Глава 1

Это был непутевый вторник, следовавший как раз за абсолютно несъедобным понедельником, который, как я считаю, вообще даже не день недели, а так, какая-то мелкая пакость, еженедельно плюхающаяся нам на нервы и психику.

Но это было вчера. Сегодняшний же вторник не предвещал ничего необычного, да, наверное, ничего такого и не произошло. По крайней мере, у нас в редакции. А вот в городе Тарасове случилось кое-что. Не то чтобы так уж озадачить, надо признаться, но и не совсем ординарное явление.

Словом, вчера, в неприличный день, за городом упала с моста в Волгу — это у нас река такая — машина «Жигули» девяносто девятой модели. За рулем должен был находиться некий гражданин Будников, тело которого, однако, не нашли.

Некоторые местные издания поспешили сообщить об этом происшествии как о заказном убийстве. Особенно настырно на этом настаивала газетка под почти неприличным названием «Тарасовский листок». Не знаете такую? И не советую даже в руки брать, хотя нет, можно, если вам понадобится завернуть какой-нибудь мусор. Можете взять даже два номера, они того стоят.

Еще раз повторяю: не понимаю, почему эта наглая газетенка, пытающаяся в меру своих скудных силенок конкурировать с моим «Свидетелем», объявила падение машины Будникова заказным убийством, но заподозрить могу. Я не первый день варюсь в этом бизнесе и знаю: если сенсации нет, ее можно сделать. Некоторые привлекают читателей тем, что выдают на первой полосе наглые слоганы, другие же идут дальше, как вот в этом случае.

Допустим, есть такой лакомый кусочек, как непонятное происшествие, а тем более связанное, увы, с чьей-то смертью, поэтому очень несложно еще больше навести тень на плетень, пока наши доблестные органы (те, которые внутренние) не представят реальные доказательства завершения расследования. А пока они это сделают, столько воды утечет, что высосанная из пальца сенсация забудется сама собой по той простой причине, что ее раз пятнадцать успеют сменить другие.

Я бы и не стала обращать внимание на эту скоропалительную публикацию, если бы давненько не кривилась на сам факт существования «Тарасовского листочка». Этот клочок бумажки мне сильно не нравился, и не без оснований. Почему — расскажу в следующий раз, а сейчас я просто собиралась объявить войну конкурентам и показать и городу, и миру, как любили выражаться древние римляне, что дело не стоит выеденного яйца.

А это решение логично означало, что «Свидетель» тоже займется падением «Жигулей» в Волгу.

Первым делом, после того как я приняла столь ответственное решение, была публикация в сегодняшнем номере «Свидетеля» статьи, что за аварией с машиной Будникова нет никакого заказняка.

Я нарочно выбрала этот провоцирующий термин «авария». Ведь известно, что авария — это происшествие, не кончающееся человеческой жертвой, в отличие от катастрофы. Но на таких тонкостях мало кто зацикливается, а при случае всегда можно оправдаться простым недосмотром или отсутствием умысла. В любом случае, я сделала маленькую заявку на информационный междусобойчик, намекнув, что мне известно больше, чем некоторым.

Вторым делом стало проведение рекогносцировки. Другими словами, мне нужно было распределить роли в собственном стане, роль главнокомандующего, разумеется, я навсегда зарезервировала для себя. Сочинением статейки о псевдоубийстве господина Будникова я озадачила нашего «сына полка» Ромку.

Ромка — малолетнее недоразумение нашей редакции — официально вообще-то числится курьером, но так как электронную почту и телефонограммы ему разносить по городу не приходится, а ничем другим занять курьера я не могу, то Ромка целыми днями сидит около компьютера, делая вид, что овладевает сложнейшей наукой — компьютерным набором. Говоря проще, он учится набирать на компьютере тексты.

Постоянно проходя мимо него, я спорила сама с собою на второй коржик, щелкает ли он очередной текст или играет в каких-то монстров.

Второй коржик каждый день горделиво украшал мое обеденное блюдце, потому что всякий раз, как я заглядывала в монитор к нашему недорослю, он там постоянно то ли горилл натравливал на карликов, то ли друидов сводил с циклопами. Воевал, одним словом, в виртуальной реальности на фантастические темы.

Дурдом, говоря лапидарнее, но делать нечего, если Ромку занять больше нечем.

Потерпев такое поведение нашего юноши до сегодняшнего дня, я твердо решила положить конец этой возмутительной практике и потому дала ему задание собрать всю информацию о господине Будникове и его исчезновении — я решила именно так обозначить проблему — и нащелкать статью для завтрашнего номера. Пусть начинает работать, засранец, а то он так откровенно кайфует, что даже завидно становится.

Услышав мою команду, Ромка немного подумал, потом кивнул головой и задумчиво пощелкал «мышкой», как я поняла, не забыв сохранить игру в том положении, на котором ее прервала злобная начальница.

Сергей Иванович Кряжимский, патриарх и энциклопедический справочник нашей редакции, тут же, как только я отяготила жизнь юноши непосильной работой, вызвался ему помочь, но исключительно в словесной форме.

— Ты, Рома, сначала постарайся узнать как можно больше не про само якобы убийство, а именно про убитого — сказал он. — Это как раз та тема, на которую мало обращают внимания СМИ, но если повезет, можно будет накопать кое-что любопытное. Покопайся в наших икс-файлах, вдруг что-то есть на этого Будникова. Побольше мелочей: где жил, чем занимался, семейное положение, ну и все такое прочее. Понял?

— Ага, — неуверенно ответил Ромка, покосился на меня и тряхнул головой, наверное, стараясь привести этот прибор в думающее состояние. После игры в уродливых монстров это просто необходимо.

— А кто он такой, этот Будников? — зевнув на середине фразы, спросила меня Маринка, прикрыла рот и опустила голову.

Она сидела за своим столом рядом с дверью моего кабинета. На столе перед ней лежал красочный журнал из породы «Космополитена» или «Каравана историй», и она, не скрываясь, перелистывала все это великолепие, выбирая себе по вкусу то ли историю, то ли вечерний гардероб.

— Гоблин какой-нибудь, — самой себе ответила Маринка, снова зевнув, отчего фраза прозвучала как-то растянуто и потому смешно.

— Я видел по ящику в буфете, когда выходил вниз, — высунулся из-за монитора Ромка, — Будников был в пиджаке и с галстуком. Не похож на гоблина.

— Гоблин — это состояние души, а не форма одежды, — наставительно произнесла Маринка. — Известный профессор Любищев всю жизнь ходил, как будто его только что с дачи привезли, а был ученым мировой величины.

Ромка вздохнул, но сдаваться не собирался.

— Ну, понял, типа, не по одежке, — пробурчал он, — а по уму. Этот Будников все равно не тянул на гоблина, говорили, что он закончил МГУ, а настоящие гоблины если и учились на кого-нибудь, то только или на штангиста, или на боксера. Ну, на шофера еще.

— Любопытно, однако, — пробормотал Сергей Иванович, отрываясь от монитора своего компьютера, — а что делал выпускник МГУ у нас в Тарасове? Он приехал в командировку? А тогда по какому делу?

— Понятия не имею, — ответил Ромка, — по ящику этого не объясняли.

— Так давай узнавай быстрее, мы все ждем, — подтолкнула я его и вернулась в свой кабинет.

Я закурила, постояла у окна, посмотрела на часы и решила, что, видимо, пора выпить кофейку в дружной компании, а иначе грусть-тоска зажует меня насмерть.

Не то что слишком уж скучный денек выдался, но какая-то лень явно витала в атмосфере. Работать не хотелось, переживать — тем более, а если уж совсем честно признаться, то я за закрытой дверью кабинета сама, зевнув пару раз, заразившись дурным Маринкиным примером, подумала, что если не взбодриться, то высшее руководство газеты «Свидетель» в моем милом личике будет иметь слишком уж заметный сонный вид.

Придумав такой очевиднейший способ вновь обрести рабочую форму, я вновь подошла к столу, посмотрела на свою наполовину выкуренную сигарету с изогнутым черно-серым цилиндриком пепла и аккуратно, чтобы не уронить этот самый пепел, положила сигарету в пепельницу. Пусть еще подымит, если у нее будет желание, а я пока попрошу Маринку о кофе.

Открыв дверь кабинета, я сразу же встретилась глазами с Ромкой, снова высунувшимся из-за монитора.

— Ольга Юрьевна, а вы помните, в прошлом году вывалился из окна один крендель? Ну прямо у себя из дома и еще записку оставил непонятную?

Не помните?

— Фамилия у этого кренделя была? — спросила я, пытаясь ненавязчиво привить мальчику навыки четкого изложения.

— А как же. Джапаридзе, — ответил Ромка.

— Это когда он упал на крышу летней палатки, и она вся рухнула в витрину бутика? Витрина разлетелась к чертовой матери, — уточняюще заметила Маринка, — показывали еще по телевизору осколки какой-то огромной вазы или банки, в нее попали стойки палатки, и она того… крякнула и на мелкие кусочки.

— Банка стояла в витрине? — вяло спросила я. — Не смешно. Или в бутике продавали соленые огурцы?

— А я и не смеюсь, — Маринка потянулась, хрустнула суставами и сказала:

— Ух ты, смазки, что ли, не хватает? Я сказала «банка», потому что банка — это тара для хранения продуктов. А горшок был такой же тарой, только древнегреческой. Или древнеримской.

— Это амфорой называется, скорей всего, — заметил Сергей Иванович, — я тоже припоминаю тот случай. Амфора была не очень древняя, склеенная по кусочкам, и на пользу ей это попадание не пошло.

— Сваргань кофейку, — попросила я Маринку.

Та кивнула и, нагнувшись, вытащила кофеварку, до этого стоящую под столом на подкатной тумбе.

— Я тоже чувствую, что пора, — сказала она, — циклон несется.

— Ага, сонный, — подтвердила я.

— Ольга Юрьевна! — ноюще позвал меня Ромка.

Он встал со стула, наверное, чтобы лучше меня видеть, и на лице его была написана такая обида, что мне стоило больших трудов не улыбнуться.

Потом все же, немного подумав, я улыбнулась.

Мне это идет.

— Я здесь, — призналась я Ромке, ожидая продолжения.

Было похоже, что мальчик сейчас начнет канючить себе новое задание, иначе какого черта он про Джапаридзе вспомнил? Однако я ошиблась.

— А разве это не интересно? — спросил Ромка, волнуясь и краснея.

— Ты это про что? — не поняла я. — Ты о посуде, кажется, говорил?

— Ну, я вот тут в файлах нашел одну фишку, — поспешно пустился в объяснения Ромка, — Будников, который с моста рухнул, жил по тому же адресу, что и Джапаридзе. — Может быть, это и интересно, — рассеянно сказала я. — Пока не знаю. Рой дальше, землекоп.

Посмотри заодно, кто такой этот Джапаридзе. Я не помню. А почему вдруг у них адрес одинаковый? — очнулась я.

— Все думали, что они братья, а они просто любили друг друга, — усмехнулась Маринка.

— Ревность, что ли? — хмыкнула я. — Или самоубийство от несчастной любви? Ну, ни фига себе!

— Причем классическая ревность: с битьем посуды! — заметил Сергей Иванович.

— Грешно смеяться над покойниками, — зачем-то произнес Ромка. Наверное, он так ненавязчиво пошутил и снова уткнулся в монитор.

— Чего грешного-то? — фыркнула Маринка, выставляя на стол поднос и выстраивая на нем чашки с ложечками. — После того как я умру, мне будет все равно, будут смеяться надо мной твои правнуки или нет.

— Правнуки? — переспросил Ромка, удивленно таращась на нее, — почему же правнуки?

— Потому что я переживу и тебя, и твоих детей, и внуков! — гордо заявила Маринка, беря поднос в руки.

— Давай я отнесу, — предложила я ей.

Маринка молча сунула мне поднос, а сама занялась кофеваркой.

Я отнесла поднос в кабинет, поставила его на кофейный столик и вернулась. Вода в кофеварке уже вскипела. Маринка, вооружившись банкой «Нескафе», обходила свой стол, готовясь перебазироваться к месту нашего традиционного кофепития.

В кабинете я нажала кнопку селектора и пригласила Виктора к себе. Он ничего не ответил, но я уже привыкла к таким вещам: придет, готова спорить.

Я вернулась в редакцию.

— Идемте, Сергей Иванович, — позвала Маринка Кряжимского, и тот, кивнув, погрузил свой компьютер в сон и встал, осторожно отодвигая стул.

— Во дела! — вдруг сказал Ромка, тоже приподнимаясь. — Я проверил все списки на эту квартиру, и знаете что?

— Знаем-знаем, пошли, а то остынет, — буркнула Маринка, направляясь к кабинету с кофеваркой.

— Нет-нет, вы послушайте! — вскричал Ромка, словно мы собирались уходить далеко и навсегда. — В том же прошлом году внезапно от приступа астмы крякнул один мужик, если помните, он из приподнятых был. Там что-то еще непонятное было, сперва думали, что самоубийство, но потом менты прикрыли это дело. Фамилия его была Гарфинкель…

— Ничего непонятного, — сказал Сергей Иванович, — я хорошо помню этот случай. Эксперты признали внезапный приступ астмы. Даже что-то про магнитные бури говорили, как о провоцирующем факторе. Лекарство у Гарфинкеля было далеко, и он просто не успел до него добраться. Кошмарная смерть, не дай бог никому.

— Ну так вот, — торжествующе воскликнул Ромка, помахивая авторучкой в воздухе, — а жил он в той же квартире, что и Джапаридзе, и Будников, вот как!

— Трое из ларца… — пробормотала Маринка и замолчала.

Я сама молча переваривала услышанное. Чертовщина какая-то… А если не чертовщина, то что?

— Это общежитие? — задала я разумный вопрос.

Ответ предполагался положительным, потому что иным быть не мог. Как еще трое взрослых мужчин могли оказаться в одной квартире?

— Дай-ка, Рома, я сам посмотрю. — Сергей Иванович подошел к Ромке и, заглядывая в монитор его компьютера, завозил по коврику «мышкой».

— Вот, вот, да вот же. — Ромка возбужденно тыкал пальцем в экран монитора, но Кряжимский, нахмурившись, не обращая внимания на его слова, сам проверил все данные.

— Ну, ты что встала, как изваяние, — сказала мне Маринка, подходя с кофеваркой, — пошли в столовку, пардон, в твой кабинет. Если что на самом деле путное, так расскажут.

— Проходи, а я подожду, чем кончится, мне интересно стало, — сказала я.

— Всем интересно, — сказала Маринка, — но только это тебе не Кинга читать. Вот у него интересно, а наш малец просто перепутал или нафантазировал.

— Я не нафантазировал! — возбужденно крикнул Ромка, не замечая, что кричит прямо в ухо Кряжимскому, стоящему рядом с ним.

Сергей Иванович, поморщившись, потер ухо.

— Ну не так громко, молодой человек, — пробормотал он.

— Извините, — проговорил Ромка, — а что она?!

— Я не «что», — гордо заявила Маринка, — а будешь выпендриваться и хамить, сразу вспомнишь свои прямые обязанности. У меня скрепки кончились!

Ромка засопел и уткнулся в монитор.

Маринка, торжествуя победу над подрастающим поколением, поплыла в кабинет, и я — следом за нею.

Мы уже расставили на кофейном столике и чашки и блюдца, и даже блюдце с печеньем из Маринкиной заначки, как вошли Сергей Иванович и Ромка.

— Все, как я и говорил! — прямо от дверей выпалил Ромка.

Маринка поморщилась и вяло поинтересовалась:

— А ты руки мыл?

— Не-а, а зачем? — растерялся Ромка.

Причем не только он один. Как я заметила, и Сергей Иванович растерянно взглянул на Маринку и остановился, не зная что делать.

— А затем, — угрожающе произнесла Маринка, — будешь продолжать выступать, сейчас пойдешь руки мыть. А мы будем спокойно пить кофе.

— Ладно, садитесь, — вмешалась я, — не нужны нам склоки. Вроде день пока был спокойным.

Все расселись, подошел молчаливый Виктор, сел на свое место, и Маринка разлила кофе. После минуты молчания, прерываемой только воинственным сопением Ромки, я обратилась к Сергею Ивановичу:

— Наш кадет действительно обнаружил что-то любопытное? Вы тоже так считаете?

Кряжимский, как всегда выдержав паузу, потупив взгляд и откашлявшись, проговорил, помешивая кофе ложечкой:

— Согласно нашим данным, все эти люди действительно жили по одному и тому же адресу. Я не могу сказать, что они жили вместе или в одной и той же квартире, хотя адрес и совпадает полностью. Неизвестно, что это за квартира, вполне возможно, что-то вроде общежития. Дом мне известен. Это новое помпезное сооружение на углу Ленина и Некрасова. Довольно-таки престижная штучка. Вот, собственно, и все.

— Как в престижном доме может быть общежитие? — недоуменно спросила Маринка. — Странно что-то. Или дом непрестижный, или… или они на самом деле вместе жили.

— Я сказал про общежитие в качестве одной из версий, пока нет других, — заметил Сергей Иванович, поднимая глаза и серьезно глядя на Маринку. — Пока мы не имеем других фактов, кроме адреса в нашем компьютере, мы должны вести себя осторожно, иначе скатимся в желтизну.

— К китайцам, что ли? — беззаботно спросила Маринка и, увидев, что Сергей Иванович смешался, рассмеялась и махнула рукой. — Да шучу я, шучу. Все я поняла, и вы правы.

— Да, вы правы, Сергей Иванович, — сказала я, до этого только молча наблюдавшая за дискуссией. — Вот Ромка у нас откопал это подозрение на сенсацию, пусть роет и дальше.

— Согласен! — вскинулся Ромка и тут же спросил:

— А как?

— Обязательно возьмешь с собою удостоверение, а не только диктофон, и пойдешь к этому дому, — распорядилась я. — Если повезет, сделаешь хороший репортаж…

— Ага, — ехидно добавила Маринка, — а если очень повезет, то поймешь, что в компьютере была ошибка, все чушь и ничего интересного там нет.

— Это мы еще посмотрим, — пробурчал Ромка, быстрыми глотками допивая кофе.

— И я про то же, — щедро улыбнулась Маринка и взяла с блюдечка печенье. — А почему никто печенье не берет? Очень неплохое, между прочим, сама выбирала.

— Уговорила, — сказала я и тоже взяла печенье.

Ромка не стал допивать кофе. Вскочив со стула, он начал метаться по кабинету в поисках диктофона.

Лениво покосившись на его прыжки, я негромко произнесла:

— У Марины в столе посмотри. У меня здесь; только мой.

— Только в верхний ящик можешь залезать! — взволновалась Маринка и заерзала на стуле. — В верхнем ящике лежит этот диктофон, и запасные батарейки там же. Больше никуда не лезь! Понял?

— Да понял, понял, — ответил Ромка, вылетая из кабинета, — и не собирался я никуда больше… — донесся его голос из редакции.

— Нашел? — крикнула Маринка.

— Не-а, Марин, тут какие-то пакеты, — ответил Ромка.

— Ты куда залез, мерзавец?! — взвизгнула Маринка, вскочив так резко, что едва не опрокинула стол, и выбежала из кабинета.

— Ну, а мы с вами, господа, — сказала я, улыбаясь Кряжимскому и Виктору, — попьем кофейку в тишине. Милое дело, правда?

— Несомненно, Ольга Юрьевна, — согласился Кряжимский.

Виктор как всегда промолчал, но не думаю, чтобы он был против.

После того как Ромка нашел и отвоевал себе диктофон, я его поставила перед собой и подробно проинструктировала, как себя вести во время сбора материала. Маринка постоянно вмешивалась и дополняла мои слова еще и своими ценнейшими замечаниями.

— Слушай внимательно все, что говорят. Еще лучше повторяй про себя эти слова, и тогда они лучше улягутся в мозгу и ты сумеешь задать нужный вопрос… — наставляла я.

— И не строй рожи, как сейчас, — добавила Маринка.

— Это мимика у меня такая, — попытался защититься Ромка и жалобно посмотрел на Виктора.

Виктор сидел с непроницаемым лицом, делая вид, что все происходящее его не касается.

— Это не мимика, а гримаса, ты не клоун в цирке, а журналист из приличной газеты, — высказалась Маринка.

— А… — начал Ромка, но я его прервала.

— Молчи, — сказала я. — Далее. Как только придумаешь вопрос, задавай его медленно, потому что бывает, что собеседник, не дослушав до конца, уже начинает отвечать. Он не понял еще, о чем ты его спрашиваешь, и говорит о том, что его интересует. Это важно. На основе этого и строй свои следующие вопросы…

— И носом не шмыгай, — вставила Маринка.

— Да понял, понял, — проворчал Ромка.

Я тоже поняла, что если продолжу и дальше инструктировать его в присутствии Маринки, то до добра это не доведет: кого-то побьют.

— Ну иди тогда, если понял, — сказала я, — в случае чего — звони.

— Или ори, если туго придется, — посоветовала Маринка. — Если попадешь в непонятную ситуацию, лучше сразу поднять шум, а потом видно будет. Я всегда так поступаю. Пока проходило.

— Вы с ним в некотором роде разнополые, — хмуро заметила я. — То, что проходило у тебя, может не прокатить у него, но в любом случае вали отсюда, Ромка, мне уже надоело учить тебя уму-разуму.

Все равно бесполезно.

— Ага, — ответил Ромка убегая, а Маринка села за стол и взяла свою чашку.

— Не знаю, что из него получится, — тоном престарелой матроны сказала она, — разгильдяй и думать не умеет. Да ладно думать! Вести себя не умеет прилично. Не удивлюсь, если он там еще сморкаться начнет при помощи двух пальцев.

— Это как? — спросила я только для того, чтобы разговор поддержать.

— Ну, блин, ты даешь, серость, а еще филфак окончила, — возмутилась Маринка. — Вот смотри: одним пальцем так…

— Прекрати! — прикрикнула я. — Что это еще за гадость?!

— Ну, не хочешь — не надо, — обиделась Маринка. — Вот это твой самый крупный недостаток: не хочешь ты учиться новому. Неспособна, наверное.

Глава 2

Ромка ушел, и кофепитие продолжилось уже без лишних разговоров и споров. Первым ушел Виктор, молча кивком поблагодарив меня и Маринку.

Помаявшись в оскорбительной тишине ужасающе долго, наверное, целых три минуты или даже все четыре, Маринка, бросив взгляд на меня, повернулась к Сергею Ивановичу.

— Адом этот, вы говорите, новый, да? — спросила она.

— Как будто ты его не знаешь, — заметила я, — на нем еще две башенки, почти как на консерватории.

— А-а, вон какой! — протянула Маринка. — Да, его совсем недавно построили. А что там стояло раньше? Какие-то домишки-развалюшки?

Сергей Иванович, как многие журналисты его поколения, болевший старым уходящим Тарасовым, вздохнул и, сняв очки, протер стекла платочком.

— Это был район нестарый, — негромко произнес он. — До революции, можно сказать, здесь находилась самая окраина города. Первые дома появились приблизительно в середине тридцатых годов, когда новому тракторному заводу требовалось жилье для своих кадров.

— Коммуналки! — гордо возвестила Маринка и процитировала:

— «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная!» Это Высоцкий!

— Здесь были не коммуналки, — мягко поправил ее Сергей Иванович, — а дома-коммуны. Теперь эта форма жилтоварищества, так сказать, уже плотно забыта, может, оно и к лучшему…

— А что… — начала я, но Маринка меня перебила:

— Кстати, о Высоцком! Представляете, что я недавно прочитала в одном журнале: Высоцкий был евреем! — Она обвела нас торжествующим взглядом и, вдруг покраснев, пробормотала:

— Извините, Сергей Иванович, но это так неожиданно…

Сергей Иванович снова снял очки и снова протер их. Я сидела и ждала продолжения Маринкиного выпада. Пусть сама вылезает из той лужи, в какую себя загнала. Однако Сергей Иванович, вспоминавший о своей национальности всегда в самый неожиданный момент, очевидно, решил, что сегодня этот момент еще не наступил.

— Я такое же слышал и про Пастернака, — мягко сказал он, — тоже как-то необычно, правда, Мариночка?

— Про Пастернака это все знают, — проворчала Маринка, — а про Высоцкого я узнала только вот…

— Ты бы почитала что-нибудь другое, — посоветовала я Маринке, — Елену Проскурину, например. Такие детективы шлепает и, главное, много как!.. Надолго хватит впечатлений и информации.

Сергей Иванович, тоже, видимо, решив, что вопрос исчерпан, надел очки и продолжил:

— О чем мы говорили до… хм… Марининого сообщения? Ах да, коммуна! Люди жили как одна семья. Или правильнее было бы сказать, как один большой пионерский лагерь.

— А до коммуны? — снова влезла Маринка, заглаживая свое замечание, прозвучавшее явно невпопад, старавшаяся разговорить Сергея Ивановича и тем самым сделать ему приятное, но получилось еще хуже. — А до коммуны там были луга и поля?

— До коммуны? — задумался Кряжимский. — А вот, если мне память не изменяет… — Сергей Иванович вдруг бросил быстрый взгляд на Маринку и, видимо, хотел промолчать, но, с одной стороны, привычка к законченному повествованию, с другой — наверное, желание поделиться своими знаниями сыграли свою роль, и он нехотя закончил:

— А до коммуны там было очень старое кладбище, Мариночка.

— Коммуна на кладбище! Вот это да! — удивленно протянула Маринка и толкнула меня локтем.

Я едва не облилась кофе, только случайно успела отвести руку. — Кладбищенская коммуна, правда?!

Пожав плечами, я промолчала. Маринка же, увлекшись новой темой, спросила:

— Сергей Иванович, а какое кладбище там было?

— Как вам сказать, Мариночка, — голос Сергея Ивановича стал еще тише, а взгляд еще осторожнее. Я напряглась, ожидая, что же еще такого аппетитного он скажет. Если Сергей Иванович начинает вот так поглядывать на Маринку, значит, он предполагает, что от его информации она может… того… немного понервничать. — Там было кладбище тех людей, которых запрещали хоронить на обычных кладбищах при церквях, — наконец сказал он.

— Самоубийц, что ли? — блеснула Маринка эрудицией.

— И их тоже, — кивнул Сергей Иванович, — да мало ли еще кого, кто умер без покаяния или вообще не был крещен…

Кряжимский замолчал и наклонился над чашкой с кофе, а Маринка начала переваривать полученную информацию. Переваривала она ее так, как ей было удобно и привычно. Вслух то есть.

— «Без покаяния», — фыркнула она, — это значит, что самоубийцы. А те, кого окрестить не успели, это… Это кто же? Кого могли не успеть, если крестили почти сразу после рождения? Младенцев, что ли, хоронили? Ну ни фига себе коммуна! Как же они в таком месте строить начали?

— Ну как вам сказать, Мариночка, — Сергей Иванович уже начал руками разводить, подкрепляя этим последним ораторским приемом свою речь, — время-то было самое атеистическое, нигилистическое, «мы наш, мы новый мир построим…».

Все, связанное с религией, было объявлено глупой старушечьей пропагандой, а заводу нужны были рабочие, а рабочим — хотя бы койка в общежитии.

Тогда на эти вещи смотрели просто.

Кофе закончился, и мы все встали и начали убирать со стола.

Сергей Иванович хотел было уйти к своему компьютеру, но Маринка подловила его последним вопросом.

— А вы не перепутали, Сергей Иванович? — сказала она. — Я же все-таки вспомнила! Точно вспомнила. Когда-то на этом месте, на углу Ленина и Некрасова, базарчик был, вот! Базарчик, и никакой коммуны там не было!

Кряжимский, уже дойдя до двери кабинета, остановился, повернулся и улыбнулся.

— Верно, — сказал, он, — был базарчик.

— Ну вот, — обрадовалась Маринка, поднимая со стола поднос, — а вы тут нам страшилки про кладбища рассказываете. Если не было коммуны, то не было и кладбища. Это где-то в другом месте оно было.

— Да нет, Мариночка, — мягко ответил Сергей Иванович, — поселок коммунаров потом сгорел, и это место долго пустовало, а потом постепенно там стали приторговывать граждане из окрестных районов, ну а пять лет назад решили перенести базарчик в другое место, а здесь построить новый дом.

Вот так-то.

Сказав все это, Кряжимский вышел, и вслед за ним потопала и Маринка, унося поднос с пустыми чашками.

Я взяла кофеварку, но выйти не успела. В кабинет заглянула Маринка.

— Посетитель к тебе. Мужчина. В костюме, — выделяя каждое слово, доложила она.

Я поставила кофеварку на место и кивнула.

— Приглашай, если мужчина. Куда ж деваться.

Маринка, хмыкнув, подхватила кофеварку и вышла, гордо неся ее перед собой, что было не совсем правильно. Неизвестно еще, что за посетитель пришел, а она ему сразу показывает, что главный редактор не работает, а кофе литрами хлещет.

А может, и не подумает, но я так посчитала, и мне это не понравилось.

Я села за стол, быстро отодвинула в сторону какие-то записки, пододвинула ближе к себе папку, открыла ее и посчитала, что вот теперь я полностью в имидже бизнесвумен.

Открылась дверь, и вошел улыбающийся мужчина среднего роста, с брюшком, лет приблизительно около сорока, одетый во все черное, коротко подстриженный.

— Здравствуйте, вы редактор? — спросил он меня и аккуратно прикрыл за собою дверь.

Кивнув, я пригласила его присесть напротив меня на стул для посетителей.

Мужчина сел и подал мне свою визитную карточку. Я, в свою очередь, дала ему свою, и он представился:

— Я Игнатий Розенкранц, доктор теоретической магии и декан факультета астрологии Петербургской академии оккультизма.

То же самое было написано и в его визитной карточке, украшенной каким-то непонятным знаком вроде планетарной схемы атома.

Я, немного удивленная, улыбнулась и, начиная разговор, пошутила:

— Вас сюда привели звезды, господин Розенкранц?

— Почти, Ольга Юрьевна, почти, — заулыбался Розенкранц, — если вы позволите, я сразу же перейду к делу. Поберегу и ваше время, и свое, тем более что я вижу на основании физиогномических наблюдений, что денек у вас сегодня не самый счастливый, Ольга Юрьевна.

— Что такое с этим днем? — непонимающе спросила я. — Я на него не жалуюсь. Пока.

— Я про жалобы и не говорю, — улыбнулся Розенкранц, — я только сказал, что день не самый счастливый! — В его голосе послышались нотки обиды. — Ну, скажите мне, Ольга Юрьевна, скажите, что этот день у вас самый счастливый в жизни!

Скажите!

— Сегодняшний день? — озадачилась я, не понимая, чего ко мне пристал этот мужик. Если он так заигрывает, то стиль какой-то уж очень прихотливый.

— Ну да! — настойчиво произнес Розенкранц.

— Не скажу! — резко ответила я, подумав, что если уж сегодняшний день самый счастливый в моей жизни, то получается, что мне вообще ожидать больше нечего.

— И я о том же! — обрадовался Розенкранц. — Я же так и сказал: «не самый счастливый день».

Я задумчиво посмотрела на этого оракула, пытаясь окончательно сообразить, что же ему от меня нужно, зачем пришел?

— Вы, Ольга Юрьевна, наверное, подумали:

«А зачем он пришел?» — спросил меня Розенкранц. — Не буду вас томить, уважаемая Ольга Юрьевна, я пришел просить у вас помощи!

— Гороскопы составлять не умеем, — призналась я, — но возьмемся, если нужно!

Розенкранц рассмеялся:

— Я сам специалист по гороскопам вообще и натальным картам в частности. Могу вам кратко или подробно, по желанию, рассказать о системах Региомонтана, Индуистской школе локаята или червака-вайшешика. Кармический гороскоп — тоже не проблема…

Я из приличия покивала, делая вид, что разбираюсь в предъявленных мне иероглифах, и вопросительно посмотрела на Розенкранца. Когда к делу-то перейдешь, волшебник? Дама заскучала. :

— Мне кажется, вам стало немного скучно, — сказал Розенкранц, укладывая ладошки на стол и продолжая улыбаться, но почему-то не становясь от этого симпатичнее. — Перехожу к делу. Сначала немного теории. Чуть-чуть, только не волнуйтесь.

Итак. Седьмого июля две тысячи второго года в три часа утра по Москве произойдет долгожданный конец света.

Розенкранц замолчал и лучезарно посмотрел на меня.

— Это теория? — спросила я. В моем понимании это сообщение было из разряда сказочек. Но, с другой стороны, если сказка — это то, чего нет и быть не может, то все-таки она ближе, конечно, к теории, чем к практике.

— Пока да, — совершенно серьезно сказал Розенкранц. — В три часа ноль одну секунду это станет практикой. Произойдет смена космических эонов.

Это на тонком плане. Здесь в нашем измерении тайфун, цунами, сдвижка тектонических плит, как следствие этого всеобщее варварство, примитив, зарождение новой цивилизации. Наша цивилизация станет Шумером, Эламом, Древним Египтом для далеких потомков. Со временем, конечно.

— А наши книги станут глиняными табличками, — подсказала я, — понятно.

— Не суть важно, — небрежно заметил Розенкранц, показывая, что тема глиняных табличек его не волнует. — Важно то, что большая часть США уйдет под воду, Англия — туда же, Южная Италия — почти вся тоже. От Японии останется несколько островков. Вершина Фудзи, конечно же, будет самым главным островом. Из космоса Япония и сейчас смотрится не очень презентабельно, а после третьего июля… — Розенкранц задумчиво обвел мой кабинет взглядом и после секундного размышления выдал метафору:

— Она будет вы, глядеть как горсть семечек, брошенная на голубой ковер океана. — Словно извиняясь, Розенкранц объяснил:

— Мой язык очень метафоричен, потому что оккультизм — это поэзия, поэзия о живом мире вокруг нас и о живых нас в нем.

Я почувствовала, что мне срочно нужно закурить, иначе… не знаю, что иначе, но я почувствовала опасность. Мне стало казаться, что Розенкранц сумасшедший, и сегодняшний день имеет все шансы стать отнюдь не самым счастливым в моей жизни. Это он верно предсказал, негодяй.

— Вы, наверное, подумали, что я сумасшедший? — спросил Розенкранц и покачал головой, словно слову сумасшедших можно верить. — Ради бога, думайте, я не обижаюсь. Я никого не заставляю верить в мои слова, достаточно, что я сам верю в истинность того, что говорю. И не я один, в общем-то. Из известных людей такого мнения придерживались мессир Нострадамус, например, потом… ну, в общем, не суть важно, — снова повторил он.

— Да уж, — охотно согласилась, больше всего желая, чтобы он скорей закончил.

— Я почти заканчиваю со вступлением, честно глядя на меня, пообещал Розенкранц, еще только пару фраз скажу. Или тройку. Это недолго. Итак. Конец света, понимаете ли, будет неокончательный…

— Слава богу, — тихо порадовалась я, вынимая из пачки сигарету и закуривая.

— Что вы сказали? А, ну да, конечно. — Розенкранц быстро перекрестился и продолжил:

— Вся Великорусская равнина останется практически без повреждений, потому что отцы наши уже пережили свой конец света и отстрадали и за себя, и за своих предков, и за своих потомков. За нас то есть.

Вот так.

— Это все? — холодно спросила я. Сигарета вернула мне душевное спокойствие, и я собралась уже расставить все точки над "i".

Розенкранц, видимо, поняв, что его могут выгнать, если он не перейдет к серьезному разговору, умоляюще сложил ладони перед грудью и просительно проговорил:

— Почти. Одна фраза еще.

Я сурово кивнула.

Розенкранц заговорил торопливо, глотая окончания и нечетко проговаривая некоторые слова:

— Существует так называемый треугольник Чистоты. Некоторые школы, например Мюнхенская школа парапсихологии, еще называют его треугольником Силы. Это мистическая формула означает территорию, внешне похожую на треугольник: внутри этого треугольника сохранится все без изменений в тот страшный день. Ничего практически не пострадает, и никто не пострадает. Одна вершина этого треугольника — в Тарасове. Точнее даже могу сказать. Она находится в районе второй городской больницы. Вот теперь с теорией все, Ольга Юрьевна.

Я подозрительно посмотрела на Розенкранца.

— Вы хотите, чтобы мы выступили с этим… вашим сообщением в газете? — спросила я, прикидывая, как бы повежливее послать к черту этого необычного посетителя.

Мне по работе приходилось встречаться с разными людьми, и если сначала я еще стеснялась, то потом поняла, что без некоторой жесткости, увы, не обойтись. Если выслушивать целыми днями всех прожектеров, то не хватит ни сил для жизни, ни времени для работы. Но на мое предположение о публикации апокалиптических прогнозов господин Розенкранц отреагировал отрицательно.

— Ни-ни-ни, уважаемая Ольга Юрьевна! — запротестовал он. — И мыслей у меня таких не было.

Если только вы сами заинтересуетесь и захотите, то конечно же, а так — зачем?

Розенкранц пожал плечами, а для наглядности своего отрицательного отношения еще и помахал руками.

— Имеющий уши да слышит, Ольга Юрьевна, — немного напыщенно сказал он, — имеющий глаза да видит. К сожалению, люди склонны замечать летящий камень только в тот момент, когда он падает им на голову. Увы, таковы реалии. И не людей за это винить…

— А кого же? — спросила я, безнадежно тоскуя и понимая, что, похоже, попалась. — Колдунов?

— В каких-то случаях да, безусловно, в каких-то — судьбу. Сами люди часто закрывают глаза на опасности, но это следствие не сегодняшней их жизни, а грехов и не праведных поступков в прошлых реинкарнациях. Так, следовательно, о деле, — очнулся Розенкранц. — Я долго вам говорил во вступлении о паранормальных явлениях не просто так, Ольга Юрьевна, а для того, чтобы вы поняли смысл моей просьбы и значение ее для меня. Я в ваш великолепный город направлен своей академией в командировку для изучения участившихся аномальных явлений.

Он замолчал, выжидательно глядя на меня.

— И сильно они участились? — совершенно равнодушно спросила я, заминая сигарету в пепельнице. Мне почему-то стало грустно и одиноко.

Вот ведь как: придет незнакомый человек, наговорит какой-то ерунды, и станет на душе то ли тоскливо, то ли пусто.

— Происходит все как положено, — ответил Розенкранц, — мы это давно предсказывали. Перед концом света как раз на границах, а тем более на вершинах треугольника Чистоты так и должно происходить. Хочу вас поблагодарить, Ольга Юрьевна, за то, что вы терпеливо меня выслушали. Я думаю, в милиции так терпимо не стали бы относиться к моим словам. Варвары там средневековые и темные души работают.

— А при чем тут милиция? — удивилась я, заподозрив, что Розенкранц находится в розыске.

Я подозрительно посмотрела на его визитку. Можно без проблем самому нашлепать такие, и, кроме того, не знаю, как другие, а я понятия до сего дня не имела о существовании этой академии. Хотя сейчас их развелось неимоверное количество…

— А вот мы и добрались, наконец, до сути. Понимаете ли, мне для дальнейшего изучения статистики аномальных явлений нужны будут некоторые факты некоторых же происшествий. Эти происшествия разноплановые, некоторые из них числятся даже по уголовному делу. Ну это так органы наши считают, я-то, а теперь и вы знаем, в чем тут дело.

Произошел просто выброс энергии в определенной точке пространства-времени, и если кто-то из людей случайно оказывается рядом с этим местом, то бедняге не повезет: он может и погибнуть. Однако может произойти и один из вариантов телекинеза, то есть переноса объекта из этого места и времени в какое-то другое. Но ведь это не всем объяснишь!

Я нахмурилась, потерла виски пальцами и снова ничего не поняла. Что же он от меня хочет наконец?

— А хочу я, Ольга Юрьевна, — словно нарочно демонстрируя, как легко он ориентируется в моих мыслях, проговорил Розенкранц, — по каналу культурного обмена, фигурально выражаясь, получить от вас информацию не секретную, не тайную, не государственной важности, но вы ее можете добыть, а я нет, по причинам вышесказанным.

— Ой, вы уж извините меня, Игнатий… — Я заглянула в визитную карточку, но отчества там не обнаружила.

— Валерианович, — подсказал мне Розенкранц, — именно так: Игнатий Валерианович. Мы из поляков, поэтому и имя такое, для русского слуха не очень привычное.

— Игнатий Валерианович, — официальным тоном произнесла я, — я не понимаю, что конкретно вы хотите. Вы же пообещали, что с теорией закончили, а до дела так и не дошли.

— Извините и не судите строго! — засмущался Розенкранц. — Это привычка профессионального лектора: наобещать, потом под обещание подпустить нужных фактов, пока внимание напряжено, ну и только потом выдать обещанное. Но я старался говорить максимально коротко, максимально!

А теперь излагаю суть, после того как вы поняли, что собой представляет моя работа. Одним словом, вчера произошло одно происшествие, которое может заинтересовать нашу академию в том аспекте, о котором я вам говорил. Произошло якобы преступление. По крайней мере, так считают те, кому положено так считать. — Розенкранц со значением взглянул на меня, положив два пальца себе на плечо. Я кивнула, демонстрируя понимание.

Он продолжил:

— Я бы хотел попросить, если у вас имеется такая возможность, узнать максимум открытой информации на этот счет. В ответ обязуюсь упомянуть ваше имя и название вашей газеты в моей новой книге «Протополеменон Апокалипсиса».

Если пожелаете, я могу на самых льготных условиях консультировать лично вас и вашу газету. Гороскопы, предсказания и прочее, и прочее. Через пару месяцев в Петербурге будет семинар по…

— Остановитесь, пожалуйста! — Я не сдержалась и почти крикнула. Извинившись, я нервно выудила из пачки еще одну сигарету и постучала ею по столешнице. — Какое происшествие вас интересует? — прямо спросила я.

— Падение с моста машины некоего Будникова, — поспешно ответил Розенкранц, видимо, серьезно меня испугавшись. Он весь как-то жалко сжался на стуле, даже втянул голову в плечи.

— Насколько мне известно, тело не найдено.

Это сообщалось по телевизору, — пролепетал он, жалобно заглядывая мне в глаза. — Как раз в том месте и примерно в то время, по нашим расчетам, произошло открытие временного канала, и этот Будников мог провалиться в любое другое время и не вернуться из него. Или вернуться, но с полной потерей памяти. Это мне весьма интересно.

Я даже прикурить забыла, услышав о столь неожиданной версии событий.

— То есть вы думаете, что здесь… как бы это… — медленно проговорила я, подыскивая нужное слово, — нечисто?

— Вот именно! Вот именно! — радостно воскликнул Розенкранц. — Термин не совсем точен, но он отлично отображает суть явлений. Нечисто!

И я…

В этот момент в кабинет вошла Маринка. Не знаю, что ей понадобилось, но я ее приходу искренне обрадовалась. Она могла меня выручить и избавить от этого мага и астролога.

— Что-то случилось? — с надеждой спросила я.

— Случилось, — сухо ответила Маринка. — Ромка звонил.

— И что?

Звонок от Ромки вовсе не был тем событием, о котором можно было бы сказать «случилось».

Я внимательно посмотрела на Маринку: не шутит ли по своей дурацкой привычке? Она не шутила и сразу объяснила все:

— Он в больнице лежит. Сломал ногу. Говорит, что какая-то чертовщина с ним случилась.

— Что? — переспросила я и уже по-другому взглянула на Розенкранца.

Тот, подняв брови, уставился на меня.

— Я поняла, что вам нужно, Игнатий… Игнатий Валерианович, — быстро сказала я. — Поняла и думаю, что смогу вам помочь по мере своих возможностей.

— Буду искренне вам благодарен. — Розенкранц встал и несколько театрально поклонился. — Телефон в визитке указан сотовый, он всегда со мною, так что вашего звонка я буду ждать ежеминутно. И, если позволите, сам нарушу ваш покой… как-нибудь позже…

— Конечно, конечно, — ответила я, — тем более что, с одной стороны, я не вижу ничего из ряда вон выходящего в вашей просьбе, а с другой стороны, не думаю, что для меня это будет большой сложностью, потом… — Я хотела еще сказать, что этим делом я уже и сама заинтересовалась, но решила все же этого не говорить. А то обрадуется еще, волшебник, и снова зарядит лекцию на час, а у меня уже просто сил нет слушать его разглагольствования.

Розенкранц еще несколько раз поклонился, шаркнул ножкой и наконец исчез. Я перевела дух с облегчением.

— Кто это был? — спросила меня Маринка, когда за Розенкранцем закрылась дверь.

— Потом. Все потом, — ответила я, — что с Ромкой? Рассказывай подробнее.

— А не знаю я никаких подробностей, — пожала плечами Маринка и села на тот стул, на котором только что восседал декан чего-то там оккультного. — Это все, что он мне сказал. Добавил еще, что гипс ему наложили и согласны отпустить домой.

Если мы за ним приедем, то сможем забрать.

— Значит, едем. — Я встала и вышла из-за стола.

Маринка взяла визитку Розенкранца в руки и прочитала ее.

— Ну ни фига себе! — присвистнула она. — Это он был, да?

— Он, он, — ворчливо ответила я, собирая свою сумку.

— Так Ты ему гороскоп заказывала?! — возмутилась Маринка. — Вот зараза! А мне не могла сказать? Мне тоже надо!

— Ничего я ему не заказывала! — рявкнула я. — Он сам пришел.

Я улыбнулась и уже миролюбиво произнесла:

— Помнишь эту фразу из «Бриллиантовой руки»: «Не виноватая я, он сам пришел!»?

— И что ему было нужно, если он сам пришел? — не унималась Маринка. Зажав в руке визитку, она бросилась за мною.

— Он, представляешь, тоже интересуется делом Будникова, — сказала я, выходя в коридор, — говорит, что это все чертовщина.

— Да это и козе ясно! — с такой возмутительной интонацией вякнула Маринка, что я остановилась на полпути.

Сергей Иванович удивленно выглянул из-за своего монитора, услышав наши с Маринкой разговоры.

— Что ясно? Что ясно? — воскликнула я.

— А ты сама будто не понимаешь! — распалилась Маринка — Сергей Иванович же все рассказал, а выводы сделать из его слов проще простого.

Это все покойники!

Я посмотрела на Сергея Ивановича, он — на меня, и затем мы вдвоем уставились на Маринку.

— Чего? — медленно спросила я. — Какие еще покойники? Ты ужастиков пересмотрелась?

— Ну да! — Маринка обозлилась и даже покраснела. — Про кладбище-то помнишь? Ну, тото. Они и коммуну сожгли! А теперь жильцов дома уничтожают по одному. Дом-то кирпичный, его сжечь не получается, поэтому они так и будут уничтожать их по одному, пока весь дом не опустеет. А потом, может, и сами переселятся туда!

Я подошла к Маринке и осторожно приложила ладонь к ее лбу.

— Холодный — произнесла я задумчиво.

— А ты думала, я брежу? — высокомерно ухмыльнулась она, воображая себя наверняка Миклухо-Маклаем среди папуасов. — Держи карман!

Я сразу почувствовала, что здесь что-то не то.

— Я не про бред, — серьезно сказала я, — я про то, что лоб у тебя холодный.

— Ну и что? — не поняла Маринка.

— А то, — угрожающе продолжила я. — Лоб у тебя холодный, и заговаривать ты стала о покойниках, чего за моей Маринкой не наблюдалось. Она, насколько я помню, покойников боялась. Ты сама, наверное, покойница, а притворилась Маринкой!

Влезла в ее тело, а Маринкину душу сунула куда-нибудь в подземелье! Я такое в одном фильме смотрела… Точно! — крикнула я. — А сегодня же полнолуние!

— Да пошла ты, — обиделась на меня Маринка, — мне и так не по себе, а еще ты пугаешь.

Глава 3

Мы с Маринкой и с пакетом фруктов, которые были закуплены по Маринкиному настоянию, подъехали к корпусу травматологии второй городской больницы приблизительно через сорок минут.

Выходя из машины, я все еще никак не могла успокоиться.

— Ну зачем ему фрукты, Марина, если мы его сейчас или через полчаса, неважно, отвезем домой?

— Отстань от меня! — прикрикнула раздраженная Маринка. — Сами съедим, если он откажется!

Я сама, например, не против бананов!

— Ну, так и скажи, что ты их себе купила, — не успокаивалась я, — и нечего тут сочинять про заботу о болящих сотрудниках!

Маринка фыркнула, мотнула головой и замолчала. Мы прошли в приемный покой, узнали все, что нам было нужно, и почти без труда прорвались внутрь корпуса.

Белые халаты, выданные нам невзрачной дежурной девушкой, читающей покетбук Сергея Маузера, мы накинули на плечи. Халат, доставшийся мне, почему-то оказался коротким и узким. Надюймовочек, что ли, они рассчитаны? Скорее всего.

Палата располагалась на втором этаже в середине коридора. Народа в коридоре было немного.

Несколько больных в пижамах и в тренировочных костюмах стояли возле окон.

Одним из пациентов у окна оказался и наш Ромка. Мы его узнали не сразу. Правильнее было бы сказать, что это он разглядел нас и замахал рукой.

— Неужели это он? — тихо спросила меня Маринка.

Пока мы подходили, я сама сомневалась, но, наконец, узнала Ромку.

Он стоял, опираясь на два костыля, его правая нога была загипсована до колена.

— Привет! Тебя уже костылями вооружили! — весело поздоровалась Маринка с Ромкой. Она вообще всегда быстрее меня ориентируется в малоприятных ситуациях. — Жаль, что мы Виктора с собою не взяли! — добавила Маринка, поворачиваясь ко мне.

— Почему? — не поняла я.

— А если костыли здесь отберут, скажут, что казенное имущество, как мы его потащим? На руках?

Я промолчала и с любопытством посмотрела на Ромку.

— Привет, — поздоровалась я с ним, — не молчи, индеец, рассказывай, как тебя угораздило поскользнуться на банановой кожуре.

— Не поскальзывался я нигде, Ольга Юрьевна. — Ромка шмыгнул носом и облокотился на подоконник локтем. — Это дом такой несчастный, что ли, короче говоря, чертовщина со мной приключилась.

— Какая еще чертовщина? — прищурилась Маринка. — Ты имеешь в виду нечистую силу?

— Ну, кто ж знает! Может, и ее. — Ромка оглянулся и приблизился к нам. — Я точно понял, Ольга Юрьевна, что там что-то не то! Там что-то скрывают! И, во-первых, это комендант!

Слово «комендант» Ромка произнес таким загадочным тоном, что я почувствовала какую-то волну холода, пробежавшую по спине.

— Какой комендант? — негромко переспросила Маринка, и я поняла, что она пугается Ромкиного ответа, ожидая чего-то мистического.

Однако Ромка, который был не в курсе всех этих дел, начал рассказывать просто и спокойно:

— В этом доме есть или управдом, или комендант, или кто там еще, короче, главный над шоферами и дворниками. Комендант очень не хотел пускать меня. А потом еще был один тип мажорный такой, вроде какой-то чиновник из правительства. Он мне…

— Хватит пока, — я постаралась пресечь Ромкину активность, сообразив, что сейчас последует обычный рассказ о трудностях журналистской работы, — расскажи лучше, что у тебя с ногой. Ты куда ею залез?

— В дверь, — вздохнул Ромка, — меня не пустили через парадный вход, и я обошел дом с другой стороны, а там был еще один вход, наверное, служебный. Там была приоткрытая металлическая дверь, я шагнул, и тут она резко прикрылась… ну, вот и все…

Мы с Маринкой молча переглянулись. Не знаю, о чем подумала она, но я-то подумала, что сама никогда не лезу в чужую дверь, не посмотрев, что там за нею. Это означает, что мне бы дверью прихлопнули голову. Радужная перспектива, ничего не скажешь.

— Ну ладно, а сейчас ты как себя чувствуешь? — спросила я.

— Нормально, ничего не болит. Честно-честно, — сказал Ромка и жалобно взглянул на меня. — А вы на машине, Ольга Юрьевна, да?

— На самокате с пропеллером, — отрезала Маринка и повернулась ко мне:

— Что делать будем, шеф?

— Нужно переговорить с твоим лечащим врачом, — сказала я Ромке. — Если он скажет, что тебя можно забирать домой, то мы прямо сегодня и отвезем тебя.

— Если же нет, то получишь вот этот пакет с фруктами и будешь их грызть, лежа на больничной койке, — быстро закончила Маринка, глядя на меня как бы с намеком. Она хотела сказать, что зря я ее подозревала в покушениях на бананы, но я сделала вид, что не поняла намеков.

Ромка сморщился, но тут же с интересом взглянул на пакет:

— А что там? Какие фрукты?

— Это только для больных, — уклончиво сказала Маринка.

— Палата твоя где? — спросила я, чтобы прекратить этот разговор, переходящий в бестолковые препирательства.

— Да вон она. — Ромка махнул костылем в сторону открытой двери с цифрой 13, написанной черной краской на закрашенном белом стекле филенки.

— Давай зайдем туда, оставим пакет, потом попробуем найти твоего врача, — предложила я.

— А я, кстати, сделал небольшой репортаж, — вдруг вспомнил Ромка, неуклюже шагая по коридору, — наговорил на кассету. По-моему, получилось неплохо.

— Молодец, молодец, — неохотно похвалила я Ромку, — но лучше бы сохранил свои конечности в целости.

Мы вошли в палату. Она была шестиместной, но только две койки были заняты. На одной, у левой стены, укрывшись одеялом с головой, спал Ромкин сосед.

Ромкина койка, как я поняла, располагалась справа. Она была разобрана, одеяло скомкано и прижато к стенке. Около прикроватной тумбочки, склонившись над ней, стоял мужчина в белом халате и в белой шапочке. За его спиной не было видно, что он там делал.

— Я здесь, доктор, — сказал Ромка, медленно входя в палату. За ним проскользнула Маринка и сразу же сморщила нос, давая понять, что здешняя атмосфера не про ее тонкую душу.

Врач обернулся, и я увидела, что у него на лице марлевая повязка. В руке врач держал диктофон.

На тумбочке лежала раскрытая Ромкина сумка.

Врач, не говоря ни слова, поспешно приблизился к нам.

— В чем дело? — спросила Маринка, выскакивая вперед и разглядывая всю сцену.

Врач так же молча шарахнулся чуть влево.

— Это мой диктофон! — крикнул Ромка, вышагивая вперед и взмахивая костылем.

У него это получилось не очень ловко, и он задел за Маринкину сумку, поддав ее снизу вверх.

Сумка подпрыгнула и, перевернувшись, описала вокруг Маринкиного плеча полный круг.

— Ой, — пробормотал Ромка, — извини.

Я предусмотрительно отошла на шаг в сторону.

Черт его знает, чем дело кончится, если Ромке приспичило вдруг изобразить из себя рейнджера.

— Это что еще за фокусы?! — закричала Маринка, тщетно пытаясь поймать свою сумку. У нее это получилось только с третьей попытки.

— Он рылся в моей сумке! — вскричал Ромка, показывая кивком на диктофон в руках доктора.

— Грабеж средь бела дня! — проворчала Маринка, но ее раздражение было обращено не против врача, а против Ромки. — Ты легче костылями-то, а то…

Не могу сказать, что я сразу же поверила в версию Ромки. Диктофон — не такая уж редкая вещь в нашей жизни, чтобы можно было любого с этим прибором в руках заподозрить в воровстве именно твоего.

— И… — пробормотала я, обращаясь к врачу, собираясь извиниться перед ним за юношескую импульсивность нашего товарища, но врач, не собираясь вступать ни с кем из нас в приличный разговор, вдруг все так же молча прыгнул на Ромку и толкнул его на Маринку. А вот это уже было подло.

Ромка повалился, Маринка завизжала, врач бросился к дверям.

— Помоги же, что ты стоишь?! — заорала мне Маринка, медленно приседая под весом Ромки, а Ромка, вместо того чтобы стараться сохранять равновесие, продолжал размахивать левым костылем.

Но врач уже убежал.

Дверь, распахнутая им, ударила меня в бок. Этот удар как бы придал мне ускорение, и я схватила Ромку за руку.

— Диктофон! — снова крикнул Ромка, вырываясь и пытаясь выскочить на своих трех ногах вслед за похитителем. — Виктор с вами?

— Он там, где все нормальные люди. На работе, — резко ответила Маринка, оправляя платье.

Она отпустила Ромку, теперь уже навалившегося на меня, и отошла в сторону.

— Может быть, тебя еще и в голову ранили? — крикнула она Ромке. — Какого черта распрыгался?

— Ты уверен, что это твой диктофон? — спросила я, выравнивая Ромку и заставляя его оставаться на месте. — Или успокойся, или я тебя отпускаю — и можешь падать! Вторую конечность сломаешь.

— Это не мой диктофон, — хмуро ответил Ромка, прекращая свои попытки потренироваться в беге по больничным коридорам.

— Ну а в чем же тогда дело? — прикрикнула Маринка и покосилась на соседа Ромки по палате.

Он как лежал не шевелясь, так и продолжал изображать деталь интерьера. Что за странные люди?

Неужели им неинтересно, что происходит у них под носом?

— Это твой! — ответил Ромка Маринке и вздохнул. — У врачей зарплата маленькая, я об этом слышал… но никогда бы не поверил, что…

— Мой диктофон?! — медленно повторила Маринка и открыла уже рот, чтобы высказать свое отношение ко всему происходящему, но тут позади меня послышался негромкий кашель.

Я обернулась.

В дверях палаты стоял мужчина ниже среднего роста, приблизительно сорока лет, с коротко стриженными седыми волосами. На плечах был накинут халат, свисающий до пола. Почему-то первым делом я обратила внимание именно на этот факт.

Похоже, что любительница Сергея Маузера практиковалась еще и в вялых приколах. Нужно будет сказать ей пару ласковых слов, когда мы отсюда уберемся.

Мужчина шагнул вперед и, не обращая внимания ни на Маринку, что понятно, ни на меня, что возмутительно, обратился к Ромке.

— Вот ты где, малыш, — сказал он, удостаивая нас с Маринкой только косым взглядом.

— Что вам нужно? — спросил Ромка, и я услышала, как дрогнул его голос.

«Ничего себе, — подумала я, уже более внимательно рассматривая этого визитера, — кто же это такой? Может быть, родственник?» Мужчина по возрасту вполне годился Ромке в отцы или в дяди.

Возможно, этим и объяснялась Ромкина робость.

— Мне нужно, чтобы ты не совал свой нос, куда тебя не просят, понял, да? Одну клешню тебе сломали, так это только начало. Постарайся поберечь свое здоровье.

Я резко повернулась к этому наглому гостю, но Маринка опередила меня.

— Вы кто?! — рявкнула она, и я ее прекрасно поняла. После того как тебе едва не сшибли сумочку, потом чуть не уронили, срочно требовалось на ком-то разрядиться.

— Отстань, мамочка, — коротко бросил гость и снова обратился к Ромке:

— Короче, пацан, я тебя предупреждал? Но ты продолжаешь свои дела.

Придется с тобой разобраться по-плохому.

Мужчина, отведя руку назад, постучал пальцами по стеклу палатной двери. В ответ на эту команду, наверняка украденную из репертуара Куклачева, в палату протиснулись еще два персонажа, отвечающие четкому определению: гоблины. Оба не поражали высоким ростом, но спортивные костюмы, короткие стрижки, сильно развитые надбровные дуги, нависающие над маленькими глазками, не оставляли сомнений в том, что они принадлежат именно к этой разновидности рода человеческого.

Вошедший первым, наверное, был самым отчаянным из этой пары: его нос и лоб украшали старые шрамы, словно когда-то в порядке инициации его качественно повозили мордой по шершавому полу, предварительно рассыпав там пригоршню гвоздей.

— Вот этого малого на костылях в мою машину. Будет вякать — успокоить, — скомандовал седой и отошел в сторону.

Как два бультерьера, в народе называемых свинокрысами, братки переваливающейся походкой подошли к Ромке.

Жертва инициации пробурчал:

— Ясно. Ну, пошли!

— Одну минутку! — Я удивилась, услышав свой собственный голос, но теперь, когда все внимание обратилось на меня, отступать было поздно.

— А тебе-то что? — спросил меня поцарапанный. — Ты к кому пришла? Вот и вали отсюда.

Ромка был зажат с двух сторон и имел весьма жалкий вид.

— Я пришла к этому молодому человеку, — независимо ответила я и рывком, получившимся у меня довольно-таки нервным, достала из сумки удостоверение.

При виде красной книжечки лапы, захватившие Ромку, отдернулись назад.

— Что Это у вас там? — проворчал седой и не спеша подошел ко мне.

Затем, что-то бурча, взял мое удостоверение и раскрыл его.

— Фу-ты, журналюшка! — презрительно оттопырив губу, произнес седой, но, задумчиво посмотрев на своих бультерьеров, махнул им рукой, и братишки отошли на шаг.

— Короче, ты понял, да? — снова обратился седой к Ромке. — Мне придется с тобою поговорить, если снова будешь вести себя невежливо.

Помолчав для солидности, седой негромко добавил:

— Давайте отсюда в отвал, ребята.

Бандиты не выразили никакого отношения к столь быстрой смене команд, просто повернулись и вышли, как безмозглые роботы, не умеющие интересоваться смыслом своей работы, а только тупо выполняющие заложенные в них программы.

За ними вышел и седой.

Мы остались в палате вчетвером. Второй Ромкин сосед как спал или упорно притворялся спящим, так и продолжал благополучно это делать.

Маринка прошла и села на Ромкину постель, брезгливо отодвинув комок одеяла.

— Что здесь происходит? — задала она законный вопрос.

Ромка шмыгнул носом и проковылял до нее.

Сесть рядом с Мариной он не решился, прошел дальше, сдвинул подушку к стене и тоже сел, поставив перед собой оба костыля.

— Я, кажется, задала вопрос, — надменно повторила Маринка, глядя прямо перед собой, — долго будешь молчать?

— Да уж, пожалуйста, — согласилась я, подо, двинула табурет и села на него. — И давай по порядку. Что там у нас было сначала? Диктофон?

— Это мой диктофон! — вскричал Ромка. — Точнее, ее диктофон! — Он ткнул пальцем в сторону Маринки. — Вот он в сумке лежал, а этот его спер!

Ромка схватил свою расстегнутую сумку и заглянул в нее.

— А журнал оставил, — грустно закончил он.

— А кто это был? — спросила я. — Совсем неизвестный человек?

— Врач, что ли? — переспросил Ромка. — Да понятия я не имею! Я его никогда раньше не видел!

А мой лечащий врач совсем другой, и вообще это женщина.

— А толстый — это кто? — продолжила допрос Маринка.

— Это и есть комендант дома, — возбужденно ответил Ромка, — я же вам о нем рассказывал, он еще и там, около дома, мне все угрожал, а вот сюда, вы и сами видели, даже с бандитами пришел!

— Чем ты его так достал? — улыбнулась Маринка. — Сравнил с бегемотом?

— А ни фига! Я просто…

— Короче, как я поняла, нужно уходить отсюда быстрее! — оборвала я. — Даже еще скорее, чем быстрее, мне как-то уже надоели ваши новые знакомые, юноша.

— Да, нервируют, — согласилась Маринка, — ты в знакомствах неразборчив, Роман. Рано тебя выпускать на самостоятельное дело: портачишь с полоборота.

— Да я… да они… — заволновался Ромка.

— Молчать! — крикнули мы с Маринкой одновременно, и я встала с табурета.

Ромка замолчал и жалобно заморгал на меня.

— Собирай вещички, — скомандовала я, — три секунды тебе на это.

— Две, — поправила меня Маринка, — я уже устала ждать.

Мы помогли Ромке встать, повесили ему на плечо его сумку и решили, что до моей «Лады» он пойдет в своем тренировочном костюме — не простудится.

Пока мы шли по коридору, я постоянно оглядывалась, честно говоря, опасаясь, не преследует ли нас какой-нибудь сюрпризик вроде гоблинов или врача-ворюги, решившегося покуситься еще и на мой диктофон.

То, что происходило в этой больнице на наших глазах, явно нуждалось в расследовании, объяснении, проверке и в последующем репортаже. Но, как мне казалось, раскопка этих загадок займет времени примерно столько же, сколько понадобилось Шлиману. Слишком уж все было непонятно, но начинать, наверное, нужно было с дома. Все секреты должны были найти объяснение там.

Мы вышли во двор, и ничего не произошло.

Хоть моя машина и не является, разумеется, моей крепостью, но иметь под собою четыре колеса, готовых вращаться в том направлении, куда я скажу, со скоростью под сто километров в час, — успокаивает.

«Ладушка» стояла на расстоянии пяти-семи метров от входа в корпус травматологии. 1 Справа был выезд из больницы. Там же, справа, чуть в отдалении от «Лады», стояла черная блестящая «Ауди» с тонированными стеклами.

Еще несколько машин попроще — «Жигули» и «Москвичи» — стояли левее моей «ладушки». Наверное, хозяин «Ауди» подумал, что ему неприлично становиться в один ряд с отечественным автохозяйством, и он гордо приземлился в отдалении.

Как только мы вышли на крыльцо, двери «Ауди» распахнулись, и из нее показались знакомые нам гоблинские рожи во главе со своим комендантом.

Комендант выполз с правого переднего сиденья машины, гоблины — из задней двери.

— Продолжение следует, — пробормотала Маринка. — Явление питекантропов — два.

— Есть такое впечатление, — так же тихо ответила я. — Достаю свой сотовик и вызываю милицию. Плевать на гордость. Пусть мне будет стыдно.

Потом.

— Какая может быть гордость?! — закричала Маринка. — Жизнь дороже!

Мы не стали выходить на дорогу, а так и продолжали стоять на крыльце, глядя, как к нам приближаются недавние знакомые. Комендант остался стоять рядом с «Ауди». Он вынул сотовик и, набрав номер, поднес его к голове.

Взглянув на нас, комендант усмехнулся и повернулся к нам спиной.

Братки неторопливо подошли ближе, и, не поднимаясь на ступени, поцарапанный сказал:

— Ну, в общем, короче, этого парня приглашают в гости. Ничего ему не будет. Поговорят — и пока.

Я переглянулась с Маринкой. Маринка промолчала, а я предельно вежливо поинтересовалась:

— Что значит «пока»? Никуда он не пойдет!

Отступив на шаг, я дернула из сумки сотовый, приготовившись уже нажать цифры «ноль-два».

Инициированный браток повел головой и шагнул за мной, протягивая лапы. Ромка загородил меня костылем, Маринка крикнула, не слишком громко, а так, для разгона, и тут нас всех отвлек рев двигателя.

Зеленые «Жигули», до этой секунды тихо и мирно стоящие в одном ряду со своими собратьями, вдруг резко сорвались с места и с рыком помчались к выезду из больницы.

Второй браток, чуть задержавшийся на дороге, быстро прыгнул на ступеньку. Видно было, что он испугался неожиданно резко рванувших мимо него «Жигулей».

Мы все проводили взглядом эту взбесившуюся машину. Стекла «Жигулей» были не тонированными, и я с удивлением разглядела за рулем человека в белом халате.

В те секунды я и не подумала, что это может быть наш доктор — любитель чужих диктофонов.

Не было времени думать.

Зеленые «Жигули» мчались прямо на коменданта, оставшегося стоять рядом с передней дверкой «Ауди». Я видела, как постепенно раскрывается рот коменданта, словно он хотел что-то сказать, как медленно опускается его рука с сотовым телефоном, а потом вдруг с прытью, неожиданной для такого зажиревшего и в общем-то немолодого человека, он отскочил в сторону.

Дорога окаймлялась бордюром, за которым нечесаными природными космами торчали в разные стороны ветки чахлых кустарников. Комендант напоролся на один куст, отпрыгнул, попал задницей на второй, с третьей попытки он просто упал на землю и закопошился там, размахивая руками и ногами.

А в это время на дороге происходила коррида, выдержанная в отечественно-механизированном ключе.

«Жигули» на полной скорости врезались в левый бок «Ауди», смяв ей крыло и вбив приоткрытую дверку в салон.

Я забыла про свое желание позвонить, гоблины, казалось, забыли про нас, и все мы стали зрителями, находящимися в одном партере.

Представление на одном бодром бодании не закончилось.

С повизгивающим рычанием «Жигули» отъехали назад и снова ударили «Ауди» в борт. И вот только после второго прицельного пинка «Жигули» объехали опозоренного врага и помчались по дороге к выезду.

— Ну, ты глянь, какая дрисня на колесах, — ошарашенно проговорил поцарапанный браток, судорожно дергая себя за ремень на животе.

— Ну, вы что там коптите?! — тараща глаза, заорал поднявшийся из кустов комендант. — Хряйте сюда, бегом! Бегом!

Гоблины робкой трусцой помчались к нему.

В это время комендант, нервно вздрагивая всем телом, оглядывался и тыкал жирным пальцем в трубку сотового телефона, набирая номер.

Братки подбежали к нему и принялись бережно выводить свое руководство из зарослей.

Под шумок, или, как принято заезженно говорить, «пользуясь случаем», мы втроем тихо и спокойно, правда, все-таки в темпе вальса, погрузились в «ладушку» и выехали из этого места ристалищ.

В зеркало заднего вида все время до поворота я наблюдала, как два бультерьера, превратившись в две лошадиные силы, старались развернуть покореженную «Ауди» носом к выходу.

Только очутившись на оживленных улицах города, я почувствовала некоторое успокоение.

— Мне кажется, Ромка во что-то влип, — заявила Маринка.

— Есть такое впечатление, — ответила я. — Эй, молодой чемодан, давай рассказывай подробнее все, что произошло у тебя на задании.

Глава 4

Мы отвезли Ромку к нему домой, а сами поехали с Маринкой в редакцию.

В редакции мы застали обоих наших оставшихся там мужчин. Сергей Иванович, как всегда, сидел за компьютером, а Виктор с помощью кофеварки настойчиво изобретал чай.

— Ну что там наш попрыгунчик? — спросил нас Кряжимский, как только мы показались в дверях.

— Он-то нормально, если не считать, что мы сами чуть попрыгунчиками не стали, — проворчала Маринка. — Что ты тут сочиняешь?! — вскричала она, обращаясь к Виктору. — Кофеварка — это тонкий прибор, не предназначенный для твоих дурацких экспериментов.

Она оттеснила Виктора от своего стола и, фыркнув несколько раз, всыпала еще чайной заварки в кофеварку.

— Не пропадать же добру, все равно ерунда получится, потому что…

— Потому что не ты делала, — закончила я за нее и обратилась к мужчинам:

— Нам есть что вам рассказать, господа.

— Не спеши, Оля, я сама, — встряла Маринка и начала размахивать руками. — Короче, Ромка влип! Он пошел к дому, где жил этот мужик, с моста рухнувший… Как его там, Оль?

— Будников, — скучным тоном ответила я, понимая, что придется пока взять паузу.

— Ну да, правильно, Будников. Ромку не пустили даже в подъезд, потому что дом крутой и охранник сидит внутри подъезда. А комендант здания — Ромка на него нарвался сдуру-то, словно ему не говорили быть осторожней, — предупредил его, чтобы Ромка уходил подобру-поздорову, а то хуже будет.

Но мы же все знаем Ромку-то…

Маринка сделала эффектную паузу, за которую я успела зевнуть и зайти в свой кабинет.

Я не стала закрывать дверь, потому что само собой планировалось совещание у меня за кофейным столиком. Подойдя к столу, я набрала номер телефона Фимы Резовского, моего старинного приятеля по существу и адвоката по совместительству.

Фимы не оказалось на рабочем месте, и я передала секретарше просьбу, чтобы он мне перезвонил, как только объявится.

Положив трубку, я прислушалась. Через открытую дверь доносился возбужденный голос Маринки, повествующей о пожарах и взрывах, прозвучавших сегодня на нашем пути, причем, судя по расписываемым подробностям, роль абсолютной героини сериала Маринка отводила, безусловно, себе любимой. Я была где-то там, на заднем плане, а Ромка вообще работал статистом в этом театре одного актера. Актером была, понятно, Маринка.

Однако, если отвлечься от красот и описаний, Маринка в общем верно придерживалась сути событий, ну а уж отделить пшеницу от плевел наши умные мужчины, я думаю, сумеют.

Я закурила, набираясь терпения.

Когда моя сигарета подходила к концу вместе с терпением, в кабинет торжественно вошла Маринка, неся в руках поднос с чашками, за нею буднично шел Виктор с кофеваркой, полной свежего чая, а сзади семенил взволнованный и раскрасневшийся Сергей Иванович.

— Я так понимаю, что вы уже все в курсе, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла я, садясь на свое место за кофейным столиком.

— Да, я рассказала кое-что, — небрежно сказала Маринка, бросив настороженный взгляд на меня.

Ей очень хотелось узнать, не захочу ли я выдать вторую версию событий, менее героическую и более правдоподобную. Я не захотела: времени было жалко.

Сергей Иванович, как только уселся на стул, сразу же снял очки, нервно протер их, покачал головой и посоветовал позвонить майору Здоренко.

— И что мы ему скажем? — спросила Маринка, разливая чай.

— То, что за смертью Будникова кроется что-то серьезнее простой аварии, — ответил Кряжимский. — Вы заметили, как сразу переполошилась и охрана дома, и кто-то еще, скрывающийся под видом врача?

— Тут много непонятного, — засомневалась я, — непонятно, кто и главное — зачем! Этот врач явно выручил нас, тут сомневаться не приходится, но зачем он это сделал? И зачем он украл диктофон?

— Скажем так, — важно произнесла Маринка, — есть мнение, что врач, укравший диктофон, и человек в белом халате, похулиганивший на дороге, — это один и тот же человек.

— Скажем, — согласилась я, — а еще скажем, что нет прямых доказательств, что все это связано с Будниковым. Что тут общего? Только дом! Дом — и все, собственно!

— Ох, чует мое сердце, — застонала Маринка, — не туда мы влезли, не туда! Этот дом с кладбищем под фундаментом нам еще даст прикурить!

Вы разве не видите, что место это плохое?! Там все словно взбесились!

Я не успела ответить, как в редакции послышались неторопливые шаги.

— Мама, — прошептала Маринка, закрывая лицо руками.

— А почему не папа? — с озлоблением произнесла я и встала, но Виктор меня опередил. Он легко поднялся со стула, добежал до двери кабинета и вышел из комнаты.

После него, честно скажу, мне и самой идти уже было не так страшно.

В редакции я увидела Виктора, разговаривающего, точнее говоря, кивающего незнакомому мужчине. Это был холеный джентльмен в хорошем костюме, в стильном галстуке. Глядя на него, сразу же приходила мысль о преуспевающем бизнесмене или об областном чиновнике, плотно сидящем трудовой задницей на финансовых потоках.

Виктор оглянулся и кивнул — теперь уже мне.

Это означало в переводе на человеческий язык, что джентльмен спрашивал меня.

— Я главный редактор Бойкова Ольга Юрьевна, — представилась я гостю.

Виктор мягко обошел меня и вернулся в кабинет.

— Очень приятно, — осклабился джентльмен, поглаживая меня влажным взглядом. От таких взглядов я разучилась краснеть совсем недавно.

Пусть посмотрит, может, хамить не будет, как говорит Маринка в таких случаях.

Джентльмен протянул мне свою визитку и тут же озвучил ее:

— Балашов Сан Саныч, помощник вице-мэра по социальным вопросам.

Тут я увидела, что из кабинета с очень деловым видом выходят Маринка с Кряжимским и, не обращая на нас внимания, направляются к компьютеру Сергея Ивановича. Виктор остановился возле кабинета и вопросительно посмотрел на меня.

Я ему улыбнулась и повернулась к Балашову.

— Прошу ко мне, — пригласила я его.

В кабинете Сан Саныч быстро осмотрелся, пробормотал что-то вроде «миленько-чистенько» и, подождав, когда я займу свое командирское место за столом, сел напротив на стул для посетителей.

— Чем могу быть полезной? — спросила я, и Балашов не стал тянуть кота за хвост, он оглянулся на закрытую дверь и, снова улыбнувшись мне, с невинным видом произнес:

— Я посмотрел нужные бумажки в министерстве информации области. Вашей газете через два месяца нужно будет продлевать лицензию. Кроме того, у санэпидстанции были к вам какие-то претензии в прошлом году, но это мелочь, конечно же. Госкомимущество, как я слышал, имеет виды на это здание, хотя срок аренды у вас еще и не истек… — Балашов замолчал и вновь одарил меня сладкой улыбкой.

Мне улыбаться не хотелось.

— А в чем суть дела? — холодно спросила я.

— Хорошая у вас газета, — с чувством произнес Балашов, словно не расслышав моего вопроса.

— Я в курсе, — призналась я.

— Мы все были бы заинтересованы, — с убеждением в голосе произнес Балашов, — чтобы ваша газета выходила каждый день, каждый месяц и каждый год.

Он замолчал, выжидающе глядя на меня. Я выбила из пачки сигарету и закурила.

— Курить можно, — нейтральным тоном сказала я. Смысл моей фразы был, однако, обратным: кому можно, а кому и нежелательно. Поднатасканный в подковерной чиновничьей возне Сан Саныч понял меня правильно.

— Спасибо, — добросердечно поблагодарил Балашов, — но я не балуюсь такими вещами.

— А я балуюсь, — с вызовом ответила я. — Потрудитесь, пожалуйста, уважаемый Сан Саныч, объяснить суть вашего визита. А то вы пришли сюда, пугаете бедную девушку, и я даже и не знаю, что про вас подумать.

Это было правдой. Ясно, что Балашов пришел в редакцию «Свидетеля» не просто так, не затем, чтобы познакомиться со мною, хотя ради этого тоже можно было бы прийти. Было два варианта объяснения его прихода. Оба варианта назывались одним словом «вымогает». Только вот что конкретно?

Вряд ли он пришел просить денег на какую-то областную или городскую программу и вряд ли на программу свою, личную. Это делается по-другому.

Вряд ли он пришел «приструнить» нас за какой-нибудь ставший неугодным репортаж. За последнее время мы не публиковали никаких громких материалов, затрагивающих городские или областные власти. В портфеле редакции тоже не лежало никакой бомбы. Что ему нужно?

Я думала и пока не находила ответа, поэтому решилась спросить напрямую, тем более что сам Балашов не злоупотреблял дипломатическими изысками, а сразу, с первого же шага, если можно так сказать, дал мне понять, что в состоянии устроить мне грустную жизнь. Ишь ты, даже санэпидстанцию приплел, мелочный какой!..

— Ну что вы, Ольга Юрьевна, — всплеснул руками Балашов, — как я могу пугать такую замечательную девушку и наверняка такого великолепного организатора, как вы! Что вы! Я пришел сюда как проситель и очень надеюсь, что вы со вниманием и пониманием отнесетесь и к моей скромной персоне, и к моей маленькой просьбочке!

После того как на меня, можно прямо говорить, наехали, и довольно беспардонно, я не намерена была любезничать ни под каким соусом.

— Излагайте вашу просьбочку, — все так же холодно сказала я, — я внимательно слушаю.

Балашов вздохнул и притворно потупил глазки, словно застеснялся чего-то.

— Ну зачем же вы так сухо и сурово, Ольга Юрьевна! — наигранно огорчился он. — Однако если вы настаиваете, то я, пожалуй, и приступлю. — Он еще удобнее расположился за столом, как будто не он у меня, а я у него была в кабинете, положил локти на стол, скрестил пальцы и произнес:

— Вы наверняка в курсе, что на днях произошло прискорбное событие, одно в череде нескольких. — Балашов сделал паузу и настороженно взглянул на меня. Кажется, мой взгляд не отобразил ничего хотя бы потому, что я ни о чем не успела подумать.

Балашов еще раз вздохнул и продолжил:

— Произошла авария, и трагически погиб мой товарищ по совместной работе и хороший знакомый Будников Иван Алексеевич. Он работал по договору с администрацией, и нам, — Балашов выделил слово «нам» интонацией и паузой, — не хотелось бы, чтобы к этому, еще раз скажу, трагическому событию было обращено пристальное внимание прессы и, как следствие, граждан.

Балашов замолчал и выжидательно посмотрел на меня.

— Что вы называете «пристальным вниманием»? — спросила я. — Погиб человек, если он погиб, конечно, — я увидела, как при этих словах у Балашова удивленно взметнулись брови, — труп-то не найден пока, — мягко напомнила я, опережая его вопрос. — А вы наверняка помните принцип: «Нет трупа, нети…»

— Он погиб, — сокрушенно вздохнул Будников, — но я вас понял, Ольга Юрьевна. Вы правы.

Если происходят такие события, то не писать о них нельзя, но ведь можно же не смаковать горе людей!

Человек умер, это печально, но это не повод для сенсации.

— Не повод, — согласилась я. — Но никто сенсации и не устраивает. Мы заинтересовались этим делом исключительно по причине его незавершенности. Если я правильно понимаю, расследование еще продолжается, и дело прокуратурой не закрыто. Какие претензии к нам? Мы ни в чем не нарушили закона о средствах массовой информации.

Ведем себя прилично, как всегда…

— Прилично, — с сомнением покачал головой Балашов. — А это, простите, родео, которое вы устроили во дворе второй городской больницы?

Это что? Если это приличное поведение, то я… то я… — Балашов замолчал, ища, с кем бы приличным себя сравнить, и тем самым дал мне паузу, которой я сразу же и воспользовалась.

— К родео, как вы выразились, мы не имеем ни малейшего отношения! — твердо заявила я и даже легонько пристукнула ребром ладони по столешнице. — Ни малейшего! — Я повысила голос, имея на это полное моральное право. Это что же такое?!

Сегодня обвинят в том, что мы хулиганим на улицах, а завтра что еще придумают? Такое спускать нельзя. — Понятия не имею, кто гонялся на тех зеленых «Жигулях», — продекларировала я и затушила сигарету в пепельнице. Очень здорово у меня это получилось, даже самой понравилось. — Но зато я знаю, что комендант дома, где жил этот ваш Будников, угрожал нашему сотруднику в присутствии свидетелей. Это как объяснить?

— Секундочку! — Балашов отбросил свой сладкий тон, навалился на стол грудью и резко спросил:

— А разве это не ваш «афганец» — фотограф был за рулем этой машины?

— Еще чего выдумали! — откровенно возмутилась я. — Он все это время находился здесь в редакции и, насколько мне известно, никуда не отлучался! Вы что же это, собираетесь приписать нам явную уголовщину? Не выйдет, господин Балашов!

Я так рассвирепела, что даже вскочила со своего кресла и вышла из-за стола.

— Это комендант дома угрожал нашему журналисту, и вполне возможно, что именно его люди нанесли увечье нашему сотруднику. В любом случае здесь есть чем заняться правоохранительным органам, а к этому происшествию около больницы ни я, ни один из сотрудников газеты не имеем никакого отношения!

Мы препирались с Балашовым еще битый час, и в конце концов мне удалось его убедить, что наша газета вовсе не является филиалом незарегистрированной охранной фирмы, практикующейся на нестандартном решении проблем. С другой стороны, Балашов твердо пообещал, что комендант придет ко мне и принесет свои извинения за превышение полномочий. Искренними будут эти извинения или нет — меня не интересовало. Сан Саныча, впрочем, тоже. Мы оба понимали, что это всего лишь дань форме человеческого общежития.

— Он отвечает за охрану вверенного ему объекта, — извиняющимся тоном пояснил Балашов, — ваш… гм… сотрудник был настолько молод, что никто на смог поверить, что он на самом деле журналист. А он, кстати, в штате? — Сан Саныч задал этот вопрос безразличным тоном, но врасплох меня не поймал. Не за что было ловить.

— В штате, и давно, — напористо ответила я, не уточняя, впрочем, что по штатному расписанию Ромка числится всего лишь курьером. Нужно будет срочно перевести его в журналисты. Судя по нулевым результатам первого же дела, но уже получившего такой резонанс, мальчишка дорос до самостоятельной работы. Почти. Почти дорос и почти до самостоятельной.

— Ну, значит, мы договорились, Ольга Юрьевна, — завершая наш тяжкий разговор, произнес Балашов, вставая со стула. — Коменданта я пришлю с извинениями, а вы лишнего шума поднимать не будете и создавать сенсацию на ровном месте тоже не станете.

— Никогда этим не занимались, — честно призналась я и с облегчением увидела, как Балашов вышел и прикрыл за собой дверь.

Прикурив, я вышла следом. Балашов уже прошел через комнату редакции и вышел в коридор.

Я взглянула на Маринку.

— Виктор пошел за мороженым, — доложила она, скромно добавив:

— Моя идея. Принесет на всех.

— Замечательно, — сказала я, чувствуя, что разговор с Балашовым утомил меня, как хороший футбольный матч, сыгранный мною лично от начала до конца.

Сергей Иванович поднялся со своего места, снял очки, и тут из коридора вдруг донесся душераздирающий мужской крик.

Наступившая после этого тишина оглушила и подействовала на нервы так же нехорошо, как и крик.

Кряжимский сразу же плюхнулся на стул и растерянно заморгал глазами. Маринка открыла рот и затем прикрыла его ладошкой. Не знаю, как я выглядела, но сердечко у меня забилось в ритме фокстрота и даже еще быстрее.

— Это еще что? — препротивно, дрожащим голосом прошептала Маринка.

— А я знаю? — шепотом огрызнулась я.

Кряжимский, вспомнив с очевидной неохотой, что он тут единственный мужчина, нацепил очки на нос, кашлянул и хрипловато произнес:

— Надо пойти посмотреть.

По его интонации явно читалось, что не надо ни смотреть, ни идти, и он был бы рад, если бы мы ему так и сказали. Но я тоже вспомнила, что я тут самый главный начальник, вот уж мне точно деваться некуда.

— Надо, — не совсем уверенно сказала я, стараясь все же взять себя в руки, — пойдемте вместе, Сергей Иванович.

Маринка застыла, как изваяние, и я, взглянув на нее, поняла, что оторвать ее от кресла не получится ни у кого. Даже у меня. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

Я подошла к двери, ведущей в коридор, Кряжимский встал со мною рядом, но потом, все же решившись, толкнул дверь, и мы вышли, постоянно оглядываясь.

Коридор был длинный и освещен не очень хорошо светильниками дневного света, расположенными под потолком. В конце коридора справа находился выход. Несколько металлических шкафов высотой в полтора метра стояли почти возле выхода. У двери на полулежал Балашов.

Послышались поспешные шаги на лестнице.

Я крепко вцепилась в руку Сергея Ивановича, ожидая, что сейчас в проходе появится убийца с автоматом в руках и в черной маске на голове, но в коридор вошел наш Виктор, держа в руках полиэтиленовый пакетик с мороженым.

— Ты никого там не видел? — крикнула я, все-таки не выпуская рукав Сергея Ивановича. Так было спокойнее. Уютнее.

Виктор качнул головой и наклонился над Балашовым. Я тоже подбежала к нему. Кряжимский подошел за мною следом, покашливая и вытирая пот со лба мятым платочком.

Балашов лежал на спине, глаза его были закрыты. Кажется, он не дышал.

Виктор приложил ладонь к шее Балашова.

— Что? — шепотом спросила я, присаживаясь на корточки, но готовясь в любую секунду вскочить и бежать отсюда.

— Есть пульс, — ответил Виктор и стал ощупывать грудь Сан Саныча под пиджаком.

— Воды, что ли, принести, — неуверенно произнес надо мной Сергей Иванович.

— Да, пожалуйста, — сказала я и обратилась к Виктору:

— Это ранение?

Виктор пожал плечами и расстегнул на Балатцове пиджак.

Кряжимский, громко топая, убежал в редакцию.

Виктор приподнял голову Балашова, провел пальцами по его затылку и посмотрел на ладонь. На ней отпечаталось маленькое кровяное пятнышко.

Вернулся Сергей Иванович и подал мне стакан с водой.

— Что, брызнуть ему в лицо? — неуверенно спросила я.

Виктор молча взял у меня стакан и выплеснул его содержимое на Балашова. Балашов вздохнул и открыл глаза.

— Слава богу, вы живы, Сан Саныч, — произнесла я с облегчением, — ну что же вы нас так пугаете?

Сергей Иванович с Виктором помогли Сан Санычу подняться. Тот вел себя очень неуверенно и, кажется, не совсем ориентировался в пространстве.

— Что это было? — слабо спросил он, делая вялые движения руками.

— Что именно? — ласково спросила я. — У вас был сердечный приступ, Сан Саныч?

— Да, да… — ровно ответил он, оглядывая нас с непонятным выражением лица.

— Вам нехорошо? — все так же бережно спросила я — а черт его знает, вдруг снова в обморок брякнется? — Пойдемте к нам в редакцию, Сан Саныч, посидите, отдышитесь…

Балашов непонимающе осмотрел нас троих и, видимо, приходя в себя, провел рукой по лицу, потом по рубашке на груди.

— Надо же, как вспотел, — тихо сказал он, — заработался я, наверное, вот оно и сказалось…

У меня, понимаете, бабушка умерла позавчера… — Балашов снова посмотрел на нас и более неуверенно добавил:

— Или вчера…

Мы переглянулись с Сергеем Ивановичем. Балашов в этот момент мне показался маленьким-маленьким мальчиком, притворяющимся солидным взрослым дяденькой. Надо же так переживать!

— Пойдемте к нам. Сан Саныч, — настойчиво повторила я, легко потягивая его за рукав пиджака. — У меня где-то валидол был.

— Не-ет! — неожиданно резко чуть ли не вскричал Балашов и засучил ручками, отбиваясь от меня и от Виктора. — Нет-нет, я — к машине. К машине!

Покачнувшись, он повернулся и тут же снова схватил Виктора за руку.

— Проводите меня, пожалуйста, — шепотом попросил он, потом, оглянувшись на меня, попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась какая-то кривоватая гримаса. — Я сам не знал, что я такой нервный… Бабушка умерла, это на меня повлияло, даже показалось, что…

— Что? — спросила я. — Что показалось?

— Н-ничего, извините, — оборвал сам себя Балашов и повернулся к Виктору:

— Пойдемте, мой друг, у меня машина во дворе стоит. К машине, к машине…

Поддерживаемый Виктором, Балашов стал медленно спускаться по лестнице. Я повернулась и так же медленно пошла обратно в редакцию, напряженно ожидая, что вот-вот сейчас опять раздастся этот страшный крик и…

Я даже не знала, как бы я отреагировала на него… А что? Может быть, и завизжала бы. Запросто.

Однако все было тихо, и через несколько минут во дворе заурчал двигатель машины. Как раз я подошла к двери редакции. Представляете, сколько времени мне понадобилось, чтобы преодолеть это, в общем-то, небольшое расстояние? Спасибо еще Сергею Ивановичу, что он меня не подгонял, все равно я бы и не пошла быстрее.

Маринка продолжала сидеть на том же месте, только успела закрыть рот и, увидев нас, моргнула и шипящим шепотом спросила:

— Что там произошло? А то Сергей Иванович вбежал, как не скажу кто, налил воды и… Ч то случилось-то?

Я промолчала, а Сергей Иванович ответил, и в его тоне послышалось искреннее недоумение.

— Как я понял. Маринка, — сказал он, — гость Ольги Юрьевны упал в обморок прямо в нашем коридоре.

— Слабонервный, что ли, оказался? — удивленно хмыкнула Маринка. — Или это ты его, мать, так напугала? Что ты ему сказала?

— Да ничего особенного, — ответила я, открывая дверь своего кабинета, мне срочно захотелось перекурить все происшедшее.

— Как это «ничего особенного»? — возмутилась Маринка. Она выскочила из-за стола и встала рядом со мною. Ее глаза горели боевым азартом, лучше всего выражаемым названием старого киножурнала «Хочу все знать». — Это что за дела еще?

Нормальный мужик падает в обморок после разговора с тобой, а ты говоришь, что «ничего особенного». Не влюбился же он в тебя с первого взгляда?

— А почему бы и нет? — моментально взъелась я. — Почему ты думаешь, что такого не может быть?

Да, упал, да, после разговора со мною. А у тебя такое бывало?

— После тебя-то? А вот шиш тебе, у меня с психикой все в порядке! — довольно заявила Маринка и обратилась к Сергею Ивановичу:

— Может, вы мне, наконец, скажете, что там произошло с этим меном?

— Мне кажется, он просто-напросто упал в обморок, — повторил Кряжимский, садясь на свое рабочее место.

— На самом деле? — изумилась Маринка, упирая кулаки в бедра. — Без шуток юмора? Ну и мужики, блин, пошли какие-то изнеженные. И давно это с ним, он не сказал?

— Мне показалось, что он сам удивился своей реакции, — сказал Сергей Иванович. — Видок у него был уж очень потрясенный. Правда, еще он сказал, что у него недавно умерла бабушка. Два раза…

— Два раза умерла?! — воскликнула Маринка и, вконец обалдев от наплыва такой неординарной информации, всплеснула руками. — Сергей Иванович, дорогой, а вы…

— Я хотел сказать, что он два раза упомянул об этом, — морщась, пояснил Кряжимский, досадуя на корявость собственной фразы.

— А-а-а, понятно, — задумчиво протянула Маринка, — все равно он размазня, а не мужик. Что за дела такие? Бабушка умерла, а он среди белого дня в обморок падает!

Я зашла в свой кабинет, постояла немного и, захватив пачку сигарет и пепельницу, вышла к народу. Всем хорош мой кабинет, но после фокуса, выкинутого психом Балашовым, мне здесь стало неуютно. Сегодня, по крайней мере.

Я снова вышла в комнату редакции, и тут из коридора вошел Виктор.

— Отправил гостя? — спросила я.

Виктор кивнул и усмехнулся.

— Что с тобой? — тут же спросила его Маринка и потребовала:

— Не молчи, не молчи, объясняй, что произошло еще?

— Крендель все про покойников говорил, — ответил Виктор, снова усмехаясь.

— Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша, — проговорила я. — Вот так люди и надрываются на честной работе в правительстве.

— А он из правительства, да? — спросила Маринка, пытавшаяся все всегда знать в самом полном объеме.

— Из городской администрации, — сказала я, — помощник мэра или вице-мэра, не помню точно.

Я протянула руку к Маринкиному столу, чтобы поставить на него пепельницу, как вдруг из коридора послышался еще один резкий мужской крик:

— Еб твою мать!!!

От неожиданности я уронила пепельницу.

— День придурка, — прошептала я и, наклонившись, подняла пепельницу с пола.

Растворилась дверь, и в редакцию медленно вошел знакомый мне седой комендант нехорошего дома. На его лице застыло странное выражение удивления и испуга. Он был бледен, но, слава богу, хоть в обморок не падал.

— Ну, бля, мозги вовсю парятся, — тихо проговорил комендант, обводя нас всех невидящим взглядом, — всякая хрень мерещится… Вы бы это… того… — Комендант нахмурился и чмокнул губами. — Вы бы попа, что ли, позвали, чтобы, значит, помахал вам здесь и побрызгал, а то, бля… да-а…

Комендант замолчал, кашлянул и уже более осмысленно взглянул на меня и на Маринку:

— Ну вы, значит, женщины, не пылите на меня, я не со зла, а, типа, по службе. Без обид?

Я переглянулась с Маринкой, мне показалось, что каждая из нас молча попросила другую обеспечить хотя бы примерный перевод сказанного. Не дождавшись перевода, мы посмотрели на коменданта и почти синхронно кивнули ему.

— Ну, значит, лады, — сказал комендант и, повернувшись, направился к выходу. В дверях он обернулся и сказал:

— А попа надо звать, не тасто у вас тут. Нечисто.

Глава 5

После ухода коменданта в помещении редакции повисла пауза, которая сильно затянулась.

Я прикурила и молча переваривала чушь, которую произнес седой гоблин. Сергей Иванович защелкал клавиатурой компьютера, Виктор снова пошел в мой кабинет, откуда вернулся с кофеваркой. Маринка, как всегда, первой нарушила молчание, потому что молчать у нее уже просто не было сил.

— Вы хоть понимаете, что здесь происходит? — задала она риторический вопрос в пространство.

Ей никто не ответил, но Маринка в этом и не нуждалась. Она властно отодвинула Виктора от кофеварки, занялась приготовлением кофе сама и на какое-то время затихла. Однако затишье это было ненадежным и скоротечным.

Через минуту последовало продолжение.

— Оля! — напористо высказала Маринка. — Это кладбище!

— Где? — рассеянно спросила я, честно говоря, подумывая на ту же тему, но не признаться же в такой слабости всем сразу!

— Под домом, вот где! — громко и четко, словно диктуя мне телеграмму на неизвестном языке, продекламировала Маринка. — Под тем гадским домом! Мы вляпались в это дело, и вся чертовщина постепенно переходит на нас! — Маринка обвела взглядом всех присутствующих, но восторженных аплодисментов не последовало. Не сдавшись, она продолжила:

— Нужно вызвать попа-батюшку!

Пусть отмаливает все наши помещения и нас вместе с ними.

— С кем — с ними? — терпеливо попросила я уточнений и бросила быстрый взгляд на Сергея Ивановича. Тот все продолжал щелкать, но, кажется, ритм вроде бы изменился и замедлился.

— С помещениями! Ты что, не понимаешь, что ли? — Маринка, отскочив от стола, встала напротив меня. Вид у нее был достаточно угрожающ.

Я даже заопасалась этого внезапного приступа псевдорелигиозного фанатизма. — Я-то все поняла! — продолжила Маринка. — Этот твой тип из правительства не просто так бабушку свою покойную вспомнил! Она к нему пришла! А рожу у коменданта ты видела? Ты видела его рожу, я тебя спрашиваю?

Чтобы только избавиться от обвинений, что ее не слушаю, и застраховаться от повторений, я, не подумав, проговорила:

— Как… тебя…

— Что? — с мгновенно упавшей интонацией спросила Маринка, но, так как я решила, что лучше уж промолчать, она продолжила:

— И ему тоже какая-то бабка привиделась!

— Или дедка, — задумчиво вступил в разговор Сергей Иванович, не прекращая, впрочем, своей работы.

— Перестаньте вы шутить! — потребовала Маринка. — Мне не до смеха! Я не хочу однажды поднять голову и увидеть здесь какого-нибудь графа Дракулу с крылышками…

«…как у прокладок», — подумала я, но, видно, сама не заметив, прошептала это вслух, потому что Сергей Иванович хмыкнул и склонился еще ниже над клавиатуре и.

— Не-ет, здесь явный сумасшедший дом! — наконец-то поняла Маринка и вернулась к захлюпавшей кофеварке. — Вы все психи, одна я нормальная. Короче, как хотите, а я звоню в церковь какую-нибудь и приглашаю священника. Самого главного. Игумена! Или архимандрита!

— Зачем, позвольте узнать? — мягко спросил ее Сергей Иванович, поднимая глаза от клавиатуры. Несмотря на его серьезное лицо, я по глазам поняла, что к ситуации он относится с нормальным юмором, как и положено неэкзальтированному человеку.

— Да я все объяснила! — искренне удивилась Маринка такому вопиющему факту, что вокруг нее еще остался кто-то в чем-то ее не понявший. — Устроим здесь молебен, и после этого атмосфера очистится, и работать станет легко, и воздух будет свежим. В духовном плане, я имею в виду. Сергей Иванович! Диктуйте телефон церковного управления! — Маринка решила перейти к действиям и, как всегда, вместо реального дела стала раздавать приказы. — Я буду звонить!

— Не смеши людей, Марина, — тихо сказала я.

— Я никого не смешу, я забочусь о нашей общей духовной безопасности! Не знаю, как тебе, Оля, а мне, точно говорю, всю ночь будут сниться кошмары! — Маринка выжидательно посмотрела на Сергея Ивановича, который, по ее мнению, уже должен был зарыться в телефонный справочник.

Я взглянула на Маринку и поняла, что угомониться она не сможет. Даже наоборот — только укрепляется в своем решении.

— Сергей Иванович, вы нашли номер телефона? — потребовала она.

— Нашел, Мариночка, — приветливо отозвался Кряжимский и полюбопытствовал:

— А вы в синагогу позвонить не хотите?

— А зачем в синагогу? — опешила Маринка. — А вы думаете… А, это для вас… — Маринка задумалась и смешалась. Ее убежденность в собственной правоте была поколеблена одним только вопросом. Браво, Сергей Иванович!

— Сергей Иванович, — поддержала я инициативу Кряжимского, — а, помнится, мы что-то изучали там по курсу истории религий… вроде как между нашими религиями существует антагонизм?

— Есть такое дело, Ольга Юрьевна, в какой-то степени они даже враждуют, — подтвердил Сергей Иванович и защелкал клавиатурой быстрее.

— Вот устроим тут битвы в духовном плане, и как бы еще хуже не стало, — задумчиво произнесла я, ни к кому персонально не обращаясь.

Маринка, вытаращив глаза, посмотрела на меня, потом на Сергея Ивановича и, не желая сдаваться сразу, неуверенно спросила:

— Сергей Иванович, а с муллой у вас антагонизма нет?

Я, чтобы не рассмеяться, напрягла изо всех сил мышцы рта и еще, на всякий случай, прикрылась ладонью, стараясь, однако, чтобы взгляд у меня оставался серьезным-серьезным.

— А кто у нас тут мусульманин? — медленно спросила я. — Ты, что ли? И давно?

— А что такого? Бог-то один! Вот пусть он один всем нам и помогает! — заявила Маринка, но по ее тону было ясно, что она уже сдается.

— Прекрати, даже слушать неинтересно, — откровенно отмахнулась я. — У меня вот какое предложение…

— Ну-ну, — энергично закивала Маринка и попробовала поехидничать:

— Буддистов пригласить, да?

— Ай, прекрати наконец! — прикрикнула я. — Я предлагаю, если уж мы занялись делом Будникова, быть логичными. Не мешало бы нам съездить на место аварии. Вы как думаете, Сергей Иванович?

— Для репортажа это, конечно, имело бы смысл, — ответил Кряжимский и подмигнул мне.

— Значит, надо ехать, — решила я. — Кто со мною?

— Я! — крикнула Маринка и тут же выключила кофеварку. — А кофе можно будет попить и потом, завтра, — сказала она и тут же принялась обеспечивать себе спокойное будущее:

— Только я без Виктора не поеду! Черт его знает, что еще может случиться, если уж пошли такие непонятки!

— Да, я тоже думаю, что Виктора придется пригласить поехать с нами, — согласилась я.

Я всегда поддерживала здравые Маринкины предложения, вот такие, как это, например.

— Поедешь, Виктор? — спросила я нашего молчаливого фотографа больше из любезности, чем из действительного желания узнать его мнение. Все равно и так было ясно, что он с нами поедет куда нужно и на сколько нужно.

Виктор молча кивнул, что и следовало ожидать.

— Значит, собираемся! — сразу же загорелась энергией Маринка, вскочила со стула и начала наводить порядок на своем столе.

Сергей Иванович, не поднимая головы от клавиатуры, кашлянул. Мне показалось, что я поняла его правильно.

— А вы, Сергей Иванович, — спросила я его, — вы поедете с нами?

— А надо? — Он поднял глаза, и особенной страсти к путешествиям я в них не увидела. — Конечно, поеду, только…

— Да, действительно, — кивнула я. — День сегодня выпал утомительный, наверное, езжайте домой и отдохните.

— Уже вечер начинается, — заметила Маринка, поглядывая в окно, — а может быть, мы все разойдемся, а к тому месту поедем завтра с утра, а?

Я с удивлением взглянула на нее:

— Тебе же понравилось мое предложение.

— Да мне любое предложение понравится, лишь бы уйти отсюда поскорее. Не нравится мне здесь.

Нечисто тут. Вот.

— Ну, хватит, — отрезала я, — чисто-нечисто, надоело, честное слово! Маешься тут херью прилюдно, и самой не смешно. Не хочешь ехать к мосту, езжай домой, мы с Виктором вдвоем смотаемся и посмотрим, что там да как.

— Хорошо, — тоном наивной девочки проговорила Маринка, — может, вам даже и лучше будет без меня. Только, Оль, дай мне ключ, пожалуйста.

— Какой ключ? — не поняла я.

— Ключ от твоей квартиры, — лицемерно заулыбалась Маринка. — Ты что же думаешь, я поеду к себе? Мне страшно!

— А вот фиг тебе, а не ключ.

Я здорово обиделась на подругу. Возможно, тут сыграло свою роль то, что этот длиннющий день до краев был переполнен самыми неординарными событиями, но что-то во мне взыграло, и я, резко повернувшись к ней, поставила вопрос ребром:

— Значит так, подруга! Или ты едешь с нами, и если все будет нормально, то потом, так уж и быть, я тебя приглашу к себе погостить до утра. А не поедешь — катись в собственную квартиру, извини за выражение!

— Я тебе ужин приготовлю, — попробовала меня купить Маринка за очень дешевую цену, но я отказалась:

— Сама умею. К тому же я на диете.

— И давно? — сразу же заинтересовалась она. — И какая у тебя диета?

— Короче, едешь? — сухо спросила я.

— Да! Да-да-да-да! — Маринка покраснела от обиды на мою бессердечность. — Ты довольна?

Мы еще повоевали с Маринкой некоторое время, но потом в общем-то мирно собрались, все вместе вышли из редакции и спустились вниз.

Пока мы шли, Маринка старалась держаться ближе ко мне. Это было странно, но льстило: все-таки она рядом со мною ощущает себя как бы под защитой, что ли, от всякой нечисти.

Мы вышли во двор и попрощались с Сергеем Ивановичем. Он пошел направо, а мы направились к моей «Ладе», стоящей у своего обычного места, почти напротив дверей здания.

По тротуару мимо нас прошла увлеченная друг другом пара, не обращающая внимания ни на кого, кроме себя. Мне пришлось остановиться и задержать за руку Маринку, чтобы пропустить молодых людей, занятых разговором.

Симпатичная коротко стриженная девушка прижималась плечом к высоченному парню в кожаных брюках и искательно заглядывала ему в глаза.

— Антон, — с застенчивой улыбкой сказала она, — давай в церковь зайдем, а? Свечки поставим: я у святой Елены, а ты у…

— Да ты с дуба рухнула, жабенция! — изумился парень. — Денег на водку не хватает, а ты про какие-то свечки мне бутер вчехляешь!

Девушка промолчала, вздохнула и прижалась к парню еще сильнее.

— — Любовь! — прокомментировала Маринка, когда мы подошли к «Ладе». — Даже завидно, блин!

А тут какая-то газета, какие-то аварии, привидения дурацкие… Э-эх!

Ни я, ни Виктор не поддержали разговора.

Виктор — по привычке, а я — из принципа.

Виктор сел за руль, мы с Маринкой — на заднее сиденье, и очередное путешествие за сегодняшний день началось.

Место, где произошел несчастный случай с Будниковым, находилось сравнительно далеко за городом, в том месте, где уже заканчивались дачные поселки и клинами в них входили обрабатываемые фермерские поля.

Здесь протекало несколько речушек, то ли притоков Волги, то ли вытеков из отстойников городских предприятий, но в любом случае эти водоемы уже получили как бы прописку в местных пейзажах и картах района, и несколько сравнительно добротных мостов обеспечивали переезды с берега на берег.

Чтобы нескучно было нам ехать, Виктор включил радио. Когда до нужного нам места оставалось ехать всего десять или пятнадцать минут, местный канал передал последние новости. В том числе была и одна про нахождение неизвестного трупа в районе впадения в Волгу речки Гуселки.

— Ну вот и Будников нашелся, — с намеком на черный юмор пробормотала Маринка. — Все-таки погиб мужик. А кстати, Оль, что от тебя было нужно этому дяде из администрации?

— Он просил очень-то не зацикливаться на этом деле, — ответила я, — а еще он сказал интересную вещь. Он сказал, что Будников был ему товарищем по работе!

— Так Будников, получается, работал в правительстве? — Маринка села удобнее и выдала интуитивный результат:

— Здесь замешана политика!

Точно тебе говорю! Будников работал в правительстве?

— А черт его знает, я как-то не спросила, — промолвила я. — А вот этот-то момент и нужно будет прояснить!

— Конечно же! Не просто так все они переполошились! — затараторила Маринка, но, увидев, что я откровенно скучаю, обиженно замолчала.

Свернув несколько раз, мы подъехали к нужному нам мосту. Мост через приток был вовсе не таким хлипким, как мне представлялось по скупым передачам «Криминального радио». Во-первых, он был бетонным, а во-вторых — с крепкими на вид, бетонными ограждениями. Эти ограждения приблизительно на середине моста справа были буквально сметены в двух пролетах.

Сама речка тоже была шириной приблизительно метров в пятьдесят, что в сравнении с коренной Волгой, конечно же, просто ничто, но для любой легковой машины ее ширина и, как оказалось, глубина были достаточными.

— Вот, похоже, он тут и сковырнулся, — несколько развязно сказала Маринка.

Виктор, не доезжая до моста с десяток метров, остановил машину, почти загнав ее носом в чахлые запыленные заросли, растущие вдоль дороги.

— А что, нельзя было на дороге оставить? — спросила Маринка, уже чем-то недовольная и только и ищущая повод поворчать и поругаться.

— Зачем соблазнять людей? А то врежутся еще, — ответила я. Мне показалось, что именно такой была цель маневра Виктора, а он, как всегда, ничего не объяснил.

Я вышла из машины на свежий воздух первой, за мною, кряхтя и щурясь на слабеющее солнце, появилась Маринка. Она сделала только пару шагов по перемятому асфальту дороги, остановилась, облокотившись на открытую дверь «Лады», потянулась и шепотом выругалась.

— Ты что это? — поддержала я разговор.

— Да так, для тонуса, — уклончиво ответила она и с весьма неприветливым выражением на лице начала осматривать окрестности.

Достопримечательностей здесь было немного.

Кроме моста через речку, являющегося центральной частью представленной экспозиции, справа от дороги возвышались невысокие холмы и холмики, заросшие редкими деревьями и частыми кустарниками. В двух или трех местах среди деревьев выглядывали крыши и башенки недостроенных коттеджей.

Слева, как я уже говорила, были дачные участки самого убогого вида, а холмов никаких не было.

Подождав Виктора, через полминуты присоединившегося к нам, мы втроем, то есть уже в полном экспедиционном составе, направились к мосту и вошли на него.

Несмотря на то, что после аварии, почти наверняка унесшей жизнь Будникова, прошло уже достаточно времени, черный след от его «девятки», четко прорисованный на старом асфальтовом покрытии моста и уходящий за его пределы, все еще был четко заметен.

Я посмотрела на это прикладное нерукотворное граффити.

— Он тормозил? — спросила я у Виктора, нашего признанного редакционного эксперта-следопыта.

Виктор присел, зачем-то потрогал след пальцем, посмотрел налево, потом направо и наконец пожал плечами. На его условно-человеческом языке в данном контексте это означало сомнение и отсутствие четкого ответа. То есть Виктор не мог точно определить, тормозил ли Будников перед смертью или же нет. И вот это уже было странно.

— Если человек несется с большой скоростью и видит перед собой препятствие, за которым его ожидает лучшая вселенная, он не должен продолжать ехать вот так прямо и целеустремленно. Он должен или затормозить, или, по крайней мере, попытаться свернуть, — произнесла я длинный и умный текст.

— Красиво излагаешь, — ехидно поддакнула Маринка и тут же произвела первый подкоп под мои слова:

— Но это все справедливо, только если он в себе. Трезвый, то есть. — — Или живой, — теперь уже я дополнила ее.

— Или вообще в сознании, — не унялась Маринка.

— Или в сознании, но не в состоянии действовать, — добила ее я.

— Это как? — не сообразила Маринка и задумчиво моргнула несколько раз на меня и на Виктора.

— Да мало ли как, — пожала я плечами. — Отвлекло его что-нибудь, нашего Будникова. Или он был связан или находился под стволом.

— А куда же делся тот, который ствол держал, — весьма справедливо спросила Маринка, — или это был Карлсон с пропеллерчиком?

— Вот на все эти вопросы и должно ответить следствие или мы, — вздохнула я.

— Или никто.

— Или никто, — согласилась я и огляделась.

Ничего не изменилось за время нашего шерлокхолмского разговора. Справа все так же стояли коттеджи на холмах, а слева расстилалась убогая степь. Кое-где ровность пейзажа нарушали косые да кривые перегородки, называемые дачниками заборами, да чернели туалеты. Не типа Эм-Жо, как говаривал незабвенный Лелик из «Бриллиантовой руки», правильнее было бы определить их тип как Эм и Жо. Ну да это неважно.

Народу на участках было, прямо скажем, негусто. Энтузиазмом местные мичуринцы переболели уже давно. Только на ближайшем к дороге участке ковырялся в земле невысокого роста мужичок самого затрапезного вида.

Он был одет в грязную телогрейку бывшего синего цвета, без рукавов, бейсбольную шапочку и в обвислые выцветшие треники. Мужичок неспешно ковырял землю лопатой, и был он здесь единственным представителем стареющего и становящегося реликтовым племени дачников.

— Ну что, будем крутить аборигенов на информацию? — спросила я сама себя, ожидая, разумеется, от Маринки поддержки этой идеи.

— Этого-то? — Маринка прищурилась на трудолюбивого дядечку. — Уж больно-то он непрезентабельный какой-то…

— Боишься, что имидж пострадает? — спросила я и, не оглядываясь больше на свою подругу, смело пошла по направлению к этому трудоголику. Моя смелость заключалась в полном пренебрежении к мнению своих туфель по поводу отсутствия асфальта на всем пути к дачнику.

Этот дачник-огородник стоял к нам спиной, равномерными движениями окучивая грядки. Подойдя ближе, я услышала звуки, похожие на слабый стон. Насторожившись, я прислушалась и через несколько шагов поняла, что это был не стон, а пение: дядечка пел, тихо выводя надрывные трагические слова: «Ой-ей, шире Вселенной горе мое!»

Маринка, шкандыбавшая позади меня, громко фыркнула, тоже, наверное, поняв, откуда и какой вокал раздается на просторах здешних палестин.

Услышав посторонние звуки на фоне своего сольного исполнения, дядечка распрямился и оглянулся.

Теперь уже я смогла разглядеть его анфас, а не только со стороны кормы.

Сперва мне бросилась в глаза несколько дней не бритая физиономия. Потом кривовато сидевшие на носу у мужичка темные очки в толстой пластмассовой оправе розового цвета. Ну а на сладкое, когда я уже приблизилась и нас разделяло не больше двух-трех шагов, на меня повеяло сильнейшим запахом. Запахом, являющимся убийственной смесью чего-то мерзюче-алкогольного с вонью давно несвежего белья.

Сей аромат так сильно ударил меня по органам обоняния и по нервам, что я остановилась и, срочно достав из сумки сигарету, прикурила ее.

— Негде атмосферу больше портить? — проворчал дяденька, неодобрительно сверкнув на меня стеклами очков.

— Извините, — предельно приветливо сказала я, — с вами можно поговорить? Мы из газеты, журналисты.

— Из «Советов огороднику»? — активно полюбопытствовал дяденька, но мне его пришлось разочаровать.

— Нет, из другой. Мы интересуемся падением машины с моста. Вы, случайно, не видели, как все произошло?

— Не ты первая, не ты, тут уже и эти из органов шастали, и еще кто-то, — проворчал дяденька, быстро теряя интерес к разговору. — Ходят, отвлекают от работы, мешают…

Он еще что-то продолжал ворчать и даже снова взялся за лопату, но тут высунувшаяся из-за моей спины Маринка спросила:

— А вам нескучно здесь одному?

— А что, помочь хочешь? — Мужичок хитровато улыбнулся. — Вторую лопату я найду, если будет нужно.

— Не хочу, у меня аллергия к растениям. Ко всем, — пожаловалась Маринка. — А почему вы не хотите поговорить? Мы же вас не укусим за это.

— Не укусите, — повторил дяденька и снова проныл:

— «Шире Вселенной горе мое!» Да хоть и укусишь, я этой хери уже не боюсь… Да… — Дядечка поднял руку и грязным пальцем жестоко поскреб себе затылок. — Тут вот я приехал на дачу, значит, нес с собою красненькую, чтобы в обед как белый человек аппетит себе подогнать. А пакет порвался, она упала и разбилась… А ты говоришь:

«не укусим»! Да кусай, что, мне страшно, что ли?

Дядечка крякнул и сплюнул себе под ноги. Маринка толкнула меня локтем.

— А мы вам дадим денег, — сразу же сообразила я, доставая из сумки кошелек и начав отсчитывать купюры, — на красненькую вам точно хватит.

— Хватит? — недоверчиво покосился на мои руки мужичок. — Так что ты там хотела спросить-то? Спрашивай, а то мне некогда, — сурово проговорил он, а сам протянул руку, и я вложила в нее деньги.

— Там даже на беленькую хватит, — зачем-то влезла с пояснением Маринка и кольнула:

— Кончится ваше горе.

— Ну, в общем, — дядечка бережно спрятал деньги в задний карман трико, — ну, в общем, видел я, как он, значит, еб… ну то есть упал с моста.

Слышу: машина едет и быстро так, словно за ним гонится кто-то. Здесь же мост, здесь все нормальные люди тормозят, а этот крутой, значит, будет… вот он как въехал со всей своей крутизной, так и проломил перила-то. Видели? — Дядечка махнул рукой, и я быстро закивала, демонстрируя сообразительность. — Ну вот и сковырнулся. — Дядечка с хрустом почесал живот под телогрейкой. — А я в это время с автобуса шел. Подбежал к мосту, смотрю, а драндулет его уже кверху жо… ну задом, значит, плавает, а потом и пяти минут не прошло — совсем утонул. Вот так было.

Дядечка с чувством исполненного долга снова взялся за лопату, но я задала еще один вопрос:

— И никто из машины не выбрался?

— Не-а. — Мужичок вздохнул, понял, что разговор на этом не заканчивается, и решил перекурить. Он вынул из кармана телогрейки мятую пачку «Примы», вынул из нее сигарету и начал разминать ее пальцами.

— Никто не выплывал, — уверенно сказал он. — Я постоял еще, покурил там, как сейчас, и дальше пошел. Мне-то что? Захотел мужик — и утонул, не захотел бы тонуть — выплыл бы. Я так понимаю.

Мы помолчали, потом дядечка кашлянул и сказал, обращаясь с Маринке:

— А беленькую я не пью, у меня язва, и я берегу здоровье. Здоровье, оно за деньги не покупается.

Я лучше две красненькие куплю. Вот.

— Ну спасибо вам, — сказала я, — последний, наверное, вопрос сейчас задам, и мы уйдем. Вы не помните, кроме милиции, кто-нибудь еще приезжал? Кто конкретно?

— Да кто хотел, тот и приезжал, — раздражаясь, сказал дядечка. — Здесь вчера прямо как в кино было. Едет машина, останавливается, выходят из нее, смотрят, потом дальше едут. Всем интересно, не только вам.

— Ну понятно. Разрешите, я вам подарю нашу визитку на всякий случай, если вдруг что-то еще вспомните. — Я протянула дядечке визитку и поняла, что дорылась, наверное, до конца информативности этого источника и потому решилась уходить. — Спасибо большое, вы нам очень помогли.

До свидания.

— Ну-ну, — пробормотал он. Повертев визитную карточку в руках, дядечка подумал и сунул ее под кепку.

Я развернулась, сделала шаг по направлению к машине и впервые вдохнула полной грудью. Маринка побежала впереди меня, и вслед нам слышался все тот же местный шлягер: «Ой-ей, шире Вселенной горе мое!»

Очевидно, перспектива получить две бутылки красненьких в будущем вместо одной, но уже побывавшей в руках, великого горя нашего огородника не растопила.

Глава 6

Мы с Маринкой молча вернулись к машине.

Виктор встретил нас около моста, и тут только Маринка прервала молчание:

— Ну, все узнали, что хотели?

Ей не терпелось уехать отсюда, и, задавая этот вопрос, она, зараза, еще и намекала, что мы только зря потратили время, приехав сюда, разговор с вонючим пьяницей тоже ничего не дал.

— Мы узнали не все, а только то, что получилось, — рассеянно ответила я, прекрасно, конечно же, понимая все, что хотела сказать Маринка.

Виктор, внешне спокойный и невозмутимый, посмотрел на нас и кашлянул. Давно уже привыкшая к его манере изложения, я тихо спросила:

— Что случилось?

— В кустах слева, — сказал Виктор тихо, четко и не делая ни одного движения.

Мы с Маринкой при словах Виктора ойкнули и посмотрели, куда он нам сказал.

— Там труп? — спросила Маринка, обеими руками хватаясь за одну мою и начиная мерзко дрожать, словно увидела что-то ужасное. Крысу, например.

Я промолчала, но почему-то подумала о том же, о чем и Маринка. Ее нервозное состояние начало передаваться мне, и мне это не понравилось.

— Нет, не труп, — так же тихо сказал Виктор, — оттуда следят. Один человек. Скрывается.

У меня по спине пробежали мурашки, и я передернула плечами. Мне захотелось уехать отсюда сразу же и как можно быстрее.

— Никого не вижу, — задумчиво проговорила Маринка, смотря в заросли, расстилающиеся вдоль дороги.

Я вздохнула и подумала, что если бы нас хотели убить, то сделать это могли бы сейчас. А что? Стоим удобно, не шевелимся, смотрим в направлении засады, если она есть. Самый момент и стрельнуть.

Так как пока ничего не случилось, можно было думать, что убивать нас не собираются, но утешением это сработало слабым. Весьма скверное ощущение — знать, что за тобой подглядывают, и не знать, кто, и главное, с какого точно места.

— Ну, что мы здесь встали, как… — Маринка нервно передернула плечами. — Пошли к машине или хоть к чертовой матери, лишь бы не торчать здесь у всех на виду.

Мы быстро, крепко держась за руки, направились к машине. Не знаю, как Маринка, а я, пока мы шли, все шарила глазами по кустам, растущим вдоль дороги, и ничего не замечала. Маринка почти наверняка вела себя так же, как и я. Не такие уж мы и разные. Иначе и не дружили бы столько лет.

Виктор, неслышно идя позади, словно ниоткуда, возник около моего левого уха и прошептал:

— Кривую березу видишь?

Я поискала взглядом подсказанный мне ориентир, увидела березу с обломанной верхушкой и пошарила взглядом вокруг нее. Почти сразу заметила под березой блеск стекла.

— А я его знаю, — выпалила вдруг Маринка, раньше меня нашедшая нашего наблюдателя, — это тот самый экстрасенс, который приходил к тебе.

Тут я и сама уже разглядела и узнала господина Розенкранца, высунувшегося вслед за своим биноклем слишком уж высоко из-за кустов.

— Тьфу ты! — Я едва не сплюнула в самом деле на землю. И только врожденное аристократическое воспитание, полученное мною в родном районном центре русского Нечерноземья, удержало меня от таких неэстетических деяний. Сплюну в следующий раз, когда зрителей будет поменьше.

Розенкранц — а это, без сомнения, был он, — заметив, что его вычислили и, вероятно, узнали, замахал рукой, не говоря ни слова.

Мы с Маринкой переглянулись.

— Он хочет, чтобы мы подошли или, наоборот, ушли? — спросила Маринка, очень быстро восстанавливающая всю свою самоуверенность.

— Понятия не имею, сама не поняла, — сказала я, не испытывая огромного желания снова общаться с Розенкранцем. Я-то, в отличие от Маринки, уже неплохо знала, какой он зануда.

— Ну и прекрасно, — сказала Маринка, загораясь какой-то очередной дурацкой идеей, — будем считать, что я тоже не поняла. Значит, подойдем к нему!

— Зачем же? — Я начала сопротивляться, вовсе не желая тратить свои нервы на никчемный треп.

Чем нам может помочь Розенкранц? Расскажет очередную сказочку, а потом снова какая-нибудь дичь случится, вроде глюков у Балашова.

— Может быть, мы ему помешаем! — попыталась я унять Маринку. — Если ему этого как раз и не надо?

— Ну и что? — Маринка удивленно посмотрела на меня. — Зато узнаем, что он там делает с биноклем. Или у него даже подзорная труба… Ты видела когда-нибудь подзорную трубу? Я — нет. — Маринка, больше не растрачиваясь на разговоры со мною и получив явную и конкретную цель, отпустила мою руку и быстрым решительным шагом направилась к кривой березе.

Мы с Виктором, скрепя сердце, пошли следом за нею. Не оставлять же подругу одну в таком двусмысленном положении. А если Розенкранц буйный сумасшедший или просто маньяк?

К тому же мне и самой было интересно, что же он там делает. Место для пикника было не самым удачным.

Маринка только на секунду затормозила у края дороги и, быстро найдя еле видную собачье-кошачью тропу, пошла сквозь хватающие за края одежды веточки кустарника.

— Ну куда же она, — пробормотала я больше для Виктора, чем для себя. — Но не оставишь же ее совсем одну!

Обеспечив таким образом моральное прикрытие своим действиям, я шагнула вслед за Маринкой.

Почва в наблюдательном пункте Розенкранца немного уходила вниз, образуя что-то вроде достаточно обширной лощины, или, если говорить нормальным языком, а не высоким штилем, просто здесь была широкая, но не глубокая яма. Вот в этой-то яме и сидел, подложив под себя портфель, мой случайный магический знакомый по имени Игнатий Розенкранц.

Он неодобрительно покачал головой, когда наша делегация подошла к нему, и быстрым шепотом попросил:

— Пожалуйста, пригнитесь или присядьте! Вы вмешиваетесь в свободное истечение астрала!

— Здравствуйте, — тоном прирожденной принцессы в изгнании проговорила Маринка и, не доходя до Розенкранца нескольких шагов, встала у соседнего дерева. — Как хорошо в таком месте встретить хотя бы и случайного знакомого!

— Добрый вечер. — Розенкранц тяжело вздохнул, встал, не выпрямляясь, впрочем, полностью, и изобразил полупоклон. — Я здесь занимаюсь магическими ритуалами и прошу вас, пожалуйста, или полностью войдите в магический круг, или останьтесь за его пределами.

Я, появившаяся на поляне как раз после этих слов, удивленно осмотрелась, но никакого круга не заметила.

— Он условно проходит в двух шагах по периметру вокруг меня, — пояснил Розенкранц, — я провел его магическим жезлом в иной реальности.

Вы не сумеете его разглядеть. Он просто существует и все.

Ничего не оставалось, как поздороваться, встать рядом с Маринкой и не приближаться к Розенкранцу вплотную.

Заметно было, что наше общество господина декана факультета астрологии мало устраивает, но держался он прилично и даже почти не морщился.

Продолжая свои якобы научные занятия, Розенкранц с самым серьезным видом подобрал с земли причудливо переплетенную и изогнутую под прямым углом медную проволоку и зажал один ее конец в кулаке. Свободный конец проволоки повернулся к Маринке.

— Это волшебный пистолет такой, — шепотом спросила меня Маринка, стараясь отодвинуться от нацеленной на нее проволоки, — типа бластера?

Было ясно, что, с одной стороны, она, конечно же, сохраняет здравомыслие из последних сил, а с другой — ну чем же черт не шутит — старается не связываться с непонятными делами. Да и кому приятно, когда в тебя тычут проволокой.

Розенкранц даже не улыбнулся и с самым любезным видом объяснил:

— Нет, девушка, этот прибор называется «рамка». Рамка реагирует на энергетические влияния точно так же, как вот, например, эти деревья гнутся от ветра. Так же и рамка поворачивается в нужном направлении.

— Это вы сами делаете? — спросила я и поняла, что сказала что-то не то.

— Не я сам, а она сама поворачивается, — терпеливо объяснил Розенкранц. — Это несложно объяснить, но для этого нужно хорошенько знать теорию. Оккультизм — это же наука — А-а-а, — протянула Маринка, — ну тогда все понятно.

— Молодой человек, — Розенкранц обратился к Виктору, вставшему ближе всех нас к дороге и сохранявшему самое невозмутимое выражение лица, какое только могло быть у человека, — я прошу вас, если вам не тяжело, вы или отойдите дальше, или приблизьтесь к нам. Дело в том, что как раз там, где вы стоите, проходят силовые линии астрального поля, и вы вносите помехи. Прибор начинает показывать с погрешностями.

Виктор, склонив голову набок, внимательно выслушал всю эту ахинею и подошел ближе ко мне.

Розенкранц проводил его суровым взглядом, поблагодарил суровым тоном и снова занялся своей рамкой. По нему было видно, что наше присутствие ему мешает. Я бы давно уже ушла, даже не приходила бы сюда, но Маринке, как казалось, весь этот театр абсурда даже нравился.

— Вы с помощью этой рамки следили за нами? — спросила Маринка Розенкранца.

— Для этого в принципе достаточно бинокля, — Розенкранц отвлекся от проволоки и показал отложенный в сторону большой бинокль, — а с помощью рамки я прослеживаю изменение энергетических потоков. Здесь очень интересное место, Ольга Юрьевна, — сказал он, обращаясь ко мне. — А у вас, кстати, нет новостей по пропавшему Будникову?

— Нет, — ответила я, — кроме одной: его работа связана с чиновниками городской мэрии.

— Это меня мало волнует, — высокомерно произнес Розенкранц с самодовольной улыбкой, — я же спросил про другое. Все верно: из параллельного мира нельзя вернуться так скоро. В принципе первая возможность появляется через тридцать шесть часов, но еще нужно будет понять, что она на самом деле появилась. Не всякий человек, вырванный из своей реальности, способен к такому быстрому соображению. А вот вторая возможность и последующие за ней будут происходить через каждые двенадцать часов. Я здесь устроился для содействия господину Будникову. Ведь весьма возможно, ему будет нужна помощь для возвращения.

Кроме того, с помощью самой простой техники, отработанной веками практики, я сумею даже руководить нашим господином Будниковым, и после возвращения он только будет благодарен мне за это.

Маринка посмотрела на меня и покачала головой. Я ответила ей суровым взглядом, в котором любой смог бы прочесть одну короткую мысль:

«Пошли домой, швабра!»

Маринка прочесть не смогла или не захотела.

— Осмотрели место происшествия? — спросил меня Розенкранц, видя, что незваные посетители уходить не собираются.

— Да, и обнаружили нечто странное, — сказала я. Если уж приходилось оставаться здесь, то приходилось и поддерживать разговор. — Машина Будникова на большой скорости слетела с моста, причем, судя по следам, оставленным колесами, он не сделал ничего для предотвращения аварии.

— Не смог, — просто ответил Розенкранц, — ему же казалось, что он едет по дороге. Я сомневаюсь, отдавал ли он себе отчет в том, что едет по мосту. Вполне возможно, что он в тот момент, когда уже подъезжал к ограждению моста, мог видеть фантом этого самого моста в отдалении и думать, что до него еще километр или даже больше.

Маринка до последних слов Розенкранца испытывала некоторое неудобство, но тут вдруг подалась вперед.

— А от привидений вы избавлять тоже можете? — выпалила она, и только при этих словах я поняла, за каким чертом она сюда приперлась.

Розенкранц, уже теряя терпение, но все еще ведя себя прилично, повернулся к ней и ответил:

— Экзорцизм провести, вы имеете в виду? Могу, но только по католическому обряду. Хоть это, безусловно, и христианская религия, в этом нет сомнений, но существуют некоторые разногласия с вашим православием, и вот тут-то на стыке и могут возникнуть трудности. Ваше местное привидение может оказаться ортодоксально православным и воспринять мое вмешательство агрессивно. В любом случае я должен буду с ним справиться, но это займет время и сможет создать беспокойство.

— Какое беспокойство? — Маринка переступила с ноги на ногу и слегка подалась вперед.

— Мне нужно работать, — тихо, словно сам себе, сказал Розенкранц, но все-таки объяснил:

— Вы слышали про «шумный дух» — полтергейст? Вот из этой области и пойдут неприятности: пожары, наводнения, грохот, шум всякий, ну и прочее. Это обычная работа элементалов. — И, предупреждая следующий Маринкин вопрос, Розенкранц тут же дал объяснение:

— Элементалы — это простейшие духи, которые еще не доросли до уровня человеческих душ и поэтому постоянно людям вредят. Из зависти, конечно же. Сублимация комплекса неполноценности, если пользоваться модной терминологией психоаналитиков.

— А вот еще вопрос… — начала Маринка, но тут Розенкранц, видимо, окончательно потеряв все терпение и невзирая на свое польское джентльменство, вдруг задергался и прошипел:

— Я чувствую, что сейчас пойдет информация из сфер поту…

Он не успел договорить очередную умную фразу, как вдруг послышался резкий сухой звук выстрела, потом еще один и еще. Земля практически под ногами у Маринки, лишь на два-три сантиметра от нее, вдруг всплеснула фонтанчиками пыли.

Маринка завизжала и бросилась к Виктору, растопырив руки. Виктор быстро схватил Маринку за руку, дернул к себе и, надавив ей на плечи, заставил сесть на землю.

Розенкранц быстро выхватил из-под себя толстую книжку в черной обложке, раскрыл ее и забормотал непонятные слова, водя пальцем по странице.

Снова послышались два выстрела. Розенкранц отвлекся и, вращая глазами, крикнул:

— Все ко мне, господа! Здесь магический круг, здесь безопасно!

Не знаю, почему. Не знаю. Может быть, потому, что я сама растерялась и не знала, куда кидаться, а Виктор был занят с Маринкой, а этот полоумный Розенкранц крикнул так повелительно и громко, ну, одним словом, я сама не помню как, но оказалась рядом с ним.

Розенкранц посадил меня на свой портфель, в левую руку снова взял книгу, а правой рукой замахал в воздухе и снова забормотал какие-то слова.

Я посмотрела в книгу и единственное, что смогла определить, так это то, что на странице текст был напечатан на двух языках — русском и латинском, двумя колонками. Больше мне ничего разглядеть не удалось: Розенкранц сердито шикнул на меня, и я, втянув голову в плечи, перестала смотреть по сторонам, постаравшись занять как можно меньше места.

Еще раза два щелкнули выстрелы, и все прекратилось.

Я в первые секунды даже не поверила наступившей тишине, но потом решила проверить своих товарищей.

— Маринка! — шепотом позвала я подругу.

— Я здесь! — услышала я ее голос и успокоилась. Теперь нужно было сообразить, что же делать дальше. Откуда стреляли, я определить не смогла, но заметила, что фонтанчики земли взбивались в основном рядом с тем местом, где стояла Маринка, и там, где с самого начала находился Виктор.

Конечно же, была вероятность, что это Розенкранц отмахнулся от пуль своей стрельбой, но эту гипотезу я оставила на самый распоследний случай.

Прикинув разные возможности, я начала склоняться к тому, что обстрел шел со стороны холмов и недостроенных коттеджей. Другого места просто не было: мы же сидели в низине, и достать нас можно было только сверху, а над нами возвышались только холмы.

Я оглянулась и встретилась взглядом с Виктором, выглядывавшим из-за стройного ствола тополя. Я кивнула ему на дорогу, спрашивая, оттуда ли стреляют? Виктор пожал плечами.

То есть уже во второй раз он не смог понять то, что произошло! В первый раз он не разобрался с падением машины, а вот сейчас он не уверен, откуда стреляют!

Никогда еще Виктор не вел себя так странно, и я только посмотрела на него недоуменно и отвернулась. На самом деле, что ли, элементали-розентали шутить изволят?

Розенкранц перестал читать по своей книге, закрыл ее и с поразительно твердой убежденностью сказал:

— Все, вот теперь они успокоились надолго, уважаемая Ольга Юрьевна! Еще двенадцать часов можно не волноваться. А потом, может, и снова начнут.

Я посмотрела на него как на опасного дурака, которого нужно остерегаться. Стреляют явно из огнестрельного оружия, пули впиваются в землю в трех шагах от него, а он все думает, что это не от мира сего!

Выстрелы, однако, на самом деле прекратились. Я сидела, не шевелясь, старательно вслушиваясь во все доносящиеся до меня звуки.

Прошла минута, или две, или даже больше, выстрелов не было.

— Ну вот и все, уважаемая Ольга Юрьевна, — тяжело дыша, повторил Розенкранц. Он небрежно отложил свою книжку и улыбнулся мне.

Я оглянулась на Виктора и увидела, что он уже поднялся на ноги и шагнул по направлению к дороге.

— Виктор, Виктор, вернись немедленно! — потребовала Маринка, высовываясь из-за тополя. — Вернись, а то еще гранату бросят!

Мысль мне показалась малореальной, однако страшной, что и говорить!

Виктор, не обратив внимания на Маринкины слова, подошел почти к самой дороге. Я заметила, что он старался держаться левее того места, точнее, линии, которая была подвержена обстрелу. Розенкранц, не обращая ни на кого внимания, снова взял в руку свою рамку и начал ею поводить из стороны в сторону.

Нет, все-таки хорошо быть немного сдвинутым на какой-то идее! Никаких сомнений у человека в том, что события имеют именно такую причину и следствие! Так и умрет, наверное, в уверенности, что сейчас за ним явятся какие-нибудь серафимы-херувимы и отвезут на персональное облачко!

Я отвернулась от этого блаженного. Мне иной раз Маринкиной дури хватает выше крыши, чтобы еще Розенкранцевой интересоваться!

Виктор стоял все там же, куда он вышел, и внимательно смотрел в сторону крыш коттеджей, откуда, скорее всего, нас обстреляли, и молчал, как всегда.

Видя, что с ним ничего не происходит, Маринка тоже ощутила приступ храбрости, вышла из-за своего убежища и осторожно, испуганно полуприседая от каждого хруста камешков под своими каблуками, приблизилась ко мне.

— О-оль, мне кажется, что нам тут делать нечего, — неуверенным голосом сказала она. Вся ее неуверенность была от ожидания новых неприятностей, а то, что отсюда надо сваливать и как можно быстрее, понимали уже все. Или почти все.

Я повернулась к Розенкранцу:

— Мы с машиной, Игнатий Валерианович, и можем отвезти вас в город.

— Вы что, Ольга Юрьевна?! — изумился тот и даже опустил руку с рамкой. — Я никуда отсюда не собираюсь! Никуда! Здесь бесконечно благодарное поле для исследований!

Я поняла, что уговаривать этого упертого фанатика — только терять время.

Тем временем Виктор осторожно вышел на дорогу. Вслед за ним так же бережно, только помедленнее, вышли и мы с Маринкой, все еще оглядываясь, осматриваясь и прислушиваясь.

Никого не было ни на дороге, ни впереди, ни сзади, словно передумали люди и не захотели ездить в этом направлении. Только корма моей «ладушки» выглядывала левее от нас. Пешеходов и дачников тоже не было видно. Даже наш знакомый любитель красного вина тоже испарился, хотя я и не заметила, чтобы он проходил по направлению к городу. Ну, у него, наверное, были свои пути-дороги.

— Ну все, Оль, — решительно сказала Маринка, — поехали! Поехали, пока снова не началась херня какая-нибудь, прости господи!

— Странно все это. И кому же мы вдруг понадобились? — спросила я вслух сама у себя, надеясь, разумеется, что Маринка поделится соображениями. Она и поделилась, причем сразу, словно ответ был заготовлен заранее:

— Когда узнаешь, мать, будет уже поздно. И мне тебя будет не хватать.

Я оглянулась в последний раз на Розенкранца, который, устав, видимо, от астральных битв с настоящими пулями, достал из портфеля, на котором я совсем недавно так уютно сидела, маленькую пластиковую бутылку боржоми и пакет с бутербродами.

Насколько я могла судить по внешнему виду, ни боржоми, ни бутербродам не стало хуже от тесного знакомства со мною.

Было заметно, что Розенкранц, как и всякий мужчина, достаточно серьезно и обстоятельно относится к процессу вкушания пищи. Я, даже нахмурившись от удивления, рассмотрела, как он бережно развернул свои бутерброды и аккуратно разложил их перед собою ровным полукругом.

Посередине образовавшейся фигуры Розенкранц водрузил боржоми и даже улыбнулся, потирая руки и глядя на сотворенный пейзаж.

Надо же, даже такой глубоко проникший в тайны природы человек как-то слишком уж откровенно радуется грубой материальной пище! А что же делать нам, бедным да непродвинутым?

— Так вы не решили ехать, Игнатий Валерианович? — на всякий случай крикнула я, понимая, что он ни в коем случае не передумает, устраивая перед собой такой парад. Хотела бы я посмотреть на мужчину, сумеющего в самом начале прервать свой обед!

Даже астрологический декан Розенкранц не оказался исключением из правил. Он вздрогнул, услышав мои слова, взглянул на меня и отрицательно покачал головой, жестом показывая на предметы своей занятости.

— Ну как хотите! — сказала я, и тут Маринка снова меня дернула за руку, да так резко, что я чуть не упала.

— Ты что делаешь? — возмутилась я, но почти сразу же поняла, что ее заставило это сделать!

Справа, то есть со стороны города, по дороге в нашем направлении мчалась машина. Это была белая «Газель» — микроавтобус. Машина направлялась к нам, и в этом сомнений не было, потому что она именно мчалась.

Чуть дальше нас, то есть меня, Маринки и Виктора, стоящих на дороге, приблизительно метрах в десяти, уже начинался знаменитый мост, и если бы переезд через мост на ту сторону речки был бы в планах водителя, то он должен был бы тормозить.

Однако «Газель», как казалось, только набирала скорость. Этот момент в сочетании с только что пережитыми неприятностями настроения не улучшал, а, напротив, вбивал в самую истерическую панику.

Краткой выразительницей этого состояния явилась, разумеется, Маринка.

— Ой, мама, — жутко прошептала она и бросилась обратно к кустам.

Я шагнула следом за нею. Виктор закрыл меня собой. Не оставалось больше ни секунды, чтобы предпринять хоть какое-то реальное действие — я имею в виду удрать побыстрее и подальше, — «Газель», поравнявшись с нами, вдруг резко затормозила.

Хлопнула дверка, и из-за нее высунулся наш пострадавший на первом же журналистском фронте Ромка.

— Привет! — радостно улыбаясь, крикнул Ромка. — А я вижу, вы тут стоите…

Он, наверное, ожидал, что его сейчас будут ругать за нарушение домашне-постельного режима, и поэтому заранее состроил виноватое выражение лица и приготовился кивать всем сказанным ему словам без разбора. Ему действительно попало, но не за то, что он удрал из дома.

— Тьфу на тебя, идиот несчастный! — закричала в ярости Маринка, чувствуя, однако, облегчение, что пассажиром «Газели» оказался всего-навсего Ромка, а не какой-нибудь бандит. — Тут такие дела творятся, и ты еще со своими фокусами лезешь!

— Да я думал, что вы сегодня не выберетесь сюда, а мне для статьи нужно было место происшествия посмотреть, — жалобно заныл Ромка, выходя из машины в три приема: сначала он выставил на асфальт костыли, затем осторожно вынес себя, а уж после этого и дверку захлопнул.

— Спасибо, — сказал он водителю, — вы только не отъезжайте, пока я не отойду, а то вторую ногу мне как-то жалко ломать.

Водитель молча кивнул, бросил на нас всех равнодушный взгляд и отъехал, как только Ромка отошел.

«Газель» развернулась, водитель бросил на нас еще взгляд и, убедившись, что воспользоваться его услугами как извозчика никто не желает, уехал так же быстро, как и прибыл сюда.

Мы с Маринкой вышли на дорогу. Маринка, откровенно радостная, что неприятностей больше не предвидится, продолжала покрикивать на Ромку:

— Зачем приехал, я тебя спрашиваю? Хочешь не только ногу, но еще и шею сломать? Лягушка-путешественница, мать твою!

Ромка не понял, о чем речь. Он, твердо упираясь в асфальт обоими костылями и суетливо покачивая здоровой ногой, быстро забормотал, бегая глазами по нашим лицам:

— Я же получил первое задание, мне хотелось, чтобы оно прошло как можно лучше…

— Оно же будет и последним! — гордо рявкнула Маринка. — Уж я-то об этом позабочусь, так и знай!

Эта фраза вырвалась у нее, надо полагать, по неосторожности, поэтому я решила не обращать на нее внимания. А статью Ромкину я обязательно пущу в номер, причем на первой полосе. Почему-то мне захотелось сделать именно так, а не иначе, и Маринкины слова тут ни при чем. Просто такое у меня возникло решение, глядя на то, как Ромка старается добыть материал, не обращая внимания на трудности, возникающие на его пути.

Виктор подошел к Ромке и, пожав ему руку, потрепав по плечу, помог добрести до моей «Лады».

— Спасибо, — сказал Ромка, продолжая внимательно следить за мной и Маринкой. Он чувствовал, что здесь что-то произошло, но пока не знал, что именно, и это раззадоривало его любопытство.

— А мы ехали нормально, — начал рассказывать он, — никуда не спешили, а тут я вижу, вы все стоите, как-то странно сгрудились у дороги… ну, думаю, точно что-то происходит или что-то нашли — уж больно вы странно как-то выглядели, — я и попросил водилу прибавить газу, вот он и…

— Ну, в общем все ясно, — сказала я, успокаивающе махнув рукой. Мальчишка волновался, и нужно было сказать ему что-то спокойное, а то Маринка напрягла атмосферу, и Ромка уже не знал, что ему говорить и куда смотреть. — Только ты немного припозднился, мы уже собираемся отсюда уезжать. Но, в общем, хорошо, что ты приехал, тут кое-что появилось для твоего репортажа…

— Да? А что случилось-то? — Ромка сразу же отживел. — А то Марина сказала…

Маринка, все еще не желавшая успокаиваться и искавшая, куда бы и на кого бы сбросить напряжение, накопившееся за целые минуты страха и переживаний, тут же влетела в разговор:

— А я тебе и еще кое-что могу сказать, сачок несчастный. Ты почему вообще из дома вылез? — Она искоса взглянула на меня, пытаясь определить по моим глазам, буду ли я защищать Ромку, а если буду, то насколько активно, и продолжила:

— Мы для чего тебя вытащили из больницы, рискуя жизнями, можно сказать?! Между прочим, все с тебя и началось, засранец!

— Я, что ли, с моста упал? — обиделся Ромка.

Они с Виктором уже дошли до «Лады» и остановились в двух шагах от нее.

— А кто ногу сломал? — спросила Маринка, подхватывая меня за руку и тоже ведя к «Ладе». Я в это время, стараясь абстрагироваться от разгуливающейся вокруг меня перепалки, думала о выстрелах. Маринка все не унималась. Ее желание поговорить, и поговорить истово, казалось, только усиливалось.

— Кто же ногами вперед лезет в какие-то глупые двери, а? — ехидным голосом вопрошала она. — Головой нужно думать, а потом головой вперед и заходить…

— Ага, чтобы голову сломали, — тихо проворчал несдающийся Ромка.

— Ну все, ребята, — сказала я и попросила:

— Давайте прекратим все эти ненужные разговоры и поедем отсюда наконец!

Маринка даже запрыгала от восторга и нетерпения, услышав от меня эти слова, и тут же бросилась руководить.

— Виктор! — отрывисто сказала она. — Заводи телегу, и едем! Не хочу больше здесь оставаться!

— Да что у вас случилось-то? — Ромка, полуоткрыв рот, вертел головой, глядя то на меня, то на Маринку. — Вы что-то узнали новое? А что?

— Узнаешь все в свое время, если не будешь надоедать своими вопросами, — довольно-таки грубо произнесла Маринка и повернулась ко мне.

— Ну, ты что застряла? — спросила она.

А я в это время смотрела на крыши коттеджей на холме.

Мы все вместе уже подошли к моей «Ладе», которую Виктор выгнал из кювета и развернул.

Маринка первой села на заднее сиденье, за нею влез Ромка и сразу же обратился ко мне с вопросами. Я в это время, не торопясь, усаживалась на переднее правое сиденье.

— Ольга Юрьевна, а вы мне расскажите, что тут узнали, я же статью пишу, вы мне сами дали поручение.

Мальчишка слишком явно волновался, что статья может уйти от него по каким-то секретным для него причинам, и требовалось его немного успокоить. А то Маринка, действительно, слишком резво на него наехала, а ведь парень хотел как лучше.

— Не волнуйся, Ромка, — я через зеркало заднего обзора улыбнулась нашему пострадавшему герою, — все тебе расскажем, и напишешь классную статью, и мы ее напечатаем.

— На будущий год первого апреля, — быстро закончила Маринка, все еще дыша ядом на Ромку непонятно за что. Подумаешь: ее напугали! Все ж закончилось.

— И все будут довольны! — продолжила она, усаживаясь удобнее на заднем сиденье. — Не нуди, зануда! — прикрикнула Маринка на Ромку, снова пожелавшему что-то сказать. — Не зуди, я сказала!

Меня тут чуть не убили из автомата и твою начальницу, кстати, тоже, а ты тут пристаешь со своими статьями, Рома-романист, блин!

— Ну что, едем домой? — спросила я у Виктора, стараясь не обращать внимания на переругивания, доносящиеся сзади.

Виктор покосился на меня и односложно спросил:

— Посмотрим? — При этом он кивнул на крыши коттеджей, виднеющиеся теперь уже слева от нас на холме.

Маринка сразу же прочувствовала, что происходит что-то незапланированное.

— Что это вы там секретничаете? — с подозрением спросила она, подаваясь вперед и отстраняя немного от себя Ромку. — Подожди-ка, там что-то замышляется.

— Возникло предложение прокатиться к коттеджам, — сказала я самым безразличным тоном, на который только была способна. Ехать мне если куда и хотелось, то только домой, приключений на сегодня уже хватало. Я нарочно не стала перебивать Маринку, чтобы под прикрытием ее доводов и свое сомнение подпустить, а вдруг Виктор передумает? Если нет, то, наверное, придется идти к коттеджам, а вот это уже было страшно.

— Какие еще коттеджи?! — закричала Маринка почти в полный голос. — Какие коттеджи?! Вы что же это, людям жизнь собрались облегчить? Не смогли они нас убить на таком большом расстоянии, так нате вам, мы подъедем ближе, в самое логово, не извольте беспокоиться! Покойнички с доставкою на дом!

— Ну что ты так раскричалась!

Я зажала уши и даже втянула голову в плечи.

Звонкий Маринкин голос, казалось, проникал в самую голову и отзывался там мелким валдайским звоном. Умеет Маринка создать звуковое оформление, ничего не скажешь, дал бог таланту.

— Нет, извините, а почему бы мне и не покричать? — с неподражаемой искренностью воскликнула Маринка. — Тебе-то было хорошо! Ты к Розенкрейцеру своему прижалась, и он тебя отмахнул от всех пуль, а нам с Виктором все основное и досталось! Под пулями, можно сказать, пришлось ползать, как на Курской дуге!

— Ну ты хватила! — пробормотала я.

Виктор медленно повел «Ладу» вперед. До поворота к коттеджам оставалось не больше десяти метров и не дольше минуты. Это в самом лучшем случае.

— Так вас точно обстреливали?! — восторженно воскликнул Ромка. — Ух ты, здорово-то как!

Поедемте еще куда-нибудь!

— — Ты уже доездился, негодяй! — крикнула ему Маринка и скомандовала:

— Виктор, домой!

А вот этого-то говорить и не стоило. Не знает Маринка меры, не знает.

— Ну, знаешь что! — тут уже я возмутилась на самом законном основании и не на шутку. Что за дела такие?! Я в своей машине! Я здесь начальник и, кроме того… Я даже еще не успела додумать до конца свою негодующую мысль, как резко сказала Виктору:

— Едем к коттеджам и посмотрим, что там!

Воцарилось мертвое молчание. Я сама удивилась своей дурацкой решимости. Это все Маринка виновата: ну нельзя же так орать! Пошумела бы немного в приличном объеме и приемлемыми словами, глядишь, мы бы уже и домой ехали, а так из-за нее придется снова жизнь опасности подвергать.

Мындра она после этого, вот кто.

Виктор повел машину в левый поворот от основной трассы, ведущий к холмам с коттеджами.

— Как ты думаешь, — спросила я у него, — не попадем ли мы из огня да в полымя?

— Как же, не попадем! — тут же влезла Маринка. — Прямым ходом туда и премся! Ты, мать, видно, решила умереть молодой и красивой.

— Не против, — холодно ответила я.

— Ну а я-то зачем страдаю?! — крикнула Маринка и снова заткнулась, понимая, что все слова уже будут простым сотрясанием воздуха или, как сказал бы польско-петербургский астролог Розенкранц, сотрясанием астрального плана.

Виктор помолчал и, отвечая на мой вопрос, тихо произнес:

— Уже должны уйти.

— Ага, — сразу же сообразила я и почувствовала, как у меня словно гиря с плеч слетает, — ты имеешь в виду, что киллер сразу же после дела должен уходить, да?

Виктор кивнул. Мы уже въезжали на холм, и я с некоторым беспокойством посматривала на кусты, растущие вдоль дороги.

— Даже если он знает, что у него ничего не получилось? — вмешалась Маринка, и ее вопрос прозвучал весьма даже закономерно.

Виктор снова кивнул, но уже после некоторой паузы.

— Да-а, — протянула Маринка и посмотрела в окно. Мы как раз в этот момент подъезжали к первому из трех коттеджей, расположенных здесь. — Надеяться на то, что кто-то решит удрать, а не дожидаться нас, — запальчиво продолжила свою мысль Маринка и выпалила:

— Это, знаете ли, называется: писями по воде виляно… или как там… — Она запнулась, подозревая, что сказала что-то не совсем то, что ожидала.

— Вилами по воде писано, — подсказала я и тут только сообразила, что именно сказала Маринка. Ромка фыркнул, я улыбнулась, Маринка сплюнула в досаде.

— Смейтесь, смейтесь, напоследок-то почему бы и не посмеяться? — проворчала она.

— Нас не хотели убивать, — неожиданно сказал Виктор, и Маринка замолчала, прислушиваясь.

— Почему? — спросила я. Эти слова Виктора пришлись как раз кстати, потому что мне очень нужно было обрести уверенность в собственном решении. И еще раз скажу: черт бы подрал Маринкину глупость, если бы не она, я никогда бы не решилась подъезжать к этому опасному месту.

— Хотел бы — убил, — кратко сказал Виктор, и эти его слова заставили всех нас задуматься.

А действительно! У киллера были все возможности для убийства, если оно входило в его планы: он сам выбирал время и цели, однако же никто из нас не пострадал во время обстрела, хотя выстрелов было произведено где-то пять или шесть или даже больше, я сейчас уже точно не помнила. Ни один из выстрелов не попал в цель, никто не был не то что убит, но даже и ранен. Все это заставляло признать, что убийство кого-либо из нас не было целью киллера.

— Он не хотел убивать? — задумчиво протянула Маринка. — А чего же он тогда хотел?

— Может, хотел только напугать и прогнать? — робко вставил Ромка, но Маринка тут же на него прикрикнула:

— Молчи, ты не был при этом! Оля, а если он хотел только напугать? Как ты думаешь? — спросила она.

— Никак пока я не думаю, — спокойно ответила я, — зачем нас пугать? Чтобы мы рядом с Розенкранцем не стояли? Чем же мы ему угрожали, интересно? Только разговорами.

— Так, мне все ясно, — заявила Маринка, — он был просто пьян! Киллера наняли неопытного, он нажрался для храбрости и промазал все пули, вот!

Тут уже даже я не выдержала. Я рассмеялась и, чтобы это звучало не так громко, как получалось, наклонила голову и приложила ко рту ладонь. Виктор улыбнулся. Ромка — так тот уж вообще не сдерживался. Он получил прекрасную возможность хоть немного отомстить и тут же этой возможностью воспользовался и громко крикнул:

— Ой, не могу, факир был пьян, и фокус не удался!

— Что тут смешного? Что тут смешного, я вас спрашиваю?! — удивилась Маринка. — Насмотрелись фильмов и думаете, что если киллер, то обязательно какой-то сверхчеловек и супер-пупер-профессионал! Да он такой же человек, как и все. К тому же, и киллеры разные бывают! Этот оказался разгильдяем! Да, разгильдяем! Или трусом!

Виктор подъехал к первому недостроенному дому и остановил «Ладу» напротив входа. Я почувствовала некоторую неуверенность, но Виктор спокойно открыл дверку и вышел.

Словно заразившись его спокойствием, я тоже вышла из «Лады» и, опираясь на крышу машины, взглянула на коттедж. Это было двухэтажное здание, сложенное из белого кирпича. Высокая четырехскатная крыша, крытая металлом, напоминала вытянутую вверх пирамиду. Наверняка местный хозяин был по жизни далек от архитектуры и рисовал план этого сооружения самостоятельно, исключительно руководствуясь лишь своими понятиями о красоте.

Дверной проем коттеджа зиял пустотой, и Виктор направился к нему. Мне ничего не оставалось, как, отважно внешне и ужасно боясь внутренне, последовать за ним.

Маринка тоже вышла из «Лады» и громко заявила:

— Ну я еще не окончательно сошла с ума шляться с вами по этим графским развалинам! Идите, если вам жить надоело, а я тут за машиной послежу! Цветочки на могилку я вам принесу.

Маринка демонстративно отвернулась. Ромка, повертев головой, распахнул дверку и начал выгружаться из «Лады».

— А ты куда, болезный? — напряженно спросила Маринка, подозревая, что перед ней открылась вероятность остаться здесь одной, чего ей, конечно же, не хотелось.

— Интересно посмотреть, куда это они пошли, — с сопением от производимых физических действий ответил Ромка, выходя из машины.

— Ему интересно! — крикнула Маринка. — А мне неинтересно оставаться здесь под прицелом одной! Эй, камикадзе гребаные, подождите нас, а то залосили, словно на свидание!

Мы с Виктором как раз в этот момент подошли к дверному проему, и Виктор, помедлив с секунду, быстро заскочил в него.

Ничего не произошло. Я, проклиная свой героизм, меньше всего нужный мне лично, зашла за ним следом.

Я оказалась в большом помещении, которое в будущем, очевидно, должно стать парадным залом коттеджа. Помещение представляло собой квадратную комнату площадью, наверное, около ста метров. У противоположной от входа стены начинался вход на второй этаж.

— Как ты думаешь, Виктор, — спросила я, чтобы не молчать и чтобы Виктор, задержавшись с ответом, далеко не отходил, — из этого коттеджа стреляли или из следующего?

— Здесь удобнее, — ответил Виктор. — высота, обзор, подъезд.

Лестницы на второй этаж еще не было, вместо нее на приготовленные для лестничного марша бетонные плиты были брошены деревянные настилы.

Виктор легко вбежал по ним, осмотрелся и прошел дальше.

Мне ничего не оставалось, как идти вслед за ним, стараясь не отставать.

Внизу в зале остались Маринка с Ромкой.

Маринка порывалась пойти с нами, но Ромка был менее прыгучий, чем мы все, он передвигался медленно, и у Маринки не хватило наглости оставить его одного, но зато она постаралась все свои неудобства исправить голосом.

— Куда вы ушли? — крикнула она, и эхо разнесло ее громкий голос по всем помещениям коттеджа.

Мы в это время уже прогуливались по второму этажу. Дверей здесь не было, но зато был настоящий лестничный марш, ведущий на чердак. Виктор молча, движением руки, остановил меня и зашел по маршу на чердак.

Медленно поднявшись, он очень осторожно заглянул в чердачный дверной проход, потом вошел туда, постоял, прислушиваясь, и шагнул вглубь.

Глава 7

— Виктор, ты где? — позвала я.

Мне никто не ответил, и вот это-то и было самое скверное.

Я тревожно оглянулась. Мне почему-то показалось, что сзади ко мне кто-то подкрадывается.

Но вокруг никого не было. Я стояла одна перед лестницей и не решалась ни подняться по ней, ни вернуться вниз.

— Виктор! — позвала я еще раз уже громче и, не дождавшись ответа, пошла по лестнице вверх.

Пусть впереди и была пугающая неизвестность, но оставаться здесь одной было еще хуже.

На чердаке в этот момент послышался какой-то негромкий шум или даже скорее шорох. Это меня не успокоило, а, наоборот, напугало еще больше.

Я, ускорив шаг, быстро заскочила на чердак и остановилась, прислонившись к дверному косяку.

Здесь царил полумрак. Чердак был достаточно обширным и высоким. Все его стены, повторяя очертания крыши, сходились наклонно вверх. При другом настроении можно было бы представить себя Хеопсом внутри пирамиды, но сейчас я больше всего хотела увидеть Виктора.

Виктор стоял справа от входа, наклонившись над кривым деревянным ящиком, покрытым каким-то тряпьем. Ящик был вплотную придвинут к полукруглому слуховому окну.

— Что случилось? — шепотом спросила я, подходя ближе. Одно то уже было приятно, что Виктор нашелся быстро и с ним все было в порядке.

Виктор качнул головой и ногой откинул в сторону несколько каких-то тряпок с пола.

Я расценила этот жест как приглашение подойти ближе и осторожно приблизилась, внимательно глядя под ноги.

На полу были разбросаны всякие доски, кирпичи и куски жести, оставшиеся от возведения крыши. Однако, несмотря на толстый слой пыли, покрывающий все вокруг, следов было слишком много. В коттедже все еще шло строительство, и, похоже, днем здесь находилось много людей. По крайней мере, у меня не хватило знаменитой шерлокхолмской наблюдательности, чтобы сделать вывод о том, присутствовал здесь киллер или нет.

Виктор взял меня за руку и показал на окно.

Я заглянула в него и сразу же увидела мост и, посмотрев влево, заметила и своего знакомого астролога Розенкранца, сидящего среди кустов. Розенкранц, совершенно почти невидимый с дороги, здесь открывался полностью. Если бы я захотела, то рассмотрела бы даже, какой именно бутерброд он вкушает.

Это окно действительно было очень выгодно для киллера. Если он здесь был, конечно.

— Ты думаешь, киллер был здесь? — шепотом спросила я у Виктора, отходя от окна.

Виктор пожал плечами и тоже отошел.

— 0-оль! — послышался в это время Маринкин крик снизу. — Что у вас там? Что-нибудь нашли?!

Я повернулась к Виктору и тут заметила лежащий на полу у ящика небольшой блестящий предмет прямоугольной формы.

— Смотри! — показала я Виктору на него, и он, подойдя, наклонился, взглянул и взял этот предмет в руки и обтер его от пыли. Это был диктофон.

— Кто-то оставил, — задумчиво сказала я. — Ты смотри, какие развитые работяги пошли: с диктофонами уже ходят! Наверное, распоряжения мастера фиксируют.

Виктор проверил, есть ли в диктофоне кассета, и нажал на кнопку. Тотчас же мы услышали торжественный голос нашего Ромки:

«…этот дом находится на пересечении улиц Ленина и Некрасова…»

— Вот это да! — воскликнула я. — Ромкин диктофон, тот самый, который… — Я замолчала, сама удивленная своими словами.

Виктор выключил диктофон и протянул его мне, а сам прошелся по всему периметру чердака, раскидал ногою несколько тряпок, поддел валяющуюся синюю бейсбольную кепку и повернулся ко мне.

— Пошли? — спросил он.

— Да, — ответила я, держа диктофон в опущенной руке. — А гильз никаких нет?

Виктор покачал головой.

Мы спустились на первый этаж как раз в тот момент, когда Маринка только-только собралась что-то крикнуть.

— Ну вот они! Вы что там, языки проглотили?

Или, может, привидение увидели? С моторчиком или без оного? — спросила она, обшаривая меня быстрым взглядом. — А что это у тебя в руках?

Маринка, прищурившись, посмотрела и вдруг отпрянула назад.

— Это бомба? — тихо спросила она. — С часовым механизмом? А почему ты ее из окна не выбросила?!

— Это диктофон, Марина, — успокаивающе произнес Ромка совершенно равнодушно, как о вещи, недостойной его внимания. — Никого там не было, как я понял, да? — спросил он.

Я подошла и протянула ему свою находку. Он взял механически и спокойно, но потом, повертев в руке, удивленно произнес:

— Да это же ведь… а как же… — Еще раз посмотрев, Ромка нажал на кнопку воспроизведения, и мы все услышали продолжение его рассказа о нехорошем доме.

— А это ведь твой диктофон, Марина, — удивился Ромка, выключая, и взглянул на меня, ожидая объяснений.

— Вот именно, твой, — сказала я. — Пойдемте.

— Ну вот, правильно! — сказала Маринка, забирая у Ромки диктофон. — Ни у кого ничего нет, одна я и кофе вари на всех, и диктофоны раздавай.

Непонятно только, как вы его взяли без моего разрешения! Сначала этот одноногий Джо берет, но он хоть спрашивает, потом… Секунду! — вскричала она. — Мой диктофон?!

Маринка взглянула на диктофон у нее в руке как на змею, потом, вытаращив глаза, посмотрела на меня.

— А откуда он у тебя, Оль? Его же это… ну… в больнице… — пролепетала она, ничего не понимая. Я, наверное, ощущала бы и себя в таких же непонятках, случись со мною такой же фокус.

— Вот именно, — устало сказала я, — украли в больнице, а обнаружили его мы здесь. Чудеса, правда?

— В самом деле? — воскликнул Ромка. — И мой репортаж целый?! Марина, дай, пожалуйста, я проверю до конца — Да подожди ты, — отмахнулась от него Маринка. — Оль! Рассказывай все подробно! — потребовала она. — Там никого не было? А где он лежал?

— Пойдемте в машину, — предложила я, — по дороге я все и расскажу. Мне кажется, Виктор, — я повернулась к нашему фотографу, — нет смысла лазать по другим коттеджам, правильно?

Виктор кивнул, и мы, не торопясь, направились к выходу.

Выйдя на свежий воздух, мы столкнулись нос к носу с одним из местных обитателей. Это был явный бомж неопределенного не только местожительства, но и возраста и состояния. То есть, глядя на него, было непонятно, то ли он больной, то ли слегка выпивший, то ли просто уставший от своей неустроенной жизни.

Сей небритый экземпляр рода человеческого, подвида бомжеватых, неторопливо шел к коттеджу, держа в руках полуторалитровую бутылку из-под фанты, однако в ней была налита отнюдь не фанта, это было видно по цвету напитка.

Увидев перед собой целую делегацию явно не относящихся к его собратьям, бомж первым делом, руководствуясь отработанным приемом, спрятал за спину свою бутылку и только после этого позаботился о собственной безопасности: он резко сменил курс и постарался боком отойти влево.

— Мужчина, можно вас на минутку! — Маринка вышла вперед и поманила бомжа пальчиком.

— Ну, — отозвался бомж, продолжая отходить и держа свою бутылку за спиной.

— Вы здесь живете? — спросила его Маринка.

— Сторож я, — шепелявя, ответил бомж, — а что надо-то?

— А кроме вас, никого здесь больше не бывает?

Бомж подозрительно осмотрел Маринку, потом меня и покачал головой:

— Ну как, бывает кое-кто, а кто вам нужен?

— Нам нужен тот, кто оставил здесь диктофон, — сказала я. — Вы знаете, кто это мог быть?

Бомж взглянул на меня, промолчал и нахмурился.

— Это ваша вещь? — Маринка подошла к нему почти вплотную и наморщила носик. — Ну отвечайте быстрее! Мне тут с вами рядом стоять… некогда!

— Да на хер он мне? — наконец сообразил ответ мужик. — Может, это Антошка оставил.

— Какой Антошка? — спросила я.

— Да есть тут один. Он подрабатывает на строительстве. Но сейчас его нет. Он завтра будет. Утром приходите. — Бомж, видимо, решив, что разговор закончен и не о чем больше рассуждать, направился к коттеджу.

— А только что здесь никого не было? — задала я самый важный вопрос и напряглась в ожидании ответа.

— Здесь-то? А кроме меня, и нет тут никого, — пробурчал мужик, — как Антошка уехал в город часа в четыре, так и все, значит. Я здесь сторож.

Сторож поморщился, словно у него болело все и везде, и постарался прошмыгнуть в коттедж.

Видя, что мужичок или страдает хронической формой недоразвитости, или думает только о содержимом своей бутылки, мы отстали от него и сели в «Ладу».

— Ну, рассказывай, Оль, обещала! — сказала Маринка, не успев даже как следует устроиться на заднем сиденье.

— Да, откуда там взялся мой диктофон? — поддержал ее Ромка.

— Не твой, малыш, а мой, — поправила его Маринка.

Виктор вывел «Ладу» на дорогу, и за пять минут я сумела рассказать все и Ромке, и Маринке и даже сумела ответить на все возникшие вопросы. Событий-то, как оказалось, произошло не так уж и много, если их кратко пересказывать.

Маринка больше не задавала вопросов. Ромка переваривал услышанное. Я собралась наконец-то спокойно покурить, как вдруг мелодично зазвонил мой сотовик в сумке.

— Вот те на! — сказала я сама себе, доставая его из сумки. — Кто-то вспомнил обо мне под вечер.

— Это мужчина, — безапелляционно произнесла Маринка, и самое интересное, что она оказалась права. Это был Фима Резовский.

— Привет! — радостно крикнул он мне в самое ухо. — Мне сообщили, что ты меня искала, и вот я нашелся, мечта моя.

— Да-а-а, ты, конечно же, поспешил, — не выражая особой радости, сказала я, — я уже и забыла, когда в последний раз звонила тебе на работу, а ты только нашелся! Уходил в подполье?

— Нет, всего лишь бегал по этажам в правительстве области. — Фима редко терял оптимизм, к моему плохому настроению он уже успел привыкнуть за годы общения, поэтому его голос и не сбавлял радостных оборотов. — Ты сейчас где, солнышко мое? Одна и дома?

— В машине и еду домой, — ответила я. — Ты знаешь, кстати, чем я сейчас занята? Расследую дело Будникова. Между прочим, в нас уже стреляли. Что скажешь?

— Дело Будникова? — переспросил Фима. — Это который с моста упал на машине?

— Да, он самый.

Фима посопел в трубку.

— Что скажу? — повторил он. — Я скажу, что удивляюсь тому, что ты вообще жива и на свободе!

Это значит, что ты недавно начала копать и неглубоко еще выкопала. Брось немедленно эту гадость! — сказал Фима. — Ты хочешь оставить меня безутешным?

— Ты шутишь? — предположила я, все-таки закуривая. Фима — прекрасный человек, только у него язык без костей, а это не всегда украшает.

— Какие могут быть шутки! — устало произнес Фима и, помолчав, переспросил:

— Так говоришь, что ты едешь домой?

— Мы почти все туда едем, кроме Сергея Ивановича. Хочешь навестить одинокую девушку?

Маринка, услышав эти слова, фыркнула и заворчала что-то нечленораздельное. А кроме нее, никто и вида не показал, что слушает мой разговор.

— Одинокую был бы очень не прочь навестить, — рассмеялся Фима, — а вот тебя со всем твоим коллективом вместе не очень. В тебя на самом деле стреляли?

— Такими делами не шутят, — ответила я.

— Тогда обязательно приеду, нужно будет отговорить тебя от этого дела, — подвел итог Фима. — Тут точно убить могут. Причем сочтут это за обязаловку.

Я свернула телефон и тут обнаружила, что мы уже подъехали к моему дому.

— Виктор, а ты не прав, — сказала я. — Ромку нужно отвезти домой.

Виктор кивнул и сказал:

— После вас.

— Вот так вот, Оль! — торжествующе воскликнула Маринка. — Не перевелись еще джентльмены на белом свете, а то я про них уже и забывать начала! А я тоже думаю: неужели Ромка на твой третий этаж потащится со своей костяной ногой?

— Ни фига она не костяная! — буркнул Ромка и обратился ко мне:

— Ольга Юрьевна! А можно, я заберу с собой диктофон? Наговорю еще немного текста и завтра привезу в редакцию?

— Забирай, а ездить необязательно, — великодушно ответила я. — Я сама заеду к тебе домой, ты мне и отдашь все, что там наболтал. Договорились?

— Как скажете, — обрадовался Ромка и тут же мерзопакостно уточнил:

— Утром, да?

— Утром, но не ранним! — акцентировала я. — Мое утро начинается с… — тут я вспомнила, что все-таки начальник, и сурово закончила, чтобы было похоже на правду:

— С восьми.

Я сказала это и вздохнула. Вот теперь точно придется завтра к Ромке заезжать не позже, чем в полдевятого. Иногда быть начальником это такая обуза, так бы и сбросила ее на кого-нибудь. На ту же Маринку, например. Она недалеко от Ромки живет, заехала бы от меня утречком к себе домой, потом и к Ромке заглянула бы. Могла бы и предложить свои услуги, однако молчит, мындра.

Мы с Маринкой вышли из «Лады», Виктор подмигнул нам фарами и увез Ромку, а мы направились к подъезду. На лавочке перед подъездом сидели две соседки — наше местное информбюро.

Они уже давно привыкли к Маринке и здоровались с нею, как с местной жительницей.

Проходя мимо старушек, я поздоровалась, и меня задержали.

— Оль, к тебе гут приезжали и не застали, но обещали позже заехать, — доложила мне всезнающая Нина Петровна.

— А кто приезжал? — поинтересовалась. Я никого не ждала, и мне не звонили, не предупреждали. Кто бы это мог быть?

— Мужчина какой-то, — охотно объяснила Нина Петровна. — Он тебе в двери записку оставил. Сказал, что придет через неделю. Сейчас у него времени мало.

— И не мужчина, а парень, — не утерпев, вмешалась вторая соседка, — молодой еще совсем!

— Ну пусть тебе будет парень, а мне — мужчина, — миролюбиво согласилась Нина Петровна, и обе пенсионерки рассмеялись.

Мы с Маринкой поднялись на третий этаж, и я вытащила записку, торчащую из-под дверной ручки. Развернув ее, я прочитала и сперва не поняла смысла записки, а потом пожалела, что поняла.

— Что с тобой? — Маринка нетерпеливо заглядывала мне через плечо. — Очередной Ромео зовет на свидание? — Она взглянула мне в лицо и поправилась:

— Ну, судя по твоему хабитусу, он, наверное, застрелился от несчастной любви, да? Ну не молчи, не молчи, мне тоже интересно!

— Как меня замучали эти шутники, — тихо произнесла я, испуганно оглядываясь. Мне показалось, что сзади к нам подкралась какая-то тень.

Но оказалось, что это заблудившаяся муха крутилась вокруг потолочной лампочки на лестничной клетке. Это меня успокоило. Нервы мои начали сдавать.

— Что там? — требовательно спросила Маринка, чуть ли не вырывая у меня записку.

— Сама читай! — сказала я.

Маринка выхватила у меня этот листок и нет чтобы прочитать про себя, а продекламировала, можно сказать, даже с выражением, словно сдавала вступительный экзамен в студию самодеятельности: "Ольга Юрьевна! Арсен Джапаридзе передал мне, что вы заинтересовались нашим делом.

Приду к вам в следующее полнолуние и тогда поговорим подробнее. Гарфинкель".

— Ну и что? — занедоумевала Маринка. — А в чем проблема-то? Ты что-то немного загоняешься, мать. Давай открывай свою дверь! Кстати, кто такие Джапаридзе и Гарфинкель?

Я молчала и только дрожащими руками расстегивала сумку, доставая ключи.

— Ну что ты опять молчишь, или это роковая тайна сердечная? — Маринка шутя подтолкнула меня под руку, и ключи, уже вынутые, упали. Я нагнулась за ними.

В это время Маринка начала перечитывать записку во второй раз, уже более вдумчиво. Я подняла ключи, вставила ключ в замочную скважину и отперла дверь.

В этот момент Маринка крепко схватила меня за руку.

— Оля! — шепнула она так жутко, что у меня мурашки по коже пробежали. — Оля, я вспомнила, кто такой Джапаридзе… и Гарфинкель!

— Молодец, — сказала я, — я тоже вспомнила.

Почти на негнущихся ногах я вошла в квартиру и сразу же включила свет в коридоре. Маринка прошмыгнула следом за мною, осторожно ступая в комнату, быстренько включила там свет и тут же впорхнула обратно в коридор.

— 0-оль, а как ты думаешь, может быть, это шутка? — спросила она меня, явно начиная трусить. Мне от этого, как сами понимаете, легче не становилось.

— Не знаю, — коротко ответила я.

Я разделась, прошла в кухню и сразу же поставила чайник на плиту. Я не до конца была уверена, что ко мне заходили интересующие меня покойники, честно говорю, не до конца была уверена, но на душе все-таки было погано. Быстрее бы приехал Виктор, что ли. С ним всегда чувствуешь себя спокойно и защищенно.

Маринка, тоже раздевшись, включила свет в туалете и в ванной и села в кухне напротив меня.

— Это шутка, — самокодирующе сказала она, — это, наверное, Ромка-негодяй пошутил! Точно он!

Это пошутил Ромка, — повторила Маринка. — Он приходил и сунул записку!

— Соседка бы сказала, если приходивший парень был на костылях, — засомневалась я, хотя мне самой тоже очень требовались доказательства, что все это неумная шутка. Пока доказательств не было, я старательно прислушивалась ко всем звукам, раздающимся в квартире.

— Тогда его приятель! — раздражаясь, крикнула Маринка. — Это все шутка, и не смей спорить!

Как будто я собиралась!

Внезапно послышался резкий звонок во входную дверь.

— Кто это?! — вскричала Маринка. — Оля, кто это?! Виктору еще рано! Рано ему еще!

— Значит, это кто-то другой, — стараясь говорить спокойнее, произнесла я и, выйдя в коридор, посмотрела в дверной глазок. Это приехал Фима.

Глава 8

— Не открывай, Оля! — крикнула Маринка. — Не открывай, подожди, я позвоню в милицию, я вызову…

— Лучше уж сразу адвоката звать, — пробормотала я и открыла входную дверь.

— Адвокат — это всегда лучше, особенно такой желанный, как ваш покорный слуга! — возвестил Фима, заходя и бодро оглядывая меня с ног до головы. — Прекрасно выглядишь, Ольга Юрьевна!

— Это для меня обычное состояние, — ответила я и прошла в кухню, где уже, вжавшись в угол, поджидала меня Маринка — Могла бы предупредить, что придет Фима, — недовольно прошипела она, привычно поправляя свою прическу. — Вечно устраиваешь мне такие мелкие подлости, а потом еще изображаешь верную подругу.

Привыкшая уже к тому, что Маринка постоянно обвиняет меня в самых дурацких грехах, я пробормотала что-то, отчасти похожее на извинение, и быстро навела на столе порядок.

Фима зашел за мною следом и, увидев Маринку, радостно заулыбался.

— Приветствую тебя, Мариночка. — Он сел за стол и осмотрел нашу компанию. Фима хотел было по своей несносной привычке начать щедро раздавать комплименты, но тут уж Маринка решила подпустить мне шпилек.

— — Здравствуйте, Ефим Григорьевич. — Маринка с приторной сладостью улыбнулась Фиме и тут же ласково спросила:

— Вы хотите кофе или чаю? Я все быстренько сделаю!

— Конечно, радость моя, из твоих рук приму все, что угодно, и всего по два, — тут же признался Фима, и Маринка поплыла к плите.

Я прекрасно видела, что Фима разговаривал с Маринкой как вежливый человек, а вот эта мындра повела себя как-то не так, как позволительно нормальной подруге. Она даже позволила себе стряхнуть какую-то пылинку с Фиминого пиджака и даже вроде как погладила его по плечу.

Я ничего не хочу сказать, но приличия нужно соблюдать, особенно среди своих. Мне так кажется.

Чтобы не затягивать время, я тут же протянула Фиме записочку, обнаруженную в двери.

— Смотри, какая депеша пришла, прямо в дверь воткнулась, — сказала я, случайно вставая между Маринкой и Фимой. Если Маринка вызвалась заниматься плитой, то пусть от нее и не отвлекается.

Маринка фыркнула, но ничего не сказала и как бы смирилась.

Фима дважды прочитал записку и с интересом посмотрел на меня.

— Записка показательна, — сказал он поставленным адвокатским голосом и прислонился к стене. — Сразу же отбрасываем все сомнения и заявляем твердо и однозначно: покойник этого писать не мог!

— Потому что ручку в руках держать не может? — испуганно догадалась Маринка. — Говорите, пожалуйста, серьезно, Ефим Григорьевич, а то мы тут и так все уже издергались!

— Говори только о себе, — тихо сказала я, усаживаясь напротив Фимы. — Ну, что скажет эксперт? Почему покойник писать не мог?

— Потому что покойники записки не пишут, — серьезно ответил Фима, вертя бумажку в руках, — они сами приходят, лично, и тихо так постукивают… — Фима несколько раз несильно стукнул по столешнице. — Таким способом.

— Да тьфу на тебя! — вскричала Маринка, переходя на «ты», все ее заготовленное впрок обаяние как ветром сдуло. — Пугаешь еще! Тут и без тебя хреново!

Фима достойно улыбнулся и обратился ко мне:

— А ты как думаешь, кто это написал?

— Человек, которому известно, чем мы занимаемся, — ответила я. — Но тут возможны два соображения, если думать о целях этого послания.

— Ну-ну, — поощрил меня Фима, — послушаем, что у вас сформулировалось.

— Если он, ну тот, кто написал, — сказала я, беря в пальцы сигарету, — думает, что мы дуры дремучие, то, следовательно, он надеется, что после этой депеши мы испуганно бросим дело. Если он считает, что у нас с головами все в порядке, то, наоборот, хочет подтолкнуть нас на какие-то действия в расследовании. Подстегнуть, так сказать.

— Слушай, Оль, а давай лучше будем дурами, а? — Маринка, заваривая свежий чай, повернулась ко мне. — Что-то мне не нравится все это, да и неинтересное дело-то: подумаешь, мужик с моста упал, хотя это и трагедия, конечно. — Маринка лицемерно потупила на мгновение глазки и закончила:

— Но есть же материалы более выигрышные.

Про казино, например, мы давно не писали.

Я нервно встала, прошлась по кухне сперва туда, а потом обратно и, остановившись перед Маринкой, отчеканила:

— Мы взялись за, это дело, значит, мы его и закончим.

— Или оно нас, — вздохнула Маринка. — В общем, все, как я думала, и тебе хоть кол на голове теши, а все равно… — Она обреченно махнула рукой и повернулась к Фиме, надеясь найти поддержку у него, но опоздала. Фима уже принял решение.

— Вынужден поддержать нашу любимую Ольгу Юрьевну, — как всегда, немного напыщенно произнес он.

— Даже на пути к пропасти? — Маринка поставила перед Фимой чашку с чаем. — Погибнет твоя Ольга Юрьевна от своего неуемного любопытства.

И всех нас под монастырь подведет! Втроем будем, прошу прощения, после того как крякнем, постукивать, — Маринка верно повторила Фимин стук по столу, — а я еще жить хочу!

Фима промолчал, а я, наоборот, молчать не стала и спросила у него:

— Колись, адвокат, что ты там по телефону говорил про опасности этого дела.

— Господи, еще какие-то опасности? — Маринка обреченно махнула рукой и села у меня за спиной рядом с окном.

Фима кашлянул и сказал:

— Ну, все, что я знаю, Оль, так это то, что у нас выборы на носу. Губернаторские, я имею в виду.

— Я где-то об этом уже читала, — задумчиво проговорила Маринка.

— В нашей газете, — терпеливо пояснила я.

— Наверное, — вздохнув, согласилась Маринка, — нам только политики не хватает к нашим покойничкам!

— Ну так вот, — продолжил с очаровательной улыбкой Фима, — Будников ваш как раз и занимался предвыборными технологиями. И предшествующие ему господа тоже. Эти, как их там, — Фима небрежно придвинул пальцем к себе записку, лежащую на столе, — Джапаридзе и Гарфинкель. Уж почерк Джапаридзе я достаточно хорошо знаю, он у меня консультировался по одному вопросу.

— Что же ты молчишь! — Маринка даже подпрыгнула на табурете, а я невольно вздрогнула.

Всегда опасно оставлять Маринку за спиной.

— Он писал?! — Маринка настороженно подалась вперед, ловя каждый звук.

— Не исключено, — серьезно заметил Фима, и Маринка, застонав, села обратно, — если предположить, что он сперва разучился писать, а потом научился снова. Почерк совсем другой.

Маринка что-то проворчала, но я не обратила на это внимания.

— Пиарщики, значит, — протянула я, обдумывая полученную информацию.

— Они, они, родимые, — улыбаясь, подтвердил Фима, — а это дело суровое и дорогостоящее, так что сами теперь думайте, во что вы влезаете.

— А записка? — почти спокойно спросила Маринка. — Зачем ее сунули, как ты думаешь?

— А о записке можно только сказать, что кто-то в курсе ваших интересов и дает вам это понять.

Реальным следствием может только быть ваша повышенная осторожность. — Фима отпил чай из чашки, похвалил Маринку за ее искусство — как будто, чтобы заваривать нормально чай, нужно медитировать десять лет! — и потребовал:

— Ну давайте, рассказывайте, что у вас произошло за отчетный период, а я попытаюсь понять, что же происходит.

Ну я и рассказала, постоянно прерываемая Маринкой для каких-то мелких уточнений.

После моего рассказа Фима долго качал головой и наконец спросил:

— А как ты думаешь: этот Розенкранц на самом деле такой дурак или только прикидывается?

— Сложный вопрос, — призналась я.

— Дурак, дурак, это абсолютно точно, — подтвердила Маринка и, помедлив с секунду, добавила:

— Да и мы не лучше.

— А чем занимались Джапаридзе и Гарфинкель? — спросила я у Фимы.

— А все тем же, все тем же пиар-гешефтом. — Фима взглянул на Маринку. — А можно еще чаю?

Маринка приняла чашку, а Фима, подняв глаза к потолку, сказал:

— Не везет, надо заметить, нашему губернатору с этими спецами. Он вроде все условия им создавал и бабки платить не отказывался… Эта квартира, о которой вы тут страхов наговорили, она служебная, как раз и держится для такого случая в смысле приезда варяга-специалиста. Таких пустующих квартир в доме несколько. Одна из них вот и стала нехорошей.

— Я все поняла — воскликнула Маринка, с громким стуком ставя чашку перед Фимой. — Все поняла, честно! Это губернатор их вызывает по одному и травит! Там у него или шторы отравленные, или…

— Ерунда, — отрезала я, — полная причем.

Наш губернатор не такой дурак, чтобы оставлять на себе подозрения. А если и дурак, то у него должны быть умные советники!

— Сказала тоже! — Маринка даже руками всплеснула. — Да кто же в нашем мире слушает умные советы?!

Мы пообщались втроем еще около часа, а потом Фима засобирался домой. Я проводила его до двери, и он, наклонившись, прошептал мне:

— Если бы ты была одна, я бы взялся охранять тебя до утра.

— Если бы ты не был женат, я, наверное, обсудила бы этот вопрос, — так же тихо сказала я.

Фима состроил рожу, хмыкнул и подвел итог:

— Значит, в следующий раз! Я все понял!

После его ухода Маринка твердо заявила, что одна спать в отдельной комнате не будет. Мне это было на руку — я сама хотела ей предложить такой же вариант, но, воспользовавшись тем, что первой сдалась не я, а она, я молча пожала плечами и равнодушно пробормотала:

— Как хочешь!

Эта швабра тут же ускакала в ванную, не обращая внимания на мои права хозяйки квартиры, и мне пришлось остаться в кухне и мыть посуду.

Спали мы, слава богу, нормально, и никто нам не постукивал. Я несколько раз просыпалась, но больше меня ничто не пугало.

Утро наступило, когда ему и положено, то есть по-свински рано, и, героически преодолев свое отчаянное желание подремать еще чуть-чуть, я растолкала Маринку.

— А! — крикнула она и нырнула под простыню. — Что случилось?!

— Я обещала к Ромке заехать с утра, — недовольно сказала я, завязывая пояс халата.

— Ну и вперед, езжай, если тебе нужно, — ответила Маринка, снова укладываясь, — я никому ничего не обещала. Ты езжай, а я потом подъеду…

Последнее слово Маринка даже не произнесла, а продышала, и я не стала с ней спорить. Не хочет ехать — не надо. Пусть остается одна в этой квартире, если она такая отважная, может быть, еще одна записочка придет.

Я так и сказала, выходя из комнаты и направляясь в ванную. Когда я вышла из ванной, Маринка уже сидела в кухне на табурете с весьма недовольным выражением лица. Ничего мне не сказав, она прошла в ванную и громко захлопнула за собой дверь, а я поставила чайник на плиту.

И почему некоторые люди просыпаются такими озлобленными?

Делая себе ма-аленький бутербродик и наливая чай, я дождалась продолжения Маринкиного недовольства.

Зайдя в кухню, она отпила чай из своей чашки, посмотрела в окно и толкнула меня под локоть.

— Едем, что ли? — проворчала она. — Ты не уснула, мать?

— Я тебя жду, можно сказать, со вчерашнего дня, — ответила я, вставая.

Моя «Лада» завелась легко и просто, и это потихоньку начало меня примирять с окружающей действительностью.

Я выехала со двора и, немного поругавшись с Маринкой — по существу, мы выясняли друг у друга, где живет Ромка, — повернула направо. До Ромкиного дома нужно было ехать минут десять, не больше, но эти же десять минут можно было и спокойно спать! Я вполголоса выругала свои положительные качества, вроде обязательности и исполнительности, и, чтобы не было совсем уж скучно, начала посматривать в зеркало заднего вида на дорогу. Маринка что-то говорила, сидя рядом со мною, но я ее не слушала.

Через три или четыре минуты мне показалось, что за нами настойчиво движется какая-то белая «копейка». Я повернула один раз не туда, куда мне было нужно, потом повернула в обратную сторону и фактически вернулась на исходное место. «Копейка» не отставала. Признаюсь: я начала немного психовать. Однако перед самым Ромкиным домом «копейка», вдруг набирая скорость, обогнала мою «Ладу» и помчалась вперед.

Я вздохнула: возможно, загон с преследователем оказался обычным следствием плохого сна и нервотрепки накануне.

Дом Ромки располагался около большого нового магазина, сверкающего надписью «Супермаркет». Увидев, что этот супермаркет такой большой и уже открыт, Маринка воспряла духом.

— Ну, в общем, так, мать, ты иди к Ромке, а я схожу-ка по делам в это заведение. Вдруг куплю что-нибудь для души типа печенья к кофе.

Маринка, не дожидаясь от меня ответа, выпорхнула из «Лады» и заспешила в супермаркет.

Я заперла машину и пошла к нужному подъезду.

Ромка ждал меня, приоткрыв входную дверь и выглядывая на лестничную клетку.

— Ты зачем вылез? — строго спросила я, подходя к нему. — Хочешь еще что-нибудь, не дай бог, себе сломать?

Ромка засмущался и заелозил взглядом по стене.

— Ну, я думал, вы спешите, — промямлил он и протянул мне диктофон. — Я немного увеличил объем текста, приблизительно на двадцать пять строк от нормы, но…

— Я посмотрю, что можно сделать, — продолжая сохранять внешнюю строгость, сказала я. — Если это будет гениально, то я урежу лучше какую-нибудь другую статью.

— Гениально, скажете тоже, — хмыкнул Ромка, но его глазки блеснули от удовольствия.

Я только вздохнула и промолчала, кладя диктофон в сумку.

Ромка, не зная, что ему еще сказать, помялся и неуверенно предложил:

— Может быть, чаю, Ольга Юрьевна?

— В следующий раз, — вежливо отказалась я и, кивнув Ромке, пошла по ступенькам вниз. Когда я спустилась на два пролета, то услышала, как осторожно и тихо закрылась Ромкина дверь.

Еще раз усмехнувшись про себя, вспомнив Ромкину реакцию на мои слова о гениальности, я вышла на улицу. Подъездная дверь с грохотом захлопнулась за мною.

Я подошла к «Ладе». Маринка, разумеется, еще и не думала выходить из своего супермаркета. Вполне возможно, что она еще и не дошла до его середины.

Я вынула из сумки сигарету, открыла дверь и села на водительское сиденье. Захлопнув дверь, я потянулась за зажигалкой и тут краем глаза уловила какое-то шевеление на заднем сиденье салона.

Обернувшись, я увидела, что у меня в машине сидит худой парень. Коротко стриженный брюнет с дурацкой ухмылочкой на лице. Кажется, я где-то видела это парня, но вспомнить он не дал мне возможности.

— Привет, — радостно ухмыльнулся он, и я почувствовала, как слева из-за спинки сиденья мне в бок уперлось что-то жесткое и холодное. Это был ствол пистолета.

— Не копти, жабенция, — весело осклабился парень, — и разверни-ка табло к рулю. Не будешь борзеть, все будет о'кейно, а то ведь я нервный. — Парень засмеялся мелким нервным смехом, подергиваясь на сиденье. Он, наверное, себе очень нравился в этот момент.

Я медленно повернулась и постаралась успокоиться. Этот незваный гость был похож на наркомана, вышедшего стрельнуть денег на дозу.

Подумав про «стрельнуть», я вздрогнула.

— Ну вот и отлично, — сказал парень, — а то я думал, что ты бычиться начнешь, а ты ничего, сечешь поляну, Юрьевна!

Я подняла глаза и через зеркало заднего вида в упор взглянула на парня. То, что он знал меня, начисто отметало версию о наркомане. И мне это не понравилось.

Парень мне подмигнул все через то же зеркало и одновременно с этим чуть дернул стволом пистолета, прижимая его сильнее к моему боку.

— Как спала после вчерашнего письма от покойничка? — поинтересовался парень и снова захихикал. — Всю ночь под простынкой жалась и вздрагивала при каждом пуке?

— Это вы писали? — максимально спокойным голосом спросила я.

— Нет, они! Конечно же, я! — заржал парень. — Задача была пугануть тебя, чтобы ты, значит, под ногами не болталась, а то возомнила себя жаба, ох…о крутой Агафьей Кристи…

Парень старался говорить как уличный хулиган, но это у него плохо получалось. Я почему-то сразу заподозрила, что все это игра, но с небольшим перебором.

Краем глаза я заметила Маринку, выходящую из супермаркета. Самое удивительное свойство этой швабры — оказываться в неподходящем месте в неподходящее время.

Проследив за моим взглядом, парень недовольно сплюнул на пол салона.

— Подружка твоя, да? — Его вопрос сопровождался очередным движением ствола. Надо понимать, для убыстрения моей реакции.

Я молча кивнула.

— Скажешь ей, что занята, побазарить нужно, и пусть отвалит подальше. Я еще с тобой не закончил.

Маринка подошла к «Ладе» и, только наклонившись к стеклу, заметила, что я в машине не одна.

— Ой, — незамысловато сказала она, нагло рассматривая парня, словно ей делать было больше нечего.

— Здрасьте, — вежливо сказал парень и больно ткнул меня стволом пистолета.

— Мариночка, я прошу тебя, дай нам, пожалуйста, поговорить, — проговорила я каким-то деревянным голосом, надеясь, что Маринка заподозрит неладное и уйдет. А вдруг потом она догадается и милицию вызвать? Было бы здорово…

— Ага, — все так же несложно сказала Маринка и потянула ручку дверки на себя, — я сумку поставлю и сразу уйду, а то она тяжелая очень.

Парень сзади сопнул носом, но ничего не сказал. Маринка открыла дверку, поставила пакет и скользнула любопытным взглядом по парню.

— Здравствуйте, — запоздало сказала она и, улыбнувшись ласково парню и понимающе — мне, отошла от машины, громко захлопнув дверку.

— А подружка-то поживей тебя будет, — одобрительно глядя вслед Маринке, сказал парень. — Ну в общем так, Юрьевна. Мне нужны координаты этого козла. Где он перекрывается?

— Какого козла? — еле слышно спросила я.

— Ну не надо мне мозг дрючить, да? — простонал парень. — Розина, кого же еще! Прикидываешься тут ветошью! Раньше надо было, а теперь все, попалась!

— Какого Розина? — переспросила я, и нелепая надежда, что меня с кем-то перепутали, шепнула мне, что сейчас разберемся во всем и этот придурок уйдет.

— Ты же знаешь, что тут уже не одного завалили такого непонимающего, чего тогда в непонятки играешь? — обиженно проговорил парень. — Мне же тебя валить придется. Тебе это надо?

Я растерялась окончательно и не знала, что мне подумать и что делать. Мысль о том, что этот парень все-таки наркоман, находящийся сейчас на грани ломки и потому уже начинающий заговариваться, напугала меня окончательно. Кто такой Розин, я не знала, и этот парень, несмотря на его вроде знакомое лицо, тоже мне был незнаком.

— Не хочешь, значит! — Парень погрустнел мордой и быстро завертел головой, оглядываясь по сторонам. Я поняла, что сейчас произойдет что-то страшное. А крикнуть не могла. Только рот раскрыла и застыла в этом положении как вобла — Вон же он! — вдруг тихо охнул парень. — Ах ты, сука! Ты же знала, что он сюда придет! Знала!

Парень замахнулся правой рукой, словно хотел меня ударить. Я смотрела вперед и не понимала, о ком он говорит. Впереди было несколько прохожих, но я никого из них не узнавала. Чуть дальше на дороге стояло несколько машин. Модели я даже и не различила, кажется только, что были какая-то желтая, зеленая и красная по цвету машины. Одним словом, светофор, только разложенный на асфальте.

Распахнув дверь и не закрыв ее, парень выскочили из «Лады» и помчался вперед к стоящим автомобилям.

Я заторможенно смотрела на его длинные ноги в кожаных брюках. Парень, оттолкнув попавшегося на пути мужчину, прыгнул в ближайшую машину и, со свистом развернув ее, промчался мимо моей «Лады».

Я не могла больше оставаться в «Ладе». Мне было душно, хотя стекло слева я опустила сразу же после того, как убежал этот кожаный наркоман, но ощущение освежения не наступало.

Постояв, прислонившись к дверце, наверное, с полминуты, я, осторожно оглядываясь и осматриваясь, наклонилась и достала из своей сумки пачку «Русского стиля». Курить все-таки хотелось.

Закурив, я наконец-то расслабилась. Маринка, до этого момента снова пропадавшая в супермаркете, выскочила наружу и, радостно размахивая новым пакетом, в котором бултыхались какие-то коробочки и баночки, уже издали прокричала мне:

— Ну ты даешь, мать! Ну ты даешь!

Я промолчала и на всякий случай еще раз оглянулась.

— Да все, удрал, удрал! — крикнула Маринка. — Я видела, как он запустил, словно кросс сдавал!

Что ты ему такое сказала?!

Маринка подошла и встала рядом со мною.

Видя, что я не расположена поддерживать разговор, она продолжила сама, стараясь вытянуть из меня побольше информации:

— Ну, в общем, ты абсолютно права, Оль, я бы, наверное, тоже так же поступила, чтобы он знал!

Я непонимающе посмотрела на нее.

— Ну да! А то что это за демонстрация такая, скажите, пожалуйста! — Маринка положила руку мне на плечо. — Ты не расстраивайся так! Если он распсиховался и умчался, словно его режут, значит, сам нервничает! А как он хотел иначе?! Эту его демонстрацию перед редакцией с какой-то… как он ее назвал тогда, «жаба», да? С жабой…

— Точно! — вскрикнула я, наконец-то вспомнив, где я видела этого парня. — Точно! Это был он!

— Ты думаешь, я не узнала? — хмыкнула Маринка. — У меня на мужиков, слава богу, взгляд оттренированный! Я помню, что ты тогда сказала не любовь это, ты сказала, а подлость!! Я, правда, тогда и не поняла ничего, но сейчас все становится ясно…

Маринка замолчала и затаилась, ожидая от меня признаний. Я, как мне показалось, чуть ли не воочию увидела, как растопырились ее уши. Однако к разговорам я не была расположена.

— Едем! — тихо сказала я, садясь за руль «Лады».

— Куда едем? — азартно спросила Маринка, словно ехать нам нужно было в разные места или в несколько мест. — А! Я поняла! Ты хочешь ехать к нему! — торжественно воскликнула она, но я качнула головой, пробормотав:

— Едем на работу.

Глава 9

Маринка болтала без умолку. Я старалась собрать мысли в кучу, но ничего из этого не получалось. Вместо того чтобы обдумать то, что со мною произошло, я занималась совсем другим делом.

Получалось нечто извращенческое: я изо всех сил старалась отвлечься от Маринкиного голоса и сохранить свои мозги в недосягаемости от Маринки.

Наверное, получилось, потому что она несколько раз спрашивала меня, почему я ей не отвечаю и слушаю ли я? Я упорно молчала, и она получила такую великолепную возможность потрепаться и отвлеченно порассуждать в конкретном приложении к моей скромной персоне, что немедленно ею и воспользовалась. Отвлеченности, конечно же, у меня ни фига не получилось. Весь Маринкин разговор вертелся вокруг воображаемого ею моего романа с этим придурковатым мальчиком в кожаных штанишках.

Так мы незаметно и подъехали к зданию, где располагалась редакция «Свидетеля». Я поставила «Ладу» на привычное место, недалеко от входа.

— Уже подкатили? — Маринка удивленно завертела головой. — Надо же, а я и не заметила. — Она передохнула мгновенье и спросила:

— Как ты думаешь, Оль, наши ровесники, кроме юношеской гиперсексуальности, имеют еще что-нибудь за душой? Вот это твой парнишка, например…

Выходя из машины, я, чтобы перебить разговор и перевести его на другую тему, спросила:

— А как ты думаешь, Марина, не являются ли кожаные брюки признаком нестандартности в сексуальной сфере?

Маринка задумалась даже на более долгое время, чем требовал такой простой вопрос, — я же пошутила. Мы уже подходили к двери здания, в котором располагалась редакция, когда она наконец выдала:

— Ты думаешь, он, встречаясь с девушками, маскируется? Тогда он просто гад!

Я шмыгнула носом, скрывая усмешку, и потянула дверь на себя. Она легко подалась.

— Ты смотри, — удивилась Маринка, — а я-то мечтала, что мы приедем самые первые! Во дает Сергей Иванович: как рано ни примчись на работу, а он уже тут! И не спится ему!

— Он на работе отдыхает от семьи, забыла, что ли? — улыбнувшись, сказала я, вспомнив один из любимых афоризмов Кряжимского.

— Да, ты права, Оль, мерзавцы мужики, что и говорить, — поддержала меня Маринка, выворачивая мои слова в своем любимом ракурсе, — это мы, горемычные, от них отдыхаем на работе, а они-то отдыхают всю жизнь! Это уж точно!

Мы с Маринкой вошли через входную дверь, поднялись по лестнице и прошли по коридору к редакции.

— А помнишь, вчера что случилось? — шепотом спросила меня Маринка и прижалась ко мне.

— Прекрати немедленно! — прикрикнула я на нее, уже не сдерживаясь. — И без тебя нервы не в порядке, а тут ты опять с этой чушью!

Маринка, раскрыв рот, вытаращилась на меня и словно задохнулась, будучи не в силах вымолвить ни слова. Она так затянула процесс молчания, что я, удивившись, даже несколько раз посмотрела на нее. Да нет, не умерла, однако случилось торможение какое-то странное и на нее не похожее.

Я недолго удивлялась. Распахнув дверь в редакцию, я услышала у себя за спиной обиженно-ядовитое:

— Ну спасибо, Оленька! Ну спасибо! Я так и…

Не дослушав новый перл, я прошла в комнату редакции. Первым делом я заметила, что Сергея Ивановича нет за компьютером, и вообще его компьютер, кажется, даже не был включен. А еще я заметила, что кто-то прячется за Маринкиным столом.

Я остановилась как вкопанная, потом подумала, что пора прекратить дурью маяться — это наверняка сантехник или электрик. Сами же вызывали на прошлой неделе, и вот кто-то из них и явился.

Скорее всего, электрик, потому что для сантехника здесь не тот пейзаж.

— Здравствуйте! — громко и весело произнесла я. Настроение у меня на самом деле стало быстро улучшаться, тем более что здесь, можно сказать, в родных стенах — метафорически, конечно же, — я чувствовала себя защищенной.

— Это ты с Сергеем Ивановичем здороваешься? — недовольным голосом спросила у меня Маринка, входя следом.

— Ау, где вы, Сергей Иванович? — крикнула Маринка, направляясь к своему столу.

Я, ругая себя за подлое злорадство и мстительность, увидела, что Маринка не заметила электрика под своим столом, и решила не попадаться ей под горячую руку, когда она наткнется на этого мужика и разорется, как резаная, от испытанных переживаний.

Я быстренько, как только смогла, не вызывая подозрений, подошла к кабинету, отворила дверь и вошла в него. Прикрыв дверь за собой, я только шагнула по направлению к своему столу, как сразу же услышала из комнаты редакции великолепный Маринкин крик. Это был даже не крик, а рык, прекрасно затяжной и переходящий в подскуливание.

Вот теперь ты поймешь, швабра, что такое испугаться!

— Йес! — сказала я самой себе, сопровождая это слово соответствующим жестом. — Мы сделали это, Ольга Юрьевна!

В прекраснейшем настроении я подошла к столу, бросила на его блестящую поверхность сумку и, почти с улыбкой вспоминая происшествие в машине, четко сказала себе, что больше без Виктора никуда не поеду как минимум неделю, а лучше две.

А по поводу мальчика в кожаных брюках сегодня же позвоню майору Здоренко. Путь принимает меры, расследует, охраняет меня со своими пятнистыми мальчиками, и вообще, не мое это дамское дело — сидеть в собственной машине под стволом чужого пистолета.

Я села за стол, расстегнула сумку, и тут дверь моего кабинета медленно отворилась. Вошла Маринка и не закрыла за собой дверь. Даже не покраснев от аморального удовольствия видеть ее, такую перекошенную, с дрожащими губами, я достала из сумки пачку сигарет, диктофон, полученный сегодня от Ромки, и небрежно, словно и не догадываясь ни о чем, спросила:

— Ты что там расшумелась? Таракана в кофеварке увидала? — Я осуждающе покачала головой, с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. — Нужно будет купить… забыла… Ну, короче, это средство, по телевизору про него постоянно говорят… как же оно? «Мортал комбат», кажется…

Маринка, не отвечая, медленно подошла к столу.

— Да что с тобой? — против ожидания я даже немного взволновалась. Что происходит, в конце концов? Не было еще такого в нашей практике, чтобы Маринка переживала так сильно по поводу подобной ерунды. Или, может быть, это электрик или кто он там еще оказался тем самым парнем, которого она подцепила на прошлой неделе, поверив, что он — долларовый миллионер? Да, от такого разочарования, пожалуй, можно и перекоситься ненадолго. Но почему все же она молчит?

— Оля, — Маринка помассировала горло ладонью, хрипло откашлялась и тяжело оперлась на столешницу. — Оля, он там мертвый. Убитый.

У меня под столом.

— Кто? — не поняла я и услышала, как мой голос тоже сел. — Кто там мертвый?

Я почему-то сразу же поверила Маринке, и мне стало дико жалко Сергея Ивановича. А ведь иногда он действительно принимал нитроглицерин, как я могла забыть.

— Ну что же ты тормозишь! — вскричала я. — Вызывай «Скорую» скорее! Сергей Иванович!

— Его там нет, — тихо произнесла Маринка, — там только один комендант.

Я замерла на месте, укладывая в голове Маринкины слова. Какой комендант? Что за очередная херь?

— Позвони, Оль, — слабо попросила Маринка и села на стул для посетителей. Мне даже показалось, что она сейчас упадет в обморок.

— Да что там происходит? — проговорила я, быстро выходя из-за стола и приближаясь к Маринке. — Кто умер? Кого убили? Говори толком!

Маринка кашлянула и тихо произнесла:

— Коменданта, я же сказала!

Я недоуменно посмотрела на нее и поняла однозначно, что мы дождались: у Маринки съехала крыша. Ну что ж, если быть честной, я давно этого ожидала, еще, кажется, в прошлом году.

— Тебе нехорошо? — участливо спросила я, поглаживая Маринку по голове.

— Сейчас и тебе нехорошо станет! — взревела Маринка, зверски откидывая мою руку. — Иди сама и посмотри! Нечего тут меня за дуру держать!

Там у нас покойник лежит! Под моим столом!!!

Озадаченная этим взрывом эмоций, веря и не веря в одно и то же время, я внимательно посмотрела на Маринку, выискивая у нее на лице скрытую усмешку. Но усмешки не было. Значит, нужно было действовать.

Я четким, ровным шагом подошла к двери, думая, что сейчас Маринка расколется и признается, что она просто глупо пошутила по своему обыкновению.

Маринка же молчала, и моя смелость, так лихо проявленная в первые секунды, возле двери стала понемногу испаряться.

Обернувшись назад, я увидела, что Маринка вовсе не смотрит ехидно мне вослед, как должно было бы быть в случае розыгрыша, она, наоборот, сидела за столом, уронив голову на руки и покачивая ею. От всей ее позы веяло таким отчаянием и безнадежностью, что меня даже передернуло от холодной волны страха, вдруг налетевшего неведомо откуда. Господи! Ну что еще за чертовщина произошла у нас в редакции?!

Внезапно я услыхала в комнате редакции тихие, медленные шаги. Я едва не сплюнула: ну надо же, чуть было не попалась!

Распахнув дверь, я увидела, что это пришел на работу Сергей Иванович.

— А вы уже здесь. Ольга Юрьевна! — произнес Кряжимский, снимая пиджак и вешая его на спинку своего стула. — Что-то вы рано сегодня приехали. Я увидел вашу машину и даже подумал, что что-то случилось… — он вопросительно взглянул на меня.

— Почти ничего, — ответила я, поворачиваясь к Маринкиному столу, — сегодня, правда, меня один раз чуть не убили, а во второй раз чуть не напугали. Одним словом, обычная рутина, и ничего новенького. Скукотища.

— Ну и юмор у вас стал, Ольга Юрьевна, — Кряжимский покачал головой и сел за свой стол. — Раньше только Мариночка наша так шутила, а теперь вот и вы начали…

Я смело подошла к Маринкиному столу, а чего бояться, если я здесь уже не одна и почти наверняка Маринка пошутила?

Обойдя стол, я заглянула за него и с первого взгляда даже не поняла, что там увидела.

На полу на правом боку лежал комендант. Да, именно комендант того самого нехорошего дома!

Левая рука его была безвольна опущена на пол, она неудобно изогнулась, кисть как бы вывернулась наружу. Ботинок с одной ноги свалился.

Еще не отойдя от потрясения, я наклонилась еще ниже и только тут четко разглядела, что из горла у него торчит узкая и длинная рукоятка ножа.

— Сергей Иванович, — упавшим голосом позвала я Кряжимского.

— Да, да, слушаю вас, Ольга Юрьевна, — отозвался он, приподнимаясь со своего стула, на котором он уже успел удобно расположиться.

— Вызывайте милицию, — сказала я. — Скажите, что у нас здесь труп.

Сергей Иванович приоткрыл рот, помедлил с секунду, потом быстро подошел ко мне.

То ли возраст, то ли закалка, полученная за жизнь, сыграли свою роль. Оценив ситуацию одним взглядом, Сергей Иванович крепко взял меня за плечи и почти насильно оторвал от Маринкиного стола. Я и не думала сопротивляться, просто, как бы это понятнее сказать, ноги почему-то начали тормозить и не послушались с первого раза.

Сергей Иванович отвел меня в кабинет, сунул в кресло и с моего телефона вызвал милицию. Все, что нужно, он сделал быстро и аккуратно. После вызова милиции он вернулся в комнату редакции, отважно подошел к Маринкиному столу, выудил из него кофеварку и поставил вариться кофе. Ну а затем Сергей Иванович как нянька не отходил ни на шаг от нас с Маринкой, пока не приехали оперативники, а за ними и эксперты.

Вот как раз оперативники, как им и положено, начали развлекать по-настоящему. Сперва нас всех развели по разным углам и стали спрашивать всякие интересные вещи, потом снова собрали в кучу и спрашивали все то же самое, но уже всех вместе.

Во время этого шоу появился Виктор, который успел как раз ко второму отделению спектакля — не удалось ему отлынить от содержательной беседы с оперативниками, как он ни старался.

Воспользовавшись недолгой паузой в допросах, которые напористые молодые люди почему-то называли разговором, я попросила разрешения позвонить своему адвокату.

— Зачем вам это? — искренне удивился тощий меланхоличный капитан, начальник всех этих отечественных лестрейдов. — Никого из вас ни в чем не обвиняют, а пока обвинение не предъявлено, присутствие адвоката законом не требуется!

— Вы знаете, товарищ капитан, — застенчиво призналась я, — я так привыкла советоваться со своим адвокатом по любому поводу, вплоть до…

— В чем выйти утром на улицу, — не удержалась Маринка от абсолютно неуместной реплики в присутствии посторонних людей и тут же прикрыла рот ладошкой:

— Извини, Оля.

Нас всех накрыла тягучая пауза, во время которой оперативники задумчиво разглядывали меня, Виктора с Сергеем Ивановичем, Маринку, а я, куснув губы, все-таки взяла трубку своего телефона.

Видя, что препятствий мне не чинится, я быстро набрала номер сотовика Фимы. Мне повезло: он еще не успел доехать до работы и отключиться — он всегда так делал «из экономических соображений», как любил выражаться. Врал, как всегда, наверное.

— Оля! — радостно заорал Фима в трубку так громко, что оперативники, услышав его голос, решили продлить задумчивую паузу до конца нашего разговора.

— Оля, если ты решила пожелать мне доброго утра, то ты опоздала! Я давно уже проснутый, умытый и еду…

— Фима, ты срочно едешь ко мне на работу! — крикнула я, стараясь остановить накатывающийся поток красноречия. — Срочно!

— А я не могу, — неожиданно спокойно ответил Фима, — у меня сегодня встреча, рандеву, симпозиум, коллоквиум. Одним словом, меня ждут, Оль. Давай после обеда? Часика в три?

— Фима, у меня в редакции обнаружен чужой труп! — скороговоркой выкрикнула я, не давая ему возможности отключиться сперва от разговора, а потом отключить и сотовик, чтобы затем при встрече честно наврать мне про плохую связь.

— Почему чужой? — озадачился Фима, и тут же его пробило:

— А милицию вы уже вызвали?!

— Уже, Фима, уже допрашивают! — радостно крикнула я, понимая, что Фима, скорее всего, еще и не решил, а его руки сами уже разворачивают его ядовито-зеленый драндулет в сторону нашей редакции.

— Не допрашивают, а расспрашивают, — осторожно поправил меня меланхоличный капитан.

— Не допрашивают, а расспрашивают, — послушно повторила я, понимая, что с капитаном лучше не ссориться. Черт его знает, сейчас расспрашивает, а потом…

— Все, молчать! — рявкнул Фима в трубку. — Я еду! Молчать как рыба об лед!

— Я тебя жду, — устало произнесла я и положила трубку.

— У меня хороший адвокат, — сказала я, обращаясь к капитану.

— А фамилия у него какая? — поинтересовался один из оперативников.

— Резовский Ефим Григорьевич, — сказала Маринка, не пережившая бы того, что я разговариваю, а она нет, пусть даже и с оперативником, — очень хороший адвокат.

— Это лохматый такой и говорливый? — уточнил капитан и заметно стал еще более меланхоличным.

Фима влетел в редакцию через три минуты, потрясая какой-то бумажкой.

— Оля, меня тут на углу какой-то гибддун оштрафовал, представляешь?! — заорал он. — Они сроду тут не стояли!

— Вы кто? — спросил его капитан, но Фима, аккуратно положив квитанцию штрафа на стол, напористо спросил:

— А вы? — после чего полез в карман за удостоверением. Такое ритуальное движение проделал и капитан.

После того как все познакомились, наш совместный разговор потек более спокойно и обстоятельно. Первым делом Фима вытряс из капитана те слова, о которых мы только мечтали, но спросить как-то побаивались. Оказалось, что, согласно предварительным заключениям экспертов, смерть коменданта наступила приблизительно в три часа ночи. Это раз.

Во-вторых, дежурный наряд в три часа пятнадцать минут заметил машину «Жигули» первой модели, на большой скорости удаляющуюся от этого здания. Машину настигли через пять минут, когда она уже стояла пустой за два поворота отсюда.

Оба эти момента да плюс еще наличие доказательств, что все мы были у себя дома, включая Виктора и Сергея Ивановича, делало наше положение достаточно безопасным.

После того как Фима прояснил для нас обетановку, я вздохнула спокойно, а Маринка даже начала строить глазки капитану. Хотя это, наверное, у нее было нервным: зачем нужен этот тоскующий оперативник?

После того как атмосфера разрядилась, перед нами на стол была положена длинная тонкая указка, завернутая в полиэтилен. Именно ею был убит комендант.

— Кому знакома эта вещь? — спросил капитан.

Все пожали плечами. Все, кроме меня. Я нагнулась, чтобы лучше рассмотреть орудие убийства.

— Откуда вы знаете этот предмет? Где вы его раньше видели? — тут же насели на меня оперативники.

— Ми-ну-точку, господа! — Фима, как горный орел, расправил крылья и прикрыл меня ими. — Минуточку! Ольга Юрьевна не сказала, что предмет ей знаком! Она просто старается добросовестно выполнить вашу просьбу и смотрит на эту…

Кстати, а что это такое? Указка, что ли?

Предмет представлял собою как бы длинный стилет, конический в сечении, с деревянной конической ручкой. На рукоятке были нарисованы краской какие-то значки.

— Так вам незнакома эта вещь, Ольга Юрьевна? — уже мягче спросил капитан, бросая осторожный взгляд на Фиму.

— Мне кажется, я видела это раньше, — тихо сказала я, — это магический жезл.

Маринка присвистнула, Фима вздрогнул, а оперативники переглянулись.

— Так, Оля, — быстро проговорил Фима, — все хорошо. Все отлично! Мы здесь все твои друзья! Пойдем-ка покурим, поговорим, — он погладил меня по руке, — ты знаешь, я вчера интересный фильм смотрел… забыл, как называется… ну короче, хоть секса и не было, но тоже неплохо…

— Хватит меня уговаривать! — Я вырвала руку, обидевшись на всех сразу. Да раньше у них чердак слетит, чем я начну заговариваться!

— Это очень похоже на магический жезл декана Розенкранца, — твердо сказала я, упрямо взглянула в испуганные глаза Фимы и достала из ящика стола визитницу. Поискав в ней, я бросила на стол визитную карточку. — Вот, приходил ко мне этот Воланд, и у него было что-то похожее…

Тут наши беседы разгорелись снова и пошли на второй круг.

Труп коменданта увезли только через час после приезда Фимы, не раньше, запаковав его в толстый черный полиэтиленовый мешок.

Еще через час у меня появилась надежда, что, похоже, оперативники скоро нас оставят в покое, и они действительно ушли около двенадцати часов, напоследок попросив всех нас никуда не уезжать из города и переписав все номера телефонов. Разумеется, и моего сотовика тоже.

— Черт знает что! — заявила Маринка, как только двери закрылись.

— Он-то точно знает, Мариночка, — согласился Сергей Иванович, раскрывая форточку. — Да вот только нам не легче от этого.

Фима выдернул из-под манжеты часы, пробормотал «ого» и начал раскланиваться.

— Спасибо, Фимочка, — с чувством произнесла я. Чувство, наверное, оказалось не тем, на которое рассчитывал Фима, потому что он самым свинским образом сморщился и сказал, что будет звонить мне систематически.

— Ну, и ты не теряйся, душа моя, — посоветовал он перед уходом, — чуть что — звони!

— Обязательно, — пообещала я и проводила его до дверей. Заслужил, чистая правда.

Я вернулась в свой кабинет и впервые спокойно закурила. Ничего не хотелось, даже курить. Такое свинство.

— Кто хочет кофе? — с безнадежностью спросила Маринка, приготовившая за сегодняшние полдня, наверное, недельную норму этого напитка.

— Бр-р-р, — откровенно ответила я.

— И я того же мнения, — поддержал меня Сергей Иванович, — вот от минералки не откажусь.

Сейчас схожу и куплю.

— Ну тогда спрошу прямо и однозначно, — повысила голос Маринка, — кто хочет сегодня работать?

Я подошла, опустилась на свой стол и поболтала ногами. Работать мне не хотелось, но как начальник я, наверное, не могла об этом сказать первой.

А если я не скажу первой, то решится ли кто-нибудь на свое заявление?

Кряжимский промолчал вслед за мною, и поэтому Маринка решилась перейти в активное наступление.

— 0-оль, давай устроим сегодня выходной, а?

— А может быть, санитарный день? — лениво предложила я, продолжая болтать ногами.

— Это полы, что ли, мыть? А на фиг нужно! — визгливо крикнула Маринка и добавила уже тише и трагичнее:

— Я в депрессии, сейчас умру.

— А дезинфекцию провести не мешало бы, — заметил Сергей Иванович, — кстати, и чище после нее будет.

— Точно! — энергично сказала Маринка. — Трупный яд! Это же отрава, Оля. Мы все умрем, если…

— Если не уйдем с работы, — закончила я, — все понятно.

Я спрыгнула со стола.

— Вот и займись этим делом, Марин, — ласково предложила я, — вызови нашу уборщицу, найди ей в помощь кого-нибудь и организуй весь процесс. Как только организуешь…

— Так сразу и освободишься, поняла! — весело крикнула Маринка, выбежала из кабинета и схватила телефонную трубку на своем столе.

Я подошла к Кряжимскому:

— Ну что делать будем, Сергей Иванович? спросила я.

— Вы про уборку, Ольга Юрьевна? — уточнил он.

— Нет, — покачала я головой, — я про все.

И про этого коменданта тоже.

— Оперативники, наверное, уже все вопросы задали нам, которые только можно придумать. — Кряжимский развел руками. — Не могу придумать на них новых ответов.

— Зато я могу что-то новенькое рассказать, — сказала я, — кроме меня, об этом еще никто не знает.

— Подожди, Оля! — крикнула Маринка из-за двери. — Это нечестно, я пока занята.

Я не обратила внимания на ее слова и медленно и обстоятельно, потому что была вымотана всеми событиями сегодняшнего дня, который только-только перевалил за половину, рассказала свою версию сегодняшнего визита кожаного мальчика.

Маринка перестала набирать номер телефона, встала в дверях и слушала меня, приоткрыв рот и ни разу не перебив. Сергей Иванович перебивать вообще привычки не имел, но и он не отводил от меня внимательного взгляда.

Виктор молчал, как всегда, глядя на стену, как он часто делал, но я не сомневалась, что уж Виктор-то слушает меня повнимательней некоторых.

— Вот и все, — закончила я, — какие у кого будут соображения?

— Так это был не твой бойфренд, — разочарованно протянула Маринка и, опомнившись, добавила:

— Сволочь какая.

— Согласен с тобой, Мариночка, — кивнул Сергей Иванович, — но это определение, к сожалению, не вносит ясности. Не ясно, кто он, зачем он и от кого он.

— Розин — это Розенкранц! — сказала Маринка. — Это же очевидно.

— Эта мысль лежит на поверхности, — засомневался Сергей Иванович, — ас тем, что очевидно, нужно обходиться осторожно. Не люблю совпадений, они меня пугают.

— А меня напрягают, — мрачно согласилась я.

— А мне все ясно! — заявила Маринка. — Розенкранц твой — это Розин! Он штатный киллер губернатора! Будникова они утопили, а после того как наша газета стала писать об этом деле, они решили и нам рты позатыкать, вот! Поэтому и пугают, поэтому п..

— И коменданта убили? — спросила я. — Зачем они его убили?

— У них и спроси! — огрызнулась Маринка. — Может быть, комендант шел нас предупредить об опасности?

— Ночью?

— А что? За ним следили! — Маринка едва не покрутила пальцем у виска, возмущаясь моей непонятливостью.

— И что же? Доследились до нашей редакции, что ли? — уточнила я. — Опять спрашиваю: зачем он сюда пришел?

— Ну как ты не понимаешь! — застонала Маринка. — Он думал, что ночью его не заметят, и хотел сюда прийти и подождать спокойно до утра, но его настигли!

— Как излагает! — восхитился Сергей Иванович. — «Настигли»! А жезл, который узнала наша Ольга Юрьевна, это что? Получается, что его настиг Розенкранц!

— Ничего не получается! Где вы видели преступника, который оставлял бы такое явное указание на себя? — Маринка развозмущалась до того, что ее голос уже набатом отдавал в голове. — Где? — кричала она. — Розенкранца не было здесь, и на него специально сбросили эту улику! Почитайте-ка классиков! Ту же Марину Серову, например!

Мы с Сергеем Ивановичем молча переглянулись, и Кряжимский, кашлянув, тихо сказал:

— То есть получается, как говорит один мой приятель Володька Либерзон: «А дураков ищите в зеркале»?

— Точно он говорит, этот ваш приятель! — подтвердила Маринка. — Не будем такими дураками! Кстати, а вы никогда не говорили про этого знакомого, Сергей Иванович, он женат?

— Давно и безнадежно, — мягко произнес Кряжимский — Такое в жизни бывает, Мариночка.

— Да уж, встречали, — буркнула она и снова вышла и взялась за телефонную трубку.

За пять минут Маринка сумела сорганизовать не только двух уборщиц, но и еще взять взаймы в соседней поликлинике ведро с разведенной хлоркой.

— Ты хочешь, чтобы мы тут задохнулись, — предположила я.

— Мы же уходим отсюда, — напомнила мне Маринка, — разве ты забыла?

— Действительно, забыла, — пробормотала я и, закурив, задумчиво спросила у Маринки:

— А ты не помнишь, случайно, того разговора около редакции…

— Какого еще? — заинтересованно переспросила Маринка. — Я все разговоры помню, а если не помню, то мне их придумать — раз плюнуть.

Что нужно?

— Ну, этот кожаный мальчик с девочкой мимо проходили, и он еще жабой ее назвал… — начала я.

— Жабенцией, — поправила меня Маринка, это я хорошо помню, очень эротическое слово, очень, после него сразу так любить хочется! А что?

— Как она его назвала, не помнишь? Не Антоном?

— Дай подумать… — прошептала Маринка и посмотрела сперва на потолок, потом на стену, потом снова на потолок и резко кивнула, — да, она его назвала Антошей и…

— А бомж в коттедже, — бесцеремонно перебила я ее, — сказал нам, помнишь, Виктор, он сказал, что диктофон принадлежит Антону!

— Точно! Это он и спер его в больнице, — воскликнула Маринка. — Попался, голубчик!

— Тот вроде ниже ростом был, — засомневалась я.

— Да? — переспросила Маринка. — Ну что ж, значит, он так профессионально маскировался: бегал на полусогнутых.

— Ерунда все это. — Я махнула рукой, и тут отворилась дверь, и вошла наша постоянная уборщица.

— Как вы быстро! — восхитилась Маринка, бросая взгляд на часы.

— Ну а что откладывать на потом, быстрее сделаешь — быстрее освободишься, — сказала уборщица.

— Да, да, все так, — рассеянно сказала Маринка, — ну что, Оль, разбегаемся?

— А ты не хочешь еще разок съездить к коттеджу? Есть шанс взять Антона тепленьким или, по крайней мере, узнать его адрес. — Я взглянула на Маринку, но энтузиазма в ней не заметила.

— А если это не тот Антон? — спросила она. — И к тому же, он с пистолетом, ты забыла?

— Помню, — вздохнула я, — поэтому и предлагаю. Лучше уж мы его возьмем, чем он меня или нас, сегодня вечером, например.

Маринка замерла на месте, переваривая услышанное, а Виктор уже встал и протянул руку. Я положила ему в ладонь ключи от «Лады» и повернулась к Сергею Ивановичу.

— Я думаю, что вам не стоит с нами ехать, Сергей Иванович, — сказала я, — идите домой и отдыхайте, а заодно напишите статью о том, что у нас тут произошло. Хорошо?

— Ну, если это приказ… — улыбаясь, начал Кряжимский, вставая.

— Вы про что? Про то, чтобы идти домой, или про то, чтобы писать? — тоже улыбнулась я.

— Я про все. Все будет сделано, Ольга Юрьевна, — кивнул мне Кряжимский.

Глава 10

Виктор вел мою машинку ровно и аккуратно и не мешал нам думать. Точнее говоря, думала я, а Маринка, сидящая слева от меня, тоже на заднем сиденье, ворочалась, ворчала и предрекала самое худшее.

— Он нас пристрелит и правильно сделает, — каркала она упавшим, но настырным голосом. — Из пистолета пристрелит. И никто не узнает, где могилка твоя.

Я молчала. Маринка, наклонившись, посмотрела мне в лицо, убедилась, что я не сплю, и продолжила:

— Я бы лучше позвонила твоему любимому майору. Он бы тебя, конечно, обругал, не без этого, но дал бы охрану, как в прошлый раз, помнишь?

— Помню, — нехотя сказала я.

Я и сама собиралась позвонить майору Здоренко, но потом просто не решилась. И не потому, что испугалась его криков, на которые он такой щедрый, еще чего! Просто я была почти уверена, что в середине дня Антона не будет в коттедже. Что ему там делать, если он открыл сезон охоты на девушек в городе?

Одним словом, если совсем уж честно, то забыла я про майора Здоренко. Забыла — ну и фиг с ним. Не настолько я привыкла еще к трупам у нас в редакции, чтобы после них еще о чем-то помнить.

— Так почему не позвонила? — настойчиво повторила вопрос Маринка.

— Из-за пустяков людей тревожить, — небрежно бросила я, — неудобно как-то, знаешь ли.

Маринка, наверное, здорово подивилась на мою отчаянность, но промолчала и больше ничего говорить не стала. А что мне нужно было говорить?

Признаваться, что я самым пошлым образом забыла про майора? Ага, щаз, она же после этого признания совсем жизни нр даст. Занудит до последней невозможности.

Мы подъехали к повороту перед мостом и все трое, практически одновременно, взглянули не направо, где стояли коттеджи, а налево, где в кустах вчера занимался колдовством декан Розенкранц. Его там сегодня не было. Или, если уж совсем точно излагать, как положено опытному следопыту, его там не было видно. Но я думаю, что все-таки Розенкранца не было, наверное, нужные ему энергетические ворота закрылись, или еще что-нибудь оккультное случилось.

Виктор повернул машину вправо, и мы поднялись к коттеджу.

Остановив «Ладу» напротив входа, Виктор заглушил двигатель, и мы замерли, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Наш коттедж словно вымер или затаился: в нем вроде все было тихо.

Со стороны коттеджей, расположенных дальше, слышались постукивания молотков, шум работающих электрических инструментов. В общем, обстановка вокруг была нормальная и не располагающая к нервозности. Один только интересующий нас коттедж был тихим и необитаемым. Здесь почему-то никто не работал или, по крайней мере, делал это тихо и незаметно.

— Ну что, пойдем? — спросила я.

— Ну не сидеть же здесь, — проворчала Маринка, — вот увидишь, если нас не пристрелят, то…

— То больше ничего интересного не произойдет, — прервала я ее, — я все уже поняла! Хватит!

Распахнув дверь машины, я вышла первой и направилась к коттеджу. За мною пошел Виктор, замыкала наше шествие Маринка, продолжающая что-то невнятно бормотать. Мне даже на секунду показалось, что, если бы сейчас раздались выстрелы, Маринка первым делом радостно завопила бы:

«Ага! Опять я оказалась права!» — и только потом стала бы прятаться.

Однако никто в нас не стрелял, что радовало.

Двери в коттедже все еще не было, и это позволяло сперва заглянуть в зал первого этажа и только потом войти в него. Виктор, обогнав меня, вошел первым.

Маринка подсуетилась и протиснулась в дверной проем сразу же за мною.

— Прямо склеп какой-то, — сказала она, оглядывая уже знакомые нам серые стены, и чихнула. — Почему тихо?

— Ну а я-то откуда это знаю? — спросила я. — Вот сейчас найдем этого бомжа и все у него и спросим.

— Значит, у местного босса здесь будет типа зала, — по-хозяйски осматриваясь, сказала Маринка, — и кухня тут же рядом. Эта планировка называется «пентхауз», ты в курсе, Оль?

— Мы с тобой это вместе читали в «Космополитене»! — заметила я.

— А ты помнишь? — удивилась Маринка. — А я вот думаю, откуда это знаю? Оказывается, просто-напросто из журналов. Обидно.

— И не говори, — поддержала я ее. — Одно расстройство.

Виктор первым поднялся на второй этаж, тоже оказавшийся пустым, и пошел к лестнице, ведущей на чердак. Чердачная дверь была незаперта и приоткрыта.

— Эй, сторож! — крикнула Маринка, да так звонко, что я невольно вздрогнула.

Никто Маринке не ответил. Мы переглянулись.

— Ну, все ясно, — заявила Маринка, — дальше идти и не стоит: нет же никого! Та-ак! — Она повернулась к лестнице, идущей на первый этаж. — Жаль, я купальника не взяла, а то можно было бы съездить позагорать… Ну, идем отсюда!

Виктор, поднявшийся до середины лестницы, посмотрел на меня.

— Может быть, и нет никого, — согласилась я. — Вчера тоже сторожа не было, а мы нашли кое-что интересное. Так что поднимемся, раз уж мы здесь.

Я решительно начала подниматься по лестнице. Маринка со злобным, как мне показалось, стоном пошла за мной.

Чердак встретил нас полумраком.

— Ого! — крикнула Маринка, и ей ответило глухое эхо.

— Блин, даже акустика есть какая-то, — отметила она.

— Ну да, концерты можно давать, — сказала я, направляясь к знакомому окну. — Пригласим Ванессу Мэй?

— Ну только не сюда, — ответила Маринка. — Фу, как тут душно и воняет чем-то. Пожалуй, Ванесса еще и откажется.

Пока мы пересмеивались, Виктор уже обошел половину чердака, прищуриваясь на каждую кучу тряпья или мусора. Я решила по этой свалке не лазать, не дамское это дело, если у нас мужчина есть.

— Никого? — спросила у него Маринка.

Виктор промолчал.

— Никого и ничего, — подвела итог Маринка и выглянула в запыленное чердачное окно. — Сторож шляется где-нибудь или пьет. Он же алкаш, у него это на роже было написано.

— Насчет рожи, — сказала я, делая несколько шагов к самому темному углу, чтобы было видно, что я не сачкую, — не скажу, не специалистка, но алкоголь в руках он нес, это точно.

— Ну нет здесь ничего, пойдемте вниз! — заныла Маринка. — Душно мне здесь.

— Сейчас, сейчас, — ответила я, следя, как Виктор заканчивает обход. Ему осталось только осмотреть несколько ящиков в дальнем углу. — Еще пару минут и… — тут я замолчала, а Маринка перехватила инициативу.

— А что тут нам еще делать? — громко развозмущалась она. — Пыль глотать? На фиг не нужно.

Да и вообще, зря мы сюда приехали, это же очевидно!

Я в это время была занята очень важным делом: рассматривала кучу тряпья прямо перед собой, и это занятие меня увлекло. Я чувствовала, что здесь что-то есть.

— А в полу на первом этаже погреба нет? — спросила у меня Маринка. — Может быть, он там спит в прохладе, как говорится в народе, с устатку.

Я нагнулась и, брезгливо взяв двумя пальчиками, откинула прочь запачканную побелкой и краской рваную телогрейку. Под ней сразу же открылось лицо человека.

Вскрикнув, я отскочила в сторону. Маринка, что-то ляпнув, взглянула на труп и заорала так, что у меня сразу уши заложило. Виктор мгновенно оказался рядом с нами.

— Кто это?! Кто?! — вопила Маринка, дергая меня за руку.

Я сама была немного не в себе, но не орала — не могла, слишком уж сильно затряслась у меня челюсть от страха. Ну сколько же можно?

Виктор, как всегда, внешне невозмутимый, подошел к трупу и нагнулся над ним.

— Кто это?! — снова заорала Маринка и так сильно дернула меня за руку, что чуть не вывихнула ее.

— Сторож, — просто сказал Виктор и накинул на него какую-то тряпку.

— Умер, да? — шепотом спросила Маринка.

— Его застрелили, — сказал Виктор.

— Так, все, мне уже хреново, — сказала Маринка. — Уходим отсюда, к чертовой матери! Уходим немедленно!

Она отпустила мою руку и бросилась к двери, и тут раздался громкий стук или даже грохот из дальнего угла чердака. Как раз из-за тех ящиков, до которых Виктор еще не успел дойти.

— Что это еще такое? — растерянно спросила я.

Из-за ящиков поднялся какой-то человек.

— Вы кто?! — крикнула Маринка, замирая на месте.

Виктор бросился к неизвестному, я зачем-то — за ним, и тут последовал еще один грохот. Даже не грохот, а громкий хлопок какой-то. Слишком поздно я поняла, что это такое.

Воздух вдруг резко стал каким-то колючим, и запершило в горле. Страшно зачесались глаза, и из них хлынули слезы, даже не в три ручья, а потоком.

Я кашлянула один раз, второй, с опозданием зажмурила глаза, и тут уже кашель было не остановить.

Я слышала, что где-то впереди зашлась свистящим кашлем Маринка. Виктор еще держался, но газ уже начал доставать и его. Протянув руки, я медленно-медленно постаралась продвинуться к выходу. Приблизительно, конечно, я помнила, где он находится, но осколки кирпичей словно нарочно стали попадаться под ноги. Два раза я больно ударилась, на третий сломала каблук.

Вдруг я почувствовала, как кто-то схватил меня сзади за шею.

— Пусти! — не крикнула, а жалобно каркнула я. — Пусти, ты кто?!

Мне не ответили и, завернув правую руку назад, да так резко, что что-то хрустнуло в плече, потащили куда-то влево и назад. Не знаю куда.

Я попробовала открыть глаза и оглянуться, да что толку: слезы тут же залили их непроницаемым препятствием, и стало еще хуже, потому что резь в глазах только усилилась.

Меня еще раз дернули, и я уже почти не сопротивлялась, три или четыре раза больно ударившись о стену локтем и коленом. Да и какой смысл был дергаться, если все равно ничего разглядеть не удается? Однако я все равно потрепыхалась и даже пару раз задела по морде того, кто меня держал сзади. После первого же прикосновения я поняла, что у него на лице был противогаз. Газ этому гаду был не страшен. Я попыталась сорвать противогаз, но тут же получила такой сильнейший удар в живот, что потеряла интерес ко всему.

Тащит? Ну и хрен с ним.

Меня выволокли на лестницу, я едва не грохнулась, поскользнувшись на ступеньках, но меня удержали. Сзади за нами захлопнулась дверь на чердак. Я слышала приглушенный кашель Маринки и хрипы Виктора, но чем я могла им помочь?

Самой было не лучше.

Постепенно спускаясь по ступенькам вниз, я начала дышать свободнее; очевидно, за пределы чердака попало мало газа. Заметно начало свежеть и в глазах. Хотя слезы все еще текли, но я стала различать и стены вокруг меня, и свои собственные руки.

Меня столкнули на пол второго этажа и отпустили. Я быстро обернулась.

Мужчина, стоявший за мной, помедлил и рывком снял с себя противогаз.

Это был Игнатий Розенкранц.

— Вы?! — изумилась я.

— Собственной персоной, Ольга Юрьевна, а кого вы хотели увидеть? Своего дружка Лешку Будникова?

— Что происходит? — спросила я и увидела в руке у Розенкранца пистолет.

— Мы просто снова встретились, Ольга Юрьевна, — явно издеваясь, сказал Розенкранц. — Не ожидали, как я вижу.

— Может, и ожидала, — ответила я и откашлялась, — это вы коменданта убили?

— Ну вот так прямо быка и за рога! — ухмыльнулся Розенкранц. — Ну я, и что? Не знаю, какого черта ему понадобилось в вашей редакции; я-то пришел по делу, нужно было посмотреть, что вы там нарыли про меня, и заодно подождать вас, дорогая моя. Такой вот у меня был план, а этот придурок уже там сшивался. Увидел меня, заорал как бешеный и кинулся на меня, то ли крестясь, то ли молясь, — Розенкранц сплюнул, — псих какой-то.

Я сам перепугался до полусмерти, ткнул его жезлом, заволок под стол и бежать. Хорошо еще, что в перчатках был. Потом думал вернуться, после того как от ментов оторвался, но не решился. Струсил, признаюсь. Но тут и любой на моем месте поостерегся бы, встреть сам среди ночи сумасшедшего.

Я чуть не поседел. — Розенкранц квакающе рассмеялся и резко оборвал свой смех.

— Короче, Оля, где Будников? — спросил он приближаясь ко мне и прижимая ствол пистолета ч к моему животу.

— Я не знаю, — тихо ответила я, — он же умер Наверное.

Розенкранц еще раз сплюнул и внезапно ударил меня по лицу. Я отшатнулась назад и стукнулась затылком о стену.

— Повторить? — мягко спросил Розенкранц.

— Не надо, — попросила я.

— Не буду, — гадостно улыбнулся Розенкранц. — Сторож ваш тоже бормотал, что не знает, откуда здесь был диктофон, потом признался — Антошка принес. Чтобы он, не заложил, пришлось его успокоить. С вами по-хорошему хочу, честное слово.

Только скажите, где мой дорогой Алексей Иванович прячется?

Я промолчала и опустила голову в ожидании нового удара.

На чердаке послышались какие-то глухие удары.

Наверное, это Виктор начал принимать меры к освобождению.

Розенкранц на секунду поднял голову вверх и снова повернулся ко мне.

— Вы в партизанку играете или думаете, что мне ничего не известно? Время тянете? — угрожающе пришептывая, спросил Розенкранц.

— Мне на самом деле ничего не известно! — крикнула я. — Поверьте!

— Ну да, ну да, как же! — стервенея взглядом, пробормотал Розенкранц. — А Антошка еще с вами в машине посидел, а потом, получив сообщение для своего босса, бросился бежать, словно вы ему на хвост перца насыпали. Что молчите? Все я знаю, как видите. Знаете Антошку Бельманбаева, шестерку будниковскую? Значит, и самого Будникова тоже знаете. Ну что?

На чердаке стук усилился. Розенкранц задумчиво пожевал губами.

— Бля, что, уже выветрилось, что ли? Нужно было пиропатронами все обложить, как вчера я вас пуганул. Вы же, идиоты, думали, что это вас расстреливают, а я просто к встрече с Алешей готовился. Пришлось на вас всю засаду извести, слишком уж вы надоедали и меня демаскировали. Да все равно, он же не появился, сука.

Розенкранц еще раз прислушался к звукам, доносившимся сверху, и, схватив меня за руку, повернул спиной к себе.

— Убью сразу, так что и не рыпайся! — пообещал он и толкнул меня к выходу.

Мы спустились на первый этаж и там отдышались немного.

— Устал я бегать. Устал. Три года уже бегаю, — пожаловался Розенкранц. — Лешка последним остался. Еврея и грузина я уже оприходовал, а он все прячется, сука, сука.

— «Еврея»? — переспросила я. — Это кличка такая?

Я четко знала из самых разных фильмов, что заложнику с преступником нужно разговаривать, так уменьшается опасность. Тем более, если преступник такой псих. Нормальный человек астрологом прикидываться не станет.

— Еврея — это национальность, — сказал Розенкранц. — Был такой хитрющий гад по фамилии Гарфинкель… а второй — Джапаридзе…

Вдруг мне показалось, что я услышала, как чердачная дверь распахнулась. Я не была в этом уверена, но кажется, что Розенкранц подумал точно так же. Он снова толкнул меня и потащил к выходу.

Мы выбрались во двор и завернули за угол дома.

Двор оказался совсем неухоженным, запачканным строительным бытовым мусором.

— Так, — задыхаясь от спешки, пробормотал Розенкранц, — пора сваливать отсюда. Договорим чуть после и в другом месте. Вперед! Вперед!

— Куда? — не поняла я.

— Куда скажу. Вперед! — рявкнул Розенкранц Он потащил меня, крепко держа за запястье правой руки и размахивая пистолетом.

Мы пробежали вдоль стены дома и начали спускаться вниз под гору. Метрах в пятнадцати ниже дома стояла белая «девятка».

— у Быстрее, быстрее! — дергал он меня, постоянно оглядываясь то на машину, то на коттедж.

Мы добежали, и Розенкранц отпустил мою руку и вынул из кармана ключи с пультом дистанционки. Он отпер машину и дернул за переднюю правую дверь.

— Садись! — крикнул он мне, и тут со стороны дома послышался крик:

— Стой, стой, толчок обосранный!

Я обернулась на крик. Около угла коттеджа стоял Антон. Тот самый придурковатый мальчик в кожаных брюках.

Розенкранц замер, но его удивление продолжалось недолго. Он поднял пистолет, и тут я, сообразив, что придурок в кожаных штанишках, неизвестно по какой причине, сейчас мой союзник, схватила пистолет и дернула его вниз. Розенкранц выстрелил, но пуля ушла в землю.

— Сука! — крикнул Розенкранц, пытаясь вырваться, и несколько раз ударил меня по голове, но я крепко держала его руку. Знаете, иногда так хочется жить, что и не на такой подвиг поднимешься.

Антон подбежал. Розенкранц с силой толкнул меня на него. Антон отпрыгнул, и я повалилась на землю. Не скажу, что прямо носом, но очень похоже.

Розенкранц старался выдернуть руку с пистолетом, в которую уже вцепился Антон, но тот оказался проворнее и опытнее. Он ловким ударом выбил оружие у Розенкранца, и пистолет отлетел на несколько шагов. Он упал почти рядом со мною, но я не догадалась схватить его. Мне хотелось бежать.

Я упала на землю, ушиблась коленом в который уже раз, поднялась и, прихрамывая, бросилась бежать в сторону дома. Отбежав на несколько шагов, я оглянулась.

Розенкранц с Антоном катались по земле, каждый старался вырваться и добраться до пистолета.

Я не стала смотреть, как будут развиваться события и кто победит — молодость или опытность.

«А не пошли бы они все к чертовой матери!» — очень правильно подумала я и побежала к дому.

Около самого дома я натолкнулась на какого-то мужчину в хорошем сером костюме, поспешно выходящего из-за угла. Он без разговоров схватил меня за плечо.

— Опять журналистка, — усмехнулся мужчина.

В каком бы возбужденном состоянии я ни была, но память меня не подвела. Я была уверена, что раньше этого мужчину уже видела.

Безрезультатно дернувшись от него, я вдруг вспомнила: это же тот самый вонючий огородник, что пел про разбитую бутылку!

— Стоять, стоять, девушка! Вы-то мне и пригодитесь! — совершенно по-хозяйски сказал он и толкнул меня обратно.

Во второй раз за последние полчаса я стала пленницей.

Бывший огородник расстегнул пиджак и вынул пистолет из плечевой кобуры.

— Сюда иди, — негромко сказал он и, развернув меня спиной к себе, пошел к дерущимся, прикрываясь мною, как щитом.

Розенкранц, подняв голову, увидел, с кем я возвращаюсь, и зарычал и задергался, пытаясь стряхнуть с себя Антона, но молодость если уж не оказалась в победителях, то в цепкости ей отказать было сложно. Антон не отпускал Розенкранца.

— Иваныч! Вот он! — полузадыхаясь от напряжения, прокричал Антон. — Вот он!

— Вижу, — спокойно ответил Будников, теперь-то я уж поняла, кто такой этот огородник, и, прицелившись, выстрелил.

Розенкранц замер и, пустив розовую слюну, распластался на земле.

— Ну ты, бдя, и Зоркий Сокол, — пробормотал Антон, отплюнул изо рта пыль и тяжело поднялся на ноги.

Будников оглянулся по сторонам.

— Никого? — сам у себя спросил он и тут же ответил:

— Никого.

Повернувшись, он поощрительно улыбнулся Антону и выстрелил еще раз. Парень упал, наверное, даже не успев понять, что с ним произошло.

— А теперь сделаем вот так, — пробормотал Будников и толкнул меня на землю. Я упала, подстраховалась руками и, подобрав юбку, села. Мне было понятно, что совершать подвигов пока не следует, вот я и объявила перерыв, собираясь хотя бы передохнуть немного и оглядеться.

Будников вынул из кармана пиджака белый платочек и очень тщательно вытер им свой пистолет. Шагнув ближе ко мне, он наклонился. Я изо всех сил зажмурилась, но почувствовала, что Будников поднял мою правую руку и вложил в нее пистолет. Вложил, но только на одну секунду, и тут же забрал.

— Вот теперь порядок, — удовлетворенно проговорил он.

Я открыла глаза и увидела, как он бросил пистолет на землю.

Одновременно с этим он, весело поглядывая на меня, подобрал пистолет Розенкранца, выдернул из него обойму, довольно хмыкнул и вставил ее обратно.

— Уходим, Ольга Юрьевна, — ласково сказал Будников. — Вы только что убили двух человек, вам тут ждать больше нечего. Пойдемте!

Почти церемонно подав мне руку, но не убирая пистолет из второй, Будников повел меня к машине Розенкранца.

— Это наш транспорт, — сказал он, — моя тачка стоит чуть дальше, и к ней мы не пойдем.

Получается, что паскуда Розин позаботился о нас с вами. Прошу!

Я отворила переднюю правую дверь и села на сиденье. Будников подобрал с земли ключи от машины, выроненные Розенкранцем или Розиным — не знаю, как правильно, — обошел машину спереди, не спуская глаз с меня, и, быстро распахнув дверь, сел за руль.

— А вот теперь, как сказал бы Антошка, царство ему небесное, рвем когти!

ЭПИЛОГ

Мы и рванули.

Будников вел машину уверенно, не забывая поглядывать на меня и стараясь надолго не выпускать пистолет, лежащий у него на коленях.

— Вы, наверное, ничего не понимаете, Ольга Юрьевна? — улыбаясь, сказал он, когда мы отъехали от коттеджа. — Я Будников, будем знакомы!

— Здравствуйте, — автоматически сказала я, а то, что вы Будников, я догадалась.

— Да? — переспросил Будников. — Вам везет, вы догадливая. А вот мне пришлось попрыгать, чтобы правильно понять, кто вы такая. Я и диктофон тогда украл в больнице, чтобы прослушать запись: не верилось, что такой молоденький паренек на самом деле работает в газете. Думал, он от Розина. Ну а потом, когда понял, решил вам немного подыграть. Здорово я тогда этим браткам машину попортил, да?

Будников плавно повернул и увеличил скорость.

— Ну, теперь вроде все кончилось, — проговорил он. — Три года мы перекрывались с грузином и евреем и думали, что все, Розин потерял нас навсегда, а ни хрена не вышло. Ошиблись.

— Вы его ограбили? — спросила я.

— Ну, это как сказать! — почти обиделся Будников. — Деньги в таком объеме всегда у кого-то украдены. Сперва их украл Розенкранц на приватизации. Потом мы, когда втроем работали в его фирме заместителями генерального, подгадали момент и взяли их вместе с сейфом. Представляю, какая у него была рожа: ни персонала, ни сейфа Будников громко засмеялся и повел машину тише, поглаживая пистолет.

— Да, — повторил он, — думали, что все, а оказалось не так. Мы уж и свое дело организовали. самым выгодным делом занялись: политиком Вдруг один крякнул в командировке, потом другой. А деньги с их счетов куда-то перед смертью были переведены. Я приехал, покрутил носом и решил исчезнуть. И правильно решил, потому что Розин тут и проклюнулся.

Будников еще что-то говорил, я слушала плохо и думала, как бы мне спастись. А то, что спасаться нужно, сомнений не вызывало. Однако я была так измучена, что даже в мыслях не делала попытки просто убежать. Убежать мне не удалось бы. Это уж точно. Следовательно, нужно было придумать что-то другое.

— Вы не волнуйтесь, Ольга Юрьевна, — продолжил свою болтовню Будников, — я вас долго трясти по этим дорогам не буду. Скоро ваше путешествие закончится. Моя задача теперь — бросить вас где-нибудь, чтобы вас не нашли. А они будут искать, будут! Ведь это вы убили и Розина, и Антошку Бельманбаева, он у меня еще курьером начинал… мда… — Будников задумался на мгновенье, но встряхнул головой. — Ваши пальчики все скажут. Но мы ментам не помощники. Будут искать, а не найдут.

Будников повернул еще раз вправо и вдруг выругался шепотом:

— Блин, когда же успели?!

Он нервно стукнул кулаком по пистолету и оглянулся. Оглянулась и я. За нами мчалась моя «Лада»!

Это была точно моя «Лада», точно! Разве я могла ошибиться? Я не сдержалась и улыбнулась: значит, Виктору удалось выбраться и он успел заметить, куда мы поехали!

Будников покосился на меня.

— А ты не щерься, — прорычал он, — меня хрен догонишь!

Он надавил на педаль, машина помчалась быстрее. Скоро дорога свернула и повела нас к трассе на Волгополоцк. Будников, низко наклонившись над рулем, все увеличивал, увеличивал скорость.

Казалось, что машина скоро взлетит, и я зажмуривалась, когда навстречу нам попадался какой-нибудь автомобиль: я сама вожу неплохо, но до таких скоростей никогда не разгонялась.

Дорога поднялась и пошла по дамбе, оберегающей от возможных наводнений левобережные земли.

Виктор не отставал. Будников все выжимал из Розенкранцевой «девятки» все, что она могла дать, и тут нам навстречу попался «КамАЗ».

Будников слишком поздно понял, что им не разминуться, и сглупил: начал резко тормозить.

«Девятка» заюзила, потеряла управление и за пять или шесть метров до «КамАЗа» сорвалась с дороги и, опрокидывая ограждения, полетела в реку.

Я рванула ручку двери и распахнула ее.

— Куда?! — крикнула Будников и дернулся ко мне.

Я, не оглядываясь, кинулась в открытую дверь и последним движением захлопнула ее за собой.

Уже падая параллельно с машиной, я заметила, как трепещет на воздухе зажатый дверью будниковский галстук.

В воду мы упали почти одновременно: я и «девятка». Очутившись в воде, я забарахталась изо всех сил, стараясь уйти быстрее от этого места, боясь, как бы Будников не выплыл и не догнал меня.

Я добралась уже почти до самого берега, когда рядом остановилась «Лада», и Виктор выбежал, зашел в воду и взял меня на руки. Я была спасена.

А вот Будников на этот раз действительно утонул. Вот и подумай в следующий раз: стоит ли шутить со своей смертью?