В начале девятого утра в районной газете «Знамя труда» спали даже мухи. Полусонная уборщица грузно поднималась по лестнице, при каждом шаге жалуясь на радикулит. Кому она рассказывала о своих мучениях, было непонятно, – во всем здании царило безлюдие. Медленно, но верно она дошла до входной металлической двери и загремела связкой ключей. Едва попав одним из них в нужное отверстие, она услыхала доносившиеся изнутри звуки неопределенного характера. Серафима Ильинична вытащила ключ из замочной скважины и сунула туда глаз. Без очков она видела не дальше своего носа, поэтому для наведения резкости сощурила глаз в щелку. Но внутри коридора, не имеющего ни одного окна, была такая темень – хоть коли€ полуслепой глаз, хоть не коли€, разглядеть что-нибудь было совершенно невозможно. Она выпрямилась и прижалась к двери ухом. Но слышала старушка тоже довольно слабо. Немного успокоившись, она причислила неведомые звуки к случающимся в редакционных комнатах проделкам пресловутого привидения Черного Редактора. Повернула-таки ключ и открыла дверь.

Первым делом Серафима Ильинична включила свет, огляделась – никого и ничего. Так и есть, подумалось ей, Черный Редактор забавляется. Она достала из сумки серенький халатик, надела его и направилась к своему кабинету из двух каморок: кладовки с вениками, тряпками и моющими средствами и туалета. Засучив рукава и громко напевая веселую песенку про бравого Мальбрука, собравшегося в поход, женщина взялась за уборку. Но уже на словах «уселся на коня» голос ее дрогнул и тряпка выпала из старческих рук. В туалете горел свет, и оттуда доносилось подозрительное сопение и кряхтение. Мысль о том, что привидение, как обычный человек, справляет там нужду, заставила усомниться в его подлинности. Она подняла с полу тряпку и, дополнительно вооружившись шваброй, с криком «Смерть оккупантам!» решительно толкнула дверь в туалет. Но вместо Черного Редактора ее взору предстал в позе эмбриона журналист Федор Смолкин, мирно сопящий и обнимающий унитаз. От возгласа он проснулся и теперь тер глаза, вглядываясь в резиновые боты у своего носа.

Память возвращалась к Смолкину медленно. Виной тому было выпитое накануне море вина, пива и водки одновременно. Праздновать День радио начали всем коллективом. Закончили... тут Федор напрягся, потому что дальше помнил смутно. Он ушел в туалет, а коллектив закрыл входную дверь, забыв про него. И Федору пришлось ночевать там, где пришлось. Можно было бы устроиться на стульях в коридоре, но вчера это как-то не пришло ему в голову. А сегодня болела спина, ломило поясницу и дергалась правая нога, которую он отлежал. В принципе, Смолкин не злоупотреблял, но праздники отмечал регулярно. Особенно когда было с кем. Вчера было. А сегодня, при этой мысли Смолкин поднял глаза на Серафиму Ильиничну, еще пока не с кем. Разве что... Нет, она явно откажется.

– И чего разлегся?! – возмутилась уборщица. – Ну-ка поднимайся и ступай домой к жене!

Смолкин усмехнулся. Старушка явно что-то путала. У него, закоренелого холостяка и ловеласа, никогда не было и не будет этой обременительной ноши, которая называется женой.

– Люся небось заждалась своего пропитушку, – бормотала Серафима Ильинична, помогая Смолкину подняться.

– Пардон, мадам! – Ее юмор показался Смолкину чересчур неуместным, если не сказать, черным. – О какой Люсе вы говорите?

– Допился, алкаш! – укорила его та. – Имени родной жены не помнит.

– Что вы заладили про какую-то жену?! Перед вами – Федор Смолкин! Отъявленный холостяк и волк-одиночка! Лучший журналист и завидный жених, который никогда не женится!

– Эхма, лучший журналист! Ступай домой, к жене. Адрес помнишь? Или скажешь, что никогда не жил в Энске? Я-то точно знаю, что твои апартаменты в соседнем доме. Если что, доведу.

Смолкин поморщился и решительно отверг помощь старой дамы, подозревая ее в чрезмерном принятии снотворных таблеток на ночь. Видимо, та до сих пор не очухалась и перепутала его с кем-то. Впрочем, в единственном она была права: Федор жил неподалеку от редакции. Странно, что вчера он не осилил путь домой. Спускаясь по темной лестнице, он нащупал в кармане ключи от квартиры и улыбнулся. Жена?! Еще чего! Да никогда! Да ни за что! Уж ладно бы Настасья, с которой он вроде как крутил очередной роман. Но какая-то Люська?! Да у него никогда не было Люсек. Или были? Смолкин наморщил лоб и принялся вспоминать свои случайные связи. Но их оказалось слишком много. Среди его пассий могла быть и какая-то Людмила.

– Это ты?! – Федор обомлел, когда дверь его квартиры открыла коллега по работе.

– С добрым утром, муженек, – заявила она и за галстук втянула его в жилище.

Весна трепетала молодой листвой на прохладном ветру. Людмила Селиванова шла на работу в редакцию, сбежав от Смолкина, который требовал немедленных разборок в связи со своей скоропостижной женитьбой. Сейчас ей этого не хотелось, к тому же Федор был пьян и не вполне адекватен. Пусть проспится, а она тем временем поднакопит силенок для дальнейших объяснений. Разговаривать по поводу того, каким образом Смолкин оказался ее законным мужем, все равно придется. Этот донжуан и бывший завидный холостяк не оставит ее в покое. Ее, его собственную жену, симпатичную двадцатисемилетнюю особу со стройной фигуркой и выпирающими откуда надо частями тела. Вполне соблазнительную и обворожительную для того, чтобы окрутить нормального мужчину.

Как она не хотела связываться с этим ненормальным! Но девчонки так уговаривали, что пришлось пойти им навстречу. Хотя если бы Настасья Белкина не разрыдалась, то она бы еще подумала. Теперь уже поздно отступать, нужно готовиться к решающему сражению. Пусть оно пройдет в родных стенах редакции, где Людмилу поддержит весь женский коллектив районки. А мужской останется в неведении. Она запахнула куртку и уверенно зашагала по ступенькам.

– Ну, как он? – поинтересовалась Серафима Ильинична. – Добрался без приключений?

– Все приключения у него еще впереди, – подмигнула ей Люся и прошла в кабинет.

Небольшую комнатку она делила с Настасьей и двумя навороченными компьютерами, на которых девушки занимались газетной версткой. За пять лет совместной отсидки они успели подружиться и втянуться в жизненные перипетии друг друга. Впрочем, эти самые перипетии чаще случались у Настасьи, ей катастрофически не везло в любви. Пухлую привлекательную блондинку как магнитом тянуло к сомнительным мужским личностям, одной из которых и оказался Федор Смолкин.

– Ну, как? – круглые голубые глаза Настасьи уставились на Людмилу в ожидании чуда.

– Отлично, – пробурчала она, оправдывая ее надежду. – Проспится и придет меня убивать.

– Мы этого не допустим! – с жаром заявила Настя. – Мы его сами... ой...

– Вот именно что ой, – Людмила села на рабочее место. – Главное – выдержать первый натиск врага.

– Я сбегаю, еще раз всем напомню, – предложила Белкина и помчалась по кабинетам.

Люся с тоской поглядела ей вслед и подумала: великие умники, утверждающие, что женской дружбы не бывает, глубоко заблуждаются. Если бы они только знали, на что решилась Селиванова ради подруги, то съели бы свои вонючие стельки. И за чем только она на это согласилась?! Вдруг Смолкин ее действительно убьет, чтобы вновь стать свободным?!

«Ничего у него не получится, – мстительно улыбнулась Людмила, – после моей смерти он станет вдовцом. Вдовцом, а не закоренелым холостяком!» Разница была существенной. Смолкин уже не сможет кичиться своей брачной неприкосновенностью. Уже ради одного этого стоило повесить на себя такое ярмо.

Ярмо проспалось через пару часов и ввалилось в редакцию с такими же круглыми глазами, как у Белкиной. Федор тут же кинулся к «верстке», пряча в кармане какой-то сверток.

– Ты у меня забыла, – шепнул он и сунул его Люсе.

– Что это? – спросила та недоуменно.

– Твое нижнее белье, висело в ванной, – опять шепотом, чтобы его не услышала Настасья, объяснил Смолкин. – И зубная щетка не моя, и гель, пардон, для интимных мест...

– Федя, – Люся встала и подошла к нему поближе, – это теперь не мои, а наши вещи!

– Наши? – прохрипел Смолкин. – Зачем мне твой гель для... хм. Зубная щетка у меня своя есть. Я же не акула с двумя рядами зубов.

– Ха-ха! – Люся прижала Смолкина своим бюстом к холодной стене. – Феденька, ты что, забыл, что мы вчера поженились и ты потребовал, чтобы я перевезла к тебе вещи?!

– Мы поженились?! – Смолкин побледнел и безжизненно опустил руки. – Я потребовал?!

– Да, – кивнула белокурой головой Настасья, – вы женились, и ты требовал!

– Не может быть, – прошептал Федор, недоверчиво глядя на девиц. – Кто свидетели?

– В загсе сказали, что на сегодняшний момент они уже не актуальны, – ответила Люся, пожимая плечами, – мы обошлись без них.

– Значит, – подозрительно сощурился Смолкин, – свидетелей нет?

– Если ты так ставишь вопрос, – возразила Люся, – то у нас в свидетелях вся редакция. Мы отмечали регистрацию в журналистской.

– Не может быть! – воскликнул Федор, оттолкнул Селиванову и бросился к журналистам.

– Может быть, все может быть, – проворчала Люся и направилась за ним.

– Поздравляю с законным браком, – расплылась в довольной улыбке перед дверью в кабинет Гортензия Степановна, серьезная дама, занимавшаяся корректурой.

– Радость-то какая, поздравляю! – прыгала еще одна случайно оказавшаяся поблизости коллега. Это была Эллочка, секретарь организации, в которой доблестно трудился Федор.

– Бред какой-то, – все еще не верил Смолкин, хватаясь за ручку двери, – массовые галлюцинации!

– Горько молодоженам! – прокричали ему товарищи по перу, как только он ступил на порог.

Федор озадаченно сел за свой рабочий стол. Люся демонстративно подошла к нему и чмокнула в щеку. Народ зааплодировал. Потом разошелся по кабинетам, увлекая за собой невесту, пообещавшую поделиться подробностями начавшейся вчера семейной жизни.

– Как это произошло? – прохрипел Смолкин, оглядывая сотоварищей-корреспондентов – хмурого Василия и веселого Константина.

– Прикольно! – радовался Константин. – Ты был в полной отключке и висел на Люське, как родной.

– Занимательно, – согласился с ним Василий, – я бы даже сказал, что довольно храбро. Женился, как отрезал, не примеряясь семь раз.

– Итак, – вздохнул Федор, уставившись на дверь, – я все-таки женился. А когда оформляют развод?

Людмила обняла Настю, и обе немного всплакнули. Первый тайм прошел со счетом один—ноль в их пользу. Осталась еще парочка с небольшими перерывами, за время которых следовало провести тщательную подготовку. Впрочем, подготовка была проведена заранее, следовало только еще раз убедиться в том, что все идет по плану. Люся набрала номер своей приятельницы, начальника местного загса, и поинтересовалась ходом строительных работ. Та обнадежила ее, что помещение загса из-за протекающей крыши будет закрыто минимум на три дня. Заявления о расторжении брака в это время принимать никто не станет. Какое расторжение, если у загса от течи поехала крыша?

Смолкин бросил трубку на рычаг. Ему показалось, что крыша поехала у него. Какие строительные работы? Ему придется жить с Люськой в одной квартире минимум три дня! Она будет вести себя как его законная жена: готовить, стирать, убирать. С ней придется спать в одной постели? Нет, в браке определенно есть свои преимущества. Жалко, что его не заключают на год! Пожили, надоели друг другу и разошлись. Женился на очередной Люське. Та снова готовит, стирает, убирает. А он с ней... хм.

Федор мечтательно улыбнулся.

– Радуется, – кивнул на него Константин, – такую девку отхватил!

– Остальные-то теперь побоку, – позлорадствовал Василий, не пользовавшийся вниманием у женщин.

Федор сник. Вот что худшая сторона брака! Остальные побоку. Поэтому он и не собирался жениться минимум лет десять. Как же получилось, что он передумал?! Смолкин потер виски, напряг память, но так ничего и не вспомнил, кроме того, как утром обнимал унитаз. Значит, у них не было первой брачной ночи? А Люська даже не закатила скандал по этому поводу?! Закатит. Бабы все такие. Оттягивает удовольствие до вечера, а перед ужином начнет ему припоминать. Что же выходит? Федору придется ужинать с Люськой? А как же Лариса?

– А кто его спрашивает? – интересовался по телефону Василий. – Верочка? Ах, это вы, Верочка! Конечно, он рад. Да и вы обрадуетесь, когда узнаете, что Федор вчера женился и у вас есть отличная возможность поздравить его с законным браком. Бросила трубку, – развел он руками.

– Выпьем, Федя, где же кружка?! – продекламировал Константин и пошел к холодильнику за остатками вчерашнего пиршества.

– Почему Люська? – страдал Смолкин, наблюдая за тем, как Константин разливает по пластиковым стаканчикам водку, боязливо поглядывая на дверь в ожидании появления главреда. Тот утренние возлияния не поощрял и требовал трудовой активности, которая после застолий превращалась в трудовой подвиг.

– Я же говорю, – поднимая стакан, повторил Костя, – она висела на тебе, как родная!

– За мужскую солидарность, мужики! – провозгласил тост Василий, и все залпом опрокинули стаканы.

– Лариса, – стонал Смолкин, – Верочка, Соня Огурцова! Почему Люська?!

– Вот так, брат, бывает, – похлопал его по плечу Василий. – Верочка, Верочка, а потом – бац! И Люська! Лариса, Лариса, а потом – бац и...

– Федор! – Дверь резко распахнулась, и на пороге показался главред. – Поздравляю!

Он подбежал к столу, с которого не успели убрать початый алкоголь, и тоже потребовал наполнить ему стакан. Смахивая скупую мужскую слезу, главред сказал тост и выпил. А потом еще.

– Федька, сволочь, – расчувствовался Сан Саныч после опустошенной бутылки, – как ты мог? Вот и я когда-то напился и женился. Сколько лет-то прошло? Девчонки уже выросли...

Смолкин молча поглядел на седоватого главреда. Если уж и он в свое время напился и женился, значит, такая у них судьба, у журналистов. Нет предела этому беспределу. Все бабы одинаковы: так и норовят ухватить подвыпившего мужика, нацепить на его одурманенное сознание брачные оковы и повесить на свободолюбивую шею хомут. Как он мог столько выпить, что согласился жениться?! Нужно меньше пить. И спать. Особенно с разными бабами. Но отныне ему придется менять всю свою налаженную жизнь. Вряд ли Люська потерпит его бывших пассий. Рыжая ведьма! Как она смогла его окрутить?

– Детей-то когда рожать начнете? – интересовался главред. – Не затягивай с этим делом, Федя.

– Ага, – поддерживал того Константин, – в стране с рождаемостью напряженка.

– Как только, так сразу, – пробурчал Смолкин, лишь бы его оставили в покое. Детей ему только не хватало. Еще чего! Он ни за что не станет матерью-героиней. То есть Люська его не станет, конечно же. Его? Он уже думает о ней как о своей собственности?

– Пухлик, – в кабинет заглянула Людмила, – ты обедать с нами пойдешь? – И она кивнула на стоявшую рядом с ней Настасью. Опешивший от «Пухлика» Смолкин застыл с соленым огурцом во рту и едва нашел в себе силы промычать «нет». – Тогда мы двинули в сторону «Макдоналдса». У тебя сотни не найдется, а то я кошелек дома забыла?

Смолкин дрожащей от напряжения рукой полез в карман и выудил деньги. Вертихвостка! Она уже начинает опустошать его карманы! Он кисло улыбнулся сослуживцам и протянул ей купюры.

– Спасибки, – восхитилась его щедростью Люся и послала Смолкину воздушный поцелуй, от которого его физиономию перекосило.

– Пу-х-лик, – мечтательно повторил Костя, когда Люська закрыла за собой дверь. – Как она тебя ласково! Жениться, что ли?

– Моя меня тоже когда-то, – махнул рукой главред, предлагая тем самым наполнить емкости до краев. И Константин полез в холодильник за оставшейся водкой.

Люся выбрала «Макдоналдс» не случайно. Отсюда открывался отличный вид на вход в редакцию. Она решила контролировать Смолкина каждую минуту. Его нельзя было отпускать в самостоятельное плавание, из которого его только что прибило к семейному берегу. Ведь в холостяцком море осталось полным– полно плотоядных русалок, мечтающих затянуть его обратно в пучину разврата. Мечтать о Смолкине должна была каждая романтичная особа слабого пола. Он был местным мачо, если уж не по внешности (рост средний, комплекция полноватая, очки), то уж по умению убалтывать женщин – точно. Случись ему встретиться с Казановой, тот бы ему позавидовал!

Люсю он никогда не привлекал как мужчина. Ей нравились высокие, крепкие брюнеты с глубокими карими глазами, в которых можно было утонуть безвозвратно. Вернее, нравились бы. До этого момента ни один брюнет ее мечты еще не встречался. Возможно, они и были, но Люсе не попадались. Зато Федор Смолкин маячил перед глазами каждый день. Маячил, разбивал шутя женские сердца, одаривая всех обаятельной улыбкой закоренелого холостяка. И вот теперь он уже не холостяк!

– Тебе придется ему готовить еду? – трагическим шепотом поинтересовалась Настя, прихлебывая молочный коктейль с клубникой.

– Придется, – шумно вздыхала Люська, вливая в себя прохладу ванильного напитка.

– Тебе нужно будет ему стирать? – продолжала подруга.

– Нужно, – соглашалась та.

– И спать в одной постели?! – Настя испуганно закрыла рот рукой и огляделась по сторонам, как будто под одним из столов прятался Смолкин и слушал их откровения.

– Ни за что! – заявила Люся и вцепилась зубами в гамбургер.

– Тогда он догадается о том, что ты его не любишь, – трагически прошептала Настя.

– Подумаешь, – процедила Люся, – где ты видела, что люди женятся по любви? Только в кинокомедиях! А жизнь – это прежде всего драма. Шекспировская трагедия, если хочешь!

– Не хочу, – призналась Настя, – я не хочу, чтобы в моей жизни были трагедии. Ты уж как-нибудь...

– Ладно, – согласилась та, тряхнув своей длинной рыжей шевелюрой, – я постараюсь. Я устрою ему такую трагедию с драмой! Он пожалеет, что родился на свет.

– У него мама очень хорошая, – вздохнула Настя, – ее жалко.

– А он кого пожалел?! – Люся запихнула в себя гамбургер и принялась сосредоточенно жевать.

– Ну да, ну да, – закивала Настасья, – только с мамой аккуратней, у нее может быть больное сердце.

– Я хочу познакомиться с ней в самое ближайшее время, чтобы у Федора не было путей к отступлению. И познакомлю его со своей, уж она направит его на истинный путь.

– Твоя мама тоже очень хорошая, – сказала Настя.

– У тебя все хорошие люди! – горячо высказалась Люся. – И Смолкин, который обманул тебя и бросил, тоже замечательный.

– Как человек он действительно очень хороший, – неуверенно ответила подруга.

– Такими хорошими людьми все тюрьмы переполнены, – заявила Люся и замерла. – Вышел! Куда направился? – Она пригляделась. – Нет, это не Смолкин. Это Константин.

– В магазин побежал, – предположила Настасья, – Сан Санычу не хватило.

– Значит, вечером Смолкин снова будет пьян! – обрадовалась Люська. – Я устрою ему скандал. А ты во время представления посидишь в стенном шкафу в коридоре. Когда он начнет меня душить, выскочишь оттуда и вызовешь милицию.

– Выскочу, – торжественно, как новобранец на присяге, пообещала Белкина. – Но тебе не кажется, что Федя не сможет поднять на женщину руку?

– Не сможет? Ха! Я его заставлю это сделать! – Людмила сверкнула глазами так, что за соседним столиком мужчина, поймавший ее взгляд, подавился жареной картошкой.

День был невыпускным, потому работники редакции улизнули домой раньше обычного. Но Смолкин задержался, домой ему не хотелось. Он никогда не любил возвращаться в пустую квартиру. Каждый вечер он навещал приятелей и приятельниц, которые ждали его с нетерпением. Сегодня же его с нетерпением ждала жена. Федору это обстоятельство жутко не нравилось. Люсю он знал давно, уважал как профессионала. Но такой профессиональной хватки от нее никак не ожидал!

Сан Саныч рассказал, что на мероприятии, посвященном Дню радио, устроители затеяли бал новобрачных, среди которых затесался Смолкин, привлеченный красотой оголенных частей женских тел в белых платьях. Он, как одуревший, бегал за невестами и обещал на них жениться, пока один из женихов не съездил ему по морде лица, отключив его от восприятия действительности. Видимо, в этот момент профессионалка Селиванова и воспользовалась его уроненным авторитетом. Но он, по крайней мере, должен был сказать «да». И говорил, как подтвердил Сан Саныч. Селиванова показывала ему подвязку от своих чулок, а он гладил ее ногу и орал «да!». «Что это, как не любовь?» – предположил главред и сказал тост.

Она заманила его в ловушку! Наивного, доверчивого Смолкина обманули самым бесстыжим образом. Говоря «да!», он имел в виду совершенно другое. Ему нужно пойти домой и разобраться с обманщицей. Наверняка сейчас она сидит в его квартире и дрожит как осиновый лист, предчувствуя, что добрые люди ему обо всем рассказали. Как она его окрутила, наколола, объегорила...

– Явился не запылился, – Люська по примеру своей бабушки-казачки уперла руки в бока и выставила вперед правую ногу в домашней тапочке с кроличьим помпоном. – Где шлялся? Сколько времени, видел? – Помпон грозно заколыхался на тапке. – Чтоб после работы всегда бежал домой! – продолжала орать на весь подъезд Люська. – Ишь ты, Казанова хренов!

– Ты чего? – обомлел Смолкин, опешив от подобного приема. – Мы же с главредом...

– И ему достанется, – Люся погрозила в сторону редакции кулаком. – Ишь, гад, спаивает мужа!

У Федора на нервной почве задергался левый глаз, которым тем не менее он отчетливо увидел, как открылась дверь напротив и показалась седая голова соседки, украшенная бигуди.

– Здравствуйте! – заорала Селиванова. – Мы тут с мужем разговариваем. Я, между прочим, вчера за него замуж вышла!

– Примите мои искренние соболезнования, – прошамкала та беззубым ртом и исчезла из поля зрения молодоженов.

– Видел, что о тебе люди говорят? Алкоголик! – Люська посторонилась и пропустила Смолкина в его же собственную квартиру.

– Что ты сделала? – выдохнул тот, оседая на телефонной тумбочке. – Теперь она позвонит маме.

– А! Испугался мамочки! То-то. Если и завтра придешь в таком виде, то я сама ей позвоню, – пообещала Люська. – Кстати, ты обещал меня с ней познакомить. Нехорошо как-то получается. Женился, а с мамой не знакомишь.

– Я обещал? – схватился за хмельную голову Смолкин, припоминая, что же еще он наобещал этой дуре. Ничего вспомнить так и не получилось. Он прикрыл глаза и окунулся в сладостную пелену сна.

– А! – заорала Люська, тряся его за грудки и пытаясь привести в чувство. – Подлец и негодяй!

– Не трогай Федечку! – пискнула Настасья и выпрыгнула из стенного шкафа. – Не нужно его душить. Он хороший.

– Настька? – очнулся тот и обрадовался. – Ты откуда? Или я и на тебе женился? У меня что, гарем?

– Падишах нашелся, – буркнула та, увидев, что убивать Смолкина никто не собирается.

– Давай дотащим его до спальни, – сказала Люся подруге, резонно предположив, что одна с нетрезвым Смолкиным не справится.

– Ни за что! – заорал тот, прикрывая ширинку брюк. – Только не в одной постели!

– Девственник нашелся, – хмыкнула Люська и схватила Смолкина под мышки. Настя взялась за ноги, и они потащили упирающегося Федора в спальню. – Сейчас мы его разденем, – грозно нахмурилась Люська, – и отхлестаем тем березовым веником, что висит у него в ванной... Имею право как законная супруга!

– Царь небесный, – прошептал убитый унижением Смолкин, – завтра же брошу пить. Только огради от этого исчадия ада!

Бить его не стали, ограничились устным предупреждением. Федор клятвенно пообещал приходить вовремя домой, не интересоваться другими женщинами и бросить пить. Люся ему не поверила. Она догадывалась, что завтра Смолкин побежит в загс разводиться. Но не тут-то было! Мало того, что там ремонтировали крышу, так еще и следующий день был выходным. И до него нужно было дожить.

– Оставайся, – предложила Люся подруге. – Он проснется и меня убьет. Моя смерть будет на твоей совести, Белкина.

– Федя не такой, – твердила Настасья, прикрывая дверь в спальню. – И я рада, что у вас не было брачной ночи.

– А я-то как рада, – усмехнулась Люся, раскрывая все шкафчики в комнате мужа в поисках спиртного. – Ни брачной, ни послебрачной. Я же сказала, что не стану с ним заниматься любовью.

– Может быть, тебе признаться, что ты беременна? – предложила Настя.

– Может быть, – согласилась с ней Люся, разглядывая найденную бутылку с початым чинзано. – Вздрогнем по капле? Мне необходимо расслабиться.

Девушки прошли на кухню и закрылись. Люся нашла в холодильнике Смолкина «Докторскую» колбасу, заботливо припасенную для сына его мамой, и открыла первые попавшиеся консервы – кильки в томате. Закуска вышла так себе, холостяцкая. У Смолкина не было ни конфет, ни шоколада, который так любила Люся. Пить вино с кильками и колбасой ей не хотелось. Но не идти же на ночь глядя в магазин. Или к соседке в бигуди. Впрочем, та могла бы ее пожалеть: бедняжка, вышла замуж за такого идиота. Но сегодня Людмиле жалость была не нужна. Ей следовало настроиться на утреннюю встречу с «любимым» супругом.

– Чтоб у вас все было замечательно! – пылко произнесла Настасья, закрыла глаза и выпила.

– Ты это о чем? – удивилась Люся, которую вовсе не устраивала замечательная жизнь с Федором.

– О вас, – всхлипнула подруга. – Вы такая интересная пара.

– Так, – отодвинула ее бокал Люся, – тебе больше не наливать. Ешь кильку.

Из спальни раздался храп Смолкина. Девушки притихли.

– Я, пожалуй, останусь, – сказала Настя, втянув голову в плечи. – Вдруг ты его покалечишь.

Рассуждать о том, кто кого покалечит в начале семейной жизни, с Белкиной было бесполезно. Такая беззаветная любовь, которую она испытывала к Смолкину, не искоренялась ни каленым железом, ни другими душевными процедурами. Пришлось хлестать чинзано одной и выслушивать замечания подруги о том, какая они хорошая пара и как прекрасно смотрятся вместе. Люся вспомнила лоснящееся лицо супруга, его пухлые губы, ошарашенный вид... Как можно любить Смолкина? Она не представляла. И догадывалась, что он никогда ей этого не простит. Ну и что? Зато запомнит на всю жизнь.

А жизнь до нее у Федора была красочной и изобиловала фактами измен. Девицы менялись у Смолкина, как перчатки у светской модницы. Среди них попадались изношенные, дешевые рукавички, но в большинстве случаев Смолкин встречался с привлекательными женщинами. Вот и Настасье голову кружил. И что она в нем нашла? Обратила бы лучше внимание на Константина. Приятный веселый парень, жаль, что блондин. Для Селивановой блондины как мужчины не существовали. Они могли быть хорошими друзьями, приятными коллегами, но только не любовниками. Смолкин блондином не был. Его пепельный цвет волос давал смутную надежду на Люськино внимание, но он им не воспользовался самостоятельно. За что и поплатился. И за остальное тоже.

– Нужно переставить мебель, – внезапно озарило молодую жену.

– Зачем? – в губах Насти застыла недоеденная килька.

– Чтобы он проснулся и понял, кто в его доме хозяин! – отчеканила Люська и прикинула, насколько тяжело будет переставлять холодильник из одного угла в другой.

– Ты думаешь, это поможет? – заинтересовалась подруга.

– Еще как, – усмехнулась та, – мужчины по натуре собственники. Он привык к холодильнику, что тот все время стоит в одном углу. А мы возьмем и передвинем его! Для Смолкина перестановка будет равносильна тому, что холодильник выкинули с балкона.

– Может, поменяем местами микроволновку с тостером? – неуверенно предложила Настя, поглядывая на холодильник с нескрываемым ужасом.

– Настена, мы все поменяем, – сказала Селиванова, – ничего из прошлой жизни Смолкина ему не останется. Начнем с кухни. В комнате сделаем перестановку позже, когда он куда-нибудь уйдет.

– И ты его отпустишь? – трагически произнесла Настя.

– Да, ты права. Отпускать нельзя. Если только к маме...

– Не забывай, что она милая, добрая женщина, – напомнила Настя.

– Пока мы имеем дело с вредным и неприятным типом, – заявила Люся и попыталась сдвинуть холодильник. – Нелегко, – призналась она, – придется переставлять микроволновку. Но тогда открутим у раковины трубу!

– Зачем? – Настя в изумлении забыла про кильку, зафиксировав ее, как сигару, в уголке рта.

– Пусть сидит дома и чинит водопровод, – подмигнула ей Люся.

– Чинит водопровод! – восхищенно всплеснула руками Настя и проглотила кильку. Она чуть не подавилась. Пришлось запивать кильку тем, что оказалось под рукой.

Под утро подруги задремали на диванчике, нежно прижавшись друг к другу. К этому времени кухня преобразилась полностью, только холодильник, как оплот холостяцкой неприкосновенности Смолкина, остался стоять на месте.

Людмила Селиванова не всегда была стервой. Такой ее сделали вынужденные обстоятельства. Мало того, что они лишили ее жениха-компьютерщика – тот сбежал на край света в Силиконовую долину и Люську с собой не позвал. Так еще и лучшая подруга оказалась обманутой таким же негодяем. Если Селиванова могла стойко перенести измену, то Настасья первый раз в жизни собралась покончить с собственным никчемным существованием. Она забралась на самое высокое здание в городе – пятнадцатиэтажку – и решила с нее спрыгнуть. Но страх высоты не позволил ей даже приблизиться к краю. Настасья разревелась и позвонила подруге. Там, на пятнадцатиэтажной верхотуре, Людмиле пришла в голову замечательная идея. Раз она не может отыграться на своем бывшем женихе, то возьмется по полной программе за Настасьиного обидчика. И взялась.

Федор Смолкин обидел не только Настасью, он начал встречаться с сестрой начальницы загса, променяв на дочку Гортензии Степановны. Та продержалась не дольше недели. Следующей несчастной жертвой стала соседка Серафимы Ильиничны. Девушка, несмотря на настойчивые предупреждения старой женщины, убедилась в коварстве Смолкина сама и получила душевную травму. Осталась обида на местного мачо и у секретарши Эллочки. Смолкин постоянно делал ей многозначительные намеки, но каждый раз, когда дело принимало серьезный оборот, увиливал в сторону. И это еще не полный список обманутых им девиц за последний месяц. Проведя небольшое расследование, а без подготовки взяться за Федора Люся не решилась бы, она поняла, что тот настроил против себя если не всю женскую часть небольшого городка, то уж ее добрую половину точно.

То, что задумала сделать Людмила, было неоднократно описано у классиков в трагедиях. Ей оставалось лишь собрать воедино творческие изыскания великих людей и перейти к радикальным действиям. Она собрала и перешла. Одним теплым весенним днем, когда отмечали День радио, веселились на балу молодоженов, а Смолкин напился до поросячьего визга, состоялась инсценировка свадьбы и началось великое перевоспитание энского Казановы. Вернее, это случилось утром следующего дня, когда Людмила открыла Смолкину дверь и заявила, что она его законная супруга, хотя на самом деле никогда ею не была.

Он этого не знал, зато знали другие, но подыгрывали или молчали. Некоторые, в том числе и главред Сан Саныч, об обмане даже не догадывались, наивно полагая, что закоренелый холостяк может когда-нибудь образумиться и жениться. Круговая порука сделала свое черное дело. Смолкину пришлось признать то, что накануне в совершенно невменяемом состоянии он добровольно женился на Селивановой. Свадьба якобы состоялась в редакции газеты, была названа «комсомольской» и прошла на ура. На ней присутствовали гости, подарившие молодоженам сервиз, электрический чайник и утюг. В принципе, нужные для ведения совместного хозяйства вещи. Люсе пришлось разориться и купить их в супермаркете. Смолкин оказался довольно жалким типом, он безоговорочно поверил в сказку о собственной женитьбе и в очередной раз напился. За что получил нагоняй от супруги и массу неприятных ощущений.

Доставлять неприятные ощущения и входило в задачу Людмилы Селивановой. Но ей следовало не отвращать закоренелого холостяка от брака, а показать ему все прелести семейной жизни, какие могли бы быть у него не с ней, сварливой, мелочной и жадной женой, а с милой и необыкновенно чуткой Настасьей. Для последней отводилась роль чертика из табакерки. Она должна была выпрыгивать всякий раз, когда требовалось пожалеть и утешить бедного молодого мужа. О соперницах Людмила не переживала. Те, узнав, что Федор сочетался законным браком со стервой Селивановой, должны были отпасть от него, как напившиеся крови пиявки. Что и случилось. Первой отпала Верочка, второй – Лариса. Она позвонила Смолкину рано утром с намерением потребовать у того отчета, где он был накануне вечером. У них намечался совместный ужин, который Федор проигнорировал.

– Федор находился у себя дома, – заявила Люся, используя в голосе только холодные металлические нотки, – в объятиях законной супруги!

– Что?! Кого?! Где?! – только и смогла вымолвить соперница и замолчала.

– И попрошу вас, кошелка, нас больше не беспокоить! – добавила Люся стервозности в свою речь и подмигнула проснувшейся Настасье.

– Не беспокоить? – повторила Лариса, которую еще никто в жизни не называл кошелкой, и положила трубку.

– Ха! – тряхнула рыжими волосами Селиванова. – Вторая есть! Сколько же их у него?

– Он очень привлекательный мужчина, – сказала Настя, поднимаясь и оглядываясь на дверь спальни, за которой стояла полная тишина. Обычно Смолкин храпел. – Он не умер от горя?

– Спасибо, подруга дорогая! – бросила ей Люся, направляясь в ванную. – По-твоему получается, что жениться на мне – это огромное горе? Между прочим, ты должна готовить завтрак. Заметь, не я, а ты.

– Я помню, – кивнула головой Настя и принялась быстро одеваться. – Я все же гляну.

Она подошла к спальне и тихо приоткрыла дверь. Смолкин не спал. Он лежал, натянув на себя пуховое одеяло до подбородка, пучил глаза и жалко улыбался.

– Привет, – обрадовалась Настя, что Федя остался жив и невредим, – кушать хочешь?

Тот молча кивнул одеялом и продолжил тянуть улыбку.

– Я приготовлю тебе омлет, – радостно пообещала Настя.

Он вышел, крадучись, после того, как по всей квартире разнесся кофейный аромат и запах омлета. Девицы возились на кухне, накрывая стол к завтраку, и обсуждали грядущие выходные. Смолкин прислушался. Те собирались тащить его на дачу к какой-то маме. Внезапно до него дошло, что коварная Селиванова собирается познакомить его со своей мамочкой. Только этого ему не хватало! Нужно было немедленно что-то придумать, чтобы остаться дома и на трезвую голову поразмыслить о произошедшем инциденте. Правда, голова после двухдневной пьянки гудела, как чугунный котелок, в котором помешивали кашу. Впрочем, она-то и подсказала ему, как можно использовать пошатнувшееся здоровье. Смолкин, громко вздохнув и ахнув, обездвиженно свалился у кухонной двери.

– Что это с ним? – возмущенно поинтересовалась Люська, пихая Смолкина носком тапки.

– Федечка, бедный! Он заболел! – спохватился «чертик» и выскочил из кухни, пытаясь оказать Смолкину первую медицинскую помощь. – Ему нужно сделать искусственное дыхание «рот в рот».

– Я не умею, – призналась Люська и пожала плечами.

– Тогда это сделаю я, – решилась Настасья и склонилась над Федором.

Тот не выдержал и усмехнулся. Он искренне обрадовался, что ему не придется общаться «рот в рот» с Селивановой. Уж лучше Белкина. С этой он, по крайней мере, уже целовался и получал удовольствие от процесса. Селиванова еще, не приведи господь, в порыве стервозности укусит.

– Ему лучше! Лучше! – радовалась Белкина, глядя на то, как он усмехается.

– Не-а, – промычал Федор, – мне плохо. Тащите меня в кровать!

Подруги переглянулись и потащили. А что оставалось делать? Пьянство никогда не доводит до добра, разрушая личность человека и его организм. Нечто подобное рассказывала возлежащему на многочисленных подушках Смолкину Люська, наблюдая за тем, как Настя кормит того с ложечки, вернее, с вилочки омлетом. Смолкин послушно открывал рот, глотал вкусный омлет, запивал его кофе и ухмылялся лекции о вреде алкоголизма.

Ситуация начинала ему нравиться. В его холостяцкой жизни такого завтрака еще не было. Обычно он вскакивал чуть свет, хватал свою одежду и прыгал с балкона в кусты сирени, обдирая задницу и мужское хозяйство. В лучшем случае, если дама оказывалась незамужней, он спокойно одевался, прощался с ней и отчаливал в свою холостяцкую берлогу, где курил, пил рассол и принимал ванну. Сегодня пить рассол ему не хотелось. Белкина сварила замечательный кофе и приготовила омлет. Ну почему он женился на этой дуре Селивановой?! Вспомнив о своей скоропалительной женитьбе, Смолкин поинтересовался насчет паспорта.

– Ты его потерял, Пухлик! – нагло заявила молодая супруга, приблизив свои честные глаза к его унылой физиономии. – На балу, когда лапал аппетитных невест. Я написала за тебя заявление в УВД, они обещали найти как можно быстрее. Так что подождем.

– А твой? – подозрительно прищурился Смолкин. – Твой паспорт с печатью где?

– В Караганде! – выкрикнула Люська и спокойно добавила: – Там же, где и твой. Они пропали оба после того, как их проштамповали в загсе.

– Ребята, – примирительно сказала Настасья, – не ссорьтесь. Хотите, я вам свой паспорт покажу?

– Не хотим, – строго сказала Селиванова и запихнула в рот Смолкину ломоть батона.

Но отвлечь того от больной темы было уже невозможно.

– Но как нас расписали без предварительной подачи заявления за два месяца?!

– Мы же подавали! Ты что, опупел?! – Люська закрыла ему рот соленым огурцом.

– Ко-да? – прошамкал тот, откусывая сочную мякоть.

– Когда ты напился на Восьмое марта! – нагло заявила беспринципная особа.

Смолкин хлопнул себя ладонью по лбу и помрачнел.

– Надо меньше пить! – изрек он и откинулся на подушки.

Люся воспользовалась моментом и продолжила лекцию о вреде алкоголизма.

Завтрак прошел в теплой, дружественной обстановке. После него подруги поели сами и помыли посуду. Смолкина оставили в покое, надеясь, что он, больной и обессиленный, вновь уснет. Но тот, услышав, что возня на кухне прекратилась, потребовал наполнить себе ванну. Люся поначалу нахмурила брови и назвала супруга эксплуататором, но Настя уговорила ее выполнить просьбу практически умирающего Смолкина. И отправилась выполнять ее сама.

Поддерживаемый с двух сторон под локти довольный Федор прошел в ванную и обомлел. Так о нем еще никто не заботился. Кроме мамы, которая купала его в далеком детстве. Пенная ванна ждала Смолкина, играя разноцветными пахучими пузырями при электрическом освещении и зажженных ароматизированных свечах. Рядом с ванной стояла магнитола, откуда лилась романтическая песня о неразделенной любви. Смолкин выдворил подруг за дверь, разделся и залег в пузыри.

– Федя! – раздался тут же голосок Белкиной. – Тебе спинку не потереть?

– Это уже слишком, – толкая подругу в бок, прошипела Селиванова.

Смолкин блаженно закрыл глаза и представил, как в ванну входит Белкина, на ходу раздевается, как заправская стриптизерша, залезает к нему... Внезапно рядом с ними возник образ Селивановой, и сексуальная картинка рассыпалась от ее чудовищного голоса.

– Сам себе потрет! – заявила Люська и оттащила Настю от двери.

– Ты что себе позволяешь? – возмутилась Люська, когда они с подругой оказались в комнате. – Вдруг он о чем-то догадается? Ты не должна оказывать ему такие знаки внимания, а просто спасать его от меня.

– Я и спасаю, – всхлипнула та, – как могу.

– Слушай, Белкина, – Люся села в кресло и достала пачку сигарет. – Из тебя получилась бы замечательная жена для этого обалдуя. Так давай постепенно приведем его к этому мнению. Постепенно! А сейчас, глядя на твои безрассудные действия, он может понять только одно – что ты на все готова.

– Так и есть, – вздохнула та, – ради Феди...

– Ради Феди, ради Феди, – пробурчала Люська, пытаясь прикурить. Она делала это в первый раз и назло Смолкину. – Федя съел медведя...

– Не тем концом, – подсказала Настасья, с тревогой глядя на мучения Люськи. – Не подожги дом.

– А! Снова проявляешь жалость к Смолкину! Боишься, что он погибнет в огне?! Ничего, ты кинешься его спасать и получишь медаль «За отвагу при пожаре».

– Я за тебя тоже боюсь, – решительно заявила Настасья. – Ты такая экспрессивная. Можешь не выдержать общения с Федей.

– Это пусть он боится! – крикнула Люся и погрозила в сторону ванной кулаком. – Нет, я поражаюсь твоему долготерпению. – Она пристально поглядела на подругу. – У тебя явно занижена самооценка. Ты себя не уважаешь до такой степени, что готова простить мужчину, который над тобой надругался самым бесчеловечным способом.

– У нас была замечательная ночь, – покраснела Настасья. – Я помню, как...

– Вот-вот, – оборвала ее подруга, – ты помнишь, а он уже все забыл. И между прочим, женился на другой, о чем, похоже, мало сожалеет. Да я на его месте волосы себе рвала бы от отчаяния.

– Может, он и рвет, – прислушалась к звукам в ванной Настя, – только без свидетелей.

– Ага, – мрачно кивнула ей Люся, – рвет. Как же! Тащится и смеется над нами! Я бы ему такую ванну, да я бы ему...

– Девочки! – внезапно раздался голос Смолкина, и показалась его голова. – Еще бы пивка с воблой!

– Я сбегаю, – тут же предложила Настя.

– Сиди, тряпка, – прошипела Люська и поднялась, попыхивая сигаретой. – Обойдешься! – заявила она и выпихнула голову Смолкина за дверь.

– Ну, что ты в самом деле, – попыталась возмутиться Настя, – человек с похмелья, а пиво всегда спасает. И для здоровья полезно.

– Для здоровья полезны медицинские работники, – усмехнулась Люся и обратилась к Федору: – Ты как себя чувствуешь, муженек?

– Отвратительно! – буркнул тот из ванной, куда вернулся без настроения.

– Отлично, – потерла ладони Люська. – Сейчас мы тебе поможем!

Она подошла к телефону и вызвала знакомую медсестру Тосю. В белом халате, высоком колпаке и с антигриппозной повязкой на лице Смолкин вряд ли мог узнать свою бывшую пассию Тоську, которую бросил после двух свиданий. Чем уж она ему не понравилась, неизвестно. Возможно, огромной комплекцией, сильными руками и мощной грудью. Но поначалу Смолкина это привлекло. По всей видимости, он опрометчиво решил разнообразить список своих жертв и подал медицинской сестре надежду. Сегодня у нее появилась прекрасная возможность отыграться на обидчике, чем она не преминула воспользоваться.

– Это что?! – изумился, глядя на медсестру, вышедший из ванной в одном полотенце Федор.

Ожидающий его сугроб зашевелился, и на Смолкина уставились два полных ненависти, косоватых серых глаза, не предвещающих ничего хорошего.

– Это, Пухлик, – ласково ответила ему Селиванова, – наша забота о твоем здоровье. Не можем же мы бросить тебя на произвол судьбы!

– Бросьте меня, бросьте! – Федор попятился, отмахиваясь от медсестры, как от привидения.

Та демонстративно подошла к столу, на котором стоял ее медицинский чемоданчик, открыла его и достала одноразовый шприц. Покопалась еще, отыскивая самую длинную иглу и пузырек с лекарством. Смолкин, придерживая полотенце, продолжал пятиться в сторону Белкиной, инстинктивно чувствуя, что лишь ее сердечко дрогнет при его мучениях.

– Ща станет как новенький! – пробасила Тоська и надвинулась на Смолкина бесконечной неизбежностью. – Его немного расслабит, зато организм очистится. Не вихляйся, – посоветовала она, прижимая Федора к стене и срывая с него полотенце, затем стремительно ударила его по затылку. Смолкин от резкой боли согнулся в три погибели и получил укол в зад. – Все тип-топ, – усмехнулась Тоська, распрямляя взвывшего Смолкина, который, теряя сознание от ужаса, успел зацепить с пола коврик и прикрыться им.

– Феденька, больно, да?! – к нему тут же подскочила Настасья и повела несчастного к дивану.

– Огромное вам спасибо за спасение здоровья моего драгоценного мужа! – прокричала зачем-то Селиванова и многозначительно уставилась на медсестру.

– Пожалуйста, – недоуменно ответила та, вспоминая, что же она забыла сделать. – Ах, да! – Она хлопнула себя по обширным бокам. – Спасибо-то в карман не положишь!

– Что верно, то верно, – рассудительно заметила Люська и повернулась к Смолкину. – Пухлик, за услуги надо заплатить!

– Сколько? – прохрипел тот, держась за уколотое место.

– А сколько у вас есть? – вошла в азарт медсестра.

– Вам и сотни хватит! – строго сказала Люся, роясь в карманах мужниных штанов. – Не могу же я разбазарить семейный бюджет за один день.

– А что, прикольно было бы, – обрадовалась Тоська, но тут же поправилась: – Больному полный покой и своевременный уход...

– Да, – простонал Федор, устраиваясь на диване с помощью Насти, – шли бы вы все отсюда!

– Стул у него может быть многоразовым, на это не нужно обращать внимания...

– Не обращайте на меня внимания, – искренне просил Смолкин.

– Что ты, милый, – плотоядно улыбнулась Люська, – да мы тебя ни за что не оставим без внимания в такой критический момент!

Смолкин застонал еще громче и уткнулся в подушки.

– Спасибо вам, доктор, – продолжала рассыпаться в словах благодарности Селиванова, провожая приятельницу к выходу.

– Вызывайте, если что! – зычно прокричала Тоська. – У меня еще в арсенале медицинских принадлежностей электрошокер есть!

– Что ж ты сразу не сказала? – зашептала Люська.

– Ничего, он и без электрошокера бегать будет как заведенный. Вы ему на всякий случай путь до туалета от мебели-то расчистите.

– Обязательно расчистим, – пообещала Люся и закрыла за медсестрой дверь.

Смолкин притих под чуткой опекой Белкиной. Та, склоняясь над ним, пыталась фальшиво исполнить колыбельную песню.

– Ну, уж это слишком, – заявила Селиванова, подняв обоих с дивана. Смолкину предложила убраться в спальню, сказав, что собирается заняться уборкой его холостяцкой квартиры, а Настя будет ей помогать.

Федор промычал нечто невразумительное, но перейти в спальню согласился без эксцессов. После укола ему стало значительно лучше, впрочем, он и с утра чувствовал себя вполне сносно. Но не показывать же свою бодрость духа рыжей ведьме, которая сразу потащит его к своей мамочке! На всякий случай он застонал и схватился за голову. Затем, передумав, принялся растирать место укола. Он понял, переигрывать было нельзя. Эта рыжая фурия тут же вызовет ходячий электрошокер!

Ему страшно захотелось остаться одному. Совершенно одному! В своей захламленной холостяцкой квартире! Впрочем, как подумал Федор, пусть эти дуры сначала уберутся и приготовят обед. А потом он займется выяснением обстоятельств, вынудивших его жениться на Селивановой.

Люся тем временем не теряла ни минуты. Она, как и обещала Тоське, занялась перестановкой мебели, начать которую собиралась еще накануне. Прислушавшись к шагам Смолкина, направляющегося к постели, она тут же переместила стол, после него два колченогих стула, отодвинула к другой стене кресло, переставила в дальний угол подоконника горшок с кактусом, заполненный окурками.

– Она сказала «расчистить»! – возмущенно округлила глазищи Белкина.

– Ты думаешь? – подмигнула ей Люська, прикидывая, как молодожен будет добираться до необходимой при очищении организма емкости.

Долго мучиться размышлениями ей не пришлось. Прямой путь указал сам Федор, стремительно вылетевший из спальни. Он потратил драгоценные секунды на махровый халат и теперь спешил добежать до туалета в кратчайшие сроки. Первым делом Смолкин врезался в стол, удивленно соображая, откуда сей предмет меблировки возник на его пути. После стола он опрокинул стулья, перевернул кактус, который задел ногами, когда падал, зацепившись за кресло.

– Да, – глубокомысленно изрекла Люська, поднимая молодожена. – Надо было передвинуть шкаф!

– А! Стерва! – заорал Федор и скрылся в туалете.

– Неблагодарный! – крикнула ему вслед Селиванова и показала язык.

– Федю жалко, – прошептала Настя, едва сдерживая смех.

– Несчастный, – пожала плечами ее подруга, – он надолго запомнит нашу медовую неделю. Кстати, у нас же должен быть медовый месяц!

– Федя не выдержит, – вздохнула Настя и принялась поднимать стулья.

– О! – донесся из отхожего места звук облегчения. – О! О...

– И сколько он будет чистить организм от алкоголя и его компонентов? – риторически спросила Люся.

Ясное дело, Настя этого не знала. А спросить об этом у Тоси молодая жена забыла. Если он примется бегать так весь вечер, то испортит ей выходной день. Мало того, что сорвалась поездка к маме, так она еще не сможет нормально посмотреть любимый сериал про секс в большом городе! Как же она могла забыть про телевизор, который по совершенно идиотским соображениям Смолкина находился в спальне?!

– У! – сделал ей жуткую физиономию Смолкин, семеня обратно в спальню.

– Бедненький! – всплеснула руками Настя, глядя на его побелевшее от злости лицо. – Федя, тебе что-нибудь принести? Что ты хочешь?

– Развестись! – рявкнул тот и захлопнул за собой дверь спальни.

То, что мужчины – создания неблагодарные, Люся знала давно. А Смолкин был что ни на есть самым ярким представителем этого неблагодарного сообщества. В нем слились все пороки сильной половины человечества. Слились и перекрыли доступ кислорода к мозгам, оставив в действии лишь один-единственный орган, которым Федя и думал в последнее время. И, увы, это было не сердце. Как подозревала Селиванова, сердце у журналиста Смолкина отсутствовало. Если бы оно билось в его широкой волосатой груди, то он не был бы способен на пакости, отравляющие существование таким милым и тихим девушкам, как Настя Белкина.

Людмила должна отравить ему существование сама. Пусть он побудет в шкуре им же убитого медведя! Федя в шкуре убитого им медведя. Как поэтично она подумала! Чем она жертвует, живя с этим типом в одной квартире? Да всем: психикой, здоровьем, личной жизнью. Но что это по сравнению со словами благодарности, которые она услышала от многочисленных обманутых подруг Смолкина?

– Переставим шкаф! – решительно заявила она Настасье. – Но прежде освободим его от содержимого.

Та кивнула головой, догадываясь, что подруга настроена очень решительно.

Шкаф Смолкина оказался полным сюрпризов. Естественно, Люську не интересовали марки его одежды. Она обратила внимание на количество галстуков, которое зашкаливало за сотню! Такое излишество не говорило ничего хорошего о хозяине. Зато многое о нем могла рассказать цветастая картонная коробка из-под печенья, в которой были сложены фотографии фривольного содержания. Вот Смолкин на морском пляже среди пальм и волн и с ним длинноногая девица с ярко накрашенными губами. Вот он берет интервью у грудастой блондинки, обнимая ту за узкую талию. Вот к нему прижимается полуголая шатенка с видом продажной женщины... Федор Смолкин не отдыхал от женщин даже на отдыхе!

– Какая гадость, – брезгливо морщилась Люся, вытрясая содержимое коробки на пол.

– Может, не будем смотреть? – предложила Настя.

– Еще чего, – фыркнула Люся, – врагов мы должны знать в лицо!

– Но здесь же одни груди и попы, – надулась та.

– А-а-а! – Мимо них, устроившихся прямо на полу у шкафа, пронесся Смолкин. Он заметил краем глаза, чем они занимаются, и добавил, скрываясь в туалете: – А, стервы! О-о-о!

– Как его довела жизнь, – вздохнула Настя.

– Он сам себя довел, – Люся указала на фотографии. – И мы, – она серьезно поглядела на подругу, – его божья кара за разгульное поведение, его наказание!

– Да, – согласилась с ней Настя, – мы – настоящее наказание.

Вечер пришел неожиданно и быстро. Сумрак надвинулся на городок, когда девушки еще возились со шкафом. Смолкин к этому времени уснул, что позволило беспрепятственно утащить из спальни телевизор. Люся не собиралась жить на диване, но, понимая, что Смолкина в данный момент лучше не трогать, решила провести на скрипучем ложе последнюю ночь.

Сегодня они нашли Смолкину занятие поинтереснее, расследование собственной свадьбы. Озадаченный только чисткой организма, Федор метался весь день. Завтра, в воскресенье, Люся решила все-таки отвезти его на дачу к своей маме. А если тот снова почувствует себя плохо... Впрочем, в том, что он будет здоров и бодр, она уже не сомневалась.

Настя не могла остаться еще на одну ночь. Что подумают соседи? Какие страшные сплетни поползут по их небольшому городку! Будто бы они живут шведской семьей. От этого удара ей уже не оправиться. Настя вздохнула, шепотом пожелала Смолкину «спокойной ночи» и отправилась домой, но с четко разработанным планом дальнейших действий в кармане пальто.

А Люсе ничего не оставалось делать, как караулить своего новоиспеченного муженька. Она принялась смотреть сериал, успев нагрубить еще трем девицам, дозвонившимся до Смолкина.

Артемида Степановна Селиванова растила девочку, отказывая себе во многом, если не сказать во всем. Она надеялась, что со временем из той вырастет хорошая, покладистая дочь, благодарная матери за все ее мучения и лишения. Людмила выросла, но благодарить не спешила. Мало того, что она не обрадовала родительницу получением высшего образования – Селиванову-младшую с треском выгнали из химико-технологического института за хроническое непонимание процессов взаимодействия веществ. Устроила-то Артемида Степановна дочь в вуз по знакомству за определенное вознаграждение. Так та еще и не оправдала надежд матери на быстрое и удачное замужество. Хотя Людмиле на протяжении всей жизни, как Митрофанушке-недорослю, внушалось, что если не хочешь учиться, то нужно жениться, то есть идти замуж. Артемида Степановна звала свою дочь перезрелой грушей и, как и все нормальные матери, оказавшиеся в таком трудном положении, пыталась ее познакомить с состоятельными мужчинами.

Естественно, все они были в возрасте, внешность имели соответственную: лысинка да животик. Но разве можно обращать внимание на такие мелочи, когда у этой лысинки лежит солидная сумма в банке, имеется трехэтажный особнячок и в гараже томится парочка иномарок – для себя и для будущей половины. Людмила наотрез отказывалась становиться этой самой половиной. Так что все усилия Артемиды Степановны свелись к абсолютному нулю.

И вдруг вчера дочь призналась, что вышла замуж. Такого удара в спину Артемида Степановна не ожидала. У нее на примете как раз был один солидный бизнесмен, ищущий хозяйку для своего ранчо. Мать не стала устраивать истерику и закатывать неблагодарной дочери скандал. Она тихо и спокойно пригласила молодоженов к себе на дачу. Должна же Селиванова-старшая познакомиться с мужем собственной дочери, которая ее даже на свадьбу не пригласила! О том, что свадьба была «комсомольской», она и слышать не хотела. Впрочем, что еще можно было ожидать от этой вертихвостки?!

Дочь согласилась и обещала приехать с новоявленным родственником завтра. Артемида Степановна попыталась прозондировать почву насчет положения зятя в обществе, состояния его бизнеса и так далее. Но получила лишь небольшой отчет Людмилы о том, что жених не богат и не хорош собой. Что заставило ее дочь выйти замуж за подобное ничтожество, Артемида Степановна не знала и собиралась найти ответ, лично увидев господина Смолкина. Нет, а фамилия-то какая идиотская?!

Федор, уставившись на Артемиду Степановну, молчал, переминался с ноги на ногу и тупо улыбался. Он с утра не сказал ни единого слова своей супруге. Ему не хотелось с ней разговаривать, почему-то ее голос Смолкина перевозбуждал. В плохом смысле этого слова. Федор молчал всю дорогу, пока они тряслись в переполненной электричке, тащились по полям и тропинкам к обветшалому домику с серо-буро-малиновым забором и вредной теткой возле крыльца. Эта тетка и по совместительству мать его супруги показалась ему безумной фурией, сбежавшей из психбольницы и прихватившей с собой полинялый плед, в который наспех замоталась по дороге.

Он вспомнил народную истину: «Хочешь узнать, какой станет твоя жена через пару десятков лет, погляди на ее мать». Люська Селиванова должна была превратиться в толстую, ярко раскрашенную колоду: с синими тенями на веках, с тонкой жесткой полоской бордового рта на одутловатой физиономии и тремя рыжими прядями, собранными на макушке в пучок, напоминающий фигу. В голове Федора вновь пронеслась мысль: какого черта он женился?! Он тяжело вздохнул и тут же получил тычок в бок от Люськи. Оказалось, нужно было что-то ответить на мамочкино приветствие.

– И мне тоже, – пробормотал Смолкин, – очень приятно.

– Еще бы! – съязвила фурия и, повернувшись к ним спиной, зашагала в дом.

Смолкин грустно подумал о том, что эти две женщины способны с ним сделать все что угодно: удушить, повесить, прирезать. И никто не кинется на его одинокий крик о помощи! Он огляделся. Шесть соток, где находилась дача Селивановых, казались совершенно пустынными, как и соседние владения. Окружающие участки кусты с намечавшейся жиденькой листвой наводили ужас и тоску. Безлюдные улочки дачного поселка тоже не внушали особого доверия. Федор расправил плечи и решил, что просто так он им не дастся. Однако, приближаясь к дому, он заметил на соседнем участке копошащееся существо. Поодаль с ведрами двигалось еще нечто подобное, и дальше, через участок, возилась парочка согнувшихся в три погибели огородников.

– Я не стала в этом году сажать картошку, – заявила Селиванова-старшая, проследив взгляд гостя. – Разбила газон с цветами. Слава небесам и Тихону Аркадьевичу, который мне помог. – При этом она просверлила глазами дочь: мол, от той никакой помощи век не дождешься.

– Я же работаю, мама, – попыталась оправдаться Люська.

– Он, между прочим, тоже, – многозначительно отозвалась мать, – трудится. На ниве малого бизнеса.

– Он что, комбайнер? – решил поддержать разговор Смолкин. Наживать себе еще одного врага ему не хотелось.

– Он бизнесмен, – презрительно сказала Артемида Степановна и открыла дверь, пропуская молодых. – Переобувайтесь в тапки! У меня стерильная чистота, – скомандовала она.

Люся подмигнула ему и принялась переобуваться. Федор последовал ее примеру.

Судя по тому, какие тапки ему достались, мужчины в этом доме водились редко. По крайней мере те, которых можно было в приказном тоне заставить переобуваться. Из чего Федор и сделал вывод, что он будет единственным мужчиной в их семье. А в таком случае ему придется, несмотря на мягкий, доверчивый характер, бить кулаком по столу. Сегодня этого делать он не станет, но в следующий раз... Нет, следующего раза он допустить не должен! Развестись с Селивановой раз и навсегда! Федор подошел к столу и стукнул по нему кулаком. Артемида Степановна в недоумении подняла на него свои засиненные глазищи.

– Крепкий стол, – пояснил Смолкин, – не шатается.

– У меня все крепкое, – заявила та и поставила на стол бутыль с самогоном.

– Мама, – Люся снова толкнула Смолкина в бок, – у нас с этого дня сухой закон.

Федор потер свой бок в том месте, где, по его расчетам, после всех жениных тычков точно образуется синяк, и горестно вздохнул. Действительно, пить ему нельзя ни в коем случае. Иначе неизвестно, чем все это может закончиться. Люська в суде заявит, что прожила неделю с законченным алкоголиком и потребует материальную компенсацию морального ущерба. Свидетелей у нее полным-полно. Нет, он не доставит ей такого удовольствия. Впрочем, развестись с ней нужно прилично. Мама скандала не переживет. Его мама, а не эта фурия с самогоном.

– Ага, – мстительно вставила Артемида Степановна, придирчиво разглядывая осунувшегося Смолкина, – допился, значит.

– Ну, почему сразу допился? – заступилась за Федора Люська.

Она знала заранее, что реакция матери на новоявленного супруга будет резко отрицательной, но не до такой же степени. Все-таки следует принять во внимание, что это Люська вышла за него замуж, а не какая-то проходимка. Впрочем, она как раз и есть та проходимка, которая на самом деле не вышла замуж. Но знать об этом маме совершенно необязательно. Пусть думает, что дочка замужем, и тогда, может, закончит подсовывать ей некондицию в виде лысинок. Пусть знает, что Людмила живет мирно и счастливо с этим болваном. Но болваном называть Смолкина вправе только она. Почему-то неприятно, когда это делают другие. Не значит ли это, что она питает к Федору какие-то чувства?

Люся поглядела на Смолкина, кружившего, как хищный орел, над бутылью, и поняла, что никаких особых чувств, в отличие от Настасьи, она к нему не питает. Да и не может питать. Он не мускулистый брюнет с карими глазами, а полная тому противоположность.

– И как же вы встретились? – Артемида Степановна усадила их за стол и принялась пытать.

– Мамочка, я же говорила, что мы с Федей вместе работаем, – напомнила Люся.

– Ага, – сказала та, направляясь в кухню за провиантом, – производственный роман! Вместо того чтобы трудиться на производстве на благо общества, вы занимались чем попало!

– Мама, – укорила ее Люся.

– Что мама?! – Артемида Степановна поставила на стол блюдо с пирожками. – На работе нужно работать, а не заниматься обустройством личной жизни.

– Правильно, – поддержал ее Федор, применяя свой излюбленный метод обольщения дам. – Я тоже, Артемида Степановна, всегда говорил вашей дочери, что на работе нужно работать.

– Правда? – недоверчиво покосилась на него хозяйка и прошла за чайником. – А почему вы так быстро решили пожениться? – выкрикнула она оттуда.

– Почему же быстро, мама? – пожала плечами Люся.

– Правильно, Артемида Степановна! – перебил ее Смолкин. – Я тоже говорил Люсе, что слишком быстро!

– Неужели?! – уже теплее спросила вернувшаяся с чайником Артемида Степановна. – И что же вы теперь собираетесь делать?

Смолкин в порыве искренности чуть было не крикнул, что лично он собирается как можно быстрее развестись, но вовремя сдержался. Вряд ли мать девушки, только что выскочившей замуж, мечтает о разводе молодоженов. Он любезно улыбнулся и сказал:

– Прислушиваться к вашим мудрым советам, Артемида Степановна. Вы такая умная женщина, вы вообще такая... – он старался изо всех сил. – Такая обворожительная!

Та в изумлении плюхнулась на стул. Такого пассажа от своего зятя она не ожидала. Тем не менее Артемиде Степановне было весьма приятно.

– Нужно было слушать молодого человека, – сказала она, обращаясь к дочери. – Он трезво мыслит!

Люся засмеялась. Смолкин был, как всегда, неотразим в своей чрезмерной лести дамам. За что, по большому счету, те его и любили. Он умел преданно глядеть в глаза, вовремя говорить ласкающие слух комплименты и тяжело вздыхать, изображая разрывающие его мужскую душу истинные, нежные и глубокие чувства. Он многое умел, когда хотел. Сегодня и Артемида Степановна попалась на его удочку. Смолкин – и вдруг трезво мыслит?! После двух дней беспробудного пьянства? Может быть, он о чем-то догадался?!

Но тот уже обсуждал с мамой неблагоприятные последствия скоропалительных браков. Люся пригляделась к Смолкину. Что интересного и загадочного в нем могла найти Настасья? Как жаль, что сегодня ее нет с ними. Ведь нужно и дальше продолжать показывать брак с хорошей стороны, не забывая при этом наносить Смолкину мелкий вред. Люся надеялась, что настоящим вредителем станет ее мать, которая ни при каких обстоятельствах не должна была принять новоявленного супруга с распростертыми объятиями. Но вдруг начала это делать.

Артемида Степановна во многом соглашалась с зятем. Вернее, тот соглашался с ней практически во всем, чем вызвал в теще волну благожелательного к нему расположения. Ко всему прочему, Федор еще изловчился, чтобы у Артемиды Степановны свалился со стола пирожок, лежавший возле кружки с чаем. Смолкин в мгновение ока поднял пирожок с полу и подобострастно водрузил его обратно. В любом другом случае Артемида Степановна выговорила бы необразованному тупице, что подбирать с полу пирожки и класть их на стол не просто не культурно, а вообще немыслимо! Но она сдержалась и сухо поблагодарила Смолкина. Тот ничего не понял и остался доволен.

Люся затосковала. Ее планы рушились, Федор смог-таки найти к матери подход. Впрочем, чего еще можно было ожидать от заправского Казановы? Но все же она не ожидала, что чары Смолкина распространяются на пожилых дам с вредным характером и стойким иммунитетом к мужским особям. Пока она прикидывала, что предпринять, чтобы показать Смолкину отвратительное лицо истинной тещи, тот кинулся мыть посуду. Люся выставила ногу, пытаясь остановить Смолкина подножкой, но тот, дребезжа собранными чашками в руках, перепрыгнул через ее конечность и исчез на кухне.

– Какой приятный мужчина, – пробормотала Артемида Степановна. – Возможно, он сделал правильный выбор.

– Это я его выбрала, мама, – разозлилась Люся. – Я! От меня зависело, станет ли Федор моим мужем.

– Твоя самостоятельность не знает границ! – укорила ее мать. – А девушка должна быть покладистой и мягкой. Как перина, на которую так и тянет завалиться.

– Я не хочу, чтобы Смолкин на меня заваливался, – сказала Люська, не подумав.

– Так у вас с ним ничего не было?! – округлила глаза мать.

Только этого не хватало! Люся подавила в себе желание нагрубить матери. Это ее личное дело, что и с кем у нее было. Она уже слишком большая девочка, чтобы отчитываться перед мамой.

– Значит, я еще долго не дождусь внуков? – допытывалась та. – Он что, импотент? Я так и знала! Ничего хорошего ты выбрать не могла. Ладно, хоть посуду моет и пирожки с полу поднимает. Вот Тихон Аркадьевич, – она перешла на шепот, – по этому делу такой мастак! Не таращь глазищи, у меня с ним чисто дружеские отношения. Я сужу по его трем бывшим женам, с которыми у Тихона Аркадьевича остались чудесные отношения и дети.

– Когда-нибудь, – вздохнула Люся, – и у меня будут чудесные отношения и дети...

– Я не доживу, – поджала губы Артемида Степановна и кинула взгляд в кухню: – Старается, моет.

Смолкин действительно старался. Людмила совершенно не понимала причину его стараний. Неужто ему так захотелось произвести неизгладимое впечатление на тещу? Но она же не его теща! Впрочем, Федор об этом не догадывается. Неужели он искренне полагает, что они заживут одной большой и дружной семьей? Люсе на миг показалось, что они с Настасьей зря все это затеяли. Если все зайдет так далеко, то Смолкин потребует не только большой и дружной семьи, но и выполнения супружеских обязанностей. В какую-то минуту Люся чуть не проявила слабину, собираясь честно признаться матери во всем случившемся и бросить свою затею. Но нельзя подводить Настену. Слишком уж она надеется на положительный исход этого сомнительного предприятия.

– Пойду помогу твоему муженьку, – Артемида Степановна скрылась на кухне.

Оттуда сразу послышались голоса, полилась светская беседа про погоду и природу, посыпались комплименты. Люся усмехнулась. Нет, этого Смолкина все-таки придется перевоспитывать ради подруги, и никуда ей от этого не деться. Она встала и подошла к окну полюбоваться привычным дачным пейзажем. Солнечный день явно располагал к прогулкам. Люсе захотелось выйти на крыльцо и вдохнуть чистый, не загазованный воздух.

Открыв дверь, девушка вскрикнула от неожиданности. Прямо перед ней оказался огромный букет ромашек, из-за которого выглядывала довольная физиономия румяного толстяка.

– Привет! – обрадовался тот, как будто произошло именно то, о чем он мечтал все последнее время. – Испугал?

– Испугали, – ответила Люся, понимая, что доставляет ему сказочное удовольствие своим ответом.

– Какая пугливая, – надвинулся на нее толстяк, сунув Люсе в руки цветы. – Козочка!

– Что? – обомлела Люся, догадываясь, что козой назвали ее. Не Артемиду Степановну же, которая продолжала возиться со Смолкиным на кухне. И что они там только делают? По пятому разу моют чашки?! Или сплетничают о ней?

– Мама! – крикнула она. – Тут к тебе пришли!

– Не к ней, – заявил толстяк, проходя к столу и располагаясь на месте Федора. – К тебе!

Люся чуть не закричала ему, что такое непозволительное обращение и обзывательство рогатым скотом совершенно с ней недопустимо, что такие непрошеные гости ей ни к чему. Пусть забирает свой букет и тащится с ним обратно. Не то, не то... Не то, Смолкин выйдет и разберется с ним.

– У меня между прочим муж есть! – вырвалось у Люси в продолжение мысли.

– Какой муж? – нахмурился толстяк, и его рука остановилась в нескольких сантиметрах от тарелки с пирожками.

– Законный, – сказала Люся, довольная, что озадачила гостя.

– Как это? – Он взял пирожок и задумался. – Артемида Степановна этого мне не говорила...

– А она сама об этом узнала только вчера! – заявила Люся, ликуя, что ее слова произвели должное впечатление на толстяка.

– Ты – Людмила? – на всякий случай поинтересовался тот.

– Людмила Селиванова, – гордо тряхнула рыжей шевелюрой Люська.

– А я Тихон Аркадьевич, – задумчиво представился толстяк.

Люся чуть не сказала, что она рада, но вовремя опомнилась. С чего бы ей радоваться? Да и не рада она вовсе встрече с этим половым гигантом, у которого имеются три жены, отношения и дети.

– Мама о вас говорила, – на всякий случай сказала она вежливо.

– Она много чего говорила, – с обидой отозвался толстяк. – А про мужа не упоминала!

– Да, – из вредности Люська снова наступила ему на больную мозоль, – я вышла замуж! Так что меня можно смело исключить из списка ваших потенциальных невест.

– Жаль, ты мне понравилась, – признался Тихон Аркадьевич и полез в карман пиджака за носовым платком, которым тут же принялся вытирать вспотевший от досады лоб. – Когда выскочила замуж?

– На днях, – Люся оскорбилась. Ишь какой! Выскочила! Как будто жениться идут, а замуж только выскакивают. Натуральный шовинизм. Мужчина никогда не скажет, что он выскочил жениться. Зато если девушка, то та обязательно выскакивает. – Вышла замуж! – повторила она.

– Слышал уже, – скривился толстяк и налил самогона из сиротливо стоявшей на столе и непочатой бутыли. Залпом опрокинул стакан в себя.

– Мама! – снова позвала Люся, прекрасно понимая, что светской беседы у нее с гостем не получится. – К тебе пришел Тихон Аркадьевич!

– Да, – мрачно заявил тот, – к ней я пришел! – Выхватил у Люси цветы и встал.

– Тихон Аркадьевич! – Из кухни пулей вылетела Артемида Степановна и кинулась к гостю.

Тот сунул ей букет, тоскливо поглядел на вышедшего за ней Смолкина и тяжело вздохнул.

– А у меня такая радость, – произнесла Артемида Степановна голосом человека, потерявшего в одночасье все, что было нажито непосильным трудом, – дочь замуж вышла.

– Знаю уже, – буркнул толстяк и... упал.

Конкуренции Смолкин не терпел. В этом было его мужское обаяние и сила. Ради любимой женщины он был готов на любые безумства. Людмилу Селиванову он не любил ни в данный момент, ни в принципе, но раз уж она считалась его женой, то имела право на его внимание. Только его, а не этого типа с ромашками! Пока Артемида Степановна раскланивалась с гостем, Смолкин успел убрать в сторону его стул. Конкурент, естественно, сел мимо.

Люся блаженно улыбалась, глядя, как лакированные ботинки взлетели над столом и опустились вслед за их нахальным владельцем на пол. Артемида Степановна заохала, сунула букет дочери и принялась хлопотать над незадачливым женихом, бросив колючий взгляд на довольных молодоженов.

Смолкин тут же сделал озабоченное лицо и кинулся помогать теще.

– Как же вы так? Да как же, – суетилась Артемида Степановна, водружая толстяка с помощью Федора на стул, – промахнулись-то?!

– У вас что, – прохрипел гость, – стулья ненормальные, на колесах?!

– Есть тут у меня ненормальные, – прошипела та, сверкнув глазами в сторону дочери.

– Я бы попросил вас, – простонал тот, держась за свой бок. – Тому, что я двадцать лет назад не прошел психиатра на призывной комиссии в военкомате, есть вполне объективное объяснение...

– Да что вы говорите?! – всплеснула руками и цветами Люська, довольная, что вывела субъекта на чистую воду. – То-то я думаю, ненормально иметь чудесные отношениями с тремя бывшими женами!

– Он шутит, – заявила мать, усаживаясь рядом с толстяком, с лица которого успел сойти румянец.

– Да, – сказал тот, – я шучу.

– Я тоже, – встрял Смолкин, – пошутил.

– И я могла бы признаться, что про замужество пошутила, – усмехнулась Люся, – но не стану.

– Какие уж тут шутки, – вздохнула Артемида Степановна и принялась ухаживать за гостем.

Если бы она только знала, на что способна ее дочь, то дело приняло бы нешуточный оборот.

На Тихона Аркадьевича, как поняла Люся с первого взгляда, возлагались особые надежды. Неоправданные, как оказалось впоследствии. Как ни старалась Артемида Степановна убедить присутствующих, что скоропалительные браки часто разрушаются, что кризис наступает уже на первом месяце семейной жизни, что ничего хорошего от этого супружества она не ждет, что каждый второй брак, нет, каждый первый брак в конце концов все-таки разваливается... Ничто не могло помочь толстяку вернуть на свою унылую физиономию розовый цвет.

Смолкина-то она вполне убедила. Тот угодливо поддакивал теще и кивал головой. Но Тихон Аркадьевич, которому приспичило жениться, ждать кризиса и развода не собирался. А сейчас он хотел только одного – пирожков с чаем, что ему и было немедленно предоставлено.

Люся в очередной раз провалила план матери по сватовству. Сколько было таких планов! И она все отвергла. Сегодня сватовство, правда, не состоялось по уважительной причине. Нельзя же девушке иметь сразу двух мужей. Мужей нельзя, а если распределить роли иначе? Один будет мужем, другой – любовником. Подобной схемой «жена+любовница» пользуются многие мужчины, и никто их за это не осуждает. Люся поглядела на одного, на другого: оба показались ей недостойными вариантами. Да и не до такой степени она феминистка, чтобы использовать нескольких мужчин в комплекте.

Она обычная девушка со своими принципами и жизненной позицией, которые слегка устарели на фоне глобальных мировых перемен. Конечно, она не Джульетта, ищущая своего Ромео, но выйти замуж по любви все-таки хочется, несмотря ни на что. Хотя она и пустилась в авантюру с мнимым замужеством, но ее философия осталась прежней – ни за что и никогда без любви. Люсе почему-то резко расхотелось возвращаться со Смолкиным домой. Кто знает, не начнет ли он ее домогаться? Судя по его ревнивой реакции на Тихона Аркадьевича, от Федора можно ожидать чего угодно.

Впрочем, Люся может прикинуться больной. Начнет кашлять и скажет, что заболела открытой формой туберкулеза. Нет! Он испугается и сбежит, и процесс перевоспитания затянется на неопределенное время. Можно сказать, что у нее болит голова. Тут же в голову полез пошлый анекдот про то, что домагивающийся Смолкин ее не думать заставляет... Лучше Люся ему сообщит, что она беременна и ее постоянно тошнит. Точно! Это наилучший вариант. Раз назвалась груздем, то не вылезай из кузовка. На всякий случай Люся изобразила икоту и, якобы испугавшись, закрыла рот рукой, стремительно выскочив из-за стола.

Прием сработал. Мама с опаской и недоверием поглядела на ее живот, предполагая, что дочь обманула насчет того, что ничего не было. Смолкин заметно разволновался. Тихон Аркадьевич довольно крякнул. Видимо, пытался успокоить себя тем, что судьба отвела его от беременной девицы. Люся постояла немного на крыльце, подышала свежим воздухом и решила трогаться. Федор поддержал ее инициативу поехать ближайшей электричкой, не дожидаясь вечера, когда вагоны будут переполненные.

Прощание было долгим и трогательным. Артемида Степановна редко выбиралась в город, а надежд на частые посещения дочери у нее никогда и не было. Люсе пришлось пообещать матери приехать после того, как все образуется. Что имела в виду каждая из них, осталось неизвестным. Тихон Аркадьевич, выпив в гордом одиночестве еще пару стаканов самогонки, тоже собрался покинуть Селиванову-старшую, как догадывалась та, уже навсегда. Смолкин, прощаясь, продолжал восторгаться Артемидой Степановной и ее душевными качествами. «Убила бы», – с тоской подумала Люся, глядя на его расшаркивания. Неужели это нравится женщинам?! Лично ей нисколько. Она схватила Федора и потащила к платформе.

Смолкин всю дорогу молчал, будто уже выполнил сегодняшнюю норму, исчерпав тем самым имеющийся лимит. Но Люся и не хотела с ним разговаривать. Все получилось не так, как она задумывала. Смолкин и ее мама явно понравились друг другу, нашли общий язык в теме разводов и несостоятельности современных браков. Интересно, если бы Федор на самом деле женился, искал бы он повод для развода? О! Так он этим показал свое истинное нутро! Он собирается с ней разводиться! Люся, сидевшая в вагоне с Федором бок о бок, повернулась к нему. Смолкин усмехнулся, уставился в окно и принялся насвистывать, разглядывая мелькающие пейзажи.

– Не свисти, – прошипела Люся, – денег не будет!

– И не надо, – нагло заявил тот, – будем жить впроголодь! В нищете и лохмотьях собирать остатки еды по помойкам, отбирать у бродячих собак куски заплесневелого хлеба и грызть их беззубыми ртами...

Люся помрачнела. Он начинал запугивать ее отвратительными картинками семейной жизни.

– С милым, – ехидно прошептала она Смолкину, – рай и на помойке! – и вцепилась в него бульдожьей хваткой. Ни в коем случае нельзя отдавать ему инициативу. Ни за что и никогда. Впрочем, это уже о другом.

– Ты действительно так думаешь? – удивился Смолкин.

Люсе показалось, что он сделал это искренне. Так, переигрывать тоже нельзя!

Молодожены вернулись домой поздно, когда на дворе среди тусклых фонарей уже властвовала тьма. Люська продолжала цепко держать благоверного, не собираясь бросать его на произвол судьбы. Брошенные мужчины не бумеранги, они редко когда возвращаются на место старта, предпочитая новые впечатления и случайные знакомства. А произволом они вольны считать все что угодно, даже дружескую хватку хорошей знакомой, по воли случая и той же судьбы неожиданно ставшей их неотъемлемой половиной. Между прочим, лучшей половиной человечества.

Как бы то ни было, а доверять Смолкину противопоказано. Он вполне мог улизнуть за ближайший угол и безвозвратно раствориться в темноте. Допустить это было нельзя. Во-первых, потому, что на кухне вовсю возилась Настена, поджидавшая хозяина квартиры с аппетитными плюшками, а во-вторых, Люсе было как-то страшно топать одной по подъезду, в котором из-за отсутствия освещения можно было не только выколоть глаз, но и сломать шею. Она выставила Смолкина перед собой и довольная пошла следом.

В подъезде явно кто-то находился. И не просто находился, а вожделенно дышал и сопел. Люся прислушалась и поняла, что рисковать Смолкиным не имеет права. Если это маньяк, то он нападет на беззащитного Федора и надругается над ним, Настена прибежит к уже растерзанному и бездыханному телу любимого человека. Поморщившись от представленной сцены с истерическим криком подруги, Люська оттолкнула Смолкина за спину и прошла вперед.

Такой приличный с виду дом, квартиры трижды улучшенной планировки, кодовые замки. А жильцы экономят на лампочках и пригревают у себя на лестничных клетках маньяков. Напугать, что ли, хотят? Но Селиванову этим не испугаешь. Когда-то ее прадед ходил в разведку. Велико дело – разобраться с маньяком. Да она ему сейчас как даст по причинному месту, как даст!

Девушка прошла несколько шагов и уткнулась в странное непреодолимое препятствие. Сопение и кряхтение сразу стихло. Это послужило ей сигналом к атаке. Люська тут же изо всех сил ударила по тому месту, которое, по ее предположению, было самым нежным у маньяка. Ноге стало так больно, как будто она стукнула ею не по человеческому телу, а по дереву. Раздался немыслимый грохот. Маньяк заорал нечеловеческим голосом. Следом за ним на Люсю заорал Смолкин, да и она сама заорала от боли... Настена открыла дверь квартиры и выпустила на свободу полосу яркого света из коридора.

– Вы чего? – поинтересовалась она, вглядываясь в темноту.

– А-а-а! – прыгала перед дверью на одной ноге Селиванова, обхватив свою вторую конечность.

– О-о-о! – изумлялся Смолкин, оглядывая поле боя.

– У-у-у! – держался за голову неизвестный и стонал. Рядом с ним валялся перевернутый деревянный табурет и разбитая электрическая лампочка.

– Глеб?! – вскричал Смолкин, опознавая лжеманьяка. – Ты что здесь делаешь?

– Пытаюсь поменять сгоревшую лампочку, – простонал тот и слабо улыбнулся.

– Не верю! – крикнула, как всемирно известный режиссер, Люська, забывая о собственной боли. – Он вешает нам на уши лапшу. Кто меняет лампочки в кромешной тьме? Только маньяки! – Она надвинулась на него с суровым видом, собираясь вывести коварного преступника на чистую воду.

– Почему в кромешной? – пожал плечами Глеб, отсоединяя свое ушибленное тело от стены, за которую держался. – Я со свечкой! – И он указал на одинокий огарок, еле тлеющий на подоконнике пролетом выше.

– Люсь, ты чего? – снова поинтересовалась Настасья. – Напилась? Тебе же нельзя! У тебя гастрит, гланды и слабые легкие.

– Спасибо, подруга дорогая, что озвучила мой диагноз! – Люся обернулась и зло поглядела на Настену. – Ты забыла про сильную кровопотерю в критические дни и дефицит железа в организме!

– Я думаю, – прошептал Смолкин, – диагноз тут покруче, и связан он с шизофренией.

– Что?! – возмутилась Селиванова, которая и так ничего хорошего от Смолкина не ждала.

– У тебя мания преследования, милая, – испуганно пояснил тот и попятился к Настене.

– Так, может быть, я лампочку все-таки заменю? – спросил Глеб и поднял с полу табурет.

– Я вам сейчас принесу целую, – обрадовалась Настена, – я тут в коридоре у Феди видела...

Она исчезла на мгновение, за которое Смолкин успел заскочить в квартиру, и вернулась с лампочкой. Глеб поблагодарил Настену, взял у нее лампочку и принялся вкручивать ее в антивандальный фонарь. Люся криво усмехнулась. Подумаешь, нашел себе алиби. Маньяк маньяком! Высокий, мускулистый, сильный... Такой если зажмет в подъезде, мало не покажется!

Когда зажегся свет, Люська закрыла глаза. От ужаса. Такого привлекательного маньяка она еще никогда не видела. Дура дурой! Пусть бы зажимал! Ей интуиция подсказывала, что следует принять удар на себя, а она ничегошеньки не поняла. Стоит, как идиотка, нет, как настоящая шизофреничка, и глядит на высокого, сильного, мускулистого брюнета с глубокими карими глазами и ушибленной головой. Ладно, шишку на лбу можно опустить из общего описания красавца. И без этого есть на что посмотреть.

– Глеб! – Брюнет спрыгнул с табурета и представился девушкам.

– На...

– Мила! – заслонила собой подругу Селиванова, неожиданно для себя самой беззастенчиво кокетничая с брюнетом. – Я тут случайно мимо проходила. – Она попой толкнула Настену в квартиру и закрыла за ней дверь. Причем проделала все это, не отрывая от незнакомца томного взгляда. – Я тут как бы живу. Между прочим, практически совершенно одна...

– А-а-а, – протянул брюнет, который мало знал своего соседа Смолкина. – Одна?

– А, эти? – Люська махнула на дверь квартиры рукой. – Они тоже случайно мимо проходили. – Она игриво улыбнулась. – Прямо проходной двор из квартиры устроили, честное слово! – И тут же постаралась перевести тему: – Как же вы, Глеб, замечательно лампочку вкрутили. Вы как луч света в нашем темном царстве!

– Что вы говорите?! – Брюнет усмехнулся, вспомнив, как она его одним ударом сбила с табуретки, чуть не уничтожив этот самый луч.

– У меня в ванной тоже лампочка перегорела. – Люськино сердце сжалось от предумышленного вранья. – А я совершенно одна и некому помочь ее поменять.

– А Федор?

– Что Федор! – горестно воскликнула Селиванова. – Вы разве не знаете, откуда у него руки растут?!

Глеб на мгновение задумался. Он действительно не знал, откуда росли руки Смолкина и что за игру ведет эта взбалмошная девица. Вполне вероятно, что у нее и правда перегорела лампочка. Или коротким замыканием заклинило мозги. Второе предположение относительно самой себя сделала Селиванова.

– Хорошо, Мила, – сказал Глеб. – Сейчас я должен уехать, но завтра обязательно к вам приду и поменяю лампочку.

– Правда? – прошептала восхищенная Люська и замерла.

– Правда, – сказал Глеб и внимательно поглядел на Люсю. После чего пожелал ей спокойной ночи и скрылся со своим прочным табуретом в соседней квартире.

Люська забежала к Смолкину и захлопнула за собой дверь. Но проходить дальше не хотелось. Только сейчас, стоя у холодной двери, она поняла, что, как Штирлиц, была в нескольких шагах от провала. Стоило Смолкину выйти и потребовать от жены ужина или выполнения супружеского долга, и назначенная на завтра встреча не состоялась бы. Или состоялась бы, но уже в совершенно другой тональности. Впервые за время своей короткой псевдозамужней жизни Люська была искренне благодарна Смолкину. За то, что он не вышел и ничего не сказал. Зато сказала подруга:

– Мила?! – Настена схватила Люсю за плечи. – Какая еще Мила?! С какой такой стати Мила?!

– Ничего удивительного, – пожала плечами та, – производная от Людмилы не только Люська.

– Только Люська! – трагическим шепотом со свистом произнесла Белкина. – Только Люська! И никаких романов на стороне, иначе Федя с тобой разведется.

– И правильно сделает, – с романтическим блеском в глазах заявила Селиванова. – Мы друг друга не любим!

– Кто бы говорил о любви! – обиделась подруга. – Ты же в нее не веришь?

– Людям свойственно менять свои взгляды на протяжении жизни, – философски рассудила та.

– Настенька! – кричал из кухни Смолкин. – А как же плюшки?!

– Поставь, пожалуйста, чайник. Я сейчас приду, – ответила ему Настена и принялась укорять подругу, что именно та втравила ее в историю с фиктивным браком. Что если бы не Люська, то она ни за что и никогда не обманула бы доверчивого Смолкина. Что только из-за Люськи она еще держится и надеется на взаимность...

– Слушай, – сказала Люся, – мне кажется, что у Федора уже проснулись к тебе какие-то чувства!

– Вот именно, – всхлипнула Настена, – кажется. На самом деле они даже не успели окрепнуть. Неужели ты загубишь их на корню?!

– Не загублю, – взяла себя в руки Люська, – не переживай. Ступай к своему Федору и корми его плюшками. Только с одним условием. Завтра вечером вы с ним отчаливаете в кино.

– На последний сеанс с местами для поцелуев?! – обрадовалась Белкина.

– Настя, – укорила ее подруга, – какие поцелуи? Он все еще считается моим мужем. Вот если ты хочешь, чтобы мы с ним развелись...

– Ни за что! По крайней мере, не сейчас, – взмолилась подруга. – Согласна. Никаких поцелуев.

Люся вздохнула и обняла ее за плечи. Они вместе прошли на кухню, где сидевший в красном углу Федор не дожидался, когда за ним начнут ухаживать. Он уже и чайник на огонь поставил сам.

Настена времени даром не теряла, когда Селиванова знакомила своего псевдомужа с мамой. Она расстаралась и, как заправская хозяйка, приготовила настоящий семейный ужин, с первым, вторым и третьим блюдом. А пока Люся знакомилась с брюнетом, Смолкин успел перейти к третьему блюду. Теперь он сидел, растекшийся по табурету, сытый, довольный и заметно подобревший.

– Девчонки! – растрогался он, видя, как Настена, мило улыбаясь объекту своего обожания, продолжает его обхаживать. – Честное слово, если бы знал, давно женился... – при этом он поглядел не на Люсю, а на Белкину. Та скромно отвела глаза в сторону, пропуская замечание.

Люся вздохнула. Смолкин оказался типичнейшим представителем своего рода-племени, путь к которому лежал исключительно через желудок. Впрочем, именно потому им и повезло. Конечно же, не ей, а ее подруге. Смолкина, которому еще не предоставлялся такой сервис, теперь можно было брать голыми руками. Еще денек-другой, подумала Люся, и его можно будет отдавать в эти самые, заботливые и любящие, руки.

– ...гражданским браком! – закончил фразу Смолкин, а Селиванова опешила.

Вот истинное мужское коварство! Он согласен жениться и жить гражданским браком без каких бы то ни было обязанностей со своей стороны. Вот настоящее лицо этого бабника и любителя плюшек. Нет, рано она собралась отдавать его. Ох как рано. Придется повозиться с этим неблагодарным типом еще неделю и доказать ему, что печать в паспорте – это то, о чем Федор Смолкин на самом деле мечтал всю сознательную жизнь.

– Понимаешь, Федор, – возобновила Люся процесс перевоспитания, – гражданский брак родителей очень отрицательно влияет на их совместного ребенка...

При слове «ребенок» Смолкин подавился и закашлялся. Настена тут же принялась делать ему массаж глотки. Люся поняла, что муженек еще не готов к этой щекотливой теме, и постаралась перевести разговор в другое русло.

– А кто такой Глеб? – поинтересовалась она как можно беспечнее.

– Сосед, – откашливаясь, пояснял Смолкин, – точно не знаю. Спасатель, что ли. Работает в Центроспасе... Редко бывает дома... Он тут всем соседям помогает... Мне как-то помог дверь выбить, когда я ключи забыл.

Люся немного расстроилась. Получалось, что брюнет, обещая прийти завтра и поменять лампочку, вовсе не повелся на ее неземную красоту, а просто решил сделать доброе дело. А сколько таких добрых дел он переделал, не сосчитать. И Людмилина лампочка затеряется среди них, как иголка в стоге сена. Спасатель! Надо же! Может быть, ей стоит не только поменять лампочку в ванной комнате, где она, кстати, все еще беззаботно горит, а, к примеру, взять и утонуть в земляничной пене?! Дождаться его прихода и скрыться под водой, пуская жалостливые пузыри. «Ты спаси меня, спасатель мой», – пропела Люська Смолкину и Настене.

– Это я так, – спохватилась она, глядя на их изумленные физиономии, – вспомнила ерунду всякую. Кстати, о ерунде. Федор! У нас в ванной лампочка искрит. А это может привести к непредсказуемым последствиям, худшим из которых станет удар током.

– А тебе пойдут спиралевидные кудряшки, – хмыкнул тот, ища глазами поддержки у Настасьи.

– Очень смешно, – тоном воспитателя, обращающегося к нашкодившему малышу, сказала Люся. – Утром ее выкрутишь. Мало ли что.

– Да, – согласилась с ней Настена, – лучше выкрутить. А я в обед сбегаю, куплю парочку лампочек. Кушай, Федя, кушай.

– Федя, Федя, съел медведя, – глубокомысленно заметила Люська и принялась жевать, обдумывая сложившуюся ситуацию.

А подумать было над чем. В меру наивный Смолкин до сих пор не заметил никакого подвоха, из чего следует, что она замечательная актриса, по которой плачет не один драматический театр. Но одно дело – Смолкин, и совершенно другое – спасатель. Окажется ли он таким наивным? Вряд ли. Надеяться на это было бы слишком глупо. К тому же в его присутствии Люсю тянет безбожно врать, а это уже не актерское мастерство, а сплошное шарлатанство. Раскрыть его ничего не стоит. А раскрываться Селивановой не хотелось. Она впервые в жизни встретила рокового брюнета на своем пути, а под ногами, как назло, мешается Смолкин. Впрочем, есть Настена. Она будет убирать того с ее пути в нужное время. Но следует поставить пьесу таким образом, чтобы брюнет ни в коем случае ни о чем не догадался.

Как там у профессиональных театралов? Декорации?! Вот их и следует использовать! Она поставит такие декорации, которые отобьют всякие сомнения у спасателя в ее искренности. Люся посмотрела на Смолкина, прикидывая, каким еще образом его можно использовать. Федор, поймав ее задумчивый взгляд, ощетинился и приготовился к обороне.

– Трубу в ванной тоже нужно поменять, – загадочно произнесла Люся. – Течет. Федор, ты утром и ее открути!

– Правильно, – поддакнула Настена, – открути, а я сбегаю и куплю новую.

– Не буду я ничего откручивать, – возмутился тот, – если течет, то вызови слесаря.

Смолкин, сам того не ожидая, подсказал Селивановой, как следовало действовать, чтобы заманить спасателя в ловушку. Ее первоначальный план относительно капитального ремонта ванной Смолкина отошел на второй план. Действительно, можно просто вызвать слесаря! И пусть спасатель не думает, что у нее перегорела одна лампочка, которую можно заменить в течение двух минут. У нее и трубы забьются, и унитаз перестанет сливать, и душ оторвется. Ее ванную нужно будет спасать и спасать! А слесаря она позовет для отвода глаз. Он станет ее алиби. Нет, она не только отличная актриса, она еще и замечательный стратег! Ее так и тянет на приключения и бытовой экстрим. Но что же делать, если мужчины сами такие инфантильные?!

Смолкин, как ни странно, после ухода Настены проявил завидную активность. Он вначале устроился перед телевизором на диване, собираясь смотреть футбол, но внезапно передумал. Со словами «какая у тебя замечательная подруга», Федор придвинулся к Люсе, переходя на тему, что и она сама тоже ничего. Ясно, что мужчина, привыкший к беспорядочным половым связям, потянется к первой оказавшейся возле него женщине с сексуальными домогательствами, да не просто оказавшейся рядом, а к собственной жене. Но Люся никак не ожидала, что его потянет настолько быстро.

– Федор! – Она попыталась его образумить. – Что ты делаешь?!

– Собираюсь исполнить свой супружеский долг, – нагло заявил тот, наплевав на футбол.

– Гляди! – истерично вскрикнула Люська. – Они чуть не забили гол в свои ворота!

– И черт с ними, – игриво сказал Смолкин. Он схватил Люсю за руку и потянул к себе на диван.

– У меня голова болит! – крикнула она, вспомнив, что обычно говорит жена мужу, когда тот начинает любовные игры.

– Мы с тобой думать не будем, – пообещал ей тот и продолжил свое форменное издевательство. – Мы совершим это совершенно необдуманно!

– У меня чайник на плите! – взвизгнула Люся, пожалевшая о том, что так рано отпустила подругу. Смолкин казался ей таким безобидным и присмиревшим, а тут – на тебе!

– Да? – Федор прислушался. Из кухни не доносилось ни звука.

– Да! – Воспользовавшись его минутным замешательством, Люся побежала на кухню и встала у плиты. Она приложила руку к сердцу, которое бешено колотилось, намереваясь выпрыгнуть из груди. В этот момент Люся перебрала в памяти все, что предполагала делать в подобной ситуации, заставшей сейчас ее врасплох.

– Ну, что там? – недовольно поинтересовался развратный Смолкин.

– Сейчас иду, – пообещала Люся и набрала в легкие побольше воздуха.

Да. Одно дело тихо и мирно рассуждать о пагубных наклонностях Смолкина, и совсем другое – участвовать в его оргиях. А Люся пообещала Настене, что ни за что и никогда не допустит между собой и Федором никаких отношений, кроме супружеских. Впрочем, супружеские отношения подразумевают некую близость, на которую явно рассчитывал мнимый супруг.

– Пухлик, – подыграла ему Люся, кокетливо теребя рыжий локон, – я не могу так сразу. Мне нужна романтическая обстановка. Помнишь, как в наше первое свидание?

– У нас было первое свидание?! – изумился Смолкин, успевший за время ее отсутствия раздеться до трусов.

Люся окинула взглядом его полную фигуру с намечающимся животом, кривые волосатые ноги, растерянную физиономию и чуть не прыснула со смеху.

– А что мы на нем делали? – допытывался Федор.

– Пили вино! – выкрикнула Люся, понимая, что тот ничегошеньки не вспомнит. Впрочем, если он свидания не помнил, то это вовсе не означало, что его не было. – При свечах! На День радио, – на всякий случай добавила она, будучи уверенной в том, что все случившееся в этот день напрочь исчезло из его памяти. В том числе и его свадьба с Селивановой.

– А-а-а, – протянул Смолкин.

– Я бегу в ванну, – подмигнула ему Люся, – а ты организуй пару бокалов и свечи. Договорились?!

– Договорились, – пробормотал Смолкин, провожая ее жадным взглядом.

Люся кинулась в ванную комнату и заперлась. Она открыла воду, прижалась к прохладной стенке и потерла руками виски, как всегда, когда собиралась серьезно обдумать сложившееся положение. Идти на поводу у бабника Смолкина нельзя было ни в коем случае. Во-первых, Настена обидится, узнав об их близости, потому что Люся не сможет от подруги ничего такого скрыть. Во-вторых, Смолкин ей совершенно не нравился. Еще вчера она могла бы сомневаться в этом, но сегодня... Сегодня произошло событие, о котором она так мечтала! Ей встретился спасатель, в которого она, придется в этом признаться, влюбилась с первого взгляда. И этим все сказано.

Люся нащупала в кармане джинсов таблетки со снотворным и улыбнулась. Да, она все продумала заранее. Одна таблетка, нет, лучше парочка таблеток для такого Пухлика, как Смолкин. И он уснет крепким сном, прекратив всякие домогательства.

Для того чтобы тот не заподозрил ее в обмане, Люся скинула блузку и осталась в легкомысленном кружевном топе, способном вскружить голову любому мужчине.

– Селиванова, – пробормотал Смолкин, уставившись на нее, – а ты, оказывается, красавица!

«Вот так, – с горечью подумала Люся, – стоит только раздеться, и ты в его глазах уже красавица!»

– Давай выпьем за любовь! – предложила она, беря бокал с вином. Смолкин времени зря не терял. Как только Люся скрылась в ванной, он тут же выполнил романтические требования своей, как он думал, законной супруги.

– Давай, – согласился тот и потянулся к своей посуде.

– Ой! – крикнула Люська. – Пухлик! Я забыла закрыть в ванной кран. Сбегай, посмотри, там вода не переливается?

Это был блестящий ход! Наивный Смолкин тут же бросился в ванную, беззаботно оставив свой бокал, куда Люся тут же закинула снотворное. Она испуганно глядела на коварные пузырьки, грозящие разоблачить ее обман. Но к возвращению Федора вино в бокале приняло первоначальный вид.

– Ничего там не переливается! – объявил Смолкин и взял бокал с вином. – За любовь! – торжественно провозгласил он, чокнулся с Люсей и залпом выпил.

Она проследила за его движениями и чуть пригубила сама. То, что снотворное начнет действовать не сразу, она знала, но надеялась на алкоголь, в паре с которым Смолкина ожидала бронебойная реакция. Но ничего страшного для Смолкина не произошло. Он крякнул и налил себе еще.

– За нас! – снова провозгласил он тост и снова выпил. После чего вытер губы и полез к Люське целоваться.

– Я не могу так сразу, – мягко оттолкнула его она. – Скажи мне что-нибудь приятное!

– Приятное?! А что? – внезапно растерялся местный Казанова, что для него было совершенно нехарактерно.

– Что? – Люся вскинула брови. – А почему ты на мне женился?!

В этом вопросе проявилось все женское коварство. Смолкин не на шутку задумался, подперев щеку рукой.

– Я женился потому, – попытался ответить Федор, – потому... ну, не знаю, почему. Ты красивая!

– Этого недостаточно, – мрачно произнесла коварная Люська.

– Потому что ты хорошая, – честно пытался осознать свой поступок Федор. Но после нескольких попыток плюнул на честность и решил действовать проверенными методами, дабы добиться от супруги интимной близости. – Людмила, ты для меня как свет в окошке! Как только я тебя увидел, так сразу понял, что ты единственная девушка, способная сделать меня самым счастливым человеком. С такой девушкой, как ты, у меня выросли крылья за спиной! – бессовестным образом врал Смолкин. Он так горячо разглагольствовал о крыльях, что Люська не выдержала и заглянула ему за спину. – Ради такой девушки я готов на любые подвиги. Хочешь, я покорю Эверест и достану тебе с неба звезду?!

Люська чуть не крикнула, что она этого хочет, но вовремя опомнилась. Ей только недоставало быть пойманной в собственную ловушку! А увлеченный Смолкин продолжал осыпать ее комплиментами и заверениями свести счеты с жизнью из-за одного ее слова «нет!». Люсе пришлось все время повторять себе, что она имеет дело с лукавым соблазнителем Федором Смолкиным, а не с милейшим Пухликом, которого в данный момент считала своим мужем.

Впрочем, твердить себе долго об этом не пришлось. Через пятнадцать минут столь пламенной речи Смолкин бухнулся перед Люсей на колени и продолжил монолог безумно влюбленного мачо, уже уткнувшись в ее грудь. А еще через пятнадцать минут там же уснул богатырским сном.

Люся оттащила бесчувственного Федора на диван и на всякий пожарный послушала, как бьется его сердце. Он, очнувшись, хотел поцеловать ее склоненное к нему лицо, но промазал и попал в плечо. После чего, сладострастно почмокивая, снова провалился в глубокий сон. Люся тихо засмеялась. Сегодня ей удалось обмануть Смолкина, завтра придется придумать что-нибудь другое. Нельзя же довольствоваться одним и тем же способом. Ее бурная фантазия обязательно поможет в этом, на то она и Людмила Селиванова. Она утром такого нафантазирует Смолкину, что тот даже не усомнится, что супруги провели умопомрачительную ночь!

Правда, придется объясняться с Настеной. Но подруга должна понять, что Смолкин прежде всего мужчина, озабоченный сексом. Впрочем, если его озаботить по-настоящему, отбиваться будет гораздо легче. Люся вспомнила о своих намеках на возможную беременность.

– А что, – сказала она вслух, – это вариант!

Смолкин в ответ опять почмокал и затих. Люся оставила его спать на диване, а сама перебралась в спальню, где за час переставила все, что сумела, и поменяла постельное белье. Единственное, о чем она жалела, что поспешила переставить телевизор в комнату. Возвращать его обратно в спальню ей почему-то стало совестно. Ничего, вечерами она может и книги читать. Смолкин-то небось чтением не увлекается. Завтра она его об этом спросит.

Утром пришлось интересоваться не увлечениями, а здоровьем Смолкина. Люся еле проснулась от звона будильника, неторопливо потянулась, огляделась. Она спала одна, нарушать ее покой и сон никто не собирался. Это лишний раз доказывал стул, подпиравший дверь спальни. Он был на том же месте, где, перед тем как лечь в постель, его оставила Люся. Первая мысль, что пришла ей в голову: Федор скончался! Ничем другим его равнодушие она не могла объяснить. Но тут Люся вспомнила, что благодаря ей Смолкин получил лошадиную дозу снотворного. Тогда он точно не выдержал и умер. А она осталась вдовой, молодой и красивой, как он вчера успел заметить. Неужели?!

Люся накинула на себя халатик, осторожно отодвинула стул и приблизилась к дивану. Умирать Федор не собирался, он спал, свернувшись калачиком, и сладко похрапывал. Все в его позе говорило о том, что просыпаться и идти на работу в ближайшие часы он не намерен.

– А придется! – выкрикнула Люся и принялась тормошить спящего Федора. – Вставай, Пухлик! Опоздаешь на работу! – Безусловно, она привирала, надеясь на совесть сонного Смолкина. Опоздать на работу было практически невозможно, потому что корреспонденты в редакции пользовались особым положением творческих личностей и могли появляться когда угодно. С одним лишь условием – сдачей материалов в срок.

Пухлик на мгновение замер, скептически, как показалось Люське, усмехнулся и продолжил храпеть. Она подумала, что для полной картины их благополучной семейной жизни просто необходимо появиться после совместного уик-энда неразлучной парой. Коллеги косо посмотрят, если она придет на работу одна. Гортензия Степановна с Эллочкой возлагают на нее такие надежды! А одураченные Константин с Василием получат новый повод для насмешек над семейной жизнью коллеги, чего допускать нельзя. Уж в чем, в чем, а в семейной жизни Смолкин должен быть уверен на все сто процентов. Пусть он сомневается в партнерше. Ради этого она и старается. Но через короткий срок Смолкин должен мечтать о печати в паспорте, как о манне небесной!

Короче говоря, идти одной в редакцию не имело смысла. Или с Федором, или не идти вовсе. Люся посмотрела на Смолкина, погруженного в глубокий сон праведника, и испугалась. А если он проспит целый день?! Тогда сорвется ее план по вовлечению сотрудника Центроспаса в ванную. Вдруг тот захочет не просто повозиться в ванной, а посидеть на ее диване, то есть на диване Смолкина, который там и лежит? Что она скажет Глебу?! Что Смолкин просто проходил мимо, устал и прилег на ее диван? Вряд ли у спасателей куриные мозги. Такому объяснению может поверить только Настасья, но уж никак не привлекательный брюнет с глубокими карими глазами.

– Федор! – закричала Люся. – Вставай! Тебя ждут великие дела! – Она где-то читала, что подобным образом поднимали одну коронованную особу. – Великие дела! – произнесла она с надрывом в голосе.

– А? Че? – пробормотала особа и перевернулась на другой бок.

Это было уже немалым достижением. Но дальше следовало предпринять еще что-то. Люся подумала о ведре холодной воды и зябко передернула плечами. Это она оставит на потом, если не подействует ничто другое. Вытирать мокрого Смолкина ей не хотелось. К тому же он мог разозлиться, а появляться на работе с разъяренным супругом ей тоже не хотелось.

Оставалось одно верное средство – Настена. Люся направилась к телефону.

– Феденька! – кричала в трубку изо всех сил Настена, после того как подруга кратко обрисовала ей практически безвыходную ситуацию. – Феденька! Вставай! Пора показать людям твой талант и поразительные способности! – Настя старалась, как могла.

И у нее получилось! Смолкин, услышав ее голос, подскочил и огляделся.

– А? Что? Где я? – озирался он. – Белкина! Ты где?

– Она здесь, – хмыкнула Люся и ткнула пальцем в трубку.

– Белкина, у тебя что-то случилось? – воскликнул Федор, вырывая трубку из рук Селивановой и прислушиваясь к Настене. – Ничего не случилось, – он облегченно вернул трубку Люсе и снова завалился на диван.

– Случится, – пообещала ему Люська, – если ты сейчас же не встанешь. Принесу ведро с холодной водой и вылью его на тебя!

– Ты чего? – испугался сонный Смолкин. – Сдурела?! Да встаю я, встаю.

И он действительно поднялся и, держась за стены, пошатывающейся походкой направился в ванную. Люся тоскливо поглядела ему вслед. Бедный Смолкин! Вчера она явно переборщила со снотворным. Теперь он не только не сможет выкрутить лампочку и вывернуть канализационную трубу, но еще и не дойдет самостоятельно до редакции. Впрочем, последнее ей было как раз на руку, которой она и собиралась поддерживать мужа по пути на работу. А что касается сантехники и электричества, так Люсе все придется сломать самой. Ей не впервой заниматься мужской работой. Сегодня у Смолкина руки и впрямь не оттуда растут. Она вздохнула и направилась на кухню варить кофе.

Трудовая неделя в редакции газеты «Знамя труда» началась со знаменательного события: молодожены, на днях официально зарегистрировавшие свои отношения, как ни странно, вовремя появились на своих рабочих местах. Главред Сан Саныч поздравил Смолкиных с началом супружеской жизни и объявил, что на этой неделе освободил Федора от всех поручений, предоставив ему самому выбирать темы. Смолкин отреагировал довольно странно. Он вяло улыбнулся, качнулся и ухватился за Селиванову.

Пока Люся тихо поругивала мужской шовинизм – ее-то от работы никто освобождать не собирался, – Гортензия Степановна, встретив пару в коридоре, проводила молодоженов недоверчивым взглядом. Уж слишком бодро шла Селиванова, и слишком апатично тащился за ней Смолкин, еле переставляя ватные ноги. Эллочка также выразила возмущение по поводу безразличного вида Федора. По ее мнению, за несколько дней семейной жизни он должен был исхудать до костей, вырвать с горя все волосенки и разбить лоб о бытовые проблемы, которыми обеспечила его Селиванова.

– Все будет, – пообещала Люся, – все еще впереди!

Она проводила Федора в кабинет и усадила за стол. Товарищи по перу переглянулись.

– Что с ним такое?! – подозрительно спросил Василий.

Люся пожала плечами. Когда Эллочка болела и ходила бледная, как утренний туман, его это не интересовало. Когда Белкина споткнулась и упала под колесо асфальтоукладчика, он тоже не удивился. Асфальтоукладчику повезло. Белкина оказалась шустрой девицей и перекатилась под «Мерседес». Когда после Белкиной в больницу попала Гортензия Степановна с подозрением на раздвоение личности, Василий тоже не волновался. А здесь такая забота о ближнем! Или это не забота, а нечто другое?

– Вспомните свой медовый месяц! – нагло заявила Селиванова и поцеловала Смолкина в лоб.

– А у нас что-то было? – шепотом спросил Федор.

– Еще как! – прищурив правый глаз, крикнула та. – И еще сколько! У! Половой гигант!

Смолкин самодовольно откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки.

– Да, я такой, – важно заметил он и зевнул.

Василий скуксился, а Константин принялся рассказывать пошлые анекдоты на тему. Люся криво усмехнулась: чем бы мужики ни тешились, лишь бы к ней с расспросами не лезли, и пошла к себе. В кабинете уже сидела Настасья и выжидательно глядела на дверь. С первого взгляда Люсе показалось, что та не спала всю ночь, карауля своего Федора под окнами квартиры. Как хорошо, что между ними ничего не случилось. Чтобы она сейчас сказала подруге, влюбленной в этого Смолкина до одури?

– Все вполне благополучно, – успокоила она Настасью. – Я дала ему снотворное.

– Бедненький, – тут же пожалела Федора Настасья, – потому он и не мог проснуться ранним утром.

– Хорошо же раннее утро! В девять-то часов! – возмутилась Люся.

– Он не привык вставать так рано, – продолжала оправдывать Федора та, – он же творческий человек!

– Я тоже человек, между прочим, – буркнула Люся, – и не собираюсь выслушивать стоны по поводу Смолкина. Беги лучше, Настя, за билетами на вечерний сеанс. А еще лучше, возьми сразу на два. Скажешь, что очень понравился фильм и постараешься задержать его еще на пару часов.

– Думаешь, у меня получится? – недоверчиво спросила та.

– Еще как получится! – обнадежила ее подруга. – Он в невменяемом состоянии реагирует на твой голос, как собака. А в меняемом тем более среагирует.

– Тогда я побежала?! – спохватилась Белкина.

– Одну минуту, – задержала ее Люся, – за билеты должен платить кавалер. – И она достала из сумочки кошелек, из которого извлекла деньги.

– Ты что?! – возмутилась Настасья. – Лазила по его карманам?!

– Жена я ему или не жена?! Или развод и имущество пополам!

– Жена, – согласилась с ней Настя, подобострастно кивая, – никаких разводов. Тонкая организация Фединой души не выдержит стрессов.

– То-то, – усмехнулась Люся и сунула в ладонь подруги купюры.

Белкина накинула плащ и скрылась за дверью. Только Люся подумала о том, что нужно поработать, как к ней в кабинет прибежала Эллочка. Пришлось кратенько так, на часик, рассказать той, как она перевоспитывает Смолкина.

– Ему сегодня звонили, – заговорщически шепнула секретарша, – женским голосом требовали встречи. Я сказала, что Смолкин умер!

– Да ты что?! – Люся не знала, как реагировать на подобную новость.

– Затем, – в зеленых глазах Эллочки промелькнули мстительные огоньки, – ему снова звонили.

– Да ты что?!

– Женским голосом! И требовали свидания! – Она грозно сдвинула выщипанные брови. – И я снова сказала, что Смолкин безвременно кончил!

– Что он сделал? – не поняла Люся.

– Помер! Я всем, кто его домогается, говорю, что его уже нет среди живых!

– Может быть, – предположила Люся, – не нужно этого делать? Как-то нехорошо.

– Нехорошо оставлять девушек с носом! – заявила Эллочка и собралась уходить. – Я продолжу?

– Продолжай, – неуверенно ответила ей Люся.

Когда за секретаршей закрылась дверь, она задумалась над причинами женской мести. В данном случае все они были как на ладони. Эллочка мстила Смолкину за то, что он ее обманул и бросил. Но таким изощренным способом?! Впрочем, мысли о женском коварстве и мужском эгоизме пришлось пока оставить и хоть немного заняться работой.

Вернувшаяся Настя показала билеты сразу на два сеанса подряд на один и тот же фильм. Люся подумала, что она на месте Смолкина не выдержала бы и часа гламурной комедии. Но у Насти было такое одухотворенное лицо, что говорить за Смолкина она не стала. Кто его знает? А вдруг ему понравится? Если не фильм, так компаньонша. Компаньонш тот обожает. Правда, каждый раз новых.

– Простите, – дверь приоткрылась и показалась привлекательная, ухоженная дама бальзаковского возраста, – вы не подскажете, где Федор Смолкин? – Дама игриво улыбнулась, произнося его имя, а Люсю перекосило.

– В гробу я видела Федора Смолкина! – выкрикнула она. – Закройте дверь и не мешайте работать!

– Не, ты видела?! – обратилась Люся к подруге, как только дама убралась. – Вот бабник! Не успел прийти в редакцию, как его уже ищут днем с огнем. Вот где он сейчас?! Где?!

– Я пойду посмотрю, – решительно сказала Настена и побежала в корреспондентскую. По пути она заметила, как привлекательная дама, направляясь к выходу, промокала глаза батистовым платочком.

Смолкин спал на своем привычном месте и исчезать с дамами никуда не спешил. Физически не мог. Настя Белкина с любовью поглядела на спящего мужчину и вздохнула. Если он перевоспитается и станет другим человеком, то она обязательно выйдет за него замуж. Это неправда, что горбатого только могила исправит. Федя не горбатый! Его не только могила сумеет исправить! И что это сегодня все его хоронят...

Настя вернулась к подруге и поведала той, каким замечательным мужчиной может стать Федя Смолкин после их удачного эксперимента. Да Федя уже практически исправился, встал на истинный путь, и осталось совсем немного времени для того, чтобы благополучно завершить начатое предприятие.

Люся слушала подругу вполуха. Смолкин как мужчина ее не интересовал. Разве что как человек, ведь ничто человеческое ей не чуждо. Особенно высокий брюнет с карими глазами! При чем тут Смолкин?

– ...трагически и безвременно ушедшего от нас принципиального и честного журналиста! – раздавалось из коридора.

– У нас что, кто-то умер? – удивились девушки и поспешили в коридор.

В редакцию с венком из искусственных цветов пришли представители Дома ветеранов, где Федор Смолкин часто делал репортажи. Две бабули в черных платках и седой представительный мужчина в похоронном костюме произнесли в коридоре благодарственную речь о том, каким хорошим парнем был Федя Смолкин. Речь слушали все сотрудники редакции, кроме самого Федора, который отсыпался в соседней комнате. Они недоуменно пожимали плечами. Ведь только что, пару часов назад, все видели своего коллегу живым и невредимым.

– Когда нам сообщили о том, что корреспондент Смолкин умер... – рассказывал седовласый мужчина. Но его перебили.

– Кто сообщил-то? Кто? – допытывался главред.

– Секретарь вашей организации, – не менее торжественно произнес представитель Дома ветеранов. – В редакцию звонила Вера Леопольдовна с намерением пригласить Федора на проводимый у нас концерт заслуженных талантов...

– Я же не знала, – отбивалась от устремленных на нее взглядов Эллочка, – что дело примет такой оборот! К тому же утром Смолкин был еле живой.

– Как мало он пожил! – продолжал представитель, явно поднаторевший на подобных мероприятиях. – Но много сделал.

– Очень хороший человек был, – встряла одна из бабуль. – Всем помогал. И мне помог найти вставную челюсть, когда я ее на Масленицу в пляске потеряла. Сразу ее нашел, как экстрасекс!

– Да! Он был настоящий экстрасекс! – подтвердила вторая бабуля.

– Я что-то ничего не понимаю, – зашептала Настена подруге.

– А чего тут не понимать? Они говорят, что Смолкин умер.

– Как это? – пробормотала та, вспоминая, что действительно, когда она размышляла над Федором, исправит его могила или нет, он не показывал признаков жизни. – Не может быть!

– А я-то думала, где его искать, – разочарованно сказала Люся. – Теперь пропадут билеты и наша затея сделать из него человека.

– Как ты можешь в такой момент думать о билетах! – плаксивым голосом возмутилась Настена, едва не рыдая, и кинулась в журналистскую комнату.

Но дверь распахнулась сама. На пороге собственной персоной возник Смолкин, протирающий заспанные глаза.

– Что случилось-то? – поинтересовался он и замер на пороге.

Одна из бабуль, знающая корреспондента Федора Смолкина лично, схватилась за сердце и свалилась к ногам умолкнувшего в изумлении оратора.

– Ну вот, – разочарованно произнесла Эллочка, – а то умер да умер. Никто умирать и не собирался.

Зря она так думала. Другие, которым она из мести сообщила о скоропостижной кончине известного в определенных кругах журналиста, так не думали и тащили в редакцию газеты кладбищенские венки. Смолкин удивлялся, тер глаза и читал проникновенные надписи на венках. Он не ожидал, что общественные организации, с которыми ему приходилось работать, считают его таким хорошим человеком.

По такому поводу в журналистской решили выпить. Константин сбегал в магазин и принес выпивку с закуской, чтобы лишний раз помянуть этакого замечательного журналиста Смолкина, воскресшего очень вовремя. Главред закрыл глаза на это нарушение дисциплины и сам пропустил пару рюмок за здоровье Федора. Люся не стала разыгрывать роль истеричной супруги и закатывать пропитушке-мужу скандал, справедливо рассудив, что в процесс лучше не вмешиваться.

Венки же и цветы в четном количестве продолжали поступать в редакцию в течение всего рабочего дня.

– Вот! – влетела в кабинет к Люсе и Насте раскрасневшаяся Эллочка. – Представьте себе! – И она бросила им на стол огромный букет гвоздик. – Пришла тут еще одна расфуфыренная престарелая красотка! Я, естественно, после инцидента с Домом ветеранов говорить про гибель журналиста не стала. Просто сказала ей, что Смолкин безвременно закончил свое существование как мужчина. Теперь он муж, семейный человек. Я не знаю, что она из этого поняла, но дама села и разрыдалась, заявив, что жениться и помереть фактически одно и то же. Еле уговорила ее выбросить этого прохиндея из головы и выпроводила прочь. Не показывать же ей живого и невредимого Смолкина?! Люся, ты, как жена, должна определиться: показывать мне им живого Смолкина или нет?!

– Лучше не надо, – нахмурившись, ответила та, – бабуле после живого Смолкина пришлось «Скорую помощь» вызывать.

– А куда венки складывать? – разводила руками секретарша. – У меня приемная, а не бюро похоронных услуг.

– Как все же его ценят общественные организации! – восхищенно произнесла Настена.

– И бабы! – резко добавила Эллочка. – Венки я к вам принесу.

– Нет! – взвизгнула Настена. – Только через мой труп! Я не выдержу этого трагического зрелища.

– Складывай их в кабинете главного редактора, – подсказала Люся. – Возможно, глядя на то, как Смолкина ценит общественность, он повысит ему премию за этот месяц. Все-таки человек старался: женился, умирал...

Эллочка убежала перетаскивать венки, а подруги занялись обсуждением планов на вечер, которые, судя по доносящимся выкрикам из журналистской: «А ты меня уважаешь?!», находились под угрозой срыва. Люся не могла допустить, чтобы план более близкого знакомства со спасателем сорвался. Она чувствовала, что их встреча была не случайной. Сама судьба повыбивала лампочки в антивандальных светильниках для того, чтобы в один прекрасный момент, именно в тот, когда Люся со Смолкиным возвращалась домой, поставить Глеба на табурет посредине лестничной площадки. Сама судьба направила Люськину ногу, выбившую табурет из-под рокового брюнета. Судьба подтолкнула Люську соврать тому про перегоревшую лампочку в ванной. И после всего этого поставить на их знакомстве крест в виде нетрезвого Смолкина, который, ясное дело, будет вечером валяться на диване и храпеть?!

– Пусть валяется и храпит днем, – решила она и подмигнула подруге. – А вечером вы с ним отправитесь в кино. Это даже лучше, что он выпил. Будет спать в темном кинозале все три часа.

В обеденный перерыв Люся с Настей повели нетрезвого Смолкина домой. Дошли они более-менее благополучно, если не считать того, что Федор останавливал всех прохожих и требовал от них признания его творческих заслуг, крича, что о покойниках следует говорить или хорошо, или никак. Прохожие предпочитали последнее и спешили обойти странную троицу: еле ковыляющего мужчину и двух вполне симпатичных девиц, поддерживающих его под руки.

– Не, ты видишь, – бормотала Люся, которой Смолкин периодически наступал на ногу, – хорош же у меня медовый месяц! Муж постоянно находится в запое!

– Это он с горя, оттого, что умер! – с жаром ответила за Смолкина Настена. – Ты думаешь, легко человеку взять и умереть во цвете сил и творческих возможностей?!

– Я не думаю, я ведь не умирала, – пробурчала Люся и подхватила норовившего ускользнуть из ее цепких рук Федора.

– Девочки, – радовался тот, глядя на них мутными глазами, – так я на вас обеих женился?! У меня гарем?! Девочки! Шампанского! По этому поводу...

– Повод сегодня у тебя, между прочим, другой, – съязвила было Люся, но Настя закашлялась, пытаясь тем самым показать подруге, что в своих откровениях она зашла слишком далеко. Люся сдержалась от дальнейшего комментария.

До дома они дотелепали без особых проблем, Смолкин жил неподалеку от редакции. Проблемы возникли на лестничной клетке, за которую тот вдруг стал отчаянно цепляться, как будто спасался от двух ведьм, тащивших его прямиком в адово пекло.

– Во руки-то сцепил! – возмущалась Люся, отрывая Федора от перил. – С таким энтузиазмом нужно было за загс цепляться!

– Он переживает, – защищала его Настена. – Феденька, милый, отцепись, пожалуйста! Пойдем домой, ляжем в постельку, укроемся одеялом и поспим...

– С тобой поспим?! – Смолкин удивился, потерял бдительность и отцепился.

Люся тут же потащила его наверх.

– Вот бабник, – шипела она, передразнивая Федора, – «с тобой поспим?!» С чертом поспишь в аду!

– Девочки! – млел Смолкин, когда те переставляли его ноги по ступенькам. – Переспим все!

– Развратник, с кем я только связалась, – ворчала Люся.

– Мы его обязательно перевоспитаем, – по-прежнему не сомневалась Настена и с энтузиазмом тащила Смолкина в квартиру.

Войти втроем в одну дверь оказалось непосильной задачей, хочешь не хочешь, а пришлось входить по одному. Первой зашла Настена, следом Люся принялась заталкивать Смолкина, который упирался всеми четырьмя раскинутыми в стороны конечностями. Внезапно соседняя дверь открылась, и на пороге появился Глеб. Люся даже закрыла глаза, так она испугалась его появления. Она ожидала чего угодно: ту вредную бабку в бигуди из третьей квартиры на их лестничной площадке. Но не его! Спасатель же обещал уехать?!

Люся растерялась лишь на мгновение. Судьба снова ей помогла. Откуда только взялись силы?! Она одним махом втолкнула Смолкина в квартиру и захлопнула за ним дверь. Раздался грохот падения полубесчувственного тела, крик Настены, на которую это тело свалилось, и снова грохот от свалившейся на них тумбочки.

– Привет! – поздоровалась Люся как ни в чем не бывало, кокетливо хлопая длинными ресницами.

– Здравствуйте, Мила, – Глеб играя ключом от квартиры, внимательно глядел на нее. – У вас что-то случилось?

– Ничего не случилось, – беззаботно улыбнулась та. – Так, кто-то случайно мимо проходил...

Между тем эти «кто-то» стонали за дверью и пытались поднять себя и тумбочку.

– Как ваша лампочка? – услужливо поинтересовался Глеб.

– Отвратительно! – совершено искренне ответила Люся, вспоминая о том, что она забыла ее утром выкрутить или хотя бы разбить. И канализационную трубу следовало бы сломать.

– Сейчас я спешу, – Глеб повернулся к двери и закрыл замок. – Но вечером, Мила, я обязательно ее поменяю!

– Да! – с готовностью ответила та. – Вечером обязательно! А то темно же.

– До вечера?! – крикнул Глеб, сбегая вниз по ступенькам.

– До вечера! – ответила ему Люся и осела у смолкинской двери.

Она балансирует на грани провала! Этот гад Смолкин все делает для того, чтобы спасатель спасал кого-то другого, а не ее, Людмилу Селиванову, которой он понравился с первого же взгляда. Да что там понравился?! Она в него практически влюбилась! Вон как колени дрожат и подгибаются. Она даже физически страдает из-за своей любви...

За дверью тоже страдали физически и звали ее на помощь. Пришлось открывать дверь ключом, пробираться в щель бочком и, конечно, случайно наступить на Смолкина, который тут же заорал благим матом. Наступила Люся ему на самый ценный орган – руку, которой он творил свои шедевры о местных ветеранах.

То, что она сильная женщина, Люся знала всегда и этим пользовалась. Этим воспользовалась и ее подруга Настена, которую Люся вытащила из-под Смолкина и мебели. После чего они вдвоем вытащили Федора, подняли тумбочку, восстанавили обстановку коридора после учиненной разрухи. Настена стала укладывать Смолкина на диван, уговаривая того поспать часок-другой, чтобы оклематься. Федор требовал чаю с плюшками и спать не хотел. Пришлось пообещать ему целую гору плюшек и ведро чаю, только после этого он уснул богатырским сном. Еще продолжало действовать вчерашнее снотворное, которое вместе с алкоголем вновь свалило Смолкина с ног.

Иван Кузьмич Кулебякин не употреблял полгода. Он завязал с «зеленым змием», как ему казалось, раз и навсегда. Сходил к врачу, после официальной медицины посетил нетрадиционного лекаря. Прослушал несколько лекций от супруги и взрослой дочери, которым стало стыдно показывать нетрезвого мужа и отца знакомым. И бросил пить.

В одночасье изменилась жизнь, которая раньше казалась слесарю-сантехнику пятого разряда сплошной чередой выпивок и пьяного бреда. Оказалось, что ярко светит солнце, деревья распустили молодые зеленые листочки и поют птички. А еще оказалось, что у Ивана Кузьмича единственная дочка собралась выходить замуж и требовала от родителей материальной помощи. Достать деньги можно было одним-единственным способом – внеплановыми, или как их называли в жэке – коммерческими, визитами к клиентам, у которых протекли трубы, прохудились унитазы или забилась канализация.

Вызов в дом с квартирами улучшенной планировки Иван Кузьмич принял радостно, настраиваясь, по меньшей мере, на сотню, а то и больше, если ему удастся убедить состоятельного клиента, что протекшую трубу лучше заменить не только в ванной, но и по всему стояку вместе с подвалом. Иван Кузьмич знал, что чем дольше он провозится для блага жильца, тем больше тот заплатит. Он, по требованию клиента, собирался работать вечером, после трудового дня, и сбегал домой поужинать, прежде чем заняться длительным восстановлением системы канализации в отдельно взятой квартире.

Клиентом оказалась рыжеволосая девица с правильными чертами на волевом лице и изумительной фигурой, при оценке которой Иван Кузьмич невольно присвистнул. Девица презрительно поглядела на слесаря, но в квартиру пустила и провела в полутемную ванную, освещаемую огарком свечи, где Иван Кузьмич немного растерялся. Дело в том, что он совершенно не ожидал увидеть подобной течи. Впрочем, ее и не было, краны были закрыты. Но сама труба, ведущая от раковины, находилась в таком истерзанном состоянии, как будто ее несколько часов кряду пытались выдрать с корнем из общего стояка.

– Вот, – сказала девица, – сломалась!

– М-да, – напустил на себя серьезный вид слесарь-сантехник, – тут работы невпроворот.

– Трудитесь, – милостиво разрешила ему та и покинула помещение.

Иван Кузьмич крякнул и принялся удалять то, что осталось от трубы, прислушиваясь к шуму в квартире, не услышать который было невозможно: жильцы слишком громко разговаривали.

– Вставай, Смолкин! – кричала Люська, тряся перед спящим Федором будильником. – Пора в кино!

– Феденька, правда, – вставай, пойдем на культурное мероприятие. А то у Люси некультурное срывается...

– Вот спасибо, вот припечатала! – злилась Люська. – У меня в ванной, между прочим, уже мастер работает. Сейчас электрик придет. Вставай, Федор!

Иван Кузьмич напрягся, вслушиваясь, что скажет Федя, которого пытаются поставить на ноги. Федя ответил нецензурной бранью. Сразу же послышался женский рев и грозный окрик.

– Ладно, ладно, – сказал Федор, – я встану.

– Федя! – вскричала Настена, поняв, что к тому вернулось чувство реальности. – Зачем ты ругаешься?!

– Я?! – прикинулся тот. – Правда? Неужели? Девчонки, честное слово, не хотел вас обидеть!

– Тогда вставай и собирайся! – скомандовала Люся.

– Куда? – удивился сонный Федор, не желая покидать теплую квартиру и мягкий диван.

– На культурное мероприятие, – сообщила ему подробности Люся, – вместе с Настеной. Видишь, как ты ее расстроил!

– Настя! – взмолился тот. – Только не плачь! Я сделаю все, что ты захочешь! – Федор Смолкин, как и большинство мужчин, не переносил женских слез.

– Пойдешь с ней в кино! – скомандовала Люся, и Смолкин понял, что идти придется.

Он встал, переоделся и прошел в ванную, где наткнулся на Ивана Кузьмича. Тот развел руками и показал на трубу: вандалы, мол, довели конструкцию до такого состояния. Смолкин хмыкнул, заинтересованно оглядел трубу и попросил слесаря на минуту выйти. Иван Кузьмич, пожимая плечами, вышел.

– Хозяйка! – обратился он к рыжеволосой девице. Судя по ее командному тону, в этой квартире верховодила она. – Я за новой трубой.

– Отлично, – ответила та, – ступайте. И возвращайтесь!

– Зачем тебе слесарь? – недоуменно поинтересовалась Настена, перестав рыдать.

– Он – мое алиби, – заявила Люся, – пусть спасатель не думает, что я его одного заманила. Пусть увидит и поймет, как мне нужны мужские руки!

– А когда он увидит и поймет, то что ты станешь делать со слесарем? – допытывалась подруга.

– Отправлю его в подвал, – пожала плечами Люся. – Пусть и там что-нибудь исправит.

– Замечательно, – прошептала Настя, – как только ты до этого додумалась?!

Смолкин вышел из темной ванной как новенький, расточая свежесть хорошего парфюма. Он подошел к Настене и галантно предложил ей сходить с ним в кино, если, конечно, его законная жена не станет возражать по этому поводу. Люся возражать не стала, но и радоваться тоже. Как оказалось, Смолкин, плескаясь в раковине, в темноте не заметил отсутствия трубы и налил на пол воды. Люсе пришлось убирать одной всю эту лужу, потому как ее супруг и подруга спешили в кинотеатр.

Привести себя в порядок времени уже не хватало. Мокрая, растрепанная и раскрасневшаяся, она открыла дверь, ожидая увидеть на пороге слесаря с новой трубой. Но вместо него стоял Глеб, держа в руке электрическую лампочку.

– Привет, – промямлила Люська, понимая, что и на этот раз ей не повезло. Она собиралась встретить спасателя в вечернем наряде, для чего даже приготовила выходное платье и шпильки.

– Добрый вечер, Мила, – улыбнулся Глеб и уставился на ее промокшую майку и облезлые шорты. Не убирать же потоп в вечернем прикиде?!

– У меня трубу прорвало, – призналась Люся, вытерев руку о шорты и протянув ему. – Проходите, Глеб. Видите, – она распахнула дверь ванной комнаты, где кое-где еще оставались лужицы. – Хорошо еще, что к соседям не протекло!

Глеб еле разглядел вырванную с корнем канализационную трубу и сразу же указал на отсутствие света.

– Как же слесарь произведет ремонт без освещения? – И попросил у Люси табурет.

Люся не стала говорить, что слесаря обстановка в ванной ничуть не удивила. Видимо, не только у нее одной перегорают лампочки во время прорыва канализации. О том, что слесарь должен вернуться, она тоже решила пока не говорить. Пусть спасатель почувствует себя как дома и начнет ее спасать. Его внимание сегодня требуется ей, как никогда! Она бы не пережила, если бы Глеб сегодня не пришел. До попытки самоубийства дело, конечно, не дошло бы, но было бы очень обидно, что ее общество проигнорировали.

Глебу нравилось ее общество. Он смотрел на нее заинтересованным взглядом, говоря себе, что девчонка совершенно с ним искренна, если открыла дверь в таком потрепанном виде. Другая бы на ее месте расфуфырилась, натянула бы на себя вечернее платье... Глеб знал. Такие ему попадались на каждом шагу. А Люся каким-то непостижимым образом от них отличалась. Хотя все у нее было такое же: руки, ноги, голова... Вот только отчаянно хотелось потрогать ее рыжие волосы и поцеловать красивые глаза, обрамленные длинными ресницами. Глеб тряхнул головой, отгоняя от себя наваждение. Он стремительно встал на принесенный Люськой табурет и сунул лампочку в гнездо.

– Да будет свет! – воскликнул спасатель и получил удар током.

Лезть к электричеству с мокрыми руками нельзя ни в коем случае! Люся знала это еще со школьной скамьи, когда у них проводили занятия по основам безопасности жизнедеятельности. Но сегодня она напрочь забыла про эту безопасность! А Глеб пожал ее мокрую руку, которую она протянула после того, как вытерла о шорты. И схватился за мокрую раковину, поднимаясь на табурет. И подошвы у него были мокрыми. Люся не успела убрать все лужи.

Спасатель закачался и обалдело сполз на табурет.

– О! Как шибануло-то! – удивилась Люся, приглядываясь к его вставшей дыбом шевелюре. – А так даже лучше, – оценила она его прическу, а потом старательно пригладила темные волосы Глеба. Она стала вспоминать, как нужно поступать в подобных случаях.

Людмила Селиванова не была прогульщицей в школе, но, видимо, именно эти занятия прогуляла. Она совершенно не помнила, что следует делать со спасателем, получившим удар током. Вот то, что утопленнику требуется восстанавливать дыхание способом «рот в рот», она помнила. А про удар током нет. Пришлось просто помочь тому дойти до дивана и прилечь на место Смолкина. Глеб непонимающе вращал глазами и пытался подняться.

– Лежите, лежите, – пихала его обратно на диван Люська, – Я вам сейчас кофе сварю!

Исходя из того, что этот чудесный напиток – лучшее лекарство для поднятия тонуса, она, весело напевая себе под нос, направилась на кухню. Ток током, а судьба и на этот раз ее не обманула. Таким интересным способом уложила спасателя на диван! Предоставила ей возможность за ним поухаживать. Показать ему, какая она заботливая хозяйка. А она, правда, заботливая хозяйка? Люся засомневалась и на всякий случай решила подать с кофе случайно оставшуюся плюшку, которую не успел съесть Смолкин.

– Хозяйка! – позвал ее вошедший в открытую квартиру Иван Кузьмич. – Я с трубой!

Он не услышал ответа и заглянул в комнату. На диване лежал мужчина, но уже не тот, которого уговаривали встать, и смотрел на него непонимающим взглядом.

– Так я насчет канализационной трубы, – Иван Кузьмич показал тому трубу. – Менять нужно весь стояк! – решительно заявил он, прикидывая, сколько еще семейных пар живет в этой квартире, и кем на самом деле этот мужик приходится хозяйке дома. Стоит ли посвящать его в подробности ремонта?

– Меняйте! – выкрикнула из кухни Люся.

Иван Кузьмич кивнул головой и скрылся в ванной комнате, из которой вышел уже через пару секунд.

– Я вам и лампочку поменял! – крикнул он в сторону кухни.

– Отлично! – ответила ему Люся, которая не могла оторваться от процесса приготовления напитка.

– Так я пошел менять трубу? – спросил Иван Кузьмич и у лежавшего на диване Глеба.

– Меняйте, – сказал тот и натянул на себя плед.

– Точно! – выскочила из кухни Люська. – Вспомнила! Стукнутых током следует накрывать тряпками и засыпать землей!

– Вы ничего не путаете? – удивился Глеб. – Я вроде не покойник.

– Ой, да что вы такое говорите! – поставив поднос на стол, всплеснула руками Люся. – С покойником я сегодня уже общалась. Слава богу, тот остался жив и здоров.

Глеб задумался. Девицы, занимающиеся спиритизмом и подобной чепухой, ему не нравились. Но эта нравилась! К тому же ему стало значительно лучше от запаха кофе, который он любил. Он поднялся и сел за стол. Голова болеть перестала. Звон, переходящий в гулкий стрекот, тоже отчего-то прекратился. Глеб почувствовал себя намного лучше, чем в тот момент, когда получил электрический удар. Правда, сердце продолжало колотиться с повышенным ритмом, но чаще тогда, когда он заглядывался на рыжеволосую красавицу.

Та заботливо налила ему кофе и подсунула какой-то полузасохший рогалик, на деле оказавшейся домашней плюшкой. То, что она занимается кулинарией, он поставил ей в плюс, а то, что не следит за свежестью продуктов, – в минус. В итоге получилось ничего, прекрасное ничего, из которого можно было сделать все, что угодно. И Глеб сделал вывод, что Мила – замечательная девушка и ему сказочно повезло, что он ее встретил.

Когда они выпили кофе и поговорили о погоде, Глеб сам принялся искать поломки в Люсиной квартире, которая на самом-то деле была законной жилплощадью холостого гражданина Смолкина.

– А! У вас ручка от окна еле держится!

– Что вы говорите?!

– И плинтус от стены отстает!

– Неужели?!

– И вообще! Вашей квартире явно не хватает крепких мужских рук!

«Эх, – подумала Люся Селиванова, – знал бы он, как лично мне их не хватает!» Но Глеб не знал или делал вид, что не знает, и пытался отверткой вернуть на место ручку у рамы и молотком, за которым он сбегал к себе, прибить отставший плинтус.

– Как здорово у вас получается, Глеб! – хлопала в ладоши Люся, восхищаясь его золотыми руками.

– Пустяки, – скромничал тот, – я бы и лампочку поменял, если бы ванная не протекла.

– Как-то у вас с лампочками, – замялась Люся, вспомнив вчерашний вечер, – не контакт.

– Хозяйка! – В комнату заглянул Иван Кузьмич. – Новую трубу поставил на старое место. Стояк осмотреть бы для профилактики. Да и трубы в подвале, опять же, могут течь. Но это все за отдельную плату.

– Хорошо, – поспешила согласиться Люся. – Если только для профилактики...

Она надеялась, что слесарь-сантехник, одним своим присутствием показавший, что у разнесчастной Люськи не все в порядке не только с освещением, но и с личной жизнью (ой, с системой канализации!), уйдет восвояси. А еще лучше сходит в подвал и проверит трубы. Лишний раз это явно не помешает. А она пока... Тут Люся огляделась в поисках чего-нибудь сломанного и наткнулась взглядом на брошенные под диван носки Смолкина. Только этого ей не хватало!

Глеб, следуя за взглядом Милы, тоже увидел эти носки. Он напрягся, как кот, перед которым нагло пробежала мышь. Напрягся перед нападением, но Люся его опередила.

– А! Носки! – она краем тапки запихнула их глубже под диван. – Брат забыл.

– Брат? – тусклым недоверчивым голосом переспросил Глеб.

– Ну кто же еще?! – Люсе показалось, что она засмеялась вполне чистосердечно. – Такой лох! Как ко мне ни придет, вечно носки забывает! Он их снимает, когда переобувается в тапочки. Там в коридоре его тапочки стоят. Бережет носки, значит. Ему их из Финляндии, что ли, привезли, с пухом антарктического пингвина...

– В коридоре его тапки стоят? А я и не заметил. – После обнаружения мужских носков энтузиазм у Глеба заметно спал. Он поинтересовался уже автоматически: – А как же он ушел без носков?

– Так он морж! – врала Люська также чисто автоматически. – Он еще ледяной водой обливается.

– Морж? – удивился спасатель, как будто никогда не встречался с моржами, ни в прорубях, ни в зоопарке.

– Что вы, еще какой! Каждое утро на балконе обливается, – продолжала сочинять Люся.

– А что он делает у вас по утрам? – Глеб, как ему показалось, совсем не ревновал, просто интересовался.

– Обливается! – брякнула Люська. – Что же еще?! Приходит, идет на балкон и обливается.

– А он не может у себя дома обливаться? – не унимался Глеб, в волнении присев на стул и стуча пустой чашкой из-под кофе.

– Не может, – выкручивалась Люська, как могла. – Он же в общежитии живет, барачного типа...

Неизвестно, чем бы закончился этот своеобразный допрос, но острый, фактически музыкальный слух Селивановой поймал крик о помощи, исходящий из подвала.

– Кто-то кричит душераздирающим голосом, – прошептала она.

– Где? – сразу всполошился спасатель и прислушался. Крик раздался снова. Он был приглушенным, но в нем явно прослушивались трагические нотки.

– Это слесарь, – предположила Люся, – из подвала. Наверное, встретил привидение.

– Его нужно спасать! – крикнул Глеб и бросился к выходу.

– Подождите, Глеб, я с вами! – Люся кинулась следом за ним.

Она была не намерена упускать свое счастье. К тому же это мог кричать не слесарь, а какая-нибудь соблазнительная блондинка, случайно оказавшаяся в подвале. Пусть Глеб ее спасет, так уж и быть. Но при этом спасении должна присутствовать Люся, чтобы не дать благодарной блондинке навечно повиснуть на шее спасателя. Пусть видит, что шея уже занята! Хомут для брюнета приготовлен! И водрузит его на предназначенное место она, Людмила Селиванова. И сделает все, чтобы ничего не помешало этому торжественному мероприятию с маршем Мендельсона.

Иван Кузьмич, как и обещал, спустился в подвал дома с квартирами улучшенной планировки. Настроение у него было отличное, ему светила солидная плата за труд. Иван Кузьмич всегда был ответственным работником, и раз уж он обещал, что проверит трубы, то он их обязательно проверит. В подвале было темно. Слесарь-сантехник достал свой фонарик, который крепился к головному убору, наподобие шахтерского, и озадаченно крякнул. Батареи у фонаря подсели, и он довольно слабо освещал подвальное пространство. Но возвращаться наверх за более мощным осветительным прибором ему не хотелось. Мокрую трубу Иван Кузьмич сможет обнаружить, как говорится, голыми руками. Именно ту самую трубу от общего стояка, что вел в квартиру рыжеволосой командирши. Других труб ему и не надо, те он проверит за отдельную плату в назначенное время.

Впрочем, дом был почти новым, коммуникации современными, только что проложенными. Жильцы других домов пользуются трубами полвека, и горя не знают, как и не знают, что такое чистая вода из кранов. В этих же трубах Иван Кузьмич был уверен. Проверял он их больше для очистки совести, раз уж сказал, что проверит...

Его мозолистая рука дотянулась до ближайшей из них и принялась ощупывать ее поверхность. Она показалась слесарю-сантехнику слишком холодной, скользкой и влажной. Первое, что пришло в седую голову канализационного профессионала: где-то все-таки течет. Но когда труба зашевелилась и поползла прямо на него, Иван Кузьмич резко поменял процесс диагностики. Его трезвый мозг мигом оценил сложившуюся неординарную обстановку и дал команду горлу вопить что было мочи. Что Иван Кузьмич и сделал, глядя на то, как на него смертоносной неизбежностью надвигается трехметровый питон. Но вопль, хоть и грозил стать душераздирающим, дальше горла не пошел. От страха Ивана Кузьмича заклинило.

К счастью, этим весенним вечером слесарь Кулебякин в подвале оказался не один. Рядом с ним прогуливалась, потирая шерстку о его штаны, кошка Анфиса из соседнего подъезда. Она-то и заорала нечеловеческим голосом, увидев змею. Этот крик услышала Люся Селиванова и побежала на зов следом за товарищем из Центроспаса.

Неизвестно, что было б, если бы Анфиса не заорала нечеловеческим голосом. Домашнее животное фактически спасло своего старшего брата, человека. От ее крика питон замер, вновь прикинувшись канализационной трубой. Но обмануть старого слесаря уже было невозможно. Иван Кузьмич опустился на четвереньки и медленно пополз к двери...

На лестнице он столкнулся с парочкой, которая спешила ему на выручку.

– Что с вами?! – крикнула из-за плеча Глеба Люся, увидев слесаря в странной позе.

– Т-т-ам, т-т-там, – Иван Кузьмич заикался, – эт-то!

– Я так и знала! – вскричала Люся. – Привидение! Одно уже околачивается в нашей редакции. Не хватало только, чтобы нечисть водилась и в доме.

– Н-нет, – Иван Кузьмич встал и схватился за руку Глеба, который, как зоркий сокол, осторожно вглядывался в глубь темного подвала и оценивал обстановку. – Там не оно. Там – он!

– Спокойно, граждане, разберемся, – официальным тоном заявил Глеб и подвинул слесаря к Люсе.

– Я тоже хочу, – сказала та, отпихивая несчастного Ивана Кузьмича обратно к Глебу, – разбираться!

– Нет уж, – Глеб снова придвинул Кулебякина к ней, – обойдемся без посторонних.

– Ах, – обиделась Люся, – так я уже и посторонняя?!

– Р-мяу! Р-мяу! – Мимо них, прерывая перепалку, пронеслась кошка Анфиса с вздыбленной шерстью и стоящим перпендикулярно земле хвостом.

– Ой! – отскочила в сторону Люся. – Там точно кто-то есть!

– А что я вам говорю? – трагически воскликнул Кулебякин и испуганно прижался к стене.

Из подвала медленно и жутко выползала огромная черная змея. Может быть, она была другого окраса, но в тот момент мир для Люси Селивановой предстал в черных красках. Она, как загипнотизированная, глядела на питона и понимала, что ее сегодняшнее так называемое свидание с роковым брюнетом теперь точно пойдет коту, то есть змее, под хвост. Теперь Глеб займется этой страшилиной, а про нее совсем забудет. Вон как у него азартно загорелись глаза, словно он увидел роскошную блондинку с потрясающим бюстом. Впрочем, пусть уж лучше эта змея, чем другая змеюка!

Питон полз прямо на спасателя, будто догадываясь, что из этих троих только он сможет оказать ему достойное сопротивление.

– Все назад, – прошептал Глеб, не спуская с питона напряженного взгляда. – Спокойно, без паники, тихо отходите назад. Я сказал, спокойно, медленно, значит...

– Ё-п-р-с-т, – пробормотал Иван Кузьмич, – лучше б я напился!

– Глебушка, можно, я с вами?! – спросила Люся, решив погибнуть вместе с любимым человеком. Чего уж там, раз жизнь все равно не складывается.

– Я сказал, назад, – зловеще прошептал Глеб, не оглядываясь, – пока я его отвлекаю. И позвоните в службу спасения!

Ивану Кузьмичу, в отличие от Люськи, терять было нечего, кроме своего и так пошатнувшегося здоровья, и он послушно сделал пару шагов к двери. После чего послышался топот его ног, быстро бегущих по лестнице на спасительную свободу.

– Замрите! – прошептал Глеб Люське, прекрасно понимая, что эта своенравная девица никуда не уйдет.

Обманывать питона подобным образом было, конечно же, глупо. Но ничего другого не оставалось. Люся потеряла драгоценное время для побега из подвала. Зато она обрела совершенно новое чувство, которое никогда не испытывала раньше, – чувство единения с Глебом. Пусть это случилось перед лицом опасности, так даже лучше. Она станет ему проверенной в боях подругой, с которой он сможет пойти в разведку, или куда там ходят спасатели, если они выберутся из этого ада.

Питон заметил свет, исходящий из щели двери, которую, убегая, не закрыл слесарь, и пополз к ней. Его холодное тело коснулось Люськиных ног, и она чуть не закричала. Но из-за чувства единения сдержалась. Гибкое тело проползло по ее ногам, придавливая своей тяжестью, и скрылось в щели.

– Он ручной, – смахнул со лба капельки пота Глеб.

– Разве бывают ручные питоны? – изумилась Люся, у которой дрожали губы.

– Да, – пояснил он, – питоны не поддаются дрессировке, но, живя с людьми, привыкают к ним. Видимо, его хорошо кормили, а сбежал он совсем недавно. Нам повезло.

– Как нам повезло, – выдохнула Люся, еле сдерживаясь, чтобы не убежать с криком из этого страшного места. Но там, наверху, был питон! Кто знает, куда эта тварь поползет? Вряд ли обратно в дом, где его хорошо кормили.

– А вы молодец, – повернулся к ней Глеб, – не испугались.

– Да уж, – прошептала Люська, отчего-то краснея, – совсем не испугалась...

Глеб подошел к ней очень близко, так близко, что она ощутила его дыхание в своих волосах. Теперь она наконец выполнила его команду замереть. Только отчаянно билось сердце, боясь страсти, любви, выплеска эмоций, всего, чего угодно, но не жуткого питона... Глеб наклонил голову и нашел ее дрожащие губы. Люся обмякла, почувствовав, что он ее целует.

Свидания бывают разные, поняла Люся Селиванова после долгих поцелуев в подвале, из которого уполз на свободу откормленный питон. Но заканчиваться все они должны одинаково. Например, как закончилось их свидание, хотя таковым оно даже не называлось. Просто у девушки перегорела в ванной лампочка. Да еще и канализационная труба сломалась. Чего только не придумаешь ради рокового брюнета, в которого влюбилась с первого взгляда.

Питона ловили до трех ночи. Сначала нашли его владельца, который бегал следом за приглашенным змееловом. Он звал и жалостливо просил своего Питонюшку вернуться, обещая тому горы свежих грызунов. После часов бесполезной беготни поиски прекратили. Люся вернулась домой к Смолкину и Настене, а Глебу пришлось задержаться с заполнением каких-то бумаг. Он стал свидетелем по делу о пропаже редкого вида питона, завезенного контрабандой в нашу страну.

Кстати, а скорее некстати, но слесарь-сантехник Иван Кузьмич Кулебякин после стычки с питоном вновь запил. Кошка Анфиса, как сообщила ее хозяйка, сошла с ума. Ей теперь чудился питон в соседней квартире, где проживает подросток Матвей Гаврилов по прозвищу Гаврик. В последнее время все свои карманные деньги Гаврик тратит на толстых мышей, приобретаемых в зоомагазине. В подъезде он понаставил мышеловок, застращав жильцов мышиным гриппом.

Как ни странно, но озадаченный проживанием в доме питона, Смолкин не стал домогаться законной супруги. Тем более он чувствовал за собой некоторую вину. Это было новое, неизведанное чувство, возникшее совершенно некстати и, казалось бы, из ничего. Сначала он сидел в кинотеатре с Настасьей, словно каторжник, а потом ее поцеловал. Было темно, тепло и тихо, в какой-то степени даже романтично. С экрана лилась приятная мелодия, главные герои искали свою любовь.

Смолкину показалось, что он свою нашел. Она сидела рядом с ним и сквозь слезы смотрела на мучения Его и Ее, мучения настолько наигранные, что Смолкину хотелось смеяться. Но он сдержался. Лишь позволил себе чмокнуть сентиментально настроенную Настасью в щеку, и тут же быстренько отпрянул от нее в сторону. Но она не стала лупить его по щекам, как он ожидал, а повернулась к нему с улыбкой на одухотворенном лице. Федор расценил эту улыбку как призыв к действию и поцеловал Настасью еще раз.

– Ну и что мне теперь делать?! – возмутилась Люся в ответ на признание подруги. – Ревновать Смолкина к лучшей подруге? Закатить ему скандал?

– Сделай вид, что ты ничего не знаешь, – прошептала Настя, которая не сумела сохранить поцелуи в тайне.

– А вы продолжите за моей спиной безнравственные действия сексуального характера?!

– Это не действия, – обиделась Настасья. – Это любовь!

– Раз так, – рассудила Люся, – тем лучше! Я снимаю с себя звание законной супруги и передаю его тебе. Если, конечно, Смолкин не будет против.

– Я буду против, – испугалась та, – он еще не готов к длительным отношениям. С ним нужно еще поработать!

Люся вздохнула. Передать лжемужа в заботливые руки подружки никак не удавалось. А как было бы здорово: Настя с Федором, она с Глебом! Глеб... Она тоже целовалась с ним вчера. Люся закрыла глаза. Мама милая, как два школьника, они целовались в каком-то темном подвале рядом с жуткой змеей, словно потерявшие рассудок! Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не приехали вызванные перепуганным слесарем пожарные. Пока те разматывали свои «рукава» и искали очаг возгорания, Люся успела потушить пламя своих чувств.

– Хорошо, – согласилась она, – я сделаю вид, что ничего не знаю. Но ты должна быть осторожнее, ведь Смолкин настоящий Казанова и браконенавистник. Его крокодилову обаянию нельзя доверять ни в коем случае!

– Никакой он не браконенавистник, – возразила Настена, – да еще прилепили к нему ярлык Казановы!

– Белкина! Я забуду про ваше фривольное поведение в кинотеатре только с двумя условиями. Первое ты уже слышала. А второе...

Они возились на кухне, готовя завтрак, и переговаривались, когда туда вошел сонный Федор в трусах и майке на голое тело.

– Привет, девчонки, – обрадовался он. – А что вкусненькое у нас сегодня?

– Оладушки, Феденька, – расползлась в улыбке Настена.

– Меня сейчас стошнит, – заявила Люська, глядя на это сюсюканье.

– Я надеюсь, – всполошился Смолкин, – ты не это самое, не от меня?!

– Господи, – возвела глаза к небу Люся, – а от кого же мне это самое, как не от законного супруга?!

– Ребята! – прыгала возле Смолкина Белкина, целиком и полностью оправдывая свою фамилию. – Не будем ссориться! Давайте есть оладушки!

– Спокойно, – остановила ее Люся, – сначала выполним мое второе условие. Федя, ты сегодня принимал водные процедуры?

Тот опешил и посмотрел на супругу, не понимая, к чему она клонит, после чего отрицательно покачал головой.

– Очень хорошо, – заметила Люся голосом врача, советующего чистить зубы не менее часа кряду. – Ступайте с Настеной на балкон!

– Пойдем, Феденька, – послушалась подругу та и повела Смолкина на балкон.

Люся взяла заранее приготовленное ведро с холодной водой и усмехнулась. Двое голубков, ежась от холода, что-то обсуждали на прохладном весеннем солнышке. «Сейчас они отвлекутся, забудут про меня...» – выжидала момент Селиванова.

Они действительно отвлеклись и забыли. В результате чего обалдевший Смолкин получил на голое тело ведро холодной воды.

– А! У! Е! – заорал он, подпрыгивая на одном месте и пытаясь стряхнуть с себя остатки воды.

– Ой! Мамочки! Обалдеть! – причитала, глядя на мокрого Федора, Настена.

– У вас что-то случилось, Федор?! – с соседнего балкона, как того и ожидала Люся, выглянул Глеб.

– Обливается, – равнодушно пожала плечами Люська, – что же еще? Приходит, идет на балкон и обливается. Моржует!

– А, ну-ну. Кстати, доброе всем утро! – улыбнулся Глеб и исчез.

– Не поверил, – вынесла вердикт Люся и посмотрела на гусиную кожу Смолкина, прикидывая, стоит ли того для пущей достоверности облить еще раз.

– Убью! – рявкнул Федор и надвинулся на Люську с кулаками.

– Нельзя! – отпрыгнула в комнату та. – Я, может быть, это самое!

Федор буркнул что-то нецензурное и побежал в ванную.

– У Феди такая добрая душа! – восхитилась Настена поступком Смолкина. – Я бы тебя убила.

– Ничего, – усмехнулась Люська, – здоровый образ жизни ему не повредит!

После такой водной процедуры Смолкин не разговаривал с Люсей весь рабочий день. Если ему внезапно что-то требовалось, то он передавал это посредством Настены. Впрочем, больше всего требовалось Люське. Она решила не оставлять Смолкина в покое, ускорив процесс его перевоспитания, для того чтобы сбросить с себя этот тяжкий крест и с легким сердцем пойти навстречу новым отношениям.

Смолкин перевоспитываться не спешил. Но на Белкину уже смотрел с нескрываемой нежностью. Она у него ассоциировалась с надежной кладбищенской плитой, только разукрашенной в яркий цветочек. Раз он решился поставить на холостяцкой жизни эту могильную плиту, так нужно было жениться на Белкиной! Правда, долго думать на эту тему Смолкину не дали. Главред навешал на него заданий, и тому пришлось работать в поте лица.

Действительно, рассуждала в соседнем кабинете Люся Селиванова, когда-то все должно войти в свою колею. И их отношения с Федором, и отношения Федора с Настеной. И Глеб. А что Глеб? Утром он был таким, как будто между ними ничего не произошло. А что, собственно, было-то? Поцеловались в порыве страсти перед лицом опасности или не лицом, а как там называется физиономия питона, и разошлись по своим квартирам. Правда, ее квартира, это совсем не ее квартира. Придется опять врать Глебу, изворачиваться, и все это ради подруги! И ради себя, конечно же. А то спасатель может и не прийти больше, даже если Люся снова выкрутит лампочку в ванной и сломает трубу.

Домой с работы они возвращались по отдельности: Люся зашла в магазин за продуктами, потребовав деньги у супруга через Настену, а эти двое отправились к Смолкину вместе. Белкина настолько вошла в роль кухарки, что не могла оставить голодного Федора на Люськин бутербродный произвол.

Селиванова, закупив продукты, спешила домой. Ей не терпелось встретить Глеба, чтобы понять, как он на самом деле к ней относится. Во дворе дома стояла «Газель» с крупной надписью на боку «Центроспас». Нехорошее предчувствие гаденько завозилось в Люськиной душе. Глеб снова уезжал спасать кого-то другого. Она поглядела на автомобиль и на серьезных мужчин в его кабине, но своего спасателя не обнаружила.

Он стоял у квартиры Смолкина и собирался давить на звонок.

– Привет! – опередила его Люся. – Ты ко мне? – Она решительно перешла с ним на «ты», не желая тянуть резину и показывая тем самым их более близкие, чем прежде, отношения.

– К тебе, Мила, – улыбнулся брюнет и протянул ей какую-то корзинку. – Я ненадолго уезжаю, – он смотрел на нее такими добрыми глазами, что Люся снова обмерла. – Пусть он поживет пока у тебя.

– Пусть, – согласилась та, принимая корзинку.

– Корми его чаще, – Глеб чмокнул ее в щеку и побежал вниз.

– Обязательно! – крикнула ему вслед Люська и толкнула незапертую дверь.

Настена со Смолкиным возились на кухне. Вернее, возилась Настена, а Федор следил за процессом приготовления пищи, давая Насте совершенно бесполезные советы.

– Вот! – Люся поставила корзину на пол. – Оно будет жить у нас. Сосед попросил. Временно.

– Что там? – нахмурил брови Смолкин. – Очередная гадюка?

Люся испугалась. Об этом она как-то не подумала. Действительно, в корзине может оказаться все что угодно. Не зря она обмирает при виде Глеба. Ох, не зря. Видимо, он имеет такую власть над всякими гадами потому, что изучил их повадки. А изучил их потому, что они проживают у него дома!

– Что там? – повторила Настена вопрос Федора и, недолго думая, открыла крышку.

Никаких гадов там не было. Вместо них, свернувшись калачиком и подперев мохнатой лапкой симпатичную усатую мордочку, мирно спал пушистый котенок.

– Какая прелесть! – всплеснула руками Настена.

– Милашка, – улыбнулась Люся и погладила котенку хвостик.

– Гадость какая! – брезгливо сказал Смолкин, ревнуя девушек к котенку. – Только его в моем доме не хватало! А ты, Людмила, даже не поинтересовалась, может, у меня аллергия на шерсть!

– У тебя аллергия на жизнь, – Люся взяла проснувшегося от криков котенка и прижала к себе. – От таких чудесных лап не может быть никакой аллергии.

– Может, – продолжал возмущаться Смолкин. – И еще какая! Я уже начал краснеть и пухнуть.

– Меньше пей, Пухлик, и не будешь пухнуть, – заметила Люся и пошла с котенком в комнату.

– Нет, что делается! – гремел голос Смолкина из кухни. – Тащит в дом все что ни попадя.

– Ну что ты, Федя, – укоризненно сказала Настена, – он же прелесть...

– Прелесть... – пробормотал, поутихнув, Смолкин. – Посмотрю я, как эта прелесть изгадит мне ковры. Нет! Если я на ней женился в бессознательном состоянии, то это еще не значит, что я должен терпеть ее кошек. Или котов, кем оно там ни является.

– Ты не должен терпеть, Феденька! – жарко поддержала его Настена и тут же добавила: – Но потерпи. Недолго уже осталось!

– Вы что? – изумился Смолкин. – Опять меня хороните?!

Люся не обращала внимания на разговор подруги и супруга. Чем бы они ни тешились, лишь бы к ней с котенком не приставали. Она жалела об одном: что не успела спросить Глеба, как зовут это милое животное. К нему же надо было как-то обращаться? Люся решила, что котенка будет звать Муськой. Тот, между тем, окончательно проснулся, пристроился посредине комнаты на ковре и надул лужу. Люся вздохнула и побежала за тряпкой, чтобы успеть убрать лужу до прихода Федора. Лишний раз ссориться с ним не хотелось. У нее было такое романтическое настроение! Глеб отдал ей самое ценное, что у него было, – своего котенка. Он доверил его именно ей, а не кому-нибудь там еще.

Муська после туалета потребовал еды. Люсе пришлось вернуться с ним на кухню, где вкусно пахло, чтобы порыться в корзине. Глеб оставил коту аппетитное пропитание в блестящих пакетиках. Настасья заявила, что все это суррогаты, и Мусю следует кормить свежесваренной курочкой. Смолкин тут же заметил, что она собиралась кормить свежесваренной курочкой его, а не кота. Настя успокоила голодного мужчину, что курочки хватит на всех, и пригласила Люсю к столу, где восседал хмурый Смолкин, недовольный новым приобретением жены.

– Это еще что! – убеждала его Люся. – Некоторые жены, не спросив мужа, покупают себе норковые шубы и итальянские сапоги. – Она незаметно подмигнула Настене.

– Да, – та сразу же включилась в игру, – есть такие, которые покупают, не спросив. Вот я не такая! Я тебя, Федя, обязательно спросила бы.

– Правда?! – так искренне обрадовался Федор, что Люся подумала, не исправился ли он уже и не влюбился ли в Белкину. Она в последнее время старалась подстегнуть события.

– Правда! – сказала Люся. – Настя такая! Из нее получилась бы замечательная жена.

Смолкин скуксился. А она не поняла, пожалел ли он, что женился не на той подруге, или просто ему попался хрящик. Тем не менее сражение за котенка было выиграно. Мусю накормили, напоили и снова уложили спать в корзину, которую Люся предварительно отнесла в спальню. Смолкин хотел было возразить на это самоуправство, но ради Настены промолчал. Люся отметила, что его молчание в данном случае – золото, из-за которого Смолкина можно еще немного потерпеть.

Но терпеть пришлось не одного Федора. Внезапно, почти на ночь глядя, к ним в квартиру заявился Константин. Раньше по своей холостяцкой привычке он часто забегал к товарищу по перу, когда в стране происходили неординарные события: революция, кризис, перестановка в правительстве или просто поднимались цены на коммунальные услуги. Была бы, как говорится, причина, а водка всегда найдется. Люся встретила Константина хмуро, потому что кинулась открывать дверь, ожидая увидеть за ней Глеба.

– Гутен абенд, Селиванова! – улыбался Константин. – Принимайте, молодожены, гостей. Я тут мимо пробегал и заскочил на огонек... Белкина? И ты здесь? Вот видите, Смолкины, какой у вас гостеприимный дом?! К нему как магнитом тянет! – Он, пройдя в квартиру, повел носом в сторону кухни. – Ужинаете?

– Заходи, Костик, покушаешь вместе с нами, – засуетилась Настасья.

Люська поморщилась: у нее все мысли написаны на лице! Она никогда не сможет так дружелюбно приглашать этого Костика, если ожидает совершенно другого человека. Впрочем, Настя-то никого не ждала. Чего уж там, призналась Люся самой себе, она отвратительная хозяйка: готовить не любит, мужа еле терпит, его гостей готова выгнать, даже не дав им чаю попить на дорожку.

– Хорошо живете, Смолкины! – продолжал Константин, разглядывая квартиру, где фактически ничего не изменилось, за исключением того, что мебель поменялась местами. Люся сделала вывод, что если просто переставить мебель, то квартира станет совсем другой.

В принципе, Константин был веселым парнем. Люсе только резало слух это его «Смолкины», и она решила расставить все точки над «i».

– Я оставила свою девичью фамилию, Костик, – сказала она тому как бы между прочим.

– Неужели?! – поразился он, как будто Люська осталась не Селивановой, а по меньшей мере мадам Бовари. – А я бы своей жене не позволил оставаться при девичьей фамилии, – при этом он подмигнул Настасье.

Та добродушно ему улыбнулась. Смолкин тут же приревновал Настасью к гостю.

– Ты сначала женись! – резко сказал он. – А потом не позволяй.

– И женюсь! – не обращал внимания на его хмурый вид гость. – Белкина! Пойдешь за меня замуж? Только, чур, фамилию возьмешь мою. Станешь Зайцевой!

– Шило на мыло, – процедил Федор. – Между прочим, а где мой паспорт?

Люся знала, что он обязательно вспомнит про документ.

– Я же тебе говорила, что ты его потерял, – напомнила она Федору.

– Да? – недоверчиво прищурился он. – С чего бы мне его терять?

Она оставила его вопрос без ответа. Она так и знала, что этот Костик своими «Смолкиными» напомнит Федору об официальном документе, в котором, как подразумевалось, должен был стоять штамп загса. Можно было сколько угодно твердить Федору, что этот штамп там стоит, но одно дело слышать об этом и совсем другое – видеть штамп загса о регистрации брака с гражданкой Селивановой Людмилой собственными глазами. По всей видимости, Смолкин был мазохистом, и он хотел видеть.

Настена разрывалась между двумя огнями. Гость ни с того ни с сего принялся с ней заигрывать, как будто решил рассорить ее с Федором раз и навсегда. Конечно же, Константин не знал, что на самом деле Люся Селиванова не вышла замуж за Федора Смолкина и разыгранное действо в редакции на День радио было всего лишь хорошо поставленным представлением. Или же он узнал и теперь выводил Селиванову на чистую воду?!

Для того чтобы он замолчал и больше не приставал с идиотскими предложениями, Люся налила ему полную салатницу борща. Раньше она никогда не считала предложение руки и сердца идиотским. Но сегодня оно показалось ей таковым.

– Вы что, – изумился Константин, глядя на стоящую перед ним салатницу, – едите из таких тарелок?

– А что? – беспечно отозвалась Люська, совсем не подумав, о чем собиралась сказать. – Настена хорошо готовит!

– Настена? – удивился еще больше Зайцев, который был голодным. – Белкина, точно говорю, давай поженимся!

– Что ты к ней пристал?! – возмутился Смолкин. – Девушка за тебя замуж выходить не хочет!

– Селиванова за тебя тоже не собиралась, – не унимался Костик, – а вышла же! И живете душа в душу. Мне, – он вздохнул, – тоже нужно к кому-то прибиться.

– Белкина не кто-то! – с горящими глазами воскликнул Федор. – Она, она...

– Что она? – подозрительно поинтересовался гость.

– Она, между прочим, лучшая подруга моей жены! – нашелся Федор.

Настена изобразила мученическую улыбку на милом лице, как будто быть лучшей подругой жены Смолкина было настоящим стихийным бедствием. Люся подумала, не обидеться ли ей и не послать ли всех вместе взятых куда подальше, но передумала. Она вновь жертвовала своим счастьем и душевным равновесием ради подруги. Впрочем, ее счастье, наверное, в данный момент выручало кого-то из беды. Ей же приходилось отдуваться самой.

Но после салатника борща Зайцев заметно подобрел и отбросил прочь свои бредовые идеи жениться. Возможно, этому способствовал категорический Люськин запрет на принятие спиртного. Или он одумался и решил не менять так кардинально личную жизнь. Тем не менее он оставил Настасью в покое. Это очень обрадовало Федора, у него сразу улучшилось настроение. Теперь пришлось испугаться Люсе. Веселый донжуан этим вечером ей не требовался. Не хватало ей только законных домогательств выполнения супружеского долга. Она обещала Настасье, что между ними ничего не будет, и она сдержит свое обещание.

Когда Константин собрался уходить, он произнес коронную фразу «Ну, раз вы больше ничего не предлагаете», а следом за тем взялся проводить до дома Настасью. Над ее головой снова сгустились тучи в виде хмурого Смолкина. Люся кинулась выручать подругу.

– Никуда она не пойдет! – заявила она. – Она останется ночевать здесь! И завтра она никуда не пойдет. Настя будет жить у нас. Правда, Федор?!

– Правда! – решительно ответил тот, не понимая, куда она клонит. Чаще всего Селиванову уводило в такую сторону, откуда можно было ожидать только подвоха. Как этим утром на балконе. Но в этот раз внутренний голос подсказывал ему, что с ней следует согласиться.

– В каком смысле? – изумился Константин, для которого этот вечер стал настоящим сюрпризом: Настя отказалась выходить за него замуж, Федор отказался пить, а Людмила несла полную околесицу.

– У нее в квартире ремонт, – нашлась Люся. – Пока она поживет у нас.

– А, – загадочно протянул Константин и сглупил: – А можно и я у вас поживу?

– Мяу! Мяу! – послышалось из спальни.

– Нет, нельзя, – ответила ему Люся. – Слышишь, у нас и так квартира переполнена млекопитающими.

Выпроводив Зайцева, Люся в который раз задумалась, что в мужчинах есть много чего от стадных животных. Доведется одному из них вляпаться в брак, как туда же тянет и остальных. Столько лет мельтешила Настена перед Константином, а тот только сегодня задумался о женитьбе на ней. Но он опоздал. Настена влюбилась, да не в него. Она влюбилась в Люськиного законного супруга. Хотя какой он ей законный? Но он-то об этом не знает.

Люся мельком поглядела на Смолкина, которого, как было видно невооруженным глазом, раздирали сомнения. В чем это он сомневается?! Когда целовался с Белкиной на последнем ряду, или где они там сидели в кинотеатре и сидели ли вообще, сомнения его не раздирали. А после встречи с Костей засомневался. Неужели в правильности собственного выбора? Наконец-то. Ах да. Она снова забыла, что выбора Федор фактически был лишен. Людмила Селиванова поставила его перед фактом скоропалительной женитьбы. И он, дурашка, поверил! Другой бы на его месте...

Люся прикинула, что сделал бы другой. Ясно, что в ее представлении образа другого сразу же возник Глеб. Мужественный, сильный, решительный – одним словом, настоящий спасатель. Вот он приходит в дупель пьяный домой, а она открывает ему дверь... Нет, не сходится. Глеб не пьет, он же мужественный и решительный. Раз и завязал! Сказал себе – «нет», и не пьет. Или пьет? Она о нем совершенно ничего не знает! Значит, так. Возвращается утром к себе домой усталый и решительный Глеб. К примеру, он всю ночь спасал кошку, которая забралась на высоченную березу и не хотела оттуда прыгать. Усталый Глеб возвращается... Люся закрыла глаза. Рядом бубнил Смолкин, рассказывая Настене о том, как одна доверчивая девушка поверила парню и выскочила за него замуж, а тот оказался порядочной сволочью. Парня отчего-то тоже звали Константином.

Сосредоточиться на любимом мужчине было невозможно. Люся поднялась и пошла в спальню, сославшись на головную боль. Федор тут же заметил, что от таких парней, как Константин, у девушек всегда возникает головная боль. Иногда в виде преждевременной беременности. Люся намеки на беременность пропустила мимо ушей. Ей хотелось быстрее ответить на свой же вопрос: что сделал бы Глеб, окажись он на месте Смолкина?

Она прилегла на постель и представила перед собой рокового брюнета. Итак, он возвращается. Она открывает ему дверь и говорит:

– С добрым утром, муженек! – И втягивает его в квартиру за цветастый галстук.

Не может такого быть. Глеб не носит галстуки. У него фирменная спецодежда. К тому же откуда он мог вернуться под утро? Ах да, с ЧП. Она его втягивает, а он говорит:

– Мяу! Мяу!

Конечно же, такое Глеб не мог сказать. Это возмутился проснувшийся котенок, обделенный вниманием. Он на минутку замолк, услышав шаги в спальню, а когда Люся прошагала мимо, понял, что надеяться ему не на что, и попытался криком восстановить справедливость.

– Забыли маленького, пушистенького, – запричитала Люся и забрала котенка из корзинки в постель.

Котенок благодарно прижался к ней и затих, дав Люсе полную свободу думать о Глебе и дальше.

Итак, он бы сказал:

– Что вы говорите?!

– Да, – повторила бы Люська, – то и говорю! Му-же-нек!

– Хорошо, – сказал бы Глеб. – Сейчас я спешу. Завтра, когда я вернусь, мы поговорим на эту тему.

Люся попыталась представить, что Глеб при этом пытается ее поцеловать, но ничего не получалось. Не получалось с того самого момента, когда она сказала ему «муженек». Да не сказала бы она такое Глебу никогда. Вот Смолкину сказала. Ради подруги. А ради себя не может. К тому же подло обманывать хорошего парня, он ведь не Казанова какой-то. Она снова закрыла глаза. Внезапно ей стало мокро и тепло одновременно. Люся сразу догадалась о причине сырости и подумала, что Федор, узнав об этом, будет рвать и метать. Но не лежать же в мокрой постели?

Смолкин, как ни странно, отнесся к этому событию равнодушно, только заметил, что стирать постельное белье придется Людмиле, а не кому-нибудь еще. При этом он многозначительно поглядел на Настю, которая возилась на кухне, разбирая стол после ухода гостя.

– Подумаешь, постираю, – пожала плечами Люся и стала соображать, где поблизости найти магазин, в котором можно купить наполнитель для кошачьего туалета.

Котенка это мелкое происшествие нисколько не смутило. Он принялся активно заигрывать с Федором. Через несколько минут к ним подключилась Настена, когда привела кухню в порядок. Получилась умилительная сцена из семейной жизни молодоженов, заведших себе домашнее животное. Только роли на этот раз исполняли Настя с Федором.

В этот момент Люся уверилась окончательно, что Смолкина можно перевоспитать посредством его любви к Настене. В этой жизни нет ничего невозможного! И Глеба можно назвать мужем. Если даже закоренелые холостяки способны обрести семейное счастье, то и Глеб когда-нибудь женится. Очень хочется, чтобы его жена звалась Людмилой.

Люся последние дни ловила себя на мысли, что часто думает о соседе Смолкина. Слишком часто, забывая порой о Федоре. Тот, правда, старался лишний раз о себе и не напоминать. Про выполнение супружеского долга даже не заикался и смотрел на Люську с тревогой на виноватой физиономии. Ей эту физиономию разглядывать было некогда. Нужно было отвечать на звонки телефонных террористок, превращающих их семейную жизнь в ад. Безусловно, сравнение с адом было явно преувеличено. Но звонки дам, требовательным голосом призывающих Смолкина к телефону, Люсю раздражали. И она грубила.

– Кто говорит?! Да тебе какая разница, кошелка перезрелая! Нет Федора. И для тебя никогда не будет! – Люся бросала трубку и поясняла удивленной Настасье: – Надоели, честное слово. Еще немного – и я начну выражаться нецензурно.

– Ой, Люсь, не надо! – пугалась Настена. – Ты уж крепись.

Но Люся крепиться не собиралась и кипела праведным гневом.

– Еще раз сюда позвонишь, – вещала она очередной пассии, – поймаю, ноги повыдергиваю! Чтоб ты не ходила оплачивать телефонные счета, чтоб у тебя телефон за долги отключили, чтоб ты не надоедала добрым людям! Кто здесь добрые люди?! У, дура необразованная! Знаю ли я, кого дурой обозвала?! Да мне наплевать, кого. Подумаешь, испугала. Да мне все равно, кто ты. Вот лично я законная жена Федора Смолкина. Мама? Какая такая мама?! Да видела я такую маму в гробу в белых та...

Люся положила трубку и кисло улыбнулась Настене.

– Эта дура говорит, что она мама Феди Смолкина.

– Не может быть! – обомлела та и закрыла лицо руками.

– Вот и я думаю, что не может быть, но она настаивает. Требует, чтобы Федя ей перезвонил. Так мне передавать ему или не стоит? Может быть, сказать, что случились временные неполадки на линии? Вклинилась какая-то хамка...

– А если она узнает твой голос?! – в ужасе прошептала Настена, интуитивно придавая своему шепоту странную хрипотцу.

– Ты полагаешь, это все-таки была его мама? – Люсе стало как-то нехорошо. Она специально отрепетировала эти фразы для поклонниц обалдуя Смолкина и вдруг высказала их его маме. – Белкина, – заявила она твердо, – я скажу, что это ты с ней говорила вместо меня.

– Я? Я?! – проблеяла Настена. – Это я говорила, что повыдергиваю ей ноги?!

– Могла бы и сказать, – укорила ее подруга. – В некоторых случаях нужно быть напористой и сильной.

– Я думаю, – сказала Настена, – это не такой случай.

– Да уж, – скривилась Люся, – некрасиво получилось. Что же придумать? Ты же понимаешь, что свекровь – это враг номер один. Но она – всегда скрытый враг! Откровенно враждуя, можно нарваться на развод и девичью фамилию.

– Я думаю, – повторилась Настена, – ты уже нарвалась.

– А что мне терять? – пожала плечами та. – Фамилия у меня и так девичья, а разводиться все равно придется. – Она вздохнула и тоскливо посмотрела на телефон, словно он один был виноват во всем происшедшем.

– Зато мне есть что терять! – пылко заявила Настена, стараясь быть напористой и сильной. – А я не хочу терять Федечку. И с его мамой ругаться я не собиралась.

– Правильно, – обрадовалась Люся, осененная внезапной догадкой, – ты ругаться не собиралась. Но мне нужно с ней поругаться, чтобы она увидела меня в негативном свете. А ты предстанешь перед ней как позитив среди бестолковых знакомств ее сына. Это как в детективах про хорошего и плохого следователя, которые действуют совершенно противоположными методами и добиваются правды. И мы добьемся! Кстати, очень естественно получилось, – и она кивнула на телефон.

– Повыдергивать ноги – это естественно?! – возмутилась подруга. – С моей будущей свекровью можно было ругаться более интеллигентно.

– Хорошо, – примирительно сказала Люся, – в следующий раз обзову ее более эстетично. Образованной дурой можно?

– Нельзя, – насупилась Настя. – Обзываться вообще нельзя. Веди себя просто, хамить у тебя и так получится.

Люся только собралась выяснить причины, по которым подруга считала, что она прирожденная хамка, как телефон зазвонил снова. На этот раз трубку взяла Настя и заплетающимся от волнения голосом сказала:

– Здравствуйте, Ираида Владимировна! Это говорит мимо пробегающая Настя Белкина. Нет, Феди сейчас дома нет. Нет, и той хамки тоже нет. Что я делаю? Постельное белье стираю. – Настя говорила правду: стирать белье после котенка пришлось именно ей. – Передать Феде... Обязательно передам! А его жене... Ну, что вы такое говорите?! Действительно ли он женат?

В этом месте Люся наступила подруге на ногу.

– Ой! Действительно! Как долго? Да целую вечность! Хорошо, я ему все передам. – Настя положила трубку и сообщила замогильным голосом: – Она хочет тебя видеть.

– Нужно было сказать про неполадки на линии!

– Поздно что-то говорить, – вздохнула Настасья.

Перед тем как отважиться на аферу с мнимой женитьбой, подруги разработали подробный план, которого старательно придерживались. Но жизнь внесла в план свои коррективы в образе рокового брюнета и мамы Федора Смолкина. Нет, подруги, безусловно, знали, что у Федора есть мама, мало интересующаяся его личной жизнью, чему он всегда радовался. Вследствие этого была надежда, что мама в этом проекте задействована не будет, но на всякий случай изредка упоминалась. В тот момент, когда про нее совершенно забыли, она соизволила позвонить сыну. Именно тогда, когда Федор работал по заданию редакции в местном Совете ветеранов, а Люся с Настей в обеденный перерыв заскочили поесть.

Рассуждать о том, что лучше бы они отправились есть в кафешку, было поздно. Ираида Владимировна позвонила, поговорила с женой единственного сына, впечатлилась и жаждала отмщения. Оставалось одно – встретится лицом с единственной постоянной женщиной в жизни Смолкина и постараться не разругаться.

Люся догадывалась, что если она не придет к Ираиде Владимировне, то та, как Магомет, сама придет к ней. Этот вариант был наиболее худшим. Хотя, как говорят люди, до€ма и стены помогают. Но, во-первых, дом был не Люсин, во-вторых, стены не помогли, а только бы ухудшили ее положение. Их пропускная способность была такой офигительной, что Глеб при желании мог прекрасно слышать все, что думала Ираида Владимировна по поводу новоявленной невестки.

Скрыться или отсидеться не представлялось никакой возможности. Муж Ираиды Владимировны, ныне покойный, в свое время служил в контрразведке, что придало характеру матери Федора несвойственную ей ранее подозрительность. Она не оставила бы никаких шансов на спасение, мигом вычислив место Люськиной отсидки. Так что ей пришлось настраивать себя на встречу с открытым забралом.

У Людмилы Селивановой еще не было свекрови. Что это такое, она знала лишь по рассказам приятельниц, которым довелось столкнуться с этим стихийным бедствием. Мнение о катаклизме по имени «свекровь» у нее сложилось превратное и необъективное. Впрочем, менять его не пришлось. Подруги задумали, чтобы игра свелась к хорошей и плохой невестке, для чего вместе с Люсей должна была пойти Настасья. Осталось это как-то разумно объяснить Смолкину. Объяснения с ним перенесли на вечер. Более спешным оказалось другое дело: Люсе нечем было прикрыть тельце!

– Ничего не годится! – перебирала она свой гардероб, заранее перебазированный на квартиру мнимого мужа. – Топик классный, но разве она оценит голый живот?! Старушки склонны к консерватизму, а ничего консервативного у меня нет.

– Надень мое коричневое в белый горох платье, – добродушно предложила Настена. – Горох всегда кажется вышедшим из моды, пожилым дамам он нравится.

– Нет, нужно подобрать нечто винтажное, – задумалась Люся, – для того чтобы не казаться слишком современной, но и не выглядеть последней лохушкой...

– Может быть, надеть простенькую водолазочку с черной юбкой? – спросила Настена, уныло глядя на броский гардероб подруги.

– Правильно! – заключила Люся. – Ты так и оденешься. Неброско и без вкуса! Старушкам нравятся черные юбки и наглухо закрывающие молодое тело водолазки. А мне требуется нечто. И это нечто я возьму у Маринки Комовой.

– У Комовой? – всплеснула руками Настена. – Где ты возьмешь столько денег?!

– Не забывай, – усмехнулась Люся, – между прочим, у некоторых теперь есть муж, который должен оплачивать мои счета.

– После Комовой ты оставишь Федечку в одних трусах! – пробурчала Настена.

– Не одежда красит мужчину! Мужчину украшает находящееся рядом с ним ослепительное совершенство.

– Новогодняя елка, что ли?

– Сама ты елка! Ослепительным совершенством, – Люська взглянула на себя в зеркало, висевшее в коридоре, и поправила рыжие локоны, – в данном случае буду я.

– Я тоже хочу быть совершенством! Не будь эгоисткой. Это все-таки моя будущая свекровь.

– Так ты тоже будешь совершенством, – заверила ее Селиванова, – только с другой стороны. Как луна, с затемненной.

Они вышли в подъезд. Люся на мгновение задержалась у квартиры Глеба, где стояла щемящая сердце тишина. Он еще не приехал. Так, котенка она покормила, наполнитель заменила... Главное, в этой суматохе не забыть о самом дорогом.

Марина Комова являла собой торговую точку для более или менее обеспеченных дам Энска. Откуда она привозила свои эксклюзивные товары, не было доподлинно известно. Поговаривали, что темными ненастными вечерами она их шила сама. Но, глядя на ее ухоженные, не исколотые иголкой руки, в это было сложно поверить. Тем не менее вещи Марина привозила качественные, с лейблами известных дизайнерских фирм. Сама Комова говорила, что отстаивала часы в очередях на дизайнерских распродажах. Несмотря на то, что коллекции в ассортименте Марины были прошлогодние, они расходились на ура.

Большой серебристый «Мерседес» припарковался возле входа в редакцию районной газеты. Оттуда вышел тощий длинноволосый паренек. Он помог выбраться роскошной блондинке не первой молодости, после чего полез в багажник за клетчатыми сумками.

– Чего, народ, не ждали?! – Марина распахнула входную дверь ногой и указала тощему парню на потертый диванчик, гостеприимно стоящий в редакционном холле.

Многострадальный диван давно служил прилавком для товаров, доставленных прямо на дом. На нем продавались: упаковки колготок, украденных с чулочной фабрики; самоцветы, обработанные в соседнем подвале; белорусский трикотаж, привезенный из столицы; поллитровые банки «настоящих» французских духов с убийственным ароматом сдохшего хорька и многое другое. Коробейники посещали женский коллектив практически ежедневно. Марина себя к коробейникам не относила, заявляя, что ее товар эксклюзивный, но диванчиком пользовалась.

Сгрудившаяся толпа из Эллочки, Гортензии Степановны, Серафимы Ильиничны, Настены и Люси (мужчины на это действо фыркали и недобро косились) завороженно смотрела на клетчатые сумки.

– Только самое прикольное, девочки, только для вас! – вещала Комова, выуживая на свет содержимое баулов. – Из лучших европейских бутиков! От лучших европейских дизайнеров!

Уборщица Серафима Ильинична, у которой хватало денег только на пуговицу от дизайнерской вещи, несмотря на это, чувствовала себя на вершине блаженства. Пусть ей ничего не подойдет. Пусть она ничего не купит. Важна не покупка, а сам процесс, который она всегда может охаять.

– Фигня какая-то, – радостно высказалась она, провожая взглядом цветастую юбку.

– «Дольче и Габбана»! – не обиделась Марина, привыкшая ко всякому. – Для тех, кто помоложе, есть «Пенепола и Моника Круз»!

– Моника Круз... – восторженно вздохнула Эллочка и с трепетом взяла в руки зеленоватую блузку.

– Очень тебе подходит, – старалась, как могла, Марина. – Как раз под цвет твоего лица. То есть, я хотела сказать, под цвет твоих глаз.

– У меня глаза голубые! – обиделась Эллочка и сунула блузку ей обратно. Но не выдержав, уже провожала следующий эксклюзив жадным взглядом.

– «Наф-наф»! – закатывала глазищи Комова, протягивая народу добротное изделие.

– «Наф»! – благоговейно повторяла Эллочка и тянулась за ним.

– Свинство какое-то, – улыбалась Серафима Ильинична, придирчиво разглядывая серенький плащ.

– Девочки, девочки, – толкалась Люся Селиванова, – сначала мне! Мне очень нужно. Я иду знакомиться со свекровью!

– Да ты что?! Вот настоящее свинство со стороны Смолкина свести вас вместе! – обомлела Эллочка.

– Смолкин тут ни при чем, – призналась Люся, – он пока еще ничего не знает. В курсе только я и его мама. Она позвонила по телефону, мы с ней так хорошо поговорили, что она пригласила меня к себе.

– Неужели?! – воскликнула Гортензия Степановна, вырывая плащ у Серафимы Ильиничны. – Пусть берет. Ей просто необходимо обновить гардероб!

Люсю тут же засыпали вещами. Причина сменить гардероб показалась всем настолько убедительной, что дамы предложили ей в долг. Марина расчувствовалась и сказала, что с деньгами может подождать, а Люся пусть выбирает все, что ей понравится. Холл тут же превратился в подиум, на котором в разных нарядах разгуливала одна и та же манекенщица.

– Не пойдет, – категорично высказывала свое мнение по поводу легкой просвечивающей блузки Гортензия Степановна. – Мне бы не понравилось.

Ориентироваться решили на ее мнение, потому как Ираида Владимировна была близка ей по возрасту.

– Слишком скучно, – вздыхала Эллочка, к которой прислушивалась сама Люся. А после советов Гортензии Степановны она должна была выглядеть сине-фиолетовым чулком.

– Винтажно, обалдеть! – восхищалась Марина очередному наряду.

– Да? – обрадовалась Селиванова и поинтересовалась у народа: – А вам как, Гортензия Степановна?

– Вполне прилично, – снисходительно подтвердила та.

– Только юбку я укоротила бы, – сказала Эллочка.

– Хрень какая! – тем же радостным возгласом напомнила о себе Серафима Ильинична.

– Беру! – решилась Люся.

– Бедный Федечка, – прошептала Настена, чувствуя, какую брешь в его кармане сделает эта покупка.

Бедный Федечка заявился домой лишь под вечер. И, понятное дело, не сумел по достоинству оценить приобретение молодой супруги, потому что он на нее фактически даже не посмотрел. С круглыми от ужаса глазами Смолкин залетел в кухню и накинулся на Настену:

– Что вы ей сказали?! Что вы ей сказали?!

– Что отдадим деньги потом, – пожала плечами Настена, с жалостью поглядывая на запыхавшегося Федора.

– Деньги? – изумился тот, явно ожидая другого ответа. – Какие деньги?

– За тот эксклюзив, что висит на Люсе, – простодушно ответила Настена и добавила в стопку еще один блин. Ни один из которых так и не стал комом: ни первый, ни последний.

– За Люськин эксклюзив вы собираетесь отдать деньги моей матери? – пытался переварить информацию и выхваченный из стопки блин Смолкин.

– Ираиде Владимировне?! – замирая, произнесла Настена, и очередной блин начал подгорать.

– Или я чего-то не понял? – мелькнула у Смолкина догадка.

– Ты ничегошеньки не понял! – заявила выскочившая на кухню Люся. – А я так старалась выглядеть перед твоей мамой прилично! Купила только дизайнерские вещи.

– Сколько?! – Смолкин инстинктивно приблизился к Настене, и теперь они вдвоем с неподдельным ужасом взирали на разряженную Люсю.

– Много, – брякнула та, махнув эксклюзивным подолом. – Но тебе ведь для молодой жены ничего не жалко? – Она тряхнула рыжей шевелюрой, втянула в себя живот и выпятила грудь.

– Федечка, – простонала Настена, забыв про блины, – не так уж и много. Всего две твоих зарплаты...

Смолкин бушевал недолго. Силы двух против него одного были не равны. Впрочем, Настена в некоторых вопросах занимала его сторону, но по очкам и деньгам сражение за эксклюзив выиграла Люся. Федору ничего не оставалось, как в очередной раз смириться с ее приобретением, раз дело касалось его мамы. Так дело же касалось его мамы!

– Что вы ей наговорили? – Федор сел за стол и стукнул ножом по его блестящей от чистоты поверхности. Настена отвернулась к пригоревшему блину и промолчала.

– Ничего особенного, – улыбнулась Люся, – просто поговорили. Только на линии были неполадки, да еще в разговор вклинилась какая-то хамка.

– Вот-вот, – подтвердил тот, – мама говорила про хамку.

– А что она еще сказала? – попыталась разузнать Люся.

– Еще она сказала... – Федор замялся, ему так не хотелось тащить свою супругу знакомиться с матерью. Он заранее знал, что ничем хорошим это знакомство не закончится. Родительнице он никогда раньше не представлял своих подруг. Но здесь как-никак жена, пусть и невесть откуда появившаяся. Да и мама узнала, требует к себе «на ковер». – Еще она сказала, что моя женитьба стала для нее большой неожиданностью. – Он подумал и добавил: – Как и для меня.

– Подумаешь, – процедила Люся, – конец один. Все когда-нибудь женятся.

– Не опошляй тему, – заметил тот, – к тому же я заранее уверен, что моей маме ты не понравишься.

– Почему это?! – возмутилась Люся. Она прекрасно понимала, что восстановить нормальные отношения после ненормального телефонного звонка вряд ли получится. Но говорить заранее, что она матери не понравится, уж слишком!

– Мама мне сразу сказала, как только я начал встречаться с девчонками, чтобы ни с одной я ее не знакомил, – честно признался Федор. – Ей бы все равно никто из вас не подошел.

Над этим признанием стоило задуматься! Люся сразу поняла, откуда возникают закоренелые холостяки: из-за тлетворного воспитания ревнивых мамаш, которые растят сыночка только себе на радость, чтобы скрасить свою старость его одинокой молодостью. Интересно, сколько лекций она прочла ему на тему «Все женщины – стервы»? Ах, как Люсе не повезло-то. Впрочем, она, как говорится, жена на час, не повезло с будущей свекровью Настене. Та стояла у плиты с полными слез глазами.

– Я знаю девушку, которая ей понравится, – неожиданно заявила Люся.

– Ни в коем случае, – замотал головой Федор, – ты не в ее вкусе.

– Пусть я не в ее вкусе, – согласилась Люся, – а вот Белкина...

– Настя? – Смолкин поглядел на покрасневшую подругу жены. – Да, она не может не нравиться.

Люся подмигнула подруге, как бы говоря, ну, что это еще, как не признание в любви?!

– Мы ее возьмем с собой на встречу с твоей мамой, – безапелляционно заявила Люся, – Настена будет разряжать накаленную атмосферу семейного уюта.

– Да, Настя, – подхватил Федор, – действительно. Что одной дома сидеть? Пойдем завтра с нами?

– Значит, завтра, – Люся набрала в легкие побольше воздуха и выдохнула. Это придало ей дополнительные силы. – Завтра так завтра. Вечером, я надеюсь?

Смолкин утвердительно кивнул.

– Ну, если вы настаиваете, – пожала плечами Настена. – Но будет ли это удобно?

– Настаиваем, – ответила Люся, – кому будет неудобно, пусть идет на крышу. – Она послала Федору воздушный поцелуй, от которого тот резко отшатнулся и ударился головой о стену. – У, Пухлик! – И вышла в коридор, чтобы не мешать этим двум недотепам возводить друг к другу душевные мосты.

Ей нужно было подумать о личной жизни, которая в последнее время сводилась к подглядыванию в глазок за соседней дверью. Но там оставалось тихо и спокойно. Люся оторвалась от глазка и повернулась к зеркалу. Красавица красавицей, особенно в дизайнерских тряпках! Как ей идет эта умопомрачительная юбка! Люся расстегнула все пуговицы на разрезе и оголила стройные ноги. А какая у нее обольстительная блузка! Наглухо закрытый вырез вдруг благодаря освобожденным пуговицам моментально превратился в глубокое декольте. Она специально подобрала этот наряд, чтобы перевоплощаться. Не может же она ходить синим чулком! И если бы ей предстояла встреча не с Ираидой Владимировной, а с....

Звонок в дверь раздался неожиданно. На пороге стоял роковой брюнет, спасший в очередной раз полмира.

– Здравствуй, Мила, – он чмокнул ее в щеку и поглядел так ласково и нежно, что Люся поняла, что вот-вот потеряет над собой контроль и позволит ему, как наивная и доверчивая старшеклассница, целовать ее прямо в коридоре. В непосредственной близости от ужасного и злого супруга.

– Привет, – сказала Люся почти что беспечно.

– Как ты? – Он шагнул к ней, а она попятилась.

– Отлично. Котенок тоже жив-здоров.

– Мама обрадуется, – сказал Глеб и снова шагнул к Люсе.

После этих слов целоваться расхотелось. У него тоже есть мама! Нет, ну, правильно, мамы должны быть у всех. Это вполне естественно. Возможно, у него не такая уж плохая мама. Возможно, что его мама очень даже хорошая. К тому же она сохранила для нее жизнь котенка. А могла бы забыть его покормить или лишний раз не сменить туалетный наполнитель...

– Кто там? – раздался голос Смолкина.

– Ты не одна? – прошептал Глеб, остановившись.

– Брат с женой, – Люся даже обрадовалась голосу Смолкина, так вовремя прервавшему их беседу. – Это за котенком пришли! – крикнула она и побежала на кухню за пищащим созданием, которое из-под стола требовало себе блинов.

Приглашать Глеба на блины, хоть они всегда получались у Настены просто изумительными, было верхом легкомыслия. Люся сунула корзинку с котенком Глебу, пощекотав на прощание Муське усики, как-никак тот поедет к суровой будущей свекрови, и искренне улыбнулась гостю.

– Мила, давай встретимся завтра вечером, – произнес тот хрипловатым голосом, от которого у Люськи предательски задрожали коленки. – Куда-нибудь сходим...

– Завтра вечером не могу, – призналась Люся, – давай перенесем на следующий день.

– На следующий день я не могу, – огорчился Глеб, – у меня дежурство.

– Тогда в выходные куда-нибудь сходим, – предложила Люся, которой, естественно, хотелось встретиться и прыгать от счастья на этом самом месте.

– Тогда в выходные, – согласился Глеб и повернулся к выходу. – Так я за тобой зайду?

Люся вместо ответа радостно кивнула. Пусть заходит, она его будет ждать. Так ждать!

– Ты сегодня такая красивая, – заметил Глеб и вздохнул.

Люся, стараясь держать себя в руках и не позволять ничего лишнего, только улыбнулась в ответ на комплимент. Глеб ушел, она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Вот так судьба сводит двух незнакомых людей. Случайно и бесповоротно. Встречаешь человека, и тут же понимаешь, что это он, единственный, тот самый, с которым и в шалаш, и в рай. Но самое интересное, что он чувствует то же самое! И приглашает на свидание... Если бы Люся тогда знала, что судьба-злодейка устроит ей еще одну ненавязчивую встречу, которая перевернет все вверх дном.

– Ты чего здесь стоишь? – В коридор вышел Федор и удивленно посмотрел на Люсю. – Сосед приходил? Глеб?

– Да, – кивнула та, – я отдала ему котенка.

– Наконец-то, – обрадовался тот и поспешил обратно на кухню, откуда тянулся аромат кофе.

– Бесчувственное существо, – вздохнула она, – а мне вот котенка жалко. Я к нему чуть не привязалась. Расхлебаю эту кашу со Смолкиным, закручу роман с Глебом и заведу себе кота.

– Люсь! Ты чего стоишь в коридоре-то? – позвала ее Настена. – Иди к нам кофе пить.

– Сейчас, – она повернулась и посмотрела напоследок в глазок.

На лестничной площадке никого не было. Что сейчас делает Глеб? Кормит котенка? Он так и не выпросил у Федора блин. У того зимой снега не допросишься. Впрочем, зря она так. Смолкин в душе хороший парень, даже за ее эксклюзив готов платить. Просто он испорчен воспитанием и глупыми материнскими сказками про стервозность слабого пола. Никакие они с Белкиной не стервы. Еще немного, и он сам в этом убедится. А она снимет с себя эту тяжкую ношу.

День с самого утра начался как-то нехорошо. Ираида Владимировна встала не с той ноги, чай заварила себе слишком крепкий, поругалась с соседкой из-за бульдога, соседкиного, естественно. Жуткое животное, храпит за стенкой, как заправский мужик. Ираида Владимировна даже подумала, что соседка на старости лет завела себе нормального деда с отклонениями в виде храпа. А оказалось, что та приютила у себя бездомного пса! Теперь пес храпит у нее вместо мужика, мешая спать Ираиде Владимировне. До этого нехорошего утра Смолкина терпела и молчала. А сегодня не сдержалась.

И на рынке не сдержалась. Поругалась с продавцом кавказской национальности, из-за чего – уже и не помнила. Покупала у того свежие овощи. В принципе, продавец молчал и слушал, укоризненно качая головой. Это Ираида Владимировна высказала тому все, что думала о его овощах.

В «Лакомке» ей пытались сунуть вчерашний торт. И здесь Ираида Владимировна не сдержалась. Как она может кормить свою невестку вчерашним тортом?! Продавщица, дородная пышная баба, разъевшаяся на сдобе, едко заметила, что для невестки можно и позавчерашний купить, и многозначительно усмехнулась. Как будто знала, что невестка у Ираиды Владимировны хамка еще та и не сто€ит перед ней метать бисер.

Конечно, не следовало бы метать, но это как-то само собой получалось. И скатерть новая нашлась, и коронное блюдо Смолкиной-старшей – запеченная утка с яблоками получилась отменная. Ираида Владимировна подумала и поставила на стол хрусталь и парадный сервиз, который доставала из витрины мебельной стенки только в самых торжественных случаях.

Случай действительно был из ряда вон выходящий. До этого дня Федор не знакомил мать со своими невестами, а тут – целая жена. Впрочем, она сама ему говорила, что видеть никаких его девиц не желает. Но это только потому, что он у нее вырос ветреником, бабником, закоренелым холостяком. И вдруг он женился! На его жену она хотела посмотреть. А как же? Если пойдут внуки, то ей, как бабушке, придется с ними сидеть. А кто ей даст с внуками сидеть, если она не будет знакома с их матерью? Одно цеплялось за другое, и выходило третье, которое сводилось опять-таки к одному: нужно знакомиться с Людмилой.

Людмила по телефону ей не понравилась. Мало того, что она сына не позвала, так еще и обругала ее, бедную женщину, последними словами. И пусть Федор не сочиняет, что на линии были поломки и вклинилась какая-то хамка. Знает она голос этой хамки. И что только ее Федя в ней нашел?! Вот сегодня она на нее посмотрит и постарается понять своего сына. А если она его не поймет и его новоявленная жена ей не понравится? Что делать-то? Ираида Владимировна быстро приняла решение.

Она позвонила своей приятельнице Ольге Леонидовне и пригласила ее вечером к себе, вкратце заметив, что сын собирается знакомить ее с женой. Приятельница согласилась прийти и поддержать Ираиду Владимировну. После этого звонка на душе стало легче. Что-что, а группа поддержки, хоть и немногочисленная, но у нее будет. Ольга Леонидовна и сама будущая свекровь, так что поймет ее и в обстоятельства вникнет.

Они встречались не часто, дружили с тех пор, как работали в районной библиотеке. Ираида Владимировна ушла на пенсию, а Ольга Леонидовна так там и осталась. Она не могла без читателей и книг. Хоть их многое связывало: обе одинокие, у обеих сыновья, увлечения одни и те же, но жили они довольно обособленно, правда, друг другу всегда помогали. Вот и сегодня был такой день, когда требовалась помощь Ольги Леонидовны.

– Я подозреваю, – рассказывала пришедшей вечером приятельнице Ираида Владимировна, – девица довольно развязная. Скорее всего, торгует в овощной палатке и в выражениях не стесняется.

– Неужели?! – всплеснула руками испуганная Ольга Леонидовна. – Да как же так случилось, что твой Федя на ней женился?

– Сама не знаю, – призналась Ираида Владимировна и пожала плечами. В душе женщина винила себя за отстраненность от сына. Она пребывала до этого в полной уверенности, что лишняя опека только повредит мальчику добиться чего-то в жизни. Он, впрочем, добился: стал неплохим журналистом с хорошими перспективами, купил себе квартиру, зажил самостоятельно. Сделал все, что хотела мать, кроме одного – женился.

– Мы откроем ему глаза, если она окажется стервой! – твердо заявила Ольга Леонидовна.

– Откроем, – менее уверенно поддержала ее Ираида Владимировна. Ругаться с невесткой ей не хотелось. Если Федор выбрал ее среди множества других, не может же она быть полной идиоткой.

– Может, – не согласилась с ней приятельница. – Прикинулась, подыграла, обманула, объегорила. Ты же, Ирочка, сама знаешь, как мы умеем это делать.

– Умели, в свое время, – вздохнула та, вспоминая молодость. – Сейчас уже не то.

– Зато у нас есть опыт, – не согласилась с ней Ольга Леонидовна. – На основе его мы постараемся понять, что она скрывает. Главное, не волнуйся, я с тобой. Вдвоем мы против них двоих...

– Как-то не хочется мне против сына идти...

– Придется! Если мальчика заманили и объегорили.

Гостей оказалось, как ожидали приятельницы, не двое. То есть вместе с сыном и его женой пришла еще одна девушка. Впрочем, это было в его духе: Федор никогда не увлекался только одной девицей. Естественно, ту представили как подругу жены, но Ираида Владимировна сердцем почувствовала в ней определенные чувства к сыну. «Бабник!» – с сожалением подумала она и растерялась.

– Люда, – протянула ей руку рыжеволосая красавица в эксклюзивном прикиде.

– Ира, – ответила Ираида Владимировна и спохватилась, – Ида!

– Ираида Владимировна, – чинно представила ее подоспевшая на выручку приятельница. – А я Ольга Леонидовна.

– Добрый вечер, – обрадовался Федор, – давно я вас не видел!

– А я-то как давно, – прищурилась та, – так давно, что ты уже и жениться успел.

– Так дурное дело нехитрое, – беспардонно ответил Смолкин.

Людмила выпучила глаза, не зная, как реагировать на дурацкую реплику молодого супруга.

– Федя, – укорила того Настена и представилась пожилым дамам сама.

Представление началось в тесном коридоре, где сошлись сразу все пятеро действующих лиц. Сошлись и застыли на мгновение в немом замешательстве, внимательно приглядываясь друг к другу.

– Тапки-то обувать? – нарушил молчание Федор. – Или так можно?

– Господи, Федя, ну какие тапки?! – обмерла Ираида Владимировна.

– Вот эти, – заявила Ольга Леонидовна и указала на обувную полку. – Переобувайтесь, гости дорогие. Полы мыть в нашем возрасте уже тяжело.

– Я... – встрепенулась Настасья и ойкнула.

Люська ожидала от подруги нечто подобное, что та предложит вынести мусор, сгонять в магазин или помыть полы. Этот бессребреник был на все готов, сказывалась надежда на будущие более близкие отношения и явная склонность к мазохизму. Но Люся допустить этой всеготовности не могла и наступила подруге на ногу. Вышло ощутимо, но не больно.

Гостей провели в комнату и усадили за стол. Ираида Владимировна и Ольга Леонидовна скрылись на кухне якобы для того, чтобы выудить из духовки утку.

– Ну, и как она тебе? – поинтересовалась Смолкина-старшая у приятельницы.

– Рыжуха? Сразу видно, что вредная. Другая девчонка попроще. Но я бы их девчонками не назвала. Перезрелые красотки в поисках мужа! – выдала свое заключение Ольга Леонидовна.

– Одна своего уже нашла, – вздохнула Ираида Владимировна и полезла за уткой.

– Постой, сначала закуски полагаются, горячее потом...

– Сколько с ними сидеть-то? – заволновалась Смолкина-старшая. – Поели бы, да и шли по домам.

– Здрасьте, приехали! – возмутилась Ольга Леонидовна. – Что значит – поели бы да шли?! А изучить ее повадки? А приглядеться к ее несносному поведению? А постараться понять, почему именно эта вертихвостка?

– И так все понятно, – досадливо отмахнулась Ираида Владимировна, – такая раскрасавица.

– Плохо же ты знаешь своего сына, – задумалась Ольга Леонидовна. – Что-то здесь не так. Мне кажется, они все что-то скрывают!

– Тебе тоже показалось, да? Я думаю, этой Насте нравится мой Федя. Она на него косится как-то неласково. Может, у нее косоглазие?

– Вот видишь, а ты хочешь их быстрее спровадить. Разбираться с ними и разбираться.

За столом тоже шла оживленная беседа.

– Какая у тебя мама хорошая, – пыталась разрядить обстановку Настасья. – Тапки предложила!

– Это не она предложила, – буркнула Люська.

– Ну что ты к словам придираешься, – пожал плечами Федор, – видишь, как мать старалась. – И он кивнул на накрытый стол.

– От этого еще хуже делается, – прошептала вжавшаяся в стул Люська.

– Люсь, ты чего? – забеспокоилась подруга.

– Нехорошо как-то обманывать такую заботливую пожилую женщину, – вырвалось у Люси, расстроенной гостеприимством свекрови. – Одно дело Смолкин, а она – совсем другое!

– А в чем обман-то?! В чем обман? – заинтересовался сразу Федор.

Люся прикусила язык, поняв, что чуть не проговорилась и не провалила все мероприятие, затеянное для перевоспитания закоренелого бабника (уже не браконенавистника) Смолкина ради Настены.

– В чем, в чем... – она постаралась взять себя в руки. На душе словно кто-то скребся, так было мерзко и гадко от обмана. Когда они все рассчитывали, то о матери Смолкина особенно не задумывались. Не должно было все зайти так далеко, или должно, но как-то иначе. Было бы лучше, если б свекровь с порога накинулась на Люську с кулаками, припомнив, как та обещала выдрать ей конечности...

– В чем?! – спросила, испугавшись, что сейчас все раскроется, Настена.

– Да, – нервничал Федор, видя, что супруга что-то скрывает, – в чем?

– В чем, в чем, – пробурчала Люська. – Да дело в том, что я беременна!

– Что вы говорите?! – Блюдо с салатом чуть не выпало из рук изумленной Ираиды Владимировны, которая вместе с Ольгой Леонидовной вернулась из кухни.

– А что, – подала неуверенный голос Настена, – радость-то какая...

– В самом деле? – к Люське тут же наклонился Федор. – Селиванова, разве у нас с тобой что-то было?! – И оглядел присутствующих. – Я в том смысле, конечно же, что-то было... – Он набрал в рот воздуха, собираясь сказать еще что-то, но так и не смог, сраженный известием.

– За это надо выпить! – закричала с перепугу Настена, которая практически никогда не употребляла спиртного. – Шампанского! Я сбегаю за ним!

– Сидеть! – оборвала ее Люся и обвела всех делано веселым взглядом. – Я пошутила.

– Ах, пошутила, – облегченно сказала Ираида Владимировна.

– Странные шутки, – поджала губы Ольга Леонидовна, не поверив тому, что Люся шутила.

Причина, по которой Смолкин женился на этой рыжухе, теперь стала ей совершенно понятна. Девица была от него беременна. Странно только, что он сделал вид, будто слышит об этом впервые. Скорее всего, Федор это сделал ради матери, чтобы не огорчать ее прискорбным известием.

Безусловно, как полагала Ольга Леонидовна, детям нужно радоваться. Но только не тем, которые появляются на первых порах скоропалительного брака, не дав молодоженам возможность притереться друг к другу. А если они не сойдутся характерами и на второй месяц супружества пойдут разводиться? Или, что еще хуже, останутся жить в нелюбви и несогласии ради ребенка. В любом случае от таких неразумных родителей несчастное дите только пострадает. Эта Людмила та еще штучка, раз решила привязать с помощью своей беременности Федора Смолкина, несмотря на его очевидное негативное к ней отношение.

Ольга Леонидовна внимательно поглядела на молодожена, тот действительно сидел с кислым выражением лица. Он явно был не рад такому повороту событий.

– Положите мне салата! – потребовала Настасья, тем самым выводя подругу из ступора. Это было из ряда вон выходящее явление. Настена обычно никогда ничего не просила.

– Конечно, конечно, – засуетилась Ираида Владимировна, все мысли которой тоже вертелись вокруг будущего внука или внучки. Беременна ее невестка или нет?! Это вопрос стал для нее в этот вечер поистине гамлетовским.

Разрядить обстановку получилось. Настена, от которой этого меньше всего ожидали, активно включилась в беседу. Она вдруг стала расхваливать цветник Ираиды Владимировны, ее связанные крючком салфетки под цветочными горшками и бледную акварель, которую та намалевала скучными зимними вечерами.

– Я бы так никогда не смогла, – восхищалась Настя, теребя в руках салфетку, любезно предоставленную Ираидой Владимировной для более близкого ознакомления с ее рукоделием.

– Хотите, я вас научу?! – обрадовалась та.

– Хочу! – пылко отозвалась Настена и искренне улыбнулась Смолкиной-старшей.

У Люськи чуть не разболелся зуб от этой умилительной сцены. Если бы она не знала свою подругу, то была бы уверена, что та безбожно льстит и подыгрывает Ираиде Владимировне. Если Настя и подыгрывала, то совсем чуть-чуть. В принципе, она старалась быть интеллигентной и отвечать на гостеприимство. Это у нее получалось гораздо лучше, чем у Люси. У той неожиданно проснулась совесть. Не к месту и не ко времени. Остаток вечера она просидела молча, борясь с соблазном прокричать признание и покаяться в своих грехах перед Федором.

Смолкину было совсем плохо. Если супруга до этого лишь намекала о возможной беременности, то сегодня она заявила об этом во всеуслышание. Если до этого была надежда с ней развестись, то сегодня она испарилась, несмотря на то, что та постаралась все перевести в шутку. Какие уж здесь шутки?!

Федор мучительно и долго вспоминал, когда у них с Селивановой могла случиться близость. Но в памяти ничего не всплывало. Безусловно, это вовсе не означало, что близости не было. «Эх, – страдал Смолкин, – какой же я дурак! Зачем было напиваться до потери сознания?!» Его пример, как сказал классик, другим наука. И ему самому тоже. Федор в который раз дал себе слово, что никогда и ни за что не станет напиваться! А на трезвую голову подумает, от кого бы еще могла забеременеть Селиванова. Был же у нее один компьютерщик? Когда они расстались? И сколько месяцев ее беременности?

– Давайте пить чай с тортом, – предложила Ольга Леонидовна.

Они вдвоем с Настеной пытались исправить безнадежно испорченный вечер знакомства. Ираида Владимировна улыбалась, но явно была расстроена глупой шуткой невестки. Сама невестка сидела туча тучей. Сын тоже чем-то озаботился и на вопросы отвечал невпопад.

– Давайте, – поддержала ее Настена и бросилась на кухню помогать.

– Я на диете, – буркнула Люся и продолжила разбирать на своей тарелке останки утки.

– Может быть, добавочки? – предложила Ираида Владимировна. – Тебе теперь есть нужно за двоих.

Федор застонал и выскочил из-за стола.

Следом за ним побежала Настена. Добрая душа, она старалась, как могла. Но атмосфера все равно оставалась холодной и натянутой. Если бы у Люси на самом деле была такая свекровь, то она благодарила бы небеса каждый день! Ни словом Ираида Владимировна не обмолвилась о том, как Люся нахамила ей по телефону, и приняла невестку очень гостеприимно. В отличие от надменной и недоверчивой Ольги Леонидовны. Хотя, как предполагалось, недоверчивой должна была быть Ираида Владимировна.

Остаток вечера из-за расстроившегося Федора был скомкан, как ненужный листок бумаги, на котором подруги планировали свой грандиозный обман.

И что? Он вполне удался. Ираида Владимировна, как и ее сын, нисколько не сомневались в женитьбе. Смолкин вообще забыл про свой затерявшийся паспорт, смирился со знакомством жены и матери. Теперь его волновало другое. Беременность Люськи.

Та, довольная, что вечер близится к завершению, даже разрешила себя поцеловать. Ираида Владимировна нежно чмокнула ее в щеку и посоветовала не волноваться. Если что, то она всегда готова прийти на помощь своей беременной невестке. Люся чуть не расплакалась от досады. Она сильно сжала руку Настены, и та снова ойкнула.

– Что-то болит?! – испугался Смолкин, глядя на Белкину заботливым взглядом. – В боку колет? Не аппендицит?

– Она беременная, она, – подтолкнула его бесцеремонно к жене Ольга Леонидовна.

Люська улыбнулась, мол, пусть делает, что хочет, ей уже все равно.

– Странные отношения, – заявила приятельница Ираиде Владимировне, как только за дорогими гостями закрылась дверь. – Куда выходят твои окна?

– Во двор, – недоуменно ответила та.

– Очень хорошо, – Ольга Леонидовна бросилась к выключателю, и комната погрузилась в темноту. Она откинула занавески и облокотилась на подоконник. – Иди сюда!

– Что там? – заинтересовалась Ираида Владимировна.

– Я же говорила, что-то у них не так, – зловеще прошептала приятельница и кивнула в сторону удаляющейся тройки.

– Бабник! – недовольно поморщилась Ираида Владимировна и отошла.

Они шли на остановку общественного транспорта. Люся бодро шагала впереди, а сзади нее плелись Федор с Настеной. Та что-то ему шептала, успокаивая, а он придерживал ее за талию. Этот его жест и показался Ираиде Владимировне слишком фривольным. При живой-то супруге обниматься с ее подругой?! Ничего хорошего она от сына не ожидала. Так и есть. Бабником он был, бабником и остался.

– А мне эта Настя понравилась, – оторвавшись наконец-то от окна и включая свет, сказала Ольга Леонидовна. – Веселая, скромная девочка. Общительная. Не то что твоя рыжуха, проскучала весь вечер. Даже семейные альбомы отказалась смотреть.

– У них теперь своя семья, – вздохнула Ираида Владимировна. – Только я подозреваю, что бедная девочка с Федором не очень-то счастлива.

– Бедная девочка?! – возмутилась Ольга Леонидовна. – Да она из твоего Федора веревки вьет! – Она налила себе чаю в чашку и пододвинула блюдце с тортом. – И из своей подруги. Как рявкнуда на ту «Сидеть!», я аж с перепугу сама села.

– Нервничает, – пыталась оправдать ее Ираида Владимировна. – Она же в положении...

– А что, плохое у нее положение?! Такой мужчина рядом. Хотя за ним нужен глаз да глаз, – внезапно согласилась приятельница. – Чужих баб обнимает...

– Вот и я о том же, – вздохнула мать Смолкина. – Может, потому она грубая и нервная.

– Может, – согласилась с ней Ольга Леонидовна. – Только мне все равно другая понравилась больше.

– Жаль, что ты не мой Федор, – грустно усмехнулась Смолкина-старшая.

Остаток вечера подруги провели за душевной беседой, думая о будущем, о внуках, о своих невестках... Правда, в отличие от Смолкиной, своей невестки у Ольги Леонидовны еще не было. Но это вовсе не означало, что ее не будет никогда. Когда-нибудь сын женится...

В общем и полностью вечер знакомства все же состоялся. Только вместо злобной мамаши мужа, как ожидала Люся, ее встретила вполне приятная женщина. Естественно, уж лучше бы Люся пошла на свидание к Глебу, но выбирать ей не приходилось. Ираида Владимировна настаивала и получила. Мнимую невестку с мнимым потомством! Молчи, совесть, молчи. Как же теперь выкручиваться из этой щекотливой ситуации?

Людмиле Селивановой не впервой приходилось выкручиваться. Она любила рискованные предприятия, на которые отваживалась из добрых побуждений. Вот и это затеяла ради подруги. Но, как говорится, благими намерениями выстлана дорожка в ад. Ее личный ад – это милая мамаша Смолкина, свято уверовавшая в то, что у нее скоро будет внук.

Люся обернулась. Смолкин все также обнимал за талию Настену. Впрочем, если у них все будет продолжаться в том же духе, то внук не за горами. И настоящая невестка тоже! Это ее окрылило. И Люся стала опять успокаивать себя, что обман на самом деле не такой уж и обман, раз совершается ради доброго дела. Что нужно продолжать дурачить Федора до тех пор, пока тот сам не признается, что любит не Люську, а Настену. Да он никогда и не говорил, что любит, и она никаких иллюзий по этому поводу не строила. Вот уж пословица про рака на безрыбье к ней совсем не относится. Вернее, это она не относится к ракам, как к рыбам. Да и зачем ей этот Федор Смолкин?! Ах, да. Продолжать его обманывать... Что у них там по плану?

Якобы племянник! Беременностью она заморочила ему голову, теперь остается посадить на его шею шустрое пятилетнее или трехлетнее, Люся не разбиралась в возрасте детей, существо мужского пола с садистскими наклонностями. Других в ближайшем окружении Селивановой не было. Этот малыш был племянником Эллочки, и договоренность о его аренде была давней.

Люся обернулась еще раз и рассмеялась. Ничего бедному Смолкину не поможет. Она его доконает! Она его доведет до той черты, у которой он возопит от бессилия. Нет, она не стерва. И ревность здесь ни при чем. Люся его нисколько к Настене не ревнует. С чего бы ей его ревновать?!

Мать Смолкина жила неподалеку. До нее добирались пешком минут пятнадцать, обратно шли полчаса, из-за того, что Настена о чем-то пыталась договориться с Федором. Люсе показались эти полчаса вечностью, но она не стала тревожить пару. И правильно сделала. Как чувствовала! Все-таки у нее был внутренний голос, который подсказывал ей, как нужно вести себя в той или иной ситуации.

У дома Смолкина маячил длинный неприкаянный силуэт. Он маячил возле их подъезда. У Люси сразу же возникли конкретные предположения, кем бы мог быть этот силуэт. Ясное дело, при ближайшем рассмотрении им оказался Глеб. Что он делал ночью на улице?! Впрочем, был всего лишь поздний вечер.

– Мила! – не удивился Глеб, заметив девушку, как будто поджидал именно ее.

– Привет, – она улыбнулась и задержалась рядом с ним. – Проходите, – сказала Федору и Настасье и пропустила их вперед. Те поздоровались с соседом и прошли.

– Брат? – кивнул в сторону Федора Глеб.

– Ага, – беспечно соврала Люська. – С женой! – Совесть, где же ты на этот раз?

– Пройдемся? – предложил Глеб, и Люся сразу согласилась.

Так, наверное, соблазняют глупых старшеклассниц. Неподалеку от дома, в кустах сирени...

– Я по тебе соскучился, – шептал ей на ухо Глеб, и его горячее дыхание обжигало ее раскрасневшееся лицо. – Я тебя ждал, Мила. Милая Мила, – он повторял ее имя, не то, к которому она привыкла, а какое-то новое, совершенно другое, но все-таки ее. – Мила... – И целовал ее волосы.

Люся опомнилась, когда на улицу стали выходить владельцы солидных собак, которых старались выгуливать без посторонних свидетелей. Им с Глебом посторонние тоже были не нужны. Особенно Люсе, которая до сих пор все еще считалась законной супругой Смолкина. Веселенькая получается картина: она целуется в кустах с соседом, а муж в квартире развлекается с ее подругой. Люся отстранилась от Глеба и пошла в подъезд.

– Увидимся?! – прошептал ей вслед Глеб, не понимая, почему она так резко направилась домой.

– Послезавтра! – Люся улыбнулась. Она знала точно, что будет завтра. Скорее всего, завтра она займется Смолкиным. Она должна его доконать. Сколько может продолжаться этот обман?! Ей только не хватало, чтобы ее линчевали, как неверную жену. Завтра она заберет мнимого племянника – последний пункт плана, и покажет Федору истинную сторону своей дурной наследственности. Если и после этого Смолкин все еще будет сомневаться и держаться за их несуществующий брак, то останется честно ему во всем признаться. Больше терпеть у Люси не было сил. Она, сама того не ожидая, влюбилась!

Настена встретила ее радостная. Они с Федором сидели на кухне и пили чай. Люсе вначале показалось, что подруга наконец-то все рассказала Смолкину, облегчив ее задачу. Но ей это лишь показалось. Все оставалось по-прежнему, только Федор опять глядел на нее виноватым взглядом. Бедный парень, он совсем изведется, пока раскроется обман. Но если ложь выйдет наружу раньше времени и Смолкин не успеет понять, что влюбился в ее подругу, то изведется Настасья. Замкнутый круг. Куда там все любовные треугольники? Тут целый квадрат с острыми углами!

Это противоречит логике?! Да, одной логикой тут не поможешь. Это сверхъестественные силы: любовь, ненависть, обман... Да, обман совершенно неестественный. Кому бы подобное могло взбрести в голову?! Только Селивановой. Кто на такое мог повестись?! Только Смолкин. И его мама. Здравствуй, совесть, где же ты была?

– Ты чего задержалась-то? – скорее из вежливости, чем из ревности, поинтересовался Федор.

– Воздухом решила подышать, – соврала Люся. Не рассказывать же ему про сиреневые поцелуи.

– А, – безразлично сказал тот, – не надышалась. Хочешь, пойдем, все вместе погуляем?

– Нет, – ответила Люся. – Давайте спать, я так устала! Завтра тяжелый день.

Федор не обратил внимания на слова Люси о том, что наступивший выходной день станет для них тяжелым. А зря! Действующая по плану Селиванова встала рано утром, быстро собралась и уехала к Эллочке. К тому времени, когда Федор открыл глаза, на кухне вместо будоражащих аппетит запахов раздавался вой и скрежет. Смолкин встал с дивана и озадаченно пошел туда.

То, что он увидел, озадачило его еще больше. За столом сидел какой-то пухлый розовощекий мальчуган и выл, водя игрушечной машинкой возле тарелки с манной кашей. Кашей его кормила Люська.

– Привет! – Она довольно округлила свои и без того большие глаза. – Уже проснулся? А мы, чтобы тебе не мешать, решили перекусить.

– Бу-бу-бу-бу-бу, – сказал розовощекий мальчуган и запустил машинкой в недоумевающего Смолкина. Транспортное средство угодило Федору прямо в лоб, и он взвыл от боли. – Плохой дядя! – заявил малыш и поморщился.

– Чей это монстр?! – простонал Смолкин, потирая ушибленную голову.

– Наш! – широко улыбнулась Люся. – На сегодня. Нам ведь с тобой нужно привыкать к родительским обязанностям. Представь себе, что это тот ребенок, которого я тебе рожу. На самом деле они мало будут друг от друга отличаться, скажутся родственные гены. Это мой двоюродный племянник, с которым придется провести весь выходной. Очень активный ребенок. Будущий мент, как и все его родственники.

Люся забылась и чуть не проговорилась, что Эллочкин карапуз-племянник был сыном инспектора дорожно-постовой службы и с пеленок в качестве игрушек признавал только транспортные средства, у водителей которых требовал документы. Папа пообещал ему за хорошее поведение подарить полосатую палку, а сам с его мамой, Эллочкиной сестрой, укатил к друзьям на дачу.

– Среди твоих родственников есть работники органов? – спросил, поднимая с пола машинку, Федор.

Люся задумалась, в последнее время ей так не хотелось врать. Но приходилось, и она понимала, что запутывается все больше и больше. С другой стороны, если не вдаваться в подробности, то утвердительно ответить на заданный вопрос можно. У нее действительно был родственник, работающий с органами, – обвальщик на мясокомбинате. Запойный пьяница и изгой, от которого давно отказались близкие. Тем не менее он был. Так что Люся кивнула и вновь улыбнулась Смолкину.

– Жуткие создания эти дети, – пробормотал Федор и сунул машинку в руку мальчугана.

– Славный парень, – подмигнула карапузу Люська.

– Бу-бу-бу-бу-бу! – сказал малыш, выплевывая кашу изо рта, куда она ее только что запихнула.

– А! – Смолкин на всякий случай резво отпрыгнул в сторону. – Не попал, не попал!

Мимо его виска в двух сантиметрах просвистела игрушечная машинка.

– Бандюган! Весь в тетю! – возмутился Федор, прижимаясь к противоположной столу стене. – Что делаешь?!

– Бу-бу! – сказал карапуз, прищурился и запустил в Федора столовой ложкой.

– Весь выходной?! – Смолкин вытер манную кашу со лба, припечатанную дважды юным Робин Гудом. – А сдать его в детский дом нельзя? Хотя бы на пару часов. И где Настя?

– Дома сидит, – недовольно проворчала Люся, забирая у него из рук ложку. – Не все же ей время у нас проводить. Мало ли что люди подумают.

– А что люди могут подумать? – искренне удивился Федор, пробираясь по стеночке к выходу.

– Да так, – отмахнулась от него Люся, – ничего особенного. – И повернулась к карапузу: – Давай кушать, Пухлик! Уси-пуси.

– Давай, – согласился, остановившись, Смолкин, – а что у нас на завтрак?

– У нас, – Люся указала глазами на розовощекого довольного малыша, – манная каша. А у тебя, милый, то, что ты приготовишь себе сам.

– Нет, ни фига себе! Она, видите ли, сидит дома. – Смолкин выскочил из кухни и побежал к телефону.

Люся усмехнулась. Ясное дело, тот побежал звонить Настене, что и требовалось доказать. Нет, все-таки мужчины довольно примитивные существа. Его, как обезьянку, подкорми немного бананами, и вот он уже по утрам начинает их истерично требовать. И бананы, и того, кто ими кормит. Впрочем, Белкина готовить умела, на одни бананы Смолкин вряд ли бы повелся. Бананово-банальная истина про путь через мужской желудок в очередной раз нашла свое подтверждение.

Или все же он хочет больше видеть Настену, чем завтрак?! Что для Смолкина сейчас важнее: еда или девушка? Люся решила проверить. Она схватила карапуза в охапку и побежала с ним к телефону. Федор уже набирал номер Настены.

– Забыла тебе сказать, – запыхавшись и отпуская мальчугана на свободу, призналась она, – Настена сегодня нетрудоспособна. У нее... – В который раз приходится врать! Чего бы такого придумать? Совесть снова блокирует мыслительные способности. Но ведь она не врет, а сочиняет ради подруги, ради ее счастья. – У Настены... У нее это, как его там...

– Бу-бу-бу!

– Точно. Она подцепила бу-бу-бурцилез!

– Это что еще такое? – опешил Смолкин, автоматически после слов «бу-бу-бу» отклоняя голову в сторону. – Простуда? – Он поймал машинку и демонстративно положил ее на верхнюю полку для шляп.

– А-а-а! – заорал мальчуган, капризно топая толстыми маленькими ножками.

– Почти! – прокричала Люся. – Это очень, очень заразно!

– Отлично, – потер руками Федор, делая карапузу «козу». – Некоторые заболеют и больше к нам не придут. – Он набрал номер и прислушался.

Настена сразу сняла трубку, словно сидела у телефона и только и делала, что ждала, когда ей позвонит Смолкин. Они с Люсей загадали, что если Федор позвонит Настене сам, то их план, явно подходивший к своему логическому завершению, сработал на твердую четверку. А если Федор признается Настене, что жить без нее не может, то на «отлично».

– Настя! – заявил тот с бухты-барахты. – Я все знаю. Люся мне все сказала. Приезжай сейчас же!

– Сказала? – изумилась та. – Неужели все-все? И как ты на это реагируешь?

– Наплевательски! – признался Смолкин и сделал страшную рожу карапузу. Тот сразу умолк и пригляделся. Видимо, рожа чем-то напомнила ребенку его родителя.

– Наплевательски?! – трагически произнесла Настена, готовая разрыдаться от подобного признания.

– Да. Мне наплевать, что ты там подцепила.

– Я подцепила?! – обомлела Настена.

– Мне наплевать, что это заразно, – продолжал вдохновенно Смолкин.

– Заразно?! – Настена поняла: еще одно слово – и она пошлет этого негодяя, думающего о ней так низко, ко всем чертям! Ко всем его бабам, которые подцепляли и заражали.

– Приезжай, не то я умру, – он хотел было добавить «...с голоду!», но тут Люся вырвала трубку:

– Настена, он говорит глупости и ничегошеньки не знает.

– Он признался, что если я не приеду, то он умрет, – пробормотала изумленная подруга.

– Не волнуйся, – Люся презрительным взглядом окинула Смолкина, пытающегося оторвать от своих штанов агрессивного мальчугана, требующего назад свою игрушку. – Он не умрет. Он вполне сносно себя чувствует.

– У! Ё! У! Ё! – закричал Смолкин, которого вредный ребенок укусил за ногу.

– Он страдает?! – поинтересовалась Настена, услышав в трубке крик.

– Еще как, – довольно сообщила ей Люся.

– Я приеду, – твердо сказала Настена и положила трубку.

– Детский сад, – пожала плечами Люся и достала с полки машинку.

Настена выбежала из дома, словно спешила на первое свидание. Наконец-то она дождалась! Он сам ей позвонил и сказал, что без нее умрет. Ради этих слов она была готова бежать к Федору на край света. Впрочем, бежать пришлось недалеко. Городок Энск был небольшой, подруги жили в соседних кварталах. Настене показалось, что она преодолела расстояние в десять минут на автобусе быстрее всех автобусов, вместе взятых. Отдышавшись у подъезда, она постаралась взять себя в руки. А если она ошиблась? Или на линии возникли помехи? Вклинился какой-то Казанова, вешающий лапшу на уши доверчивой девчонке, а вместо нее эту лапшу на свои уши приняла Настя?! А Смолкин сидит у себя дома и знать не знает, ведать не ведает, кто такая Белкина, и звать ее к себе не собирается.

– Настя! – обрадовался тот, увидя ее на пороге. – Честное слово, я без тебя бы умер!

– Правда? – растерялась покрасневшая от смущения Настя и прислонилась к стене.

– Правда, Настенька, правда, – подтвердил Федор и принялся стаскивать с нее плащ.

Особых чувств он не проявлял, что немного насторожило Настю, но ведь он все еще думал, что Люся его жена, и старался скрыть их. Настя поглядела на Федора таким нежным взглядом, что он оторопел. Похлопал глазами, потер раненый лоб и уставился на Настю, как будто видел ее впервые.

– Ты сегодня какая-то особенная, – прошептал он, явно желая, чтобы это услышала лишь она одна.

Смолкин наклонился и поцеловал ее в губы...

– Бу-бу-бу! – раздалось рядом с ними.

– Ложись! – скомандовал Федор и кинулся с девушкой на пол.

– Зачем же так сразу, – прошептала Настена, выглядывая из-за его плеча. – Здесь же дети!

Рядом с ними упала ударившаяся о стенку металлическая игрушка.

– Это не дети, – проскрежетал зубами Смолкин, – это исчадие ада. Весь в свою тетку.

– Петюня! – позвала мальчугана из кухни Люся. – Иди кашку доедать, мое золотце!

– Иди, Петюня, иди, – Федор поднялся и помог Насте, – и не возвращайся как можно дольше.

– Славный малыш, – отряхиваясь, сказала Настена, узнав племянника Эллочки. Та изредка брала его с собой на работу, сидеть с мальчуганом приходилось Настене.

– Не то слово, – пробурчал Федор, у которого, несмотря ни на что, настроение было просто прекрасным. Он сам не знал почему. Видимо, сказывалась близость Настены, которая с некоторых пор являла собой для Смолкина ощущение гармонии и уюта. – Столько времени прошло, – признался он ей, – а я все еще не могу смириться с мыслью о женитьбе на Селивановой. Настя, я чувствую, что у нас с ней ничего не получается! И почему-то мне кажется, что это происходит не оттого, что я такой плохой. Просто мы с ней разные люди. Ну, почему, скажи мне, пожалуйста, я не женился на тебе?! Ведь я на все сто процентов уверен, что в тот момент мне было все равно на ком жениться. И жениться-то я не хотел...

– А сейчас? – тихо спросила Настя, заглядывая в его растерянные глаза. – Сейчас не все равно?

– Нет! – пылко ответил ей Федор и заключил Настену в объятия. – Я всю ночь не спал и думал, думал. Настя! Я собираюсь развестись с Селивановой!

– И? – Настя требовала продолжения признания. Но его не последовало.

– Ты думаешь, мне не стоит торопить события? Мама с ней познакомилась. На работе все знают...

– Правильно, – чуть не заплакав, ответила ему Настя, – не торопи события. – И освободилась из его крепких рук. Ей тоже не следовало торопиться. Нужно еще немного подождать. Не зря Люся ее предупреждала, ох не зря. Ее подруга умная женщина, знающая все составляющие коварного мужского характера и все уловки их изворотливого ума. Федя не исключение. Он же мужчина. Как говорят русские люди, начал за здравие, закончил за упокой. Зря она надеялась.

Настена попыталась натянуть радостную улыбку на свое симпатичное личико и прошла в кухню, где с карапузом возилась Люся. Смолкин идти туда категорически отказался, предупредив Настену, что если юное создание забубнит, то лучше спасаться от него в коридоре.

– Какая прелесть! Он кушает, – восхищалась Настена, глядя, как заплаканный Петюня поглощает манную кашу. – Ты сама ее варила?!

– Скажешь тоже, – усмехнулась Люся, – сама варила! Эллочка дала в термосе. Активный мальчик, смышленый ребенок.

– И сколько ему, такой лапе? – Настена протянула руку, собираясь взять у подруги ложку и докормить малыша.

– Не знаю, – буркнула Люся, – пять или три, я в их годах не разбираюсь. Между прочим, у тебя своя смышленая лапа лежит на диване. И он очень голодный, я его не покормила.

– Бедненький, – пожалела Федора Настя и засуетилась.

Через полчаса, а за это время Петюня так и не доел свою кашу, вымотав все нервы у Люси, на кухню прибежал Федор. Его привлек запах свежесваренного кофе. Он уселся напротив мальчугана и ревниво поглядел в его тарелку.

– Плохой дядя, – выдал тот и принялся с невесть откуда взявшимся аппетитом доедать манку.

– Такое ощущение, – присмотрелась к ним Люся, – что они ведут себя, как конкуренты. Федор, прояви снисходительность к малышу. Представь, что он твой сын, наш сын.

– Никогда! – испугался Федор и принялся жадно хлебать свой кофе.

– Подожди, – спохватилась Настена, – я омлет положу.

– Я не готов к отцовству! – решительно отрезал Смолкин, принимая из рук Настены дымящийся омлет. – Во всяком случае, к такому, – он покосился на Петюню. Тот с безобидным видом играл на столе с игрушечной машинкой. – Я бы воспитал в нем уважение к старшим!

– Пледъяви документы! – наехал на него Петюня своим автомобильчиком. – Нету? Штлаф!

– У! – Смолкин отсел подальше, но не поглядел, куда именно садится, и промазал. – Ё!

Тарелка с горячим омлетом накрыла сверху его измученное переживаниями лицо. Федор закричал. Петюня испугался и тоже заорал. Настена заойкала и принялась очищать дорогую физиономию, пострадавшую за это утро уже несколько раз. Одна только Люся сохраняла полное спокойствие. Она четко знала, чего хотела добиться, и была в двух шагах от намеченной цели.

– Нет! – кричал Смолкин с полу. – Мои дети будут воспитаны по-другому! Я требую адвоката! И развода! Селиванова, Людмила Селиванова, я хочу с тобой развестись.

– А как же мама? – Люся наклонилась над Смолкиным. – Она недавно звонила, и я ей пообещала, что мы приедем к ней в гости втроем... с Петюней.

– Никаких мам и Петюнь! – Федор вскочил на ноги и схватил за руку Настену. – Пойдем из этого вертепа.

– Что?! – делано возмутилась Люся. – И бросишь на произвол этого мальчугана мать своего будущего ребенка?! – Она знала, что прием недозволенный, ниже пояса, но воспользовалась им, чтобы подстегнуть несчастного Смолкина к более решительным действиям.

– Мать моего ребенка?! – Смолкин притормозил у двери, и в его могучую спину, как Пятачок в Винни-Пуха, врезалась Настена. Он вытер лоб рукавом. – Об этом мы поговорим после!

– После чего, Федя? – вскинула правильные брови Люся.

Он не ответил и вышел, забрав с собой ее подругу.

Чего-то подобного она от Смолкина ожидала, еще ни один нормальный мужчина не нашел общего языка с маленьким хулиганом. В том, что Петюня был хулиганом и рос в обстановке вседозволенности, сомневаться не приходилось. Из-за этого, собственно, Люся его и выбрала. На свою голову. Она почему-то думала, что Федор сбежит один, а они с Настеной останутся и приструнят карапуза. Но получилось то, что получилось. Люся сидела напротив довольного малыша и раздумывала, что с ним делать.

Представление о детях она имела смутное. Слышала, что с ними нужно играть и нельзя сюсюкать. Или с этим можно? По всей видимости, с Петюней сюсюкали родители. Эллочка вряд ли стала бы возиться с ним. А ей, Людмиле, придется. Она подошла к окну и увидела, как через двор широкими шагами шел Смолкин, все так же крепко держа за руку Настену. Скорее всего, они направлялись в ближайшее кафе. Ничего, поест, подобреет, вернется.

А если не вернется? Он же кричал, что собирается с ней развестись. Вряд ли стоит принимать это за крик души. Какой муж не кричит своей жене об этом?! А какая жена не повторяет нечто подобное своему мужу?! И сколько раз на дню! Впрочем, она-то знала, что рано или поздно разводиться придется. Да и хорошо, что рано. Чем быстрее, тем лучше. Но вот достаточно ли прочувствовал Смолкин всю глубину своих чувств к Настене? Люся поглядела, как они скрываются за поворотом, и вздохнула. Она вряд ли что исправит, времени уже не остается, Федор доведен до предела. За этим пределом – мокруха. Он ее просто-напросто убьет. Люська – последняя капля в его холостяцкой жизни.

Как же хочется, чтобы у подруги все было хорошо! Настена доверчивая и наивная. Таких, наверное, больше не найти. Глупый Смолкин, неужели он не догадался, что это и есть его единственная половинка, с которой он станет полноценным мужиком?!

От переживаний и дум ее отвлек звук раздираемой бумаги. Малыш! Она про него совсем забыла. Но тот не стал о себе напоминать. Он прокрался к тумбочке, на которой лежал толстый кожаный портфель журналиста Смолкина, битком набитый всякими документами. Предполагать, что мальчуган станет мирно взирать на бумажки, было бы противоестественно. Петюня выудил половину, уселся на ковер и принялся методично рвать документы на мелкие клочки.

– Что ты делаешь?! – испугалась Люся, пытаясь спасти то немногое, что осталось.

– Лву, все лву, – признался малыш, довольный тем, что нашел интересное занятие.

– Вот и я все вру и вру, – вздохнула Люська и принялась следом за целыми листами собирать мелкие клочки. – Может быть, остановимся оба?

– Мошет, – согласился мальчуган, продолжая уничтожать содержимое портфеля Смолкина.

Люся не растерялась и кинулась к телевизионной стойке, где лежали гламурные журналы.

– На, лви! – Она сунула разноцветную стопку малышу, и у того сразу загорелись глазки.

Некоторые документы спасти все же удалось. Люся разложила на столе клочки и попыталась составить их в единое целое. Бедный Федор, бедная она! Он устроит настоящий скандал! Впрочем, в ее плане дикая ссора и стояла последним пунктом. Ясное дело, что без драки и битья посуды не заканчивается ни одна семейная сцена.

– У! У! – закричал Петюня, тыкая пухлым пальчиком в фривольную картинку.

Люся поморщилась, что с него взять: мужик – он и в детстве мужик. На фотографии, заинтересовавшей мальчугана, загорелая длинноногая блондинка в бикини демонстрировала окружающим великолепное тело со всеми надлежащими выпуклостями.

– Ты не оригинален, – заметила Люся, отбирая у Петюни журнал.

Не хватает только, чтобы ее обвинили в развращении младенца. Придется с ним заниматься чем-то более пристойным. Ага, она собиралась пойти на улицу! Помотыляться с карапузом во дворе перед окнами Глеба. Дома он или нет, Люся не знала. То он дежурит, то нет, его график не поймешь, но лишний раз промелькнуть перед ним хотелось. Самой промелькнуть, да и его увидеть.

Немного смущало то, что она не сумеет объяснить Глебу, что это не ее ребенок. Сурдоперевода Люся не знала. Вот если Глеб выйдет во двор, то тогда она ему все объяснит. Люсе давно этого хотелось, хотя она подозревала, что не всякий мужчина поймет то, в чем она признается. Мнимый брак! Укрощение строптивца! Брачная ловушка для холостяка! Да что угодно, как бы оно ни называлось, все может быть воспринято неоднозначно. Не так, как ей бы хотелось.

Нет, он не может ее не понять! Он такой необыкновенный, чуткий, добрый, ласковый... Стоп! У нее на руках будущий малолетний преступник, о котором нельзя забывать ни на минуту.

– Петя, – воодушевленно сказала Люся, – пойдем гулять!

– Не-а, – тот покачал головой и углубился в изучение гламурных картинок.

Не волоком же его тянуть? Люся присела рядом, посмотрела в журнал, заинтересовавший малыша, и испуганно ойкнула.

Об этом она совсем не подумала. Смолкин – журналист, а те привыкли расправляться со своими врагами пером, которое не выбить из их рук топором. Он с ней расправится посредством кляузной статьи, где напишет всю правду. О том, как она его обманула, объегорила, охмурила – одним словом, завлекла в свои сети. Глеб прочитает статью и все поймет неправильно!

Люся заметалась по комнате в поисках выхода. Естественно, выход был один – коридор, но в данной ситуации он ей явно не подходил. Нужно было предпринять что-то кардинальное! Первое, что пришло Люсе в голову, – расправиться с его почтовым ящиком. Местная газета распространяется по подписке, ее носят через день. Если она подожжет то небольшое количество скопившихся в ящике экземпляров, то ничего страшного не случится. Кроме пожара. Риск, конечно, есть. Но еще больший риск – плыть по течению. Ничто другое не озарило ее воспаленный ужасом разоблачения мозг, и она схватила мальчугана.

– Идем в магазин игрушек! – крикнула ему Люся и потащила ребенка в коридор.

– Бибику! – вывернулся малыш и кинулся в кухню.

– Я куплю тебе новую! – пообещала она, вытаскивая его обратно.

– А пиштолет? – недоверчиво прищурилось невинное создание и изобразило кровавую бойню. – Тла-та-та-та....

Пришлось пообещать ему скупить весь магазин. А что оставалось делать? Люся проскакала по этажам, как заправская белка, и остановилась, переводя дух, перед новенькими почтовыми ящиками. Петюня, бежавший следом, встал и собрался зареветь белугой, полагая, что его самым бессовестным образом обманули и в магазин вести не собираются. По всему было видно, что у ребенка было трудное детство и родители его частенько обманывали.

– Сейчас, сейчас, – медленно проговорила Люся, вспоминая номер квартиры рокового брюнета.

Она нашла его почтовый ящик, нежно провела по нему рукой и тут же резко ее отдернула.

– Эротоманка! – обозвала она себя и показала малышу на ящик. – Как думаешь, что будет, если его поджечь?

– Он зелезный, – поморщился юный Робин Гуд, – бумашка нушна.

– Правильно, – согласилась с ним Люся, – с бумажками он загорится. Я тоже так думаю.

– Заголится, заголится, – поддакнул юный пиротехник, и Люся догадалась, что его слова проверены на личном опыте. – Во! – Петюня достал из кармана часть от разорванного воззвания кандидата в депутаты городского собрания к жителям района. Наверняка листовку сочинял Смолкин. Ничего, сочинит еще одну. Все депутаты обещают одно и то же.

– Потом, – подмигнула ему Люся, – а пока мы сбегаем и купим маленький замочек на этот ящичек, чтобы дядя Глеб долго вспоминал, куда девал от него ключи.

– А пиштолет?! – возмутился увлеченный было поджиганием почтового ящика Петюня.

– Правильно, – вздохнула Люся, – сначала мы пойдем в магазин игрушек и купим тебе огнестрельное оружие. – Она взяла его за руку и чинно вывела во двор.

Кто его знает, этого спасателя? Вдруг он все глаза в окно проглядел, дожидаясь ее? Сцена ожидания явно не вырисовывалась в Люсиной голове. Не был похож спасатель на тех, кто сидит у окна и часами ждет у моря погоды. Глеб привык действовать. Сейчас он случайно увидит ее в окно и выбежит во двор, чтобы... Люсе хотелось, чтобы Глеб подбежал к ней, обнял крепкими руками, привыкшими спасать чужие жизни, прижимал так сильно, так сильно... И поцеловал... А она бы сказала ему, что любит, что ждет его каждое мгновение своей жизни, которая без него в одночасье стала пуста и однообразна. Люся ему многое бы сказала. Она так устала от своего волевого характера! Она устала от одиночества...

– Девушка! – раздался рядом с замечтавшейся Селивановой недовольный мужской голос. – Это ваш ребенок у прохожих закурить просит?

Да она же не одна! Люся бросилась к мальчугану, теребившему полу пиджака незнакомца.

– Мой ребенок! – закричала она. – Мой ребенок! Не верьте ему, он не курит.

– У такой растяпы-мамаши закуришь, – недовольно передернул плечами седовласый мужчина с батоном в пакете и пошел дальше.

– Петюня, – укоризненно обратилась к мальчугану Люся, – ты действительно куришь?! А мама с папой об этом знают? Запомни, Минздрав предупреждает: «Сигареты вредят здоровью!»

– Сигалеты не-а, – покачал находчивой головой тот, – спички!

– Знаешь, маленький, – Люся присела перед ним на корточки, думая, что таким образом до мальчугана лучше дойдет то, что она ему скажет. – Маме с папой не говори про спички. Ладно? А я тебе за это пистолет куплю.

– Влешь! – не поверил малыш.

– На этот раз точно. Мы идем в магазин игрушек! – И они направились в магазин.

Из чего состоит жизнь? Из счастья, любви и радости. Ничего подобного. Наше бренное существование состоит из одних сюрпризов. Они случаются на каждом шагу, только некоторые из них мы не замечаем, другие старательно обходим стороной, а признаем лишь те, с которыми сталкиваемся нос к носу. Люся Селиванова хотела бы не заметить, обойти стороной, но столкнулась нос к носу с таким неприятным сюрпризом, который не мог ей привидеться даже в самом жутком сне.

Магазин игрушек имел два этажа: первый манил огромными стеклянными витринами со всевозможными машинками и куклами, второй – пестрой детской одеждой. Если бы Люся обладала повышенной интуицией, то она бы пообещала Петюне спартаковскую кепку и повела бы ребенка на второй этаж. Но Петюня бегал по первому с горящими от восторга глазами и выбирал огнестрельное оружие. Люся ходила за ним и старалась не огорчаться по поводу того, что подарок влетит ей в копеечку. Деньги-то можно будет взять у Смолкина. Пока он ей все-таки супруг, хоть и незаконный. Но он об этом не знает!

– Мила! – внезапно услышала она рядом до боли знакомый голос.

– Глеб?! – Люся повернулась и замерла.

Прямо к ней шел высокий, привлекательный брюнет с глубокими карими глазами. Он глядел только на нее, пронзительно и маняще. Он думал лишь о ней, устремляя к Люсе не только свой взор, но и тело... Что-то она размечталась. Люся улыбнулась и шагнула ему навстречу.

– Мила, – Глеб обнял ее так, как будто всю жизнь обнимал только ее. Люся притихла, надеясь на поцелуй, но он не стал целовать. – Что ты здесь делаешь?

Рассказывать о Петюне ей не хотелось. Романтичная внезапность встречи требовала совершенно иных слов: приглашения на ужин, в театр, в музей, на выставку достижений народного хозяйства, в конце-то концов. Но Глеб молчал и ждал ответа.

– Я тут, – она кивнула в сторону мальчугана, – с племянником.

– С племянником?! – обрадовался Глеб и принялся рассматривать Петюню. – Хороший пацан, боевой.

Тот, примериваясь к автомату, пытался навести прицел на молоденькую продавщицу.

– А ты что здесь делаешь? – в свою очередь задала Люся дурацкий вопрос. Просто для того, чтобы поддержать беседу, увести Глеба от темы мальчугана к Люсиной теме, к теме романтического настроения.

– И я племяннику подарок выбираю! – обрадовался Глеб и уточнил: – Двоюродному. Такой же шустрый парень.

– Тоже автомат? – вздохнула Люся, подозревая: с Глебом что-то не то, раз он упорно продолжает обсуждать племянников.

– Не знаю, – пожал плечами Глеб, – мама присмотрела, пошла покупать.

Люся сникла, у него есть мама. И что, собственно, скисать? Это нормально, у любого молодого мужчины есть мать. Не появился же он на свет из пробирки? Хотя в ее случае это было бы лучшим вариантом. Что ж, Глеб не сирота, это хорошо. Для него...

– А вот и она! – торжественно сказал он, показывая на несущуюся к ним престарелую фурию со всклоченными седыми волосами.

Люся перевела взгляд, ища помощи у Петюни, которому никогда спокойно не сиделось на месте. Она предполагала, что в данный момент хороший пацан убивает молоденькую продавщицу и ту срочно нужно спасать! Люсе так не хотелось раньше времени знакомиться с матерью Глеба, ей вполне хватило Смолкиной. К тому же она боялась, что Глеб представит ее просто случайной знакомой, чем уколет ее самолюбие и нанесет непоправимый ущерб их стремительно развивающимся отношениям.

Но представлять никого не пришлось. Люся, убедившись, что продавщица пока еще цела, вернула глаза на место и увидела перед собой... Ольгу Леонидовну. Если бы вместо Ольги Леонидовны стояла старая чертовка с облезлым хвостом, размахивающая перед ней огненными вилами, то Люся удивилась бы гораздо меньше.

Обе дамы молчали и сверлили друг друга странными взглядами. Глеб нахмурился и отпустил талию Люси, предполагая, что ничем хорошим это обоюдное сверление не завершится и на всякий случай ему следует сохранять мужской нейтралитет.

– Вы, милочка?! – зловеще прошептала Ольга Леонидовна Савицкая.

Люся машинально хлопнула себя по лбу. Она же знала их фамилии и не попыталась сопоставить?!

– Вижу, что вы меня узнали, – усмехнулась Савицкая и схватила Глеба под руку. – До чего скатилось общество?! Ни стыда, ни совести. Некоторые замужние дамы себе слишком много позволяют. Обниматься прилюдно с другими мужчинами?!

– Мама, о чем ты говоришь? – изумился Глеб, пытаясь воспротивиться ее твердой, уверенно оттаскивающей его от падшей женщины руке. – Это же моя Люся с племянником.

– Тла-та-та-та-та. – В довершение общей картины полного грехопадения из отдела огнестрельного оружия выскочил Петюня и направил автомат на злую женщину.

– Племянничек? – покачала головой та. – Ясно. Яблоко от яблони!

И сильнее прижала к груди свою покупку: коробку с интеллектуальной бродилкой. И сына Глеба.

– Я позвоню, Мила! – крикнул ей напоследок Глеб, уводимый матерью из этого вертепа – магазина игрушек, в котором он назвал Люсю «моя».

Моя! Как много в этом слове для сердца женского слилось! И как же в нем отозвалось: «Позвоню!»... Люся поглядела вслед родственникам и вздрогнула. Обернувшаяся Ольга Леонидовна окатила ее таким презрением, что та опешила.

Как до нее сразу не дошло, что Савицкая считает ее женой Смолкина?! Потому и болтала про замужних женщин, которые себе позволяют. Это она-то позволяет?! Да у Люси ничего с этим самым Смолкиным не было! И быть не могло. Да Люся это все затеяла ради подруги. Да у нее спина уже чешется – крылья ангельские пробиваются, а тут совершенно беспочвенные обвинения в ее адрес. Только как все это объяснить Глебу? Наверняка мать наговорила ему всяких гадостей про якобы жену его соседа. Ой! Так она сама представила Федора как брата. Вот оно, возмездие. Слишком высокая плата за любовь подруги...

– С вас триста восемьдесят рублей, – Люся очнулась оттого, что ей в ухо кричала продавщица. – Если для вас это дорого, то обращайтесь к заведующей. Вам все равно придется купить автомат, ваш мальчик уже разломал его пополам...

– Нет, ничего, триста восемьдесят, – пробормотала Люся и полезла в сумочку за кошельком.

Рисковать ребенком она больше не стала. Мало того, что ноги сделались ватными и упорно отказывались идти в сторону дома Смолкина, так они еще тащили Люсю к ее собственной квартире, которую она в последнее время посещала лишь набегами. Одно было хорошо: рядом жила Эллочка, на руки которой можно было сдать Петюню.

– Ну, что? – Эллочка открыла дверь и подмигнула. – Пригодился?!

– Да, – кивнула головой Люся, – в роли яблока от яблони.

– Тла-та-та-та! – потряс обломками игрушки тот.

– Это ничего, что я его раньше возвращаю? – из деликатности поинтересовалась Люся. Возможно, Эллочка собиралась в театр, в музей или на выставку народного хозяйства...

– Ничего, – махнула рукой та, – я уже привыкла. Его отовсюду раньше приводят. А Смолкин-то как отреагировал? Как надо?

– Как планировали, – кивнула ей Люся и побежала вниз по лестнице. – Потом расскажу!

Рассказывать ничего не хотелось. Настены с Федором еще не было, а позвонившей маме Люся сказала, что поругалась с мужем. Та ответила, что ничего другого она от этого брака и не ожидала, что у нее сидит в гостях прекрасный человек и удачливый финансист – бухгалтер цирка шапито Мишкин, что если ее перезрелая груша соизволит приехать и познакомиться с ним, то будет ей счастье. Люсе это было ни к чему. Хватит с нее цирка на сегодня. Она положила трубку и завалилась на диван.

Настроение было под стать погоде: небо за окном хмурилось, собираясь разразиться прохладным дождем. Люся, глядя в потолок, старалась предугадать дальнейший ход событий. Получалось мерзко и гадко: Глеб ловит на лестнице Смолкина и требует от него объяснений, жена ему Селиванова или нет. Смолкин, которому она всю печенку проела, осыпает ее проклятиями и кричит, что такой стервозной жены у него еще никогда не было. Что у него вообще никогда не было жены и не будет! Тут же в их разговор встревает Белкина и говорит: «Феденька, да как ты можешь так говорить о своей Люсеньке?!»

О своей... Нет, она не его. Она хочет принадлежать другому человеку! Развод и девичья фамилия. Ах да, фамилия у нее все еще девичья. Значит, просто развод! И пусть только попробуют наговорить Глебу что-нибудь гадкое про нее.

Кто-то начал ковырять ключом в замочной скважине, следом за этим раздались веселые голоса подруги и Федора. Люся с неприязнью подумала: «Вернулись, радуются. А тут такое горе!» – и отвернулась к стене.

– Люсь, – в комнату зашла Настена и включила свет, – ты чего?

– Ничего, – буркнула та.

– Она меня ревнует, – довольно сообщил Смолкин, выглядывающий из-за Настены. – Между прочим, зря! Между нами ничего не было, мы всего лишь случайно поцеловались.

– Да, – пылко подтвердила Настена, – случайно, пять раз.

– А я не считал, – расплылся в улыбке тот, – но было очень приятно.

– Федя настоящий сердцеед, – растаяла Белкина.

– А где бандит? – на всякий случай поинтересовался Смолкин, осторожно заглядывая под стол. – Сдала в правоохранительные органы? Не переживай, ты правильно поступила. Из малолетних разбойников вырастают закоренелые преступники.

– Да, – согласилась с ним Настена, – для этого их нужно баловать.

– Если ты решишь родить такого же, – Федор сел рядом с диваном, – то не волнуйся. Мы с Настей поможем тебе его воспитывать...

– Ага, – всхлипнула Люся, – уже помогли. Смотались оба, бросили меня на произвол судьбы, а она, как всегда, подложила мне свинью!

– Так ты об этом переживаешь, – разочарованно протянул Федор. – Ты всего-навсего разбила мою копилку? Я тебя прощаю, тем более там была одна мелочь.

– Ничего я не била. – Люся села на диване и повернула к ним свое раскрасневшееся лицо. – Это я, – она указала на щеку, – получила удар судьбы!

– Она бредит, – засомневался в Люськиной адекватности Смолкин, – нужно вызвать вашу эту, как ее там зовут, медсестру.

– Тосю?! – с ужасом в голосе произнесла Настена.

– Ее, – подтвердил Федор, – с электрошокером и смирительной рубашкой.

– Очень смешно, – буркнула Люся и снова кинулась на диван.

В эту минуту зазвонил телефон. Ничего не понимающая Настя сняла трубку:

– Тебя, – она протянула трубку Люсе.

Та взяла ее с выражением оскорбленной невинности.

– Я уже сказала, что финансистами не интересуюсь! – Люся была уверена, что ей звонит мама.

– А спасателями? – раздался в трубке любимый голос.

– Спасателями?! – У Люси перехватило дыхание.

– Да, милая Мила, спасателями ты интересуешься? – повторил Глеб.

– Да, – прошептала она и добавила уже громче: – Интересуюсь!

– Тогда я сейчас зайду, – сказал тот и положил трубку.

– Он сейчас зайдет! – Люся кинулась к зеркалу и принялась искать расческу. – Как я выгляжу?!

– Отвратительно, – скривился Федор. – И кто это, интересно, он?!

– Феденька, какая разница, – попыталась успокоить его подруга.

– Как это какая разница?! – внезапно разбушевался тот. – Я не хочу, чтобы у меня выросло ветвистое украшение, мешающее мне передвигаться в помещениях с низким потолком.

– О чем это ты? – не поняла Настена.

– Это он о рогах, – торопливо подкрашивая губы, пояснила Люся.

– Вот-вот! – Смолкин заслонил собой проход. – Никуда ты не пойдешь! Я знаю, что ты хочешь мне отомстить. Но мы же говорили, что это вышло совершенно случайно.

– Да, – пискнула Настасья, – случайно! Пять раз.

– Хоть двадцать пять, – прошипела Люся, пытаясь сдвинуть его с места.

Раздался звонок у входной двери. Все на мгновение притихли, после чего борьба между Люсей и Федором продолжилась. Явное преимущество было на стороне мужчины, но женщина (а это была влюбленная женщина!) изловчилась и укусила мужчину за ухо.

– У! Ё! – взвыл Смолкин, почему-то прыгая на одной ноге.

– Не ругайся! – бросила ему, не оборачиваясь, Люся и устремилась в коридор.

– Это не ругательство, – поспешила оправдать его Настена, – у японцев это означает что-то мягкое и приятное на ощупь...

– Я ей покажу приятное на ощупь! – взвыл Федор и кинулся за Люсей следом.

На свою беду, она успела открыть дверь. На пороге стоял Глеб в парадном костюме с цветами и смотрел на нее влюбленными глазами. Больше ничего Люся Селиванова не запомнила. Ничего хорошего то есть – потому что Федор с криком «Стой, убивать буду!» кинулся на Глеба с кулаками. Глеб применил прием карате, и Федор с цветами оказался на полу.

– Что происходит? – Он поднял на Люсю серьезные карие глаза, и ей сделалось так плохо, так плохо, что она готова была броситься на диван Смолкина и проваляться там всю оставшуюся жизнь.

– А чего ты, – петушился Федор, – пристаешь к моей жене?!

– К кому? – напрягся Глеб.

– К моей законной супруге! – От волнения у Смолкина подергивался левый глаз.

– И нечего мне подмигивать! – взвизгнула Настасья и кинулась на кухню. – Ты ее ревнуешь, значит, любишь!

Люся вздохнула, посмотрела на Глеба тоскливым взглядом и отправилась успокаивать подругу. Ну что попало Смолкину под хвост?! С чего это вдруг он решил ее ревновать? Что это за проявление собственничества? Чистой воды эгоизм. А так все хорошо складывалось! Ольга Леонидовна, интеллигентная женщина, так и не сказала сыну, при каких обстоятельствах познакомилась с Люсей. Он остался бы в неведении до тех пор, пока Люся сама ему во всем не призналась. А что теперь? Что она станет делать, когда ловушка практически сработала, готовая захлопнуться перед носом Смолкина? Она успокоит подругу, а потом что-нибудь придумает.

Через истеричные рыдания Настасьи она слышала, как хлопнула входная дверь, чуть не вылетевшая из петель, и поняла, что Глеб, узнав от Смолкина правду, ушел. С каменным лицом, на котором не дрогнул ни один мускул, Люся включила заранее заправленную заботливой подругой кофеварку. Ничего, все образуется. Свет клином на одном привлекательном брюнете не сошелся... Да что себя обманывать! Сошелся этот свет, еще как сошелся! Она так не переживала ни о ком, в том числе и о программисте, сбежавшем от нее в другую страну.

Переживаниями это состояние назвать было нельзя. Это какая-то опустошенность. Люся поглядела на завывающую Настену и погладила ее по голове. А она и заплакать-то не может. Стоит в горле ком и перекрывает кислород, хочется лечь и умереть. Пусть Глеб кусает себе локти, рвет на себе волосы и бьется головой о стену, жалея, какую необыкновенную девчонку он потерял из-за ерунды.

Да Смолкин как муж – сущая ерунда. Как можно было поверить, что она могла выйти за него замуж?! Но Федор-то поверил, и мама его, и Ольга Леонидовна... Она так ничего сыну и не сказала. А Смолкин со своей дурацкой ревностью все испортил.

– Ты чего такая бледная? – Федор заглянул на кухню и испугался измученного Настиного вида.

– Тебя она, – всхлипнула та, – только она интересует! – И вздрагивая от всхлипов, уронила голову на руки.

– Нет! – Смолкин вытаращил на Настену глаза. – Она меня не интересует! Я ей давно хотел сказать, что между нами все кончено. Я требую развода!

– Вовремя, молодец, – процедила Люся. – А ревновал меня зачем?!

– Отстаивал свое мужское достоинство, – гордо сообщил Смолкин.

– Я сомневаюсь, – заявила Люся, – что оно вообще существует.

– У него оно точно есть, – подняв голову, встряла Настена и испуганно добавила: – Только я не проверяла! Между нами ничего не было.

– Ага, – усмехнулась Люся, наливая себе крепкого кофе. – Пять раз ничего не было. А я Федор, заметь, не устраивала концерты по этому поводу!

– Ты меня не любишь, – скривившись и усаживаясь за стол, заметил тот. – И никогда не любила! Я до сих пор теряюсь в догадках, как ты склонила меня к совместному проживанию. Да что там проживанию, к браку?! – Настена при этих словах перестала всхлипывать, подскочила и принялась обслуживать Смолкина. – Как я мог на тебе жениться?! – продолжал сомневаться он. – Когда мне всегда нравилась Белкина!

Лицо Настены заиграло довольным румянцем. «Отходчивая», – подумала про подругу Люся. Она не такая, она не сможет отойти никогда, разве что в мир иной. Выйти так на крышу высотки и сигануть вниз. Но так, чтобы распластаться как раз перед окнами спасателя. Пусть мучается угрызениями совести, что на этот раз он не спас жертву. Да, Люся – жертва! Она жертва обстоятельств. Может быть, пора обо всем рассказать Смолкину?

Настя счастливо улыбалась Федору, тот отвечал ей полной взаимностью. «Эгоист», – с тоской подумала Люся. Но вмешиваться в отношения подруги и лжемужа не стала. Она скажет лишь то, что касается лично ее. Скажет, чтобы вернуть свое доброе имя. Не распутная она девка, всего-навсего обманщица. Хрен чеснока не слаще. Уж лучше сигануть с крыши. Но перед прыжком признаться Смолкину, иначе тот станет изображать вдовца со вселенской скорбью и никогда не женится на Настене.

– Ты мне не муж, – решительно заявила Люся, глядя Федору прямо в глаза.

– Отлично! – обрадовался тот. – Когда ты переезжаешь к себе?!

– Люсь, ты чего, а? – обреченно спросила подруга, понимая, что Селиванову уже не остановить. Раз уж она потеряла самое дорогое, что у нее было, то сопутствующие потери физически неизбежны.

– Отдай ему паспорт, – приказала Люся, – пусть любуется.

– А! Так вы его все-таки нашли? – обрадовался Федор. – А то развестись без паспорта у меня не получится. Я, Людмила, думаю: нам через загс нужно разводиться или через суд? Если в здании загса все еще ремонтируют крышу, то придется через суд. Я тянуть не намерен.

– Крышу нужно ремонтировать у тебя, – Люся постучала по его голове, взяла свою дымящуюся кружку и прошла в комнату.

– Люсь, ты чего?! – крикнула ей вслед подруга.

– Выкручивайся без меня, – вздохнула та и закрыла за собой дверь.

Она не собиралась бросать подругу. Нет. Всегда наступает один прекрасный момент, когда все должно встать на свои места. С ее помощью или без нее, Настасья с Федором должны сами разобраться в сложившейся обстановке, в отношениях. Ей бы с самой собой разобраться! Так хочется бежать к Глебу, колотить в его дверь и кричать, что она не замужняя дама, а переспелая груша, которую замуж никто взять так и не захотел. И не возьмет, потому что она никого видеть рядом с собой не хочет. Никого, кроме одного. Единственного! Западня захлопнулась. Только в ней оказался не Федор Смолкин.

В ловушку она загнала себя. Даже если Люся и докажет Глебу, что она ничейная жена, то лучше от этого не станет. Она врала. И этого будет достаточно, чтобы заклеймить ее позором. Мужчины любят показывать, какие они правдолюбцы по отношению к другим, в первую очередь дамам. Ее роковой брюнет, к сожалению, не исключение из общих правил. Слишком он изумился, узнав, что Люся жена Смолкина.

Конечно же, большую роль сыграл маленький городок со своими провинциальными нравами. В столице Глеб наверняка отнесся бы к ее замужеству совершенно иначе. Люся могла бы ему сказать, что выскочила за Смолкина из-за прописки, что живут они фиктивно, и вовсе не живут как муж и жена, что она при-ехала в Москву из солнечной Молдавии. Не на Ленинградку же ей идти? Уж лучше фиктивно замуж. Тогда бы и вопросов не задавал... Ох, ей бы романы писать про несчастную любовь, столько у нее изощренной фантазии на эту тему.

– Не может быть! – заорал на кухне Смолкин. От его громкого негодующего голоса испуганно задрожали хрустальные бокалы в мебельной стенке.

Люся хмыкнула, вот для него и открылась истина. Придется возвращаться, опять успокаивать Настену, удерживая ее от побега на крышу для завершения никчемной жизни самоубийством.

– Люська! – орал выбежавший из кухни Федор, сумасшедше вращая глазами.

– А что Люська? – вяло пожала плечами та, сидя в кресле. – Так тебе и надо, Казанова хренов!

– Люсь, ты не поняла, – следом за Смолкиным выбежала Настена. – Федя так радуется.

– Чему? – устало поинтересовалась Люся, готовая к рукоприкладству с его стороны. Пусть убивает, от этого ей станет только легче. По крайней мере она не будет чувствовать, как разрывается сердце, покидает бренное тело душа, размягчаются от горьких мыслей мозги...

– Тому, что ты не моя жена! – действительно радовался Смолкин. – И я теперь могу жениться на Насте! Она мне все рассказала.

– Да, – прыгала рядом подруга, – теперь мы можем пожениться!

– Я за вас рада, – мрачно пробормотала Люся, полагая, что теперь опасаться за свою жизнь ей не стоит. Хотя в ее случае лучше бы свести с этим сомнительным существованием все счеты.

– И Федя нас простил, Люсь, ты представляешь?! – продолжала прыгать рядом с ней подруга.

– Не представляю, – сказала та просто для того, чтобы как-то отреагировать на их радость.

– Я побежал за шампанским! – закричал Смолкин.

– Он такой, такой, самый-самый, – глядя ему вслед, восхищалась Настена.

– Я за вас, честно, рада, – постаралась взять себя в руки Люся.

– А я-то как рада! Я-то как рада! Ты представляешь, он все это время подспудно любил только меня.

– Как он тебя любил? – не поняла Люся.

– Подспудно, – радостно объясняла подруга, – сам того не понимая! А когда все раскрылось, он прозрел. Феденька прозрел. И теперь мы поженимся. Не переживай, Люсь, ты будешь моей свидетельницей.

– Сегодня расписывают без свидетелей, – вздохнула Люся и глубокомысленно отметила: – Институт брака начинает распадаться на глазах общества. И никому до этого нет дела.

– Почему распадаться?! Почему? – Настена принялась освобождать стол и выставлять на него рюмки.

– Для шампанского нужны бокалы, – вяло заметила Люся.

– Шампанское! – Настена кинулась доставать бокалы. – Сегодня мы отметим шампанским завершение нашего общего дела. Ты представляешь, Феденька даже рад, что все так получилось. Он сказал, что если бы на самом деле женился на тебе, то покончил бы жизнь самоубийством.

– У вас у обоих склонность к суициду. – Люся умолчала о том, что сама рассматривала эту греховную возможность как единственное средство освободиться от любовных переживаний.

– Нет, – радовалась Настена, – у нас склонность к браку! Мы поженимся.

Люся не стала спорить с влюбленной до одури девушкой. Тем более в разговоре Насти и Федора она не принимала участия и толком ничего не знала. Возможно, Смолкин, сам по себе довольно неадекватная личность, и воспринял новость об обмане радостно. Кто его знает? Мужчина – это айсберг. То, что плавает на поверхности и привлекает внимание своей чистотой и блеском, чаще всего оказывается лишь малой толикой огромного подводного скопища пороков.

А то, что Смолкин был порочным, знали все, кто помогал осуществлять затею с мнимым браком. Неужели Федор исправился? Или в нем благодаря Люсе раскрылось до поры до времени дремлющее чувство к Настене, ведь она ему действительно всегда нравилась.

Настена суетилась и радовалась. Правду говорят о том, что счастливые люди эгоистичны. Люся не стала омрачать ее радость, рассказывая той о своих мучительных сомнениях. Ведь Глеб ушел, громко хлопнув дверью. Ушел от нее, от Милы, а Настя с Федором этого даже не заметили. Пусть! Сегодня Люся не будет строить из себя жертву, сегодня ей не потребуется спасатель. Ребята нашли любовь, поверили друг другу, несмотря на жуткий обман. Люся не встанет поперек их дороги со своими неприятностями. Во всяком случае, пока находится в трезвом уме и твердой памяти.

Глеб достал сигарету и закурил, глядя в окно. Идиот! Какой же он идиот! Вырядился, купил цветы, собирался пригласить девушку на свидание, а она оказалась чужой женой. И не какой-нибудь чужой, а женой его соседа Федора, которого он встречает чуть ли не каждый день на лестнице и хотя и не водит с ним приятельских отношений, но все же здоровается. Так вот на что намекала мать, весь день не давая ему покоя? Она говорила, что жена Федора беременна и ждет ребенка. Не все ладится у молодоженов, но они счастливы в браке, и не нужно им мешать. Глеб думал, что все это касается той девчонки-тихони, с которой он часто видел Смолкина в последнее время.

А оказалось, что его Мила совсем не его Мила, а чья-то жена Люся. Людмила Смолкина. Представить рыжеволосую красавицу чужой женой было невозможно. Глеб понимал, что не должен больше ее видеть, иначе за себя не ручается. Наплюет на то, что она чужая жена и ждет ребенка от другого мужчины, пойдет и заберет ее у этого Федора. Она не могла обманывать, отвечая на его поцелуи. Он чувствовал ее отношение к себе, ее трепетные касания и любовь. Да! Она его любила! В этом Глеб не сомневался. Но любит ли сейчас? Ведь ни слова не сказала, оставив мужчин одних разбираться в запутанной ситуации.

А если он окажется полным дураком, когда кинется к ней со своими чувствами и попытается забрать у законного мужа? Вполне возможно, что Мила не захочет от него уходить. Может, она и не любила Глеба вовсе, а просто была увлечена. Но пелена спала с ее глаз, и она решила остаться с мужем, родить ему ребенка, жить счастливо и дружно. Неужели она может быть счастливой без него?!

Глеб нервным движением руки затушил сигарету и бросил окурок в мусорное ведро. Все! Раз он бросил курить, то ничто его не заставит вернуться к вредной привычке. Ни очаровательная рыжеволосая красавица, ни его любовь к ней. Да, она была всего лишь очаровательной. В том, любил ли он ее, следует еще разобраться. Разве он мог полюбить обманщицу?!

Идиот! Мог, раз полюбил. Если ее образ с упорством миража в пустыне встает перед ним каждый раз, когда он закрывает глаза, то полюбил. Раньше с ним ничего такого не случалось, да и некогда ему было влюбляться: сначала учеба, потом работа. Сутками напролет, с редкими выходными, во время которых едва удавалось увидеть мать и встретиться с родственниками. Какие девушки, какие знакомства и свидания?

С ней все стало по-другому. Захотелось свиданий, встреч, близких отношений. С ней. Единственной. А она оказалась чужой женой. И с этим уже ничего не поделаешь. Раз у них будет общий ребенок... Да он тоже мог бы стать отличным отцом! Ничего, он выкинет милую Милу из головы раз и навсегда, как эту недокуренную сигарету. Безжалостно и твердо оборвав все связующие их звенья. Переедет к матери, чтобы лишний раз не встречаться с ней на лестнице. И не видеть искаженную семейным счастьем физиономию соседа.

А у них могло бы все получиться! Глеб подошел к телефону и набрал номер матери. Еще немного, еще чуть-чуть. Одна капля, и от его сомнений ничего не останется.

– Мама, – он нервно кашлянул, – ты сегодня днем мне о ком говорила?

Сейчас она скажет правду, и он постарается навсегда забыть свою раскрасавицу. Эх, да не его на самом-то деле, не его.

– Когда, сынок? – почувствовала что-то неладное та.

– В магазине игрушек, – подсказал Глеб, – ты говорила о Миле Селивановой, жене Федора?!

– Ничего я не говорила, – внезапно заявила Ольга Леонидовна. – Разбирайся сам, ты уже взрослый мальчик. – И, как обычно, позвала сына в гости.

Глеб положил трубку на рычаг. Смолкин перепутал? Вряд ли, слишком он был взбешен. Так сильно ревновать можно только одну-единственную женщину. С матерью все понятно, она что-то знает, но говорить не хочет. Уже намекала, и горе ему, если он не понял. Глеб просто хотел услышать подтверждение. Еще раз, чтобы навсегда забыть об этой вертихвостке.

Глеб поймал себя на том, что слишком часто в своих мыслях употребляет слова «единственная» и «навсегда». Если их соединить вместе... Пойти к Смолкиным, выбить ногой дверь, схватить Милу и увести ее с собой. Тогда и получится: единственная навсегда. Он так бы и поступил, если бы она не ушла молча.

А что он от нее ждал? Признания? Раскаяния? Девушка совершила ошибку, выйдя замуж за его соседа, а от ошибок никто не застрахован. Но почему она не сказала ему об этом раньше?! Почему врала и скрывала? Нет, он не мог полюбить обманщицу! Он разберется в своих чувствах и поймет, что она ему совсем не дорога. Что ему наплевать, проживает она в соседней квартире или на луне. На луне было бы, конечно, лучше. Чем дальше, тем лучше.

Говорят, любовь проверяется расстоянием и разлукой. Глеб усмехнулся, ему ничего не стоит ее проверить. Ребята собирались в командировку на Камчатку.

В трезвом уме и твердой памяти Люся находилась недолго. Вернувшийся с шампанским Федор, который фактически летал от счастья из-за того, что женитьба на Люське была просто дурным сном, только подлил масла в огонь. И мирно начавшийся вечер под хрустальный звон бокалов завершился неприглядной истерикой, устроенной Люсей, не выдержавшей напряжения последнего дня.

– Ей больше не наливать! – скомандовал Федор, забирая у Люси пустую емкость.

– Люсь, ты чего? – испугалась Настена, пытаясь успокоить подругу.

– А, – захлебываясь рыданиями, отмахнулась та, – не обращайте на меня внимания. Сделайте вид, что я для вас пустое место! Так, случайно оказавшаяся поблизости разнесчастная, брошенная дура... Ик...

– У нас есть какое-нибудь успокоительное? – встрепенулся Смолкин, поднимая Люсю из-за стола и ведя ее в спальню.

– Есть, – страдальчески бормотала та, – в соседней квартире.

– Настя, – приказал Федор, – беги в соседнюю квартиру за успокоительным!

– Хорошо! – крикнула подруга уже на бегу и скрылась в коридоре.

– Вы с ума сошли?! – перепугалась Люся, внезапно трезвея. – Я в таком виде!

– Какая разница, нам плевать на твой вид. Главное, чтобы подруга моей будущей жены имела нормальную психику.

– Там никого нет, – сообщила вернувшаяся Настена. – Что делать?!

– Умирать! – заявила Люся и, оттолкнув от себя Смолкина, направилась в спальню одна.

Там она, не утруждая себе раздеванием, завалилась на кровать и зарыдала. Глеб не открыл дверь, когда она так в этом нуждалась! Когда она, можно сказать, умирала от тоски, он не захотел с ней разговаривать. То есть с Настеной, но это практически одно и то же. А Люся его так любила! Так любила! Неблагодарный, как и все мужчины. Такой же, как и Федор, который радуется до одури, что вновь оказался холостяком. Глупец! Он думает, что это надолго? Как жестоко он ошибается. На вооружении слабого пола есть такие способы обольщения, какие ему и не снились. Вот, к примеру, женитьба на Селивановой...

Люся повернулась на спину и перестала рыдать. Она как-то незаметно перешла с мыслей о Глебе на Федора. Интересно, почему? Ответ она услышала сразу.

– Так вы меня обе обманывали?! – Эйфория прошла, и в хилый ум удачливого сердцееда вместе с алкогольными парами стали закрадываться шальные мысли.

– Нет, Федечка, – слышался тонкий голосок Настены, – мы не обманывали, мы тебя перевоспитывали.

Люся подняла глаза и уперлась ими в темный потолок. Только этого ей сейчас не хватало: разборок из-за скоропостижной женитьбы.

– Перевоспитывали?! – заводился Смолкин. – Я что, был для вас противоправным элементом?!

– Ты был для нас Федей Смолкиным, лучшим журналистом Энского района...

– Вот! Я лучший! В этом-то все дело, – послышалось негодующее бульканье и тяжкий вздох.

– Ты лучший! – твердила ему Настена. – Для меня.

«Идиот, – отрешенно подумала Люся, – сейчас все испортит. И зачем я позволила ему пить шампанское? Нужно было сразу все расставить по полочкам и прийти к консенсусу. Теперь они без меня, как выпить дать, поругаются». Она повернулась на бок и закрыла уши подушкой, чтобы не слышать препирательств Смолкина. Сейчас ей было явно не до него. У нее самой рушилась личная жизнь, кстати, по его же вине! Это он кричал, что якобы она его жена.

– Федечка! – пискнула Настена, а через мгновение хлопнула входная дверь. – Люся! Люся! Вставай! Он ушел! – подруга ворвалась в спальню и включила свет. – Ой, как тебя раздуло-то.

Люся, стыдясь, что позволила себе непростительную слабину, поднялась с постели и подошла к зеркалу. Если много рыдать, изгоняя из организма лишнюю воду, то получишь вот такую опухшую физиономию. Ей сильно повезло, что Глеба не оказалось дома.

– Вернется, никуда не денется, – Люся расчесала волосы и пошла умываться. – Расслабиться не дадут, что за люди?!

– Не вернется, – мотала головой Настена, следя, как подруга тщательно умывается, стараясь смыть с себя остатки проявленной слабости. – Он меня бросил. Он нас с тобой бросил.

– Свою жилплощадь он не бросит, – плескаясь в воде, заявила Люся. – Куда ему деваться?

– Люсь, у него было столько женщин! И добрая половина из них все еще готова забрать Федечку к себе.

– В последнее время он забыл, что такое женщины. Ему хватало нас с тобой. И мамы. Она снова звонила, приглашала в гости. Мама у него хорошая, думаю, вы подружитесь.

– Люсь, ты о чем?! Федя ушел навсегда! – Пухлые губы Настены задрожали, и Люся поняла, что следующая истерика случится прямо сейчас.

– Они никогда не уходят навсегда. – Она схватила подругу за плечи и окунула под струю холодной воды. – Мы им этого не позволяем!

– Правда?! Бульк...

– Я всегда говорю правду, – заявила Люся и даже не покраснела.

В который раз приходилось действовать ради подруги, забывая о собственном разбитом сердце.

– Перебесится и вернется, – успокоила она Настену, сунув той в руки полотенце. – Только к его приходу, – здесь она пошла на маленькую хитрость, – приведи в порядок квартиру. Ты же знаешь, как он любит чистоту.

– Правильно, – вытирая покрасневшее лицо, согласилась Настена. – Я помою холодильник!

– Отличная идея, – похвалила ее Люся, – и микроволновку тоже.

Лучшее средство от переживаний – физический труд. Люся, когда рушились ее планы, сразу хваталась за работу, чаще всего она мыла полы. Но это случалось редко, а вот сегодня пошла прахом вся жизнь, потому мыть полы не хотелось. Только для Настены это средство оказалось действенным. Она, напевая что-то себе под нос, трудилась на кухне, ожидая возвращения Смолкина.

На дворе уже стояла ночь. Нормальные люди спали, ненормальные – собачники – выводили своих питомцев на прогулку. Те сразу переключались на фигуру, одиноко сидящую в теремке на детской площадке. Фигура отбивалась от них ногами, пока не надоело. Федор, а это был он, вылез из теремка и полез обниматься с принюхивающейся к его ноге таксой.

– Собачья жизнь, – жаловался он удивленному животному. – Бабы, эти сучки, совсем достали! Обзывают кобелиной и норовят дрессировать...

Такса Василиса внимательно слушала Смолкина, помахивая хвостом, и нюхала пропитанный алкоголем воздух.

– Шел бы ты домой, парень, – посоветовал ему хозяин собаки. – Ночь сегодня прехолодная.

– Заболею и сгину, – продолжил мысль Смолкин, обращаясь к Василисе, – и пусть они посыпают свои головы пеплом!

– Нет, костер на детской площадке разводить нельзя! – крикнул ему уводящий таксу владелец.

– Ха! – Федор встал, опираясь о теремок. – А жить-то так можно?! – И он шаткой походкой направился к качелям.

Пока Настена мыла холодильник, у Люси появилась возможность еще немного пострадать в гордом одиночестве. Рыдать уже не хотелось. Она выплакала шампанское, чем просветлила свои рациональные мозги. Валяться наскучило, но и помогать подруге справляться с горем, занимаясь физическим трудом, Люся тоже не собиралась. Недолгие уговоры себя в том, что ее бросают не в первый и не в последний раз и если она пережила одно предательство, переживет и другое, что хоть Люська и перезрелая груша, но зато свободная и тот еще фрукт, дали положительный результат.

Люся торчала у окна и равнодушно взирала вниз. Ничего, когда-нибудь Глеб вернется, и она всем своим видом выкажет ему презрение. Она сумеет, она сильная. Решительная, симпатичная, да чего уж там, обольстительная, очаровательная, привлекательная... Как там в старом фильме? «Я самая обаятельная и привлекательная». Точно. Самая-самая... Ах, Глеб, Глеб, где же ты сейчас?!

Внезапно Люся заметила одинокую фигуру, маячившую возле качелей. Сердце екнуло, но ошиблось. Вместо высокого статного брюнета на детской площадке мотылялся пухлый, откормленный Настеной организм. Она усмехнулась: прикормили Смолкина, как глупую щуку. У ловли в мутном пруду свои законы. Теперь нужно вооружиться сетью, чтобы подтащить ее к рыбаку.

– Настена! – Люся позвала подругу. – Федор нашелся.

– Федечка! – подбежала к окну та и принялась хлопать в ладоши. – Он нас ни на кого не променял!

– Не нравится мне это «нас», – пробурчала Люся. – Беги, веди его обратно.

– А если он откажется со мной идти?!

– Скажи ему, что Селиванова умирает и хочет видеть его в последний раз, чтобы попросить у него прощения. Ради этого он сразу прибежит, вот увидишь. Для пущей достоверности скажи ему, что я посыпала голову пеплом и чуть не выпрыгнула с балкона.

– Хорошо, – закивала Настена, – посыпала пеплом, выпрыгнула с балкона, попросила прощения...

– Можно и так, – вздохнула Люся, – детский сад, эти влюбленные!

Когда за Настеной захлопнулась дверь, Люся вернулась к постели, разделась и легла. Прощение прощением, а спать все равно нужно. Завтра будут новые впечатления, планы и встречи. Завтра рабочий день, а на работе Людмила Селиванова всегда выглядела отлично. Для этого нужно выспаться. Пусть они сами разбираются, но в чем-то она им поможет. С нее не убудет, если она действительно попросит у Смолкина прощения за обман. В принципе, Федя мировой парень. Сегодня из дома он ее не выгонит, а завтра она уйдет сама. После того, как увидит Глеба и окатит его презрительным взглядом. Нет. Лучше равнодушным взглядом...

– Где она?! – кричал с порога вернувшийся и протрезвевший на свежем воздухе Смолкин.

– Федечка! – Следом за ним, естественно, бежала Настена. – Мы обе виноваты. Мы обе просим у тебя прощения. И посыпаем головы этим, как его там, ну, тем, чем ты говорил!

– Пеплом! – громогласно подсказал Федор.

– Да! Им самым. Только зачем?

– Обе виноваты?! Да ты до этого никогда не додумалась бы, бедняжка.

– Федечка, это прозвучало как-то ущербно по отношению ко мне, – чуть обиделась Настена.

– Тебя, – не обращая на это внимания, продолжал Смолкин, – нельзя оставлять на произвол этой рыжеволосой бестии. За тобой нужен глаз да глаз. Мой глаз!

– Твой, – закивала передумавшая обижаться Настена, – мне нужен твой глаз. Но ты же не одноглазый, Федечка, мне нужны оба твоих глаза...

– Нет, – прошептала Люся, отворачиваясь к стене, – не детский сад, а ясли в подгузниках.

Движимый благородным мщением, Федор появился на пороге спальни, как призрак Каменного гостя.

– Ну и?! – прокричал он, ничуть не смущаясь Люсиного вида. Она откинула одеяло и из вредности выставила напоказ оголенные стройные конечности.

– Что «и»? – пыталась помириться Настена, ревностно следя за его взглядом.

– Вот и я говорю, что? – Федор потряс вихрастой головой. – Где раскаяние?!

– Она раскаялась и спит, – ответила за Люсю подруга, на всякий случай прикрывая ее ноги одеялом.

– Спит?! – возмутился до глубины души тот и откинул одеяло с Селивановой. – Подъем!

– Федор, – Люся, которой до коликов в животе не хотелось извиняться перед Смолкиным, сделала вид, что она только что проснулась, – так это ты? А мы так переживали, так переживали, что Настасья даже помыла холодильник.

– Какой холодильник? – опешил тот.

– Твой, – повела плечами Люся, – большой и теперь уже всегда полный. Настасья там чего-то снова приготовила...

– Что-то вкусное, да? – Улыбаясь, Смолкин повернулся в сторону невинно хлопающей ресницами Белкиной. – Но-но! И не заговаривайте мне зубы! Настя сказала, что ты готова извиниться. Я жду.

– Извини, – коротко бросила Люся и натянула на себя одеяло.

– И это все?! – изумился Смолкин.

– А что ты еще хотел? Чтобы я действительно спрыгнула с балкона?! – Люся вскочила и в одной фривольной ночнушке с кружевными вставками на интимных местах побежала на балкон. Безусловно, прыгать она не собиралась, но попугать этого эгоиста следовало.

– Люсенька! Люсенька! – Смолкин выскочил следом за ней, зябко передергивая плечами и вспоминая, как она окатила его тут ведром холодной воды. Стерва.

– Доброе утро! – раздалось с соседнего балкона.

Откуда он только взялся на ее голову?! Люся повернулась и встретилась с Глебом, с его холодным, равнодушным взглядом.

– А! Глеб! – делано обрадовался Федор. – А мы вот тут... – Он развел руками и уткнулся в Люськины кружевные прелести, балкон-то был тесным.

– Милые ссорятся, – буркнул Глеб, выбросил вниз окурок и направился в квартиру.

– Мусорить, между прочим, – крикнула ему вслед Люся, – нехорошо!

– Нехорошо обманывать людей! – заявил тот и скрылся.

– Спасибо, Федя! – Люся оттолкнула от себя Смолкина и зашла обратно. – Ты отомстил по полной программе. Теперь мне действительно остается лишь сигануть с твоего балкона и мокрым красным пятном укора мужскому шовинизму растечься по асфальту.

– Там был он?! – трагическим шепотом, словно Глеб еще стоит там и слушает, поинтересовалась Настя.

– Он, – кивнула ей подруга. – И я практически голышом. Да еще с нами был Смолкин!

– А что я? Что я? – поутих тот, чувствуя, что произошло нечто непоправимое.

– Ничего. Я сама виновата, – вздохнула Люся и нырнула в постель.

– Извинение принимается! – не к месту радостно прокричала Настасья и повела Федора на кухню. – Люсь, ты попытайся заснуть, а то уже светает. А завтра мы что-нибудь придумаем.

– Обязательно придумаем, – обнадежила подругу Люся и отвернулась к стене.

Она действительно уже плохо соображала, нестерпимо хотелось спать. Но мысли не давали ей покоя, возвращая к роковому брюнету. Оказывается, он никуда не уезжал. Просто не открыл Настене дверь. Не захотел с ними общаться. Подумать только, какой обидчивый! «Нехорошо обманывать людей!» Как будто она делала это по своему желанию. Нехорошо торчать на балконе в самые неподходящие моменты! И ничего придумывать она не станет, и так уже запуталась во лжи.

Ей повезло, что все завершилось благополучным финалом, и Смолкин ее не задушил, как неверную жену. Не сделал он этого лишь благодаря Настене. А все-таки у них получилось! И это Люсю искренне радует. Плевать на собственное счастье, можно жить и несчастной, если не показывать это всем, чтобы не жалели. Зато у подруги все будет хорошо, они так подходят друг другу: Настя и Федор. И Люся обязательно будет у них на свадьбе свидетельницей, как же без свидетелей-то?

– Вкусный винегрет, – похвалил Настенино кулинарное творчество Федор.

– Я старалась, – призналась та, – знала, что когда все раскроется, тебе будет нелегко. У меня еще есть селедка под шубой!

– Здорово, давай ее сюда. Только говори не «у меня», а «у нас». Я все-таки сделал тебе предложение руки и сердца. И ты согласилась.

– Нехорошо как-то получилось, – заметила Настена.

– Нет, – возразил Федор, – винегрет очень удачный!

– Да я не о нем, – вздохнула Настя. – А о Люсе.

– Сама виновата, – пробубнил он и уткнулся в тарелку.

– Она ради нас с тобой старалась, – попыталась ему объяснить та. – И у нее все получилось. Вот только Глеб...

– А что Глеб? – сделал удивленное лицо Смолкин.

– Мне кажется, Люся в него серьезно влюбилась, – призналась Настя.

– Не может быть, она для этого слишком рациональная. Она вообще не такая, как ты, она ненормальная.

– Ну и пусть. Какая бы она ни была, она моя подруга и всегда ею останется.

– Я не против, – поспешил заверить ее Федор. – Я – за. Пусть отсыпается сколько хочет. Пусть у нас живет, если ей больше негде...

– Она гордая, – продолжала думать вслух Настя. – И он тоже.

– К чему ты клонишь?! – спросил Смолкин.

– К тому, что нам с тобой, Федечка, нужно пойти к твоему соседу и все ему честно рассказать!

– А если мы запутаемся в показаниях?! Я же не знаю подробностей.

– Зато я все знаю. Пошли.

– Он же прошлый раз не открыл!

– Его не было дома, он уезжал, а потом вернулся.

– А как же селедка?!

– Возьмем ее с собой.

– А Люську с собой не возьмем?! Как-то неудобно идти с одной селедкой.

– Не тяни время, Федечка. Уже светает, скоро на работу. А Люся пусть спит.

Глеб действительно уезжал, но вернулся. Запланированную командировку хоть и не перенесли, но его включили в другой отряд, несущий дежурство у торфяников, готовых вспыхнуть от малейшего огонька. Он должен был явиться по первому звонку, чтобы тушить вот-вот готовое вспыхнуть пламя, а пока гасил свое, разгоревшееся в душе. Нет, в отличие от Смолкина, он не употреблял спиртного. Но снова закурил, от волнения. Бросить не получилось. Рука сама тянулась за сигаретами. Глеб сидел на кухне и курил всю ночь напролет, ему не спалось. Когда дышать стало нечем, он открыл балкон и вышел на воздух.

Там-то Глеб и стал свидетелем отвратительной сцены любовных игр молодоженов. Она, его Мила, а вернее, не его Мила, в полуголом виде прыгала на балконе перед довольным мужем. Все ясно, сомнений никаких быть не может, Мила его обманывала, как последнего простачка. И он дал себя обмануть? Как там у классика? Был сам обманываться рад. Очень хорошо, что ему придется работать на пожаре. Огнем он выжжет все воспоминания об этой коварной особе.

Глеб достал очередную сигарету и поднес к ней зажигалку, когда ему показалось, что в дверь кто-то поскребся. Он притих, прислушиваясь. Неужели это она?! Нет, он ей не откроет. Сколько бы она ни скреблась. Вот нахалка, принялась звонить и стучать кулаком в дверь! Нет, это уже переходит все дозволенные границы. Ногой о его дверь?! Этого Глеб позволить уже не мог. Он поднялся и пошел открывать.

К его огромному сожалению, на пороге стоял Смолкин с тарелкой, а не коварная соблазнительница.

– Вот, шуба! – радостно заявил Федор и пошел на Глеба.

– Какая шуба? – удивился тот и попятился.

– Вкусная, – сказал Федор, – моя будущая жена отлично готовит.

– Да, – из-за его плеча высунулась Настена, – я отлично готовлю. Честное слово.

Голова утром гудела, как пчелиный улей. Люся открыла глаза и уперлась взглядом в будильник. Она проспала и опоздала на работу на целый час. Что будет?! Да ничего не будет. Люся откинула одеяло, сунула ноги в тапки и вышла из спальни. В квартире, кроме нее, никого больше не было. Работнички ушли, а ее оставили. Они думали, что ее мучила бессонница? Да ничего подобного, Люся прекрасно выспалась. Она больше не будет переживать из-за каких-то там мужчин! Ни один из них не достоин ее слез. Ради Глеба, конечно, можно было бы поплакать, пока Настена с Федором не видят...

Люся тряхнула рыжими кудрями и отправилась в ванную, собираясь устроить своему несчастному организму душ Шарко: попеременно обдавая себя то холодной, то горячей водой. Мера против потрясений и расстройств чрезвычайно действенная.

Душ помог, тело явно посвежело, но вот душа все еще грустила. Ароматный кофе придал Люсе каплю бодрости, а больше для того, чтобы отправиться в редакцию и заняться своим монотонным трудом, ей и не требовалось. Живут же люди без любви? Ходят на работу, в магазин, в театр. Или сидят дома у телевизора. Вот и она станет жить по принципу: работа, магазин, дом. Плюс к этому редкие посещения счастливого семейства Смолкиных. Редкие – чтобы не увеличивать шансы встречи с Глебом.

О нем Люся забудет навсегда. Даже когда они случайно столкнутся на лестничной площадке. Тут Люся в красках представила это столкновение. Она не поднимет на него глаз. Не потому, что ей стыдно за свой обман, нет. Она покажет Глебу, что он стал для нее пустым местом. Люся сделает вид, что не замечает его в упор. В мыслях это получилось: они столкнулись, лестничная клетка отчего-то сузилась до размеров двух прижатых тел, они, дыша друг другу в лицо, протиснулись каждый в свою сторону, и Люся на Глеба даже не поглядела. Очень приятная месть за свою искалеченную спасателем любовь.

А если ему будет совершенно все равно, посмотрела она на него или нет?!

Надо не только не смотреть, но и перестать думать о нем.

Люся нашла таблетку анальгина и запила ее холодной водой. Это больная голова постоянно напоминает о Глебе. Сейчас боль пройдет, и его образ скроется среди будничных забот. Работа! Ей надо срочно на работу, чтобы заняться делом, а не забивать голову пустяками.

Люся оделась и осторожно открыла дверь. Прислушиваясь ко всем звукам в подъезде, она вышла на лестничную клетку и немного подождала. Ничего. Рядом с дверью соседа тишина. Спит спокойно или убежал на работу? Люся потопталась у двери, делая вид, что ищет ключ, после чего громко ее захлопнула. Этажом выше залаяла собака. За дверью Глеба по-прежнему мертвая тишина.

Да, можно не сокращать встреч со Смолкиными, Глеб сам ее избегает. Ну и пусть, тем лучше. Не будет идиотских объяснений типа «Да как ты до этого додумалась?! Да как могла?! Почему сразу не призналась?» и тому подобное. Да, Люся могла. И не на такое пойдешь ради единственной подруги. А разбалтывать чужие тайны она была не вправе. Настена тогда твердила, что клиент, Федор, еще не созрел для серьезных отношений. А когда он созрел, стало поздно.

Во дворе Люсю преследовало странное чувство, что ее спину сверлит пронзительный взгляд. Но обернуться она не могла. Глаза помимо воли сразу же стали бы искать то окно, в котором, может, торчит его мужественный силуэт. А этого делать нельзя. Есть такое понятие – «женская гордость», черт бы ее побрал.

В редакции, как она и ожидала, процесс шел своим чередом. Главред бегал, Смолкин отбывал на задание, Настена сидела и верстала за двоих.

– Я тебе сейчас помогу, – Люся забросила сумку в шкаф, скинула плащ и заняла привычное место.

– Люсь, как ты себя чувствуешь? – заботливо поинтересовалась подруга.

– Нормально, – отмахнулась та и пригляделась к Настене. – У тебя глаза красные. Ты что, всю ночь плакала? У вас же с Федором вроде как наладилось.

– Не плакала, – поспешила заверить ее подруга, – мы разговаривали всю ночь.

– Чудные, – усмехнулась Люся, – по ночам можно заниматься более интересным делом.

И сразу почему-то подумала о Глебе. Для того чтобы отогнать от себя навязчивые мысли, Люся, как говорят, с головой окунулась в работу.

Долго трудиться ей все равно не дали. Первой поинтересоваться положением дел у подруг зашла уборщица Серафима Ильинична. Сегодня она тоже проспала и убирала кабинеты в рабочее время.

– Ну, что, девоньки, – возя мокрой тряпкой по полу, спросила она, – как басурманин-то ваш? Он утром первый раз в жизни свои ботинки о тряпку вытер! А до этого на чистые полы плевал, уборку фактически игнорировал. Меня катакомбой называл и отправлял на заслуженный отдых, чтобы я ему под ногами не мешалась.

– Почему басурманин? – попыталась заступиться за Смолкина Настена.

– Батюшки! – хлопнула Серафима Ильинична руками в резиновых перчатках, и на клавиатуру и мониторы полетели брызги. – Довел, аспид! Сидят красноглазые, как индейцы.

– Индейцы краснокожие, между прочим, – пробурчала Настена, воспринимающая с некоторых пор обидчиков Смолкина как своих собственных.

– Не знаю, как индейцы, – уборщица присела на свободный стул и начала доверительно рассказывать, – но привидение Черного Редактора точно красного цвета! Глазищи у него такие, как у Настены. Точь-в-точь. И сверкают! Оно мне всегда попадается перед катаклизмами. Перед вашей аферой тоже попалось.

– Никакая это не афера, – продолжала бурчать Настена.

– И сегодня встретилось, – не обращая внимания на ее слова, говорила та. – Топало по крыше нашей двухэтажной редакции. Топ! Топ! Топ! Сапожищи огромные, подковами стучат. Оно всегда стучит перед катаклизмами. Вот увидите, сегодня обязательно что-то произойдет! – размахивала она мокрой тряпкой.

– Как-то больше не хочется катаклизмов, – заметила Настена и побежала проверять Федора. Нельзя сказать, что она ему не доверяла, просто так, на всякий случай.

Как только она вернулась обратно, в кабинет вошла корректор Гортензия Степановна. Весь ее внешний вид, полный напускного безразличия, преобразился, как только она закрыла за собой дверь.

– Ну? Как у вас дела?! Сегодня я не узнаю Смолкина, совершенно другой человек. Помог мне прочитать свой материал! А после этого прочитал со мной все объявления.

– Он хороший, – зарделась Настена, – только скрывал это.

– Слишком тщательно скрывал, – иронизировала Гортензия Степановна. – Зато перед другими дамами шелком стелился.

– У него больше нет других дам, – объявила Настена.

– У вас получилось! – захлопала в ладоши Гортензия Степановна, подпрыгивая от радости, что совершенно не вязалось с ее солидным обликом.

Настена снова на всякий случай протерла мониторы.

– Получилось, – улыбнулась первый раз Люся. – Сами не ожидали, но получилось.

– Федя сделал мне предложение, – оттаяла Настя, понимая, что никто не собирается ругать Смолкина. – И я согласилась.

– Поздравляю! Счастья вам и любви! – горячо пожелала корректорша и в душевном порыве обняла Настю Белкину.

– Только мы пока не хотим огласки, – суетливо заметила та. – Нужно утрясти еще кое-какие проблемы.

– Мне бы ваши проблемы, – усмехнулась Люся, не понимая, о чем говорит подруга.

– Девочки, если вам удалось перевоспитать такого ловеласа, как Смолкин, стоит подумать об открытии собственного дела. Клиенты к вам косяком потянутся. И я буду первая. Внучка связалась с закоренелым преступником, пока еще не пойманным правоохранительными органами...

– Нет уж! – испугалась Люся. – Никаких преступников. Мне и Федора было достаточно!

– Вы зря так думаете о внучке, – принялась анализировать ситуацию Настена, – она не могла полюбить плохого мужчину. Наверняка он тоже замечательный, только это скрывает.

– Интересно, почему? – поджала тонкие губы Гортензия Степановна. – А вам что, жалко бизнеса для хорошего дела? Такие возможности, такие перспективы...

Обсуждать перспективы Люсе не хотелось, и, не найдя поддержки своей идее, Гортензия Степановна удалилась. Было совершенно очевидно, что в покое подруг сегодня не оставят. Что-то в нынешнем Смолкине явно преобразилось, раз редакционные дамы, участвующие в сговоре, потянулись к ним за объяснениями. Можно было бы, конечно, предположить, что Федор всегда был чутким, добрым и отзывчивым, но тщательно скрывал это от окружающих. Но напрашивался другой вывод: Смолкин влюбился, а влюбленные люди порой совершают неадекватные поступки. У него это выразилось в помощи ближним.

Люся решила сама сходить к Эллочке и рассказать ей о случившемся. Не все, конечно, а только половину. Про то, как Смолкин сделал Настене предложение и та согласилась. О своих переживаниях никому она рассказывать не станет. Подумаешь, велика потеря, какой-то спасатель. Ну и что, что у него глубокие карие глаза, в которые стоит только заглянуть... Да и не будет она больше в них заглядывать.

– У нас все отлично, – начала Люся, глядя в заинтересованное личико секретарши. – Все получилось, Смолкин перевоспитался.

– Он сегодня, – оглядываясь по сторонам, шепотом произнесла Эллочка, – не стал разговаривать по телефону с одной роскошной блондинкой. Сказал, что ему некогда заниматься чепухой.

– Чепухой?! – изумилась Люся. – Так и сказал?! А откуда ты знаешь, что звонила блондинка?

– Она так и представилась томным голосом: «Федору Смолкину звонит роскошная блондинка!»

– Что ты говоришь?! – на этот раз руками всплеснула Люся. – А если он не поверил ей, что она раскрасавица?

– Он и не проверял ничего. Я же говорю, даже разговаривать не стал.

– Мы его перевоспитали, – убежденно сказала Люся.

– Поздравляю, – прошептала снова Элочка.

Топ! Топ! Топ! Над их головами раздались странные шаги.

– По чердаку кто-то ходит, – заметила Люся. – Серафима Ильинична говорит, что это Черный Редактор, который является перед катаклизмами. Эллочка, ты не знаешь, какие катаклизмы у нас сегодня ожидаются?

– Планерка, – ответила та, теряя интерес к шагам. – А это, наверное, слесаря проверяют трубы. Так что там с Федей?!

Узнать в подробностях, что же случилось со Смолкиным, ей так и не удалось. В приемную влетел Константин с букетом полуувядших розочек. Он бухнулся перед Эллочкой на колени. Та опешила и чуть не уронила ручку, которую грызла в зубах.

– Дорогая! – прокричал Зайцев, тыча в Эллочку розами. – Я хочу на тебе жениться!

– В каком смысле? – поинтересовалась та, принимая цветы.

– В законном, со штампом, с любовью и всеми прилагающимися к этому мероприятию прибамбасами, – отчеканил Константин, и стало понятно, что он готовил выступление все утро.

– У нас что, – пробормотала Люся, присаживаясь на краешек стула, – свадебная эпидемия? Вот не думала, что это заразно.

– Заразно, – заверил ее Константин, – еще как заразно! Федор женится, и я хочу.

– Так ты собрался на мне жениться из-за Федора?! – Эллочка надула губки. – Вот так пассаж!

– Не только, – признался горе-жених. – Я давно хотел жениться, только сам об этом не знал. Это желание дремало где-то глубоко во мне и вылезло наружу только после того, как жениться собрался Федор.

– А почему на мне? – пытливо поинтересовалась Эллочка, не веря ни одному его слову.

– Больше не на ком, – ляпнул Константин, но тут же исправился: – На ком еще жениться, как не на тебе?! Ты же одна такая, уж извини, Люся, красивая и... – Он замялся, вспоминая эпитеты.

– Какая я, какая? – торопила его Эллочка.

– Да, – язвительно заметила Люся, – красивая, а еще?

– Красивая, добрая, ласковая. Нет, про ласковую я еще ничего не знаю. Ты отзывчивая, душевная, добросердечная...

– Все, – Люся встала со стула, – мне пора. У тебя, Эллочка, теперь своих проблем дюжина.

Действительно, вникать в отношения очередной пары Люсе страсть как не хотелось. Как назло, все стремились решать именно сегодня проблему постылого одиночества. Она с радостью увидела широко шагающего главного редактора Сан Саныча. Вот у него таких проблем нет! С ним можно хоть пообщаться по-человечески.

– Сан Саныч! – громким шепотом, если так можно выразиться, позвала его Эллочка, усадив Константина рядом с собой. – Вас в кабинете жена дожидается!

– Я с ней вчера поругался, – признался Сан Саныч. – Придется мириться, чтоб ей пусто было. Хотел пожить холостяцкой жизнью хотя бы денек!

– А я прощаюсь со своей холостяцкой жизнью, – трагично произнес Зайцев и чмокнул Эллочке руку.

Сан Саныч снял очки, протер стекла и внимательнее посмотрел на сотрудника.

– Ну, ничего, – он подошел и похлопал его по плечу, – со всяким когда-нибудь случается. – Вскинул гордо голову и зашел в свой кабинет.

– Так на чем я остановился? – попытался вспомнить Константин. – А! Да! Я хочу на тебе жениться!

Люся вздохнула. Мир в отдельно взятом информационном агентстве перевернулся с ног на голову. Семейные и сердечные отношения затмили рабочую обстановку и вышли на первый план. «Вот только, – усмехнулась Люся, – их никто не планировал». Зря она так думала. Наверху все было распланировано четко. Небесная канцелярия работала без устали, помогая осуществить грандиозную идею.

Ровно в двенадцать часов дня, когда редакционные дамы обычно сидят по своим комнатам и пьют чай, из кабинета главного редактора донесся оглушительный женский вопль:

– Негодяй! Изменник! Подлец!

– Это жена Сан Саныча, – прислушалась Люся. – Он как раз собирался с ней мириться.

– А они что, ссорились? – заинтересовалась Настена.

– Не знаю, – пожала плечами та, – но мириться он точно хотел. Нужно пойти ему помочь. Вдруг она станет его душить? Все-таки лишиться главного редактора в день выпуска не очень-то приятно.

И они обе побежали в приемную. Там уже собралась толпа любопытных сотрудников.

– Не пущу, – заслонила собой вход в редакторский кабинет Эллочка. – Мало ли что! Возможно, она кричит в порыве страсти.

– Элла, так нельзя. Мы должны удостовериться, что Александр Александрович живой и невредимый, – уговаривала ее Гортензия Степановна. – Только представьте себе, что у нас будет новый редактор, который не позволит приходить и уходить, когда вздумается, красить в рабочее время ногти и смотреть по телевизору сериалы.

– Я смотрю только один и в обеденный перерыв! – взвизгнула Эллочка, но задумалась. – Хорошо, но если что, я не виновата. – Она отошла от двери.

Ввалившиеся в кабинет сотрудники застали неприглядную картину. Законная супруга Сан Саныча, большая пухлая блондинка, водрузилась на редакторский стол и на голову собственного мужа, по совместительству главного редактора. Ее бешено вращающиеся глаза говорили о том, что опоздай сотрудники на пару секунд, и от их главного редактора осталось бы лишь бесчувственное тело.

– Негодяй! – кричала блондинка и продолжала душить супруга.

– Постойте! – закричал вернувшийся с задания Федор Смолкин и кинулся ее оттаскивать от Сан Саныча. – Вы же его задушите!

Ему на помощь ринулись Константин и Василий. Втроем они легко справились с взбешенной дамой, усадив ее на диван.

– Что случилось?! – нервно воскликнула Гортензия Степановна, наливая стакан воды для шефа.

Тот, оттирая шею от отпечатков цепких рук супруги, показал на окно.

Обычное окно в кабинете, каких в этой редакции было еще как минимум штук десять. Облезлые рамы, обшарпанный подоконник, хилая растительность в горшках (шеф за ней не следил, а Серафима Ильинична не поливала цветы из вредности, говоря, что это не входит в ее обязанности). Помутневшее стекло (что в обязанности Серафимы Ильиничны, по ее словам, тоже не входило), а через него виднеется какой-то плакат с надписью. Народ пригляделся к полуголой девице с мочалкой и тазиком, изображенной там, и прочитал:

Супруга главреда взглянула в окно и зарыдала. Сотрудники укоризненно покачали головами.

– Я не знаю, кто это повесил, – оправдывался Сан Саныч. – И кому только в голову это пришло?! Любимая, руку даю на отсечение, я тебе не изменял в бане!

Изменял главред своей жене или нет, Люся не знала. Но кто додумался до этого плаката, она подозревала. Недавно в Энске открылась рекламная контора, в которой все желающие могли поздравить близких необычным образом. Поздравить или написать какие-нибудь пожелания на плакатах, которые появлялись порой в самых неожиданных местах. Люся видела поздравления и напутствия на остановках общественного транспорта, на уличных растяжках, на торцах домов, даже на подъездных дверях висело нечто похожее на старые плакаты правоохранительных органов «Не проходите мимо» – правда, с иной текстовкой. На них красовались близкие и любимые тех, кому это удовольствие влетело в копеечку. В окне плакат-приглашение появился впервые. Что ж, с почином рекламщиков. Вот только знают ли они, чем это чуть не закончилось?!

Смолкин, увидев плакат, весь побагровел от праведного гнева и кинулся к окну. Он распахнул его и поднял голову вверх:

– Не в то окно, олухи! И не той стороной! – закричал он кому-то.

– Пойдем отсюда, Люсь, чай остынет, – Настена потянула ее обратно в кабинет.

– А чего он? – удивилась Люся, вернувшись на свое место. – Почему он кричал, что это не то окно? А какое было нужно? Не смолкинское ли?! И кто тогда его ждет в бане? Ты? Зачем? Ах, да, слиться дугой.

– Да ладно тебе, Люсь. Они не той стороной его повесили, – проговорилась подруга.

– На нем с другой стороны тоже что-то написано?! – испугалась Люся. – Нужно предупредить Сан Саныча, а то его жена близка к уголовному преступлению.

– Федя предупредит, не волнуйся, – утешила ее подруга.

Действительно, чего это она так разволновалась, причин-то никаких нет. Сан Саныч, слава небесам, остался жив и вроде бы здоров. Жена его сейчас оклемается, медсестру Тосю уже вызвали. Федор что-нибудь с этим злосчастным плакатом придумает. С чего волноваться-то? Но у Люси внезапно защемило сердце. Она медленно повернулась к окну и увидела краешек спускаемого транспаранта.

– Нет! Федор! – закричала она и осеклась, когда прочитала, что было там написано в этот раз.

«Милая Мила! Я тебя люблю!» Ну, этот плакат еще более-менее приличный. Просто и ясно, а то какая-то дуга с баней. Человек решил выразить свои чувства, мол, люблю тебя, милая Мила... Стоп! Это же она милая Мила! Так говорил только один-единственный мужчина, так ее называл Глеб. Ее спасатель, спаситель, роковой брюнет всей ее жизни. Так это признание от него?!

Люся оглянулась на довольную подругу. Та кивнула головой, подтверждая ее догадку.

– Где он?! Я его сейчас убью! – В кабинет верстки влетел Сан Саныч. Следом за ним прибежали сотрудники. – А! – Он указал на плакат. – Еще один! Они плодятся, как майские жуки на березе.

– Это мой плакат. А убивать нужно того, кто на крыше, – поспешила заступиться за признание Глеба Люся. – Только там не Карлсон, а Черный Редактор.

– А тот плакат, – подозрительно поинтересовалась втиснувшаяся в комнату за главредом его жена, – тоже был ваш?! – Сан Саныч с тревогой уставился на Люсю.

– Мой, – кивнула та, – только с обратной стороны.

– Рекламщики сэкономили, – на ходу крикнул влетевший Федор и побежал открывать окно. – Прочитала?! – он повернулся к Люсе. Та кивнула головой. – Тогда слушай!

Плакат быстро подняли наверх, а в открытое окно влетела романтичная серенада, отдаленно напоминающая «Амурские волны».

– Духовой оркестр Дома ветеранов?! – Сан Саныч выглянул в окно. – Что они делают перед редакцией? Они же должны играть в сквере. А хорошо исполняют, старые черти...

– Это все для тебя, Селиванова! – торжественно объявил Смолкин.

– Аспид, – не выдержала напряженного момента Серафима Ильинична, – ты на ком женишься-то?!

– На Насте Белкиной! – Смолкин обнял Настену и поцеловал ее в щеку. – А на Селивановой женится другой, мой сосед. Если она согласится, конечно.

– Я бы согласилась, – прослезилась супруга главреда. – Такой романтичный юноша... Про баню, конечно, он зря. А вот с оркестром...

– Пышечка, я для тебя тоже сделаю что-нибудь романтическое! Хочешь, вечером почищу картошку?!

И примирившиеся супруги скрылись из поля зрения сотрудников.

Зато в кабинете появилось новое действующее лицо. Оно, безусловно, было самым главным на этом празднике любви. Только в первые секунды от Люси его скрыл большой букет алых роз. Но она уже знала, кто к ней пришел. Конечно же, ей подсказало сердце, оно забилось в груди, готовое выскочить ему навстречу.

– Товарищи! Господа! – закричала Эллочка. – Чайная церемония заканчивается! Пора по рабочим местам. Нечего глазеть на счастливых людей, пора самим становиться счастливыми, – она подмигнула Константину. – Выходим, оставляем их одних.

– Да, – Настя с Федором тоже устремились к выходу, – им есть о чем поговорить.

– Вообще-то, – сказала Гортензия Степановна, – это рабочий кабинет, и в нем следует работать. Я думаю, главный редактор отпустит Людмилу Селиванову для выяснения отношений...

– В ближайший ресторан, – поспешил добавить Константин. – Там бизнес-ланч сегодня недорогой.

Глеб продолжал стоять, ожидая, пока все сотрудники выйдут. Люся слышала, как он взволнованно дышит, но боялась смотреть ему в глаза. Эти два карих омута затянут ее с головой, и она потеряет над собой весь контроль. Но, может быть, ей уже давно пора терять над собой контроль? Так надоело быть решительной и стойкой. С ним хочется стать слабой и беспомощной. И не врать, а говорить ему только чистую правду.

– Я тебя тоже люблю, – призналась она, не поднимая глаз.

– Здо€рово, – Глеб положил букет на стол, – розы колются. Федор сказал, ты любишь розы...

– Он перепутал, – улыбнулась Люся. – Я люблю все цветы, которые ты мне подаришь.

– Их будет много, – пообещал Глеб, подходя к ней все ближе и ближе.

– И серенады? – лукаво поинтересовалась Люся и посмотрела на рокового брюнета.

– Я буду каждый вечер петь тебе их сам, – заверил он, обнимая ее сильными руками. – Только с одним условием.

– С каким? – удивилась Люся.

– Если ты станешь жить со мной под одной крышей!

– Ой! Жила я уже с одним, – засмеялась она, – и серенад не слышала.

– Это не считается, – прошептал ей Глеб и коснулся губами ее волос.

– Здо€рово, – прошептала Люся-Мила.

Сбившиеся в кучу у двери сотрудники редакции районной газеты «Знамя труда» дружно подслушивали, переживая за ход дальнейших событий.

– Тише! – шептала Эллочка. – Гортензия Степановна, не скребитесь! Тише, кажется, они целуются!

– Дайте, дайте мне посмотреть, – прорывалась к замочной скважине Серафима Ильинична. – Как-никак с меня все началось!

– Вы же все равно ничего не увидите? – толкала ее Эллочка.

– Люди, хоть одним глазком, – просил Василий.

Под напором толпы дверь не выдержала и распахнулась.

– Действительно целуются!

Посреди комнаты стояла влюбленная пара и беззастенчиво целовалась прямо на глазах у любопытных зевак. Впрочем, это были не просто любопытные зеваки, а действующие лица комедии мнимой женитьбы холостяка Смолкина, которая завершилась для всех счастливым финалом.