Макс.

Слова были вроде бы нормальные, принятые между интеллигентными людьми. Но сказаны они были так, что желтовато-смуглая физиономия продавца моментально побелела, а затем посерела. Старый букинист засуетился:

– Божеж мой! Божеж мой! И што вы так взъелись? Разве мне нужны эти ваши журналы? Нет у меня вашей мукулатуры. Их еще в тот день, когда господин, – продавец указал рукой на Филимона и слегка наклонил голову, – принес, все раскупили. Разве у меня нет занятия поинтереснее, как ваши журналы сторожить? Я старый, больной человек, мне вредно волноваться.

Макс насмешливо взглянул на этого «старого, больного», который еще пять минут назад пытался раскрутить Филимона на бабки:

– Ладно, успокойтесь. Лучше быть больным, чем мертвым.

Продавец согласно закивал головой, изображая пристальное внимание. Он все время наклонял голову набок, как огромная птица, всем своим видом показывая, что слушает он очень и очень внимательно.

– Так, вот, – продолжил Макс, – Дайте-ка нам списочек тех, кто купил журналы.

На лице продавца появилось задумчивое выражение. Казалось, он делает в уме сложные арифметические подсчеты. При этом его пальцы шевелились, будто он подсчитывает денежные купюры. Затем он улыбнулся и сказал:

– Такой информацией наш магазин не располагает. Как лицо официальное я такими вещами не занимаюсь. Не уполномочен. Для нас главное – через кассу провести, чек выдать.

Филимон Аркадьевич трагическим шепотом прошептал:

– Все пропало! Прощай мечта, прощай Маша.

Однако, Макс был почти уверен, что этот старый пройдоха имел нужный список. На всякий случай, мало ли? В жизни все может пригодиться.

– А как лицо неофициальное, вы такой список можете представить? За дополнительную плату разумеется? – поинтересовался он. – И достал из кармана пару бумажек.

Продавец оживился, плотоядно заулыбался и протянул слегка дрожащие руки к заветным бумажкам.

– Мне что-то плохо видно, покажите картиночки поближе, – попросил он.

Максим помахал у него перед носом зеленоватыми бумажками с портретами американских президентов.

– Ну?! – настойчиво произнес Макс. – Будем искать список или разойдемся, как в море корабли?

– Сейчас, сейчас, – проговорил букинист и нырнул в подсобку. Оттуда его голос разнесся по всему залу. – Сонька, стерва, куда коробочку с картотекой задевала?! Живо сюда!

Пока господин продавец, как лицо частное, разыскивал нужную информацию, Максим внимательно оглядел магазинчик. Букинистическим его можно было назвать с большой натяжкой. Это была, скорее, лавка древностей. Здесь было собрано все. От старых газет, журналов, книг, до бюстов бывших вождей, кирасиновых ламп и, даже, пары лаптей. На полках можно было найти и граммафоны, и пластинки к ним, и Пасхальные яички из серии «псевдофаберже». Максу понравилась небольшая картина, висевшая на одной из стен магазинчика – обнаженная пышная девица, едва прикрытая виноградной лозой, лукаво улыбалась волосатому мужику с рогами на голове. На теле рогатого, помимо своих собственных, было подобие накидки из меха какого-то животного. Буйная растительность, яркие краски, симпатичная девушка – такая штука, хорошо поднимает настроение.

– Нравится? – услышал Макс голос букиниста за своей спиной. – Рекомендую, подлинник. Рубенс. Тот, который про Данаю. Вам, как симпатичному молодому человеку, уступлю недорого. Штука баксов. За подлинного Рубенса – это почти копейки, вернее, центы. Подумайте, рекомендую, – с этими словами старый продавец снова исчез в недрах подсобки.

А Макс снова уставился на виноградную красотку.

– Это нимфа, а это сатир, – раздался вдруг за спиной Максима приятный голосок.

Он обернулся и увидел невысокую, стройную брюнетку. С зелеными глазами. Ее волосы были подстрижены очень коротко, как у мальчишки. Но эта прическа совершенно не портила девушку, а придавала ей немного озорной вид. Девушка совершенно спокойно выдержала его взгляд и сказала:

– Врет он все. Никакой это не подлинник, тем более не Рубенс. Этой мазне в базарный день цена полушка, да и то…

– Сонька, опять покупателей баламутишь?! Марш в подсобку, черепа мыть! – завопил появившийся продавец. И, уже совершенно другим тоном, обращаясь к Максу сказал. – Племянница моя, София. Позор семьи, на перевоспитании у меня находится. Одни убытки от нее. Но что не сделаешь ради любимой сестры, даже ее балбеску на работу примешь. Нигде дольше месяца не работает. Везде свой нос сует. Ее в хороший ресторан устроили, по знакомству. Так она через неделю в Санэпидемстанцию позвонила, на директора накапала. Ну позвонила, так позвонила. Так нет же, она же свою фамилию назвала. Выгнали с позором…

Старый продавец рассказал бы всю трудовую биографию племянницы, если бы Максим не прервал его:

– Ближе к делу, милейший. Список?!

– Деньги?! – ответил продавец, протягивая какие-то карточки Максиму. – Все, как вы просили. Фамилии, адреса. Где нет адреса, там контактный телефон или место работы. Сами понимаете, не все клиенты разговорчивые.

Пока букинист пересчитывал купюры, Филимон и Максим читали, кому достались журналы Нины Михайловны.

– Надеюсь, вы довольны? – поинтересовался продавец.

– Надеюсь, вы нас за лохов не держите? – в тон ему проговорил Максим. – Если все это лажа…

– Что вы что вы, – замахал руками продавец, – я же вижу, вы люди серьезные, солидные. С такими дело иметь одно удовольствие. Не извольте беспокоиться, все чистая правда.

Обрадованный Филимон хотел было расцеловать продавца троекратно, по-русски. Потом подумал, что такой поцелуй, пожалуй, может и оскорбить товарища не славянской наружности.

Максим аккуратно свернул список и положил его во внутренний карман куртки. Он поискал глазами симпатичную девушку Соню. Девушка вынырнула из подсобки, мило улыбнулась и, воспользовавшись тем, что дядя отвернулся, сунула в руку Максиму какую-то записку. На улице он развернул этот маленький клочочек. На нем аккуратным почерком были нацарапаны цифры – номер телефона.

* * *

Нина Михайловна толкнула дверь букинистического магазина. Если бы она только знала, кто покинул его приделы пять минут назад, с ней бы случилась нервная истерика. Но, слава Богу, она не обладала даром предвидения и мысли окружающих читать не умела. А зря.

Если бы она обладала этими важными в повседневной жизни качествами, то бегом бы направилась к остановке, где ждали своего автобуса Филимон Аркадьевич Лоховский и его новый приятель. Не знал этого и Костик Сивухин, тенью проскользнувший вслед за соседкой. Сивухин, притаившись за стеллажом с творениями токседермистов, проще сказать – с чучелами – навострил уши.

Мадам Мерзеева двинула свой пышный бюст в сторону плюгавенького горбоносенького мужичка, стоявшего за прилавком магазина. Она попыталась состряпать на своем лице подобие обольстительно-очаровательной улыбки. У нее это получилось. Почти. Старый продавец, угадав в даме серьезную клиентку, склонную к истерии и скандалам, внутренне подобрался. «Наверное, жена какого-нибудь охламона. Будет требовать заложенное своим законным полудурком обратно», – с тоской подумал продавец.

Этих самых охламонов-полудурков среди клиентов магазина было навалом. Чего только не предлагали алчущие залить горящие трубы. Это по их милости букинистический магазин превратился в подобие ломбарда или лавки Гобсека. Нужно честно признаться, такое положение вещей устраивало старого букиниста. Благодаря полученным за бесценок сокровищам, старый пройдоха сумел отстроить для себя и любимой супруги скромненький двухэтажный особнячок. Мог оплачивать обучение за границей своей единственной дочери – прыщавой, очкастой дылде. Мудрый отец давно пришел к выводу: если любимая дочка не вышла лицом (не в родителей), то пусть хотя бы получит хорошее образование. В наше время женщину может прокормить не только муж, отец или брат, но и карьера. Так вот, эту самую карьеру дочери помогали творить клиенты магазина, продающие все, что можно утащить из дома. Все эти сокровища пристраивались чадолюбивым папашей в надежные руки богатеньких коллекционеров или считающим себя таковыми.

За время своей торгово-посреднической деятельности продавец наловчился точно определять людей. Вернее то, к какой категории они относятся. Все люди делились на полудурков-охламонов, пострадавших жен, коллекционеров и случайных покупателей. Так вот, вошедшая в магазин дамочка была ошибочно принята за пострадавшую жену. Интуиция почти не подвела букиниста. Правда, дама оказалась не женой, а тещей.

– Милейший, – сладким голосом произнесла Нина Михайловна, обращаясь к продавцу (Сама же она подумала: «Сучья морда, мошенник!»), – мой зять, по ошибке, чисто случайно, продал вам комплект журналов.

Продавец уставился на нее, будто она сказал какую-то непристойность. Нина Михайловна сделал вид, что она не заметила кислого выражения на лице продавца и продолжила:

– Журналы особой ценности не представляют, но они мне дороги как память. Я хочу получить их обратно. Вот квитанция, – сказала «пострадавшая теща», протягивая продавцу бумагу.

– Извините, – ответил, разведя руками, старый букинист. – Ничем помочь не могу. Сделка совершена по закону, проведена через кассу.

– Как это по закону?! – взвизгнула женщина, которая уже не могла сдерживать себя. – Как по закону?! Он у меня эти журналы украл и вам отнес. Да вы у меня под статью пойдете, за скупку краденого. Да я!.. Да вы! Ах ты, морда… – глаза женщины налились кровью, лицо приобрело свирепое выражение.

Нина Михайловна неловко перевалилась за прилавок и вцепилась двумя руками в остатки шевелюры букиниста. Продавец не ожидал такого яростного нападения и, хотя он был мужчиной, представителем сильной половины человечества, с Ниной Михайловной они находились в разных весовых категориях. Еще минута и несчастный мог бы навсегда попрощаться с остатками своей, некогда буйной, шевелюры. Никакой бы «REAL TRANS HAIR» не помог. На его счастье из подсобки в очередной раз показалась Сонечка. Не из любви, а просто по привычке заступаться за слабого, она кинулась спасать дядю.

Сивухин, наблюдавший эту батальную сцену из своего укрытия, видел как на помощь девушке подоспели посетители магазина, которые с интересом наблюдали за битвой века. Дерущихся растащили по разным углам магазина. Прядь из пышного начеса мадам Мерзеевой выбилась и прилипла к потному лбу, придавая ее лицу некий налет озорства и фривольности… Разгоряченная борьбой, с ярким румянцем на щеках, Нина Михайловна выглядела довольно соблазнительно. Для любителей монументальных форм, конечно.

– Мадам, разве можно кидаться так на людей? – Поинтересовался коренастый крепыш лет пятидесяти, с золотой фиксой спереди, придерживающий Нину Михайловну за мощный «локоток».

В этом мужике Сивухин узнал своего директора, Михеича. «Интересно, – подумал он, – чего он тут делает? Неужели про марку пронюхал?» Сивухин решил выскользнуть из магазина, пока его не застукали. Объясняться с Михеичем, чего он тут делает в рабочее время, не хотелось. Работы лишаться – тем более. Поэтому Костик решил дослушать, чем закончится выяснение отношений за дверью. Ясно было одно, самих журналов с ценным содержимым в магазине не было. Иначе, чего бы этот старый придурок-продавец ваньку ломал? Продал бы журналы обратно, и дело с концом. С этими мыслями Сивухин тихонько вышел, продолжая прислушиваться к происходяшему в магазине…

– Да… – почти всхлипывая, обиженно проговорила Мерзеева, – А обижать слабую женщину можно?

Коренастый крепыш, очевидно, был как раз любителем монументальных форм. Он пристальным взглядом окинул мощный бюст Нины Михайловны и, обратившись к продавцу, спросил:

– Короче, братан, я не понял, чего даму обижаешь?

– Кто обижает? Я обижаю? – засуетился продавец, почувствовав скрытую угрозу в словах добровольного защитника. – Извините, но мадам сама на меня набросилась. Я тут ни при чем.

– Нет, ты не понял, в натуре. Ты че попутал? Давай по понятиям разберемся… – снова обратился к нему крепыш с фиксой.

Тут внимание Сивухина отвлекла проезжающая мимо машина, через громкоговоритель, установленный на крыше автомобиля, жителей Кукуевскска приглашали посетить концерты известного певца Цецела. Так что конец объяснений Нины Михайловны и букиниста он не услышал.

А в магазине происходило следующее:

– Мадам! – взмолил продавец, – Да нет у меня ваших журналов. Никаких журналов нет. Тем более, что сегодня ваш зятек за ними приходил, искал. Я ему адреса покупателей отдал.

Нина Михайловна побледнела, покачнулась и упала бы, если бы не крепкие объятия незнакомца.

– Мне дурно, воздуха… – прохрипела она.

Крепыш потащил ее тело к выходу из магазина на свежий воздух. Нина Михайловна не сопротивлялась, она почти отключилась и ничего не видела. Мерзеева не заметила как в магазин прошмыгнул Сивухин.

Сивухин, который был оставлен в неведении, о дальнейшей судьбе журналов, из-за громкоголосой рекламы молодого популярного певца, обратился к продавцу с твердым намерением узнать кому и куда проданы журналы.

Сивухин, помятуя о скандале, только-что произошедшем в магазине, решил идти другим путем. Никаких угроз. Только ласка, лесть и уговоры.

Старый букинист взглянул на ничуть не примечательного посетителя, явно не принадлежащего к категории покупателей, проговорил:

– Что имеете продать?

Сивухин смутился, покраснел и ответил:

– Да нет, я не по этой части, я чисто узнать.

«Еще один сумасшедший, – с тоской подумал старый продавец, – Пора выходить на пенсию, я пожалуй с ними сам с ума сойду». Подумал, а в слух произнес другое:

– Узнать это в справочной, а у нас тут магазин. Мы справок не выдаем.

Продавец помолчал и добавил:

– Справочная за углом, психиатрическая клиника в двух остановках отсюда.

С этими словами букинист повернулся, собираясь уйти в подсобку и поднять жизненный тонус, с помощью рюмашечки доброго коньячку. Но его намерению было не суждено сбыться.

– Мне бы у вас про журнальчики «Рабочий день тракториста» только узнать. Я узнаю и уйду, честное слово. – раздался взволнованный шепот посетителя.

Продавец резко обернулся, посмотрел на этого ханурика и заорал, потому что, сдерживать накопившиеся за это утро эмоции уже не было никаких сил:

– «Будни механизатора», а не «Рабочие дни…» Тракторист, сами вы тракторист. Вы что сговорились все?! Я сейчас милицию вызову. Тут вам не здесь, там вас быстро отучат над приличными людьми издеваться.

Сивухин немного струхнул, он как-то не ожидал такой бурной реакции, на свой, в общем, невиннный вопрос. Костик, словно в молитве, сложил руки лодочкой и самым жалостливым голосом (такой он всегда приберегал в крайних случаях, когда нужно было срочно похмелиться, а не на что. На дам-с действовал безотказно, на мужчинах не пробовал.) заголосил:

– Ой, ради Бога., проявите милосердие и сострадание, помогите. Дайте список покупателей журнала, речь идет о жизни и смерти…

Слова Сивухина привели к обратному действию, старый продавец разозлился еще пуще, он бросил яростный взгляд на просителя. В его голове возник план мести. «Будет тебе список, будет, – подумал старый продавец. Я тебе сейчас такой списочек дам, что не обрадуешься.»

– Сейчас, сейчас, поищу. Где-то он у меня тут был – с фальшивой лаской в голосе проговорил старый букинист. Он скрылся в недрах все той же подсобной комнаты.

Сивухину были слышны какие-то бормотания, жутковатый смех, звук отодвигаемых ящиков и что-еще. Через пять минут продавец вернулся с каким-то списком.

– Вот, – произнес он, протягивая Костику нужную бумагу. – Тут адрес и телефон, советую сразу ехать на место, без звонка. Там гостей любят, встречают радушно, – добавил старый букинист и как-то нехорошо посмотрел на Константина.

Правда, Сивухин, этот взгляд на свой счет не принял. Мало ли кто как смотрит, может у него от рождения взгляд такой.

– Я вам непременно заплачу, как только…, так сразу – восторженно заявил Сивухин, – Большое спасибо, я вас век не забуду.

Эти слова Сивухин проговорил на ходу, почти у самых дверей. По-этому он и не услышал, что под нос себе произнес старый еврей:

– Не сомневаюсь голубчик. Ты меня на всю жизнь запомнишь.

* * *

Нина Михайловна пришла в себя, огляделась по сторонам и, вперив свои очи в крепенького коренастого мужичка лет пятидесяти, в добротной кожанной куртке, слабым голосом спросила:

– Где я? Что со мной? Кто вы?

Михеич, а это был Михеич (Костик не ошибся), проговорил:

– Мадам, с вами все в порядке. Немножко дурно стало в магазине, я вам помог на свежий воздух выйти.

Мерзеева, слегка зардевшись, поблагодарила:

– Спасибо, я думала, что настоящих мужчин в наше время не осталось. Вы – настоящий джентельмен.

«Настоящий джентельмен», имевший пару ходок в места не столь отдаленные и богатое криминальное прошлое, впрочем, как и настоящее, громко хмыкнул. Кем только в жизни его не называли – и братком, и паханом, и бандюгой с большой дороги, а вот джентельменом ни разу. Михеич с удовольствием взглянул на пышногрудую, розовощекую женщину.

Маленького Михеича всегда тянуло к крупным женщинам, только в его жизни, к сожалению, таких не встречалось. Попадались все больше длинноногие, тощие как селедки, с маленькими пупырышками вместо грудей. Таких худышек всегда в изобилии крутилось вокруг людей склада Михеича. Именно такие составляли большинство девиц из армии почетного экскорта и девочек по вызову. Именно таких выбирали в официальные «марухи». По молодости Михеич старался соответствовать созданному образу, потом просто привык к девицам такого типа, но где-то в глубине души еще оставалась тайная мечта – обладать женщиной пышных форм. Сейчас-то уже Михеич, известный авторитет, человек богатый и «уважаемый» мог себе позволить любые чудачества, даже такого масштаба как Нина Михайловна.

Нина Михайлован же с первой секунды разглядела волевой огонек в глазах крепыша, скупое мужское обаяние и огромную силу. Этот мужчина был совершенно не похож на ее безвольного зятя или слабохарактерного покойного мужа. Конечно, таким не поверховодишь, не повертишь, но находиться рядом с ним – одно удовольствие. Иногда и силньным дамам хочеться на мгновение почувствовать себя слабой пушинкой, эдаким мотыльком.

Пока эти двое разглядывают друг друга, прислушиваясь к потаенным желаниям своей души, обратимся к Костику Сивухину, который как знамя полка несет перед собой список покупателей, полученный от продавца букинистического магазина.

Костик на ватных ногах, еще не веря своему счастью, присел на скамеечке возле одного из домов. Он пробежал глазами список покупателей один раз, затем другой, затем третий.

Так, с чего начать? Конечно, с тех, кто живет поблизости. На счастье Сивухина, все покупатели были жителями города Кукуевскска. Костик прошелся до аллейки и снова присел на лавочку. Он постарался выучить все адреса наизусть. Мало ли что? А вдруг порыв ветра, пожар или наводнение? Раз… и заветного листка не станет. Настоящий исследователь, охотник за сокровищами должен быть готовым ко всему. С памятью у Костика, к сожалению, было не все в порядке. Оно и понятно, злоупотребление всякими горячительными дешевого разлива, а так же их заменителями и суррогатами типа «Бальзам Троя» или «Настойка женьшеневая для наружного применения», это вам не «винпоцетин» для памяти, а как раз наоборот. Ну ничего, у Сивухина еще, есть шанс стать Человеком, пьющим «Пшеничную» или «Гжелку», и он Костик Сивухин этим шансом воспользуется. И вызубрит для этого хоть двенадцать, хоть двести двенадцать адресов.

Со стороны Сивухин представлял довольно любопытную и странную картину. Посреди голой осенней аллеи, под мелкоморосящим дождем, на скамейке сидит всклокоченный мужичонка, неопрятного вида с красными глазами и синеватым носом, держит в руках какой-то клочек бумаги и, шевеля губами, что-то декламирует. Сивухину повезло, что в этот момент не было в парке ни гуляющих старушек со своими злобными собачонками, ни вечно затурканных делами мамаш с малышами, ни блюстителей закона и порядка.

Проверив несколько раз правильно ли он заучил адреса, Костик приступил к выполнению второй части своего поискового плана, а именно, к экипировке. Костик прекрасно понимал, что человека «играет» одежда. Явиться в незнакомый дом с просьбой в своих повседневных лохмотьях было как-то не очень удобно. Значит, нужно приодеться. Всю дорогу домой Костик размышлял: кто бы из его приятелей мог ссудить на время что-нибудь из одежды? Никто! Понятно дело, что все собутыльники Сивухина голыми по улицам не разгуливали, у нас, к сожалению, не Папуа-Новая Гвинея – холодновато. Но то, что на них было надето, одеждой можно было назвать только после длительного и тщательного ислледования. Некоторые не мылись, а, значит, и не стирались неделями, а то и месяцами. Многие добывали свои лохмотья на всевозможных дешевых распродажах или получали одежду в качестве платы за выполнение мелких хозяйственных работ, редким счастливчикам доставались «наряды» из Армии Спасения, присланные в Кукуевскск по линии гуманитарной помощи от далеких заокеанских братьев-бомжей в качестве рождественского подарка.

И тут Костика посетила гениальная и простая идея: попросить помощи у соседей. Ну, например, у Козябкина! Главно придумать что-нибудь этакое, чтоб не могли отказать. Когда Костик стучал в дверь своей коммунальной квартиры, легенда приобрела четкие очертания. Сивухин заглянул на кухню, в ванную в надежде поймать одну из соседок, никого. Ну, ладно. «Значит начнем с Козябкина», – подумал Костик, придавая своему лицу торжественно-печальное выражение. Он, как актер, перед выходом в полный зрительный зал, сконцентрировался и, постучав в дверь соседа, открыл, не дожидаясь приглашения.

Козябкин был занят. Высунув от усердия кончик языка, он расклеивал по стенам своей комнаты этикетки от пива. Одна стена была полностью заклеена разноцветными бумажками.

Костик замер на пороге, не находя слов от удивления.

– Ну, чего застыл? – поинтересовался Козябкин. – Заходи. Давненько хотел ремонт в комнате сделать, обои новые поклеить, внести эту, как ее там… инди… индивидуальность. А то, как с бодуна глаза открою, так не понимаю: то ли у себя дома, то ли у Петьки Кабанова, то ли у тебя, то ли в трезвяке заночевал. А теперь – опа! Моя, родная комната. Ни у кого такой нет, опять же экономия. Вместо новых обоев пива там или водочки купить можно.

Сивухин, разглядывая «художества» Козябкина, резонно заметил:

– А на всю комнату у тебя не хватит, маловато. Добавить надо.

Козябкин согласно кивнул головой и ответил:

– Ничего, мне ребята с завода обещали помочь. А пока только одну стену оклею у кровати. А ты чего пришел-то? – поинтересовался Козябкин.

Костик тут же вспомнил, чего ради он приперся к соседу.

– Козябкин, – торжественно обратился он к соседу, – я знаю, ты – Человек!

Козябкина такое обращение несколько насторожило, он отложил ножницы и произнес с видом мученика, язвенника-трезвенника:

– Я сегодня не пью, мне во вторую смену. У нас там заказ срочный…

– Да я не за этим, – досадливо поморщась, перебил его Костик.

– А за чем? – удивился Козябкин, поскольку Сивухин обращался к нему всегда только с одной просьбой – выпить.

– Козябкин, у тебя костюм есть?

Брови Козябкина поползли вверх.

– ???

– Да, костюм, костюм, – повторил Костик Сивухин для пущей убедительности два раза. – И галстук.

Последний вызвал у Козябкина гомерических хохот. Огромное тело простого рабочего парня сотрясалось от смеха, из глаз текли слезы, а щеки покрылись красными пятнами. Отсмеявшись, Козябкин спросил:

– А гаврюха тебе зачем? Жениться собрался, что ли?

Сивухин с видом оскорбленной невинности, глядя прямо в глаза соседу, нагло соврал:

– Да, собираюсь жениться. На вдове. Очень состоятельная дамочка, у нее ларек сигаретный возле остановки. Нуждается в серьезном мужчине, для жизни, бизнеса и интеллигентных бесед (последние слова вырвались из уст Сивухина сами собой. Ложь, выпущенная на свободу, уже жила и действовала по своим правилам, не зависящим от Костика). У меня смотрины, а надеть нечего.

«Нет, все же надо было мне в артисты идти, – самодовольно подумал Сивухин. – Вру, как по-писанному».

Козябкин недоверчиво посмотрел на заморыша-соседа, но Сивухин был так убедителен, так горд… Чего только не бывает на свете, может, и вправду… Кто этих баб разберет…

Козябкин в раздумьях почесал голову. Из мужской солидарности надо было бы помочь соседу. Вот только как? Размеры дородного Козябкина и замухрышистого Сивухина явно не совпадали.

Козябкин открыл дверь шифоньера, приглашая Костика заглянуть внутрь. По комнате распространился густой запах смеси нафталина, лаванды и чего-то еще. На вешалках висели старые, но добротные костюмы времен расцвета отечественной швейной промышленности. Ткань кое-где была подпорчена молью (эта летающая прожорливая тварь, этот ужас, портящий гардеробы граждан, была неистребима, как вечно живой Терминатор). Козябкин боролся с ней всеми доступными средствами – от народных до промышленных. Он даже использовал отравляющее вещество из почти военной спецлаборатории. Безрезультатно. Козябкин подозревал, что моль давно уже жрет нафталин и получает от него кайф, словно наркоман от хорошей дури. Иначе чем можно объяснить тот факт, что, чем больше сыплешь нафталина, тем больше появляется моли в твоей квартире?

Сивухин заглянул внутрь, громко чихнул и протянул руку за костюмом из темно-коричневой шерсти, который был меньше всего испорчен. Он снял пиджак с вешалки и накинул на себя. Козябкин молча указал ему на зеркало, висящее на стене.

Да… Зрелище было еще то… В зеркале отражался форменный урод в коричневом пиджаке. Рукава свисали до колен, придавая облику какую-то обезьяноподобность, огромные плечи делали и без того тонкую шею какой-то страусиной. Полы пиджака болтались где-то у самой земли.

– Ты это… не расстраивайся, – утешая его, проговорил Козябкин. – Мы это дело сейчас, мигом.

Козябкин выскочил из комнаты и постучался к соседям, вернее к соседке. За стенкой жила разбитная разведенка Зиночка, которая лелеяла мечту создать семью с Козябкиным. Поэтому она всегда с готовностью и энтузиазмом откликалась на любые его просьбы. Собственно, на это и рассчитывал коварный Сивухин, обращаясь к Козябкину. Ему, Сивухину, ни одна бы дамочка коммунального рая не пришла на помощь. А вот холостому, хорошо зарабатывающему Козябкину…

Через час Сивухин, благодаря золотым рукам Ниночки, стал счастливым обладателем почти подогнанного по своей фигуре костюма. Подогнанный, это, конечно, мягко сказано. Огромные плечи все время съезжали за спину, как крылья. Брюки время от времени нужно было подтягивать. Если бы прохожие заглянули под пиджак Костика, они увидели бы странную конструкцию, поддерживающую брюки Сивухина на его тощей заднице. Конструкция состояла из двух пар подтяжек и солдатского ремня. Но, как говорится, на безрыбье и зонтик парашют.

Первая фамилия из списка была звучной, но странной – Бульдозер. Впрочем, как и вторая – Удав. И третья – Череп, и четвертая – Могила и все остальные. Но это, уж извините, кому какие родители достались. У одного папа с фамилией Франкенштейн, у другого – Кривозадов, у третьего – Лютиков. Не всем же повезло, как Сивухину. С такой фамилией и жить приятней. Примерно так рассуждал Костик, добираясь до своего первого журнала. Он уже воображал, как возьмет журнал и найдет марку…

Однако, на месте все оказалось сложнее. Сивухин добрался до нужной улицы и огляделся в поисках нужного дома. На этом месте оказался огромный пустырь, огороженный здоровым трехметровым железным забором с колючей проволокой, пущенной поверху. Костик достал бумажку еще раз и прочитал адрес: «Мокряковский тупик, дом 1».

Тупик был, а вот домов ни первого, ни второго, ни вообще какого-нибудь, не было. Костик заметался в поисках прохожих, которые могли бы направить его в нужном направлении. Но прохожие Мокряковский тупик почему-то обходили стороной. Сивухин понуро побрел вдоль забора, в надежде наткнуться на калитку, ворота, проход. Время от времени он приставлял свое чуткое ухо к холодной металлической поверхности и прислушивался… Там была жизнь! Там кто-то был! Люди. Эти люди могут что-нибудь знать про дом номер один. Только как до них добраться? Эта мысль все время подстегивала Костика, заставляла его бежать вдоль забора, как скаковую лошадку, подгоняемую кнутом наездника-жокея.

Вход за огороженную забором территорию существовал на самом деле. Только обнаружение ворот не сделало задачу Костика проще. Вход-то был, только не для всех. Ворота были заперты, сверху над ними были пристроены две камеры наружного наблюдения, которые неотрывно, словно сторожевые собаки, следили за каждым движением Сивухина.

«Интересно, чего тут охраняют? Может, правительственный объект или военная база?» – пронеслось в его голове.

Но отступать было некуда, Костик повнимательнее пригляделся к ровной поверхности ворот и увидел на расстоянии вытянутой руки маленькую пупочку звонка.

Сивухин перевел дух. Раз есть звонок, значит, внутри все же кто-то живет. Зачем, спрашивается, нужен звонок, если там никого нет? А если там кто-то есть, значит, они могут подсказать, куда девался дом номер один по Мокрухинскому тупику. Костик приподнялся на цыпочки и, едва дотянувшись до звонка, нажал на кнопку. Через несколько секунд откуда-то сверху раздалось рычание, фырчание, металлический скрежет и Сивухина спросили:

– Что нужно?

– Мне бы это… водички попить… – выпалил ни с того ни с сего в конец растерявшейся Сивухин.

В ответ на совершенно банальные слова Костик услышал такое витеватое ругательство, что ему стало нехорошо. Оно, конечно, и Костик не в пансионах для благородных барышень воспитывался, но тот, кто сейчас находился по ту сторону ворот, был асом в своем деле и мог за пояс заткнуть не только Сивухина, но и всех его знакомых. Если бы не марка, Костик давно бы уже сбежал из этого неприятного местечка.

Костик решил переждать, пока поток красноречия не утихнет, и снова нажал на кнопку звонка. Все тот же голос поинтересовался, что ему нужно:

– Скажите, а это дом номер один, Мокрухинский переулок? – спросил он, собрав все свое мужество. И добавил. – Мне бы тов… госп… Бульдозера.

Двери бесшумно разъехались на две половинки, впуская Сивухина внутрь. Костик огляделся – огромный забетонированный двор без единого кустика и других признаков зелени. Несколько джипов у крыльца двухэтажного домика с решетками на окнах. На крыше несколько накачанных рябят с бритыми головами. На жилой дом смахивало все это отдаленно. Что бы это могло быть? И кто такой этот Бульдозер? Возле самого забора стояла будочка со стеклянными окнами-витринами, напоминающая скворечники ГАИшников. Наверное, оттуда открывают и закрывают двери, следят за тем, что делается снаружи.

Оттуда к Сивухину уже спешил дюжий молодец в черных джинсах и футболке, четко обрисовывающей все накаченные бугристости. Рядом с ним без поводка и намордника трусила, высунув язык, огромная страшная собака, наверняка родственница собаки Баскервилей.

Костик сделал шаг навстречу идущему, потом отступил назад, переступил с ноги на ногу и замер, рассудив, что лучше остаться и подождать охранника на месте. Мало ли, что может прийти в голову этой псины? За людей нельзя поручиться, а уж за собак тем более…

Чем ближе охранник подходил к Костику, тем страшнее ему становилось. Костик уже мог разглядеть свирепую физиономию парня, недвусмысленный рисунок на его футболке (череп с костями, надпись сделанную красными буквами: «Он меня достал, не делай этого…»). Сивухин уже принял эту надпись на свой счет, раздумывая, не напрасно ли он ввязался во всю эту авантюру? В общем, когда парень приблизился к Сивухину, он уже просто ничего не соображал от страха.

– Мужик, тебе водички от Бульдозера надо? – спросил охранник.

– Бульдозер, бульдозер… – промямлил Сивухин.

Как ни странно, охранник понял Костика, он кивнул и поманил Сивухина за собой. Они подошли к крыльцу дома, похожего скорее на крепость, чем на обыкновенное жилье. У входа Сивухина обыскали два парня, однояйцевые близнецы охранника с черепом на майке. Бритые, накачанные, с бандитскими рожами. Затем Сивухина впустили внутрь, показали на диванчик у лестницы и приказали ждать. Ждал Костик долго, минут пять. Эти минуты показались ему вечностью. Сивухин пару раз умирал от страха, возрождался и снова умирал. В холле странного дома кипела жизнь. То и дело тренькал мобильник, туда-сюда сновали молодые люди, у которых подозрительно оттопыривались карманы брюк или подмышки пиджаков.

Наконец-то Сивухина позвали. На лестнице появился молодой человек весьма благообразного вида. Коротенькая аккуратненькая стрижечка, очки в тонкой металлической оправе, папочка подмышкой. Ни дать, ни взять секретарь важного министерского чиновника. Костик приободрился, приготовившись импровизировать про журнал по ходу дела. Ну, не съедят же его здесь в конце концов? Тем более, что люди приличные.

«Секретарь» обернулся к Костику и сказал:

– У Бульдозера всего пятнадцать минут, ему на сходняк валить надо. Без лишнего базара, зря не бакланить. Усек?

Сивухин чуть с лестницы не свалился. Облик очкарика-секретаря и его лексикон совершенно не соответствовали друг другу. Сивухин не успел опомниться, как оказался внутри полупустого кабинета. Понятно, что это кабинет. Один стол, два кресла. Тот, кто сидел за столом, несомненно и был Бульдозером. Мужик небольшого роста с огромными кулачищами, выступающими скулами и лысым черепом оправдывал свое прозвище. Он был самым настоящим Бульдозером, по-другому его просто никак нельзя было назвать. Бульдозер молча изучал поверхность полированного стола.

Костик улыбнулся и поздоровался:

– Здрасьте!

Человек-бульдозер никак не отреагировал на его приветствие – видно был увлечен исследованием царапин или фактурой дерева.

Костик для приличая помолчал, ожидая встречного приветствия, и обратился к Бульдозеру:

– Мне бы ваш журнальчик посмотреть, – начал Костик без всякого вступления, потому что не знал, как начать.

Бульдозер, мрачно взглянув на Сивухина, вытащил откуда-то из-под стола журнал, похожий на «XХL», и швырнул Костику. Глянцевая обложка раскрылась и на полированную поверхность стола высыпались какие-то фотографии. Сивухин наклонился, присматриваясь. На фотографиях был изображен толстый румяный мужик с маленькими, как у поросенка глазками и усиками под носом «а-ля Фюрер». Мужик был снят в разных ракурсах и в разной одежде. Было ясно, что «модель» о фотографировании не знала. Снимали откуда-то с приличного расстояния на улицах, в кафе.

Бульдозер кивнул на фотографии и произнес:

– Сделать так, чтоб смахивало на несчастный случай.

Сивухин уставился на бандита, ничего не понимая. Он снова попытался объяснить, зачем пришел:

– Я к вам от Букиниста, понимаете, в чем дело? У вас есть журнал «Будни…»

– Упырь, Упырь! – неожиданно заорал человек-бульдозер.

Костик ойкнул и вжался в стену. Он решительно ничего не понимал. Вернее, кое-о-чем он уже догадывался. Этот самый Бульдозер никакой не коллекционер, а самый настоящий бандитский авторитет. Вот только на фига ему журнал нужен был?

В дверь просунулась голова «секретаря». Бульдозер обратился к нему:

– Упырь, ты че за баклана мне привел, в натуре? Кто такой Букинист? Подстава?! Мать вашу! Приличного мочилу найти не можете, уроды!

Молодой человек, прозвище которому так же не подходило, как и его лексикон, удивленно уставился на Костика. И тут же начал оправдываться:

– Бульдозер, ты че, мамой клянусь! Падлой буду… Этот баклан пароль назвал. Как и договорились. Сначала водички попросил, потом адрес назвал и твое погоняло. Я тут ни при чем. Это Черепушка все напутал. Я сейчас разберусь. То-то я смотрю, мужик какой-то хлипкий. Ну ладно, думаю, может, это у него прикид такой, под лоха косит, чтоб менты не вязались. А жмурикам, им все равно, кто их жмуриками сделает… А тут вон оно что…

Упырь-«секретарь» схватил Костика за шиворот и потащил из кабинета. Костик, на ходу вырываясь, пытался объяснить, что произошло досадное недразумение. Простая ошибка. Что, вероятно, ему нужен не тот Бульдозер, вернее бульдозер, но не он, а его журнал «Будни механизатора».

Костику повезло. Били его недолго и с ленцой. В конце концов, они поверили, что пароль несчастный Сивухин назвал чисто случайно. К тому же, наконец, появился именно тот, кто знал пароль, и Сивухина выкинули за ворота, дав для легкости полета полновесного пинка. Костик, сидя посреди пустого Мокрухинского тупика, грозил небу кулаком и громко клял гада-продавца, рост преступности в стране, бездействие и продажность милиции, а также свою горькую судьбинушку. Ну ничего, когда он доберется до заветной марки, он им покажет…

Сивухин отряхнул одежду и поплелся в сторону остановки. Ничего, уговаривал он себя. Это просто ошибка. Букинист случайно внес в список этот адрес, возможно, Бульдозер у него что-то покупал… А, может, просто совпадение. Мало ли на свете Бульдозеров? (Хотя последнее предположение было самым бредовым, но что не сделаешь, что бы успокоить себя любимого.)

У остановки стоял ларек, в котором торговали спиртными напитками на вынос. «Мини-закусочная». Название оправдывалось, закусочного здесь на самом деле было мини: орешки, чипсы и кукурузные хлопья. Зато всего остального – в избытке. Костик заказал себе рюмку «Анны-Палны» (костюмчик не позволял купить обычного пойла, требовал чего-то посолиднее. Поэтому Костик и купил себе пару рюмок «Анапы»), потом еще одну и залакировал все это кружечкой пивка. Выпив, Костик рассудил трезво… Неудачи не должны останавливать искателей приключений. Он отправился по следующему адресу. Тем более, что сейчас в его жилах бурлил заряд энергии, смелости и предприимчивости.

* * *

Счастливые обладатели списка, Макс и Филимон, направились к остановке общественного транспорта. Максим что-то обдумывал, улыбаясь своим мыслям. Филимон семенил где-то рядом, едва успевая за большими шагами Максима.

– Ну что ж, начнем, пожалуй, – проговорил Макс.

– С чего? – поинтересовался Филя.

Макс усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:

– Ты в клубе «Сераль» был когда-нибудь?

Филимон недоуменно покачал головой:

– Это что-то из кавказской кухни? – поинтересовался он. – Я вообще-то острое не очень люблю.

– Ага, – насмешливо ответил Макс. – Из кухни.

Он оглядел тощую фигурку Филимона, слегка осовремененную одеждой, и добавил:

– А как ты к стриптизу относишься?

Филя покраснел, как второгодник-третьеклассник, пойманный за подсматриванием в замочную скважину девчачьей раздевалки:

– Н-незнаю, но если для дела надо, то…

Максим захохотал, так громко, что обратил на себя внимание двух старушек, выгуливающих тощего котенка на длинном цветном поводке. Старушки неодобрительно закачали головами, помянув невоспитанную молодежь, которая носиться с утра до вечера по улицам и мешает мирным гражданам. Макс не обратил никакого внимания на бормотание злобных блюстительниц порядка.

– Нет, это не для дела, – отсмеявшись, произнес он. – Мы туда обедать пойдем, место там приличное, поговорить можно спокойно, да и кухня, опять же, замечательная, там все и обсудим.

– А причем тут стриптиз? – обиженно спросил Филимон.

Максим ответил:

– Да ни при чем, просто это мужской клуб со стриптизом, а у меня там приятель работает. Он мне кое-что достать должен. Ну и потом, добычу списка, начало, так сказать, нашей операции нужно отметить торжественно и незабываемо. Ты ведь в стриптизе ни разу не был? Не был. Значит, этот день надолго запомнишь. Да ты не обижайся, – сказал Макс, заметив, как насупился Филимон. – Я пошутил.

Всю дорогу до «Сераля» Филимон молчал, размышляя над тем, как он отстал от жизни. И вправду, почти полжизни прожито, а настоящий стрептиз ни разу в жизни не видел. Вот так и жизнь пройдет, а я…

«Сераль» находился в центре Кукуевскска. Внешне клуб никак не напоминал злачное место. Он был совершенно не похож на те клубы, которые показывают в американских фильмах. Скорее уж на какое-то министерское здание, в стиле советского модерна. Однако, внутри все оказалось куда как интереснее. Лестница, ведущая вниз, была устлана ковровом. Посетители попадали в просторное полуподвальное помещение, которые раньше занимали под ЖЭКи, клубы Детского творчества или тренажерные залы. Стены были расписаны сценками из «Тысячи и одной ночи», антураж дополняли раскиданные по углам плюшевые пуфики, на которых сидели девицы в огромных шелковых, почти прозрачных шароварах. Бюсты, едва прикрытые малюсенькими кусочками ткани а-ля болеро, держались на честном слове. Вернее, на одной крохотной пуговице. Пышные прелести девиц готовы были вырваться наружу навстречу посетителям. Одалиски, а девицы изображали именно их, курили кальян. Благодаря ему в помещении клуба пахло какими-то восточными пряностями и возбуждающими ароматами.

Другая лестница вела наверх в зал с круглой сценой посередине и крохотными столиками по периметру. Столики были поставлены на приличном расстоянии друг от друга и отделялись перегородками-кабинками. Посетители прекрасно видели все происходящее на сцене и были почти скрыты от посторонних глаз соседей. Так что поговорить, обсудить свои дела здесь можно было без постороних ушей. Полумрак, царивший в зале, как нельзя лучше соответствовал.

Лоховский замешкался у входа, он старался не пялить глаза на прекрасных, полуодетых одалисок. Однако, чем больше он пытался их не замечать, тем больше краснел, уши выдавали его с головой. Они полыхали как маки на поле в яркое солнечное утро. Максим подтолкнул его в спину, приглашая подняться наверх. Филя огляделся. Пустых столиков в зале почти не было. Макс кому-то кивнул головой и появившийся из мрака официант подвел их к столику, расположеному в самом удиненном месте. Филя догадался, что Максим в «Серале» частый, почетный гость.

Мкасим заказал какие-то блюда, оставил Филимона, а сам удалился переговорить со знакомым. Филимон с любопытством разглядывал злачное местечко. Он с удивлением заметил, что за соседними столиками сидели вполне приличные и даже интеллигентные мужики. Почти никаких бандитских рож. В зале было даже несколько женщин. Это поразило Филимона больше всего. Если молоденькие дамы без стеснения приходят полюбопытствовать на стриптиз, то чего ему-то, взрослому человеку, с наметившейся проплешиной краснеть и стесняться.

Посетители за столиками ели, тихонько разговаривали, ожидая, очевидно, начала представления. Филимон с аппетитом принялся пробовать экзотические блюда, ароматные и пряные. Названий всего этого великолепия Лоховский не знал. Да это было и не важно. Главное, что вкус был «спессфичский».

Заиграла музыка, и на круглой сцене появилась первая участница шоу. Приятная, аппетитная пышечка в костюме, состоящем из крохотных трусиков и маленьких звездочек, как будто приклееных к соскам чрезвычайно пышных грудей. При появление дивы мужчины перестали жевать и разговаривать, а женщины сморщили носики в презрительных гримасках, говорящих: «И это стриптизерша? Дорогой, я могу лучше».

Пышечка исполняла танец, состоящий из набора каких-то эротических телодвижений и элементов танца живота. Она довольно ловко крутила пупком на своем округом гладеньком животике. В пупок была продета маленькая перламутровая бусинка, которая подрагивала в такт музыки, поднималась и опускалась вместе с пупком. Филя смотрел на эту бусину не отрываясь, поднять глаза выше или опустить ниже он не мог. Он боялся, что его дыхание остановится, а сердце выскочит из груди. Чтобы немножко отвлечься от происходящего, Лоховский отправил в рот пряный кусочек блюда из баранины с труднопроизносимым названием.

Однако, как говорят, нет предела совершенству. Филимон чуть не подавился этим самым кусочком, когда танцовщица повернулась к зрителям попкой. Тонкий шелк трусиков, натянувшийся на тугих ягодицах, чуть не стал последним, что мог увидеть Филимон в своей жизни. Он отчаянно закашлялся, лицо его приобрело синюшный оттенок, а проклятый кусочек никак не хотел освободить дыхательные пути.

– Вот это сила искусства, ты даже жевать перестал! – услышал Филя насмешливый голос Макса. – Фил, ты в порядке? – поинтересовался Максим, заглядывая в лицо приятелю.

Лоховскому повезло, что бывший спортсмен обладал замечательной реакцией и хладнокровием. Мощным ударом по спине он протолкнул кусочек баранины, застрявший в горле Филимона.

– Ап, ап, ап, – с шумом заглатывая живительный воздух Филимон пытался востановить дыхание. Сдавленным голосом он поблагодарил Максима за спасение.

– Да, Лоховский, нельзя оставить тебя ни на минуту, надо же, подавиться едой и умереть на стрпиптиз-шоу. Вот заголовочек для бульварных газетенок! Хорошо, что ты не депутат или какое-нибудь официальное лицо… Ладно, давай, выпьем, – предложил он Филимону, разливая по бокалам густое рубиновое вино. – За успех нашего предприятия!

Когда приятели допивали вино, пышечка закончила вариации на восточные темы, и ее место заняла высокая стройная блондинка, с пышной грудью и тонкой талией. На девушке одежды было еще меньше, чем на предыдущей артистке. Кусочек ткани с нашитыми блестками на ягодицах и длинные распущенные по плечам волосы, составляли весь наряд красавицы. Девушка двигалась иначе, чем ее предшественница. Танец напоминал скорее акробатические трюки, чем стриптиз. Она казалась гуттаперчивой, от ее шпагатов и кульбитов у Филимона закружилась голова, кровь застучала в висках, ладони вспотели.

Выступление были встречены бурными аплодисментами. Зрители, разогретые вином, музыкой и танцами, оживились. Девушка поклонилась и собралась удалиться, однако, ей помешал двухметровый детина с бандитской рожей. Красная морда (лицом это как-то сложно было назвать) на толстой шее, выглядывающей из дорого, стильного пиджака, не делала мужика симпатичным. Он поманил девушку пальцем, указывая за свой столик. Гуттаперчевая танцовщица покачала головой, извиняясь, и отказала. Красномордый не понял и не принял отказа, он выплюнул что-то обидное в лицо девушки и схватил ее за волосы, пытаясь подтащить к своему столику. В зале замерли, ожидая дальнейшей развязки.

Макс обернулся к сцене, привлеченный внезапной гнетущей тишиной в зале. Он допил вино, аккуратно промокнул салфеткой краешек губ и встал из-за стола.

– Мужик, – обратился Макс к краснорожему, – ты грамотный? Читать умеешь?

Краснорожий, не отпуская девушку, удивленно уставился на парня, задавшего странный вопрос:

– Ну?!

Максим спокойно, почти ласково проговорил, указывая на табличку, висевшую на стене:

– А если умеешь, прочти что написано.

Красномордый отпустил девицу, уставившись на стену, где висела табличка: «Просьба к посетителям: стриптизерш руками не трогать».

Максим воспользовался тем, что бугай отвлекся, нанес ему сокрушительный удар выпрямленными пальцами левой руки в солнечное сплетение. Тот отступил назад, согнулся пополам, и лицо его посерело. Из-за столика любителя тактильных ощущений выскочил здоровенный детина из братков. Он попытался незаметно сунуть руку под пиджак, но Максим вовремя заметил этот маневр. Филимон, напряженно следивший за развитием событий и готовый прийти на помощь другу, не заметил как и откуда у Макса в руках появился маленький пистолет. Пистолет заметили и все присутствующие, поэтому они не делали никаких попыток вмешаться в происходящее, скорее наоборот, были солидарны с Максом.

– Надеюсь, вы не хотите запачкать костюмчик кровью? – любезно осведомился он. – И уж точно не хотите, чтоб я попортил его шкуру, – поинтересовался Максим, подчеркивая слова выразительным движением пистолета. Рука бандита остановилась на мгновение и опустилась вниз.

– Вернись на место, а мы поучим этого невоспитанного человека вежливости, – приказал Максим. – А ты, – обратился он к лежащему на полу краснорожему, – попроси прощение у девушки.

Краснорожий что-то промямлил, извиняясь перед трясущейся девицей, размазывающей по лицу слезы.

– Это не все, – проговорил Максим. – С вас компенсация за моральный ущерб. Скажем, баксов двести. Дадите, и мы мирно разойдемся.

Краснорожий кинулся доставать бумажник и дрожащей рукой протянул девушке купюры. Она взяла деньги и, всхлипывая, скрылась за кулисами. Снова заиграла музыка и на сцене появилась новая танцовщица.

Макс быстро подошел к Филимону и шепнул:

– Придется нам закончить трапезу в другом месте. Делаем ноги. Пока кое-кто не захотел взять реванш.

Филимон, с тревогой наблюдавший за тем, как краснорожий что-то тихо говорит в свой мобильник, указал на второго бандита, караулившего у выхода:

– По-моему, Макс, нам уже поздно.

– Не дрейф, Фил, – ободрил его приятель. – Вон наша Ариадна спешит, она нас выведет из этого лабиринта.

К их столику, действительно подошла, какая-то молодая девушка. Филимон не сразу узнал в ней ту, что выступала несколько минут назад на сцене. Сейчас она совершенно не походила на стриптизершу, скорее на студентку. Тоненький серенький свитерок, джинсы, волосы, стянутые резинкой в хвост.

– Сейчас на пару минут отключат свет, быстро двигайтесь за мной вон в тот угол. Там дверь, – сказала она.

Словно по волшебству в ту же самую минуту погас свет. Макс и Филимон нырнули вслед за девушкой. Когда свет снова включили, они оказались в пустом коридоре, поднялись по лестнице на второй этаж, снова спустились. Свернули налево и оказались в большой кухне, прошли, не обратив на себя ничьего внимания, к маленькой незапертой двери и оказались на улице.

– Ну все, пока. Спасибо, – проговорила девушка, целуя Макса в щеку и, помахав рукой Филу, растворилась в вечерних сумерках.

Макс быстро поймал такси. Проезжая мимо освещенного входа «Сераля», Филимон заметил, как подъехала машина, под завязку нагруженная накаченными парнями. Навстречу ей выбежал приятель краснорожего. Филя поежился, представляя, что бы с ними было, задержись они хотя бы на минуту в клубе.

– Кто она? – шепотом спросил он у Макса.

– Не знаю, – произнес он. – Просто хорошая девчонка.

Филя обалдело уставился на приятеля:

– Ты хочешь сказать, что рисковал жизнью из-за незнакомой стриптизерши?

– Ну почему незнакомой, – закрывая глаза, произнес Максим. – Ее Мариной зовут, она мне свой телефончик дала.

Филимон вздохнул. Нет, он решительно отказывался понимать Максима. С другой стороны, именно с таким человеком можно найти марку, именно такого нужно иметь своим другом. В данный момент его больше всего волновало, откуда у Макса взялось оружие? Этот момент и пугал, и интриговал одновременно. Пугал – Фильку Лоховского, а интриговал – Фила.

* * *

– Позвольте представиться, – церемонно проговорил крепыш с золотой фиксой, обращаясь к Мерзеевой. – Георгий Михеевич Нечитайло. Предприниматель. Коллекционер. Для друзей – просто Георгий, а для вас – Жора.

Нина Михайловна зарделась, изображая из себя институтку, и произнесла:

– Нина Михайловна Мерзеева, одинокая домохозяйка. Коллекционирую марки и журналы. Для вас – просто Нина.

Мерзеева лукавила, выдавая себя за коллекционершу. Она смутно представляла себе, чем занимаются коллекционеры. Считала это пустой тратой времени и сил. Нина Михайловна признавала только одну вещь, пригодную для собирательства – деньги. Их коллекционированием она готова была заниматься всю жизнь. Всех остальных собирателей считала чудаками. Сейчас же она срочно придумала себе хобби. Ей во что бы то ни стало нужно было заинтересовать этого мужчину. Такое поведение было (снизойти до того, чтобы заинтересовать мужчину, слишком много чести для этих грубых волосатых животных!) совершенно несвойственно мадам Мерзеевой, но желание поближе «познакомиться» и произвести впечатление, перевесило все принципы яростной феминистки.

Почему? Да потому что, Нина Михайловна Мерзеева нашла своего нового знакомого мужчиной приятным во всех отношениях. Было в нем что-то такое интригующе-загадочное. От него исходил приятный аромат денег, больших денег, а деньги Нина Михайловна любила больше всего на свете. Их она чуяла за версту, как чует поросенок (язык как-то не поворачивается назвать такую солидную даму свиньей), обученный на поиски трюфелей. Поэтому, когда крепыш пригласил ее в гости, «посмотреть журналы», Нина Михайловна с радостью согласилась.

Михеич, подхватив локоток Нины Михайловны, направился к баклажановому джипу, стоящему у тротуара. Мерзеева бросила восхищенный взгляд на эту махину, на мгновение замерла и выдала фразу, похожую на рекламный слоган: «Настоящий джип, для настоящих мужчин». Мерзеева, как женщина умная, прекрасно понимала, что путь к сердцу мужчины лежит через его коня, точнее машину. Все эти домостроевский штучки насчет сытной еды, якобы помогающей завоевать сердце мужчины, давно устарели.

Современного мужика на котлетки или пирожки с повидлом не возмешь. Полуфабрикаты, доставка ресторанных обедов на дом, приходящие поварихи-домработницы сильно облегчили существование холостяков. И усложнили задачу толпам незамужних претенденток на руку, сердце и кошелек сильной половины человечества. Зато восхищение грудой железа, принадлежащего мужчине, можно этого самого мужчину сразить наповал. Есть в этом что-то на уровне генетической памяти. Вероятно так же действовало восхищение далеких пра-пра-женщин по поводу приученного дикого скакуна, принадлежащего такому же древнему пра-пра-мужчине.

Георгий благодарно улыбнулся в ответ на комплимент Мерзеевой и, любезно открыв перед ней дверцу, помог удобно устроиться в салоне. Там было уютно: удобные мягкие сиденья, как будто обнимали пассажиров. От них пахло дорогой кожей, хорошим мужским одеколоном и дорогими сигаретами. Нина Михайловна откинулась на спинку и закрыла глаза. Джип взревел и плавно двинулся с места. На губах Мерзеевой играла легкая блаженная полуулыбка, а мозги в это время с точной калькулятора подсчитывали стоимость машины, аксессуаров салона, одежды Михеича, его ботинок и золотых часов. Выходило на довольно приличную сумму.

Всю дорогу Нечитайло молча курил и любовался монументальным профилем своей пассажирки. В отличии от его всегдашних женщин, суетливых и болтливых, Нина Михайловна источала достоинство и спокойствие. Она не кинулась крутить ручку приемника в поисках мелодии попопсовее, не полезла в бар, не потребовала отвезти ее в крутой ресторан, а главное не стала расстегивать пуговички на своей кофточке, пытаясь тут же его соблазнить. Если честно Михеич в своих подружках ненавидел именно это – быстрый секс в салоне автомобиля. Такой секс был противопоказан потрепанному жизненными бурями и деловой активностью Нечитайло. Специальный доктор, услугами которого периодически пользовался Георгий Михеич, считал, что в сексе, как и в пище необходимо соблюдать строжайшую диету. И заниматься «этим» где попало, то же самое, что есть все подряд (жирное, жареное, острое) где попало: на улице, в переходах метро грязными руками и в дешевых забегаловках. Но ведь не станешь рассказывать о рекомендациях своего сексопатолога молоденьким девицам, пытающимся расстегнуть твои штаны?

С этими мыслями Михеич притормозил возле своего дома.

– Приехали, Ниночка, – сказал Михеич, выпуская даму из салона автомобиля.

Нина Михайловна огляделась, едва сдерживая вопль отчаяния. Увы! Дом в котором жил, по всем показателям богатенький, Жора, оказался обыкновенной коммунальной хрущебкой. Нина Михайловна сама жила в трех дворах отсюда. Эти грязно-серые дома, подъезды которых уже тридцать лет невидели ремонта, эта дрянная сантехника, коммунальные клоповники… Розовая сказка развеялась как дым. «Может у него это квартира для тайных встреч», – пронеслось у нее в голове. Но на женатого мужчину Жора был не похож.

Нечитайло уже открывал потрескавшуюся, давно некрашенную дверь в подъезд, ожидая пока Нина Михайловна поднимется по ступенькам крыльца. Она неохотно проследовала внутрь за мужчиной. Яркая лампочка резанула по глазам. Мерзеева на секунду закрыла глаза. Затем снова закрыла и снова открыла. Вместо ожидаемого грязного, пропитанного вонью коммунального бесхозного подъезда, она увидела нечто из области евродизайновой фантастики. Совершенно чистые белые стены, (то ли обои, то ли специальная краска), лестница с дубовыми перильцами, пять почтовых ящичков, похожих на сказочные скворечники. На лестничной клетки первого этажа за конторским столиком сидел здоровенный парень в камуфляжке и трепался с кем-то по сотовому.

Увидя вошедших, парень привстал, не прекращая разговора расплылся в улыбке и кивнул головой. Нина Михайловна тихонечько ущипнула себя, пытаясь прогнать галлюцинации. Не помогло. Подъезд оставался все таким же чистым, отремонтированным и с охранником в придачу. Михеич неторопливо проследовал наверх, жестом приглашая Мерзееву подняться за собой.

– Тут до нас, раньше коммуналки были, а потом жильцов рассортировали по отдельным квартирам. Соединили по две коммунальные секции, отремонтировали и получилась конфетка. Соседние подъезды, правда еще коммунальные, зато у нас красота. Потолки высокие, просторно, удобно.

Нина Михайловна на минуту представила, как было бы хорошо, если бы ее соседей не было. Картинка получилась прелестная. Мерзеева вздохнула с сожалением. Увы!

Квартира Нечитайло находилась на третьем этаже, открыв тайзеровскую дверь с дополнительными запорами, хозяин пропустил Нину Михайловну внутрь.

– Ниночка, вы не бойтесь, у меня тут собачка…

Дальнейшие слова Нечитайло были заглушены громким злобным рычанием, перемежающимся с лаем. Нина Михайловна взвизгнула, отпрянула назад, наскочила на Георгия Михеича и опрокинула его на пол.

Хорошо, что Мерзеева дамочка была закаленная и не лишилась чувств, а то Нечитайло принял бы мучительную смерть, погребенный под тушей милейшей Нины Михайловны.

Задыхаясь под тяжестью ее тела, Георгий прохрипел:

– С… слезь, с… лезь, кому говорю, с меня.

Нина Михайловна, быстро сообразившая, что здоровенная псина, толстой цепью прикована к стене и на нее не броситься, со всей живостью на которую только была способна сползла с хозяина квартиры.

Красный с выпученными глазами, пытаясь отдышаться Михеич лежал на полу, напоминая большую рыбину, выброшенную на берег.

Нина Михайловна попавшая в такую дурацкую ситуацию не знала как ей быть дальше. Оставаться или уходить? Если Нечитайло сейчас начнет ее уговаривать остаться она останется, а если нет? Нина Михайловна закатила глаза, взмахнула руками как раненая птица крылом и со словами:

– Воды! – съехала по стене на пол.

Перепугавшийся Михеич живенько вскочил и помчался в кухню. Нина Михайловна из под прикрытых ресниц с любопытством оглядывала убранство коридора. Планировка в точности совпадала с ее коммуналкой, плюс соседняя квартира. А вот ремонтик был капитальный, как в приличном офисе.

– Ниночка, выпейте воды, – раздался над ухом, лежащей на полу Мерзеевой, голос Нечитайло.

Нина Михайловна открыла глаза, мило улыбнулась, сделал глоток и поднялась с пола:

– Вы меня извините, Георгий. Но я как не ожидала встретить здесь собаку… Такую большую собаку. Мне так неловко…

– А, пустяки, – прервал ее Михеич. – Это я на случай ограбления держу, знакомый присоветовал. Если даже дверь взломают, дальше коридора не пройдут. Им «Киллер» пройти не даст. Порвет на куски, так что не соберут ни в одной больнице. Правда жрет много и выводить на улицу надо, а так проблем нет. Говорят, правда, что сейчас лучше тигра держать, но он воняет сильно. А потом рычит все время. Нет, собака оно, как-то надежнее. Друг человека все-таки, а тигр? Матрас полосатый. С ним даже по душам не поговоришь…

«Довольно милое имя для песика» – подумала Нина Михайловна.

Георгий Михеич отвязал Киллера и запер в одной из пустующих комнат квартиры. Мерзеева прикинула – таких комнат в квартире Нечитайло должно быть около десяти-двенадцати.

Пока хозяин пристраивал псину, гостья прошла в просторную комнату, перед которой был привязан «Киллер». У Жорика, как про себя стала называть Мерзеева Нечитайло, было очень уютно. Нина Михайловна плюхнулась в одно из здоровенных, смахивающих на трон, кресел. В комнате тотчас же погас свет, включились маленькие бра, висящие в углах комнаты, и заиграла музыка. Откуда-то сбоку выдвинулась полочка, оказавшаяся полочкой бара. На ней в ряд были выставлены бутылки, стоял пара чистых стаканчиков и вазочка с крохотными печеньками. А спинка кресла опрокинулась назад, заставив Нину Михайловну принять почти горизонтальное положение.

«Вот это сервис! И сами напоют и сами уложат» – пронеслось в голове у Нины Михайловны.

– Вижу вы уже устроились, Ниночка, – проговорил Михеич, у спевший переодеться. – Что будете пить? Шампанское, вино, водочку?

– Водочку! – произнесла Мерзеева, пытаясь подняться и принять более приличный вид.

Через пару минут Жорик уже подкатывал к Нине Михайловне столик на колесиках, уставленный всякой супермаркетовской снедью. В его центре стояла бутылочка так милого сердцу русского человека напитка. Пока Нечитайло занимался сервировкой Нине Михайловне удалось принять вертикальное положение. Она спустила ноги на пол, чуть прислонившись спиной к спинке кресла, боясь, что любое неосторожное движение снова опрокинет ее на спину. Возможно из-за борьбы с креслом Нина Михайловна отвлеклась, расслабилась, потеряла контроль и приняла лишнего. Вообще-то, Нина Михайловна всегда знала свою меру и практически никогда не напивалась. Но то ли водка была особенно хороша, то ли хозяин чрезвычайно гостеприимен…

Первую как водиться выпили за приятное знакомство. Вторую – за счастливый случай, сведший таких симпатичны людей, третью – за то чтоб у них все было и им ничего не было (этот тост был особо подержан бурными аплодисментами Михеича), четвертую за мир во всем мире, пятую за гостеприимного хозяина. За что пили шестую, седьмую и восьмую Нина Михайловна не помнила, За то девятую снова выпили за хозяина, только Михеич почему-то поинтересовался, а кто хозяин и по чему его нет с ними?

Что было потом Мерзеева помнила смутно. Вроде Жорик рассказывал про свою трудную жизнь, про суровые тюремные университеты, про молодых пигалиц, норовящих запрыгнуть в постель и нежелающих просто поговорить с человеком… Ниночка расчувствовалась и поведала Георгию о мерзавце-зяте, укравшем марку, о своем женском одиночестве, о мужиках, которым нравятся исключительно длинноногие худышки. Потом, Жорик для чего-то принес из прихожей сапог Нины Михайловны и влил в него целую бутылку Шампанского. Он все талдычил про какой-то обычай пить из дамской туфельки… Обещал помочь разобраться с зятем, клялся в вечной любви…

А по утру они проснулись… Где-то совсем рядом раздавался злобный вой. Выли где-то за стенкой. Нина Михайловна подумала: «Что за сволочь собаку в коммуналке завела? Неужели Сивухин?».

Во рту было до противности сухо, голова гудела. Нина Михайловна с большим трудом разлепила глаза. И снова закрыла. «Это сон, – подумала она, увидев рядом с собой незнакомого мужчину. – И собака воет во сне. Не к добру. И мужик чужой – не к добру. Сейчас я посчитаю до пяти и проснусь. Раз… Два… Три… Че…»

– Хрр-ррр! – вдруг смачно захрапел мужик из сна. – Хрр-ррр! Хрр-рррр!

Нина Михайловна подскочила и широко раскрытыми глазами уставилась на незнакомца из своего сна, кончиком пальцев она дотронулась до его мощной волосатой груди. Он был теплый. Пальцы ощущали его. Она решительно ничего не понимала. Если это сон, то лежащий рядом ей сниться. Если он ей сниться, почему он теплый? Мерзеева оглядела огромную кровать-аэродром с дурацким балдахином, просторную комнату Ни кровать, ни саму комнату прежде она не видела. Значит это все-таки сон?

Симпатичное сновидение приоткрыло глаза и с дурацкой улыбкой произнесло:

– Нинуська, Нинелла…

Произнесло и снова отключилось… В голове у Нини Михайловны что-то дзынькнуло, как у будильника и она вспомнила все, что произошло накануне. Конечно же она после всего, что между ними было… она осталась ночевать у Жоржика. Все было бы хорошо, если бы не отвратительно состояние души и тела, после вчерашних безмерных возлияний. Нина Михайловна встала и босиком прошлепала на кухню. Здоровенно помещение скорее подошло бы для ресторанчика средней руки, а не для квартиры.

Кухня до отказа была забита всякой техникой: холодильник до потолка, микроволновка, кухонный комбайн, здоровенна пятиконфорочная плита с множеством кнопочек. Ни дать ни взять космический корабль, станция «Мир». Честно говоря, ко всей кухонной технике Мерзеева была равнодушна. Готовить она не умела и не любила, предпочитала есть из чужих рук. Имено с этой целью Нина Михайловна свое время настояла, чтобы дочь закончила кулинарное училище. И хотя Машка, мечтала об учительстве, вот ведь ненормальная идеалистка, она все же закончила кулинарный техникум. Навсегда осовободив Нину Михайловну от утомительного и отвратительного занятия – готовки пищи.

Мерзеева заглянула в холодильник. У хозяйственного Жорика обязательно должно быть пиво, на худой конец кефир или минеральная вода. Нина Михайловна нашла и то и, другое и третье. Свой выбор, измученная жаждой, дама остановила на пиве. Пиво было хорошее, дорогоее, по сорок рублей за банку. Не то что отрава, которая в последний раз чуть не довела Мерзееву до могилы. Если бы не оно, это дурацкое пива, ее марка сейчас хранилась бы в надежном месте. Воспоминания о зяте, снова подняли волну тошноты в организме Нины Михайловны. Она сделала два больших глотка пива, это немного облегчило страдания.

Теперь нужно было привести себя в порядок, пока Жоржик не проснулся. Мерзеева не хотела, чтобы он увидел ее нечесанной, похожей на чучело. Главное найти ванную, принять душ, привести себя порядок. Нина Михайловна в поисках заветной комнаты толкнула одну дверь, втору, третью, пятую… Все безрезультатно. «Где же у него ванна, – со злостью подумала Нина Михайловна. – Не моется он что ли?». Толкая двери, Мерзеева, боялась, что наткнется на Киллера. Подлая собака, заслышав шаги по коридору прекратила выть. Прежде чем заглянуть в каждую комнату, Мерзеева долго прислушивалась, надеясь угадать – нет ли за ней собаки?

Все же эта тварь оказалась хитрей. За очередной дверью не было слышно ничего. Абсолютная тишина. Нина Михайловна толкнула дверь и нос к носу столкнулась с собачей мордой. Псина, как показалось Мерзеевой, нагло оскалилась и облизнулась. Нинаа Михайловна с воплям попятилась назад и рванула прямо по коридору, в надежде успеть заскочить в спальню, под защиту Жоржика. С перепугу она побежала совсем в другую сторону и толкнула первую попавшуюся дверь. По иронии судьбы за этой дверью оказалась так долго разыскиваемая ванная.

Нина Михайловна закрыла дверь на задвижку и отдышавшись, присел на край ванны. Псина затаилась за дверью, в ожидании своей жертвы.

– У-У! Тварь, сиди, сиди. Я отсюда все равно нескоро выйду.

Она огляделась по сторонам. Это было что-то. Ванная комната по размерам была с хорошую жилую комнату в их коммуналке. Сама ванная смахивала на минибассейн. От пережитых волнений у Нины Михайловны вылетело из головы, как эта штука называется. Какое-то смешное название ни то «Кузя», ни то «Якудзя». «Джакузи», – с облегчением вспомнила она. Нина Михайловна быстренько сообразила как действуют все кнопочки и краники. Врубила струю массажера и плюхнулась в воду, предварительно насыпав кристаллики морской соли, тонизирующих пенок и всего-всего, что стояло на полочках.

Она погрузилась в воду как в морскую пучину, расслабилась и громким голосом сказал собаке, караулившей ее за дверью:

– Жди, жди тварь. Хот-дог ходячий. Чтоб тебе «Педегри» подавиться. Я все равно не выйду отсюда, мне и здесь неплохо. А ты на холодном полу задницу себе отстудишь, заболеешь и подохнешь, как собака.

Впрочем, дрянь сидящая по ту сторону двери и так была собакой, в подтверждении этого она злобно гавкнула пару раз.

Нина Михайловна отмокала в ванной уже почти сорок минут. Она пропела весь имеющейся у нее в запасе репертуар. Начиная от слащаво-романтичной – «Скажите девушки, подружке вашей», до бравурно-героической – «В отряде его называли Орленком, враги – называли „Орлом“. Голос у Мерзеевой был отвратительно-скрипучим, но ей самой пение доставляло неизъяснимое наслаждение. Что до окружающих, их мнение Нину Михайловну абсолютно не волновало. Зато псине, караулящей свою жертву, оно нравилась. Собака диковато завывала, вторя похожим голосом. Вот этим самым дуэтом и был разбужен Георгий Михеевич.

– Опять забыл телевизор отключить, – первое, что подумал проснувшийся Михеич. – Как эту дрянь молодежь слушает? Ни текстов, ни мелодичности. И поют одни голубые уроды, малолетние оболтусы или бритые девицы.

Михеич современную музыку не любил, терпеть не мог. От нее пучило живот, трещала голова и резко снижалась потенция. Была бы его воля, запретил бы транслировать по телевизору и радио всю эту ерунду.

Он открыл глаза и приподнял голову с подушки. Странно. Телевизор не работал. Магнитофон тоже. Музыкальные страдания между тем продолжались. Что бы это значило? А фиг его разберет? Головка с утра бобо, во рту бяка.

„С кем это я так вчера нажрался? – задал сам себе вопрос Михеич. – А, главное, с чего?“

Георгий Михеич спустил свои худые волосатые ноги с кровати, пытаясь нашарить тапочки. Тапочки куда-то запропастились. А, может, и не было их вчера. Он встал, покачиваясь, подошел в шкафу-купе и вытащил халат. Накинув на свои широкие плечи домашнюю униформу, Михеич побрел на звук. По дороге он пару раз заворачивал не туда. Сачало его занесло на кухню. Кто-то здесь уже побывал. На столе стояла пустая банка из-под пива и пакет кефира. Михеич заглянул в холодильник. Вот гады, все пиво вылакали! Кто эти гады Михеич, пока не вспомнил. Пришлось довольствоваться кефириом.

Михеич брел по своей огромной квартире с воплями:

– Эй, люди! Кто-нибудь… Ау…

В ответ ему раздавалось все тоже заунывное пение. Михеич приблизился к ванной и увидел Киллера. Собака при виде хозяина залилась радостным лаем.

– Собака, собаченька моя. Любишь папку? Любишь? Сейчас гулять пойдем, сейчас, псина моя дорогая, вот только душ приму и пойдем.

– Щас, – вдруг ответила псина. – Ванна занята.

Михеич на мгновение замер, помотал головой и обалдело уставился на собаку.

– Фу, черт. Все, пора завязывать, а то скоро синие чертики в глазах скакать будут.

– Будут, будут, – снова раздался тот же голос.

– Киллер, ты что? Заболел? – растерянно произнес Михеич. – Нет, наверное это у меня галлюцинации, – добавил он, ощупывая свой лоб.

Киллер лизнул его в нос и запел:

– Вихри враждебные воют над нами…

– „Веют“, а не воют, – машинально поправил его Михеич.

– Жора, Жоржик, это ты? Это я, Ниночка. Я в ванной. Мне твоя собака выйти не дает.

Георгий Михеич рванул дверь ванной на себя так, что шпингалет выдрался с мясом.

– Нинуля, это ты со сной разговаривала? – радостно завопил он, врываясь в ванную и вспоминая, что произошло накануне вечером.

Нина Михайловна, а это была, конечно же, она, возлежала в ванне, вся в пышной пене, как барашек-облачко. Щеки ее, распаренные от горячей воды, полыхали, глаза от вчерашнего блестели. В общем, зрелище было весьма и весьма аппетитным. Вернее, таковым нашел его Михеич. От этого, а еще от сознания того, что у него все же не белая горячка, Михеич, как был в халате, так и нырнул в ванну, к Ниночке под бочок. Огромная вместительная посудина приняла не только его, но и Киллера, со щенячьим визгом бросившегося следом за ним. Правда последний был безжалостно изгнан из джакузи. В ответ на эту несправедливость псина оставила огромную лужу прямо на коврике.

Спустя полчаса Нина Михайловна и Георгий Михеич завтракали на космической кухне. Мерзеева задумчиво размешивала сахар серебряной ложечкой в маленькой фарфоровой чашечке.

– Жоржик, – произнесла она, расстягивая слова. – Я… вчера… рассказала тебе, зачем приходила в „Букинист“. Ты… обещал помочь… Конечно, я… не настаиваю, но… мы могли бы… стать компаньонами. Это большие деньги…

Если честно, Михеич смутно помнил, что он вчера наобещал. Разговор шел по поводу какой-то марки, журнала и какого-то лоха. Или наоборот, по поводу какого-то лоха, журнала и марки? Что-то вертелось в голове Михеича, билось, но…

Жорик страдальчески наморщил лоб, изображая мыслительный процесс. Раз речь идет о деньгах, тем более о больших деньгах, почему бы не помочь такой женщине? Возможно, сумму даже не придется делить пополам. Какие могут быть счеты между суп…, ну, нет, это пока рановато.

Георгий Михайлович снова выслушал душераздирающую историю о пропавшей марке и мерзавце зяте. Он наконец-то понял, что этот лох никакой не лох. Вернее, лох по фамилии Лоховский. В голове Михеича сразу же заработали всевозможные винтики, шестеренки, гаечки. Мыслительный процесс со скрипом, но пошел. Первым делом следовало напасть на след Лоховского и его дружка, отнять у них список и самим найти нужный журнал.

– Гениально! Супергениально!!! – язвительно проговорила Нина Мхайловна. – Все остальное – просто ерунда. Главное – напасть. Вот только как на этот след напасть? Кукуевск, между прочим, город-мегаполис. Тут можно до Второго пришествия искать человека и не найти.

Мерзеева тут же взяла себя в руки и, ласково улыбаясь, продолжила:

– Жоржик, Жоржуля, как нам этого придурка найти?

Михеич несколько минут подумал и заявил:

– А нам его менты найдут.

– Это как? – Мерзеева чуть не опрокинула на себя чашку с уже остывшим кофе.

– А вот так. Заявим, что мы его разыскиваем. Награду объявим. Дадим ориентировку и они нам его на блюдечке с голубой каемочкой принесут. Да еще в подарочную упаковку завернут.

Мерзеева с сомнением покачала головой:

– А за что они его ловить будут? Я понимаю, если б он бандит, жулик или мошенник был. А так…

– А мы придумаем что-нибудь. Например, что он тебя хотел изнасиловать…

Нина Михайловна громко захохотала, представив себе, как Лоховский пытается ее изнасиловать. Ее огромные груди заколыхались, как два дирижабля на ветру. Отсмеявшись, Мерзеева вытерла слезы и отвергла план Михеича.

– Ты просто этого шибздика не видел. Он дохлый, его соломиной перешибить можно. К тому же он меня боится. Да и не поверит этому никто. Я и Филька… Ну, ты Жорик шутник.

– Ну чего-нибудь придумаем, не переживай. А может, он сам домой вернется. У него, небось, и документов при себе никаких нет.

Нина Михайловна, тяжело вздохнув, проговорила:

– Есть. Я ему собственными руками отдала, чтоб катился к чертям собачьим.

Михеич потрепал Мерзееву по мягкой щеке и утешительным тоном произнес:

– Ну, все равно придет. С женой, например, попрощаться. К другу зайдет. Найдем-найдем, не сомневайся.

Михеич ушел в комнату и через минуту вернулся с мобильным телефоном, вернее телефончиком. Аппаратик казался совершенно крошечным на огромной ладони Мерзеевой.

– На вот, возьми. Если вдруг товй Филька заявится, мне на мобилу звякнешь, а уж дальше мое дело.

– Жоржинька, а как же ты? – обратилась к Михеичу Мерзеева.

– А! – махнул рукой Георгий Михеич. – У меня второй есть. Сама понимаешь, связь для делового человека – на вес золота.

Нина Михайловна внимательно посмотрела на эту крохотульку, которая дороже золота, обратив внимания на массу кнопочек. Осторожно, будто это зарядное устройство, она потыкала кнопки, изучая возможности мобильника. Курс „молодого мобильщика“ под руководством Михеича Мерзеева прошла быстро. Гораздо больше времени заняли другие дела, о которых мы из скромности умолчим. Время пролетело быстро и незаметно. Гостеприимный хозяин, то потчевал гостью всяческими деликатесами, то демонстрировал чудеса видеотехнихки, то…

Под вечер они договорились, что будут вести поиски параллельно. Михеич вызвал своего шофера-телохранителя-секретаря, и тот за пять минут домчал Нину Михайловну до дома.

Подъезд родной коммуналки встретил Мерзееву негостеприимно. Лампочки не было, в темноте она наступила в какую-то подозрительную лужицу, вляпалась во что-то мягкое и больно ушибла о перила локоть. После европодъезда Михеича Нине Михайловне показалось, что она в самых ужасных трущобах Гарлема. Где эти самые трущобы находятся, она не знала, видела в каком-то американском триллере. Про маньяка. Это воспоминание заставило Нину Михайловну поежиться и прибавить шагу. Она поднялась на свой этаж, подошла к двери и споткнулась об что-то большое, лежащее у дверей. Она рукой коснулсь пола и пальцы стали мокрыми и липкими.

„Кровь! Труп! Маньяк!“ – пронеслось у нее в голове. От ужаса волосы на Голове Нины Михайловны зашевелились и она истошно заорал:

– Караул, убивают!!!

В этот момент труп зашевелился и тоже заорал, как эхо повторяя слова Мерзеевой:

– Караул, убивают!!!

Дикие вопли не оставили жильцов квартир равнодушными они высыпали на лестничную клетку из всех квартир. Раскрытые двери слегка осветили арену этих ужасов. Нине Михайловне удалось разглядеть „труп“, привалившейся к стене. Рабочий человек Козябкин, не нашел в себе силы открыть дверь или дотянуться до звонка, после тяжелого трудового дня. Обессиливший трудящийся сидел в луже самого настоящего портвейна, купленного им к ужину. Судя по состоянию Козябкина он уже успел отужинать не одну такую бутылочку.

Мерзеева распираемая злобой из-за того, что попала в такое дурацкое положение рявкнула, пнув „труп“ носком сапога:

– Алкаш, долбанный, морда сучья, меня из-за тебя чуть инфаркт не расшиб. Придурок. Вот участковому пожалуюсь, он…

Нина Михайловна виртуозно выругалась, переступила через мнимый труп и двинулась в ванную, отмывать „кровь“ с рук.

Добросердечные соседи, втащили рабочего человека в его комнату. Не лежать же ему всю ночь, пока проспится, на цементном полу. Заболеет же. Или еще кого напугает до смерти. Через пять минут все успокоились, через десять занялись своими делами, а через пятнадцать и вовсе забыли о происшествии.

* * *

После первой неудачи, подняв настроение порцией горячительного, Сивухин двинулся к следующему владельцу журнала. Тот стоял в списке под номером два и прозывался Удавом. Удав так Удав. Может товарищ из цирковой семьи дрессировщиков и это его артистический псевдоним? В общем, Костик не стал загружать голову лишними раздумьями и смело направился на встречу неизвестности.

В отличие от Мокрухинского переулка, дом господина Удава отыскался быстро и без лишних трудностей. Модерновая высотка для лиц со средним и чуть выше среднего достатка. Тут уж точно никаких гоблинов и бандитов, простые мирные служащие, скромные предприниматели, свой брат интеллигент. Костик и сам бы жил в таком доме, если бы лет двадцать назад доучился бы в Педагогическом институте города Кукуевска имени Народных просветителей на философском отделении. Сивухин еще помнил те времена, кода их куратор, старичек-профессор, называл его надеждой курса, будущим русской философии. Только это будущее осталось в далеком прошлом. И все же иногда Сивухин вспоминал о своем интеллигентском прошлом. У него под кроватью лежал потрепанный томик Кьеркегора, который он иногда, во время бессонницы, полистывал.

Нужная квартира оказалась на третьем этаже. На лестничной клетке было довольно чистенько и респектабельно. Все двери были оббиты кожей или под нее, солидные ручки, номерки на дверях, массивные глазки, аккуратненькие коврики. Костик пригладил пятерной волосы, внутренне собрался и позвонил в дверь. Ни какой реакции. Он снова позвонил и прислушался. Тонкий слух Сивухина уловил какое-то движение в глубине квартиры. Затем раздались легкие, женские шаги. Кто-то пристально рассмотрел Костика в глазок и через секунду дверь отварилась.

Сивухин потерял дар речи. В дверях стояла черноволосая женщина, одетая в коротенький полупрозрачный халатик, который не только ничего не скрывал, а как раз наоборот подчеркивал. Сивухин обалдело уставился на прелестницу.

– Ну что же ты застыл, проходи – пригласила Костика хозяйка приятным грудным голосом с потрясающей интонацией, обращаясь к нему как к давниншнему долгожданному знакомому.

Сивухин как загипнотизированный проследовал за женщиной в гостиную. Черноволосая красавица уселась на диване, поджав под себя ноги так, что полы коротенького халатика разъехались, показав кусочек черных шелковых кружев ее трусиков. Костик почувствовал как у него загорелись щеки, в горле пересохло, а язык словно приклеился к небу.

– Кхм, ккхх, кхе… Здравствуйте, – произнес Сивухин. – Мне бы хозяина квартиры. Господина Удава.

– А его нет дома, – проговорила сельфида, облизывая остреньким как у змейки язычком розовые губы. – А я не подойду? – поинтересовалась она.

– Чего? – Костик никак не мог оторваться от полных розовых чуть влажных губ хозяйки квартиры. – А?… Возможно. Понимаете, ваш муж коллекционирует журналы. Я это узнал в магазине „Букинист“…

Хозяйка квартиры поменяла позу, вытянулась на диванчике, во весь рост, продолжая слушать Константина. Сивухин молча наблюдал за тем как легкий шелк халатика поднимается вверх, не в состоянии продолжать разговор. Костик отвел глаза и принялся рассматривать ковер, висевший над диваном. На нем были развешаны большие кинжалы в ножнах. Молчание затягивалось и становилось неприличным.

Сивухин не мог сдержаться и еще раз, украдкой бросил взгляд на лежащую искусительницу. Женщина тут же томно подняла свои пушистые ресницы и бросила на Сивухина в ответ такой откровенный взгляд, что ему сделалось дурно. Он попытался взять себя в руки и продолжил:

– Дело в том, что к вашему мужу по ошибке попал один важный для меня документ. Он лежал в одном из журналов, купленных вашим мужем. Не могли бы вы помочь мне?

– Вам?… Конечно, с большим… удовольствием…,– чуть растягивая слова ответила мадам Удав.

Сивухин никак не мог понять в чем тут дело. Его явно соблазняли, почему? По поводу своей внешности он нисколько не обольщался. Женщины его вниманием не баловали и в лучшие времена (бывшая жена не в счет), а теперь уж и подавно. Может дамочка того, сумасшедшая? Или обкурилась? Вполне возможно. Обкурилась какой-нибудь дряни и ей срочно понадобился мужик, пусть самый завлященький (Сивухин уже давно не заблуждался по поводу своей мужской привлекательности).

Хозяйка поднялась с дивана, указала Костику на кресло, стоящее рядом и куда-то удалилась. Через пару минут она вернулась с подносом, на котором стояли два фужера и бутылка какого-то болгарского вина, тарелка с виноградом и половинками граната.

Константин попытался было отказаться, но хозяйка не обратила на его протесты ни какого внимания. Она разлила вино по бокалам и жарко дыша в лицо Сивухину чувственным голосом приказала:

– На брудершафт!

Она отхлебнула из бокала Костика и страстно поцеловала его в губы, крепко обняв за шею. Это уже было слишком! Сивухин едва не задохнулся от такого натиска. Он как-то не привык, чтоб женщины бросались на него первыми. Костик попытался оторвать озабоченную дамочку от себя. Но не тут-то было. Мадам повисла на нем, подогнув колени и они оба повалились на диван. Костику удалось сползти на пол и быстро подняться. Он привел себя в порядок, отдышался и довольно холодно обратился к хозяйке:

– Мадам, я к вам пришел исключительно по делу. Простите, но у меня мало времени. Я ЭТО (слово ЭТО он специально выделил голосом) с делами не смешиваю.

Мадам Удав вздохнув, ответила:

– Фи, какой ты скучный, но все равно душка, – произнеся это дамочка потрепала Сивухина за ухо, от чего ухо стало малиновым. – Ладно, пойдем я покажу тебе журналы, – добавила она.

Они проследовали в комнату, забитую всякими книгами, журналами, картинами, статуэтками и прочей ерундой, милой сердцу собирателей всякой древности. Что именно собирал Удав, Костик понять не мог.

Женщина указала на огромный стеллаж, полки которого поднимались к самому потолку:

– Лезь туда сам, ищи, что нужно. Журналы у него там.

Сивухин быстренько подтащил стремянку, стоящую в другом углу комнаты и полез на верх, под самый потолок. Там хозяин древностей хранил книги, бумаги, альбомы, журналы. Скрытые толстым слоем пыли и паутины они лежали аккуратными стопочками. Только вот не похоже, что сюда кто-нибудь недавно заглядывал. Ведь если бы тут лежали журналы, купленные Удавом два дня назад, пыль еще не успела бы осесть на них. Костик на всякий случай полистал журналы: они даже отдаленно не напоминали те, что нужны ему.

Чихая Сивухин покопался на полках минут десять и решил спуститься вниз. Слезая со стремянки он зацепился за длинный болт и порвал брюки на самом интересном месте.

„Вот черт! – выругался про себя Сивухин. – Вот если не задался день, значит не задался. Там чуть не угробили, здесь чуть неизнасиловали. А ведь день еще не кончился. В придачу, штаны порвал чужие. И все зря!“

– А других журналов у вашего мужа нет? – обратился он к хозяйке, листавшей на диванчике какой-то альбом с репродукциями. Так как будто его не слышала. Сивухина заинтересовало, что так сосредоточенно рассматривает дамочка.

Костик заглянул через ее плечо. Так и есть – голые мужики, правда, времен античности. Это был альбом с выставки какого-то музея, работы древнегреческих скульпторов.

– Есть, – промурлыкала хозяйка, глядя прямо в глаза Костику. И тут же без всякого перехода добавила, – А ты весь в пыли, дурашка. Снимай пиджак, я его почищу, и брюки тоже… Я заштопаю. А журналы можешь посмотреть в гостиной, там еще какие-то лежат.

– Н-нет, я не сниму, – густо покраснев ответил Константин. – Неудобно как-то – я вас не знаю, вы меня и буду штаны снимать. Не стоит беспокоиться, а сам.

– Нет, не спорь, а то выгоню и журналы не дам – нахально заявила соблазнительница.

Мадам Удав протянула Сивухину мужской халат, очевидно мужнин, делая уступку скромности Костика.

Сивухин подчинился приказу, не пойдешь же по улице с такой огромной дырой. Отвернувшись, он снял с себя пиджак, натянул халат, потуже затянув пояс, и только потом отдал брюки. Пока хозяйка приводила в порядок его одежду Константин изучал журналы, лежащие в гостиной. Не то, все не то. Куда же этот Удав, этот гад ползучий засунул „Будни механизатора“? Сивухин обшарил все полки, заглянул во все углы. Безрезультатно. Он даже решил поискать под диваном. Здесь, на коленках, пожирательница мужчин и застала его.

– Не нашел? – поинтересовалась она.

Сивухин готов был разрыдаться от обиды. Столько времени потрачено и все впустую. Да еще эта дура малахольная. Хозяйка как будто прочитала мысли Костика и кинулась на него, повалив его на пушистый ковер. Сивухин, не ожидавший такого натиска, оказался на полу, в крепких объятиях хозяйки квартиры. Ее грудь бурно вздымалась, прическа растрепалась, халатик раскрылся, обнажив стройные ножки. Нашептывая страстные слова на ухо Сивухину, она лихорадочна шарила руками по его телу. Костик барахтался, пытаясь освободиться из „объятий страсти“. Борьба проходила с переменным успехом…

– Ах ты стэрва, дран, опят за старое! Зарэжу! – вдруг раздался чей-то вопль. Костик почувствовал, как какая-то мощная сила отрывает его от женщины. Секунду он болтался в воздухе где-то высоко над полом, а затем был сброшен на землю. Падение оглушило Сивухина на несколько секунд, когда он пришел в себя, то пожалел, что появился на свет. Было от чего.

В комнате стоял здоровенны, двухметровый детина, с совершенно лысой, как бильярдный шар головой, и черными как смоль усами и такой же бородкой. Характерная растительность на лице, нос с горбинкой и акцент, выдавали в мужчине типичного представителя Кавказа. А они как известно парни ревнивые и горячие, разбираться не любят, сразу действуют.

– Руслан. Русик, Русланчик… Это не я, это он на меня накинулся, – вдруг завопила женщина, кидаясь в ноги господину Удаву. – Он сказала, что пришел счетчик проверить, я и открыла… А он… а я…

Сивухину сделалось нехорошо, даже если Руслан-Удав не поверит ее рассказу, как объяснить свое нахождение в этой квартире в отсутствие хозяина. Костик взглянул на свое отражение в зеркальной поверхности полированного шкафа. На него смотрел мужик в халате, без штанов и в домашних тапочках. Ну не пописать же он сюда зашел? Кто поверит, что он здесь случайно? Руслан не поверит, это точно.

Удав бросил на валяющуюся и рыдающую у его ног женщину бешенный взгляд и рявкнул:

– Молчи, жэнщина. Пусть он говорыт.

Коварная соблазнительница завопила еще пуще, пытаясь отвлечь внимание Руслана от объяснений Сивухина.

– Замолчи свой рот, – прикрикнул на нее хозяин. – Говоры, – приказал он Костику, размахивая снятым со стены здоровенным кинжалом, смахивающим на тесак.

– Руслан, я не… Я случайно… По делу… Журнал. Ты коллекционер, я коллекционер. Мы с тобой это… одной хобби, брат! Разве я могу, не я нет могу… Ты посмотри на меня… Я с женщинами того, этого… Разве я могу…

Сумбурное объяснение Сивухина, а может и его нелепый вид, а может причастность к братству коллекционеров, как это ни странно, заставили Руслана прислушаться к доводам Константина. Костик перескакивая с одного на другое, путаясь и поправляясь рассказывал как было дело. При это он тактично умалчивал об атаках хозяйки квартиры. В итоге рассказ о предшествующих события получился вполне правдоподобным и пристойным.

Удав смягчил гнев на милость, жгучая ревность уступила место не мене сильной кавказской гостеприимности.

– Жэнщина, ступай на кухню. Приготов нам с гостэм выпит-закусит. Мы о коллекционировании говорит будэм.

Костик уже догадывался, что журналов у Руслана нет. Деньги у него водились, в магазин к букинисту он захаживал, кое-что покупал. В основном – оружие и безделушки, которые нравились его подруге. Журналами интересовался теми, в которых говорилось про оружие. Все это Сивухин узнал, пока переодевался и приводил себя в порядок.

Счастливая от того, что трепки удалось избежать, хозяйка галопом рванул на кухню. Через пять минут она позвала мужчин к столу и предстала в длинном, застегнутом на все пуговицы халате, и передничке. Типичная домохозяйка ни дать ни взять.

На столе стояли бутылки с какой-то беловатой жидкостью, тарелка с кусками жаренной баранины, сыр, много зелени и ломти лаваша. Костик разглядывал бутылочку, пытаясь понять, что это.

– Арака, – пояснил хозяин, разливая по стопкам. – Земляки прыслали. Пэй!

Костик с опаской понюхал мутноватую жидкость. Запашек у этого напитка был еще тот. Хлебнул, ничего крепкая. Только непривычная. Сгодиться, тем более после пережитых сегодня волнений…

По обычаю, принятому на родине хозяина, выпили за благополучие в доме, за кунаков, за Святого Георгия, за баркад (Костик сообразил, что-то что-то вроде хлеб-соли по русски или благополучия. А а может и нет, ему к тому моменту было уже так хорошо не важно за что пьют.)…

Как добирался до дому Сивухин не помнил, но журналы подаренные Удавом донес до свой коммуналки. Только к сожалению, это были не те. Сивухину все не давал вопрос, почему Удава звали Удавом. Только вот спросить об этом у Руслана он постеснялся, мало ли что.

* * *

Всю ночь после посещения „Сераля“ Филимон Аркадьевич не спал. Он ворочался на раскладушке, раздобытой у соседей Макса, с боку на бок и думал: как быть дальше. Пистолет, оказавшийся у Макса в руках не давал покоя Лоховскому. С оружием шутки плохи. Как только люди начинают бряцать им по делу или без дела, жди беды. Филимон снова и снова возвращался к эпизоду с красномордым и его дружком. Что было бы, если они открыли пальбу? Стрелял бы Макс? Наверняка стрелял бы. Филя прислушался к посапывающему во сне Максу. Счастливчик, ему чуть голову не снесли, а он спит как младенец. Как человек с чистой совестью. А может так оно и есть. Что плохо в том, чтобы заступиться за слабого, защитить женщину, накормить голодного, обогреть обездоленного. Все-таки, Макс, настоящий герой. И соратником такого человека быть почетно, хоть и опасно. С такими мыслями Филимон заснул.

Проснулся он рано и, стараясь не разбудить Максима, тихонько перебрался на кухню. С ужина осталась гора не мытой посуды, да и на завтрак не мешало что-нибудь приготовить. С посудой он управился быстро, отварил картошки и закутал ее в полотенце, чтобы оставалась теплой, когда проснется Макс. Филимон решил простирнуть кое-что из своих вещичек и пошел в ванную. На вешалке для полотенец висели брюки Максима, Видимо оставил, когда переодевался в домашнее. Карман брюк заметно оттопыривался. „Пистолет“ – подумал Филя и его руки сами потянулись к брюкам Максима. Руки совершенно не слушали сигналов, подаваемых мозгом. Рассудок твердил – „Не сметь!“, а руки чесались от желания подержать оружие.

Пистолет оказался гладким и непривычно тяжелым. Вороненая стал отливала холодным блеском, по спине Филимона побежали мурашки. Он впервые в жизни держал в руках оружие.

Филимон внимательно разглядывал пистолет, пытаясь представить его биографию. Кому до Макса он принадлежал, стреляли ли из него. Что стало с бывшим хозяином. Филимон поднял руку прицелился в свое отражение в зеркале и сказал: „Паф!“. Оружие как-то изменило Филю. Черты его лица враз огрубели, заострились, взгляд стал жестким, колючим, Филя Лоховский пропал, уступив место Филу, охотнику за сокровищами. Интересно, что бы сказал теща, увидев у него в руках пистолет? Филимон Аркадьевич живо представил себе эту сценку. Он приходит домой с работы, расстилает на табуретке газету и чистит оружие. А рядом, суетливо бегает теща, интересуясь, чего бы зятек хотел на ужин. Вот он требует пива и теща, накинув пальто, выскакивает в промозглую темноту осеннего вечера и бежит в ларек за пивом для любимого зятя.

Филимон вздохнул, все это фантазии. А в жизни, это ему самому пришлось однажды в девять вечера метаться по городу в поисках фруктового кефира. Как-то раз, Нина Михайловна захотели-с, на ночь глядя кефиру. Обычно Филя в институтской столовке покупал этот долбанный напиток для тещи. А в тот день забыл. Сначала мадам теща не вспомнили-с о нем, а когда все улеглись спать потребовала кефиру. Воспоминания об этом и сегодня вызвали у Филимона неприятные ощущения под ложечкой. В тот вечер он оббегал все близлежащие магазины и ларьки. Естественно, то в эту пору дурацкого кефира нигде не оказалось. Пришлось ехать аж на вокзал, где в круглосуточном буфете он приобрел напиток. Продрогший, уставший как собака, но с фруктовым кефиром Лоховский заявился омой во втором часу ночи. А Нина Михайловна храпела без задних ног, хотя клялась и божилась, что не сможет заснуть пока не выпьет кефиру.

Увлекшись воспоминаниями Филимон незаметил, как его палец надавил на спусковой крючок.

„Чпок!“ и зеркало разлетелось в дребезги, от неожиданности Филимон нажал на пуск еще и еще раз. Ванная комната наполнилась дымом и запахом пороха. На звук выстрелов из комнаты примчался заспанный Максим.

– Ты, что сдурел?! – завопил он глядя на Филимона.

Филя от страха так сжал пистолет, что костяшки его пальцев побелели. Он никак не мог разжать руки и на негнущихся деревянных ногах, всем туловищем обернулся к Максиму. Пистолет оказался направленны прямо в грудь Максу.

– Брось пистолет, рехнулся что-ли? – снова заорал на него Максим, пытаясь привести в чувство.

– Н-н-не м-могу, р-руки р-р-разжать, – стуча зубами ответил ему Филимон. Пальцы действительно как будто приклеились к рукоятке оружия.

Макс ни слова не говоря снял душ и окатил Филимона струей леденящей воды. От неожиданности Филимон Аркадьевич завизжал и разжал руки и пистолет упал на пол, больно стукнув его по ноге:

– Аййййй, уюююй, еее…!!!! Ты что сдурел? – завопил он, чуть не кидаясь на Максима с кулаками.

– Это я сдурел? Ты сам сдурел, палишь по зеркалам. Ворошиловский стрелок нашелся. Вот сейчас соседи набегут, как объясняться будем. А то еще кто-нибудь ментов вызовет и впаяют нам с тобой за незаконное хранение оружия, мало не покажется.

Макс поднял пистолет с пола, отряхивая капельки воды и вытирая его полотенцем.

– Вот теперь заржавеет, небось. Деятель. Чего тебя в ванную понесло?

Филя являл собой фигуру настоящей вселенской скорби и уныния, Максим не мог на долго злиться, глядя на это ходячее отчаяние.

– Ладно уж, давай под горячий душ, а то застудишься. – ворчливо проговорил он. – Мне еще твоего воспаления легких не хватало. Лечи тебя потом.

Макс открутил кран с горячей водой и затолкав Филимона в ванную, вышел. Нужно было срочно разобраться с пистолетом. Филя годов был сгореть со стыда, провалиться сквозь землю. Ну почему он такой невезучий? Почему его вечно преследует какой-то рок, злая судьба? Нет в конце концов этому надо положить конец…

Размышления Фили были прерваны стуком в дверь ванной:

– Фил, ты там еще жив? Уже полчаса сидишь и ни звука? А то я беспокоиться начинаю. Заканчивай отмокать, пора разработать план операции.

Последние слова подействовали на Филимона как удар электрошокера. Он мигом выскочил из ванной, кое-как обтерся полотенцем и через пять минут уже сидел в кухне перед Максом. Макс как раз разливал по чашкам густой ароматный кофе. Запах был потрясающий, бодрящий и живительный.

Компаньоны не спеша допили кофе. Накануне они уже изучили этот самый список: адреса, фамилии и все. Информации было маловато. Предстояло решить как себя вести.

– Как, как! – горячась сказал Филимон, – Придем и скажем, верните пожалуйста нашу марку из вашего журнал.

– Ага! Щас. – усмехнулся Макс. – Журналы теперь их собственность, у них и квитанция есть и все права. Раз журнал их, значит и то что в нем лежит – тоже. Про кота Матроскина мультик смотрел? У них там с коровой, помоему, такая же проблема была. Одна надежда, что в марках они не разбираются.

При чем тут корова и какой-то кот, упомянутый Максом Филимон Аркадьевич не понял. Да и откуда понять? Телевизором в их квартире ведали-с исключительно Нина Михайловна. А она предпочитала три передачи: „Человек и закон“, „Деньги“ и „Титаны армреслинга“. Последнюю исключительно за красавцев-атлетов, пришедшихся по вкусу Мерзеевой, которые мутузили друг друга. Высокоинтеллектуальное шоу.

– А если разбираются, – снова вмешался Филимон Аркадьевич. – А если они уже ее нашли?

– Ну нашли, ну что с того. Откуда им знать, что она та самая – редкая? И что она стоит такие бешенные деньги. Мы попробуем выкупить?

– На что? У тебя деньги есть? – поинтересовался Филимон.

– И есть, и пить, – попытался пошутить Макс, но видя что Филя никак не реагирует на „импульс“, заговорил серьезным тоном. – Деньги не проблема. Очень понадобиться братков разведем на бабки. Дело привычное. Вопрос в том, кто нынешние хозяева журналов, сколько за марку запросят, для того, чтобы все это узнать надо собрать информацию о новых владельцах жцрнала Вот этим мы и займемся в ближайшие дни. Вопросы есть?

Филя вздохнул и ответил:

– Есть! Макс откуда у тебя пистолет? Ты, случайно, не наемный убийца?

Предположение Лоховского вызвало у Максима улыбку.

– Ну ты даешь! Убийца! Пистолет мне приятель одолжил, он в охране „Сераля“ работает. В наше время без страховки никак нельзя. Из пистолета не обязательно стрелять, но вот иметь его просто необходима. По-моему, ты вчера в этом сам убедился.

– Я н-ннадеюсь, м-мы убивать никого за ж-журналы н-не будем? – от волнения Лоховский снова начал заикаться.

– Не-а, – хмыкнул Макс, – мы их проста свистнем, если понадобиться.

– Украдем?! – ужаснулся добропорядочный Филимон Аркадьевич.

– Не боись, если у человека забрать то, ценности чего он не представляет, то это не грабеж, а так… Нет, если ты против, то мы конечно же можем и не искать марку твою. Подумаешь, ну не было Детского Поселка для сирот, и не надо. Если ты такой принципиальный…

– Нет, нет, я не против, – перебил его Филимон.

– Ну если не против, отправляемся по первому адресу. Кто у нас там значится?

Филимон заглянул в бумажку и прочитал:

– Антон Генрихович Козлодоевский, проживает по улице Столичной дом 34 б. Интересно кто он?

– А вот это мы с тобой скоро узнаем, – ответил Максим, зашнуровывая ботинки.

На остановке автобуса почти никого не было. За исключением высокой девицы в какой-то смешной куртке с огромной сумой через плечо. На куртке большими буквами было написано: „Гардусинген“. В руках она держала пачку ярких цветных листовок. Кто такой этот Гардусинген, мужчина или женщина, Филимон Аркадьевич не знал. Но подобных девиц он уже видел в городе и не раз. Они вечно что-то всовывали прохожим в качестве рекламной акции, то леденцы от курения, то новые суперлегкие сигареты, то „нечто“ с крылышками, то пакетики с супершампунью от перхоти и волос одновременно.

Девица как-то сиротливо и одиноко смотрелась на этой остановке. Рядом стоял какой-то подвыпивший дедок и видать доставал ее. Дедок что-то талдычил про распущенность молодых, отсутствие уважения к пожилым, нес всякую ересь в таком духе. Филимон всегда тушевался в таких ситуациях, поэтому притворился, что ничего не замечает и сосредоточенно стал читать объявления на столбе.

За то Макс, как обычно, не смог пройти мимо. Он сходу сообразил в чем дело и ринулся на выручку девушке.

– Здравствуй детка, – нежно улыбаясь громко проговорил он, обращаясь к жертве старческого маразма. – Заждалась?

Девушка удивленно вскинула брови, пытаясь вспомнить – кто это. Макс не дал девушки сказать ни слова, взял ее под локоток и увел от дедка, в противоположны угол остановки.

– Спасибо, – пролепетала девушка, своему избавителю, – Он меня уже достал. Незнаю, чтобы я без вас делал?

– Рыдали бы от отчаяния, что невстретили такого симпатягу, – пошутил Максим. – Давайте познакомимся, Максим.

Девушка кокетливо улыбнулась и произнесла:

– Дина.

– А что же вы, милая Дина, тут делаете, одна с такой тяжелой сумкой? – поинтересовался Макс.

Девушка объяснила, что она вместе с подружками распространяет листовки и рекламные образцы новых таблеток от моли „Гардусинген“. Тут ее точка, она должна всем выходящим из автобуса вручать эти самые листовки и пакетики. Только вот уже час, как ни один автобус здесь не останавливался. Во-вот должна подъехать машина от фирмы, а у нее еще товар остался.

– Не знаю куда эту дрянь девать? Выбросить нельзя и отдать некому. А я на испытательно роке. Должна за отведенное время все раздать.

Девушка вздохнула и поежилась от холода.

– Так сейчас у автобусов технический перерыв, еще минут тридцать автобусов не будет, я их график изучил, – проговорил Максим. – А давайте я у вас всю эту ерунду возьму, ваши подъедут – а вы все раздали, Они и не узнают, что я вам помог, – предложил Максим.

– Ой, какой вы милый, большое спасибо, – обрадовалась девушка. – Только куда ж вы их столько денете, они такие вонючие, ужас какой-то?

– Ну, найду, не беспокойтесь за меня. Фил, – обратился он к Филимону, – у тебя пакет какой-нибудь или сумка есть?

Филимон покачал головой.

– Ну тогда, сходи в ларек, купи. А мы тут с Диной немножко поболтаем.

Вот опять, кто с девушками знакомиться, а кто-то за пакетами для какой-то дряни ходит. Все-таки несправедливо устроено.

– Сходи, сходи за пакетом. Я ему мальчишка на побегушка что-ли» – недовольно бурчал себе под нос Филимон Аркадьевич.

Через пару минут Максим высыпал из сумки Дины маленькие пакетики с разноцветными шариками в пакет. Пакет торжественно вручили Лоховскому. Филимон сразу же почувствовал резкий неприятный запах – смесь нафталина с гуталином. Такой дрянью не моль, а людей травить можно. Их с этой гадостью еще в автобус не пустят.

К остановке подъехала машина со стершейся надписью на боку надписью: «Рекалма-двигатель то…» и девушка, махнув на прощание рукой, укатила.

– Макс, зачем нам эта гадость нужна? – поинтересовался Филимон. – Давай выбросим.

– Нет, здесь выбрасывать нельзя. Мы девушку подведем. Не знаю, пригодиться. А нет, так в городе выбросим. В автобус их, конечно, впустили, только тетка, сидящая рядом с Филимоном все время вертела головой, принюхивалась и подозрительно смотрела на Филимона.

Улица Столична находилась в самом центре Кукуевскска, это был престижный район элитных домов. Квартиры здесь стоили целое состояние. Двухуровневые хоромы, с джакузи, евродизайном, подземными гаражами, соляриями и зимними садами на крышах. Проживание здесь было не дешевым удовольствием, не для работяг и бюджетников. В районе Столичной не было ни одного нормального продовольственного или промтоварного магазина, Сплошь и рядом супермаркеты, суперполиклиники, суперпарикмахерские, суперстоянки и даже суперпесочницы для детей, чьи родители являлись собственниками квартир по улице Столичной…

Дом 34 «б» по этой улице был точно таким же как и все остальные 33. Домофоны на подъездах, вахтерши или охранники в подъездах. Пробраться внутрь без приглашения не было никакой возможности. Макс с Филей поняли это сразу же, как только приблизились к дому.

Филимон снова впал в уныние. Он не представлял себе, как можно прорваться в этот бастион благополучия.

– Вон видишь, местный штаб по сбору информации на лавочке сидит, пойди у них спроси код подъезда. Они, наверняка, из этого подъезда. Придумай что-нибудь, к другу там идешь или… к подружке в гости, а код забыл. Иди, иди. Не будем вдвоем светиться.

Лоховский покорно побрел в сторону бабулек, шумно обсуждающих перипетитии то ли сериала, то ли соседской жизни.

Одна пожилая дама лет шестидесяти с крашенными хной волосами и теплой пушистой кофте рассказывала товаркам:

– Ну и нахалка, представляешь так и сказал. Моя собака гадит, гадила и гадить будет здесь. Вы лучше свой коврик уберите.

– А он что? – перебила ее другая старушка в желтой беретке с нелепым, на вкус Филимона, красным цветком, ловок орудовавшая спицами. Она скорее всего вязало варежку, но Филимон мог и ошибиться.

– А что он? Он сказал киллера найму и вашу собаку пристрелят, представляешь? – спросила она не отрываясь от вязания.

Старушки осуждающе покачали головами. Только было не совсем понятно, кого они осуждают: хозяйку псины или того, кто хочет нанять киллера для этой псины.

– Здравствуйте, – обратился Филимон к женщинам.

Они не обратили на него никакого внимания, увлеченные рассказом подруги.

– А она ему, я на вас налоговую натравлю, – продолжила рассказ старушка в пушистой кофточке.

– Да ты что?! – хором заудивлялись слушательницы.

– Добрый день, – уже громче произнес Филимон. – Я к вам обращаюсь в конце концов.

Старушенция в желтом берете оторвалась наконец-то от своих спиц и взглянула на Филимона.

Лоховский, заметив, что его появление было отмечено хоть кем-то, обратился к ней, глядя в глаза.

– Извините, вы не могли бы мне подсказать код этого подъезда. Понимаете, здесь мой коллега работает. Он меня в гости пригласил, я никак код не вспомню.

– Ну так наберите его номер квартиры и он вам сам откроет, – сказал старушка, возвращаясь к своему занятию.

– А… я и номер не знаю. Он мне назвал расположение квартиры, а номер я… тоже забыл.

Теперь уже все слушательницы уставились на Лоховского. В их взгляде читалось неприкрытое подозрение, Филимона охватила недоброе предчувствие.

– А фамилию коллеги ты не забыл, случайно? – ехидно спросила одна из старушек. – Коллега. Ты на себя посмотри, проходимец. Сейчас вот охрану вызовем, тогда узнаешь код.

С этими словами бабуська ловко достала из сумочки, напоминающей авоську, сотовый телефон и принялась набирать какой-то номер. Такого поворота событий Филимон Аркадьевич не ожидал. Он развернулся и быстренько пошел, почти побежал.

Максим видел как Филимон потерпел фиаско.

– Не дрейф, провремся, – тихо шепнул ему Макс, – Дай-ка мне сюда пакет с Дининой дрянью.

Он направился к старушкам, сидящим в палисадничке возле нужного подъезда. Старые грымзы грели на солнышки свои косточки и перемывали своими язычками чужие. Рядом в песочнице возились их внуки, резвились их собаки.

– Добрый день, милые дамы, прекрасная погода неправда ли?

Макс разговаривал со старушенциями так, как будто они настоящие английские «лэди», а он самый настоящий английский лорд.

Старушки на минутку смолкли с интересом разглядывая молодого незнакомца, ожидая продолжения его речи.

– Разрешите вам в качестве рекламной акции, совершенно бесплатно, преподнести супер-таблетки от моли – «Гардусинген». Этот препарат совершенно безвреден для здоровья, не вызывает привыкания и действует наповал.

Макс как фокусник с шутками-прибаутками начал извлекать из пакета разноцветные шарики и листовки и раздавать их старшукам. Бабульки со свойственным этому возрасту прагматизмом и любопытством стали разбирать «подарки», рассматривать листовки.

Филимон Аркадьевич со смешанным чувством гордости и зависти наблюдал за манипуляциями Макса. Вот он уж присел на скамеечку, объясняя преимущества новог средства. Посетовал на неистребимость этй самой моли. Поинтересовался здоровьем, ценами на жилье, процессом подрастания внуков, кормлением и породистостью собак. И ненавязчиво приступил к интересующей его теме: домофонам и кодовым замкам.

– Возможно это и спасает от грабителей, но сколько неудобств для жителей, – заявил он. – Запоминай все эти циферки, нажимай их, знакомым говори. У меня, вот например, совсем нет памяти на эти самые цифры.

– Ну, это не беда, – вмешалась в разговор, молчавшая до этого бабулька, держащая на руках полугодовалог карапуза. Запомнить не сложно. Во у нас код: 6890. Очень просто запомнить. Мне 68 лет, поле восьмерки идет 9, а потом 0.

– Вам, 68? Ни за что бы не дал, вы выглядите заметно моложе, – галантно произнес Максим. – Как вам удалось так хорошо сохраниться.

Старушенция слегка порозовела, заулыбалась и кокетливо произнесла:

– Какие наши годы? Мне бы старичка подходящего найти, да к теплой батарейки прислониться, я еще ого-го…

Что входит в это «ого-го» Максим узнать не успел, потому что младенец, сидящий на ее руках издал истошный вопль.

– Опять обоссался, – досадливо поморщилась старушка, – Вот вредный малец. Памперсы на него надели, а он не желает в них сидеть. Сухо, сухо. Это только в рекламах в памперсах сухо.

Старушка быстренько зашагала к подъезду, Макс задержался, чтобы удостовериться, что та к нужному подъезду, и удалился.

– Ну вот, а ты спрашивал зачем нам этот «антимоль» нужен. Пригодилось. Код подъезда 6890. Сейчас эти грымзы рассосутся и мы внутрь проберемся. Попытаемся разведать обстановку, будем действовать экспромтом. А пока перекурим.

Филимон Аркадьевич все еще находился под впечатлением виртуозной работы Максима:

– Макс, тебе с такими способностями в разведке служить надо. Ведь они тебе сами код сказали и даже не заметили этого, вот здорво.

Смотри не перехвали, поплюйся, – усмехнувшись сказал Максим, – а то сглазишь.

– Максим, – спросил Филя, – а ты уверен, что они разойдутся?

– Конечно? – произнес Макс, глядя на часы. – Половина из них с внуками. Время к часу, сейчас обед. Малышню кормить поведут и спать нужно укладывать. У детей распорядок.

Филимон спорить не стал, все же у Максима какое-никакое педагогическое прошлое. Ему видней. И правда, минут через десять бабульки стали собирать лопаточки, формочки, игрушки, отряхать детей от песка, приводить в порядок, и тащить в подъезд. На лавочке ни осталось никого.

Лохлвский в очередной раз поблагодарил судьбу за то, что она свела его с таким умным человеком как Макс. Рядом с ним все сложное становилось простым, опасное казалось пустяком.

Проникновение в подъезд прошло незаметно и без осложнений. Набрали код, вошли внутрь, поднялись на лифте на нужный этаж.

– Что делать будем? – спросил Филя.

Максим пожал плечами. За дверью заветной квартиры раздавался какой-то шум, крики, ругань.

Высокий женский голос пронзительно вопил:

– Дрянь такая, я в твое агенство позвоню. Я им все скажу. Ты не то что горничной, ты вообще дворником нигде не устроишься.

– Не виновата я, вы бы лучше сами за собственным мужем следили. Я тут не причем. Это он ни одной юбки не пропускает, – оправдывался звонкий девичий голос.

– Я те послежу, я те послежу. Я те щас всю рожу раскарябую, так, что на пластическго хирурга всю жизнь работать будешь. Вон, убирайся отсюда, тварь, – вопил все-тот же резкий голос.

Дверь отварилась, из квартиры выскочила молодая и симпатичная девушка, в белом передничке, съехавшем на бок. Вслед за ней полетели небольшой чемодан и сумка. Чемодан раскрылся на лестничную клетку выспались вещи. Дверь тут же захлопнулась. Девушка обливаясь слезами запихивала кофточки, юбочки, белье в чемодан.

– Вот он нас шанс, который не получка и не аванс, – шепнул Максим Филимону. – С помощью этой барышни мы и узнаем все, что нас интересует. Ты постой немног здесь и спустись, потом жди меня во дворе, а я попытаюсь узнать в чем дело.

Все это время пока девушка собирала свои вещи, Максим и Филимон стояли в так, что их было не видно. Максим осторожно поднялся на верх и громко затопав, стал спускаться вниз.

– И кто такую красавицу обидел, кто ее заставил плакать, – обращаясь к самому себе, спросил Макс. – Доброе утро девушка, хотя для вас оно наверно не такое уж и доброе?

Девушка, при виде молодого симпатичного мужчины, перестала рыдать и собирать вещи:

– Никто. – произнесла она, незаметно пытаясь привести себя в порядок.

– Значит у вас просто плохое настроение? – поинтересовался Максим. – Девушка, можно я вас здесь и прямо сейчас приглашу в кафе, на чашечку кофе. Даю честное слово, настроение у вас поднимется. Я самый лучший в мире поднимальщик настроения у красивых девушек.

Девушка недоверчиво посмотрела на молодого человека, пытаясь понять, чего ему надо на самом деле.

Максим продолжал, как будто не замечая ее реакции:

– Вы расскажете мне о ваших невзгодах, я дам вам платок утереть ваши слезы, мы закажем кучу пирожных и мароженное…

Девушка снова стала собирать разбросанные вещи. Однако, Максим продолжал гнуть свою линию. О стал помогать девушке, все время говоря комплименты.

Тут дверь квартиры, из которой только что была выгнана девушка, отварилась и на пороге предстала толстая дама с усиками над верхней губой. На женщине был роскошный халат с иероглифами и драконами, что-то из японской символики. В руках она держал маленькую черненькую сумочку на длинном ремешке:

– Ага, – злорадно завопила дама, кидая сумочку девушке, – Я же говорила, что ты типичная шлюшка. Одного мужика тут же заменила на другого.

Тут уж Максим не сдержался и горячо выступил в защиту девушки:

– Как вам не стыдно? Что вы ведете себя как торговка на улице (между прочим дама была очень похожа на такую торговку), кто вам позволил унижать человека.

– Иди-иди отсюда защитничек, а то я сейчас милицию вызову или собаку спущу. А тебе милочка, – обратилась она к девушке, – можно поставить крест на карьере горничной. Я уже позвонила в фирму и дала тебе такие рекомендации… Они сегодня же пришлют мне нормальную («нормальную» Маргарита Львовна подчеркнула) девушку, которая будет работать, а не подол задирать.

С этими словами усатая дама захлопнула дверь своей квартиры, Последняя реплика вконец добила несчастную девушку и она зарыдала с новой силой. Максим воспользовался этим и подставил свое мужественное плечо. Девушка зарыдала с удвоенной силой, орошая слезами куртку Макса.

Максим взял ее чемодан, вызвал лифт и они спустились вниз. Через секунду Филимон тоже вышел во двор. Максим незаметно для девушки сделал знак рукой, следовать за ними. Через пару минут они сидели в уютном кафе, где в этот час посетителей почти не было. Максим сделал заказ начал расспрашивать девушку о случившемся. Филимон примостился за столиком недалеко от них, так что слышал все от начала и до конца.

Девушка звали Катей, она приехала учиться в город, но в институт не поступила. Устроилась через в фирму «Домострой» к Козлодоевским горничной. Проработала всего пару недель. Хозяин сперва казался очень милым, вежливым. А вот хозяйка с самого начала была стервозной, вечно недовольной и страшно ревнивой. А тут Антон Генрихович начал оказывать Катерине знаки внимания, хозяйка стала следить за девушкой, нашла один из подарков своего супруга. Раз устроила скандал, второй, третий… Горничная оказалась между молотом и наковальней: с одной стороны отвергнешь хозяина – попрут с работу, с другой стороны примешь – все равно попрут.

– А сегодня с утра, Маргарита Львовна, уехала за покупками. А мы с хозяином остались дома, я в его кабинете убиралась. Ну он начал меня обнимать и… – девушка снова разрыдалась, вспоминая происшедшее, – Маргарита Львовна внезапно вернулась и нас увидела… Что теперь будет, что теперь будет… Где я работу искать буду? Мне за квартиру в этом месяце платить нужно…

– Ну успокойся, – погладил ее по голове Максим, – что-нибудь придумаем. Я думаю, что ты не первая жертва этой ревнивицы. Езжай в фирму и все объясни, наверняка они тебе подыщут новое место. У них есть телефон? – поинтересовался Макс.

Девушка откусывая пирожное кивнула головой, трагедия не лишила ее аппетита, в перерывах между слезами и рассказом она доедала уже четвертое пирожное.

– Вот и отлично, давай мне его, я позвоню туда и выступлю как свидетель, в твою защиту. И телефончик этой, Маргариты Львовны, пожалуй то же. Такие вещи безнаказанными оставлять нельзя.

Девушка дала Максиму номер телефона фирмы, номер своей теперь уже бывшей бывшей хозяйки и, конечно, свой, в чем Лоховский не сомневался. Он уже привык, что обаяние Максима действует безотказно почти в четырех случаях из пяти. Если бы он только захотел, то давно устроил гарем, вошедший в книгу рекордов Гинесса, как самый большой в мире.

Максим поймал такси для Катерины и попрощавшись с ней, вернулся к Филимону.

– Ну, слышал? – произнес он. – Понял, как мы попадем в квартиру Козлодоевского?

– Слышал. Но не понял, – честно признался Филимон.

– Вместо горничной.

– Это как? – снова ничего не понял Филимон. – С чего бы это Козлодоевским брать нас на работу?

– А они возьмут не нас, а горничную из фирмы. Одну. И этой горничной, Фил, будешь – ты!

– Я??!! – Филимон вытаращился на Макса, пытаясь понять шутит он или у него поехала крыша. – Максим, может ты «Гардусингеном» надышался? Он и в правду такой вонючий, ужас просто.

– Мы тебе приоденем, подкрасим, паричек подберем и будешь ты у нас ни горничной, а конфеткой.

– Не-не, на это я пойти не могу! – безапелляционно заявил Филимон Аркадьевич. – Я притворять не умею, меня уже в лифте разоблачат, как только я в дверь позвоню…

Макс строго посмотрел на компаньона и обратился к его чувству долга:

– Фил, сейчас нам помочь можешь ты и только ты. Я при самом большом желании в горничную переодеться не смогу. Ну посмотри на меня? У меня размер ноги сорок пятый, а плечи? Их куда девать?

Да, не признать правоту Максима мог только слепой. Широкоплечий, высокий, накаченный… В какие бы дамские наряды его не обрядили, мужское начало все равно вылезло бы наружу.

Лоховский тяжело вздохнул и… сдался.

Максим шарил по карманам, выкладывая на стол множество визитных карточек, разных форм, цветов и фасонов.

– Вот и чудесно, сейчас позвоним кому-нибудь и попросим помощи… Ага, вот. Позвоним девушке Марине из «Сераля», она помнится говорила, что на актерском учиться.

Девушка, сказал Максим, обращаясь к официантке, проходящей мимо их столика.

– Наташенька, – позвал он ее по имени, прочитав надпись на бейджике, – рассчитайте нас пожалуйста и подскажите откуда можно позвонить.

Девушка, шедшая до этого с лицом каменной статуи, которой все надоело, мило улыбнулась и указала на стойку бара. Пока Максим ходил звонить, Филимон привыкал к мысли, что ему предстоит небольшое переодевание. С одной стороны было немного страшновато, с другой стороны – жутко интересно. Здорово знать, что от тебя зависит исход дела. А если повезет и марка именно в этом доме? Тогда Филимон окажется главным героем дня. Это совершенно новое ощущение, своей значимости, придавало ему смелости.

– Все нормально, сейчас едем к Марине, она сегодня как раз дома, от туда в ее студенческий театр. – произнес Максим, возвращаясь к столику.

Марина жила недалеко от центра, в общежитии Института Культуры. Вахтерша без всяких разговоров пропустила их внутрь, Марина предупредила, что приедут родственники из деревни. Вахтерша не особо разглядывала посетителей, хотя конечно же понимало, что они такие же маринкины родственники как Папа Римский.

В небольшой комнатке было полно девчонок, все с интересом разглядывала Макса-спасителя. Маринка не пожалела красок для описания его подвигов. Ореол романтического героя волочился за ним как стропы парашюта. Ни что так не украшает мужчину, как его подвиги. Девчонки наперебой предлагали Максиму, ну и заодно Филимону, чай, кофе, пирожки, блинчики и все-все что у них есть. Макс чувствовал себя в своей стихии: много шутил, смеялся, раздаривал направо и налево комплименты. Филимон поначалу робевший, немножко стал осваиваться, Он с удовольствием уплетал наваристый борщок, сваренный девчонками. Филимон Аркадьевич даже загрустил немного, вспомнив о замечательных украинских борщах с пампушками, которые умела варить его Машенька.

– Ну, девочки, приятно было познакомиться, а сейчас нам нужна ваша специализированная помощь.

Максим указал, на доедавшего борщ, Филимона.

– Нам с приятелем нужно пробраться в стан врага, срочно необходимо превратить Фила в Фаину.

Мимоходом Макс сочинил историю о том, что они скрываются от тех самых бандитов-отморозков, которые приставали к Марине в «Серале». Подружки скушали эту лапшу ни разу не усомнившись в его словах. Они разбежались по своим комнатам в поисках подходящих вещей.

Филимон наблюдал затем как растет горя париков всех цветов и оттенков, ботинок, туфель, кофточек, юбочек и прочей дамской экипировки.

Филимона усадили перед большим зеркалом, висящим на стене и стали примерять на него парики. Вначале, нацепили роскошный платиновый парик, с длинными пушистыми локонами. Вид в нем у Филимона, прямо скажем, был дурацкий.

Максим покачал головой – не пойдет. Примерили ярко-рыжи, который сделал Лоховского похожим на портовую шлюху. Этот тоже не годился. Горничную с такими волосами ревнивая Маргарита Львовна на порог не пустит. В конце концов нужный был найден. Это был довольно миленький каштановый паричек, подстриженный каре. И главное, что он шел Филимону.

К паричку соответственно подобрали макияж. Руками искушенных в раскраске лиц гримерш, Филимон превратился в скромненькую серенькую мышку. Не красавицу, но и не уродину. Так себе серединка на половинку. Максим посоветовал собрать волосы в два небольших аккуратненьких хвостика и нужный образ получился. Немножко дольше пришлось повозиться с самим лицом, ему необходимо было придать гладкость. С помощью тонального крема, и пары несложных ухищрений эффект был достигнут.

Труднее было с одеждой. Филммон Аркадьевич напрочь отказался от мини-юбок, платьев. От джинсов то же пришлось отказаться. Решено было остановиться на просторном, мешковатом джинсовом сарафане, чуть ниже колен. Он прекрасно скрыл все мужские признаки фигуры Лоховского. Кофта и куртка с длинными рукавами скрыла излишнюю волосатость рук. А вот ноги пришлось брить, так как повышенную шерстистость прозрачные колготки не скрывали. Процедура эта оказалась ужасно неприятной и даже болезненной. Все завершилось без потерь. На ноги были одеты туфли с широкими каблуками, на низкой подошве. Хоть с этим Филимону Аркадьевичу повезло. Каблуки он бы просто не пережил.

Через два с половиной часа из общежития Института Культуры вышли Максим, Марина и молодая женщина, около тридцати лет. Марина проводила своих гостей и отправилась по делам.

– Ну, Фаина, – улыбаясь произнес Максим, – привыкай к своему новому имени и образу.

– Да, легко тебе говорить, – пожаловался Филимон, – Знаешь как ноги в этом дурацком капроне чешутся. А чесаться нельзя, сразу зацепки будут. Как я в этих вещах ходить буду, а тем более работать, не представляю.

– Ладно, успокойся, – перебил его Максим, – Главное настройся, что у тебя один-два дня. Не больше. Ты должен узнать там ли марка и все. Два дня, не больше. Вечером будешь выходить, на прогулку. На всякий случай дам тебе телефон одного моего приятеля. Звонить туда в крайнем случае. Понял?

– Понял, понял, – уныло ответил Филимон.

– Да не дрейф, все будет хорошо. А я тем временем попробуют наведаться по другому адресу. На всякий случай. Сейчас я позвоню этой Маргарите Львовне и скажу, что тебя пришлет фирма. А потом позвоню на фирму и от имени Козллодоевской откажусь от услуг «Домостроя». А то пришлют девицу, а там ты…

– Макс, – вдруг проговорил Филимон, – а если я ей не понравлюсь и она меня не возьмет на работу? Что тогда?

– Возьмет, возьмет. – успокоил его Максим. – Хоть на два дня, а возьмет. Сегодня у нас пятница, фирма на выходные не работает. Так что два дня твои. А потом пусть остается без горничной, если хочет. Мы с тобой будем уже далеко.

Макс достал карточку таксофона, отыскал ближайший автомат и набрал номер Козлодооевских. Ту-ту-ту-ту-ту-ту… К телефону долго никто не подходил, Максим хотел уже бросить трубку, но шестым чувством почувствовал, что сейчас ему ответят. Так и вышло.

– Да, слушаю, – раздался в трубке раздраженный визгливый голос.

– Квартира Козлодоевских? – имитируя женский голос, спросил Максим.

– Да, да.

– Могу я поговорить с Маргаритой Львовной?

– Да, вы уж с ней говорите.

– Добрый день, с вами говорят из фирмы «Домострой»…

– Ага, вот вы как раз мне и нужны. Я выгнала сегодня вашу девчонку. Эта дура ленивая неряха, слишком много ест и вертит хвостом перед моим мужем. Где вы ее откопали, эту мерзавку?… – не давая вставить слово тараторила Маргарита Львовна, – Теперь я как должна сама отвечать на ваши дурацкие телефонные звонки, идти в магазин за хлебом и выгуливать собаку…

– Маргарита Львовна, мы в курсе вашего конфликта с Катериной…

– Конфликта?! – снова перебила Козлодоевская Максима, – Больно много чести, чтоб у меня с этой вертихвосткой был конфликт. Я требую, чтобы ее уволили. Немедленно, иначе…

– Маргарита Львовна, голубушка, мы все сделаем, мы все исправим. Направляем к вам нашу лучшую девушку, Фаину Иванову. Надеемся, что она вам подойдет. Если нет, то в понедельник вы выберите подходящую кандидатуру.

И не давая Маргарите Львовне продолжить, Максим повесил трубку.

Следующий звонок был сделан на фирму «Домострой». Максим, визгливо-истеричным голосом, напоминающим голос Козлодоевской, не стесняясь в выражениях, отказался от услуг фирмы и дальнейшего сотрудничества, пригрозив всеми карами за нанесенный моральный ущерб.

– Ну все, почва подготовлена, действуй Фил! Желаю удачи!

Максим поймал такси, назвал адрес и скоро они уже поднимались в квартиру Козлодоевских.

– Ни пуха, ни пера – пожелал Максим. – Я тут постою, послушаю как все пойдет. А ты давай смелей. Считай, что марка уже у нас в руках.

Филимон на ватных ногах подошел к двери и дрожащим пальцем надавил на звонок. Сердце его бешено стучало, зубы отбивали барабанную дробь, а в желудке было ужасно неуютно борщику с таким аппетитом поглощенному недавно. Дверь долго не открывали и Филимон не веря своему счастью хотел удалиться. Но тут дверь распахнулась и на пороге величественным монументом возникла мадам Козлодоевская. Она была все в том же японском халате, только выражение лица сделалось еще злобнее.

– Ты из агентства? – бесцеремонна тыкая, спросила она. – У тебя еще какое-то дурацкое имя. Фигня, что ли…

– Фаина, – дрожащим голосом, от волнения похожим на женский, ответил Филимон.

Маргарита Львовна несколько минут пристально разглядывала Филимона, не впуская в квартиру. Потом сказала вслух, как бы продолжая внутренний диалог сама с собой:

– Так… Страшненькая, это хорошо. Это плюс. Ты из города?

Филимон мотнул головой, сглотнув слюну.

– Это хорошо. А то эти деревенские кобылы так и норовят забеременеть от городских. Семья есть?

– Нет… Но у меня жених есть… – поспешно ответил Филимон, боясь, что отсутствие семьи сделает его персону нежелательной в этом доме.

– Дети…?.

Филимон отрицательно покачал головой.

– Так, это хорошо. А то знаю, я этих мамаш-одиночек. Детей нарожают, потом ищут им отцов.

– Куришь, пьешь?

– Что вы, что вы – замахал руками Филимон Аркадьевич.

Маргарита Львовна в последний раз окинула взглядом свою будущую горничную, так сказать контрольный выстрел, и впустила в квартиру.

Только тогда, Максим, сидевший в засаде, облегченно вздохнул и закурил. Ну что ж, лед тронулся…

– Ну что, спать будешь комнате за кухней. У нас там диванчик стоит, тумбочка. Выходной один, на наше усмотрение, мужиков в дом не водить, с гостями шашней не заводить. Да, кто на тебя польститься? Это я так, по привычке, – инструктировала хозяйка Филимона. – Больничных не оплачиваем, тут тебе не профсоюз. Питание трехразовое, вычитаем из жалования, ешь ты или не ешь, без разницы. Рабочий день не нормированный. Там на тумбочке список лежит всех твоих обязанностей. Понятно?

Филимон кивнул головой, хотя он сильно сомневался, что к этим самым обязанностям успеет приступить. Так как каждую секунду ждал разоблачения.

Комната оказалась маленькой, скорее похожей на кладовку, чем на жилое помещение по размерам. Спартанская обстановка делала жилье похожим на монашескую келью по духу. Ни телевизора, не радиоприемника, по штату горничной, видимо было не положено. Филимон взглянул ради любопытства на этот самый список и понял почему. В обязанности горничной не входило разве только мытье автомобиля и массаж. Тут был и выгул собаки (вот этот факт с одной стороны облегчал задачу Филимона, было чем оправдать отлучки из дома, для встреч с Марксом. С другой стороны, если есть собака, значит свободно разгуливать по квартире в отсутствие хозяев будет сложнее), и полив цветов, и сухо-влажно-генеральная уборка ежедневно, (если учесть количество комнат – девять, плюс ванная и санузел выходило прилично) и закупка продуктов, и готовка завтраков, сервировка к чаепитию, разогревание ужина, мытье посуды, и полировка мебели, и выбивание ковров, и прислуживание за столом при гостях, и уход за коллекцией хозяина… Естественно, что при таком количестве дел несчастной горничной было не до развлечений. Хорошо хоть белье сдавали в прачечную, но нести его туда – обязанность горничной. Последний пункт – уход за коллекцией, заинтересовал Филимона особенно. Что входило в понятие уход он пока не знал.

– Да, забыла предупредить, у меня все горничные ходят в униформе. – без стука заглянув в комнату объявила Маргарита Львовна. – Сейчас я тебе ее принесу.

«Только это мне не хватало,» – пронеслось в голове у Филимона Аркадьевича, – «Надеюсь „мадам“ не будет наблюдать за моими переодеваниями».

Через пару минут Маргарита Львовна внесла в комнату ворох одежды, оставленной предыдущими работницами. Судя по количеству одежды у Козлодоевских работал целый батальон девушек.

– Так, одевайся и приступай к своим обязанностям. Я тебе покажу что у нас где, только быстро. Некогда, мне в парикмахерскую еще успеть нужно.

С этими словами мадам Козлодоевская закрыла дверь и удалилась из комнаты. Филимон лихорадочно стал извлекать из всей одежды что-нибудь подходящее по размерам. Слава Богу! Маргарита Львовна обслуживающий персонал не баловала. Платья, дабы скрыть возможные прелести девушек, были длинными, просторными и мешковатыми. Темно-синего цвета, с маленькими воротничками, белыми фартучками они смахивали на приютские наряды середины XIX века.

Филимон быстренько подобрал подходящее, пришлось немного закатать рукава, да и воротник был немного великоват. Но в общем, нормально. Филимон взглянул в маленькое зеркальце висящее на стене. На глаза навернулись слезы, ужасно захотелось пожалеть самого себя и даже дать копеечку. Так сиротски он выглядел в своей униформе. Маргарита Львовна пыталась обезопасить себя, вернее своего супруга от соблазна, и можно казать, что она этом почти преуспела. Но кто-то из великих был прав, говоря, что красоту ни чем не скроешь. Вероятна предыдущая горничная, даже в этой униформе оставалась лакомым кусочка. Филимон пригладил волосы, подтянул резинки на хвостиках и улыбнулся своему отражению. Ну что ж, по крайней мере, можно не опасаться приставаний хозяина.

Филимон отправился на поиски хозяйки, попутно пытаясь бегло ознакомиться с расположением квартиры. Отсутствие Маргариты Львовны необходимо было использовать как можно плодотворнее. Раньше найдешь, раньше выйдешь.

Козлодоевская болтала с кем-то по телефону, появление горничной она не заметила.

– Да, милочка, я с тобой совершенно согласна. Эти твари затем и идут в горничные, чтобы мужика побогаче себе найти. Только я-то не дура… Да, да, Я с тобой совершенно согласна. Нет. Нам честным женщинам, надо бороться за свой очаг. Да… Что ты говоришь? Нет, эта? Страшна, как смертный грех. Думаю, что Козлодоевский не обратит на нее никакого внимания. Нет, ты бы видела ее. По сравнению с ней, я… Софи Лорен…

«Ну зараза, – возмутился про себя Филимон. Ему стало обидно. – Это я-то страшна как смертный грех.?… Каракатица усатая… Тьфу, чего это я? Неужели так в роль вошел?»

– Кхе, кхе – решил он прервать излияния хозяйки деликатным покашливанием. – Маргарита Львовна, я уже, переоделась.

Козлодоевская едва заметно кинула, давая понять, что сейчас закончит разговор. Это сейчас длилось еще минут десять. Все это время Лоховский переминался с ноги на ногу, вздыхал и мысленно чертыхался, поминая недобрым соловом Макса, который втянул его в эту авантюру. Наконец, когда его терпение иссякло, мадам закончила свою пустопорожнюю беседу.

Она провела Филимона по квартире, открывая двери и давая краткие пояснения касающиеся ухода за каждой комнатой.

– Вот это кабинет Антона Генриховича, здесь храниться антиквариат и его коллекция. Заходить сюда и убираться можно только в его отсутствие, понятно? Вон метелочка. Аккуратно, с каждой вещички стираешь пыль, с места предметы не сдвигать. Ясно?

Кабинет был здоровенной просторной комнатой, с огромным столом под старину, двумя креслами в стиле рококо, кожаной кушеткой. Все остальное пространство занимали массивные дубовые полки заставленные вещицами относящимися к антиквариату. Внимание Филимона было обращено на огромный книжный шкаф. Здесь, по-видимому, хранились книги и журналы.

– Пойдем дальше. – приказала хозяйка и путешествие продолжилось.

Квартирка Козлодоевских представляла собой смешение всех стилей и направлений, роскошно, но увы! Безвкусно. Дорогие ковры, старинная мебель и картины модернистов, кружевные салфеточки и плюшевые скатерти с такими же портьерами. Здоровенные аквариумы (их чистка, а так же кормление рыб, тоже входило в обязанности горничной), декоративные фонтанчики, телевизоры, модные световые штучки. Короче – музей всех времен и народов, который должен был, по-мнению хозяев, отражать их богатство и значимость.

– Ну а теперь, последнее. Познакомься с Теодорой, – сказала хозяйка открывая дверь в очередную комнату.

– Г-гвав, г-гав. – рявкнула Теодора и бросилась на Филимона. Теодора оказалась здоровущей псиной. Что это за порода он не знал, но то что стоила очень дорого, понимал. Собака схватила зубами край передника горничной. Хорошо, хоть за ногу не цапнула.

– Фу. Тодди. Теодора, прекрати, – нежно проговорила хозяйка, обращаясь к собаке и поглаживая ее по лоснящейся спине. – Собаченька моя, девочка моя. Это твоя новая горничная. Познакомься. Мамочка сейчас уйдет ненадолго, а ты останешься с ней. Будь умницей, девочка моя. Станет скучно она с тобой поиграет, золотко мое. А мама придет и тебе что-нибудь вкусненькое принесет.

Пока Маргарита Львовна сюсюкалась с псиной Лоховский оглядел собачью конуру. Правда назвать это, конурой, язык не поворачивался. Апартаменты Теодоры были раза в три больше, чем комната горничной. Спала собака на небольшой удобной кушетке с гнутыми ножками, высокими спинками на шелковых подушках. На полу комнаты был расстелен пушистый толстый ковер, ворсу было погуще, чем шерсти на спине самой Теодоры. Обои в комнате отражали собачью принадлежность хозяйки, по стенам резвились герои мультфильма «Сто один долматинец». В комнате зачем-то стоял телевизор и музыкальный центр.

Филимон Аркадьевич живо представил себе, как Теодора, развалившись на кушетке, щелкает кнопками пульта, в поисках интересного кино. Например, «Лесси» или «Пограничный пес, Алый», или «Полицейская собака К-9». Хотя нет, Теодора, как женщина, предпочитает мелодрамы. Значит ей больше должен нравиться «Белый Бим Черное Ухо».

На столике в углу расположился здоровенный аквариум. Вероятно, что бы Теодора в часы досуга успокаивала свою нервную систему. Ну и конечно же игрушки. Тут их было не меньше, чем в филиале «Детского мира». Да к тому же, Теодора являлась обладательницей нескольких тренажеров: небольшого бревнышка, имитации шведской стенки и бегущей дорожки. Конечно, сейчас нужно быть в подходящей физической форме.

На низеньком столике стояли несколько мисок с различными собачьими лакомствами, сухими кормами и свежими овощами.

На секунду Филимону Аркадьевичу страшно захотелось стать собакой. Такая собачья жизнь пришлась бы ему по душе. Голос хозяйки вернул Филимона на землю:

– Я ухожу. Вымой посуду, протри полы, рассортируй белье для прачечной и отвечай на телефонные звонки. В шесть придет кухарка, впустишь ее. Время от времени заглядывай к Теодоре, вдруг ей что-нибудь понадобиться.

С этими словами мадам Козлодоевская удалилась в свою комнату, через двадцать минут Филимон остался в квартире один. Что делать? Убраться и только потом приступить к поискам. Или начать сейчас, пока никого нет. Интересно когда придет господин Козлодоевский и как он отреагирует на появление новой горничной? Пока Филимон не встретится с хозяином, быть уверенным в том, что внедрение прошло успешно, нельзя. Остается ждать.

Филимон прошел на кухню. Хорошо, хоть готовить не придется. С этим у Лоховского было не очень. Маша… «Эх, Маша, как она там?» – подумалось Филимону. Он печально вздохнул и приступил к мытью посуды.

Посуды у Маргариты Львовны в отсутствии горничной накопилось достаточно. Интересно, она хоть что-нибудь своими руками делает? Вряд ли. Наверное, только усы выщипывает собственноручно. На кухне у Козлодоевских стояла посудомоечная машина, как и полагается у современных хозяек, но Маргарита Львовна предпочитала ручное, естественное мытье. О чем она заранее предупредила Филимона. Пришлось закатать рукава и приступить к мытью посуды. Через пять минут ему стало жарко, через десять минут пальцы набухли и размокли, через пятнадцать заныла спина. А грязной посуды не уменьшалось. Вероятно, Маргарита Львовна делал все возможное, чтобы у обслуги было как можно больше работы. Больше работы – меньше времени на шашни с хозяином.

Закончив с мытьем посуды, Филимон быстренько полил цветы и протер полы. Все это заняло почти три часа. До прихода кухарки еще оставалось время и Филимон решил «убраться» в кабинете. Он взял щеточку для пыли, швабру с ведром и направился в заветную комнату. Сердце бешено колотилось, мерещились какие-то подозрительные шорохи. Филимон открыл дверь в кабинет и включил свет. Его интересовал в первую очередь книжный шкаф. К несчастью, дверцы были заперты. Лоховский огляделся в поисках ключа.

– И кто-это у нас тут такой миленький? – раздался неожиданно за спиной Филимона Аркадьевича мужской голос. Он вздрогнул и выронил из рук щеточку для пыли.

Филимон обернулся и увидел мужчину лет пятидесяти пяти. Этакий толстощекий, румяный пузан с мысленно-похотливыми глазками и плешивой головой. На его толстеньком курносом носике с трудом удерживались очки в тонкой металлической оправе. Метал был желтого цвета, вероятно, золото.

«Надо полагать, Антон Генрихович, собственной персоной» – подумал Филимон Аркадьевич. – «Из породы тех, кому все равно какая женщина, лишь бы моложе его жены».

– З-здравствуйте, – слегка заикаясь, сказал Филимон, – Я ваша новая горничная, Фаина Иванова.

– Пр-релестно, пр-релестно! А я – ваш новый, так сказать, хозяин. Антон Генрихович Козлодоевский, прошу любить и жаловать. Любить даже предпочтительнее, – противно захихикав, добавил Козлодоевский.

«Только не любить, – пронеслось в голове Филимона, – мне этого не хватало».

Козлодоевский потирая ручки приблизился к Филимону:

– Откуда ты прелестное дитя?

– Из фирмы «Домострой» – растерявшись, брякнул Филя.

– Нет, я имел в виду ты городская? Жить у нас будешь или дома?

– Я… это, городской, ой! Городская. Но жить буду у вас, пока, временно. Так Маргарита Львовна сказал.

При упоминании о жене мысленное выражение на лице Козлодоевского сменилось брезгливым:

– А где Маргарит Львович, Лев Маргаритыч, кстати? – поинтересовался он у Филимона.

– А я никого постороннего тут не видела. Никаких мужчин.

Козлодоевский улыбнулся и похлопал Филимона по щеке:

– Я имею в виду супружницу свою, глупышка. Куда мадам гренадерша отправилась?

– В парикмахерскую.

– О, мадам нету дома? – оживился Козлодоевский, его потные рученки потянулись к Филимону, – Это меняет дело. А пойдем, прелесть моя, я тебе свою коллекцию марок покажу. Ты любишь марки?

Филимон пытаясь отстраниться от возбужденно дышащего Аниона Генриховича, замер. Коллекция марок?! Это интересно. И где же это он ее хранит?

– Да, хочу, – изображая робость со смесью любопытства, согласился Филимон.

Козлодоевский не мешкая потащил горничную из кабинета, через пару минут Филимон сообразил, куда его так настойчиво приглашают «посмотреть марки». В спальню супругов Козлодоевских. Еще минута и придется себя раскрывать. Но тут в коридоре раздался звук отворяемой двери и визгливый голос Маргариты Львовны (показавшийся Филимону сейчас пением Райской Птицы) завопил:

– Фаина, Фаина, веди Теодорочку, я ее выгуляю. Девочка моя, совсем засиделась.

Услышав глас супружницы, Антон Генрихович побледнел, проскользнул мимо Филимона в одну из комнат, показывая знаками, что его нет и не было. Филимон вздохнул с облегчением. Так, его нравственности пока ничего не угрожает. Сегодня, А завтра? В том, что Козлодоевский доведет начатое до конца, Филя уже не сомневался. Козлодоевскому было все равно – красавица перед ним или уродина. Как говориться, некрасивых женщин нет, бывает только плохое настроение или импотенция.

Филя вывел Теодору «мамочке» и отправился в свою комнату. Пусть Козлодоевский сам объясняться с женой. Как и когда он появился в квартире.

Первое утро рабочего дня оставило у Филимона Аркадьевича неприятные впечатления. Он совершенно не выспался ночью. Спать лег поздно, с непривычки руки и ноги гудели, в каморке было душно, кровать оказалась жесткой и неудобной. В довершении ко всему, едва Филимон заснул, как был разбужен попыткой проникновения на свою территорию неприятеля, в лице Антона Генриховича. Еще вечером, укладываясь спать, Филимон заметил, что на дверях изнутри отсутствуют замки или какие-либо щеколды. Это ужасно не понравилось Филимону. Необходимо было чем-то обезопасить себя. В качестве запора послужила тумбочка, придвинутая к дверям, В качестве сигнализации парочка – железных банок из-под горошка, куда были вставлены несколько столовых ложек. Банки были установлены на тарелку, позаимствованную на кухне.

Сигнализация сработала как настоящая, предупредив о незаконном вторжении. Среди ночи Фил был разбужен грохотом отодвигаемой тумбочки и падением предметов. Филимон открыл глаза и вскочил с постели. Он прислушался, за дверью было слышно тяжелое дыхание Козлодоевского и его шепот:

– Фаинушка, Фаюшка, у тебя водички не найдется? Открой дверь, не бойся. Я тебя не обижу, я не страшный, я такой…

«Ага, он бы еще десять долларов попросил разменять, в два часа ночи. Нашел дурака, вернее дуру. Такой. Знаем-знаем какой, сразу кинется и согласия не спросит.» – подумал Филимон.

На счастье Филимона Аркадьевича, грохот был услышан и мадам Козлодоевской, ее голос раздался в коридоре:

– Антошик, что у нас тут упало? Может грабители влезли?

Антон Генрихович тут же попытался успокоить супругу и отвести от себя подозрения:

– Нет, заинька, все нормально. Это я на кухне табуретку свалил. Что-то в горле пересохло, водички решил попить.

«Заинька, с такими-то усами, скорее котик.» – подумав про себя и тихо хихикнув, Филимон улегся в кровать. В супруги угомонились, в квартире установилась тишина, а сон все не шел и не шел. Филимон ворочался с боку на бок, раздумывая как обезопасить себя от поползновений любвеобильного Антошика. Сон пришел только под утро.

Когда будильник пронзительно-противно заверещал, Филимон с трудом разлепил глаза. Казалось, что он заснул.

Кухарка по утрам не приходила. В ее обязанности входило приготовление обедов и ужинов, которые Филимон должен был разогревать по первому требованию хозяев. Кухарка же готовила, если Козлодоевские ждали гостей.

Филимон вышел на кухню, едва сдерживая зевания. По утрам, как инструктировала его мадам Козлодоевская, они пьют кофе с тостами и традиционный стакан апельсинового сока. Вероятна, Маргарита Львовна, насмотревшаяся разнообразных сериалов типа «Династия» и «Санта-Барбара», полагала, что таким должен быть завтрак состоятельных людей. Хозяйка считала, что сок, в пакетах, бутылках для этого дела не подходит. Необходим свежевыжатый сок. Для этих целей в холодильнике имелось куча апельсинов и электрическая соковыжималка, раз и готово.

Филимон отыскал это приспособление очистил кожицу с пары крупных оранжевых апельсинов и отжал сок. Приготовил тосты, нарезал ветчину и сыр. Увлекшись этим занятием он не услышал как сзади прокрался Антон Генрихович. Поэтому, когда кто-то ущипнул Филимона чуть ниже спины, он автоматически лягнул «шалуна» и резко обернулся. Филимон похолодел. Сзади стоял согнувшись в три погибели Антон Генрихович, собственной персоной.

– Уй-юй, ты что… – прошипел он.

– Ой, простите, Антон Генрихович, я не специально, случайно вышло.

– Тише, тише, ты. Сейчас Маргарита прискачет на шум. У нее уши как локаторы, – снова зашипел Козлодоевский.

Филимон не знал как вести себя в сложившейся ситуации.

– Садитесь вот на стульчик, – произнес он пододвигая плетеный стул с высокой спинкой к Козлодоевскому. – Вот тостик съешьте, сок…

Антон Генрихович уже пришедший в себя, удобно уселся на стуле и, отодвинув тарелку с тостами, обратился к горничной:

– Детка, ты меня этой дрянью не корми. Это Маргуша у нас на американском образе жизни двинулась: тостики, витаминки и всякую хрень по утрам употребляет. Сваргань-ка мне яишенку, с сальцом и помидорками. Да лучку побольше положи. Только давай быстрей, а то мадам гренадерша увидит, опять разорется.

Кулинарных способностей Филимона Аркадьевича на такое блюдо хватало. Он разогрел масло на сковороде, нарезал помидоры с лучком, слегка их притушил, поджарил тоненькие ломтики копченого сала, и ловко разбил о край сковороды пару-тройку яиц. Проделывая все это Филимон ухитрился ни разу не повернуться к хозяину спиной, потребовались чудеса ловкости и изворотливости. Все это время Антон Генрихович чирикал как заведенный. Говорил комплименты, подшучивал над женой, рассказывал пикантные анекдоты, осторожненько пытался выяснить привычки и пристрастия Филимона-Фаины. Лоховский как и положено «девушке» иногда подхихикивал, иногда мило краснел и смущался.

«Черт, а у меня оказывается талант актерский, – подбодрил сам себя Филимон, который почувствовал себя сейчас стопроцентным ловким Филом. – Козлодоевский еще не понял, с кем он имеет дело».

Яичница получилась на славу, с хрустящими кусочками сала, с красными кружочками помидорок, ярко-лимонными глазками желтков и зеленью. Прям палитра художника.

– Нет, нет, мне хватит. Я себя должен в форме держать, – произнес хозяин, похлопывая себя по брюшку. Состав-ка мне компанию, тебе не повредит.

Филимону пришлось подчиниться, однако каждый кусочек яичницы застревал у него в горле. Каждую секунду он ожидал появления мадам Козлодоевской, которая, конечно же, примет совместное, прозаичное поедание завтрака, за попытку соблазнения собственного мужа. Филимон вздохнул с облегчением когда Антон Генрихович допил кофе:

– Ну-с, мне пора, в офис. Спасибо за завтрак, надеюсь это не единственное твое достоинство. Мое предложение посмотреть марки остается в силе, – Козлодоевский многозначительно подмигнул, но приближаться к горничной не стал. Вероятно решил не рисковать, тем более, что в этот самый момент, Филимон мыл сковороду.

Антон Генрихович решил ограничиться воздушным поцелуем. Пока. Филя вздохнул с облегчением. Так долго продолжаться не может, в конце концов, Козлодоевский дождется удачного момента и поспешит на абордаж. И тогда… О том, что будет тогда, Филимон думать не хотел.

Маргарита Львовна, в отличие от супруга, вставала поздно. Филимон уже успел переделать массу дел, выгулять Теодору. Вредная псина все время пыталась вырваться, нагадить на чью-нибудь машину, кидалась на кошек и других собак, обгавкивала прохожих. Филимон чуть сквозь землю не провалился, когда Теодора напугала маленькую девчушку лет трех.

– Девушка, держите свою собаку. Развели живность, а воспитывать ее не хотят – высказалась старушка, гуляющая с девочкой.

Лоховский поначалу не понял, к какой девушке обращается старушка, Только потом до него дошло, что женщина разговаривает с ним. Филимон густо покраснел и скорее потащил псину домой. В коридоре в длинном до пят, полупрозрачном пеньюаре стояла мадам Козлодоевская. Эротичный, в общем-то, наряд делал Маргариту Львовну антисексуальной. Лоховский, узрев, полуобнаженную мадам Козлодоевскую покраснел и быстро отвел глаза. Мадам-то не знала, что он вовсе никакая не Фаина, а пользоваться неведением других, неприлично.

Маргарита Львовна позавтракала, сделав массу замечаний горничной. Сок не того цвета, сыр нарезан не так, тосты не той степени поджаристости. После чего, с чувством выполненного долга мадам отправилась болтать по телефону, приняла у себя маникюршу и портниху и отбыла из дома в неизвестном направлении. Как только за хозяйкой захлопнулась дверь Филимон досчитал до пятидесяти и помчался в кабинет на поиски журнала.

Сперва нужно было отыскать ключ от шкафа с книгами. Филимон заглянул в ящики стола и в одном из них нашел связку ключей. Дрожащими руками, один за другим он вставлял их в замочные скважины, пока наконец один из ключей не прошел легко в отверстие. Открыв дверь, Филимон увидел аккуратно рассортированные журналы: по годам, по тематике. Чего здесь только не было. Господин Козлодоевский действительно собирал старые журналы. Названий половины из них Филимон никогда не слышал.

Наконец он отыскал журналы со знакомым названием. Но тут возникла новая трудность. «Будней механизатора» было не один, и не два и даже не три. Их было больше трех десятков. Филимон начал лихорадочно перелистывать, перетряхивать каждый журнал, каждую страничку. Марки не было. Неужели не повезло? А может Антон Генрихович уже нашел марку? Что он там говорил о коллекции марок в спальне? Может действительно поискать марку там? Филимон Аркадьевич наскоро прибрал за собой, запихал кое-как журналы обратно в шкаф, закрыл на ключ. Несколько секунд он колебался: не мог вспомнить в каком ящике лежала связка. Времени на раздумья не было и он бросил связку в верхний ящик стола.

Филимон прислушиваясь к звукам в квартире нырнул в спальню супругов Козлодоевских. Шкаф-купе, две полутораспальные кровати с прикроватными тумбочками. На одной тумбочке стояли какие-то пузыречки, флакончики, тюбики. «Это наверное, Маргарит», – подумал Лоховский и направился ко второй, на которой лежали только очки и какой-то журнал. Однако Филимон ошибся. Эта тумбочка принадлежала мадам Козлодоевской. Внутри лежала шкатулка с драгоценностями, всякие дамские штучки. Он снова вернулся к тумбочке, заставленной парфюмерией. С любопытством взял один из тюбиков и прочитал надпись: против морщин, после бритья, для рук, мужские дезодоранты и туалетная вода. Антон Генрихович щепетильно относился к своей собственной наружности. Филимон открыл тумбочку и заглянул внутрь. Там лежали огромные альбомы в бархатных переплетах. Кляйстеры. В детстве Филимон сильно завидовал своему соседу по парте, у которого был такой альбомчик для марок.

Лоховский открыл наугад один из альбомов, все странички были густо утыканы марками разных размеров, различных рисунков, гашенные и нет. Как узнать, какая из них, та, нужная ему? Не разобраться, придется ждать возвращения хозяина. Вот только как бы половчее вытянуть у него информацию? Филимон почувствовал настоятельную потребность поговорить с Максом.

* * *

Ох как тяжело было возвращаться Нине Михайловне в ее коммунальную квартиру, так напоминающую квартиру Жоржика. Казалось бы всего один день, но как он изменил жизнь Мерзеевой. К хорошему, особенно к роскоши, человек привыкает быстро. Нина Михайловна, только теперь ощутившая, что она утратила вместе с потерей марки, не могла найти себе места. Все валилось из рук, любимые передачи не приносили обычного удовольствия, даже скандалить с соседями не хотелось. Это был опасный знак. Если в самые короткие сроки не предпринять решительных мер, так и заболеть недолго.

Мерзеева ежеминутно доставали мобильник, прислушивалась – не звонит ли? Она поглаживала его как любимую игрушку, баюкала в своих руках как маленького ребенка. Если бы понадобилось, она готова была бы, даже кормить его с ложечки. Только мобильный никак не реагировал на манипуляции Нины Михайловны и упорно молчал, как партизан времен войны.

«Ну позвони, позвони, позвони», – мысленно заклинала Мерзеева бездушную штучку. Нина Михайловна ждала звонка так, как ничего в жизни. Этот звонок был подтверждением ее пропуска в новую жизнь.

И чудо свершилось, когда она перестала его ждать! Мобильник затрезвонил, исполняя популярную мелодию, Мерзеева была на кухне. Заслышав долгожданные звуки Нина Михайловна сломя голову рванула в комнату. На пути она чуть не растоптала Сивухина, медленно бредущего в сторону ванной комнаты, опрокинула соседскую тумбочку с обувью, спихнула сетку с бутылками, стоящую в коридоре. Крики Костика, звон разбитой стеклотары, возмущение соседей сопровождали этот бег с препятствиями. На третьем сигнал мобильника Нина Михайловна уже открыла дверь комнаты, на четвертом, едва переводя дыхание, сказала:

– Да, Мерзеева слушает!

– Нинуля, это я, Георгий, – раздался в трубке чуть искаженный помехами голос Михеича. – Как ты там, радость моя? Все в порядке? Лоховский не появлялся?

– Здравствуй, Жора. Нет, не приходил. Ума не приложу, что делать, где нам этого придурка искать. Хоть к гадалке иди?

– А что? Между прочим, это идея, – перебил ее Михеич. – У нас один, по пьяне, потерял свой «Макаров», неделю искал. А тут кто-то его надоумил сходить к экстрасенсу. Так тот за пятнадцать минут нашел: посмотрел в глаза, руками поводил-поводил, и сказал: «Идите и посмотрите в бачке унитаза».

– И что, нашел? – удивилась Нина Михайловна.

– Ага, точно. Он там как раз в бачке унитаза и лежал. Вот только как он туда его умудрился засунуть так и не вспомнил, хотел было еще раз к экстрасенсу сходить. Но не успел, менты повязали.

– Жоржинька, я вообще-то во всю эту мистику не очень-то верю, но… Ладно, попробую, чем черт не шутит. А ты все же по своим каналам попробуй поискать.

– Ну это само собой. Ладно, ты свободна вечером, хочу пригласить тебя куда-нибудь.

Нина Михайловна, чуть не запрыгала от радости как школьница. Но вспомнив о том, что она уже женщина со стажем, посчитал про себя до пяти, и согласилась.

– Ну вот и славненько, пышечка моя, – произнес он в трубку таким голосом, что Нина Михайловна зарделась как гимназистка.

Убрав мобильник Нина Михайловна спустилась во двор, к газетному киоску, за газетами. Она купила парочку популярных в Кукуевске газет с объявлениями: «Из ног в руки», «Что, почем, кому в Кукуевске», «Где взять?». Нина Михайловна самым тщательным образом начала изучение и отбор нужных ее объявлений. Как это ни странно в Кукуевске оказалось такое количество гадалок, магов, ворожей, экстрасенсов, колдунов что будь известно про Кукуевск в Америке, его тотчас бы занесли в «Книгу рекордов Гинесса». Как город, в котором на душу одного человека приходится три-четыре представителя этой братии.

Какие только волшебные услуги не предлагались: от привораживания любимого и его возвращения, до поиска пропавшей удачи, возвращения потенции, молодости, богатства и удачи. Составлялись всевозможные гороскопы: на человека, машину, фирму, любимого хомячка и новой квартиры. Можно было наслать и снять порчу, заговорить себя от злого глаза, сотворит своего личного зомби и пройти курс «Молодой ведьмы» с отрывом и без отрыва от производства. Прочитав такое огромное количество объявлений, Нина Михайловна, с великом трудом отделила с десяток, более или менее приличных. Вот только как понять, кто из них шарлатан, а кто настоящий?

Нина Михайловна решила действовать методом научного тыка. Пройти по нескольким адресам и если хотя бы два предсказания окажутся верными, взять их за основу. Нина Михайловна сразу решительно отвергла те объявления, которые касались приворотов-отворотов, сглазов и порчей мистики.

Первый адрес оказался, к изумлению Нины Михайловны, бывшим Дворцом Атеизма. Там некая мадам Гала снимала офис, за номером 1313. Поскольку с развалом коммунизма исчезла необходимость в активном пропагандировании атеизма, бывший дворец стал ныне самым обыкновенным муниципальным объектом, сдающим свои помещения под офисы различных фирм. По иронии судьбы, а может с особым прицелом, мадам Гала обосновалась именно в нем. Нина Михайловна без труда нашла нужное помещение, ориентируясь по стрелкам. Театр начинается с вешалки, а обиталище оракула с приемной. Стены этой самой приемной, в которой, вероятно раньше находился кабинетик какой-нибудь секретарши, были задрапированы черным бархатом. В углах комнатах находились жаровни на высоких ножках, в которых тлели какие-то ароматические угольки, наполнявшие помещение приятными запахами. Крохотные светильники создавали магический полумрак.

В приемной сидело несколько человек, Мерзеева заняла очередь и исподтишка стала рассматривать присутствующих. Парочка экзальтированных дам, один солидный толстый мужик лет пятидесяти, заплаканная женщина в черном, и девушка с фиолетовыми волосами. Мерзеева, что бы убить время, попыталась представить за чем они сюда пришли. Мужик, явно узнать, стоит ли заключать контракт с новым партнером. Судя по дорогой одежде, кожаному портфельчику и мобильнику, довольно занятой бизнесмен. Девица, наверняка, пришла приворожить парня. Мадам в черном, вероятно, вдова, хотела бы поговорить с усопшим мужем. Ну а экзальтированные особы притащились из желания убить время.

Очередь продвигалась довольно быстро, уже через час Мерзеева открывал дверь кабинета. Кабинет был оформлен примерно в том же духе, что и приемная. Только вместо светильников, комнату освещали свечи. А в центре комнаты стоял стол, на котором лежал огромный хрустальный шар, на металлическом подносе.

В комнате пахло восточными пряностями, играла какая-то тихая музыка. Из-за ширмы, стоящей в углу показалась высокая женщина примерно одних с Ниной Михайловной лет. Дама была одета в длинное до пят черное шелковое платье с короткими рукавами-фонариками, на ее руках были длинные до локтя черные перчатки. Волосы ее были уложены в высокую прическу, открывающую лоб. Прическу поддерживал тонкий обруч с маленькими висюльками-подвесками.

На совершенно белом, напудренном лице, выделялись ярко-красные полные губы. Глаза, жирно подведены черным карандашом с черными тенями, довершали демоническое впечатление.

– Сядь, дочь моя, – глубоким грудным голосом приказал мадам Гала, указывая на кресло, стоящее у стола.

Нина Михайловна послушно села не говоря ни слова. Для себя она решила, что если увиденное окажется самым обыкновенным фарсом и дуриловкой, она тут же встанет и уйдет, не заплатив за представление не копейки.

– Я знаю зачем ты пришла. Ты пришла… – мадам Гала сделал огромную длинную паузу, ожидая, вероятно, что посетительница сама скажет, зачем она сюда явилась.

Но Нина Михайловна молчала. Если Гала настоящий оракул, то она сама узнает зачем к ней пришли. Если нет, то извините…

– Дай руку, – приказал мадам Гала, глядя Нине Михайловне прямо в глаза.

Мерзеева подала руку оракульше, с любопытством ожидая продолжения.

– Ты замужем?! – спрашивая-утверждая произнесла мадам.

Нина Михайловна покачала головой.

– Конечно же нет, ты одна. Но была, когда-то была. Он оказался не тем… Так?

Нина Михайловна утвердительно закивала.

– Дети. У тебя есть взрослые дети (Естественно, что количество детей Гала не уточняла. Каждый и сам знает сколько у него детей, один, два или три. Ну а если тебе далеко за пятьдесят, вряд ли твоему ребенку пять.)

Мерзеева заколебавшись все же махнула головой, дочка это ведь то же «деть»?

– Ты сейчас не одна?! (Гала не стала уточнять, что она имеет в виду – мужчину, друзей, семью).

Мерзеева снова кивнула (А кто у нас сейчас один? Тем более, если у вас есть дети.)

– Тебе нужны деньги! (А кому они сейчас не нужны?).

Нина Михайловна улыбнулась.

На этом мадам Гала остановилась, решив, что она уже доказала посетительнице свое мастерство.

– Что же тебя привело сюда? – спросила мадам, гипнотизируя взглядом своих черных очей Нину Михайловну.

– Мне нужно найти одного человека. Я хотела бы знать где.

Мадам Гала закрыла глаза, протянула руки к хрустальному шару и, делая ладонями круговые, движения тихонько запела что-то заунывное. Пение продолжалось минут пять. Нина Михайловна поймала себя на том, что она начинает засыпать. Самым натуральным образом. Глаза ее закрылись, на нее навалилась приятная тяжесть. Мерзеева встряхнула головой, пытаясь отогнать сон, разлепила веки и увидела как хрустальный шар мечется по подносу. Пение мадам Гала стало еще заунывнее, еще громче. Вдруг она на секунду смолкла и страшным нечеловеческим голосом, от которого у Мерзеевой по спине побежали мурашки, закричала:

– Смотри, смотри, смотри в центр шара!!!

Нина Михайловна уставилась в центр шара, который крутился и метался как бешеный, так, что увидеть его центр было почти не возможно. Она привстала со своего места, стараясь заглянуть внутрь. Ей показалось, а может она на самом деле, увидела какую-то тень или тени, прыгающие внутри.

– Видишь? – все тем же страшным голосом спросила ее мадам Гала. – Я вижу. Твоими глазами вижу. Мы сейчас видим обе, видим одно и тоже, то что находится в шаре. Ты встретишь этого человека. Скоро или нет – это открылось только тебе, ответ перед твоими глазами. Видишь? Видишь? Видишь?

Мерзеева напрягла глаза, так что навернулись слезы. В виска что-то бешено застучало, перед глазами поплыли яркие круги и на секунду Нина Михайловна отключилась.

Когда она открыла глаза шарик спокойно лежал на подносе, мадам Гала сидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла.

– Все что вы увидели сбудется в этом году (мадам Гала не уточнила когда конкретно, да и откуда она могла знать). С вас 10 долларов. Деньги отдадите моему помощнику, когда выйдете за ту дверь. Постарайтесь не забыть того, что вы увидели. Сеанс окончен.

Нина Михайловна так ничего и не понявшая, но обалдевшая от всего что здесь произошло, на ватных ногах вышла в дверь, указанную мадам экстрасенс. Она оказалась в малюсеньком предбаннике. Светленькая с обоями в мелкий цветочек, крохотным столиком, за которым сидел лысоватый молодой человек в очках. Помощник чем-то напоминал известного политического деятели Кириенко. Помощник протянул руку, взял деньги, отдал сдачу, выписал квитанцию и проводил Мерзееву к выходу. Все это молодой человек проделал абсолютно молча и ловко.

Когда Мерзеева вышла на улицу она почувствовал себя круглой дурой, которую только что надули на 10 баксов. Она развернула квитанцию зажатую в руке и прочитала: «Спиретические сеансы, 10 долларов. Салон мадам Гала – гипнотические опыты.» Через всю квитанцию красными буквами походила надпись: «За то, что клиент увидел в шаре ответственность несет он сам».

Мерзеева решила попытать счастья в другом месте. Следующий объявление выбранное ею из газеты гласило: «Известный экстрасенс, белый колдун, почетный маг, член академии имени графа Калиостро, специалист по оккультным наукам Юлий Конго. Прием всех, без различия вероисповедания, пола и цвета кожи»

Мерзеева рассудила, что мужчине в таком деле как экстасенсорика доверять можно больше. По крайне мере он не опуститься до такого дешевого спектакля, которое устроила Гала. Нина Михайловна поймала такси и отправилась по адресу. Конго принимал в уютном старинном двухэтажном особнячке.

Мерзееву провели в маленький уютный салончик, предложив присесть и выпить кофе, пока мэтр принимает посетителя. На стенах были развешаны многочисленные дипломы, удостоверяющие всевозможные ученые степени господина Конго, и фотографии. Темноволосый, высокий, сухощавый мужчина. С живыми черными глазами, резко очерченным ртом и пушистыми усами. На одной фотографии господин Конго пожимает руку известного политического деятеля. На другой – обнимается со знаменитой певицей, на третьей – стоит в окружении каких-то не то японцев, не то корейцев.

Мерзеева, отпивая маленькими глоточками горячий кофе размышляла: «По крайне мере, здесь все поставлено на более солидную ногу, и кофе у них приличный.» Через минуту к ней подошла молодая девушка, типичная секретарша, и попросила заполнить некую анкету, для отчетности. Нина Михайловна согласилась, надо, значит надо. В анкете нужно было указать пол, возраст, имя, профессию, родовые болезни и проклятия, состав семьи и кое-что еще.

Еще через пять минут Мерзеева прошла в кабинет, где царил господин Конго. Мэтр стоял спиной к ней, в мантии и смешной остроконечной шапочки. Он смахивал на судью из американских фильмов. Конго обернулся и приветливо улыбнувшись сказал:

– Рад видеть вас, ваше имя очень вам идет. Нина. Замечательное имя. Одновременно и нежное и твердое. Таков и ваш характер.

Мерзеева ошарашенно уставилась на него. Надо же, откуда он знает как ее зовут?

– Сядьте, – указала экстрасенс на банкетку, стоящую посередине кабинета. Нина Михайловна подчинилась властному жесту и покорно села. Было что-то в глазах, в голосе господина Конго, что подавляло волю посетительницы.

– Закройте глаза, освободитесь от всех своих мыслей, представьте, что вы плывете в лодке, по большой реке. Вы слышите как журчит вода, как кричат птицы, пахнет мокрым песком и водорослями.

Самое странное, что Мерзеева услышал и унюхала все это на самом деле. И птицы, и вода, и даже запах. Она попыталась открыть глаза, но ничего не увидела. Комната была погружена в абсолютный мрак. Мерзеевой стало как-то не по себе. В друг она почувствовала чью-то руку у себя на коленке.

– А-а-а, – завопила она, что есть силы, зажмурив глаза от страха.

– Успокойтесь. Что с вами? – вдруг снова раздался спокойный и властный голос господина Конго. – Откройте глаза.

Мерзеева разлепила веки и… Комната была по-прежнему ярко освещена, а господин маг и чародей стоял в той же самой позе, на том же самом месте.

– Ничего нет, вам только показалось. Это иллюзия. Почему вы кричали? Что вас напугало? Расскажите мне, что вы почувствовали?

Мерзеева твердо была уверена, что ее кто-то держал за коленку и что в комнате была непроглядная темнота, но Конго был так убедителен…

– Я… Мне… показалось, что я сижу в полной темноте и меня кто-то схватил за коленку. Было страшно…

Конго стремительными шагами подошел к Мерзеевой, заглянул в ее глаза, поводил рукой над ее головой. Затем отошел и взял с полки два тонких металлических прута, напоминающих буквы «г». Он поднес их к Мерзеевой, держа параллельно друг другу. Рамки качнулись, разошлись в сторону и ту же скрестились.

– Я так и знал, – произнес господин Конго встревоженным голосом. – Вам грозит опасность, большая опасность. Ваша аура нарушена сильным колдуном. Черным колдуном. Вас недавно постигла большая неудача, у вас не приятности, крупные проблемы.

Мерзеева усмехнулась, подумав про себя: «Крупные, Крупнейшие на 250 тысяч долларов. Вот сукин сын, неужели вправду почувствовал?», – восхищенно подумала Нина Михайловна.

А вслух ответила:

– Да, у меня неприятности. Поэтому я пришла к вам.

Юлий Конго изучающе посмотрел на посетительницу и поставил диагноз:

– Мужчина. Деньги.

Нина Михайловна чуть не расхохоталась этому магу в лицо. Тоже мне колдун, не попал. Мимо.

Конго уловил подобие ухмылки на лице посетительницы, насупил брови и добавил.

– Вы еще сами не понимаете, что случилось. Возможно вы до конца не осознаете случившееся, но я – прав. Подумайте. У вас что-то пропало?

Мерзеева кивнула головой.

– Похититель мужчина.

Мерзеева слегка побледнела. Все верно. Лоховский, хоть и зять, но мужчина. А марка, хоть и марка, но стоит бешеных денег.

Конго, будучи хорошим психологом, уловил колебания Мерзеевой и продолжил в том же духе.

– Пропал вещь, очень ценная и дорогая, для вас. Вы знаете похитителя и хотите вернуть вещь себе.

Тут Нина Михайловна не выдержала и зарыдала:

– Да, помогите, теперь я вам верю. Вы ми только вы можете меня спасти. Умоляю, скажите – где он? Где этот мерзавец?

Конго отстранился от Мерзеевой и начал медленно оседать на пол, закатив глаза к небу, его била мелкая дрожь, а изо рта пошла пена.

Мерзеева выскочила из кабинета призывая хоть кого-нибудь на помощь.

Как только она закрыла за собой дверь господин Конго, выплюнул изо рта крошечный кусочек мыла, и сплюнул пену на пол.

– Аня, Аня, – тихонько позвал он.

Дверца шкафа открылась и оттуда выглянула головка секретарши.

– Фу, трудный орешек попался. Я уж думал все мимо. Бил на угад. Из анкеты почти ничего выжать не удалось. Так, чисто случайно попал. Скажешь ей, что на ней большой сглаз. Придется ей второй раз прийти. Мне от контакта с ее подпорченной аурой стало плохо. Информация закрыта, необходимо очиститься. Назначишь ей пару сеансов, талисманов каких-нибудь всунешь. К тому времени она глядишь и найдет того, кого ищет. Или наши ребята дополнительную информацию соберут. Ладно, лови ее, а то она скорую еще вызовет. Опять за ложный вызов платить придется. Ее ко мне больше не пускай, скажи я вышел в астрал.

Секретарша выслушала и тем же самым путем, через дверцу шкафа, который был всего лишь имитацией, выскочила в другой кабинет. Она спустилась по второй лестнице, нашла Мерзееву, всучила ей всякой дряни на полторы тысячи рублей и записала на следующий на прием, через месяц, Сославшись на огромное количество желающих попасть к великому магу Юлию Конгу.

Мерзеева не знала плакать ей ил смеяться. Здесь тоже облегчили ее кошелек на приличную сумму, но ничего путного не сказали. Обдуваемая ветерком, окруженная спешащими по своим делам прохожими, Нина Михайловна уже меньше верила в волшебные способности господина Конго. Однако выбрасывать амулеты, приобретенные только что, она все же не стал.

Нина Михайловна решила, что ей лучше всего отправиться домой. Общение с эзотерическими силами сильно подорвали и без того ее расшатанную нервную систему, необходимо было перекусить и подремать. Иначе, к вечеру она свалиться без сил. А ведь у нее впереди романтический ужин с Жоржиком.

Мерзеева заглянула в кошелке. Так и есть, денег осталось только на автобус. Все-таки общение с потусторонними силами дело весьма и весьма разорительное. Мерзеева нехотя потащилась к автобусу. Хорошо, что нашлось местечко, она тяжело плюхнулась на сиденье и закрыла глаза. Ехать почти час, можно подремать. Однако сон не шел. За спиной кто-то монотонно бубнил. Мерзеева невольно прислушалась к разговору. По голосу разговаривали две пожилые женщины. Одна что-то рассказывала другой:

– Пропал и пропал. Она пошла в милицию, а ей говорят: «Пройдет три недели, тогда и заявляйте. Может он к другой женщине ушел». Томка и по моргам и по больницам звонила, Объявление в газету давала, нет и нет. Отнесла заявление в милицию, ну и ничего. На нее аж страшно смотреть стало. Черная стала, не спит не ест. А у ней дите мало. Тут ей кто-то подсказал. Живет на окраине старушка одна баба Варвара. Она силу большую имеет. И лечит, и заговаривает и про человека пропавшего сказать может. Только помогает она крещенным. Молитвой и травками.

– И что же, помогла? – спросила вторая женщина.

– Да, поехала Томка к ней, с пацанкой своей. У нее девчонка, Дашутка, пятый годок пошел. Старушка та ей и рассказал всю правду. Живой он, только машина его сбила и увезли куда-то за город. Скоро объявиться. Только, не совсем здоровый. Но все у них наладиться и прибавление в семействе ожидается.

– Да ну? – удивилась собеседница.

– Вот те крест, – ответила женщина. – Явился. Через несколько дней по телевизору показывали, что в сельской Краснопузовской больнице лежит мужчина, с гам… тьфу, ну этой болезнью. Ей еще Антонии в «Суровой тропиканской любви» болел. Когда он ни Трухильо, ни Гортензию не узнавал и не помнил с какой он фазенды (тут женщина начала подробно посвящать подругу в перепитии сюжета одной из мыльных опер).

– Амнезия, – подсказала ей соседка.

– Точно, – обрадовалась рассказчица. – Петра кто-то сбил машиной, в больницу отвозить побоялись, ну в этом самом Краснопузенске к фельдшеру домой подкинули. Подвезли к дому, посигналили и уехали. А у парня ни документов, сам без сознания, ну и… А когда очнулся опять же ничего вспомнить не мог. Вот тогда то фельдшер и в город съездил на телевидение обратился… Томка его узнала, привезла…

– А сейчас как? – поинтересовалась приятельница.

– Ой, все нормально. Представляешь, ребеночка ждут. Потом еще к Варваре, так женщину эту зовут, ездили, она Петьку всякими травками отпаивала, выходила. И главное ни копеечке не взяла с них.

Мерзеева слушала рассказ затаив дыхание. Вот! Это то, что надо. Бабка Варвара, тем более что, ее способности подтверждены на практике, а главное – денег не берет.

Мерзеева дождалась пока подружки-старушки вышли на остановке и поспешила за ними. Извинившись, оно сказала, что стал невольной слушательницей разговора и попросила адрес. На ходу Нина Михайловна придумала страшную сказочку о пропавшем зяте и безутешном горе дочери, что собственно говоря, было почти правдой.

Мерзеева решила отложить обед и попытать счастья в последний раз. Старушка жила на окраине Кукуевска, в маленьком покосившемся деревянном домишке. На воротах висела стершаяся от времени, замызганная табличка: «Осторожно, злая собака». Мерзеева открыла калитку, поискала глазами собаку и громко позвала хозяев:

– Эй, есть тут кто-нибудь? Ау! Ау!

Ответа не последовало, но и собачьего лая то же. Нина Михайловна робко вошла во двор, на всякий случай, (вдруг придется ретироваться бегством) калитку оставила открытой. Во дворе было довольно грязно, валялись какие-то битые горшки, дырявые кастрюли, обрывки газет, старая обувь. Да, не похоже, что живущие здесь пользуются успехом.

Нина Михайловна поднялась по грязному, с налипшими комочками грязи крыльцу, и постучала в дверь. Ничего. Мерзеева толкнула дверь и та раскрылась, приглашая войти. Нине Михайловне стало немного боязно. Дверь показалась ей пастью огромного чудовища, готового проглотить свою жертву.

Прихожая оказалась маленькой и темной, а главное какой-то нежилой. Ни коврика на полу, ни тапочек, ни вешалки с одеждой. Абсолютно ничего. Нина Михайловна уже пожалела, что ввязалась в эту авантюру. Но снявши голову, как говориться, по волосам не плачут. Мерзеева как можно громче затопала ногами, предупреждая о своем появлении, хозяев квартиры, и вошла в комнату.

Комната являла собой разительный контраст с убогим двором и прихожей. Светлая, просторная, с белыми занавесочками на окнах, с иконками в углу и зажженной лампадкой. По стенам были развешаны пучки с сухой, душистой травой, на подоконнике стояли баночки с ягодами, грибами и какими-то маленькими юркими червячками-козявками. У стены возвышалась здоровенная русская печка, которую Нина Михайловна видела только на картинках. На печке лежало ситцевое одеяло из разноцветных кусочков. По середине комнаты стоял широкий деревянный стол и две большие длинные лавки. На столе стояла свечка в маленьком стаканчике, аккуратной стопочкой высились какие-то книги в темных потрепанных переплетах.

– Хозяева, есть кто-нибудь дома? – громко произнесла Нина Михайловна, подходя к столу, рассматривая книги.

– Есть, есть, чего раскричалась, – неожиданно раздался за спиной Мерзеевой чей-то скрипучий голос.

Нина Михайловна аж подпрыгнула на месте. Она резко обернулась и увидела появившуюся как бы из ниоткуда сморщенную маленькую горбатую старушонку, похожую на сказочную Бабу Ягу. Только чистенькую и добрую. Женщина внимательно посмотрела на Нину Михайловну и проговорила:

– Что потеряла? Али обидел кто?

– Потеряла, потеряла, – в конец растерявшись ответила Мерзеева.

– Ну, коли пришла, садись к столу, посмотрим, что сделать можно.

Варвара уселась на скамью, зажгла свечу и помолившись раскрыла большую книгу с пожелтевшими станицами. Нина Михайловна с любопытством заглянул внутрь – буковки с ятями, непонятые слова. «Церковные, что ли?» – предположила Нина Михайловна.

Старушка еще раз перекрестилась, оборотившись к иконе, висящей в углу и спросила:

– Крещеная? Православная?

– Да, да, – торопливо ответила Мерзеева. В подтверждении своих слов она показала крестик висящий на золотой цепочке.

Варвара неодобрительно покачало головой:

– Золотой. Крест должен быть простым, медным, да на суконном гайтанчике. Так к Богу ближе. А это… Сует-сует, гордыня людская. Ладно, крестись и читай молитву.

Мерзеева неумело перекрестилась и прочитала молитву с листа, поданного Варварой. Ведунья полистала книгу, посмотрела на свечу и сказала:

– Пропажа найдется, но тебе не достанется. А человека этого ты встретишь, в скором времени. Только не узнаешь. Женщина с собакой.

Нина Михайловна ничего не поняла. Найдется это хорошо, но не достанется? Это мы еще посмотрим кому она достанется! Ишь ты, не достанется, да она за свое добро горло перегрызет, если понадобится, дочь родную не пожалеет (вернее, уже не пожалела). А женщина с собакой? Причем-тут собака. Нет, гонит бабка, точно всякую ерунду городит. Ведунья. Да она такая же ведунья, как Нина Михайловна, берлинский летчик.

Раздумья Нины Михайловны были прерваны бабкой Варварой:

– А еще скажу тебе, нехорошо ты живешь, не правильно. Черно все вокруг тебя и страшно. Остерегись. Подумай пока не поздно. Ты всем только тяжесть несешь.

Мерзеева не стал дослушивать бабкины наговоры, наскоро попрощалась и вышла.

– Вот дура-то, поверила, в ересь всякую. Хорошо хоть денег за сове гадание не отдала. Пусть поищет дураков в другом месте и мозги им пудрит – рассуждала Нина Михайловна сама с собой в слух, покидая избу бабки Варвары. Она просто не предполагала, что в скором времени слова женщины сбудутся, может быть тогда она отнеслась бы к ним иначе. А, впрочем, применении в реальной жизни сослагательного наклонения, вещь не совсем уместная.

Нина Михайловна поторопилась домой, потому что до назначенного свидания с Михеичем оставалось совсем мало времени. А она еще собиралась заглянуть к парикмахеру и маникюрше. Сегодня Мерзеева хотела предстать перед поклонником во всем своем великолепии. Свидание, а это было именно свидание, а не тривиальный поход в гости или в кино, заставляло замирать сердце Нины Михайловны, которой казалось, что чувства влюбленности остались для нее далеко в прошлом.

* * *

Пробуждение после грандиозной пирушки – вот ложка дегтя в бочке меда. Костик с трудом разлепил глаза. Состояние было как поле прыжка с парашютом, когда этот самый парашют не раскрылся в нужный момент. Костик осторожно открыл один глаз, потом второй и уставился в потолок. Картина до боли знакомая. Тоненькие кусочки паутины, болтающиеся в углу комнаты, желтоватые потеки на потолке, трещинки.

Сивухин знал все «свои-мои трещинки» как пять пальцев. Каждый раз приходя в себя после грандиозной попойки он давал себе клятвенное обещание: «Побелить потолок». Но как только похмельный синдром отступал и Сивухин забывал об обещании.

Сивухин прислушался к звукам родной коммунальной жизни. Тяжело ступала Нина Михайловна Мерзеева, торопливыми легкими шажками передвигалась Машенька, шаркала шлепанцами Зиночка, разбитная-разведенка, лелеявшая мечту о Козябкине. Самого Козябкина слышно не было. То ли еще спал, то ли уже работал. Остальные соседи не значившиеся в табличках под звонками, но живущие в их квартире, звуков не издавали.

Сивухин отыскал огрызок засиженного мухами зеркала и взглянул на свое отражение. Помятое лицо, мешки под глазами, взлохмаченные волосы. Костик высунул желтоватый язык, оттянул нижнее веко и вздохнув произнес:

– Никто меня не любит, всем я противен, я сам себе противен. Сирота я горемычная, некому даже стопочку подать, похмелить…

Тяжело вздохнув, ссутулившись Сивухин вышел в коридор. Пунктом назначения была ванная комната. Следовало принять душ, привести себя в порядок и начинать поиски с нуля. Теперь Костик нисколько не сомневался, что продавец подсунул ему чистейшую липу.

Сивухин медленно, стараясь не мотать тяжелой головой, потому что каждое движение отдавалось в ней тупой болью, шаг за шагом приближался к заветной цели. Его раздражал какой-то неприятный, неприятный звук, смахивающий на зуммер будильника. Костик понять его природу не мог: был ли он на самом деле или это звенело в его собственных ушах? Когда до конечного пункта оставалось всего ничего, из кухни неожиданно, как торнадо, сметающий все на своем пути, выскочила Нина Михайловна. Такой несолидной прыти от Мерзеевой Сивухин не ожидал. Соседка как катком прошлась по его тщедушному тельцу, вдавливая в стену коридора. Спиной Сивухин прочувствовал все неровности и шероховатости коридорочной побелки. Он не успел даже возмутиться, как Мерзеева скрылась за дверью своей комнаты.

Верный своему кредо: «Подслушивайте, да услышите» Сивухин приложил ухо к поверхности стены, До него отчетливо донесся голос Мерзеевой, говорящей с кем-то:

– Здравствуй, Жора. Нет, не приходил. Ума не приложу, что делать, где нам этого придурка искать. Хоть к гадалке иди?

Имя Жора, сразу же насторожило Костика, Георгий, он же Георгий Михеевич, он же Михеич. Сивухин отчетливо вспомнил сцену, разыгравшуюся в «Букинисте». Так. Значит эта зараза подключила к поискам марки Михеича. Это уже хуже. С Михеичем шутки плохи. С другой стороны, с его помощью можно скорее выйти на Лоховского. Костик направился в ванную, быстренько принял душ, кое-как поскреб щетину бритвой и вернулся к комнате Мерзеевой. Разговор по телефону продолжался. Правда, больше, ценной информации Сивухин не получил. Мерзеева ворковала с Михеичем, болтала о всяких пустяка к марке отношения не имеющих.

Костик принялся быстренько одеваться. Он натянул брюки, аккуратно заштопанный подружкой Удава. Костик так и не узнал как зовут эту сексуальную маньячку. С рубашкой пришлось повозиться, она оказалась свернутой и запиханной в самый дальний угол под кроватью. Одеваясь Костик все время прислушивался к звукам, раздающимся из комнаты Мерзеевой. Нина Михайловна величественно выплыла из своей комнаты и направилась к выходу. Костик незаметной тенью проскользнул следом. Нина Михайловна спустилась к газетному ларьку и купила несколько газет. Костик краем глаза заметил названия. Подбор прессы его несколько удивил – сплошные объявления. Это уже интересно? Чего собралась покупать мадам Мерзеева?

Костик так же незаметно проследовал обратно в квартиру. Впрочем, сейчас он мог бы топать как рота новобранцев, отправляющихся в баню. Мерзеева так была погружена в свои мысли, что не обращала ни на кого внимания.

«Ладно, читай-читай, а я пока перекушу» – подумал про себя Сивухин. Перекусить – это громко сказано. Костик тихонько пробрался на кухню и заглянул во все кастрюльки стоящие на плите. Так, у Зиночки сегодня кислые щи. Зинуля с утра приготовила обед для своего оболтуса-сына. Кирюха учился в третьем классе и был вполне самостоятельным мальцом. Продленку на дух не выносил, после школы сам приходил домой, сам разогревал обед, сам делал уроки и сам баловался.

Ну что ж, хлебнуть с утра горяченького не повредит. Костик воровато оглянулся, плеснув себе в миску пару половничков. Понятно, что к щам требовалось и хлеба. Костик прислушался – в коридоре и ванной никого. Он тихонько открыл хлебницу Мерзеевых и ловко достал ломоть белого хлеба. Обычно Нина Михайловна запирала свою хлебницу на висячий замок. Из вредности и что бы в очередной раз унизить своим недоверием соседей. Остальных-то она конечно обижала зря, кроме Костика по чужим кастрюлькам в их коммуналке не шустрил никто.

Сегодня, к большой радости Сивухина, Мерзеева забыла замкнуть хлебницу. Костик словно разведчик в тылу врага никем незамеченный пробрался в свою комнату и приступил к трапезе. Сейчас бы стаканчик холодного пивка или стопочку водочки, но на нет и суда нет. Сивухин с аппетитом похлебал горяченького. «Спасибо Зина, Зиночка, Зинуля. С такими кулинарными талантами и… холостая! Куда Козябкин смотрит?» – подумал он, доедая последнюю ложку.

Ну-с, теперь можно и за Мерзеевой следить. На сытый желудок оно куда как приятнее. Сивухин порылся по карманам, подсчитал кое-какую мелоченку, на один проезд не хватит, на слежку, тем более. Хотя, Костик, среди других талантов обладал еще одним, – он всегда и всюду ухитрялся ездить «зайцем». И ни разу не был пойман, разве только на заре туманной юности.

Мерзеева вышла из своей комнаты минут через сорок, часть газет она бросила в мусорное ведро и скрылась в ванной. Откуда тотчас же раздалось препротивнейшее пение. Костик достал газеты из мусора и бегло просмотрел содержимое страниц, в надежде узнать, что привлекло внимание Мерзеевой. Все объявления, касающиеся всевозможных оракулов, предсказателей и прочей ерунды были обведены красным карандашом. Что это, Нина Михайловна на старости лет решила заняться любовной магией? Может, Михеича хочет приворожить? Костик хихикнул, мысль показалась ужасно забавной. А может быть, это касается пропавшей марки? За Мерзеевой следовало все же приглядывать.

Нина Михайловна заперев дверь комнаты на ключ и напевая что-то из классики, решительным шагом покинула квартиру. Костик как тень следовал за ней. Мерзеева направилась к автобусной остановке, Сивухин туда же. Они вошли с разных площадок в салон автобуса. Мерзеева тут ж сигнала с места какую-то пигалицу с косичками. Нина Михайловна проехала пару остановок, пересел на другой автобус и вышла в районе бывшего Дворца Атеизма. Костик чуть не столкнулся с ней на ступеньках бывшего дворца, когда женщина на секунду притормозила в раздумье: идти или не идти? Костику ужасно хотелось знать, что Мерзеевой здесь понадобилось. Захотелось так, что аж уши зачесались.

Женщина достала из сумочки квадратик обяъвления, вырезанный из газеты, прочитала адрес еще раз и решительным рванула на себя стеклянную дверь дворца.

Костик видел как Мерзеева поднимается по широкой лестнице, разглядывая указательные стрелки. Идти или не идти? Вот какой вопрос встал перед Сивухиным. Ждать на улице, где стояла далеко не летняя погода, не хотелось. Костик прошмыгнул внутрь. На его удачу, в вестибюле была организован выставка Авангардистского творчества. Здоровые каменные бабищи, цементные ступки, колонны, скульптурные группы из бытовой техники, здесь можно было прекрасно скрыться от глаз Нины Михайловны.

Сивухин с видом ценителя расхаживал между непонятными творениями, назначение которых можно было понять, только прочитав табличку с имеем автора и названием работы. Неизгладимое впечатление на Сивухина произвел старый холодильник, выкрашенный в черный цвет, с чуть приоткрытой дверцей. Костик заглянул внутрь, там лежал целлулоидный пупс, выкрашенный в такой же черный цвет. Сие произведение, как гласила табличка было скульптурой, «Африканское чрево» Вероятно, холодильник символизировал беременную женщину, с младенцем. Но вот почему черную? И почему это считалось скульптурой? Нет, определенно, Костику были непонятны и неприятны авангардистские прибамбасы.

Мерзеева вернулась минут через сорок. Взволнованная, бормочущая что-то себе под нос, она не обратила внимание на выставку и ее посетителей. Костик незаметно приблизился, прячась за здоровенной кадкой с тощей пальмой. Нина Михайловна разговаривал сама с собой и разгляждовала какую-то квитанцию. Затем она скомкал бумажку и бросила ее на пол. Сивухин ловко поднял ее с пола развернул и прочитал: Спиритичские сенсы, 10 долларов. Салон мадам Гала – гипонтические опыты. Приписка крарсными буквами гласила: «За то, что клиент увидел в шаре ответственность несет он сам».

Мерзеева выскочила из Дворца и стала тормозить такси. Такой расклад Сивухина не устраивал. Платить за такси ему было совершено не чем, но куда направляется дамочка узнать было необходимо. Сивухин чуть ли не ползком приблизился в такси, К счастью, женщина говорила четко и достаточно громко. Костик прикинул расстояние. Туда на такси добираться минут десять, общественным транспортом, если повезет, минут тридцать. Стоит рискнуть. Костик сломя голову помчался до остановки, втиснулся в переполненный автобус, пропихивая впередистоящих внутрь. Главное, чтоб сегодня не было никакого месячника борьбы с безбилетными пассажирами, молил Костик. Иначе ему не успеть. Его мысли были как будто прочитаны кондукторшей, которая протиснулась к передним дверям. Отвратительным голосом женщина завопила:

– Передаем на билетики, передаем. На линии контроль.

Пассажиры на это призыв отреагировали без энтузиазма. Тогда кондукторша начала протискиваться сама. По дороге она трамбовала пассажиров, расчищая себе проход. Как водиться кто-то на кого-то наступил, кто-то кого-то обозвал, кто-то кого-то пихнул. Возмущенные пассажиры стали орать и ругаться, обвиняя во всем прыткую кондукторшу. Кондукторша тетка неопределенного возраста с худым, уставшим лицом и неопределенного цвета волосами огрызалась в ответ:

– Чего вы на меня орете? Прекратите. У меня тоже дети, мне их кормить надо. Мне план выполнять надо. И вообще, я при исполнении, не смейте а меня орать. А то у милиции высажу или вообще остановимся, будем стоять до тех пор пока все не оплатят проезд.

Дама при исполнении близко-близко придвинулась к Костику, требовательно посмотрев на него, давая понять, что за проезд нужно платить. Костик уже на подходе кондукторши сварганил на своем лице выражение полнейшей обреченности и смертельной болезни. Его лицо исказила страдальческая гримаса.

– Платить будем? – агрессивно спросила дама при исполнении.

Костик покачнулся, расстегивая пуговки на воротнике и хрипя, мастерски изображая удушение, трагически зашептал:

– Воздуху! У кого-нибудь есть валидол, мне плохо.

Костик довольно ловко имитировал приступ, закатил глаза, расслабился и медленно начал наваливаться на кондукторшу, руки его повисли как плети, ноги отказывались держать его. Перепуганная кондукторша (а кому охота потом объяснять со скорой или милицией) истошно завопила:

– Освободите место, человеку плохо! Дайте что-нибудь от сердца!

Пассажиры все же были людьми, они зашевелились, доставая из сумок, пакетов, карманов всевозможные лекарственные перепараты. С переднего сиденья были изгнаны розовощекие крупнотелые подростки, с хорошо накаченной мускулатурой. Костика уложили на сиденье и начали засовывать в от всякую дрянь в рот. Открыли форточку, дали попить водички. Сивухин «неприходя в сознание» отсчитывал остановки, чтобы не пропустить свою.

Естественно, у кого поднимется рука брать за проезд с фактически умирающего человека? Кондуктор он тоже человек, ничего человеческое ей не чуждо. Расчет Костика оказался верным, на нужной ему остановке народ уже рассосался, двери были свободными. Как только автобус остановился, Сивухин, все еще изображая страдающего, спокойно вышел, так и незаплатив. В арсенале Костика таких штучек было с десяток, главное верно угадать тип кондуктора и сыграть на его слабостях. А это Сивухину удавалось всегда.

Костик прошел немного пешком, и увидел нужный ему двухэтажный особнячек. Надпись гласила, что здесь работает некто Конго, экстрасенс и оракул. Табличка была солидная, золотая с выпуклыми крупными буквами, начищеная до блеска. Костик решил, что ему нужно попасть во внутрь, что бы убедиться, что мадам Мерзеева там. Он поднялся на крыльцо, позвонил и дверь тотчас же отварилась. Солидный дедок в униформе, смахивающий на швейцара и отставного генерала одновременно, пустил Константина.

Костик с любопытством огляделся, в таком месте он был первый раз. По его мнению, все эти колдуны должны были жить в окружении летучих мышей, жаб, и всяких ядовитых гадов. А их помощницами должны быть исключительно симпатичные молодые ведьмочки. Ничего этакого, особенного, Костик не заметил. К нему подошла молодая девушка в строгом костюме, с гладкозачесанными волосами, в очках. Ну ни дать ни взять школьная училка-мучилка. Она даже отдаленно не напоминал ведьмочку, хотя была очень симпатичной. На лацкане ее пиджака висел бейдж, оповещавший, что перед вами «Менеджер по работе с посетителями Татьяна Анатольевна Агишева».

Сивухин разачаровано вздохнул, чудес не придвидется.

– Добрый день, – произнесла Татьяна Анатольевна, – Рада приветствовать вас в салоне Юлия Конго. Мэтр занят, прошу вас подняться со мной, для заполнения анкеты.

Костик улыбнулся и собрался проследовать за симпатичной помощницей. Тут раздался совершенно дикий, нечеловеческий вопль: «Помогите! Спасите! Кто-нибудь». Голос показался Сивухину знакомым, уж не Нина ли Михайловна это? Однако, узнать что там случилось, Сивухин не успел, Татьяна Анатольевна быстро сообразила в чем дело и увлекла его в небольшую комнатушечку под лестницей.

– Не пугайтесь, это вполне нормальная реакция организма. Многие женщины истерического типа таким образом освобождают свой организм от негативной энергии, пробивающей их карму. Татьяна Анатольевна проговорила это таким уверенным и спокойным голосом, что Костик поверил, что дикие вопли – нормальное явление. Помощница мага и кудесника Юлия Конго предложила присесть за столик и заполнить анкеты, а сама, извинившись, вышла.

Естественно, Сивухин не собирался заполнять никаких анкет. Да у него и денег столько не было. Вернее, вообще нисколько не было. Он осторожно открыл дверь и выбрался наружу. На лестнице стояла Мерзеева, возле нее высокая, стройная светловолосая девушка. Девушка держала Мерзееву под локоток и что-то терпеливо ей объясняла. Затем они спустились вниз, к окошечку с весьма прозаической надписью: «Касса». Мерзеева оплатила услуги, девушка передала ей какой-то пакетик с надписью «Салон Конго» и, попрощалась, проводило до дверей. Нина Михайловна вышла на улицу. На ее лице все еще играла растерянная полуулыбка, она казалась погруженной в глубокую задумчивость.

Она рассматривала какие-то бусины, болтающиеся на цветных крученных шнурочках, которые достала из пакета. Затем повернула поискала что-то глазами, кивнула головой и улыбнулась. Искала она, видимо, мусорную урну. Мерзеева подошла к ней и собралась выбросить талисманчики. Затем передумала, опустила их в карман своего пальто и медленно побрела к оcтановке. Костик проследовал за ней. Его одолевало смутное беспокойство – может быть Нина Михайловна сошла сума? Этим вызвано посещение всех этих подозрительных мест? И все же, интуиция подсказывала, за Мерзеевой нужно следить, Она и только она может вывести на марку.

Костик вошел в тот же автобус, что и Мерзеева. На этот раз он пристроился совсем рядышком. Ему было очень хорошо видно, как Мерзеева откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и попыталась заснуть. Но тут ее внимание что-привлекло. Нина Михайловна стала присулшиваться к разговору за ее спиной. К сожалению, в автобусе играла музыка и слов Костик не слышал, как ни прислушивался. Но судя по тому, как преобразилась женщина, услышанное было важным.

Вообще-то, Костикт думал, что они едут домой. Он ошибался. Мерзеева вышла на другой остановке и направилась за двумя болтающими старушенциями, которые ехали в том же автобусе. Вдруг она остановила одну из них и начала о чем-то расспрашивать.

После чего Мерзеева бегом направилась к остановке, Ккостик едва поспевал за ней. Сделав пару пересадок, Нина Михайловна оказалась на окраине города. Костик проследовал за ней, прячась за заборами и столбами. Он видел, как та остановилась у покасившегося забора, вошла внутрь и скрылась в доме. Сивухин пробрался за ней. Сквозь приоткрытую дверь он видел и слышал, все, что происходило в комнате. Мерзеевой то ли гадала, то ли что-то предсказывала, горбатенькая седенькая старушенция, напоминающая добрую колдунью (есьт таковые бывают, конечно). Сивухин ловил каждое слово.

– Пропажа найдется, но тебе не достанется. А человека этого ты встретишь, в скором времени. Только не узнаешь. Женщина с собакой, – произнесла старушка.

Костика улыбнулся, судьба снова дала ему шанс. Раз Мерзеева наткнется на эту марку, надо быть поблизости, когда это произойдет. «Женщина с собакой», – произнес он про себя еще раз и тихонько, чтоб его не услышали выбрался на свежий воздух. Сивухин почему-то был уверен, что бабка сказала правду. Насвистывая, он отправился домой.

Только открыв дверь собственной комнаты, Костик понял как он устал сегодня. Силы были потрачены не зря, он был доволен. Мерзеева продолжает поиски марки и обязательно найдет ее. Раз уж потусторонние силы подтвердили этот факт, он должен, просто обязан свершиться. Костик стукнул в стену Козябкину, ответа не последовало. Жаль, а то бы отметили это дело. Ну да ладно. Сивухин отыскал пачку завалявшейся с лучших времен лапши быстрого приготовления «Кому ком» и пошел на кухню, ставить чайник. На кухне пахло пирожками, раскрасневшаяся Зиночка раскатывала тесто и лепила маленькие аккуратные пирожки.

– Привет, – весело сказала Зиночка.

– Здрасьте, – ответил Сивухин. – У тебя что, праздник? – поинтересовался он.

– Не-а, не у меня, – вытирая тыльной стороной ладошки, пот со лба, произнесла Зиночка. – У Козябкина. У него сегодня день рождения, я решила ему сюрприз сделать.

– Сюприз? Это хорошо, люблю сюпризы, – мечтательно проговорил Костик.

– Не мылься, не мылься, – оборвала его Зинаида, – Тебя на этот банкет никто не приглашает. Напьешся как свинья и будешь людям настроение портить, как в прошлый раз. Это надо же так упиться, что за ноги гостей кусать, щенка из себя изображать.

– Да ладно тебе, это было сто лет назад. Я же не виноват, что вы шуток не понимаете, – обидевшись ответил Сивухин.

Зинаида отвернулась, вытаскивая из печки противень с готовыми пирожками. Сивухин воспользовался и стянул два пирожка из большой миски, стоящей на столе Зинаиды.

– Ну и ладно, ну и пусть. Еще посмотрим…

Костик ушел к себе и в одиночестве съел свой обед. Принюхиваясь к умопомрачительным ароматам, доносящимся с кухни, молча старадал. Он лег на кровать, укутался одеялкой и задремал. Ему снился огромный банкетный зал, столы которого ломятся от обилия вкусного. И он в новом костюме и белой, непременно белой, шляпе, сидит за столом. Один. А в открытую дверь заглядывают Зиночка, ее сын-оболтус, Козябкин, Маша, Мерзеева и другие обитатели их коммунального мирка. Костик делает барский жест рукой, приглашая их за стол они распахивают двери и толкая друг друга, наперегонки бросаются к столу. Рассаживаются и с почтением глядят на него, Констаннтина Евгеньевича Сивухина. Бо-оолшьгого человека.

Сон оказался таким приятным, таким радостным, что Костик под него проспал весь веер и всю ночь. Он открыл глаза и удивился: не болит голова? Это почему же? Что же это он такое вчера принял, что никакого похмелья? Тьфу ты черт, проспал. Все проспал. День рождения соседа прошло. А они даже не разбудили. Правильно, что такое Костик Сивухин? Да ничто! Кому он нужен, да никому! Костик сел на своей кровати и и чуть не расплакался как ребенок от обиды. Ну ничего, сон был вещим. Они еще увидят, они еще пожалеют, да поздно буднет!

Сивухин выглянул в коридор и как был в трусах прошмыгнул на кухню. После вчерашнего соседи еще не убирались. В е коммунальные столы были сдвинуты в один большой, уставленный тарелками с салатами, пирожками, пустыми бутылками. Костик заглянул под стол: может что-нибудь не успели допить? Все вылакали. Костик достал большую железную миску и столовой ложкой стал накладывать салаты, картошку с мясом. Так, надо бы чего-нибудь про запас прихватить. Про запас пошли пирожки, половинка банки шпрот, соленые огурчики и печенье.

Костик удобно устроился и плотно позавтракал. Только тогда, когда он допивал чай, соседи подали признаки жизни. Затопали, захлопали дверями, застучали кастсрюльками. Костик умытый, побритый, одетый ожидал дальнейшего развития событий, которые не заставили себя долго ждать.

В дверь коммуналки позвонили. Сивухин посчитал звонки. Не к нему. К Мерзеевым, четыре звонка. «Кого в такую рань к Мерзеевой притащило?» – подумал Сивухин и чуть-чуть высунул нос из комнаты.

– Георгий, – громко произнесла Нина Михайловна, – Жорженька, едва слышно добавила она, – что случилось?

Сивухину гостя видно не было, но по реакции Мерзеевой было не трудно догадаться, кого черт принес. Что ответил Михеич слышно не было, так как одновременно с ним, кто-то громко загавкал.

«Тьфу ты, собака. На кой он ее притащил сюда?» – раздражено подумал Сивухин. Нина Михайловна провела Георгия с собакой в комнату.

Сивухин верный свои принципам приклеил ухо к соседским дверям.

– Нинуля, тут такое дело. Мне срочно надо на пару часов отъехать. А я договорился на сегодня Киллера к сучке отвести. Меня через Клуб Собаководов попросили, обещали щеночка дать. У них породистая медалистка и мой шельмец, не из дворовых. У него знаешь папка в Брюсселе, мамка в Москве, а бабка в Амстердаме. О как! Ты не могла бы его туда свозить?. Понимаешь, Киллер никого к себе не подпустит, а ты ему как родная теперь, с тобой он пойдет. Тебя шофер отвезет и привезет. А Киллера ты там на денек оставишь, мы его потом заберем. «Размеры мой благодарности не будут иметь границ в переделах разумного» процитировал Михеич одного известного юмориста.

Мерзеева согласилась.

– Куда везти? Да тут рядом. Столичная 34 «б». Некто Козлодоевский. Они будут ждать тебя к 12. Успеешь собраться?

– Постараюсь.

Тут Костик услышал звуки, напоминающие те, которые издают любители надувать шары из жевательной резинки.: «Чмок! Чмок! Чмок!». Но те двое, там за дверью, занимались явно не надуванием пузырей.

Костик усмехнулся: «Ах Михеич, шалунишка! Кто бы мог поддумать, что Михеич и Мерзеева…»

Костик узнал все что ему нужно, следить сейчас за Мерзеевойь не было смысла, Костик знал куда и зачем она направляется. К марке это не имело никакого отношения. Ах Костик, Костик, если бы он знал… Но он не знал и со спокойной душой Сивухин постучался в дверь к Козябкину:

– Козябкин, Козябкин, ты дома?

Ответа не последовало, тогда Сивухин толкнул незапертую дверь. Так и есть. Козябкин, как младенец, посапывал на полу, вероятно, вчера сил до кровати доползти не осталось. В день рождения оно всегда так бывает. Костик огляделся и заметил на столе непочатую бутылку водки. Он раскупорил бутылку, налил себе в стакан и, чокнувшись с ногой спящего Козябкина, произнес:

– Ну, за твой день рождения, дорогой товраищ. Будем!

Костик закусил кусочком плавленного сыра «Орбита», который лежал на тарелке.

Козябкин открыл глаза и спросил, едва ворочая языком:

– Костик ты чего тут… А?

Потом снова закрыл глаза и опять заснул.

Сивухин укрыл именинника половичком, положил ему под голову подушку и деликатно удалился. Пусть себе Козябкин еще немного поспит.

* * *

Максим издали увидел фигуру друга в нелепом синем платье и пушистой кофте. Филимон держал на поводке здоровенную собаку, смахивающую на теленка.

– Ну, здравствуйте, Фаина. Выглядите превосходно, как приведение. – Пошутил Макс, протягивая руку Филу.

Филимон в сбившемся на бок парике, вытирал рукавом кофты потный лоб.

– Спасибо, очень милое замечание, – пробурчал он, после того как дыхание восстановилось. – Эта дрянь, – Лоховский указал на псину, – ни одной кошки не пропускает. Игручая сволочь, все руки оттянула. Сил моих больше нет.

«Как приведение. Посмотрел бы я на тебя, красавец ты наш. Вот не поспишь ночь, да весь день повкалываешь как три Золушки вместе взятые, да еще с этой живот иной набегаешься…» – сказал про себя Филимон.

Компаньоны уселись на скамеечку. Максим курил, а Филимон крепко держал поводок в руках.

– Ладно, не кипятись, – примирительно проговорил Максим. – Что у тебя там?

– Что-что. Хозяин, потаскун мерзкий, домагивается. Знаешь как нам честным девушкам тяжело? – кокетливо произнес Филя, поправляя парик. – Липучий гад, невозможно. Я уж и дверь на ночь тумбочкой закрываю. Да, давай зайдем в хозяйственный, я шпингалет куплю, что ли. А то у меня дверь в комнате, как в общественном сортире – не запирается.

– Ну ты про свои страдания потом мне расскажешь, – перебил его Макс, – Ты мне сейчас лучше скажи как поиски.

– Поиски? – Филимон вздохнул и продолжил, – Хреново. У Козлодоевского этих «Механизаторов» пять годовых подписок, поди отыщи среди них нужный нам номер. Я все перетряс – ничего, правда у него есть альбом с марками, завтра попытаюсь выяснить, что там. Только боюсь, что не смогу отличит нужную. Тут без помощи знатока не обойтись.

– А вот это моя забота, – усмехнувшись ответил Макимс. – Девушку Софию, позор семьи, помнишь? Из «Букиниста». Она ведь мне свой телефончик оставила, я с ней завтра на стрелку иду. Попрошу, так сказать, помощи клуба. Она в этом деле побольше нас с тобой понимает.

Лоховский с завистью взглянул на приятеля. Вот так всегда. Кому-то пиво с чипсами, а кому-то кефир с рогаликом. Максим взглянул на Филимона и дернул за хвостик:

– Не горюй. Давай, значит, еще пару деньков и сворачивайся. Ты как с псиной гулять соберешься, мне позвони встретимся. Ну пока, товарищ гувернантка.

Максим попращался с другом и широким энергичным шагом пошел прочь. Филимон поспешил в магазин, потом домой. Вернее на работу.

Дома была мадам Козлодоевская, она была подозрительно приветлива.

– Скажи-ка милочка, а что это за симпатичный молодой человек сидел с тобой на скамейке? – осторожно поинтересовалась она.

«Вот черт, неужели раскрыли?», – подумал Филимон.

Изображая робость и смущение Лоховский пробормотал: – Извините, ошибочка вышла, я ни с кем не сидела.

– Ну милочка, я же не слепая? Я видела как ты сидела с симпатичным высоким молодым мужчиной. И разговаривал с ним, между просим? Я как раз проезжала мимо на такси.

– Нет, я его не знаю. Он просто присел рядом, так поболтали немножко. Честное слово.

– Вот как, – разочаровано, проговорила Маргарита Львовна, – А я подумала, что это твой жених.

И тут же добавила совершенно другим тоном:

– Ты выводишь гулять Теодору, а не с парнями на скамейках болтать. Гулять, значит ходить. Теочке нужна повышенная двигательная активность, а ты ее сидеть заставляешь. Чтоб больше я такого не видела.

«Фу, пронесло» – с облегчением вздохнул Филимон. Он вымыл собаке лапы в ванной, снял противоблошиный ошейник, который одевался при выгуливаании собаки и отвел ее в комнату.

Теперь по плану было разогревание ужина и глажка белья. Филимон отправился на кухню, ужасно хотелось есть и он поставив чайник, намазал на булку масла. Только он присел на стул, как в кухне появилась Козлодоевская:

– Что ты ту делаешь? Между прочим, есть мучное, да еще жирное – вредно для женской фигуры.

Маргарита Львовна взглянула на свой толстый живот и збрала из рук Филимона бутерброд. Откусив она сказал:

– Забыла тебя предупредить, завтра к Теочке придет гость. Мужчина. Купи что-нибудь вкусненькое. Пожалуй, «Чапи-шашлык» подойдет и пару хороших, свежих мозговых косточек.

Филимон ничего не понял, какой мужчина придет к Теодоре. Ветеринар может? А причем тут мозговые косточки?

Видя непонимание на лице Филимона, Козлодоевская раздраженно объяснила:

– Ну чего непонятного, кобель. Завтра придет кобель к Теочке. Мы его через Клуб Собаководов нашли. Той же породы и из приличной семьи. Моя девочка заслуживает только качественного кобелька…

* * *

Эта ночь выдалась для Филимона Аркадьевича спокойной, Антон Генрихович появившийся дома после какого-то банкета с деловыми партнерами, был внес персональным шофером и аккуратно сложен гостиной на диван. Маргарита Львовна наотрез отказалась пускать эту пьяную скотину в супружескую спальню. В прочем, на тот момент бесчувственному Антону Генриховичу было абсолютно все равно.

Филя, на всякий случай, придвинул у дверям тумбочку, но сигнальное устройство не сработало. Он проспал как младенец и даже видел цветные сны с хорошим концом.

Разогрев с утра завтрак и накрыв на стол, Филимон Аркадьевич отправился выполнять поручения хозяйки – купить что-нибудь вкусненького для кобелька и его хозяина, которые придут к Теочеке. Заодно, Филимон приобрел в хозяйственном магазине, здоровенный шпингалет. Продавец любезно объяснил как эта штука присобачивается к дверям и дал гарантию, что шпингалет – надежная защита от посягательств на жизнь и имущество граждан.

Господин Козлодоевский в устройстве личной жизни Теочки участия не принимал, как обычно, он ушел на работу. Ухитрившись по дороге пару раз ущипнуть Филимона чуть ниже спины, потрепать за ушко и чмокнуть в щеку. Маргарита Львовна, которая хотела предстать перед хозяевами кобелька во всем великолепии отправилась в Салон Красоты, хотя для Фили оставалось загадкой, как можно исправить внешность хозяйки? Каждый раз после ее возвращения Лоховский пытался разглядеть на ее лице хотя бы намек на изменения, но не находил. Усики как были так и есть, складки жира, плавно перетекавшие в третий или уже четвертый подбородок оставались на месте? А впрочем, Филимону все равно. Главное, что Маргарита Львовна на какое-то время ставила его одного.

Филимон пробрался в спальню и вытащил из тумбочки клейстер с марками. Он набрал номер телефона, который ему оставил Макс. Трубку взяла, судя по голосу молодая женщина:

– Да, слушаю, – произнес немного сонный голосок.

Кто бы сомневался, что друг Макса, никакой не друг, а подруга.

– Здравствуйте, мне очень нужно поговорить с Максимом. Это его друг Филимон.

– Филимон? Какое забавное имя, – произнесла девушка. – Сейчас, попробую его разбудить.

Сейчас затянулось минут на десять. Все это время Филимон прислушивался, не раздаться ли звук, открываемой двери.

– Привет, – раздался знакомый голос. – Ты чего в такую рань звонишь?

– Ничего себе рань, – возмутился Филимон, – Некоторые уже по магазинам успели пробежаться и уборку влажную сделать, а ты все дрыхнешь. Альбом я раздобыл, срочно приезжай. Как только доберешь, позвони мне, я выйду с Теой гулять. Но смотри в двенадцать я уже дома должен быть. Понял?

– Ладно, через двадцать минут буду. Не переживай. На всякий случай, сам посмотри альбом. Ты же примерно знаешь, что это на марке должно быть нарисовано.

Максим положил трубку, а Филимон, усевшись на кровать в своей комнате, начал рассматривать марки.

Что нарисовано на марке, если честно, Филимон Аркадьевич не знал. Все дело в том, что до сегодняшнего дня поиск марки был чем-то абстрактным. Филимон представлял себе, что они находят нужный журнал, открывают его, а там – лежит марка. И все. Сейчас он старался припомнить все, что говорила в тот день Нина Михайловна об этой самой марке.

Он вспомнил тот день, когда Мерзеева поведала ему о марке. Филя как на яву услышал хриплый шепот Нины Михайловны, который он тогда принял за горячечный бред:

– Мужчина с палкой, возле дома… Я всегда хотела в Сингапур, чтоб лиловые негры… Теперь вот не успею…

И еще одна информация, сохранилась в памяти Филимона – о стоимости марки – пятьсот тысяч баксов. Если рассуждать логически, значит надобно искать марку среди марок страны, к которой относиться Сингапур, или среди мужиков с палками у дома, Значит нужно искать в альбоме всех мужиков с палками у дома, среди них обязательно найдется нужный. Филимон лихорадочно перелистывая страницы, вытаскивал из кармашков подходящие штуковины. Набралось штук пятнадцать. Все это время Филимон прислушивался к происходящему, затаив дыхание.

От каждого шороха он вздрагивал и покрывался холодным потом, руки его дрожали, сердце бешено колотилось. За эти десять-двадцать минут в его крови погуляло такое количество адреналина, которое не вырабатывалось за все десять лет предыдущей жизни Филимона Аркадьевича. И когда в полной тишине квартире Козлодоевских вдруг неожиданно раздался звонок, Филимон чуть не скончался от разрыва сердца.

– Д-да, д-да, с-слушаю, – дрожащим голосом произнес он.

– Фил, я уже в вашем дворе, жду тебя, – раздался бодрый голос Максима. – Слушай, а что у тебя с голосом? Случилось что?

– Н-нет, н-ничего, н-не сл-случилось, – все так же заикаясь ответил Филимон, – Я с-сейчас…

Через пару минут Лоховский уже сидел на скамейке с Максом. В эту минуту Максим казался ему самым родным и близким человеком, что было не далеко от истины. От переизбытка чувств-с, он хотел обнять его крепко-крепко, но передумал. Все-таки между мужчинами такое проявление эмоций, характерно для представителей не традиционной сексуальной ориентации.

Филимон отдал марки и они договорились, Максим вернет их вечером.

– Сейчас к Софочке за консультацией смотаюсь, думаю к вечеру успею вернуться, – произнес Максим, взглянув на часы.

– К вечеру? – разочарованно переспросил Филимон. – Это что, так долго марки будете рассматривать? – спросил он.

– Ну ты старик даешь, кто ж такие вопросы задает джентльмену? Будто ты из детского сада, не знаешь чем могут мужчина и женщина заниматься вдвоем, кроме рассматривания марок, конечно…

Филимон густо покраснел, и отвернулся, стараясь скрыть свое смущения:

– Ну ладно, мы пойдем, а то к Теодоре кобель в двенадцать придет.

– Марки рассматривать? – с невинным видом спросил Максим.

– Марки? Причем тут марки?

Идут до Филимона дошло, что Макс шутит, он улыбнулся и позвал псину:

– Тео, домой.

Потом обернулся к Максу и сказал, если нашей марки там нет, ты мне позвони, а то меня от переживаний удар хватит.

Филимон едва успел вернуться до прихода Маргариты Львовны. Мадам Козлодоевская превзошла себя: она явилась с огромной башней на голове. Из того минимального количества волос на ее голове, парикмахеру удалось соорудить трехъярусную башню. Филимон подозрительно покосился на какие-то странные пушистые локоны, в изобилии обрамлявшие физиономию хозяйки. Локоны, хоть и напоминали по цвету, все остальные волосы Маргариты Львовны, были явно не естественного происхождения.

Лицо мадам Козлодоевской то же было не совсем обычным, чересчур длинные, пушистые ресницы, слишком черные и такие же густые брови. Маргарита Львовна, почему-то напомнила Филимону, персонажа из гоголевского «Вия» который просил приподнять ему веки. Казалось что ставшие за пару часов густыми ресницы, с трудом открываются и закрываются. Зато естественных для ее лица усов, делающих ее похожими на Буденного, не наблюдалось. Очевидно, растительность под носом плавно перешла в растительность над глазами. Своеобразный «Real trans hair», как в рекламе.

Любуясь своей умопомрачительной красотой, Маргарита Львовна отдавала распоряжения, касающиеся сегодняшнего дня.

– Нарежь бутерброды с колбаской, сыром. Порежь ветчину. Пару лимонов. Накроешь на маленький столик в гостиной. Рюмки поставишь маленькие хрустальные, те которые для ежедневного пользования… Нет, пожалуй, сегодня можно ежедневные. Они стоят в шкафчике на кухне. Из теочкиной комнаты вынеси аквариум и телевизор, а то будут резвиться и опрокинут. Кресла сдвинь к стене.

Филимон стоял в коридоре и молчал выслушивал инструкции.

– Принеси мне записную книжку, она в спальне на тумбочке. Я ветеринару позвоню. Может быть Теочке понадобиться специализированная помощь.

Филимон ушел на кухню, краем уха прислушиваясь к разговору Маргариты Львовны с ветеринаром.

– Как не приедете? Я вам за что деньги плачу? У вас совесть есть?… Это же первый мужчина в ее жизни… А вдруг все пойдет не так?… Это же травма на всю жизнь… Нет вы не доктор, вы мясник!.. Я отказываюсь пользоваться вашими услугами.

Маргарита Львовна швырнула трубку о злостью, так что чуть не расколола аппарат.

– Дрянь, говнюк, урод, придурок, – беснуясь вопила Маргарита Львовна.

Кто бы мог подумать, что у дамочки такой обширный ругательный лексикон. Хотя при такой-то внешности…

– Фаина, Фаина, принеси мне что-нибудь успокоительного, – заорала Маргарита Львовна через всю квартиру.

Филимон открыл холодильник и поискал глазами что-нибудь лекарственное. Ага, валериановые капли. Подойдет. Интересно сколько капель. На такую тушку как мадам Козлодоевская можно и тридцать. Филимон накапал тридцать капель, разбавил водой и понес гостиную. Мадам возлежала на софе, закатив глаза и постанывая.

– Вот, – сказал Филимон протягивая стопочку.

Маргарита Львовна потянулась с закрытыми глазами и отхлебнула глоток. Лицо ее искривила гримаса отвращения:

– Что ты мне налила, дура? – завопила она вскакивая со своего ложа.

– Как что? – удивился Филимон, – Вы просили успокоительного, это валерианка.

– Этой гадостью только кошек поют, а мне принеси коньяку, – приказал мадам.

Коньяку, так коньяку. Филимон вернулся через пару минут, стараясь не расплескать густую, янтарную жидкость. В одной руке он нес рюмку, в другой блюдце с ломтиками лимона.

– Вот, – произнес он, ставя все это на журнальный столик, – Пожалуйста.

Мадам Козлодоевская мелкими глотками, смакуя выпила «успокоительного», снова закатила глаза и упала на софу.

– Ну что ты стоишь, – капризным голосом проговорила она. – Не видишь, что мне плохо. Сейчас же принеси холодный компресс на голову и включи обогреватель, мне холодно.

Филимон принес компресс, и выключил тепло.

– Ну я это, пойду, пожалуй, произнес он. – У меня еще колбаса не нарезана.

– Который час? – шепотом умирающей, произнесла хозяйка.

– Без пятнадцати двенадцать, – ответил Филимон.

– Убийца, – вдруг заорала Маргарита Львовна, – В гроб меня загнать хочешь. Почему ты еще не готова, сейчас люди придут. Чем мне их кормить прикажешь?

Филимон опешил от такой наглости, сама всю эту канитель устроила, а он виноват. Однако, благоразумие взяло верх, над желание врезать по лощеной физиономии хозяйки. Во-первых, женщин бить некрасиво. А во-вторых, бить хозяек, горничным не положено. Ну ничего, недолго осталось. Филимон молча удалился на кухню.

Хозяин кобеля пунктуальностью не отличался, звонок в дверь раздался только в половине первого. Поскольку открывание дверей входило в должностные обязанности горничной, Филимон пошел открывать дверь. Взглянув в глазок он увидел собаку и здоровенного парня в кожаной куртке. Наверное, хозяин, – подумал Филимон, впуская посетителей в квартиру.

Где-то за спиной раздавалась шарканье Маргариты Львовны.

– Здравствуйте, здравствуйте – любезно поздоровалась мадам Козлодоевская? Вы – Георгий Михеевич, – с очаровательной улыбкой, протягивая руку для поцелуя, спросила Маргарита Львовна.

– Здрасьте, – ответил парень в кожанке. Нет, Михе… Ой, Георгий Михеевич, прийти не смог. Вместо него его знакомая, сейчас она поднимется…

Маргарита Львовна едва сдержала разочарованную улыбку. Жаль, с молодым человеком всегда приятней иметь дела, чем с женщиной. Тут под руку Маргарите Львовне попалась горничная, которая, как показалось Козлодоевской, нахально пялилась на молодого человека. Маргарита Львовна дала выход своему раздражению:

– Марш, на кухню, чтоб через минут стол накрыт был, – рявкнула она, выстреливая в горничную тяжелым злобным взглядом.

Филимон юркнул на кухню. Пока он укладывал на огромный поднос тарелки с закуской, пока накрывал в гостиной столик, хозяйка кобеля, шофер и Маргарита Львовна заперлись в комнате Теодоры.

Судя по звукам борьбы, крикам шофера и Маргариты Львовны, дела не складывались.

– Держи, держи, его! Подтаскивай, подтаскивай! Уй, он меня чуть не цапнул… Вот гад. Да вы свою держите,… голову, голову. Да не стойте же вы как статуя, помогите…

Вскоре все утихло, то ли дело сладилось, то ли хозяева собак устали.

Филимон решил скрыться в своей комнате, мало ли что. Может быть случка хозяйских собак, то же входит в обязанности горничной. Однако отдых длился недолго, не успел Филимон прилечь и расслабиться, как раздался голос Маргариты Львовны:

– Фаина, Фаина, иди сюда, живо!

Филя вздохнул и поплелся в комнату. Спиной к нему в кресле седела женщина, чья спина смутно кого-то напомнила Филимону. В кресле напротив сидела мадам хозяйка, а на пуфике восседал шофер.

– Фаина, принеси документы Теочкины и медали, они в кабинете у Антона Гериховича. Там в папке под журналами «Будни механизатора».

– «Будни механизатора»? – спросила вдруг до селе молчавшая незнакомка – Как интересно. Ваш муж коллекционирует этот журнал?

– Да? – произнесла Маргарита Львовна, удивленно взглянув на гостью.

– Дело в том, что я сама коллекционирую эти журналы, можно взглянуть на коллекцию вашего мужа поближе? – спросила она.

Филимон замер, остолбенел, окаменел… Голос. Этот Голос… Теперь понятно, почему спина показалась знакомой… Голос принадлежал Нине Михайловне Мерзеевой, теще-мучительнице, выгнавшей его из дома… Первым желанием было скрыться, провалиться сквозь землю, стать невидимым. Если она его сейчас узнает, раскроется обман. Вызовут милицию, обнаружат пропажу марок. Все. Это тюрьма, каторга, ссылка, Сибирь, двадцать лет с конфискацией имущества, колония строго режима…

«Стоп» – мысленно приказал он себе. – Я никакой не Филя Лоховский. Я – Фил. У меня все получиться, она меня не узнает. Спокойствие, главное, спокойствие.

Маргарита Львовна улыбнулась и решила проводить гостью в кабинет мужа самолично. Филимон шел впереди них, стараясь все время держаться к Мерзеевой спиной, молясь всем известным ему богам, чтобы теща не признала его.

По дороге дамы болтали о своем о девичьем, обсуждая последние новинки в мире шоу-бизнеса. Кто с кем спит, кто от кого ушел, кто сменил ориентацию. Филимон открыл дверь кабинета, включил свет.

– Кофе нам сюда принеси, – повелительным тоном произнесла Маргарита Львовна. Вам с сахаром или без, со сливками? – поинтересовалась она у гостьи?

У Филимона чуть было не вырвалось: «Знаю, знаю, ей три ложки…», но вовремя спохватился. Откуда горничная Фаина знает сколько ложек сахар в кофе любит гостья?

– Мне три ложки, – вежливо произнесла Мерзеева.

Филимон сварил кофе, разлил по чашкам, поставил на поднос молочник, вазочку с печеньем и конфетами и понес в кабинет. У дверей он остановился, стараясь прислушаться, что происходит в кабинете.

– Да, – раздался голос Мерзеевой, – у вашего мужа редкая коллекция. У меня самой вот только за этот год, была подписка. Правда, по воле случайных обстоятельств, я потеряла свою коллекцию. Теперь хочу снова собрать… Не знаете, где ваш муж покупал этот номер…

Филимон, стараясь прервать этот разговор, распахнул дверь и на распев, изменив голос произнес:

– А вот и кофеек, горяченький кофеек, пожалуйте…

Мерзеева, занятая рассматриванием, а вернее самым тщательным потрошением журналов, не обратила никакого внимания на горничную. Ее сейчас интересовал журнал. К ее огорчению, марки в нем не было. Да и с уверенность сказать, что этот номер был именно из ее стопки, она не могла.

Филимон быстренько, пока его не заметила Мерзеева, вышел из кабинета, оставив дверь чуть приоткрытой. Он внимательно прислушивался к разговору.

– Так, вы не знаете, где ваш муж покупал подписку этих журналов? – безразличным тоном поинтересовалась она.

– Ну почему же, – усмехнувшись ответила Маргарита Львовна, – Крупные покупки мужа, проходят через меня. Вернее, через мою кредитную карточку. Покупка оформлялась в магазине «Букинист», он там частый гость. Но я вам скажу, пусть лучше у мужчины будет такое хобби, как коллекционирование, чем – игра на скачках или казино. Это хоть потом в наличные можно обернуть.

«Я погиб, – подумал Филимон, – Если она меня узнает теперь, то поймет зачем я здесь. Это конец».

Он так и простоял у дверей в полнейшем ступоре, пока не услышал, что дамы направились к дверям. Филимон рванул по коридору в кухню.

– Фаина, – крикнула хозяйка, – убери посуду из кабинета.

Филимон как зомби, как автомат собрал чашки и вазочки на поднос и понес на кухню. Погруженный в свои переживания, он не заметил фигуру Мерзеевой, внезапно вышедшей из ванной комнаты. Филимон столкнулся с ней как Титаник с айсбергом.

Поднос с грохотом упал на пол, чашки и блюдца раскололись вдребезги. Нина Михайловна завопила как резанная и отвесила горничной полновесную оплеуху. Четкая пятерня проступила на щеке Филимона. От этого удара паричек съехал на бок, предательски обнажив мужскую стрижку Филимона. Мерзеева с удивлением взглянула на горничную, пока еще ничего не понимая.

Филимон обеими руками натянул на голову парик, как шапку-ушанку, надвинув по самые уши, пробормотав извинения он начал собирать с полу осколки, печенки, конфетки… Мерзеева задумчиво почесала подбородок направилась в гостиную, где ее ждала хозяйка.

– Что с вами, голубушка? – поинтересовалась она.

– Да ваша горничная на меня налетела с подносом, чуть с ног не сбила. Как вы говорите ее зовут? – спросила Нина Михайловна.

– Фаина, – да она собственно и не моя. На время из агентства прислали, пока я не подеру что-нибудь более подходящее. Вы знаете, это такая проблема…

– А она у вас давно?

– Фаинка? Да нет, пару дней назад приняли. А что? Вы ее знаете? – встревожено произнесла Маргарита Львовна.

– Да вот, пытаюсь вспомнить, где же я ее видела раньше и не могу.

– Ну так, давайте ее позовем и спросим.

– Да нет, не стоит. Мне показалось, – все так же задумчиво произнесла Нина Михайловна. – Тем более имя редкое, Фаина. У меня таких знакомых нет.

Весь этот разговор был подслушан бледным Филимоном. Он уже сейчас был готов выйти и сдаться на милость победителям, во всем признаться, даже в том, что знает где находиться золото партии Однако благоразумие взяло верх. Лично он бы себя сейчас не узнал. А Милейшая Нина Михайловна, которая за десять лет совместного проживания с ним в одной коммунальной квартире, никогда не смотрела ему в лицо, тем более. Дело в том, что мадам Мерзеева смотрела на всех, а на собственного зятя тем более, сверху и мимо. Таким образом она сразу дала понять, что собеседник ниже ее по своим умственным способностям и что он для нее – пустое место.

Мерзеева распрощалась с хозяйкой, еще раз окинув пристальным взглядом горничную и удалилась. Филимон утешал себя тем, что сегодня вечером станет известно есть ли среди переданных Максу, его марка. А значит уже сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром можно будет покинуть квартиру Козлодоевских. Потерпеть пару часов, для того, чтобы обеспечить себя на всю жизнь – это же пара пустяков. Что значит в сравнений с одним мигом целая вечность. Конечно все это философия, но должен же был хоть как-то поддержать себя Филимон Аркадьевич.

Вечером Макс не позвонил. Зато Антон Генрихович вернулся домой раньше обычного, а вот Маргарита Львовна на радостях, что ее любимая псина наконец-то стала Женщиной, оправилась праздновать это событие на девичник.

С порога, поинтересовавшись, дома ли супруга, Козлодоевский плотоядно улыбаясь, попросил горничную приготовить ему ванну. Уже это насторожило Филимона. Пока он до зеркального блеска надраивал ванную посудину, закрывшись на шпингалет, Филимон с точкой раздумывал как обезопасить себя от сексуальных домогательств Антона Генриховича. Филимон с тоской думал, о том как из таких ситуаций выбираются женщины. Фишка с больной головой не пройдет, не желание занимается сексом или жизненное кредо – не изменять жениху, вряд ли остановят любвеобильного Козлодоевского. В дверь деликатно постучали.

– Фаиночка, не хотите ли составить мне компанию, поужинать? – противнейшим голоском, полным сладострастия произнес за дверью Антон Генрихович.

Филимон поежился. Поужинать, что б подавиться и умереть от асфиксии. Все равно дверь пришлось открыть, не будешь же сидеть в ванной, пока вода не нальется. Филимон вышел, озираясь по сторонам, в надежде незаметно проскочить. Но увы! За углом его поджидал Козлодоевский.

– Фаиночка, не могу есть в одиночестве. У меня комплекс. Не могли бы вы посидеть со мной.

Филимон понял, что его сопротивление, только усилит желание Козлодоевского. Он покорно кивнул головой и побрел. Но не на кухню. От этого стало еще неприятнее. Господин Козлодлоевский привык соблазнять своих горничных в кабинете. В камине полыхал огонь. На огромной шкуре белого медведя (Филимон твердо был уверен, что раньше ее здесь не было, видимо, хозяин кабинета доставал ее в особо «торжественных» случаях) стоял поднос с бутылкой шампанского, двумя хрустальными фужерами на длинных ножках, вазой с виноградом, большой шоколадкой и бананом. «Намекает», – подумал Филимон, густо покраснев.

– Присядьте, чаровница, – попросил Антон Генрихович, опускаясь на шкуру и похлопывая рядом с собой.

Филимону пришлось подчиниться, но сесть он постарался на самый краешек шкуры. Хотя это краешек был на расстоянии вытянутой руки от господина Козлодоевского. Хозяин откупорил шампанского бутылку и разлил пенящийся напиток по фужерам.

– За прелестнейшую девушку, с чарующим именем Фаина, – произнес тост Антон Генрихович.

Филимон изображая дикое смущение, потупил глаза и начал теребить пальцем край шкуры. Это смущение только подстегнуло господина Козлодоевского. Он пригубил напиток и глядя на горничную произнес:

– А теперь, Фаиночка, давайте на брудершафт.

Филимон вскочил, задел фужер, опрокинул бутылку шампанского и отскочил к дверям кабинета:

– У меня это, вода,… там ванной… Молоко на плите… убежало…

С этими словами Филимон рванул по коридору и заскочил в ванную, закрыв дверь на шпингалет, он попробовал прочность запора. Запор был так себе, хиленький. А вода в ванной, между прочим, уже набралась. Филимон прислушался. В коридоре вроде никого не было. Уф, теперь бы осторожненько пробраться в свою комнату, которая стала самым желанным местом на земле, запереться на задвижечку и пересидеть, дожидаясь возвращения мадам Козлодоевской. Лишаться невинности Филимону Аркадьевичу совершенно не хотелось, да тем более от… рук господина Козлодоевского.

Филимон тихонечко приоткрыл дверь, огляделся. Никого… Затем крикнул громким голосом, так, чтобы его было слышно в кабинете:

– Антон Генрихович, ванная набралась.

Не дожидаясь ответной реакции Филимон галопом помчался в свою комнату. Успокоился он только тогда, когда запер за собой дверь и для страховки подвинул к ней тумбочку. Если бы Филимон Аркадьевич умел молиться, он бы сейчас молился. Но, к своему сожалению, бывший октябренок, бывший пионер и комсомолец этого делать не умел. Он сел на кровать и зарыдал, размазывая по лицу, скупые мужские слезы.

Филимон просидел в комнате часа два, в полной тишине, без света. Он сидел и прислушивался, не стукнет ли входная дверь. Филимон слышал как по коридору разгуливал, уже пьяный, Козлодоевский, который всюду искал Фаину. Временами Антон Генрихович напевал песню из репертуара «Наны»:«Фаина, Фаина, наина-ниана-нан-на»… Подходил к двери и ласковым шепотом уговаривал открыть дверь. Но Филимон был крепок как кремень, как дамасская сталь, на провокации и уговоры не поддавался. Наконец Антону Генриховичу надолго уговаривать и он затих у двери Филимона. Лоховский прислушивался минут пятнадцать, пока не сообразил, что хозяин просто спит. Из-под дверей раздавалось мерное посапывание «Хр», «Хыр» «Хр». Филя лег на пол и попытался рассмотреть, что происходит по ту сторону двери, через щель, между полом и дверью. Вроде что-то лежит, и лежит без движение. Филимон посидел еще минут пять и осторожненько приоткрыл дверь.

Козлодоевский спал на шкуре белого медведя, которую принес из кабинета. В руке у него была пустая бутылка водки. Видимо Антон Генрихович, после шампанского, догонялся напитками покрепче. Филимон аккуратненько переступил через хозяина и бросился звонить Максу:

Трубку взяли не сразу:

– Макс, Макс, забери меня от сюда, сейчас же, – закричал Филимон в трубку. Его силы были на исходе.

– Фил, ты знаешь который час? Тебя, что мама не учила, после десяти вечера людей беспокоить неприлично.

– Да, а бросать друзей в беде прилично? – срываясь на крик ответил Филимон. Меня можно сказать здесь сейчас…

– Успокойся. Марки нашей среди этих нет. Завтра утром я тебе верну их, положишь на место и уйдешь.

– Ага, уйдешь. Ты знаешь, кто сегодня сюда приходил?

– Филимон, ты издеваешься? Я тебе ночью загадки разгадывать буду. А может тебя псина покусала и ты взбесился? – рявкнул в трубку разозленный Максим.

Филимон услышал, как звонкий девичий голосок капризным тоном, что-то потребовал, обращаясь к Максу. Понятно, теперь, почему он злиться.

Лоховский постарался взять себя в руки и спокойным тоном произнес:

– Максим, понимаешь, здесь была Нина Михайловна, теща моя. Она приходила сюда с кобелем. И интересовалась журналами. Я боюсь, что она меня узнала.

– Ладно, не суетись, узнала или нет ты это завтра поймешь. А сейчас иди спать. А утром собирай вещички и в путь. Я к Козлодоевским с утречка загляну и мы подумаем, что сделать, чтоб тебя выгнали из дома.

* * *

После вечера, проведенного в обществе Михеича, Нина Мхайловна чувстовала себя просто великолепно. Она летала по комнате, напевая свою любимую арию из «Кармен»: «Меня не любишь, ты так чтож… Так бер-ррригись лю-ююбви мо-ооей…» В исполнении мадам Мерзеевой песнь любви напоминала скорее боевой марш или песнь воинствующих аборигенов, однако такая вольность в трактовке музыкального произведения совершенно не смущала Нину Михайловну. Испуганная Машенька весь вечер наблюдала за бурной аткивностью матери, боясь спросить чем вызвана приподнятость настроения.

Мерзеева легла спать рано, сны ей снились исключительно приятные и эротические. Утром она поднялась все с тем же хорошим натсроением. И впервые за несколько лет не сбросила помятый чайник Сивухина со своей конфорки. Пропустила вперед себя в ванную комнату Борьку-балбеса, спешащего в школу и даже сказала «Доброе утро» Козябкину. Соседи были в шоке. Одно из двух. Либо Мерзеева замыслила новую пакость, либо она сошла с ума. Второй вариант коммунальщики считали более предпочтительным.

Машина за Ниной Михайловной приехала к двенадцати, водитель принес свои извинения, за маленькую задержку, вызванную поломкой, Передал букетик цветов, который преподнес от имени Георгия Михеича. Нина Михайловна благоухая дорогими французскими духами, подаренными на днях Михеичем села в машину. Окна кухни выглядывали во двор. Мерзеева, садясь в машину, подняла глаза и увидела чуть сплюснутые сткелом носы любопытных соседей, которые с изумлением разглядывали новенькую машину, шофера…

Все бы ничего, если бы не противная псина. Киллер почуял знакомых запах и все время норовил положить свою голову на коленки Мерзеевой. С его полураскрытой пасти капала длинная стекляннообразная слюна. Мерзеева все время пыталась отвернуть собачью морду в другую сторону, но безрезультатно. Наконец, устав от беслподных попыток, сдалась. Киллер устроил свою голову на больших удобных коленях женщины, закрыл глаза и довольно заурчал.

Будущая невеста Киллера обитал в одном из престижных районов. Нина Михайловна сама бы не оказалась от уютного гнездышка в этой части города. Проживание на улице Советской означало, что вы достигли высокого положения на лестнице богатства, благополучия и достатка. И не важно как вы этого добились: отмывали «черный нал», тянули бюджетные деньги, отрывая от стариковских пенсий и детских пособий, торговали наркотиками, занимались киллерством или сделали супергениальную раскрутку конгениальной звезды попмузыки. Мерзееева на минуту погрузилась в пленительные фантазии на тему своего собственного обитания на этой улице.

Шофер притормозил возле типичного для улицы Советской элитного дома, Нина Михайловна выбралась, ожидая пока молодой человек вытащит псину из салона. На Киллера напялили намордник, во избежании каких-либо недоразумений, собаке эта штуковина ужасно не понравилась. Киллер задергался, занервничала.

– Нина Михайловна, мы с ним вперд пойдем, а вы не торопитесь, поднимайтесь за нами. Он в лифтах ездить не может. У собак тоже клаустрофобия бывает.

Мерзеева кивнула головой, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Денек сегодня был на редкость солнечным, не по-осеннему теплым. Мерзеева подставила лицо солнечным лучам, они нежно поглаживали лицо, как будто кошачьей лапкой. Заходить в подъезд совершенно не хотелось. Сейчас начнется эта возня, суета…

Дверь квартиры была открыта. Нине Михайловне приятно улыбалась непритная дамочка, примерно одного с ней возраста. Нет, все же Нина Михайловна была определенно моложе. У хозяйки сучки и морщин на лице было побольше и круги под глазами темнее и намечался третий двойной подбородок. Мерзеева с удовльствием закончила осмотр хозяйки дома и вынесла приговор в свою пользу.

– Добрый день, меня зовут Маргарита Львовна, я «мамочка» Теодорочки, – слащавым голоском произнесла хозяйка квартиры.

Нина Михайловна кивнула головой и представилась. Маргарита Львовна пригласила пройти в комнату, где должно было произойти эпохальное событие. Комната произвела на Мерзееву неизгладимое впечатление. Если бы ее не предупредили, что тут обитает собака, она ни за что не приняла бы ее за конуру. Назвать Это собачьей конурой было равносильно тому, что назвать американскую Статую Свободы куклой Барби.

– Это конечно же не очень просторное помещение, – посетовала Маргарита Львовна, но мы с супругом все никак не соберемся пригласить архитектора, сделать перепланировку.

Мерзеева едва сдержалась от язвительного замечания, типа: «Пока некоторые жируют, дети Мозамбика пухнут с голоду». Но тотчас же вспомнила, что сегодня она не просто Мерзеева Нина Михайловна, она сегодня хозяйка элитного кобеля по кличке «Киллер», который стоит почти половину хоршей машины.

Теодора немного походила на Киллера. С первого взгляда было видно, что сука капризна и разборчива. Она едва повернула голову на вошедших и тут же отвернулась лениво покусывая мячик, лежащий у ее ног.

Хозяйка Теодоры противно сюсюкая, обратилась к псине:

Теодорушка, Теочка, посмотри кто к тебе пришел? Какой сладкий мальчик, какой славный песик. Девочка моя хорошенькая иди сюда. Посмотри какой он красивый. Какие у вас будут щеночки красивые…

Мерзееву чуть не стошнила от этой рахат-лукомости. Киллер же завиляв хвостом приветливо гавкнул. Мерзеева с облегчением вздохнула, сейчас все сврешится и можно со спокойной совестью отправиться домой. Но не тут то было. Киллер, не дождавшись ответа от Теодоры, засеменил к миске с едой. И совершенно спокойно принялся грызть «сахарную» мозговую косточку. Подождав еще минут пять и поняв, что без вмешательства извне эти двое (Киллер и Теодора) не подойдут друг к другу, хозяева собак взяли дело продолжение собачьего рода в свои руки. Шофер попытался оттащить Киллера от миски с едой, Маргарита Львовна приблизилась к Теодоре и схватила за ошейник.

Киллек угрожающе зарычал, отступил на шаг, развернулся и в два огромных шага оказался у противоположной стены.

– Держи, держи, его! – заорал шофер, Ему все же удалось поймать упирающегося пса, который сопротивлялся всеми четырмя лапами.

– Подтаскивай, подтаскивай! – снова закричал шофер, обращаясь к Маргарите Львовне, которая держала Теодору за ошейник. – Уй, он меня чуть не цапнул… Вот гад, заорал он тряся пальцем.

Тут уже включилась Нина Михайловна:

– Да вы свою держите,… голову, голову. Да не стойте же вы как статуя, помогите… – крикнула она хозяйке суки.

Общими усилиями собаки оказались рядом друг с другом. Наконец-то они поняли чего от них требуют. Псины начали резвится и заниматся тем, для чего их сюда привели. Маргарита Львовна любезно пригласила пригласила пройти в гостинную и «откушать, чем бог послал». Нина Михайловна с завистью разглядывала обстановку комнаты. Удобные кресла с высокими спинками. Стенка не из какого-нибудь там ДСП, а из настоящего дерева. Пушистый ворсистый ковер на полу, явно ручной работы. Картины на стенах, не жалкие подделки или репродукции «Трех медведей». Наверняка жутко дорогие. Мерзеева жевала бутерброды, запивая коняьчком. Маргарита Львовна уже не казалась такой противной, а совсем наоборот.

И тут случилось неожиданное, это было подобно проблеску солнц в дождливый день, грому среди ясного неба. Хозяйка квартиры упомянула журнал. Не просто журнал, а «Будни Механизатора». Нина Михайловна подтянулась, как гончая, почуявшая добычу. Неужели в жизни есть место счастливому случаю? Шальная мысль не давала покоя, а что если… Нет, не может быть, таких совпадений не бывает. Мерзеева постаралась выудить у хозяйки квартиры как можно больше ценной информации. Нина Михайловна прикинулась страстной коллеционеркой и попросила разрешения посмотреть коллекцию. У господина Козлодоевского было много чего интересного. Мерзеева отыскала номер того же года, что и ее собственные. Она на всякий случай, тщательно перетрясла его вдоль и поперек, в надежде, что марка там. Но увы! Марки не оказалось. И все же, как подтвердила хозяйка квартиры, журнал куплен в магазине «Букинист».

В квартире Козлодоевский Нину Михайловну ожидало второе потрясение. Конечно, многовато для одного дня, но что поделаешь. Горничная все время мельтешившая перед глазами показалась Нине Михайловне смутно знакомой. Где она могла видеть эту уродину в сиротском синем платье, с дурацкими хвостиками. Для подружки дочери она старовата. Ощущение что она откуда-то знает горничную не покидало. Нина Михайловна никак не могла отвязаться от этого чувства. Оно сидело в голове, как гвоздь в новых туфлях, как заноза в пальце, как насморк в носу.

Мерзеева отправилась в ванную, чтобы освежиться и привести себя в порядок. После борьбы с собаками в ее прическе наблюдался небольшой беспорядок. В задумчивости Нина Михайловна вышла в коридор, где на нее налетела эта раззява-горничная. Мерзеева покачнулась, с трудом удерживая равновесия. Удар подносом где-то в области живота отозвался секундной болью. И эта боль помогла увидеть ей очевидное. Наверное такое же просветление нашло на Ньютона, когда на голову ему свалилось яблоко.

Нина Михайловна пристально взглянула на девушку, волосы которой съехали как-то на бок. Один хвостик торчал где-то в районе затылка, а другой, как рог, торчал надо лбом. На минуту, как при фотографировании со вспышкой, перед Ниной Михайловной возникло другое лицо. Лицо Фильки Лоховского.

Горничная поправила волосы, парик, и снова стала похожа на обыкновенную девушку. Что это было, видение или… Нина Михайловна решила расспросить хозяйку квартиры откуда появилась горничная. Все сходилось. «Девушка» появилась здесь недавно. Журнал «Будни механизатора», купленный в букинисте. Вот сукин сын. Ну погоди Филимон, ты еще пожалеешь, что на свет появился. Нина Михайловна решила не подавать вида, что узнала зятька. Зачем? Сейчас переполошиться, струсит и ищи потом его, как ветер в поле…

Домой Нина Михайловна была доставлена с ветерком. Каждые две-тир минуты она подгоняла шофера: быстрей, быстрей, быстрей. У бедной псины, сидящей рядом даже уши заложило от такой скорости. Киллер начал жалобно подвывать, потому что от мелькающих за окном деревьев, домов, людей его укачало и затошнило прямо на роскошные сиденья.

Нина Михайловна поднималась на свой этаж перескакивая через две-три ступеньки, она не стала искать ключи в кармане, а сразу нажала на все кнопки звонка. Дверь открыли сразу же, Нина Михайловна как корабль призрак на всех парусах промчалась мимо остолбеневших соседей, сгрудившихся у дверей.

Мерзеева рванула дверь комнаты на себя и как была в сапогах ворвалась внутрь комнаты. Она разыскала мобильник и начала названивать Михеичу. На ее счастье Георгий ответил сразу же:

– Георгий, Жорж, – я нашла его, – почти задыхаясь на одном дыхании произнесла она.

– Кого его? – спокойно поинтересовался Михеич, которого звонок Нины Михайловны застал в сауне, где он, конечно, же вел переговоры с деловыми партнерами. А то что выпили они, а то что вокруг резвились голенькие нимфы, так это, извините, – издержки производства. Это как у одного из поэтов: «да, изменял, но в мыслях – никогда».

– Лоховского, этого урода, этого придурка. Я всегда подозревала, что он – извращенец.

– В смысле, – все так же не въезжая, уточнил Михеич.

– В прямом. Он теперь горничная, трансвистит несчастный. Жорик, он там был не случайно. Он пришел туда за маркой. Понимаешь, за нашей маркой. Я уверена, что он ее спер. – Нина Михайловна говорила все громче и громче, срываясь на крик. Естественно, что она не услышала, как за дверью затих Сивухин. Костик тоже стоял у дверей, когда Мерзеева ворвалась в квартиру. Сивухин не упустил ни слова. Конечно же он сразу догадался, кого встретила Нина Михайловна.

– Нинуся, детка, успокойся. Завтра прям с утра я пошлю своих ребят и они с ним разберутся, – ответил, наконец-то понявший в чем дело Михеич.

– Ты, что? Разберутся! Они его убьют и все. А мы останемся ни с чем, список то он нам не отдаст.

– Ну, лапуля, ты моих мальчиков обижаешь. Они у него сначала все нужное спросят, а потом…

– Нет. Георгий, здесь нужно действовать иначе. За ним нужно установить слежку, только так мы выйдем на него и его подельника.

– Хорошо радость моя, как скажешь. Значит завтра утром позвони мне часиков в восемь и мы определимся.

С этими словами Михеич отключился. Нине Михайловне показался несколько странным его голос. «Наверное устала,» – с умилением подумала Мерзеева. (Она же обладала даром видеть на расстоянии.) Мерзеева весь вечер раздумывала над тем, что делать завтра. Ждать до восьми утра? А вдруг Лоховский догадается, что она его узнала? Что тогда? Тогда он сбежит, ляжет на дно. Нет. Этот вариант Нину Михайловну не устраивал. И тогда она решилась…

Нина Михайловна достала с антресолей спальный мешок времен пионерской юности дочери, налила в термос горячего чаю. Приказала дочери навертеть бутербродов, оделась потеплее и вышла из дому. Костик Сивухин, привлеченные возней в комнате Лоховских в это неурочный час. Он тихонько оделся и решил проследить за Ниной Михайловной. Час был поздний, на улицах ни души, но общественный транспорт еще ходил.

Нина Михайловна хотела было остановить машину, но после безрезультатного пятнадцатиминутного стояния с протянутой рукой вдоль дороги, отказалась от этого замысла. Мерзеева злилась, она не понимал в чем дело. Конечно, она же не могла видеть себя со стороны. Кто остановит поздно вечером машину бабище в телогрейке, ватных штанах и рюкзаком за плечами? Только камикадзе. Но они как известно водятся только в Японии, в городе Кукуеве таких не наблюдалось.

Кляня судьбинушку, со спальным мешком за плечами, Мерзеева тащилась к остановке троллейбуса. Там среди работяг, дачников и прочих мирных обывателей вид Мерзеевой никого не удивил. Сивухин плелся следом.

Нина Михайловна с тремя пересадкам добралась до дома Козлодоевских. Код подъезда она предусмотрительно узнала заранее. Оглянувшись, Нина Михайловна нырнула в подъезд, дверь она закрывать не стала, боясь, что грохот привлечет чье-нибудь внимание. На лифте подниматься она не стала по той же причине.

Архитекторы сконструировали эти дома, как будто специально для подглядывания и слежки. У каждой лестничной площадки было свой маленький тупичек, вероятно здесь должен был проходить мусоропровод. Потом в проекте что-то изменили и в каждой квартире на западный манер мусоропровод провели не на лестнице, а в квартире. Очень удобная штука, открыл дверцу под мойкой и высыпал и ведра выносить не нужно, а главное вони ни какой.

Вот там-то, на месте несостоявшегося мусоропровода Мерзеева расстелила свой спальник, спустилась посмотреть: видно снизу или нет? Нет. Очень хорошо, никто не потревожит. Хорошо все же в элитных домах, пол на лестничной площадке чистенький, никакого мусора, везде пепельницы. Тепло, воздух от кондиционеров приятный. Лежи в засаде – наслаждайся.

Мерзеева залезла в спальный мешок, тесновато конечно, но за то тепло. Положила рядом с собой мобильник. Расстелила газету на нее поставила термос и пакет с бутербродами, пусть теперь этот засранец зятек попытается удрать незаметно. Ничего у него не получится.

Нина Михайловна устроилась поудобнее и закрыла глаза. Огромный шестнадцатиэтажный подъезд жил своей жизнью. Где-то играла музыка, где-то ругались, где-то плакал младенце, а где-то гавкала собака.

Нине Михайловне послышалось, будто внизу стукнула входная дверь. Раздались чьи-то шаги, затем все утихло. Померещилось, наверное. Через полчаса Нина Михайловна уснула, убаюканная теплом спального мешка и полумраком подъезда. Она не слышала как по лестнице осторожно, крадучись поднялась какая-то тень. Эта тень была не кем иным как Костиком Сивухиным, склонившимся над мадам Мерзеевой. Озябший Костик, который не был готов к засаде, тихонечко отвинтил крышку термоса и плеснул в пластмассовый стаканчик крепкого горячего чаю. Затем развернул пакет с бутербродами и отломив половину с аппетитом съел. Еще раз посмотрел на Нину Михайловну, как бы стараясь запечатлеть в своей памяти незабываемые черты, Сивухин удалился.

Нина Михайловна проспала сном младенца, хорошо что она сообразила взять с собой маленький будильник. Он разбудил ее до того, как жильцы вереницей потянулись из своих квартир: кто в школу, кто в офисы, кто по разнообразным бутикам. И на этот случай у Мерзеевой была подстраховка, она принесла с собой длинную металлическую палку и щетку. Соорудив из этих двух частей подобие щетки-швабры она принялась изображать из себя добросовестную уборщицу. Кто обратит внимание на женщину, убирающую подъезд? Да никто. Ведь никто не обращает внимание, на тени, отбрасываемые домами, кустами заборами. Мерзеева рассчитала верно, она сейчас была для жильцов дома Человеком-Невидимкой.

Звонить Михеичу Нина Михайловна пока не стала, она решила дождаться хоть каких-нибудь событий и уже потом брать «помощь клуба». События не заставили себя ждать и стали расти и накручиваться как снежный ком.

В половине восьмого в квартиру Козлодоевских позвонил молодой человек в рабочей спецовке.

– Кто там? – раздался уже знакомый голос Маргариты Львовны.

– Слесарь, плановый осмотр. – проговорил рабочий.

– Какой слесарь, мы не вызывали. – раздражено произнесла за дверью хозяйка.

– Мало ли чего вы не вызывали. Плановый осмотр и все тут. Я уже все квартиры ниже вашей вчера осмотрел. Из-за вас отопление не включат, будете сами с жильцами разбираться.

– Господи, в такую рань, людей поднимать, – ворчала Маргарита Львовна, открывая дверь.

На лестничной клетке снова стало тихо. Минут через пятнадцать рабочий вышел и… Стал спускаться вниз. «Странно». – заподозрила неладное Нина Михайловна. Она выглянула маленькое оконце, выходящее во двор. Слава Богу! Зрением Мерзеева обладала отличным, острым, как у орла. Она смогла разглядеть этого слесаря. Может он и есть подельник Фильки? На всякий случай его стоит запомнить.

Через полчаса дверь снова открылась и на пороге появился зятек. Мерзеева уже не сомневалась, что эта девица с хвостиками – Филька. Филимон держал на поводке собаку. Дверь за ним с шумом захлопнулась. «Ага, выгуливать псину повел», – подумала Мерзеева и стала звонить Михеичу. Но звонок пришлось отложить. Филимон вовсе не собирался выгуливать псину. Он привязал поводок к дверной ручке, достал из-под кофты брюки, рубашку и стал переодеваться. Мерзеева отвела глаза. Нет и вовсе не из-за природной скромности и стыдливости, просто подсматривание за зятем (вероятно и даже очевидно бывшим) казалось ей сродни инцесту. А извращения всякого рода Нина Михайловна не любила и осуждала.

Филимон явно собирался покинуть своих хозяев, вот теперь звонить Михеичу нужно было срочно. А ну как Фильку во дворе ждет машина и она не сможет за ним проследить? Нина Михайловна поднялась на пару этажей выше, быстренько дозвонилась и сообщила Михеичу:

– Срочно выезжай, Филимон делает ноги, упустим.

Михеич коротко ответил:

– Буду, продержись минут десять.

Нужно было что-то придумать, чтобы не раскрывая себя, задержать этого мерзавца.

Нина Михайловна спустилась на свой командный пункт, Филимон уже переоделся. Он аккуратно сложил форменное платье, передник на коврике перед дверью, махнул на прощание собаке и, насвистывая, стал спускаться вниз.

Мерзеева подождала пока он не спустится ниже и тихонько подошла к собаке с остатками своего бутерброда в руке, приговаривая:

– Здравствуй Теодора, Теочка. Ты меня помнишь, помнишь? На вот колбаски покушай.

Говоря все это, Мерзеева начала отвязывать собаку. Теодора радостно загавкала и кинулась вниз по ступенькам, догонять Филимона. Нина Михайловна поднялась на свой командный пункт и снова выглянула во двор. Замечательно. Теодора догнала Лоховского и скачет вокруг него. Нина Михайловна злорадно усмехнулась, конечно же этот придурок, поведет собаку обратно домой.

Так и есть, Пока Филимон ловил псину, пока вел ее на этаж, те самые десять минут и прошли. Машина Михеича появилась как раз вовремя, когда Лоховский привязав собак и позвонив в дверь, кинулся к лифту.

Нина Михайловна ужасно обрадовалась, когда поняла, что ее вахта закончилась. Она быстренько собрала свои вещички и рванула вслед за зятьком вниз.

Надо отдать должное, Нина Михайловна замаскировалась отменно. Михеич узнал ее не сразу, вначале он ругнулся, отгоняя бабищу в телогрейке со шваброй в руке. И только когда бабища подала голос, до него дошло, что перед ним никто иной, как его обожаемая Ниночка.

– Где он? – кратко, по деловому спросил Михеич.

– А вон, из двора выходит. Мне кажется, что рядом с ним, где-то должен быть сообщник. С утра пораньше уже заявлялся «клиент» один.

– Клиент? – удивлено переспросил Михеич.

– Ну да? Я только проснулась, смотрю слесарь какой0то в дверь к Козлодоевским звонит. Слесарь. Он такой же слесарь, как я берлинский летчик. И пробыл он там всего ничего – минут пять-десять и в другие квартиры не заходил. Может Филька ему марку передал? Ну ничего, я того фрукта запомнила.

Все это Мерзеева рассказывал в машине, которая следовала за долговязой фигурой Лоховского. Преследователи ехали очень медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, если честно. Лоховский добрался до скверика, огляделся в поисках пустой скамейки и сел.

– Вон, идет. Точно своего подельника ждет, – громким шепотом произнесла Нина Михайловна.

– Так, – обратился Михеич, к дюжему пареньку, сидевшему рядом с Ниной Михайловной, – сейчас выходишь садишься на скамейку напротив и начинаешь работать. Но смотри – не светись. Связь будем держать через мобильник, через пятнадцать минут тебя Петро подменит, он как раз сейчас на подходе.

Дав указания, Михеич приказал шоферу ехать на квартиру к Мерзеевой.

– И все? – разочаровано спросила Нина Михайловна, – А я думала мы за ним следить будем…

– Ниночка, детка, мои ребята сове дело знают. Наша задача мозгами шевелить, стратегию с тактикой разрабатывать. А ногами пусть шестерки работают. Поняла?

Последнее замечание немного смутило Мерзееву, выходит ее ночное дежурство у дверей Козлодоевских вовсе не подвиг разведчика, а обыкновенная шестерская работа? Михеич почувствовав изменение настроение боевой подруги, обернулся и проговорил:

– Ты у меня героическая женщина, даже не удобно как-то, прока я в сауне про… с партнерами дела обсуждал, в тепле так сказать, ты здоровьем рисковала. Проси что хочешь, ты заслужила поощрительный приз.

Глаза Нины Михайловны заблестел калькулятор в голове защелкал с быстрой «Пентиума» последней модели. Она лихорадочно думала: чего бы возжелать, чтобы не прогадать. Что бы Михеичу не показаться мелочной, и чтобы не показаться дурочкой, и…

Мудрая Нина Михайловна все же нашла выход из положения:

– Жоржинька, я исключительно доверяю твоему вкусу, выбери сам, какой будет этот подарок.

Михеич крякнул и обещал подумать.

– Поднимешься? – спросила Мерзеева, выходя из машины.

– Да нет, я лучше подожду тебя в машине. Быстрее снимай эти обноски и поедем завтракать.

Мерзеева переоделась с быстрой новобранца, пока горит спичка. Михеич не успел выкурить вторую сигарету, а его пассия уже открывала дверь подъезда.

Завтрак прошел великолепно. Ребята Михеича докладывали каждые пятнадцать минут о ходе слежки. Действительно, Лоховский дожидался приятеля, они сели в такси и отправились в один из спальных районов Кукуевска. Затем остановились на улице Пролетарской возле дома 12 и поднялись в квартиру на третьем этаже. Там и остались.

Михеич дал указание узнать кто проживает по этому адресу. И Уже через час получил информацию. В этой квартире проживает бывший спортсмен, а теперь лицо без определенных занятий некто Максим Леонидович Брюсвилов.

– Ну, теперь мы знаем, кто сообщник твоего зятька и повяжем всю эту гопкомпанию, – проговорил Георгий Михеич, чокаясь с Ниной Михайловной. – Дорогая, давай выпьем за наш успех, за новые перспективы…

Приятное вино уже немного вскружило голову Мерзеевой и она игриво ухмыляясь, погладила коленку Михеича под столом.

– Да ну этого придурка, поедем к тебе, пупсик, – горячо зашептала она Жоржику. – У тебя в квартире есть столько интересных местечек… Ик! Мы нашли бы занятие поблагороднее, чем выслеживание этих придурков… Ик. Ик.

Мерзеева хрипло засмеялась, покачнулась на стуле и отключилась. Если бы не быстрая реакция Георгия Михеича, валяться бы Нине Михайловне под столом.

Георгий Михеич расплатился по счету, подхватил свою дородную подругу под мышки и потащил из зала, задевая на ходу стулья и столики. Михеич еле дотащил Мерзееву до машины и вдвоем с шофером уложили ее в салоне.

– Давай ко мне, – приказал Георгий Михеич.

* * *

Костик Сивухин, всю ночь проторчавший в парадном на пару этажей выше Нины Михайловны так ничего и не понял. Зачем Мерзеева играла в бойскаута? Может у нее уже старческий маразм начался? Предусмотрительная Нина Михайловна собиралась на ночевку: и оделась тепло и поесть с собой захватила? А вот Костик попал так попал. В соей тоненькой полулетней куртенке, без денег, без курева, без еды… Он ощущал себя Робинзоном, потерпевшим кораблекрушение. С той только разницей, что вокруг него были люди, которым до него Костика Сивухина дела не было. Хорошо еще Мерзеева заснула и он смог хлебнуть горяченького из ее термоса и слопать парочку бутербродов.

С едой было улажено, а вот с теплом нет. Вначале Костик сидел на широком подоконнике. Но из окна ужасно дуло, пришлось встать. Простояв минут двадцать Сивухин понял, что ему долго не выстоять. Ноги, чай не казенные. Сивухин огляделся в поисках чего-нибудь тепленького. Решение пришло моментально – коврики. Коврики под дверями. Сивухин сгреб их в одну кучу и сел на них, привалившись к стене, подтянув колени к подбородку. Сидеть так было не совсем удобно – затекала спина. К тому же мучительно хотелось курить.

Так. Курить, курить, курить… Костик начал оглядываться в происках бычков. Кругом чистота и стерильность, какие бычки? Здесь даже оберток от конфет не валялось. Нет, в таком доме Сивухин жить не смог бы. Что это за подъезд, где нельзя раздобыть бычок? Просто безобразие какое-то.

Костик поднялся до самого последнего этаже, если он не ошибается, то на чердаке обязательно собираются пацанята: покурить, попробовать винца и поговорить о девчонках. Костик и сам был таким когда-то. Вместе с дружбанами они устроил штаб как у Тимура. Интересно, знают ли сегодняшние пацанята, про этого Тимура и его команду? Навряд ли. Сивухин открыл крышку люка (замок на ней висел так себе, плевенький, гвоздем можно открыть), и поднялся на крышу. Да. Этот чердак отличался от чердака его родного дома. Здесь было чисто, уютно и сухо. Стоял старенький диванчик, потертые кресла. Большой картонный ящик, наверное от телевизора, на нем стояла банка с бычками и валялась пачка распечатанных сигарет. Да, детишки этого подъезда курили не «Приму». Костик терпеть не мог всю эту иностранную дрянь: мягкие, облегченные, с ментолом и т. д. и т. п. То ли дело наша «Примочка» – затянулся и аж до печенок пробрало. Дешево и сердито. Но на безрыбье и «Стрелка» – космонавт. Пришлось давиться этой гадостью.

«Просрали Россию, просрали – с горечью подумал Костик, затягиваясь. Они там, в своих Америках и Европах с курением борются, а мы у них сигареты покупаем да еще и благодарим, за то что они нашу молодежь травят».

С мыслями, как нам обустроить Россию, Костик спустился вниз, расположился на своем ложе и заснул, просыпаясь от каждого шороха. И все же он проспал. В подъезде громко лаяла собака, лаяла злобно и противно. Костик открыл глаза и подскочил: неужели проспал? Он спустился вниз и не обнаружил Нины Михайловны. Вот что-значит не везет и как с ним бороться. Он как дурак, всю ночь… И вот… Сивухин выглянул в подъездное окошко, ведущее во двор. Мерзеева садилась в машину Михеича. Так, значит она здесь была все-таки ради марки. Ну в таком виде она по улицам разгуливать не будет, значит надо двигать домой.

Костик со всех ног бросился к остановке. Подходя к подъезду он увидел машину Михеича. Шеф курил, прикрыв глаза, развалившись на сиденье. Костик тихонечко-тихонечко, как мышка проскользнул в подъезд и поднялся в квартиру. Дома никого не было, кроме Нины Михайловны и ее дочки. Маша хлопотала на кухне, видимо, разогревая блудной матери завтрак. Мерзеева принимала душ и как всегда напевала. На этот раз водные процедуры были сокращены до минимума. Мерзеева заглянула на кухню сказал Маше:

– Я не буду есть. Георгий Михеич везет меня завтракать «В Паллацио». Между прочим, этот ресторан один из самых дорогих в Кукуевске. Вот, детка, каких мужчин надо заводить. А не всяких там, Лоховских. Чем такие как твой бывший муженек, лучше жабу или собачку завести.

Машенька попыталась сказать что-то, но Мерзеева добила ее следующей фразой:

– Между прочим, видала твоего Лоховского. В прислугах. Опустился ниже некуда, с каким-то мошенником на пару мою (это было выделено особо) марки ищут. Ха-ха, придурки. Пусть ищут, и даже пусть найдут. А потом Жержику ее принесут…

Последнее сообщение было как бальзам на душу Сивухина. Все ясно. Значит они напали на след, прекрасно. Остальное дело техники.

Теперь Костик не торопился, куда едет Мерзеева он знал, что она делал на улице Советcкой то же.

Теперь надо было подумать о средстве передвижения. Мотать по городу на своих двоих и надеяться на общественный транспорт было непростительной глупостью. На такси денег не было, а ездить на чем-то надо. Костик уже пару дней обдумывал этот вопрос. Решение пришло, как и все гениальное, неожиданно. Костик поднял глаза и увидел, висящий на здоровенном гвозде, прибитом на стене возле комнаты разведенки-Зиночки велосипед. Велосипед принадлежал Борьке-оболтусу, но современный подросток предпочитал другие виды передвижения: ролики, скейт и самокат из «Пепси». Велосипед висел здесь так давно, что на него уже никто не обращал внимание. Тем более, что в коридоре стоял полумрак. Костик чуть не заорал – «Эврика». Теперь все его проблемы решены. Во-первых, велосипедист может ездить где угодно, когда угодно и, главное, даром.

Сивухин воровато оглянулся и с величайшей предосторожностью снял велик со стены. Он занес его в свою комнату и протер от пыли и паутины. Накачал шины, посмотрел исправность всех движущихся деталей и оказался доволен результатами инспекции. Машина готова – хоть сейчас в путь.

Брать чужое, кончено не хорошо, но если очень нужно, то можно. Примерно так заговаривал крохотные остатки своей совести Сивухин. Делал он это так, для проформы, согласно ритуалу сформировавшемуся еще в детстве.

Одевшись соответствующим образом – в старые спортивные штаны и спортивную куртку на теплой подкладке. Ничего, что штаны пузырились на коленках. Главное, сразу видно – человек занимается спортом. А в занятии спортом ничего предосудительного нет. Сивухин решил позаимствовать каску у Борьки. Каска валялась еще с летних каникул на подоконнике. Зинка вместе с роликами подарила сынуле и эту штуковину, чтобы он берег голову. Но сынуля, предпочитавший все экстремальное, каску не взлюбил с первого взгляда. Оно и понятно, дело молодое. Ему не нужно, а вот Костику сгодилось.

Костик разыскал в ящике с инструментами старый навесной замок и кусок толстой лодочной цепи. Таким образом решалась проблема парковки. Сивухин снес велосипед вниз. Размялся, сделал парочку приседаний, если быть очными два с половиной, немного попрыгал на месте и вскочив в седло двухколесного коня, бешено закрутив педали рванул с мета. На автобусе до ресторана, в котором сегодня завтракала Мерзеева было где-то минут тридцать, окольными путями и с остановками. Сивухин прикинул, что с его скоростью и знанием коротких путей, понадобится минут сорок-пятьдесят. Главное, что бы Нина Михайловна с Михеичем еще были там.

Сивухин успел как раз вовремя. Михеич вытаскивал Нину Михайловну из ресторана. Костик пристроился сзади и потихоньку-полегоньку, стараясь держать авто в поле зрения следовал за ними. Остановились они у дома Михеича, бесчувственную Мерзееву выволокли из машины и оттащили наверх в квартиру Михеича.

Славненько. Значит можно в тепле переждать и отдохнуть. Ноги с не привычки гудели, мягкое место казалось синяком. Все же дороги у нас оставляют желать лучшего. Минут через десять Михеич вышел из квартиры, заперев ее на ключ. Надо бы внутрь попасть, вот только как? Сивухин подошел к двери, поковырялся в замке. Вот придурки. Дверь больше ста баксов стоит, а замок на ней – просто херовенький. В чем же тогда фишка? Может у него сигнализация есть? Может и есть. Только наверняка он ее не включил сегодня, ведь там внутри осталась Нина Михайловна.

Костик провозился с замком минут двадцать, что для не профессионала было почти Олимпийским рекордом. Сивухин знал как это делается, но на практике свои умения применять ему приходилось не часто. Можно сказать, что до появления в его жизни идеи-фикс, Сивухин был почти законопослушным гражданином. Приводы в вытрезвитель не в счет, мелкие «тыривания» у своих соседей – тоже.

Наконец-то замок поддался и тяжелая с виду дверь раскрылась легко, без единого звука. Сивухин прислушался. Где-то в комнате надсадно лаяла собака. Ага. Вот она сигнализация. Понятно, почему такой замочек простой. Чтоб сразу же за преступлением последовало наказание. Хорошо, что сегодня Наказание было заперто в одной из комнат.

Квартирка Михеича было просто супер. Места много, просторно, а жильцов мало. Сивухин на цыпочках пробежался по коридору, заглядывая в комнаты. Мерзеева спала на диване, похрапывая во сне и причмокивая губами. Она напоминала большого бегемота, дремлющего в нильской жиже. Такого бегемота Сивухин видел по телику «В мире животных».

Проведя так сказать разведку-боем по всем жилым помещениям, Костик задержался на кухне. Он открыл дверь большого белого друга человека, сиречь холодильник и застыл в немом изумление. Холодильник был до самой верхней полки до отказа забит всякими продуктами. Костик сглотнул слюну, увидев на самом низу упаковку пива и пару бутылок какой-то импортной водки.

«Нет, нельзя. Ну если попробовать, так чуть-чуть. Не смей… Ну если немножечко, тогда…» Совесть сдалась без особого сопротивления. Костик заглянул в хлебницу аккуратно отрезал ломотище батона, достал початую банку с красной икрой, шпроты и палку колбасы. Поискав глазами посуду, увидел за стеклом одно из полочек рюмашечки, достал и плеснул граммов сто холодненького живительного напитка. Затем он уселся за стол, намазал себе многослойный гурманский бутерброд. Первый слой масло с икрой, второй – шпроты, третий – кусочки копченой колбасы, четвертый – снова икра. Крепенькие шарики катались по зубам, приятно хрустели. Кусочки копчененькой колбаски были приятнотвердыми, а шпроты мягкие, маслянистые, ароматные… Доев бутерброд, Костик решил для себя раз и на всегда: «Так он будет жить всегда», разумеется как только найдет марку. А ради нее он готов отречься от собственных принципов, наступить на горло ближнему, и даже… убить, если понадобиться.

Теперь нужно было где-нибудь затаиться, чтобы по возвращению Михеича, выслушать отчет о проделанной работе. Сивухин вернулся в спальню, где посапывала Мерзеева. Спрятаться в шкафу? А вдруг Михеичу нужно будет переодеться? Встать за портьерой?, банально, да и в глаза бросается. За столом? Сивухин попытался пролезть под массивный письменный стол, но вместе со стулом на колесиках им вдвоем там было мало места. Оставалось одно место – под кроватью. Сивухин обошел кровать со всех сторон. Для такого худого человека как Сивухин залезть туда труда не составляло. Здесь все будет слышно. С кровати до самого пола свешивалось тяжелое покрывало, скрывающее спрятавшегося от посторонних глаз. Хозяину и его госте лезть под кровать незачем. Решено, «наслухательный» пункт будет здесь.

Костик вернулся на кухню, вял с собой пару банок пива. Пакет чипсов, кусок копченого окорока, пачку крекеров и огромный апельсин. Сивухин рассудил, что Михеич не заметит недостающих продуктов, при таком обилии, нужно было вешать в холодильники опись, чтобы точно знать, сколько и чего здесь было. Потом, вряд ли сам Георгий Михеич занимается закупкой продуктов, готовкой и стиркой. Наверняка у него есть приходящая домработница, она и только она одна знает чего и сколько там было. Конечно же она не станет спрашивать куда девались чипсы, батон, колбаса и пиво?

Короче, Костик собирался под кровать как на пикник. Устроился он там вполне комфортно. Мягкий удобный ковер с пушистым ворсом от которого сразу стало жарко. Костик положил под голову маленькую подушечку, снятую с одного из кресел и приступил к трапезе. Нет, определено, ему нравилось следить. Это оказалось не только интересно, но и питательно. Сивухин пожирая свои припасы, незаметно для себя задремал.

Проснулся он от того, что потолок в его комнате начал рушиться, прямо ему на голову. На Сивухин стали наваливаться балки перекрытия и он открыл глаза. Было темно. Голова упиралась во что-то тяжелое, но мягкое. Сверху раздавались голоса. «Наверное, я уже в раю, – подумал Костик. – Какой же я идиот, предлагали переехать. Умереть так нелепо… А почему это в раю так темно и тесно?»

Сивухин прислушался к голосам ангелов. Их было двое мужчина и женщина. Ангелы любезничали между собой.

– Кошечка моя сиамская, пампушечка моя украинская… – ворковал ангел с мужским голосом подозрительно тяжело дыша.

– Пупсик мой, пусеночек, иди ко мне… – точно таким же тоном говорил ангел с женским голосом.

«Вот это да, кому рассказать, никто не поверит. Ангелы тоже делают это?!» – чуть не прыснул со смеху Костик Сивухин.

– Ниночка, радость моя, сначала дела – а потом забавы, – произнес вдруг ангел голосом Михеича.

Сивухин сразу же вспомнил, где он и что с ним произошло. И никакое-это не землетрясение. Просто, кровать над головой Сивухина прогнулась под тяжесть Нины Михайловны и Михеича.

– Значит так, все мои парни про этих голубей выяснили. Список явно у них. Марки пока еще нет. После того, как твой зятек встретился с дружбаном они в музей Краеведения поперлись. Там выставка: «Печатные издания Советской эпохи». Что это за хрень такая я не знаю, и разу там не был. Купили они билеты, в музее пробыли минут тридцать. Тут мои орлы маху дали, им бы за ними внутрь войти… Ну да ладно, я так думаю они туда не пописать пошли. Мы с тобой сами туда подъедем.

Мерзеева, перевернувшись на кровати, так что чуть не снесла сеткой кровати остатки волос с головы Сивухина, капризно, изображая из себя девочку, произнесла:

– Жоржинька, что прям сейчас поедем? Ниночка хочет ням-ням и кусь-кусь…

Ням это понятно, что означало кусь-кусь можно было догадываться.

Однако, Михеич не отвлекаясь, продолжил свой рассказ.

– Потом эти два придурка отправились, ни за что не отгадаешь куда.

– В библиотеку, наверное, – лениво ответила Нина.

– Ага, почти. В психушку. Знаешь такую больницу имени товарища Фрейдюнгова?

– Ну ты Жоржинька даешь, откуда я могу такую больницу знать, что я по-твоему ненормальная? – обиделась Мерзеева.

– Ладно, ладно, детка, я ничего такого в виду не имел…

«Ни фига себе детка, – подумал Костик, – Килограммов сто будет это точно.» Лежать, придавленным к полу сеткой кровати, было не очень удобно. К тому же, на пыль под кроватью у Костика началась аллергическая реакция, в носу защекотало, в горле запершило. Хотелось чихнуть и прокашляться. А как известно, то чего нельзя, того больше всего и хочется.

– Ну и что они с этой психушки делали?

– Не знаю. Ладно в музее, может там купили номера твоего журнала. Но вот психушке они зачем? Может они просто почувствовали слежку и нам мозги запудрить решили? Наведаться все же туда не мешает. Один из моих парней с сестричкой там шуры-муры завел и через нее узнал, что искали они главврача. Во только зачем? Вопрос.

– Ну, а оптом? – спросила Мерзеева, которой порядком надоели рассуждения Михеича.

– Потом домой вернулись.

– Слушай, а если эти твои орлы такие крутые, почему они список не отобрали?

– Все не так просто. У Петьки просто талант, карманника-щипача. Он как этот… Гапанини на одной струне…

– Паганини, – поправила Мерзеева Жоржика.

– Да ладно, Паганини, Маганини, какая разница. Петька одной рукой может и сумочку разрезать и все аккуратненько вытащить и обратно пустой кошелечек уложить. Из любого места. Не было при них списка. Они твоего Лоховского прощупал и Макса этого. Напасть конечно можно, это не сложно. Только зачем нам к себе внимание привлекать. Пусть они думают, будто такие умные…

Сивухин лежал под кроватью ни жив ни мертв, он боялся чихнуть и тем самым выдать себя. Ему бы тихонечко здесь долежать и уйти незамеченным, с такой-то информацией… Надо дождаться подходящего случая, может они есть пойдут или еще что.

Есть они не пошли, за то… Пока они занимались этим самым «еще что», под страстные стоны и ритмичное позвякивание пружин кровати Сивухин тихонечко выполз из-под своего убежища и незамеченный по пластунски, как ящерица, ловко выполз из спальни. Крадучись он добрался до входной двери и почти бесшумно открыв ее, выскользнул на лестничную площадку. Адью, любовнички. Теперь вы мне пока без надобности.

Костик спустился во двор, где к большому дубу толстой цепью был прикован велосипед. Костик процитировал известную с детства фразу Пушкина: «На дубе том златая цепь, и днем и ночью кот ученый все ходит по цепе кругом…» Он пошарил по карманам в поисках ключика. Ни в брюках, ни в куртке его не оказалось. Сивухина прошиб холодный пот. Неужели оставил под кроватью в спальне? Как теперь освободить от оков средство передвижения? Сделать это надлежало как можно быстрее, пока во двор не спустились Михеич и Мерзеева. Стоящий возле дуба Сивухин был слишком заметной фигурой, чтобы ее обратить на него внимание. Да и потом, велосипед надлежало вернуть на место, поближе к хозяину. Одно дело взять на прокат, другое – с концами. Это дело подсудное. А если принимать во внимание его напряженные отношения с Зиночкой…

Нервы начали сдавать, Сивухин опустился на колени перед замком, пытаясь открыть его булавкой. Ничего. Сивухин начал хлюпать носом, скупая мужская слеза сползла по его давно небритой щеке, оставляя грязную дорожку на запыленной коже. Костику с помощью подручных средств пришлось отвинчивать руль, пропускать через него цепочку и таким образом, оставив окольцованное дерево, освободить велосипед. Обратная дорога домой заняла в два раза меньше времени.

Между прочим, с некоторых пор в городе Кукуевске появился новый туристический маршрут. Оказывается, в этом городе бывал сам Александр Сергеевич Пушкин. Здесь он встретил дуб с золотой цепью… который упомянул в поэме «Руслан и Людмила». Вот как рождаются легенды. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»

* * *

Максим пришел с небольшим опозданием, Филимон уже успел подмерзнуть в ожидании приятеля. На какой-то миг ему почудилось, что за ним наблюдают. Лоховский огляделся по сторонам. Вроде ничего подозрительного. Нет, показалось. Так ерунда какая-то. На скамеечке недалеко от него сидел какой-то молодой человек. Коротко стриженный, в кожаной куртке, сигаретой в руках он был самым обыкновенным парнем. Девушку, наверное, ждет. По дорожкам скверика катали в колясках младенцев морозоустойчивые мамашки. Нет, показалось, подумал Филимон. Нервы на пределе. Надо валерьянки попить.

Максим как всегда бодрый и уверенный в себе, уже спешил навстречу.

– Ну-с, с возвращение на грешную землю, – пошутил он. – Прощайте Фаина, да здравствуй Филимон.

– Шутит изволите, – в тон ему произнес Лоховский. – Лучше расскажи как у нас там дела.

– А ни как. Софочка, позор семьи, но очень миленькая девушка, среди твоих марок нужную не нашла. Зато порассказала много чего интересного. Эта марка пропала из поля зрения коллекционеров семьдесят лет назад. Исчезла, после ограбления известного коллекционера некоего Кагановича. В мире таких оставалось только три. Одна в частной коллекции, одна в Национальном Музее в Лондоне. Ну и одна у товарища Кагановича, но не того самого, который соратник и друг…

– Слушай, а как же к мадам Мерзеевой марочка попала? Моей тещи семьдесят лед назад и в помине не было.

– Не знаю, она твоя, а не моя теща… Но думаю, что тот кто коллекцию грабанул, знал о ценности марки. И знал, что продать ее не сможет. В коллекции Кагановича было много чего любопытного, но взяли только пару марок и какую-то медаль. Не удивлюсь, если марочку твоей теще этот самый вор в последствии и подарил. А уж за какие заслуги? Из скромности я умолкаю…

– Ну и что мы теперь будем делать? – уныло поинтересовался Лоховский.

– Как что? Прямая нам дорога в психушку, – бодро ответил Максим.

– Нет, я не согласен, у меня мозгами все в порядке, – обиделся Филимон.

– Э-эх, Фил, надо масштабней думать. В нашем с тобой списке есть заведение имени товарища с Непроизносимой фамилией… Вот туда-то мы и рванем. Или сначала в музей? – Макс задумчиво потер подбородок. – Нет, все же в музей, он поближе.

– Музей, так музей. – согласился Лоховский.

В музее он был давно, лет двадцать назад, когда принимали в пионеры. Филимон очень гордился тогда собой. Был он почти отличником. В качестве поощрения таких школьников принимали в пионеры публично. Только вот этот торжественный случай оказался в тоже время самым позорным в его пионерской биографии. Нет в начале все было хорошо, и даже замечательно. Цветы, накрахмаленная белая рубашка. Нарядные родители, торжественные речи, Самым просторным залом в музее был зал археологический. Здесь выставлялись настоящие бивни мамонта, каменные орудия неолита и здоровенный трехметровый макет-динозавра. В натуральную величину с зубами, пупырчатым панцирем, как и полагается. Филимон был самым последним, кому повязали галстук.

Затем с приветственной речью к пионерам обратился Большой Партийный Человек города Кукуевска (тогда он был вовсе не Кукуевск, а Краснооктябрьск). И надо же было такому случиться, что в разгар приветственной речи, Филимон, стоящий во втором ряду, немного приподнялся на цыпочки, чтобы разглядеть Большого Партийного Человека получше. Подняться, то он поднялся… А вот опуститься не смог. Кто-то или что-то вцепилось в кумачовый треугольник галстука. Вначале Филимон подумал, что это глупая шутка одноклассников. Потом слегка повернул голову и увидел, что край его галстука зажат в зубах гнусно ухмыляющегося макета-динозавра. Чья зубастая пасть свешивалась за ограждение.

Филимон попытался тихонечко, не привлекая ничьего внимания, вывернуться, но не тут-то было. Искусственная ящерица-переросток наколола галстук как билет на компостер. Филимон дернулся вправо, влево – безрезультатно. В этот момент в речи Большого Партийного Начальника возникла пауза, оратор потянулся за стаканом с водой. На минуту в зале музея стало тихо. И вот в этой тишине, ящерица-переросток вдруг заскрипела, поворачиваясь на своем постамента, и медленно, но верно начала наклоняться вперед, Стоявшие рядом дети завопили, отпрянули, не желая стать жертвой доисторического чудовища.

Началась давка, шум, возня, крики. Большой Партийный Человек подумал, что начался пожар, и быстрее всех, опрокинув трибуну рванул к выходу. Во-общем, конфуз вышел отменный. Ящерица шлепнулась на Филимона, но мальчик отделался легким испугом, оказавшись под грудой костей и частей из папье-маше, картона, пластмассы.

Пострадал только галстук, кончик которого так и остался в челюстях, лежавшей на полу, отдельно от динозавра. Филимона чуть не исключили из пионеров, правда потом дело замяли, объявив международной провокацией, происками империализма и прочее и прочее.

С тех пор Филимон Аркадьевич в музей не хаживал. Впрочем, ничего не потерял, так как Музей Краеведение за последние двадцать лет практически не изменился. Разве здание стало более обветшалым, а экспонаты более пыльными. Максим купил билеты и они вошли внутрь. Старенькая гардеробщица, она же смотрительница музея обрадовалась посетителям. Если честно, в это время в музее практически не было посетителей. Кукуевскчане посещали музей осенью, в дождь или жгучие морозы. Когда парочкам по улицам гулять было холодно, а сеансы в кино еще не начинались. Сюда же стекались командировочные, которые в первой половине дня улаживали свои дела, а затем искали случая убить время.

Бабуся хотела было рассказать молодым (а для нее все кому было меньше шестидесяти относились были молодыми) о самых ценных экспонатах музея. Но Макс вежливо, но твердо отклонил это предложение, поинтересовавшись, где здесь выставка журналов советской эпохи?

– А, – немного разочаровано протянула бабуся, – это вам на выставку надо «Печатных изданий Советской эпохи». Мы им помещение сдаем, частники это. Коллекционеры. Надо как-то музею жить, вот и сдаем. Эти то ладно, вежливые, матом не ругаются, в неположенных местах не курють. А вот, в прошлом годе, сдавали мы помещение одно «боубтистам» каким-то. Вот уж шуму-то, гаму. Крику, дым сигаретный, пустые бутылки. Да так кричать, так кричать и столько к ним народу шастает…

Филимон удивился, насколько он помнил, баптисты, сект такая. Очень воспитанные, вежливые, тихие люди. Макс видно тоже чего-то недопонял, он подмигнул Филимону и незаметно покрутил пальцем у виска, давая понять, что у бабуськи, того… Маразм.

– Ой, как начнуть свои шары по полу катать, катють и катють. Вечно у них что-то падает, звон, гул. Так мы никакие экскурсии проводить не могли.

Тут до Макса наконец-то дошло, что имела в виду говорливая смотрительница.

– Бабуся, вы наверное про «Боулинг» говорите, – уточнил Макс.

– Ага, ага, про них, про них, родимый.

Макс с Филимоном наконец-то оказались в нужном зале. Тут было тихо, прохладно и слишком светло. От яркого света слепило глаза. На больших стендах были расставлены всевозможные журналы с 1917 по 1985 год. Самые ценные экземпляры были надежно упрятаны в витрины, под стекло.

В этом зале роль смотрителей выполняли два совершенно одинаковых человека, про которых с уверенностью можно было сказать только одно – они мужского рода. Все остальное было весьма и весьма затруднительно. По их бледным личикам не возможно было судить о возрасте и характере. Очки, усики а-ля Гитлер, зализанные на бочек челки, делали их похожими на братьев. Но были ли они братьями? Возможно.

– Что вас интересует? – не сговариваясь, в один голос спросили похожие человечки.

– Да так, мы собственно, это… посмотреть. – ответил Максим. – Вообще-то нас интересуют журналы этой эпохи, касающиеся производственной специализации. Что-то типа «Сельского труженика» в этом роде.

– О, это к нам. У нас прекрасные экземпляры, например, журнал ставший редкостью – «Будни механизатора», Есть еще поразительнейшие журналы «Тебе, полярник», «Пламенный мартен», «Гори, гори, ясно» – для пожарников. Очень любопытная вещица.

– Нас… Это,… вот… «Будни» интересуют, – пролепетал Филимон не в силах больше сдерживаться. Вот например, откуда – у вас эти номера.

Максим дернул Филимона за рукав, сообразив на лице ужасную гримасу. Но его слова не насторожили похожих неблизнецов.

– Эти, мы приобрели совершенно случайно, – все так же в один голос, на одном дыхании и в одной и тоже тональности, ответили смотрители-коллекционеры, – В магазине «Букинист» Нам, правда, не повезло. У нас оказались только несколько журналов. Все остальные разошлись по рукам и утеряны для человечества.

Филимону с Максом пришлось минут пятнадцать выслушивать всю эту бодягу. Но главная цель была достигнута – они теперь точно знали, что журналы именно те, за которыми шла охота.

Приятели для вида поболтались еще немножко в зале и не спеша удалились.

– Давай, нападем на них сейчас, разобьем витрину, достанем журналы и убежим – горячо зашептал Филимон.

Он уже забыл все свои принципы, готов был похерить более чем тридцатилетний стаж законопослушности. Сейчас в нем проснулся инстинкт предков-охотников. Сейчас было неважно, какой ценой достанется добыча, главное – ее добыть.

Макс с изумлением взглянул на всегда тихого и несколько забитого Филимона. В тихом омуте черти водятся…

– Кажется, кто-то просил без мокрухи? Еще недавно ты был готов намочить штанишки при виде обыкновенного «Макарова», а сейчас предлагаешь разбойное нападение при отягчающих обстоятельств, так сказать в организованной группе. Это лет на пятнадцать потянет, строгого режима. Если ты конечно очень хочешь, то действуй один. Я могу тебе передачки носить, даже адвоката найму.

Такая перспектива никак не устраивала Лоховского и мысль от 15 годах лишения свободы подействовала на Филимона Аркадьевича отрезвляюще.

– Ну-с, теперь навестим психов.

Макс немного затормозил, достал сигарету и прикурил, не поворачиваясь к Филимону, едва слышным шепотом он произнес:

– Фил, тихонько, как будто случайно, повернись назад. Тебе не кажется, что того бритоголового парня мы сегодня уже встречали?

Филимон осторожненько, как будто оценивая помятость своих брюк на самом видном месте, обернулся и… Возле музейной афиши, сообщающей о выставке, стоял тот же самый парень, который курил в скверике. Может и не тот, но очень похожий. Все современные молодые люди одинаково похожи: стрижки, одежда, манера говорить и курить, перенятая у известных киногероев… Раз Макс считает, что этот тот парень, лучше с ним согласиться. У него в таких делах опыта больше. Лоховский так же медленно повернулся и кивнул Максиму.

– Нас пасут?! – проговорил Максим. И добавил – Нас. На моих не похожи. Братки давно бы огонь открыли. Этим что-то другое нужно. А что?

Филимон Аркадьевичу в голову пришла мысль, которая почти парализовала его: «Неужели, Нина Михайловна?!»

– Макс, по-моему, это по мою душу. Вернее, за маркой.

Максим недоверчиво посмотрел на Лоховского:

– Ты готов из обыкновенной женщины помесь Мата Хари с Крестным отцом сделать. Ты еще скажи, что она киллера наняла, что б с тобой разобраться.

– Она? Она может, она все может. Я тебе говорю, что это не женщина, а чудовище…

– Ладно, попытаемся оторваться от него, а потом выясним по чью они душу. Значит так, сейчас по моей команде с места галопом, до того переулка, где красный «опель» стоит. Там во дворе дом со сквозным выходом. На параллельную улицу… Раз, два, три…

При слове три, Филимон Аркадьевич оттолкнулся ногами от земли и огромными скачками, похожими на скачки кенгуру рванул в указанном направлении. Так Филимон не бегал никогда в своей жизни, возможно опять сработал инстинкт, далекого предка улепетывающего от разъяренного мамонта или какого-нибудь доисторического ящера. Максим бежал где-то чуть впереди, но потом отстал. Бег Филимон замедлил только у красной машины. Таких оказалось ровно две, аккурат друг против друга. Какая из них опель, Филимон не знал. Он вообще мог отличить только одну марку машин: «Запорожец» и все остальные.

«Это конец, – пронеслось в его голове, – сейчас они начнут стрелять и…»

Со всего размаху в спину Лоховского воткнулся тяжело дышавший Макс:

– Ты что сдурел, чего встал. Бегом…

– Куда? – растерянно переспросил Филимон. – Я в машинах не разбираюсь.

– На ту сторону, живо… Раньше надо было предупредить…

– Но ты ведь не спрашивал, – попытался оправдаться Филимон Аркадьевич, набирая обороты.

Приятели нырнули в подворотню, поднялись по ступенькам в подъезд, спустились на пару ступенек вниз и выбежали в открытую дверь.

– Давай на остановку, – приказал Максим, – в любой троллейбус садись, там разберемся. Машину ловить времени нет.

Троллейбусы отходили от остановки каждую минуту, а машину поймать в это время на улицах В Кукуевске было не так-то просто…

Они заскочили в троллейбус, который оказался по счастливой случайности нужным номером.

Больница товарища Фрейдюнгова находилась в черте города, правда довольно малонаселенной черте. Жилых домов, фабрик, заводов здесь практически не было, за то было много деревьев и свежего воздуха.

Больница была со всех сторон окружена высокой белой стеной, разрисованной ромашками. Вероятно, для того, чтобы сразу дать понять человеку извне, кто тут проходит курс лечения. Попасть на территорию больницы было возможно двумя путями: в качестве пациента и в качестве посетителя. Второй вариант конечно более предпочтительный.

Больница славилась своими передовыми технологиями, исследовательской работой. Была она основана еще в начале тридцатых годов, известным психиатром, взявшим, как было принято в те далекие годы новые революционные направления в лечении душевнобольных. По его мнению больные должны были заниматься физическим трудом на благо Отечества, мысль об этом оказывала замечательные лечебный эффект. Больница сама себя обстирывала, откармливала и многое другое «об»… У них была своя свиноферма, опытное поле и трактора…

Товарищ Фрейдюнгов, а именно таковой была его фамилия, был вначале лауреатом Сталинской премии, затем оказался в местах не столь отдаленных, где и сгинул, как многие интеллигентные люди того времени. Такая уж суровая эпоха была. С приходом перестройки, расстройки, застройки и полного отказа от тяжелого наследия прошлого больнице присвоили имя этого легендарного врача, Человека и Психиатра.

Все это приятели узнали из огромной мемориальной доски, скорее напоминающей мемориально-рекламный щит.

– Что будем делать? – поинтересовался Филимон, переваривая прочитанное.

– Будем думать…

– Хочу тебя предупредить сразу, я один туда не пойду… – предупредил Макса Филимон Аркадьевич. – Хватит с меня посещения Козлодоевских.

– Перестань ныть, – оборвал его Максим, – может наша марочка в музее и никуда нам больше лезть и внедряться не придется. Понял?

– Максим, а что нам делать с Ниной Михайловной? – робко спросил Филимон.

– С кем? А… с преследователями, подумаем. Сейчас-то они нам не мешают. У нас на повестке дня как попасть в музей. Честных путей я не вижу. Значит закроем глаза и встанем на нечестный…

– Мы их что, будем убивать? – ужаснулся Лоховский.

Максим внимательно взглянул на приятеля и спросил:

– Филимон Аркадьевич, вам в детстве, на ночь, сказки читали?

– Ч-читали, – снова начав заикаться, ответил Филимон.

– Какие?

– Ну там, Колобок, Кот в сапогах, Снегурочка, а что…

– Да нет, просто у меня такое чувство, что вам читали что-нибудь про Синюю Бороду, Кровавую рученьку, Черное приведение Черной комнаты. Все у вас какие-то негативные мысли. Может у вас того (Максим выразительно повертел пальцем у виска) комплекс какой-нибудь, синдром. Может полечитесь, с пользой для дела?

Филимон, который вначале отнесся совершенно серьезно к вопросу Максима, обиделся. Он молча развернулся и пошел к в сторону остановки.

– Фил, ну ты что, обиделся? Брось. Я просто пошутил. Филимон Аркадьевич не произнес ни звука. В молчании они сели в троллейбус, в молчании пересели на другой и вернулись домой.

Макс улегся на диване и проснулся только вечером. Филимон же в поисках чем заняться пощелкал пультом телевизора, полил цветы, попил чаю, подремал. Максим проснулся, сделал традиционную гимнастику и позвал Филимона на кухню.

– Филимон Аркадьевич, – официально обратился он к Лоховскому, – у меня к вам серьезный разговор по поводу предстоящей операции.

Филимон, который уже оттаял после ссоры, внимательно слушал Максима.

– Значит так. Я проникну в музей под видом электрика. У них там проводка такая фиговенькая, от лишней лампочки пробки гореть начинают. Останусь в музее и достану журналы. А ты проберешься в музей, без сигнализации не страшно. И откроешь Зал Печати. У них дверь дурацкая: с навесным замком. Я бы и сам справился, если бы не это. Сам понимаешь с той стороны мне висячий замок не открыть. Понял?

– Да, ответил Филимон Аркадьевич, – А как я в музей попаду? Там же охрана, сигнализация.

– Еще раз, повторяю, для самых-самых умных и внимательных. Сигнализацию я отключу. Журналы достану я. А внутрь попадешь и выпустишь меня – ты. Понял?

– А ты сумеешь? – подозрительно спросил Лоховский?

– Что?

– Ну это, отключить.

– Не боись, владения этими навыками одна из составляющих моей теперешней профессии. Или ты думаешь, братки специально для меня отключают сигнализацию? Нет, такие нежные чувства им пока чужды.

Макс стал молча собираться, достал откуда-то с антресолей, потрепанный синий комбинезон, кожаную сумку, в которой что-то металлическое подрюкивало и позвякивало, спрятал волосы под кепку, прилепил себе на нос огромную бородавку и превратился в совершенно невзрачного электрика с бородавкой на носу.

– А это зачем? – с любопытством спросил Филимон пальцем указывая на бородавку.

– А это, Фил, по совету Максим Максимовича Исаева.

– Кого? – переспросил Филимон, не переставая удивляться количеству знакомых Макса.

– Ну ты даешь. Штирлица не знаешь? Он говорил, запоминается последнее слово. Мое последнее слово – бородавочка на носу, если что, ни один человек ничего про меня не расскажет, кроме как про бородавку. Все запомнят только ее родимую. Эта вещь, получше шапки невидимки будет.

Филимон в который раз подивился проницательности своего приятеля. Он проводил его до дверей, послал к черту и уселся ждать назначенного время «М» (музей плюс марка). Лоховский не представлял как убить время. Внутри у него все колотилось от возбуждения, его слегка подташнивало и бил озноб.

«Соберись, соберись, Фил – попробовал он заняться аутотренингом. Ты большой, ты сильный, ты умный, ты ловкий, у тебя все получиться, ты настоящий мужик. Да в этот музей залезть – раз плюнуть. Ничего там такого сложного нет…» Через два часа постоянно проговариваемого текста Филимон успокоился, вернее устал и заснул, поставив будильник. Нет не то чтобы он собирался спать, так полежать немножечко…

Проснулся он за секунду до звонка будильника. Времени оставалось в обрез, бояться было некогда. Филимон быстро переоделся в черный спортивный костюм, оставленный для него Максом. Натянул на голову черную шапочку и взял с собой баночку черного сапожного крема. Ее он взял по своей инициативе, просто во всех американских фильмах, идущие на дело, мажут лицо черным. Такая инициатива со стороны Филимона, должна была быть, как ему казалось, одобрена Максимом.

Минут пятнадцать пришлось ловить машину, Филимон попросил остановить его за два квартала от музея. На всякий случай, так всегда делали те, в кино. Что бы потом его, Филимона не смогли соединить с происшествием в музее. Он проверил на месте ли ключи. Интересно, когда это Максим успел раздобыть их. Ведь ни на минуту не разлучались? Все же не зря судьба свела их вместе. Оглядываясь, на всякий случай, Лоховский приблизился к музею. Темно, света нет. Сторожа тоже нет. Вернее он был. Музейным сторожем была все та же бабулька-вахтерша, гардеробщица и смотрительница. Красть в музее все равно было нечего, а те кто снимал помещение в музее выставляли свою охрану. Кроме этих «печатников», но их выставка была явлением временным. Старушка давно уже спала сном младенца в одном из маленьких подсобных помещений.

Лоховский открыл баночку с черной противной пахнущей массой и нанес пару жирных полос на лицо и лоб, жаль, зеркала нет, а то полюбовался бы. «Здорово, наверное, смотрюсь, – подумал Филимон Аркадьевич». Он подошел к двери музея, дернул по привычке за ручку и… Дверь оказалась открытой. Замок на двери висел, создавая видимость. Ловушка? Забывчивость? Максим?… Догадки одна за другой сменялись, как узоры в калейдоскопе. Что делать? Ноги уже несли Лоховского назад, а руки все еще держались за дверную ручку.

Филимон набрал в легкие побольше воздуха, зажмурился как перед нырянием в холодную воду, и шагнул внутрь. Темно, ничего не видно. Филимон осторожно ступая пробирался из зала в зал, стараясь ступать неслышно. Ему казалось, что впереди кто-то есть, слышался чей-то шепот, шаги, звуки.

Филимон оказался в огромном зале, граничащем с выставкой. Он медленно начал пробираться к двери. И тут, кто-то схватил его за шапку. Этот кто-то вцепился в нее мертвой хваткой, прихватив прядь волос Лоховского.

«Убьют! Маша прости и прощай!» – подумал Филимон Аркадьевич в ожидании удара. Но удара не последовало, от этого стало еще страшнее. Филимон поднял руку пытаясь нащупать того, кто его держит и похолодел. Его шапку держало в зубах какое-то чудовище. Зубы были огромными, острыми и холодными. Собака? Крокодил? Вампир?… Филимон Аркадьевич в ужасе от сделанного открытия рванулся, оставляя в зубах у чудовища шапку и клок волос. Чудовище зашаталось и с громким шумом, подминая под себя Лоховского упало на пол.

В зале печати раздались какие-то крики, шум борьбы и топот ног. Бегущие чуть не растоптали, распластанного Филимона Аркадьевича. Один неожиданно вскрикнул, споткнулся, уронил фонарик. Заругавшись он поднялся и чем-то гремя побежал к выходу. Филимон поднялся из-под обломков. Слабый свет фонарика осветил обломки.

Господи! Старый приятель – Ящерица-переросток, которая когда-то чуть не стоила юному пионеру Фили Лоховскому его новенького пионерского галстука. Снова расколотый на множество кусков макет. А где же его пасть с шапкой в зубах? Челюстей почему-то не было. Филимон поднялся, отряхнулся и вошел в зал Печати, освещая себе путь фонариком.

На полу среди журналов без движения лежал Максим. Витрины были опрокинуты, в зале царил полный бедлам. Филимон кинулся к другу:

– Макс, Максимчик, что с тобой? – хлопая по бледным щекам приятеля требовал ответа Филимон.

Он внимательно оглядел Макса. На затылке его светлые волосы потемнели от какой-то липкой жидкости. Филимон поднес поближе к глазам испачканные пальцы. Кровь!

– Макс, не умирай, не умирай, – перепугавшийся Филимон начал трясти Макса.

Тут покойничек слабо застонал и открыл глаза. Филимон чуть не разрыдался от счастья:

– Живой? Живой, живехонький?

Максим обвел глазами зал, едва освещенный мерцающим лучем фонарика и слабым голосом спросил:

– А эти где?

– Кто? – испуганно оглядываясь, переспросил Филимон.

– Те, которые на меня напали и хотели журналы отнять?

– Убежали, их динозавр спугнул. – произнес Филимон, аккуратно укладывая голову Максима на стопку журналов.

– Динозавра? Тебя, что тоже по голове долбанули – поинтересовался Максим.

– Да нет, я тебе потом расскажу. Динозавр конечно не настоящий, макет. Но грохоту от него было ни чуть не меньше чем от настоящего. Идти сможешь? Нам отсюда надо выбираться, пока сторожиха не проснулась.

– Погоди, – отстранил его Максима, – вытащи из-под меня журналы. Там они. Вовремя твой динозавр их шуганул, они отобрать не успели.

Максим протянул Филимону журналы, но тот, положив их в сумку, решил не рисковать. Он помог Максиму подняться и они тихонечко выбрались из музея.

– Погоди, – шепнул Максим Филимону, при выходе из дверей. Он достал из кармана куртки маленький темный предмет – пистолет, – Так, на всякий случай, может они нас там ждут.

На их счастье путь был открыт, на ступеньках крыльца валялась челюсть динозавра с шапкой в зубах. Филимон высвободил свой головной убор, аккуратненько положил челюсть на порог. Он натянул свою шапку на голову Маку, так, хоть, не бросалась в глаза его рана и кровь. Ну а то, что молодой человек покачивается слегка? Пусть тот кто без греха кинет в нас камень. Один друг другому помогает дойти до дому. Вот и все.

– Давай отойдем отсюда и поймаем машину – произнес Максим.

Тачку они остановили быстро, правда сумму запросили космическую, но Максим не торгуясь заплатил вперед. Он назвал адрес одной из своих многочисленных подружек. Уже через двадцать минут они были выпущены в уютную, но крохотную однокомнатную квартирку девушки Зои, медсестры по образованию, очаровательной подруги по призванию.

Максим тут же сочинил ужасную историю о бандитском нападении на одинокую старушку и о бандитской пуле. Зоя заохав, начала оказывать первую медицинскую помощь пострадавшему, сопровождая ее охами, вздохами, причитаниями и поцелуями. Лоховскому, для успокоения нервенной системы и крепкого сна, было накапано тридцать капель валерианки и дана таблетка. Филимон, которому постелили на кухонном полу, под столом за неимением места. Кухонка была как игрушечная, ноги Филимона упирались в печку, а голова в стенку. Но все эти неудобства, после пережитых волнений, сейчас казались совершенно пустяковыми. Филимон посчитал до десятого барашка и вырубился.

Проснулся он того, что девичий голос напевал в ванной. «Вот слышимость в квартирах, – не открывая глаз, подумал Фил. – Соседи поют, а мы их слывшим так, будто они в нашей ванной моются».

Не открывая глаз Филимон сел на кровати и стукнулся головой о что-то твердое.

– Ой, ма… – не сдержался Филимон, потирая ушибленное место.

Он огляделся по сторонам. Это не квартира Макса и не его коммуналка. Где он и почему спит под столом? Филимон Аркадьевич, у которого после удара напрочь отбило память никак не мог понять где это он. Потирая шишку, которая росла с катастрофической скоростью, он выбрался из-под стола.

– Встали уже? Доброе утро. А Максимка еще спит, – на пороге стояла симпатичная рыженькая девушка в коротеньком халатике.

На ее миленьком лице без явных признаков косметики сверкали огромные зеленые глазищи, окаймленными густыми ресницами.

– Доброе, встали – автоматически ответил Филимон, припоминая все что случилось накануне и кто эта девушка.

– Вам нехорошо? – озабочено произнесла девушка, глядя на бледного и растерянного Лоховского.

– Да нет, просто с непривычки стукнулся, шишка наверное.

– Шишка, сейчас компресс холодный приложим. Садитесь – скомандовала девушка, не обращая внимания, на протесты Филимона Аркадьевича. Ловкими уверенными движениями она ощупала шишку:

– Ого, здоровенная какая! Голова не кружить у вас? Не тошнит?

– Да нет, смущенно ответил Филимон, – Немножко болит.

– Ну это не страшно. У меня примочка есть замечательная, сейчас приложим. Через пять минут боль утихнет. До свадьбы заживет, – засмеявшись, произнесла Зоя.

От ее легкого серебристого смеха на душе Лоховского сделалось легко и даже боль немножко отпустила.

Когда заспанный, все еще немного бледный Максим появился на кухне, Зоя и Филимон пили чай. Девушка рассказывала смешные случаи из своей медсестринской практики и они весело хохотали. При виде Максима девушка посерьезнела, спросила о самочувствии, осмотрела рану и, накормив мужиков завтраком, упорхнула на дежурство.

– Пока, не пропадайте, – чмокнув их обоих в щеку (Филимона по-сестрински, Максима погорячее), – Дверь просто захлопнете за собой. И не шалите больше, в другой раз меня может не оказаться под рукой.

Как только за девушкой захлопнулась дверь Макс спросил:

– Ну? Смотрел?

Если честно, у Филимона совсем вылетело из головы, что в его сумке лежат журналы. И возможно один из них… Он принес из прихожей свою сумку и дрожащими руками стал выкладывать их на стол. С особой тщательностью они стали перелистывать журналы. Одновременно начали и одновременно закончили – пусто, ничего. Оставался последний.

– Д-давай, т-ты, я н-не могу, – пододвигая журнал к Максиму проговорил Филимон.

Максим секунду поколебавшись придвинул журнал к себе. Страницу за страницей был просмотрен и этот журнал. Мечта снова помахала им своей ручкой, а случай, гнусно ухмыляясь, показал им свой зад.

Филимон обхватил голову руками и застонал от отчаяния.

– Ну, Фил, брось. У нас еще куча журналов впереди. Мы все равно его найдем.

– Нет, никогда. Даже если мы его найдем, у нас его отберут. Я знаю. Я невезучий. Я все несчастье приношу и тебе принес. С самого рождения так, меня чуть в роддоме не уронили, потом чуть младенцем не украли, потом имя дурацкое дали… Меня никто не любит,… я никому не нужен… Я…

– Ну почему же, если посолить… – произнес Максим.

– Чего посолить…?

– Ну, я это, в том смысле, что я тебя люблю, если посолить… – Максим едва сдерживал улыбку.

До Филимона дошел смысл шутки и он расхохотался.

– Ну вот и славно, истерика прекратилась, будем думать, что делать дальше. Как бороться с конкурентами. – произнес Макс, потирая пальцем ямочку на подбородке.

Филимон уже давно заметил, что именно таким образом Максим сосредотачивается, когда размышляет о чем-то важном и серьезном.

– Пора нам в психушку, давно пора. – задумчиво произнес он и вдруг громким голосом запел – Пора, брат, пора.

– Слушай, а как мы туда попадем? – поинтересовался Филимон.

– Очень просто. Ногами. Пойдем, пойдем и попадем. – съязвил Максим. – Если бы я знал как это сделать мы уже давно бы там были. Если честно, я как-то не думал об этом. Надеялся, что марка в этом журнале. А тут древнее индийское жилище – фиг вам.

– Вигвам, – на полном серьезе поправил друга Лоховский.

Максим уставился на приятеля с нескрываемым изумлением:

– Ну ты даешь. Ты с какой планеты на нашу Землю попал? Что, мультиков в детстве не смотрел?

Теперь настала очередь удивляться Филимону. Если честно, ему даже в голову не приходило, что Максим цитирует мультики. Как-то это все не вязалось с его мужественным, спортивным обликом. Ну там «Про Это», «Шоу для настоящих мужчин» – понятно. Но мультики?

– Какие мультики, – вздохнул Лоховский, – Меня с пяти лет в шахматный клуб записали, потом в математическую школу отдали, потом в клуб любителей физики и математике при университете. Не до мультиков.

– Вот это да! А я еще тебе про тяжелое детдомовское детство рассказывал, ты меня извини, я же не знал…

– Да ладно, – махнув рукой ответил Филимон. – Чего там. Вся жизнь еще впереди, как найдем марку куплю себе видик, кассеты с мультяшками и буду смотреть, восполнять утраченное.

Максим немного смущенно произнес:

– У меня дома есть пара кассет, в качестве тонизирующих и антистрессовых, так что как выберемся отсюда – дам посмотреть.

Мир был восстановлен. Приятели разошлись по разным углам придумывать, как пробраться в психушку.

* * *

Сивухин быстренько перекусил и решил посетить музей. Теперь он знал, что круг охотников за сокровищем состоит из трех группировок: Лоховский с приятелем, Мерзеева с Михеичем, и он. Себя Константин тоже считал группировкой. И так, у него было одно преимущество: он знал о своих соперниках, а они не подозревали о его существовании. Это был козырь, которым Сивухин должен был воспользоваться. Костик достал из шкафа все тот же самый костюм, любезно предоставленный для этого приключение «Домом моделей Козябкина», кое-как привел его в порядок.

Глядя на свое порядком заросшее щетиной лицо, он решил побриться. Закрыв за собой дверь в ванной, Сивухин пошарил по полочкам соседей. Так, Козябкинский станок уже не брил, а драл лицо. Пора бы Козябкину станок сменить, о себе не думает, пусть хоть о других позаботиться. А вот станок Фильки Лоховского был еще ничего. Как в рекламе, бриться одно удовольствие. Сивухин без зазрения совести использовал чужую вещицу, Филимону оно теперь без надобности, а добро зря пропадать будет. Не экономно.

После бритья Сивухин побрызгал себя дезодорантом одной из соседок, забытым после приема душа.

Побритый, умытый, причесанный и благоухающий Сивухин стучал в дверь к Козябкину, отсыпавшемуся после ночной смены:

– Козяба, Козяб, дело есть, – открыв дверь проговорил Сивухин.

– Ба, ты че такой красивый, – поинтересовался трудящийся человек, поднимая всклокоченную, давно нечесаную голову от подушки.

Спал Козябкин уже сутки. Лицо его опухшее от сна и не только, помятое, с отпечатками пуговиц от наволочки являлось резким контрастом Сивухинскому лицу.

Сивухин, изобразив смущение, поделился с другом:

– Мы с Олимпиадой Октябриновной в музей идем. (Имя мнимой невесты всплыло само собой. Сивухин даже не знал, каким образом и откуда в его подсознании хранилось столь вычурное словосочетание, но Костик не мог не согласиться со своим подсознанием, что имя это было очень солидным. Такое же впечатление оно произвело на Козябкина).

– Эка, – восхищенно крякнул он, переваривая имечко. В его голове сразу же сложился образ дородной румяной, домовитой и главное состоятельной вдовушки. – Ну и как у вас? – подмигивая спросил он.

Сивухин заулыбался и подняв большой палец правой руки коротко ответил:

– Во! Козябкин, – произнес он, заглядывая в глаза соседа. – Выручи, а? Как мужик – мужика… Займи рублей сто, о как надо.

Для большей убедительности он полоснул себя ладонью по горлу. Апелляция к мужской солидарности, а может имя пассии Сивухина сыграло решающую роль. Козябкин дотянулся рукой до брюк, валяющихся под кроватью и вытащил оттуда помятые замусоленные бумажки. Отсчитав сумму он протянул Костику со словами:

– Вот тебе сто пятьдесят и ни в чем себе не отказывай. Слушай, а может у нее подружка есть. Тоже вдова, состоятельная. Ты бы узнал?

Сивухин согласно закивал головой, обещая в следующий раз пригласить куда-нибудь вдовицу с подружкой и Козябкина.

Закрывая дверь комнаты соседа Сивухин едва сдерживал ликование: «Ага, в другой раз. В другой раз я уже буду где-нибудь в Сочах или в этой как ее там… Гаити, с красоткой какой-нибудь»

В музей Костик отправился на автобусе, как белый людь. «Хорошо, когда ты при деньгах, – сам с собой рассуждал Костик, – Захотел – на автобусе поехал, захотел – пивка попил, захотел и водочки попил, захотел и…» Список захотел как-то быстро закончился.

На всякий случай, чтоб его не могла узнать Мерзеева Сивухин нацепил на голову кепку и солнечные очки. Он купил билет в музей и на выставку, так как не знал, где находится нужная ему вещь. Расспрашивать у вахтерши он поостерегся, незачем привлекать к себе лишнее внимание. Костик быстренько пробежал по залам музея, остановившись на минуту только возле одного экспоната – первого самогонного аппарата, созданного руками Кукуевскских умельцев аж в начале ХIX века. Аппарат состоял из огромного тульского самовара и еще какой то металлической гнутой фиговины. К аппарату прилагался рецепт, написанный с ятями, на тонкой, пожелтевшей от времени бумаги. Сивухин на всякий случай пробежался глазами по ингредиентам. Несколько раз повторил про себя, проверяя надежность запоминания. После чего двинулся в следующий зал, где располагалась выставка газет и журналов.

Первое открытие оказалось не таким приятным. Сивухин чуть не столкнулся нос к носу с Ниной Михайловной и Михеичем. Они разглядывали журналы возле одного из стендов. Тут же крутились несколько здоровых плотных ребят, совершенно не вписывающихся в атмосферу музея. Здесь они выглядели как чужеродный элемент, как кусок сала на столе мусульманина или как массажная счетка-расческа на зеркале у совершенно лысого человека.

Костик бочком бочком обошел сладкую парочку, разглядывая с отсутствующим видом другие витрины, прислушиваясь к шепоту Мерзеевой.

– Вот, вот они. Жоржинька. Это они. Клянусь самым дорогим, что у меня в жизни есть, – тобой. Они точно мои. Вот эти три. Видишь волн, чернильная клякса. Это когда Машка была маленькой, она чернила разлила. Ух я высыпала ей тогда… А вон уголок отгрызан. У нас тогда псина жила… Всякую дрянь жрал, все что в пасть попадет… Брать надо. Их надо брать.

Голос Мерзеевой дрожал от возбуждения, лицо пошло красными пятнами, она мертвой хваткой вцепилась в локоть Михеича, так, что костяшки пальцев побелели.

– Тише, – предостерег ее Георгий Михеич. – Не хватало, чтоб нас тут задержали. Пойдем на свежий воздух, там все и обсудим.

Михеич поволок упирающуюся Мерзееву на воздух. Ребятки потянулись за ними, внимательно оглядываясь по сторонам. Следом, незаметной тенью, Сивухин. Ему во что бы то ни стало нужно было узнать их дальнейшие планы. Счастливый случай помог ему и в этом. Мерзеева наотрез отказалась удаляться от заветных журналов и не поехала ни домой ни к Михеичу.

Георгий Михеич с трудом уговорил ее посидеть в маленькой кафешке-забегаловке, расположенной рядом с музеем. Это заведение третьего или даже четвертого разряда, с претензией на первый, располагалось в полутемном подвальчике, как раз напротив музея. Кормили тут так себе, обслуживали еще хуже. Однако в забегаловке имелся официант, который принимал заказы и разносил блюда. Вечно пьяный, в замусоленном переднике, рассеянный и нерасторопный он и сегодня обслуживал посетителей. Сивухин сразу узнал в официанте родственную душу. Он дождался пока тот примет заказ, принесет первую порцию и присядет за столиком в углу кафе. Костик заказал в буфете бутылку дешевого вина и подсел к его столику.

– Здорово братан, составь компанию. – обратился он к официанту. Тот поднял на него мутноватые глаза и произнес едва ворочая языком:

– У меня посетители не видишь? Я все-таки на работе.

Посетителями были только Мерзеева с Михеичем и два студента. Нина Михайловна с Георгием Михеичем заказали только кофе, и какой-то песочный тортик в упаковке. Все остальное, приготовленное здесь, не внушало доверия. Михеич что-то тихо говорил, убеждая или успокаивая подругу. Студенты или пэтэушники пили пиво, заедая его сероватыми сосисками.

– А мы тихонечко, никто не заметит, – заговорщицки подмигнув, ответил Сивухин.

Он принес два стакана и налил вино официанту. Поскольку товарищ пил на старые дрожжи, то уже на втором стакане уронил голову на руки, лежавшие на столе, и тихонечко захрапел.

Костик снял с него фартук, взял в руки тряпку и начал вытирать пустые столики, медленно приближаясь к Мерзеевой и Нечитайло. К их столику он успел приблизиться во время. Михеич убеждал Нину Михайловну отправиться домой:

– Детка, мы возьмем журналы сегодня ночью. Мои орлы банки брали, давно конечно. Но навыки остались, мы это музей как консервную банку вскроем. Нам с тобой незачем светиться. К утру ты будешь держать в руках свою марку, это тебе я говорю – Георгий Михеич. А мое слово – как стодолларовая купюра. Никогда не обесценивается…

– Да, а им можно верить, орлам твоим. Может они с нашей марочкой сбегут…

– Ну ты меня обижаешь, – усмехнулся Михеич. – Если ты помнишь моя фамилия Нечитайло, а не Лоховский. Я им про марку и говорить ничего не буду. Их цель достать журналы и мне принести. Журналы они видели, где их взять – знают. Все остальное дело техники.

Костик увлекшись подошел к столику совсем близко, чем обратил на себя внимание осторожного Георгия.

– Любезный, рассчитайте нас, – попросило он пристально разглядывая физиономию, показавшуюся ему смутно знакомой.

Сивухин струхнул порядком, что будет если Михеич его узнает и догадается обо всем. Об этом даже подумать было страшно. Но все обошлось. Костик брякнул от балды какую-то сумму:

– Сто Пятьдесят рублей…

Нечитайло скривил рот в ухмылке, потянулся за бумажником и поинтересовался:

– А что так дорого?

– А обслуживание? – брякнул Сивухин.

– Хватит с тебя сотни, – ответил Михеич, бросив деньги на стол.

Он помог подняться Мерзеевой и повел ее к выходу. Костик воровато оглянулся и сунул в карман одну купюру. Другую, положил на тарелку возле спящего официанта. Фартук он повесил на спинку стула и тихонечко покинул заведение.

Так. Значит музей будут брать сегодня ночью. Следовало придумать как отобрать украденное у головорезов Михеича. О том чтобы действовать силой речи не было. Против таких бугаев силой не попрешь, нужна хитрость. Пока Сивухин ехал домой, он придумал эту самую хитрость.

По дороге он заглянул к давнишнему еще школьному приятелю, взял у него кое-какие вещички необходимые для осуществления плана, и вернулся домой перекусить и потеплее одеться. Он дождался пока сумерки не опустятся на улицы Кукуевска и жители города не усядутся перед своими телевизорами и ужинами. У музея Костик был ровно в десять часов. Он устроился на чердаке старого пятиэтажного дома, расположенного как раз напротив музея. Из чердачного окошка хорошо было видно не «только улицы немножко», но и входную дверь музея. Костик выложил на подоконник полевой бинокль, милицейский свисток, громкоговоритель в народе зовущийся «матюгальником» и игрушечный пистолет. В него он заправил ленту с пистонами, рядом поставил пустое цинковое ведро. Стрелка часов приближалась к одиннадцати. И хотя большого потока прохожих не наблюдалось, то и дело раздавались шаги задержавшихся после работы трудящихся, хохот подвыпившей молодежи, и страстные поцелуи влюбленных парочек. К половине двенадцатого все утихло.

Сивухин вооружившись биноклем пристально вглядывался в темноту. Крыльцо музея едва освещала единственная лампочка с соседнего столба. Костика уже начинало утомлять бездействие, когда он заметил какое-то шевеление. Три фигуры в чем-то черном, копошились у дверей, затем пропали.

«Открыли, значит» – удовлетворенно подумал Сивухин. Он молча стал собирать вещички, упаковал бинокль, положил пистолетик в ведро, а свисток всунул в рот, повесил на шею «матюгальник». Сейчас он спустится, тихонько проберется в музей и когда те достанут журналы, засвистит и начнет стрелять. Выстрелы пистонов в ведре сойдут за настоящие. Потом в громкоговоритель скажет что-нибудь типам: «Вы окружены, сдавайтесь милиция» или «Руки верх… Журналы на пол». Внезапность – залог успеха.

Внимание Костик привлекло новое шевеление у дверей музея. Кто-то пытался открыть дверь, толкнул ее и вошел внутрь. Вот это номер! Неужели Лоховский с напарником? Черт! Принесло же их сюда именно в это время. Придется все переигрывать, жаль. План был такой классный. Минут пять ничего не было слышно: ни стрельбы, ни криков. Костик все же решился заглянуть внутрь и действовать по обстановке.

Внутри музея было темно, тихо и как-то жутковато. Пахло пылью и какой-то плесенью. «Могильной» – пришла в голову Костика мрачная ассоциация. В друг в тишине раздался грохот, звук которого был увеличен многократным эхом залов. Сивухин услышал чей-то топот, крик, ругань, что-то загромыхало по направлению к выходу. Нервы у Сивухина сдали и он с воплем кинулся прочь.

Сломя голову Костик бежал в единственное убежище, которое знал на этой улице – на чердак. Он мчался наверх перескакивая по две-три ступеньки, как горный козел взбирается на самую высокую кручу спасая свою жизнь от какого-нибудь хищника или охотника. Успокоился Сивухин только на чердаке. Дрожащими руками он приставил бинокль к глазам, пытаясь рассмотреть что происходит в музее. Из дверей один за одним выкатывались люди в черном. Последний поскуливал и почему-то прихрамывал. Он чуть затормозил и начал мотать ногой, стараясь сбросить что-то невидимое. Его подельники уже скрылись за ближайшим углом, а он все еще боролся с кем-то или с чем-то. Происходящее напоминало эпизод из фильма ужасов. Наконец освободившись и этот метнулся за угол.

Происшедшее не было замечено жителями этой улицы. Костик собрался с духом и снова спустился вниз. И снова не успел. Он услышал чьи-то шаги и пригнулся, слившись с крыльцом. Из музея выходил Лоховский, почему-то измазанный чем-то черным. По запаху Сивухин определил – сапожный крем. Филимон поддерживал второго мужчину, державшего с руках пистолет.

Лоховский наклонился и поднял что-то с полу, Сивухину не было видно что это. Это что-то оказалось черной шапкой, которую Лоховский натянул на голову мужчины.

– Давай отойдем отсюда и поймаем машину – сказал тот, второй.

Костик чуть высунулся из своего укрытия. Филимон поддерживая приятеля, помогал ему сойти с лестницы. За спиной у него болталась сумка, в которой виднелись журналы. То что это именно журналы, Костик разглядел, когда Лоховский поравнялся с фонарным столбом.

Сивухин подождал пока эти двое не скроются из вида и поднялся по ступенькам. Он сделал шаг и споткнулся, кто-то воспользовался его падением и больно цапнул за коленку. Сивухин взвыл и схватил обидчика за гладкую холодную голову. Сивухину повезло, что в этот момент показалась яркая луна. Иначе его точно бы хватил сердечный удар.

В руках у Константина оказался огромный череп с оскаленной пастью. Внимательно разглядев «это» Сивухин сообразил, что перед ним вовсе не чудовище, а черепушка какой-то музейной зверюшки. Костик посчитал это происшествие предупреждением и решил в музей не соваться. Черепушку, чтоб не пропала он засунул в сумка, так на всякий случай. Раз уж ему не досталась марка, взять сувенир на память – справедливо.

Не солоно хлебавши отправился Сивухин домой, баиньки. У него еще теплилась надежда, что в тех журналах марки нет. Придя домой Костик завернул черепушку в старую рубаху, аккуратненько уложил в коробку и засунул под кровать, до лучших времен.

Проснулся он скорее поздно, чем рано. Прислушался, у кого-то из соседей работал телевизор. Местные новости, догадался Костик по особому выговору дикторши и названиям знакомых мест. Корреспонденты восторженно рапортовали об открытии в городе Кукуевске новой супер-песочницы во дворе одного из домов по улице Советской, нового пункта приема посуды рассчитанного на прием трехсот тысяч бутылок, новой…

«Экстренное сообщение. На связи наш корреспондент Кирилл Набрюхин, – совершенно другим тоном объявила дикторша. Сивухин встал с кровати и пристав ухо к стене прислушался.

Корреспондент Набрюхин противным гнусавым голосом заикаясь от переизбытка эмоций торопливо говорил:

– С-сегодня н-ночью в г-городском К-краеведческом м-музее с-совершено разбойничье нападение. Группа бандитов, одурманив усыпляющим газом сторожа, ворвалась в музей. Преступники похитили пару журналов с выставки печати. Но как считает следователь Волокодавов, журналы украдены для отвода глаз…

Другой не менее противный голос, очевидно этого самого следователя Волкодавова продолжил объяснения:

– Преступники охотились за черепом динозавра. Нужно сказать, что макет динозавра был подарен нашему городу аж в 1918 году известным археологом, почетным гражданином нашего города Шлиманевичем. Сам макет – искусная подделка, зато череп – настоящий. Очевидно, преступники действуют по заказу какого-либо частного коллекционера. Продать череп на аукционах не возможно. По всему городу объявлен план перехват: на вокзалах, в аэропортах (В Кукуевске отродясь не было аэропорта, но звучало очень убедительно), в автобусах и трамваях…

– Как заявил следователь Волкодавов, – снова вступил в разговор гнусавый Набрюхов, – найти череп и вернуть его на историческую родину, в музей нашего города – дело чести всех милиционеров Кукуевска. Мы же будем в свою очередь освещать ход расследования. И назначаем свою награду за любую ценную информацию об этом бесценном предмете. Наша награда 250 рублей. Звоните по телефону 01-02-03.

Костик чуть не лопнул со смеху. Разбойничье нападение, журналы для отвода глаз. Ну придурки, ну работнички. Кому он этот череп понадобится может. Разве что соседей или тещу до смерти попугать. Ценность, ценность… Тут до Сивухина дошло, что ищут ни чего-нибудь, а тот самый череп, который лежит у него под кроватью.

„Ни струя себе! Вот это да, вот это я попал – подумал Костик. – Взял сувенирчик на память, называется. И выбросить теперь его не выбросишь, не дай бог поймают. Что делать? Ладно, пусть полежит, пока вся эта бодяга не уляжется, он есть не просит. Уже.“

Сивухин мимоходом заглянул на кухню. Что там ему сегодня соседи послали на завтрак? У соседей сегодня было полное единодушие. Все завтракали картошкой. Одни – вареной, другие – жаренной, третьи – пюре. Костик оглянулся еще раз, достал свою миску и из каждой кастрюльки зачерпнул большой ложкой. Быстро, пока его не засекли он ретировался в комнату, поругивая прижимистых соседей. Кто ж ест с утра картошку? Давно пора чего-нибудь вкусненькое приготовить. Котлетки, блинчики или пельмешки. Пельмешки лучше всего получались у Машеньки Лоховской, а пирожки у Зиночки. Поедая картошку, Сивухин мечтал о кулинарных изысках и обдумывал дальнейшие ходы.

Придется сегодня возле психушки подежурить, на всякий случай, а вдруг в тех журналах и не было марки. Как попасть внутрь самой психушки Сивухин знал. Один его приятель как раз недавно проходил там курс лечения от алкоголизма, по некой новой методике. Курс пошел на пользу. Приятель с тех пор не мог пить дешевое пойло, нуждался только в хорошей водочке. Пришлось браться за ум и работать, для того чтобы пить. Вот к нему-то за консультацией и отправился Сивухин. Из первых рук так сказать.

* * *

Нина Михайловна ночевал у Михеича. Она почти не спал прислушиваясь не звонит ли телефон? Михеич видел уже давно спал. Он улыбался, снилось ему что-то очень приятное – деньги. Много денег на счету в швейцарском хранилище. Мерзеева же в белой ночной рубашке бродила по многочисленным комнатам квартиры как приведение, которому не дает успокоиться совесть. Мерзеева терзалась муками неизвестности. Она не могла смотреть телевизор, вдруг не услышит звонка. Не могла есть, принимать душ, и многое другое. Была бы ее воля, она сама, собственными ногами вошла в этот музей. Разве можно доверять такое важное дело посторонним? Нет. Эта ошибка. Михеич слишком доверяет своим парням. Банки! Подумаешь, банки они брали, презрительно фыркнула Нина Михайловна. Банк может каждый взять, а вот нужное дело не завалить…

Мерзеева отправила в рот десятую таблетку валерианки, чертовы таблетки, от них волнение только усиливается. Тоже мне успокоительное. Она вернулась в комнату и со злобой взглянула на мирно спящего Георгия Михеича. Спит, все так проспит. Деятель, хренов. Ему бы не бандой заведовать, а детской молочной кухней. Видите ли мы не можем светится, для этого шестерки есть. Да хоть пятерки. Нина Михайловна уселась в большое кресло, укрыла озябшие ноги пледом и включив телевизор отключила звук. На экране замелькали картинки. Это беззвучное мельтешение успокаивающе подействовало на Мерзееву и она задремала. Во сне все было хорошо, маленькая ладенькая, аккуратненькая марочка ловко лежала в большой ладони Мерзеевой. Она гладила ее пальцем и вдруг… марка заговорила человеческим голосом.

„Экстренное сообщение…“

Нина Михайловна проснулась ничего не понимая смотрела на свои руки. В ладони она держали не марку а пульт и случайно пальцем нажал на звук. Мерзеева взглянула на будильник: Девять часов! Идиотка, все проспала, Они уже наверное раз десять звонили, а она… Михеич все так же похрапывал во сне. Вот человек, ничего его не волнует. От неудобного сидения у Нины Михайловны затекли ноги и она встала, потягиваясь. Не взглянув на экран, Мерзеева выключила телевизор и отправилась принимать душ. Мобильник она взяла с собой, так на всякий случай. Приняв душ, сварив кофе, приведя лицо в порядок она пошла будить Михеича.

– Жорик, вставай. – пропела она целуя Михеича в намечающуюся лысинку.

– Ага, угу… – пробормотал тот, не открывая глаз.

– Пупсеночек, котеночек, вставай уже десятый час. Твои ребята наверное все глазоньки выплакали ожидаючи дальнейших распоряжений. Я что-то волноваться начинаю, не звонят и не звонят.

Михеич нехотя поднялся, шаркающей походкой двинулся на кухню. Достал бутылку холодненькой минералки и плеснул в стакан. Нина Михайловна на тарелке услужливо подала ему телефончики.

Нечитайло набрал номер:

– Это Нечитайло! – рыкнул он в трубку. – Где Сивый?… Что! Мать вашу, придурки… Живо ко мне, чтоб через пять минут…

Мерзеева слушавшая весь разговор боялась поверить своей догадке.

Михеич глянув, на ее бледное лицо и плотно сжатые губы, виновато произнес:

– Ты, это…, Нинулька, только не волнуйся… сядь вот на стульчик… Я тебе корвалольчику накапаю…

– Не надо мне твоего говенного корвалольчику, где моя марка… – срывающимся голос проговорила Мерзеева.

– Детка, все будет хорошо. В сущности ведь ничего не слу…

– Где! – глаза Мерзеевой налились кровью, а руки рефлекторно вытянулись вперед, подбираясь к шее Михеича.

Понятное дело, что сейчас в данный момент мадам Мерзеева за себя не отвечала, она находилась в состоянии аффекта. В том самом состоянии, в котором многие нормальные люди совершают ужасные вещи. По-этому Михеич абсолютно на нее не обиделся. Он просто схватил двухлитровую бутыль с холодненькой минералкой и плеснул в лицо Мерзеевой. Это подействовало.

Мозги Нины Михайловны тут же включились, она отплевывая вожу, растерянно оглядывалась по сторонам, стоя в луже холодной воды и дрожащим голосом испуганно глядя на Георгия Михеича, спросила:

– Апфу, апфу, апфу… Что это со мной?

– Ничего детка, ты хотела минералочки попить, а бутылочка у тебя из ручек выпала, – как можно ласковее и доходчивее, будто разговаривает с маленьким ребенком, ответил Михеич. – Пойди переоденься и приляг, ты немного переволновалась. Сейчас дядя доктор придет, укольчик тебе сделает.

Михеич помог Нине добраться до кровати, стащил мокрую рубаху, заботливо обтер полотенцем и подоткнув со всех сторон одеяло, позвонил своему личному доктору. Доктор явился очень быстро, без лишних вопросов померил давление, пульс и сделал укольчик успокоительного.

– Не переживайте, Георгий Михеич, – произнес он, убирая в бумажник купюру, полученную за визит. – Проснется, будет как новенькая.

Михеич проводил доктора до дверей и пошел принимать отчет о „содеянном“ у своих. Горе-похитители перебивая друг-друга рассказали о случившемся:

– Мы это, как надо, вошли… типа, раз и все чики-чики. Бабку эту газом. В натуре, а там уже тот баклан был. Ну мы его тюкнули… А потом…

– Михеич, их там банда целая, мамой клянусь… Один брал, а десять в засаде сидели. Они значит к нам, а мы темно. Фонарик упал…

– Потом у них собака была. Зверь… Михеич, вот за ногу цапнула. Я сейчас покажу, там такие дырки… – бандит начал было снимать носко, чтобы подтвердить свою правоту.

– Хватит! Пасть закройте – заорал Нечитайло. – Уроды, такое дело провалили. Вам бутылки собирать надо, а не на грабеж ходить. Стволы сдадите Сивому и валите, пока я вас на куски не порвал…

Михеич отвернулся и по мобильнику связался с помощником:

– Так, подбери мне настоящих мужиков, а не таких придурков. У этих козлов стволы заберешь и пусть свалят из города. Мне лишние языки не нужны… Троих пошли к психушке. Да, ты не ослышался. Пусть ждут тех двоих там. Ты понял? Себя не обнаруживать. Как только появятся, срочно звони мне…

Михеич вернулся в комнату, посмотреть на Ниночку. Та спала, улыбаясь во сне. Вероятно она видела что-то приятное. Михеич заботливо укрыл ее пушистым пледом и сел в кресло напротив кровати, обдумывать план боевых действий.

План был прост. Проникнуть на территорию психушки. Предварительно узнав у кого-нибудь, где находиться этот чертов музей, а главное есть ли в нем журнал. Если есть, то пробраться в него ночью и украсть. Банки брали, а уж какую-то мемориальную комнатушку без охраны и сигнализации, как гамбургер съесть. Пара минут.

Михеич достал свою записную книжку, напоминающую скорее гроссбух. Сюда были внесены все имена людей с которыми приходилось хоть когда-нибудь сталкиваться с в жизни: с кем-то сидел, с кем-то брал банк, с кем-то ходил в детский сад, с кем-то ехал в лифте. В криминальном мире, каждый человек чем-нибудь да ценен. Сегодня ты помог, завтра тебе помогут. В отличие от законопослушных граждан, Георгий Михеич вносил в алфавитном порядке не фамилии людей, а места где они работают или чем могут быть полезны.

Нечитайло раскрыл книжечку на странице с буквой „П“ и нашел слово „психушка“. Так и есть. В психушке работал бывший сосиделец на нарах, затем исправившийся, вставший на путь праведный, некто Чох. Должность он занимал так себе, плохенькую, незначительную. Был всего-навсего подсобным рабочим в этом заведении. Состоял при кухне, материальной ответственности не нес, к ценностям и продуктам приставлен не был. Но про местные порядки-распорядки знать был обязан.

Нечитайло призвал к себе одного из помощников, сказал заветное „петушиное“ слово и уже через два часа беседовал в своем кабинете с бывшим сокамерником. Чох нарисовал план музей, объяснил как пробраться на территории и выяснил, что интересующий Михеича журнал находиться именно там. К тому же, сегодня в психушке будет концерт и фейерверк, все будут заняты празднованием юбилея.

Нечитайло разбудил Ниночку и все рассказал:

– Я еду с вами. Я хочу лично во всем участвовать. Ты не понимаешь, я не смогу сидеть здесь, пока ты подвергаешь свою жизнь опасности, – горячо говорила Мерзеева, отклоняя все доводы Михеича.

Конечно ж, е она не говорила ему всего того о чем думала:: „Ты конечно милый пупсик, но жук еще тот. Так будет надежнее. Кто знает, может ты потом не захочешь делиться? Скажешь, что марки там не было. Нет уж, фиг!“

– Тем более, я хочу быть с тобой рядом. Ты же сам говорил, что опасности никакой, ну лапусь? Я хочу, чтоб мы были как Бонии и Клайд, – обиженно надув губки произнесла она, целуя Михеича в макушку.

Последний довод оказался наиболее убедительным. Мерзееву взяли на дело. По плану они вдвоем должны были пробраться внутрь флигеля, а снаружи, за стеной психушки их должны были ждать „орлы“ Михеича. Готовые в любую минуту прийти на помощь боссу. На этот раз Нечитайло решил сделать все своими руками, ему надоело что эти балбесы запарывают такие простые дела.

* * *

В тот же день на другом конце Кукуевска Максим и Филимон ломали голову над тем, как попасть в психушку. Попасть, а главное, найти журналы. Почти все гениальное – просто дело случая. Когда приятели разошлись по разным углам придумывать и как быть дальше, Филимон машинально включил телевизор.

– Максим, Макс, иди сюда, – закричал он. – Тут про ограбление музея рассказывают. Представляешь, кто-то челюсти динозавринские утащил.

Максим вошел в комнату, прибавляя звук. Он внимательно выслушал сообщение корреспондента и спросил Филимона:

– Слушай, мне помнится, и их на порожке в музее оставил?

– Ну! И дверь за собой прикрыл, чтоб хулиганы не стащили.

– Значит за нами следом кто-то музей посетил. Вот только кто?

Пока Максим размышлял о произошедшем этот репортаж сменился другим.

На экране показалась знакомая стена и очертания психиатрической клиники.

„На днях мы отмечаем 100-летие со дня рождения нашего выдающегося земляка, известного всему миру психиатра Эммануила Арнольдовича Фрейдюнгова. В больнице имени этого выдающегося человека есть мемориальная комната-кабинет. Где руками заботливых медсестер, врачей и больных клиники собраны личные вещи ученого. Фрейдюнгову принадлежит известная теория о пользе физического труда для душевно больных. Особенно эффективным оказалась работа пациентов на тракторах. Человек, научившийся управлять техникой, быстрее возвращался к нормальной жизни и учились управлять собственными эмоциями…“

– Эврика! – завопил, что было мочи Максим. – Вот как мы попадем в клинику и добудем журнал. Мак начал рыться в ящиках и шкафчиках стенного шкафа. – Где-то у меня было корреспондентское удостоверение? Где ж он… Ага! Вот.

Филимон ничего не понимая смотрел на приятеля ищущего непонятно для чего эти корочки.

Максим протянул Филимону красненькое удостоверение, гласящее, что Максим Леонидович Брюсвилов, является корреспондентом спортивного отдела одной крупной столичной газеты. И хотя документ был выдан лет десять назад, о чем гласила дата, названная газета существовала и поныне.

– Подделка, а как настоящая – уважительно произнес Филимон Аркадьевич.

– Ну почему же? – обидевшись, произнес Максим. – Самая настоящая. Был в моей биографии и такой факт. Когда я еще в зените спортивной славы был, они мне сами предложили в для поднятия тиражей, так сказать… Я у них целый год числился.

– И писал сам? – поинтересовался Лоховский.

– Не-а, я только стати подписывал и присутствовал, когда интервью брали, а статьи за меня студенты-практиканты кропали. Нам деньги, газете – любовь читателей. Потом мне эта ерундистика надоела, ребята подкалывать стали, „писателем“ дразнили, ну я и бросил. Деньги у меня тогда были, времени свободного мало, почета хватало… А корочки до сих пор остались.

– А сейчас они нам не кой? – недоумевая, спросил Филимон Аркадьевич.

– Ну ты даешь. Все просто. Явимся мы в психушку как журналисты этой самой газеты, освятить так сказать славный юбилей города.

– А кто ж нас туда пустить?

– Они и пустят. Все хотят славы, хоть кусочек. Проберемся в их музей. Я думаю, что журнал именно там. Зачем он нужен, если не для музея? Не на ночь же они его читают.

– Ну ты, допустим, только допустим, как корреспондент пройдешь. А я? Предупреждаю сразу, психа изображать из себя я не буду. Понял.

– А ты со мной пойдешь как мальчик-ассистент, – пошутил Максим.

Эта фраза показалась Лоховскому смутно знакомой, вот только откуда?…

– У меня документов никаких нет. Как же меня пропустят? – слабо попытался возразить Филимон Аркадьевич.

– Ну это ерунда. У меня знакомая в отделе кадров одной малюсенькой газеты работает: „Наш ответ губернатору“ Газетенка оппозиционная, тираж у нее махенький. Но печати и все как полагается, как у больших газет. Жанка баба не любопытная, она тебе справочку напишет и печать поставит. И все. Кто там будет рассматривать какая у ассистента справка, главное, что корреспондент – столичный.

Филимон в очередной раз подивился продуманности и изворотливости приятеля. Вот шельмец, как ему удается такие нужные знакомства иметь?

Жаночка оказалась веселой толстушкой. Она встретила появления Максима бурными визгами, охами, восклицаниями. Без лишних слов девушка выписала справку, поставила печать, сделав единственное замечание:

– Для стажера твой приятель немножечко того, староват.

Удостоверение слегка потерли кирпичом, кое-где прилапали жирноватыми пальцами, что бы исчезла его подозрительна новизна.

Получив удостоверение и доведя его до нужной кондиции, приятели направились в психиатрическую больницу. В этот раз они подошли с парадного, если можно выразиться в этом случае, хода. В будке не то вахтера, не то охранника: сидел здоровяк не то тридцати, не то сорока лет. Мужик был упакован в пятнистую, традиционную форму для всех тех, кто чего-нибудь охраняет. Его толстое, помятое от пересыпа лицо являло собой маску глобального равнодушия. На стук в стекло своей будки он среагировал только с пятого раза.

– Здрасьте, – не то спросил, не то ответил толстомордый. – Посещение психов начинается с 17.00, приемный покой для вновь поступающих с другой стороны – монотонно пробормотал он.

Посчитав на этом свою миссию законченной, охранник снова скрылся в недрах будки.

Максим терпеливо постучал еще раз.

– Эй, любезный, как бы нам с главврачом вашего учреждения поговорить. Мы в некотором роде, пресса, освещаем подготовку к знаменательной дате.

Слова Максима оказались волшебными, типа крибле-крабле-бумс для какого-нибудь Иванушки-дурачка или слова „пиво“ для измученного трудовым рабочим днем работяги. Лениво-брезгливое выражение исчезло с его лица, уступив место заинтересованности.

– Так у нас, вроде, на днях, были ваши…

Максим презрительно усмехнулся и с сарказмом ответил, ставя нахального провинциала на место:

– Наши? Вряд ли. Я представляю „Московский вестник психиатрии.“

Есть ли такой на самом деле, Филимон Аркадьевич не знал, но глядя Макса, поверил.

– Из Москвы? – удивился охранник. – Ишь ты, и там про Нашего знают…

Охранник потянулся к телефону, набрал какой-то номер, что-то пробормотал в трубку и громко доложил:

– Гамлет Иванович, тут к вам журналист из Москвы… впустить?… Есть!

„Интересненькое имечко у главврача, особенно с отчеством сочетается хорошо“, – пронеслось в голове у Филимона, – Хотя… в психушке возможно все…».

Мысль свою Лоховский додумать не успел, охранник попросил предъявить документы. Филимон немного занервничал, но глядя на невозмутимого Максима немного успокоился. Тем более, что его справка стажера была самой что ни на есть достоверной.

На удостоверение Макса охранник посмотрел только мельком, удостоверение Филимона Аркадьевича изучал долго и придирчиво.

– А говорили из Москвы? – недовольно произнес он, возвращая корочки Филимону.

– Из Москвы, из Москвы, – успокоил его Макс. – Это просто в качестве шефской помощи, в рамках новой программы: «Протяни руку журналисту из провинции». Вот мне его в качестве нагрузки и дали. Пусть осваивает так сказать, как работают профессионалы.

Филимон Аркадьевич в который раз подивился наглости и находчивости Максима. Тот совершенно не делал никаких усилий, для того, чтобы ловко соврать. Ложь лилась плавно, естественно, была логичной и очень убедительной. Охранник заглотил ее и не подавился.

– Сейчас проедете через двор, затем повернете направо, обойдете здание и увидите флигелек. Там у нас Гамлет Иванович и заседает.

– А психи? – боязливо поинтересовался Филимон.

– Не беспокойтесь, они в это время «Санту-Барбару» смотрют. Так что по двору никто не шастает.

Ну не шастают, так не шастают. Однако Филимон поминутно оглядывался, вздрагивал от каждого шороха, пока они пересекали огромный двор.

Флигелек был выкрашен в приятный зеленоватый цвет, впрочем как и все остальные строения. Все это скорее напоминало старинную дворянскую усадьбу, с садом, пашней, если бы не решетки на окнах первого этажа. Решеток не было только во флигельки.

– Слушай, Макс, а если он нас раскусит? – в который раз переспросил Филимон. – Он же это,… психолог, людей насквозь видит.

– Еще раз, ты у меня это спросишь, я тебя вот здесь (Макс развел руками) и оставлю. Понял?

Лоховский кивнул головой, он и сам понимал, что его вопросы и сомнения мешают Максу сосредоточиться.

Их ждали, не успели они подняться по крутым ступенькам крыльца с резными перильцами, как дверь отворилась.

– Милости просим, всегда рады гостям… – произнес высокий мужчина с пышной бородой, в белом халате и в крохотной белой шапочке, неизвестно как удерживающейся на его буйных кудрях.

И хотя слова «милости просим» «всегда рады гостям» в таком учреждении, как психушка, были довольно смелыми и имели двойной подтекст, псевдожурналисты улыбнулись и поздоровались.

– Гамлет Иванович? – уточнил Максим, так на всякий случай.

– Проходите-проходите, – подмигнул им мужчина, гостеприимно распахивая двери своего кабинета.

Максим и Филимон с любопытством оглядывались по сторонам: все же не каждый раз бываешь в кабинете главврача психиатрической клиники или санатория, тут уж все равно как не назови.

В кабинете было просторно и уютно. Но не богато. Стол, такой какие стояли во всех типичных бывших советских госучреждениях. Шкаф забитый папками, книгами, журналами и газетами. В углу стояла тумбочка, на которой гордо красовался здоровенный самовар на подносе. На подоконниках было полно всяких горшков с цветами. Приглядевшись, Филимон заметил, что это никакие не цветочки. В горшках росли крохотные кустики помидоров, петрушка, укроп, базилик, пару маленьких лимончиков. Открытие немного поразило Филимона Аркадьевича, но вспомнив о специфики учреждения, он не нашел в этом ничего подозрительного. На стенах кабинета были развешаны групповые фотографии и рисунки. Некоторые напоминали каляки-маляки детсадовцев, некоторые – казались выполненными рукой настоящего мастера.

– Нравится? – поинтересовался Гамлет Иванович, заметив, что Филимон рассматривает рисунки, – Это мои ребятки рисовали.

– Дети? Талантливые у вас дети, вы образцовый отец, – произнес Максим, для того чтобы как-то начать разговор.

– Что вы? Я старый холостяк. – замахал Гамлет руками, – Ребятки – это мои пациенты. Они для меня все как дети.

Гамлет принялся посвящать гостей в судьбы авторов рисунков, пациентов своих он называл исключительно уменьшительно-ласкательными именами: Валерочка, Машенька, Людочка, Олечка, Сережечка, Мариночка.

Рисунков было не менее ста, приятели испугались, что им придется выслушивать истории обо всех этих людях. Однако Гамлет Иванович заметил сникшие физиономии гостей и потирая руки, громогласно заявил:

– Я не выпить ли нам чайкуськи? У меня такая заварочка есть, бывший пациент прислал из Индии. Он видите ли лечился у меня от раздвоения личности, так сказать. Считал, что его вторая половинка живет в Индии, в Дели. Ну и вылечился, поехал искать себя… В Индию. Сейчас переписываемся, он мне посылки шлет. Там в зоопарке у них работает, ветеринаром. Интересный случай…

– Давайте чаю, – прервал главврача Максим, боясь, что воспоминания о ветеринаре затянутся на долго.

Пока Гамлет Иванович колдовал над самоваром максим пытался узнать что-нибудь о музее и его экспонатах. Филимону же ужасно захотелось в туалет, он тихонько выскользнул из кабинета в поисках заветной комнатушки. Осторожно заглядывая во все приблизительно похожие двери Филимон Аркадьевич пробирался по коридору. Наконец он нашел то, что так давно и безуспешно искал. Настроение его поднялось, все в общем-то складывалось удачно, сейчас им покажут журналы он незаметно вытащат марку и домой…

Тут Филимон Аркадьевич поймал себя на том, что проходит по тому же коридору в четвертый раз за пять минут.

– Заблудился? Мамочка! Заблудился?! – проговорил он вслух.

Филимон Аркадьевич совершенно не знал, в какую сторону ему идти. Не знал и все-тут. Он заметался по закоулкам, коридорчикам и тупичкам флигеля. Ему всюду мерещились буйнопомешанный и маньяки, скрывающиеся в кладовых, за дверями, поджидающие его с ножами и веревками-удавками. В голове завертелись картинки одна ужаснее другой, припомнились все виденные триллеры про ненормальных.

– Караул! Помогите! Люди! – заорал он, не выдержав напряжения, во всю мощь своей глотки.

Ближайшая к нему дверь отворилась, и на пороге появились удивленный Макс и Гамлет Иванович.

– Что случилось?! – в один голос произнесли они.

Лоховский покраснел, он готов был провалиться сквозь землю от стыда. Он что-то невнятно промямлил в свое оправдание.

В кабинете раздался звонок и Гамлет Иванович поднял трубку.

– ты чего, с катушек съехал? – злым шепотом произнес Максим. – Я уже у него про музей и журналы спрашивал, а ты?… Лучше бы я один пошел, с тобой только проблемы…

Максим не успел продолжить, так как на пороге снова появился Гамлет Иванович:

– Извините, у меня пациент срочный. Давайте я вас пока в музей провожу, а поговорим мы минут через двадцать-тридцать. Заодно весь наш комплекс покажу и расскажу о методике.

Музей располагался в другом конце флигеля, Это была огромная комната, с портретами здоровенного бородатого мужика (Гамлет Иванович своей бородой смахивал на своего великого коллегу), книгами господина Фрейдюнгова, цитатами из его работ, мини-макетами и прочей ерундой, традиционной для таких мемориальных помещений.

– Постой, у дверей, – приказал Максим, – а я тут пошурую. Свистнешь, если что.

Филимон безропотно встал у дверей, готовый в любую минут подать сигнал. Вот только свистеть Филимон Аркадьевич не умел, как-то в детстве не пришлось, а потом учиться этому вроде было без надобности. Лоховский попытался было свистнуть для тренировки, но вместо громкого и боевого «фьють», получалось какое-то едва слышное гадючье шипение «фшшшш». Упражнение настолько увлекло Лоховского что он не заметил как в коридоре появился главврач. К Максиму в комнату возвращаться было поздно. Но делать что-то было надо. Филимон Аркадьевич, глядя прямо в лицо Гамлету Ивановичу, заголосил первое, что пришло ему в голову, любимейшую вещь из репертуара совей тещи: «М-меня не л-юююбишь ты, так что жжжж!»

В музей что-то упало на пол, раздались быстрые шаги Максима.

– Ты что, сду… – тотчас же оборвал он себя, заметив приближающегося Гамлета.

Гамлет Иванович профессионально-пытливым глазом всматривался в лицо Лоховского. Он отозвал в сторону Максима и спросил:

– Вам не кажется, что ваш приятель странно ведет себя? У него какая-то неадекватная реакция на самые простые вещи? Вам надо его специалисту показать.

– Ничего, доктор, не беспокойтесь. Просто он в любительском театре играет, сейчас роль для «Палаты номер шесть» репетирует. В образ так сказать входит.

– В образ, так в образ… Пойдемте я вас окрестности покажу.

Максим, Филимон и доктор Гамлет вышли во двор.

– Ну что? Нашел? – едва шевеля губами, спросил Филимон Аркадьевич?

– Нет, запел ты не вовремя. – точно так же ответил ему Максим. – Я уже почти добрался до журнала… Как бы нам здесь остаться, ладно придумаем что-нибудь. Я на всякий случай, там окошко приоткрыл.

Гамлет Иванович с упоением рассказывал о тракторной мастерской, свиноферме, показывал довольно комфортабельные палаты, зимний сад. Больные, вернее пациенты, так и только так, были очень похожи на нормальных людей. Каждый был занят своим делом. И только одно отличало их от тех, кто находился там, за забором… На появление новых людей они совершенно никак не реагировали, замечая только доктора. Экскурсия подходила к концу.

Возвратившись в кабинет к главврачу, Максим спросил:

– Гамлет Иванович, мне заказали серию статей о вас и вашем учреждении, хотелось бы пообщаться с б… пациентами, пожить их жизнью. Так сказать, взгляд изнутри, дня два… Если хотите можем оформить это так, будто мы пациенты.

Гамлет Иванович протестующе закачал головой:

– Что вы, что вы! Это нарушение вех должностных инструкций…

– Гамлет Иванович, вы ведь сами жаловались на недостаточное выделение средств из местного бюджета. Вам нужны вливания на федеральном уровне… В конце концов о вас и этой методике должен узнать весь мир. Вы только представьте, как после моих репортажей с вами свяжутся ученые всего мира, деньги потекут сюда рекой, вы продолжите исследования… А Нобелевская? Вам гарантирована Нобелевская. Они ведь про вас ничего не знают, если бы знали, давно вручили… Тем более, что мы можем отметить празднование в вашем учреждении этой даты. Наверняка у вас заготовлена программа.

– Ага, праздничный ужин, концерт, фейерверк, – машинально ответил доктор.

– Тем более. Это наверняка будет иметь потрясающий лечебный эффект, вряд ли есть прецеденты…

Максим умел убеждать.

Через двадцать минут в подведомственной Гамлету Ивановичу лечебном учреждении появились два новых пациента, которые должны были пройти здесь обследование. Об этом говорилось в двух папочках с именами пациентов.

Сидя в огромной столовой с высокими стрельчатыми потолками, напоминающими Лоховскому трапезные в каком-то монастыре, рядом с другими пациентами в одинаковых костюмах-пижамах, друзья тихонечко препирались.

– Я вас предупреждал, Максим, – снова перейдя на «вы», говорил Филимон Аркадьевич, – Я в психов играть не собираюсь. Я нормальный человек, мое место не здесь.

– А мы все здесь нормальные люди, брат, – вдруг обратился к Лоховскому больной, сидящий за столиком сзади него. – Но все мы находимся здесь. Ты привыкнешь, потом еще Гамлету Ивановичу благодарен будешь.

Филимон вздрогнул и испуганно посмотрел на пациента. Мужик как мужик. На вид вроде нормальный и рассуждает здраво. Он хотел ответить, но тут сосед отвернулся и громко залаял. Филимон Аркадьевич вздрогнул и придвинулся к Максиму поближе.

– Вот видите, видите. Я не могу тут находиться, я сума сойду, – горячо зашептал он Максиму.

– Трудно сойти сума, в сумасшедшем доме, – философски заметил старик в профессорских очках и козлиной бородкой, сидящий напротив Филимона Аркадьевича. С виду старик походил на нормального, только одет был почему-то в женский халат с цветочками. А на голове у него красовались самые настоящие бигуди. Как они держались на коротко стриженых волосах, оставалось загадкой.

– Здесь ни у кого нет ума, а значит, сойти с него невозможно. Сойти вообще можно только с дистанции, с с лестницы, с… – продолжил свой монолог сумасшедший профессор.

Тут уж не выдержал Максим он встал из-за стола, увлекая Филимона в коридор:

– Послушайте, вы, амебоподобное существо. Вы в конце0концов втянули меня в эту историю с маркой. Вы Филимон Аркадьевич, – в гневе Максим тоже перешел на «вы». – Отступать некуда. Столько сил и времени потрачено. Так, что вы будете выполнять мои инструкции и если понадобиться полететь за маркой на луну, полетите. По-нят-но? – почтит по слогам, для большей доходчивости произнес Максим. – Если так уж боитесь психов, ни на шаг не отходите от меня. Вечером мы проникнем в музей и уйдем отсюда. Ясно?

Лоховский кивнул головой. Конечно, Макс был прав, малодушничать в сложившихся обстоятельствах было нельзя.

– А сейчас пойдем прогуляемся, посмотрим, как подобраться к музею.

Приятели облазили все углы и закоулки, нашли место как выскользнуть из «санатория», придумали как забраться внутрь. Оставалось дождаться ночи и… Им то и дело попадались пациенты, занятые своими делами. Народу было много. Персонала тоже хватало. Ни те, ни другие внимание на парочку не обращали. Если честно, все происходящее напоминало какую-то коммуну, а не «психушку» в традиционно смысле слова.

Вечером в учреждении был концерт силами пациентов. Каждый мог и хотел выступить со своим номером, значит мероприятие затянется часа на два, если не больше… Высидев минут тридцать, Максим и Филимон незаметно выскользнули из зала.

Во флигеле было темно, Гамлет восседал в зале, на почетном месте. Оставалось выяснить где находиться нужно окошко. Толкать все подряд было бы непростительной глупостью – зачем лишний шум? Максим приблизительно знал, где находятся окна музея. Еще днем, выглядывая, он наметил ориентир – большое раскидистое дерево. Не то старенькую яблоньку, не то дуб. Дерево было на месте, вот только окно не поддавалось.

– Что, за черт? – выругался вслух Максим. – Дерево вроде то, а окно не открывается.

– Максим, – позвал приятеля Филимон Аркадьевич. – Смотри. Вон точно такое же дерево.

Макс вгляделся в темноту и вправду, там росло такое же дерево. Вышедшая из-за туч луна хорошо освещала флигелек и местность вокруг него.

– И вон, и вон…

Флигель окружали старые огромные деревья. Почему они днем не обратили на это внимание? Не понятно. Чем были заняты их мозги?

– Ладно, давай разобьемся ты с правой стороны иди мне на встречу, а я с левой. Если тебе окно попадется, залезай внутрь.

Приятели разошлись и приступили к осмотру окон, в поисках приоткрытого.

Минут через пять Максиму повезло, очередное окно подалось под его рукой и тихонько растворилось. Максим проворно влез внутрь и прислушался, внутри кто-то был.

– Это ты? – спросил он в темноту, думая, что Филимон уже внутри.

– Я! Я! – раздался тихий успокаивающий голос.

– Нашел? – спросил Максим.

Нет еще. – раздался тот же шепот.

Максим на ощупь двинулся к тому месту, где он видел журнал. Включать свет, зажигать фонарик он не решился. Это можно будет сделать в самый последний момент. Тем более, что он знал куда положил журнал. Он протянул руку и достал его.

– Нашел! – победным шепотом объявил он.

В помещении стало на минуту светло, Максим обернулся и увидел… не Филимона Аркадьевича. Со спичкой в руке стоял маленький коренастый крепыш. Он противно улыбался, приоткрыв рот. В свете спички хищно блестел золотой зуб.

– Вы кто? – растерявшись, спросил Максим. – А где Фил?

– Конь в пальто, – противно заржав, произнес мужик.

– Ниночка, иди сюда, – позвал мужик кого-то. Дверь комнаты отворилась и на пороге возникла дородная дама, с пышной прической на голове.

– Посмотри, твой журнал? – спросил мужик, тыкая пальцем в сторону Максима.

Тут спичка догорела и огонь лизнул пальцы мужика:

– Тьфу, мать твою, – ругнулся он. В комнате на секунду стало темно, мужик попытался зажечь новую спичку.

Максим бочком, бочком попытался пробраться к окну, он уперся во что-то большое, и теплое. Чьи-то руки в темноте потянули за журнал и дернули его, что есть мочи.

– Пусти, он мой, – зашипел женский голос. – Это моя вещь, пусти…

Дама дернула журнал из рук Максима, и они оба, потеряв равновесие, грохнулись на пол. Тут мужику снова удалось зажечь спичку. Бледный огонек осветил барахтающихся на полу.

У Максима в руках оказалась одна половинка журнала, вторая – в руках грузной дамы.

Максим лихорадочно начал перелистывать страницы своей половинки, в надежде найти марку. Но увы… Точно к такому же, неутешительному результату пришла дама.

– Нету-у-у! – завыла она утробным голосом. – Не может быть… Она выхватила половинку Максима и, с шумом перелистав ее, швырнула огрызком журнала в Максима.

Спичка снова погасла, скрыв в темноте участников трагедии. В районе окна раздался какой-то шорох. Максим и дама отползли в противоположные углы комнаты и затаились. В окне, хорошо освещенном луной, появилась чья-то голова, руки и через секунду человек оказался внутри комнаты. Он тяжело дышал, распространяя вокруг себя аромат дешевого вина, лука и велосипедной смазки. Этот человек включил пальчиковый, крохотный фонарик и осветил часть помещения. Неровный свет фонарика приплясывал на двух половинках журнала. Мужик Кинулся к нему с непонятным бормотанием. Он сел на колени и прижал к груди остатки «Будней механизатора». По его щетинистому лицу текли слезы.

– Опоздал, опять опоздал, мамочки мои, почему я такой неудачник. Опять не повезло-о-о-о-о!

Щелк, мемориальную комнату осветил яркий электрический свет. На пороге комнаты стоял Филимон Аркадьевич. Он с изумлением обозревал представшую его глазам картину.

В центре комнаты, прижав две половинки журнала сидел его сосед по коммуналке – Костик Сивухин. В другом углу комнаты на коленях же стояла Нина Михайловна Мерзеева, собственной персоной, напротив – Максим. У стены стоял незнакомый мужик, который держал в руках пистолет. Пистолет был направлен как раз него, Филимона Аркадьевича Лоховского.

– Ой, а что вы тут делаете? – задал совершенно дурацкий вопрос Филимон.

– Список! – коротко бросил незнакомый мужик, потрясывая пистолетом.

– Какой список? – переспросил Филимон, еще ничего не понимая, но начиная догадываться.

– Какой? Который ты у меня украл! – завопила Мерзеева, готовая вцепиться когтями в ненавистную рожу зятя. – Список букиниста.

Максим, попытавшийся прийти на помощь другу, был остановлен мужиком с пистолетом. Сивухин бился в истерике в пятый раз перелистывая половинки журнала, в надежде, что марочка там.

– У меня нет никакого списка, – отступая к дверям, произнес Филимон.

Его движение было замечено крепышом с пистолетом:

– Стоять, пристрелю! – сказал он так, что Лоховский сразу поверил в серьезность его намерений.

На территории заведения раздались взрывы, флигель осветили разноцветные всполохи. Максим в два прыжка кинулся к двери, подхватил за локоть Филимона и выпихнул в коридор. Он успел, воспользовавшись замешательством оставшихся, захлопнуть за собой дверь.

– Бежим, быстро, пока твои знакомые дырок в нас не понаделали, – крикнул он, находящемуся в ступоре приятелю.

Сворачивая там где надо он через пару минут оказались у входной двери. Максим навалился плечом на дверь и вывалился наружу. Дверь, оказывается, уже была открытой.

Максим и Филимон неслись по саду, перескакивая через кустику, удаляясь в противоположную сторону от фейерверка, основного корпуса и флигеля главврача. Дам в заборе была маленькая калиточка, ключами от которой Максим запасся заранее.

Лоховский рванул вперед, оставляя далеко позади себя Максима. За территорией заведений фонарей не было. Темнота сразу же поглотила Филимона Аркадьевича, оглядываясь он не мог разглядеть Максима. Вдруг темноту осветила вспышка и раздался выстрел. Он ощутил прохладный ветерок возле виска. Филимон с ужасом осознал, что это. В него, в живого человека, не актера кино – стреляли. Чтобы убить. Лоховский задержал дыхание, ему показалось, что он слышит хруст песка. Филимон боялся обнаружить себя, неизвестно кому принадлежат шаги – Максу или убийце? Луна снова показалась из-за туч, придавая местности зловещие очертания. Лоховский оглянулся в поисках укрытия – ничего. Освещенный луной, он был весь как на ладони, хотя их разделяло приличное расстояние, бежать смысла не была. Пуля все равно быстрее. Соображая что делать, Филимон увидел как тот человек споткнулся, затем ускорил шаг. Правую руку он держал перед собой.

«Пистолет!» – подумал он, удивляясь тому, что все еще не упал в обморок и все еще жив. Не рассуждая, импульсивно он бросился на стрелявшего. Они боролись молча. Противник был гораздо сильнее и злее Филимона. Благодаря внезапности в самом начале наверху оказался Филимон, потом бандит подмял его под себя. Фил (теперь это на самом деле был Фил, а не Филя Лоховский) чувствовал всю тяжесть навалившегося на него тела. Он открыл рот, чтобы набрать побольше воздуха, но обрушившийся на него удар заставил закрыть рот и прикусить язык. Песок попал в рот. С трудом удалось ослабить хватку незнакомца, но нанести резкого точного удара не получалось. Фил услышал чьи-то торопливые шаги, вдруг голова противника качнулась назад, он как-то неожиданно затих, прекратив сопротивление. Филимон все еще борясь за свою жизнь, подмял противника под себя. Потом его кто-то поднял. Этим кто-то оказался Максим:

– Ты в порядке? – спросил он тяжело дыша, – Мы с тобой в этой чертовой темноте потерялись. Как ежик в тумане. Хорошо я выстрел услышал, а то б так и бегал искал.

Филимон наклонился над поверженным противником, разглядывая его:

– Ты его убил? – спросил он у – Макса, потирая ноющую скулу.

– Нет, вырубил минут на пять-десять. Так что бежим, пока он нас как куропаток не перестрелял.

Бандит пошевелился и приятели помчались к шоссе.

Притормозили они только у дороги. Отдышались и взглянули друг на друга. Оба взъерошенные, оба в специфической одежде учреждения, сейчас они сильно смахивали на двух сбежавших психов.

– Ма… Макс, – задыхаясь, произнес Филимон, – как мы отсюда выберемся. В такой одежде нам никто не остановит… А вещи? Наши вещи. И список, список там.

– Не суетись, у меня еще один есть, Я пару копий на всякий случай сделал… Одежда? Черт с ней.

Максим на минуту задумался, потом начал быстро раздеваться, пока не остался в узких плавках и носках.

– Раздевайся, – не вдаваясь в объяснения, приказал он Филимону.

Лоховский подозрительно взглянул на Максима. Не лето же сейчас. А может… Может он часом того… крыша поехала?

– Чего смотришь, – огрызнулся Максим, – живей раздеваяся, я в своем уме.

Филимон Аркадьевич начал стягиваться себя одежду и через минуту оказался в семейных трусах и носках. Он ничего не понимал, но спорить с Максимом не решился.

Приятели трусцой, чтоб не замерзнуть побежали к дороге. Удалившись от психушки на довольно приличное расстояние, они начали тормозить машину. Одна, вторая, третья с бешеной скоростью промчались мимо. Издевательски сигналя и ослепляя фарами двух почти голых людей. Филимон уже начал выбивать зубами барабанную дробь и представил себе мрачнейшую картину: он, заболевший пневмонией, лежит в больнице, в общей палате на тридцать коек и никому до него нет дела…

Скрип тормозов вывел Филимона из задумчивости. Не веря своей удачи друзья бросились к машине. Это была какая-то иностранная машина, цвета переспелого баклажана.

– Говорить буду я, ты молчи и головой кивай. Понял? – на ходу бросил Максим. – Смотри у меня, только попробуй что-нибудь ляпнуть.

Максим дернул на себя дверцу иномарки. За рулем сидела молодая женщина лет тридцати, в роскошной кожаной куртке. Она с удивлением взирала на двух полуголых мужчин.

– Девушка, подвезите двух пострадавших на любовном фронте, – проговорил Максим.

Девушка поправил рукой пышные волосы и язвительно спросила:

– Что, муж из командировки вернулся?

– Почти, – произнес Максим посылая девушке самый сильный флюид своего обаяния. – Не дайте пропасть, такая красивая женщина не может быть жестокосердной.

Лесть была слишком грубой, а женщина слишком умной. Она еще раз взглянула на почти синего, трясущегося Лоховского, на зазывно улыбающегося Максима и произнесла:

– Черти с вами, садитесь.

НЕ дожидаясь второго приглашения приятели забрались в машину. Хозяйка авто включила печку и через пару минут в салоне стало почти жарко.

– Сзади, в сумочке фляжка лежит с коньяком, хлебните, а то воспаление легких подхватите.

Максим нашарил сумочку и вытащил тяжелую металлическую фляжку. Хозяйка иномарки все больше и больше нравилась ему.

Как настоящий друг Максим напоил вначале самого слабого, затем сделал пару глотков сам.

– Куда вас подбросить? – спросила девушка.

Максим назвал адрес, извинившись, зав то что живет так далеко от центра.

Филимон Аркадьевич, разморенный коньяком и теплом салона, задремал, забылся… Максим пытался разговорить девушку, выпросить у нее телефончик, но дама на контакт не шла. Только посмеивалась:

– Мой муж тоже внезапно возвращается из командировок, только он вам шанса уйти не предоставит. Лучше уж я просто вас довезу до дому.

– И кто же этот счастливец? – ревниво спросил Максим.

– Один довольно влиятельный человек, – ответила хозяйка авто, не вдаваясь в подробности.

– Интересно, что же тогда делает жена, ревнивого и довольно влиятельного человека, одна на дороге в такой час.

– Ну я же не спрашиваю вас, почему два человека в опасной близости от психушки находятся в поздний час в нижнем белье?

Максим вздохнул и промолчал. Стороны, так сказать, обменялись любезностями, но в тайны друг друг не посвятили.

– Ну, хоть, как вас зовут, узнать можно? – проговорил Максим. – Чтоб знать, за кого молиться?

– Наташа, – просто ответила девушка.

Оставшуюся дорогу до самого дома они ехали молча. Максим растолкал приятеля, они попрощались со своей фей-спасительницей и поднялись в квартиру.

– В душ и спать, – сказал он Филимону, – Все будем обсуждать завтра, на свежую, так сказать, голову.

Лоховский безропотно повиновался. Через полчаса друзья спали. Филимон без снов, а Максу снилась Наталья, с которой они брели, взявшись за руки, по берегу теплого моря…

* * *

Сивухин разработал, как ему казалось, безупречный по замыслу и легкий по исполнению план проникновения за стены психушки. Если бы кто-нибудь месяц назад сказал Сивухину, что по нем плачет психушка, Костик плюнул бы такому человеку в лицо. Сейчас все было иначе, такой человек был бы для Костика подарком небес. Но увы, Костик жалел, что давно канули в лету, суровые участковые и бдительная общественность, которые искореняли с земли Кукуевска всех любителей, зеленого змия. В те времена попасть в антиалкогольное отделении психушки было очень просто, главное, бесплатно.

Костик получил подробные сведения от своего приятели Спиртово-Водкина, сами понимаете, что трезвенником с такой фамилией быть просто невозможно. У любого, жаждущего освободиться от алкогольной зависимости было два пути. Путь первый – бабки (в смысле деньги, а не старушки-знахарки). Платишь деньги за лечение и в течении пары недель над тобой колдуют врачи заведения имени товарища Фрейдюнгова. Путь второй, все в том же заведении, с минимальными материальными затратами. Тут жаждущий стать на праведный путь обращался к главврачу и предлагал свои знания, умения и навыки. Строитель – строил, сантехник – менял трубы(к слову сказать трубы здесь еще помнили первую революцию 1905), и т. д. и т. п. У Сивухина были проблемы как с деньгами, так и с навыками и квалификацией. Но голова дана человеку не только, чтоб в нее есть, иногда в нее приходят замечательные мысли. И хитрость.

Спиртов-Водкин поделился с ним проблемами психушки: необходимы электрики и мастера по ремонту бытовой техники. Костик пораскинул мозгами и решил выдать себя за электрика. Уж чего-чего а как выкрутить лампочку, заставить счетчики крутиться в обратную сторону, перекинуть провода на линию соседа, Костик умел. Тем более, что под видом инспекции электропроводки можно было, не вызывая подозрений, инспектировать всю территорию психушки. Разоблачить его не успеют, долго гостить в заведении он не собирается, найдет журнал и на Канары или в Анапу на худой конец.

Костик боялся только одного: вдруг лечение и правда подействует, хоть он и подвергнется опытам чуть-чуть, потом всю жизнь мучиться придется. Потому как деньги на выпивку у него будут (в том что марка достанется именно ему, Сивухин не сомневался), а вот пить-то не захочется. За чем тогда жить?

Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Сивухин отправился в психушку. В приемном отделении сидела симпатичная пожилая девица с густо подмазанными глазами, ярко-рыжими крашенными хной волосами и железными зубами. В белом халате и таком же беленьком накрахмаленном колпаке, она была больше похожа на повариху, чем на медсестру или санитарку.

– Здравствуйте, здравствуйте, милости просим к нам, – распевно проговорила рыжуха.

Костик выдавив из себя улыбку, спросил:

– Я по поводу этого…, чтоб… ну… в завязке… пить бросить. Совсем. Вот!

– А, вам к главврачу надо. Только он сейчас занят. Посидите тихонечко тут, вот плакатики посмотрите, я сейчас узнаю, сможет он вас принять или нет.

Медсестра-повариха, проворно записала в карточку данные Сивухина (естественно, что адрес, фамилию и прочие данные он назвал вымышленные, так на всякий случай). Это была простая формальность, лечение от алкоголизма здесь было анонимным. Все с той же улыбкой, будто приклеенной к ее лицу, медсестра встала, и шурша накрахмаленным халатом, вышла из приемной.

Сивухин огляделся по сторонам: высокие беленые потолки, крашенные светло-голубой красочкой стены. На стенах были развешаны устрашающего вида плакаты: зеленый змий, похожий на противного червяка, после Чернобыльской аварии заглатывал худенького испуганного мужчину с бутылкой в руке. В животе и гипер-червяка уже бились женщина с усталым лицом и плачущий ребенок, вероятно, жена и дети несчастного. Следующий плакат изображал мужика – внешне здорового, толстощекого и румяного, просвечиваемого рентгеном. Его внутренние органы, были хорошо видны. Их пожирал все тот же зеленый змий из бутылки.

Костик поежился, сюрреалистические картинки вызывали неприятное ощущение, но совершенно обратный эффект. Впечатление от них ужасно хотелось скрасить глоточком из той самой бутылки. Сивухину стало не по себе, он уже жалел о своем приходе сюда в таком качестве.

Костик перевел взгляд на различные лозунги, развешанные на стенах там, где антиалкогольных плакатов не было. Это оказались высказывания товарища Фрейдюнгова. Костик успел прочитать всего парочку из них, типа: «Только тех, кто любит труд, нормальными людьми зовут», «Товарищ – ты не псих, ты просто нуждающийся в лечении трудом», «Труд сделал из обезьяны человека и превратил нашего пациента в нормального, психически здорового строителя коммунизма»…

Заведение внушало все большее и большее подозрение. Рыжуха, снова появившаяся на пороге, показалась Костику страшной и уродливой. Ее ярко-красные губы, напоминали пасть того самого змея, пожиравшего бедолагу алкоголика и его семью. Костик привстал и попятился было к выходу, но его тут же остановила бдительная медсестра:

– Погодите-погодите, доктор сейчас придет и вас вылечат. Тут всех вылечивают. У нас, так сказать, стопроцентная вылечиваемость. Не можешь – поможем, не хочешь – заставим. Методика (медсестра ткнула пальцем в абсурдные высказывания светила). Наш главный нас знаете, какой… все труды товарища Фрейдюнгова изучил и на практике применил…

Рыжуха в экстазе закатила глаза, давая понять, что доктор Светило и Кудесник в своей области, ничуть не уступающий величайшему и выдающемуся товарищу Фрейдюнгову.

От этого Сивухин устало еще неприятнее, засосало под ложечкой, лоб покрылся холодным липким потом. Короче говоря, когда через пять минут на пороге комнаты появился высокий худой бородатый брюнет, Костик являл собой типичную картину расстроенного и запуганного пациента.

Доктор, а это был именно он, протягивая руки к Сивухину, улыбался так, как будто Костик был его лучшим другом или любимым родственником:

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой мой. Рады-рады, просто чудненько, что вы решились к нам прийти.

Сивухин невольно оглянулся, посмотреть, кто стоит сзади него и кому обращены эти слова. Там естественно никого не было. Сивухин с любопытством посмотрел на доктора, может у него тоже того, с головой?

– Варвара, дайте пожалуйста карточку, товарища… – Доктор прищурив один глаз прочитал имя, с карточки, быстро поданной медсестрой, – Мерзеева Георгия Михеича. Очень редкое у вас отчество, голубчик. Прелестнейшее отчество, наверняка с дурной наследственностью. Михей любил выпить? – произнес доктор.

Костик непонимающе уставился на доктора.

– Ну, батюшка ваш, Михей, выпить любил? – спросил снова доктор у Костика и добавил, обратившись к медсестре – Вот видите, Варвара, уже наблюдается некоторая деформация памяти. Нужно будет протестировать, на сколько. Думаю, придется начать с заучивания парочки наших гимнов и работе на газонокосилке. Высказываний Учителя пока не потянет…

Доктор удовлетворенно потер руки, как будто в «Лотто-миллион», только что выиграл кругленькую сумму и произнес:

– Обожаю трудненькие случаи.

Тут только до Сивухина дошло, что его расспрашивают о мифическом отце. Раз отчество он себе выдумал Михеич, значит отца звали Михеем (имя и отчество, не долго думая, было заимствовано у бывшего работодателя, теперешнего конкурента). Он заулыбался и с облегчением произнес:

– Любил, любил. И до и после и во время…

Доктор достал какой-то молоточек, пригласил Сивухина сесть на кушетку и стал постукивать по разным частям тела Костика. По ходу дела он задавал совершенно разные вопросы, на которые Костик не успевал отвечать, да его ответы и не интересовали доктора. На все вопросы он отвечал сам.

– Спите как? Бесенята не мерещатся? Голоса не беспокоят? Много пьете? Семья? Дети есть? Хронические заболевания? Жалобы?

Вторая часть беседы, во время которой Варвара деликатно удалилась из кабинета, касалась финансового вопроса. Сивухин честно признался, что с финансами туго, но заявил, что руки у него золотые и в электричестве он разбирается. Формальности были утрясены и Сивухина под присмотром Варварочки отправили в один из корпусов больницы.

По дороге Костик пытался наладить более близкие отношения с рыжеволосой Варварой. Та оказалась дамочкой словоохотливой и посвятил Сивухина во все интриги (как же без них в нашей жизни. Неважно что это – психушка, библиотека, Генштаб или тюрьма. Где люди – там и интриги) заведения имени Человека и Психиатра. Она же рассказал о распорядке и празднике, который будет устроен силами пациентов и медперсонала. Выдала одежду, распечатку какого-то дурацкого стихотворения с нотами и удалилась.

Сивухин переоделся в казенное, достал заранее приготовленную бутафорскую сумку электрика и отправился на разведку. О существовании музея он уже знал. Тот находился под заботливым оком главврача и располагался в отдельно стоящем флигеле. Костик прогуливался вокруг изредка подходя к столбам с проводами, для видимости стучал по ним ногой, задирал голову вверх, и поморщившись, сплевывал на землю. Для сторонних наблюдателей он выглядел самым обычным электриком, проверяющим состояние электропроводки. Состоянием этим по всей видимости он был недоволен.

Ближе к вечеру в музей была организована экскурсия вновь прибывших пациентов и Костик без всяких осложнений попал внутрь заветной комнаты. Журнал был там. Он стоял в ряду ничем непримечательных брошюр, написанных при жизни товарищем Фрейдюнговым. Как выяснилось, в «Буднях Механизатора» тоже была напечатана одна из статей этого известного специалиста.

От скуки Сивухин принялся разглядывать лица пациентов. Никто из них на психов не походил. Нормальные человеческие лица. Правда некоторые выделялись безмятежностью во взгляде, слишком широкой улыбкой на лице. Только один человек не понравился Сивухину. Он выпадал из всей этой толпы: коротко стриженный здоровяк лет двадцати пяти, с хмурым лицом и колючим взглядом маньяка-садиста. Сивухин заметил как парень шарил глазами по экспонатам и задержал свой взгляд на журнале. Потом снова отвел глаза, безразлично разглядывая личные вещи великого ученого: халат, очки, недоеденную горбушку черного хлеба, сломанный карандаш и целлулоидного пупса с отгрызанным носом. Этого пупса, якобы, он всегда носил с собой, так как считал его, приносящим удачу. Костик в очередной раз утвердился в своем мнении, что все психиатры – немножечко психи.

Стриженный сделал несколько шагов в сторону полки с журналами, затем подошел к окну и незаметно подергал ручку. Сивухин насторожился, увиденное все больше и больше беспокоило его. А что если это – засланец Мерзеевой и Михеича? Костик решил не спускать глаз с этого парня. Весь вечер он следовал за ним тенью, даже сел рядом во время ужина и пытался разговорить:

– Ты тоже новенький? – спросил он отодвигая в сторону чью-то пустую тарелку. – Ну и как тебе здесь? По-моему, кормят не плохо…

Стриженный молча ел, всем своим видом давая понять, что на контакт он идти не желает. Однако Сивухин не отставал:

– А я тут это… От пьянства лечусь. Думал-думал и решил изменить свою жизнь к лучшему…

Стриженный все так же молча встал, забрал с собой недоеденный ужин и пересел за другой столик. Костик последовал за ним:

– Оно конечно, как же не выпить, если жизнь такая. Но… Однажды встаешь утром и думаешь: «завтра все будет так же как вчера. Для чего? Ведь жизнь дается только один…»

– Отвали! – с угрозой в голосе вдруг произнес коротко стриженый. Глаза его налились кровью, на шее вздулась жилка. Он вскочил, отшвырнул от себя стул…

Все сидящие в столовой обернулись на шум. Сивухин на секунду оказался под перекрестным прицелом глаз. Ему сделалось ужасно неудобно. Он демонстративно отвернулся и принялся есть. Старик, сидящий за соседним столиком, почему-то в цветастом женском халатике, с бигудями на голове утешительно произнес:

– Не трогай ты его. Он псих. Боксер, у него с головой не в порядке… (из уст бородатого старика с бигудями на голове, слово «псих» звучало довольно забавно.)… Ему везде противник мерещатся… Он буйный, зашибить может.

У Сивухина отлегло от сердца. Буйный – это хорошо, значит не шпион. Слава Богу! Дурь всякая мерещиться, так и самому сдвинуться не долго. Пора завязывать. Вот сегодня наконец-то марочка найдется и… Костик быстро доел свой ужин, попросил добавки, напился чаю и отправился в комнату отдохнуть. В учреждении строго на строго запрещалось называть палаты-палатами, а больных психами или больными.

Костик с замиранием сердца ждал, когда же наступит вечер. От каждого отделения на праздничный концерт полагалось выставить три номера. Сивухин наотрез отказался выступать, мотивируя тем, что подготовиться за столь короткие сроки не сможет. Ни петь, ни танцевать, ни стихи декламировать он не умел. Единственный номер, который он мог бы исполнить – шевеление ушами. Но в огромном зале, это самое шевеление смогли бы заметить только зрители первых двух рядов. К тому же Костику было не до выступлений, его ждала марочка.

В организованном порядке все больные прибыли на концерт в зал, расселись согласно занимаемым палатам. Неожиданно для себя Сивухин оказался рядом с тем самым болтливым стариканом в женском халате. Сивухин никак не мог от него отвязаться. Только когда дедок пошел готовиться к своему выступлению на сцене – он читал письмо Татьяны из «Евгения Онегина»– Костик выскользнул из зала. На улице было темно. Сивухин постоянно оглядываясь и прислушиваясь двинулся в сторону флигеля. Он едва сдерживал себя, чтобы не перейти с шага на галоп. Прогуливающийся человек, в отличие от бегущего, подозрения у охраны и медперсонала вызвать не может. Осторожность превыше всего.

Сивухину повезло, он быстро нашел нужное окно, на его счастье оно оказалось открытым. Так что припасенный стеклорез не понадобился. Окно растворилось без скрипа и шума. Костик последний раз оглянулся и подтянулся. Через секунду он уже был внутри мемориала. Он вытащил из кармана крохотный фонарик, который ук… позаимствовал у соседей по палате этим вечером, неровный лучик запрыгал по полу. Костик уставился на что-то белое, лежащее на полу. Сивухин четко видел обложку и часть названия название: «Будни…» Отказываясь верить своим глазам, он упал на пол и пополз к двум половинкам журнала. Как журнал оказался на полу и почему тут две части? Разум Костика отказывался обрабатывать полученную информацию. Сивухин прижал к груди свою поруганную мечту и начал укачивать ее как младенца. Костик действовал как в полусне, не замечая и не слыша ничего вокруг.

Когда он пришел в себя, в комнате горел яркий свет. Костик подумал, что у него начались галлюцинации. Галлюцинации вели себя довольно непосредственно: они орали, угрожали оружием и запугивали друг друга. Сивухин закрыл глаза, снова открыл. Ничего не изменилось. В мемориальной комнате двигались все те же персонажи: мадам Мерзеева со своим хахалем Михеичем, Лоховский со своим приятелем Максом.

Внезапно раздались какие-то взрывы, свит, шипение. Лоховский и его приятель воспользовались суматохой и выскочили наружу. Мерзеева помчалась за ними, Михеич выскочил в окно… Только Костик продолжал сидеть все так же прижимая к себе печатное издание, уже не имеющее никакой ценности.

Костик пытался осмыслить происшедшее. Сегодня здесь, в этой комнате собрались все три конкурирующие стороны, сегодня все столкнулись лицом к лицу со своими противниками. И если гонка продолжается, значит марка все еще не найдена. Эта мысль подстегнула Сивухина к действию. Он поднялся, аккуратно уложил журнал на полочку, вылез в окно и прикрыл его за собой.

Костик вернулся в зал как раз во время, на сцене, чуть ли не рыдая от умиления, главврач толкал поздравительно-благодарственную речь. Затем все, включая медперсонал, поднялись со своих мест и запели гимн учреждения, смахивающий на винегрет из разных песен. Костик разобрал всего лишь пару строчек, «Славься-славься обитель родная… Как здорово, что мы все… Спасибо товарищу Фрейдюнгову за наше…». Сивухин с изумлением разглядывал лица главврача и остального медперсонала. На их глазах блестели слезы восторга, почтения, умиления. Больные же просто пели, так как люди поют обычные песни. Сивухин все больше и больше склонялся к мысли, что все это смахивает на «День дублера». Когда сами больные играют роли врачей, а врачи – больных. Костик едва сдерживал хохот, пытаясь придать лицу серьезную мину.

За стенами зала продолжался фейерверк, который начали чуть раньше намеченного. Главврач пригласил всех выйти в сад, полюбоваться этим редкостным зрелищем. После чего все разошлись по комнатам.

Наутро в столовой больные шепотом рассказывали друг другу таинственную историю, об исчезновении двух пациентов из своей комнаты. Главврач собрал срочное совещание медперсонала и охранников, обитатели учреждения были предоставлены сами себе.

Костик припозднившийся с пробуждением завтракал в числе последних, он опять оказался рядом с любителем поэзии Пушкина, старичком в халате. Он кивнул Сивухину как старинному знакомому:

– Слышали, слышали? Снова появился призрак товарища Фрейдюнгова. Нет ему покоя, бродит он по земле в поисках пациентов для своей больницы там…

Старичок красноречиво ткнул пальцем куда-то в потолок. Костик едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. Но из уважения к старости и болезни сдержался. Любитель женских халатов продолжал:

– Вчера новеньких приняли, я их на концерте не видел. Вероятно они у себя в палате были. На ужине то они были, раньше вас ушли. Вон там сидели, в углу. И больше их никто не видел. Утром пришли будить, а их нету… Вещи на месте, а их нет. Говорят у шоссе пижамы только нашли…

Костик перестал жевать. Исчезли двое, новенькие, на концерте не было… Стоп. Наверняка это Филька с приятелем… Список. У них должен был быть с собой список. Костик попытался вспомнить события вчерашнего нападения на мемориал. Михеич требовал у них список, а они сказали, что с собой нет. В одежде! Список остался в одежде. Во чтобы то ни стало нужно туда попасть.

Костик выспросил у старикана где палата исчезнувших и с деловым видом, держа в руках сою монтерскую сумку направился в тот корпус. Дверь палаты была открыта. Костик прикрыл за собой дверь, подставил на всякий случай стул, разложил на тумбочке кое-какие инструменты и начал обыск. Костик торопился, в любую минуту могли прийти и помешать его поиску. Костик заглянул в карманы брюк, вытащил красную корочку и просчитал – удостоверение корреспондента, Максим Брюсилов. С фотографии глядело молодое лицо приятеля Лоховского. Так, ну теперь он знает его фамилию. Так теперь понятно каким образом товарищ проник на охраняемую территорию. Хитер. Лоховскому такое в голову бы не пришло. Костик продолжал поиска дальше. Список был найден. Дело сделано, нужно было подумать, как теперь выбраться отсюда.

Костик направился прямиком к глав врачу. Двери флигеля были открыты. Сивухин на цыпочках прокрался к кабинету. Там шло совещание. Костику было слышно все так, как будто он находиться в самом кабинете. Главврач, срываясь на крик вещал:

– Это происки наших врагов-конкурентов. Они представились корреспондентами «Московского вестника психиатрии», попросили поближе познакомиться с нашими методиками на практики. А сами? Наверняка нарыли компромат какой-то. Точно их заслал Франкенштейн. Он давно уже подбирается к славному имени товарища Фрейдюнгова. Нам из за него паскуды долгое время не давали права назваться этим именем, и сейчас он не успокоился. Этот шарлатан от психиатрии, этот мясник Этот… Мы должны сплотиться как один, работать еще лучше, все свои силы положить на…

Сивухин постучал в дверь и просунув голову внутрь произнес:

– Я, извиняюсь, тут надо новые патроны купить и специальный провод, а то в актовом зале скоро КЗ случится. Надо бы это… в город… Я знаю где подешевле. Вы бы мне денег и машину дали… А то не ровен час пожарная инспекция и все… Закроють и штраф наложут.

Главврач сбитый столку, голова у него все еще была занята, недостойным поведением конкурентов дал добро, тем более что пожарная охрана и штраф сейчас и без них было много проблем…

Через десять минут Сивухин с деньгами, списком владельцев журнала и на машине покинул пределы учреждения, чтобы никогда не возвращаться. Но, как говорится, никогда не говори никогда…

* * *

Ну-с, что будем делать дальше, – вслух произнес Максим, рассматривая собственную физиономию в ванном зеркале, держа в руках бритвенный станок.

За его спиной показалась заспанная физиономия Филимона Аркадьевича.

– Проснулся, Рембо? – спросил Максим, обращаясь к нему.

– Филимон Аркадьевич обиженно хмыкнул:

– Максим, я бы попросил тебя…

Максим глядя в лицо Лоховскому совершенно серьезными глазами, не обращая внимания на его слова, продолжил:

– Фил, ты вчера вел себя как настоящий мужик. У меня, наверное бы духу не хватило на пистолет голыми руками. Если бы не ты, лежали бы с тобой сегодня на холодном кафеле, с бирочкой на пальце. Бр-ррр, как вспомню про вчерашнее так мороз по коже.

Филимон Аркадьевич выслушивал похвалу молча, ему было ужасно приятно. Конечно он не стал вдаваться в подробности, что бросился на бандита от страха и отчаянья, не давая себе отчета в том, что происходит. Как говориться, не важен мотив, важен сам факт. Филимон расправил плечи и походкой моряка-кругосветника, чуть вразвалочку направился на кухню разогревать завтрак. Погоня за маркой приносила все больше и больше удовольствия, за исключением некоторых моментов, конечно.

Максим принес дубликат списка: оставалось два адреса. Круг сужался. Приятели немного нервничали, тем более, что за ним по пятам двигались конкуренты. В списке было две фамилии некто Лютотовский, помощник режиссера, местного ТВ, некто некто Беленьков. Адреса Лютотовского в списках не значилось.

– Фил, у тебя как с настроением? – осторожно поинтересовался Максим.

– В смысле? – удивленно спросил Лоховский.

– Ну ты прогуляться не хочешь? В кино там сходить, в зоопарк, например. На футбол? Выходной взять на пару часиков. С женой повидаться?… Хотя нет, тебе домой нельзя, у тебя же там теща…

«Выпроваживает, избавиться хочет» – подумал Филимон, – «Да нет, не может быть. А если может? До марки рукой подать, вон он почувствовал запах денег и делиться не хочет.» От таких подозрений ему сделалось не по себе, прямо спросить у Максима он не решался, обидеть невинного человека подозрением, что может быть страшнее?

Лоховский молча собрался, взял деньги не глядя в лицо Максу, захлопнул за собой дверь.

– И это… старик, не обижайся, сам понимаешь… – крикнул ему вслед, как будто извиняясь, Максим.

Филимон кляня себя за излишнюю мягкотелость спустился на этаж ниже и устроился на широком подоконнике подъездного окна. Никуда идти не хотелось, погода на улице была не самая прогулочная. Да и сомнения, тревожащие его душу к прогулке не располагали. Так Лоховский просидел минут двадцать, раздумывая о своей жизни и о черней людской неблагодарности.

Подъездная дверь хлопнула и по лестнице дробно застучали каблучки, мимо Лоховского проскользнула молодая девушка, со спортивной сумкой за спиной. Девушка даже не взглянула в его сторону. Филимон невольно залюбовался стройной фигуркой, ему показалось что он где-то ее уже видел. Вот только где… Девушка остановилась на этаже, где располагалась квартира Макса. Она позвонила в дверь, какую именно с места Филимона Аркадьевича было не видно.

– Здравствуй, Наташа, я уже заждался, – раздался знакомый голос Максима.

– Я тебя предупреждала, что он ревнивый, Пришлось разрешить ему подвезти меня до корта, так что я без машины.

У Филимона отлегло от сердца. Слава Богу! Максим не предатель. Он просто-напросто ждал даму, замужнюю к тому же. Филимон вспомнил где видел ее. Это же их спасительница, которая подобрала их на шоссе у психушки. Понятно к чему такая таинственность. Филимону сделалось стыдно за свои беспочвенные подозрения. Этот проступок нужно было как-то искупить. Вот только как? Решение пришло неожиданно. А что если отправиться по очередному адресу и попытаться разузнать судьбу марки. Филимон представил, как он вернется домой и покажет Максу журнал с маркой. Вот тогда точно, он Филя Лоховский, станет самым настоящим, взаправдашним Филом. Максим пожмет его руку и скажет, что очень дорожит их дружбой. А он… Что скажет он, Филимон пока еще не придумал. Он решил подумать об этом позже, когда найдет журнал.

Филимон Аркадьевич помнил все три фамилии и два адреса. Первое место куда он отправиться будет справочное бюро.

Филимон Аркадьевич направился к ближайшему справочному бюро. Но передумал. Кто ему может дать такую информацию? Да никто. Фамилии и профессии явно недостаточно для того, чтобы узнать адрес. Что делать? Лоховский присел на скамейку, в надежде придумать что-нибудь оригинальное. От нечего делать он разглядывал столб, обклеенный всевозможными объявлениями: продам, куплю, обменяю, утеряно, найдено… Эврика! Найдено. Замечательная идея. А что если позвонить на телевидение и узнать домашний адрес Лютотовского? Сказать, что нашел вещь, якобы оставленную им или квартиру, посмотреть. Сегодня выходной, Лютотовский, наверняка дома, а не на работе.

Филимон Аркадьевич завертел головой в поисках телефона-автомата. Безуспешно. Значит нужно пойти в какой-нибудь магазин или контору и попросишь разрешения позвонить, по срочному делу. Сказать-то было легко, но вот сделать это, для Лоховского было сложнее. Филимону Аркадьевичу всегда было неловко обременять окружающих своими просьбами. Он мучительно краснел, начинал заикаться, мямлил и в конце-концов отказывался от этой идеи. Лоховский не любил спрашивать у прохожих время или как пройти к нужному месту.

Он мог сделать лишний круг на автобусе, потому что ужасно боялся спросить у кондукторши где выходить. Однажды, Филимон Аркадьевич простоял целых два часа на морозе, пытаясь вспомнить код на подъезде приятеля. Каждые пять минут дверь подъезда открывалась и закрывалась, Но Филимон отчаянно стеснялся пройти за жильцами подъезда или узнать точный код у старушек, гуляющих перед подъездом. Хорошо, что приятелю нужно было вынести мусор. Он и заметил Лоховского, который к тому времени напоминал Деда Мороза, Снеговика и большую сосульку одновременно.

Но все это было в прошлом, до его знакомства с Максимом. Фил все чаще и чаще давал о себе знать, отодвигая комплексы и слабости Филимона Лоховского на задний план. Он огляделся в описках того, откуда можно было бы позвонить. «Парикмахерская» Салон Красоты, гласила вывеска в доме напротив остановки. Там наверняка есть телефон. Филимон поднялся со скамейки и направился туда. По дороге он репетировал просьбу: «Здравствуйте, не будете ли вы так любезны, не разрешите мне позвонить. Дело очень срочное. Я готов заплатить вам». Нет, так не годится, слишком уж далеко получается. Лучше так: «Привет, разрешите позвонить, дело касается жизни и смерти…» Нет, этот вариант не подходит.

Так разговаривая сам с собой, Филимон вошел в Салон Красоты-Парикмахерскую. В просторном холле стоял стол, диванчик и пара кресел, никого не было, все так же бормоча про себя обращение, Лоховский прошел дальше свернул по коридорчику направо и очутился в просторной комнате, в угу которой стояла разноцветная прозрачная-ширма. В комнате вкусно пахло какими-то экзотическими травами, восточными благовониями, мазями. На полочках были расставлены всевозможные баночки, флакончики, пузыречки с кремами и прочей ерундой.

Филимон огляделся по сторонам в поисках хоть кого-нибудь. Из-за ширмы появилась высокая стройная девушка, с великолепной копной рыжих волос. Из одежды на ней было только пушистое махровое полотенце, которое дева прикрывала грудь и свисало чуть выше колена. Лоховскому моментально сделалось жарко и мучительно стыдно. Жарко от увиденного, стыдно от того, что он не мог отвести глаз от белоснежной, почти прозрачной кожи девушки. Красавицу же такое положение дел нисколько не смутило:

– Я то, что принято называть женщиной, – объяснила она немного насмешливо в ответ на обалдевший взгляд Лоховского, – Похоже, я первая. Вы с нами еще никогда не встречались? Надо загадать желание? У вас есть желание?

Филимон все еще находясь в ступоре выпалил:

– Телефон, срочно надо позвонить.

Девушка дотянулась рукой до халата, висевшего на ширме и накинула на себя, ловко освободившись от полотенца.

– Странное желание, но вам повезло. У нас действительно есть телефон. Он в холле, там на столике у стены стоит. Послушайте, а как вам удалось пройти.

Смущенный Лоховский, красный как рак, объяснил:

– Поднялся, прошло, нигде никого не было, ну и…

– А охрана? – недоверчиво спросила она.

– Честное слово, там никого не было, – произнес Лоховский.

– Вот черти, опять, наверное, мультики смотрят, – выругалась девушка, – Здоровые лбы, но как только «Аладдина» по телеку показывают, превращаются в пацанов-детсадовцев.

Девушка провела Филимона к телефону, а сама заглянула в боковую дверь, которую Лоховский не заметил. От туда раздались протестующие мужские крики:

– Тамарочка, ну уйди, еще пять минут и закончиться…

– Я вам покажу закончатся, по салону посторонние люди разгуливают, а вам все бы мультяшки смотреть… Я вам зарплату, наверное, кассетами с мультиками выплачивать буду. Дождетесь у меня, выкину этот ящик дурацкий.

Филимон быстро набрал 09, узнал телефон телестудии и принялся названивать, в надежде на везение. Трубку подняли с пятой попытки:

– Да?

– Здравствуйте, – как можно вежливее произнес Филимон Аркадьевич.

– Да, – ответили ему.

– Я бы хотел узнать, товарищ Лютотовский у вас работает?

– Да!

– Я… Мне он срочно нужен, он на работе?

– Нет!

– Простите, а его домашнего адреса, вы не знаете?

– Да!

Эта игра в «да-нет» начинала раздражать Филимона.

– Понимаете, мне срочно нужно его разыскать. Он выиграл в нашей лотерее ценный приз. Но приз он должен забрать сегодня. Таковы условия. Если он приз не заберет, то теряет право на него.

На том конце оживились, сделались разговорчивее.

– Да-а? Вот это да!

– Господи, что вы заладила как попугай. Дадите его адрес?

– Да, да. Минуточку.

Минуточка затянулась, уже из комнатушки выползли два дюжих охранника. Они с неодобрением посмотрели на болтающего по телефону Лоховского, хорошо хоть Тамарочка сказала им, что разрешила звонить столько, сколько надо.

Наконец на том конце провода снова взяли трубку. Другой голос продиктовал:

– Улица Новолахудровская 11, квартира 13. Понятно.

– Да, понятно. А это где? – набравшись смелости, поинтересовался Лоховский.

– А это вы в справочно бюро узнаете. Но я думаю, что у черта на рогах, в районе новостроек. Лютотовский у нас любитель острых ощущений, он везде ищет трудности… Удачи вам. Передайте ему наши поздравления, если найдете.

Филимон Аркадьевич записал адрес и, поблагодарив, положил трубку. В Кукуевске он прожил почти всю свою сознательную жизнь, но про такую улицу слыхом не слыхивал. С другой стороны, в последнее десятилетие все эти новые микрорайоны, как инкубаторские яйца, похожие друг на друга, образовали новую, неведомую старожилам географию.

Филимон решил было позвонить в справочную, но заметив неодобрительные взгляды охранников-мультфильмов, передумал.

«Надой поймать такси. Таксисты они всегда все знают и довезут, нечего голову ломать», – подумал Лоховский. На душе сделалось легко и радостно. Еще каких-нибудь пятьдесят минут и марка у него в руках. Вот здорово!

Однако радость была преждевременной, только пятый, пятый таксист, мог приблизительно сказать, где эта улица находится. Конечно же, он ошибся, проплутав с часок, он признался, что не знает куда вести клиента. Лоховский решил использовать последнюю возможность – он направился в ближайшее отделение милиции. Родная милиция оказалась на высоте, они подсказали и район и улицу. Филимон поинтересовался откуда такие познания?

– Так ведь нарушают! – ответил пожилой милиционер с абсолютно лысой головой как у Котовского и пышными усами как у Чапаева.

Когда Филимон Аркадьевич, наконец-то добрался до квартиры Лютотовского прошло порядочное количество времени. Филимон утешал себя только тем, что Максим его все равно пока не ждет. Лоховский позвонил один раз, второй, третий – ничего. Вдруг над квартирой зажглась лампочка, осветив табличку, как в поликлинике перед кабинетом рентгенолога: «Войдите»! Лоховский толкнул дверь – дверь отворилась. Филимон осторожненько заглянул внутрь. В коридоре никого не было, кто же открыл дверь?

В коридоре было темно и тихо. Филимон пошарил рукой по стене, в поисках выключателя. Ничего. Вдруг его рука уперлась во что-то теплое и влажное. По спине Филимона побежали мурашки. Он отдернул руку и отступил на шаг, квартира была какая-то нехорошая подозрительная.

Но делать было нечего нужно было идти вперед. Ощупью пробираясь по коридору, Филимон наткнулся на дверь, вероятно в комнату. Он тихонько отварил ее и… волосы его зашевелились. В комнате с зашторенными окнами на полу был нарисован огромный круг, вокруг которого сидели люди. В центре лежало что-то завернутое в бело. По бокам этого что-то горели зажженные свечи. Сидящие были неподвижны, ил головы были опущены вниз так, что лиц Филимон видеть не мог.

– Кхе, кхе – прочищая горло произнес Лоховский, – здравствуйте…

От звука его голоса белое, лежащее в центре, пошевелилось и медленно-медленно начало вставать. Это нечто взглянуло на Лоховского пустыми черными глазницами черепа и оскалило беззубый рот. В одно мгновенье неподвижно сидящие в ругу люди зашевелились и как по команде обернулись на Филимона. Лоховский дико завопил, и было от чего. Те, кого он в темноте принял за людей, были какими-то монстрами. С окровавленными губами, страшными рожами, они молча двинулись на Лоховского загоняя его в угол.

– А-А-А-А-А! – дико завопил он. – Помогите!!! – потом он закрыл глаза и рухнул на пол.

Неожиданно включился свет и кто-то крикнул:

– С Хеллоуином! Поздравляем!

Другой голос испуганно закричал:

– Ребята, стойте это не Кирюха!

– Как не Кирюха? А кто же это? Как он попал в квартиру! – раздались голоса.

– Как как, вы же сами открыли дверь…

– Мальчики, посмотрите, он не умер, – произнес чей-то женский голос.

– Дайте ему что-нибудь понюхать, нашатырь или что-нибудь…

– Надо водой побрызгать.

– Лучше водкой! – попытался кто-то пошутить.

На него сразу зацыкали.

– Смотрите, очнулся, глаза открыл.

Филимон открыл глаза. Его окружали вполне нормальные люди.

Филимон испуганно огляделся по сторонам и спросил:

– А где эти? Уроды!

– Вы нас извините, товарищ, – произнес парень, склонившийся над Филимоном., – Эти уроды – мы.

Он протянул Лоховскому маску, все остальные сделали тоже самое.

– Понимаете, мы хотели разыграть друга. Решили отпраздновать Хэллоуин, пробрались… Мы думали это Кирюха Лютотовский, а это вы… Случайно вышло, – проговорила симпатичная ведьмочка, с мордочкой перепачканной в чем-то красном, имитирующем кровь.

Сил возмущать не было. Лоховского подняли с пола, усадили на диван, налили пива.

– А зачем вам нужен Кирилл, – поинтересовалась ведьмочка.

– Понимаете, он приобрел в Букинисте пару журналов, там, случайно оказалась одна нужная для моего исследования статья. Я так долго охотился за этим журналом и увы! Вы не знаете, где бы они у него моли быть. Это журналы «Будни Механизатора»

– Чего?! – удивленно вытаращилась молодая ведьмочка., – Вы что-то путаете, Кирюха и «Будни механизатора?» «Плейбой» или «XXL» – это я понимаю, это на Кирюху похоже…

Потрясенная открытием девушка обратилась к друзьям:

– Представляете, Лютотовский в «Буке» «буднями механизатора отоварился»… Совсем крышу снесло…

Тут за отсутствующего хозяина квартиры вступился высокий не то черт, не то дух, с хвостом, рогами и пушистой шкурке:

– Покупал, покупал. Я свидетель, только он нет для себя, он для фильма. В качестве реквизита, воссоздающего дух эпохи.

– А, понятно, – ответила ведьмочка. – К нам из столицы режиссер приехал, сериал снимает. Детективный. Эпохалка. Лютотовский говорит, что такого проекта еще не было. Судьба преступлений на фоне судьбы страны. Династия преступников и против милицейской династии. Там с гражданской войны, до наших дней. По круче «Санты-Барбары», проект на 1000 и 1 серию. Кирюша им помогает, может, с собой увезут… – девушка закрыла глаза, представляя, вероятно, как столичная знаменитость заберет Лютотовского, а он ее в столицы…

Собственно говоря, Филимон Аркадьевич узнал все, что ему было нужно. Миссия была выполнена, информация собрана. Лоховский поздравил собравшихся с Хэллоуином, откланялся и отправился домрой. Завтра с утра они с Максим поедут на телевидение или на съемки и…

* * *

Максим курил, стоя на балконе. Наташа, уже должно быть дошла до остановки или поймала такси. Жаль, что не разрешила проводить себя. Конспираторша. И все же роскошная женщина, встретятся ли они снова? Может быть… По крайней мере, ключи от его квартиры она взяла… Максим услышал какой-то шорох позади себя. «Наверное вернулась, забыла что-нибудь» – подумал он.

Он почувствовал как в его правый бок уперся ствол пистолета.

– Развернись, паскуда, – прошипел кто-то в самое ухо. Максим развернулся и увидел вчерашнего крепыша с пистолетом. Он шагнул в комнату, по привычке прикрывая за собой балконную дверь.

В кресле восседала теща Филимона. Как эти двое попали в квартиру для Максима было непонятно. Подумать об этом времени не было, крепыш ударил его стволом пистолета в солнечное сплетение. Ноги Макса согнулись в коленях, бандит ударил его дулом пистолета между глаз. Он шлепнулся на стул, который так заботливо подставил его напарница, Нина Михайловна за мгновение до этого. Комната поплыла у Макса перед глазами, от боли его начало подташнивать.

– Смотри, Жорик, не переусердствуй, он нам пока еще живым нужен. Отдаст список, скажет, где эта сволочь Лоховский, тогда и порешишь его. А лучше, пусть это твои ребятки сделают. Хоть на это-то они способны? – съехидничала Мерзеева.

Голос Нины Михайловны слышался откуда-то из далека, он как будто пробивался сквозь толстый-толстый слой тумана. Боль в желудке немного утихла, но между глаз все еще болело.

– Список где? – мерзким голосом провизжала Мерзеева, отвешивая пару сильных оплеух, пытаясь привести Макса в чувство. Из рассеченной губы тоненькой струйкой стекала кровь. Мерзеева брезгливо вытерла пальцы о край футболки Максима.

Максим открыл глаза и, посмотрев на Мерзееву, улыбнулся разбитой губой:

– Что, очень хочется марочку найти? Не трудитесь, все равно не найдете.

– Ах ты мразь такая, – завопила Мерзеева, ударив Максима наотмашь по лицу. – Да ты у меня в собственной крови захлебнешься, кишки свои жрать будешь, падаль. Ты сам приползешь ко мне со списком в руках и просить будешь, чтоб я его взяла… – бесновалась Мерзеева.

– Ага, мне только кетчупа дайте, это блюдо я предпочитаю с кетчупом. «Балтимор», «Татарский» подойдет, – проговорил Максим, с трудом ворочая распухающим языком. Мерзеева на секунду опешила от такой наглости. Она кинулась к стоявшему рядом стриженному качку, пытаясь вырвать у него из рук пистолет.

– Дай сюда, я его пристрелю… Я ему покажу как в Космодемьянскую играть… Убью гада…

Михеич, рыскающий по полкам шкафа, с изумлением прислушивался к выкрикам Ниночки. Такое даже для него, человека бывалого, было чересчур. Откуда у такого нежного создания как Ниночка такой запас убедительных слов? Для Михеича это было полной загадкой.

Максим прикрыл глаза, чтобы не видеть лица этой разъяренной фурии.

– Нинуся, деточка, успокойся, – произнес Михеич, пытаясь успокоить любимую. Мы сейчас все здесь перевернем и за пару секунд список этот найдем, а зятя придурка твоего тут подождем. Никуда он не денется, соколик.

Максим, с трудом ворочая распухшим языком, произнес:

– Зачем он вам, он ничего не знает все равно. Я отдам вам список, только Филимона не трогайте.

– Это уже интересно, – насмешливо произнес Михеич. – И что ты нам поверишь? Нашему честному слову? Ну ты даешь. Хотя вы с Лоховским друг друга стоите, два честных придурка, один спасает другого ценой собственной жизни. Довольно романтично. Только мы не в Голливуде, а ты не последний бойскаут. Скажешь ты нам или не скажешь… Мы все равно поступим так как считаем нужным.

– Ах ты мразь, торговаться он со мной вздумал, – рявкнула Нина Михайловна и, выхватив пистолет у Михеича, долбанула Макса по голове рукояткой пистолета. Перед его глазами все закружилось, поплыло, свет померк, он потерял сознание.

Через пару минут в квартире Максима орудовала парочка ребят Михеича. Список был найден.

– Ну, спасибо за содействие. Надеюсь, больше не увидимся, – произнесла Мерзеева, держа в руках список. – Кончайте его ребята, – приказала она.

Михеич выглянул в окно, подозвал одного из своих головорезов:

– Мы сейчас спустимся, отъедем. Дождись его приятеля, оглуши. А этого – кончи. Сначала порядок тут наведи, протри все что мы лапали. Чтоб никаких отпечатков, кроме пальцев Лоховского Инсценируешь все так, будто он приятеля убил. Потом в ментовку позвонишь, анонимный звонок сделаешь. Скажешь, что выстрел слышал. Позвонишь по мобильнику, вот на столе отставлю. Понял?

Все это время Максим сидел с закрытыми глазами, вначале он и правда был без сознания, затем решил усыпить их бдительность.

Михеич вместе с дамой покинули квартиру, в комнате остался только один бандит. Он выждал пару минут, выглянул в окно и увидев отъезжающую машину хозяина. Рука бандита с пистолетом медленно о пустилась вниз. Максим подумал, что именно сейчас наступил наилучший момент, которым необходимо воспользоваться. Потому что ближайшее будущее, кажется, уже не сулило ему ничего хорошего. Ни ему, ни Филимону. Тюрьмы его приятель просто не переживет, только в отличии от его, Максимовой быстрой агонии, агония Лоховского будет долгой и мучительной.

Максим собрал все свои силы и встал со стула. Правой рукой схватился за дуло пистолета, и вывернул его в сторону, а пальцами левой руки сжатыми в кулак ударил бандита в солнечное сплетение. От боли он согнулся, присел. Максим быстро вырвал у него пистолет. Максим приказал ему встать и сесть на стул, который сам занимал пару минут назад. Держа бандита под прицелом он приказал:

– Раздевайся. Снимай все.

Несостоявшийся убийца негнущимися пальцами расстегнул пуговицы на рубашке, снял брюки и остановился.

– Я сказал полностью, как в бане, – повторил свой приказ Максим, потрясая пистолетом.

Бандит неуверенными движениями снял с себя майку и трусы, высказывая несколько интересных предположений, но совершенно нереальных, относительного того, что бы он с делал с Максом, если бы…

Максим все еще держал бандита под прицелом дотянулся до мобилы, набрал какой-то номер и искусно изменив голос произнес:

– Алле, милиция? Милиция. Вам звонит гражданка Анонимова. Да не аноним, тьфу, а Анонимова. Фамилия у меня такое. У нас по двору ходить маньяк какой-то. Да, маньяк. Почему я так решила? Да никакой я не психолог, у меня глаза просто есть. Тут совершенно голый мужик разгуливает и к ребятенкам пристает. Ей богу. Он меня снасильничать хотел… Ага, Я его авоськой стукнула. Авоська? Нет не пустая, в ней банка с огурцами трехлитровая была и скумбрия. Мы теперь во двор боимся выйти. Ага он и сейчас там.

Подождав минут пять, максим снова набрал номер отделения милиции и уже другим голосом сделал сообщение:

– У нас тут мужик абсолютно голый по двору разгуливает? Что уже выслали наряд? Спасибо.

Затем он бросил мобильник бандиту:

– Позвони шефу и скажи, что все сделал как приказывали. Смотри, без глупостей…

Тот набрал номер:

– Георгий Михеич? Все в порядке. Да один труп и один в ментовку сдан, все как договорились. На дно? Да, уеду из города на пару дней.

Максим приказал своему пленнику подняться и идти впереди себя, он вывел его на лестничную клетку, они вышли во двор. Максим все еще продолжал держать его под прицелом. Неподалеку раздался вой милицейской сирены и Макс приказал:

– Пошел, на встречу им пошел. Иначе пристрелю, я белке в глаз с пятидесяти шагов попадаю, а уж в такого хорька и подавно попаду.

Максим вошел в подъезд, прикрыл за собой дверь и быстро поднялся в квартиру. Из окна прекрасно было видно, как во двор въехал милицейский газик, как из него вышли двое милиционеров, как они поймали втолкнули в машину абсолютно голого мужчину.

Максим поднялся в квартиру и начал прибираться, как в дверь позвонили.

– Кого на этот раз? – спросил он сам себя?

На пороге стоял улыбающийся Филимон.

– А что это у тебя? – спросил он, оглядывая разгром в квартире. – Хэллоуин справляли?

– Почти, – произнес Максим, закрывая дверь. – Приходила твоя теща, пошалили мы немножко.

– ??? – Филимон всегда терялся, когда Максим начинал шутить. Понять, говорит он серьезно или опять шутит, было почти невозможно.

– Ты уж извини, список второй тоже пришлось им отдать. Хорошо у меня память фотографическая, один раз взглянул – запомнил.

– Нет, правда, у тебя Нина Михайловна была? А зачем ты ее впустил?

– Я ее не впускал, она сама пришла, да не одна с товарищами.

Максим коротко, избегая кровавых подробностей, рассказал о случившемся. Филимон поделился рассказом о своих приключениях. Они едва дождались утра, чтоб отправиться за маркой.

* * *

Мерзеева готова была петь и плясать от счастья. Все. Конец неизвестности, конец мучениям и переживаниям. Теперь никто не посмеет встать у нее на пути. Никто и никогда. Конечно еще есть этот недотепа Сивухин. Но разве можно считать его серьезным противником? У него давно уже от дешевого алкоголя мозги скисли. Мерзеева коснулась рукой груди. Как и большинство женщин ее возраста и комплекции, она предпочитала хранить ценные вещи не в банках и не чулках, а поближе к телу, так сказать, в чашечках своего необъятного бюстгальтера. Заполучить список неприятель сможет только в одном случае, с ее трупа. Но сделать это не так-то просто. Все еще купаясь в радужных мечтах, все еще переживая волшебный миг удачи, Мерзеева не обратило внимание на то, что Георгий Михеич вот уже полчаса едет с ней рядом в машине и не произнес ни одного слова. В любой другой момент это бы насторожило Мерзееву, но сейчас. Ей было не до амурных отношений. А зря.

Георгий Михеич, конечно не подал виду, что ему не понравилось то, как командовала его орлами Мерзеева. Более всего его поразил тот факт, что парни слушались ее беспрекословно, так, как будто работали на нее, а не на него, своего истинного хозяина. Впервые Нечитайло посмотрел на свою боевую подругу, под другим ракурсом – как на возможного конкурента. Командовать мадам Мерзеева умела и любила, была жестока и беспринципна, ради своей выгоды могла переступить через близкого человека. Михеич вдруг почувствовал себя как-то неуютно рядом с этой огромной женщиной, которую он наделил массой достоинств, в которой замечал только то, что хотел заметить.

С другой стороны, Михеич давно подумывал о длительном отдыхе. Хотелось пожить для себя, не забивая голову всякими разборками, сходняками, кассой общака и прочей криминально-мафиозной атрибутикой. Совсем уходить от дел было нельзя. В криминале, как в спорте: отошел в сторону, и тебя уже оттеснили более молодые да рьяные. Восстановить «физическую форму» очень сложно, почти невозможно. А в их структуре покой существует только в одном варианте – вечный покой. Так, что отходить от дел насовсем, равносильно подписанию смертного приговора. Чего, разумеется Георгий Михеич не жаждал. А кому доверить, хотя бы на время?

– Жоржик, – вдруг нарушила молчание Мерзеева, – а давай отметим завершение операции как-нибудь красиво?

– Ну, детка, до завершения еще далековато, – ответил Нечитайло.

Туту их перебила трель мобильника:

– Да? Хорошо…

– Кто это? – спросила Нина Михайловна его.

Михеич досадливо махнул рукой, приказывая Мерзеевой замолчать. Та отвернулась с обиженным видом, поджав губы.

– Исчезни на пару недель, ляг на дно. Деньги получишь через Дрына, – продолжил разговор Георгий Михеич.

– Так, что ты там, насчет отпраздновать, – снова обратился он к Мерзеевой, – Давай детка, я согласен. Звонил Хряк, все в порядке. Спортсмена замочил, лоха твоего оглушил, менты его повязали… Ну, не сердись, малышка, – произнес Нечитайло, обнимая Ниночку. – Куда поедем?

– Мне хочется чего-нибудь необычного, запоминающегося.

– Будет тебе такое, – и как бы между прочим, спросил, – Список у тебя? Дай взглянуть.

Ниночка прижала обе руки к своему необъятному бюсту и стараясь свести все к шутке, ответила:

– Пупсик, потом, вечером. Сейчас никаких дел, тем более, что эти придурки нам не помешают. Я хочу вручить тебе это список вместе с собой. На нашем ложе любви.

Мерзеева обольстительно улыбнулась, и подставила губы для поцелуя, выскользнула из машины, так удачно вовремя, остановившейся возле ее дома.

Сейчас когда до марки было рукой подать, Нина Михайловна снова стала осмотрительной, осторожной и недоверчивой.

«Пусть сначала жениться, а потом уж и приданное получит» – прошептала она про себя, поднимаясь по ступенькам. С некоторых пор ее все больше и больше занимал вопрос: что дальше? Понятно, что с Михеичем придется делиться. Но вот только как? Где гарантия того, что он не обманет ее? Если раньше, когда марка была недостижима эти вопросы не мучили ее, то теперь…

До знакомства с Георгием Михеевичем она была вполне довольна своей жизнью. Марку не продавала, потому что не хотела облегчить жизнь своим близким, которых люто ненавидела. Еще раньше, в молодости, появление внезапного богатства могло сильно осложнить жизнь обычной советской гражданки. Сейчас же, вкусив радостей иной жизни, избавившись от ненавистного зята Мерзеева жаждала новой богатой жизни.

«Интересно, сколько дадут Лоховскому, хорошо бы лет пятнадцать или двадцать в колонии строгого режима,» – мстительно подумала Мерзеева.

Такую жизнь мог дать ей только Нечитайло. Деньги, что деньги. Они когда-нибудь закончатся. А человек который умеет их добывать, причем в огромных количествах, не даст пропасть. Короче говоря с некоторых пор Мерзеева странно захотела сменить свою фамилию на другую. Конкретно – на Нечитайло. А еще лучше через дефис: Мерзеева-Нечитайло. Это, что не говорите, звучит гордо!

Нина Михайловна открыла дверь квартиры и напевая вслух: «Мы красные кавалеристы, и про нас…» прошествовала в комнату. Маша была дома. Нина Михайловна, волей случая втянутая в круговорот всех этих событий давно уже не общалась с дочерью. Мадам Мерзеева, которая почти всю неделю либо ночевала у Георгия Михеича, либо сидела в засаде, либо совершала налет, даже не подозревала, что у нее дома, под самым носом зреет бунт. Бунтовщицей была ее собственная дочь. Которая в качестве акта протеста собрала свои вещи и перешла на временное жительство к соседке по коммуналке Зиночке-разведенке, не желая более находиться под одной крышей с матерью-тираном, вернее – тираншей.

Мерзеева подозрительно уставилась на тюки, старательно упаковываемые родной дочерью.

– Что это? – поинтересовалась она. – Для генеральной уборки время не подходящее. Куда это ты собралась?

Несчастная Маша, потерявшая дар речи, испуганными глазами смотрела на мать. Она до сих пор не могла понять, как решилась на такой подвиг.

– Ну-с, так и будем молчать? – рявкнула Нина Михайловна, взмахнув рукой так, как машет плетью дрессировщик цирка. – Не молчать, когда родная мать с тобой разговаривает.

Маша, трясущимися губами выдавила из себя одно единственное слово:

– Ухожу.

– Я вижу, что не улетаешь! – рявкнула любящая родительница, – Куда?!

– От тебя, я больше не могу так жить. – тихо ответила дочь и твердо добавила, – Так жить нельзя!

– Как так? Ах ты дрянь неблагодарная. Ты это кому говоришь, родной матери, которая тебя жрет и поит? – от возмущения Мерзеева оговорилась, но на самом то деле, эта оговорка была из разряда фрейдовских. Мерзеева поедом ела единственную дочь за любую, даже мнимую провинность. Детство Маши прошло в постоянных насмешках и муштровках. Мерзеева хотела вылепить из дочери собственное подобие, но эксперимент к счастью, не удался.

Маша подтянула тюки к выходу, обернулась и полными слез глазами посмотрела на мать:

– До свидания, обо мне не беспокойся, борщ в холодильнике, белье я постирала…

Мерзеева закатила глаза и медленно начала оседать на пол, изображая обморок, близкий к коме. Этот был испытанный прием, раньше он срабатывал безотказно. Но не сегодня. Маша толкнула дверь и вышла в коридор. В коридоре собрались все жильцы коммуналки они бурными аплодисментами поддержали решительный поступок Марии.

– Молодец, давно бы так, – подбодрила ее Зиночка, усаживая на диван в своей комнате. – Поживешь у нас пока все не уляжется, потом и Филимон найдется. К участковому сходим, он ее в раз выселит, пусть в своей квартире живет, да над тараканами измывается. А участковый нам поможет, он давно мне глазки строит. Так, что не боись…

За стеной раздался звон разбиваемой посуды, что=-тот тяжелое упало на пол… Мерзеева бесновалась, она крушила посуду, мебель. Опрокинув книжный шкаф на пол, Нина Михайловна стала танцевать на его задней стенки немыслимый танец, стараясь выплеснуть бушевавшие эмоции. Она кричала что-то угрожающе-бессвязное, грозила всевозможными карами и затихла.

– Пойду посмотрю, что она там делает, – шепнула Зиночка Маше.

Она подкралась к замочной скважине, и заглянула в комнату. Мерзеева восседала на поверженном шкафу и звонила по мобильному телефону:

– Жорик, Жоржинька, срочно приезжай ко мне. Да! У меня несчастье, меня предали, обокрали, уничтожили…

Через полчаса в дверь квартиры позвонила, Зиночка подошла открывать. На пороге стоял крепыш в дорогом длинном пальто, с фиксой во рту.

– Кого надо? – спросила Зиночка, хотя догадалась, что это и есть тот самый Жорик. Мерзеева делилась на кухне с соседками, вернее хвасталась, своим романом с очень богатым и влиятельным бизнесменом.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулся крепыш, разглядывая приятную во всех отношениях Зиночку, – Я к Нине Михайловне, она дома?

– Дома, дома, заждалась уже, все глазоньки выплакала, – огрызнулась Зиночка, Мужик почему-то вызывал острое чувство неприязни, не смотря на свою вежливость и довольно приятную внешность.

– Я пройду?! – утвердительно спросил он.

– Иди-иди, только ботинки сними. Нечего грязь с улицы в чистую квартиру нести.

И хотя в их коммунальном коридоре было не очень чисто, Зиночка заставила Жорика разуться. Она с ехидцей посмотрела как тот на носочках, едва касаясь земли, идет к комнате Мерзеевой, стараясь не запачкать свои белые носки. Воистину, нет предела, женской неприязни.

Что делали в комнате эти двое, соседи так и не узнали, как ни старались прислушаться или подсмотреть. Минут через пятнадцать Мерзеева со своим кавалером удалились из квартиры. Нина Михайловна сказала соседям на прощание:

– Надеюсь никогда больше не увидеть ваши мерзкие рожи. А этой отщепенке скажите, что у нее нет больше матери…

Соседи с облегчением вздохнули, многолетнее иго наконец-то пало. По этому поводу было решено устроить праздничное чаепитие. Женщины пили пиво, а мужчины, у кого что было.

* * *

Сивухин вылез из машины в центре города, помахал ручкой охраннику-водителю психушки и нырнул в ближайший магазин. Это место Костик знал очень хорошо. Магазин имел два выхода, очень удобная вещь, особенно когда вы хотите скрыться. Сивухин похрустел купюрами в своем кармане. Сумма не бог весть какая, но душу греет. Ничего, скоро он будет иметь столько денег… Костик прошел через торговый зал к другому выходу и выскользнул на улицу.

– Прости-прощай, психушечка, не жди меня, я не твой! – пропел он на мотив какой-то песни.

Сейчас он переоденется дома, отдохнет, выпьет и отправится по конкретным адресам из конкретного списка. Сивухин не подозревал, что Мерзеева и Нечитайло добыли точно такой же список.

В коммуналке стоял дым коромыслом. Соседи отмечали счастливое избавление от Нины Михайловны. Все поздравили Машеньку, как будто она одержала победу над Змеем Горынычем. Сивухин не замедлил пристроиться ко всеобщему ликованию и возлиянию. На столе было еще много чего съестного: «Зубровка», полбутылки водки «Исток», почти прозрачная, как слеза младенца, домашняя, приготовленная умелыми руками Зиночки-разведенки. Костик попробовал и то, и другое, и третье, стараясь не портить выпивку закуской. Напоследок Сивухин смешал себе трехслойный коктейль по рецепту одного знаменитого актера, сейчас он не мог вспомнить какого. Коктейль состоял из 50 г водки, плюс еще 50 г водки и плюс еще 50 г водки.

– Хочу сказать тост… ик… тост, – обратился он к соседям. – Очень скоро… ик… я покину вас ик… Но там, в своей новой жизни… ик, я буду…

Сказав слово «буду», Костик поднес рюмку ко рту, выпил оригинальный коктейль до капли и захрапел. Соседи так и не узнали, что за новая жизнь ожидает Сивухина, и что он там будет.

Проснувшись утром посреди пустых бутылок и закусок, Костик опохмелился и позавтракал. Вопреки своим принципам он решил принять душ и побриться, несмотря на то, что делал это несколько дней назад.

«Новую жизнь нужно начинать с чистого листа и чистого тела,» – философски подумал Сивухин.

Он решил отправиться сначала на поиски Лютотовского, купившего сразу несколько журналов. Чем больше в твоих руках журналов, тем больше шансов на успех, рассудил Костик. Где искать этого Лютотовского, Сивухин не знал, поэтому решил сразу отправиться на телевидение. Там он представился его знакомым, который должен ему энную сумму денег.

– Надо же, Лютотовскому везет, проговорил молодой парень с бритой головой. Его череп был украшен разноцветными геометрическими фигурами. Зрелище было довольно оригинальным и не забывающимся.

– Простите, а что вы имели в виду?

– Вчера его искали приз какой-то вручить, сегодня вот вы… Вот говорят, если удача поперла, так поперла… На киностудии он. На съемках «Войны миров».

– Ишь ты, фантастика что ли? – поинтересовался Сивухин, нужно было собрать побольше информации.

– Щас! Эпохалка о борьбе двух миров: криминального и законного.

Сивухин откланялся и направился прямиком на киностудию. Находясь в радужном настроении, он не заметил, как следом за ним к зданию телестудии подъехала машина Михеича. Из нее вывалилась пара накачанных мужиков злобного вида, возглавляемых Ниной Михайловной. Михеич остался в машине. Светиться ему было ни к чему.

– Мальчики, – приказала Мерзеева, – наезжать буду я. Ваше дело молчать и побряцывать пушками. Поняли? Никакой самодеятельности. Каждый получит согласно тарифу, если все пройдет хорошо – выдам премиальные. Всем ясно?

Татуированные до зубов мужики с повадками гоблинов и рожами головорезов послушно кинули головами. Нина Михайловна имела над ними какую-то странную власть, природу которой сама вряд ли могла объяснить.

Команда головорезов ворвалась в приемную. Геометрический парнишка попытался было загородить им вход, сразу же получил в зубы и был пригвожден к месту двумя не в меру мускулистыми ручищами.

Мерзеева, глядя ему в глаза, как удав на кролика, рявкнула:

– Лютотовский?

– Н-нет, не он.

– Где Лютотовский?

Пацан, перепуганный происходящим, совсем обалдел:

– Он и у вас что-то выиграл? Вы ему долг принесли…?

Мерзеева отступила на шаг:

– Клещ, объясни ему, что от него требуется…

Клещ, смахивающий на гюговского Квазимодо, только пострашнее, шагнул к пацану.

– Н-не надо, я все скажу… Он на киностудии. Кукуфильмовская, 67…

Мерзеева развернулась, кивком приглашая ребят за собой.

Михеич не успел докурить вторую сигарету, а его команда уже вернулась. Мерзеева плюхнулась на сиденье машины и приказала:

– Кукуфильмовская… Этот придурок там. Надеюсь, моя марочка тоже.

– Наша, дорогая, – поправил ее Михеич.

– Да, дорогой, – сиропно улыбнулась Мерзеева. – Прости, я еще никак не могу привыкнуть к мысли, что мы с тобой расписались.

Привыкнуть, собственно, было некогда, этот акт был свершен вчера вечером.

После предательства дочери Мерзеева находилась в страшной депрессии, так показалось Михеичу. Она грозилась принять яду, повеситься и выброситься из окна одновременно. Такой расклад Георгия не устраивал. В надежде как-то успокоить любимую, он произнес:

– Дети, они всегда так. Вырастут и улетят. С тобой рядом остается только мужчина…

Мерзеева, трогательно рыдая на его плече, сразу смекнула, что пора начинать активные действия. Она зарыдала сильнее прежнего, оплакивая свое одиночество.

– А я? – возмутился Георгий.

– А ты, ты просто мужчина… сегодня ты со мной, а завтра… с другой. Вот если бы ты был моим мужем… Но я не могу просить такой жертвы у тебя… твоя свобода…

– Да какая к шутам свобода…

Щелк! Капкан захлопнулся. Михеич тоже услышал этот звук, но отступать уже было некуда. Нина Михайловна кинулась обнимать и целовать его.

– Милый, я так рада. Давай сделаем это сегодня же…

Мерзеева прекрасно понимала, что ковать железо нужно, пока горячо. Главное зарегистрироваться, чтобы получить беспрепятственный и бесперебойный доступ к имуществу Жоржика. Заключив брак, можно было жить припеваючи. А уж держать его в своих железных объятиях она сумеет.

Отношения были оформлены в центральном ЗАГСе города Кукуевскска, который перешел, как и многие другие учреждения, на коммерческую основу. За дополнительно-кругленькую сумму, жаждущим узаконить отношения, выдавалась справка, заверенная подлинной печатью и врачом, свидетельствующая, что невеста беременна и вот-вот должна родить. Получив эту справку из рук регистраторши, можно было сразу же из ее рук пожениться. Не беда, что возраст невесты как бы далек от детородного… В мире встречаются феномены и по-забавнее, достаточно полистать книгу рекордов Гинесса.

Все было сделано быстро и без излишней помпезности, жених подарил невесте золотое кольцо с парой-тройкой бриллиантиков чистейшей воды. Милый пустячок на штуку с лишним баксов. Ключи от трехкомнатной квартиры в центре Кукуевска. Для милых женских глупостей, типа девичников, портных и косметичек и открыл ей счет в банке со славным названием «Куркульбанк».

Свидетелей опять же за дополнительную плату, предоставил ЗАГС. На это счет существовал тариф: особо страшненькие молодые девушки шли подешевле, симпатичные по дороже. Интеллигентные дамы среднего возраста шли по особой цене. Чем интеллигентнее, тем платить приходилось дороже. Таких свидетельниц предпочитали выбирать братки. Они очень хорошо смотрелись на свадебных фотографиях, рядом с гоблинскими рожами жениха и гостей.

Михеич заплатил за свидетелей, но от их присутствия отказался. Нине Михайловне тоже было все равно. Какая в сущности разница.

Вместо свадебного пира Нина Михайловна потребовала отправиться по адресу владельца журнала. Позднее время не остановило ее, а убеждения Михеича оказались бесполезными. Над семейной лодкой появилась первая тучка семейного скандала. Все же ей удалось убедить, Михеича отправиться по этому адресу. Дома никого не оказалось.

– Ну, ты довольна дорогая, никого нет дома. Пойдем.

– Нет, а вдруг марка здесь. Вот за этой дверью. Я не смогу спать…

Нина Михайловна позвонила в дверь напротив. Ей открыла пожилая женщина со склочным лицом.

– Добрый вечер, – произнесла Мерзеева.

– Вы уверены, что он добрый, – ответила ей женщина.

– Не будете ли вы так любезны, сказать где ваши соседи…

– Нет…, а что их нет дома? Глаза мои на них не глядели. Семейка придурков, богадельня…

– Простите, – перебила ее еще раз Мерзеева, – мы из милиции… Нам нужно срочно узнать где ваши соседи.

При слове «милиция» женщина оживилась, глаза ее заблестели.

– Так я и знала. Я всегда чувствовала. Все люди как люди, они… Я сразу их раскусила… Вежливые такие, здрасьте-досвидания, все-то у них хорошо, все-то у них славно… Они на даче, вернуться завтра. Вечером и приходите, возьмете их тепленькими.

За спиной женщины, откуда-то из глубины комнаты раздался чей-то крик:

– Дура старая, дверь закрой, сквозит. Уродина поганая, когда ты сдохнешь. Заморозить меня решила. Жрать хочу…

Женщина ойкнула и захлопнула дверь.

– Вот видишь, – сказал Михеич. – Никого нет и не будет. Завтра придем и все выясним.

– Нет, – произнесла Мерзеева, посылая Георгию томный взгляд. – Я хочу что бы мы попали внутрь. Пусть это будет твоим свадебным подарком (бриллианты, квартира, вероятно, были не в счет). Я только полистаю журнал и все, они же ничего не знают про марку и не узнают…

Такого поворота событий Михеич не ожидал:

– Нина, ты соображаешь, что ты говоришь? Может тебе хочется провести медовый месяц на нарах? Уверяю: нас будут держать в разных камерах. Я на такие дела не подписываюсь, спасибо. Я свое сполна получил…

– Ну Жоржинька… Я не заставляю тебя делать это… Пусть это сделает кто-нибудь из твоих… Они наверняка умеют… Тут замок ерундовый, раз и все!.. Ты меня любишь? Ты же знаешь, как это для меня важно! Это столько денег, они тебе пригодятся…

Плоха та жена, которая не уговорит своего мужа. Михеич словно под гипнозом спустился вниз, вызвал по телефону специалиста по открыванию запертых помещений.

– Ты можешь остаться внизу, – милостиво разрешила Мерзеева.

Но Нечитайло все же был настоящим джентльменом. Они проникли в квартиру, стараясь не оставлять отпечатков, не издавать лишних звуков. Искать один единственный журнал, в просторной и незнакомой квартире, напичканной мебелью и вещами было сложно. Они провозились пару часов, пока не нашли журнал. Нина Михайловна увидела его первой, она едва сдержала крик радости.

Мерзеева дрожащими руками взяла журнал, приговаривая:

– Вот он мой родной, мой мальчик. Я давно тебя искала, сокровище мое. Сейчас мамочка тебя отыщет и возьмет на ручки. Но сокровище не отыскалось, брать на ручки было нечего:

– Проклятье! Я же чувствовала… Она должна была быть здесь.

Нечитайло осторожно взял из ее рук журнал, перелистал, потряс – безрезультатно. Он положил его на тоже самое место.

– Не расстраивайся, у нас есть еще несколько номеров в запасе.

Они так же осторожно вышли из квартиры как и вошли, заперев за собой дверь. Никто бы не догадался, что здесь были гости.

– Ничего, золотце, поспим, а утречком пойдем по последнему адресу. У нас еще несколько попыток, – пытался утешить ее Михеич.

«А что будет если ее не существует этой марки дурацкой? Страшно подумать, что станет с Ниночкой» – подумал он тогда. Об этом думал Георгий Михеич пока курил, ожидая возвращения из телецентра Мерзеевой. С самого утра новоиспеченная жене начала преподносить сюрпризы. Она потребовала сделать смотр всех ребят, работающих на Нечитайло. Отобрала себе самых злобных и запершись в кабинете, о чем-то беседовала в течение получаса. Михеич решил не вмешиваться, чем бы дитя не тешилось, лишь бы…

Теперь этот отряд «особого назначение», беспрекословно слушался Мерзееву, готов был лизать ее руки, подавать голос по команде. Михеич был потрясен, как ей удалось приручить этих волкодавов.

Размышления его были прерваны., они оказались у цели своей поездки. Здание Кукуфильма было выстроено еще при Сталине, помпезное, с монументальными колоннами, массами коридоров и переходов оно напоминало средневековый замок. Хозяева которого живут только в одной третье помещений, все остальные им просто не нужны, неизвестны или не исследованы. В Кукуевске ходили легенды, что в этом здании можно заблудиться и не найти выхода. Известны были случаи, когда гости студии терялись и находились только через сутки. Причем никто из них толком не мог рассказать где он блуждал все это время.

– У тебя деньги есть, – поинтересовалась Нина Михайловна у Михеича, – Давай.

Георгий Михеич достал бумажник и вытащил пачку купюр:

– Хватит? – спросил он.

– А баксы? Баксы есть?

Георгий вытащил пачку потоньше. Мерзеева взяла несколько зеленых бумажек и приказав «волкодавам» сидеть в машине, позвала Михеича с собой.

– Сейчас найдем кого-нибудь из технического персонала, он нам живенько за бабки Лютотовского этого разыщет.

Внутри было полно народу. Кто из них кто различить было невозможно. Все передвигались быстро и озабоченными лицами, ладе те кто сидел в баре, сидели с озабоченными лицами. Среди этой толпы Нина Михайловна не заметила одного человека, пристально наблюдающего за ней. Это бы никто иной, как Костик Сивухин. Сидевший в данный момент в кафе и пытающийся решить тот же самый вопрос.

Нине Михайловне было не до Костика Сивухина. Она вгляделась в физиономии проходящих, зацепилась взглядом за сутулого паренька в джинсовом комбинезоне и кастетке одетой задом на перед.

– Эй, парень, заработать хочешь?

Мерзеева повертела перед его носом долларовой бумажкой. Паренек оказался смышленым и быстро понял, что от него хотят.

– Вы меня здесь подождите, я его мигом разыщу…

Мигом затянулось на целый час. Михеич пару раз уже порывался уйти, т но Нина Михайловна, стояла на своем. Паренек все же появился.

– Я его нашел, вы мне сейчас даете половину суммы, а вторую так сказать по факту получения своего Лютотовского. Годиться.

Михеич еле сдержался, чтоб не влепить этому маленькому балбесу. Но Нина Михайловна ухмыльнувшись сказала:

– Наш человек! Не доверяй, но проверяй.

Они шли за пареньком довольно долго, сворачивая, поднимаясь, опускаясь, входя и выходя… Наконец-то они добрались до конечного пункта. Все это время за ними неотступно следовал Сивухин.

Лютотовский оказался высоким, худощавым, молодым человеком, с сережкой в ухе и тоненьким клинышком растительности на бороде.

– Вы Кирилл Лютотовский? – сходу спросила Мерзеева.

– Ну? А что…

– Тетенька, тетенька, вторую половину отдайте, – дернул Мерзееву за локоть пацан.

– Чего? – грозно спросила она. – Ты уже получил свое, брысь мелочь пузатая, пока то что дали не отобрали.

Пацан выскочил за дверь комнатки, крикнув пару нелестных эпитетов, самым мягким среди которых была – «собака женского рода».

– Журналы, вы купили журналы «Вестник Механизатора» некоторое время назад, в магазине «Букинист». Я хочу купить их у вас.

Товарищ Лютотовский тоже был сообразительным молодым человеком.

– Штука – сказал он.

– Рублей? – удивилась Мерзеева. – За пару старых журналов?

– Баксов, – уточнил молодой человек, – Спрос рождает предложения. Цена колеблется между спросом и предложением, на рынке формируется средний уровень цен… – оттараторил будто заученный урок Лютотовский. – Вы мамаша, пургу не гоните. Я все-таки, как-никак один курс на экфаке отучился. Дебет от кредита отличить смогу.

– Пятьсот, – произнесла Мерзеева, не мигая глядя на Лютотвоского.

– Семьсот пятьдесят, – ответил ей парень.

– Шестьсот, – снова назвала свою цену Нина Михайловна.

– Семьсот.

– А подавись ты своими журналами, Гобсек недоделанный, – произнесла Мерзеева и направились к выходу.

– Эй, вы куда, – остановил ее Лютотовский. – Я согласен на шестьсот пятьдесят.

– Шестьсот двадцать пять и ни центом больше, – ответила Мерзеева.

– Готовьте тугрики, сейчас принесу, – произнес молодой человек и удалился.

Вернулся он минут через двадцать в сопровождении дюжего парня с добродушным лицом.

– Иван, чемпион по самбо. Зубами консервные банки открывает. Шутить не советую. Вот журналы, давайте деньги.

Мерзеева поморщившись отсчитала нужную сумму.

– Где бы нам уединится, полистать их, – спросила она у Лютотовского.

– А идите в 13 павильон, туда сроду никто не заходит. Сидеть можно хоть до по синения. Ваня вас проводит.

Ваня проводил их до этого павильона. Он находился на самом отшибе. Здесь, вероятнее всего снимали дикие джунгли или сказочные леса. Помещение по размерам напоминало хороший склад, с высокими потолками., метров в пять-шесть высотой.

Нина Михайловна и Мерзеев присели на импровизированный пенек и принялась разглядывать журналы. Второй, третий, четвертый,… следующий и ничего… Мерзеева начала истерично хохотать, в ее руках был последний журнал. Марки не было.

– Посмотри еще раз, внимательнее, – пытаясь успокоить жену произнес Михеич.

В этот момент дверь павильона растворилась и в него ворвался Костик. Он отпихнул Михеича, притормозил возле Нины, ловким движение подхватил журналы и кинулся в глубь павильона. Среди искусственных зарослей можно было затеряться.

Костик придерживая журналы огляделся по сторонам. Над полом, на расстоянии человеческого роста висела люлька. Вроде той, которой пользуются маляры, красящие фасады зданий. Она были замаскирована растительностью, и и не выглядела среди буйной зелени чужеродным предметом. Сивухин одной рукой уцепился за лианы подергал, проверяя прочность – слабовато, не выдержит. Пошарил рукой по стене и нащупал канат. Канат был привязан к этой самой люльке, выкрашенный в такой же зеленый цвет он сливался и искусственными лианами. Сивухин дернул канат на себя, люлька немного опустилась. Поняв в чем весь фокус, Костик еще пару раз потянул канат, бросил в люльку журналы, и зацепившись, подтянулся и шлепнулся внутрь. Канат он предусмотрительно замаскировал среди зеленых отростков.

Люлька плавно поехала в верх. Через пару секунд Костик оказался на самом верху. И во время, так как внизу уже стояли Мерзеева и Нечитайло.

– Ку-ку? – поддразнил он их сверху. Вот они журнальчики, вот они у меня. И совершенно бесплатно…

– Спускайся, – приказал Мерзеева.

– Щас, только шею помою и шнурки поглажу, – огрызнулся Сивухин. – Сама сюда лезь, если сможешь.

Мерзеева кинулась к стене, схватилась руками за лиану и тут же шлепнулась на пол, зеленый отросток, словно змея шевелися в ее руке.

– Ничего, гад сам слезешь, жрать захочешь и слезешь.

– Не дождетесь.

– Срезай, придурок, нет там марки, – поддержал Мерзееву Михеич.

– Тогда тем более, не понимаю, зачем я вам нужен, – ответил Сивухин. Он продолжал листать журналы, не веря Михеичу и Нине.

– И правда, Нина, зачем он нам нужен. Пусть висит себе, пока не созреет.

– Да как ты не понимаешь, он нам всю дорогу мешал. Выслушивал, вынюхивал. Мы должны его проучить.

* * *

В то утро Максим и Филимон проснулись поздно. И когда их соперники уже приближались к киностудии, они только умывались, завтракали и приводили себя в порядок. Утро, это уже стало традицией, началось с маленького спора приятелей.

– Что теперь? – задал свой обычный вопрос Филимон Аркадьевич.

– А теперь на студию. Найдем твоего Лютотовского и попытаемся у него добыть журналы.

– Интересно. Как ты это сделаешь?

– Опять ты за свое. Как как, как-нибудь. Доберемся до места, интуиция нам подскажет.

Приятели поймали так и отправились на местную телестудию. В последнее время на Кукуевской телестудии было полно народу, аренда павильонов здесь стоила гораздо дешевле. Сюда приезжали не только на натурные съемки: лес, речка, глиняные склоны, подходили для любого фильма. От приключений и боевиков, костюмной мелодрамы. Столичных знаменитостей в Кукуеве принимали хорошо. Мэр города был большим поклонникам искусств, слыл меценатом и т. д. и т. п.

В павильонах телестудии толкалось много разного народу, что узнать где снимается нужный фильм было сложно. Когда они наконец-то добрались до нужного места, то оказались последними.

В павильон снимали перестрелку главный бандит – против главного милиционера. Все вокруг были заняты своим делом и некто не мог подсказать где найти товарища или господина Лютотовского.

Охрипший режиссер орал в матюгальник откуда-то сверху:

– Не верю. Больше ненависти. Ты же бандит, посмотри на твою рожу. Тебе даже играть особо не придется, за тебя родители постарались с гримерами. Рявкни, рявкни что-нибудь.

Главный бандит, у которого и вправду рожа была ужасно свирепой, с бритой головой и толстой шеей, что-то крикнул главному милиционеру. Вышло не убедительно и совсем не страшно.

– Стоп, опять заорал режиссер. Ты у него, что время спрашиваешь или как пройти к Кремлю? Ты его ненавидишь, еще минута и ты убьешь его…

– Как это убьешь? – возмутился Главный милиционер, мне еще три дня обещали. Я из-за вас от гастролей в Венгрии отказался…

– Господи! Да я это образно выразился! – заорал режиссер. – Чтоб ему понятнее было. Начали…

Бандит снова крикнул:

– Убью, гнида…

Однако по интонации получилось что-то типа – «добрый вечер».

– Нет, – снова возмутился режиссер, – Петров, ты, понимаешь, ты кровожадный бандит. Так крикни же ему так, чтоб в зрительном зале все обделались.

– Я не могу, и вообще, требую перерыва! – оскорбленным голосом заявил бандит.

– Вот снимем эту сцену будет тебе и перерыв, и чай с какавою. Последняя попытка. Представь себе, что перед тобой твоя теща! Которая теперь будет жить с вами, всегда, в одной комнате. А ты должен сказать ей – «нет!».

Слова режиссера оказали магическое действие:

Главный бандит как-то подобрался, набычился, глаза его налились кровью и он наконец заорал так, что по спине у Филимона Аркадьевича поползли мурашки, а волосы на руках стали дыбом.

«Его, теща, наверное, похлеще моей будет», – подумал Лоховский и затосковал по дому и Маше. «Вот как найдем марку, сразу же схожу домой. Заберу ее от туда и заживем. Ничего немножко осталось!» – подумал Лоховский.

Тут к ним с Максимом подлетала невысокая девушка, в джинсах и водолазке. Девушка была рыжая-рыжая, с россыпью веснушек на носу и щеках:

– Вы из массовки – скорее утвердительно:, чем вопросительно, произнесла она. – Чего же тут стоите. Быстрей, вас там ждут. Там уже вся банда собралась, только вас не хватает.

– Девушка, мы собственно не банда и не массовка, – попытался было отказаться Максим, но девушка его не слышала:

– Быстрее, а то режиссер голову мне оторвет. Эпизод стоит, денежки капают.

– Девушка, вы ошиблись. Мы человека ищем, мы не из ваших…

Девушка затормозила, растерянно перевела взгляд с Максима на Филимона и умоляюще произнесла:

– В кино сниматься хотите? У нас в массовке очень хорошо платят… Давайте вы мне сейчас поможете, а я вам человека вашего разыщу. Вам кто нужен?

– Некто Лютотовский, – произнес Максим.

– Кирилл? Где-то был. Пойдем-те к костюмерам, я скажу что делать…

Девушка потащила их за собой по узким коридорам, то и дело сворачивая в разных направлениях.

Максима и Филимона усадили в кресла перед толстухой с короткой стрижкой.

– Так этого можно не гримировать, сразу одевайте, – сказал она, указывая на Максима, – А вот с этим придется повозиться. Уж больно лицо у него простоватое, с таким старушек через улицу переводить, а не бандита играть. Закройте глаза и не шевелите лицом, – строго сказала Лоховскому.

Филимон Аркадьевич несколько обиделся, такому отзыву о своей внешности. Но подумав пару секунд решил, что это скорее комплимент. Пусть лучше старушек переводить, чем на гоблина смахивать. Руки у толстухи были мягкими и теплыми, ее прикосновения были приятными, почти ласковыми. Лоховского и он чуть не заснул убаюканный неподвижным сидением в кресле.

– Ну-с, готово, ну и мерзейшая рожа получилась. – произнесла гримерша, – Открывайте глаза.

Лоховский открыл глаза и вздрогнул. Из зеркала на него смотрел урод с крючковатым носом, шрамом во всю щеку, морщинистым любом и неровной кожей.

– Красавец, просто красавец, – поддакнула девчушка, заманившая их сюда. – Катюша ты волшебница, тебе бы в Голливуде работать… Так, теперь быстро в павильон. Я по дороге объясню что вам делать.

Девчушка рассказала, что сейчас будет сниматься сцена сходняка. Бандиты собрались, чтобы послушать Главного Бандита, по поводу предстоящей операции ограбления инкассатора, который повезет деньги шахтерам-стахановцам… Эпизод по времени относился к 30–40 годам. Макс и Филимон в числе прочих должны были сидеть и внимательно слушать, время от времени вставляя реплики. У каждого была своя. Девушка сунул приятелям по узенькому листочку с отпечатанным текстом и дала пару минут, на ознакомление с текстом…

Они вернулись в тот же павильон, только декорации были другими. В небольшой комнате на табуретках, продавленном кожанном диване сидели всевозможные мрачные типы. В центре за столом, покрытым нелепейшей бархатной красной скатертью с золотыми кистями сидел Главный бандит. На столе лежала пачка сигарет «Беломорканал», в углу на стене висела тарелка радио. У стены стоял комод с фарфоровыми слониками и пастушками. В противоположном – этажерка с какими-то книжками, на каждой полочке лежала кружевная ажурная салфеточка.

Режиссер еще раз объяснил задачу, камера заработала и съемки начались. Лоховский страшно нервничал, у него все время чесался нос. Его родной, настоящий, скрытый за искусственным крючковатым носярой. Потом зачесалась щека, видимо реагировал кожа непривычная к гриму. Филимон почел сначала нос, потом щеку и…

– Стоп, стоп… – заорал режиссер. – У берите из кадра этого урода, с носом на боку. У на все-таки детектив, а не фильм ужасов.

Лоховский обернулся по сторонам, пытаясь найти урода, рассердившего режиссера. Ту к нему подлетел какой-то парень с длинными волосами, в очках:

– Вы что русских слов не понимаете? – сердито зашептал он. – Вас же попросили выйти из кадра?

– Меня? Но меня сюда девушка посадила, меня привели…

Парень не слушая возражений Филимона, продолжал тащить его прочь.

– Посидите тут, – сказал он и куда-то удалился.

Лоховский недоуменно пожал плечами. Ну нет, так нет. В закуточке, где стоял его стул, на стене висел осколок крохотного зеркальца. Филимон решил еще раз взглянуть на свою бандитскую рожу. Только тогда до него дошло, почему его попросили… Нос его, длинный, крючковатый нос лежал на боку, а на щеке был отчетливо виден след ногтей. Ни чего себе почесался… Оставалось наблюдать со стороны, как снимается сцена, это то же оказалось увлекательным и интересным делом.

Скоро Максим освободился и подошел к нему, откуда-то из глубин киностудии выскочила девчушка:

– Все? Ну вот, а вы переживали, спуститесь в кассу оформите разовые съемки и получите деньги. Пошли, нашла я вашего Лютотовского. Правда он того… пьяный вусмерть. И где успел нажраться, с утра ходил денег у всех занимал, на «Вискас» для котенка…

Лютотовский сидел на импровизированном стуле, сделанном из больших круглых железных коробок, в которых хранятся киноленты. Передним стоял ящик и пар пустых бутылок, кусок селедки и шоколадка «Несклик».

– Вот он, красавец. – презрительно хмыкнув сказала девчушка и отправилась по своим делам.

– Здравствуйте – произнес Филимон Аркадьевич.

– О, уже чертик! Это с трех то бутылок? Ик – философски заметил пьяный Лютотовский, глядя на Лоховского.

– Мы к вам по делу Кирилл, – вступил в разговор Максим.

– Их уже двое? Двоиться? Ик, не похоже…

– Нас двое, но мы не двоимся, – терпеливо разъяснил Максим.

– Это уже лучше, – пытаясь сфокусировать глаза сразу на обоих приятелях, проговорил Лютотовский.

– Мы к вам по делу, из общества почитателей старины, хотели бы выкупить у вас журналы, приобретенные недавно для съемок. «Будни механизатора» у вас их, кажется пара штук. Готовы оплатить как стоимость самих журналов, так и издержки и компенсацию за неудобства.

– Уже! – ответил Кирилл руками указывая на бутылки и закуску.

– В смысле, сейчас? – пояснил Максим и полез в карман за бумажником.

– Нет, ик, – Лютотовский пьяно рассмеялся. – Мне уже все за них компенсировали…

Смутное подозрение шевельнулось в голове Филимона Аркадьевича – неужели опередили?

– Вам уже предлагали за них деньги? – спросил он, боясь услышать ответ.

– Ну почему же предлагали? Заплатили, – произнес Лютотовский. – Я думал морду набьют или так отнимут, а они… цу… цви…цюви… лизованный, вполне, Денег дали. Ну если они хочут, почему бы и нет…

– Давно приходили? Где они? – взял быка за рога Макс, который понял, что происходит.

– Где-где, в… тьфу, рифму забыл… Пора баиньки, – произнес Кирилл, уронив голову на ящик.

– Эй, не спи. Замерзнешь, – затормошил его Максим. – Скажи где они и мы от тебя отстанем.

– В тринадцатом павильоне… Картинки смотрят…

Максим кивнул Филимону и они бросились к выходу, сворачивая по коридорам. Отыскать павильон номер тринадцать оказалось не просто. И хотя таблички с указателями, «где есть что» были развешаны повсюду, нумерация всех павильонов и кабинетов была страшно перепутана. По коридорам киностудии бродили толпы народу, как на улице, и все они его-то или кого-то искали, в конце-концов. Каждый кто попадался приятелям на пути показывал диаметрально противоположное направление и спрашивал как ему пройти к интересующему их павильону или кабинету, где найти Ивана Петровича, где снимаются индейцы, где осветитель Катапультов и администратор Жужукин…

И только последний прохожий указал верную дорогу.

– Тринадцатый? Там съемок нет? Проект заморожен, декорации остались. Вам точно туда?

– Туда, туда, – дружно закивали головами приятели.

Прохожий, оказавшийся полотером доступно объяснил, как пройти к нужному месту. Уже черз пять минут Максим и Филимон стояли у двери павильона.

Максим чуть приоткрыл дверь павильона, предостерегающе подняв палец ко рту: «Тихо»

Внутри что-то происходило. Среди свешивающихся с потолка и стен искусственных лиан, образующих густые заросли, переругивались люди. Максим прислушался:

Голос крепыша кому-то что-то доказывал:

– Нина, мы внимательно пересмотрели все журналы, зачем смотреть второй раз? Не полезу я на верх за ним, я все-таки не Тарзан и не Маугли. Ладно если бы она была там, но нет ведь. Нет.

– Может это не те журналы? – произнес расстроенный женский голос.

– Те, те. Ты сама прекрасно знаешь. А ты не задумывалась вообще, может марку давно вытрясли из журналов? И мы как дураки гонимся за тем, чего нет? Слушай, давай все бросим. У меня столько денег, нам с тобой до самой старости хватит. Мотнем на юг или в Лас-Вегас. Хочешь в Лас-Вегас? – проговорил крепыш.

– Нет, я знаю точно, марка все еще в журнале. Я чувствую. Нам нужно вернуться к полковнику и поговорить с ним.

– В каких журналах о чем ты. Это последние… Зачем говорить с полковником, если мы сами собственными руками листали его журнал. Марки там не было! Не было! Журнал был! А марки не было! Ты понимаешь… – почти орал крепыш.

Максиму оглянулся, Слава Богу! Филимон этого не слышал. Бедняга, нужно его как-то подготовить, все же удар…

– Сивухин, Костичка, спускайся вниз, я журналы еще раз посмотреть хочу? – снова заговорила Мерзеева, обращаясь к кому-то третьему.

– Не отдам, не слезу – завопил откуда-то сверху Сивухин.

Этих двоих нужно как-то выкурить из павильона, вот только как? Максим закрыл за собой дверь и посмотрел на потолок. Ага, вот они эти миленькие устройства пожарной безопасности.

– Фил, у тебя спички есть? – обратился он к Лоховскому, – или зажигалка?… Хотя нет, откуда, ты ведь не куришь… Филимон похлопал себя по карманам и вытащил спички и протянул коробок Максиму:

– На сдачу дали, в хлебном, я правда брать не хотел, пригодились.

– А я уж думал, ты втихомолку покуриваешь, – улыбнулся Максим, – Ты отойди в сторонку, за угол.

Филимон отошел. Максим зажег спичку и пристав на цыпочки поднес ее к маленькой штуковине на потоке. Спичка потухла, максим выругался. Он зажег сразу несколько и поднес минифакел к коробочке с проводами. Через пару секунд в коридоре раздался громкий звон, Максим подошел к дверям, опустил вниз рубильник, погрузив в темноту 13 павильон и часть коридора и крикнул:

– Пожар, приготовиться к эвакуации… Покинуть все павильоны…

Внутри павильона кто-то слабо взвизгнул, послышался топот, шум чего-то опрокидывающегося, из павильона выскочили Мерзеева и Нечитайло, подбадривая друг друга они устремились к выходу.

Максим включил свет и они вошли внутрь павильона. Сивухина разыскали не сразу. Он сидел под самым потолком в люльке, скрытой лианами, прижав журналы к себе и поскуливал. Как он туда забрался оставалось загадкой. Не по лианам же. Ни лестницы, не специальных приспособлений видно не было.

– Эй, любезный, – крикнул Максим, – вы что птица Феникс? Пожара не боитесь. Надеетесь восстать из пепла?…

– Они ушли? Снимите меня отсюда, – жалобно попросил Сивухин. – Я им не доверяю, вам конечно то же, но вы хоть бить не будете… Пожар…

– Ага, киньте мне журналы, бартер так сказать. Вы нам журналы, мы вам – спасение. Поделитесь, как это вы сюда забрались.

– Там в углу канатик висит, это по принципу жалюзи работает. Дерните за веревку…

– Ага, дерни за веревочку, дверь и откроется. Только я не Красная Шапочка, а вы – не моя бабушка. С какой стати я должен для вас что-то делать.

– Ага, ищи дурака. Я тебе журналы скину, а ты меня здесь бросишь.

Тут уже не выдержал Филимон Аркадьевич:

– Давай так Сивухин, ты будете бросать по одному номеру, а мы тебя будем спускать.

На этом и сошлись. Сивухин бросал номер, Максим чуть-чуть дергал веревку. Ему было больно смотреть на страдания Филимона, который листал страницы журналов. И Сивухин и Макс прекрасно знали, что там ничего нет, более того, они оба знали, что в последнем двенадцатом номере журнала тоже ничего нет. А Филимон Аркадьевич не знал, силы оставили его, ноги ослабели, он стоя на коленях продолжал поиск марок.

Сивухин, посмотрел на последний журнал. На обложке какие-то бородатые придурки обнимались, стоя по колено в снегу. Рядом стоял не то трактор, не то бульдозер на боку которого бледной краской было написано: «От советских трактористов – советским полярникам». Костик кинул журнал Лоховскому, люлька опустилась достаточно низко и выпрыгнул.

– Ну пока, я пошел. Разбогатеете, заходите… Сивухин не был бы Сивухиным, если бы напоследок не сказал какую-нибудь гадость:

– А вы журнальчики того, не выкидывайте. В мускулатуру сдадите, Чейза получите. Хороший писатель. У него то же вечно деньги ищут…

Максим отпустил цыкнул на него и, подошел к Филимону и молча поднял того с пола.

– Нету, Максим, представляешь, нету. Совсем нету… Ничего… Но ты не расстраивайся, у нас ведь есть еще один номер, последний, нам нужно поскорее отправиться туда и… – от возбуждения голос Филимона Аркадьевича все время срывался на какой-то сип.

– Да, да конечно. Мы обязательно пойдем туда. Я уверен, марка там, в том журнале, пойдем.

Максим старательно отводил глаза, боясь, что Фил прочитает в них всю правду, подталкивал друга к дверям.

– Погоди, – вырвался Филимон, – на память возьму. Будем потом вспоминать о приключениях наших…

Лоховский наклонился и подобрал с пола последний номер, брошенный Сивухиным в обмен на свое спасение.

* * *

Полковник оказался довольно симпатичным мужиком. Солидный дядька с нормальным чувством юмора.

– Ну, что ж, проходите мужики. Вы по делу или как? – поинтересовался полковник, приглашая Максима и Филимона в квартиру.

Узкий коридор был заставлен ящиками разного фасона и калибра. Макс и Филимон на минуту остановились, не зная куда проходить. На кухню, в недрах которой скрылся хозяин или в зал, откуда доносились звуки работающего телевизора. Филимон с любопытством огляделся. Квартира довольно уютненькая, но немного напоминающая вокзал. То тут, то там виднелись чемоданы, коробки, тюки.

В коридор из комнаты вышла маленькая черноглазая девчуха лет трех, она тащила за собой на шнурке рыжую лохматую игрушечную собаку. Девчуха с интересом уставилась на пришедших:

– Дяденьки, вы разбойники? – деловито поинтересовалась она.

Вопрос поставил в тупик. Филя растерянно взглянул на Макса и громким шепотом сказал:

– Ты у нас детей тренировал, у тебя опыт есть. Скажи что-нибудь ребенку.

Макс откашлялся и громким уверенным голосом ответил:

– Нет девочка, мы не разбойники, мы по делу пришли.

– Я не девочка, – серьезно ответила малышка, ковыряясь в носу, – Я Вика.

– Ну что, познакомились? – раздался голос полковника. – Это внучерь моя, Виктория, – и тут же закричал в глубину квартиры: – Мамаша, заберите ребенка.

На зов пришла молодая симпатичная женщина, смахивающая на полковника чертами лица. Она поздоровалась и потащила упирающуюся девочку за собой. Полковник шутливо посетовал:

– У меня тут бабье царство. Один я мужик на пятерых баб. Дочка, внучка, жена, мать моя и теща. Так сказать, все в одном флаконе. Пить будете? – поинтересовался он. – Компанию составите? А то мои женщины водку не пьют. А сегодня вроде как праздник.

Филимон Аркадьевич попытался было возразить:

– Да мы к вам, собственно, по делу…

Но полковник оборвал его командирским голосом:

– Марш к столу, по русскому обычаю примем и поговорим. Валентина! Валентина! – таким же зычным голосом позвал он кого-то из домочадцев, очевидно жену.

Жена полковника тоже оказалась очень милой симпатичной женщиной, средней комплекции и приятной наружности. Она поздоровалась с гостями и ушла на кухню. Макс услышал как хлопнула дверца холодильника, застучали крышки кастрюлек. Полковник широким жестом пригласил проследовать за хозяйкой# пришлось подчиниться.

– Рассаживайтесь, рассаживайтесь, – приказал полковник. Указывая на табуретки вокруг круглого стола. На столе уже была расставлена всякая снедь, стояла запотевшая бутылочка водочки. Он разлил напиток по рюмкам и сказал тост:

– За нас, за мужиков!

На кухне появилась бойкая старушка, принявшаяся с любопытством разглядывать присутствующих:

– Здрасьте, я тут водички зашла попить, – пояснила она. – Полковник, а где у нас программа на эту неделю? А вы, просите, кто будете? – все эти вопросы были заданы быстро и безо всякого перехода.

Полковник глянул на шуструю бабуську и дал ответ сразу на все вопросы:

– Программа на телевизоре. Это ко мне по делу. Попили?

Бабуся, не обращая внимания на полковника, присела а край стула и продолжила расспросы:

– Перекусываете? – она кивнула и произнесла: – Я, пожалуй, тоже кусну. Дайте-ка мне, молодые люди, кусочек сальца.

Филимон наколол вилкой пару кусочков и протянул женщине:

– Что вы, что вы! Мне много нельзя, у меня давление, – ответила старушка и ловко отправила все кусочки в рот. Затем она окинула стол глазами и обратилась к полковнику: – И мне рюмашечку налейте, врачи рекомендуют для стабилизации нервенной системы. Мне чуть-чуть. Полстопочки, много нельзя. Давление.

Полковник налил старушке полную стопку, бабуська, крякнув, опрокинула ее в рот. Выпив, старушка опять же закусила салом. По всей вероятности, женщина никуда уходить не собиралась. Она поудобнее устроилась на табурете, подперла рукою щеку и уставилась на пришедших, высвободив из-под платка ухо.

Полковник снова разлил, сказал витиеватый тост, выпил, закусил и спросил:

– Ну-с, какое у вас дело?

Максим, аппетитно похрустывая зеленым лучком, приступил к объяснениям. Он постарался быть как можно более кратким:

– Понимаете, мы из общества филателистов-любителей города Кукуевска. Случилось ужасное недоразумение. К вам попала марка, имеющая для нас очень большое значение.

Полковник удивленно взглянул на говорящего:

– Не ребята, это вам не ко мне надо. Я марками не балуюсь, я все больше… – полковник красноречиво посмотрел на бутылочку, стоящую в центре стола. – А еще в баньку! Четверг – законный банный день! Попариться, с мужиками за жизнь потолковать, опять же, стопарик опрокинуть. Святое дело.

Тут Филимон Аркадьевич не выдержал и чуть ли не закричал:

– Нет, нет! Нам именно к вам! Вы купили журнал «Будни механизатора»? Там случайно оказалась эта марка.

– Как, как?! – переспросила старушка, пытающаяся уловить смысл беседы. – Чьи «будни»?

Максим терпеливо повторил название журнала с надеждой глядя на полковника. Полковник долго пытался осмыслить происходящее, потом до него дошло:

– А!.. Статейку про родственничка! Ага, покупал такой журнальчик. Там заметка о моем деде – первом механизаторе нашей деревни. Моей малой родины. Дедок крепкий мужик был. Мог ведро самогонки в одного выдуть, а потом за трактор сесть. И пахал так, что из города посмотреть приезжали. С песней пахал. Широкой души человек был. Помер. Перепил на спор два ведра самогонки и помер. Грибками закусывал, а они того… несъедобными оказались. О как! Живешь-живешь…

Филимон Аркадьевич испугался, что полковника занесет и он ударится в долгие воспоминания о своей родне и малой родине.

– И марка была. Точно! – Полковник встал из-за стола и зычным голосом позвал: – Мамаша! Мамаша!

Филимон с Максом думали, что сейчас на кухне появиться дочь полковника. На этот раз они ошиблись. На пороге кухни возникла старушка в пуховом платке, накинутом на плечи, и в валенках, несмотря на то, что на дворе было тепло.

– Мамаша моя, – представил полковник женщину. – Мама, – обратился к ней хозяин квартиры, – где журнальчик со статьей про деда?

Старушка окинула взглядом присутствующих, увидала сваху сидящей за столом и сказала:

– Ага, вот вы где? – обратилась она к теще полковника. – А я вас ищу, ищу. Там сейчас сериал начнется. Интересно, как-там Леонсие, что он жене скажет. Признается про ребеночка или нет?

Теща вскочила с места и засеменила к двери, на ходу прихватив кусок хлеба с большим шматом сала.

– Мам, – снова напомнил о себе полковник, – Меня журнал интересует, а не подробности вашего сериала. Тут люди пришли по этому вопросу.

– Журнал? Да у меня он, у меня, сейчас принесу, – старушка вышла и вернулась через пару минут, подавая журнал Максу. – Вот этот?

– Этот, этот! – закричал обрадованный Филимон. Он едва сдерживался, чтобы не вырвать из рук старушки журнал.

Макс перелистал журнал от корки до корки, но ничего не обнаружил. Он поднял глаза на старушку и четко выговаривая слова, с приветливой улыбкой спросил:

– Здесь был такой маленький квадратик. С рисуночком, по краям зубчики. Марка называется. Не видели?

Старушка с раздражением взглянула на молодого человека:

– Я, между прочим, не идиотка, всю жизнь учительницей в школе проработала. Что такое марка я знаю. Была эта самая марка, была.

– Где она?! – в два голоса крикнули Макс и Филимон.

Женщина посмотрела на будильник, громко тикавший на холодильнике и сказала:

– А шут его знает, мне вообще-то пора, сейчас кино начнется.

Филимон Аркадьевич кинулся к дверям, загораживая собой проход:

– Умоляю! Скажите, где она?! – запричитал Филимон, сложив ладони лодочкой.

Женщина взглянула на него внимательно и ответила:

– Спросите у правнучки, я ей отдала.

Филимон Аркадьевич побледнел и рухнул на линолеум. Старушка деловито переступила через него отправилась смотреть своей сериал. Полковник кинулся приводить в чувство Филимона и успокаивать Максима:

– Да не волнуйтесь вы так. У меня этого добра навалом, сейчас от какого-нибудь конверта отлепим – и порядок. А если не подойдет… Найдем мы вашу марку, найдем. – Полковник вышел в коридор и командирским голосом пророкотал: – Батальон стройся! Раз-два! Сбор по зеленой ракете! Пошла зеленая ракета!

В коридор «дисциплинированно» вывалились из своих комнат все женщины полковника: дочь, жена, теща и мамаша, а так же внучка. Они выстроились по росту и замерли по стойке смирно. Полковник слегка заплетающимся голосом проговорил:

– Подразделение, слушай мою команду! Необходимо в кратчайшие сроки найти утерянную марку! Время выполнения задания – десять минут! Всем разойтись по каз… по комнатам и приступить к поискам.

Женщины совершенно спокойно разошлись по своим комнатам в поисках марки. Через пять минут в коридоре возникла кучка из цветных фантиков, бумажек, рецептов, рекламных листочков, визиток, пустых конвертов и открыток. Марки среди них не было. Полковник лично осмотрел принесенные трофеи и спросил:

– Кто последний видел марку?

Девчушка, подпоясанная офицерским ремнем с огромный бляхой, приложив руку к «пустой» голове, четко отрапортовала:

– Дедусь… Ой! Товарищ полковник. Майку мне дала бабуля. Я ее на конвъейтик пъиклеила.

– Какой конвертик? – поинтересовался полковник у девочки.

– Ну вот тут, на зейкале висел, – девочка показала на зеркало, в рамку которого были вставлены пара неотправленных конвертов.

– Черт, точно. Я тут знакомому писал. Конверт, чтоб не забыть сбросить в почтовый ящик, на зеркало в рамку вставил. Из дома выходишь, глядь на зеркало и вспомнил. Было это дня три назад. Я еще удивился, конверт какой-то нестандартный, с лишней маркой. Так что ищите свою марку в другом месте.

– Где? Адрес, дайте адрес, – почти прохрипел Филимон, снова бледнея от волнения.

Максим еле успел подхватить Филимона, чтобы он не грохнулся на пол. Полковник любезно написал на листке бумаги адрес приятеля и проводил гостей до дверей:

– Ну вы извините мужики, сами понимаете, бабы… А, может, в баньку сходим? Сдалась вам эта марка! В баньку, с веничком. Вот это хобби! И себе приятно и здоровью полезно!

Максим не верил в удачу. Ведь он еще утром точно знал, что марки нет. Он слышал своими собственными ушами. Если бы не настойчивость Филимона Аркадьевича, он Максим, бросил бы поиски. Мудрый русский народ как всегда оказался прав: «Чудакам, везет».

Максим рассказал Филимону все что услышал сегодня утром в павильоне.

– Макс, ты настоящий друг, – растроганно произнес Филимон, – Ты знал, что марки нет и не подал виду, пошел со мной. Спасибо тебе.

– Нет, это тебе спасибо. Если бы не ты… Но сейчас некогда реверансы разводить, мотаем на вокзал, надо на поезд успеть. Представляешь теперь мы, мы с тобой единственные кто знает о марке…

Вот тут Максим был не прав, этажом выше сидел господин-товарищ Лоховский и жадно внимал каждому слову приятелей. Костик и сам не мог сказать, что его толкнуло проследить за приятелями. Ведь он точно так же собственными ушами слышал разговор Мерзеевой и Михеича. Скажем так, в это утро Костику просто было нечем заняться. Сейчас Сивухин возносил благодарственное слово своему невидимому покровителю, ангелу-хранителю, если угодно. У Костика сильно зачесалась голова, вероятно от умственного напряжения, мыслительный аппарат включался медленно, натужно поскрипывая. Сивухину казалось, что он слышит этот звук. Необходимо было сделать последнее усилие – придумать как раздобыть адрес. Времени на раздумья почти не оставалось и Костик принял единственно верное решение – следить. Он дождался пока приятели выйдут из подъезда и осторожненько спустился за ними.

До вокзала добрались быстро и без приключений. Максим и Филимон подошли к огромному табло с расписанием поездом, пробежали глазами и направились к справочному окошку, возле которой стояла длиннющая очередь. Ой как дорого бы сейчас отдал Сивухин за то, чтобы приблизится к ним и послушать. Подойти к кассе незамеченным конкурентами не представлялось возможным. Эх, сейчас бы стать невидимым… Костик рассеянным взглядом рассматривал людское море, встречающие-провожающие, греющиеся-бомжующиеся… О! Все гениальное, как всегда рядом. Костик уставился на цыганку, сидящую в толпе чумазых цыганят. Голову, плечи женщины покрывало несколько цветастых платков. Из под одной юбки, грязно и давно нестираной виднелось еще парочка.

Костик нащупал в кармане остатки денег, любезно предоставленных главврачом психушки. Он направился к цыганке и…

Минут через пять в здании вокзала появилась еще одна цыганка, закутанная с несколько платков, так, что наружи оставался только один нос. Костик очень боялся наступить на длинный подол юбки, который то и дело оказывался под его ботинком. Платки ухудшали видимость, сужали обзор, но хорошо маскировали. Костик ведя за руку маленького сопливого цыганенка пристроился в конец очереди в справочную. Его и Филимона с Максом разделяло несколько человек. Костик настроил уши на нужную волну, отключился от посторонних шумов и начал слушать:

– Слушай, а может до этого Хенровска можно на автобусе доехать? Наверняка несколько рейсов в день есть? – спрашивал Филька Лоховский.

– Фил («Ишь как завернул, чудное имечко», – подумалось Сивухину.) не суетись. Сейчас все узнаем, может есть дополнительные, проходящие, перекладные. Успокойся. Нам с тобой теперь все равно спешить некуда («А вот и фиг вам, некуда…», – снова подумал Сивухин.). Главное, чтобы марка оставалась на том конверте и письмо уже получили. Представляешь, если он еще идет сколько нам там сидеть придется. Лично я никогда в этом Хенровске не был и как там с гостиничным сервисом не знаю., – отвечал Максим.

«Ага! Хенровск, марка там, Только что она делает на конверте? Ладно, хрен с ней, потом разберемся» – рассуждал про себя Сивухин. От мыслей его отвлек цыганенок, который начал орать:

– Есть хочу, есть хочу! Хочу к маме, хочу к маме. Очередь начала от скуки разглядывать их, такая реклама Сивухину была не нужна, не хватало, чтоб его разоблачили. Сивухин дернул маленького паразита за руку, шыкнул на него и дал железный рубль, чтобы успокоить. Рубль произвел обратный эффект, юный вымогатель смекнул, что от него требуют молчания и запросил еще. Пришлось дать, все равно на билет до этого самого Хенровска не хватит. Вот еще одна проблема, которую было необходимо как-то решить.

Максим с Филимон добрались наконец-то до окошечка и выслушали информацию. До этого места назначения можно было добраться поездом, отходящим от Кукуевска вечером.

– Девушка, а когда мы в этом Хре…, простите, Хенровске будем? – поинтересовался Максим.

Девушка улыбнулась на оговорку и ответила:

– На следующий день, к обеду.

– Вот видишь, у нас с тобой еще куча времени. Ты даже домой сможешь заехать, с женой попрощаться узнать как у нее дела. Встретимся тут, часов в девять вечера, – произнес Максим. – Только смотри, поаккуратнее, на тещу не нарвись.

Максим пошел покупать билеты, а Филимон Аркадьевич поехал домой. Да, только сейчас он почувствовал как сильно скучает по Маше и по своей комнате. Приключения, конечно хорошо, но дома все же лучше. Дома никого не оказалось, соседка Зиночка рассказала о событиях происшедших за время его отсутствия, о бунте Машеньки и переселении Нины Михайловны.

– Ладно, пойду подожду Машу, – произнес Филимон Аркадьевич. Он отпер дверь и вдохнул родной запах. Пахло книгами, ванилью, домом. Не включая света Лоховский уселся в свое любимое кресло и задремал. Во сне шел дождь, капли были теплыми и почему-то солеными. Филимон открыл глаза над ним стояла Маша и тихонько плакала.

– Живой, здоровый… где ж ты так долго был… – вытирая рукавом слезы спросила жена.

Филимон потянулся, чмокнул ее в нос и сказал:

– Занят был. Я родная и сейчас не надолго, зашел попрощаться и на вокзал.

– Как на вокзал? А поесть? – засуетилась Мария.

– Ничего, вот вернусь на своем, тогда и поедим. А сейчас не провожай не надо. Не к чему. Береги себя…

Лоховский погладил Машу по голове и вышел. Сейчас он казался сам себе героем его любимых военных фильмов. Смелым, решительным, мужественным.

– Зятек? Живой здоровый, что из милиции уже выпустили? – раздался вдруг голос Нины Михайловны. Теща стояла в проходе, загораживая все пути к отступлению.

– Какая милиция, при чем тут милиция? – произнес Филимон.

– Как какая, у нас, что за убийство человека уже не сажают в тюрьму?

– Какое убийство? С чего вы взяли? – занервничал Филимон Аркадьевич.

– Ты что сбежал? – подозрительно уставившись на зятька спросила Нина Михайловна, – Мария, твой муж – страшный человек. Он маньяк и убийца.

– Вы что-то путаете, – отступая вглубь комнаты, сказал Филимон Аркадьевич…

– Как же, путаю. Ты убил хозяина квартиры, который тебя приютил.

Маша потрясенная услышанным издала сдавленный стон:

– так вот почему ты уезжаешь?

– Все-таки в бегах? – довольная тем, что не ошиблась, произнесла Мерзеева. – Ничего, мы это сейчас исправим.

Нина Михайловна достал из сумочки мобильный и набрала номер милиции:

– Алло. У меня важная информация, Я знаю где скрывается беглый убийца. Как кого?… Я сумасшедшая? Да ты сам такой, я…

– Конечно, сумасшедшая, – раздался чей-то насмешливый голос.

Мерзеева обернулась и взвизгнула:

– Ой, покойник! А они спрашивают какой покойник? Вот он покойник, здесь стои… – начала говорить в трубку Мерзеева и тут же осеклась. – Маша, ущипни меня, сейчас же, мне кажется у меня галлюцинации.

Маша, как послушная дочь, ущипнула Мерзееву (пардон, Мерзееву-Нечитайло) раз, второй, третий…

– Сбесилась, что ли? Я один раз попросила – истерично завопила Нина Михайловна, пихнув дочь.

Нина Михайловна все поняла, она снова начала набирать номер, на этот раз уже Михеича.

Макс тоже сообразил в чем дело. Он достал пистолет и, помахивая перед ее носом, предупредил:

– Это вообще-то противоречит моим принципам убивать женщин, детей и собак. Но вы, простите мадам, ни то, ни второе, ни третье. Так что не доводите меня до греха. Отдайте мобильник Филу.

Мерзеева скривилась так, будто съела килограмм лимонов без сахара. Он швырнула мобильник в Лоховского, тот едва успел увернуться. Еще минута и…

– Маша, подержите пожалуйста дверь, пока мы с Филимон Аркадьевичем (впервые Максим назвал Фила по имени отчеству) спустимся, хорошо?

Маша молча кивнула головой. Приятели спустились вниз и бегом направились к остановке. Времени оставалось в обрез.

– Ты еще пожалеешь об этом, тварь неблагодарная, – зашипела Мерзеева на дочь, подбирая с пола мобильник.

– Георгий, срочно подъезжай за мной. Я на старой квартире. Все расскажу при личной встречи, счет идет на минуты…

Уже через десять минут машина Нечитайло мчалась на вокзал.

– Нет, это не бред. Ты можешь мне поверить. Я уверена. – закончила свой рассказ Нина Михайловна. – Нам главно успеть сесть в тот же поезд.

Они успели во время. Посадку только объявили. Нина и Георгий заплатили проводнику соседнего вагона, к сожалению плацкартного, но что поделаешь. Дежурить в тамбуре договорились по очереди. На разведку в соседний вагон отправилась Нина Михайловна. Она сунула деньги проводнице:

– Я ищу зятя, понимаете, моя дочь уверена, что он ей изменяет. Бедная, у них трое детей, ждут четвертого. А он… Я уверена, что он в этом вагоне. Мне нужно знать до какой станции у него билет. Я вас очень прошу, помогите мне как женщина женщине.

Мерзеева описала Лоховского и проводница узнала его.

– Есть такой, только он не один, а с приятелем.

– Вот он-то его с пути и сбивает. Это самый гнусный тип, бабник, алкоголик, тунеядец… Где они выходят?

Проводница достала билеты и протянула Мерзеевой:

– Хенровск! Это где? – поинтересовалась Мерзеева.

– Мы там завтра к обеду будем, – пояснила проводница.

Нина Михайловна вернулась в свой вагон:

– Я все выяснила, они едут в Хенровск, мы та будем к обеду.

В это время по проходу двигался мужик в темных очках, длинном пиджаке с чужого плеча и шапке-ушанке, надвинутой по самые брови. Мужик предлагал пассажирам купить какие-то фотографии. Сунулся он было и к Нине с Георгием, но тут же попятился.

– Эй мужик, ты куда? – остановил его Михеич, который от скуки решил поглазеть на товар, – Покажи, что у тебя там.

Мужик отступил еще на шаг, но был схвачен за полу пиджака железный рукой Михеича.

Нина Михайловна стелила постель и на то, что происходило у нее за спиной внимания не обращала.

– Почем, – спросил Георгий тыкая пальцем в...

– Мужик, ты что язык проглотил? – разозлился Михеич. (Если честно, он просто был раздражен, ему нужно было выплеснуть негативные эмоции. Ну не Ниночку же их сливать?)

– Ага, – произнес немой, – Проглотил.

Голос «немого» показался Нине Михайловне подозрительно знакомым. Она резко обернулась и схватила шапку с головы продавца:

– Твою мать, Сивухин! И ты ту? Что, за моим добром опять свои паганенькие рученки потянул? Не надейся. Я тебе сейчас их просто оторву, что б нечем было тянуться.

Поезд качнуло, Сивухин отпихнул Мерзееву и рванул по узкому коридору, сбивая с ног встречных пассажиров. У вагона ресторана Костик остановился отдышаться. Погони вроде не было, слава богу. Интересно, как это Мерзеева узнала про марку. Тут без нечистого не обошлось. Опять наверное, к бабке ходила. Ладно, посмотрим кто кого. Сивухин натянул ушанку на голову и насвистывая: «Врагу не сдается наш гордый Варяг», двинулся в общий вагон. Там ехала колония бомжей. Их как это ни странно, в порядке гуманитарной миссии везли в столицу, на русско-американский слет: «Маргиналы всех стран – объединяйтесь». Они радушно приняли в свои ряды Сивухина, который прикинулся идейным борцом этого движения.

По вагонам Костик отправился для того, чтобы убедиться, что Максим с Филимоном здесь, на этом самом поезде. Но раз Мерзеева тут, значит все в порядке. Можно спокойно спать до самого Хенровска.

Поезд пришел точно по расписанию, хенровцы и гости хенровска высыпали из вагонов и двинулись на Привокзальную площадь, откуда отходили все автобусы. Городишко был так себе, средней паршивости. Не большой и не маленький, ни чем не примечательный. Пара заводиков, пара фабрик, базар, театрик, памятник товарищу Ленину. Он можно сказать и был достопримечательностью, последний из могикан. Во времена когда во всех городах активно снимали его клонов с постаментов в Хенровске были заняты другими проблемами, потом про него за были, в конце концов к Ильичу, стоящему на Площади Трех Заводов так привыкли, что оставили. Как память, о прошлых счастливых мгновениях.

У этого самого памятника и жил адресат полковника. Макс и Филимон узнали, что добраться туда можно пешком, решили прогуляться. Мерзеева и Нечитайло, поймали такси и отправились следом. А Сивухин, как всегда, решил проблему очень просто. Окинув глазом привокзальную площадь он заметил велосипед, стоящий у стены какого-то магазинчика, вероятно его хозяин был внутри. Костик заглянул в магазинчик, посетителей было полно и тут же вышел. С независимым видом он подошел к велосипеду, устроился поудобнее и рванул с места преступления.

Ему очень хорошо были видны Максим с Филимоном и такси Мерзеевой, он пристроился сбоку и, оставаясь незамеченным, двигался следом.

– Что ты сейчас чувствуешь? – спросил Филимон у друга.

– Не знаю, наверное радуюсь, что мы ее все-таки нашли. А ты?

– А мне немного грустно, что все это сейчас закончиться. Я уже так привык к тебе, к этой новой жизни. Максим, ты знаешь, у меня… ты…

– Ладно, – остановил его Макс, – не надо дифирамбов и панегириков, а не то я расплачусь. – Я тоже хочу сказать, что ты настоящий мужик. Вот! Я рад, что встретил тебя тогда на вокзале.

Похвала Макса стоило дорого, у Лоховского навернулись слезы на глазах. Еще минута и он бы разрыдался на плече друга, но тут они подошли к памятнику. Максим еще раз прочитал адрес, улица, номер дома. Они вошли в подъезд. За ними по пятам, стараясь красться незаметно, проследовал остальные участники этой гонки.

– Звони ты, – почему-то шепотом произнес Филимон, – у тебя рука легкая.

Максим позвонил за дверью тотчас раздались шаги и дверь отворилась.

– Здравствуйте, мы к вам от Владимира Николаевича Беленького.

– Здравствуйте, проходите, что-нибудь случилось? – спросила женщина.

– Нет, нет, у нас записка, вероятно к вашему отцу.

– А папы нет дома? Может я вам могу чем-нибудь помочь, проходите в комнату, вы извините, у меня там ребенок на горшке сидит.

Максим и Филимон прошли в комнату. Там в самом центре на горшке сидел толстощекий карапуз лет трех. Вокруг горшка были разложены разнообразные игрушки, книжки и надкусанное яблоко. По всему видно, пацан засел на долго и обстоятельно.

– Понимаете, – произнес Максим, ваш отце недавно получил письмо от Владимира Николаевича. Получил?

– Из Кукуевска? – уточнила девушка, – Да, вчера.

Филимон вздохнул с облегчением, а Максим продолжил:

– Замечательно. Нас как раз интересует конверт. Вернее не сам конверт, а одна марочка на нем. Это очень важно.

– Конверт? – девушка недоуменно пожала плечами. – Вообще-то отец всегда хранит и письма и конверты. Сейчас посмотрю.

Она посмотрела в толе, на полках.

– Ничего не понимаю, еще утром письмо лежало здесь. Я сама его сюда положила и конверт, по-моему был там.

Женщина обратилась к пацаненку, который с интересом разглядывал мужчин. Это занятие его так увлекло, что он бросил свои игрушки.

– Федор, ты дедушкино письмо не брал? – строгим голосом спросила мама у сына. Федор сделал вид, что ничего не слышал. Он начал внимательно изучать шнурки на своих ботинках. Молодая женщина наклонилась над кучей игрушек, сваленной в углу. Она подняла с пола исписанный лист бумаги.

– Федька, засранец, опять рылся в бумагах деда. Где конверт? – строго спросила она.

Пацан понял на нее хитрые глазенки и важно заявил:

– Я ево шъел. Давно-давно.

Филимону Аркадьевичу сделалось дурно, он побледнел и начал заваливаться на бок максим попытался привести его в чувство.

– Как съел? Ты же обещал больше не жевать бумагу. Ну погоди я тебе задам…

В этот момент в дверь снова позвонили, хозяйка пошла открывать дверь. А сын быстренько встал с горшка и с интересом заглянул внутрь.

– В чем дело, вы кто? – закричала женщина. Я сейчас милицию вызову! Помогите…

– Тише дамочка, мы сами милиция, – произнес пришедший.

Максим выскочил в коридор, в дверях стояли Нина Михайловна, Михеич и Костик Сивухин…

Максим усмехнулся:

– Господа, ежели кому нужна марочка – милости просим. Это кажется, ваша собственность, обратился он к Мерзеевой. – Прошу! Не беспокойтесь, – сказал он девушке, – Это все наши товарищи.

– Где она? – крикнула Мерзеева, обшаривая взглядом комнату, на еле живого Лоховского, теща не обратила никакого внимания.

– Спокойствие, только спокойствие, господа, – продолжал Максим, – Фокус-покус. Ловкость рук и никакого мошенничества.

Максим поднял с пола горшок Федора и сунул им под нос.

– Берите, пользуйтесь, храните!

Нина Михайловна, Михеич и Костик заглянули внутрь… В горшке среди продуктов жизнедеятельности детского организма виднелся клочок чего-то белого и чего-то разноцветного.

– Вот что значит ценная вещь, ее даже желудочный сок не берет, вот вам нетленность произведения.

Максим сунул горшок в руки Сивухина:

– Вы так хотели ее найти, она ваша. Пойдем Фил, нас ждут великие дела. Извините девушка, приятно было познакомиться. – обратился он к матери Федора, держащегося за подол ее халата.

Максим погладил по голове карапуза:

– Прощай, юный пожиратель марок, расти большой и не ешь больше конвертов.

Максим и Филимон вышли на улицу. Макс не мог смотреть на несчастное лицо приятеля, он пытался его как-то развеселить, подбодрить, но ни чего не получалось. Филимон Аркадьевич понуро брел вслед за Максом бормоча:

– Я понимаю японцев. Харакири. Только харакири.

Максим испугался, ему только не хватало попыток суицида.

– Ты чего сдурел, из-за какой-то мелочи жизни лишаться. Да мы с тобой, да мы… Мы с тобой сейчас снимем номер в гостинице, погудим, девчонок пригласим, расслабимся. Сауна там. Тут говорят река замечательная, рыбалка сказочная. Иностранцы за валюту рыбачить приезжают… Чего ты. Да приди в себя! Ты же мужик, не распускай нюни…

Максим поймал такси и просил довезти до ближайшей приличной гостиницы. Таковая, к изумлению Макса, нашлась. И телефон, и душ и телевизор – все работало. Белье было чистым, а персонал вежливым и предупредительным. Только вот Филимон Аркадьевич ничего этого не замечал. Максим начина серьезно беспокоиться за его состояние, так и сума сойти не долго. Максим понимал, что к жизни Филимона сейчас может вернуть только другое не менее сильное потрясение. Но такого, к несчастью не ожидалось.

Шли третьи сутки добровольного затворничества Филимона Аркадьевича, Макс как заботливая сиделка кормил и поил его с ложечки, укладывал спать и водил в туалет. Лоховский вообще перестал реагировать на происходящее, он сидел в кресле как большая поломанная кукла. Спустя три дня после обморока, случившегося с ним у горшка Федора, Лоховский перестал говорить. Максим приводил к нему психиатра, каких-то бабок, безрезультатно. Филимон Аркадьевич просто не смог пережить потрясения. Крах мечты переживать всегда очень трудно. Лоховский почти ничего не ел, никуда не выходил из номера и чах на глазах.

– Все, Фил, ты как хочешь, а я иду за билетами и сегодня же мы едем домой в Кукуевск. Что ты на это скажешь? Ты хотел бы умереть, да? У тебя нет больше сил жить?

Максим разозлился, он поднес здоровенную фигу к носу Лоховского:

– Фиг тебе, умереть. Я тебе друг или кто?

Разговор прервался трелью телефонного звонка, звонок был долгий, междугородний. Максим поднял трубку, поговорил и вернулся в комнату совершенно другим человеком. Он кинулся к Филимону и начал его трясти изо всех сил, пытаясь доораться до его затуманенного сознания:

– Фил, Фил, мы выиграли! Мы все-таки добились своего!!! Мне сейчас, только что, Софочка звонила. Ну та, которая позор семьи, помнишь?

Филимон едва кивнул головой.

– Нет, ты мне словами скажи, помнишь?

Филимон снова кивнул головой.

– Не хочешь? Ну ладно. Фил, куда ты дел тот журнал, которым в нас Сивухин запульнул? Ну там на киностудии. Ты вроде его с собой взял.

Лицо Филимона исказилось как от зубной боли, он с немым укором посмотрел на друга, опять о больном?

– Мне хочется на него взглянуть, дай пожалуйста, как можно спокойнее сказал Максим.

Лоховский нагнулся и вытащил из-под кровати потрепанный чемоданчик, верного спутника его немногочисленных командировок и поездок на отдых. Он неторопливо открыл чемодан и вытащил чуть пожелтевший журнал. На обложке была помещена фотография товарища Папанина и Маманина в обнимку с каким-то бородатым мужиком.

Внизу мелкими буквами стояла подпись русские полярники и известный исследователь Антарктиды шведский ученый Шнадсонс-Шмудсен, на Северном Полюсе.

Максим едва сдерживая возбуждения, взял из рук друга журнал. Он дрожащими пальцами начал перелистывать страницы пока не добрался до нужно ему статьи. Филимон глянул через плечо, чем так заинтересовался друг. Статья называлась «Пламенные объятия на самой ледяной земле». она сопровождалась большим количеством фотографий.

Лицо Максима побледнело, он крепко держа журнал в руках, подошел к столу налил из графина воды в граненый стакан. Выпил. Хотел было снова налить, но потом махнул рукой и начал жадно пить из графина. Утолив жажду, он повернулся к Лоховскому, повалил его на кровать и начал трясти:

– Фил, мы с тобой миллионеры. Мы богаты! Фил… ты слышишь меня – кричал он тряся приятеля.

– Задушишь, – произнес Лоховский пытаясь высвободиться из объятий друга.

– Заговорил?! Ура! Скажи, скажи еще что-нибудь, пожалуйста, – все еще не веря просил Максим.

– Оставь меня в покое, дай мне умереть. – устало произнес Филимон.

– Дурак, придурок, трижды придурок, у нас с тобой теперь куча денег! – потрясая журналом кричал на него Макс.

– Мне только что звонила Соня. Вот этот самый журнал разыскивается по всему миру. Вот читай: «Шнадсон, Шнадсон.»

В мире не сохранилось ни одной фотографии этого самого Шнадсона, миллиардера, ученого, основателя фонда и т. д. и т. п. Во время второй мировой войны весь архив был уничтожен. Рукописи были спасены, а фото нет. Это единственное изображение этого самого Шнадсена. Мы можем получить за него бешеную кучу зеленых. Захотим выставим на аукционе, захотим так продадим. Этот самый Шнадсон основатель какого-то популярного учения. В Америке среди его приверженцев самые богатые люди… Они нам за этот журнал все отдадут…

Филимон не верил своим ушам, он просто отказывался поверить в удачу.

– Ты шутишь? Да, ты меня разыгрываешь. Если бы это было правдой мы бы об этом давно знали…

– Это правда, просто Софочка, совершенно случайно, на эту информацию в Интернете напоролась. Она узнал об этом совсем недавно и срочно позвонила мне. Я ей сообщил в какой мы гостинице остановились… Ну и… Теперь я построю свой Детский Городок… И… Ой, сколько я всего теперь сделаю…… Я попросил Соню приехать, нам теперь очень понадобиться помощь специалиста. Она все-таки во всех этих делах понимает… Ты не против?

– Я? Погоди, я ничего не могу сообразить, у меня сейчас голова от всего этого лопнет. Я не верю. Макс, скажи это правда? Может ты меня разыгрываешь? Ты скажи, не бойся, я все равно больше молчать не буду. Максим, пожалуйста… Макс, я тебя так уважаю, если бы не ты… Ты… Я… тебе только все время мешал, только ныл… Я преклоняюсь перед тобой… Хочешь я перед тобой на колени стану…

Лоховский то плакал, то смеялся, то верил, то не верил. Максим кинулся поднимать друга с пола:

– Ты что, сдурел? Причем тут я. Ты этот журнал сохранил, понимаешь? Ты мне про марку рассказал, если бы не ты ничего этого не было бы. Это я тебя благодарить должен… Хочешь я перед тобой на колени стану… Да я тебя как брата люблю…

Лоховский кинулся поднимать друга с пола, они обнялись и рухнули на ковер.

Привлеченная шумом в номер заглянула горничная. Она увидела как на полу обнимаются и целуются, два здоровых мужика, объясняясь в любви друг другу.

– Тьфу, педики. Развелось как голубей. Нет бы женщине одиночество скрасить, а они…

С шумом горничная хлопнула дверь, это привело в чувство приятелей. Они сели уставились друг на друга и захохотали как ненормальные.

– Приводим себя в порядок и на вокзал, Соню встречать. – произнес Максим, помогая подняться с пола другу. – У меня к тебе только одна просьба… не ляпни при ней ничего про… ну сам понимаешь… про других.

– А что у вас это серьезно? – проговорил Филимон.

– Не знаю, но она мне нравиться.

– Ну если нравиться, тогда конечно это серьезно… – сдерживая улыбку ответил Филимон Аркадьевич.

* * *

Вернувшись их Хенровска, Костик ушел в крутой запой. Вначале он пил на с какими-то друзьями. Потом занимал у Козябкина, после стрельнул у Зиночки и Маши. Крах мечты он переживал очень болезненно. Такого пинка от судьбы Константин не ожидал. Удача соблазнила и пропала, сверкнув как на на ночном небе падающая звезда. Оставалось только одно, испытанное и проверенное годами средство – пить. Денег в долг больше никто не давал, пить не приглашали. Из ценного в квартире оставался старенький телевизор, который Константин периодически закладывал и выкупал обратно. Сегодня снова настала его очередь. Костик допивая остатки чего-то мутного, отдающего дешевым самогоном, размышлял: кому бы всучить телевизор подороже, так чтобы деньги сразу… Он включил ящик и уставился на экран, посмотреть так сказать напоследок…

– А теперь сообщение нашего специального корреспондента из Вашингтона. Он присутствует на весьма необычном приеме. Сегодня наши соотечественники получат чек на весьма кругленькую сумму.

На экране появился лощеный молодой человек в смокинге.

– Мы ведем свой репортаж из Центра имени Шнадсона-Шмудсена. Шнадсон-Шмудсена известный исследователь Антарктиды, миллиардер, учредитель ряда фондов и центров, а так же популярного в Европе и Америке учения о здоровом образе жизни и здоровом бизнесе «reasonable cold» – разумный холод. «Ризкулд», это образ жизни, образ общения, который выбирают многие известные политики, бизнесмены, Голливудские звезды. До недавнего времени многочисленные сторонники этого движения не знали как выглядит в лицо их идейный вождь. Дело в том, что во время второй мировой войны музей-архив, где хранились подлинные рукописи и фотографии этого выдающегося человека были уничтожены во время пожара. В мире почти не осталось изображения господина Шнадсона-Шмудсена.

Ходили легенды, что в России сохранились экземпляры одного журнала «Будни Механизатора», где полярник был снят с нашими выдающимися исследователями. И вот сегодня эта легенда нашла свое подтверждение. Это номер с фотографиями Шнадсона-Шмудсена был сегодня продан двумя русскими коллекционерами Центру «Ризкулд» имени Шнадсона-Шмудсена в Вашингтоне.

Оператор крупным планом показал двух мужчин в смокингах, которым пожимает руки какой-то солидный мужик. Мужчины повернулись в сторону оператора и улыбнулись.

Сивухин уставился на экран, по самому краю бежала надпись: «Русские коллекционеры из города Кукуевска Филимон Аркадьевич Лоховский и Максим Леонидович Брюсвилов».

Костик прибавил звук, ущипнул себя за ягодицу, стукнул пару раз по лбу, в надежде, что наваждение рассеется. Ни чего подобного не произошло. С экрана телевизора все так же победно улыбались две знакомо-ненавистные рожи. Костик отчетливо увидел сцену, разыгравшуюся тогда, в павильоне киностудии. Он, сидя под самым потолком в люльке оператора с ехидным смехом, сбрасывает вниз журнал с фотографиями бородатых мужиков. Лоховский стоя на коленях, перелистывает журнал…

В этот момент, там в Вашингтоне, крупным планом перед камерой показывали журнал. С теми самыми бородатыми мужиками. Тот самый, который он вот этими своими руками бросил Фильке Лоховскому. Не может быть! Двести тысяч долларов! Своими собственными, вот этими рученьками, на блюдечке с голубой каемочкой. Бросить свою мечту… У-у-у-у-у-у!!!

Сивухин снова взглянул на экран. Филимон в своем смокинге похожий на пингвина-переростка, подмигнул ему и показал язык. Затем Лоховский приблизился к краю экрана, высунул голову в комнату и обратился к Костику:

– Ну что придурок, хочешь я тебе с Канар открыточку пришлю. Там говорят красиво… А хочешь я где-нибудь на Карибах куплю себе кусочек суши и назову твоим именем… Б-ееее! – вдруг заблеял Филимон и исчез с экрана…

Такого испытания Сивухин не выдержал он схватил то, что находилось под рукой, этим оказалась табуретка, и запульнул в телевизор. Экран разбился, но телевизор работать продолжал. Мерзкий голос Филимона и его приятеля фальшиво распевали что-то на мотив: «Тринадцать человек на сундук мертвеца…» Костик прислушался:

– Двенадцать номеров и ни фига… на одного дурака. Йох-хо-хо и чек, которого хватит на наш век!

– А -а-а-а-а – закричал несчастный Сивухин и пошел на таран телевизора. Он низко опустил голову, как бык на красный плащ тореадора и кинулся на то, что осталось от говорящего ящика.

– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! – неистово кричал он топча ногами остатки корпуса.

Но Филимон с Максимом оказались гораздо живучее их голоса все еще звучали в комнате. Тогда Костик решил заживо зажарить этих уродов. Он начал стаскивать в центр комнаты стулья, старые газеты, оторвал дверцу шкафа… Дрова для аутодафе были готовы, оставалось только поднести спичку. В этот момент его взгляд упал на какой-то журнал без обложки.

– Вот он! Дураки, журнал-то у меня, я за него деньги получу… Но я все равно вас сожгу… Никому не позволю отнять свой журнал…

Всклокоченный с безумными глазами, невнятно бормоча что-то про сундук мертвеца и чек он побрел на кухню. Соседи обедали. Они с удивлением уставились на Константина.

Зинка-разведенка спросила:

– Костик, ты что перестановку делаешь? Гремишь, гремишь…

Сивухин глядя в пустой угол кухни произнес вслух:

– Пусть Лоховский заткнется и не корчит мне рожи. Сейчас я возьму спички и сожгу его!

Соседи переглянулись.

– Белая горячка. – констатировал с видом специалиста рабочий человек Козябкин, – у нас, на в цеху, у одного тоже так было. Ничего вылечат.

Зинка сорвалась с места и кинулась в комнату Сивухина. Увиденное потрясло ее. Она вернулась на кухню и срывающимся голосом доложила:

– Он это, и в правду, костер разводить собрался. Да он всех нас тут заживо сожжет. Чего стоишь? – обратилась она к Козябкину, – бегом вызывай скорую. Может он буйный. Маша, незаметно убери ножи, от греха подальше.

При имени Марии Сивухин вздрогнул и нехорошо так улыбнулся:

– А вот и Маша радость наша. Пока ты тут дома сидишь, нравственность блюешь…

– Блюдешь, – механически поправила его Маша.

– Блюешь, – снова повторил Сивухин, – твой лох на Канарах баб щупает. Тебе привет передавал. Я сам, только что по телевизору видел…

Маша побледнела, Зинка молча покрутила пальцем у виска, а Козябкин сказал:

– Писец котенку, все – крышу сорвало, полностью. Скоро к нему зеленые человечки являться начнут… Пошел вызывать скорую.

Зинка в это время пыталась отнять у Костика спички:

– Сивухин, а Сивухин. Я борщу украинского сварила с пампушками, как ты любишь. Давай налью?

Сивухин продолжая крепко держать коробок со спичками согласно кивнул. Зиночка быстро налила ему борща, отрезала толстый ломоть хлеба, протянула ложку и луковицу. Сивухин положил коробок рядом с собой, и принялся есть, крепко держа журнал под мышкой.

– Ничего, вот сожгу Лоховского, его чек мне достанется. Я тебе тогда Зинаида денег дам, ты добрая, ты заслужила…

Зиночка воспользовавшись потерей бдительности, незаметно стянула спички.

Скорая приехала быстро, врач втянув носом амбре трехдневного пьянства, исходящее от Сивухина понимающе мотнул головой:

– Ну это пациент Клиники Фрейдюнгова! Давай ребята, сейчас ему укольчик вкатим и повезем.

Сивухин не сопротивлялся, он покорно дал себя уколоть, взять за руки и свести к машине.

Соседи, собравшиеся у окна, проводили его отъезд. Маша без стеснения рыдала, Зина, пытавшаяся ее успокоить, смахивала предательские слезинки. Козябкин вздыхал, что с его стороны уже было проявлением уныния.

Всю дорогу до больницы Сивухин был спокоен, только тихо бормотал, что-то про судьбу, невезение и мечту.

– О, это наш пациент! Старый знакомый – поприветствовал коллег-медиков, главврач психушки. Он у нас не так давно был, потом что-то не понравилось… Здравствуйте, здравствуйте, голубчик. Вы меня помните?

Сивухина оформили и проводили в палату. Как это ни странно, палата оказалась той же самой, в которой Костик жил в свой первый визит в психушку. И соседи были теми же, только Костик их не узнавал. Он замкнулся и ушел в себя, держа в руке фантик от шоколадки «Баунти», подобранный во дворе.

На все попытки вырвать из его рук потрепанный журнал и грязный фантик Сивухин оказывал сопротивление, будто речь шла о жизни и смерти. Соседям по палате он говорил, что это очень ценный журнал, который стоит очень много денег. Обертку от «Баунти» он представлял как чек, полученный от вашингтонских товарищей.

Назначенное лечение пошло на пользу. Костик уже не хотел поджигать Филимона и Максима, но с журналом не расставался. Только время от времени он слышал издевающиеся голоса бывших конкурентов и тогда обращался к дюжему санитару за помощью, в борьбе со злобными типами.

– Ну этот у нас надолго, – говорил при обходах главврач. Да собственного говоря, Сивухину теперь некуда было торопиться. В его иллюзорном мире было все то, чего он так долго желал: журнал и чек.

* * *

Мерзеева так же тяжело переживала окончательную и бесповоротную потерю марки. Если до этого она не сомневалась, что вещь будет найдена, то теперь надежда была утрачена. Остатки марки на дне детского горшка были очень убедительными. Мерзеева сделалась тиха и задумчива. Если бы соседи по коммуналки увидели ее сейчас, наверняка бы не поверили, что такое возможно. Но соседи ничего не знали о ее жизни. Георгий Михеич окружил свою даму теплом и заботою, он все больше и больше привязывался к ней, не смотря на все ее недостатки. И хотя Нина Михайловна не была похожа на тот образ, который он создал, она все же была гораздо лучше всех бывших подружек Михеича. Тем более, что их связывало это приключение.

Нина Михайловна выгуливала Киллера, слушала по вечерам болтовню Михеича и смотрела телевизор. Он сопровождал ее как звуковой фон. Проснувшись, Нина Михайловна тянулась к пульту, переходя из комнаты в комнату, завтракая, обедая или ужиная она всюду включала телевизор. Даже в ванной комнате. Звук отвлекал ее от переживаний, ей казалось, окажись она один на один со своими мыслями, гневом и ее разорвет на мелкие кусочки.

Сообщение о приеме Центре «Ризкулд» имени Шнадсона-Шмудсена в Вашингтоне застало ее врасплох, так же как и Сивухина. Только в отличие от Константина она была трезва. Мерзеева внимательно выслушала весь репортаж от первого до последнего слова. Затем начала щелкать пультом по всем канал в поисках новостных передач. «Вести», «Новости» «Времена-Секунды», «Моменты» всех каналов передавали это сообщение. И всюду мелькала рожа мерзавца Лоховского. Нина Михайловна с ненавистью смотрела репортажи, она подбирала крохи дополнительной информации, как заядлый курильщик, собирает крошки табака, оказавшись без курева. От репортажа к репортажу подробностей добавлялось.

Нина Михайловна провела у телевизора весь день. Нечесаная, в ночной рубахе, голодная она сидела с пультом в руке. Рядом крутился и скулил Киллер, которого сегодня никто не выгуливал, он уже сделал огромную лужи у входной двери, но никто не обращал внимание на его протест. Собака не понимала в чем дело. Такую картину застал Георгий Михеич, вернувшись домой после трудового дня. Прямо с порога начались неприятности, разувшись он двумя ногами вступил в протест Киллера. Чертыхаясь, двинулся в комнату, натыкаясь на разные вещи: подушки, ботинки, журналы. Киллер порезвился на славу. Мерзеева никак не отреагировала на его появление. Она все продолжала смотреть новости.

– Нина, в чем дело, – поинтересовался Михеич, едва сдерживая бешенство.

– Они получили деньги, – голосом автомата проговорила Мерзеева, – Много денег. Лохи это мы! Ты понимаешь?

– Кто они? Какие деньги, – заорал Георгий Михайлович.

Мерзеева вздрогнула и как бы очнувшись произнесла:

– Здравствуй, Георгий. Ты давно пришел?

Михеич уставился на Нину Михайловну, пытаясь понять что происходит.

– Нина, я с тобой уже пять минут разговариваю. А ты замечаешь меня только сейчас.

– «Сейчас» – эхом отозвалась Мерзеева, – конечно же, через минуту будет «Сейчас». Сейчас я тебе включу «Сейчас» и ты все поймешь.

– Хватит издеваться надо мной, – заорал Нечитайло, вырывая пульт из рук Мерзеевой. – Досмотрелась телевизора… Нет бы делом занялась, подрать бы сварила. Элементарного супу…

Мерзеева изумленно взглянула на любовника:

– Ты никогда не говорил, что хочешь супу. У нас там есть пакетный, раз и готово, только чайник поставить…

– Я не хочу раз и готова. Я хочу нормальный, домашний супчик. Или борщ. Украинский, с пампушками… – мечтательно произнес Михеич, – Борщ сваренный руками твоей женщины… Ты понимаешь?… Да, разве ты понимаешь!

Михеич махнул рукой и отвернулся. Тут возмущаться пришла очередь Нины Михайловны:

– Борщ? Ты Нечитайло слюнтяй, самый настоящий. Тут такие дела разворачиваются, а ты… Эти уроды обманули нас. Они получили деньги. Вот посмотри… Этого нельзя так оставить, им нужно отомстить!

Нина Михайловна ткнула кнопку пульта и указал на экран. Там как раз шел репортаж. Михеич едва взглянул на экран, известие нисколько его не потрясло.

– Ну и что? Ты ведь искала марку? Я тебе помог найти все, что от нее осталось. Журнал договором не предусматривался…

– ??? И после этого, у тебя поворачивается язык называться крутым? – Нина Михайловна театрально всплеснула руками, – Да, дорогой, ты круче вареных яиц… Понятно, почему твои ребята недовольны… Ты даже сам не можешь вспомнить, когда в последний раз проворачивал серьезное дело. Криминал, херов! Да тебе только торговлю памперсами доверить можно… Я не удивлюсь, если кто-нибудь тебя…

Нечитайло молча развернулся, подозвал Киллера и повел его на прогулку. Нина Михайловна, притворив поплотнее дверь, набрала на по мобильнику чей-то номер и сказала:

– Я согласна возглавить дело. Он сейчас один во дворе с собакой гуляет, без охраны. Сделайте все так, чтобы комар носа не подточил. Спихнем потом на конкурентов как заказное… неудавшееся.

Мерзеева отключила телефон и пошла принимать ванну, по дороге она принялась напевать: «Прости, прощай, не нужно лишних слов…»

Через час в квартиру позвонили. Нина Михайловна открыла дверь. На пороге стояли два милиционера:

– Простите, это квартира Нечитайло Георгия Михеича? – вежливо поинтересовался один.

– Да, только Жорика сейчас нет дома, он пошел собаку выгуливать. Должен вернуться…

– Можно пройти, – попросил второй милиционер. – А вы кто ему будете?

– Жена. Мы несколько дней назад расписались… А что? Что-нибудь случилось…

Первый милиционер помедлив произнес:

– Вы только пожалуйста не нервничайте, присядьте. Дело в том…

– Да не тяните вы, что случилось… – закричала Мерзеева.

– Вы не волнуйтесь, в него только что стреляли…

Мерзеева застонала:

– Он жив?

– Жив, жив… – успокоил ее милиционер. Только рана серьезная, сейчас он в бессознательном положении… Его увезли… У вашего мужа были враги? Неприятности… Не могли бы вы ответить на наши вопросы, попозже…

– Какая больница, где?

Мерзеева записала адрес и выпроводила милиционеров.

На лице ее играла улыбка. Потирая руки она сказала вслух:

– Ты еще узнаешь, милый на что способны твои орлы, под опытным руководством, решительного человека…

Через неделю газеты Кукуевска запестрели репортажами о начавшихся разборках в криминальном мире. Ходили слухи, что в городе происходит передел сфер влияния. Кто-то расправлялся с крупными криминальными авторитетами, присваивая себе их долю. Многочисленные информаторы милиции говорили, что в городе появился некто Михалыч, который возглавляет все эти операции.