© Н. Иванов, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

И снова тот же сон.

И снова тот же день.

Во сне Артоло, уроженец Гхирданы, вальяжно прохаживался по улицам Нового города, кварталам древнего Гвердона. Весенний воздух освежал, и упругая походка Артоло бодро пружинила. Он глядел вдаль на невероятную панораму Нового города, на средоточие мостов и шпилей, походившее на пенную волну, что застыла и обратилась в мрамор. Глядел ввысь на башни, сотворенные за одно мгновение ошибкой в расчетах алхимиков – по крайней мере, так утверждала молва. Гвердон был известен всему миру в основном диковинным алхимическим промыслом. Боевые орудия из его котлов и плавильных печей утекали потоком за море – на Божью войну, а золото с серебром струилось обратно.

На взгляд Артоло, этот Новый город был ситом, подставленным под Гвердон, чтобы его семья снимала себе золотую и серебряную накипь. Город был порождением смуты и бедствий, а смута всегда предоставляет большие возможности тем, кто хладнокровно выжидает своего часа. Поэтому из всей семьи Прадедушка и выбрал надзирать за деятельностью в Гвердоне именно Артоло. Его крепкие руки никогда не дрожали.

И за месяцы пребывания здесь он подтвердил удачность этого выбора. Сломил местное преступное сообщество, Братство, которое вело дела сидя в Мойке – самом загаженном районе города. Теперь он над ними хозяин.

Конечно же, разобрался со всеми, кто пытался выступить против.

Потому как, наехав на Артоло, ты наезжал на Гхирдану, а на Гхирдану не наезжает никто.

Никто не смеет идти против дракона.

Пока это только начало. Новый город по-настоящему пока что ничей. Половина этих зачарованных высоток пусты или заняты местной голытьбой, а то и вообще беженцами, за которых некому заступиться, – их легко будет отсюда прогнать. Гвердон до сих пор залечивал раны, приходил в себя после Кризиса. Восковые големы городского дозора, сальники, сгинули с улиц. Алхимики перестраивали разрушенные фабрики; Братства больше нет; парламент пришиблен, им заправляет состряпанный наскоро комитет. Даже здешние боги в полном упадке.

Повсюду раздолье. Повсюду поспели плоды, только рви. Артоло провел здоровенной лапищей по мраморной окантовке балкона, наслаждаясь приятным чувством. Пристукнул по перилам кольцом Самары, и показалось, будто весь город задрожал, затрепетал от его касания, словно в испуге.

Словно лошадь, которую пора объездить. Женщина, которую пора взять.

Приятное чувство. Правильное. Прямо как в первый раз, когда Прадедушка взял его в полет. Новый город расстилался перед ним облаком на сияющем небе, и Артоло парил навстречу своей славной судьбе.

Во сне он спускался по лестнице. Его люди склоняли головы перед ним, полушепотом произносили почтительные слова. Скоро перед ним склонится весь город. Перед боссом Артоло, Прадедушкиным фаворитом. Прадедушкиным Избранником.

Он сошел вниз. В подвале ждали двое его парней: кузен Воллио и Тиск. Верные люди, хотя Тиск всего лишь Эшдана, отмеченный пеплом, а не потомок драконьего рода. Они держали пленного.

Пленную. Молодая темноволосая женщина вырывалась из рук, как уличная кошка. И орала не хуже.

– Тихо, – прикрикнул он. Взял девушку за подбородок, повернул к себе лицом. У нее на коже темные крапинки, как точечные следы ожогов. На шее висит некрасивый кулон из какого-то черного металла. – Мне сказали, что ты шныряешь за мной. Крадешь у меня. Зарезала троих моих людей.

– Это вы только троих нашли, – зло буркнула она.

– Знаешь, кто я? – Он сдавил ей рот.

– Толо, – промычала она.

– Нет! – гаркнул он.

Он разжал руку. Достал свой кинжал. Золотая рукоятка инкрустирована самоцветами. Клинок – полученный от Прадедушки драконий зуб. Это более чем оружие – это знак доверия Прадедушки, знак власти гхирданского князя. Ему нравился вес, нравилось, как нож лежит в руке. Рукоять изготовили специально по его мерке.

Артоло саданул девушку кинжалом, эфесом в лицо. Поднес оружие к ее глазам:

– Видишь? Знаешь, что это такое? Я босс Гхирданы. Я Избранник дракона.

Он приставил кинжал к ее горлу, надавил, вминая в кожу.

Еще немного сильнее, и кожу прорвет бодрый красный ручей.

Еще чуток протянуть, пропилить хрящ, и получится разрыв, дыхательное горло уступит стали, испустив горячие брызги.

– Пойти против меня – значит пойти против Гхирданы! – Здесь, в подвале, свидетелей нет. Только Воллио с Тиском. Только мерцание камня неправдоподобного Нового города. Но Артоло все равно нравилось произносить эти слова. Он много раз проговаривал их прежде. И сейчас произнес скорее ради себя самого. Напомнить себе о суровости. Напомнить о недопустимости неудач.

Он посмотрел девушке прямо в глаза. Никакого страха. С чего-то она взяла, что босс не станет доводить дело до конца. От этого он рассердился еще сильнее.

– Обокрасть меня, – прорычал он, – значит обокрасть дракона! – И чиркнул кинжалом поперек ее горла.

Послышался скрипучий, визгливый скрежет, как будто он прочертил лезвием по твердому камню. Там, где нож обтерся о мягкое девичье горло, сыпанули искры. Кинжал – его драконозубый кинжал – не смог причинить ей вреда.

Однако каким-то образом клинок повредил подвалу, где они находились. Дюжина ран открылась в белых, светящихся стенах, глубокие влажные расселины надсекли камень, подражая росчерку ножа по ее глотке. На которой – ни единой царапины.

Чудо. Ублюдское, нахрен, чудо.

Но Прадедушка говорил ему, что в Гвердоне не осталось святых.

Каменный пол содрогнулся, отшвыривая от девушки Тиска и Воллио. Подручные грохнулись в противоположных углах подвала. Потолок растаял, длинные пальцы блестящего камня отслоились с него, как сталактиты, переплетающиеся стебли и бутоны из прочной кладки. Воллио и Тиск оказались мигом замурованы, заключены в камень. Артоло слышал их крики паники, заглушенные толщей стен.

Девушка медленно встала со зловещей ухмылкой. Раскрасневшаяся от восторга, опьяненная силой.

Подвальная дверь позади нее задрожала, а затем сплавилась с подтаявшей притолокой. Единственный выход отсюда наглухо закупорен. Помощь звать бесполезно.

Нож не берет эту бабу. Он врезал ей по носу оголовьем рукоятки. Стены комнаты – нет, нижние боги, весь Новый город принял удар на себя. А она невредима. Артоло тут же вмазал ей в рожу – как вмазал по стене. На одернутом кулаке закровоточили костяшки, а для нее это было всего лишь игрой.

Он не способен ее поранить. Не способен убить. Ни пистолета, ни чего-то более разрушительного при нем нет. Почему, проклятье, он не взял пистолет? За морем ему доводилось убивать святых, только не голыми руками. Тем более без Прадедушки.

Прадедушку подводить нельзя. Подводить Прадедушку – недопустимо.

В подвале кончался воздух, ему нечем дышать. Подкашиваются ноги, и в смятении не понять, то ли течет пол, то ли колени совсем обмякли. Девушка уже нависла над ним, мстительная и ужасная. На четвереньках он попятился, вернее – попробовал отползти, но поверхность стала зеркальной – гладкая, скользкая.

Она подобрала его драконозубый кинжал, полюбовалась на самоцветную рукоять. Со знанием дела повертела, изучая грань лезвия.

– Ты его затупил, – сказала она. – Говно твой резак. – Девушка отбросила кинжал на пол. – Ничего, у меня свой есть, – смеясь добавила она и извлекла собственный клинок откуда-то из складки плаща.

Воллио не обыскал эту суку?

– Зови меня Святой Карательницей, – сказала девушка, подступая к нему. Вдруг она остановилась, взглянула на потолок: – Чего? Нормальное имя! – Подождала, будто прислушивалась к какому-то голосу, недоступному Артоло. – Ладно, тогда у меня будет волшебный карающий нож. Или офигительный огненный меч. Но сначала… – Она опять обратилась к Артоло. Глаза у нее переливались подобно мрамору Нового города под солнцем: – Этот город – мой. Я знаю, что вы тут делаете. Знаю, зачем сюда приперлись.

Ей неоткуда об этом знать, подумал Артоло. Прадедушка доверил ему задание, столь секретное, что невозможно поручать такое никому вне семьи. Ей неоткуда было узнать о Черном Железном оружии. Да кто вообще эта девка?

– Убью, тварь. – Артоло начинает грозить, собрав остатки своей прохудившейся храбрости. Должен быть способ ее достать. Ядовитый газ. Кислота. Чары. Драконье пламя. Она человек. – Семью вырежу.

Женщина хохочет.

– Поздновато уже. Но раз мы дошли до угроз… – Она смыкает кулак, и стена, запиравшая Воллио, повторяет ее движение. Сдавленный крик, и из каменных трещин сочатся алые потеки.

– Я найду – как.

Девчонка его не слушает:

– Гхирдана здесь никому не нужна. Возвращайся и так и передай своему дракону. – Она делает жест, и сзади отворяется стена – волнообразно растекается, открывая проем. Из этого второго выхода тянет могильным смрадом упырьих туннелей.

Она переступает через него, будто через пустое место.

Не ведет и бровью, будто его нет.

Никто не обращался с ним так. Ведь он – Артоло из Гхирданы. Прадедушкин фаворит. Избранник дракона!

Кинжал, драконий зуб, уже в руке. Пружиня ногами, Артоло наскакивает на нее. Стерва вполовину меньше него, мелкая, слабая и, да провались эти чудеса, всего лишь девчонка. Неожиданный удар, и…

…Сон заканчивается, как и всегда. Девушка делает разворот, будто бы видит его бросок. Нож входит ему под ребра. Она отклоняется, а инерция толкает Артоло вперед, и на белых стенах теперь алое, алое, алое. И он падает, словно сорвавшись с могучей спины Прадедушки.

А дракон продолжает полет и не оглядывается.

Глава 1

В иные дни Кари приходилось напоминать себе, что не все прошлое было сном. Теперь с нею привычная корабельная качка. Запах морского ветра и трюмная вонь. Скрип канатов и древесины, плеск воды об обшивку, крики матросов – все, из чего раньше состояла жизнь, стало ею опять. Необъятная ширь – небеса, а под ними море.

Кари облокотилась о фальшборт на носу, осматривая горизонт. Пустой простор делал ее упоительно безымянной. Открытый океан не признавал имен, которыми пытались наделить его смертные или боги. Не принимал истории, существуя лишь в настоящем, всевечном сейчас. Океан дарил рождение заново с каждой набегавшей волной.

В океане ее сухопутная жизнь казалась сном.

«Но то был никакой не сон, правда?» – произнесла про себя Кари, и пальцы сжали черный амулет, вновь украсивший ее шею. На ответ не приходилось рассчитывать – Шпат за полмира отсюда. Даже будь она сейчас в Новом городе, в сердце великого поселения, которое ненароком сотворила из его мертвого тела, неизвестно, смог ли бы он отозваться.

Но Кари все равно мечтала об ответе. Изо всех сил напрягала некое психическое подобие слуха.

Ничего.

Только круговерть собственных растрепанных мыслей.

Забавно, как ни крути. От страха перед зовом незримых сил она когда-то сбежала из дома, найдя покой в обезличенности океана. С расстоянием голоса в голове глохли. Каждая новая миля от Гвердона ложилась бальзамом на израненную душу.

А теперь страшит отсутствие одного конкретного голоса, и каждый день плавания – непозволительная трата времени. Если бы только был способ телепортироваться на край света, а не месяцами обходить Божью войну кругом, она давно так бы и поступила, в задницу любую цену.

«С тобой всегда все непросто», – мысленно проворчала она. И снова не получила ответа. Только воспоминание, как на задворках улицы Желаний двоюродная сестра Эладора, лежа в крови, зло шептала: «Ты вечно все портишь».

Ну, уж не в этот раз.

– Ильбарин! – долетел окрик из вороньего гнезда. – Вижу Ильбаринский Утес!

Кари уставилась на горизонт, высматривая горб далекой горы. Снизу пока мало что видно. Она справилась с желанием взобраться на такелаж и как следует осмотреться. Половина прежней жизни прошла на снастях, и раскачка мачты не внушала ей страха. Но ценный трофей нельзя бросать без присмотра. Кари похлопала по непромокаемому свертку, с которого шесть месяцев не спускала глаз, – внутри качнулась ободряюще увесистая книга. Ободряюще увесистая? Скорее, пипец, неподъемная. Книга была громадной до нелепости, а обложка окована металлом с мощным замком. Еще, поди, и с обережными чарами. Хреновина остановит пулю, причем не самую мелкую. Если Кари когда-нибудь попадет под артобстрел (в смысле снова), то прикроется этой дурацкой книжкой.

Гримуаром доктора Рамигос, если уж именовать ее более-менее подобающе. Судя по объяснениям Эладоры, это своего рода чародейский дневник. Хотела бы Кари знать, какие страницы журнала колдуньи и впрямь важны. Разбирайся она, что ценно, что нет, то просто вырезала бы нужные листы и свернула их в удобненький свиток. Так нет же – все написано непостижимыми заклинательными рунами. Никак не понять, где потрясающие мир таинства, а где волшебные рукописания навроде «Расстройство желудка, день восьмой. Сегодня стул зеленоватого цвета, без резкого запаха», поэтому приходилось таскать том целиком. Она перла чертову книжку из Гвердона в Хайт, через море до Варинта, на юг в Паравос, потом за Халифаты на Огнеморье – и вот уже скоро Кхебеш.

Стоит задуматься: шесть месяцев с книгой попадают в ряд ее самых продолжительных отношений с кем бы то ни было, притом что Кари не могла прочесть ни единой строчки.

Она снова напрягла слух. Шпата веселили ее шумные тирады. А она до сих пор просеивала мысли, отбирая те, что могли бы его порадовать. Но, увы, он – прореха в душе, незримая рана. Отрубленная конечность, которой не было у прочих людей. С ней нынче лишь собственные мысли, а для Кари остаться наедине с собой всегда значило попасть в дурную компанию.

Кое-кто из моряков мог бы ее понять. Некоторым из них тоже пришлось пройтись под занебесной сенью. Это не гвердонское судно; Кари села на борт в… одном из портов, занятых Халифатом, что ли? В Тервозе или то была предыдущая пересадка в ее долгом, извилистом путешествии? Судно не из Гвердона означало не гвердонскую команду, и на борту находились тронутые богами. С ними плыл Эльд – заклинатель погоды, мелкий святой Матери Облаков. Он околачивался повсюду, жаловался на опухшие колени и вздутый живот и, когда требовалось, рожал воздушных сильфов, чтобы те наполняли паруса, поддавая кораблю ходу. У другого матроса на закорках каталось могильное дитя из Уль-Таена, морок детского жертвоприношения. Кари иногда видела это дитя, если солнце било под правильным углом. И еще был наемник с наколотой на груди сигиллой Царицы Львов.

Все плавание она держалась от него подальше.

На одну жизнь с нее врагов уже хватит.

Утес Ильбарина рос. Судно пробиралось через загаженное обломками море. Доски колыхались на воде и бились о корпус.

Команда поспешила к борту делать промеры – узнать глубину под килем. Конечно, у них имелись таблицы, но в последнее время от таблиц толку мало. Боги запросто могли выдрать океанское дно и швыряться им друг в друга.

Пять лет прошло с тех пор, как она видела Утес, но город Ильбарин хорошо ей запомнился. Другие путешественники упоминали о блистательных ильбаринских фонтанах среди пышных зеленых садов или о храмах под золотой кровлей, но Кари в основном помнились заполненные народом причалы, дорожки у складов с припасами, припортовые таверны и лавочки. Здесь, как и на «Розе», проходило ее отрочество. Отсюда она наверняка сумеет двинуться дальше.

Судно сменило курс. Далекий Утес Ильбарина скрылся за бушпритом и опять возник по другому борту. Они больше не шли в город Ильбарин, направляясь вместо этого к северной оконечности острова.

Кари втиснула гримуар Рамигос в сумку и закинула за спину. Груженый ранец, кажется, перекосил ее набок, а здесь неспокойные воды. Капитан До`ска отыскался у поручней, с поднятой подзорной трубой. Что-то надвигалось.

– Эй, – окликнула она. Он не отозвался, тогда она положила ладонь на окуляр трубы, перекрывая обзор. Хоть так добилась его внимания.

– Я заплатила вперед за рейс до Ильбарина. Еще добавила сверху, чтобы добраться туда без заходов в другие порты. – Вообще-то это был первый раз в жизни, когда Кари оплачивала, а не отрабатывала проезд, и будь она проклята, но деньги будут потрачены с толком.

Доска причмокнул сквозь гнилые зубы.

– Мы должны сменить курс, – медленно проговорил он. – В городе Ильбарине больше не безопасно. Произошло, э-э, наводнение.

– Вы пообещали доставить меня до города.

– Мы там не сможем причалить.

– У меня в порту есть друзья. – Использовать настоящее время – смелое допущение с ее стороны. У нее были друзья, в ту давнюю пору. Почитай, семья. Пять лет она провела на палубе «Розы». Хоуз или Адро наверняка ей помогут. В крайнем случае пойдет к Долу Мартайну – деньги на проезд у нее есть. Капитан Хоуз был родом с Ильбарина и всегда повторял, что здесь и осядет. Она была согласна на любой корабль, лишь бы доставил ее к заповедным кхебешским берегам, однако втайне лелеяла мысль, что приплывет туда на «Розе». – Мне необходимо попасть в сам город Ильбарин.

Доска выдержал длинную паузу, затем ответил:

– Вместо этого мы идем в Ушкет.

– Ушкет… Да ведь Ушкет на полпути к вершине их гребаной горы! – Какое же страшное у них наводнение? Вот дерьмо, насколько же устарели ее сведения? Обычный переход из Гвердона в Ильбарин занимал от четырех до пяти недель, но Кари все делает через задницу, поэтому поплыла в обход. Поневоле – ни при каких обстоятельствах она не отважилась бы приблизиться к ишмирским богам после того, что сделала с их повелительницей войн. Она пропутешествовала много месяцев и почти не получала новостей с юга, пока не добралась до Халифатов. И так рвалась в Ильбарин, что наплевала на все меры предосторожности.

– На берег мы вас высадим в Ушкете. С этим ничего не поделать. – Он опять поднял трубу.

– Что там? – спросила Кари. Она видела, как к ним направляется какое-то судно, размазывая по небу темные выхлопы. На алхимической тяге, судя по размеру – канонерка. Ильбаринские военные? Она потянулась к подзорной трубе капитана, но Доска сложил и убрал устройство, прежде чем она смогла его взять.

– Сопровождение. – Он сверху вниз посмотрел на Кари: – Вам лучше не отсвечивать. Я скажу им, что не везу пассажиров.

– Это ильбаринцы?

Доска покачал головой:

– Нет. Гхирданцы.

Гхирданцы. Сраные драконьи пираты.

Беги. Прячься. Кари припустила вниз, под палубу, соскочила с трапа, оттиснула Эльда, не обращая внимания на его ругань. Беременное ветрами пузо святого заняло почти весь проход. Кари бросилась в угол, где спала и держала остальные пожитки. В трюме воняло тухлыми яйцами, и запах удавалось терпеть, только постоянно держа люки открытыми. Снизу можно было видеть серебристую синь небес и слышать, как ходят на палубе.

Серебристую синь пересек едкий дым, повеяло испарениями двигателя. Канонерка рядом. Послышались окрики, громыханье о корпус, когда чужие люди полезли к ним на борт. Кари нашла укромное место под койкой и вжалась в затемненный угол – маленький ребенок прячется от чудовищ. Нож сжала в руке, готовая нанести удар. Сердце бухало так тяжело, что грозило сломать ей ребра.

Весь былой настрой ее покинул вместе с волшебным чутьем. Раньше, в Гвердоне, она была неудержима. Святая Карательница, не хухры-мухры. С опорой на Шпатово чудо Карильон была неуязвима. Шпат хранил ее, принимал на себя любую рану, способную ее покалечить. С его помощью она одной левой вышибла дурь из гхирданского синдиката. Не получив ни царапинки, вышвырнула их пинками из Гвердона. Еще несколько месяцев назад ей не пришлось бы прятаться. Она знала бы заранее, где находится каждая гхирданская сволочь, чуя шаги через каменный пол. Перед ней открылись бы стены, а Новый город пересобрал себя по ее желанию. Мраморная кожа святой стряхнула бы пули, и дюжина противников разом огребла б ее неласковой благодати.

Прося у нее пощады.

Моля о помиловании.

Иногда она их щадила. Иногда – нет.

«Как думаешь, им известно, кто я?» – полетела к Шпату шальная мысль. Черт, может, и нет. Может, она перестраховывается. Гхирдана – крупное сообщество, объединение криминальных семейств, во главе каждого стоит здоровенный огнедышащий змей – их людям на Ильбарине вовсе не обязательно знать, что произошло дома. Покамест трижды – два раза в Варинте и один в Паравосе – ей мерещилась слежка, но каждый раз преследователи терялись. И не понять, Гхирдана то была или нет – столько врагов она себе наплодила.

Глядишь, получится пустить пыль в глаза. Держа нож в кармане, вразвалку подняться на палубу с обыденным видом. «Кто, я? Да я тут на корме вкалываю».

Но тогда они могут заметить эту чертову книжку.

Поэтому Кари продолжала прятаться и ждать. Плечи и ноги затекли от скрюченной позы под койкой. Металлический угол книги впивался в копчик. По рукам, по ключицам ползали тараканы. Она не шевелилась. Забилась в угол, как напуганная малышка.

Откинулся люк, и в трюм полезли двое мужчин. Оба носили военное облачение, но из частей и кусков разных мундиров, с содранными знаками различия. Оба вооружены. А у нее зажат в ладони лишь ножичек. Столько бойцов никак не осилить – их на целых два больше. Два – а ведь было дело, когда она над дюжиной таких скотов лишь посмеялась бы. Мужчины обошли трюм, пинком распахнули боцманский рундук, бегло осмотрели и отбыли. Скрип ступенек под сапогами просигналил, что они ушли наверх.

Она выдохнула. «Лопухи зеленые. Мое время еще на них тратить. Вот бы Шпат поржал».

Кари немного расслабилась, но по-прежнему вслушивалась, как бурчит мотор канонерки.

Светло-серебристая синь покрылась позолотой, солнце начало садиться. Наверху Доска выкрикивал команды. Был различим шелест убираемых парусов, лязг цепей и характерный рывок, когда что-то потянуло корабль вперед. Их буксируют в порт, наверно, с помощью гхирданской канонерки. По-видимому, в Ушкет. Двигатель канонерки натужно понизил обороты, и корабль закачался.

План такой: ждать, пока их не пришвартуют к причалу. Ждать до темноты. Улизнуть на берег; двинуть на юг, в обход Утеса к городу Ильбарину, последнему отрезку пути до Кхебеша. Даже без Шпатовых путеводных чудес, даже под тяжестью гадской книженции у нее достанет сноровки незаметно выбраться на берег. А если засекут, что ж, она давно наловчилась насаживать гхирданцев на резак. «Но ты утратила неуязвимость, поэтому не давай им по тебе попадать», – указала она себе голосом Шпата.

Позолоченное серебро небес стало оранжевым, потом посерело. Тут, на дальнем юге, темнеет быстро.

Снаружи оборвался шум двигателя, уступив скрипу канатов. Корабль с приглушенным стуком ткнулся о какую-то пристань. Кричат портовые грузчики. Путешествие завершено. Капитан Хоуз учил Кари всегда благодарить местных морских божеств за благополучное прибытие, но она не смела даже шептать.

Ждать осталось уже недолго.

Вдруг трап вновь заскрипел, застонал под тяжестью. Раздалось шипение дыхательного аппарата. Дневной свет почти угас, поэтому Кари видела лишь силуэт. Шлем из металла. Прорезиненный костюм, покрытый трубками и металлическими пластинами, на них поблескивали колдовские знаки. Доспешная фигура валко протопала на середину и остановилась, изучая трюм. Кари вторично вжалась в обшивку, сердце опять забабахало, во рту пересохло.

Она и раньше встречала таких вот бронированных персонажей. Подобные костюмы изначально предназначались для защиты от алхимических выбросов, токсинов, инфекций, дымолезвий и прочей солянки, но она видала также их переделки, припособленные под изоляцию неизлечимой заразы. В Гвердоне есть торговец вторичным алхимвеществом по имени Дредгер, он носит такой постоянно. Еще был Холерный Рыцарь, громила, который работал на старого главаря гвердонской преступности, Хейнрейла.

Шпат убил Холерного Рыцаря, при этом едва не погиб, хоть и обладал тогда силой каменного человека. Хейнрейла Кари низвергла сама, одной силой мысли, но это было еще тогда, когда она умела творить чудеса. Сейчас у нее ничего нет, кроме ножа, нечего уповать на чудо или необычайную силу.

В своем доспехе Холерный Рыцарь походил на котел с ногами, морской броненосец, втиснутый в переулок, в латах и клепках. Этот костюм изящней, вычурней – может, и хрупче? Шлем напоминал морду вепря, и распахнутая звериная пасть открывала внутри бесстрастное металлическое лицо. Женское, холодное и жестокое. В глазницах – зеленые линзы.

«Цель в дыхательную трубку, цель в сочленения, саму броню не пробьешь, – подумала она. Рукоять ножа проскальзывала в кулаке. Она обтерла кисть о рубашку, снова стиснула свое оружие. – Цель в трубку».

Доспешная фигура подняла руку, что-то проклокотала – и трюм внезапно затопил свет. Дюжина маленьких шариков, пронырливых светляков, заплясали в воздухе. Это чародейские огоньки – бронированная тварь еще и колдует. Блин горелый. Теперь к страху внутри Кари подмешалась холодная струйка неуверенности, чего она терпеть не могла. Чародеев трудно оценить верно, с ними тяжело драться. Не предскажешь, насколько они умелы, пока не начнут швырять заклинания. Не предскажешь, насколько сильны, ибо это прямо зависит от степени их взбешенности. Волшебство выжигает их изнутри.

Накатило воспоминание, все то же самое, когда бы она ни закрыла глаза: Шпат опрокидывается, падает, валится из-под купола громадного Морского Привоза навстречу гибели на твердом полу. Лицо стянуто ужасом, взгляд устремлен на нее. Он падает, а она стоит застывшая, парализованная заклинанием.

Гадство, чем же встречать чародейку? Будь Кари по-прежнему святой, божественный покров отчасти уберег бы ее. И святые, и чары волшебников существуют в эфире. Святые могут грубой силой пробиваться сквозь чары, сметать заговоры и ломать обереги, как физические препятствия. Пребывай Кари по-прежнему осиянной Шпатом, будь прежней Святой Карательницей, наверное, сумела бы прорвать заклинания чародейки, как кирпич паутину. Нынче же она бессильна. Безобидна, как говенная муха.

Линзы завжикали, защелкали, шлем медленно проворачивался, обозревая пространство. Кари подобралась, готовая вышмыгнуть из укрытия и напасть, если ее обнаружат.

Колдовство занимает время. Если хватит скорости, то, возможно, она успеет выскочить из-под койки и добраться до противницы прежде, чем чародейка бросит заклинание. Возможно.

Призрачные светляки, послушные чародейскому взгляду, неумолимо двигались к ней.

«Цель в дыхательную трубку, – подумала она, – и положись на удачу».

– Ведьма? – позвал сверху кто-то из гхирданцев. – Поднимись, ты нам тут нужна.

Чародейка в панцире резко сомкнула ладонь. Огоньки погасли. И снова милостиво, блаженно, самым приятным звучанием на свете заскрипела лестница.

Кари вылезла из укрытия, таща за собой тяжелую поклажу. Наверху разгоралась потасовка – гхирданцы хотели, чтобы Эльд, святой Матери Облаков, пошел с ними, а он не спешил пошевеливаться. Из того, что Кари разобрала среди шума, Эльд попытался выжать из себя воздушного сильфа, чтобы натравить его на гхирданцев. Отвратительное решение в драке. И великолепный отвод внимания, особенно когда Эльд начал реветь от боли.

Она прокралась через трюм к кормовому люку. Взгромоздилась на ящики, повесила сумку на удобно торчащий гвоздь, затем через полуоткрытый люк протиснулась на палубу. Бросила взгляд на нос. Эльд в корчах катался по доскам. Призрачные очертания духа ветра высунулись из пореза на животе, но над Эльдом встала доспешная чародейка. Простертая железная длань замерцала колдовской силой. С помощью волшебства чародейка пришпилила духа на месте – наполовину внутри, наполовину снаружи тела. Из раздутого пуза Эльда с шипением рвался ветер, бередя края родильного сечения. Почти все гхирданцы собралась вокруг этой дерготни, кроме пары стрелков, присматривавших за капитаном Доской и прочей командой.

В ее сторону никто не глядел.

Кари сунулась обратно в люк и отцепила сумку. Вес поклажи едва не утянул ее назад в трюм, но она смогла вытащить ранец и пристроить его за спиной. Были сброшены дощатые сходни, но Эльд корчился как раз возле них, поэтому она подобралась к одному из корабельных отхожих мест – площадочке, выдававшейся за борт ближе к рулю.

Отсюда она проворно скользнула на причал.

Сам морской причал возвели недавно, бетон гладок и не изъеден стихией. Вокруг творилось что-то странное – они будто бы пришвартовались посреди рыночной площади. Кари укрылась за стопкой ящиков возле ограды из проволочной сетки. Стояла мертвая тишь, и дороги за оградой были пустынны. При тусклом свете не видно наверняка, но, кажется, эту гавань вырубили посреди затопленной части Ушкета. Она заметила узкую протоку, должно быть, бывшую улицу, – канонерка, видать, отбуксировала корабль Доски этим маршрутом. Это единственный путь назад к морю. По обеим сторонам протоки – выжженные обломки развалин. Наверно, драконий огонь. А может, и чудо.

В этом порту стояли привязанными еще четыре корабля, как узники на цепи. До Кари дошло, что здесь такое – тюрьма для кораблей. Отсюда не уйти, кроме как на буксирной привязи, со знающим лоцманом. Можно представить, какие опасности и препятствия таятся в этих водах: разрушенные дома пропорят корпус точно рифы. Корабельная тюрьма – а кто тут в долбаных надзирателях, она догадывалась. Гхирданцы.

Держась в тени, она юрко припустила по краю причала, груз за плечами пригибал спину. Когда пропали последние лучи солнца, Карильон скрылась в ночи.

Улицы сплошь незнакомы, вокруг странные здания. По бокам крутых спусков плотно набились дома, но слышались птичьи трели и пахло зеленью, значит, где-то рядом сады. Сумерки длились недолго, и ночь выдалась безлунной. Кари хлюпала по лужам, огибая расщелины и вездесущие кучи мусора. Это напоминало районы Гвердона после атаки Ишмиры – флота Кракена. Должно быть, здесь произошло то же самое – боги схватили океан и размахнулись им, как дубиной, обрушив море на эту страну.

Пора убираться с улиц, пока не заметили. Нижние этажи домов выглядят затопленными и заброшенными. Она присмотрела открытый проем – выломанная, сорванная с петель половина двери опиралась на вторую половину, как пьяная на собутыльницу. Через эту щель Кари проскользнула в прежде пышную приемную. Руки испачкала краска, облезавшая с гнилых досок. Лестница посредине уходила наверх, но там, в отдалении, было слышно похрапывание: похоже, на верхних этажах до сих пор жили люди.

Этот, первый, этаж был облеплен наносами ила и плавучего мусора, но свежих следов в обход лестницы не наблюдалось. Кари хватило сил отворить дверь в какое-то бесхозное помещение, давно обобранное от всего мало-мальски ценного.

Вот и прекрасно. Ей нужно одно – место, где сегодня переночевать. Утром она заберет свою ношу, выберется из городка, двинет пешком вдоль хребта к городу Ильбарину и там отыщет корабль на юг. Она села в сухом углу, измотанная до ломоты.

Кари открыла рюкзак и в тысячный раз проверила – гримуар на месте. Это единственное, что она может предложить колдунам Кхебеша. В уме опять всплыли слова Эладоры:

«Привезешь книгу им. Обменяешь на все, что понадобится. Я не знаю, способны ли они помочь господину Иджсону, но, надеюсь, что это возможно».

«Уже недолго, Шпат», – проговорила она сама себе. Может, вопреки всему, услышит и он.

Плеск воды на улице убаюкивал, и Карильон уснула.

Глава 2

Дракон Тэрас кружил над Гвердоном.

Громадное туловище Прадедушки рассекало поднебесье. Небо золотило кожистые крылья, до того широкие, что они отбрасывали тень на весь мир. Великаньи мускулы прекатывались под древней шкурой, посеченной тысячью шрамов. Иным отметинам века` – их оставляли стрелы и арбалетные болты, дротики и пики святых. Другие, свежие, – пулевые раны, кислотные ожоги, налет сукровицы после дымолезвий либо когтей и щупалец божественных тварей. На Божьей войне все получают раны, подумал Раск, даже сам Прадедушка Тэрас.

Но дракон неуязвим.

Он стал кружить ниже. Забрало Раска во время бомбардировки повредило шальным выстрелом – обзор покрывала паутина мелких трещин. Приходилось мотать головой, чтобы разглядеть разные части Гвердона, расстилавшиеся под ним. С седла казалось, что Прадедушка заполнил весь мир: в какую бы сторону Раск ни смотрел, дракон присутствовал повсюду – кончик крыла, коготь или хвост.

– Ну разве он не прекрасен? – прогрохотал Прадедушка. Раск скорее прочувствовал слова, а не услышал – сотрясенье от рыка пробежало по ляжкам, по позвоночнику и гулом отозвалось внутри шлема.

Он ни за что бы не возразил Прадедушке, но город внизу поражал своим однообразным уродством. На высоте приходило ощущение, что можно потянуться и поднять его целиком одной рукой. Заводы алхимиков походили на сложные механизмы, запачканные маслянистыми дымными тучами. Их понавтыкали посреди скоплений улиц и застроек, что, разбухая, жались к стежке полузасыпанной реки. Прадедушка снизился, закатное солнце отразилось то ли от видимого речного отрезка, то ли от какого-то канала, и город зажегся, как сигнальный маяк. Некоторые участки Гвердона потрепали недавние битвы. Крепость на мысу Королевы лежала в руинах; от старинной тюрьмы в заливе на Чутком ничего не осталось, кроме опаленного, почерневшего камня.

Были здесь и свои самоцветы. Дворцы и соборы на Священном холме. Угрюмая глыба Парламента на Замковом холме – безобразная с виду, зато драгоценная по сути. И прямо под ними цель полета – великая жемчужина, сияющий Новый город. Невероятной красоты район мраморных шпилей и куполов, мерцавших на солнце бульваров и улочек, что напоминали прожилки листа, покрытые инеем.

Вознесен колдовством, по словам Дантиста, в результате несчастного случая, приключившегося у алхимиков. Целый город вырос за одну ночь.

А рядом другой район нового времени, равно противоестественный. Крыши ишмирских храмов, как акульи плавники, торчали из лиловой мглы, что нависла над участком, прозванным Храмовой Четвертью, но на официальном наречии Перемирия именованным Ишмирской Оккупационной Зоной. Подобно тому, как Новый город обозначили Лириксианской Оккупационной Зоной, а протяженность от подножия Священного холма до северо-восточных пригородов – Хайитянской. ИОЗ, ЛОЗ, ХОЗ.

Сокращения позволяли отмести чувство чужеродности и стыда, разложить немыслимое по отведенным полочкам. Город избежал покорения и разрухи, лишь пригласив всех претендентов на завоевание к дележке трофеев. Как женщина, предлагающая себя победителям, – возьмите меня, делайте со мной что хотите, только не троньте детей.

То есть, в случае с Гвердоном, не троньте мои жизненно важные алхимические фабрики, не троньте дворцы и особняки. Пощадите мои рынки и свободное право торговать оружием, не губите мою прибыль. Город обрел безопасность, поставив себя на острую кромку клинка.

Был ли этот город прекрасен? Раск задумался над вопросом. С воздуха он повидал множество городов, и многие из них были блистательны. Высокие храмы – как распустившиеся хрустальные цветы; ступенчатые пирамиды из обсидиана; чертоги с золоченой кровлей для пиршеств героев. Да, попадались места и попрекраснее – но когда дракон заканчивал с ними, все они превращались в золу и уголь. С воздуха Гвердон – противное место. Безобразный, нескладный каменный зверь, истерзанный множеством ран, выполз на берег моря, чтобы там сдохнуть, но даже с высоты различимо, как многолюдны здесь улицы, как суетливы доки.

Раск чуял запах денег. Ощущал пульс власти.

Город не был прекрасным, но дракон желал его не красоты ради.

Раздраженный рокот всколыхнул исполинскую тушу Прадедушки, когда они пересекали Храмовую четверть, и в ответ судорожно скрутились низко парящие облака. Там укрывался чудовищный отпрыск Матери Облаков. Раск костьми чувствовал неудовольство дракона.

– Надо было лететь через ХОЗ, – сказал Раск, – перепугать их, пускай бы драпали.

Его голос доносился до ушной раковины Прадедушки через трубку. Иначе пришлось бы орать на пределе глотки, чтобы дракон услыхал его со спины.

– Не сегодня, – громыхнул Прадедушка. – Не надо провокаций. Хватит с нас воевать. Время вести дела.

Хватит воевать. Раск потеребил непривычную бляху на своем летном доспехе – эмблему лириксианских войск. Еще двадцать лет назад они первые обстреливали бы Прадедушку.

Они спускались над скоплением куполов Нового города. Еще один дракон – драконица Тайрус, патрулируя пространство над Новым городом, заложила вираж навстречу подлетавшему Прадедушке. Лицо гхирданской всадницы на спине Тайрус скрывала маска, но Раск представил ее кислую рожу и ехидно ухмыльнулся.

Знамя Лирикса, трепетавшее на морском ветру, вытянулось в противоположную сторону, уступив урагану от могучих крыл, когда Прадедушка садился на плац. Границу их военного анклава охраняли лириксианские солдаты. Прадедушка вполз под купол через пробитую взрывом дыру. На земле он разом стал грузен и неповоротлив.

Драконы рождены парить в высях.

Раск спешился. После длинного полета у него тоже затекли ноги. Уже и седок стал существом, принадлежащим огню и ветру, а не земной грязи. Он потянулся, преодолевая ломоту в теле. Раск молод и силен, но всего лишь смертный. Многие поколения предков восседали на Прадедушкиной спине, только их больше нет – а Прадедушка непреходящ.

Под куполом и дракон, и всадник стряхнули с себя боевую сбрую. Лириксиане помогли Раску избавиться от тяжелой дыхательной маски, отстегнуть воинский нагрудник. Поснимали, сегмент за сегментом, пластинчатую броню, что предохраняла брюхо Прадедушки от зенитной стрельбы. Отцепили пустую разгрузку, к которой еще недавно крепились алхимические бомбы. Рядом с драконом солдатам было не по себе. Прадедушка сперва мирился с тем, как они нерешительно возились со снаряжением, но все ж нетерпение победило. Дракон оторвал последнюю пластину и, сотрясая пол, двинулся к выходу.

К ним подскочил офицер – майор Эставо, припомнил Раск, – и заикнулся насчет отчета о бомбардировке. Он сжимал папку с документами – рапортами об ущербе или наметками целей для следующего вылета. Начал было отдавать честь, тут же спохватился. С государственной точки зрения Раск с драконом по-прежнему преступники – вот только мало кто из обычных бандитов мог разорвать надвое боевой корабль или сжечь с неба армию, что и делало драконов незаменимыми для военных нужд. Во время войны властям и гхирданским семьям приходилось сотрудничать.

– Великий Тэрас… – начал Эставо, обращаясь к Прадедушке по имени.

– Мой внук все уладит, – не останавливаясь, ухнул Прадедушка, и Эставо хватило ума не заступать дорогу дракону. Он беспомощно повернулся к Раску.

– Доложу вам позже, сэр, – ответил Раск с мерзкой ухмылкой на «сэре».

Они с майором понимали, что все это глупости, волк притворялся, будто прилежно исполняет овечьи правила.

– Может, завтра. Или днем позже. – Он сгрузил поврежденный шлем на руки Эставо и проследовал за Прадедушкой наружу.

Есть дело, которым нужно заняться в первую очередь.

Как сказывали жрецы, в давние годы народ Лирикса погрязал во грехе и злобе. Люди поголовно становились скупцами и обжорами, прелюбодеями и смутьянами. Они мошенничали и лгали, отнимали жизни и хулили богов. Боги осерчали на них и приняли людские грехи на себя, и из этих грехов народились драконы – сотворенные, чтобы стать бичами божьими, обратить грех в искупительное страдание. Но вместо этого драконы пошли к худшим из худших, разбойникам и пиратам Гхирданских островов и сказали:

– Разве мы не похожи? Мы с вами ненавистны всем прочим. Давайте быть заодно – и покажем, что почем, этим ублюдкам.

И на свой лад драконы стали бичом народа Лирикса, и припомнили людям грехи, и загнали их в любящие объятия богов. И за этим занятием неплохо обогатились.

Прадедушке было непросто передвигаться по тесным городским улицам. Острые кончики крыльев глубоко бороздили стены с обеих сторон. За драконом припустила детвора, подбирая наудачу осколки выдранной кладки. Дракон с удовольствием хрюкнул и нарочно привалился к стене, низвергая для сборщиков обвал отделочного камня.

Поднырнув под переднюю лапу, Раск потрусил возле драконьей башки, чтобы можно было поговорить.

– Не пройдет недели – и Эставо захочет, чтобы мы опять слетали на юг. Сколько времени продлятся дела?

– Это, племянник, зависит от тебя. Есть работа, которой необходимо заняться – здесь, в городе. Но обожди, пока мы не уединимся среди своих. – Прадедушка объявил своей временной гвердонской резиденцией часть Нового города; на эту территорию допускались лишь гхирданцы или люди Эшданы, присягнувшие служить драконьим семьям. Сейчас в Гвердоне еще три дракона – нет, два, Виридаза уже на юге, – но никто из них не был ни столь прославлен, ни столь могуч, как Прадедушка.

– Мы должны развивать преимущество, пока ишмирцы в разладе. – После гибели богини войны прежде могучее Праведное Царство пошатнулось. По большому счету Раску было плевать на успехи лириксианских войск – да, он предпочел бы, чтобы Лирикс разбил соперников, чтобы боги отчизны низвергли храмы Ишмиры и всех остальных, но это предпочтение сродни выбору привычной кухни или знакомого зла. А так – катился бы этот Лирикс в преисподнюю вместе со всеми. По-настоящему важно одно – благополучие Гхирданы. Главное в том, что победа должна пополнить драконьи богатства.

А еще как же славно сидеть наверху, на драконьих закорках, и иметь в своем распоряжении неимоверную силу и неодолимое пламя. Указывать на храм или укрепленную сторожевую башню, на сплоченный пехотный строй и знать, что ты способен уничтожить все это по щелчку пальцев. Какая разница, кто твой враг, если ты орудуешь такой сокрушительной мощью?

Славно быть Избранником дракона.

– Но по моему раскладу, внук, – проговорил Прадедушка. – И в выбранный мною момент. А сейчас я должен побеседовать с доктором Ворцом.

Ворц. Как некоторые его зовут – Дантист. В качестве лекаря Прадедушки ответственный за удаление зубов из драконьей пасти – всякий раз, когда новый член семьи входит в возраст и удостаивается кинжала. Суть, однако, в другом – теперь он Прадедушкин советник, единственный из приближенного круга, не входивший в семью. Ворц – Эшдана, повязанный клятвой взамен кровных уз. Избранником дракона ему не стать никогда. Может, именно это позволяло ему честнее высказываться перед Прадедушкой – а может, осознание того, что он достиг пика стремлений и выше уже не подняться.

Такой советник, шепчущий Прадедушке на ухо, имелся всегда. Когда Раск был мальцом, им была бывшая королева пиратов с побережья Хордингера, дикарка в наколках. Она ела тюленью ворвань, и при беседах с драконом с ее губ капал жир. Семья ее ненавидела, и, когда Раску было пять лет, она сорвалась со скалы и разбилась. После хордингерки появился Марко – нет, после хордингерки была старуха-священница, которая вязала погребальные облачения, а уже после нее пришел Марко, всеобщий приятель. С неизменной улыбкой он проводил сделки, дружелюбно хлопал по плечу и утирал лоб под островным летним зноем. Прадедушка постоянно держал при себе кого-то полезного, с умениями или связями, которых не могла предоставить семья.

Затем в один прекрасный день Марко пропал, и на его место заступил Ворц. Дантист с инструментами в кожаном портфеле, набором микстур и зелий. Отщепенец-алхимик, изгнанный из гвердонской гильдии за невыразимо жуткие эксперименты. С личиночно-бледной кожей и рожей гробовщика, он никогда не повышал голоса, только шипел. Одевался во все черное, как святоша, и ходил так, словно от быстрого шага переломилось бы его тщедушное тело. Раск сталкивался с подобной игрой на публику. Голодранцы и жулики предъявляли подложные божественные стигматы или колдовские увечья, намекая на ужасную цену, уплаченную ими за небывалую мощь. Как правило, это было простое притворство, способ произвести впечатление своими якобы сверхъестественными способностями и в то же время ничего не делать по-настоящему.

Как правило. Но то, как Прадедушка обращался с Ворцем, предполагало, что этот человек обладает подлинной силой.

И даже если Ворц всего лишь человек, Прадедушка требовал уединения.

Раск похлопал дракона по чешуйчатому плечу и отвернулся в сторону. Разговоры с Ворцем так и так нагоняли усталость – будто болтаешь со счетной книгой. У этого сухаря в душе нет никакого огня.

Прохожие, увы, перед Раском не расступались.

Дома на его пути не посмел бы стоять никто. Перед Избранником дракона посторонится всякий. Дома мужчины подходили бы сами, здоровались, жали руку, искали его благосклонности. Женщины засматривались бы на него, шептались о молодом гхирданском князе. Дома все знали, что он в особой чести у дракона.

Здесь же, при выходе из тени Прадедушки, он сразу оказывался потерянным. Ну да, кое-кто его знал, но лишь как парня из Гхирданы. Они не подозревали о высоком положении Раска, не придавали значения драконьему зубу у него на бедре. Среди этой толпы он был обезличен.

Приземленный, уже не парил в поднебесье.

Он выбрался из людского скопления и побрел по изогнутым улицам гхирданского поселения в Новом городе. Он желал снова почувствовать касание ветра на лице. Шпили и башни вздымались во множестве, подобно застывшим водопадам или перевернутым к тучам сосулькам. Выше желтые испарения алхимических мастерских, естественная слюдяная серость гвердонского неба, жутковатый туман над ИОЗ – живые отродья небесной богини, словно медузы, струили щупальца поверх крыш. Клубы воскурений над храмами, зыбкие колоннады и бастионы, что таяли в воздухе. Где-то должен быть путь наверх, но Новый город несуразно запутан, лабиринт мостов и переходов, лестниц и галерей.

Раск отыскал лестницу, что, казалось, вела на уровень выше, но она пресеклась, не дойдя до конца. Новый город был весь недоделан; сотворившее его чудо истощилось, не окончив стройку. Ругаясь, Раск поспешил спуститься обратно.

– Братишка. Никак заблудился?

От подножия лестницы его окликнул Вир. Глядеть на Вира – все равно что рассматривать призрак, сотворенный гадалкой для зримого предостережения о нехорошей судьбе. Вир и Раск – двоюродные братья. Примерно одного возраста, одного роста и телосложения. Та же оливковая кожа, те же темные волосы. Даже лица схожи – правда, Вир слишком много времени провел под здешним унылым небом и нездорово подурнел. Постоянно казалось, будто он вот-вот блеванет, отсюда осторожен в движениях – чтобы не расстраивать нежный желудок. И, разумеется, у Вира нет ни драконозубого кинжала, ни зачарованного кольца Самары, что красовалось у Раска на пальце.

Вир мельком взглянул на кольцо не в силах скрыть зависть.

«А еще мой отец никогда не навлекал позор на семью, как дядя Артоло».

– Естественно, я-то привык летать. Сверху все выглядит по-другому.

– Как проходит война? – спросил Вир.

– Так, словно боги – коты, а весь мир – мешок, – ответил Раск. – Как поживаешь? Все зубы на месте или Дантист оттачивал на тебе свое мастерство?

– По правде говоря, с ним мы видимся редко. Я больше уделяю внимание нашему делу. Знать не знаю, чем он занят, кроме как подсчетом монет да перегонкой снадобий, – пробурчал Вир. – Новый город полностью наш, каждый публичный дом и игорный притон – но только Новый город. Мы загнаны за черту Перемирия. Когда город нарезали на части, нам достался худший кусок, и много золота здесь не добыть. Надо было требовать Серран и Брин Аван, а не эту ерунду. – Вир продолжил нудеть о проблемах, спорах о границах и разрешениях, правовых затруднениях; сыпал именами и группировками, которыми Раск не забивал себе голову.

Он зевнул. Дела – такая скучища. Призвание для скучных людей, таких как Вир и Дантист. Дракон почивает на золотом ложе, набирается сил и видит сны месяцами за раз, пока не придет время действовать. Время летать.

– Братишка, мне нужна ванна, чаша с вином и постель. Поживее. – Вир посеменил к расположению Гхирданы. Надвигалась ночь, и здания Нового города слегка поблескивали, свечение исходило изнутри стен. Как если бы глубоко в белый камень замуровали огонь, и Раску это нравилось.

Раск пошел выбранной Виром дорогой, но город запутал его. В каком-то месте он повернул не туда и опять оказался у подножия той же лестницы. Нет – эта была почти той же самой, похожа на первую, как Раск на Вира. Однако данная лестница была завершена и взбегала к входу в манящую башню. Ну и сумасброд же этот Новый город! Можно подумать, будто лестница отрастила добавочные ступени, специально подстраиваясь под Раска.

Он начал восходить, выше и выше, пока лицо не овеяло ветром. Если глядеть с этой точки в глубь суши, то, в отличие от вида с драконьей спины, различные городские районы сливались друг с другом и нельзя было четко разграничить оккупационные зоны, не ясно, где кончалась ИОЗ и начиналась площадь Мужества. Все это одна городская чащоба, джунгли с колючками труб и шипами церквей. Тоже своеобразный лабиринт – пусть прочий Гвердон не настолько чудаковат и изменчив, как Новый город, но все равно он был странным и не вызывал желания получше его узнать.

Куда лучше здесь, пребывать наверху, посторонним и непричастным к этому городу. Привольно парить.

Но это завтра. Прямо сейчас хотелось бокала аракса и на боковую, поэтому надо спускаться.

Порой казалось, что сзади звучат чужие шаги, но, когда он оборачивался, на ступенях никого не было.

На следующее утро Раска вызвал Прадедушка.

Дома, на острове, под семейной виллой есть пещера. Раск помнил, как в детстве играл у входа, а кузены подначивали спуститься в темноту на пару ступенек, а потом еще, пока глаза не разглядят багряно-золотое свечение дремлющего дракона. Никто из них не смел без разрешения войти в Прадедушкин чертог; даже глава семьи ждал на пороге, пока дракон не допустит его.

Ходили слухи о равновеликих пещерах и склепах под землей в Новом городе, но все они были недоступны громоздкому дракону. Сегодня Прадедушка грелся на солнышке на расчищенной просторной площадке. Одной стороной площадка отвесно обрывалась в море; прочие подступы охраняла вооруженная эшданская стража. Дракон развалился поверх остатков разрушенных домов, то и дело почесывая спину о мраморные обломки. Дантист Ворц обработал алхимическим бальзамом раны, полученные Прадедушкой в недавнем рейде, их черная корка пятнала золотисто-рдяное великолепие дракона. Рядом красоту первозданного камня площадки портила козлиная тушка. Прадедушкин завтрак.

Люди выстроились в очередь к Прадедушке и один за другим шепотом обращались к драконьему уху. Отчитывались перед ним, упрашивали об услугах. А то и подносили дань – горка монет и банкнот росла на расстеленной перед драконом черной ткани, микроскопическая доля его домашней сокровищницы.

Раск с гордым видом пересек площадку. Не спеша, вразвалочку; драконий зуб на поясе сиял на солнце костяной белизной. Народ пялился, пока он шел по открытому пространству, но мало кто осмеливался встретиться взглядом. Люди склоняли головы, подчеркивая свое уважение. Он заметил братца Вира. В отличие от большинства гхирданцев, Вир взгляда не отводил, но выражение неприкрытой ревности на его лице было для Раска вполне удовлетворительной уступкой.

Он приблизился к голове дракона и плавно преклонил колени, не прерывая движения, вынул нож, показывая Прадедушке его изогнутый зуб, символ уз между ними.

– Любимый Прадедушка.

– Раск. Подойди, сядь. – Дракон мордой подвинул блок кладки, усаживая Раска совсем рядом со своей пастью – чувствовался огненный жар Прадедушкиного дыхания. – Ворц, – прогудел дракон. Доктор Ворц выскользнул из тени, неся черный портфель. Он вручил Раску сложенный лист бумаги, потом полез в портфель и достал стеклянный сосуд. Дантист сомкнул пальцы Раска на склянке, словно это некая драгоценность. Пальцы самого Ворца были мягкими и очень, очень холодными.

– Есть дело иного рода, – проговорил дракон. Прадедушка протянул над Раском свое нетопыриное крыло, образуя над головой правнука кожаный навес. Длинная драконья шея, скользя, вывернулась и подоткнулась под крыло. Затрещал, закрошился камень, это Прадедушкин хвост обвился вокруг них, плотно замыкая кольцо. Раск оказался полностью окружен драконом, запечатан в жаркой каморке из кожистой перепонки и чешуйчатой плоти. Наедине с головой ящера.

Прадедушка всхрапнул, и духоту наполнил сернистый запах. Раск с усилием сглотнул, стараясь не хватать воздух ртом. По спине побежали капли пота, в драконьих объятиях горячо, как в печи. Но такая личная беседа – большая честь.

– У меня для тебя задание, – сказал Прадедушка. – Посмотри, что дал Ворц.

Раск раскрыл ладонь. Стеклянный сосуд неярко мерцал серебряным светом. Его наполняла жидкость с белесо-серыми крупицами, наподобие соли.

– Илиастр, – проговорил дракон, – духовный рассол. Используется алхимиками в огромных количествах. Это вещество жизненно важно для их промышленности. – Прадедушка облизнул губы, в замкнутом пространстве его язык оглушительно проскоблил чешуйки, словно меч обдирался о камень. – А мы обеспечили контроль над крупным месторождением илиастра. И скоро начнем его завозить. Гильдия гвердонских алхимиков зависима от горстки поставщиков. Им нужен непрерывный подвоз. Перекрой илиастр, и фабрики со скрежетом встанут.

– Откуда пойдут наши поставки? – спросил Раск.

– Из Ильбарина, – сказал Прадедушка.

До Огнеморья долгий полет. Прямой маршрут чреват опасностью, но пускаться в путь через Лирикс, по безопасной территории, прибавит к путешествию дни.

– Пойду за летным снаряжением, – сказал Раск.

– Нет. Вместо тебя полетит доктор Ворц, – сказал Прадедушка.

– Сам? – Раск не поверил словам дракона. Дракон мог – изредка – брать пассажира, навьюченного, как груз, но чтобы кто-то не из семьи и даже не из Гхирданы садился в седло – было немыслимым. – Он же не один из нас!

– Твое место, – молвил дракон, – здесь. Работу необходимо выполнить, и, может статься, ты подойдешь для нее лучше всего. Закупщики илиастра… обязаны сотрудничать с нами. – Увесистый язык Прадедушки опять проскоблил по чешуйчатым губам. – Предоставь им выбор, который предлагают драконы.

Прими пепел и служи Гхирдане. Или погибни.

Прадедушка убрал голову. Крыло приопало, закрывая щель, оставляя Раска одного в жаркой тьме драконьих объятий. Снаружи захрустели кости, чвакнуло мясо – Прадедушка оторвал зубами еще кусок.

Новость застала Раска врасплох, ошеломила. Почему он? Наверняка это проверка, сказал он себе. Артоло высоко вознесся под покровительством Прадедушки, но оступился и пал, когда ему поручили выполнить миссию в Гвердоне. Раску хотелось отдышаться, но здесь нет воздуха. Купцы, которые в данный момент поставляют алхимическое сырье, этот илиастр, – их придется склонить к служению Гхирдане. Даже принять пепел, если понадобится. Все они за пределами Лириксианской Оккупационной Зоны, стало быть, напрямую силой Гхирданы давить будет нельзя. Это дело могло обернуться провалом из-за сотни причин.

Ему никак нельзя терять благосклонность Прадедушки. И он ее не утратит любой ценой.

Раск расправил плечи, гордо поднял голову, как подобает гхирданцу. Он – Избранник дракона. У него не бывает провалов.

Голова Прадедушки возвратилась, теперь челюсти покрывала кровь с козлиными кишками. Раск обернул бумагой склянку с илиастром, засунул в куртку.

– Будет исполнено, Прадедушка.

– Молодец, – ответил дракон. Он поднял крыло, и Раск неожиданно вновь очутился на солнечной площадке.

Ворц уже закутался в дорогую меховую шубу, на голове был застегнут шлем для полета. С глазами, спрятанными за выпуклыми стеклами, с дыхательной трубкой, змеившейся в бак за плечами, он был похож на человека не более и не менее, чем раньше. В руках ученый цепко держал черный портфель.

Ворц положил ладонь в перчатке Раску на руку:

– Здесь далеко от дома, и в Гвердоне есть силы, о которых вам неизвестно. Ваш дядя Артоло пренебрегал осмотрительностью, и это дорого ему обошлось. – Паучьи пальцы Ворца пробежали по предплечью Раска, слегка задержавшись на суставах. – Однако записано: бывают моменты, когда силы уравновешены и один человек, находясь в нужном месте, способен изменить целый мир. Будьте храбрым, Раск.

– Большое спасибо вам за совет, – насмешливо ответил Раск. На мистические шарады Ворца у него нет времени.

– Я протоптал тебе начало тропинки. Поговори с Виром, – прорычал Прадедушка, предвкушая отбытие.

Ворц вскарабкался в седло на драконьей шее. Вместо длинноствольного ружья, копья, скребков, подвесных крючьев и другого оснащения, которое обычно крепится возле всадника, там были торбы, шкатулки с алхимпорошками и гравированный металлический ящик, незнакомый Раску.

– Будь готов, Раск, – велел дракон, – к моему возвращению. – Дракон раскинул крылья и шагнул с края мористой стены. Поймал восходящий поток и взмыл, кругами набирая высоту над Новым городом.

Не оглядываясь, он возносился к небесам.

Без дракона город показался другим – хрупким, невесомым, словно из сахарной ваты, и скоро собирается дождь. Раск попытался храбриться и обнаружил, что, как талисман, стискивает кинжал из зуба. Сунул его обратно за пояс, перевел дух. Да яйца седого боженьки, он же сражался на Божьей войне! Бывал пиратом, солдатом, драконьим наездником. Он – Избранник дракона и не встречал врага, которого нельзя превозмочь. Не проигрывал ни разу в жизни. Убедить старых торгашей принять щепоть пепла всяко должно быть несложно.

Он поманил к себе родственника:

– Вир, мне понадобится надежное местечко для моей ставки.

К его чести, Вир крайне деловито отнесся к своей новой роли. Не прошло и дня, как он нашел для Раска просторный дом на улице Фонарной, в северной части Нового города, поближе к краю. Дом был уже занят, но размещавшиеся там семьи Вир переселил наверх, в башни.

Как и весь Новый город, этот дом вырос сам собой из чудесного камня. Никто не строил его. Тем не менее, пока Раск бродил по чисто выдраенным комнатам, пропитанным каким-то алхимсоставом, форма дома показалась ему странно знакомой, будто помнилась с детства.

У дверей Вир разместил охрану. На чердак посадил снайпера. Пообещал нанять чародея и начертать на входе волшебные обереги.

– А в подвале я разложу яд. – Вир острием шпаги постучал по полу, и послышалось слабое эхо. – Город нашпигован туннелями. Не преполагалось, что проклятые упыри вздумают связываться с ЛОЗ, но они все равно к нам лезут. Эти твари стучат городскому дозору, поэтому не сболтни внизу ничего, что не хочешь разнести дальше.

Был составлен список купцов. В Новом городе никто из них дел не ведет, но некоторые расположились совсем рядом, на нейтральной припортовой полосе. Другие работают за оккупационными зонами – на дальнем конце Гвердона, в округе под названием Маревые Подворья. Просто смешно. В воздухе Новый город отделяет от Маревых Подворий одно биение сердца, взмах могучих крыл Прадедушки. А здесь, на земле, такое расстояние – существенная преграда.

– Вир, нам понадобится набирать местных бандитов. Разбойников, контрабандистов, громил. – Раск заставил себя улыбнуться своему хилому отражению. – Значит, я буду боссом, а ты – моим советником.

– Как прикажет Избранник.

Глава 3

Что-то постучало в окно.

Кари тотчас очнулась, кинжал уже в руке. «Шпат, покажи», – мысленно попросила она, прежде чем вспомнила, что Новый город и ее друг сейчас далеко. Она одна, вдали от дома, и что-то непонятное там за окном, «поэтому, Карильон, соберись».

Снова стук. Скорее влажные хлопки, словно кто-то снаружи шлепает дохлой рыбиной. На окне ставни, в щели сочится голубоватый свет.

«Беги», – подсказывал инстинкт. Раньше бегство всегда срабатывало. Вместо этого она подошла ближе, беззвучно ступая по грязному полу брошенной комнаты. Выставила клинок, встав сбоку от окна, чтобы толстая стена и дальше отделяла ее от того, что снаружи. Оно большое, судя по тяжелому дыханию и увесистым шлепкам по ставням. Но, пожалуй, настроено не враждебно – не настолько уж ставни прочные. Захоти оно войти, смогло бы.

Кари заглянула в щель – и увидала перед собой рыбий глаз размером с обеденную тарелку. Его немигающий взор был полон страха и вместе с тем смирения, будто в жизни не видал ничего, кроме бед. Глаз непонимающе вытаращился в ответ, затем нечто опять стукнуло в ставни, на этот раз достаточно сильно, чтобы выбить защелку. Ставня покачнулась и откинулась, открывая ей существо целиком.

Оно было либо огромной рыбой, закусившей головой утопленника, либо утопленником, надевшим гигантскую рыбу как капюшон на голову, – две ипостаси соединялись там, где безголовая шея человеческой части переходила в рыбье подбрюшье. Если существо откроет рот, то не покажется ли там человечье лицо? Под весом рыбины на плечах тело сгибалось, колени и руки были вываляны в грязи. Людской торс раздулся, плоть изукрасили укусы рыбьей мелюзги, старые ранки истекали водой. Оно стояло полностью обнаженным, но гениталии были отъедены рыбами. Ладони обваляны в соли или в чем-то похожем, к коже пристали кристаллики. Такие же кристаллики прилипли к окну.

Рыбья часть, судя по всему, еще жила, буро-зеленые бока были в капельках влаги, жабры подрагивали на предрассветном воздухе. Плавник сокращался, обтираясь об оконную раму.

Оно чуть-чуть постояло, затем утопленник отвратительно забулькал, словно пытался заговорить, несмотря на то что застрял головой в рыбе – или, может быть, сросся с ней, поскольку непонятно, то ли голова человека у рыбы во рту, то ли сам рот накинут сверху вроде монашеского клобука. Стонущий клекот не прекращался, и она, наверно, могла бы вычленить в нем отдельные слова.

Разбилось стекло – с той стороны улицы швырнули бутылку. По рыбьей спине побежала синяя кровь. Тут же на создание посыпался град камней. Насколько могла судить Кари, метатели нисколько не боялись, им просто докучало, что существо не дает спать. Словно городской пропойца орет во все жабры посреди ночи. Существо покорно стояло, принимая наказание.

Оно снова захлопало в окно, словно именно за ней и явилось.

«Хрен с вами. Нет смысла отсиживаться». Кари сграбастала и закинула за спину ранец. Чуть не поскользнулась в илистой грязи под весом чертовой книги. Потихоньку выбралась на улицу. Кто-то сверху выкрикнул проклятие и кинул бутылкой в нее. Бутылка разбилась о стену, обдавая стекляшками. Кари подобрала камень и бросила в то окно. Ее бросок удался получше – через секунду раздалось значительно более громкое проклятие, и окно с треском закрылось.

Рыбоголовое существо – морской монах, так она решила его называть, – тронулось с места. Было что-то нелепо торжественное, даже возвышенное в его ходьбе враскачку по занесенной илом улице, с волоком на себе рыбьей туши. Невиданное создание брело под горку, Кари за ним, держась в темноте, поодаль от мерцания существа. Насколько она могла разглядеть, в этот час на улицах Ушкета, кроме нее, людей не было. Солнце едва перевалило за плечо Утеса, и на запад простирались длинные тени. Рассвет обрисовал городок. Дома со сводами больших окон, красной черепицей крыш, выбеленными стенами. Зеленые тенистые дворы, предлагавшие отдых от летнего зноя.

Она была права насчет преобразившейся земной поверхности. Ушкет восседал на склоне, в прошлом высоко над морем. Теперь же море плескалось посреди города. Падая сквозь промежутки меж зданий, рассветные лучи сверкали на воде ослепительно ярко. Уровень океана поднялся на сотни футов – или же сам остров оказался притоплен, погружен вглубь занебесным гневом ишмирского Кракена. Когда боги идут воевать, первой жертвой становится привычное мироустройство.

Морской монах вел ее через город. Вчера вечером она поднималась на холм по другому маршруту. Улицы были так же зловеще пусты, однако уже было слышно, как просыпаются верхние этажи. Посматривая вверх, она видела веревочные мосты и канатные дорожки, что перекрещивались над головой, соединяя дома. Ушкетский люд перебрался повыше, оставив улицы на милость приливных волн. На веревочных путях показывались ранние пташки из местных обитателей, кто-то из них вполне мог быть вооружен. Она старалась двигаться незаметно, но морской монах не замедлял ход, а илистая земля была коварна, и по меньшей мере один здешний засек ее с высоты. Она ссутулила плечи и продолжала идти. Сдвинула поклажу так, чтобы не бросалось в глаза, что она несет достойные грабежа ценности.

Из разных переулков стали, шаркая, появляться другие морские монахи. Это настоящая сходка, целое стадо ходячих трупов, волочащих гигантские рыбины.

Все рыбы пучили друг на друга глаза, их носители-зомби мерно топали по грязи. Кари держалась поближе к своему монаху, хотя у нее уже появились сомнения насчет всей этой задумки. Может, она совершенно неверно истолковала намерения существа. Едрить, да у него, может, и нет никаких намерений, и все это сплошная тупость, какой и кажется с виду.

Вереница морских монахов прошествовала под арку, и вот они уже на краю города, на открытом склоне. На стенах Ушкета стоят часовые, но они не заметили Кари, выскользнувшую наружу. Шествие продолжалось до новообразованного побережья, где волны бились об останки затопленных виноградников. Здесь было корабельное кладбище – дюжина ободранных корпусов, обглоданных остовов гнила без хозяев. Носы их были повернуты к дороге, а корму омывало отливом. Многие частично разломаны, без мачт. Их вытаскивали из воды – судя по бороздам, по вывороченной земле, похожей на застывшие рыже-бурые волны вокруг килей. Кто-то огромный – дракон, пришла догадка, раз в городе гребаные гхирданцы, – выдернул корабли из моря и побросал, разбитые, на берегу. Они напоминали выбросившихся китов.

Поочередно морские монахи заходили в воду. В море эти создания неожиданно обретали изящество, их человечьи тела обмякали и волочились за резвящейся юркой рыбой. Они взмывали на бурунах и уплывали в это новое море.

Все, кроме ее монаха. Этот забрел в прибой и топтался на месте. Уставился на нее рыбьим глазом, затем с запинкой поднял человечью руку и указал на корабль, из более-менее целых.

Кари рванула по илистому склону к старой посудине. Когда она оглянулась, монаха не было.

Неподвижность, вот что смутило ее. Она по-прежнему знала на «Розе» каждый дюйм, могла по памяти обойти все отсеки. Это был ее корабль, ее дом, ее спасение. Это «Роза» унесла Кари из Гвердона, прочь от семейной пагубы, прочь от теткиной ругани и мучений, прочь от черных железных грез.

Корабль подарил Кари жизнь.

Но он был совершенно недвижным. Раньше «Роза» катилась по волнам. Кари чувствовала сквозь палубу каждое дуновение ветра, каждый толчок океана. Теперь же корабль был, как прибитое к берегу мертвое тело, холодным и безмолвным.

Она пролезла через пробоину в корпусе и забралась в носовой трюм. Переднюю часть корабя основательно залило. Она с плеском прошагала по стоячей воде до трапа и выскочила на палубу. «Роза» накренилась набок; палуба образовала уклон, как будто корабль подхватило бесконечной волной. Дверца на корму, в каюту команды, была открыта, и Кари уставилась в проем и долго, долго смотрела. На протяжении пяти лет здесь был ее дом, первый настоящий дом. Никогда тетина усадьба в Вельдакре не была к ней так гостеприимна и не дарила столько любви, как эта тесная каморка под бушпритом. Безотчетно, словно завороженная чарами прошлого, Кари опять вошла туда, кончиками пальцев ощупывая воспоминания.

Вот справа лежак, где спал старший помощник, Адро. А Дол Мартайн – с другой стороны. Она невольно отклонилась правее, избегая пустую койку – Мартайн вломил бы любому, кто его разбудит. О боги, она же его ненавидела, до сих пор ненавидит, но отчего и об этом ей радостно вспоминать.

Она пригнулась, уворачиваясь от лампы, которая прежде висела на этом месте, перешагнула через расставленные в памяти ящики Кока. На переборках ржавели крючья – раньше на них качались гамаки, между холстин было не пройти, команда «Розы» жалась друг к другу теснее обитателей ночлежки. Рундуки и клети с припасами, разломанные, пустые. На полу грязно, и это до того неправильно, что проняло ее до костей. Кари воровала из церквей, дралась со святыми и даже убила богиню, но вот оно – настоящее богохульство.

Наконец она присела на койку. На минуту вообразила, каково было бы сейчас выйти из времени, шагнуть сквозь года и поговорить с той девчонкой, которая только что поднялась на борт и в тошноте морской болезни свернулась на этой койке. Переодетой в мальчишку и отчаянно пытающейся сообразить, как сходить в туалет, не выдав своей тайны. Единственной тайны, как тогда ей казалось. «Если ты когда-нибудь вернешься в Гвердон, – обратилась Кари к двенадцатилетке, – то охренеешь от жути и странностей. У тебя будут друзья, и один из них превратится в царя упырей. А второго убьют. А потом ты станешь мстительной святой, ненадолго, и это будет забавно – но только будет убивать его снова, и ты поплывешь за полмира, чтобы его спасти. И я еще молчу про богов и алхимию».

«Ах да, и ты заново столкнешься со всезнайкой Эладорой».

«Послушай, не возвращайся-ка ты в Гвердон, и все будет хорошо».

Но если она не вернется в Гвердон, то никогда не познакомится со Шпатом.

«И Шпат будет жить», – одернула она себя. Приезд Кари в Гвердон как раз и навлек на город разруху. Немалая доля страданий выпала им по ее вине.

На глаза попалось очередное чудо. Вон там, задвинутый в угол, личный ящичек Кари, стоявший у ее лежанки. Она клала в него свои маленькие сокровища, собранные со всего света. Монеты из Лирикса, украденные, как ей сказали, из драконьего клада, намоленные удачей летучего ящера.

Афишка театра в Джашане. Капитан Хоуз сводил ее в театр на восемнадцатый день рождения. Оба разоделись по случаю, так настоял Хоуз. Кари надела бальное платье, словно одним глазком заглянула в другую жизнь, ту, для которой она была б рождена, появись на свет в обычной состоятельной семье, а не у чокнутых бесопоклонников, которые вывели ее как предвестницу кошмарных богов.

Окаменелая драконья чешуйка. Резная китовая кость. Голубой нефрит из Маттаура.

Но нынче коробка пуста. Нет там ничего.

С ней осталось только одно из прежних сокровищ, и оно оказалось не тем, за что она его принимала. Раньше Кари считала, что амулет, кулон у нее на шее, был подарком от мамы – неизвестной, давно ушедшей. Лишь спустя годы, в Гвердоне, вскрылась правда – ее дед изготовил этот амулет, обрядовый талисман для взаимодействия с Черными Железными Богами. Но она все равно берегла кулон, по особым причинам. Как напоминание: что бы мир ни швырнул ей в лицо, она способна это принять и превратить в оружие. Все что угодно будет оружием, если ты воспользуешься им без колебаний. А теперь еще при ней и второе сокровище – дурацкая книжка. И ее вес подгонял – хватит здесь околачиваться.

Утерев глаза – пыльно тут очень, – она вышла обратно на палубу. Корабельные мачты срубили. Пеньки, что прежде были изящными мачтами «Розы», буквально плевали в душу, и она занесла того, кто изувечил корабль, в свой черный дерьмовый список.

На противоположной стороне палубы располагалась дверь в каюту капитана Хоуза. А у двери – сам капитан Хоуз. Старше, седее и как-то помельче прежнего, но тем не менее это он.

Со шпагой в руке.

– Ты – наваждение? – прикрикнул Хоуз. – Дух, посланный меня терзать?

Одной части Кари захотелось промчаться по палубе и стиснуть старика в объятиях.

Другая часть, которая не раз дралась на гвердонских улицах, наблюдала за шпагой. «На его стороне расстояние, на твоей – скорость», – думала эта часть, противная ей самой.

– Это я. Это Кари.

– Кари, – эхом откликнулся Хоуз. Он заморгал, поднял руку, заслоняясь от восходящего солнца. – Это ты. Ты вернулась.

– Вроде того. – Кари неловко пожала плечами.

– Ты свалила! – воскликнул Хоуз с явным удивлением, как будто только что припомнил обстоятельства их расставания. – Взяла и спрыгнула с корабля. В Северасте это было. Мы стояли в Северасте, а ты умотала, слова не сказав. – Он погрозил ей шпагой: – После всего того, что я для тебя сделал.

– Зато перед этим дохера было слов, – выпалила Кари, не успев себя окоротить. Ей совсем не хотелось раздувать ссору десятилетней давности. – А вы меня не слушали.

– А то, помню-помню. Ты кипела от идей. Выдумала обокрасть Безглазых жрецов! Подбила нас умыкнуть вино поэтов из Джашана. Удрать на всех парусах на Серебряное Взморье! Плюгавая пигалица вздумала учить меня, как распоряжаться кораблем!

Кари обвела взором развалины «Розы», полый, засыхавший на солнце корпус.

– Ну да, без меня-то вы ею успешно распорядились.

Он засмеялся, словно зарычал. Махнул шпагой.

– Кари. Ну и где ты была? Как тебя сюда занесло?

– Везде. В Гвердоне. И… – Она опять пожала плечами: – Сюда меня привел мертвый мужик с рыбой вместо головы.

– Это священный Бифос. Посланец Повелителя Вод, – почтительно произнес Хоуз.

Кари смутно припоминала Повелителя Вод – ильбаринского бога морей.

– До рассвета их тут был целый косяк.

– Знаю. Война, девонька, сломила Повелителя Вод, и его слуги потеряны. Каждую ночь они бродят по улицам. – Хоуз зевнул, и Кари отметила, каким он стал старым, как дрожит его подбородок. Как тяжело дается ему держать шпагу. Она сделала неуверенный шаг навстречу, потом еще и еще. Шпага начала подниматься.

– Что тебе нужно? Здесь тебе нечего взять.

– Я ищу корабль. Мне надо попасть в Кхебеш. – Она едва не добавила «сэр».

– Наша «Роза» разбита. Сама вот видишь.

– Но вы ведь знаете людей в Ильбарине. Наверняка есть кто-нибудь с кораблем, ну же, капитан Хоуз. Я должна попасть в Кхебеш. Прошу вас.

Хоуз опустил клинок. Кари снова шагнула вперед, но он отвернулся. Пошарил в кармане, достал трубку. Набил, и руки его тряслись.

– Я тебя взял. Помню, как ты тайком прокралась на борт – гремела так, что мертвого разбудишь! Со своей короткой стрижкой, в штанах, стыренных у какого-то пастуха. А голосок твой! – Хоуз изобразил нелепо низкий, скрипучий бас: – Прошу меня простить, капитан, но я деревенский мальчик, сбежал на корабль. Я отработаю проезд. Буду драить палубу, выполнять что прикажете.

– А я, поди, хрена с два отработала? – зардевшись, возразила Кари. Конечно, это уже история древних дней, но она искренне считала, что хранила секрет много лет. Кари вспомнила свое взволнованное признание в том, что она девчонка, когда недоумение на лице Хоуза уступило звонкому хохоту. Она-то верила, будто капитан смеялся над собственной недалекостью, раз не разглядел правду сам.

– Да, вкалывала ты старательно, упрекнуть не в чем. Лучший верховой матрос, что у меня был. Ты доказала неправоту Адро – он советовал отвезти тебя домой.

– Адро? – Они со старпомом дружили годами; он был ей как брат. Здоровенный буйвол, а не мужик. Вместе они строили планы покорения мира, вместе никакущие выползали из припортовых таверн. Она улыбнулась мыслям.

– Я запретил Долу Мартайну тебя обижать, – резко произнес Хоуз. – Он бы тебе перерезал горло и выкинул за борт. Но нет. Я дал тебе место на моем корабле. А ты взяла и свалила.

– Послушайте, я тогда совсем взбесилась. Простите, надо было…

– Амулет все еще при тебе? – поворачиваясь к ней, спросил Хоуз. Кари отцепила кулон и подала ему. Хоуз выставил его на свет утреннего солнца. – Помнишь, как в тот раз в Ильбарине ты убежала и заложила эту уродливую побрякушку в лавке? А квиток выкинула к морским чертям в воду. А потом ночью пришла ко мне в слезах и умоляла помочь его вернуть.

– Помню, – сказала Кари. – Я… слушайте, тогда я об этом не знала, но… моя семья, в Гвердоне, они… – Ей не хватало слов. Как донести до него свое небывалое происхождение и страшное предназначение, что ей уготовили? Сны, посещавшие в детстве, безымянный ужас, вынудивший бежать за полмира. Теперь она знала, что это Черные Железные Боги взывали из темниц к своей предвестнице, но тогда понимала лишь то, что ей нигде не было места. Постоянно ощущала опасность, как будто за ней гнался злой рок и, случись где задержаться подольше, непременно на нее бы обрушился. – Об этом я не могу говорить.

Хоуз сердито фыркнул:

– Ты вечно посматривала на дверь. Не сводила глаз с горизонта, ждала следующий порт. Шесть лет на моем корабле, и просто так взять и уйти! – Он бросил ей амулет обратно: – Ну так и уходи. Иди куда шла. В Кхебеш, коли там тебя примут. Или в свой Гвердон, мне дела нет. Тут тебе ловить нечего. – Дверь каюты грохнула, и она одна осталась на палубе.

Глава 4

Бастон Хедансон обсуждал сам с собой, как лучше убить человека, стоявшего у него на пороге.

– Можно войти?

Тиск стоял, нервно ломая ладони, упитанное лицо скрывалось под капюшоном. Больше он не смеялся. Как будто пережил войну – у него был этакий согбенный, вороватый вид человека, страшащегося гнева богов.

Если делать по правилам, то, конечно, стоило вздернуть его на сточной трубе. Так Братство исконно поступало с предателями. Вешало на струне у всех на виду в напоминание, кто хозяин на улицах Гвердона. Заодно и предупреждало политиков и святош – не им одним принадлежит власть в этом городе. После того как Идж, великий вождь Братства, отказался отречься, отказался предать движение, которое возглавлял, правительство возвело ему виселицу на улице Сострадания. Казни по законам сточных канав в каком-нибудь переулке Мойки не порочили мученичество Иджа, а свершались в его честь.

– Мне только поговорить, – заявил Тиск.

Утопить? Мутные воды гавани всего за пару улиц отсюда. Там встречали конец люди получше, чем Тиск. Тело придется нагрузить камнями, тогда его сожрут рыбы, а не упыри. В наши дни стучат и доносят даже пожиратели падали.

– Я ничего плохого не сделаю. Драконы не посылали меня, клянусь.

Сжечь? Заявка на победу. Правда, спорный вопрос, заслуживает ли сожжения Тиск.

Тиск изобразил рукой знак – старый сигнал о крайней нужде, ходивший среди своих. По обычаю, ни один член Воровского Братства не вправе отказать в помощи тому, кто этот знак покажет.

Сейчас этот жест ничего не должен был значить для Бастона.

Впрочем, кое-что он все-таки значил. Самую малость. Хватит Тиску прикупить несколько добавочных минут жизни.

– Заходи.

Пропихнувшись через узкий коридочик, Тиск прошел на кухню. Глянул на обшарпанный дворик за домом.

– Кто там? – окликнула со второго этажа сестра Бастона, Карла.

– Тиск.

– Не убивай его, пока я не оделась.

Бастон тоже двинулся на кухню. Было время, когда Тиск постоянно захаживал в его дом на отшибе. Тиск и другие, из внутреннего круга доверенных Братства. Хейнрейл, Таммур, Пульчар. С ними и отец Бастона, Хедан. Отец вырос в этом домишке и не избавился от него, даже когда стал поднимать серьезные деньги и купил себе большой коттедж на Боровом тупике. За этим кухонным столом сколачивались состояния и пускались в расход людские жизни.

Бастон вспомнил, как снаружи у задней двери стоял Холерный Рыцарь, как звонко плясали дождевые капли на его панцире.

И каждый из них сейчас мертв или пропал навсегда – так же как само Братство.

– Твой батя, – сказал Тиск, – всегда держал бутылочку вина для гостей.

– Нет. Только для друзей.

Лицо Тиска осунулось.

– Я никогда не сделал бы ничего ни тебе, ни твоим близким. Я был с тобой на похоронах, не забыл?

Не на одних, подумал Бастон. Двух, за эти два года. Его жена, Фей, никогда не состояла в Братстве. Она вообще никак не была связана с воровской жизнью. Фей была его вторым шансом, началом с чистого листа, и ее тоже не стало.

– Я вместе с тобой принес бы к сестрам тело твоего отца, – продолжал Тиск, не подозревая, что наступает на мину, – если бы только его останки нашли.

– А потом ты принял пепел. Нарушил клятву Братству и пристал к Гхирдане.

Тиск ощетинился:

– Я не нарушал клятвы. Но и не собирался приковывать себя к трупу, который уже пролетел пол трупной шахты. Когда я ушел, Братства, почитай, уже не было. – Он вскинул руки, словно дарующий благословение священник. – Я знаю, Бастон, ты смотришь на это иначе, но правда есть правда.

«Мы могли бы отстроиться заново, – подумал Бастон. – Если бы ты и другие хранили верность». Безусловно, пришлось бы тяжко, слишком многие в их рядах не пережили этот хаос. Но перед ними открылись бы непроторенные пути. Новый город пророс из развалин – чем не буквальное возрождение надежды? Если бы Братство объединилось, то могло бы завладеть этой божественной благодатью, сделать Новый город своим. Вместо этого он упал драконам в когти, а Братство распалось.

– Тиск, – сказал Бастон, – зачем ты пришел?

– Взять тебя с собой в Новый город.

– Я пепел не приму.

Тиск почесал лоб:

– Я этого и не предлагал. Но… – Снаружи послышался необъяснимый звук, какой-то трескучий шепот.

– Тихо, – шикнул Бастон. Оба мужчины замерли.

Через окно они увидели, как на примыкающие к дому кучи хлама во дворе ступает паучья лапа с дерево толщиной. Тонкие волоски на лапе этого божьего отродья извивались, как усики. Бастон высунулся в окно – над домом раставил конечности паукообразный дух. Созданье было лишь отчасти реально, его сущность то и дело выскальзывала из смертного мира и возвращалась назад, свет луны отражался от плоти – полосы изменчивого тумана. Восемь глаз уставились сверху на Бастона, словно ощупывали его разум. Он чувствовал или вообразил, что чувствует, как паук ковыряет пласты его мозга. И затолкал мысли подальше. Навязал груз и утопил в темном отстойнике подсознания. Дал рассудочной части заполниться каждодневными мыслями – найдется ли завтра утром работа в порту, остался ли в чулане хлеб, починит ли он наконец разбитое окно наверху.

Ничего не обнаружив, паук двинулся дальше, с неестественной легкостью переступая через ряды однотипных домишек. Бастон услыхал с улицы ишмирские распевы – жрецы поспевали за эманацией бога, пока та вела свой ночной розыск.

Тиск выдохнул:

– Клянусь всеми преисподними, Бастон, как ты тут живешь, когда вокруг ползают такие твари?

Справедливый вопрос. Не из тех, на какие у Бастона найдется честный ответ.

– Ты его еще не убил? – На кухню вошла Карла, натягивая на плечи шаль. – Здорово, Тиск. Бастон, если собираешься у нас кого-нибудь убивать, подстели сперва полотенце.

– Здесь был сторож, – поспешно выпалил Тиск. – Только что прошел.

– Я почувствовала. Да ладно, богам Ишмиры пофиг, что мы, неверные, друг с другом творим. Они вынюхивают только, нет ли угрозы Праведному Царству. – Карла засуетилась на кухне: – Хочешь выпить, Тиск?

– Послушайте. Тебя, Карла, это тоже касается, – сказал Тиск. – У Гхирданы новый босс. Молодой парень, Избранник дракона. Ему нужны местные, те, кто знает обстановку на улицах. Он готов платить. Хорош сиднем сидеть, малыш, давай сходим в Новый город, перетрем с ним.

– Нет, – сказал Бастон.

Карла засмеялась:

– Бастон не примет пепел, Тиск. Он предан Братству до самой смерти.

Тиск раскраснелся от негодования:

– И когда же она наступит? Когда какой-то паукастый придурок решит, что ты грешен? Когда тебя сожрут облака? Когда Верховный Ум…

– Не произноси его имя, – рявкнула Карла. Поминать богов по именам было опасно.

Тиск опомнился. Развел над столом руками, медленно отдышался, улыбнулся грустной, изнуренной улыбкой.

– Помните, каково оно было до сальников?

– Сколько нам, по-твоему, лет? – стоя у окна, молвила Карла. Тиск близко общался с отцом, а их знал с самого детства. И продолжал думать о них как о детях. Поэтому ему сходило с рук называть Бастона Хедансона малышом. Бастону уже перевалило за тридцать.

Им, жившим тогда в Боровом тупике, было девять или десять, когда на Гвердон впервые спустили этих творений алхимии. Восковые страшилы получались из приговоренных воров – тех переделывали в охотников за бывшими собратьями. Бастону часто снились кошмары, как он смотрит из окна спальни и видит за стеклом лицо отца, подсвеченное пламенем фитиля.

– Эге, раньше простой человек вроде меня понимал, как устроена жизнь. Никаких богов, кроме Хранимых со Священного холма, и стражники были из плоти и крови. Подмажешь, и они глядят в другую сторону, а после заката – шабаш службе. Потом на нас науськали сальников, и мы накрылись тазом.

– Братство, – возразил Бастон, – накрылось, когда Хейнрейл взял власть.

Голос Тиска зазвучал стыдливо, словно такие речи малость ему не по чину:

– В Гвердоне делами заправлял Дантист, но теперь он уехал. А новый босс Раск – мальчишка, зеленый, как тина в канале. Города он не знает вообще. Я к тебе первому пришел, Бастон. Пришел, потому что вот он, непроторенный путь. У них есть деньги, сила и в Новом городе полная неприкосновенность. – Тиск посмотрел в окно, на отдаленный силуэт сторожа, и пожал плечами: – Договоришься с ним сразу, и, когда понадобится, за тебя впишутся драконы.

Когда за Тиском закрылась входная дверь, Бастон сидел за столом. Он не доверял себе, опасаясь совершить над стариком что-нибудь насильственное, поэтому оставался на месте, пока тот не ушел.

Карла со стороны наблюдала за братом, пока дождь и песнопения отдаленных храмов заполняли молчание. Сладкоречивая Карла могла часами болтать с людьми, которых презирает, очаровывать и завораживать их, и никому в голову не придет, что это притворство. Слова для сестры – как наряды, но ее истинная суть была тишиной.

И в доме Бастона стало очень, очень тихо, когда сестра переехала к нему, заботиться об овдовевшем брате. Долгая, неспешная тишина, способная его исцелить.

Карла смотрела, ждала и размышляла. Наконец заговорила:

– Сходи, так будет лучше. Хотя бы просто встретишься с этим Раском.

– С какой стати переться продавать душу Гхирдане, когда отсюда и так доплюнуть до храмов?

– С такой, что только плевать в них ты и способен, – молвила Карла. – Мне надо отбежать по делам. Ужин в кастрюле – или сходишь к Пульчару? – Ресторанчик Пульчара раньше был логовом Братства – пока еще было Братство. Сейчас лишь горстка стариков собиралась там потрещать о былом.

– Сегодня не пойду.

Быстрый чмок в щеку, ободряющий шлепок по плечу:

– Подумай, о чем сказал Тиск. У нас осталось не так много друзей. Наверно, неплохо бы завести несколько новых.

И вышла. Бастон не знал, куда ходит сестра, в каком молится храме и есть ли у нее другие, дополнительные занятия. Неизвестно, вернется ли она затемно, уляжется ли сегодня у себя на чердаке, в комнатушке, отведенной для детской кроватки.

Он надеялся, вернется. В этом доме, по ощущениям, должны были обитать призраки, но никаких привидений у них не водилось.

Видать, их выжили боги.

На следующее утро он отправился в доки. Это значило покинуть Ишмирскую Оккупационную Зону, что, в свою очередь, значило около часа топтаться в очереди на пропускном пункте, продвигаясь, пока не придет черед предстать перед караульным храмовником.

– Имя?

– Бастон Хедансон.

– По какому делу?

– Работа в порту.

Церковник с минуту изучал Бастона, будто проницал душу своими безумными глазками. Потом потянулся к его макушке и помазал пахучим елеем.

– Благословение сие рассеется на закате, – трескуче возвестил храмовник, – а далее душа твоя препоручена будет Уриду Жестокому, ночного часа смотрителю.

Бастон поплелся под горку, втягиваясь в толпу портовых работяг, что ежедневно толклись у верфей в поисках заработка. Рабочие отстранялись от Бастона, давая ему пройти. Помнили, кем он был.

Доки, хоть и являлись нейтральной территорией, все равно были зажаты на манер бутерброда между Лириксианской и Хайитянской Оккупационными Зонами, промеж драконов и безумных богов. Поэтому здесь швартовалось не так много кораблей, как бывало прежде. Никто из капитанов не хотел оставлять свое судно среди противоборствующих сил, уповая на хрупкое Перемирие. Крупные сухогрузы уходили к новым причалам в Прощеный порт за Священным холмом, к длинным пирсам, выступавшим над глубиной. А меньше кораблей значило меньше работы.

Под промозглой весенней моросью он ждал, пока выкликнут его имя. Отстраненно сознавая при этом, что живет куда легче большинства бедолаг, сгрудившихся у порта. Сутки без работы голодом ему не грозили. У других же удачный день от черного отделяла единственная монета.

В толпе к нему присоседился Гуннар Тарсон. Еще один малый из Братства, выброшенный на вольные хлеба. Молодой и настырный Тарсон завел разговор о дельце у него на уме – он задумал ограбить купеческий дом.

Не подходящее нынче время для ограблений. Ничего не получится, покуда паучьи сторожа ползают над округой. Прошло много месяцев, а подходящее время так и не пришло. Может быть, никогда не наступит и вовсе.

Он представил себя деталью сломанного механизма. Приводом, пружиной, свернутой туже некуда, но отсоединенной от какого бы то ни было устройства, способного высвободить его или обеспечить рабочей нагрузкой. Он свесил голову, ждал вызова и ощущал, как натяжение в животе передается вверх, выталкивая по глотку желчи за виток.

Бригадир начал называть имена.

– Бастон Хедансон?

Он выступил вперед.

– Складские навесы на Акровой. Начальник велел их вычистить.

Навесы оказались свалкой гнилой древесины. Щели в покрытии набухали дождевыми каплями, будто дюжина порезов на теле истекала кровью. На полу было скользко от пены сточных отходов. Этим местом не пользовались месяцами. Забросили с тех пор, как алхимический грузовоз сел на мель у Колокольной скалы и вечерний прилив принес желтую отраву. Еще один кусочек города выгнил и был отдан ядовитым, враждебным смертной жизни силам. Бастон понюхал воздух – запах алхимических дымоходов знаком жителю Гвердона не хуже звона церковных колоколов. Дегтярная кислота флогистона, шипучая, едкая соль илиастра, насыщенный смрад растопленного воска.

В воздухе было что-то еще. Слабый цветочный аромат. Духи, что ли?

Он здесь не один. Бастон напрягся, поджал плечи. Ладони свернулись в кулаки. Здесь не оккупационная зона, напомнил он себе. Нет причин подозревать неприятности.

Он начал красться между завалов, углубляясь внутрь склада. Посередине открылось свободное пространство. Когда-то тут был торговый зал – украшенные железные столбы подпирали высокий потолок, застекленная крыша позеленела от мха и слизи. Зеленый свет переливался, будто вся площадка погрузилась под воду.

Там его поджидали двое. Один был пожилым, лысым, с лицом навроде горгульи. Он носил жреческую сутану, но в руке держал пистолет. С ним стояла женщина помоложе, в черном бархатном платье, как у гильдмистрессы, только без гильдейской эмблемы или значка сановника. Волосы зашпилены сзади, к носу она прижимала надушенный платок. Свет очертил ее лицо, и на миг Бастону показалось, что он узнал девушку:

– Кари?

– Не вы первый допускаете эту ошибку, – сказала девушка. – Увы, нет.

Она подняла свободную руку, и вокруг рук, ног и глотки Бастона сомкнулись невидимые оковы. Даже глаза попали в тиски заклятия. Он не мог моргнуть, только мелко дышал.

Эта дама – магичка. У обездвиженного Бастона разум понесся вскачь. На улицах редко столкнешься с чарами, и она, очевидно, не воровка, не наемная убийца – хотя насчет спутника он не был настолько уверен.

Пожилой со знанием дела обыскал парализованного Бастона, отыскал в сапоге припрятанный нож, а в кармане – удавку. Осмотрел руки, проверил обручальное кольцо на скрытую иглу. Ткнул заскорузлым пальцем в то место на голове Бастона, где храмовник его помазал. Принюхался к елею, скривился.

– Он чист.

– Спасибо, – сказала женщина. – Господин Хедансон, прошу прощения. Я немедленно вас отпущу, только, пожалуйста, не делайте ничего, э-э, провокационного.

Пожилой сунул нож Бастона в складку сутаны, затем отступил за пределы досягаемости пленника. Опять показался пистолет, нацеленный Бастону в живот. Пожилой пожилым, а рука у него не дрожала.

Женщина сложила кисть в знак, и заклинание спало. Бастон пригляделся к ней попристальней – колдовство, по идее, требует от практикующих ужасных усилий, – но утомленной она совсем не казалась.

– Меня зовут, – проговорила женщина, – Эладора Даттин. Как я понимаю, вы знали мою кузину, Карильон. – Она достала из кармана черную записную книжку, чиркнула запись.

– Я уже давно не видел Кари. Это все из-за нее?

– Не совсем.

– Тогда кто вы, уважаемые, такие?

– Мы отвечаем, – сказала Даттин, – за продление Перемирия. Если возобновится война, это станет для города гибельным несчастьем. Условия мирного договора предусматривают меры сдерживания оккупационных сил, но наша роль заключается в том, чтобы, э-э, разбираться с возможными проблемами, пока эти меры сдерживания не пущены в ход.

Бастон молчал. Отец вколотил в него – никогда не говорить с городской стражей. Эти двое не стражники, но приблизительно в этом роде.

– Перемирие основано на противовесе амбициям каждой оккупационной силы остальными двумя – если ишмирцы нападут, то рискуют создать союз между Лириксом и Хайтом. Сложности, э-э, возникают с Гхирданой. Драконы – неотъемлемая часть лириксианской армии. Лириксу трудно было бы выполнить свою часть соглашения без драконов.

Бастон пожал плечами:

– Я всего лишь таскаю бочки в порту. Я не…

– Избавь от своих ужимок, – прорычал священник. – Мы, мать твою, знаем о тебе все. Каждый секретик. Знаем твою команду, говнюка Тарсона и остальных. Все отребье, которое ты выскреб с помоек после вторжения. И, скажем честно, нам плевать. Наш вопрос гораздо важнее.

Даттин продолжила лекцию:

– Гхирдана действует независимо от вооруженных сил Лирикса…

– Одичалые дьяволы, – пробормотал священник, закатывая глаза. – Пади на них анафема!

– Синтер, довольно! У нас нет на это времени, – уняла Даттин жреца. Синтер – это имя Бастон уже слышал. Священник Хранителей, посредник по темным делам. Его репутация грязна, как и подол рясы, проехавшийся по склизской жиже.

Бастон скрестил руки.

– Мы осведомлены, – продолжала Даттин, – что вам предложили работу. Мы настаиваем, чтобы вы приняли это предложение. Гхирдана – плотный клубок, и нам требуется о-осветить их планы.

– Вы хотите, чтобы я шпионил для вас за гхирданцами?

– Именно! – Даттин просияла. – Разумеется, вас обеспечат вознаграждением.

– А почему я?

– Да не твое дело, – рыкнул священник, но Даттин его утихомирила снова.

– Вы были тесно связаны с Братством, пользовались уважением. Умелый лейтенант, способный привлекать исполнителей и мотивировать их любыми средствами.

– Костолом Хейнрейла, – вклинился Синтер.

– Вы в точности тот человек, который нужен Гхирдане. Ваш бывший соратник Тиск совершенно в этом уверен. Мы знаем, что он приходил к вам вчера вечером. – Она улыбнулась – неожиданно искренне, довольная своей сноровкой.

– Похоже, вы знаете вообще все. – Бастон сплюнул между собой и Даттин сочным комком слюны с мокротой. В нем разгоралась злость. – Значит, знаете и то, что вы, сволота, вытворяете с Мойкой. Сперва нас травили алхимики. Когда восстали веретенщики, вы позволили им нас жрать, чтобы уличные бои не выплеснулись в престижные районы, так? Та же хрень была при вторжении – вы окопались на Священном холме, под виадуком, а вовсе не в Мойке. Говорите, что защищаете Гвердон – в смысле, ваш Гвердон, на высотах? Церкви, дворцы и гильдейские залы. Не мой Гвердон. Моим Гвердоном завладели сумасшедшие боги. Так что, умники дырявые, сами знаете, куда вам засунуть свой план, понятно?

– Перемирие спасло тысячи жизней, – спокойно ответила Эладора.

– Ну, тем, кто выжил, ващще, блин, ништяк!

– Поуважительней, говнюк! – захрапел Синтер, брызжа слюной. Он шагнул вперед, оружие качнулось…

…и Бастон метнулся, заламывая жрецу запястье, изгибаясь, чтобы уклониться от грохота пистолета. Вздулось пальто – пуля прошила полу куртки, но Бастона не задела. Он обхватил Синтера одной рукой, второй засадил по харе, рывком развернул пожилое тело как щит, а потом бросился на Даттин, надеясь, что новое заклинание зацепит не его, а священника.

Но скорости не хватило самую каплю. Напущенный Даттин паралич опять окутал Бастона, и он, запутавшись в конечностях, тяжело повалился поверх жреца, мордой на грязный пол.

Хер бы побрал ваши чары. Синтер полез из-под него, извиваясь, как полураздавленная гусеница, чертыхался и отплевывался. Тощие ноги лягнули застывшего Бастона, пока жрец выползал на свободу. Теперь он держал нож и уже нащупал на Бастоне воротник, подбираясь к глотке.

– Будет тебе Братство, говно мелкое, – бормотал священник, – перхоть помойная.

– Синтер. Довольно. – Уткнувшись в грязь, Бастон не видел лица Даттин, но слышал напряжение в голосе. Удерживать его лежачим давалось нелегко. Он напрягся, сопротивляясь заклятию, пытаясь заставить свои конечности перебороть незримые руки, что сковали каждый мускул. – У бедняги при вторжении погибла жена, – добавила она. – Надо проявить к нему понимание.

Проявить понимание. Да откуда у них понимание, когда он сам ничего не может понять? Разве постижима та ужасная внезапность, с которой умерла Фей? В эту секунду здесь, а в следующую ее нет, смыло навсегда, когда на город рухнули волны Кракена. Будто она была нарисованной на прибрежном песке фигуркой – и ее мимоходом стерли. Что проявлять, если нет никакой твердой яви, ничего долговечного и в мгновение ока меняется целый мир?

– Переверните его, – приказала Даттин. Покряхтывая, священник перекатил парализованное туловище противника на спину. Теперь Бастон смотрел наверх, на квадрат зеленого света.

Над ним возвысилась Даттин. Кисть ее руки все еще сияла потусторонней энергией, кровь с ногтей капала на пол, замешиваясь с грязным песком.

Она вздохнула:

– Учтите три момента. Во-первых, прошу понять, что мы стараемся сохранить очень шаткое равновесие. Я повторно впустила в Гвердон Гхирдану – отнюдь не малой ценой для себя, – чтобы обеспечить этот баланс между силами оккупантов. Нам необходимо, чтобы драконы оставались в Гвердоне. И мы готовы до определенной степени закрывать глаза на, э-э, противоправные действия, пока они не угрожают Перемирию.

Во-вторых, от вас мы требуем лишь информацию, ничего более. Для силовых мер у нас есть собственные ресурсы. От вас не требуется ничего, кроме сведений о планах Гхирданы. И в‐третьих… – Она наморщила губы, словно попробовала нечто неприятное на вкус. – Я знаю, что ваша жена погибла в прошлом году, но, э-э…

Вмешался Синтер:

– Мы за тобой следим. Знаем твою милую сестричку. Твою закоренелую грешницу-мать. Твоих дружков из забегаловки Пульчара. Обо всех ваших, кто не съехал в Новый, нам известно. Думаешь, ты такой один со сточной водицей в крови? Я заправлял в Мойке охотниками за святыми, когда твой драный папаша еще бегал в служках при Святом Шторме. Не сделаешь как тебе велят, в нашей власти отсыпать им горя. – Синтер мотнул большим пальцем на Даттин: – Теперь ты работаешь на нее, понял?

Бастону очень хотелось врезать старому святоше. И пришибить Эладору, дамочку, которая выглядит как Кари, а болтает как стряпчий. Как однажды показывал Холерный Рыцарь, если двигаться быстро и успеть сдавить горло, пока чародей не вымолвил слово, ты получишь свой шанс.

Но оно того не стоило. Гхирдана со своими драконами, ишмирцы со своими богами, эта баба со своим кровожадным жрецом – а за ней другие силы, о которых ему можно только смутно догадываться: деньги, влияние, парламент, – осязаемые и опасные, как и любая власть. Идут они все на хер – равнодушные великаны, топчущие в труху обломки его родного дома.

Парочка отступила от него. Священник вынул из кармана новую обойму, нарочито зарядил пистолет. Когда оружие было приведено в порядок, Даттин сняла заклинание.

Бастон сел, подтянулся, готовясь встать на ноги.

– Одно задание. И пепел принимать я не буду. Одно задание, и после этого вы отстанете от меня и к моим не полезете тоже.

Даттин искоса глянула на Синтера, тот сердито нахмурился.

– С условием того, что вам удастся выяснить суть замыслов Раска, – осторожно проговорила Даттин. – Так будет приемлемо.

– Договорились. Сделаю. – Бастон протянул руку.

Никто из двоих не пошевелился. Не пожал руку, чтобы скрепить уговор. Не рискнул приблизиться на расстояние досягаемости. Ага, возомнили, будто его просчитывают.

– На Серотканной улице, на Священном, есть портной, – сказал Синтер. – Зайдешь потом, снимем с тебя мерку, понял?

Бастон кивнул.

– Что стало с Кари? – спросил он. – Она умерла?

– Оу. – Эладора впервые проявила беспокойство. – Жива, но ей пришлось уехать из Гвердона. Я отослала ее отсюда. С ней все хорошо.

Первым в дом на Фонарной улице прибыл Тиск.

Раск смог бы догадаться о том, что Тиск помечен пеплом, даже если б Вир не сказал ему загодя, – в поведении этого эшданца сквозило нечто особое, непроизвольная почтительность в гхирданском присутствии. Средних лет, кряжистый, лысоватый. Прямо бочка, в том смысле, что набит свиным салом и им можно подпирать дверь, а не потому, что поразил Раска своей глубиной. Один из порученцев Артоло, надеющийся опять заползти под драконье крыло.

Он преклонил колени, поцеловал драконий зуб, подставленный Раском. Ладони у него слегка потрясывались.

– Они идут за мной, сэр, – произнес бандит.

– Я ищу солдат, Тиск, а не быдло из пивной. Лучше бы твоему другу не тратить зря мое время.

– За него я готов поручиться жизнью.

Раск поигрывал кинжалом:

– Да ты и так поручился.

Открылась дверь, и Вир ввел в комнату двоих. Один, заключил Раск, и был тот парень, о котором говорил Тиск, – Бастон Хедансон. Серый костюм обтягивал широкие плечи. При виде лица на ум приходило животное, только какое? Телосложение бычье, но нет – это волкодав. Сильный, яростный, но привыкший быть частью стаи. Он не спеша пересек кабинет, вникая во все. Цепко зыркнул на выходы, отметил охрану у дверей, кинжал на столе.

Второй была сестра Бастона. Крашеная блондинка с неестественно выбеленными волосами.

На ней платье из дешевой материи, но фасон был к лицу. Дома на островах рыболовы в базарный день выводили покрасоваться сыновей и дочерей в надежде привлечь внимание Гхирданы. Раск задумался, не за тем ли Бастон взял ее с собой, но тут она встретилась с ним глазами и не отвела взгляд. Ни одна рыбачка никогда не посмела бы так дерзить детям дракона.

К его удивлению, это только усилило ее привлекательность.

Она приторно улыбнулась, словно они обменялись забавными шутками.

– Итак, Тиск рассказал, что намечается большое дело и вам нужны толковые парни. Какая работа нас ждет?

– Я собираюсь сжечь цеха Дредгера.

– Мне казалось, для таких вещей у вас есть драконы.

– Мой Прадедушка улетел, а это внутрисемейное мероприятие, – пояснил Раск.

Бастон нахмурился в замешательстве, тогда Тиск наклонился к нему и прошептал:

– Каждую семью возглавляет дракон. Некоторые вопросы семьи решают сообща, но не все.

Раск продолжал:

– За работу вам хорошо заплатят. А коль проявите себя достойно, то позже дракон, возможно, даже одарит вас своим покровительством. – Дома любой крохотный шанс оказаться в милости у дракона мог толкнуть людей на убийство. Стать Эшданой, помеченным пеплом, означало долю в драконьих богатствах и силу семей за твоими плечами. Раск слегка удивился, когда ни Бастон, ни Карла никак на это не отреагировали. – Пеплом, – добавил он.

Бастон не запрыгал от восторга.

– Почему Дредгера?

– Какая разница? – вмешался Вир. – Вам указали цель, выбранную Гхирданой.

– У Дредгера в Мойке друзья, – сказала Карла. – Он управляет цехами много лет. Причитавшееся Братству платил исправно, как часы.

– Так было раньше, когда порты принадлежали Братству, – сказал Тиск. – Нынче они остались ничьи, – сообщил он возмущенным тоном престарелой тетушки, которая провела пальцем по полке и обнаружила на ней пыль.

– Он давал работу зараженным, когда никто другой не притронулся бы к ним и пальцем, – сказал Бастон.

– Но он трепался с ловцами воров. И со стражей, когда ему было выгодно, – возразила Карла.

Вир грозно на нее посмотрел:

– Он тот, кого выбрал я. Вы в деле? – Тиск сжал плечо Бастона, но у молодого громилы оставались еще оговорки:

– Какова наша оплата?

– Нас интересует лишь раздрай. Мы разрушим цеха. По ходу этого можете прибрать себе все, что приглянется. – Этим он вручал гвердонским бандитам небольшое пожизненное состояние краденой алхимией, но Гхирдану мало беспокоили такие суммы. Ложе из драгоценностей, на котором почивал Прадедушка, стоит дороже в тысячу раз.

– Монет не будет? – забурчал Бастон.

– Все, что награбите, мы наверняка сможем сбыть через Новый город, – быстро сказал Тиск. – Бастон, малыш, Гхирдана проворачивает сделки по всему свету. Оружие можно будет продать в Кхенте или Уль-Таене, выручить хорошие деньги. Если только вы не хотите… – Он осекся, быстро взглянув на гхирданцев.

– Испытать это оружие здесь, – заключил Раск. – На ишмирских захватчиках.

– Как мы нейтрализуем его людей? Как обезопасимся сами? Дредгер имеет дело с ядами и веществами того хуже.

– Будет устроен маленький взрыв на дальнем конце двора, чтобы отвлечь охрану. Вторая группа захватит головную контору. Риск распространения огня будет сведен к минимуму. Поджигать мы умеем, в этом не сомневайтесь. – Осторожность Бастона оправдана – алхиморужие обладает чрезвычайной мощью и не разбирает, кого убивать. Утечка из цехов причинила бы много бед.

Карла придвинулась к брату:

– По-моему, попытка не пытка. Позови ребят с набережной. Посмотрим, может, Угрюмый Йон согласится с нами поболтать.

– Малыш, послушай ее, – взмолился Тиск.

Лицо Бастона оставалось непроницаемо.

– Красивый кинжал у тебя, – произнес он, кивая на драконозубый клинок.

– Он из пасти дракона. Знак того, что я – его фаворит. Не прикасайся к этому ножу, иначе честь обяжет убить тебя.

– Про такое я слышал. Умеешь им пользоваться или носишь для красоты?

– Умею.

– Ага, ясно. – Бастон немного понаблюдал за отблесками света на лезвии. – Я вписываюсь – при одном условии. Ты тоже идешь с нами.

– Смысл нанимать вас, – ответил Вир, – как раз в том, чтобы отвести обвинения в нападении от Гхирданы.

– Или же смысл в том, чтобы нас подставить.

– Ты приходишь к нам в дом и смеешь обвинять в вероломстве? – Вир потянулся за собственным кинжалом, но Бастон оказался проворней. Он подскочил, поймал запястье Вира и стиснул.

– Это ведь твой отец попытался в прошлом году залезть на территорию Братства? Артоло, так его звали?

– Бастон, я бы не стал тебе лгать! – закричал Тиск, тоже подрываясь с места.

– Ты принял пепел, Бен, – беспечно заметила Карла. Как и Раск, она осталась сидеть.

– Если бы дракон захотел твоей смерти… – начал было Вир, но Раск прервал его:

– Дракон твоей смерти не хочет. – Раск поднял кинжал, перекувырнул в воздухе и задвинул за пояс. – И бой меня не страшит. Я выйду с тобой к цехам Дредгера. И, чтобы развеять твои опасения, Вира мы тоже берем. Справедливо, да, Вир?

Глава 5

Просыпаться всегда хреново. Длинный шрам на животе постоянно ныл, изводил тупой болью. Простонав, Артоло откинул шелковые простыни и потянулся к стеклянной банке с пилюлями.

Тупой слуга опять закрыл крышку. Сколько раз он вдалбливал этим ильбаринцам оставлять с утра крышку открытой? Артоло зарычал и стукнул по крышке искалеченными ладонями. Пальцев нет, только обрубки. Каждый раз при взгляде на свое обезображенное тело его до сих пор охватывает ужас.

Увесистую банку он смахнул с прикроватной тумбочки. Банка разбилась о гладкую плитку. Осколки стекла и коричневатые пастилки разлетелись по полу, закатываясь под резную мебель. Физиономия давно умершей ильбаринской драконессы, а может, жрицы, таращилась на него с позолоченной рамы портрета, выражая недовольство тем, что в ее дворце нынче хозяйничает преступник.

Дверь приоткрылась. В спальню заглянул слуга:

– Мой господин? Кажется, что-то разбилось.

– Где моя ведьма?

– Я не знаю, господин. Пойду посмотрю… – заблеял слуга.

– Нет. Зайди. Помоги мне.

Слуга шмыгнул в комнату тихо как мышка, передернув плечами, когда под ногой хрустнуло стекло.

– Дай лекарство, – приказал Артоло. Слуга кинулся исполнять, отыскал одну пилюлю и протянул на ладони.

– В рот клади. – Он открыл рот, и слуга поместил лекарство на язык кончиками пальцев – отставляя вытянутую руку как можно дальше от себя, словно лез в драконью пасть. Артоло принялся сосать липкую пастилку, чувствуя, как немеют нёбо и горло.

Цельность этого лакея раздражала донельзя. Слуга был местным, из Ильбарина. Его родной край оказался разрушен и залит водой, его боги сломлены, его предводители скрылись бегством – и он еще смеет стоять весь такой из себя горделивый? Смеет безукоризненно двигаться? Это издевательство, да и только. Нарочное оскорбление.

– Сапоги давай. – Слуга в замешательстве посмотрел на Артоло – гхирданец спал голым. – Тут везде стекло – мне что, босиком идти?

Слуга извлек громоздкие сапоги Артоло из гардероба. Это были сапоги наездника – утолщенные, со стальными мысами. На голенях стальные зажимы, смастеренные, чтобы цеплять их за седельную упряжь. Он не поднимался в воздух с тех самых пор, как потерял расположение Прадедушки, но все равно это его сапоги. Слуга помог поочередно их натянуть. Пока ильбаринец возился с застежками, Артоло одобрительно улыбался, сложив бесполезные кисти рук на коленях.

– А ну, приберись. Чтоб ни одной пилюльки не пропустил. Одна штука стоит дороже, чем твоя убогая жизнь.

Слуга кивнул. На коленях он заелозил по полу, подбирая пастилки и кладя их на тумбочку.

Артоло встал. Боль от старой ножевой раны утихла. Он потянулся, ощутил, как утреннее солнышко сквозь окно греет спину.

– Корабль Доски пришел прошлой ночью?

– Да, господин.

– Хорошо. Хорошо. – Артоло посмотрел в окно на крыши города Ушкета, на скопление мачт у причала. Полюбовался, как на воде пляшут солнечные зайчики, как отражаются стены домов с полузатопленных улиц.

А потом двинул слугу сапогом прямо по роже. Наступил на руку, надавил подошвой, вминая пальцы слуги в битое стекло. Пнул в живот, крутанул каблук так, чтобы крючья надсекли плоть. Про другую лакейскую ручонку тоже грех забывать. Артоло рванул со стены портрет. Хреновина оказалась очень тяжелая, и покалеченными руками за нее толком не взяться, но он сумел поддеть падающее полотно так, чтобы острый край рамы припечатал ладонь слуги. Картина с грохотом развалилась. Слуга завопил, но Артоло стащил с кровати шелковую подушку и пихнул ее в лакейскую харю. Слуга, уткнувшись в подушку, приглушенно скулил и вскрикивал.

– Нижние боги. – В дверях стояла ведьма. Голос ее сочился отвращением, но металлическое забрало шлема не выражало эмоций.

– Опаздываешь, – рявкнул Артоло. Для пущей убедительности он вновь саданул слугу сапогом. – Сама виновата.

– С Доской возникли проблемы, – проговорила ведьма. Ее костюм зажужжал и защелкал, зашипел колдовской механизм, вкалывая ей собственное обезболивающее. Они оба подпорченный товар, побитые войной. Выброшенные за ненадобностью на этот огрызок суши.

– Сперва рукавицы, – приказал он. Ведьма открыла гардероб, достала принадлежащие Артоло тяжелые краги наездника. Стащила свои перчатки с рубиновыми бисеринами, напоминавшими капельки крови. Ее голые руки были будто полупрозрачны, сквозь них вились ветвистые прожилки пламени. Это нервные волокна светятся изнутри колдовством, догадался Артоло, ведь обращение с чарами не заложено в людской природе. Что поделать, перчатки ей приходилось снимать, иначе рукавицы на нем не приладить.

– От сына новости есть? – спросил Артоло. Его сын Вир уже нанял в Гвердоне докторов и механиков, чтобы те изготовили ему набор искусственных пальцев, по принципу облачения этой ведьмы.

– Я же вам говорила, такая тонкая работа требует много времени.

– И много денег, – кисло заметил Артоло. – За такую цену, как они заламывают, уже должны были все закончить. Был бы там я…

– Их бы вы тоже избили? – пробормотала ведьма. – Готовы? – Артоло утвердительно хрюкнул. Ведьма обхватила его руки в крагах и сосредоточилась. Артоло почувствовал, как невидимые нити заклятия обтекают обрубки пальцев, змеятся вдоль нервов. Краги стали надуваться, распрямляться, уплотняться. По ладоням побежал озноб, ведьмино заклинание схватывалось, обретало устойчивость. Он уже ощущал призрачные фаланги пальцев, осязал потусторонние жилы и мускулы, вросшие, сплетенные с живой плотью. И вот размял свои обновленные, окрепшие руки – чувство силы в кистях помогало лучше любого снадобья.

Ведьма испустила стон, и костюм принялся скорее ее обхаживать. Заклацал, вкалывая лекарства, присосался, откачивая яд. Эфирные энергии костюма шкворчали голубоватыми дуговыми пробоями. Она обессиленно привалилась к гардеробу и с большим трудом натягивала перчатки обратно. С волдырей на пальцах струился дымок.

Артоло же, насвистывая, накинул рубашку и следил, как слуга в изнеможении собирает все до единой пилюли сломанными пальцами. Ну чем не наслаждение застегивать пуговицы? Эти мелочи до того приятны! Ведьмино заклятие продлится около дня, а потом его необходимо будет накладывать снова, но до той поры Артоло – цельный.

Он задумался, как долго она продержится такими темпами? Если умрет, то придется опять нанимать мерзких ползущих, а он не горел желанием сидеть за переговорным столом с этими червистыми страшилами. Каждый раз, как он имел с ними дело, черви запрашивали целое состояние.

– С Доской чего случилось? – спросил он.

– Его остановил катер при попытке подойти к городу Ильбарину.

– Чем это он там собирался заняться? Накачать в бочки рапы?

– Вез на борту пассажира, оплатившего проезд до Ильбарина, – сказала ведьма. – Только и всего. Впредь ему будет наука.

– Что за пассажир?

– Его и след простыл. Наверняка спрыгнул в воду еще на подходе. – Ведьма начала заново подсоединять свои перчатки, втыкая в разъемы проводки и трубки.

– Описание есть? Доска рассказал тебе, кто с ним плыл? – Неладно с этой историей. Артоло взялся за обожженные пальцы ведьмы и сжал их – не сильно, но достаточно, чтобы причинить боль, напомнить, кто здесь главный.

– Женщина. Из Гвердона. Имени нет, но команда сказала, у нее темные волосы. Кто-то назвал ее воровкой. – Артоло поднадавил еще немного. – На лице шрамы. Маленькие шрамики! – морщась от боли, выложила ведьма.

– Это ОНА. Святая Карательница. Явилась сюда за мной. – Артоло ринулся к шкафу, выдернул оттуда пистолет, будто Карильон Тай могла прятаться под кроватью или за занавеской

– Я с ней разберусь, – немедленно отозвалась ведьма. – А вы лучше идите на перегонную, проверьте готовность илиастра.

– Нет, – произнес Артоло. – Нет. Я сам ее найду. Найду и отплачу ей той же монетой, как и она мне, только тысячекратно. – Он ринулся назад к тумбочке и оттуда вынул кинжал – свой зуб дракона. Кромка затуплена, но лезвие по-прежнему прочно.

Он лишился пальцев, но держал оружие все так же крепко.

Затупленным клинком Артоло саданул слуге в живот, навалился всем весом на рукоять, вгоняя нож глубже. Слуга завизжал от боли, истошно взревел, замолотил кровавыми ладонями по лицу Артоло, но Артоло был гораздо, гораздо сильней. Лезвие погрузилось в тело. Горячая кровь окатила голые ноги Артоло, вымазала распахнутую рубашку. Он рванул, вспарывая живот, как мокрый мешок. Внутренности несчастного вывалились на пол.

Лучше любого лекарства.

– Ведьма! – позвал Артоло из кровавой лужи. – Прочитай судьбу! – Он зачерпнул горсть кишок, чувствуя, как они просачиваются между пальцев. – Погадай и поведай, где я найду Карильон Тай!

К середине дня Кари поверила, что может и помереть на этом чертовом Ильбаринском Утесе. Она то и дело отлепляла от тела пропитанную потом одежду. Уже позабыла, каким горячим бывает южное солнце. Огнеморье не зря так назвали.

Эта гора коварна и крутобока, а Кари, чтобы ее не заметили, приходилось забирать каменистыми склонами все выше и выше, продираться сквозь клочковатый кустарник и колючие деревца. Над трактом на Ильбарин, уходившим за отрог Утеса, мерцало, колыхалось знойное марево. За дорогой к новому побережью сходил илистый скат, море намывало красные наносы, будто гора истекала кровью.

На дорогу нельзя. Ее сторожат вооруженные люди, вероятно, Эшдана. Бойцы, нанятые Гхирданой по цене пепла. К тому же на тракте движение, мулы волокут полные металлических бочек телеги. Она понятия не имела, что на них перевозят, но приближаться к телегам не собиралась. Среди скал укрытий много, но Кари – создание переулков и доков, без стен вокруг она чувствовала себя уязвимой.

Поэтому она двинулась выше, минуя неустойчивые насыпи и шрамы недавних оползней, и обнаружила наверху вспаханные участки. Поля расчищенной серовато-бурой земли. Почва была скудна и полна камней. Кари сомневалась, что пахарей ждут обильные всходы, но разве у них был выбор? Большую часть ильбаринских угодий затопил Кракен – вон они, раскинулись перед ней под блестками волн. Поэтому выжившие выскребают, что могут из этого каменистого склона. Она немного понаблюдала за ними украдкой из-за шипастой изгороди: люди скученно трудились на худородном поле, голыми руками ковырялись в земле. Тощие и невзрачные, состарившиеся от тягот и недоедания – общие невзгоды за душой стерли различия пола и возраста. Пашня ходячих скелетов.

За ними надзирали вооруженные стражи. Откормленные эшданцы с пистолетами и дубинками. Это они теперь управляют фермами, управляют, похоже, всем вообще. То же самое она уже видела в Гвердоне, в ранние дни существования Нового города. Подонки и преступные синдикаты быстрее всех приспособились к последствиям катастрофы и подмяли власть под себя. «Тебе бы претило так поступать, – мысленно заметила она Шпату. – Ты бы гнул свое насчет отца, насчет Братства, насчет построения на развалинах нового, справедливого мира. И куда же все эти добрые намерения вкупе с самопожервованием нас завели? Ты погиб, а я здесь, на этом долбаном Утесе». В Гвердоне она никогда не позволяла себе таких мыслей, но Шпат от нее за полмира и все равно ничего не услышит.

Обогнуть пашни ей удалось единственным маршрутом – подняться выше, взлезть на самые верхние склоны, где воздух стал прохладнее, а поверхность более неровной. Здесь, в вышине, гора превратилась в фантастический лабиринт из расколотых глыб с единственными живыми созданиями – несколькими колючими кустами. По ее догадкам, здесь бились боги. Проплешины на широком откосе, скорее всего, прожгло кислотой из усиков творений Матери Облаков. Три сонаправленные расселины, должно быть, продрали когти Царицы Львов. Разрушения еще свежи, под ногами камни в зазубринах. Рассеченные козьи тропки обрывались в никуда. Да и коз что-то не видно. Забурчал пустой желудок. Она слабеет от голода. Выносить тяжесть дурацкой книжки, не говоря о прочем снаряжении, все трудней.

Она заставила себя идти дальше. Вообразила, что опять в Новом городе. Шпат явил чудо и ради нее преобразовал непроходимые скалы в ровную дорожку. Как только она обогнет Утес, начнется спуск. Вниз, к Ильбарину. Даже если от города осталось немного, найдутся места, где укрыться. Она отыщет кого-нибудь на корабле, кого-то, кто возьмет ее за деньги.

Промежуток выше по склону вроде бы не был так разгромлен по сравнению с остальной местностью. Устав поскальзываться на каменных сколах, Кари полезла наверх, подтягиваясь на жестких стеблях бурьяна и выпиравших наружу корнях кустов, пока не достигла неповрежденной области. Впереди виднелась небольшая каменная постройка. Пастуший загон или, может, часовенка для странников.

Тут можно было хоть чуть-чуть просто пройти, а не карабкаться по расколотым скалам. Она допила остатки воды, пнув себя за то, что не набрала перед уходом еще. Виноват Хоуз – выбесил, зараза, решила она, стараясь заполнить нутро злобой на капитана. Лучше злоба, чем голод. Злоба заостряет, не дает раскиснуть.

Она побрела дальше, пересекая склон. К закату обойдет Утес. К завтрашнему полудню доберется до Ильбарина. Пускай с собой не осталось еды, зато имеются деньги. Корабль до Кхебеша отыщется и без Хоуза. Она как-то справлялась без капитана все эти годы. «Меня хотят убить ишмирцы, хочет убить Гхирдана, а мои лучшие друзья – это упырь и город. Ясное дело, без тебя у меня все охерительно».

Поднялся ветер, сыпя пылью в лицо. Она упорно продвигалась вперед, шаг за шагом, наклонив голову. Твердила себе: до Кхебеша она доберется. Избавится от чертовой книжки, обменяет ее на мудрое наставление опытных чародеев запретного города. Она даже не представляла, что говорить, когда к ним прибудет. «Меня создал дедушка, в качестве основы для ритуала по возвращению Черных Железных Богов, а я по случаю спустила всю их силу в труп моего близкого друга. А он вдруг превратился в город. Я слышу его у себя в голове, и вместе мы вышибли дерьмо из Гхирданы и сопротивлялись вторжению, но теперь мой друг угасает. Можете выписать ему какую-нибудь мазь?»

Что будет, если такой подход не сработает?

А что будет, если сработает?

На минуту она почувствовала вокруг себя странное трение, будто путь перегораживала невидимая завеса, сквозь которую необходимо прорваться. Преграда сначала грубо скребла кожу, потом отяжелела внутри черепной коробки, и ее давление нарастало.

Внезапно появилось пугающее ощущение раскачки, как будто сам склон вознамерился ее оттолкнуть. Она повалилась на колени, вцепилась в камни, и пыль жалила ее голую кожу.

Вскоре, так же внезапно, это ощущение прошло. Гора снова стала обычной горой.

– Ну ладно, – пробурчала она.

А потом наяву взлетела в воздух.

Солнце, море, небо и Утес завертелись вокруг, а затем она грохнулась в грязь, удар вышиб воздух из легких. Острые камни впились в лицо и грудь. Под весом книги ранец проехался по спине и огрел ее по затылку. Сука. Она попыталась подняться, перенесла вес на руки – и запястье пронзила боль. Поверхность качнулась, сместилась под ней, и она снова упала. Глаза уловили расплывчатое движение. Не человек, а смазанный вихрь из песка и камней, но он стремительно приближался. Кари неожиданно разглядела в нем черты старой женщины, седой и согбенной, лицо избороздили следы когтей. Камни – это ее зубы, колючки – заостренные ногти.

«Это же горный дух», – сообразила Кари за миг до нового удара прямо в грудь. Затрещали ребра, ее отбросило назад, покатило по склону.

Повсюду ревела и завывала земля. Рядом рушились валуны, обсыпая гравием. Облака пыли заслонили свет. Старуха была везде, со всех сторон и всем вокруг, колошматила, рвала когтями. Ветер оглушительно высвистывал проклятия. Кари могла только свернуться в комок, смертная перед ликом божьего гнева.

В Ильбарине поклонялись Ушарет, богине – покровительнице горы.

И гора повалилась на Кари.

Ставить на это по-крупному Кари бы не стала, но, кажется, была пока что жива. И чувствовала себя мешком с кровавой кашей и осколками костей. Мысли медленно плавали в жидком холодце ее мозга. До нее не сразу дошло, что она не валяется на горном склоне, а куда-то едет. Она лежала в фургоне. Скрипели колеса, шушукались голоса, позвякивали громоздкие металлические бидоны. Ее руки связали веревкой, но по тому, как впивался в спину твердый переплет, становилось понятно – чертову книжку у нее не отняли. Даже не пошарили в ранце. Она попыталась шепотом себя с этим поздравить, но и такое усилие ткнуло ей в бок пикой боли.

Один глаз заплыл начисто. Получилось разглядеть четверых охранников. Все с оружием, но за ней не следят. Оглядывают горную кручу, наблюдают за склонами. Е-мое, да ведь тварь, что на Кари набросилась, богиня или кто, едва ее не убила. Выписала ей люлей с верхотуры до самой дороги.

Солнце заходило слева, закатывалось за Утес – она движется не в ту сторону. Ее везут назад, в Ушкет.

Дерьмово, подумала она, но это самая ничтожная из неприятностей. Она переборола подступившую панику, и от очередного усилия на минуту все опять потемнело.

«Шпат? Я изранена». В Гвердоне Шпат умел принимать ее повреждения на себя, предохранять от увечий, но она от него далеко. Раны выхаживать ей самой, и очень скверные раны. Казалось, все вокруг приобрело неумолимую твердость, мир острого камня и жестоких врагов, а она мала и разбита.

«Думай». Ей слишком плохо, чтобы двигаться быстро, но понемногу шевелиться она способна. Руки и ноги связаны, но, похоже, ею занимались наспех. Той же самой грубой веревкой в фургоне закрепили бидоны и не натягивали слишком туго. Будет возможность, и Кари сумеет вывернуться из пут. Четверо пленителей, судя по голосам, местные ребята, эшданские новобранцы, напуганы не меньше ее. У них ножи и палки, нормальных доспехов нет. Не солдаты. Временно нанятые громилы. «Вдобавок им невдомек, что ты очнулась. Выжди подходящий момент». Она вообразила, будто это Шпат дает ей наставления. Сама себе она никогда не советовала сидеть тихо. «Жди удачной возможности. До тех пор притворись, что лежишь без сознания».

Эту часть отыграть совсем не сложно. Она опять на секунду вырубилась, когда фургон перекатился через дорожную кочку. В бочках возле нее туда-сюда плескалась какая-то жидкость. Внутри нее туда-сюда плескалась боль, словно не могла выбрать, каким синяком или порезом заняться поосновательней. В итоге засела в запястье, колене и ребрах с левого бока. Во рту стоял привкус крови.

– Старуха будет гнаться за ней, – пробормотал один из охранников. – Надо бы ее бросить.

– Утром пришла весть из Ушкета, – ответил другой. – Ее хочет видеть начальник. Она только вчера сошла с корабля.

Первый охранник зыркнул на Кари. Она заставила себя лежать обмякшей, притворяться бесчувственной.

– Для чего понадобилась? Кто она?

Кари рассмотрела его сквозь красноватую муть липких от крови волос и воздушной пыли. Голос молодой, испуганный. Парень то и дело тревожно поглядывал на гору, вздрагивая при любом порыве ветра. Спокойно держался один только мул, невозмутимо кативший повозку в обход Ильбаринского Утеса.

– Старуху высматривай, – просипел другой голос. – У меня пушка. Если нападет, буду стрелять.

Кем бы ни был начальник, требовавший Кари, его они боялись больше полубогини.

Кари подождала, пока фургон наедет на очередную выбоину и ее голову мотнет так, чтобы взор оказался направлен куда надо. Полуприкрытым здоровым глазом она разглядела мужчину с тяжелой винтовкой. Заряжена флогистоном, крупный калибр – с такими сражаются против святых и божьих отродий. Не изничтожит, но отвадить чудище огневой мощи хватит.

Из похожих стволов по ней работала Гхирдана, когда она была Святой Карательницей.

Когда была в силе.

– Повелитель Вод, сохрани нас, – пробормотал дерганый парень.

Короткий отголосок ощущения, возникшего на горе, опять пронесся над Кари. Как будто надавливаешь на болячку. Задул горячий песчаный ветер.

– Идиот! – гневно выбранился стрелок на молодого спутника. – Не науськивай ее на нас! Не называй имен.

«Я – нарушитель, – осознала Кари. – Наверху наверняка священное место. Горная богиня, Ушарет, почуяла во мне святую иной силы и ударила в ответ». Кари вдруг затряслась и не могла унять дрожь. Несмотря на дневную жару, ее колотил озноб.

Долгое время Кари избегала церквей и храмов. В последний раз она ступала на освященную землю будучи в Гвердоне, годы тому назад, и то была церковь Хранимых богов, в ту пору слабых и чахлых. «Но они вернулись, – с горечью подумала она. – Так почему же не возвращается Шпат?» В своем путешествии на юг она придерживалась земель без богов – хайитянских застав или ничейных пустошей, а в основном плыла по морю. Все равно, время от времени, появлялось сходное чувство – жжение, напряженность, будто она стоит под полуденным солнцем в пустыне. Или болезненное предвкушение насилия, вроде того что будоражит толпу, перед тем как разразится бунт.

«Меня хотят убить ишмирцы. Хочет убить Гхирдана. И боги хотят меня убить за то, что я ступила на их территорию».

Замечательно. Оно-то ей и послужит. Все на свете – оружие. Этому она давным-давно научилась.

– Нищий Праведник, – неслышно забормотала она. – Матерь Цветов. Вещий Кузнец. Святой Шторм. – Слабые гвердонские божества. Горячий ветер усилился. Всхрапнул мул. – Ткач Судеб. Дымный Искусник. – Боги Праведного Царства. – Верховный Умур. Матерь Облаков.

Больно, точно голову засунули в тиски. Охраннички услыхали ее молитвы. Схватили ее, дернули за ноги, вытаскивая из фургона, но она продолжала взывать, захлебываясь именами в кровавом кашле. Плюясь ими, как оскорблениями.

– Мразота Кракен. – По лицу забарабанили горячие комья. – Сучка Пеш, Царица Львов! – Она вспомнила картину, как Пеш наступала на Гвердон, ростом выше гор, о ее золотистые бедра разбивались волны. Пеш, осиянная славой, ее слова – снаряды из гаубиц, ее взор – огонь и раздор. Пеш, столь прекрасная и грозная, что Кари невольно выдавила тогда молитву, даже нажимая на спуск божьей бомбы, которая и убила богиню войны…

Гора вновь взревела глубинным громом, широкий склон изогнулся и затрещал. Кари жмурила глаза, но образ старухи, бросившейся навстречу, впечатался в мозг.

Кари завопила с надрывом, выкрикивая имена Черных Железных Богов, которые никогда не слыхала и не догадывалась, что знает, но где-то внутри нее они хранились, и теперь она называла имена вслух. Голосила ими навзрыд, и их повторяло горное эхо.

Ружье выпалило со вспышкой флогистона и лающим раскатом, от которого Кари наполовину оглохла. А потом бахнуло еще и еще, и на третий раз раздалось шипение – не боли, а сердитого непонимания, изумления наглым высокомерием смертных.

А потом их ударило оползнем – фургон, охранников и мула враз смело с дороги. Кари уже была в движении, уже скатывалась с фургона, перед тем как тот опрокинулся. Кругом сумятица – пыль и дым, треск и камнепад. Вопли гхирданских прихвостней тонули в грохоте низвергающейся горы, в гневе богини Ушарет.

Слева мучительно визжал мул с переломанными ногами. Рядом перевернутый фургон, бидоны раскидало по склону. Один вскрыло ударом, светлая жидкость брызнула бриллиантовыми струйками с кристалликами, наподобие морской соли.

Пленителей отнесло вправо. Один, наполовину занесенный гравием, откапывался, пытаясь освободиться. Другой был завален и недвижим, лишь вытянутая рука отмечала место его погребения. Где-то поодаль, среди клубов пыли, промелькнула красная вспышка – это винтовка пальнула опять, на этот раз вслепую.

Кари изогнулась, нащупала нож – запястье прострелило болью. Ее саму закидало камнями, захваченными волной оползня. Она распихала камни, вывернулась из завала, подтянула ноги к связаным рукам и полоснула по веревке: раз, два, пока та не поддалась.

Кто-то из охранников таки вцепился в нее, но тут его самого сцапала Ушарет. Пальцы-шипы порвали горло, песчаные руки ухватили мужчину и отшвырнули подальше.

«Надо скорее вниз, – подумала она. – Убирайся с этой поехавшей горы».

В клубах пыли проступил охранник с винтовкой. Он выстрелил в упор, Кари даже расслышала, как треснула под бойком ампула флогистона. Ушарет взвилась вихрем, вспрыгнула стрелку на плечи и принялась кромсать колючками его лицо. И все время выла, навзрыд и безумно.

Кари побежала. Съезжала вниз. Она падала, подскакивала на камнях, поскальзывалась на щебне, а после в грязи. Снова грохнулась на колени – руки провалились в чудесный соленый прибрежный ил. Раздирала боль – сломанные ребра, растянутые мышцы. Под кожей, как снаряды, взрывались кровоподтеки. Она боялась, что вот-вот переломится или лопнет, но продолжала ползти.

Позади, с подъема, разносился рев богини. Кругом тряслась земля, поверхность трескалась и расползалась, громадные пласты почвы съезжали в море; бурые, как застарелая кровь, пятна растекались по волнам. В воздухе пыхало пылью, давило, будто огромный железный колокол бил прямо над ухом. Невидяще она ковыляла сквозь эту бурю, пока не набрела на дорогу.

Она хромала, спотыкалась, падала, ползла, но не останавливалась, все время двигалась прочь от гнева оскорбленной сумасшедшей богини. Стирала с лица и рук налипшую пыль, только тщетно. Должно быть, с виду сама как богиня, отстраненно подумала она: тощая и изломанная, обсыпанная грязью, песком и колючками.

Впереди послышались крики, и воровские рефлексы сработали без промедления. Она бросилась в канаву, подавляя охи боли, а вооруженные люди проносились мимо и пропадали в клубящемся хаосе пыльной бури. Загремели новые выстрелы, с воем разорвалась вспышка-призрак.

Шатаясь, она побрела дальше. Ходьба стала машинальным процессом, навязчивой мантрой, которую повторяли заплетающиеся ноги и измученные плечи. Лишь инерция влачила ее вперед. Как будто, прекрати она двигаться, дорога, огибавшая гору, вздыбится и ее сомнет. В вышине по небу катилось солнце, над головой кружили облака – белые и серые, пылевые. Стервятники небось тоже кружили, подумалось ей.

В какой-то момент она потянулась поправить ранец, подвинуть, чтобы чертова книжка так не резала спину, и когда убрала руку обратно, ладонь была вся в крови. В растерянности она выхватила нож, не отдавая себе в этом отчета.

Но не похоже, что смерть можно порезать сталью. Пальцы обессилели, рукоять выскользнула из захвата. Упав посреди дороги, гладкое лезвие заблистало, незапятнанное окутавшей все вокруг пылью. Она долго, долго глядела на нож, боясь, что если нагнется за ним, то упадет сама и распадется на части. Боясь нарушить тонкое равновесие между весом книги и собственной инерцией, прервать слаженность рывков избитых конечностей, позволявшую пока что идти.

Сображать не получалось никак. Она надышалась пылью, мозг покрылся толстой земляной коркой. Череп готов лопнуть. Не разобрать, кто боится – она или Шпат. Тот вечно переживал насчет падений.

Пока был жив.

«Нет, – осекла себя Кари. – Он жив и сейчас. – И добавила: – Я тоже еще жива. И все поправлю. Доеду до Кхебеша и поправлю».

Она переступила через нож. И пошла дальше. Шла дальше. Шла дальше.

Пока не заползла в дыру на корпусе «Розы». Вслепую отыскала трап наверх.

И упала на свою койку.

Дома.

Глава 6

Трое воров бегут по улице. Неудачное ограбление. Взрыв.

Ведь так все начиналось, верно? Это воспоминание или нечто, что происходит сейчас? Топот воров будоражит мысли, встряска живого камня высвобождает разум. На минуту эта улица в Новом городе, эти воры притягивают внимание Шпата. Его сознание собирается воедино, уже достаточно, чтобы пробудиться и самому это осознать.

Город, которым он стал, слишком вместителен для смертного ума – Шпат как будто расплывался, стекал вместе с каплями дождя по окнам, ускользал с упырями по сточным канавам. Зыбкое сочетание рассудка и памяти, бывшее прежде человеком по имени Шпат Иджсон, рассеивалось по лабиринту улочек Нового города. Растворялось в камне, как разлагается тело утопленника.

Соберись. Соберись через силу. Смотри, внимай. Не засыпай. Держись, пока она опять тебя не отыщет.

Трое воров бегут по улице. Это извилистый спуск к окраине Нового города, к порту, где черная вода плещет о белый камень. Здесь улицы разделяет обрыв, они пересекают его по мосту. Мост выполнен в виде ангела, и воры бегут по его распростертым крыльям. У ангела лицо мамы Шпата. Вода омывает памятник ей, несется и ниспадает в нижние части города.

Внизу канал.

Разум не слушается, мчит вслед за памятью. О драке с Холерным Рыцарем. О том, как Шпат набросился на бронированного врага и вместе с ним рухнул в затхлый канал. Не в этот, другой. Телохранителя Хейнрейла в бою было не одолеть, и Шпат тогда попытался пожертвовать собой. Когда живешь с неизлечимой болезнью, смерть перестает быть немыслимым вариантом. Если протянешь подольше, привыкнешь обходиться с ней запросто.

Нехорошо. Он опять падает. Трое воров не пропали из восприятия – по булыжникам, его нынешней коже, стучат их шаги. Их фигуры видны из каждого окна. Все трое в темных дождевиках от ливня. Дождь смывает рассудок, подумал он. Как соображать, когда каждая капля шумит, грохочет, отвлекает внимание? В чем разница между дождевой каплей и человеком? И то и другое в основном из воды. И то и другое лопнет при ударе о камень.

Так, при ударе, лопнул и он. Под просторными бульварами и кручеными переулками его мыслей таится подземелье воспоминаний, засасывающий водосток, где он застрял и его тянет вниз. В своей памяти он падает из-под купола Морского Привоза, неподъемные конечности и забитые известью суставы подводят его. Такой сильный, а земное притяжение ему не побить. Не пройти последнего испытания. У Кари глаза полнит ужас. Он гибнет, а она понимает, что тоже обречена, обречен Гвердон, и владычество Черных Железных Богов воцарится навеки…

Это воспоминание. Настройся на данный момент. Следи за ворами. Ты смотришь на них неспроста. Двое – иноземцы, в городе новички. Носят дождевики, но и под них проникает взор Шпата. Можно попробовать на вкус их оружие. У предводителя кинжал, драконий зуб, клинок горит пламенем – так воспринимает его чудесное зрение. Сам парень из Гхирданы, родом из драконьей семьи. Шпат вспоминает – точно такой же кинжал впивается Карильон в горло. И, по велению чуда, режет его каменную плоть – но это еще один выход в память, еще один спуск в подземелье. Затвори его, живо. Соберись.

Гхирданец идет вперед с важным видом. Волосы острижены под летный шлем, носит тонкие усики – показать, что мужчина. Бронзовая кожа в отметинах дюжины застарелых шрамов, ножевые порезы на предплечьях, но без серьезных ран. Мальчишка, который дрался множество раз, но никогда не был бит. С шеи свисает поношенная дыхательная маска, под плащом характерная кожанка драконьего всадника, толстые перчатки и меховой воротник. Он что, дурак – так одеваться на дело или специально показывает свой высокий ранг тем, кто разбирается в этом? Гордыня или безрассудство? Различие между ними в равновесии: перебери чуток с гордыней – и ты поскользнешься и упадешь. Упадешь из-под купола Морского Привоза и размажешься о плиты внизу.

Парень для чего-то важен. Шпат не понимал, откуда об этом знает и почему; благодаря неназванному чутью – особому восприятию, неподвластному смертным.

Раск. Вот как его зовут. Шпат не раз слышал, как это имя шепотом произносили на улицах.

Второй гхирданец тоже мужчина примерно тех же лет, только в обычной уличной одежле. Его ладони потеют, сжимая пистолет. Драконьего ножа ему не досталось, дракон не одарил его своей благосклонностью. К его боку пристегнут сверток, содержимое тщательно замотано в ткань, чтоб не рассыпалось. Воровской инструмент, отмычки, кусачки. И подрывные заряды, стеклянные шарики с флогистоном. Второй гхирданец щерится на Раска, когда драконий всадник поворачивается спиной – со смесью злобы и страха. В его горле копится желчь, как дождевая вода в закупоренной трубе водостока.

Третьего человека Шпат знал. Знакомые – это ловушка, с ними так легко потерять нить времени, соскочить в воспоминания о былом, вместо того чтобы следовать за их настоящим. Карильон, как якорь, крепила его к настоящему, давала сосредоточиться, но подумать о ней – все равно что упасть. Из-под купола Морского Привоза, переворачиваясь раз за разом, и размазаться по камням. Воспоминание, как щупальце веретенщика, алчно рванулось к нему, отдирая очередной кусок его осознания себя.

Соберись! Напряги внимание! Третий… Третьим был Бастон Хедансон. Человек из Братства. Выученик Холерного Рыцаря. Шпат приятельствовал с Бастоном: они околачивались вместе, когда были помладше, до того как каменная хворь отняла у Шпата молодость, друзей и место в воровской гильдии. В том, что осталось у Шпата взамен рассудка, друг другу противостояли две версии Бастона. В настоящем Бастон всматривается в тени, выискивает опасность. Годы обошлись с ним неласково – он износился, высох. А в памяти Бастон был на пятнадцать лет моложе. Почти мужчина, парой годков старше мальчишки-Шпата. Он сидел на заборе в Боровом тупике, смотрел, как Шпат носится с Карлой и другими детьми. Бастон держался в стороне, но его так и подмывало вступить в игру.

Боров тупик. Воспоминания о собственной молодости встали на дыбы, могучие, неугомонные. Он попытался их побороть, внимательно следить за настоящим, но не смог удержаться. Почувствовал, как сознание вновь раскалывается на части, растаскивается вширь по Новому городу. Он вырос слишком большим, чтобы охватить самого себя. А разум, маленький паучок, тщетно старается оплести тонкой паутинкой целый город.

Разламываясь на куски в миллионный раз, Шпат гадал, есть ли где-то еще другие осколки его сознания, стянутые вместе на достаточно долгое время, чтобы у них зародились те же мысли. Шпат ли он вообще или один из многих Шпатовых призраков?

Он падал. Его рассудок, подобно капелькам дождя, струился по стенам, рассыпаясь, сливаясь и снова дробясь на части серебристой дорожкой мыслей, что стекались в самые глубины Нового города, в самые глубины его души. Он больше не разделял прошлое и настоящее, не отличал своих воспоминаний от игры теней на стенах Нового города.

Падал.

В Боровом тупике Шпат, прячась по переулкам, играл в стражники-разбойники с Карлой и прочей детворой. Он был самым высоким в их компашке и самым шустрым. Никто не мог его поймать. Карла орала вслед, угрожая накликать на него гнев старшего брата, в духе воззвания святого к богам. Шпат перелез садовую изгородь на рубеже гильдии алхимиков, притворился, будто набирает пригоршни золотых монет и швыряет их через забор, а потом рванул улепетывать, пока не поймала стража. Помчался по мостовой впереди погони.

На улице показалась группка немолодых мужчин. Все из Братства.

– Нижние боги, это ж его сын, – произнес один из них. – Разыщите мать, надо рассказать ей первой.

– Нет, – негромко возразил другой. Пожилой мужчина склонил колени, положил руку на плечо Шпата и посмотрел ему прямо в глаза. От него несло табаком.

– Городской дозор арестовал твоего отца. Он обречен. Братство, такие дела, позаботится о тебе, но для него нам ничего не сделать. Нам нечем ему помочь.

– Его повесят?

Его повесят. Иджа повесили.

Это было двадцать лет назад и происходит сейчас. Постоянно.

Перед Шпатом сады Палаты Закона. Колокол отбивает полдень, и под отцом откидывается виселечный люк. Идж падает, и при воспоминании об этом кажется, что его падение длится вечно, несравнимо дольше, чем хватило бы длины любой веревки. Шпат цепляется за руку матери, вообразив, будто отец сейчас провалится сквозь землю, выпадет в некое нижнее, упыриное царство и скроется в бесчисленных туннелях под городом. Останется жить, обретя какой-нибудь новый облик. Останется жить хотя бы в своих рукописях, если на то пошло.

Падение – это побег, чудесное избавление, победа на самом краю гибели.

Но падение перебивает рывок веревки.

В туннеле под Новым городом, у каменной стены, присел упырь. Темно, но темнота внизу нипочем им обоим – и Шпат, и упырь давно не нуждались в таких мелких условностях, как глаза, чтобы видеть во тьме.

Упырь ему знаком. Это Крыс. Когда Шпат подцепил загадочное каменное поветрие, медленно поедавшее его, замещая плоть камнем, то друзья с Борова тупика один за другим его побросали. Вот отец Карлы выталкивает ее из комнаты Шпата, а Бастон торчит на пороге – уходить неохота, а подойти слишком боязно.

Одни поняли, что ему не видать отцовского места главаря Братства. Других он отвадил сам. Однако Крыс остался. Упырей эта подлая хворь не берет. Упырей не донимает горечь, самопрезрение или отчаяние. Про всех Шпат знал, чем их зацепить, давил на слабые места, но Крыс сам определил Шпата в друзья, и на этом точка.

Крыс, да не Крыс. Крыс претерпел почти столь же законченное изменение, как сам Шпат. Прежний друг был уличным упыришкой, рыскал по подворотням и воровал туши на бойнях, чтобы приглушить голод по мертвечине. Но Крыс оказался одержим – избран? поглощен? – одним из гвердонских упырьих старейшин, некротических полубогов, обитавших в подземных глубинах. Никого из прочих старейшин уже не осталось – все погибли в войне с ползущими. Все, кроме этого существа, именовавшегося «владыка Крыс».

Крыс поскреб стену туннеля мощными лапами, постучал по камню. Огромные челюсти раздвинулись, и длинный лиловый язык облизнул зубы. Острые клыки, чтобы отрывать от костей трупную плоть, плоские коренные, чтобы крошить сами кости и добираться до мозга, до остаточного духовного вещества. Крыс с запинкой заговорил. Он хотел донести до Шпата что-то важное. Упырь, помогая жестами, произнес что-то про Черное Железо. Потом про алхимию.

Отголоски речи бессвязно звенели в разуме Шпата. Он старался вновь сосредоточить свое внимание, слепить фрагменты сознания воедино, но было очень трудно собраться… сгуститься…

Голос Крыса становился эхом, лишенным всякого смысла. Слова вливались в хор других, произнесенных в Новом городе слов, растворялись в шумном гомоне. Шпат силился вычленить их суть из бурлящей круговерти жизни. Он пробыл городом не так уж и долго, но хватка уже соскальзывала с поручня смертного мира. В общей массе проходящего сквозь него уже не различить отдельных слов, отдельных дней, отдельных жизней – он четко воспринимал их только вкупе, вроде того как множество ног, что шлифовали нахоженные ступени, как множество рук, что на счастье до блеска натирали облюбованное изваяние.

С досады Крыс снова шоркнул когтями по камню.

Глаза Шпата – это стены туннеля, потолок и все камни вокруг. Его уши на каждой поверхности. Он видит Крыса под сотней разных углов, и каждая из обзорных точек есть часть рассеянного, грозящего ускользнуть внимания. Его мысли – стайка детишек в переполненном городе. Легче легкого потерять их в запутанных переулках воспоминаний.

Скрежет увлек его на три года назад.

Скрежет по двери. Пришел Крыс. Шпат отложил бумаги и начал выгружаться с кресла. Если ухватиться за край полки, можно подтянуться без лишнего давления на левый бок. На коже каменные пластины, под нагрузкой они впиваются острыми краями в мышцы, и каждый раз при этом чувствуется, как холодок онемения прихватывает новые ткани.

Полка заскрипела под его весом. Вмятины на доске совпадают с каменными пальцами. Он встал, но зацепилась и оцепенела левая нога. Словно он балансирует на непрочном каменном столбе. Его охватил ужас, дыхание остановилось.

Падение всегда угрожало опасностью – если рухнуть на пол, удар может причинить незаметные внутренние повреждения, такие повреждения не отследить, пока не будет уже слишком поздно. Он представил, как тяжело бьется о немытый пол. Может, ударяется головой или в глаза попадает грязь, царапает тоненький хрусталик, ослепляя его каменной катарактой.

Он уверял себя, что не настолько хрупкий. Сам видел, как такие, как он, каменные люди отбивают пули, проламывают кирпичные стены, выдерживают страшные побои. Если под удар подставлены уже окаменелые части тела, то ничего страшного. Предохранять надо лишь убывающий запас живых тканей. Его жизнь отмерена квадратными дюймами плоти, пятнами еще не покрытой известью кожи шириной с ноготь.

– Дай минутку.

– Пошевеливайся, – прошуршал Крыс. – Тут ливмя льет.

На полке есть сосуд с алкагестом, как раз можно отсюда достать. Шпат наклонился, уперев для равновесия другую руку в стену. Подцепил пузырек, отыскал щель между каменных бугров на ноге и вогнал иголку. Огненное ощущение, в равной доле возбуждающее и мучительное, пронеслось по ноге. Паралич отпустил колено, конечность вновь свободно зашевелилась. Первый раз за эти дни он почувствовал пальцы. Алкагест бурлил в кровотоке пламенной рекой. Как будто бы камень таял и становился обратно податливой плотью. Шпат знал, что облегчение временно, но пока этого хватит.

Он бодро пересек комнату, отомкнул задвижку. Снаружи был Крыс, а еще на упыря опиралась, чтоб не упасть, какая-то человеческая девушка. Мертвенно-бледная, тряслась, на рукаве и губах сгустки рвоты. Первый Шпатов порыв – отнести ее и уложить на кровать, но каменная хворь передается прикосновением.

– Размести ее на моей кровати, – сказал он Крысу. На двери висели старые бинты. Шпат начал обертывать руки.

– Наткнулся у порта, – проворковал Крыс. – Пыталась шарить по карманам. Сообразил, что неплохо бы подержать ее здесь. Если ей полегчает, будет наша должница. Если умрет, сволоку тушку вниз. – Упырь облизнул острые резцы.

– К чертям иди, – слабо выдавила девушка. Она ощупала горло. – Ты что, уже?.. – Крыс отпихнул ее руку и выудил из разреза блузки кулон. Поднес к свету – на цепочке покачивался черный камень, амулет в оправе. Девушка потянулась за ним. Застонала. – Нет, это мое.

Шпат накинул одеяло на ее тощее тельце. Девушка закрыла глаза – похоже, проваливаясь в сон.

Крыс принюхался к ней:

– С корабля. Не здешняя. – Обнюхал снова, морща рыло, будто в попытке определить какой-то неуловимый запах.

– На вот. – Шпат отсыпал упырю несколько монет. – Сбегай на Агнцеву площадь, принеси поесть. Полегче для желудка. Из «Химической Пищи» Рэнсона, например. – Алхимическую пасту, сладкую и липкую. Каменные люди с закальцинированными желудками то и дело на нее налегают; Шпат пока до этого не дошел. – И одежду почище. Спроси, может, у Барсетки.

Крыс юркнул за порог. Шпат вернулся в кресло, осторожно опуская себя, словно кран ставил на место сошедший с рельсов тягач.

Там он и ждал, читая старые отцовские записи. Вертел туда-сюда кулон девушки, проверяя, сохранила ли кожа на ладони какую-то чувствительность. Почитай, нет – чтобы хоть что-то почувствовать, пришлось бы сильно вдавить металлический край амулетика, а это могло повредить драгоценность.

Еще через пару минут ему стало ясно, что она очнулась, но притворяется спящей, наблюдает за ним из-под полусомкнутых век. Выжидает, когда он отойдет, чтобы удрать за дверь и помереть где-нибудь в канаве. Шпат вытянул руку и уронил амулет ей на кровать.

– Здесь тебя не тронут, – снова произнес он. – Я – Шпат Иджсон. – С ударением на второе имя, на свое отчество. В Гвердоне Иджа помнили все – великого вождя, вора-философа, того, кто собирался искоренить все гильдейские непорядки и сделать город справедливым. Имя Иджа произносили в знак ответственности и полного доверия. Всяк в Гвердоне понимал, что сын Иджа – человек чести.

Но для нее имя Иджа вообще ничего не значило. Она таращилась пустыми глазами, затем повторила:

– Шпат. – Голос царапал. – Есть вода?

– Хочешь, чтобы я принес?

– Ничего. – Она села – с какой легкостью она это проделала, не задумываясь, без хруста каменных складок, без прострелов в нервах, – и свесила ноги с кровати. Два шага босиком, потом ее колени разъехались, и она едва не упала, но удержалась за кресло Шпата.

– Поможешь чуток? – попросила она, протягивая руку.

Шпат принял руку, удостоверившись, что между ее кожей и его камнем плотно намотанные бинты. Уперев другую руку, поднял себя из кресла. Комната тесная, а он куда крупней девушки, поэтому пришлось осторожно маневрировать, чтобы ее не задеть. Будто с нею танцует.

Рука об руку они прошли пару шагов к маленькой раковине. Девушка нашла чашку с водой, стала пить медленными глотками.

– Боги, отпускает. Спасибо.

– До сих пор не знаю твоего имени, – сказал Шпат.

– Кари. Мое имя – Кари.

Кари смотрит с высоты, как он падает. Валится кувырком из-под крыши Морского Привоза навстречу каменному полу. До низа триста футов.

Переворачиваясь в воздухе, он видит все.

Под ним объятые ужасом толпы жителей. Горожане, согнанные в древний храм ради жертв Черным Железным Богам. Простонародье, которое его отец надеялся вдохновить, надеялся возглавить и защитить.

Над ним черный железный колокол. Чудовищное божество, перекованное и стиснутое в звонкую форму.

Под ним город. Сквозь высокие стрельчатые окна Привоза он видит шпили Гвердона лишь на миг, но и мига хватает ему, чтобы узнать свой город. Соборы Победы на вершине Священного Холма, макушка церкви Нищего Праведника, Святой Шторм неподалеку от моря. Замковый холм, спящий дракон, на спине зубчатый гребень крыш и башен. За бухтой могучие бастионы Мыса Королевы. Новые вышки алхимиков, трубы и охладительные башни. Его город, его Гвердон.

Сей город вечен, так гласит старый напев; и все же городу не миновать конца.

Над ним Кари. Скована заклинанием, обездвижена, не способна до него дотянуться. На миг он осмелился вообразить себе чудо, помилование в последнюю минуту. Представил, что она примет ужасную сделку, предложенную Черными Железными Богами, станет их верховной священницей. Разделит с ними божественность. Она могла бы тогда подхватить его в воздухе, безопасно поставить на землю. Вылечить каменную хворь одной мыслью. Повергнуть алхимиков и торговцев оружием, политиков и жрецов. Расколошматить мир и отстроить заново.

Но нет. Под собой он видит черную, копошащуюся волну веретенщиков, других проводников воли Черных Железных Богов. Мерзкие кляксы, живые лезвия из тени, из одного лишь воплощенного голода и ненависти. От таких существ ничему хорошему не родиться.

Над ним раскинулся купол. Великолепная гробница для простого бандита с улицы.

Под ним…

Падение вечно. Все же падению не миновать конца.

Шпат падал во тьму.

Темнота.

А затем вдали вспыхнул свет.

Глава 7

Вдали вспыхнул свет. Вспыхнул и пропал за темными водами залива.

Пора выдвигаться.

– Веди, – шикнул Раск. Бастон повел их через безмолвные доки, под прикрытием грузовых клетей и швартовочных тумб. Цель совсем близко. Широкий мол, отгороженный от других проволочной сеткой. Раск разглядел длинное приземистое здание, а за ним палатки и временные хранилища – рабочие цеха Дредгера. Прежде торговец оружием размещал часть своего производства в заливе на острове Сорокопутов, но прошлогоднее вторжение опустошило остров, поэтому теперь все теснилось на этой площадке.

Они подошли к ограде. Ветерок вяло трепал красные флажки, вывешенные в ряд. Красный цвет предупреждал: в цеху обрабатывали крайне летучий флогистон. Вир вздрогнул, увидев предостережение.

Бедный робкий Вир. Ему пора выучиться драться, уметь идти до конца. Усвоить отрицательный отцовский пример – дядя Артоло приехал в Гвердон и по своей слабости все потерял. Раск не наступит на те же грабли. Он покажет Виру, как быть смелым, покажет, как ведут себя истинные сыны Гхирданы.

Он перевел взгляд на Бастона. Местный парень посмурнел лицом, осунулся. Сомневается в успехе? Или что-то еще – Тиск упоминал его печальную предысторию, но свои горести есть вообще у всех. Вцепись покрепче в былое горе – и пойдешь с ним на дно. Пора этим недоноскам ожить, почуять в своих душах драконье пламя.

На дальнем конце мола бахнул взрыв. Синяя вспышка полыхнула так ярко, что осветила нависшие над Гвердоном тучи, а фонари алхимиков на секунду поблекли. Работа Тиска – Вир назначил ему самое опасное задание, и тот храбро с ним справился. Взвились сирены и крики. У Дредгера занимаются переработкой и перепродажей алхимических боеприпасов. Пожар в цехах способен окутать Гвердон токсичным облаком или привести к подрыву других веществ – например, флогистонных зарядов. Поэтому все прекращают работать, бросают дела и всем миром борются с крепнущим огнем. Рабочие выбегают с мастерских и складов, подхватывая ведра с водой и баки с противопожарной пеной. Раск смотрел, как каменные люди, нескладные верзилы, оттаскивают повозки с сырьем подальше от зоны воспламенения.

– Ждем, – бормотнул Бастон.

Распахнулась служебная дверь в главном здании. Пламя отразилось от гладкого шлема.

– Вот и Дредгер, – прошептал Бастон. Продавец боевых веществ в броне защитного костюма тяжело протопал в огненный шторм, оставляя без присмотра контору.

А что важнее, Дредгер оставил ангар, где складировался запас илиастра. Теперь дело за Карлой – вспороть фляги и вылить илиастр в воду – в назидание прочим поставщикам этого вещества.

Вдруг черноту залива озарил багрянец. Второй, более мощный взрыв грохнул неподалеку от первого, обдавая мол горящими обломками. Теперь занялась вся территория, небо осветили красные языки пламени, со вспышками синего, зеленого и едко-фиолетового от горящей алхимии. Похоже, Тиск ошибся с установкой второй мины и поплатился за это жизнью. Ни богу, ни упырю уже не отыскать его останки – силы такого взрыва хватит разметать пепел по всей гавани.

При виде разрушений Вир затрепетал и встревоженно поглядел на небо – ожидал, что ли, увидать, как над Новым городом пикирует в атаке дракон? Бастон не дрогнул, только глянул на гхирданцев, призывая решать. Врываться или отступать? Отказаться от задачи или кинуться в пламя?

– Вперед! – выкрикнул Раск. Он бросился первым, плечом тараня калитку. Следом Бастон и братец Вир. Воздух загустел от дыма; не предполагалось подпаливать это здание, однако, что ж, нельзя взорвать мол, полный опасного летучего алхимсырья, и рассчитывать, что все пойдет строго по плану. Придется просто ускориться. Бастон завел их в контору Дредгера.

– Вир, к полкам. Бастон, ищи сейф, – скомандовал Раск. Сам он обыскивал письменный стол. На столешнице были разложены части механизмов – алхимические принадлежности или составные Дредгеровой брони, так или иначе бесполезные. Раск выдвинул ящики, нашел бутыль нектара, а также хлам, снова хлам и…

– Ты смотри! Ну, хреновина! – пробормотал он, вынимая установленное под крышкой стола оружие. Громадина выглядела так, будто ее создатель подсознательно вынашивал тягу к самоубийству и постарался смастерить орудие, которое непременно взорвется при пробной стрельбе. Учитывая ее расположение под столом с дулом, направленным на кресло напротив, Раск резко проникся уважением к предпринимательским способностям Дредгера. И порадовался, что избрал показательным примером именно его, а не поджег другого барыгу, а потом уселся бы на это гибельное сиденье вымогать сделку.

Бастон сорвал со стены картину горящего корабля, открывая массивный сейф. Присмотрелся к механизму, кашляя, поскольку комнату начинал заволакивать жгучий дым.

– На это уйдут лишние минуты, босс. – Вир поглядел в окно. – Боюсь, больше, чем у нас есть.

Снаружи ревело и плясало пламя.

Раск поднял убойную громадину:

– Отойдите.

– Спятил? – Вир отшатнулся в сторону от дула. Раск швырнул тяжелую пушку родственнику, и тот, ойкнув, ее поймал. Сам же избранник двинулся к сейфу, вынимая драконозубый кинжал. Лезвие прошло через сталь как сквозь сено. Хлопок – пыхнуло облачко серного дыма от оберегающих чар. Дохленькие смертные заклинаньица не преграда силе дракона.

Дверца подалась собственному весу и выпала на пол. Раск сгреб тяжелые учетные журналы, папки, полные секретов и тайных контрактов. Маловажной налички тоже от души понабрал.

– Пора, давай…

Необъяснимое ощущение овладело им. Зрение раздвоилось: он смотрел на цеховое подворье с большой высоты, и там, на молу, бушевало пламя, а Карла со своей командой протыкала бочки с илиастром. Она словно танцевала в огне, глаза сверкали за защитными стеклами. Он видел, как под причал стекает пенная жижа, насыщенная алхимотходами. И было ощущение, будто у него под черепом есть пустые полости и по ним снуют быстрые прожорливые тени – прямо внутри него самого. Упыри. Упыри приближаются.

Раск знал это наверняка, как знал бы о камешке, попавшем в ботинок, или затылком бы чувствовал солнце. Но каким образом? Откуда пришло это знание? Он покачнулся, придерживаясь за стену. Чувствовался жар огня по ту сторону стены, за домом. В таком дыму все труднее дышать. Вот оно в чем дело – от недостатка хорошего воздуха сознание сыграло с ним шутку. Его предки, когда летали на спине Прадедушки до изобретения дыхательных масок, тоже мучились фантомами в разреженном воздухе.

Вот в чем дело.

– Тебе не худо? – спросил Вир, разглядывая его лицо. Раск ухмыльнулся и попытался заговорить, но его окатила новая волна головокружения – другое здание, огромный каменный коридор, запах горелой бумаги, неистовый звон далекого колокола. Взор опять раздвоился. На Бастона падали тени, а Вир при свете пожара казался пораженным болезнью, на его лице гнилая упырья плоть. Упыри. Упыри в туннелях. Откуда же он об этом узнал?

Раск схватил дыхательную маску, прижал к носу и рту. Наверняка дело в этих испарениях. Он открыл окно и бросил журналы с документами в огонь на дворе.

– Уходим! – приказал он. – Живо, погнали!

Снаружи Раск оглянулся на полыхающие цеха. С этого расстояния он различил фигуру Дредгера, черневшую на фоне огненной геенны. Торговец оружием уже не руководил спасением своего двора. Он просто стоял, глядя в пламя, пока пожар пожирал дело всей его жизни. Барыга дураком не был: догадывался ли он про причастность Гхирданы к своему разорению?

Раск почтил поверженного врага уважительным кивком. Увы, но Раск побеждает всегда.

Вдалеке послышался свист. Городской дозор спешил на происшествие.

Трое воров побежали мимо доков. Впереди них над гаванью возвышалась неземная твердыня – Новый город. Этой ночью, по мнению Раска, он выглядел иначе, вроде бы ярче. Но между ними и Новым городом еще тянулась длинная темная полоса старого Гвердона, водораздел из подворотен и многоэтажек. Как только они ступят в Новый город, сразу окажутся в Лириксианской Оккупационной Зоне. Там у стражи не будет полномочий их трогать.

Из темноты и клубящегося пепла проступили встречные силуэты. Не упыри – это команда Карлы. В основном здешние, гвердонцы, но есть и пара лириксиан, прикрепленных Раском для нужной численности. Все они кряхтели под грузом награбленного алхиморужия – ящиков с патронами, баллонов с дымолезвиями, линз жгучего света.

Карла стянула маску и попыталась заговорить, давясь в смрадном чаду. Ее лицо блестело от жара, зеленые глаза окаймляли красные прожилки.

– Бежим! – выкрикнула она. – Сюда!

Нет. Упыри уже вышли из канализации. Этот путь перекрыт. Так им не выбраться. Раск знал об этом с неумолимой ясностью.

Он повернулся к Бастону:

– Далеко от нас Ишмирская зона?

– Через три улицы, наверху Райской Кишки, – ответил Бастон, – но зачем…

– Мы не выйдем в Новый город намеченным маршрутом. Там упыри.

Вир пробормотал проклятие.

– Как… – начал вопрос Бастон, потом мотнул головой и сменил первоначальную фразу: – Барахло можно заныкать у Тарсона.

– Тогда, будь добр, проводи нас, – распорядился Раск. – А вы, ребята, готовьтесь стать законопослушными гражданами, как только пересечем границу. Вир, тебя мы, наверно, принесем в жертву ишмирским богам – на всякий случай, ради нашей сохранности.

Они ринулись по крутым ступеням Райской Кишки. По бокам подъема просыпались многоэтажки, беспокойный сон жителей потревожила суматоха у Дредгера. Народ выглядывал из окон, недоумевая, какой еще новый ужас пожаловал в Гвердон.

Наверху лестницы начиналась Ишмирская Оккупационная Зона. В конце Райской Кишки стояли два звероголовых истукана – Саммет и Жестокий Урид. Даже издалека Раск уловил в обоих идолах божественное присутствие. Позади идолов узкие гвердонские улочки впадали в зачарованную область. Лиловый туман с ароматом курительниц змеился вдоль храмовых оград. В небе парило святилище Дымного Искусника, его поддерживали иллюзорные колонны. Подле бывшей церкви Хранителей щупальца баламутили воду – нынче здесь храм Кракена. Несмотря на поздний час, верные поклонники Матери Облаков собрались на рыночной площади читать знамения в облаках, подсвеченных пожаром в порту.

Как отпрыску Гхирданы Раску не разрешалось входить в Ишмирскую Оккупационную Зону. Обратное дейстовало и для Лириксианской Зоны в Новом городе. Если какой чокнутый ишмирский жрец незвано заявится на территорию Гхирданы, то расплатится жизнью. А заодно и душой – ни тебе похоронных обрядов, ни последнего подношения богам. В драконьем пламени сгорят все улики.

Упырям пересекать границы тоже не дозволялось.

– Сюда, – шикнула Карла. Она повела их к дому в сторонке от Райской Кишки, скромно стоящему в трех шагах от границы. Через заваленную рухлядью прихожую, вверх по новой лестнице, почти до самой крыши. Вдоль узкого коридора со стенами в рисунках и воровских пометках – в смежное здание. Отсюда они прошли через чердак, спустились по очередным ступенькам, затем по канатной дорожке, натянутой над переулком, – воспользовались дюжиной секретных путей. Для гвердонского вора граница – пористая губка.

Карла свела их вниз по еще одной лестнице и остановилась у нужных дверей. Проделала рукой ряд любопытных жестов. Звякнула цепочка, дверь открылась, и воры оказались внутри – дюжина груженных добром громил в коридорчике небольшой квартиры.

У Карлы и Бастона, как заправских волшебников, все «палево» мигом исчезло по тайникам. Буфет с фальшивой задней стенкой проглотил краденые алхимвещества и конторские книги. Прокопченные плащи и противогазы рассовали в мешки на будущее. Огнестрел увязали в сверток и засунули в дымоход. Раск неохотно расставался с громобойкой. Бахнуть бы и впрямь из этой штуки. Драконий зуб он, естественно, оставил, и никто не сказал слова против.

Карла передала по кругу мокрую тряпку, утереть пепел с лиц. Ее брат Бастон пустил по рукам фляжку с бренди. Потом здоровенный моряк с резаной рожей выпроводил их обратно за дверь, и налетчики отбыли по незапланированному маршруту, углубляясь дальше в Мойку, в пределы ИОЗ.

Родственничек Вир таращился на храмы ишмирских богов.

– Надо скорее добраться до нашей зоны. Валить отсюда. – Сила присутствия богов в этих храмах – во всех, кроме одного, – осязалась, как жар от духовки.

– На улицах еще торчат упыри, – заметил Бастон.

– Под ними тоже, – добавила Карла, с опаской глядя на канализационный люк у обочины.

Раск отдышался. Воздух ИОЗ пах благовониями с озоновым привкусом волшебства, зато голова перестала кружиться. Странный приступ, охвативший его у Дредгера, прошел. Больше никаких необъяснимых наитий. Что бы ни коснулось его в порту, сюда оно не доставало.

– Переждем пару часиков. – Раск хлопнул Бастона по спине: – По воле богов драконы палят как грешников, так и честный люд, без разбору. – Старая лириксийская поговорка, означавшая «судьба есть судьба, приходится принимать то, что нам выпало». – Подыщи нам какое-нибудь сугубо мирское местечко, лады?

Этот ресторан, как шепнул Бастон, прежде был частью театра. Они зашли через черный ход. Вислоусый старик поприветствовал Бастона точно своего запропавшего племянника и скрытно переправил шайку в отдельную комнату наверху. Через приоткрытую дверь Раск выглянул в барный зал. Стены бара были темно-багровыми, закопченными дымом. На обитом потолке резной орнамент, рисунок терялся в полумраке. Здешние посетители – ишмирцы. Солдаты в расстегнутых мундирах, жрецы в ниспадающих мантиях грудились вокруг кальянов. Жрецы накуривались, чтобы обрести богов, а солдаты, догадывался Раск, чтобы отгородиться от воспоминаний о них. Последние полгода война складывалась не в пользу Ишмиры.

Раск присоединился к остальным на верхнем этаже. В их комнате тоже роскошно, хотя затхловатый запах говорил о том, что ей не пользовались несколько месяцев. Раск погрузился в гостеприимные объятия пухлого кожаного кресла; вокруг расселась его банда. Бастон и Карла устроились на диване, их люди примостились на подлокотниках и подтащили стулья. Старик вернулся с выпивкой на подносе. Бренди и химический джин для местных, бутылка аракса для лириксиан. Воры посмеивались, перешучивались, травили байки о пережитых опасностях и алхимических тварях. Отношения между группировками налаживались. «Скоро они примут пепел», – подумал Раск.

Лишь двоюродный братец Вир оставался стоять в стороне, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.

– Присядь, – велел Раск.

– Надо скорей уходить в Новый город.

– Вир, доверься мне. Засядем пока тут, немножко выпьем, обождем, когда стихнет шум.

– Мы в Ишмирской Оккупационной Зоне. Это безумие. Ты накличешь…

Раск вынул нож и наставил на родича.

Смех оборвался.

– Присядь, – повторно приказал он.

Этот кинжал – знак положения Раска среди семей Гхирданы, его признания Прадедушкой. Виру пришлось уступить. Он сел.

Чтобы развеять напряжение, Раск грохнул кинжалом об стол и раскрутил его плашмя. Драконозубое лезвие, провращавшись, указало на Бастона.

– С тебя тост, мой новый друг, – сказал Раск.

Бастон замялся, но вмешалась Карла.

– За Тиска, – произнесла она. Опрокинула в себя остатки бренди, затем наполнила стакан араксом. Достала зажигалку и подпалила напиток. Подняла горящий бокал, и пламя отразилось в ее зеленых глазах.

Раск взял зажигалку.

Тиск, дошло до него, стал первым погибшим под его началом. Тому, кто носит кинжал, не пристало носить тяжести, ни к чему лишний груз. Все сожаления – выжечь.

Раск поджег свое питье. Подходящие поминки по злосчастному Тиску.

– За Тиска.

Новые бутылки аракса. Теперь его пили и гвердонские бандиты, гримасничали от деручего, с оттенком золы, напитка. Как пепельницу облизать, заметила Карла. Вир рассказал, как в прошлом аракс делали из иссохших ягод лириксианских виноградников после того, как их опаляло разбойное драконье пламя. Ныне фермеры сами поджигают лозы каждый сезон, а потом перегоняют и продают Гхирдане. Хороший аракс недешев.

– Надо говорить Мойка, – негромко посоветовал Виру Бастон, – а не Ишмирская Зона.

– Называй как хочешь, – ответил Вир. – Того факта, что мы окружены врагами, это не изменит.

– Мы окружены друзьями, Вир, – поправил Раск. – Но надо признать, что наши друзья сами сейчас в окружении врагов.

– Зачем… – Бастон кашлянул, прочищая глотку от копоти. – Зачем было разорять Дредгера? Он всегда исправно засылал долю Братству.

– О да, пресловутой воровской гильдии Гвердона!

– Никакой не гильдии, – отрубил Бастон. – В том-то и дело, что мы дрались против гильдий и отнимали у них добро, так же как вы.

– Значит, у вас было Братство революционеров? Поклявшихся свергнуть продажных политиков и бесчестных хозяев гильдий?

– Таким оно и было, – заявил Бастон.

Раск ухмыльнулся:

– Убить смертных дракону проще простого. Но дракон прозревает грядущее.

– Дредгера знают все, – добавил Вир. – Это послание все примут к сведению.

Он цедил аракс, перебросив ногу через подлокотник кресла.

– Илиастр! Следующим по списку – «Крэддок и сыновья». Господин Крэддок проявит благоразумие или недосчитается сыновей, и я не предвижу здесь затруднений.

– Я знаю, как у Крэддока все обустроено, – сказал Бастон, подвигаясь ближе. – Захаживал туда с прежним мастером Братства. – Деловые вопросы подводили к нужному разговору. – Когда?

– Крэддока – через несколько дней. Но я мечу выше. Обмозгуй, пожалуйста, тему про других поставщиков илиастра.

– Около трети из них получают груз морем, – сказал Бастон. – Держат конторы у порта. Остальные возят по рельсам или караванами. Эти работают в основном на Маревых Подворьях. На дальнем конце города. – Он снова выпрямился на диване. – Теперь, когда город нарезан на оккупационные зоны, до них, считай, не добраться.

– Вот он, неоценимый взгляд изнутри, – рассмеялся Раск. – Видишь, Вир, как уже полезны наши новые друзья!

Вира, казалось, одолела дурнота, его аракс едва убавлялся.

– Не стоило б здесь обсуждать дела.

– Но мы их тем не менее уже обсуждаем. Бастон, если я захочу врезать противнику на Маревых Подворьях, так же как Дредгеру, как бы мне это сделать?

Бастон прикинул объемы задачи.

– Не зная подробностей… В целом тебе понадобится намного больше людей, чем сегодня. И надо будет доставить их туда через весь Гвердон, так, чтобы не попасть под облаву. Пожалуй, можно по туннелям. Пройти по штольням.

– А разве там не хозяйничают упыри?

– Хозяйничают. Придется договариваться.

– С Крысом? – спросил Раск, вернее – попытался спросить, так как стоило произнести это имя, как мир вокруг него словно бы зашатался. Ненадолго комната превратилась из частного зальчика при ресторане в какую-то квартиру на Мойке. Исчезли все, то есть почти – остались только Бастон и Карла, и те тоже преобразились. Бастон сгорбился, приобрел упырий вид, лицо вытянулось в волчью морду. Карла сменилась другой женщиной, пониже и потоньше, с мальчишескими чертами лица и темными волосами. Ее пальцы теребили цепочку на шее. Раск хотел заговорить, но горло перехватило, будто он проглотил камень.

Это видение длилось всего ничего, но, когда резко вернулась реальность, оказалось, что разговор ушел дальше и Раск потерял его нить. Они спорили о какой-то банде с Пяти Ножей. Карла посмотрела на Раска, очевидно ожидая ответа на свой вопрос. Он прикрылся кашлем.

– Вообще-то мой кузен прав. Сегодня о делах больше не стоит.

Над столом нависла неловкая тишина. Бастон и Карла переглянулись, просигналив друг другу без слов. Вир потянулся и понюхал горлышко пустой бутылки из-под аракса.

– Скажу за старого Дредгера, – проговорил один вор, прерывая молчание, – что он с каменными людьми обходился по-человечески. Мой родственник подхватил заразу и проработал у него в цехах десять лет, пока не отъехал на остров.

– Слыхал я, что Дредгер сам с этой хворью, – высказался другой, – поэтому-то и ходит вечно в своих доспехах.

– Нет у него хвори, – не раздумывая бросил Раск. Откуда, блин, ему-то об этом знать? Адреналин выветрился. Аракс тяжело булькал в брюхе – и заодно шарахнул по голове, пропуская стадию веселья ради того, чтобы сразу застучать болью в висках. Гхирданец выдвинулся из-за стола, бросая гвалт людной комнаты ради тихой лестницы.

На лестничной площадке желтели наклеенные афиши давно сгинувшего театра. «Дети подвалов». «Трагедия Гетис». «Барсук и соловушка». Последнюю поперек перечеркивал штамп: ЗАКРЫТО ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ПАРЛАМЕНТА. ОБЩЕСТВЕННЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ ВОСПРЕЩЕНЫ. УГРОЗА ЗАРАЖЕНИЯ. Он разглядывал плакаты в свете, как сперва показалось, луны в высоком окне, но после осознал, что это не луна, а ночное сияние Нового города. Волшебные лучи подсвечивали полночную темноту.

По не совсем понятной причине его потянуло отсалютовать этому сиянию бокалом.

– Моя мама. – Голос Карлы.

Он повернулся. Карла пошла за ним следом и сейчас стояла напротив одной афиши. Она постучала ноготком по плакату. На нем изображалось женское лицо, и теперь Раск разглядел сходство.

– Она играла соловушку.

– А-а. – При упоминании о матери Карлы ему снова сделалось нехорошо. Стоя наверху лестницы, он покачнулся. Перед взором открылась картина бьющегося стакана, зашумела истошная перебранка, мужчина и женщина орали друг на друга. Это была будто память, однако на самом деле нет. Он понятия не имел, откуда взялись эти образы.

– С тобой все хорошо?

– Немножко продышаться хочу, – сказал он. – В этом городе душно. Сколько тут труб, да фабрики выкидывают в небо отраву.

– Со временем привыкнешь.

Он сел на верхнюю ступеньку, стараясь больше не выказывать слабости. Прадедушка будет недоволен.

– Она еще играет, твоя мать?

Карла присела рядом. Дома, на островах, было бы неслыханной дерзостью кому-то вроде нее усесться возле наследника Гхирданы. Такое невольное нахальство и правда забавно.

– Профессионально – уже нет. После того как повстречалась с отцом. Она меня учила актерству. Может, в другой жизни я тоже была бы наклеена на стене. Но я – папина дочка.

– Папа был из воров?

– Он был в команде Хейнрейла с самого начала. С ним вместе поднялся. – Она подняла фужер в безмолвном тосте и сделала глоток.

– Тиск сказал, что твой брат на Хейнрейла тоже работал.

– Охранял. В драке Бастону равных нет.

Раск рассмеялся. Эти гвердонские бандюки такая захолустная темнота!

– Серьезно? Простой смертный забарывает вепря-оборотня или встает против Ночной Тени! Невиданное было бы зрелище!

– Я бы поставила на него, – тихо произнесла Карла.

Раск с малых лет был приучен превосходить остальных, чтобы выделиться перед Прадедушкой. Бастон крупнее его, несомненно сильнее – но Раск был уверен, что сумеет одолеть в поединке громилу из Братства. Он побеждает всегда.

– А ты? Каково твое место в Братстве?

Она улыбнулась:

– Я руки не пачкаю.

– Тиск рассказал, что ваш отец погиб. В этой войне?

– До нее. В Кризис. Он сошел в склепы на Могильном холме, и больше мы его не видели. Его заполучили упыри. – Она глотнула аракса, безуспешно пытаясь скрыть угрюмую гримасу. – А твои родители?

– Мать, само собой, жива-здорова…

– Само собой?

– На островах Гхирданы дочерей дракона считают принцессами и относятся к ним соответственно. Они редко покидают семейные владения.

Карла усмехнулась:

– Как-то скучновато. А отец?

– Его повесили. – Слова вырвались из уст Раска, но это были не его слова. Он выхватил у Карлы ее аракс, прополоскал рот, проглотил, давясь пеплом. – Ух-х! Нет же. С чего я так сказал? Нет, отец жив, но совсем ослабел. Чересчур много ран, больше он не летает. Как говорят у нас – сломанный нож. А, не важно.

– С тобой точно все хорошо?

– Дыхнул испарений, наверно.

Она поднялась.

– Пойдем обратно.

– Через минуту приду.

Плавной походкой она вернулась в комнату. Надо бы тоже идти, но на секунду он будто бы прирос к каменным ступеням. Уединиться тоже приятно – он привык проводить дни напролет пристегнутым к Прадедушкиной спине, в обществе одного лишь дракона да собственных мыслей. Недолгое затишье как бальзам, и он медленно допивал аракс.

Было слышно, как внизу, в баре, ишмирцы выпевают знакомый траурный гимн, этот напев звучал в Гвердоне не единожды на дню. В нем говорилось о смерти их богини войны, поверженной низким коварством. Гибель Пеш являлась бóльшим, чем поражением Праведного Царства. Она пробила дыру в их душах, в их понимании боя и способности воевать. Империя терпела крах – и в образовавшемся хаосе благоденствовала Гхирдана.

Отворилась дверь у подножия лестницы. К отзвукам песнопений примешались отзвуки ругани.

– Кто там лакает этот вонючий аракс? Кого ты сюда притащил? – Ишмирский солдат прижал к стене официанта, на трясущемся подносе клацали увесистые бутыли.

– Никто, – оправдывался половой. – Несу в кладовку.

– Кракен побери твой лживый язык, – пьяно разорялся солдат. Он ухватился за бутыль, замахнулся ей, как дубиной. Здоровый детина, плечи оплетены мускулами. Откованный Божьей войной убийца. Такой вышибет мозги официанту бутылкой и не почешется.

Официанта, неожиданно вспомнил Раск, зовут Пульчар.

Еще один бывший член Братства. Он прожил в Мойке всю жизнь, наблюдая, как вокруг меняется город. В мозгу замелькали воспоминания. Пульчар подает ему выпить, крича на тех посетителей, кто отказывается сидеть в одном баре с каменным человеком. Пульчар во время вторжения укрывается здесь, на лестнице, а бар наполняется водой, и снаружи по улице проплывают чудовищные кракены.

Это вспоминает не Раск. С ним такого не было. Прежде он в глаза не видел Пульчара. Воспоминания идут из того же источника, что и видение, предупредившее об упырях. Но пока речь не об этом. Пульчар не заслуживает того, что с ним сейчас сделают.

А солдат, принял решение Раск, заслуживает.

Раск перепрыгнул через перила.

Доля секунды в воздухе подарила свободу, будто снова в полете. На миг он полностью обрел себя.

И приземлился точнехонько на ишмирца. Солдат скомкался под ударом, треснули ребра. Раск как следует ухватил урода за волосы и саданул его башкой о ступеньку – ишмирец обмяк.

Официант глазел в ужасе. Раск и не замечал старика. Разум его унесся отсюда. В воспоминании о том, как Пульчар прятался на лестнице, и в видении на площадке у Дредгера оба раза все происходило будто бы вдали, словно он глядел вниз с какой-то обзорной точки наверху Нового города. Он достаточно часто озирал город со спины Прадедушки, чтобы представлять себе углы и перспективы. Что-то дотронулось до его сознания. Что-то неестественное.

Что-то связанное с Новым городом.

– Бастон! Вир! – позвал Раск. На лестнице показались недоуменные лица. – Уходим.

Он присел к напуганному официанту:

– Запомни! Нас тут никогда не было, ясно? – Раск вложил Пульчару в руку кошелек с золотом. – Возьми, за выпивку. И за постой. И за ущерб от пожара.

– Какой ущерб от пожара? – безвольно пролепетал Пульчар.

В отличие от солдата, бутылка с араксом осталась цела.

Раск оторвал лоскут от Пульчарова фартука, воткнул в горлышко бутылки. Гвердонские воры славно потрудились сегодня, мелькнула мысль, справедливо будет дополнительно возместить им старания.

– Мы пройдем через главный вход, – объявил Раск.

– В баре полно ишмирских вояк, – предупредил Вир.

– Дракон гуляет где пожелает.

Подожженная бутылка аракса по зрелищности не дотягивала до громобойки и вполовину, но все равно великолепно сгодилась для затравки скорой и кровавой стычки, когда воры налетели на бар, расшвыривая солдат Праведного Царства.

К радости Раска, Бастон живо вписался в драку. Бился он с жестокой целесообразностью, двигаясь по бару как не знающий жалости механизм. Оружием ему служила ножка стола, снова и снова она опускалась на головы ишмирских военных. Впустую не прошло ни взмаха.

– Пора уходить, – прокричала Карла. От пореза на щеке по лицу бежала кровь, но девушка широко улыбалась. Раск похлопал ее по спине:

– Выводи нас!

Девушка схватила его за руку, сплетая пальцы. Воры высыпали на улицу, гхирданцы и гвердонцы плечом к плечу, и на темных аллеях скрылись с глаз этого города и множества его зорких богов.

Глава 8

Проснулась Карильон на заре. Сквозь завесу ноющей боли слышался плеск волн о корабельный остов. И отдаленный грубый голос капитана Хоуза. Сперва подумалось, что она видит морского монаха – Бифоса – на пороге каюты, но это, должно быть, было во сне. Она опять видит сон…

Проснулась в стылой панике – не понимая, где она? Рванулась за кинжалом – пришла нежданная, незнакомая боль, откуда на теле раны? – и разумом потянулась к Шпату. Она же Святая Карательница, в Гвердоне у нее тысяча врагов. Только бы не подвести своего сторожа. «Шпат? Кто там? Покажи», – мысленно попросила она, уже падая с койки. Грохнулась на доски тесной каюты. Вывалилась за дверь, в черноту. В еще один сон наяву.

Часами позже, во мраке ночи, она проснулась опять. Во рту горький лекарственный привкус, на губах отек. Кто-то – Хоуз? – накрыл ее одеялом, уже пропитанным пóтом. Она с трудом откинула одеяло, конечности отяжелели, не слушались. Поглядела за дверь – в вышине полно странных звезд и никакого смога, обычно застилавшего небеса над Гвердоном. «Я в Ильбарине. Я должна попасть в Кхебеш». На полу к постели приткнулся ранец, она подцепила его, пытаясь поднять, но на это не хватило сил. С чертовой книжкой не справиться. Кари повалилась обратно в постель. Спать. Выздоравливать.

Она проснулась в заботливых руках Хоуза – дородный капитан утирал ей лоб прохладной тряпицей.

– Почивай, – сказал он. – Повелитель Вод на руках понесет тебя. – Почему-то, исходя от него, эти слова навевали спокойствие. Он оставил у койки тарелку с жареной рыбой и фляжку воды. Она прихлебнула воды и съела столько рыбы, сколько влезло. Желудок скрутило, и она скрутилась на постели сама, уткнувшись в койку лицом, словно это помогло бы удержать пищу внутри. И снова провалилась в сон.

Наполовину проснувшись, она пустилась в странствие по своим сбивчивым воспоминаниям. Так тяжко она не болела несколько лет, с поры возвращения в Гвердон, когда ее, дрожащую в лихорадке, Крыс подобрал в переулке и отвел к Шпату. «Как близко к смерти я должна оказаться, чтобы позвать на помощь?» – задумалась она. Она села, немного отпила, потом легла обратно и расслабилась, слушая прибрежный птичий гвалт. Занятная мешанина криков – чаек и других морских птиц, а вместе с ними и островных видов – эти каркают угрозы покусившемуся на их угодья морю. Под такой скрежет не очень-то отдохнешь, но она все равно вскоре заснула.

Когда она снова проснулась, с ней на койке сидел мужчина.

– Здравствуй, Кари.

Дол Мартайн.

Она отпрянула, попыталась отползти от Мартайна, как будто от скорпиона. Снова вжалась в стену, потянулась за ножом, которого не было. Это образ ее кошмаров, тень из прошлого. Не убежать. Ноги по-прежнему какие-то бескостные.

– Вот уж не думал снова с тобой повидаться, – проговорил Дол Мартайн. Долговязый, весь поджарый, с узкими ладонями. Бритая голова, тонкая черная бородка. Рубашка со стоячим воротником, похоже, прикрывала его любимую защитную жилетку из кожи, настолько выдубленной алхимическими настоями, что остановит пулю. – Девчушка Кари, совсем большая. – Он пробежался по ней плотоядным взглядом. – Что ты тут делаешь, Кари?

Она хотела заговорить, но горло заложило страхом. Она отваживала куда худших созданий, чем Дол Мартайн, сражалась с ползущими, веретенщиками и бешеными святыми, порешила целую богиню, но то было, пока с ней пребывала сила. А Мартайн – ужас иного порядка. Ублюдок годами изводил ее на «Розе», забавлялся, как кот играет с мышью. Адро – и, по обыкновению, Хоуз – кое-как ее защищали, но «Роза» – судно небольшое, и с Мартайном приходилось пересекаться. Он научил ее прятаться и двигаться скрытно. И ненавидеть.

– Ну-ка посмотрим. – Он взялся за ее ранец. Кари инстинктивно попыталась вырвать свое добро, но он был сильней и проворней. Пошарил в содержимом. – Да у нее есть денежки, – проворковал он, просыпая сквозь пальцы монеты из ранца. – Ну, я-то об этом догадывался сразу, когда она к нам прибилась. Наглая мелкая беглянка. А это еще что?

Он разорвал подкладку ранца и вытянул оттуда короткоствольный пистолетик, а также несколько хайитянских верительных писем. Все это в Гвердоне дала ей кузина Эладора. На всякий нередвиденный случай в пути, вдруг она столкнется с трудностями, от которых не сможет сбежать. Пистолет он прикарманил. Раскидал по постели хайитянские письма.

– Ты кто такая? – спросил он с ноткой удивления, даже почтения в голосе. – Шпионка? Служишь Хайту?

– Украла я их, идиот, – соврала она. Книгу он пока не вытаскивал. Как это он ее пропустил? Она ж огромная, толстая, очевидно ценная. Почему он не задает вопросов о гримуаре Рамигос?

Потому, с внезапным ужасом осознала Кари, что книги там нет.

Ее уже вытащили из сумки.

Вокруг потемнело – это Хоуз появился в дверях. Мартайн наскоро сложил рекомендательные письма и сунул за пазуху. Капитан принес две дымящиеся чашки чая, одну передал Мартайну.

– Ну что? – громыхнул он.

Кари старалась не паниковать. Хоуз ее выхаживал. И всегда защищал ее от Дола Мартайна. Всегда был надежным другом – «пока ты не сбежала», напомнила она себе. Но и с Мартайном он тоже дружил. И нуждался в Мартайне куда сильней, чем в Кари. Прежде Мартайн был правой рукой капитана, его советчиком и кнутом. Адро было не занимать силы мышц, но, когда требовалось решать вопросы, на море или на берегу, капитан полагался на Мартайна. Она вспоминала, как Мартайн возвращался на корабль с окровавленными руками, как ей приходилось помогать выбрасывать за борт трупы в мешках. «Роза» крутилась на кромке Божьей войны, выживала за счет контрабанды; опасная, грязная работа, и Мартайн справлялся с самой крутой ее частью.

Кари проглотила подкатившую к горлу желчь и сидела совершенно молча, пока двое мужчин говорили о ней.

– Есть закавыка, капитан, – сказал Мартайн. – Гхирдана ищет девушку, только что прибывшую на Ильбарин. Темноволосую, как наша Кари. Скрытную, как наша Кари. Со шрамиками на мордашке. – Мартайн потянулся и провел большим пальцем по щеке Кари. – А наша Кари обзавелась шрамами, с тех пор как оставила нас. Не сказано, что их разыскиваемая, при всем при этом, высокомерная и подловатая, но, положим, так оно и есть…

– Награду обещали? – спросил Хоуз, потягивая чаек.

– Выезд с Утеса. Большего и не надо. Каждый бедолага на Ильбарине ринется и так ее искать.

Хоуз закряхтел, усаживаясь на лежанку напротив.

– Кари, почему тебя разыскивает Гхирдана?

Кари, как могла, отодвинулась от Мартайна.

– В Гвердоне случалось всякое. – Оба мужчины недоуменно нахмурились. – Слушайте, до вас обоих за эти два года доходили новости про Гвердон?

Голос Мартайна обрадовал своей неуверенностью:

– Вторглись ишмирцы. Вроде Гвердон применил какое-то алхимическое оружие по их Царице Львов. Я слыхал, ее убили.

– Не может быть, – хрипло возразил Хоуз. – Боги не умирают.

Мартайн закатил глаза:

– Ишмира подписала мирный договор, подкрепленный Хайтом и Лириксом. Все три стороны частично оккупировали Гвердон и условились не воевать в самом городе.

– И в Гвердоне снова король, – добавил Хоуз. – Какой-то бог его избрал, кажется.

– Ну так чего? – медленно начал Мартайн. – Что-нибудь из этого имеет к тебе отношение?

Кари подмывало похвастаться убийством Царицы Львов, показать, где она, а где место этих олухов, но вместо этого она осторожно выбирала слова. Не хотелось выдавать им слишком много.

– Я гоняла с Братством – гвердонской гильдией воров, слыхали? Мы вышибли гхирданцев из Гвердона. Порешили кучу народу. Видать, поэтому-то они меня и ищут.

Мартайн наклонился к ней:

– Но ведь гхирданцы снова в Гвердоне. По мирному договору их пустили обратно.

– Ага. Поэтому я тут, а не там.

– Почему тут?

– Мне нужно попасть в Кхебеш.

– Кхебеш запечатал врата. Никто не пройдет за Призрачные стены. – Мартайн выпрямил спину. – Ты брешешь.

– Веришь или нет, мне пофиг. Слушайте, мне всего-то нужно уплыть с Ильбарина. Я не хочу никому доставлять неудобств, не ищу расплаты и все такое. Не рассказывай гхирданцам, что видел меня, Дол, и забери себе деньги.

– Деньги-то я заберу. – Дол Мартайн засмеялся. – А насчет гхирданцев… капитан уже сказал мне, что ты здесь.

Вот срань.

Мартайн вступил в Эшдану. Надо было догадаться, что он примет пепел.

Карильон бросилась на Мартайна, выцарапывая свой пистолетик, но ее руки были как склизские водоросли против твердой скалы его плеча. Запястье опять пронзила боль. Горячий чай пролился Мартайну на ногу, заставив дернуться, но Кари, совсем разбитая, этой возможностью не воспользовалась. Он прижал ее к койке, приставил к голове пистолет.

– Я знаю босса, Кари! У него на тебя лютая ненависть – такого из-за дел не бывает! – шипел он ей на ухо. – Почему Артоло так отчаянно хочет тебя достать?

– Дол. – Капитан не насупил брови, не двинулся с места, но одно его слово рухнуло, подобно железной балке. Мартайн извернулся, оборачиваясь, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Мы должны все узнать! Должны узнать, чем она ему так важна!

– Дол. Не надо так. Слезь с нее.

Мартайн зарычал, но подчинился приказу капитана, разжав хватку. Потом встал, снова сунул ее пистолет в карман, расправил рубашку. И быстро попятился к выходу, не сводя с Кари глаз. Кулаки его то и дело сжимались, торс отклонялся, подстраиваясь под тесноту каюты.

– Не отпускай ее, – обронил он Хоузу у порога, – пока не вернусь. Никому ни слова – а если придут ребята Артоло, утопи ее, как я советовал.

– Дол, – тем же свинцовым тоном произнес капитан. – Он ничего не забыл.

– Умер твой бог, капитан, – сплюнул Дол Мартайн и был таков. Кари услышала, как он съезжает с борта «Розы», с сырым шлепком приземляется в ил.

– Ты еще очень слабая, – сказал Хоуз. Он выплеснул остатки чая, потом встал, кряхтя под скрип старых костей. – Принесу тебе еще еды.

– Ты, мать твою, настучал про меня Гхирдане?

Хоуз раздражительно буркнул:

– Я тебя подобрал на берегу, а этим утром появились гхирданцы, пришли по твоим следам. Если б они тебя поймали, ты сейчас сидела бы в их крепости в Ушкете, а мне за то, что я тебя приютил, перерезали б глотку. Так что верно, я ходил к Мартайну. Он принял пепел после того, как «Розу» вытащили на берег. Он может убедить их здесь не искать.

– Ты имеешь в виду, не даст меня забрать никому другому. Сдаст меня сам.

– Если до этого дойдет. Но ему не так-то легко нарушить данное мне обещание.

Кари бессильно злобилась. Кружилась голова.

– Обнадежил, нечего сказать.

– Со мной моя вера. Я тебе обязательно все покажу, когда окрепнешь.

– Хоуз, а моя книга? Где она, Дол ее взял?

Хоуз опять тяжело опустился на койку.

– Утром я беседовал с Бифосом.

Секунду она соображала, о чем он: об этих монахах, выходящих из океана.

– Я многого насчет тебя не понимаю, Кари. Но книга твоя в безопасности. Я спрятал ее от Мартайна. И ты в безопасности здесь и сейчас. Клянусь в этом Повелителем Вод.

К вечеру следующего дня Кари смогла немного пройтись. Левый бок посинел от ушибов, спасибо доброй богине горы. Она дотащилась до палубы, сама теперь как старуха, как Шпат в неудачные дни. Ребра, по ощущениям, стеклянные: хрупкие, трещат, осколки вминаются в плоть, но сил немного прибавилось.

Она немного проковыляла, держась за поручни, и взглянула на берег, щурясь поверх бинтов на разодранном лице. В гаснущем свете Утес нависал над ней черной пустотой, закрасившей звезды к югу, хотя на дальней стороне острова тлело угрюмое зарево, лучи неопознанного цвета восходили потоком от развалин, должно быть, Ильбарина. На ум пришла недавняя Храмовая Четверть, Ишмирская Оккупационная Зона в Гвердоне.

Справа виднелись огоньки жилищ Ушкета. И другие огни – костры лагерей и ферм на склонах выше улиц. Бухту, место ее высадки, освещали прожекторы, и в разрывах рядов построек на горизонте удавалось рассмотреть отдельные части крепости, стоящей на том конце городка, – здесь башню, там бастион. Будто огромный зверь затаился в подлеске, выслеживает ее, ждет, когда она покажется из норы. А на берегу, между «Розой» и Ушкетом, она разглядела несколько тощих фигур, что бродили туда-сюда по илистому полю, ковырялись в водорослях и разном мусоре.

Искали ее.

Ради права выехать с острова. Хоуз рассказал, что после прибытия, после затопления города Ильбарина, гхирданцы первым делом взяли под контроль все пути отплытия с острова. Драконы крушили все не принадлежавшие Гхирдане корабли. В основном сжигали, а некоторые, как «Розу», вытаскивали гнить на песке. В городе Ильбарине погибли десятки тысяч жителей, однако другие десятки тысяч спаслись. Временно – остров умирал, она, как упырь, чуяла это в воздухе. Не хватало еды, не хватало питьевой воды. Фермы на склонах Утеса с виду не слишком-то урожайны, и она не представляла, откуда Хоуз берет рыбу ей на пропитание, потому как не видела никакой другой рыбы, кроме кучами разлагавшейся у воды падали. Море тоже изгадили в битве Кракена с Повелителем Вод. Она отчаянно стремилась уплыть с этой скалы, но того же хотели и все остальные.

А Дол Мартайн? Хоуз утверждает, что бывшему соратнику по команде доверять можно, что Мартайн не нарушит данное капитану слово, – но Кари необходимо понять причину такой уверенности. Она покинула мостик и медленно сошла в темное корабельное чрево.

Передний трюм зиял чернотой, не считая тусклого света, что просачивался в пробоины корпуса. Приходилось ориентироваться на ощупь, по памяти искать проход в кормовой отсек. Надвигался прилив, сквозь израненную корму лилась вода. Кари полезла вниз, вздрагивая каждый раз, когда холодные слизистые струи плескали на щиколотки и лодыжки. Ссадины на коленях защипало от соли.

Ощущала она и другое, будто бы продираясь сквозь невидимые покровы. Приходилось проталкиваться сквозь пустоту, пропускать через себя нечто незримое и безымянное. Оно щекотало ей кожу, кости, рассудок – похожее чувство она испытала на скалах, как раз перед тем, как горная богиня отколошматила ее до полусмерти. Но здесь не чувствовалась враждебность. Лишь чужое присутствие. Однажды в Северасте Кари обворовала жилье мертвеца. Богатый купец скоропостижно скончался, и его семья со слугами пришли на похоронную службу в храм Танцора. Кари слиняла с обряда, сменила рясу послушницы на более практичный наряд домушницы и мощеными улочками Севераста прокралась к пустому дому.

Хотя хозяина больше не было, она помнила, как все равно ощущала его повсюду, обходя комнаты. Бумаги на столе, недопитая бутылка вина, приставучий попугай в клетке – купец вроде как вышел всего на минуту. Дом был безлюдным, но не пустым.

Таким же был и кормовой трюм.

Капитан Хоуз стоял по пояс в воде перед самодельным плавающим алтарем, на котором он разложил священные образки Повелителя Вод. Когда капитан дотрагивался до них, из воды били лучи синего света. Как только Кари вошла, раздался всплеск и в дальнем углу побежали круги. Наверно, это один из Бифосов исчез под водой.

Такого лица у Хоуза она еще не видела никогда. Глаза капитана были закрыты – в молитве? в страдании? – но он почуял ее приближение.

– Я же обещал тебе рассказать, разве нет?

– Что это, капитан? – спросила Кари. Очевидно, что это такое – миниатюрный храм Повелителя Вод, и Хоуз в нем жрец. Но за все время их знакомства отношение Хоуза к религии было сплошь деловым. Он жертвовал Повелителю Вод, но точно так же и прочим морским владыкам – Кракену, Святому Шторму и Вазу, китовому богу. Моряки исповедуют многобожие: никогда не знаешь, какого бога при случае угораздит повлиять на изменчивые течения и бури открытого океана, поэтому грамотно распределяй молитвы. – Вы чего тут, святошей заделались?

– Человек, которого ты знала, мертв, Кари, – произнес Хоуз.

– Насколько иносказательно вы сейчас говорите?

Хоуз заговорил, не слушая ее и не размыкая глаз. Он скорее декламировал, чем отвечал, как если бы зачитывал древнюю проповедь.

– Когда Праведное Царство Ишмиры обрушилось войной на землю благодатного Ильбарина, то причинило много несчастий. Из Ишмиры явился Кракен, неся храмовый флот, войска безумных богов. Небеса затмили бесовские отродья Матери Облаков. Отважные сердца смутили ужасы, навеянные Дымным Искусником, а рассудок мужчин и женщин отравил шепот Ткача Судеб. Горе и муки пришли из Ишмиры. Анафема на ишмирских богов!

Добрые боги послали воинство святых оборонять берега Ильбарина. Их боевой клич сотрясал нашу гору. Клинки были громом и пламенем. Взглянуть на них означало сойти с ума от переполнявшей радости.

Она ни разу не слышала от него подобных речей. Ни разу он не говорил так пространно. Хоуз всегда был немногословным мужчиной.

– «Роза» попала в клещи меж ними. Мы возвращались из Паравоса, и я привел нас прямо… прямо в… – Капитан открыл глаза и упер взгляд в Карильон. Облизал губы. – Кракены сковали море, и мы не могли плыть. Я видел, как облако тумана поедает мою команду. Видел, как рушится все. И они проникли в меня. Я был их полем сражения. Все мы. Они командовали нами, и мы подчинялись. Боги посылали нас и туда и сюда. Заставляли прыгать в воду. Или в небо, все было едино. Все пошло прахом. Пеш велела мне убивать, и я убивал. Но даже смерть не освобождала от их приказов. Даже те, кого я убил, продолжали сражаться. Это было безумие.

Она вспомнила нашествие на Гвердон, кракеновы волны, что несли на себе храмы, полные святых и чудовищ, тварей в облаках, испускавших вниз свои щупальца. Чувство, что все ломается, навсегда гибнет. Она видела, как сотни людей сходили с ума при появлении богов. С ней был Шпат, надежный якорь, но увиденное в тот день до сих пор поджидает ее во снах.

Тогда при ней была сила. Она могла сделать хоть что-нибудь. Насколько хуже быть полностью беспомощным перед гневом спятивших богов? Понимать, что, как ты ни старайся, любые твои усилия вмиг станут никчемны. Понимать, что в сравнении с ними ты щепотка пыли, капля в бурном потоке.

Будто целый мир в их руках, и они перекраивают его как угодно, а тебя считают ничем.

Капитан Хоуз окунул ладони в воду, и голубое свечение усилилось. Он опять закрыл глаза.

– Все было потеряно. Потерян корабль. Моя команда… Я должен был их спасать. И Повелитель Вод услышал мои молитвы. Я поклялся, что буду служить ему всей душой, и своей великой дланью Он вытащил «Розу» из бури и вынес нас в безопасное место.

Капитан Хоуз сложил ладони чашечкой, зачерпывая воду. И плеснул светящейся голубизной на образ Повелителя Вод на алтаре.

– Но еще я видел, как потом ненавистные ишмирские боги напали на моего Повелителя. Я видел, как Кракен обвил его щупальцами, чтобы затянуть в самые темные пучины океана, в обитель проклятых и обреченных. Дымный Искусник травил его ядом. А Царица Львов вспорола живот, и вода изливалась из раны. Я видел, как мой бог пожертвовал собой, чтобы спасти меня и команду. – По щекам Хоуза побежали слезы, и слезы тоже светились голубым светом, оставляя на лице мерцающие дорожки. – Вот какие узы лежат на Доле Мартайне, Кари. Его жизнь, как и моя, принадлежит Повелителю Вод.

Кари оставила Хоуза молиться, общаться с Бифосами, или чем там он занимался, и взобралась обратно на палубу. Хотелось поскорей на простор. С моря дул прохладный ночной бриз, и она продрогла.

Тянуло полазить. Ей всегда нравилась высота, будь то корабельные снасти либо городские шпили и крыши. Нравилось забираться в такие места, куда за ней никто не полезет, а внизу взгляду откроется мир. В Гвердоне, когда у нее был выбор, где жить, она обустроила себе гнездо наверху одной из высочайших башен Нового города. «Не затевай глупостей, – сказала она себе, – даже без синяков и хромоты, даже будь у «Розы» ее изящные мачты, высовываться не следует».

Поэтому она прогулялась по палубе, пошастала по пустым каютам.

Отзвуки молений Хоуза смешивались с бесконечным шелестом волн, но не навевали спокойствия. Не совсем понятно, по душе ли ей эта новая сторона капитана. Вере в богов она ни в коем случае не доверяла – полагаться на такие вещи определенно разновидность безумия. Да и вообще, полагаться нельзя ни на что. Она верит Шпату. В какой-то мере верит Крысу. И раньше ответила бы, что верит Хоузу.

Она верила тому, прежнему капитану. А не нынешнему жрецу. Вскипело желание сбежать. Хромая – ну так что, двигаться-то она может. В каюте у Хоуза точно есть еда, а то и деньги. На худой конец, шпага, может, даже другое оружие. Она могла бы снова попробовать обогнуть гору. Дол Мартайн сказал, что гхирданцы контролируют все отплывающие с Ильбарина суда, но это значит, что кто-то все-таки отплывает! Почему бы не прокрасться на борт. Только бы добраться до материка, а там она найдет дорогу на юг, в Кхебеш. «Может, поэтому Хоуз и забрал чертову книжку – чтобы не дать мне уехать. А если он заодно с Долом Мартайном и Мартайн уже пошел звать Гхирдану?»

Скрипнула лестница. Кари дернулась и нырнула в укрытие, рука тут же потянулась за ножом, которого не было, но это был всего лишь Хоуз, поднимавшийся наверх. Он выжимал рубашку, натянув плащ поверх мокрой одежды. Потом пошарил по карманам, сперва по ошибке сунувшись в тот, который у бедра. Как обычно.

Движения, ставшие привычными за много лет.

Вот он, тот Хоуз, каким она ждала его встретить.

– Дол Мартайн, сказал, что ваш бог мертв, – заговорила она.

Он зажег трубку, неспешно оборачиваясь к ней:

– Боги не умирают. Они всегда возвращаются в том или ином виде. Они существуют по ту сторону смерти.

– Я убила Пеш.

Его лицо осталось бесстрастным.

– В Гвердоне. Алхимики изготовили бомбу, божью бомбу. Она уничтожает богов насовсем. Никаких возвращений. Вот почему ишмирцы покинули Ильбарин. Я убила их богиню, капитан.

Он долго молчал, прежде чем заговорить снова:

– Бифосы уже поведали мне об этом. А иначе они бы не направили тебя сюда. И Мартайн наполовину прав – при вторжении Повелитель Вод пал. Но ничто не пропадает насовсем. Повелитель вернется вновь, быть может, не таким, каким был. Ничто не остается неизменным. Но он еще вернется. – Капитан вздохнул: – Из меня плохой жрец, Кари. Я никогда не учил священных писаний и мало разбираюсь в трактовке знамений. Но я верю – Повелитель Вод уготовил тебе особенную судьбу. Если тебе обязательно нужно в Кхебеш, то я помогу. Но наберись терпения: сначала тебе надо поправиться.

Глава 9

Артоло провел призрачными пальцами по ружейному стволу. Поработал кистью, чтобы удостовериться, хватит ли в пальцах скорости и силы, когда придет момент спустить тугой курок. Взглянул на безжизненный склон и представил, как из-за какого-нибудь валуна выскакивает Карильон Тай. Хватит ли ей пули? Ружье было расточено под увеличенные флогистонные заряды, и ведьма оплела заклятиями каждый патрон, чтобы усилить их пробивную мощь.

Нет. Застрелить – выйдет чересчур быстро и безболезненно. Надо что-то помедленней.

В любом случае сегодня его добыча не Тай.

Ведьма указала на подъем.

– Часовня вон там, – сказала она, показывая рукой в металлической перчатке. Она запыхалась от усилий по наводке вокруг Артоло защитных заклятий, но работа предстояла опасная – охота на бога.

Часовня на отроге Ильбаринского Утеса была неказистой – приземистой и грубо вырубленной из составлявшей гору породы. Раньше здесь было много молелен и храмов, посвященных горной богине, но сейчас от них ничего не осталось. Большинство затопило море, остальные осквернили ишмирцы. Похоже, эта часовенка на высоком склоне последняя.

Он помедлил.

– Ты сказала, снос часовни рассердит богиню.

Ведьма пожала плечами:

– Богиня уже рассержена. Уже взбудоражена. С разрушенной часовней ей будет труднее восстановиться как надо. И вернется она в еще более сумбурном виде.

Артоло поднял ружье, приложил глаз к прицелу. На этой часовне и пристреляет. Вон там статуя, изваяние богини Ушарет. Красивая работа преданного поклонника. Каждый бережный скол резцом – акт посвящения, молитва. Фигура молодой женщины, высокой, атлетически сложенной, непокорной, как сама гора. Ушарет до войны.

– Лучше заканчивать побыстрей, пока она кого-нибудь не освятит, – проговорила ведьма. Несомненно, среди выживших ильбаринцев есть много душ, которые знают угодные, привлекающие внимание богини обряды. Если образ Ушарет воронкой смерча снизойдет на какую-нибудь совместимую душу, то возникнут неприятности, совсем не нужные Артоло.

Особенно при Прадедушке, летящем с юга, чтобы ознакомиться с выработкой илиастра.

Он поводил прицелом влево и вправо, вверх по склону и вниз. Кроме пары пылевых завихрений, никакого движения на этом запустелом пейзаже.

– Ничего, – пробормотал он. – Стерва небось на западной стороне Утеса.

– Вы рассуждаете как смертный, – возразила ведьма. Ее костюм жужжал, пока она обозревала ландшафт. – Ушарет являет себя во всей этой горе. Она и есть гора. Нам надо заставить ее сконцентрировать свою сущность. Добиться ее зримого воплощения. И тогда вы ее застрелите.

Двое других стрелков по бокам от Артоло знаками подтвердили боеготовность. Когда богиня Ушарет была на вершине могущества, она б отмахнулась от таких жалких пищалок. Но, как и прочие боги Ильбарина, она была сломлена Праведным Царством. Ныне это всего лишь безмозглая оболочка богини. Несоизмеримо умаленная, и скоро умалится еще.

Артоло утвердительно буркнул. Еще раз проверил оружие, проверил пальцы. Было время, когда бы он расхохотался в лицо такой задохлой богиньке, как Ушарет. А потом в это лицо бы и выстрелил. Но теперь ему не до смеха.

– Мартайн! – позвал он. Дол Мартайн обернулся и поспешил к Артоло:

– Слушаю, сэр?

– Возьми четверых бойцов. Взорвите ту часовню. Будь начеку – это призовет Ее, так ведьма сказала.

– Я установила спусковые обереги, – добавила ведьма. – Они сработают, когда Она воплотится. Хоть как-то вам ее обозначат.

– Насколько точно?

– Лучше, чем никак. Но не слишком.

– Моя жизнь в ваших руках, босс, – сказал Мартайн, бросая косой взгляд на задрапированные пальцы Артоло. Это граничило с дерзостью, а Мартайн всего лишь Эшдана. Ему не по чину высказывать свое мнение.

– Двигай, – рявкнул Артоло.

Мартайн отобрал четверых из кучки загонщиков и караульных, которых привели на охоту в эти не совсем богом забытые скалы, и они приступили к медленному восхождению, неся с собой упаковки алхимической взрывчатки. Робко ступали по неустойчивым камням. Избегали сухих колючих кустов. Вздрагивали при каждой перемене ветра.

Кто-то оглядывался назад, будто волновался, как бы их не принесли в жертву Ушарет на этом проклятом склоне. Мартайн, к его чести, не оглянулся ни разу.

Артоло до сих пор сомневался в Мартайне, но было очевидно, что амбиции подручного простираются куда дальше полуразрушенного острова. Большинство выживших здесь слонялись в прострации, растерянные, выхолощенные, неспособные отделить память о том, каким Ильбарин был, от того, каким стал. Они нянчились с пережитками прошлого, словно эту разруху можно было просто переждать. Артоло сам видел, как жители города Ильбарина, спасаясь, волокли с собой мебель, как будто бы наводнение скоро спадет и они вернутся по домам. Некоторые все пытались обратиться с жалобами к правительству, хотя действующего правительства на Ильбарине нет уже много месяцев. Переводили еду на детей, хотя нет никакой надежды, что те увидят следующую весну. Придурки, все как один.

А Мартайн не такой, размышлял Артоло. Может, это признак бывалого путешественника – повидаешь мир и обретешь широту взглядов, необходимую, чтобы успешно выживать. Уяснишь, что возможности есть везде и бессмысленно привязываться к бесплодной почве, к мертвому прошлому. Всегда есть новые, еще не завоеванные края.

– Ты-то поездила по миру, до того как я тебя нашел? – негромко спросил он ведьму.

– Поездила. По всему югу, потом была в торговых городах. Чуть не доехала до Архипелага. Вместо этого попала в Гвердон. – Она занята, творит волшебство. Он сам должен смотреть в оба. Богиня может воплотиться в любую секунду. Сияние охранных рун, нанесенных ведьмой, не изменилось. Мартайн и его люди почти достигли часовни.

Его мысли вернулись к Карильон. Гадина заслужила медленную смерть в его руках. Да, от его рук, буквально. Это она отрезала ему пальцы – наказание вынес Прадедушка, но изначальная вина на ней. Будь прокляты боги и их долбаная раздача даров. Наделять силой из прихоти или по каким-то вычурным философским принципам, ничего в реальной жизни не значащим, – как же это отвратительно. Сила должна доставаться тем, у кого хватит твердости ее взять, хватит смелости ею пользоваться. Когда Прадедушка его наказал, в этом была справедливость. Он подвел дракона, за это вот принял страдания. А не из-за какого-то там зачуханного греха, совершенно случайной жестокости свыше или занебесной войны. Нет, драконам известно, как на самом деле устроен мир, если отбросить напускное притворство, священные тексты и божественные повеления.

Будь сильным, или тебе будет худо.

Ильбарин был тому доказательством. Край сломленных, разбитых богов, у которых не осталось ни сил, ни воли порождать святых. Беззаконная, безбожная земля, слишком много народу, и на всех недостаточно пищи. С Ильбарина ведет только один путь, и этот путь в распоряжении Артоло. В его власти награждать достойных, тех, кто, обладая отвагой, разумом и стойкостью, вступает в Эшдану, а остальным – худо.

Уж Карильон придется несладко. Он… он закопает ее на этой горе. Наверняка в недрах Утеса есть нехоженые пещеры, где он погребет ее заживо, в темноте, в каменной утробе, и корни колючек проникнут в питательную липкую слизь в глазницах, упиваясь ее душой…

Это не моя мысль, спохватился он.

Вспыхнули охранные руны. Земля сотряслась.

Она прямо под ними.

Ведьма тоже это почувствовала, но, неуклюжая в броне, реагировала очень медленно. Артоло подхватил ее и бросился вперед, одновременно со взрывом склона за плечами. Вокруг сталкивались валуны. Заклубилась пыль, и сквозь удушливое облако он увидел богиню. Попытался вскинуть длинное ружье, но она была слишком близко.

Неразумная, битая, но хитрая как лиса. Богиня распознавала длинные стволы и понимала, что они опасны.

Как дерево без листвы, ободранное и голое, богиня будто сгибалась под незримой бурей, но при каждом наклоне, каждый раз, опуская ветвистые руки, она поднимала их вновь – скользкие от внутренностей бойцов Артоло. Она потрясала руками, рассыпая кровь как росу, и на горном скате начинали пробиваться зеленые ростки. Перед Артоло упали скрученные вместе куски ружья и стрелка.

Призрачный палец лег на курок. Отдача молотом стукнула по телу, вцепляясь в каждую прежнюю рану. Пронзила обрубки пальцев, резаный живот, позвоночник. Вспышка ослепила, в нос проникла едкая вонь серы и флогистона.

Ушарет взревела от боли. Заряд попал ей в грудь и почти оторвал одну руку. Она вскользь устремилась к Артоло – ставшему, считай, на пути оползня. Шипастые пальцы дотянулись… и замерли. Ушарет застыла, парализованная на месте чарами ведьмы. Вокруг богини замигала решетка эбонитовых молний, их зигзаги мелькали, драли составленное из камней и грязи воплощение Ушарет.

– Не могу. Держать, – простонала ведьма. Из каждого сочленения ее доспеха забил неземной свет. С ведьминых запястий закапала черная жидкость, шкворча в пыли. Все шприцы костюма до одного защелкнулись в пазах, накачивая наркотиком истощенное чарами тело. Не будь на ней неподатливой брони, ведьма корчилась бы в агонии, оглушенная колдовством.

Артоло обнажил свой драконий кинжал. Клинок затуплен, но по-прежнему хранит мощь. Он прыгнул за спину неподвижной богини и, как зубило, вогнал клинок в рану, откалывая руку от тела. Рука отлетела, распадаясь дождем из щебня, корней и гнили.

Нож также прервал действие заклинания, освободив Ушарет. Она начала крошиться, сжиматься, вереща, как раненый зверь. И, повернувшись, помчалась вскачь от Артоло, размашисто вспрыгивая все выше и выше. Неестественно длинными шагами она уносилась на гребень. Если богиня удерет, то сможет вытянуть силу из часовни и исцелиться. Возможно, вернется и будет преследовать их за осквернение ее горы или уйдет отыскивать вероятного святого.

– Хватай ее снова, – приказал он ведьме.

– Наверно, не получится, – прошептала ведьма, но тем не менее попыталась. Она вытянула руку, вновь пропела чары, и богиня опять оказалась схвачена на полушаге, обездвижена заклинанием. Стрелы потусторонней энергии слетали с ведьмы, уходя в почву. Завоняло паленой плотью.

Артоло не обращал на это внимания. Он сложил руки рупором, выкрикнув приказ:

– Мартайн! Взрывай быстрее!

Он не разглядел Мартайна среди пыли и неразберихи, но через несколько секунд вспыхнуло зарево, прокатился гром, посыпался шквал камней. Ведьма облегченно сложилась у его ног, сипло втягивая воздух. Когда рассеялся дым, стали видны остатки богини. Обугленная глыба, немного напоминавшая женщину, лежала на дне свежей расселины в теле горы.

Артоло двинулся поперек склона, переступая через останки своих солдат. За спиной осталась скулящая ведьма.

Сперва неотложное. Он полез в жаркую яму, сдерживая дыхание, чтобы меньше наглотаться едких паров. Чахлая божья развалина шевельнула обрубком, прежде бывшим ее головой, и на мгновение пред ним предстала статуя, девушка из часовни – ее формы наложились на обезображенную оболочку Ушарет. Она не изменилась в лице – ни страха, ни мольбы о пощаде. Чистое сопротивление.

Кинжал у него тупой, поэтому потребовалось несколько долгих, одышливых минут, чтобы перепилить корневища жил на шее, прорезать плоть из грязи и разъять каменные позвонки.

Ну их на хер – и святых, и богов.

А вот чтобы собрать разбежавшуюся Эшдану, найти все брошенное оружие и неиспользованную взрывчатку, потребовался почти час. К тому времени склон оброс живым саваном, слоем травы, как растекающимся кровавым пятном. Артоло потянул за травинку, выдирая ее из песчаной почвы. Чудотворная поросль стала единственным участком зелени на всей горе. Уродливые растения, причудливый сплав из видов, некогда произраставших здесь, на Утесе, на его поглощенных новым морем подножиях. Наверно, трава ядовита или заражена, есть эти порождения чуда – запредельная дурость. Впустить бога в себя… чокнуться надо.

– Убрать с горы трупы, – распорядился Артоло. Если этого не сделать, то верующие в сломленных ильбаринских богов смогут пожертвовать останки своим покровителям, извлечь духовный осадок через похоронный обряд. – А когда закончите, обыщите верхние склоны. Может, там и прячется эта гвердонская баба.

Мартайн задержался:

– Если мы ее найдем, чего от нее ждать? Что я должен знать о ней?

– Ее нельзя убивать.

– И все? Она вооружена? Алхимией?

– Она одна. Может, вооружена. Возьми побольше людей.

Мартайн посмотрел на скат, усыпанный телами. Засада на Ушарет стоила жизни полудюжине эшданцев.

– У нас заканчиваются принявшие пепел.

– Набери сколько надо в рабочем лагере. Доведи дело до конца, Мартайн. – Артоло харкнул в яму, прислушался, как слюна шкворчит на тлеющем трупе богини. Затем развернулся и пошел прочь.

Ведьма ждала его у обочины.

– Набери сколько надо в рабочем лагере, – эхом повторила она. – А как же нормы выработки? Что вам на этот раз отрежут во искупление?

– Попридержи язык, – рявкнул Артоло. – С Прадедушкой я сам разберусь.

– Это не мне отвечать за задержку, – бросила ведьма.

– Прадедушка меня поймет.

Прибыла карета везти их назад в Ушкет. Артоло предпочел бы верхом – порой если быстро скакать, то почти как снова летишь на Прадедушкиной спине. Но ведьма вымоталась, а о ней нельзя не заботиться, уж больно полезна.

Карета добралась до Ушкета к закату. Уже действовал комендантский час, и по пустым улицам они резво домчали до цитадели.

Цитадель Ушкета прежде была провинциальным фортом, пристанищем немногочисленного гарнизона. Здесь размещался местный префект. На несколько недель раздрая после падения города Ильбарина цитадель стала резиденцией правительства – тогда сенаторы и префекты карабкались на Утес, повыше и подальше от Божьей войны. Правительство в изгнании по-прежнему существует, но оно в Паравосе, и отныне в Ушкете один закон – слово Артоло.

– Я беспокоюсь совсем не о драконе. На нем прилетает Дантист. – Ведьма сняла перчатку и расчесывала шелушащуюся кожу. Пальцы обмазаны кровью. – Не люблю я его. Не слыхала о таких, кто покинул бы гвердонскую гильдию алхимиков, иначе как нахимичив себе на гроб. Их тайны хранятся за восковыми печатями, понимаете?

– Ворц отмечен пеплом, как и ты. Ворц верно служит Гхирдане. Как подобает и тебе.

– Вы думаете, клятва да щепотка золы для него что-то значат?

– Для тебя же значат. Или нет?

Она умолкла. Подвинулась назад, скрипнув костюмом, и уставилась на обесцвеченное море. Горная почва добавляла воде ржавый оттенок. Ведьма подняла ладони, обследуя их на свету. На руках не было мест, где бы кожа не отсыхала, не отваливалась после ожогов, обнажая мясо и синие вены. Но узорчатые наколки на запястьях странным образом оставались в первозданном виде. Она напоминала Артоло недавно убитую богиню. Если стукнуть ведьму покрепче, не раскрошится ли в прах и она? И останется только шелуха татуированной кожи.

Колдовство – быстрый путь к власти, если, конечно, у тебя есть к нему способности. Если согласен обжечь свою душу в огне. Артоло размял призрачные пальцы. Он мог бы прикончить ведьму с одного удара в нужное место. За секунду вогнать эти наколдованные пальцы ей в глотку. Даже если ободранная волшбой дыхалка и не переломится, она не сможет говорить, не сумеет бросить заклятие. Не с ее телесной слабостью владеть такой мощью. Смысл иметь силу, раз нет выносливости? Она каждый раз вынуждена отдыхать в надежном укрытии. Как длинноствольная винтовка – крайне мощная и точная. Замечательный образец алхимии и инженерного искусства, но ломается с легкостью.

Он прочистил горло:

– Почему ты боишься Ворца?

– Не боюсь. Но либо он не настолько умен, как о себе возомнил… – Она растерла подошвой кусочек мертвой богини. – Либо таки умен, и тогда еще хуже. Он опасен, босс. Я не хочу с ним пересекаться.

– Найди мне Тай, и я буду тебя защищать.

– Стараюсь. Гадальные взывания занимают много времени. Взять и прочитать по кучке кишок не получится. – В голосе слышалась досада. – Было б легче, не подыми вы целый остров на ее поиски. Эфир взбудоражен, звенит всеми отголосками эха. Лучше бы вам ограничиться мной. Мартайн и остальные нужны в лагере.

– Тогда не растрачивайся на заклинания, отдохни. Накопи силы. Уличные ищейки ее и так найдут.

– Нет. Я сумею сама. Я справлюсь.

Глава 10

Всю неделю в порту работали в двойную смену, днем и ночью чистили склады от загрязнений, вызванных пожаром у Дредгера. Бастон принес противогазы, оставшиеся с налета, и раздал их уборщикам самых пострадавших участков. Рискованно, но лучше он ответит на неудобные вопросы, чем будет смотреть, как какой-нибудь бедняга проблюется остатками разложившихся легких. Бастон хорошо разбирался в необходимом зле, как и в оправдании насилия перед самим собой. Когда он работал на Братство, то в скверные дни не раз старался отскрести совесть от грязи. Объяснял себе, что Братство, несмотря ни на что, по-прежнему справедливая сила, доступный способ дать ответку на угнетение городскими властями. Объяснял, что пострадавшие заслужили свою участь; они нарушали правила улиц и сами навлекли на себя кару. Мог бы и сейчас объяснить сожжение цехов Дредгера случайной ошибкой, в которой нет его вины.

Но в итоге все оправдания ушли впустую, и на целую неделю он взвалил на себя самую тяжелую работу – в разлитой поверх ядовитой дряни воде сгребал руками в перчатках гущу алхимических смесей. Сегодня проработал всю ночь, пока его не погнали домой.

Почерневшие руины цехов гильдия алхимиков обнесла защитным экраном из серебристой ткани, которая на заре светилась так, будто Новый город породил себе новый район. Усталый, Бастон брел по улицам Мойки под сенью храмов. В парящем храме Матери Облаков рассвет встречали факелами, их огонь воспламенял горизонт. При подходе к храму зрение Бастона исказилось – на миг это символическое действо стало реальным, и жрецы по-настоящему зажгли утреннее солнце. Он подпал под влияние богини. Пришлось срочно переходить улицу, и реальность тут же вернулась обратно.

Он попытался срезать путь по потертой лестнице, посередине разделенной ржавыми перилами, но дорогу преградило огромное существо, полубык-полускорпион. Умуршикс, так их называли. Священное животное бога-отца, Верховного Умура. Бастон не разобрал, спит чудовище, или медитирует, или просто сидит не шевелясь. Да и вообще это не создание природы, а божье отродье. Может, оно движется только по воле своего бога.

«Бомба под брюхо – и скорпиону крышка», – подумал он, вспоминая похищенное из цехов Дредгера оружие. И поспешил пошустрее убраться. Неподалеку вполне могут бродить сторожевые пауки, вычитывать в мыслях богохульные и бунтарские настроения. Тиск сказал правду – в старые времена жилось проще. Прежде вору было достаточно не попадаться на глаза. Теперь же приходится еще и стеречь мысли.

Он задумался о том, сколько соседей опустили руки и склонились перед Праведным Царством. Ишмирский оккупационный корпус поощрял перешедших в их веру. Но куда значимее было благоволение богов. Поклонись Благословенному Болу, покровителю торговли, и твои дела будут процветать. Поклонись Дымному Искуснику, занебесному вдохновителю, и твои сновидения проникнут в мир яви. Покорись – и неплохо так приподымешься.

Завтраком Бастон подкрепился в забегаловке напротив заведения Пульчара. Он не ходил туда с налета на Дредгера, с тех пор как Раск втянул их в дурацкую потасовку с ишмирцами. Глупое высокомерие гхирданцев – светиться ни за что ни про что. Бастон дни напролет прячется от психопауков, осмотрительно таит все в себе, ждет подходящего момента целую вечность – и тут приходит Раск и устраивает мордобой.

Но, будь оно проклято, приятно было врезать ублюдкам!

За эти недели у Бастона вошло в привычку приходить к церкви Нищего Праведника и наблюдать, как из дверей вытекает паства. И с каждой неделей толпа прихожан редела. Хранители уже забросили одну из крупнейших церквей на Мойке – Святого Шторма на побережье. Как скоро и в ризнице Нищего поселится какой-нибудь чужой бог?

Этим утром Бастон обводил взглядом прихожан, отмечая их лица. На некоторых читалось сопротивление, но большинство вороватых или, того хуже, пустых – топают по наклонной, как заводные автоматы. Они цеплялись за старые обычаи и привычки и тем отрицали чужеродность окружавшего города. В этом сборище не хватало одного лица – лица матери.

Скрепя сердце Бастон побрел на горку к Борову тупику. С вонючей и чумазой нижней Мойкой было не сладить никакому чуду. Перед дверьми храма Благословенного Бола стояли два идола из чистого золота, двое святых, настолько преданных, что после гибели превратились в драгоценный металл. За день после установки изваяния покрылись сальным налетом копоти и алхимических отходов. (А за ночь одна статуя потеряла уши, нос и три пальца, другая же исчезла совсем.) Боров тупик, напротив, граничил с респектабельностью – буквально. Он примыкал с той стороны к высокой стене, отделявшей Мойку от более благородных частей города. Эта стена стала рубежом ИОЗ, поверху ее патрулировал другой умуршикс – недреманный страж, зверь из легенд, рыскал под садом родительского дома.

Бастон впустил себя сам, отперев тяжелую дверь. Отметил неприятный запах воскурений из кадильницы.

– Если вы пришли меня грабить, – окликнула сверху мать, – то шкатулка с драгоценностями на столе в передней. Первая дверь справа. Если попробуете взойти наверх, закидаю вас башмаками.

– Это я, – крикнул Бастон.

– Тогда про шкатулку забудь. Там остались только запонки и контактный яд.

– А про башмаки?

– Я еще не решила.

Он рискнул подняться по лестнице. Кое-где отклеились обои, и на панели сырело пятно, которого в том месяце не было. На стене висел портрет Карлы, в полный рост, возле ее бывшего суженого. Карла навсегда перестала о нем говорить. Их связь была не по любви. Парень происходил из семьи алхимиков, сказочно богатой. Помолвку утрясли, когда Хейнрейл заключил с гильдией тайный союз. Теперь все накрылось, и деньги, и связи. Не видать Карле домика на Брин Аване.

Он обнаружил мать на коленях возле маленького алтаря ишмирского бога Дымного Искусника. Благовония из двух кадильниц завивались вокруг нее сизыми кольцами. Разноцветные струйки испарений переплетались в переливчатой пляске. Бастон кашлянул.

– Почти готово, – с закрытыми глазами произнесла мать – то ли сосредоточенно молилась, то ли хотела заставить его подождать. Дым забирался ей в ноздри, вуалью обтекал лицо.

– Сегодня утром ты не ходила к Нищему Праведнику.

– Зато ты ходил к Дредгеру на прошлой неделе.

Бастон тщательно обдумал ответ. Эльшара Терис тридцать лет прожила замужем за Хеданом, тридцать лет в браке с Братством. Пусть Хедан уже два года в земле, такие узы сами собой не отпадут. Она по-прежнему кое с кем общалась, прислушивалась к шепоткам из подполья. В то же время частью Братства она так и не стала, в отличие от Хедана. В отличие от детей. И она преклоняла колени перед ишмирским алтарем. Было бы крайне недальновидно прятаться от пауков и соглядатаев и оказаться застуканным собственной матерью. Если она уже слишком далеко зашла и подпала под божественное влияние, то…

– Ну, хорошо, – сдался он. – Перестану тебя проверять, раз ты против.

– Да я-то не против, делай что хочешь, главное, чтобы делал ты сам, а не отец. – Мать развернулась к нему: – Ну как?

Она выглядела лет на тридцать моложе и вся сияла. Смотрелась как Карла. Он тихонько подул матери на лицо, и иллюзия развеялась, как прах на ветру. Эльшара зло выругалась:

– Проклятие, никак зафиксировать не выходит!

– Иллюзия…

– Чудо Дымного Искусника, Повелителя-под-вуалью, Бога Откровений и Вдохновения, Владыки Поэзии, Обитателя Комнаты Без Стен, Творца… – Перечисляя имена, она малость остекленела глазами, и он тихонько ткнул ее в руку. Мать встряхнулась и продолжала, будто бы и не проваливалась в транс. – Я годами мерзла в церкви Праведника, и Хранимые боги ни разу не ответили мне ни на одну молитву. Вот и решила пойти по-другому.

– А то ты без них не обойдешься, – сказал Бастон. Этот дом в Боровом тупике был одним из самых больших во всей Мойке. Не таким роскошным, как у Гхирданы, но бесспорно богатым, спасибо Братству. Однако каждый раз заходя сюда, он замечал на какой-нибудь стене или полке очередное пустое место – хранимая прежде ценность отправлялась в ломбард. Сколько же она тратит на необходимое, а сколько отдает богам? – И, к слову, деньги нужны?

– Ого, портовые грузчики стали получать больше пяти медяков в день? – фыркнула Эльшара. – Нет, перед тобой приходила сестра, поэтому ничего мне не надо. Разве только чтобы дети пореже у меня тут маячили. Я-то думала, Карле есть чем заняться, приглядывая за тобой. Кстати, она просила тебе передать, если объявишься: встреть ее в семь под аркой Привоза.

– Небось обо мне тут судачили.

– А как же. Волнуемся, Бас. Эти годы нам дались нелегко, но о тебе мы заботиться не перестанем.

– Мне пора идти. – У лестницы Бастон помедлил: – Не нужен тебе этот дым.

– Считаешь, я хожу в храм Дымного Искусника покрасоваться? – обиженно произнесла Эльшара. Но, как всегда, Бастон не понял – она неподдельно задета или играет драму напускных невзгод. – В дыму содержится истина. Жрецы вызывали передо мной разные видения.

– Причуды сумасшедшего бога.

– Мне тебе глаза не открыть, Бас. Ты сам должен вглядеться в дым. Пошли сходим в храм вместе.

– Мне некогда.

Она усмехнулась:

– Что, бочкам с ящиками невтерпеж подождать?

– У меня другие дела.

Эльшара отвернулась к алтарю, подкинула смесей в кадила. Дым опять оплел ее лицо кружевами, и Бастон задумался, скоро ли перестанет совсем ее узнавать? Она становилась столь же непривычной, чуждой ему, как и Мойка, – боги Ишмиры отнимают у него все больше и больше. Эльшара помахала ладонью в дыму, рассматривая сложившиеся узоры.

– Я не шучу. Твоему отцу я постоянно твердила: чтобы удержать власть, надо быть безжалостной сволочью. Не всякий на такое способен. Отец, прими Утешительницы его душу, так не мог. Поэтому я и втемяшивала ему держаться поближе к самому хитроумному и жестокому подлецу, какого удасться найти. Если ты, Бас, уйдешь в Новый город, непременно поступай точно так же.

– Я сам о себе позабочусь.

Эльшара цокнула языком:

– Я из-за вас совсем поседела. Из-за вас с Карлой.

Когда Бастон покидал Боров тупик, в голову закралось воспоминание. Это было до Перемирия и до Кризиса. Новый город еще не возвышался на гвердонском окоеме, чужие боги не насаждали на пепелище свои кошмарные храмы. Он тогда не узнал каменного человека, поджидавшего на улице в сумерках. Каменные люди не смели показываться на Боровом тупике.

– Бастон, есть разговор. – Слова скрежетали, словно в горле крутились жернова.

– Нижние боги… Иджсон? – Знакомое лицо затерялось под чешуйками, пупырышками какой-то гальки, наплывами камня. Только прежние глаза в упор смотрели из-под этой маски. – Хейнрейл ищет тебя.

– Хейнрейл хочет меня убить. Он меня отравил. Я этого с рук ему не спущу.

– Здесь его нет, если ты пришел по его душу. – В глубине сознания Бастон гадал, готов ли он убить друга, и молил, чтобы Шпат до этого не довел.

– Я вызываю его на сходку. По поводу звания мастера. – Шпату приходилось одышливо проталкивать слова, легкие сдавливали каменные пластины. Он с силой топнул ногой, встряска пробежала по всему его телу, и на Боровом тупике задрожали оконные стекла. Вибрация прочистила какую-то закупорку, и речь его стала посвободнее. – Вытащу Хейнрейла на воровское судилище. Я знаю, твой отец в прошлом его поддерживал и немало с этого получил, но я спрашиваю лично тебя, Бастон. Теперь это наше Братство. Мы можем изменить его к лучшему. Пришло время решать по-новому.

– Ты ни за что не наберешь голосов. Хейнрейл недосягаем. – Он пытался убедить в этом самого себя, растоптать тлеющие угольки надежды. Мысли о том, что Хейнрейл, возможно, уйдет, что Братство удастся возродить…

– Завтра меня будет поддерживать Таммур, – сказал Шпат. – И Тиск. Кафстаны пойдут за мной. И у меня есть кое-что, чего у Хейнрейла нет, – у меня есть святая.

– Какая еще святая?

– Кари. С ней случаются видения – о настоящем. Она видит насквозь любые секреты. Скоро узнает все о Хейнрейле. Ему от меня ничего не утаить. Я готов его свергнуть. Сейчас подходящий момент провернуть колесо. – Цитирует отцовские записки. – Вы со мной? Вы оба?

Бастон зыркнул через плечо. Карла вышла следом и стояла тихо, как тень, слушала Шпатову речь.

– Хедан наверху, – шепнула она. – Если он тебя увидит, то скажет Хейнрейлу, спустит на тебя Холерного Рыцаря. Лучше уходи.

– Увидимся на сходке. – Шпат натянул на чешуйчатую голову капюшон и шагнул в тень. Хоть и каменный, двигался он шустро.

– Шпат, – окликнул Бастон. – Я с тобой. – Он так и не узнал, услышал ли его Шпат.

Две ночи спустя Шпат соперничал с Хейнрейлом на воровском судилище – и выиграл. Но у Хейнрейла имелась страховка – договоренность с ползущими. Той ночью под градом смертельных заклятий погиб весь цвет Братства.

Бастона там не было. Карла уломала его не ходить.

С вторжения подземка в Мойке не работала, Кракены затопили туннели. Поэтому Бастон шел пешком, твердо ступая по своему району на длинных ногах. Начался дождь, яростный ливень, по переулкам понеслись мутные потоки. Крысы сбегали из сточных труб – к дождевой воде подмешивалась кислотная дрянь испарений, от нее щипало глаза.

Серотканная улица проходила возле Священного холма, за пределом ишмирских владений, ближе к хайитянам. По условиям Перемирия при входе и выходе с любой оккупационной зоны требовалось предъявлять документы. Вооруженным силам каждой зоны воспрещался доступ на две остальные, а для выхода в нейтральную часть города необходимо было иметь разрешение. Теоретически гвердонским гражданам позволялось посещать оккупационные зоны, но подозрительные перемещения были чреваты досмотром. Один из стражников на пропускном пункте щеголял сломанным носом – возможно, после той драки в баре. Бастон не поднимал головы, стараясь не светить физиономию, пока стоит в очереди. У ворот стоял не жрец-смотритель – то был сам Жестокий Урид, воплощенный полубог. Девяти футов, птицеголовый, с клювом, готовым вырывать сердца недостойным. Урид что-то прокаркал на неизвестном Бастону языке.

– Какие дела у неверного? – перевел священнослужитель.

Бастон приподнял полу своего пальто, показал:

– Хочу поискать, где мне пальто залатают.

Урид закурлыкал, а затем помазал Бастона священным елеем и разрешил проходить. Елей пах иначе – наверно, на пропускном пункте внизу они используют другое вещество, а может, дело в каком-то особом ритуале, либо присутствие Урида меняет состав. Бастон представил, как Урид станет выслеживать его в переулочках, как изогнутый клюв пробьет грудину и вырвет сердце.

Отчего-то его сердце представало на этой картине уже безжизненным, оно не билось. Полая, чахлая скорлупа, деталь механизма.

Он шел по одному из опустошенных участков города. Здесь поврежденные дома не подлежали ремонту и ждали сноса, а пораженные чудесами – еще и процедур экзорцизма. Если бы он повернул отсюда налево, а не направо, то улица Состраданий вывела бы его мимо ХОЗ на пятачок, прозванный Мирной Могилой. На этом месте была уничтожена Пеш, ишмирская богиня войны. Сам клочок земли опечатали, заключили в герметичную оболочку – пустую гробницу. Алхимики до сих пор его изучают и говорят, что те, кто был рядом, когда умирала богиня, навсегда повредились душой.

«Рядом был целый город», – удрученно шепнул ему внутренний голос.

Вопреки тяжелым последствиям, здешний коммерческий район оживленно гудел. Посредники и перекупщики, игнорируя царящий погром, толклись среди разрухи. Из рук в руки переходили паевые доли в перевозках оружия, в поставках алхимии, в заморских предприятиях и компаниях. Здесь за день меняло владельцев больше капитала, чем светит вору накрасть за всю жизнь, – если вор живет в Мойке, уж точно.

Он поднялся на Священный холм и отыскал нужную лавку портного. Торговали в ней в основном рясами для священников и студентов, куда ни глянь – висят накидки из серой и черной ткани. Лавка напомнила ему старый рельсовый туннель возле Виадука, пристанище тысяч летучих мышей. Они все свисали рядами, сложив аккуратно крылья. Таились, послушные недоброй воле.

Девушка-продавщица, похоже, его узнала. Помогла снять пальто, сложила, повесив на руку, словно дорогой наряд, а не грязные обноски, и пригласила в примерочную. Там она выудила ключ, отперла шкаф. Вспыхнули начертанные на доске волшебные печати, а потом опять потускнели, стали невидимы. Запирающее заклятие массового выпуска, одна из последних разработок алхимиков. Обережные сигиллы, нанесенные машинным способом.

Внутри скрывалось еще одно творение алхимиков. Причудливый механизм, пишущая машинка, кое-как спаянная со стеклянным баком, где была налита святящаяся жидкость. Толстый серебряный шнур уходил от основания машины в отверстие, просверленное в задней стенке шкафа.

– Вы уже пользовались эфирографом?

Не пользовался. Девушка показала ему, как класть руки на клавиши приемного устройства, потом включила рубильник, и машина ожила. Бастон думал, что прибор заговорит или покажет ему собеседника, но вышло еще необычнее. Пока эфирограф работал, ему казалось, что Синтер находится рядом с ним в комнате, заглядывает через плечо, обдает затылок дыханием. Коснувшись клавиш, он чуял запах жреца, шершавая сутана касалась запястья. Пальцы Бастона двигались сами собой, выстукивая сообщение.

ДОКЛАДЫВАЙ.

Он немного выждал.

Бастон печатать не умел, но машина сама помогала ему, и слова вылетали из-под пальцев сразу, как только возникали в уме. Опасный прибор – любая шальная мысль могла ускользнуть и передаться. Придется сторожить свои думы не менее тщательно, чем при пауках в Мойке.

ГХИРДАНА СОЖГЛА ЦЕХА ДРЕДГЕРА.

НАПАДАЮТ НА ПОСТАВЩИКОВ ИЛИАСТРА.

ВЕРОЯТНО, СЛЕДУЮЩИЕ КРЭДДОК И СЫНОВЬЯ. СПЕРВА ТЕ, КТО ПОБЛИЖЕ.

ЗАТЕМ МАРЕВЫЕ ПОДВОРЬЯ.

Он практически слышал, как Синтер облизывает сухие губы. Костяшки пальцев Бастона скрутило призрачное онемение, когда священник сам задвигал руками по клавиатуре.

ВОЗВРАЩАЙСЯ СЮДА ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ, ответил Синтер.

Бастон снова запечатал, пальцы жалили клавиши.

ОДНО ЗАДАНИЕ.

Ответ пришел незамедлительно и нес на себе эхо издевательской улыбочки.

ЗНАЕШЬ, КАК ГХИРДАНА ПОСТУПАЕТ С ДОНОСЧИКАМИ?

А затем свет машины потух, и чувство присутствия жреца выветрилось. Тут же вернулась девушка. Она деловито вручила Бастону зашитое пальто, закрыла шкаф с секретным устройством. А Бастон сидел и восторгался простотой и четкостью ловушки. Прежде никто бы не посмел с ним так обойтись. Братство за своими приглядывало. Городской дозор мучился годами, искал стукачей на Хейнрейла и так и не преуспел. Все знали, что защита Братства означает на Мойке куда больше, чем могла бы предложить стража, и угрозы его гораздо страшнее. Но нынче все изменилось. Братство ушло, оставив Бастона без крыши, без щита против промышлявших в городе сил.

Расчет был точен. Но Синтеру не предусмотреть все на свете. У жреца наверняка есть шпионы и наблюдатели, но всего ему не узнать. В душу Бастону не залезть. Это его последний оплот, единственное место, куда им не дотянуться.

– Увидимся через неделю, – бросил Бастон девице, уходя из швейной лавки, и невольно задумался: солгал или нет?

Карла ждала его на углу возле Морского Привоза.

– Раск хочет нас видеть, – прошептала сестра, – новое задание.

– У Крэддока.

– Ага. Нас зовут на Фонарную улицу. Тиск оказался прав – вот шанс, которого мы ждали. Будем вместе с этим парнем-гхирданцем и снова наберем вес. Впереди удачные дни. – Карлу будоражило будущее, глаза горели при взгляде на яркую цитадель Нового города. Бастон, напротив, ощущал, что к нему пристала и молча взывает знакомая грязь Мойки. Там, между Замковым холмом и портом, переплетались родные улицы, старые спуски, аллеи и переходы. Он создан для этих закоулков, а не для мертвенной белизны сияющего лабиринта. И, подходя к его рубежу, еле волочил ноги, однако Карла уверенно подталкивала вперед.

Они вступили в Новый город. Эшданцы-проверяющие их узнали, и до резиденции Раска отсюда было подать рукой. Подать рукой по меркам Нового города, вечно запутанного и мудреного – но это и к лучшему. Извилистый маршрут по зеркальным галереям обескуражит любую слежку.

У дома Бастон остановился и присмотрелся. Дом был необъяснимо похож на родительский, на все постройки по Борову тупику. Казался призраком жилья, блеклой каменной тенью.

Карла задерживаться не стала и сразу вошла.

Интерлюдия 1

Эфирограф на столе Эладоры Даттин отрыгнул короткое сообщение, окутанное характерным плесневым ароматом и злобой Синтера.

ХЕДАНСОН НАШ.

Эладора откинулась в кресле и позволила глазам закрыться на блаженную минуту покоя. Ситуация с Гхирданой не вовремя отвлекала от других, более важных обязанностей, и стало облегчением узнать, что их комбинация работает. Еще была некая приятная справедливость в том, чтобы натравить одного закоренелого бандита на другого.

Надо работать дальше. Официально Эладора – специальный городской волхвователь, заведует регулированием волшебства. Она взяла стопку заявок на разрешение колдовать. Несколько утвержденных продлений. Существенно больше отказов – волшебство легко не дается. Она бегло с ними ознакомилась и нацарапала согласование на каждом листе.

Намного интереснее новые прошения. Все от новоприбывших – беженцев с Божьей войны либо представителей оккупационных сил. Эти бумаги отправятся на проверку министру безопасности.

В целом заявок набралось меньше дюжины. Келкин хочет провести парламентский закон об отмене права гильдии алхимиков распоряжаться своими чародеями и отдать их обратно в ведение специального волхвователя.

Эладора не знала, будет ли еще занимать свою должность, когда это произойдет. Она обернула пачку прошений пурпурной лентой и вышла в приемную к ассистенту.

– Риадо? Я схожу в управление министра Нимона.

– Простите, мисс, но к вам посетитель.

Ее ожидал круглолицый, розовощекий человечек, на черной мантии пестрели пятна от кислоты или отбеливателя. Церемониальная цепь его поста с золотым глазом на фляжке была инкрустирована драгоценными камнями.

Разумеется, им пришлось изготовить новую цепь. Старая сгинула в Кризис, вместе с Рошей.

– Гильдмастер Хельмонт, – любезно проговорила Эладора. – Простите, я и не знала, что вы удостоите меня визитом.

– О, да никакого визита. Просто зашел поболтать. Можно? – Он указал на кабинет Эладоры.

– Конечно.

Она сунула заявления в выдвижной ящик и проверила, отключен ли эфирограф, прежде чем села в кресло. Хельмонт – мастер гильдии алхимиков – терпеливо ждал, пока она закончит.

– Вы не рассматривали карьеру алхимика? – спросил он.

– Нет.

– Жаль. Уверен, в Горниле вы бы превосходно себя показали. – Гильдия алхимиков устраивала испытания для школьников с четырнадцати лет; набравшим проходной балл оплачивали дальнейшее образование. Тем, кто достоен, – учеба и пожизненная карьера в гильдии.

– Моя м-мать не разрешала мне участвовать в Горниле.

– Что ж, вы тем не менее достигли высот. И все-таки представьте, кем бы вы могли стать.

Расчищая стол, Эладора перебирала в уме известное ей об этом человеке. Насколько она понимала, Хельмонт был компромиссным кандидатом на исполнение обязанностей главы гильдии. Осмотрительный, усердный научный сотрудник, отнюдь не блистательный ум или признанный старейшина отрасли, как его предшественники. По сведениям осведомителей, самый слабый мастер со времен основания гильдии.

– Чем я могу вам служить, гильдмастер?

– Ничем. Я предпочел бы, чтобы вы ровным счетом ничего не делали. Простейшее дело на свете.

– В связи с…

– Гильдия намеревается возвратить некоторые ценности, что были похоронены под Новым городом при разрушении Квартала Алхимиков. Значимые результаты экспериментов, памятное достояние и тому подобное. – Он махнул рукой, будто вел речь о сущих пустяках, а не о божьих бомбах, раке гильдмистрессы Роши и прочих погребенных там ужасах. – Я вынесу предложение в комитет по безопасности. И хочу лишь, чтобы вы воздержались ему препятствовать.

Эладора колко улыбнулась:

– Гильдмастер, вы понимаете, что прежняя попытка открыть это хранилище привела к катастрофе. И в любом случае захоронение находится под Лириксианской Оккупационной Зоной – и любое вмешательство будет угрозой заключенному миру.

Его лицо наигранно осунулось.

– Ах, ясно, ясно. Угроза миру, само собой, вызывает нашу крайнюю озабоченность. – Он потер подбородок. – Знаете, я слышал чудную сплетню. Бредовейший слух. Говорят, вы уже совершили то, что нацелился сделать я. Взломали хранилище под Новым городом и захватили себе всю добычу.

– Я… – начала Эладора, но Хельмонт жал дальше.

– Естественно, вздор. В том смысле, что вам ведь понадобилась бы помощь упырей, иначе как пройти сквозь их владения и открыть подземные склепы? – Он посопел, как бы принюхиваясь. – Кстати, вы не видели Владыку Крыса? Или он больше не показывается лично? Не встречались ли на днях с каким-нибудь его говорильным посредником? Как я понимаю, вы тесно сотрудничали с вожаком упырей во время вторжения.

– Владыка Крыс, – сказала Эладора, – служит городу. Как и я. Словом, прошу прощения, гильдмастер. – Она встала.

– Словом, если останки нашего достояния попали к вам, – рассуждал будто сам с собою Хельмонт, – вам бы понадобилось их где-то содержать и чинить. А не похоже, что алхимический завод стоит у вас под столом. – Он побарабанил костяшками по столешнице. – Или в вашей карманной тюрьме на Мойке.

Эладора мысленно потянулась к нему, призывая легкое волшебство. Само собой, в церемониальную цепь были вплетены противочары. У ее заклинания нет шансов пронзить такую защиту. Она села обратно, положив ладонь на ручку выдвижного ящика.

– Где бы вы могли хранить столь опасные алхимические талисманы? Ага! – Хельмонт наигранно облегченно вздохнул: – Вы ведь неплохо знакомы с Йоганом Манделем, не так ли?

– Господин Мандель – друг нашей семьи.

– Конечно, конечно. В этом нет ничего предосудительного. Просто друг вашего отца. Я уверен, у Манделя много общего с… как лучше выразиться? С поместным сыроделом из Вельдакра.

Эладора потеряла последнее терпение к ужимкам и намекам Хельмонта.

– Господин Мандель – член вашей гильдии, разве нет? Если у вас есть вопросы, поговорите с ним самим. У меня много работы.

– Вы так умны, мисс Тай! – Хельмонт всплеснул руками. – Именно так я и поступлю. Поговорю с Манделем. В конце концов, это внутренняя проблема гильдии. Ничего, что бы требовало вашего участия. Как я уже сказал, вам совершенно не нужно ничего делать.

– Если бы я ничего не делала, – выпалила Эладора, – вас бы сожрала Божья война. Доброго дня, гильдмастер. Проводите себя сами.

Хельмонт ухмыльнулся:

– Прежде чем уйти, я вручу вам подарок. Знаю, вы историк. – Он хлопнул в ладоши, и Риадо внес деревянный ящик. – Мы нашли его, когда разгребали старые запасы. Ему не меньше сотни лет.

Он открыл ящик. Внутри была стеклянная банка двухфутовой высоты, запечатанная свинцовой крышкой. До краев наполненная мутной жижей. В банке плавала фигурка – статуэтка обнаженного юноши, синеватого оттенка с восковым отливом.

– Это гомункул, – сказал Хельмонт. – Одна из первых попыток гильдии произвести искусственную жизнь. – Он постучал по банке, и создание распахнуло глаза. Подплыло к стеклу, всматриваясь наружу.

Лицом оно напомнило Эладоре Мирена.

– Знаете, – промурлыкал Хельмонт, – прежде использовали конский навоз. Чтобы добиться правильной температуры. Сосуд погружали в навоз, и там рос гомункул. Теперь у нас атаноры, тигли и чаны для размножения. По-моему, неплохо вспоминать свои корни. Вспоминать, что гильдия начиналась с лошадиного дерьма, но достигла и более великих свершений. Всегда можно достичь большего. – Он поклонился: – Пообщаюсь с Манделем. Доброго дня, специальный волхвователь Даттин.

После ухода Хельмонта, выпровоженного верным Риадо, Эладора некоторое время созерцала гомункула в банке. Тварь глазела в ответ, прекрасное личико оставалось бесстрастным. Гомункулы лишены разума и души, но чары могут заставить их двигаться в продолжение воли волшебника. Слышит ли ее существо? Она представила, как глухой ночью создание отворачивает изнутри крышку, выползает из банки, мокрое и голое крадется по коридорам, чтоб доставить Хельмонту подслушанные секреты. Представила, как оно находит в темноте постель Эладоры и перерезает ей горло.

Она выдвинула ящик и достала оттуда пистолет. Близнец того, что отдала Карильон. Прочный, надежный, непритязательный. Незаметный, как сама Эладора.

Открыла банку, извлекла дергающегося гомункула.

И рукоятью пистолета несколько раз хватила воскового уродца, размазывая в восковую лепешку.

История впредь не ее забота. Будущее наступает слишком быстро, и некогда оглядываться, даже на миг.

Глава 11

Над завоеванным гвердоном вечерело.

На противоположной окраине, Маревых Подворьях и новом Квартале Алхимиков, гудок возвестил конец смены. Рабочие выплеснулись из фабрик, человечий паводок наполнил улицы, разбиваясь на протоки, бьющие в таверны и игорные заведения, водяные колеса коммерции. Люди стекали по витым лестницам, собираясь в подземные реки там, где грохотали поезда. Заливали площадь Мужества. Разные городские районы имели свою окраску течения – серые рясы университетских студентов, крикливая безвкусица Дола Блестки, черные костюмы и крахмальные воротнички парламентских чиновников. Попробуй отличи каплю одной жизни от другой, они все смешались в несущемся по улицам бурлящем потоке.

Но на реках ставят плотины и не дают им вольно бежать. У границ оккупационных зон стоят посты и пункты проверки, устроенные у всех по-своему. В хайитянской зоне все по регламенту – с военной нежитью, канцелярскими книгами, учетом и пропуском под роспись, тогда как границы Ишмиры сторожат боги и монстры. Пути в Лириксианскую Оккупационную Зону тоже под охраной – где-то лириксианских солдат, настороженно жавшихся на своей приступке с краю города, где-то гхирданских головорезов, охочих до взяток.

Русла этих рек перекрыты. Городские артерии перерезаны.

Ранее Шпат все это лишь видел, а теперь еще и осознает. Его рассудок на многие месяцы был сломлен и рассеян, неспособный слаженно мыслить. Ныне он неожиданно обрел сосредоточение. Твердую точку отсчета, которая существует здесь и сейчас.

Раск. Раск, уроженец Гхирданы.

Шпат во второй раз испытывал странный опыт воссоединения с собой, и на этот раз возвращение проходило иначе. Впервые это случилось с ним вскоре после смерти, после Помойного Чуда, – тогда его спасла Кари, спасла намеренно. Она дотянулась, отыскала его во тьме и вдохнула сознание. Пришла за ним, взяла за руку и вывела назад, к жизни, то есть к той причудливой псевдожизни, которая теперь суждена ему – воплощенному духу Нового города.

«Кари, – позвал он, – ты меня слышишь?»

Ничего. Он и не надеялся, что Кари сумеет его услышать. Она за полмира отсюда, а предел досягаемости Шпата ограничен Новым городом. Однако Раск даже не совсем осознает существование Шпата. Скорее они оба спутались вместе, будто бы Раск забрел в темный переулок и сознание Шпата прилипло к нему, как к рукаву паутинка.

Он и ощущал себя бессильной паутинкой. При вторжении Шпат надорвался, легкомысленно растратил себя на чудеса. Он не бог – свою потустороннюю мощь он украл у Черных Железных Богов и уже израсходовал все, что сумел от них унести. Ныне ему доступно лишь наблюдать сотней тысяч окон – сотней тысяч глаз.

Шпат смотрел, как Бастон заходит в дом на Фонарной. Теперь Раск держал на столе табакерку с пеплом пожарища в цехах Дредгера. Шпат задумался, много ли Тиска смешалось с этой черной золой.

Бастон пепел не принял, но некоторые другие воры с Мойки согласились.

Оказалось, Шпат способен наблюдать за Бастоном, не проваливаясь в яму воспоминаний – Раск заякорил его в настоящем.

«Раск, ты меня слышишь?» – позвал он. Раски поежился, будто Шпатова мысль обдала дыханием его затылок, но услышать его все равно не мог.

Кари тоже сначала не слышала Шпата. Ушло время, чтобы выстроить связь. Он будет терпелив, даже сейчас, когда Раск меряет шагами зал на Фонарной улице (эхо поступи пульсирует внутри Шпата, как новообретенное сердце), стремясь скорее продолжить свою кампанию. Шпат готов разделить азарт Раска – как и его слезы. В сознании Раска тенью огромных крыл постоянно витает ожидание возвращения дракона. Обрывки его волнения просачиваются вовне.

Почему именно Раск? Шпат мог только гадать. Он не бог, но рассуждать оставалось только в понятиях святости. Из того, что он знал, боги не избирают своих святых в прямом смысле – это вопрос удачной возможности, так молния поражает высшую точку ландшафта. И дело может решиться мгновенно. Сильва, тетя Кари, была сафидисткой, приверженцем ответвления от церкви Хранителей, которое направленно взыскивало святости. Она прилежно исполняла обряды, приносила жертвы, умерщвляла свою плоть, но боги годами не обращали на нее внимания, пока не сверкнула, стало быть, молния. И тогда установленная меж ними связь снесла все, выдержав даже надлом рассудка Сильвы. Стоит сравнить ее со Святой Алиной, которая не потратила ни минуты на моления и ритуалы, была простейшей во всех смыслах слова – но на какой-то миг боги обратили на нее взор, и этого хватило, чтобы привязать Алину к ним до конца жизни.

Так почему Раск? Шпат и гхирданец одного возраста – ну, то есть Шпат два года как мертв, но сейчас это опустим. Они оба наследники криминальных династий. Отец Шпата Идж был мастером Братства; Раск – Избранник дракона. Достаточно ли этого для мига взаимного сближения?

Имей Шпат выбор, он бы Раска не взял. Пускай гхирданского парня воспитывали как и его, они совершенно разные люди. Раск не питает любви к народу Гвердона, не задумывается о высшем призвании. Лучше бы он установил связь с кем-то другим. С Бастоном, например. Они дружили, до того как Шпат заболел, а Бастон стал доверенным Холерного Рыцаря. Были другие, кого Шпат выбрал бы вперед Бастона, но большинство из них умерли. Нельзя ли взамен ниспослать этот святой дар на Бастона?

Он потянулся к тому всей своей душой. Приложил всю силу воли, как мог.

«Бастон, ты меня слышишь?»

Ничего. Он навалился еще сильнее, соскользнул – и вот уже день вчерашний. Или позавчерашний. Позднее утро, Раск выходит из Нового города через пограничную проходную. Шпат теряет направление, сознание выскальзывает, как мокрое мыло. Изо всех остатков сил он вцепляется в Раска, только бы избегнуть бездонных расселин забытья.

Ему нельзя больше падать.

Раска пробрала дрожь, когда ледяная морось закапала за воротник, он пригнулся и побежал. Еще одно преимущество величавого полета выше туч для него под запретом. Неудивительно, что все местные норовят натянуть плащ с капюшоном или плотную, унылую куртку. Из сточных труб хлестала вода, превращая мостовую в череду рек, которые придется преодолевать вброд. От дневного ливня тротуары Дола Блестки опустели. Лишь несколько упертых личностей шатались сейчас по улице, и половина – его новобранцы из Братства. Бастон широким шагом обогнал Раска и Вира, небось рычит под нос. Карла загодя ушла вперед, следить за обстановкой у Крэддока.

Вир сморкнулся в платок.

– Я ненадолго заскочу кой-куда, – сказал он. – По отцовскому поручению.

– Как скажешь.

Кругом территория свободного города, но в их скромном походе участвуют только два гхирданца, он и Вир, и неприятностей быть не должно. Поджог Дредгерова подворья был артиллерийским обстрелом, а сегодня они – жрецы, что собирают души павших.

Улицу обрамляли кафе и лавки – книжные, писчебумажные. Попадались портные с учеными мантиями и шляпами с кисточками на витринах, изготовители принадлежностей для алхимии, торговцы реагентами и древними диковинами. Раск подметил мерцание илиастра среди колб других алхимических субстанций – разведенного флогистона, эфирированной соли, настойки одухотворения, грудного молока, сладкого купороса. Шприцы и пузырьки с алкагестом – с помощью этого препарата каменные люди замедляют развитие своей ужасной хвори.

Вир зашел в весьма любопытное заведение. Поначалу Раск принял его за ювелирный салон, но, когда вытер с матового стекла потеки дождя, оказалось, что там торгуют протезами. Витрина представляла механические руки, деревянные и костяные ноги, выращенные алхимиками органы в банках с животворной средой. Раскрытые бронекостюмы, наподобие доспехов Дредгера. Приклеенная к двери потертая вывеска уведомляла о том, что полномочные члены гильдии алхимиков обслуживаются вне очереди, а благотворительные акции не распространяются на жертв войны и несчастных случаев на производстве.

Сквозь тусклое стекло было видно, как Вир спорит с изготовителем механических частей тела.

Раск подошел к газетному киоску через дорогу, кивнул дряхлой торговке и взял с прилавка свежий «Гвердонский обозреватель». Как только стал отходить, она закаркала:

– Жулик! Стащил! Два медяка давай!

Ну, естественно, надо платить. На островах Гхирданы никому и в голову не придет выставить счет Избраннику дракона. Даже в Новом городе большинство народа уже научилось соображать и не просило его об оплате.

Бабуле Раск дал золотую монету, достаточную для покупки киоска со всем содержимым. Добавил еще и улыбку – драконью, с напоминанием о зубах.

Заголовки до сих пор радовали преобладающей темой – пожаром на площадке у Дредгера и боязнью распространения токсичного дыма. За недавние годы этот инцидент был далеко не первым, и Раск потерял счет детям с искривленными конечностями и другими пороками. Среди богачей модным аксессуаром стали золоченые дыхательные маски.

Газета не упоминала Гхирдану в связи с нападением на Дредгера, и Раски этому не удивился. Договоренность между Гвердоном и тремя оккупационными сторонами штука тонкая, и все знают, что главный вклад Лирикса в баланс сил идет от драконов. Открыто обвинять Гхирдану в преступлении чревато угрозой миру, даже если всем известно о ее причастности. Оставь в броне щель, и туда войдет нож. Он представил, как парламент рассылает повсюду своих агентов увещевать, подкупать и запугивать, но любой ценой выровнять крен корабля государства.

Ключевое сейчас – скорость. Он должен выполнить намеченное до того, как вернется Прадедушка, а главное – до того, как ему воспрепятствуют власти. Если достаточно быстро захватить бразды торговли илиастром, то у парламента не останется выхода, кроме как благословить сложившийся порядок вещей.

Пустые глазницы наблюдают за ним с другой стороны улицы. Скелеты-часовые из Хайта. Дол Блестки находится на краю Оккупационной зоны Хайта. Если Раск поднимется на Священный холм, он будет на их территории – а у Хайта нет угрызений совести по поводу поддержания перемирия. Правила перемирия ясны: если одна из трех держав нарушает перемирие, две другие вынуждены объединиться против преступника. Прогулка по территории Хайта уже может быть достаточной провокацией, чтобы начать войну.

Раск радостно машет им и возвращается, чтобы встретить Вира.

«Еще не готово, – ворчит Вир. – Требуется специалист-колдун, чтобы зачаровать его. Пять тысяч только за консультацию».

«И они называют нас преступниками».

Они двинулись под дождем бок о бок, с телохранителями по пятам. Справа, высоко на холме, как снежные вершины, из дождя проступили три великих собора Хранимых Богов. Пение могучего хора, чуточку прерываясь, елеем стекало с храмов в город.

– Говорили, до прихода ишмирцев такого не было никогда, – шепнул Вир. – А теперь хор поет не замолкая.

«Крэддок и сыновья» располагались на крутом спуске, доходившем до площади Мужества. Здесь работали стряпчие, маклеры, перекупщики – и оптовики по алхимическим реагентам. В отличие от Дредгера, склады «Крэддока и сыновей» на том конце города, в Маревых Подворьях. Однако деловые конторы – в пределах досягаемости Гхирданы.

По кивку Раска первыми заходят эшданцы. Крутые парни в серых плащах занимают контору с наработанной слаженностью, косяк хищных рыб – у каждого бойца свое задание. Отрезать охрану. Обезопасить черный ход. Утихомирить персонал. Закрыть дверь, как только босс будет внутри.

Тяжелая дверь захлопнулась за Раском. Он обежал взглядом офис – столы темного дерева устланы бумагами и счетными книгами: запасом алхиморужия и сырья, уменьшенным до строчек и цифр. Дюжина писцов разного возраста с кляксами на одежде таращат глаза. Один товарищ пытался вырваться и теперь сгорбился на своем стуле, зажав разбитый нос. Других жертв и повреждений нет, и все отмеченные пеплом на своих местах. Хорошо. Исполнено по-военному четко.

Судя по подбородкам и лысеющим головам, трое из писцов – сыновья Крэддока.

– Вон тех сюда.

Трое отмеченных пеплом двинулись к означенным сыновьям. Один из которых на полном серьезе грозил Раску кулаком.

– Вам это так не сойдет! – шумел он из-за стола.

– Нет, сойдет, – отозвался голос из внутреннего кабинета. – Я здесь. И, пожалуйста, больше ничего не ломайте.

Волосы Крэддока совсем вылезли, а подбородок затерялся в седой бороде, но в глазах горел острый ум. Раск присел, потом, передумав, сдвинул тяжелое кресло на пару дюймов правее, на случай, если Крэддок нахватался у Дредгера манер вести переговоры.

Вир, обогнув Крэддока, заступил к окну, проверил переулок, потом опустил жалюзи.

– Итак, – проговорил Крэддок, – у вас свои условия или поднимем прежние договоренности? Я в деле не первый год, ставку знаю.

– Условия свои, – сказал Раск, – но вам они покажутся разумными. Небольшой взнос, чтобы ваши цеха избежали участи, что постигла Дредгера, и два требования. Первое – отныне вы закупаете илиастр у нас, и только у нас.

Крэддок прищурился:

– Илиастр? И по каким ценам?

Раск развел руками:

– Будьте уверены, по разумным. Дешевле крови ваших сыновей.

– Не надо бросаться угрозами. Я же говорил, что не первый год в деле. Сначала с Братством. А потом платил свечной сбор алхимикам. Ха, за крышу с меня брали меньше. Какое второе требование?

Раск извлек табакерку и показал пепел:

– Знаете, что это значит?

У Крэддока задрожала рука.

– У меня была точка в Северасте, до войны. Там я сотрудничал с Гхирданой. Да, я знаю, что такое принять пепел и что случится, если я нарушу данное вам слово.

– Отмщение дракона, – мягко проговорил Вир, – просто ужасно.

Быстрым, судорожным движением Крэддок взял щепотку пепла и растер по лбу.

– Сделано.

– Двое есть, – возвестил Раск.

Вир оглянулся на дом. Крэддок и его воинственный сын стояли на крыльце. Дождь уже смыл со лба старика почти весь пепел.

– По-моему, мы слабовато его запугали.

– Он принял пепел. Получил право на долю снисхождения. Позволим ему сохранить лицо, пока делает, как велено. – Раск обернулся влево, на север от Священного холма. Разглядел вдали смутную тень виадука Герцогини, соединявшего Священный и Замковый холмы, хотя в тумане сооружение казалось неким первобытным змеем, драконом, собравшимся напасть на парламент. Где-то там, еще дальше за тучами смога и рядами остроконечных крыш, – Маревые Подворья.

– Я тут задумал вскорости навестить Манделя и Компанию. Ворц обозначил их как самых крупных поставщиков илиастра для гильдии. Прадедушка может вернуться быстрее, чем мы ожидаем, и надо быть готовыми к встрече.

– Не все наши новобранцы приняли пепел, – проворчал Вир вполне громко, чтобы донеслось до Бастона. – Как нам на них рассчитывать? Поблизости к ЛОЗ есть еще много мелких торговцев. Сначала стоит объединить и наладить то, чем владеем, а потом пробивать Маревые Подворья.

– Наберись веры, Вир, – сказал Раск.

Бастон, подобно суровой тени, вырос за плечом:

– Вам лучше возвратиться в Новый город.

– Естественно. А знаешь, по-моему, это место начинает мне нравиться. – Назад они шли по улице Философов, и Новый город постепенно рос впереди. Дождь окончательно выдохся, сквозь тучи пробивались солнечные лучи, превращая многоэтажные башни в колонны пламени. Когда они разберутся с поставками Манделя, основная часть работы будет сделана. Прадедушка прилетит и заберет Раска с этих улиц, вернет на подобающее Избраннику дракона место. А Ворц пусть утрясает скучные подробности оборота илиастра и прочие мудреные дела, какие захочет.

А может, и не Ворц. Дантист больно зазнался, пора указать ему место. Пепел дает право на долю снисхождения, но только на долю. Как только вернется Прадедушка, Раск предложит поставить Ворца руководить торговлей илиастром, а на роль местного советника подобрать кого-то другого. Кто знал бы Гвердон, раз Гхирдане требуется постоянное присутствие в Новом городе.

Почему бы не Бастона, когда он примет пепел. Или Карлу. Мысль о союзе с ней была по-своему притягательна. Вообще странно, почему Раску так уютно с ними двумя, будто они знакомы с давних времен.

Кто-то позвал его по имени.

Он остановился и огляделся. Остановилась вся вереница воров, рассредоточившись на мостовой.

– Что такое? – поинтересовался Бастон.

– Ты что-то сказал?

Бастон обескураженно покачал головой. Вир вздрогнул и посмотрел на облака.

«Раск. Опасность. Там».

Взор Раски раздробился, словно он увидел мир сквозь разбитое окно. Он одновременно стоял на улице Философов в окружении своих охранников и глядел на себя с высоты, сосредоточив внимание на крыше – вон там.

Быстрый взгляд – как бы людская фигура, вытянутые конечности, одета в рванье, – и тотчас существо прыгнуло, бросилось с крыши ближайшей ночлежки и приземлилось как раз возле Раска. Лицо высветил внутренний огонь, восковой череп как обгорелая бумага, кое-где совсем тонкий. В бледной руке страшилища кинжал – и оно уже бьет, нечеловечески быстро.

Первый порез неглубоко вспорол предплечье, тощие ребра сальника оросились кровью. Чудовище занесло нож и на долю секунды замерло, пламя в восковой черепушке мигнуло, словно в раздумье, – и этот миг замешательства дал Бастону время вмешаться. Он крупнее твари, тяжелее. Сплетясь ногами, оба рухнули на землю, но сальник был проворней. Он просочился из захвата, пырнул Бастона в спину раз, другой, но его выпады не смогли пробить броню, надетую под рубашку.

Раск попытался достать свой нож, драконозубый клинок, но подвела раненая рука. Скользкие от собственной крови пальцы выронили нож. И после хлесткого взмаха сальника он повалился навзничь. Теперь сальник пылал ярким пламенем, в голове полыхала жажда убийства. Охрана беспорядочно пыталась вцепиться в скачущего меж ними увертливого ассасина, клинок сверкал на умытом дождем солнце. Раздался вопль – это один из воров лишился пальцев под коварным лезвием. Другие били, попадали по сальнику, но ему были нипочем их удары. Ранения моментально затягивал воск.

Бастон вновь на ногах, атаковал сальника со спины. Забросил руку за кадык существа и сдавил со всей мочи. Сальнику не нужен воздух в легких, если даже они у него есть, но Бастон жал с такой силой, что восковая шея растянулась, подаваясь на разрыв, студенистые восковые волокна лопались, расщеплялись. Раск поднырнул ближе, закручивая драконий клинок, и сальник пнул его в лицо, опять заваливая вверх тормашками, и снова вывернулся из захвата Бастона, как кошмарное насекомое, на карачках проклацал по тротуару, расплывающаяся морда вот она, совсем рядом.

Он уже поверх Раска, навалился, капает горячим воском. Кинжал в восковой ладони, и сальник наотмашь рубит им по горлу, быстро и точно.

Боли нет. Крови тоже.

Он чувствовал, как лезвие проскребло кожу на горле, но порез не открылся. Сальник нахмурился, раскрыл рот, на его губах лопнул восковой пузырь. Он бросил кинжал, выбрав другой смертоносный прием. Пальцы – кошмарно мягкие и податливые, без костей, но невероятно сильные – сомкнулись у Раска на горле. Другая ладонь перекрыла нос, рот, пальцы проникли под губу, заткнули ноздри. Раск боролся за глоток воздуха. Врезал кулаком страшилищу в бок, пытаясь столкнуть его с себя, но оно туже стиснуло хватку. Другие воры отчего-то так далеко, даже когда дергают сальника за руки – все безуспешно.

Кричит Вир. Кричит Бастон. А Карла где? Очень хотелось бы ее повидать.

Жар горящего фитиля сальника опаляет, как Прадедушкино пламя.

«Кинжал под левой рукой», – подсказывает голос в голове. Он тянется вслепую, отыскивает драконий зуб. Колет им сальника – и горячо брызжет расплавленный воск, булькает нечеловечий визг, но монстр не отпускает его.

И тогда Бастон выхватывает у него кинжал и вгоняет сальнику в хребет, отсекая фитиль. Восковой ужас выгибается в судороге, молотит конечностями, пока пламя в черепе не гаснет. Воск растекается среди крови и дождевой воды на мостовой улицы Философов.

Голоса лопочут вокруг, но Раск не в состоянии двинуться. Внезапно на него находит необоримая усталость. Он истощился до капли, силы подорваны вконец. Руки с ногами так далеки от него, как башни Нового города, и не легче, чем камень. Он как будто упал в темень глубокой шахты, а все остальные стоят наверху.

Вир озлоблен и сыпет обвинениями. Отнимает у Бастона драконий клинок.

Подбегает Карла. Костерит себя за то, что опоздала. Укачивает раненую руку Раска, между пальцев девушки проступает его кровь.

Новые крики. Бастон посреди улицы Философов тормозит экипаж, выкидывает извозчика в канаву.

Много рук поднимают его. Но все отдаляется, когда камень утягивает его вниз.

Этой ночью сны Раска смешались. Обычно ему снится полет, но не сейчас. Сегодня сны отчетливы и непрерывны, не мимолетные простые фантазии, а скорее нашествие глумливых незримых духов, что садятся на грудь и открывают перед ним картины, многие из которых лучше бы и не видеть. Снова и снова ему снятся люди, живущие вдоль прибрежья Нового города. Едкий дым горящих цехов задувает им в окна, наслаивается полосками черной сажи на белых стенах. Эти люди кашляют, давятся, дышат сквозь мокрые тряпочки или совсем убегают из отравленных домов. Детей тошнит в постельках. А поутру их находят – холодных, окоченевших.

Еще видение. Черный дым из горящих цехов смешивается с дождем, чтобы окутать пеплом весь мир.

Мир окутывает пеплом черный дым городов, преданных драконьему пламени.

Сквозь мглу он видит внизу, на улицах Мойки, Бастона с Карлой. Девушка показывает рукой на Новый город, на ишмирские храмы, господствующие над горизонтом. Оба замолкают, когда по улице движутся сыскные пауки, но потом возобновляют спор. Бастон невозмутим и угрюм, зато у Карлы такое оживленное, страстное лицо! Раск чувствует внезапный мощный наплыв похоти, и сон дробится, расползается. Она уже в постели, в постели с ним, сплелась, обвилась вокруг него, жар ее тела как открытое пламя, и не понять – часть ли это сна или мира яви. Он входит в нее, желанную. Тут ее лицо меняется – она становится совсем другой, темноволосой женщиной с ножом в руке. В его руке тоже нож, его кинжал, зуб Прадедушки.

Сон рассыпается. Раск пробуждается на минуту – он в своей комнате, дома, на Фонарной улице, простыни промокли от пота. Каменные стены комнаты испускают свет. Текут, трескаются, как тает лед. Проступают бусины влаги, жгучие, с противным запахом. Алкагест, определяет их некий глубинный отдел мозга. Он пытается выбраться из постели, но конечности неимоверно отяжелели, словно превратились в камень. Он откидывается на спину и, как только касается подушки, засыпает опять.

Раск падает. Он в каком-то туннеле, один. Рычит, взбешенный тем, что его выдернули в разгар удовольствия. Кругом зеленоватые стены с резьбой по камню, высеченной тысячи лет назад. Кромешная тьма, но он по-прежнему видит. Он различает переходные оттенки тьмы – бывает тонкая, как паутинка, темнота, что наполняет пустоту, когда уходит свет. Такая слабенькая темнота, что ее разгонит даже мерцание звезд. Устоявшаяся тьма, она скапливается со временем, въедается налетом сажи, глубокой изморозью, что никогда не уходит. А есть густая, вековечная темень старых туннелей, где многие поколения никто не осмеливался зажечь свет. Тьма из глубин, научившаяся перемещаться, скользить. Туннели принадлежат упырям.

Из этой тьмы выступает косматая фигура. Хоть и сгорбленная, она все равно царапает потолок своими рогами. Тяжела поступь раздвоенных копыт; властный запах пришедшего наполнил туннель, когти проскребли по стене – и Раск ощутил эти когти на камне, словно ему пощекотали ребра.

Старейший упырь, владыка Крыс Гвердонский.

Крыс остановился, принюхался к подземному воздуху. Желтые глаза не видя скользнули мимо Раска, будто в действительности его тут нет.

Упырь раскрыл массивную пасть, но не заговорил. Вместо этого у Раска расперло изнутри глотку, невидимые пальцы растянули ему рот, завладели языком.

ШПАТ? КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО? НЕУЖЕЛИ КАРИЛЬОН ВЕРНУЛАСЬ?

Ответа не было – по крайней мере, устного ответа. Но заскрипела земля, и с потолка туннеля обрушилась пыль.

ОНИ ВСКРЫЛИ ХРАНИЛИЩЕ. ЗАБРАЛИ ЧЕРНЫЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ КОЛОКОЛА И ОСТАТКИ БАРАХЛА ИЗ КВАРТАЛА АЛХИМИКОВ. ВЫБОРА НЕ БЫЛО.

Оружие, что искал Артоло! Прадедушка приказал Артоло найти оружие из черного железа – и неудача определила дядину участь. Но о ком это говорит Крыс?

Упырь-рогач принюхался к воздуху. Пронизал желтыми глазами тьму.

Низко зарычал.

ТЫ НЕ КАРИЛЬОН ТАЙ.

Глава 12

Вир наседал на Бастона, сварливо рыча в лицо:

– В жилах моего кузена течет кровь дракона и его кровь пролилась на ваших улицах! Это непростительное оскорбление – и непростительная оплошность.

Вир начинал общаться куда более борзо, имея за спиной полудюжину бойцов Эшданы. Лириксиан, судя по внешности. Двое носили на лбу черные самоцветы, в напоминание о цене пепла.

– Вообще-то, это я кончил хренова акробата, – огрызнулся Бастон.

– После того, как он четверых изувечил. И почти что убил кузена. Мой двоюродный брат выжил лишь чудом. Вы не сумели нас защитить.

– Подумай, это же долбаный сальник, Вир, – спорила Карла. – Больше года никто не встречал ни одного болвана. Считалось, что им конец. Откуда нам было знать?

Взгляд Вира сделался по-рептильи холоден, обращаясь на Карлу:

– Ты отсутствовала при нападении. А должна была отслеживать опасность. Ты тоже подвела Гхирдану.

– Я поговорю с Раском, – сказала Карла, делая шаг к двери.

– Нет. За ним ухаживают лекари. – Вир сложил перед собой руки. – Семья больше не нуждается в ваших услугах, и оба вы не приняли пепел. Если после заката вы попадетесь по эту сторону рубежа ЛОЗ – ваши жизни будут тому расплатой. То же самое относится к вашим подельникам.

– Теперь ясно, что происходит! – выкрикнула Карла. – Ты прибираешь власть к рукам! – Она обратилась к эшданцам, стоявшим за спиной Вира: – Вы видите, что тут затевается? Видите, что вытворяет этот говнюк?

– Если снова откроешь рот, – сказал Вир, – тебе вырвут язык.

– И как вы собираетесь наезжать на Маревые Подворья без нас? Ни одного из этих остолопов не пустят через границу.

– Не ваша забота.

– Тебе же без нас никуда, дубина! – заорала Карла, и ее явно было слышно наверху.

– Язык, – приказал Вир.

Один из Эшданы резко двинулся к Карле. Бастон поймал его за предплечье, сбивая с шага, врезал по горлу и уложил продышаться на пол. Другие эшданцы вытащили оружие, но не торопились нападать. Бастон покачал головой:

– Мы уходим.

– Нет! – сопротивлялась Карла, но Гхирдана сплотила строй. Бастон взял сестру за руку и потащил из комнаты. Никто не преграждал им выхода из этого мертвенно-белесого дома, хотя снайпер на верхнем этаже отслеживал, как они удаляются в дождь по Фонарной улице. Уже вечерело, Новый город начинал матово мерцать под ногами.

– Вот мелкий гхирданский придурок, – канючила Карла. – Да он Раска пиявками до смерти засосет. Что за напасть! – Она негодовала до конца длинной улицы, но Бастон не особенно вслушивался.

– Как считаешь, – спросил он, – откуда этот сальник взялся?

– Не знаю. Погоди, думаешь, это Вир его послал? Где бы Вир раздобыл сальника?

Дурацкое предположение. Эти штуки создавала гильдия алхимиков ради пополнения гвердонской стражи. Каждый сальник когда-то был человеком, приговоренным преступником. По условиям сделки Хейнрейла с алхимиками, прежнее Братство обязывалось платить гильдии тайную дань – пока Хейнрейл ежемесячно сдавал в чаны несколько тел, Братству разрешалось продолжать воровской уклад. Но Хейнрейла посадили в тюрьму, чаны закрылись два года назад – и этих страшил извели. А алхимикам строго воспретили изготавливать новых. Вроде бы Бастон слыхал, остатки сальников кое-где еще служат, охраняют новые фабрики, но появляться на улицах они ни в коем случае не должны.

Этот сальник был старым, с истонченным, шелушащимся воском. А их полагалось восстанавливать каждую пару недель, заливать тела свежей растопкой. Мог ли этот протянуть много-много месяцев, ветшая на каком-нибудь чердаке? Но такому незачем было бы нападать на Раска. Нет, правдоподобнее, что кто-то оживил старого сальника, запалил ему фитиль и отправил на новую миссию. Но кто еще знал, что Раск посетит «Крэддока и сыновей»? От тебя нужны только сведения, ничего больше. Если потребуется силовое решение, у нас есть свои ресурсы.

Эта мысль тяжело легла на плечи Бастона. Он уговаривал себя – не его это драка: раз Даттин со своей кликой хотят строить козни Гхирдане, то его это не касается. Он пепел не принял, как и Карла. И любая перспектива союза между Братством и завоевателями ныне мертва, смыта в сточные канавы улицы Философов. Пружина внутри него лопнула. Машина окончательно сломана. Ну и к чертям их всех.

– Передай нашим, – сказал Бастон, – чтоб до заката убрались обратно в Мойку. Я иду домой – отдохну.

– Ты в порядке? – спросила Карла с участливым видом.

– Царапины.

– На ночь меня не жди, – сказала она, – а завтра встретимся. Покумекаем, что делать дальше.

Оставив неземное свечение высоток, Бастон спускался к знакомым улочкам Мойки. Дворы его детства, известные наперечет, теперь превратились в кошмары. Он переступал обломки, шел мимо домов, изуродованных пулями, взрывами или когтями. Старательно обходил дождевые лужи – бритвенно-острый рассол Кракена большей частью сошел, но прохожие, бывало, резали себе ноги, шлепая по неверной водичке. Этим вечером в ишмирских храмах людно: слышны песнопенья жрецов и хор паствы заходился в экстазе. Интересно, есть ли причина такого бурного восторга? Ишмирцы одержали победу на каком-то другом участке Божьей войны или сегодня просто один из бесконечного числа их религиозных праздников? Над великой жертвенницей на макушке пирамиды Дымного Искусника заплясало пламя, подсвечивая коньки крыш. Он миновал бывший собор Святого Шторма, нынче переосвященный Кракеном. За мутными стеклами окон плавали темные силуэты. Вдоль ведущих к морю переулков навстречу шаркали прихожане Кракена. Они были какими-то раздутыми и оплывшими, божье прикосновение постепенно превращало их в нелюдей.

Припортовые кабаки тоже забиты, народ прятался от противной слякоти. Бастон шел мимо ярких дверей, с неба капала морось. Тучи были до того темны, что день перетек в вечер непонятно когда.

Те немногие встречные, кто Бастона знал, знали также, что лучше не лезть, когда он в таком настроени. Вот он и двигался вперед один, будто хотел сорвать с себя окружавший мрак, словно черный плащ, который может слететь с плеч, если идти быстрым шагом. Он шел, пока не заломило ноги, но город по-прежнему стелился вокруг, цеплялся за плечи, не отставал.

С Карлой, обнадеживал он себя, как бы то ни было, обойдется. Она всегда падает на четыре лапы, и за матерью будет кому присмотреть. Бастон выбрался на Болотную площадь, необычно открытое место посреди узких улочек Мойки. Со всех четырех сторон площади, возвышаясь, как отвесные утесы, рябили окнами многоэтажки. Вода уносилась по трубам и клокотала в скованных под Гвердоном реках.

Он ускорил шаг по направлению к сердцу старой Мойки. К худшим из закоулков, трущобам, куда не смела заявляться стража. Даже сальники ни разу здесь не показывались. Ни один Хранимый бог не имел над этим районом власти, парламентские постановления и королевкие указы не значили ни хрена. Здесь улицы Братства, а в центре их лабиринта стояло то самое заведение.

Бастон свернул за угол, и вот оно – логово верхушки Братства со времен памяти каждого старожила. Безымянный дом, трактир без названия и вывески, крыльцо неотличимо от прочих, за исключением потертых ступеней и медной ручки, надраенной поколениями ловких рук. Но сейчас сквозь крышу заведения прорастала конструкция, вызывавшая в уме равно и храм, и гнездо, выпуклая, словно бумажная. Призрачные пауки сновали по ее бойницам, ныряя в укрытия, и переползали по проводам, что тянулись с верхних ярусов этого храма до незримых царствий, высоко над головой Бастона теряясь из виду. Нескончаемый шепот, стрекот, шорох мириад пауков, снующих друг поверх друга в темноте сооружения. Окрестные здания покрывала толстая паутина, и Бастон отметил свисавшие с нее коконы: принесенные в жертву осведомители? Символ висельника после казни Иджа широко разошелся в обиходе Братства. Сейчас, в искаженном виде, повторялся ровно тот же образ.

Главный притон Братства стал гвердонским храмом Ткача Судеб.

Бастон вдруг обнаружил, что ступает в сторону тайника на Мясницком ряду. Тайник недалеко отсюда, и награбленное у Дредгера оружие хранилось там. Он перенаправил шаги на кружной путь – туда лучше заложить крюк. Эти улицы, дошло до Бастона, тоже отразились в Новом городе. Не точь-в-точь – схожие общими очертаниями, там они вымахали огромными, преувеличенными. Переулочки раскинулись бульварами, трущобные халупы выросли в чудесные замки со шпилями. Странное наблюдение, и он отложил его на потом. Он мастерски наловчился утаивать свои мысли, но уже устал тащить их в себе.

Трясущимися пальцами он ощупал холодный металл навесного замка. Его бригада хорошо постаралась – сарай выглядел так, будто им годами не пользовались. Пыльный брезент накрывал старые сундуки и покоробленные ящики из-под чая, в каждом углу гора хлама. Бастон отодвинул ящики и стал перебирать добытое у Дредгера, пока не нашел то, за чем явился. Флогистонную осадную мину. Медную сферу, около фута шириной. Изощренная красота, со впускными клапанами, стержнями взрывателей и шипами непонятного назначения. Когда он поднял ее, внутри плеснула жидкость. Чистый флогистон, эссенция огня. В сердцевине оружия была реакционная камера, где огонь поджигал сам себя, разом расширяясь и взрываясь ударной волной, после которой не остается ничего. Ослепительней солнца. Он представил, как стоит, держа в руках эту полыхающую сферу, как бросает ее в лицо богам, даже если это сметет его самого. Вор, напоследок выступивший из темноты, к самому яркому свету из всех. На этот раз назад он не сдаст.

Все остальное он убрал назад, где лежало. Закрыл дверь и запер – отец крепко втемяшил ему, что малейшая оплошность может погубить самый замечательно спланированный налет. Было бы досадней всего запороть великое деяние из-за того, что какой-нибудь добропорядочный гражданин увидит, как он оставляет замок открытым, и вызовет стражу. Конечно, было бы чудом, чтобы кто-то в Мойке вызвал стражу, но после вторжения чудеса идут по грошику за пару.

Бастон натянул плащ поверх своего драгоценного свертка, укутывая его, как ребенка.

– Бастон, нам надо поговорить. – Встрепенувшись, Бастон резко мотнул головой.

Едва не дал стрекача, но затем узнал этот голос.

Из тумана вышел Раск. Лицо раскраснелось, он весь шатался. На нем был плащ, но под плащом почти ничего, точно он добрел сюда прямо с ложа болезни. Босой, в синяках на груди и горле, смазанных алхимическим снадобьем. На руке размотался испачканный бинт.

– Со мной происходит что-то странное. Оно… оно тебя знает. – Он качнулся вперед и удержался за плечо Бастона. – Столько снов. Он столько всего мне показывает. Я обязан исправить то, что творится.

Божья херь. Раск – гхирданец. Если его обнаружат скитающимся по Ишмирской Оккупационной Зоне, он – труп. Человек, что вцепился в левую руку Бастона, взрывоопасен не менее бомбы, притулившейся на изгибе правой.

– Пошли. – Инстинктивно, словно прикрывая рядового члена Братства, Бастон увел Раска с Журавлиной улицы в переулок за тайником. Ближайшее укромное место… черт, да это же его собственный дом. Замечательно. Значит, пошли под горку, в сторону порта.

– Как ты меня нашел? – тихо спросил Бастон.

– Я тебя видел сверху. Оттуда. – Раск махнул в направлении Нового города.

Пара улиц от тайника до дома Бастона еще никогда не были такими длинными. Расстояние растягивалось, а бомба наливалась весом с каждым шагом. К счастью, Раск раскачивался как пьяный и они не привлекали чрезмерного внимания. Для смертного взора Раск всего лишь портовый работяга, уже спустивший дневную получку. А для взора из занебесья – да хер же его знает!

Раск бормотал про себя:

– Ух-х, в голове пчелы гудят. Иголку мне, живо. Стальную, череп проколоть. Сюда, правильно? Сворачиваем? – Гхирданец качнулся в сторону бокового переулка, но Бастон попридержал его:

– Нет. Иди за мной, и все.

– Послушай. Он мне все показал… Бастон, когда мы сожгли цеха, то сделали людям очень плохо. Нельзя так. Вот, я принес, чтобы поправить беду. Бери. – Из-под куртки Раск вытащил кошелек, просыпая монеты на мостовую. К ногам Бастона покатилось целое состояние, золотом. Раск неловко нагнулся, словно суставы одеревенели, а конечности неподъемны. Как у каменного человека. Бастон вздернул его вертикально:

– Идем же! Брось!

– Он все показывает мне их лица! Горе, сплошное горе… мне такого не вынести! Он не дает отвернуться. – Раски опять наклонился за монетами. Бастон ногой разметал деньги – улица сама найдет, куда деть драконье золото, – и поволок Раска силой.

– Надо двигать, – заставлял он. – Скоро выйдут пауки.

Парадная дверь заперта. Должно быть, Карлы еще нет. Бастон перекинул бомбу на другую руку, пока выуживал ключи. За две улицы отсюда паук с немой изящностью пробирается через террасы, восемь глаз сияют, как луны. Что он увидит, если взглянет на Раска?

Бастон втолкнул гхирданца в дом, плюхнул бомбу на стойку для зонтиков, заперся на засов. Прижался лбом к двери, будто одной силой воли мог удержать остальной мир снаружи.

– Зачем, – спросил Раск, – тебе такая штуковина? По-моему, даже в Гвердоне не принято таскать с собой бомбы такого размера. – Он разговаривал точно в полусне или обдолбаный.

– Забей. – Бастон обхватил Раска и втолкнул его в коридорчик, соединенный с тесной кухней. – Ты-то здесь что делаешь?

– Не знаю. Кажется… кажется, схожу с ума. Тяжелые камни разбили мне голову. У меня перед глазами столько всего. – Раск потер глаза кулаками. – Что со мной?

– Ты видишь видения?

– Да ладно бы еще просто видеть! – застонал Раск. – Я ощущаю их шкурой, чувствую изнутри. Я видел сальника на крыше. И должен был умереть. Но живу, а другие гибнут! В Новом городе женщина умирает от крупа, Бастон! Лекарства уже не помогают, она задыхается. Я – хрип в ее легких! Я чую вонь ее обмоченной простыни! И знаю, что муж сбежал от нее. Вижу его в кабаке на улице Святых!

Раск доковылял до кухонного окна, посмотрел сквозь замутненное стекло.

– И здесь еще ничего, вот проклятие! А в Новом городе – будто летишь сквозь грозу и бурю. Оно меня сводит с ума. Помоги!

– Что я, по-твоему, должен сделать?

– Он тебя знает! Скажи ему, чтоб перестал! – Раск запальчиво выхватил свой драконий клинок, но нескладные руки затекли, точно каменные, и кинжал выскочил из кулака. Полетел в окно, расколотил стекло и приземлился во дворе. Бастон поморщился, Раск же не отреагировал никак. Губы у него шевелились, но издавали один только гранитный скрежет.

«Он тебя знает». Какой такой бог знает Бастона? Он не преклонял колени ни перед кем из них, даже в церкви Хранителей.

Над головой смещались, перекатывались облака, небо, похоже, вскипало. Замелькали молнии, коротко выхватывая титанические образы в небе. Над Мойкой несутся вопли экстаза. Что бы ни приключилось с Раском, занебесье взбудоражено этим – на них обратили внимание.

За месяцы Перемирия Бастон был неоднократным свидетелем того, как боги Ишмиры принимают в святые. Ткач взял себе шестилетнюю девочку с Забойного переулка. Мать уложила ее в кровать в лихорадке, а дитя проснулось с восемью зрачками, нашептывая пророчества, и жрецы увели ребенка из дома. Выбор Верховного Умура пал на слепого безногого попрошайку, который с трудом передвигался на ручной каталке, – но тот восстал, поднятый незримым велением, оглядел городские тротуары и презрительно усмехнулся, в очах сверкнули молнии, а заговорил он на языке грома. С тех пор его каталку, преобразованную в золотую колесницу, возят умуршиксы.

Бастон наблюдал оба этих превращения, а еще вызнал одну хитрость у жрецов, стайкой ходивших за святыми, как чайки следуют за рыбацкой шаландой. Произнеси имя святого – смертное имя, имя истинное, – и осадишь его, как бы направишь в землю эфирный поток. Ручаться за это нельзя. Если святой зашел далеко и отождествляет себя скорее с богом, чем со своей смертной личностью, то ничего не выйдет. Однако сейчас…

– Раск, – громко объявил Бастон, подчеркивая имя. Вкладывая в него как можно больше весомости. – Раск из Гхирданы. – Ничего. Даже не дернулся. Собственное имя над его гостем не властно.

Бастон чуточку поразмыслил и попробовал снова, еще разок:

– Избранник дракона.

Титул ошарашил Раска не хуже удара в лицо.

– Ух, – проговорил Раск, – полегчало.

И без сознания рухнул на пол Бастоновой кухни.

Шпат приблизился к смертному царству, как никогда не был близок за долгие месяцы, даже при помощи Кари. С тех самых пор, как погиб. На Кари он бы ни за что не посмел так давить, боялся поранить – но с Раском его подмывало рискнуть. Навалить на смертный мозг гхирданца психический вес всего Нового города. Раск сейчас на самом краю воздействия Шпата, за пределами непосредственно Нового города, но так получается даже и проще. Весь Шпатов разум, все его внимание, разрозненные пряди мыслей стянуты в одном направлении, как городские улицы стягиваются к перекрестку, к мосту без объезда…

Но мост рушится. Рвутся канаты привязи сознания. Он снова падает, валится в забытье. Разум Шпата пытается ухватиться за Раска, уцепиться хотя бы за что-нибудь – но ничего не выходит. Он опять отрезан от смертного мира.

Пока падает Шпат, в Новом городе творятся чудеса, судороги необузданного волшебства. В туннелях спонтанно то открываются, то закупориваются подземные ходы, как у умирающего, более не контролирующего кишечник. Вздрагивают и сотрясаются башни. Стены исторгают старые воспоминания, запечатленные в камне, – загадочные образы из Шпатовых мыслей, прежних и новых. Вдоль улицы Семи Раковин обваливается волнолом, каменные глыбы с плеском падают в воду. В Садах Перемирия теряет сознание ребенок, изо рта его идет пена, и звучат выдержки из заметок Иджа.

В казармах Лирикса пробили подъем. Солдаты сыпанули на посты, спешно натягивая какое ни есть снаряжение против занебесных посягательств – обереги, святой реликварий лириксианских божеств, броню со встроенными гасителями эфира. С ружьями и мечами они таращились в ночь, не понимая, напали на них или нет. Гхирданские драконы взревели и взмыли по тревоге в небо, хлопая крыльями вокруг шпилей Нового города, как напуганное воронье.

Шпат выпал из времени. Сверху на уступе, под заклинанием профессора Онгента застыла Кари, а он все падал. Он в море, в заливе, вытаскивает последнюю божью бомбу с места крушения «Великой Отповеди» – и падает в темную пучину. Кари тоже тонет, легкие наполняет, обжигает вода.

А потом раз – и новая связь.

Осознанность пронизывает его, как стальной наконечник шприца с алкагестом.

Горячей, сладкой болью.

Он – снова он, снова собран. С высоты башен Шпат глядит на Гвердон. Все внимание сведено в один взгляд. Он пробегает знакомые улицы Мойки, их узор известнее тыльных сторон собственных мертвых и распавшихся ладоней, более присущ ему, чем моровые заусенцы и чешуйки, съевшие плоть. Он видит небольшой двор за домом неподалеку от порта. За домом Бастона.

Без него успели пройти часы. Надвинулась ночь.

Раск вышел во двор через кухню. Поднял голову на Новый город у горизонта и при этом смотрел прямо на Шпата, с пониманием во взгляде.

– Шпат Иджсон, я полагаю, – сказал он шепотом, но эхо вторило ему на всех улицах и тупиках Нового города.

Раск пересек дворик, под одолженными сапогами шуршала трава. Он покрутился, обшаривая хлам, и нашел свой драконозубый кинжал. Поднял его, навел лезвие на город вдали, и отчего-то это не показалось пустой угрозой. Возможность опять стать отрезанным ужаснула Шпата. Он уже не знал, переживет ли очередной распад не помешавшись.

«Да».

Раск быстро оглянулся на кухню и кивнул. Из дома, почти что робко, показался Бастон – он не смел в это поверить.

– Я тебя теперь знаю. Бастон наговорил мне кучу всего про тебя – и про тебя с Карильон Тай. А еще дома мой дядя постоянно рассказывал про Гвердон. Кое-что ты мне показал сам. И ты ведь мне помог на Долу Блестки? Скажи, кто ты такой? Призрак? Бог?

«Честно – и сам не знаю».

– Да и не суть, если по правде. Мы можем подружиться, только больше ты меня не используй. Я тебе не какой-нибудь опустошенный сосуд. Уясни, я – князь Гхирданы, Избранник дракона. По моему приказу горят города.

«Я тебе помогу, – проговорил Шпат, – если ты поможешь мне. Партнерство».

Раск прикинул:

– Из моей родни Избранником дракона может быть только один. Каждый из нас бьется за благосклонность Прадедушки. Сейчас Избранник – я, и потому равных мне нет. Как я могу быть партнером?

«Тогда другом».

– Друзья бывают ложными. Я знаю, что сделала Карильон Тай с дядей Артоло. С твоей помощью, конечно? – Ухмылка Раска просияла через весь город. – Но драконы отныне здесь. Скоро прилетает назад мой Прадедушка. Лучше будет всем – тебе, мне, этому городу, – если он, когда вернется, будет доволен моим успехом.

«Ишмирцы идут. Вас окружили». Шпат увидел, как ишмирские силы стягивают кольцо вокруг дома – потусторонние пауки сновали над крышами, порождения туч плыли по небу, святые с солдатами показались на улицах. Другие силы он проницал теми чувствами, у которых нет смертных названий, – для воров назревает суд Верховного Умура, плетет незримую паутину злосчастий Ткач Судеб. «Вам надо бежать».

– Ну, тогда, – заявил Раск, – давай тебя испытаем. Сделай для меня то, что делал для Карильон Тай. Преобрази камень.

«Раньше у меня было больше сил». Шпат по-прежнему чувствовал себя слабой ниточкой. На таком расстоянии даже просто разговаривать с Раском выматывало сверх меры. Да, Раск в фокусе зрения помогал ему сосредоточиться, но все равно общение требовало огромных затрат. Ум Шпата раскидан по всему Новому городу, и мысли подтягивались, как утомленные странники, спотыкаясь на сбитых ногах. «Попробую».

– Пробовать мало, дух, иначе мы оба пропали. – Раск нырнул обратно в дом и позвал Бастона. Святые были уже почти у порога.

Границы Нового города очерчены размыто. По краям оба города – старый и новый – сливались, смешивались друг с другом. Здания, недостроенные из досок и кирпича, дополнял чудородный камень. Мостки и галереи, искусные мраморные поделки нависали над старыми, неказистыми дворами.

И как вверху, так внизу. Под Новым городом лежат многие мили ходов и туннелей, и некоторые также соединяются с упырьими норами, с лазами контрабандистов под Мойкой.

И в один такой проход Шпат и бросил сейчас остатки своих сил. Камень сделался мягким, как вены каменного человека под алкагестом. Подтаял, потек, изменил форму под воздействием воли Шпата. Туннель превратился в змею, буравящую землю, стремящуюся выползти наружу. Твердый пол выстроился в лестничные ступени. Жерло туннеля пробило поверхность и открылось у Бастона во дворе. Двое воров понеслись по лестнице, в спешке едва не попадав в этот колодец. Бастон тащил две большие сумки, все, что смог в последний момент забрать из дому. Раск нес только свой кинжал.

Волшебное преобразование утомило Шпата. Он призвал картину пути под землей и даровал это знание Раску. А заодно послал предупреждение: он ослабел – и жерло туннеля не запечатать. Вход в туннель остался открыт во дворе Бастона, очевидный указатель на то, каким путем сбежали воры. «За вами погонятся».

– С этим, – на ходу засмеялся Раск, – не возникнет проблем.

Позади, на поверхности, первым на место прибыла посланница Ткача Судеб. Убийца, уполномоченная культом закрывать вопросы с изменниками и вредителями. Тонкий клинок был пропитан Ядом Неминуемым. За ее спиной собрались умуршиксы, пауки и почитатели разных богов – все жаждали покарать святотатца, осквернившего благодатную Храмовую Четверть. Убийца медленно повернула ручку входной двери, предвкушая атаку. Предвкушая мучительную смерть жертвы.

Однако она вовсе не предвкушала за дверью взведенного взрывателя осадной мины.

Над улицей на миг расцвело новое солнце.

Глава 13

Дни уходили один за другим, пропадая за крутым боком Ильбаринского Утеса.

Хоуз категорически настаивал избегать резких перемен распорядка, которые могли бы привлечь к ним внимание. Более того, требовал от Кари вообще не сходить с «Розы». И вот несколько дней подряд Хоуз торчал в храме Повелителя Вод, распевая нескладные псалмы, а Кари изнывала, валяясь в каюте на баке. Она твердила себе, что нужно время, чтобы выздороветь, что считаные дни задержки не сравнимы с промотанными уже месяцами. Все это было правдой, но все равно каждая частичка ее души воплем призывала действовать.

Она отыскала на корабле плотницкие инструменты и заняла себя работой. Залатала дыры, продранные в крыше каюты когтями дракона. Починила сломанный трап, спускавшийся в темноту трюма. Бродила по маленькой стране, месту своего обитания, то есть отрезку палубы, который не видно с берега чужому глазу, и высматривала, к чему еще приложить руку.

Нож она потеряла, поэтому позаимствовала старую шпагу Хоуза и упражнялась с ней, хотя для бойца ее размеров такое оружие неудобно. Кари ни разу не брала уроков боя, исключая те, что преподавали в переулках и доках. Оказалось, навыков у нее толком и нет. Когда она была Святой Карательницей, Шпат чудесами переводил полученные повреждения на себя, на Новый город, храня ее от ран. Это позволяло ей быть безрассудной – неистовой и стремительной, заботиться только о том, как колоть и резать, разить противников. Ныне приходится думать и о своей безопасности. Каждое вызывающее боль движение напоминало, чего она теперь лишена. Она представляла, как Шпат хохочет от ее неуклюжих ужимок со шпагой, и от этого делалось еще больнее.

Она читала – чем прежде занималась только от лютой нужды. Конечно, не чертову книжку – она находилась там, куда капитан запрятал ее от Дола Мартайна. Взамен Кари читала отсыревшие, ветхие религиозные тексты из храма Повелителя Вод. Без обложек, страницы слипались, слова становились кашей из чернил и бумаги – читать их все равно что вслушиваться в стенания бесноватого бога. Она тем не менее читала. Так лучше, чем просто сидеть в темноте и слушать, как в борта толкаются Бифосы.

Бифосы выходили на сушу каждую ночь, неспешно поднимались из прибоя и отправлялись во тьму. Обычно они разгуливали по улицам Ушкета или, как могли, ковыляли на склон Утеса: до смешного нескладные верхолазы, они не забирались далеко, но иногда обступали «Розу», поднывали и булькали, вторя капитанским молебнам. Кари научилась отличать одни создания от других по приметам. Рыбья часть у них у всех одинакова, но гнилые человечьи тела, что влекли их по суше, разнились. Правда, они до того были объедены и раздуты, что наверняка разобрать было трудно. Сброшенные же останки выносило на берег у «Розы», и горные сарычи расклевывали их, сердито вереща на непривычное море.

Бифосы бесцельно бродили вокруг, а после ныряли обратно в воду. Она убедилась, что перед ней психопомпы, навроде гвердонских упырей или священных птиц Матери Облаков. Им полагалось собирать новоусопших и уносить своим богам драгоценный осадок, соскоб души с трупа. Нынче какой от них прок?

Капитан Хоуз предпринимал предварительные вылазки в Ушкет. Тщательно разведывал город, выбирал маршруты, налаживал связи, выжидал наступления безлунных ночей. Словно она – рискованный груз, который предстояло провезти в обход пограничных застав.

Она умоляла Хоуза позволить ей ходить в город вместе с ним, но тот лишь качал головой. Все знали, что чокнутый старикашка живет на разбитом корыте отшельником, поэтому он отправлялся один. Брал с собой на продажу корзину рыбы. Без даров Бифосов они с Кари скоро померли бы с голодухи – в Ушкете трудно было купить еду. Если, конечно, у тебя нет связей в Гхирдане.

Каждый раз, когда капитан уходил, Кари часами сидела у борта, следила за пустым берегом до его возвращения. Проезжали повозки под вооруженной охраной, везли еду и другие припасы с горных ферм либо баки с тем светящимся илом. Из того, что рассказывал Хоуз, она предполагала, что эти баки едут с дальнего конца острова, из рабочего лагеря. Там, возле руин затонувшего города велось какое-то алхимическое производство. Единственный способ покинуть остров – через Гхирдану. Хочешь уехать? Тогда плати. Нечем платить? Тогда паши на Гхирдану, пока не заработаешь на проезд. Ильбарин – труп убитого острова. Никто здесь не хотел оставаться, кроме, может, капитана Хоуза с его чудной службой Повелителю Вод.

Однажды утром, после бессонной ночи раздумий, она на него насела:

– Капитан… вы говорили, что, когда напали ишмирцы, грянула буря и Повелитель Вод вытащил из нее «Розу». За это вы перед ним в долгу, так?

– Я просил Повелителя Вод спасти меня и команду – и нас спасли.

– Хорошо, но… спасенный корабль-то был на плаву? Когда Ильбарин уже расхерачили кракены, и до того, как на драконах прилетели гхирданцы и вынесли «Розу» на берег, у вас оставалось время уплыть?

– Да, я мог скрыться. Но решил иначе. Или за меня так решили. Говорю тебе, отказывать богам – очень скверно.

– Отказывать – в чем? В том, что вы им задолжали?

Хоуз покачал головой. А когда заговорил – то медленно, взвешенно, словно наворачивал каждое слово на скрипучий кабестан своего ума.

– Полагаю, надо признать… что все мы не более чем… щепки на волнах… То, какими нам быть, наши действия и помыслы, определяют боги. Все боги вместе, а нас мотает туда и сюда от их дуновений.

Хмурясь, он поглядел на Кари:

– По твоим словам, когда богиня войны Пеш была уничтожена…

– Когда я ее прикончила на хер.

– Сквернословие из тебя не вытравить, – пробормотал он и продолжил: – Когда ты погубила Пеш, ишмирский народ разучился вести войну.

– Вроде того. – О корабельный штевень с грохотом разбилась волна, и внезапный шум заставил Кари насторожиться. Ей больше не слышались крики прибрежных птиц, хотя чудились шорох, царапанье по крыше каюты. Назойливое ощущение, будто нечто подслушивает их, закололо в душе. – Когда я ударила по Пеш божьей бомбой, ишмирцев ошарашило враз. Ничто не мешало им драться, но их как будто стукнули по голове.

– Везде было примерно одно и то же. Пеш была самой войной. Она пребывала в каждом сражении, в сердце каждого солдата.

– Каждого ишмирского солдата. – Кари отодвинула миску. Похоже, ей нездоровилось.

– Каждого солдата, – повторил Хоуз. Он резко макнул ложку в остатки ухи, недоеденные кусочки рыбы плюхнулись назад в похлебку. Капитан засмотрелся на брызги, капельки жира, разлетевшиеся по столу, как на вещее прорицание. – В чьем-то больше, в чьем-то меньше. От твоей руки умерла… способность воевать, думать по-военному. – Он глубоко вздохнул. – Когда я шел под парусом, то был скорее… Нет – никакого «я» нету. Эту… смертную оболочку, – он жестом окинул свое тело, – тогда скорее населял Повелитель Вод, а не какой-то другой бог. Когда же я вел торговлю в купеческих портах, то не был ли тогда Благословенным Болом? А когда воровал и вез контрабанду – не был ли Ткачом Судеб? Эта штука, которую я зову своим разумом, что это, коли не… флюгер для богов? – Голос Хоуза подрагивал, словно он выталкивал слова, напрягаясь всем телом. Нечто в его движениях наводило на мысль о человеке, бредущем сквозь волны в попытке выбраться на берег и рассказать ей, чего он насмотрелся в глубинах.

– Хрень божья, – отрубила Карильон. Конкретно этой философии она еще не слыхала, зато знакома с другими ее разновидностями. В Гвердоне сафидисты перековывают свои души ради идеального уподобления богу. Мистики бубнят, что материальный мир иллюзорен, а на самом деле есть лишь невидимое, эфирное царство богов.

– Нет. В тот день меня наполнил Повелитель Вод. Я видел Его. Я был Им. Я и есть Он, уповаю на это. Что богам время?

– Хрень божья, – повторно высказалась Кари. Хотела сказать и больше – обругать Хоузову покорность, заявить, что все это по-любому ничего не значит, что винить богов – оправдание трусов… как вдруг ее желудок опорожнился: съеденное поднялось наверх и жгучим потоком ударило изо рта. Ее охватил беспричинный страх, волна разметала выстроенные ею вокруг себя стены. «Это неправда. Люди – не просто марионетки богов».

Трясясь, она рухнула на колени.

В опустошении, следовавшем за наплывом рвоты, перед ней обнажилась ужасная мысль. Если Хоуз прав, если смертные всего лишь ходячие сосуды для блуждающих помыслов бестелесных богов, что такое тогда Карильон? Ее сотворили руслом течения для мрачных дум Черных Железных Богов, их будущей святой, их предвестницей. Ее удел – чудовищные, беспощадные боги, полные ненависти и голода. Машины для пыток, великие железные гири, способные сплющить грудную клетку этого мира.

Но Кари сбежала из дома, сбежала на «Розу» из-за того, что Черные Железные Боги взывали к ней. Взывали – ею самой они не были. Она – не воплощенное эхо чудовищ, не марионетка, лишенная свободной воли. В такое она не поверит. Внутри нее должно быть что-то, не имеющее истока в Черных Железных или других богах, не созданное дедовым колдовством, но какая-то внутренняя суть, исконно своя.

«А это точно?» – спросил в голове жестокий голос, и тут же стерлось понимание: говорит ли с нею часть собственного сознания или голос звучит извне? Есть ли в ней хоть что-то от нее самой, что-то кроме миниатюрной Божьей войны внутри черепной коробки? «Крыс, одержимый упырьим полубогом, хотел тебя убить. Твой друг хотел твоей смерти. Ты видела, как святые пропускают богов сквозь себя, говорят их речами. Сильва вобрала Хранимых Богов, и они тоже стремились тебя уничтожить. Ты повидала божьи деяния в крупном масштабе. Так почему бы им не орудовать и в малом? Что, если тебя нет, а это одни только боги тыркаются туда и сюда? Что, если тебе никогда не освободиться от Черных Железных Богов, потому что они – это ты?»

Она отказывалась этому верить, отталкивала прочь ядовитую мысль. Шпат, сообразила она, вот довод против. Шпат опровергал всю теорию. Ее друг – не бог. На ее глазах он жил обычным смертным, на ее глазах боролся с двойным бременем – болезнью и своим наследием. Шпат Иджсон, вечно сын великого Иджа, человека, который должен был переустроить город. Когда Шпат в уме с ней общался, то не похоже, будто управлял ее действиями.

«А если и этой мыслью сейчас меня дрючит в щель какой-нибудь озорной господь?» – подумала она.

Заскорузлые ладони Хоуза поддержали ее под локти и помогли сесть.

– Эк, – крякнул он, обходя лужицу рвоты.

– Простите. – Она выдавила ухмылку. – Если хотите глубоких философских бесед, то мне бы сперва набухаться.

– Невелика важность, и я не философ. Я сказал только то, что думаю, то бишь, эк, что, по-моему, похоже на правду. – Он утер ей тряпочкой подбородок. – Когда ты впервые поднялась на борт, то от морской болезни блевала везде. С этим ни в какое сравнение. – Он нагнулся над безобразием на полу.

– Я уберу. – Она взяла у него тряпку, и капитан, кряхтя, сел на место. Кари скоблила и терла, вычищая старые доски, ковырялась в пазах между ними, чтобы изничтожить все следы мерзкой мысли.

– Уходить мне пора, – сказала она через пару минут. – Из-за меня и вам тут опасно. Вдруг заявится Мартайн или еще какие гхирданцы.

– Обожди. Дай мне немного времени. – В его голосе прозвучала жалобная нотка, которой не было прежде, но, когда Кари подняла взгляд, лицо Хоуза не изменилось, столь же обветренно-невозмутимое, как у носовой фигуры. – Я уже говорил – тебя привел сюда Повелитель Вод. Ты участвуешь в его замысле.

– Но если вы правы и люди только вместилища случайных божьих мыслей, а вы особенно восприимчивы к Повелителю Вод…

– Его последний священник, – негромко подчеркнул Хоуз.

– …тогда вы – проводник сломленного бога! Вы, как Бифос, вертитесь тут наугад, бестолково, бесцельно. – Она хотела высказаться сердито, но на деле оказалась напуганной, полной тревог, причем не только за себя или Шпата. И опустилась к ногам Хоуза.

Хоуз взял ее за руки:

– Я знаю. Такое мне тоже приходило на ум. Но я верю, что я… как маяк. И я покажу Повелителю Вод путь домой.

* * *

Ишмирская жрица, как нищенка, сидела на ступенях дворца префекта Ушкета. Ее мантию цвета морской волны испачкала красноватая грязь с Утеса и пропитал рассол. Длинные пальцы до того опухли, что золотые кольца и перстни на них почти скрылись под иссиня-бледной плотью. Однако лицо было нестареющим и гордым – прямо ожившая храмовая статуя.

– Да снизойдут на вас блага божьи, – произнесла она, когда в главных воротах показался Артоло.

– На хер мне ваши боги. Чего вам надо? – Ишмира, возможно, сейчас в раздрае, но Праведное Царство остается врагом. Артоло припомнил, как сидел у себя на вилле. За окнами Раск, Вир и прочая молодежь готовились оборонять остров от захватчиков, мечи блистали на солнце. Лоренца и ее сестры укладывали припасы на случай осады. Один Артоло, посреди всего этого, сидел, как дряхлый старик у огня, бесполезный и сломленный.

Захвата так и не случилось. Вместо них Ишмира ударила по Гвердону и обломала там зубы.

Жрица поднялась, опираясь на посох. С палки свисали амулеты, изображавшие богов Праведного Царства. Верховный Умур, Дымный Искусник, Кракен, Ткач Судеб. И Царица Львов, хотя ее амулет треснул и обгорел.

– Разрешите войти?

Артоло обратился к одному охраннику:

– Когда она появилась?

– На рассвете, повелитель. Она сказала, что будет говорить только с вами.

– Прибыла одна?

– Да, повелитель. Но не на корабле. Мне… мне кажется, она пришла пешком – через океан.

– Меня зовут Дамала. Разрешите войти? – снова заговорила она.

Артоло утвердительно хрюкнул, и сквозь высокие зеленые ворота оба прошли во внутренний двор. Его обитые сталью сапоги соскребали ил с мозаичных полов, являя на свет прогалинки утраченной красоты. Рядом держались двое эшданцев, готовые завалить жрицу на месте, если она призовет какую-либо потустороннюю мощь. Здесь Перемирие не действует, никаких договоренностей между Ишмирой и Лириксом нет. Не то чтобы Гхирдану сковывало хоть какое-там перемирие – сыны дракона ходят где хотят и берут что пожелают.

– Я мечтала об этом дворце, – промурлыкала Дамала, – когда мои боги завоевывали Ильбарин.

– Вы проиграли, – отрезал Артоло. – Удержать остров вы не смогли. Теперь он мой.

– Его смертная доля. Боги этого края разбиты и больше Праведному Царству не соперники. Без подношений они увянут, расточатся перед нами, как бесплотные призраки. Ваши лириксианские божки тоже падут – в свое время. – Последние слова ей пришлось выталкивать, будто они застряли в утробе. Стало быть, это правда – после смерти Царицы Львов война для ишмирцев стала непостижимой.

– Если вы пришли мне угрожать, то проделали напрасный путь.

– Я пришла не ради угроз, а ради сделки. В ваших руках окажется губительница. Та, кто выпустила смертельный снаряд. Карильон Тай.

У Артоло свело скулы:

– Кто сказал?

– Паук, Ткач Судеб. Он провидел это. Он увидел, как вы собственноручно душите, отнимаете ее жизнь. Я следовала расставленным передо мной знакам, читала явленные мне знамения. Боги предопределили вашу судьбу, и я сама слышала их речи об этом.

– Пророчества ваших богов дерьма не стоят. – Артоло сорвал правую перчатку, протягивая увечную руку жрице, чтоб она разглядела обрубки пальцев. Ведьминские пальцы-фантомы переливались искрами – но они не его. – И как мне кого-нибудь удавить такими руками?

Жрица подхватила его ладони.

– Наши цели совпадают. Мы оба жаждем отмщения! Ваше смертное тело изранено – как и душа моего пантеона! Смерть осквернительницы будет жертвой и памятником блаженной Пеш! Царице Львов, богине войны, богине охоты, праведной убийце…

Артоло вырвал руки и ударил старую каргу по лицу. Она шарахнулась в грязь, из разбитой щеки брызнула кровь. Да как она смеет к нему прикасаться! Как смеет напоминать о ранениях?

– Вот что я думаю о твоих богах и их прорицаниях. В задницу твою чушь.

– Вы хулите Праведное Царство, – проговорила жрица, держась за щеку. – И за это поплатитесь. Но это не меняет ничего. Ваша судьба – с нами.

Он мог бы убить старуху. Хрен с ним, с пророчеством, – ее жизнь, вот что сейчас на деле в его руках.

– Разденьте ее, – приказал он. Один эшданец замешкался, не желая рукоприкладствовать над жрицей, зато другие охотно налетели на старую женщину. Сорвали с Дамалы богатое облачение, отобрали посох, с пальцев содрали кольца. Покидали драгоценности к его ногам.

– Это все, – заявил Артоло, – принадлежит дракону.

Дамала подобралась, привстала:

– Боги послали меня.

– Вышвырните ее вон.

Каким-то образом – ограбленная, окровавленная, вывалянная в грязи – Дамала хранила приводящую в бешенство невозмутимость, даже когда охранники выкидывали ее на занесенную илом улицу. Хранила уверенность в себе, порожденную знанием того, что ее не дадут в обиду высшие силы.

Артоло тоже чувствовал такую уверенность, когда был Избранником.

И поклялся, что обретет ее снова.

Капитан отбыл вновь и сейчас брел по грязи в сторону города. Вокруг него толклись Бифосы, тянули за куртку, и он терпеливо ждал, пока их любопытство иссякнет, а потом продолжал идти. Кари коротала день, собирая в кучку пожитки, заново перекладывая вещи в сумку. Долбаный Мартайн забрал у нее пистолет и деньги, а чертова книжка до сих пор спрятана у капитана. Сложить же все остальное – дело считаных минут.

Вот она этим и занималась. Несколько раз подряд.

А потом еще.

Она вполне поправилась, к путешествию готова. Ждать больше нельзя, медленный, осторожный подход Хоуза ей не вытерпеть. Как только капитан вернется и выдаст книгу, Кари уйдет. По темноте проберется в Ушкет, спрячется на гхирданском корабле. Фиг с ним, может, придется слегка попетлять, но скоро она опять окажется на пути в Кхебеш. И когда уйдет, Хоузу будет безопаснее.

Она подняла амулет матери. Подержала в руках. Вспомнился полдень, давным-давно, еще в Гвердоне. Ей тогда было пять, может, шесть. Полгода назад семья Таев была убита, неизвестные злодеи напали на их особняк. Теперь она знала, что ее ненавистное семейство вырезала церковь Хранителей, но тогда едва ли вообще понимала, что стряслось что-то нехорошее. Это была обычная поездка в деревню к тете, вот только затянулась она навсегда.

Но в тот раз тетя Сильва привезла Кари с двоюродной сестрой Эладорой назад в Гвердон. В городе у тети были дела: встречи со стряпчими и сотрудниками дозора, обсудить завещания и имущественные права, поэтому она оставила Эладору и Кари поиграть в Приозерном парке под присмотром Сильвиного мужа, Верна. От Верна удрать было легче легкого, и Кари побежала к зарослям деревьев на северной стороне парка, а Эладора за ней, не так решительно и проворно, но старалась не упускать Кари из виду.

И там росло одно дерево, скрюченный дуб, и этот дуб просто просил, чтобы на него взобрались. По памяти он был высотой с церковь. Раззадоренная брошенным вызовом, она со смехом полезла на дерево; опаску вытесняла уверенность, по мере того как пальцы смыкались на новой ветке, а босые ноги отыскивали приступку. Она помнила, как сунула голову в просвет меж листвы, поглядела на город – а потом налетел внезапный ужас, без причины, из ниоткуда, и ей, ошарашенной, показалось, будто дерево пытается ее съесть. Вопя, кромсая себя ногтями, она сверзилась с ветки, когда великие, незримые силы потянулись к ней с поднебесья, из темноты изнутри нее самой, собираясь схватить и унести.

И даже после того как тетя Сильва закончила дела, даже когда они сели в коляску и город исчез позади, Кари чувствовала на своем горле и на затылке невидимые ладони. Ее хотели забрать.

Она разжала кулак с амулетом и, не застегивая, накинула цепочку на шею.

«Шпат, ты…»

Отбросила его, будто кулон отравлен.

Хватит ей себя дурачить. Шпат за полмира отсюда и ничем не поможет. Ему до нее не достать.

Надо скорее попасть в Кхебеш. Это Шпата – вот кого надо спасать.

Капитан припозднился. Пропустил свою послеприливную службу. Над Утесом высыпали звезды, а его все не было.

Кари спустилась в темную молельню, на случай, если все-таки прозевала его возвращение по илистому склону, но трюм пустовал. Опять появилось то смутное чувство, неопределенное ощущение далекого давления, подобное рычанью собаки, когда на ее территорию вторглось другое животное. Это порыкивал некий бог – но ничего не случилось, когда она провела ладонью по голубому алтарному камню. Впереди скрипнула трюмная лестница.

Это не капитан.

Двигаясь в воде как можно тише, она пробралась из кормового трюма в носовой. Пришельца почти не видно – темный контур, покрытый тенью. Большой, но движется быстро. Он подходил к лестнице, на спине покачивался увесистый мешок.

Блин, даже ножа с собой нет – зато поблизости старый ломик. Она подкралась поближе и…

…пришелец треснулся башкой о низкую притолоку, в точности как всегда.

– Адро! – взвизгнула она, кидаясь обниматься.

Они уселись в каюте на баке, и Кари зажгла лампу, чтобы получше рассмотреть старого товарища. Когда «Роза» бороздила моря, Адро был душой команды, самым близким другом. Они как парочка веселых разбойников – принимали воровство и контрабанду за восхитительную игру, вместе убегали с судна, чтобы обязательно облазить каждый порт. За дурнями божий пригляд, поговаривал про них капитан.

– Капитан скоро будет, – сообщил Адро. – Лучше приходить порознь на случай, если за нами следят, поэтому я выдвинулся первым. И вот, на – принес вино.

Гадость, а не вино, но разве это важно?

– Нет, вы таких видали, – захохотал Адро. Потыкал пальцем ей в бицепс. – Выглядишь как гвердонская наемница. Я-то считал, что ты побежишь домой к богатенькой тетушке, а потом позовешь нас к себе.

– Было бы здорово, случись оно так. – Мысль о команде контрабандистов, рыщущих по кухне тети Сильвы в Вельдакре, была увлекательной. – Вот бы она тебя костерила! Обалденная бы вышла история.

– Тетушки меня обожают, – сказал Адро. – Но все-таки, Кари, если ты не поехала домой, то куда ушла? Что с тобой приключилось?

– Нижние боги… – протянула Кари. Как описать в двух словах пережитое после «Розы»? Как поведать об откровениях, о своей семье, Черных Железных Богах, Крысе и Шпате, обо всем, что случилось? О Помойном Чуде. О войне. – Много волшебной дряни.

– Больше ни слова. – Адро поднял стакан. – У нас тут такого тоже полно. Поскорей бы отсюда убраться. Скучаю по дням, когда представал нашему взору невиданный город, например Уль-Таен. – Он заговорил высокопарным тоном сказителя легенд: – Истинно! С его ступенчатыми зиккуратами, пресловутыми подземельями, полными бесплотных могильных исчадий, колдунами, запечатанными в сосудах, и мелкими вредными тварями, и восклицали мы: «Пшел он на хер» – и плыли дальше.

Он скривился, хлебнув вина.

– Помнишь, как в Джашане мы наколдырились нектаром поэтов?

– Мы сочинили пьесу.

– Нам показалось, что мы сочинили пьесу! – заржал Адро. – Мы накорябали три страницы околесицы, а потом вломились в театр и взяли несчастных актеров в заложники! Что ты тогда сказала?

– Выпускайте ваши души на сцену или я сама вам их выпущу! – процитировала Кари себя помоложе. – Какие мы были придурки, Адро. А капитан рассердился в край.

– А чего он сразу нас не послушал и не забрал контрабандный груз? Тогда б нам не пришлось срочно выпивать улики.

Настоящий Адро в ее глазах то и дело чередовался с воспоминаниями о нем. С виду он такой, как прежде, поэтому легко было забыть прошедшие годы и принять былое товарищество. Но оно было искренним не до конца – оба маленько подыгрывали, примеряли прежние роли, притворялись, будто нет никаких перемен. Ведь окунуться в ту простую жизнь так заманчиво.

Она решила сопротивляться соблазну.

– Ты-то почему здесь остался? Утром я спросила об этом у капитана, так он понес про богов и так и не дал ответа.

Адро осушил стакан.

– Не сказать, что мы взяли и решили – будем торчать в этом сральнике. Это не одно обстоятельство, а куча всего по мелочи. Капитану вожжа попала насчет Повелителя Вод, слыхала, как он задвигает? «Роза» пережила шторм, но над ней еще работать и работать, прежде чем выйдешь в Срединное море. И все остальное пошло наперекосяк – Ильбарин затонул, народ облепил Утес, лишь бы только укрыться. Чокнутые святоши проповедовали всем сброситься со скалы. И мы ждали, что в любой момент вернется Праведное Царство. – Он заерзал, спокойно уже не сиделось. – Люди префекта спустились к морю и конфисковали все корабли, но не знали, что с ними делать. Сперва был план эвакуировать всех в Халифаты. Потом пошел слух, что корабли понадобятся возить еду и другие припасы, а кто-то говорил, что предстоит переселение в Змееву Пасть. Дело было плохо, Кари. Когда явилась Гхирдана и взяла власть в свои руки, люди с ликованием выходили на улицы.

Он сел, тяжело дыша. Потом искоса взглянул на нее и хихикнул:

– И… капитан не рассказывал тебе про Рена?

– Про кого?

– Я теперь женат, Кари. И у нас маленькая девочка. И, боги, я никогда не был так перепуган. Понимаешь, когда пришли боги, Рен был в Ильбарине. Вторжение разлучило нас – я искал их с Амой не один месяц, но они сумели выбраться сами. Сейчас с ними все хорошо. Я опять их нашел. Капитан назвал это чудом. Но к тому времени, как я их отыскал, Гхирдана взяла порт под контроль. Уехать можно, только заплатив откупные, а у нас столько нет. На Рена, меня и Аму точно не хватит.

«Сука ты гребаная, Дол Мартайн». Были бы при ней ее деньги, отдала бы их Адро не думая.

Адро вновь наполнил стаканы – себе, потом ей.

– Тебе бы прийти, на них поглядеть. Рен тебе понравится. Он добрый.

Очень заманчиво.

– Вот только мне надо ехать в Кхебеш. Позарез надо.

– Капитан говорил мне об этом. А вот теперь самое важное – гляди, что припас капитан. – Он ухмыльнулся. – Бьюсь об заклад, это последняя свинья в Ильбарине. Да пофигу на встречу давно разлученных друзей. Я сюда пришел жрать!

Нагруженный свертками капитан Хоуз, пыхтя, взошел по лестнице.

– Обленились, собаки? – пошутил он. – Огонь на камбузе не разведен. Стол не накрыт. Дать бы кнута вам обоим! Но Повелитель Вод милостив, я накормлю вас и помогу Кари в путешествии. Я нашел для нее быстроходный корабль.

Еды оказалось не так и много и не слишком хорошей, но по стандартам захудалого Ильбарина это был пир. И настроение было как на пиру – веселье, и песни, и теплый огонек дружбы в сердце, и вино в желудке. Долгожданное воссоединение, а заодно и прощание, по которому она тосковала, когда ушла с «Розы».

Сидели они в кубрике за длинным столом. За время отшельничества капитан приспособил помещение под себя – пришлось свалить в угол гниющие книги, сложить и убрать церемониальные ризы, добытые в храме Повелителя Вод. С Адро под боком в каюте стало гораздо привычнее.

Капитан говорил мало, в основном подначивал спеть или перебивал других насмешливо-серьезным тоном. И все равно лучился удовольствием – как очаг теплом. Образ священника он отставил и стал похож на себя прежнего, папашу во главе стола за ужином. Он даже пропустил ночную молитву.

Возбужденный через край Адро запевал как помешанный, словно пили они нектар поэтов, а не дешевое красное паравосское. Кари не могла определить, искренний ли это восторог или он специально выкладывался перед ней, впихивал все хохмы и россказни, пропущенные за пять лет, в один вечер.

Кари, поджав ноги, слушала, как Адро в сотый раз повествует о том, как они обворовали Безглазого. Все трое были участниками событий, но Адро пересказывал эту историю столько раз, что она превратилась в новую и неизвестную. Она с трудом узнавала себя в удалой бесшабашной разбойнице по его описанию – хотя та и напоминала Святую Карательницу из народных баек. Кари завидовала своим прошлым «я» – либо их не отягощали переживания и тревоги, либо имелась чудотворная способность надавать сдачи целому свету.

Она позволила себе помечтать, как бы повели себя тут ее гвердонские друзья. Крыс – такой, каким был, сгорбленный и низкорослый молодой упырь, а не громадный рогач-старейший. Крыс притулился б в углу, бурчал на волокнистые овощи, выкидывая их из миски. Ел бы он только свинину. Но когда Адро пел, Крыс бы раскачивался взад-вперед, выбивая копытцами такт мелодии.

И Шпат – каким он был в жизни, до того как упал. Шпат уселся бы на дальнем от капитана конце стола, чтобы исключить возможность к кому-нибудь прикоснуться и заразить каменной хворью. Шпат остужал бы горячие головы, в противовес легкомыслию Адро. Она представила его вступающим в спор с капитаном Хоузом. Или излагающим план по спасению жителей Ильбарина. Серьезный, он выдвигается вперед. Замогильно скрежещет: «С вами корабль, сэр. А еще, к худу или к добру, благословение бога. А у тебя, Адро, ребенок. Ты в самом деле хочешь, чтобы твоя дочь росла в оковах? Мой отец Идж писал, что бывают моменты, когда можно все поменять, когда силы балансируют в равновесии и одна-единственная личность способна преобразовать мир».

А она заорала б, чтобы все выпили, раз он процитировал Иджа. Старая развлекуха по пьяни.

Постепенно до Кари дошло, что Адро уже несколько минут молчит, а говорит теперь она сама, слова льются наружу, как из разрубленной души. Она рассказывала им обо всем, и все тяготы сошли на нет, когда она на пальцах объяснила про Черных Железных Богов, про семью Таев и дедушкины опыты. Про возвращение в Гвердон, встречу со Шпатом и Крысом. Про Башню Закона, профессора Онгента и веретенщиков. Про Помойное Чудо, невероятное существование Шпата после смерти и ее превращение в Святую Карательницу. Про то, как выдворила с городских улиц Гхирдану, про ишмирское вторжение и как Шпат надорвался, защищая Новый город и беженцев.

Про то, как убила богиню.

Все это получилось шалой исповедью, путаной и сумбурной. Она понятия не имела, говорит ли хоть что-то осмысленное или только, как полоумная, истерит про богов и чудовищ.

Капитан слушал молча, запивая вином. Согласно кивнул, когда Кари обрисовала ужасное чувство прямого контакта, и это вселяло надежду.

Адро казался смытым волной – мотался и барахтался в потоке слов. Уцепился лишь за известный случай – когда Кари рассказывала, как выкинула Артоло из Нового города, Адро стиснул ей руку и прошептал:

– Он же на хрен тебя прикончит. – Будто она об этом никак не догадывалась. В основном же, отвесив челюсть, Адро таращился на Кари в неприкрытом смятении и грыз костяшки на кулаке. Энергия его враз испарилась.

– Твой приятель, Шпат, выходит, умер? – спросил наконец он.

– Смерть, – пророкотал капитан, – есть избавление от извечной ноши. В смерти мы постигаем, кем действительно были при жизни. С нас смывает все внешнее, соскребает сомнения и самообман, избавляет от наносного, пока не откроется единая наша суть.

Адро бросил на капитана испуганный взгляд, не переставая следить за Кари.

Она пожала плечами:

– Умер. Преобразился. И умер опять. Или умирает. Не знаю я. Но так… неправильно. Так нечестно. Вот почему я должна доехать до Кхебеша.

– А вдруг не доедешь? – спросил Адро. – А вдруг там тебе не помогут?

Она поискала ответ, но найти не смогла. Эта мысль – как черная пропасть, падение без остановки. Старая жизнь завершилась, когда на голову упала гвердонская Башня Закона, когда подали голос Черные Железные Боги. А в новой жизни Шпат – единственная постоянная величина. Да ведь все ее дни проходят в беспокойстве о Шпате. Забота о нем – как путеводная нить. Нить, что связывает с Новым городом.

Если эта нить оборвется, что останется?

Прежде она, наверно, ухватилась бы за идею вернуться к прежней жизни. Возвратиться назад на «Розу», к Хоузу, Ардо и остальным, опять флибустьерить на морях приключениям навстречу. Но «Роза» разбита и выброшена на берег, капитан – спятивший отшельник, Адро женился, а из прочей команды кто не умер, те разбежались.

Можно отправиться странствовать, посмотреть мир – но мир уже трещит по швам. Все говорили, что Гвердон – последний надежный город, последнее место, не тронутое Божьей войной, но теперь и это не так.

Бога не убить без божьей бомбы, а как закончить войну, где сражающиеся не умирают? Они так и будут биться без конца, вставать и, шатаясь, кидаться в свару. Нет моря такой ширины, чтобы уберегло от богов. Бегство – и излюбленный, и крайний выход, но бежать некуда.

– Мы не познаем самих себя, – проговорил капитан, – покуда не упадем. Мы путаем повседневные обстоятельства, костыли, на которые опираемся, с тем, кто мы такие. Нельзя узнать себе цену, пока в одиночку не выйдешь в бурю. – Его голос был глубок и звучен, как море, напиравшее на бока корабля.

Перед Кари, растекаясь, поднялась вода. Море затопило каюту, вода хлынула в открытую дверь, в иллюминаторы, во все щели на палубе. Море забирало корабль себе, и всех их ждала пучина. В сумеречной мути темнели Бифосы, Хоуз и Адро утонули, и священные рыбины подхватывали их тела. Кари хотела вскрикнуть, но она под водой, невозможно дышать…

Она покачнулась, сбивая тарелку на пол, но Адро не дал Кари упасть.

Галлюцинация кончилась. Давление спало.

– Я в норме, – отнекивалась она, – в полном порядке.

«Что за херня со мной опять», – подумалось ей? Чем бы оно ни было, Адро ничего не заметил. Однако капитан… это капитан что-то вызвал своими речами, или оно само говорило через него. Это смахивало на божественное видение, только не от Черных Железных Богов.

– Ты побелела как смерть, – сказал Адро. Помог ей сесть, затем повернулся к Хоузу: – Капитан, гхирданцы зарежут ее, если здесь обнаружат.

Кари уцепилась за подлокотник. Палуба кренилась и перекатывалась под ней, хоть и стояла на твердой земле. Она взялась за вино, потом оттолкнула стакан.

– Вы сказали, что нашли способ, как мне свинтить с этого острова. Хотела послушать.

– На улице Синего Стекла… – начал капитан.

Адро прервал его:

– Нет! Прошу прощения, сэр, но херушки вам. Вы меня туда не отправите.

– У них есть корабль, Адро, и даже Гхирдана не осмелится им препятствовать. Я с ними уже говорил.

– Нижние боги, – выругалась Кари, – да пусть все расскажет, Ад. Не может быть все так плохо. Кто такие они?

Адро открыл рот, чтобы ответить, и все резко застыли. С палубы донесся шум – на «Розу» карабкались люди, перелезали, топоча, через борт.

Капитан подошел к двери, чуточку приоткрыл. Снаружи стоял тусклый свет.

Не лунный свет.

Свет призрачного огонька.

Вот, блин. Чародейка в броне должна быть неподалеку.

Хоуз замахал руками, показывая на другую дверь – в свою каюту.

– Идите, – шикнул он.

– Идем с нами, – потребовала Кари.

– Я под присмотром Повелителя Вод. Страшиться мне нечего.

Адро потянул ее за руку:

– Идем же!

– Погоди, – прошептала она. – Моя чертова книжка.

– В безопасности, – ответил Хоуз. – Они ее не найдут. Прячьтесь! Я их спроважу.

Кари не раздумывая сдернула со стола разделочный нож. Странно, но при непосредственной опасности быть схваченной и убитой гхирданцами ее самочувствие намного улучшилось. Следующие минуты решат – жить ей или умереть, всадить этот нож в чьи-то кишки или нет, и времени на раздумья ни о чем, кроме этого, не осталось.

В капитанской каюте темно, не считая лунного света, сочащегося в круглый иллюминатор. За все годы на «Розе» Кари редко переступала этот порог и до сих пор благоговела здесь гораздо сильней, чем внизу, в самодельном храме. Адро снял с крюка капитанскую шпагу, но не похоже, будто он рвался в бой. Тоже напуган.

Кари прислонила ухо к двери.

– Ваш стол, – произнесла чародейка, – накрыт на троих. – Шлем искажал ее голос, по-прежнему смутно знакомый Кари.

– Ради богов милостивых! – воскликнул капитан, изображая набожного дурачка. – Я приготовил почетное место для Повелителя Вод! А второе для Ушарет – узри же, как она снисходит на мое угощение. – Вряд ли прокатит – что-что, а горы обглоданных костей на тарелках выдадут истину. У гостей из галлюцинаций не бывает аппетита Адро.

– Обыскать корабль, – приказала ведьма.

– Сюда, вниз, – прошептал Адро. В полу капитанской каюты был люк, черный квадрат. Адро полез вниз, по-паучьи расставляя конечности, чтобы втиснуть долговязое тело в узкий проем. Он завис и спрыгнул, мягко, как мог, тихонько плеснув водой в полузатопленном трюме.

– Лови меня, – шепнула Кари и скользнула в люк. Сильные руки Адро обхватили ее за бедра и держали на весу, пока она не закрыла за собой крышку люка – за мгновение перед тем, как подручные Гхирданы вломились в капитанскую каюту.

Здесь тоже небезопасно. Наверху темно, но люк найти не так уж сложно. Кари пробиралась по темной воде, мимо алтаря Повелителя Вод. Близилось время Бифосов. Каждую вторую ночь капитан приходил сюда, чтобы помолиться, пока накатывал прилив. Вода уже поднималась, просачиваясь в этот храм. Долго прятаться здесь не удастся. Если добраться до дыры в правом борту носового трюма, то, может быть, они сумеют вылезти незаметно для чародейки.

Кари двинулась первой, потихоньку крадясь вперед, пока не сумела выглянуть в пробоину в корпусе. Рассмотрела других гхирданцев снаружи. Подала Адро знак держаться сзади. Непрошеный свет фонарей заливал пляж, однако сами охотники не двигались. Они стояли в оцеплении вокруг «Розы».

– Сколько их? – прошептал Адро.

– Много.

Она пригнулась за какой-то кучей, свалкой пустых ящиков и резных идолов непонятного бога, изъеденных гнилью. Припала пониже, сливаясь с темнотой, и попыталась собразить, как разыграть эту хреновую раздачу. Ломануться со всей прыти, понадеявшись, что получится ускользнуть в ночь? Остаться, спрятаться в трюме и надеяться, что брехня капитана убедит чародейку? Выползти украдкой и попробовать вплавь – повернуть не влево, а вправо и броситься в набегавшие волны?

Адро взял капитанскую шпагу, но у гхирданцев с собой будут ружья. Прорываться – практически верное самоубийство. Но, может быть, кому-то одному удастся проскочить оцепление. Пойдет ли Ардо на такой риск? Прежде она точно знала, как рассуждает напарник, и умела действовать в лад, куда он, туда и она, но те дни в прошлом. Там же, где дни, когда Святая Карательница, облаченная в чудо, могла уйти отсюда пешком и вразвалочку. Крепкая как камень, блистательная, как небесные шпили Нового города. Карту силы больше не разыграть, и без нее становилось тоскливо. Раньше она бы уже всех спасла. Раньше бояться ей было нечего.

Снаружи новое движение. Фонари, встряхнувшись, развернулись, лучи устремились в направлении Ушкета, подсвечивая склон. Прибыло больше народа. Другие эшданцы – но теперь эти переругивались с первоначальными. Крики, толкотня, оба отряда стали в рост и качают права. Кари могла определить терку между бандами с первого взгляда. Еще никто не брался за оружие, но они уделяли больше внимания взаимным угрозам, чем наблюдению за берегом.

Может быть, вот он, тот миг.

Главарь прибывших протолкался сквозь строй и зашагал к «Розе» по каменистой косе. Стояла темень, но силуэт выделялся на фоне факелов, и Кари не забыла его походку. Дол Мартайн.

– Продал нас, гнида, – прошептала она, крепче сжимая разделочный нож. Сохрани она свою силу – прямо сейчас вышла бы и убила Мартайна за предательство. Даже не думала б.

Кажется, Адро хотел что-то сказать, но она шикнула на него. Смотрела, как Мартайн забирается на борт. Когда он подходил к чародейке, над головой заскрипели доски. Кари разобрала лишь отдельные слова, но звучали они как спор за территорию.

Адро сглотнул.

– Тебе надо бежать! – прошептал он ей в ухо. – Тебя убьют, если поймают!

Она вытянулась, готовая броситься на прорыв, как вдруг караульщики, стоявшие поодаль от корабля, повернули головы к морскому приливу, обнажая мечи, будто заприметили опасность.

Если она сейчас выскочит из пробоины, то выбежит прямо на свет. Ее мигом увидят.

Шаркнул открывающийся люк, кто-то с плеском спрыгнул в кормовой трюм. Сверху окликнул голос Мартайна:

– Поуважительней, болваны! Это священное место. Хотите наслать проклятие на свои головы? – Новый всплеск, и еще. В трюме позади них заплясали огни.

Попались. Выхода всего три – лестница на палубу, дверь на корму, брешь в корпусе, – и все три на виду у Гхирданы.

Вдруг корпус сотряс мокрый шлепок, захлюпал ил, послышался клекот Бифосов. Свет фонарей караульщиков замелькал, как в театре теней, когда Бифосы, ухая и вереща, стали выходить на берег. Целыми дюжинами они шествовали из моря, столько не попадалось еще ни разу. Черные чешуйчатые туши, влекомые на сушу заплетающимися ногами носителей, потоком маршировали через прибой, поднимаясь в направлении Ушкета. Цепь гхирданских караульных раздалась, освобождая созданиям проход.

Один Бифос ненадолго замешкался у входа в трюм, блюдце немигающего рыбьего глаза уставилось прямо на Кари, маня ее. Это тот самый Морской Монах, кого она видела в первую ночевку на Ильбарине. На нем все еще заметны шрамы от бутылочного стекла.

– Давай, – прошипела она Адро, хватая его за руку. Они выбежали, пригнувшись, и ворвались в середину стаи.

Бифосы по бокам распростерли над ней свои плавники, капая сверху соленой водой и слизью.

Рыбья вонь поглощала все, горло и носовые пазухи пропитались ее гадостным вкусом. Жижа покрыла землю ковром, идти было скользко, и, если бы Кари упала, Бифосы легко затоптали бы ее насмерть. Не разглядеть ничего, одни Бифосовы тела вперемешку: тут разлагающаяся рука или ягодица, там зевает рыбий рот или извивается хвост. Ей оставалось только верить, что существа будут следовать своим обычным маршрутом, что они бредут в Ушкет.

Кари отчаянно хотелось оглянуться на «Розу», увидеть, что происходит на палубе. Где Дол Мартайн? Где колдунья? В порядке ли Хоуз? Но ничего не было видно, кроме зомбированных рыболюдов, ничего не было слышно, кроме Бифосовых хрипов и уханья. Как долго они топали, понять она не могла.

Легкие уже забила жирная слизь, кожа сплошь вымазана жидкой дрянью. Туши начали притираться теснее. Рыбий клекот и вздохи становились гимном Повелителю Вод, горестным плачем по пропавшему родителю. То ли изменились их голоса, то ли они успели как-то приспособить под себя ее уши, но Кари внезапно начала понимать смысл. Так вот как их слышит Хоуз?

Ее пальцы впились в рукав Адро, крепко сжали запястье. В паузах хора Бифосов моряк сердито бранился и жаловался.

Ил и скользкие камни уступили место утрамбованному грунту дороги.

Шествие набрало скорость, Бифосы извивались от возбуждения, стараясь скорей попасть в Ушкет. Похоже, им с Адро удалось-таки выбраться.

При входе в город стая распалась, и Бифосы разбрелись кто куда. Некоторые посворачивали на улицы и аллеи, другие, остановившись, бесцельно топтались на одном месте. Кари потянула Адро под козырек пустого дома.

Все-таки выбрались!

– И что теперь, будь оно проклято, делать? – прошептал Адро, боясь привлечь внимание. – Мы должны срочно убраться с улицы.

– Как насчет твоей хаты?

Лицо Адро стянула мучительная маска:

– Нет, Кари, никак. Нельзя вести тебя к Рену, это слишком рискованно. О чем ты думала, выступая против Гхирданы?

– Да все чисто, – сказала она. – За нами никто не идет.

– Я про другое. В Гвердоне. Ты пырнула ножом Артоло! Пошла против дракона! Дерьмище божье. – Он зашагал взад-вперед, массируя лоб. – Я-то думал, ты всего лишь их обокрала.

– Тогда дела обстояли по-другому. – Она не знала, что сказать. Она уже все объяснила Адро про свою святость, но заставить его понять оказалась не в состоянии. Ему неизвестна неописуемая близость к богам, пьянящая и устрашающая власть над мироустройством. А ее пугало, едва не больше всего прочего, то, что в Гвердоне этот Артоло был для нее вообще никем. А ведь он был далеко не единственным главарем банды или шпионом, которого втоптала в грязь Святая Карательница. И сколько еще повылазит других? Скольких врагов она завела так небрежно и походя? – Да ладно, без разницы. Хоуз сказал идти на улицу Синего Стекла, где это? Покажи дорогу, и я пойду. И ты больше меня не увидишь.

Ясно уже, что Адро придется бросить. Источник опасности – сама Кари. Когда она уйдет, его никто не тронет, верно?

Пока Дол Мартайн не поймет, что он с нею был. Пока его не разыщет ведьма. Пока ее друг не закончит жизнь, как те голодные рабы, которые вкалывали на горном поле. На Ильбарине не бывает никакого «не тронет». Есть только разная мера страданий.

Кари быстро взяла его за руку:

– А лучше пошли со мной. Мы свалим отсюда. Заберем Рена и твою мелкую. Вернемся за капитаном, и все вместе уедем.

Глава 14

Гвердон был подобен открытому океану. Там Кари легко могла затеряться в людском море, среди течений уличной жизни. Бурные воды Мойки, быстрая река улицы Милосердия, вливающаяся в водоворот площади Мужества.

По сравнению с ним Ушкет – небольшой пруд, и был он полон акул. Не в первый раз Кари с Адро бежали по городским переулкам, уходя от Гхирданы, но прежде всегда налегке. Тогда они рисковали только собственной жизнью, а это их заботило мало. Этой же ночью каждого тяготил свой груз – обоим было что терять.

Ушкет на этот раз показался Кари гораздо привычней прежнего. Будто уже стал отчасти знаком, спасибо обстоятельным рассказам Хоуза о своих вылазках. Полгорода оказалось заброшено при наступлении моря, раздел обозначила новая бухта возле крепости префекта. Ниже бухты – затопленные развалины, где обитали самые неприкаянные. Единственный путь оттуда лежал через Гхирдану. Работай в трудовом лагере или на перегонке илиастра. А хочешь побыстрей, прыгай через ограду и лови Гхирданскую пулю. Кари очень, очень повезло первой ночью. Если бы ее не нашел Морской Монах, все, вероятно, закончилось бы не на той стороне раздела.

Выше бухты Ушкет жил почти что нормальной жизнью. У людей сохранялась работа, они ходили закупаться на рынок, выпивали с приятелями. Ну, когда поднимался прилив, то заливало нижние этажи, и от храмов осталось одно пепелище, но при желании можно было закрыть на это глаза и представить, что Божьей войны не случилось.

Но и там ты считался в собственности у дракона. Пойдешь против Гхирданы и потеряешь все. Отправишься вниз, за заборы и заградительные цепи. Ушкет перестал быть местом, где живут люди. Ныне это машина принуждения к покорности, предназначенная выжимать из подневольного населения всю полезную службу до капли.

По словам Адро, улица Синего Стекла так далеко внизу, как только можно зайти не утонув. И они начали спускаться по забитым грязью и плавником переулкам, по навесным переходам над затопленными улицами. Без Адро в качестве проводника Кари бы заблудилась, но когда приходилось красться и проникать за заборы, то уже она наставляла, как действовать, полагаясь на приобретенные в Гвердоне навыки. Хоть и прошло столько лет, из них с Адро складывалась отличная команда.

После того как прогнившее сердце города – крепость префекта – было пройдено, стало полегче. Кари посматривала на башни, гадая, за каким из светлых окон сейчас Артоло. Она опять попыталась вспомнить свое предыдущее столкновение с гхирданским боссом, но в славные времена ее власти Новый город был полон всякой мразоты, требующей суровой кары. Работорговцы, головорезы, насильники, подпольные барыги, тронутые богами безумцы – она крушила всех, кто угрожал людям под защитой у Шпата. Глядя вверх на окна, Кари сжала кулаки и представила, как послушный камень навсегда вымарывает их свет.

Улица Синего Стекла казалась совсем заброшенной. Волны набегали и отступали меж разрушенных зданий, словно дыхание самой улицы.

– Никак не пойму здешнее море, – пробормотала Кари. – Остров погрузился целиком? На остальном Огнеморье, насколько я могу судить, уровень воды не менялся.

– Тут полный кабздец. – Голос Адро дрожал. – Кракен набросил море на Ильбарин – нету тут никакого уровня. Гхирданцы волокут корабли на склон моторными буксирами. А на другой стороне еще хуже.

Вдоль улицы тянулись бывшие лечебницы, художественные студии, солярии. Большинство верхних этажей покрывали разбитые синие стекла. В Ильбарине верили, что свет, пропущенный через такое окно, обладает целебными свойствами, и богатые мещане зимой катались в Ушкет нежиться в голубоватом сиянии. Теперь свет фильтровала мутная каша из ила и стеклянных осколков.

– Знаешь, с кем мы встречаемся?

Адро покачал головой.

– Говорят, здесь живут злые чародеи – я видел раз, как между руин проплывал черный корабль. Под парусом против ветра. – Он потыкал воду кончиком капитанского клинка. – По слухам, у них соглашение с Гхирданой, поэтому сюда никому хода нет.

Что-то проползло по лодыжке Карильон – скользкое и волнистое. Вода вокруг нее вдруг ожила, забурлила. На улице темень, и тонкие лунные лучики заплясали на водной ряби, не открывая того, что происходит под ней. Адро хлестнул по воде шпагой – без всякой пользы. Там, у поверхности, не одно существо, а целые сотни. Тысячи.

Это были черви.

Черви взвились из клокочущих вод, клубясь, громоздясь друг на друга. Столб извивающихся склизких жгутиков воздвигся над Кари волной гнилостной тухлятины. Посередине этого отвратного переплетения встопорщились два отростка, увеличиваясь в толщину и длину. Они потянули на себя ночное небо и набросили покров из тьмы на сотворенные плечи. Рука провела червепальцами по приблизительному месту лица, и неожиданно там забелела фарфоровая маска. Маска улыбалась напускным сочувствием.

Ползущий протянул Кари руку, предлагая помочь выбраться из воды.

Подбежав, Адро рубанул ползущего шпагой. Без толку, все равно что сечь воду. Клинок проскользил внутри монстра и вышел наружу, покрытый червячной дрянью, но урона ползущему не нанес.

– Мы не причиним вам вреда, – заговорил ползущий. Его голос, густой и глубокий, умиротворял теплотой, вот только настораживал хор на подпевке – едва слышно, на грани восприятия, другие голоса произнесли те же слова: – Мы ждали вас. Прошу, идемте со мной.

От этой долгой ночи у Артоло щипало глаза. Он перебирал бумаги, и перед взором плясали столбики цифр. В бездну их – что он, счетовод, копаться в счетах? Корень проблемы виделся отчетливо – выработка илиастра в трудовом лагере едва ли дотягивала до установленной Прадедушкой нормы, а запас рабочей силы исчерпался. Надо либо реже засранцев отпускать, либо запрещать им дохнуть – или же Артоло придется отправлять в лагерь больше рабочих рук.

Он попытался отодвинуть документы на край стола, но перчатка сложилась, стоило ему надавить. Чертово заклинание призрачных пальцев опять рассеялось. Он припечатал бумаги ладонью, неуклюже толкнул их по столу. Пронесся по комнате и тыкнулся в набалдашник дверной ручки, но культя соскальзывала с начищенной меди. Разъяренный, он отступил и врезал по двери ногой, выбивая запор из косяка. Проходивший по коридору слуга испуганно ойкнул и попятился.

– Ведьма где? – сердито рыкнул Артоло.

– На берегу! На берегу! Она пошла к морю! – Слова посыпались из слуги сбивчивой скороговоркой, суматошной защитой от гнева Артоло – Кто-то сообщил, что видел там гвердонскую женщину!

Артоло зафыркал, как бык перед разбегом. Ведьма должна была предупредить его о том, что кто-то стуканул. У нее от колдовства все мозги сгнили? Клятая Эшдана совсем отбилась от рук. Стереть пепельную метку не сложней, чем нанести, подумал он, в ответ над ним расхохотались обвисшие руки. Он вспомнил, как чародейка впервые наколдовала ему пальцы-призраки. С каким наслаждением он тогда макнул большой палец в пепел и мазанул серую полосу поперек лба ее шлема! Тем заклинанием ведьма себе выиграла жизнь.

Но она должна знать свое место.

– Найди Дола Мартайна. Пусть приведет мою лошадь.

– Прошу прощения, господин, но Дол Мартайн тоже отбыл на берег. Как только услышал, что ведьма ушла, собрал людей и отправился следом.

– Запрягай экипаж. Живее.

Кари так и не определила, была ли эта верхняя комната неразгромленной изначально, когда ее обнаружил ползущий, или же он натаскал сюда мебели со всего Ушкета. Расколотые синие окна смотрели на тревожные звезды над Ильбарином.

Адро сидел рядом с ней на трухлявом диване, не сводя с ползущего глаз. Его лицо болезненно позеленело, а руки крепко сжимали колени, не давая им трястить.

– Можете звать нас Двенадцать Кровавых Солнц, – сказало существо. – Простите, мы не ждали вас раньше утра. Мы предполагали предоставить вам более уютную обстановку.

– Значит, у вас есть корабль? – спросила Кари.

– Такой, что удовлетворяет нашим целям, – сказал ползущий. – Боюсь, путешествие на нем не покажется вам приятным.

– И вы пришли к взаимопониманию с Артоло? С Гхирданой?

– Верно, – сказал Двенадцать Кровавых Солнц. – Мы не вмешиваемся в их сбор илиастра, а они не препятствуют нам потреблять останки. – Последнее слово он произнес с противным привкусом, словно смакуя. Ползущие пожирают мертвых, завладевают тем, что еще не пропало, считывают остаточные образы в мозгу. Расположившаяся перед ней колония червей хранила знания сотен людей, заключив обрывки их разума в свои личинки. А в руинах города Ильбарина наверняка все еще лежат трупы. Большинство человеческих тел уже разложилось, зато вполне могли сохраниться мощи святых и занебесных чудовищ. Званый банкет для червей.

– Ваш корабль обыскивают перед отплытием?

– У нас, как вы верно заметили, взаимопонимание.

– Хорошо, давайте о деле. – Кари рвалась поскорее отсюда уйти. Если разговор примет скверный оборот, то противопоставить ползущему им нечего.

Двенадцать Кровавых Солнц не столько сидел, сколько засасывал в себя кресло.

– Не желаете освежиться? Сухую одежду? – Черная мантия существа была суха, как старая кость.

Адро ограничился взглядом на Кари, предоставляя ей руководство, она же покачала головой. Опасно принимать подарки ползущих. Кари почти не имела дел с ними в Гвердоне, но уяснила одно – доверять им нельзя.

– Не стоит бояться нас, Карильон Тай. – Должно быть, он заметил ее невольную гримасу, поскольку продолжил: – Ваш друг Хоуз не выдавал вашего имени. Мы узнали о нем из иных источников. Мы превосходно осведомлены о многих вещах.

– Разве не все равно, как меня зовут? Мне нужно всего лишь уехать в Кхебеш.

– Мы знали вашего деда. – Фарфоровая маска оставалась бесстрастной, голос размеренным. – Он тоже искал пути в город Кхебеш.

– В самом деле?

– Когда был молодым по людским возрастным меркам. Он приехал на Ильбарин под видом купца, днем торговался с префектами и поставщиками пряностей, а по ночам посещал усыпальницы и храм Раммаса, Летописца Всех Деяний, в поисках мудрости. Он пытался проникнуть в Кхебеш, но врата города чародеев открываются лишь перед немногими. – Маска слегка покачнулась, задавая невысказанный вопрос: с чего им открываться перед тобой?

– Чего искал Джермас в Кхебеше? – Кари не удалось воспротивиться желанию узнать еще чуточку. Дедушка был сумасшедшим фанатиком – он промотал все семейное состояние в безумной попытке пересоздать Черных Железных Богов, превратить их из чудовищных истязателей и владык падали в нечто более прирученное. Народных богов, защитников Гвердона. Духов-хранителей целого города.

– Он выискивал самых умелых колдунов среди смертных. – Двенадцать Кровавых Солнц раскинул своими псевдоладонями, словно вопрошал: «А нас-то что? Не заметил?» Ползущие куда более приспособлены выживать при разрушительных побочных последствиях колдовства, нежели хрупкая смертная плоть. – И отыскал кхебешского ренегата, который смог посодействовать его усилиям. Мы искренне восхищаемся честолюбием вашего деда. Он предвидел, какие беды навлечет на вашу цивилизацию Божья война. Со временем он пришел к нам. И удостоил чести способствовать частичному сохранению его неукротимой воли.

– Этот идиот превратился в пепел. А ваших червей упыри вышибли вон из Гвердона. – Она понимала, что не стоит настраивать ползущего против себя, но от того, с каким почитанием тот говорил о Джермасе, будто о великом пророке, ей стало дурно. Старикашка был тварью в человечьем обличье еще до того, как вернулся кучей червей.

Маска не соскользнула.

– Прискорбное обстоятельство, – отметил Двенадцать Кровавых Солнц. – В Гвердоне содержится столько знаний, которые просто необходимо сберегать. Первопроходцы-алхимики были величайшими умами своего поколения, а их души выкидывали в трупные шахты гнусным упырям на поживу да сжигали, принося подношения Хранимым Богам. Мы предлагаем иной подход. Своеобразную форму существования.

Кари пробрала дрожь, когда в мозгу незвано возник образ башен Нового города, но выполненных не из небесного камня, а из гигантских копошащихся нагромождений кольчатой мерзости. Она мысленно ощутила душу Шпата, запертую в этом червивом граде. Своеобразный вид существования – и вправе ли она утверждать, что оно будет хуже его нынешнего состояния? Кари вообразила, как эти башни осыпаются, как клубки червей распутываются и складываются в новые очертания. Появляется черный плащ, а затем фарфоровая маска со знакомыми чертами. Лицо Шпата, уже не изуродованное язвами и чешуйками каменной хвори, но навек сбереженное во всем своем совершенстве.

– Вон, – процедила Кари сквозь стиснутые зубы, – из моей головы, мать твою! – Ползущий вида не подал, но мыслевидение исчезло, как задутое пламя свечи.

– Мы ищем лишь понимания, – сказал Двенадцать Кровавых Солнц. – Разве мы не схожи? Мы с вами психопомпы, попечители мертвых душ.

– Проезд в Кхебеш. Для меня. – Кари гадала, насколько хватит ее настырности. Проси луну, дадут серебренник. – Вместе с Адро и его семьей. И капитаном Хоузом. Когда закончим дела в Кхебеше, вы доставите нас в безопасный порт. Не сюда – в Паравос или восточный Халифат. – Адро стиснул Кари плечо в благодарность. Конечно, предстоят сложности. Придется забирать семью Адро. Двигать в обход за Хоузом, еще и уговаривать его ехать. Вот черт, может, былые времена и вернутся. Куча зловредных ясновидящих червей ненамного хуже совместной с Долом Мартайном каюты.

Двенадцать Кровавых Солнц взвешивал перспективы.

– Город Кхебеш закрыт перед чужестранцами. Никому не разрешается заходить в ворота. Как вы намереваетесь получить туда доступ?

Кари попробовала отбрехаться. Пожала плечами:

– Я воровка. Разберусь, как пробраться. – Тельца червей сократились, ползущий словно бы отшатнулся. Он напомнил Кари втягивающую стрекала морскую актинию.

– Кхебеш – не такой, как обычные города. Он обнесен Призрачной Оградой. Даже мы не сумели ее миновать. Ваши умения не выручат вас.

– Ну, ладно. Если ничего не сработает, у меня найдется кое-что нужное им. Книга.

Маска чуточку приспустилась. Когда Двенадцать Кровавых Солнц заговорил, то хор могильных червей зазвучал громче и невпопад:

– Кака-ая кни-ига?

Адро тоже покосился с любопытством. Кари сделала глубокий вдох, прежде чем отвечать. Книга – ее единственный рычаг воздействия на кхебешцев. Единственная надежда для Шпата.

– Журнал, который вела доктор Рамигос – главный гвердонский волхвователь. Она была родом из Кхебеша. Им же захочется вернуть ее чародейский дневник? Такое множество знаний надлежит сберегать.

– Доктора Рамигос мы знали. – Двенадцать Кровавых Солнц вертел перед глазами руками в перчатках, словно изучал пальцы, которых не имел. – Можно ли нам осмотреть этот фолиант?

– Нет. Книга в надежном месте. – Ложь только наполовину – Хоуз спрятал книгу в каком-то надежном месте. Не вполне ясно, в каком.

А вот что важно, так это отвадить от чертовой книжки червивые лапы ползущего.

– Вы намерены отдать гримуар доктора Рамигос за разрешение пройти в город. Достойный обмен, – продолжил Двенадцать Кровавых Солнц.

– А что хотите вы? – спросила Кари.

Двенадцать Кровавых Солнц протянул пустую руку. Пальцы – больше пяти и без отставленного большого – сложились, сжались и разогнулись опять. В руке появилась драгоценная шкатулка с большой палец Кари размером. Выглядела она как крохотный гробик. Ползущий откинул защелку, и в этот гробик переполз червяк из его перчатки. Крышка закрылась, и Двенадцать Кровавых Солнц положил коробок на стол между Кари и Адро.

Хоть шкатулка и была из инкрустированного рубинами золота, никто не поспешил к ней тянуться.

– Что нам с ним делать? – спросил Адро.

– Кхебешские чародеи не поклоняются богам. Когда чародей умирает, его тело кладут в свинцовый саркофаг и заключают в Склепе Эонов. Вы пронесете эту коробочку за стены Кхебеша и отыщете темное, сырое местечко. Кусок голой почвы, водосток или яму отходов. Остальное выполнит червь. Мы размножимся, наберемся сил и непременно найдем лазейку в этот склеп. Камень крошится, свинец окисляется, плоть разлагается. В итоге всегда побеждает червь.

– И все? – удивился Адро. – За это вы увезете нас с Ильбарина?

– И довезем до Кхебеша, а из Кхебеша в любой порт Огнеморья по вашему выбору. Совсем безопасных портов больше нет, но мы постараемся обеспечить вас защитой в разумных пределах. – Маска качнулась. – С вашим дедом, Карильон Тай, мы сотрудничали на схожих началах. Вы еще оцените всю мудрость союза с нами.

Кари помедлила, рассматривая переливающуюся золотом шкатулку. Она не встречалась с ожившим в червях Джермасом Таем – это Эладора попалась в склизкие дедушкины объятия. Это Эладору заставили участвовать в его попытке обуздать и перековать Черных Железных Богов. Но Кари встречала других точивших город ползущих. Их пагуба ничуть не похожа на буйство божьего безумия, она – подспудная гниль, она – рак. В ней ужасная неумолимость. Всем известно, что кхебешцы – самые умелые колдуны, точно так же как гвердонские алхимики лучшие в мире и далеко превосходят соперников из Ульбиша или Паравоса. Что произойдет, когда черви проникнут в Склеп Чего-То-Там и отведают знаний мертвых архиволшебников? Насколько сильнее станут тогда ползущие?

Но если она не примет условий, что тогда? Шпат умрет, она, скорее всего, тоже умрет здесь, на Ильбарине, когда ее найдет Гхирдана, а черви при этом отыщут себе какой-нибудь другой путь. Следующий путешественник в Кхебеш, возможно, колебаться не станет. «Что мне делать?» – думала она. Хотелось спросить совета у Шпата, только он, естественно, не ответит. Слишком опасно давать такую силу ползущим – вот что бы он сказал, с честью жертвуя собой. И, выбрав участь мученика, еще бы добавил что-нибудь возвышенное о своем отце Идже.

«Твой выбор участи нас сюда и завел, – отбрила она. – А я спасаю тебя любой ценой». В чем польза задумываться о последствиях, учитывать моральные грани поступка и приходить к выводу, что он неправильный, если все равно придется его совершать? Ее ладонь нависла над гробиком, пальцы подрагивали, никак не набираясь решимости.

Адро, вот кто вскочил с места. Адро, вот кто схватил шкатулку и небрежно сунул в карман.

– Заметано! Согласна, Кари?

– Хер с ним. Заметано.

Повозке не проехать по прибрежной грязище. Артоло вылез и пошел к остову «Розы» пешком по илистому прибрежью. На палубе горели колдовские светляки – ведьма должна быть там. Через борт свисали канаты, и по следам ясно, что его люди залезали на палубу здесь, но с увечными руками ему этот путь заказан – из-за Карильон Тай. Поискав, он обнаружил пробоину в корпусе, втиснул туда широкие плечи и проник в зловонное чрево этой развалюхи. В кромешной тьме он продирался через нагромождения мусора, расшвыривая и расталкивая с дороги обломки, пока не нашел покоробленный трап на палубу.

Дол Мартайн подбежал к нему, как ищейка к хозяину, ластиться к кровоточащим обрубкам пальцев. Дюже рьяно. Вообще чересчур.

– Мы получили донос, босс, – увы, он не подтвердился. – Дол ткнул пальцем в сторону старика, сидевшего на палубе. – Здесь только спятивший отшельник. Однозначно богом тронутый. Видит разные ненастоящие вещи.

Артоло не уделил ему внимания.

– Руки, – велел он ведьме. – Скорее.

Ведьма прочитала заклинание, и призрачные пальцы вновь пробудились. По рукам заструилась сила.

– Она была здесь, – прошептала ведьма.

– Вы же обыскали корабль.

– Она ушла. И я ее найду. Вам не нужно отвлекаться от добычи илиастра. Дракон будет…

Артоло развернулся. Вскинул на ноги старика, ухватив сотворенными пальцами ворот жреческой рясы. Старик забубнил обрывки молитв сломленным богам Ильбарина.

– Хоуз, верно?

– Благословен будь Повелитель Вод. Душа моя да плывет по спокойным морям, пока Бифосы не отнесут мя во дворец бездонный.

Артоло съездил старикану по роже – но и разбитыми губами тот все бубнил. Фанатик. Придется его ломать, тратить время. Артоло швырнул Хоуза к ногам другого эшданца – Рауфа, припомнил он.

– Держи его. Следи, чтоб ни за что не сбежал. И не подох.

Рауф пошевеливался медленнее, чем полагалось, – опасался распускать руки на святого провидца. Как же бесит – он должен бояться Артоло, а не разбитых богов. Всем троим сволочугам требуется напомнить, кто правит Ильбарином. Все из-за пальцев. Калек они не уважают. Не уважают его из-за Карильон Тай.

– Мартайн, – рявкнул Артоло, – осмотри берег. Она была здесь. Установи, куда подевалась.

– С рассветом мы сразу же прочешем побережье.

– Немедленно.

– Слишком темно, босс.

Артоло перевел дух. Все чаще и чаще складывалось ощущение, будто он борется против всего Ильбарина, будто целый остров устроил против него заговор. Ошметки богов, еле волочащиеся работяги, проклятая погода. Зерна не хотят прорастать, корабли не хотят плыть, алхимические машины выходят из строя. Каждый раз, когда он выкорчевывает очередную проблему, вырастает другая, а ему оставили единственный инструмент – устрашение.

Ну и отлично. Он их, подонков, научит бояться.

– О? Так тебе освещения мало? – Он стиснул Мартайна, развернул его спиной – призрачные пальцы держали запястье, локоть зажимал шею. Правую руку помощника он больно вывернул назад. – Ведьма! Сожги корабль к херам!

Ведьма вскинула ладонь, сложила колдовской жест. Синее пламя запрыгало по капитанской каюте, потом разгорелось на груде собранных книг. Артоло силой подтащил Мартайна к горящим книгам и ткнул его мордой поближе к пламени.

– Твой хозяин – Дракон! Мои приказы не обсуждаются! Твой хозяин – я!

Мартайн сопротивлялся, но куда ему пересилить Артоло.

– Я ее найду! Найду! – заканючил Мартайн. Артоло уронил его на доски, пнул в бок, пускай уползает. Люди Мартайна, люди ведьмы, вся Эшдана собралась вокруг палубы, на лицах пляшут отблески пламени, все глазеют на унижение Мартайна. Артоло взревел на них:

– Думаете, раз приняли пепел, с вас взятки гладки? Вы тоже – мои! Могу отправить вас назад в лагеря! Заставить нырять, пока у вас легкие не полопаются! Если вы хотите свалить с этой обоссанной скалы, то делайте, что я говорю. Найдите ее! Марш!

Ведомые хромающим Долом Мартайном, они полезли вон с корабля. Артоло остался с ведьмой наедине. Огонь полыхал уже вовсю, каюта охвачена полностью. Скоро пламя поглотит прогнивший рангоут «Розы». Левый бок Артоло неуютно омыло жаром. Можно только догадываться, как горячо ведьме внутри металлического костюма. Голая медь и сталь возле открытого пламени.

Сломить слуг дело нехитрое. Мартайна – запугать болью. С ведьмой же требуется особое обращение.

Он долгое время не сходил с места, глядя, как танцует огонь.

Прадедушка уже скоро прибудет. Разве Артоло еще не искупил свою вину? Не исполнил все для прощения? Ведь это не он допустил оплошность; все испортила Карильон Тай. Его пальцы – недостаточное удовлетворение для дракона. Подлая Карильон Тай – он загонит ее, как козу. Подпалит ее. Выпотрошит. Сожжет.

Палубные доски начали падать в залитый водой трюм, зашипел пар. Тихонько загудел, заскрипел горячий металл.

– Кто-то шепнул тебе, что она здесь была.

– Вы сказали нам, что они с моряком могли быть знакомы. А по улицам пошли сплетни, мол, старый бобыль начал чудить.

– Зачем приходить самой ради каких-то слухов?

– Я выполняла ваши распоряжения. Вы ведь хотите ее поймать.

Поиски Тай неоправданны и только отвлекают от главного. Это он понимал головой. Однако кровь ревела в ушах. Кровь требовала иной правды – глубинной и жизненно важной.

– Я хочу ее убить.

Глава 15

Шпат наблюдал за триумфальным возвращением Раска домой на Фонарную улицу. Вир бушевал, ругал Раска за то, что он встал с постели, но отрицать стремительной поправки кузена не мог. Как у Кари, жизненная сила Раска обновилась, когда он вступил в Новый город.

– Бастон, – приказал Раск, – скажи своим товарищам, что они могут вернуться, Вир просто оговорился. Скажи, что Новый город создан для них и их место здесь.

Шпата эти слова окрылили – в предсмертном угасании Новый город грезился ему как убежище простого народа, вне досягаемости правящих Гвердоном притеснительниц-гильдий и алчных жрецов. Рукописные труды отца воплотились наяву в камне.

– Теперь ты, Вир, – продолжал Раск. – Многим из здешних без нашей благотворительности не протянуть. Открывай закрома! Жмотничать мы не станем!

– Прадедушка не для этого сюда нас поставил, – возразил Вир.

– Избранник, между прочим, я. Делай, как сказано.

– Я со всем управлюсь, – вызвалась Карла. – Дайте только деньги.

Шпат мог проследить за каждой монеткой. Осязал каждый росчерк пера в учетной книге Вира, слышал каждую жалобу и ропот недовольства. Среди других гхирданских семей стремительно разлетелись слухи о странном поведении Раска, вкупе с быстрым выздоровлением, – и каждый шепоток доносился до Шпата. И все эти разговоры он пересылал Раску, а тот сидел, откинувшись в кресле, и слушал песнь города. Шпат чувствовал, как душа молодого человека раздается вширь, соединяясь с его душой, и гхирданец тоже начинал заполнять собой какую-то часть Нового города.

Три дня спустя, теплым вечером, Раск вышел из дома на Фонарной прогуляться по городу. Бастон бдительной тенью двинулся следом, покамест не определившись, как относиться к этому необъяснимому слиянию, к перерождению гхирданца в трущобных кущах Нового города. Они подошли к подножию одной из самых высоких башен, и Раск поспешил наверх, пробегая бесконечные пролеты лестниц. Эта высотка из тех, что горели во время вторжения, но Раск взобрался даже на выгоревший участок. Подобно большинству построек башня была не закончена – чудо сотворения иссякло, не доведя ее до конца, и верхние этажи оплыли сталагмитами, бесформенными каменными отростками вроде свечных потеков.

Здесь Шпату легче думать. Легче собраться. На этой высоте Раск – единственная живая душа.

– Итак, – произнес Раск. – Покажи мне город.

Он закрыл глаза, заглядывая вовнутрь. Задействуя изнутри себя восприятие Шпата. Когда это получилось у Кари, то зрелище напрочь ошеломило ее, а ведь она уже испытывала подобное, когда Черные Железные Боги насылали свои видения. У Шпата и Кари ушли недели, чтобы научиться выдерживать равновесие и дозированно питать откровениями ее разум. Однако Раск поедал видения поедом и требовал добавки.

– Тут нет большого отличия, – говорил он, – от того, как видит мир мой Прадедушка. – Раск указал на север вдоль улицы Сострадания – к Замковому холму и дальнейшей застройке. В направлении Маревых Подворий. – Покажи мне, как они там работают с илиастром.

«Мое зрение нечетко за пределами Нового города». Между двумя их сознаниями замелькали картины – высокие стены, крепость, переделанная под фабрику, огромные наливные баки, – но все изменчиво и размыто.

– От этого мало толку, – сказал Раск. – Падение Манделя предрешено – так повелел Прадедушка. Однако есть и другая добыча – поскромнее, зато поближе. Ее не мешало бы подмести, пока я учусь, как половчей приспосабливать твою помощь. – Раск задумчиво пошатнул кусок опаленного камня и обомлел от восторга – он осязал камень пальцами, но одновременно через контакт со Шпатом чувствовал и нажим пальцев на камень. – Ты обгорел.

«Это был чудотворный огонь. Одна святая обожгла Карильон огненным мечом, и ожог перенесло на меня. От этого загорелся сам камень».

– На Долу Блестки ты спас мне жизнь. Меня теперь тоже не будут брать ножи и пули?

«С этим непросто. Даже с Кари не всегда получалось, а чтобы защитить тебя от сальника, мне пришлось зачерпнуть твою же силу».

– Если я шагну с крыши, ты меня подхватишь?

«Постараюсь. Вероятно, смогу принять на себя удар или подсунуть тебе что-нибудь, чтоб ухватиться».

– Ты можешь видоизменять город?

«Немножко. Это страшно тяжело».

– Я выполнил твою просьбу, – заявил Раск. – Я отдал деньги обездоленным, которых ты показал. Им окажут помощь, вот тебе мое слово. Так скажи мне, о дух, что я купил за свою монету?

«А чего бы ты хотел?»

– Войско каменных големов, двадцати футов ростом, с бердышами в руках. Желаю крепость под стать князю Гхирданы, со взлетной полосой для Прадедушки. Стены пусть будут потолще, чтоб выдержали осаду ишмирских богов. Еще исполинскую колесницу – прокатиться до Маревых Подворий и задавить моих соперников по илиастру. Сотвори мне все это из городского камня.

«Не пойму, шутишь ты или нет».

– В Лириксе жрецы Кульдана могут наложить на меч проклятие погибели, и любая рана этим клинком будет смертельной. Священники Вельте способны повелевать демонами. Святой, благословенный Богиней Луны, будет ходить среди туч и метать копья из лунного света. Можешь сделать что-то подобное?

«Нет».

– Но ты же сотворил волшебством этот город.

«Мы похитили силу у Черных Железных Богов. У них был огромный запас чудотворной энергии, накопленный за годы поклонений и жертв. Мы использовали его на создание Нового города».

– Имей я в своем распоряжении ужасную мощь тех богов, тратил бы ее помудрее, дружище.

«Почти все это время я был мертв». Воспоминание о падении Шпата из-под купола Морского Привоза подкатило опять и наложилось на мысль Раска о падении с этой обгорелой высотки. Башня вздрогнула, пыль и щебень посыпались через край на далекую-далекую улицу. Кусочки сознания Шпата полетели вниз со щебенкой. Раск, пошатнувшись, оперся о стену.

– Конечно, конечно. Прости, друг. Просто я должен знать таланты каждого новичка, принятого в Эшдану.

«Я не вербовался к тебе в новобранцы!»

– Пепел ты уже принял, – засмеялся Раск, выставляя испачканные сажей пальцы. – Вот и здорово. Наше партнерство будет на равных правах, ибо не склонюсь я ни перед человеком, ни перед богом, а только перед одним Прадедушкой.

Гром огромных кожистых крыл разметал разум Шпата, как ураган палые листья. Он снова потерял нить времени, отлетел на несколько недель вперед к возвращению дракона? Нет – этот дракон был немного поменьше и возглавлял другую гхирданскую семью. Шпат пересобрал себя (со шквалом мелких чудес возле башни: из духовки выпал и разбился горшок; в оружейной Эшданы самовыпалил пистолет; птицы, взлетая, прокаркали имя Иджа) и вновь сосредоточился на Раске.

Дракон дважды прокружил над башней, ветер от крыльев чуть не свалил Раска с карниза. Девушка в облачении всадницы прижималась к драконьей спине, с подозрением рассматривая Раска через летные очки. Дракон приземлился, цепляясь за край обгорелой башни, как исполинская летучая мышь; когти крепко и глубоко впились в кладку. Длинная шея по-змеиному выгнулась, выворачивая голову к Раску.

– Юный Раск, – сказала драконица Тайрус, – отчего ты одиноко прозябаешь на этом шпиле? – От грохота ее голоса с башни посыпались пепел и ошметки гари.

– Пришел подышать свежим воздухом на ночь, великая Тайрус, ведь в этом городе полно нечистот и угарного дыма. И попытался вспомнить, каково это – летать.

Девушка на спине Тайрус что-то шепнула своей верховой. Драконица крутанула головой.

– Поласковее, Лючия, – раздалось замечание, – не то ты тоже пойдешь пешком.

– Как проходит война, о великая? Майор Эставо совсем вас заездил?

Драконица вытянула крыло, показывая скверную, загноившуюся рану на передней перепонке.

– Эставо ни при чем. Это я заработала в море, от купца из Ульбиша. Нынче ульбишиане подражают Гвердону – торгуют алхимией. Я решила подловить их корабль, но меня отогнали смерть-стеклом.

– Дракон неуязвим.

– Дракону на одних афоризмах долго не протянуть, – с сожалением ответила Тайрус. – В следующий раз да подлетит дракон лучше низом, и да скосит наша Лючия канониров до того, как они меня достанут. Через неделю опять полечу на охоту – если не нагрянет Эставо. В отсутствие брата мы работаем без продыху, чтобы выполнить договор с сухопутными. – Драконица подвернула губы, обнажая три ряда клыков размером с ладони мужчины, но Раски не был уверен, кому назначался драконий укор – материковому Лириксу или Прадедушке. – Брат до сих пор не прилетел с Огнеморья. Хотелось бы знать, чем он там занимается, раз его так долго нет?

– Семейными делами, великая.

– Знает ли он, Раск, что ты залез в его сокровищницу? Я не была б, пожалуй, скорой на прощение, коли родня вздумала бы у меня воровать.

– Прадедушка доверяет мне, великая. Он поручил мне задание, и я волен тратить столько драконьего золота, сколько потребуется.

Драконица фыркнула:

– Мы за тобой приглядываем, Раск. Помни, что все мы скованы Перемирием. Будь осторожен, малыш, не сломай того, чем сам не владеешь и чего никак не починишь.

– Все на свете, – сказал Раск, – принадлежит драконам.

– Льстишь. – Тем не менее драконица подбоченилась. – Чую, что-то, мальчик, в тебе изменилось.

– Я пересекал границу. Побывал в зонах наших врагов. В отличие от вас, великая, я могу двигаться незаметно. Это ваш достославный облик чересчур грозен, чтобы недруги его пропустили.

Драконица расправила широкие крылья.

– Твоему пращуру Тэрасу лучше поспешить назад. Думаю, мирной жизни длиться недолго. Хайт чахнет на глазах. Ишмира – запертый в клетке зверь. А Гвердон – слишком роскошный плод, чтобы его никто не сорвал. Пускай золото алхимиков производится на заводах – от этого оно не перестанет быть золотом.

«Серебро, – подсказал Шпат. – Золото давно обесценено ишмирскими чудесами».

Раски пропустил его слова.

– Все на свете принадлежит драконам.

– В придачу на тебя работают воры, не принявшие пепла. Слыхала, ты надавил на своего брата Вира и вернул непомеченных в дом. Для чего?

– Семейное дело, великая. – Раск поклонился с насмешливой улыбкой, но Шпат ощущал, как колотится его сердце.

– Оно семейное до тех пор, – проговорила Тайрус, – пока не причиняет хлопот другим семьям. В этом унылом городе мы вынуждены уживаться вместе. Не зарвись, мальчик.

С этими словами драконица отбыла. Она разжала когти, в падении с башни раскинула крылья, поймала поток воздуха и низко пронеслась над Новым городом, удаляясь под мощные взмахи. Раск выждал, пока рептилия скроется за облаками, и только потом заговорил:

– Послушаешь, о чем болтают в представительстве, ладно? Узнать, о чем шепчется Тайрус со своей Избранницей, а о чем – с советником, будет благим и драгоценным деянием.

«Попробую. Настроиться не всегда бывает легко».

– Мне сказали, что во время войны ты пришиб ишмирское божье отродье, – произнес Раски. – А можешь, скажем, сбить дракона в полете, если понадобится?

«Проложить тот туннель стоило мне, считай, остатка последних сил».

– Ясно. – Раск стянул перчатку наездника и голой рукой дотронулся до камня. Потеребил перстень, который носил.

А потом сделал шаг с карниза здания.

«Что ты делаешь?»

– Поймай меня, если сможешь! – проорал Раск, падая вниз. Ветер погасил слова, но Шпат тем не менее их услышал.

Шпат свернул себя в силовой вихрь. Обрывки его души были разнесены по всему Новому городу, прицеплены к разным предметам. Сейчас, отчаянным усилием воли, он бросил их в воронку своей концентрации; насилуя, надрывая собственную суть, стянул остаток сил в одну точку.

Раск падал все ниже и ниже…

…Над Шпатом нависло прошлое – грозило поглотить, затащить обратно к тому падению с Морского Привоза, к его смертному часу, – но он оттолкнул от себя ушедшее время, сосредоточился на здесь, на сейчас, на живом человеке, который падал, а не мертвом, который упал…

Шпат настиг его в момент удара и успел перенаправить энергию падения. Новый город сотрясся, потрескались стены, покачнулись башни. Как у впитавшего заклинание чародея, самые серьезные повреждения были не на виду. Глубоко внизу схлопывались туннели, крошились фундаменты.

Но у него получилось. Раски пролетел больше двенадцати ярусов и приземлился с кошачьей легкостью. Гхирданец поднял глаза на башню, на осыпающийся вокруг пепел и рассмеялся:

– Вот видишь! А ты покрепче, чем думаешь о себе, дружище! Тебя надо только слегка взбодрить.

У надломленного Шпата не осталось сил складывать слова. Вокруг матово засиял камень, как будто частицы Шпатовой души вспыхнули от усилий сотворить это безрассудное чудо. Вихри яростного негодования, пополам с растерянностью, вырвались наружу, раздробленный разум не позволил удержать в себе даже эти порывы эмоций. Ветер унес его чувства; злость, как стая бродячих псов, пробежала по городским улицам, напоследок завывая вдали.

Раски стянул с пальца кольцо Самары.

– Наша семейная драгоценность. Его чары спасают, если упадешь. Полезная вещь для драконьего всадника – но ты гораздо полезнее! – Он подкинул кольцо и поймал. – Прости мое жульничество. Прадедушка приказал мне исполнить опасный замысел, значит, надо было узнать, готов ли ты к предстоящим схваткам!

Новый город менялся.

Шпат нутром ощущал происходившие сдвиги. Воры, собираясь в доме на Фонарной, пробегали по нему легкой, крадучей поступью. Таясь, пробирались с Мойки и Пяти Ножей, с Маревых Подворий, Дола Блестки и окрестностей виадука Герцогини. Их манили байки о драконьем золоте, рассказы о новом князе преступного подполья, молодом мастере. Некоторым контрабандистам, шнырявшим через рубежи зон, удавалось поживиться за счет разделения Гвердона, но большинство бродяг только страдало. Ни Хайт, ни Ишмира не питали любви к разбойникам, а новый министр безопасности независимого города оказался в восемь раз бдительней и хитрее своих предшественников.

Для них граница ЛОЗ была пористой, тайные проходы открывались без сбоев. По вечерам Фонарная улица превращалась в притон возрожденного Братства. Там пили за ушедших, поминая тех собратьев, кого забрали виселицы, сальники или война. Идж, Козлиный Вен, парни Кафстана. Щеголь Таммур. Даже Хейнрейл удостаивался почетного круга. Карла поднимала бокал за своего отца Хедана, два года назад ушедшего в подземелье без возврата.

Следующий тост пили за Шпата Иджсона.

Карла зашептала на ухо брату, неслышимо ни для кого, кроме самого Бастона – и еще Шпата:

– Что за херня произошла между тобой и Раском?

– Доверься мне.

– Конечно, я тебе верю, – шепнула она. – Лишь бы и Раск не сомневался. Нам стоит принять пепел.

– Совсем не обязательно, – сказал Бастон. – Все дело в Шпате. Сын Иджа снова с нами.

Доверие. Шпату приходилось доверять Раску, полагаться на эту тонкую связь с миром смертных. На узкую щелку в стенах его живой гробницы.

Доверие окупается. Тем, кто отравился дымом после пожара у Дредгера, Карла передавала деньги. Нанимала левых алхимиков и испитых сиделок за ними ухаживать. Уличное, грубое целительство – но такая помощь лучше, чем никакой. Поход Раска на городских поставщиков илиастра продолжался – другие припортовые торговцы сырым алхимвеществом принимали пепел и приносили присягу Гхирдане.

Пепел или пепелище. Случайных возгораний, как при разгроме Дредгеровых цехов, больше не возникало, зато были случаи поджогов. Диверсий. Избиений. Шпат в основном узнавал об этом из вторых рук – другие сырьевики сбывали товар за пределами Нового города, на старых пристанях к югу или в новых доках за Священным холмом. С высоты шпилей он видел столбы дыма, тени, перемещающиеся по крышам, но основные новости получал, слушая тихий шепот возле своих стен. Воры хвалились монетой, снятой с торговцев алхимией (прямо как во времена Иджа, думал Шпат, когда отец повел Братство против безраздельной власти алхимиков). Другие гхирданские семьи сердито ворчали, другие драконы беззвучно рокотали от беспокойства. Клацали печатные машинки – лириксианские военные строчили доклады о своих ненадежных союзниках.

Всю эту информацию он скидывал Раску, и Раск пускал ее в ход. Секреты – это оружие, если с ними уметь обращаться. Раск настраивал драконов против драконов, откупался от майора Эставо, почерпывая разведданные из других оккупационных зон, сплачивал местных воров. Его самодовольство оказалось заразным – молодые бродяги почувствовали себя хозяевами улиц. Не нужно было больше таиться и трепетать перед богами – Раск предлагал им шанс стать уважаемыми людьми и брать от города все, что они пожелают.

Шпат наблюдал, как Бастон преданно служит Раску, затмив Вира в качестве правой руки вожака. Бастон всегда знал, как разминуться с гвердонской стражей, Бастон знал, кого подмазать, а кого запугать, наконец, Бастон знал, когда пора сваливать в неприкосновенную твердыню Нового города. Ни одни улицы еще не были так гостеприимны к бунтовщикам и бандитам, как эти изменчивые дорожки Шпатова рассудка.

Прислушиваясь к сердцебиению Раска, Шпат больше не терялся на тропе времени. Он стал на якорь в настоящем сейчас, уже не уносясь в лабиринты скорбного прошлого, не рассыпаясь на осколки от потрясений. Ток времени упорядочился. Дни переходили в недели. Он по-прежнему ощущал себя хрупким и не отваживался творить чудеса, зато опять стал собой.

В ночной темноте, пока Новый город спал, сознание Шпата обшаривало южный горизонт, пытаясь набрести на какой-нибудь шепот. Ничего не было слышно, только упыри бурчали и подвывали глубоко под землей.

– Что есть для меня? – спросил Раск. Он плюхнулся на кушетку, прикрыл глаза, и Шпат переправил ему добытые за день секреты.

Крэддоку поступила последняя партия илиастра, отныне он будет закупаться только у Гхирданы. Раск велел Бастону заскочить к Крэддоку, напомнить о данном обете, о пепле, что тот теперь носит.

Новые воры с Мойки – трое из них надежны, однако четвертая оказалась посвященной Ткачу Судеб, лазутчицей Праведного Царства. Раск запомнил лицо этой женщины.

Слухи из лириксианских кварталов, молва о местах и людях, про которых Шпат слыхом не слыхивал раньше. Раск жадно их пил, его разум раздувался от вливающихся открытий. Аппетит гхирданца неутолим, и переваривает тайное знание он совсем иначе, чем Кари.

Существо порывистое, она подхватывала один кусок, один образ и мчалась разбираться с увиденным. Шпат мог бы, скажем, показать ей отдельное беззаконное происшествие – изнасилование, убийство или вопиющую жестокость, и всю следующую неделю она гонялась бы за злодеем. Раск, наоборот, относился к Шпатовым откровениям как к виду на обширный пейзаж. Он смотрел на раскинувшийся город как на огромную карту и подмечал ускользавшие от Шпата связи.

В тылу сознания Раска Шпат постоянно осязал отпечаток присутствия дракона. Даже эта обрывочная святость, со всеми явленными чудесами, была несравнима со счастьем и славой быть драконьим Избранником.

– Покажи Маревые Подворья, – сказал Раск. Он потягивал аракс, и Шпат обнаружил, что чувствует жгучий алкогольный вкус.

«Они далеко». Шпат постарался услужить, как мог, вызывая вид со своих самых высоких башен. Промышленный район на другом конце Гвердона закрывало усыпанное соборами плечо Священного холма, а также давший округу имя смог. Трудно сфокусироваться на таком расстоянии, трудно даже подумать о столь удаленном от Нового города месте. Зачерпнутые Шпатом видения натыкались на осколки памяти с той пары раз, когда он посещал Маревые Подворья при жизни. Когда же сверхъестественный взор все-таки наладился, то вышел спутанным и расплывчатым.

«Извини».

– Эх! Будто в глаз воткнули разбитую подзорную трубу. Хорош! – Раск взмахнул рукой, и видение пропало. – Ни шиша про «Манделя и Компанию» не разглядеть. А под их контролем львиная доля оставшейся торговли илиастром. Прадедушка требует их приструнить. – За стеной комнаты показалась Карла. Шпат видел ее через камень, а значит, и Раск тоже. Гхирданский князь осушил аракс.

– Заходи! – крикнул он.

Карла скользнула внутрь, закрывая за собой дверь. Любопытным глазком окинула комнату.

– Я слышала, как ты с кем-то разговаривал. Он… он здесь? – с благоговейной оторопью прошептала она.

«Передай, что я здесь».

– Он здесь. Говорит: «Привет!». – Раск подвинулся на кушетке, предоставляя ей место, плеснул аракса в бокал. – И, кажется, ему пора уходить.

«Я вездесущ. Я проницаю весь Новый город».

– Попроницай, пожалуйста, где-нибудь еще.

– Да ничего, – вмешалась Карла. – Я по делу.

Раск надулся:

– Только по делу?

– А ты чего ждал?

– Крестьяне у меня дома с радостью закинули бы мне в постель своих самых прелестных дочурок – из одной надежды заручиться расположением дракона.

Карла закатила глаза:

– Ну, я не волоокая деваха и здесь не только ради согрева твоей постели. – Она отпорхнула, оставив его одного на кушетке. Прошлась по комнате, повертела коробок с пеплом. – Вообще-то, я насчет «Манделя и Компании». Я тут поспрошала чуток. Переговорила кое с кем из старых папкиных друганов. Вышло так, что не ты первый задумывал подкатить к старине Манделю.

– И?

– Есть один тайный ход.

– И где этот тайный ход?

– Если я тебе скажу, он перестанет быть тайным, правда? Где он – того я не знаю, зато знаю того, кто знает. – Она загадочно улыбнулась и макнула палец в пепел. – Но не бесплатно.

– Дракон, – отозвался Раск, – не торгуется.

Карла мазнула пеплом поперек его губ.

– Но дракон, – проговорила она, – мог бы проявить особое расположение к некоторым из его слуг. Дракон мог бы вознести тех, кто был когда-то низвержен.

Он поцеловал ее в лоб, оставляя над бровью полоску пепла.

Ставя на ней свою метку.

– Кто знает про твой тайный ход? – снова спросил он.

Она назвала ему имя, и Новый город сотрясла волна дрожи.

Глава 16

Двенадцать Кровавых Солнц вызвался сам пересечь город и забрать семью Адро, но остальные решили, что лучше пойти сообща. На ползущих не распространяются гхирданские предписания – так, по крайней мере, утверждал Двенадцать Кровавых Солнц. Кари стало жаль бедных охранников из Эшданы, которым вздумается помешать ползущему находиться на улице.

Кари и Адро по старой привычке держались в тени. С отливом Бифосы покинули город, лишь временами слышался их отдаленный гул. Улицы были почти пусты.

Но не совсем. Впереди троица эшданцев. Кари нырнула в проем, стискивая нож, но Двенадцать Кровавых Солнц поплыл им навстречу как ни в чем не бывало, выпевая что-то хором червей. Трое мужчин замерли, попав в сети заклятия.

– Проходите свободно, – кивнул ползущий. – Они не слышат вас и не видят. Их восприятие теперь у меня. – Словно речь шла о чем-то, что можно взять в руку. Трое мужчин незряче таращились в ночь. Кари заинтересовало, что их заставил увидеть Двенадцать Кровавых Солнц вместо искомой добычи. Послал брести в уме по пустым улицам Ушкета? Или кое-где пострашнее? У одного задрожали губы, будто он собирался что-то сказать. Надо быть начеку. Ползущий с такой же легкостью мог проделать все то же самое с ней. Убить ее или Адро одним брошенным словом.

Вот и жилище Адро. Высокие и узкие дома напомнили ей гвердонский Гетис-Роу. Правда, здешние лестничные колодцы сверху открыты – такие вентиляционные шахты, предназначенные охлаждать здание изнутри в ильбаринскую жару. Но строили их, когда Ушкет был далеко от несущего прохладу моря. Теперь с черепицы малоприятно сочилась вода.

Наверх беглецы поднялись без происшествий. Адро дважды постучал в дверь, секундная пауза – и опять двойной стук. Условный сигнал. Дверь распахнулась мигом, за ней показался невысокий мужчина. Прелестное, точно слепленное из керамики лицо портили пестрящие на шее и левой щеке пятнышки.

– Хвала богам! Как ты…

Тут он увидал Карильон. Увидал и возвышавшегося за ней Двенадцать Кровавых Солнц.

– Адро! Что происходит?

– Тысяча извинений за беспокойство, – сказал ползущий, скользя мимо Рена.

Зайдя внутрь, Адро живо стал набивать сумки одеждой и другими пожитками.

– План поменялся, любимый, – пояснил он Рену. – Мы уезжаем сегодя же ночью.

Рен потащил Адро в соседнюю комнату, где они коротко, сердито пошептались. Перед тем как Рен плотно закрыл перед ней дверь, Кари заметила там детскую кроватку.

Она оглядела скромную квартирку. На вешалке сохла одежда. В печи тлели угольки. В невымытой кастрюле покрывались коркой остатки еды. На полке кусочек голубого жадеита, близнец ее потерянного сувенира из Маттаура, доставшегося после неудачного грабежа. Она попыталась представить, каково здесь живется Адро, и перед глазами встал образ в идеальных тонах, как на старинной картине. Адро и Рен разговаривают у огня, на полу играется розовощекий ангелочек. После пары дней такого уютно-домашнего быта она бы уже полезла на стенку.

Спор Рена и Адро зазвучал громче.

– Надо скорее идти, – сказал Двенадцать Кровавых Солнц, – пока нас не обнаружили.

Кари встала у окна рядом с ползущим. Чуть дальше по улице – ведьма в доспехах и четверо гхирданских солдат.

– Дерьмище божье. Можешь колдануть на них?

Ползущий уставился на ведьму, и воздух стиснуло напряжение, грозовой раскат – незримое столкновение двух воль. Обычно люди неровня чарам ползущих, но фарфоровая маска откинулась, как от удара.

– Их защищают могучие чары. Какой способный мозг. – Черви зачавкали, словно он облизывал губы, только на всем теле, и Кари в этот момент без дураков захотелось его поджечь. – Я задержу их. – Он подплыл к квартирной двери и прочертил на дереве огненную сигиллу.

Из спальни показался Адро, к нему жался светловолосый ребенок. За ними Рен нес матерчатый сверток.

– Давайте, идем же, – подогнала их она, ступая к двери.

Адро и Рен не пошли. Только посмотрели друг на друга, безмолвно решая, как быть. Сейчас они могли бы выдать Кари и этим спастись самим.

Двинулся Рен. Он протянул руку в комнату, доставая капитанскую шпагу.

– Адро придется нести Аму, – сказал он, – бери ты.

Он вручил клинок Кари.

Наружу вылезли через крышу.

Из четверых Кари была самой быстрой. Почти как дома здесь, на неровной круче. На Адро лежал драгоценный вес ребенка, что, казалось, возрастал, преумножался вблизи краев четырехэтажного обрыва. Рен тоже двигался осторожно, у него был кашель, говоривший о затяжном заболевании. Дважды ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться, пока Кари вела их поверху через город. Двенадцати Кровавых Солнц рядом не было – ползущий просочился в водосточную трубу и теперь скользил по земле в одном с ними темпе. Она два раза замечала его внизу в сиянии колдовских чар.

Здесь, наверху, навигация давалась легко: позади – Утес, впереди – залитое луной море, справа бугрилась цитадель. От Кари требовалось только прокладывать маршрут, пригодный для совместного путешествия. Она забегала вперед, отыскивала галереи над затопленными улицами и промежутки между домами, которые беглецы могли перепрыгнуть.

Закованной в броню чародейке за ними не поспеть.

В отличие от ее подручных.

Один из них выскочил прямо на крышу. Перед Кари высветилось его лицо – молодое, до ужаса похожее на ребенка Адро. На нем доспехи из разнородных частей, и свое оружие парень сжимал столь же неуклюже, как она – шпагу капитана. Увидев Кари, он зарычал и набросился, широко размахивая клинком. Она тоже выставила шпагу, но болванка оказалась тяжелее привычного, и Кари, неловко парировав, потеряла равновесие в сшибке. Он снова атаковал, и она увернулась, танцуя на черепице. Даже без направляющего и стерегущего Шпата она здесь в своей стихии. Высота и коварные неровности ее не пугали. Менее ловкий парень попытался кинуться за ней, но поскользнулся.

Она ткнула шпагой сверху вниз, вкладывая весь вес, и, едрить вашу мать, это было ужасно. Лезвие впилось, погрузилось вовнутрь, и парень издал отвратительный клекот. Изо рта прыснула слюна с кровью. Он заскулил, заколотил ногой по черепице, уцепился Кари за плечи, шаря по лицу.

Кровопролитие ей не в новинку, но такое – впервые. Будучи воровкой, она обычно резала и убегала. Быстро полоснуть острым лезвием – остановить ретивого стражника или пробиться на свободу, чтоб не схватили. Возможно, какой-нибудь резаный истек потом кровью или у кого-то загноилась рана и он умер от заражения, но не ошиваться же ей близ места преступления, выясняя итог. Режь и беги.

И когда она стала Святой Карательницей, все тоже проходило иначе. Для начала она точно знала, кого убивает. Шпат был способен показать все, что бы ни произошло в Новом городе, и она наблюдала негодяев воочию. Судила сама с непогрешимым всеведением бога. Когда же выходила карать, это напоминало игру. Вся власть принадлежала ей, освященной и неуязвимой, а они, по большей части, были всего лишь люди. Сейчас не так. Ей придется потрудиться – стать рядом с ним на колени и посильнее нажать, чтобы добить. Непонятно, как это сделать быстро и безболезненно. Надо смотреть в глаза, полные смятения и страха. А что видит парень при взгляде на женщину, которая отняла его жизнь?

Он еще стонал, медленно умирая, когда подошел Адро и погнал Кари дальше:

– Идем! Идем же!

Адро отвел Кари в пожухлый садик на крыше, Рен уже ждал там с ребенком. Трясся, мучительно сдерживая кашель, чтобы не выдать их, – другие бандиты явно рыскали неподалеку. По свисавшей веревочной лестнице беглецы спустились на улицу. Двенадцати Кровавых Солнц ни следа. Адро взвалил на себя ребенка, как мешок, Кари с Реном припустили за ним. Вдалеке за Утесом розовело сияние. Скоро рассвет. Пока что комендантский час играет им на руку, но с приходом зари появятся новые глаза, простые жители из безысходности выйдут искать себе билеты на выезд. Надежда только на скорость. У Кари уже ломило ноги. Дыхание то и дело сбивалось, и с каждым шагом боль простреливала правое легкое. Окровавленная шпага висела в руке мертвым грузом.

Каждый миг она ждала, что прогремит выстрел, что гхирданские бойцы перекроют дорогу. Либо худшее – сверхъестественная хватка колдовского паралича заморозит ее в истукана и, неспособную вмешаться ни во что, насильно заставит смотреть.

Вон там! Там, над крышами, возвышались мачты небольшого парусника. Причем голые, как деревья зимой, ни единой снасти, но это был точно корабль, как и обещал ползущий. Они помчались по улице Синего Стекла, уже бултыхаясь в воде. По колено, по пояс, по плечи – а потом отвратительные пальцы Двенадцати Кровавых Солнц сковали ее запястье и подняли Кари на палубу этого отверженного судна.

Равнодушно улыбнулась маска:

– Итак, в Кхебеш!

Как только корабль тронулся с места, Кари рухнула на колени. Ни парусов, ни весел, ни мотора – лишь колдовство. Палубные доски прогнили и набухли от воды – это вообще не корабль, а ожившие, поднятые волшбой с морского дна останки крушения. Внутри кособоких планок копошились бледные жгутики – и до нее дошло, что древесина источена могильными червями. Весь корабль – это единый ползущий.

С неправдоподобным изяществом мертвое судно отчалило из Ушкета, забирая в узкие каналы – затопленные улицы. Кари пошла вслед за Адро с семьей в каюту и присела к липкой переборке.

– Эй, Кари.

Она забыла, как разговаривают.

– Почти как в старые времена. Мы выбрались. Мы ушли.

Двенадцать Кровавых Солнц просочился сквозь стенку каюты, складываясь перед ними в прежнюю форму. Извивающиеся червяки позабавили девочку, и ей захотелось сунуть ладошку в скользкую кучу, но Рен привлек ее к себе и крепко обнял.

– Где гримуар? – задал вопрос ползущий.

Кари замешкалась на долю секунды. Чертова книжка – ее единственный рычаг давления, но насчет честности ползущих она иллюзий не строила. Потом придется вести очень продуманную игру, но прямо сейчас необходимо сотрудничество.

– У капитана Хоуза. На «Розе».

– Тогда небольшое отклонение от курса. – Червивый корабль вздрогнул и лег на другой галс. Двенадцать Кровавых Солнц рассмотрел ребенка и наклонился поближе. Фарфоровая маска изменилась, стала похожа на клоунскую.

– Попозже мы с тобой поиграем, малышка, – произнес он и снова распался.

– Хоть разок бы от этой погани не пробрало до печенок, – пробормотала Кари.

Рен взял на руки Аму, прижал к себе, потом передал Адро и протянул руку Кари.

– Адро часто о тебе говорил, но я не думал, что мы когда-нибудь повстречаемся.

– Угу, ну, в общем, вот она я.

– У Адро доброе сердце, и он поверил тебе – теперь мы в твоих руках. – Рен окинул взглядом прогнившую каюту. – Еды я взял мало, а впереди неблизкое путешествие. Будем надеяться, эти червелюды питаются не только телами покойников.

– Не уверена в этом, но мы можем пристать к берегу до того, как начнется голод.

– До того, как начнется голод, – эхом повторил Рен, глядя на девочку на руках у Адро. – Прекрасно.

– Да ладно тебе, Рен. Мы снялись с Утеса. – Адро ухмыльнулся. – Это такое же приключение, как те, про которые я рассказывал. Кари, подойди сюда, познакомься с Амой как положено. – Ама была меньше, чем Кари в ту пору, когда ее отправили к тете Сильве. Она почти ничего не помнила с тех времен, разве что свое замешательство от того, что все вокруг так круто переменилось. Взрослые люди, не спросясь, переиначили весь ее мир по совершенно непонятным причинам. Отправиться жить в деревню неподалеку от Гвердона не совсем то же самое, что поневоле уплыть на корабле из червей в сумасшедший поход на остров чародеев, но для ребенка, быть может, и то и другое одинаково странно. Ама пялилась темными глазенками на Кари. Кажется, Кари не так очаровала ее, как ползущий, – ну, на это не следует обижаться.

– Где вы ее подобрали?

– Ее нашел Рен, – сказал Адро, раскачивая девочку на колене, – но мы не поминаем те дни, да? – Ама засмеялась, и Кари задумалась, хорошо ли маленькая девочка запомнила Божью войну и падение Ильбарина и что она уже понимает. Ребенок внезапно показался Кари таким ранимым, совершенно не осознающим, каким опасностям подвергается. Из одного разгромленного богами края они плывут в другие опустошенные земли, и кто бы знал, на кого наткнутся в пути. Кари представила, как Ама несется по тому склону возле горной часовни – и тут себя проявляет богиня. Пальцы, сухие колючки, рвут на части нежную детскую плоть.

Ама опять засмеялась, и Кари заставила себя улыбнуться.

Рен зашептал что-то Адро, тот встал и вынес Аму на палубу. Отсюда было слышно, как он заглядывает в другие каюты на этой гнилой, червивой лохани.

– А когда нападет Гхирдана, – спросил Рен, – ползущий нас защитит?

Когда, а не если. Она попробовала его ободрить:

– Конечно. Наверно. Послушай, как только мы выйдем в море, то сразу поплывем как можно дальше от Утеса. Мне надо попасть в Кхебеш…

– Паравос ближе и куда безопаснее.

– Такова сделка. Сперва в Кхебеш.

– Когда-то давно, – мягко промолвил Рен, – я был слугой в доме префекта девятого округа Ильбарина. Когда перед ее судом представали особо сложные дела, где было замешано волшебство, то префект диктовала мне письма к чародеям Кхебеша. Величайшие мировые ученые, говорила она, в наши злосчастные времена они мудрее богов. – Рен развел руки знаком для отвода зла. – Разумеется, в храм Всевидящего она тоже писала, но все уже знали, что бог сошел с ума, и ответы его жрецов мы выкидывали, не читая.

– А кхебешские чародеи отвечали на письма?

– Часто от них приходили ответы – мудрые и толковые наставления. А пару раз нам присылали чародея с белым посохом и огромной книгой. Чародей ничегошеньки не делал, только пялился на всех, бормотал и царапал пометки в своем томе. Он меня крепко разочаровал: рыночные заклинатели могли вызвать демона и заставить огни плясать вокруг площади – это, конечно, впечатляло намного больше. Но однажды чародеи перестали к нам приплывать, и ворота Кхебеша оказались закрыты. Вот тогда я и убедился в их истинной мудрости – они предвидели надвигавшуюся войну и спрятались от нее.

– У меня есть ключ к их воротам.

– Адро так и сказал. – Рен провел пальцем по коротко стриженным седоватым волосам. Кари заметила, что у него порваны обе мочки ушей – он носил серьги, и кто-то их вырвал. – Я знаю людей, что, спасаясь с Ильбарина, попытались пристать в Кхебеше, но ворота оставались закрыты, и им пришлось возвращаться. Вот я и думаю – какие ж там люди, раз не открыли дверь перед несчастными, бегущими от безумных богов.

По взгляду он вроде бы хотел что-то добавить, но разговор прервал детский крик. Кари вскочила, подхватывая капитанскую шпагу, но Рен не суетился и выходить не спешил.

Адро пришел назад, девочка ревела навзрыд у него на руках.

– Показалась луна, и она увидела, где мы.

– Давай возьму ее. – Ама перекочевала от одного родителя к другому, по-прежнему вскрикивая и жалобно лепеча. Истошно сотрясаясь всем телом снова и снова. – Она боится воды, – укачивая, объяснил Рен.

– Есть другая каюта, – проговорил Адро под рыдания дочери. – Завалена морскими трофеями и другим барахлом. Я ее вычищу. Припасов нет нигде. Капитан здешнее безобразие не потерпит. Он будет орать на червей, пока палубу не отдраят до последнего пятнышка.

Адро погладил Аму по голове, и девочка начала утихать.

– Ступай разбери в каюте, – сказал Рен. – И продолжай искать подходящую ей еду.

Кари ненадолго присела, слушая, как редеют всхлипы Амы. Ветхий корабль скрипел, и на каждый скрип черви отвечали шелестом заклинаний, удерживающих их на плаву. Все вокруг Кари вдруг стало невообразимо непрочным, особенно Ама. Нижние боги, неужто Адро действительно безмерно глуп или безмерно храбр, чтобы любить такое хрупкое существо? Если по пути в Кхебеш попадется хоть одно безопасное место, она с радостью высадит там Адро вместе с семьей. А сама исчезнет, как раньше, и возьмет с собой не больше, чем сможет нести так, чтоб в одной руке держать нож.

Она вспомнила, как ругалась со Шпатом, уже два года назад. Когда он был жив, когда Черные Железные Боги посулили ей свою силу. «Я не хочу, чтобы от меня все зависело, – заявила она ему, – я хочу уехать. В открытое море, в места, где меня никто не знает». Навсегда отделаться от своей фамилии – от всех богов, всех ужасов и обязательств, к ней прилагавшихся. А Шпат утверждал, что ей надо остаться.

«Кроме Гвердона есть еще столько всего! – втолковывала она. – Божья война грохочет далеко не везде».

Это больше не правда. Все меньше и меньше мест, куда пока не дотянулись сумасшедшие боги, все меньше нетронутых ими людей.

Надо было, Шпат, нам с тобой уехать, подумала она. Но тот спор он выиграл вчистую. Они забрали себе силу богов и с пользой применили ее, переделали город. А после он выиграл снова. Она осталась и опять была в ответе за все. Святая Карательница охраняла жителей Нового города – но ей это давалось легко. Ей ничего не могло навредить, и никакие обещания ее не связывали. Если что-то и задевало, проявление насилия или несправедливости – ну, или старые счеты, не сведенные в Мойке, – в ее власти было разить небесною карой. Она себя не щадила, надолго пропадала без сна, шла на страшный риск, кидалась в бой против всевозможной жути, однако была хозяйкой своим поступкам. И обладала силой, позволявшей все это вынести.

«Доберись до Кхебеша, – сказала она себе. – Найди способ помочь Шпату. Потом возвращайся. Выкинешь Гхирдану, теперь уже окончательно». На ум опять забрел прежний образ – Адро и Рен в своей скромной квартирке, только в этот раз Кари представила, что они живут в Новом городе, в сохранности и счастье. Ама, резвясь, бегает по улицам, лазит по башням, беспечно смеется. Все под присмотром Святой Нового города, не знают войны и горя.

Эту мысль надо отложить и запомнить. Шпату понравилась бы такая картина. Кари поделится ею с ним, когда доберется домой.

Корабль вновь заскрипел. На пороге каюты показался Двенадцать Кровавых Солнц:

– Возникла проблема.

Она вышла вслед за ползущим. Глядя на Ушкет в лучах рассвета, Кари могла рассмотреть весь протянувшийся перед ней несчастный город. Глыбу цитадели из белого камня, окрашенную зарей в нежно-розовый. Новую гавань, уродливую, как грубо зашитая рана. Все густо выпачкано илистой жижей. А слева – длинное побережье погибших кораблей.

Черный дым. Откуда-то возле «Розы». А может – может быть, от самой «Розы»?

Слишком далеко, точно не скажешь.

– Ох. – Теперь собственный голос показался Кари тонким и детским. «Роза» была ее домом. А она навлекла на корабль беду. Вечно ты все портишь. Она поискала какие-либо признаки того, что капитан еще жив. Его непременно должны были забрать в трудовой лагерь под Ильбарином. Значит, она придет на выручку – потребует у ползущего помощи и вытащит капитана оттуда. Хоуз наверняка выжил.

– Гримуар уничтожен? – учтивый голос Двенадцати Кровавых Солнц выражал сочувствие и искреннюю заботу, однако Кари была уверена – ползущий уже готов списать свои убытки. Без гримуара врата Кхебеша не отворятся, для ползущего не будет толка ни в ней, ни в ком другом на борту.

– Он цел. Капитан спрятал книгу! – Она вложила в ответ столько пыла, сколько удалось наскрести. – Но нам придется отойти назад.

Судно плавно развернулось, бесполезный руль шарахнул по корпусу, мачты вздрогнули, сотрясаясь от внезапной смены курса. Они не столько идут по морю, сколько их везут в деревянном ящике. Плавучем гробу.

Подбежал заметивший дым Адро:

– Там «Роза» горит?

– Не знаю. – Ильбарин снова разросся перед ними, будто Утес источал некое злокозненное тяготение и волок их обратно.

– Мы ненадолго, – упорно заявила Кари не только Адро с Двенадцатью Солнцами, но и себе. – Только захватим капитана и книгу – и сразу в путь. Прямо в Кхебеш.

Адро вытащил из кармана коробок, показывая Двенадцати Солнцам, что хранит его, несмотря ни на что.

– Мы высадим твоего ползуна, как только ты нас туда привезешь.

Двенадцать Кровавых Солнц не ответил. Ползущий затрясся, а с ним весь корабль. Вокруг поднялось многоголосое шипенье и шкворчанье, словно от куска сала на сковородке. Корабль замедлился, почти остановился. Неожиданно чары ползущего перестали толкать их вперед, отдавая на милость соленой зыби.

– Двенадцать Солнц?

Вода за бортом побелела от плоти червей. Корабль дал течь, черви повыпирали наружу изо всех щелей и досок, полились белесыми потоками. Она увидела, как клубки червей отделялись от корабля, свиваясь в новые формы, наподобие угрей или дельфинов.

– Что происходит? Я достану вам книгу, клянусь! Не…

– Тысяча извинений. – Человеческое подобие слетело с Двенадцати Солнц. Ползущий рухнул ничком, изблевывая себя через фальшборт в мутную воду.

– Кари, что он творит?

Кари попыталась удержать Двенадцать Кровавых Солнц, но черви проскальзывали между пальцев или лопались сгустками слизи. Не существовало способа помешать ползущему снова ее покинуть. Корабль проседал, скрипел – колдовство прекращало его поддерживать. Они оседали в воду, нижнюю палубу начало заливать.

Рен, кашляя, выкарабкался на палубу, прижимая Аму лицом к себе, чтобы девочка не смотрела на океан. Они не так далеко от берега, расстояние преодолимо вплавь, но здесь коварные воды. Кари представила, как их тела прибивает к «Розе», как их подбирают и цепляют на себя Бифосы.

Последний червяк оставил корабль. Они одни на тонущей развалюхе. Но отчего ползущий так резко сбежал? Она повертела головой, высматривая на подходе гхирданскую канонерку или…

Вон там.

Вон там, в небе.

Снижается к ним кругами. Лениво, неспешно, простирая невероятно широкие, как грозовые тучи, крылья. Он спускался ниже и ниже, и Кари почувствовала тепло, излучаемое драконьим брюхом, намек на гибельный огонь в утробе.

Ближе и ближе. Она разглядела бронированные бока рептилии, гигантские когти, гладкий змеиный хвост. Разглядела челюсти, их крокодилью улыбку. Глаза уставились на нее – не на корабль, на нее саму, – и нельзя было сдвинуться с места. Ужас пригвоздил ее к палубе, хоть вода уже начала проступать между досок.

Ближе и ближе. Шпага выпала из безвольных рук. Где-то далеко Адро носился туда-сюда, искал оружие, искал спасение. Все что угодно, но перед пастью дракона они бессильны. Прикрыв собой Аму, Рен присел в ожидании пламени.

Ближе, но огня так и нет. Небо, один сплошной дракон, давило на нее. Купол из чешуи и мускулов, костей и жара, ужасный в своей беспощадной неотвратимости. Это не бог, не порождение сверхъестественного, такое как кракен, подчиненное незримым силам, связанное потусторонними заповедями. Нет, дракон столь же материален, столь же свободен, как сама Кари, но бесконечно сильнее, бесконечно могущественнее. Тверд, как гвердонские колокола.

Ближе, и ее омыло драконьим запахом – пота, сажи и тухлого мяса. Он заложил еще круг, ударил крылами на повороте, и ураганный ветер вздыбил волны, что, сталкиваясь, прокатились над гибнущим судном. Затрещала древесина – корабль мотнуло, погружение ускорилось.

Дракон парил, заполняя собой весь мир. Но Кари не упадет перед ним на колени и взора не отведет. Бежать некуда, отбиться способа нет. Ни один бог не протянет сюда свою милостивую длань, и в запасе не осталось уловок. Лишь ее непокорность – смотреть прямо в драконий глаз и сказать в последний раз и навсегда: пошел ты на хер!

Когти вонзились в борт, цепляя увечную лохань за ребра обшивки, и дракон вытащил из воды весь корабль целиком. У червивого судна не хватило бы прочности надолго, но перелет до земли короток. Дракон выронил их в грязь, очередной разбитый корабль в ряду прочих, разлагающихся на берегу.

Потом рептилия плавно скользнула, опускаясь на сушу, чуть выше от них. Хвост саданул Кари, швыряя ее на палубу, вышибая воздух из легких. Крылья сложились на огромных боках.

На борт гуськом взошли персонажи ее ночных кошмаров.

Первой – ведьма в доспехах, ее руки увивали, потрескивая, чары. Она отошла в сторону, пропуская тех, кто поднимался следом, и стала позади всех.

Дол Мартайн, оттеснив кончиком меча Адро и Рена от Кари, велел им не сопротивляться. Забрал у них Аму. Тут произошла потасовка – Адро принялся отвешивать удары, но врагов было слишком много, и его свалили. Ама завизжала при виде отцовской крови на палубных досках.

Наконец вот он, Артоло, уроженец Гхирданы. Могучие руки в перчатках стиснули верхнюю перекладину трапа. Здоровяк был крупнее, чем помнилось. Он зашагал к ней по палубе, стальная обивка сапог выдирала щепки из гнилой древесины.

– Привести его, – приказал Артоло.

Хоуз у них. По трапу взошли еще два гхирданца, волоча капитана. Лицо у Хоуза было в крови, нос сломан. Копоть и кровь облепили щеки. Каждая фаланга его пальцев была перебита, кисти рук болтались, как листья морского растения. Окровавленные губы шевелились – послание, молитва? – Кари не разобрать.

Артоло вынул драконозубый нож.

– В нашу прошлую встречу, Карильон Тай, я обещал прикончить твоих друзей. – Он сорвал амулет с ее шеи. – Обещал прикончить твою семью.

Он покачал затупленный нож на ладони, а затем ударил Хоуза навершием в лоб. Старик пошатнулся, упал. Никто не двинулся с места.

Артоло навалился Хоузу на грудь и снова взмахнул кинжалом. А потом еще раз.

Дол Мартайн удерживал Адро. Кари, с мутной головой, поползла вперед. Она тонет, тонет в кошмаре.

Еще один взмах.

Ни звука, кроме мясистых шлепков плоти и кости о дерево. Шума бьющих о берег волн. Низкого, утробного смешка дракона.

Мир не сдвинулся с места, но надломился.

Артоло встал. Пронаблюдал, как с пальцев капает густая кровь.

– Тебя, – прохрипел он, – я тоже обещал прикончить.

Внутри нее что-то лопнуло, затапливая яростной, гневной энергией. Злоба, как перетертый жгут, закрутилась внутри нее, хлеща во все стороны. Кари стремглав подхватила шпагу, замахнулась ей, как дубиной.

Вся техника, которую показывал Хоуз, забыта. Она жаждала одного – размозжить Артоло череп. Вскрыть его, как тогда в Новом городе. Сломать, как он сломал Хоуза.

Свирепость атаки застала Артоло врасплох. Он отскочил назад, перебросив драконий нож из руки в руку. Подначивая ее нападать. Балансируя, она перебежала скользкую от крови палубу, чувствуя, как проминаются проеденные червями доски. Рубанула, и он опять уклонился. Его красная рожа насмехалась над ней, дурачилась. Кари как бы со стороны осознавала, что с пляжа за ними наблюдает громадный дракон, что Адро и Рен скорчились сзади, а Эшдана заключила поединщиков в круг, подбадривая своего главаря порвать Карильон на части, что Утес, возвысившись над горизонтом, сокрушил ее мечты о побеге.

Все вокруг, даже дракон, отдалились. Нарисованные декорации.

Ничего больше нет, кроме Артоло и драки.

Она переступила лужицу крови Хоуза. Мертвые глаза выкаченно пялились на нее. «Прости, капитан».

Кари знала, что идет на смерть. При ней нет алхимических средств, способных уложить всю охрану, нечем остановить чародейку, и, на всякий случай, тут рядом еще хренов змей – дабы просто обреченное положение превратилось в окончательный, всецелый и несомненный финиш.

«Прости, Адро. Надо было со мною не связываться. Мне тебя не спасти».

Но Артоло лишь человек. Даже не человек, а говно. Если последним делом в жизни она сумеет его пришибить, то спокойно это переживет. Если можно так выразиться.

«Прости, Шпат. Я так старалась. Очень-очень».

Ей приходилось держать Артоло на расстоянии вытянутой руки. Вплотную он был для нее слишком силен. Кари постоянно двигалась, выставив шпагу, финтила острием, чтобы не дать ему приблизиться. На любом другом корабле она бы четко знала, что делать – лезть наверх. На «Розе» уцепилась бы за снасти или вспрыгнула на планширь, ступая по бортику с ловкостью кошки. Увы, идиотское червивое корыто слишком прогнило для таких номеров. Палуба и то держится на везении.

Артоло попробовал захватить ее кисть, чтобы выломать из руки шпагу. Она вывернулась, как могла полоснула клинком, но оружие слишком медленное, слишком тяжелое, и он опять уклонился, отступая назад.

Артоло то и дело перекидывал нож из руки в руку. Знакомый уличный трюк – заставляет угадывать, где окажется нож, откуда придет атака. Мяч отяжелел, как чертова книжка, с таким весом долго ей не управиться. Сейчас она бы все отдала за дар Хранимых Богов. Сила, скорость и огненный меч – Святая Алина за неполных пять секунд порубала бы Артоло в котлету. Черт, по идее, можно было бы рискнуть и поставить на Алину даже против дракона.

Возможно, мысль об Алине отразилась у Кари на лице, потому как Артоло замешкался, всего лишь на миг. Она воспользовалась свободой и сделала выпад, вкладывая в атаку все…

…и Артоло несуетливо отступил в сторону. И врезал ножом ей в бок. Драконий зуб был затуплен и глубоко не воткнулся, но все равно был тверже стального прута. Кари распласталась, шпага вылетела – не достать, в рот попали щепки и шкурки червей.

Она перекатилась, но Артоло уже стоял рядом.

Занес кинжал.

– Прадедушка, – возопил он, – это та, что помешала мне отыскать оружие Черного Железа! Это та, что прогнала нас из Гвердона! Дарю тебе ее сердце!

Кинжал шмякнул о палубу. Руки Артоло неожиданно утратили силу, перчатки сплющились и обвисли. Он взревел животным, бешеным ревом.

– Ведьма!

Вокруг закованной в броню чародейки потрескивали колдовские искры. Охрана попятилась.

– Не убивайте ее! Это Карильон Тай, – воскликнула ведьма. – Она очень ценна живой! Я про нее знаю все – ее семью, ее способности. Она – Предвестница Черных Железных Богов, алхимики отдадут за нее целое состояние!

Кари опешила – откуда чародейке все это известно? – но на изумление пала узкая тень надежды. Она пока что не умерла.

Дракон по-змеиному подкатился вперед.

– Карильон Тай? Серьезно? – Ящер захохотал оглушительным громом. – Ого, да это розыгрыш века! – Дракон хихикнул и покачал могучей головой.

– Она моя, я ее прикончу! – ревел Артоло.

– Нет, внучочек, – произнес дракон, внезапно холодно и без малейшего юмора, – она принадлежит мне. Интересно, как она управляла этим кораблем? – Дракон опустил могучую голову к палубе и принюхался. Порыв ветра чуть не сшиб Кари с ног.

– А-а. Черви. – Он протянул это слово, завершив низким гулом. Улыбку рептилии очертило пламя.

– Что за… что мне с ней тогда делать, Прадедушка? – спросил Артоло.

– Спрячь, пока не решу, как с ней быть. Приставь к работе в своем лагере. Там-то у тебя все в порядке, Артоло?

– Конечно, Прадедушка.

– Хорошо. – Драконья голова повернулась к ведьме: – Ты вовремя вмешалась. Хвалю. Но… ты ведь только Эшдана, а воспротивилась велению члена моей семьи. Должен ли я напомнить тебе твое место?

Лицо чародейки скрывала маска, но она склонила голову и стала на колени перед драконом. Прадедушка удовлетворенно буркнул.

– Значит, так, – сказал дракон. – У меня был долгий полет, и я проголодался. Необходимо поохотиться. Увидимся на перегонной, осмотрим плоды ваших трудов.

Дракон поднялся в воздух. Гнилые корабельные доски потрескались от биения могучих крыл. Он взмыл над тлеющими останками «Розы» и воспарил над Ушкетом, затмевая крыльями небо, срывая ураганом полета веревочные мосты и канатные галереи. На миг он поднырнул, исчезая из виду, – и над улицей Синего Стекла расцвела огненная вспышка.

Кари, Рена и Адро повели по мокрому, илистому склону к дороге из утрамбованной грязи, где ожидали повозки. Шествие проклятых: Адро бранился, кричал на Эшдану, выкликал Аму. Рен сурово молчал. Дол Мартайн тащил девочку по грязи, зажав рот рукой, чтобы не дать ей разреветься.

Несколько Бифосов, отставших от утреннего отлива, изумленно глазели на них с берега, пока эшданцы выбрасывали тело Хоуза в море.

Пойманных беглецов посадили в телеги и отправили в Ильбарин дорогой, огибавшей Утес.

Когда повозки уехали, побережье вновь опустело.

На погибшее судно садились чайки и клевали трухлявую древесину в поисках свежего червячка.

Глава 17

Несмотря на множество грандиозных служебных сооружений, исполинов под стеклом и сланцем, мрачно обседавших городские возвышенности, Гвердон удивлял скудным количеством тюрем. В некоторые периоды городской истории в местах заключения не было особой нужды. На протяжении кошмарных лет под гнетом Черного Железного культа приговоренных отдавали в жертву веретенщикам, их души, очищенные от мирского, поглощали страхолюдные боги. Свыше двух веков городом правила церковь Хранителей, более озабоченная возведением мраморных клеток для собственных Хранимых Богов. Преступность бичевал божий гнев, обрекали на муки проклятия Милосердной Матери. В ту эпоху было построено несколько тюрем, но с приходом каменной хвори их переоборудовали в литозории, где зараженных содержали до полного окаменения. Большинство тех тюрем впоследствии снесли из опасений, что хворь угнездилась в их стенах. Обломки застенков и заключенных вывалили в залив, соорудили из них волноломы и искусственные острова.

В последние сорок-пятьдесят лет в тюрьмах тоже не было острой необходимости. Эффро Келкин и его промышленные либералы построили на острове Чутком арестантскую крепость как символ своей войны с преступностью, но та тюрьма гнила без дела, когда алхимики прибрали парламент и заработали сальные чаны. Приговоренных стало более эффективным перерабатывать в силовиков правосудия.

Ничего этого уже нет. Сальные чаны закрыли. Разные оккупационные зоны практиковали свои методы работы с преступностью. В ИОЗ закон претворяли сфинксы Умура, в округе Хайта имелось нечто, называемое Молением, лириксиане же использовали тюремный понтон, стоящий на якоре у Нового города.

Но одна тюрьма в Гвердоне еще оставалась.

Серые стены Последней Обители высились над Карлой и Бастоном.

– Сам пойду, – сказал Бастон, – тебе незачем.

Карла поплотнее закуталась в плащ.

– Ладно, подожду тебя здесь. Только не теряй голову, Бас. Ты идешь разузнать то, что нам нужно, и все.

Бастон размял костяшки кулака. Он-то знал, как добываются сведения. Холерный Рыцарь его научил.

– Не вздумай, – сказала Карла. – Спросишь его про Манделя – и сразу назад.

– Поговорю, и все, – прорычал Бастон. Он покосился на тюремные стены – поверху их патрулировали стражники. В уме крутились угрозы Синтера: «Мы знаем твою милую сестричку. Твою закоренелую грешницу мать. Твоих дружков из забегаловки Пульчара. В нашей власти отсыпать им горя». Он представил, как городская стража волочет Карлу за эти тюремные ворота.

– Возвращайся в Новый город. Там спокойнее.

– Вот. – Карла вложила ему в ладонь небольшой золотой предмет. Коробок в полпальца длиной, вроде шкатулочки или табакерки.

– На взятки хватит драконьего золота. – Мешочек оттягивал пояс. Даже с учетом просевшей после чудес стоимости здесь было целое состояние. Столько денег Бастон сроду в руках не держал.

– Это от мамы. Передала для него. Ради нее возьми.

Бастон посмурнел. Давнее восхищение матери прежним гильдмастером было камнем преткновения меж ними. Он положил коробочку в карман.

– Не задерживайся.

Бастон ступил под сень Последней Обители. Караул на воротах проводил его в кабинет, сбоку от входа. Несколько мелочных придирок с целью набить цену. Под портретом нового министра безопасности Гвердона капитан стражи взял деньги, затем напоказ закрыл журнал посетителей, не вписав туда имени Бастона. Его не обыскивали. Повели, будто осужденного, в темный лабиринт коридоров. Он слыхал байки о том, что в тюрьме водится нечисть, что в подвалах тайно изготовили первый сальный чан, что даже Нищий Праведник отворачивает лик от тех, кого сюда бросают, но Последняя Обитель не нуждалась в страшилках, чтобы пробрать холодком. Безнадега этого места пропитывала нутро. Вес мертвого камня сокрушал дух любого узника подземных темниц.

Но его вытащили из этой трясины и повели наверх, к башенным камерам, прежде приберегаемым для знати. Как мешочек драконьего золота обеспечил Бастону доступ в тюрьму, так и внутри деньги творили свои чудеса. Воздух тут был посвежее, потеплее пол.

Капитан стражи уважительно постучал в одну из дверей, затем отпер. Внутри оказалась уютная комната с рядами книжных полок у стен. В камине горел огонь, на приставном столике стояли остатки ужина. У окна на кресле-каталке, молитвенно свесив голову, сидел человек невысокого роста, одетый в халат. Одеяло у него на коленях не скрывало обширных увечий – не было левой ноги, правая ступня вывернута внутрь и болезненно распухла. Живот был тоже раздут, испещрен уколами игл, и невыводимую вонь при всем старании не мог заглушить дымок очага.

– Десять минут, – шепнул тюремщик, и дверь за Бастоном закрылась.

Тридцать секунд из десяти драгоценных минут он просто ждал – при виде арестанта в крови вскипел гнев, и надо было отдышаться, дать злости осесть.

– Босс.

– Ох, Бастон. На твоем челе нет пепла, поэтому я по-прежнему должен считаться твоим мастером. – Голос Хейнрейла звучал чуть громче шепота. Главарь, бывший главарь Братства, указал на пустое кресло. – Давай потолкуем. Как там мой город?

Бастон сурово сощурился:

– Я здесь по делу. От Гхирданы.

– Вот как? В прежние дни тебе соображалки не хватало вести дела, но у меня ты без работы не сидел. Вас, молодежи, тогда созрела целая орава – Иджсон, само собой, и ты с ним. Еще Лем, Красный Ринн, бедняга Хоскер Венсон. Вы выросли на преданиях о том, как великий Идж все отрицал на допросах и лелеял мечту о светлом завтра. Слава богам, что Иджсон подхватил хворь, не то всех вас поубивали бы в какой-нибудь безрассудной попытке совершить революцию. А я старался не упускать вас из виду, выводил в люди.

– Никого больше нет. Шпат и Хоскер погибли в Кризис. Лем – при вторжении. Ринна два месяца назад выели изнутри паучьи духи. А ты заставлял меня делать вещи, на которые у самого очко играло.

– Зато ты, парень, не стал покойником.

– Я считал тебя умней, – сказал Бастон. – Но ты просто ссыкло. У тебя охеренно получалось валить тех, кто был против тебя, кто мог бы с тебя спросить, но ты и пальцем не пошевелил, чтобы поправить наши общие дела. Ты забил болт на заветы Братства. Хапал свою долю, пока гильдии безнаказанно доили город.

– Говоришь, пришел по делу, – прервал его Хейнрейл, – и у тебя мало времени. Старикам вроде меня дай только волю посудачить о прежних деньках.

– Давай тогда о прежних деньках. «Мандель и Компания». Карла сказала, ты знаешь, как к нему проникнуть.

– Сестра твоя поумней тебя будет. Почаще к ней прислушивайся. Она знает, как дела делаются. – У Хейнрейла булькнуло в животе, он перегнулся с кресла и громко перданул, морщась от боли. К вони примешивался металлический запах, наподобие крови. – Эх. Был я умником, но выручил меня ум-то, когда карета слетела с дороги? Хоть Мири уцелела, и ладно. Вот эта девчонка рубила в делах. Как твоя сестренка, ага. Наверно, надо было больше полагаться на женщин. В спокойной повседневности, в дни затишья, они справляются лучше нас, а это значит побольше, чем кажется на первый взгляд. Мужики любят куда-то ломиться, орать, и, когда дело доходит до драки, это тебе от них и нужно. Но ведь если дошло до драки, значит, что-то уже не так. Приходит меня мыть одна бабенка. Поговорить с ней – пустоголовая, да и только. Но она слушает, смотрит и, само собой, доносит обо всем. Не здешним надзирателям явно, а кому?

Бастон приставил палец к животу Хейнрейла и сильно надавил. Пожилой человек согнулся пополам в мучительных рвотных спазмах.

– Ты нас продал! Думаешь, дальше ломать тебя некуда? Холерный Рыцарь меня научил, как людям больно делать.

– Нижние боги, малыш! – Хейнрейл пустил кровавые слюни. – За дверью же стража!

– Им хорошо заплатили. Ты сам меня научил.

– Ага, и я так грамотно подкупил весь дозор, что их сотрудников стали менять на сальников. В чем я еще, по-твоему, разбираюсь?

– В Манделе и его компании.

– Зачем они вам?

Бастон опять потянулся к его животу. Хейнрейл выставил ладонь, будто щит:

– Я не отказываюсь говорить, но в общих чертах мне надо знать, что к чему. Вы собираетесь Манделя ограбить? Убить? Чего хочет гхирданский мальчишка?

– Контролировать одно направление торговли, в которое вовлечен Мандель. Поставки илиастра.

– Илиастра, – отозвался Хейнрейл. – А какая в нем выгода? Его добывают за два медяка мешок.

– Говори.

– Сперва подгони кое-что для меня.

– Ты о чем?

– Об остатке моего золота. Твоя мать берегла его для меня.

Бастон выудил табакерочку.

– Теперь оно принадлежит Братству. Ты у нас крысятничал.

– Я заслужил его в оплату, – прохрипел Хейнрейл, – когда Иджсон меня выгнал. По справедливости и понятиям оно мое.

Бастон щелкнул крышкой, открывая коробок. Внутри был толстый белесый червяк, кольчатое тело мерно пульсировало. От резкого света он свернулся, забиваясь в угол.

– Это то, о чем ты подумал, – сказал Хейнрейл. – Если ты по глупости попрешь на Манделя, то не обойдешься без чар или чего-то вроде. Алхимии, чудес – наш город перестал быть городом простых смертных. Без тайной силы тут делать нечего. У меня была Мири, были Холерный Рыцарь и храбрые ребята, типа тебя. У меня были ползущие. Даже поддержка самой Роши и уверенные отношения с гильдией алхимиков – но Иджсон со своей новоявленной святой сучкой все равно меня опрокинули. Твоему гхирданскому мальчишке нельзя будет воспользоваться драконами, и Дантиста, я слыхал, поблизости нет. А одних мускулов маловато – так в чем его преимущество?

«В Шпате», – подумал Бастон. Хотелось позлорадствовать, помучить Хейнрейла открытием, что Шпат Иджсон не только смог выжить, но еще и служит проводником для Раска.

– У вас что-то припасено, – сказал Хейнрейл. – Что же это? – Бастон взял из коробка червя и поднял повыше. – Поосторожнее, он один из последних в городе. Остальных поубивали упыри.

– И ты, когда умрешь, продолжишь жить в нем?

Из-под одеяла закапала моча.

– Эх, малыш, разве дело в этом? У тебя мало времени. Хочешь узнать о Манделе? Я тебе расскажу.

Бастон сел обратно, держа червяка двумя пальцами. Личинка извивалась, будто пыталась его укусить. У нее было два ошеломляюще человеческих зуба. Бастон сжал гадину, причиняя ей боль.

– Говори.

– Мандель еще в давние годы работал на семью Тай. Задолго до моего времени. Он ездил в торговые экспедиции с парнем Эразма, Джермасом. И вот из одной такой поездки на Огнеморье Джермас возвращается с головой, забитой всяким безумством. Проматывает состояние Таев на хрен знает что, и все мы знаем, чем это закончилось. Но Мандель вовремя увидал, куда дует ветер, и открыл собственный торговый дом. Он прибрал себе изрядный куш предприятия Таев и приподнялся, когда они разошлись. Начал ввозить сюда алхимические компоненты.

– Из Ильбарина?

– Нет. В основном по суше. Джашан. Ульбиш, как мне кажется.

– Он сам алхимик?

Хейнрейл пожал плечами:

– Имеет в гильдии вес. Мандель изначально был с ними на короткой ноге. Знаю точно про его нелады с Хранителями, те посылали святых – научить его богобоязненности, и после этого он занимался строго бизнесом. Сколотил капитал, когда была основана гильдия алхимиков. Рассудительный человек. Побольше бы таких.

– Не уходи от темы. Как к нему подобраться?

– Мандель владеет частью старой городской крепости, держит в ее стенах перегонные установки и наливные хранилища. Там стоял храм, построенный еще в старые недобрые дни. Я копался в архивах, нарыл древние чертежи с помеченными туннелями. Там-то к нему и можно пролезть. За что я люблю наш город – за то, что здесь полно тайных ходов.

– Твой ход наверняка запечатают.

– Да, несомненно. Перекрыты все глубинные галереи. Но этот туннель особенный. Сам убедишься, если пойдешь. Он будет под наблюдением, но не думаю, что замурован. Его не очень-то замуруешь.

– Где он?

– Знаешь Святого Стайруса? Шахту? Там есть ответвление. Упыри в курсе. – Хейнрейл закашлялся, перекосившись от боли. – Быть смертным так дерьмово. Боги и их отродья живут себе, поживают, а мы? Загниваем при жизни и гнием после смерти. Ничего долгого нет. Заводишь детей, а потом неблагодарные выкидыши винят тебя за все беды мира. Строишь что-нибудь в поте лица, а потом приходят тупицы и все ломают.

– Почему сам не воспользовался шахтой? Раз Мандель такой богатый, чего не наведался к нему? – На секунду перед Бастоном промелькнул иной Гвердон, иная нить некой паутины судьбы, мир, где Идж остался в живых, проник по этому туннелю и подорвал предприятие Манделя. Без алхимического сырья нет никакой гильдии. Гнойник на теле города удален, заражение предотвращено.

Хейнрейл ухмыльнулся, показав полный рот гнилых зубов:

– Потому что рассудительным был и я. Мы всего лишь смертные, Бастон. Даже тогда я понимал, одних нас слишком мало.

Деловая беседа окончена. Бастон поднял хруща.

– Ты испохабил Братство. А ведь мог исполнить заветы Иджа и бороться с гильдиями, а не подбирать их объедки.

– Да твою ж сука мать, – простонал Хейнрейл, – сколько еще раз мне в морду будут тыкать Иджем? Он уже двадцать лет в шахте, а до сих пор меня достает.

– Идеалы не умирают, – сказал Бастон.

И сдавил червя.

Скажем так, попытался.

Пальцы не пошевелились. Он парализован, пойман в сети заклятия.

– Идеалы – что твои боги. Дерьма от них не оберешься. А когда наконец их придушишь, то потом они снова вернутся, в извращенном виде. – Хейнрейл потянулся, стоная от усилий, и выхватил червя из застывших пальцев Бастона. При этом прошептал: – Будь как Идж, малыш. Не говори ничего. Тебя не бросят.

А потом повысил голос:

– Идите и заберите его, коль он вам нужен. – Беззвучно отодвинулся стенной шкаф. Потайная дверь. Грубые руки сдернули Бастона с кресла, поволокли в темноту.

Его тащили по секретному туннелю. В темноте ничего не видать, только нюхать пыль, что лезла в нос, ощущать толчки от камней, когда на них натыкаются обездвиженные ноги. По изгибам пути можно догадаться, что коридор проложен в обвод камер этого яруса.

Открылась дверь, и его швырнули на пол. Лампа на деревянном столе освещала комнату, которая, по представлению Бастона, не значится на планах Последней Обители. На стене старые ржавые кандалы. На полу пятна того же ржавого цвета.

Даттин проковыляла мимо него и уселась за стол. Она поджимала правую руку, на пальцах поблескивали капельки крови. Дышала она тяжело и, пока успокаивала одышку, махнула двум мужчинам начинать.

Одного из этих двоих Бастон опознал сразу. Синтер. Священник, как и перед этим, был при оружии и на сей раз осмотрительно держался на расстоянии – кружил по комнате, притираясь к стене. Второй мужчина внешне бы не запомнился, когда бы Бастон не видал внизу его портрета. Это сам Алик Нимон, министр государственной безопасности. Нимон приободрил Бастона легкой улыбочкой, а потом Синтер запустил в его сторону стулом.

– Неделя, говнючина ты мелкий! Ты должен был отчитаться через неделю!

Бастон встал, подумывая, не бросить ли стул обратно в жреца, только пожестче. Вместо этого поправил сиденье и сел.

– Я не мог смотаться, ясно? Гхирданцы меня все время пасли.

– Обманывать меня неразумно, – дал добрый совет Нимон, точно обронил замечание о погоде. – Мы знаем, что вы вернулись в Мойку вечером после визита к «Крэддоку и сыновьям».

– Подсказкой стала, – добавил Синтер, – осадная мина, которую ты расхерачил посреди Мойки.

Бастон хранил молчание. Что тут им скажешь?

– Говори, говно мелкое. Объясняй.

– Кто послал сальника? Того, что хотел убить Раска?

– У Гхирданы много врагов, – произнес Нимон с прохладцей.

– Это не ответ.

Даттин мазала ободранные кончики пальцев снадобьем.

– В нашу первую встречу, господин Хедансон, я объяснила, что мой интерес в одном – хранить Перемирие от посягательств. Оказалось, ваши собственные действия подвергают его серьезной опасности.

– Меня самого чуть не убили, – пробормотал Бастон.

– Жертвенность не оправдывает легкомыслия, – сказала Даттин, морщась, пока наносила лекарство.

– Идиот. Если хочешь сдохнуть, то это можно устроить и без масштабных сопутствующих потерь.

– Позвольте полюбопытствовать, а как вы спаслись от взрыва? – спросил Нимон.

«Они знают про Раска? Про Шпата, сотворившего туннель?» Хейнрейл велел ему молчать, не открывать ничего. Не на это ли он намекал? Но откуда об их раскладах знать Хейнрейлу, запертому в тюремной камере?

– Упырий ход. Выбрался по подвалам. – Только отчасти ложь.

– Преступную деятельность Раска, при всем отвращении, можно было пока что терпеть – во имя сохранения мира, – сказала Даттин. – Я была осведомлена о повадках драконьих семейств, когда позвала их сюда. Однако нападения на Маревые Подворья недопустимы. Алхимической промышленности Гвердона требуются беспрепятственные поставки илиастра, и их нельзя отдавать на откуп одной зарубежной силе. Посягательствам Гхирданы пора дать укорот.

Видя перед собой этих трех сволочуг, Бастон начал закипать, в висках застучала кровь. Они – воплощение наихудших гвердонских мерзостей, неправедный суд и жестокость в людском обличье. От Даттин несло деньгами и алхимией; Нимон – продажная власть парламента, а Синтер – ханжа от Хранителей. Он вполне мог представить, как эти трое договаривались напластать город на дольки и отдать Мойку на расправу безумным богам.

Продолжил Нимон:

– Скажете ему, что повидались с Хейнрейлом. Что встреча оказалась бесплодной, мол, Хейнрейл сказал, что все пути к «Манделю и Компании» перекрыты. Поумерьте его пыл. Ничего ему не выдавайте. – Министр внимательно смотрел на Бастона, его пронзительные глаза не сочетались с рыхлым, непримечательным лицом. По хребту Бастона поползла какая-то мошка. – Вы меня понимаете?

Кивок. Пора включать дурака, притвориться выпоротой псиной.

– Я скажу, что внутрь проникнуть нельзя. – Бастон сжевал и проглотил гнев, пусть он и горький, и колол в глотке.

Нимон выпрямился:

– Я ухожу. Надо пообщаться с гильдией алхимиков – немного приструнить нового гильдмастера.

– Хорошо. Мы с Синтером здесь закончим.

Нимон немного поразглядывал Бастона.

– Благословляю тебя, – сказал он и ушел, скрывшись за боковой дверью.

– Пусть бы эти уроды сваливали в Ульбиш, – пробурчал Синтер. – Городу было б спокойней жить.

Даттин протерла глаза.

– Нам никуда без алхимиков, как никуда без драконов и Хранимых Богов. Других инструментов нет, будем работать этими, пусть не особо надежными. Господин Хедансон, верю, что вы уйдете отсюда с миром в душе и мне больше не придется на вас тратить силы.

– Кто послал сальника? – снова спросил он. – Это были вы?

Синтер ухмыльнулся – сломанные зубы торчали во рту, как надгробные камни.

– Было время, – с сожалением произнес он, – когда на такие задания я посылал Алину Хамбер или Хольгера Карлсона, а не убогих свечек. Следи, чтобы твой босс сидел по свою сторону границы, иначе нагрянет кое-что и похуже.

– Наша предыдущая договоренность в силе. Шлите донесения по аэрографу в лавке портного. Как только Гхирдана перестанет быть угрозой, мы вас вознаградим соразмерно службе, – сказала Даттин. – Да, и последний вопрос. У меня имеются сведения… – Она покачала головой и перефразировала вопрос: – Вы не видели или, может, слышали о каких-либо намеках на то, что вернулась Карильон Тай?

– Нет, – ответил Бастон, и это было единственное честное слово, сказанное обеими сторонами за всю беседу.

Бастон нашел Раска в доме на Фонарной – возлежал на кушетке, одетый в шелковый халат. С закрытыми глазами, однако не спал. Грезил наяву, предположил Бастон, блуждал умом по Новому городу.

– Ты едва разминулся с сестрой, – задумчиво сообщил Раск, не размыкая век. Затем ухмыльнулся в ответ на замечание, которое слышал лишь сам. – Шпат желает знать, какие вести ты принес от бывшего мастера. Хейнрейл говорил о нем?

– Вообще-то нет. – От будничной манеры вопроса сделалось неуютно. Мысль о том, что дух или призрак друга поселился в Новом городе, еще укладывалась в голове Бастона, тем более он сам пожил в оккупационной зоне и повидал, как сверхъестественное проникает в материальный мир. Но духам полагалось быть отстраненными от людского, говорить загадками и пророчествовать, а не общаться так запросто. Он нервно забегал взглядом по комнате, не понимая, на что должен смотреть.

«Держись ближе к делу». Так будет надежнее, но и в дело теперь замешаны Эладора Даттин, священник и их темные делишки. В горле бурлило желание признаться. Даттин с ее головорезом он ничем не обязан – вот только неизвестно, как Раск воспримет его откровенность.

Он бы мог принять пепел. Если принести присягу Гхирдане, тогда от гнева Раска у него будет некоторая защита. Он полностью перейдет на эту сторону, и не сказать, что останется одинок. Половину старого Братства он приволок в Новый город, и ребята уже отмечены пеплом. Только одна упрямая гордость мешает ему дать клятву. Глаза Раска по-прежнему были закрыты, но Бастон откуда-то знал, что тот пристально, очень пристально за ним наблюдает. Здесь есть глаза у каждой стены.

– Босс, тут вот какое дело. Тебе об этом следует знать. – Язык не поворачивался, точно превратился в камень. Бастон спотыкался об слова, не уверенный в лежащем впереди пути.

Его прервало возвращение Карлы. Сестра вошла, промакивая мокрые волосы полотенцем. Бастон водил глазами то на нее, то на Раска, все заговоры и признания вылетели из головы.

– Показалось, слышу твой голос. Ну, как прошло?

– Хейнрейл, по крайней мере, остался жив.

Карла украдкой улыбнулась. Ясно, что она воспользовалась братом, чтобы пронести мимо стражи личинку – гхирданские деньги означали, что его не станут обыскивать. Так, используя людей втемную, в прошлом любил ловчить Хейнрейл, и это задевало.

– Что там с алхимиками, друг мой? Что рассказал твой старый вожак? – спросил Раск.

«Ничего не выдавай», – так было велено Бастону. Только на хер все это.

– Хейнрейл сказал, что якобы под предприятием Манделя проходил старый туннель или что-то такое. Братство считало слишком рискованным туда соваться.

– А как считаешь ты? – негромко поинтересовался Раск.

– Не знаю. Сперва бы неплохо взглянуть на то место, и я не представляю, как мы все провернем. И Хейнрейлу я не верю. Но… думаю, попробовать стоит, – закончил Бастон.

Раск резко открыл глаза.

– Карла, милая, – сказал он, – подай мой нож.

Глава 18

Сильнее всего мучило ожидание. Лежать лежмя с пустым животом и опустошенной душой, понимать, что ничего нельзя сделать. Нет такого пути побега, который не перепробовали сто раз, некуда подавать прошения, некому прийти на выручку, не придумано хитрого плана. Занебесных знамений тоже нет. Только кричат чайки, звенит на ветру металлическая сетка, бьются о берег волны. Отлив с сосущим шумом пробивается через закупоренные мусором переулки.

У всего здесь соленый вкус, но никто в лагере больше не плачет. Океан уже пролитых слез ничем не помог. Поэтому только ждать. Ждать и гнить.

Та малая часть Ильбарина, что избежала затопления, была переоборудована в трудовой лагерь. Гхирданцы перекрыли улицы, превратив городские развалины в загон под открытым небом. Заборы, сторожевые вышки, крепкие ворота. Над головой галереи, как в Ушкете, мостки для часовых между крышами. Лестницы, ведущие на уровень мостков, перегородили либо обрушили. Здесь глядят настороженно и вместе с тем безучастно, от голода и усталости нет сил ни на что, только все время быть начеку в этой глухой дыре по ту сторону страха. У Карильон это вызывало мало эмоций – такие места одинаковы во всем мире. Прежде, в Гвердоне, она сидела в подобной клетке на острове Чутком. Повсюду одно и то же – люди норовят провести черту и объявить, что тех, кто за ней, необходимо отделить от остальных и кое в чем ограничить. Сперва в качестве пленников, беженцев, разносчиков болезни – а потом решетки творят свою химию и превращают бывших людей если не в проблему, которую приходится преодолевать, то в животных, которым требуется дрессировка. Сама Кари – случай особенный. Особо опасное животное. В лагерь ее бросили наравне со всеми, но охрана знала, кто она такая. Для сна ей тоже выделили комнату, только без крыши, чтоб охрана могла следить за ней круглые сутки. Не заслониться от безжалостных звезд. Уже дважды Кари замечала, как с подвесной галереи за ней наблюдает закованная в железо чародейка, а в камеру светит волшебный огонек – и оба раза чародейка молча уходила.

Каждый день узников отправляли собирать илиастр. Их собирали у главных ворот, и Эшдана делила толпу на рабочие команды. Каждой команде выдавали плотик и охапку мешков, а потом гнали бултыхаться в затопленный город. Если команда возвращалась с полными илиастра мешками, то получала бляшку с отчеканенной по какому-то бюрократическому курьезу печатью временного правительства Ильбарина. Бляшки обменивались на еду. Достаточное количество бляшек можно было поменять на выезд с острова – так, по крайней мере, утверждал плакат на раздаче. В лагере бляшки тоже меняли – на еду, на лекарства, на секс. Платили бандам, чтобы тебя оставили в покое.

Но с ней – ура, сука! – случай особенный. Кари понимала, что охрана не позволит бандам ее убить. Но надзиратели не станут вмешиваться, если узницу, например, отмудохают до полусмерти, поэтому приходилось самой себя охранять. У нее все отобрали, хоть не сказать, что вещей при ней было много. Забрали капитанскую шпагу и амулет. Даже сняли с нее одежду и выдали носить серую сорочку.

Илиастр, объяснил ей Рен, – это осадок от столкновения чудес. Два бога вышибают друг из друга дерьмо – и вот тебе илиастр. Здесь он перемешан с морской водой и образует мерцающую тину вроде влажной коросты. Ее перерабатывают на очистных неподалеку от лагеря и получают светящийся рассол, который морем отправляют из Ушкета. На мелководье еще осталось несколько участков, где можно найти илиастр. Заключенные собирают его голыми руками, отколупывают от обломков и суют в мешки. Он жжется, и Кари быстро научилась распознавать, кто из заключенных пробыл в лагере дольше всех. Попадая в кровоток, божья рапа растворяет людей изнутри. На коже проступают пестрые пятна, как у Рена.

К залежам илиастра приходилось нырять, плыть под водой до затонувшего города. По рассказам Рена, вещество обильно облепливает храмы и погрузившиеся на дно поля битв, где рубились святые и чудища. Иногда илиастр собирался вокруг тел убитых. Уже почти пропали сами останки, смытые или подъеденные живностью, остались одни контуры – наброски человекоподобных силуэтов, выполненные мерцающей слизью. Тела, что скорчились у дверей или упали прямо посреди улицы.

Крупнейшие залежи находились в кромешной расселине, где встретил гибель Повелитель Вод, но Рен предостерег от спуска туда.

– Ты здесь уже бывал.

– Да.

– Как же ты выбрался? Собрал достаточно бляшек или…

– Меня нашел Адро. Он был среди надзирателей. Он тогда принял пепел, и ему сделали одолжение. В виде меня.

Но теперь Адро внизу, вместе с ними, рядовой лагерник. В удачные дни у Кари получалось попасть на один плот с Адро или Реном, но обычно охрана распределяла ее к незнакомцам. Незнакомцам для Кари – ее же саму знали все. И все подбивали ее действовать, пытаться бежать. Некоторые заключенные шли в побег – подплывали на плотах к рубежам добывающей зоны и бросались на прорыв. Но бежать было некуда. Юг, восток и запад покрывали руины Ильбарина, далее лежали затопленные низовья, горстка островов, бывших южными холмами, и бескрайний океан. На севере стоял Утес, а за ним Ушкет.

Чтобы удостовериться в том, что Кари не сбежит, каждое утро охрана накладывала на нее путы. Ошейник на горло и длинный трос, привязанный к плотику. Достаточная длина веревки не мешала нырять, но вытравливать ее тяжело, особенно мокрую, и в развалинах приходилось беспокоиться, чтобы линь не зацепился за какой-нибудь выступ.

Ныряли они почти нагишом. Горячее ильбаринское солнце обжигало голые плечи, а морская вода и божья соль терзали каждую ранку и царапину. Под ногтями не заживало раздражение от соскребания светящейся дряни.

Все ниже, ниже, в холодную глубину. Ильбарин не узнать, это труп бывшего города, лишь иногда зыбкий голубой свет выхватывал очертания какого-нибудь памятника или угла квартала, и тогда оживала память. Странное впечатление: казалось, если заплыть достаточно далеко во тьму, то можно достичь старых причалов, десятилетней, довоенной давности, и там будет ждать «Роза». Капитан Хоуз, стоя на палубе, увидит, как Кари вплавь спускается с небес. Но ей так глубоко нырнуть не суждено.

Всплывай. Выгребай к свету. Она выскакивает из воды, подтягивается на плотик, бросает в кучу очередной мешок с илиастром. И опять уходит вниз. Работать получалось только два-три часа в день, а потом ныряльщиков побеждали усталость и холод, и если к тому времени илиастра окажется меньше нормы, то есть они сегодня не будут.

Адро среди них – лучший добытчик, долговязый, он вспахивал воду большими ладонями и молотил ступнями. Кари тоже сильный пловец, но ее замедляли веревка и раны. У Рена из троих был самый большой опыт добывания илиастра, но город-утопленник таил для него множество страхов. Внизу грозила опасность не только замерзнуть. Ильбарин был полем столкновения враждующих богов, кладбищем для богов сломленных, и чудеса продолжали искрить и вспыхивать под толщей вод.

Ишмирский Кракен прикоснулся к этому краю и наплодил разных ужасов. Были места, где его образ, узор из беспрерывно ветвящихся зубастых щупалец, отпечатывался на всем, воспроизводясь снова и снова. Рыбы, искажаясь, выпрастывая отростки, становились его малым подобием; клубы взбаламученного донного грунта обращались в кракенов-привидений; разрушенные стены домов выпускали бритвенно-острые каменные усики. Проплыви через такую проклятую область – и узор Кракена отразится на твоей плоти. Лекарь из лагерников, менявший свои услуги на бляшки, вырезал Кракеновы язвы краденым ножом. В других местах оставили след другие боги. Рен предупреждал о ловушках Дымного Искусника: ныряльщики внезапно оказываются в летнем саду, где при лунном сиянии соблазнительные девы под вуалью потчуют их вином, – а потом иллюзия спадает, и вино заливает им легкие. А там, куда метал молнии Верховный Умур, море до сих пор бурлит и ярится, неистовые течения увлекают неосторожных пловцов навстречу гибели.

Кари ныряет опять, ищет среди расколотых скал пресловутые отсветы илиастра. Погружается ниже, скребет, скребет, царапает камни, пока под ногтями не выступит кровь, ляпает в мешок искристую грязь. Мнется в нерешительности – всплывать наверх или рискнуть и пособирать еще? Каждый подъем на поверхность занимает время, и хоть тело вымогает, клянчит глоток свежего воздуха, душа свинцовым грузилом тянет на дно.

На поверхности ее знают все. Знают другие узники. Знают дракон и Гхирдана. А хуже всего, что Адро и Рен знают ее как ту, что выдернула их из безопасного проживания в Ушкете. Как ту, что отняла их ребенка. Они не укоряли ее, но в словах и не было нужды.

Все и так написано в их пустых зрачках.

С каждым новым заплывом на глубину Карильон старалась задержаться под водой чуточку дольше.

Кари вновь выбралась на поверхность, заглатывая воздух мощными вдохами. Забросила полный мешок на плот, схватила пустой и задышала потише, успокаивая кровь. Не успела она снова нырнуть, как Адро схватил ее за руку:

– Ты совсем синяя. Мы собрались возвращаться.

Она перекинула веревку, чтобы присоединиться к двум другим из их команды у кормы, и вместе они начали молотить по воде, направляя плот к берегу. В их неказистый ковчег стукались куски разного сора, дважды они натыкались на невидимые над водой препятствия, но все же скоро достигли отмелей. Отсюда команда потащила плот на веревке, бредя в воде выше колен. Гхирданские часовые караулили с прибрежных скал, точно хищные птицы следили за подходом плотов. Пересчитывали невольников, чтобы в случае чего пресечь попытку побега.

Само собой, Кари пыталась бежать. На четвертый день, попав в команду к трем незнакомцам, она дождалась, пока все трое нырнут, и ринулась вплавь – но ее засекли и притащили обратно. С десяток, с дюжину мужиков набросились и отволокли ее назад в лагерь. Свалили перед эшданцем-охранником. А страж швырнул в кучу лагерников пригоршню бляшек и хохотал над тем, как мужики дрались, выцарапывая их друг у друга. После этого ее стали сажать на трос, привязывать к плотику.

На девятый день, будучи вместе с Адро, она попробовала перерезать трос заостренным камнем. Веревка была прочна, но в итоге поддалась – и в ту же минуту, рассекая затопленные улицы, на моторной лодке примчалась Гхирдана. Кари стала подозревать, что трос был заряжен волшебством и, оборвавшись, подал сигнал чародейке. Ну или просто ее злосчастью не видать краев, что было тоже вполне правдоподобно.

На двенадцатый день она предложила подкараулить одного из надсмотрщиков.

Может, отобрать оружие. Может, с боем пробиться за ограду. Но Рен отказался.

– И что потом? Допустим, убежим мы – и куда нам идти? – Этот факт приводился сухим канцелярским тоном, словно бывший чиновник докладывал префекту о какой-то рутине, а не зачитывал самому себе смертный приговор.

Кари распиналась перед Адро, умоляла его посодействовать. Навести сумасшедший шухер, прямо как в прежние времена, в последний раз. Им надо переодеться в охрану и что-нибудь подпалить. Будет поджог – дело выгорит, так? Но Адро покачал головой и пошел покупать им еду за бляшки.

И вот идет семнадцатый день, а она ждет, и больше ничего.

С Кари случай особый. Им от нее что-то надо.

А вдруг, а вдруг она как-нибудь сумеет этим воспользоваться? Оружием может стать все, так?

Заключенные вытащили плотик на свежесколоченную пристань, взгромоздили поверх других. Мешки с илиастром забрали надзиратели, взвесили, отсыпали жалкие крохи бляшек. Отцепили от Кари ошейник.

Кари от усталости не хотелось и есть. Она доплелась до их комнаты и просто рухнула. Прошло какое-то время. Возможно, за это время она успела встать, отработать на плоту еще смену и вернуться сюда, но кто его знает наверняка. Может, ей это только приснилось. Она окончательно потерялась.

С ней покончено.

Над лагерем пронеслась тень, пробуждая Кари от глубокого сна. От охраны донеслись нестройные, жидкие приветствия.

– Дракон снова здесь, – сказал Адро. – Вот вам завтрак. – Он передал ей миску неопознанной жижи, другую вручил Рену. – Ешьте, пока нас опять не отправили. – У самого Адро налито меньше трети. – Съел уже, – сказал он.

Рен и Кари одновременно воспротивились такой очевидной лжи.

– Бляшки кончились. – Адро пожал плечами. Но позволил им поделить жижу поровну, и все принялись есть. С моря за драконом поспевал стрекочущий шум моторного судна, направляясь вдоль побережья к очистному заводу.

– Может, – проговорил Рен, – нас переведут туда.

– А что там такое?

– Там обрабатывают сырой илиастр. Промывают, процеживают. Делают с ним разные штуки. Алхимические процедуры. Вроде бы должно быть полегче.

– Вдыхать все эти пары? Ты, любимый, уже достаточно нахватался. – Адро показал на бороздки на шее Рена. После сбора илиастра отметины вспыхивали огненной краснотой и даже кое-где уже светились в темноте.

Кари смотрела, как дракон садится на крышу завода. Интересно, насколько быстро дракон домчал бы ее домой? Мне понадобится три дня, сказала при вторжении Эладора, три дня на то, чтобы каким-то способом телепортироваться в Лирикс и привести в город целую армию, мать их, драконов. Кари хватит всего одного ящера – долететь до Кхебеша, а потом домой.

Эти три дня стоили Шпату последнего.

– А давайте угоним затраханного дракона? – блеснула она висельным юмором.

Когда не выходит ничего иного, берись за невозможное.

Адро оценил и хихикнул. Рен лишь уставился на нее:

– Как?

– Пойдем зарабатывать бляшки, – смирившись, проговорила она.

* * *

Артоло следил с крыши перегонного завода за приближением громадного корабля. Исполинская баржа чересчур велика, чтобы без повреждений проплыть по руинам Ильбарина. Она пришвартуется в новой ушкетской бухте, возле хранилищ илиастра.

– Разве она не великолепна? – промурлыкал, восторгаясь баржей, Прадедушка. – «Лунное Дитя» ее имя. После проведенного доктором Ворцем переоснащения на борту поместился весь илиастр, который ты для меня собрал.

Артоло буркнул:

– Она достаточно велика и для боевого корабля. Мы могли бы сделать из нее корсарский перехватчик. Разве дракон не берет что пожелает?

– Это как вести дела, внук. Нам предстоит более крупная добыча. – Прадедушка поскреб отслоившуюся чешуйку. – Я спрашивал, великолепна ли она?

– С вашим великолепием не сравнить, могучий.

С железной палубы «Лунного Дитяти» спустили шлюпку. Зоркость глаз Артоло не утратил и разглядел на корме лодки сутулую фигуру. Доктор Ворц возвращался на Ильбарин.

– Ворц привез издалека добрую весть, – шепнул дракон, приокутав Артоло крылом. – А теперь, внучок, тащи сюда Карильон Тай.

– Десять мешков, – сказала Кари, – погнали, срубим десятку.

Она съехала с плота, в холодной воде сразу занемели конечности. Непосредственно под ними руины уже обглодали дочиста, и после первого захода она вернулась ни с чем. Договорились отвести плот подальше, к центру разрушенного города, куда пришелся удар Божьей войны. Волны бились там о расколотые башни и останки храмов, Кари углядела мертвую тушу гигантского морского гада, выброшенного на вал намытого мусора. Непонятно, что его убило, но туша выглядела обожженной.

Адро тоже ее заметил.

– Ты дежуришь наверху, – сказал он Рену. – Подсобишь с мешками. Я нырну с Кари. Не зевай. Как только увидишь где-нибудь образ Кракена, дергай веревку. И мы тут же поднимемся.

– Не прозеваю, – отозвался Рен. Вода до того заилилась, что в ней ничего не видать. Он выловил в мусоре гнилую доску и покачал ей, как дубиной.

Нырнули. Кари вырвалась вперед, используя для скорого погружения вес своего железного ворота. Обмазанные слизью руины здесь залегали глубже, и до илиастровых мест пришлось дольше спускаться. Однако тут и улов побогаче – Кари почти набила мешок до того, как Адро коснулся дна. Легкие жгло, она сунула себе последнюю горсть светящейся грязи и стала помогать наполнять мешок Адро. Их руки переплелись, и мерцающий кусок сорвался с ладони напарника, уплывая. Адро выругался, на губах сердито лопались пузырьки.

Поплыв за мерцавшим куском, Кари едва успела его сцапать. Прямо под ней разрушенный город обрывался в пропасть – они оказались на самом краю великой расселины, где пал Повелитель Вод. Внизу муть рассеивалась, и взгляд Кари привлекли большие странные рыбы.

Не просто рыбы – Бифосы. Она рассмотрела мертвецкие половинки, вихлявшие за живыми богорыбинами. От движений в воде их конечности мотылялись, будто махали ей, подзывая. Еханый нюх, так, может, вот он, путь к свободе?! Бифосы помогали ей прежде. Хоуз говорил, будто с нею промысел Повелителя Вод – и уж лучше чокнутый промысел дохлого бога, чем гнить в лагерях. Если Бифосы могут заставить ходить мертвое тело, то разве не сумеют поддержать жизнь у живого?

Неплохо было бы поделиться этой идеей со Шпатом. «Как ты спасла меня, Кари?» – «Ну, все началось с того, что я воткнула морду в задницу диковинной рыбы и херачила до самого Кхебеша с камбалой на башке».

Вместе с Адро они всплыли наверх. Скинули мешки. Наполнили легкие.

– Еще восемь! – выдохнул Адро. – Сделаем восемь.

Нырнули по новой.

На этот раз Кари устремилась прямиком к расселине, где паслись Бифосы. По мере спуска усиливалось давление – давление на душу, такое как там, на горе. Она рядом с божьей обителью.

Кари гребла, опускаясь ниже. Адро остался далеко позади.

Здесь было что-то еще, и оно двигалось во тьме. Не Бифос, другое – скопление бесформенных теней. Высверк множества зубов. Оно кануло за илистую завесу, когда Бифосы окружили Кари, беря под защиту.

Думай. Вся эта божья хрень одинакова. Самовоспроизводящиеся структуры эфирного поля, если цитировать кое-кого, недолго бывшего на верхней строчке ее убойного списка. Кари изначально создавалась как святая Черных Железных Богов, но в итоге стала проводником Шпатовой силы. Ее сестра Эладора… Со всей своей чопорностью Эл – настоящая духовная шлюшка, тронутая как Черными Железными Богами, так и Хранимыми. Стоит одному богу проложить в тебе русло, как другим тоже окажется проще устанавливать связь.

Кари раскрыла свой разум и начала взывать к богу морей. Читать подслушанные у Хоуза молитвы. «Давай! Если у тебя божий промысел, так покажись, сученок!» Уже не видно Бифосов над головой. Не видно ничего, кроме проблесков илиастра в пучине вод, и не понять, то ли эти тусклые огоньки всего в пяти футах под ней, то ли во всех пятистах.

И вдруг, воздвигаясь на задворках ума, окатывая сознание подобно привычной уже наркоте, явилось видение.

Не похожее на Шпатово кристаллическое постоянство, на его архитектурное мышление, на голос проводника среди образов, разбросанных по улицам Нового города.

Не похожее на вопящий голод и кромешную ненависть Черных Железных Богов, когда каждая мысль пропитана тьмой и жестокостью, а душа кровоточит, изорванная, расклеванная грифами-падальщиками.

Нет, в этот раз внутрь нее полилось знание, наполнило доверху и стало спадать. Волна откровения, прибой понимания. Этот прибой сперва полностью затопил ее разум, а затем схлынул, оставляя на губах пророчество, приливную лужицу памяти бога-утопленника.

Она увидела…

…двух мужчин, идущих по улицам Ильбарина в далеком прошлом. Оба молоды. Один темнокожий, востроглазый. Одет в яркий плащ с вышитыми красочными птицами, в руке увесистая книга. Тяжелая книга, почти близнец чертовой книжки, не дававшей Кари покоя с отъезда из Гвердона. Второй был бледен, как Кари, с такими же черными волосами. Видение подкрашивали мысли об отце, которого она едва помнила, смутном образе из детства. Однако то был не он. Должно быть, перед ней Джермас Тай. Как сказал ползущий, Джермас притащился сюда из самого Гвердана. Притащился прямиком из ее кошмаров.

Джермас поднял на нее взгляд. Взгляд из видения? Из памяти? Будто бы знал, что она за ним наблюдает.

Сцена подернулась рябью. Неизменной оставалась лишь книга – теперь ее уносил в глубину выводок Бифосов. Кари растерянно забарахталась – то ли это другое видение, то ли она открыла глаза и смотрит, как настоящую книгу, гримуар Рамигос, забирают в пучину.

Как только Кари думает об этом, картина распадается, и злой ураган швыряет ее, сбрасывает с небес к корням мира и ввергает в новое откровение. Повсюду гремит, брызжет сила; реальность трещит, дает течь. Восстает Повелитель Вод, и она барахтается в его тенетах. При этом она же – наконечник его копья. Завоевание Ильбарина проходит в прошлом и одновременно прямо сейчас, с ней и с Повелителем Вод. Матерь Облаков родит в поднебесье чудовищ. Кракен взбалтывает океан, и святые Повелителя Вод в невыносимой боли кричат, ибо море – их кровь, и мгновенно осушаются до пустых оболочек, вяленые тела замирают у кромки прибоя. Похищенные воды откатываются назад, и по внезапно нагому морскому ложу грядет маршем воинство ужасов, шествует через Огнеморье посуху, чтобы взять град Ильбарин в осаду. И во главе этой орды Царица Львов Пеш, ишмирская богиня войны.

Ее глаза – золотое пламя горящих городов. Ее голос – все боевые кличи на свете, рев – каждый взрыв, каждая катастрофа. Она – сама война с окровавленными когтями, победа с лоснистым боком, сила и слава.

Ревущие буруны катятся вновь, и среди буйства волн Кари замечает мелкое пятнышко. «Роза»! «Спаси их», – мысленно просит она. Молит. Повелитель Вод простирает длань и поднимает «Розу» из моря.

Кари опять в Гвердоне. На корабле, что сделан из Шпата, на корабле, что и есть Шпат. Последняя божья бомба у них, но кругом грохочет ишмирское вторжение. Пеш стоит в воде посреди затопленной Мойки, ее легионы наступают на Гвердон. С высот грохочет артиллерия, последние защитники сплотили ряды на улице Сострадания. Кари направляет корабль, Крыс поджигает запал, и бомба запущена, летит над городом по дуге, чтобы взорваться разрядом обнуляющей пустоты.

Кари хватают, тянут чьи-то руки. Вокруг совершенно темно. Она сопротивляется. Адро, балда, отважный дурень, приходит на выручку, вытаскивает ее из разлома, тянет назад, на поверхность.

Ему ни черта не понять. Кари вступила в контакт, но не успела дойти до цели. Повелитель Вод тоже балда, сломленный бог, брызжет случайными мыслями и картинками прошлого, посчитав, что они могут быть связаны с Кари. Ему тоже ни черта не понять. А она смогла бы наставить его на правильный путь, найти куда приложить силу бога. Бифосы отнесли бы их домой. Бифосы отнесли бы их даже в Кхебеш.

В легких полно воды. В голове полно богов.

Адро, не церемонясь, выпихивает ее из воды, швыряет на плот, как мешок с илиастром. Подтягивается сам, кряхтит, переворачивает Кари, чтобы ее выташнивало за край. На груди моряка кровоточит свежая рана. След от укуса.

– Надо. Обратно… – стонет она между залпами морской воды и рвоты. Ее рвет поблескивающим илиастром, и Кари сама не знает – то ли это мистические последствия видения, то ли она работала с сырым веществом слишком много.

– Я дергал веревку, – произнес Рен, – как только их увидел.

Кари подняла голову – на плот надвигалась тень гхирданского моторного судна. Чародейка в броне стояла впереди, будто носовая фигура, отлитая из вороненой стали.

Глава 19

Пока поезд проносился под Гвердоном, Бастон сидел в молчании. Вир нервно поеживался, удаляясь от безопасного Нового города. Тут, внизу, жарко, воздух насыщен копотью и паром. Во вспышках огней представали разнородные картины туннелей – здесь кирпичная стена в капельках воды от замурованной поблизости речки, там размалеванная рисунками арка. Дальше темнота, темнота, упырьи глаза, опять темнота.

– Мой двоюродный брат… он стал немного не свой, – начал Вир, понизив голос. – Ты был с ним, когда это началось. Расскажи, что ты знаешь об этой штуке, которая с ним разговаривает.

– Не надо говорить об этом вслух, – буркнул Бастон. – Не здесь, не сейчас. – Они ехали выполнять задание.

– Именно здесь говорить об этом и надо. Тут он нас не подслушает. – Вир покачал головой: – У нас дома, в Лириксе, святых сажают в сумасшедшие дома, которые называют монастырями. Для их же защиты. У святых глаза прикованы к небу, а смертный мир они не замечают. Не видят, какой несут вред. Мы святых в наши дела не берем. – Он скороговоркой пробормотал перечень проклятий или молитв на лириксианском, затем взглянул на Бастона: – Мы встали на опасный путь. Без надзора над ним он может слишком далеко зайти. Втравит нас в беду.

– Не сейчас. – Бастон придвинулся. – Тебе же придется говорить от имени брата? Тогда сожри свои колебания к херам. Скажешь Манделю, что, если он не хочет кончить как Дредгер, пусть соглашается на сделку. Больше говорить ничего не нужно, надо только показать в себе сталь. Если дашь слабину, они ни за что не примут пепел.

Вир ощерился:

– Ты-то даже не Эшдана. Нечего так со мной разговаривать.

– И что, – спросил тихо Бастон, – ты по этому поводу сделаешь?

Похоже, ответ – ничего. Вир отодвинулся и вжался в сиденье, отстраняясь от Бастона как можно дальше. Скрюченный тревогой и желчью гхирданец выглядел сейчас как удавленник. Опять забормотал под нос, на этот раз, очевидно, проклятие. Самое смешное, что чутье Бастона было согласно с Виром. По натуре Бастон был осмотрительным, что и требовалось от ближайшего помощника. Ему полагалось следить, чтобы босс не вляпывался в опасности, не заносился сверх меры. Чтобы главный действовал практично, а не отважно гонялся за недостижимыми грезами. Так всегда поступал сам Бастон. И где в конце концов оказался? На обочине, выкинут за ненадобностью в изменившемся городе. Переборщишь с осторожностью и окажешься на обочине жизни.

Великий вождь обязан обладать одним качеством. Способностью видеть разницу между тем, что выполнимо, по мнению других, и тем, что возможно достичь на самом деле. Уметь выбиваться за рамки самого себя. Это называется «катализатор», при нем работают вещи, иначе немыслимые. Конечно, если зайти слишком далеко, то опасным, даже взрывоопасным, станет и это качество.

Бастон пробежался по собственному перечню – мастеров Братства. Идж, разумеется, был превосходным примером вождя, который осознавал все возможности, но слишком далеко зашел. Он подарил Братству мечту и цель, предупредил о растущей силе алхимиков, о том, что те окажутся бездушнее любого жреца или бога. Но Идж давил слишком сильно – и город его оттолкнул. Вождь умер на виселице, когда Бастон был еще пацаном.

После Иджа прошла череда малозапоминающихся личностей, боссов, которые лишь пытались не дать Братству распасться. Даже их имена расплывались в памяти Бастона – Томас Шлюший Сын, Старрис, Гэйрн Корабельщик. Все они были осмотрительны по натуре. Бастон знал, что если когда-нибудь дорастет до мастера, то встанет в их ряд.

Потом пришел Хейнрейл. Даже через столько лет Бастон не до конца понимал, куда Хейнрейла причислить. Тому удавались вещи, по мнению всех остальных, невыполнимые – но его поступки были неправильными. Брать в дела чародеев и других страшилищ, типа Холерного Рыцаря, совершать сделки с ползущими. Продаться алхимикам. Извращенный взгляд на пределы возможного. Главарь принял Братство под свою ответственность и извратил его. Бастона тоже извратил, приставив подручным к Холерному Рыцарю. Никто не отрицал хитроумие Хейнрейла – он провел Братство сквозь пламя свечек, торговался с алхимиками, делал денег больше любого предшественника – но слишком высокой ценой.

Шпат, Шпат – несбывшаяся надежда. Полная моральная ясность Иджа, но смиренная горем, пониманием расплаты за неудачи. Со Шпатом на месте мастера Братство могло бы стать не просто воровской шайкой – настоящим движением, силой, способной взяться за колеса бесчеловечного механизма города и раскрутить их в обратную сторону. Сам по себе Раск лишь ухарь, лезущий на чужую поляну, избалованный драконий князек, без понятия о гвердонском прошлом и смысле Братства. Но Раск не сам по себе. С ним благословление сына Иджа, с ним плечом к плечу стоит Бастон. Из него мог получиться вождь, который сегодня так необходим, а что чужестранец – и пусть. Ведь это же так по-гвердонски! Здесь все кто откуда. Даже первые люди, заселившие город, сперва нашли его заброшенным и пустым.

Однако есть еще и дракон. Есть и дракон. Бастон сунул руку в карман и нервно потер друг о друга белые камешки, как священник перебирает четки.

Поезд заскрежетал и остановился. Бастон открыл дверь на платформу, в толпу заводских рабочих с тусклыми лицами, и закашлялся от испарений здешней подземки. Маревые Подворья.

Вопрос с драконом откладывается на завтра.

* * *

На сегодня хватит разборок с «Манделем и Компанией». Вообще-то, разборок с «Манделем и Компанией» хватит на целую жизнь. «Мандель и Компания», выражаясь буквально, – это крепость. До того как Гвердон расширился в размерах и влиянии, старый город защищали стены и башни, и цеха Манделя расположились у их границ. Большую часть старых стен давно растащили падкие до кирпича каменщики, но не здесь. Форт Манделя отчасти вобрал в себя древний оплот, новые укрепления громоздились на старом камне. Местами пролегали выбоины, должно быть, сообразил Бастон, еще с осады трехсотлетней давности, когда Хранимые Боги низвергли культ Черного Железа. Если старое строительство уцелело, то это подтверждало достоверность слов Хейнрейла о секретном туннеле – но необходимо убедиться в этом наверняка.

Маревые Подворья раскинулись вдоль прежней стены. Индустриальный пейзаж – пучки трубопроводов, что расползались, как исходящие паром стальные кишки, ангары, фабрики и угрюмые в багровом зареве переработочные цеха. Дороги здесь широкие. Так и должно быть, иначе не пройдут груженые фуры на рэптекиновой тяге, колесящие между фабричных зданий. Поодаль, как скелеты-великаны, возвышались современные башни алхимиков. Сплошь сталь, листовой металл и выращенная в чанах кость вместо подобающего городу темного камня.

Крепость Манделя, вероятно, старше остальных Маревых Подворий, зато ее оборона с иголочки, новая. Местные сторожа обходили периметр в шлемах с тавматургическими линзами и дыхательными масками, совсем как у городского дозора. С противочарами, чтобы улавливать зловредные чудеса и волшбу. Человек способен был взобраться на эти укрепления, но Бастону не нравились щели между плитами. В таких темных провалах можно спрятать что угодно. Жала. Зеленую слизь. Дымолезвия, извергающие взвесь, что отсечет тебе пальцы. Четыре стены образовывали вокруг предприятия Манделя квадрат; наливные баки и эфирные чаны высились над парапетом, позволяя предположить, что внутренний двор заполнен промышленными установками.

Отвесные, неприступные стены, нависшие, как утесы, над меньшими постройками Маревых Подворий, напоминали Бастону старый квартал Алхимиков. Потребовалось Помойное Чудо, мученичество и чудесное перерождение Шпата, чтобы разрушить прежнюю алхимическую цитадель. Чтобы пробить укрепления «Манделя и Компании», понадобится нечто столь же божественное.

Вир казался не менее обескураженным. Высмотрев пушечные гнезда и эфирные чаны на верхних ярусах, он покачал головой:

– Перед такой твердыней отступит даже Прадедушка.

– А мы должны справиться. – Стоя в тени входа в подземку, Бастон пробежался по крепости цепким взглядом, старательно подмечая подробности.

Напротив спуска к поездам стоял памятник какому-то покойному гильдмастеру с чашей алхимиков в руках. Бастон дотянулся и подкинул в чашу кусочек мрамора.

– Идем, – сказал он.

Вир расправил плечи. Приладил к лицу холодную усмешку, придававшую ему схожесть с Раском. С гордо поднятой головой он зашагал по улице, сторонясь повозок. Гулко стукнул в дверь. Вплотную стена казалась еще выше, нависая, точно кракенова волна из черного камня. Над дверью была вырезана ниша, и в ней укрепили стеклянный бачок с зеленой жидкостью – и огромным глазным яблоком, с Бастонов кулак. Живая тварь уставилась на Бастона сверху вниз и, казалось, взывала к нему с мольбой.

– «Мандель и Компания» ведут поставки по всему миру. – Вир посмотрел вверх, подставляя лицо под глаз. – Им не нужно объяснять масштаб возможностей Гхирданы.

Дверь открылась. Лакей пригласил их войти:

– Господин Мандель примет незамедлительно.

Их пропустили за внешние стены крепости, но вместо центрального дворика лакей направил их в другую дверь и повел по длинному коридору в коврах. Портреты на стенах повествовали о славных свершениях алхимической гильдии, увековечивая ученых мужей и жен. На их бледные лица падал свет стеклянных сосудов и горящих горнил. Некоторые из лиц Бастон распознал – рыжеволосая дама со свечой, должно быть, Роша, сгинувшая в Кризис прошлая гильдмистресса. Смутно помнились и некоторые политики – памятные в основном тем, что брали взятки у прежнего Братства. Групповой портрет изображал основание гильдии под угрюмым взором церковника из Хранителей.

Другие картины показывали плоды их трудов – как горят городские руины, как алхиморужие стирает в пыль целые армии, как в чанах нарождается новая жизнь. Вот сальник, и никакого таланта художника не хватило бы придать восковому страшиле достойный вид. Сальник в форме стражника стоял на рисунке под виселицей, выставляя тело Иджа напоказ, как трофей.

В конце коридора необъятный холст преподносил зрителю последние минуты вторжения. Богиня войны Пеш, расставив ноги над разгромленным городом, рвала когтями в прах церкви и башни. Здесь не было и следа скороспелого союза между городским дозором, святыми Хранителей и солдатами Хайта – всеми теми, кто давал захватчикам отпор. Никаких признаков и драконов, чья грозная мощь позволила скрепить перемирие. Вторжению противостояло одно – божья бомба в небесах, нарисованная как чистый, обжигающий свет. Сама великанша Пеш казалась не вполне материальной по сравнению с бомбой алхимиков.

Бастон подметил, что рама огромного полотна была украшена серебряным листом и сапфирами. Целое состояние вбухали в эту экстравагантную причуду, которую увидит лишь горстка избранных, тогда как в тени этих мрачных стен голодают люди. На картине гигантские ступни Пеш попирали знакомые улицы Мойки. Бастон провел по картине рукой. И спрятал в раме второй мелкий камешек.

За другими двойными дверями, куда провел их слуга, располагались покои Манделя. Длинное помещение – в нем поместилось бы все здание Крэддока, причем дважды, – освещенное золотистыми панелями, что бросали узорчатые огоньки на гладкие плитки полов. Мраморные стены восходили текучими формами к своду высокого потолка, придавая залу ощущение изменчивого движения, будто камень без предупреждения мог преобразиться в летучую ткань. На табурете у кафедры сидел темнокожий писец, царапал заметки в большой канцелярской книге, но непостоянный свет мешал разглядеть его лицо. Бастон даже задумался, настоящий ли он человек или некое порождение чанов. Только морщинистые руки виднелись отчетливо – беспрестанно двигались по странице, записывая вообще все.

В этом зале нигде не было постоянства, ничего твердого, исключая большой черный алтарь – письменный стол Манделя на дальнем конце.

Сам Мандель был похож на судью – длинные белые волосы касались воротника темного костюма. Золотой талисман на груди, алхимический глаз в чаше, был его единственным украшением. Руки в перчатках он выставил перед собой, смыкая кончики пальцев.

Все это постановка, догадывался Бастон. Чтобы посетители чувствовали себя ничтожными. Сам он держал голову прямо, вопреки подавляющему взору Манделя. «Братство все равно до тебя доберется, – молча пообещал Бастон, – мы все помним и без картин». Тем не менее его поступь замедлилась, и пришлось бороться с желанием опустить голову. Не поддавшись, он сел в одно из двух низких кресел перед массивным столом.

И тихонько вынув из кармана третий камешек, подсунул его под обивку кресла.

Вир обнажил и поднял свой кинжал.

– Я представляю здесь моего двоюродного брата, а также нашего прадеда – Тэраса Красного. Я говорю от имени Гхирданы.

– Тогда говорите, – зычно прогремел голос Манделя.

– Мы предлагаем простые условия. Моя семья накопила большой запас илиастра. Мы просим вас впредь приобретать весь илиастр исключительно у нас, взамен текущих источников.

– Уже имеющиеся условия меня вполне устраивают. Я не заинтересован в договоренностях с вами. Доброго вам дня.

– Ага, – сказал Вир, – но ведь наши расценки куда дешевле. На этом соглашении вы неслыханно обогатитесь.

– Ваши поставки идут с Ильбарина. – Писец сделал запись. – Этот остров находится намного дальше моих текущих источников илиастра. Ваши расценки не могут быть дешевле – разве что дракон намеренно покрывает разницу в своих целях. Я не намерен отдавать контроль над илиастром гильдии в руки Гхирданы.

– Ваши… – Голос Вира сорвался. Он сглотнул и начал снова: – Многие из ваших конкурентов уже приняли условия дракона, и было бы мудро последовать их примеру. Лучше быть другом дракона, а не врагом!

– Птенчик угрожает нам, Тим, – захохотал Мандель, и секретарь начертал очередную запись. – Птенец спутал нас с чумазыми скупщиками мусора. Из уважения к дракону – а не к тебе и уж тем более не к твоему брату, которому не достало храбрости явиться самому, – скажу вот что: гильдия алхимиков не считает выгодной бесполезную ссору с Гхирданой, но вымогательства и нападок мы не потерпим. А теперь уходи, птенчик, и я забуду твои неразумные речи.

Не зная, что на это ответить, Вир раззявил рот, как рыба на крючке. Настал выход Бастона. Пора оскалиться, побыть свирепым громилой, чтобы Вир по контрасту смотрелся рассудительным и дипломатичным. Он испустил рык, переходящий в рев, подался вперед всем телом, словно собрался броситься через стол и стиснуть Манделю глотку.

– Слушай, жирный козел, коли вдруг не заметил: гильдии больше не хозяева этому городу. Ты не самая большая шишка. Ты в жопе и небось сам это понял! – От такого запугивания даже секретарь отложил перо и вывернул ладонь в странном жесте.

Бастон не ослаблял напор, капельки слюны пятнали безупречно чистый стол. Он ждал, что Вир хоть что-нибудь скажет, осадит его, положив руку на плечо, но тот так и сидел, выпучив глаза. Слова Бастона вылетали и взрывались, как штурмовые снаряды. Он встал и грохнул кулаком по столу:

– Ты упустил из кармана парламент. Твои барыжники в том году проиграли, и у тебя нет денег на новые голоса, чтобы прикрыть свой позор. Нынче на Священном холме король, и каждая собака на улице знает, что он не за тебя, а за нас. Хранители вернули силу, и они тоже вас ненавидят, ведь на Мойке сейчас куролесят чужие боги. А у вас восковых болванов и то нету. Вас ненавидит весь город! Погоди, улица восстанет – и мы тебя кончим!

– Довольно. – Из неприметных боковых дверей повалили стражники в цветах «Манделя и Компании», лица закрыты черными шлемами. Бастона схватило сразу несколько рук. Он ударил по ним, выкрутился из хватки, взялся за пальцы противника, выкрутил заодно и их, потом двинул коленом так, что хрустнули ребра. Следующему локтем заехал в нос, другому врезал кулаком. Он понимал, что поступает глупо, но кровь кипела и несла.

В дело вступил четвертый охранник – Бастон поднял кресло, на котором сидел, и швырнул в стража, но того уже не было на прежнем месте. Этот хмырь двигался быстрее человеческих способностей – с непринужденным изяществом поднырнул под летящее кресло, и вот его слишком мягкие и слишком сильные ладони уже на горле у Бастона, с ужасной легкостью валят его на пол. От башки охранника повеяло жаром свечного пламени – это сальник.

Не такой, как тот, что на Долу Блестки напал на Раска. Этот сальник свеж, его восковую плоть недавно отлили заново. Против такого у Бастона ни единого шанса.

Но он попытался. Саданул кулаком монстра сбоку, по шее, где мог достать до воска. Сальник не отреагировал, только прижал его к полу. Нитяные подтеки изо рта существа капали сквозь забрало шлема.

Вир сумел протиснуться на свободу.

– Я из Гхирданы! Гхирданы! От крови дракона! – визжал он.

Охранники – люди – замешкались и поглядели на Манделя. Они знали об обычаях Гхирданы и то, каким непростительным оскорблением считается поднять руку на члена драконьей семьи. Мандель махнул им – отставить.

– Отпустите его. Как и сказал, ссориться с драконом я не хочу. На моих руках твоей крови не будет.

Вир рванулся к дверям, но потом оглянулся на Бастона, пришпиленного сальником к полу. Бастон так и не принял пепел. Он не Эшдана. Просто приблудный пес. По гхирданским обычаям ничто не останавливало Вира от того, чтобы выйти за дверь, а Бастона бросить тут.

Вир это знал. Он заколебался на пороге, долго глядел на Бастона и мелко дышал, взвешивая риск навлечь на себя гнев Раска, если вернется один.

– Такая погань, как он, – заметил Мандель, – годна только на переработку в сальном чане. Думается, неплохо будет сделать из него хоть что-то полезное для общества.

Писец кашлянул. Мандель кивнул, и сальник выпустил Бастона.

Он отполз в сторону, нетвердо поднялся на ноги, опираясь о стену, и вместе с Виром поковылял на выход из крепости. Пятый осколочек был мимоходом засунут за осветительную панель.

– Провал. Полный провал, – повторял как заведенный Вир. – Раск должен был идти сам. Ведь я с самого начала был обречен, правда? Значит, это его оплошность, а не моя. Надо было мне им так и сказать.

– Такого исхода и надо было ждать. – Бастон потирал шею. – Раск знал, как мало шансов, что Мандель сразу согласится на сделку. Такие дела всегда идут туго.

– А ты, придурок, сделал провал неизбежным, когда стал орать Манделю в харю! Довыделывался, и все без толку!

Бастон покатал последний камешек между пальцев.

– Не совсем без толку.

Вир непонимающе уставился на него, потом произнес:

– Приедешь, расскажешь кузену о неудаче. Скажешь, что Мандель у себя в крепости недосягаем и торговаться не станет. Возможно, у нас получится привлечь другие семьи – заплатить Каранчио или еще какому великому предку. Ведь без дракона проломить их стены нечего и пытаться?

– Похоже на то. – Непреодолимые, неуязвимые стены под охраной сальников и боги знают кого еще. Азартная задачка. Еще какая азартная.

Вир сощурился:

– Так это хитрость? Его затея? Мы вдалеке от Нового города. Та штука, с которой общается Раск, она ведь сюда не дотянется… верно? Что ты там сотворил?

Бастон сурово на него посмотрел:

– Тише. Погоди, пока не окажемся в безопасности.

– В безопасности? В безопасности? – зазвенел эхом Вир. Он весь дрожал, то ли от нервного возбуждения, то ли от страха. Покачал головой: – Спутываться с божественными силами опасно всегда. Слишком далеко все это зашло.

«Это не какой-то безумный бог, – подумал Бастон. – Это Шпат Иджсон. Сын того человека, который по сути создал их Братство».

Поезд замедлился, останавливаясь на площади Мужества. Вир встал.

– Еще не наша остановка.

– Мне надо выпить. И не в Новом городе. Чертово место, глаза уже режет. Я уже нормально спать не могу. Там следят отовсюду.

Вир скрылся в толпе на платформе. Несколько пассажиров собирались зайти в вагон Бастона, но при одном взгляде на него решили, что лучше разместиться в другом. Он закрыл дверцу и позволил вагонной тряске побаюкать усталые кости.

В одиночестве он раскрыл ладонь и посмотрел на камень. Осколок засиял сперва тусклым светом, но постепенно разгорался, пока поезд пересекал границу зоны и въезжал в Новый город.

У алхимиков есть их свечки. Что с того? У воров теперь горит свой огонек.

Глава 20

Эшданцы расковали Кари и забрали на борт канонерки. При виде охраны с оружием Рен выронил свою палку в воду. Против вооруженных бойцов им ничего не поделать – даже без учета магички.

В числе охраны на лодке приплыл Дол Мартайн. Он втолкнул Кари рядом с собой на сиденье, и лодка развернулась, натруженное рычанье движка перемежалось холостыми оборотами, когда они лавировали среди коварных руин.

– Помоги им, – шепнула она.

– Я и так привел их надоеду к себе домой. Это все, что я могу сделать для Адро.

– Ты меня продал Гхирдане, – бросила она Мартайну.

– Если б я тебя продал, – прошептал Мартайн, – то разве сидел бы здесь? А я вот – подтираю за мерзавкой. – Он покачал головой: – Жалко, что не продал. Надо было. Свалил бы из этих проклятых краев, плыл бы уже на полпути к Паравосу. Но теперь об этом без толку плакать.

– Ты везешь меня к Артоло?

– Нет. К Дантисту. – Он дал ей надеть серую холщовую сорочку. На грубой ткани пятна еще чьей-то крови. Натянув через голову новый наряд, Кари повернулась, подыскивая, чего бы стащить. Нож или любое другое оружие. Хоть что-то придающее уверенность, но Мартайн слишком хорошо ее знал. Он схватил ее, притянул к себе на банку и больше не спускал с нее глаз. Чародейка тоже все время смотрела на Кари, как безмолвный истукан.

Вдалеке, за городскими развалинами, показался корабль. Грузовоз на алхимической тяге, пыхтевший на север вдоль побережья, над трубами вился бледно-голубоватый дым. Кари уставилась на судно, пытаясь оценить его размеры. С горизонтом все стало хреново, как и с морем, но по любым прикидкам корабль получался огромен.

– Что это? – спросила она.

– «Лунное Дитя», – ответил Мартайн. – На нем прибыл Дантист. Зверюга, а не корабль, да? С вооружением тоже порядочек. На нем в Гвердон поедет илиастр. – Он покачал головой: – Может, и я оказался б на нем, если бы не ты.

Кари приподнялась, чтоб почетче рассмотреть далекое судно, но Мартайн толкнул ее обратно.

– Сиди тихо и заткнись хоть раз в своей чертовой жизни, – прошипел он со страхом в глазах. – Я не хочу кончить как Хоуз.

Она села и притихла. Заткнулась. Запахнула серую сорочку – отгородилась, будто заразная.

Очистные цеха напомнили ей квартал Алхимиков в Гвердоне, но с большими отличиями. В городе трубы были до зеркального блеска надраены и расписаны астрологическими знаками. Фабрики были дворцами промышленности, храмами химических преобразований. Гхирданские же перегонные напоминали аппарат для варки низкопробной бурды. Обшарпанные, с подтекающей смазкой, сделанные из подручного лома с разбитых построек, с трудом состыкованные и готовые развалиться.

Правда, некоторые секции с виду были совсем новенькими. Самые основные устройства – емкости для возгонки и промышленные атаноры, завезенные, очевидно, извне Ильбарина, выглядели чужеродно, как шляпа на Бифосе. Гвердонской работы, предположила она, хотя почему-то приборы казались ей немного ненастоящими. Излишне вычурные, медь и сталь в орнаменте змей и цветов. Но, надо признать, ее опыт взаимодействия с алхимией ограничен одним разбойным нападением и двумя концами света.

Ниже она увидала грузовые причалы, куда свозили мешки с илиастром, справа – очередь из повозок, уставленных бочками для ушкетских доков, дальше в море – «Лунное Дитя». А за кораблем, совсем-совсем далеко, – Гвердон. Над всем же этим, на крыше перегонного цеха, восседал дракон.

Кари лягалась и кусалась, пока Мартайн с подручными волокли ее через очистную. Естественно, бесполезно тратила силы, однако приятно было заехать локтем по ребрам одному надсмотрщику. Вот если бы удалось еще впиться зубами, то Кари отхватила бы лучший обед за много дней, но такой возможности ей не дали.

Ее силком протащили через главный цех, мимо корыт, наполненных илиастром, который сцеживали несчастные работяги, не смевшие поднять глаз. Мимо громады главного атанора – алхимической печи. Подняли по железной лестнице на верхний мостик. Наверху было отгорожено помещение с видом на всю заводскую площадку, туда ее и впихнули.

Это лаборатория, на крюке висят маска и халат из тканого серебра, стоят ряды бутылей и колб, эфирные приборы, бачки с разной всячиной. Окна, чтобы следить за атанорами. И отдельное окно, смотревшее на развалины, море и илистый берег. Совсем как больничная палата – холодная и безукоризненно чистая. Палата для проведения вскрытий.

На месте и сам алхимик. Дантист. Ворц. Кари, в некотором роде, его уже видела – через Шпата, в последние дни перед отъездом из Гвердона. Человек, похожий на ворону, бродил по улицам Нового города. Очередной алхимик, что ковырялся в грязи в поисках отравы.

Охранники строем выкатились за дверь, чародейка в доспехах осталась.

– Я ее обездвижу, – сказала магичка, поднимая руку, окутанную лиловым свечением.

Ворц раздраженно причмокнул:

– Активные заклинания повлияют на мои инструменты. Обуздаете ее при крайней необходимости.

Кари смирилась. Позволила плечам поникнуть, рукам безвольно отвиснуть. С магией бессмысленно драться.

Алхимик взял с полки знакомый ей предмет – позолоченный череп. Однажды профессор Онгент с помощью такого определил ее связь с Черными Железными Богами. Вспомнился ужас первого контакта с этими божествами, как она билась в страхе и сходила с ума. В конце концов лбом расквасила Онгенту нос.

– В первую очередь я выясню, какие потусторонние якоря еще сохранились, – заворковал Ворц. Он разговаривал с чародейкой, не с Кари. На девушку даже не смотрел – это просто особь, экпериментальный образец. Его голос торжественно шептал: – Сомневаюсь, что на таком расстоянии поддерживается активная согласованность с какой-либо гвердонской силой, однако нельзя исключать духовного загрязнения от местного эфира. Возможно, вы мне потребуетесь для проведения экзорцизма.

Он наклонился, чтобы вложить череп в руки Кари, точь-в-точь как проделывал Онгент.

Кари пропустила безумие со страхом и сразу врезала Дантисту лбом. Нос сломался с очень, очень приятным хрустом. И тут же запустила черепом в чародейку – лиловый огонь вспыхнул, но опалил только череп, а не ее. Посыпались костяные осколки. Кари скакнула через палату, сгребая склянки с алхимичьей дрянью, грохая их об пол, швыряя в магичку – «Мать твою, сука, молю, пусть хоть что-то ВЗОРВЕТСЯ», – и рванула к выходу. Дверь на другой стороне – она бросилась туда, на бегу подхватывая скальпель. Разбитое стекло в кровь резало ноги.

Из двери на мостик. Под ней перегонный цех. Над головой яростный, животный рев сотряс целое здание. Ах да, на крыше дракон.

Внезапно над ней не стало потолка – могучий коготь напрочь оторвал лист покрытия. В дыру вперилось око разгневанного дракона, изумленного таким нахальством, и она не преминула добавить к его моральным страданиям физические, метнув скальпель. Сломя голову помчалась вдоль мостков. Бежит черт знает куда, но хоть так, а не сидеть, дожидаючись смерти.

Завод огласили крики. Бойцы из Эшданы засекли беглянку снизу, с топотом понеслись по лестницам наперерез, поэтому она спрыгнула с мостков, уцепилась за железные столбы, поддерживающие оловянную крышу. Прокрутилась, со столба на столб, и добралась до внешнего корпуса главного атанора, большого кожуха в виде колокола посреди здания. Прикасаться к нему горячо – все равно что лезть на неостывшую печь, но после утреннего ныряния в стылую пучину, можно даже сказать, приятно. Явно самый простой этап безнадежной попытки удрать от спятившей банды драконьих пиратов с их парадом алхимуродов. Куражась, она свесилась с верхушки машины. Никаких дальнейших планов у нее нет, но, быть может, что-нибудь произойдет само. А если нет, что ж, свобода и так завоевана – пускай ненадолго. Ее пробрал дикий хохот.

Снаружи стоял рев. Однозначно дракон не станет крушить собственные очистные сооружения. Рабочие и охрана мельтешат внизу, но к ней никому не забраться. Даже стрельнуть по ней никто не посмеет из боязни повредить ценное оборудование. Кари расхохоталась опять, когда те пришли к такому же выводу и опустили оружие.

Бахнула дверь, и ввалился Артоло, запыхавшийся и разъяренный, с длинноствольной винтовкой в руках. Вскинул на изготовку – похоже, его не сдерживал риск протечки илиастра. Дерьмово. Она полезла выше, стремясь отгородиться атанором от гхирданца и его ствола.

Артоло раздосадованно взвыл и порысил в обход, ища позицию для прицельного выстрела. Она сдвинулась обратно, стараясь разгадать его замысел. Хотелось бы, чтобы спину прикрывал Шпат, не пришлось бы всматриваться сквозь переплетенье штырей и патрубков, торчащих из верхней секции горнила.

Выстрел. Сегмент трубы, за который она цеплялась, взорвался облаком пламени и шрапнели. Кари еле соскочила в последний момент, сумев схватиться за свисавшую петлей цепь, но дальше уходить было некуда, и она затрепыхалась в тридцати футах над землей. В ушах звенело от выстрела. Весь мир вокруг подпрыгивал и вращался.

Артоло взял прицел.

– СТОЯТЬ! – прогремел дракон. – Артоло, положи ружье. Живо!

Лицо Артоло исказил гнев, но он бросил винтовку.

– Итак, Тай, хватит дурачиться. Тебе не уйти. Но есть разная мера страданий. Сдавайся.

Все, что оставалось Кари, – это только висеть. Сопротивляться можно было лишь одним способом – плюнуть дракону в морду, и то комочек мокроты, разумеется, до змея не долетел. Зато далеко внизу хотя бы плюхнулся в лохань с илиастром.

– Ты примечательно отважна, – продолжал дракон, протискиваясь через погрузочную площадку. Его сложенные крылья процарапали бока массивных ворот. Рабочие разбегались с дороги, и илиастр в корытах подпрыгивал и колыхался с каждым громовым шагом. Боженьки, это создание поистине непомерно. Дракон устремил на нее пылающий взор, и Кари застыла – объятая не чарами, но животным ужасом, мышка против льва. Она попыталась еще раз уцепиться за атанор, отгородиться от рептилии печью, но с быстротой жалящей змеи голова дракона метнулась вперед. Челюсти сомкнулись на ней, и Кари в смятении отпустила цепь. Завизжала, когда дракон резко протащил ее по воздуху. Змей держал ее в пасти, не прикусывая, и мгновенно мог проглотить, раздавить, слегка сведя могучие челюсти, проткнуть огромными зубами – уже впивались клыки, и на леденящий миг Кари решила, что ее съедят, – а потом добычу выплюнули, шмякнув о твердый пол.

Дракон наклонился, капая на нее горячей слюной. Когда он заговорил, воздух лизнули языки пламени.

– Твоя сестра, Эладора Даттин, пришла ко мне в логово. И предложила мне дань. Долю гвердонских богатств. Земли на материке. Право вершить участь двух империй. Она рядилась с богами, чтобы ко мне попасть. Превозносила мое величие. Склонилась предо мной и умоляла о помощи. Она поняла, где ей место. – Дракон вперил в пленницу свой пылаюший взор: – Поймешь и ты.

Перед тем как вернуть Кари в лагерь, ей перевязали раны. Драконьи зубы ободрали бока, бедра и плечи, оставив дюжину ссадин. Вовсе не глубоких, но каждую пришлось обработать жгучим обеззараживающим препаратом. Пока эшданский лекарь врачевал ее, Ворц сидел на верхней галерее над цехом, и над забинтованным носом алхимика суетился другой доктор.

– Оно того стоило, – пробормотала она.

Кари ждала, что ее накажут. Изобьют. Скормят дракону. Вместо этого ее накормили саму. Получше, чем лагерной пищей, – наверно, из пайки Эшданы. В еде даже попалось розоватое нечто, в теории отдаленно схожее с мясом, и она жадно его сожрала. Никаких бляшек ее не лишили. Отчего-то столь подчеркнутый особый статус лишь сильнее ее омрачил. От нее им явно чего-то надо.

По приходу в лагерь надзиратели втолкнули Кари за забор и заперли ворота за ее спиной. Охрана наблюдала с подвесных дорожек, как она бредет к разбитому дому, в котором ночевала с Реном и Адро. Другие заключенные тоже с любопытством таращились, но Кари чувствовала, как между ними встает барьер. Она оказалась порченой, зараженной своей загадочной связью с Гхирданой. Все равно что в Гвердоне подхватить каменную хворь.

Адро лежал на полу. Ныряния постоянно изматывали лагерников так, что они засыпали, где упадут, поэтому она не подумала ни о чем, пока не взглянула на лицо Рена.

– Да мать же ж вашу. Что случилось?

– После того как тебя увезли, ему стало плохо. Его ужалило что-то в воде. Наверно, впрыснуло яд. – Рен прислонил ко лбу Адро тряпицу. Все тело здоровяка при дыхании сотрясалось от усилий. Липкая кожа, вялые руки, как медузы, колыхались на вздымающейся груди. Рана была небольшой, но плоть вокруг распухла и покраснела. Изнутри тоненько сочился гной, стекая по бокам Адро.

– Тебе тоже досталось, – сказал Рен при виде бинтов на Кари.

– Это ерунда. – Она опустилась на колени с другого бока от Адро, взяла его ладонь в свои. – Надо найти ему врача.

– Пробовал звать, – спокойно произнес Рен в своей отстраненной манере. – Никто не придет. Нужно побыть с ним рядом. Ради него.

Кари сидела. Ждала. Держала друга за руку, а того сотрясала дрожь. Она не знала, что делать. Инстинкты велели бежать. Она всегда ненавидела оставаться и смотреть, сидеть и ждать неизбежного.

Не оставайся у тети Сильвы, не жди прихода кошмаров. Уходи. Скройся в ночи.

Не сиди, ругаясь с капитаном Хоузом день-деньской. Уходи.

Скройся в ночи.

А еще Шпат: когда Кари его повстречала, Шпат уже умирал. И в его самый трудный час она едва от него не сбежала. Когда Шпат сидел за решеткой, в тюрьме, наподобие этой, когда Хейнрейл его отравил, Кари уже спускалась к гвердонской бухте, шла искать корабль, который унес бы ее подальше от города. Это гребаные Черные Железные Боги убедили ее повернуть назад и остаться.

Что же она за дерьмо, раз нуждается в нравственном руководстве бесчеловечных богов падали?

Неужели Кхебеш лишь отговорка, чтобы свалить подальше и не смотреть, как ее друг умирает? Она внушила себе, что Кхебеш – цель, а не повод, но все-таки покинула Гвердон. Не правильнее ли было остаться, чтобы Шпат погружался в ничто у нее на глазах? Может, она сама и виновата во всем – пользовалась им не щадя во время вторжения…

Адро застонал, и Кари стало тошно от стыда. Она здесь ради Адро, а вместо этого вспоминает о Шпате. «Сосредоточься на одном больном друге за раз».

Она поискала, чего бы такого сказать.

– Вашу дочку… взял к себе Дол Мартайн. Она в безопасности. То есть Мартайн козлина, каких поискать, и, если он ее хоть пальцем тронет, я его убью – нет, мы его убьем, – но девочка пока поживет у него.

– Слышишь? Ама в безопасности. Не переживай за нее, – повторил Рен, обращаясь к Адро. Даже сумел слабенько улыбнуться. – И мы найдем ее, как в тот раз. Когда ты вытащил нас из этого лагеря, помнишь? Ты нас спас.

Адро застонал, но так и не произнес ничего разборчивого. Закашлял, с губ полетели кровавые сгустки. Глаза открылись, однако смотрели они в никуда. Рен влил ему в рот немного воды.

– Боюсь, не выкарабкается, – прошептала Кари, и в глазах Рена зажегся гнев.

– Он – мужик сильный. Сама знаешь, какой он крепкий. Он нас всех переживет. Да, Адро?

Солнце скрылось за Ильбаринским Утесом. Показались звезды. Они опять изменились, отстраненно подумала Кари. Божья война похерила даже заоблачные выси, перечертила небесную сферу. Прилив взобрался по склону, волны били в развалины города. В темноте тут красиво – из-за отложений илиастра море переливалось, словно текучий лунный свет. Она расписала Адро всю эту красоту. Потом завела разговор о былых временах, пересказывая те давние случаи, о которых Адро упоминал на «Розе» за ужином. Излагать так захватывающе, как Адро, она не умела, но очень старалась. И даже добавила к набору историй еще одну: «А помнишь, когда мы чуть не сбежали с Ильбарина на корабле из червей? Ну вообще, чокнуться можно! Вот это я понимаю, веселье!»

Когда она уже не могла говорить, подключился Рен. Он вспоминал о случившемся с ними двумя, о том, как Адро вызволил его из лагеря. Рассказывал об их скромной и неустойчивой жизни в Ушкете. Он умел говорить красноречиво, как придворный, и уклончиво, как дипломат, – не помянул и словом, что Адро был отмечен пеплом и служил у гхирданцев тюремщиком. Рен также впрямую не упоминал о своих прежних занятиях в Ушкете, однако Кари догадывалась, что и они были связаны с Гхирданой. Или служи дракону, или умрешь. «Отсюда не уйти. Есть только разная мера страданий». Рен описывал их островок спокойствия, делянку повседневной обыденности посреди мертвого края, за который был готов на все. Он рассказывал о том, как учил Аму читать; о друзьях в Паравосе, у которых можно остановиться, когда они наконец уплывут с Ильбарина; о своей задумке, как отвадить Бифосов от огородика за их домом.

Заныли собственные, причиненные драконом раны, особенно плечи, а она все горбилась над лежащим Адро. В какой-то момент среди ночи несчастного стало сильно знобить, судорожно заколотилось все тело. Когда жара истаяла в воздухе, они накрыли Адро своими тонкими одеялами. Ближе к рассвету Рен обошел комнату и сел рядом с Кари.

– Хочу тебе кое-что сказать, – произнес он, отвернувшись. – Адро просил меня молчать, но я задолжал тебе откровенность. Тем вечером, когда Адро навещал капитана Хоуза и ужинал с тобой, он рассказал мне, куда пойдет и с кем собирается встретиться. А я рассказал гхирданцам, что ты прячешься в корпусе «Розы». Вот так они тебя и нашли.

– Я… я думала, это Мартайн…

– Нет. Это я. За это мне пообещали отъезд с Ильбарина. – Рен поправил одеяло на Адро. – Адро ничего не знал. Разбушевался, когда я сказал ему. И, полагаю, пользы от этого никакой, но я прошу прощения. К тебе я никакого зла не питаю. Таким вещам уже давно здесь не место. – Он слабо улыбнулся: – Умозрительно рассуждать всегда проще, да? В суде префекта одной из моих обязанностей было вести бумажную работу по исполнению наказаний. Имена мы постоянно закрашивали – для нас был только заключенный номер такой-то.

– Да все путем, – пробормотала Кари. Когда-то от такого признания ее обуял бы праведный гнев. Она бы вскочила, заорала бы на Рена «ах ты крыса», опрометью унеслась. Может, пощекотала его ножом. Замыслила месть или просто бы сбежала. Вычеркнула из списка еще один город. Уплыла бы подальше и не вернулась.

Но, как ни странно, сейчас она почувствовала, что все и правда путем. Самопожертвование никогда не было у Кари в крови – наверное, всю жизнь, с мига зачатия в лаборатории Джермаса Тая (или в святилище Черного Железного культа), ей приходилось драться за право быть собой, быть чем-то большим, чем божье орудие. Тот факт, что для Рена все тоже кончилось скверно, сильно облегчил прощение. Ильбаринская полоса несчастий дотянулась и до него.

А еще той ночью, когда она с ползущим и сумасшедшими планами вторглась в его бережно возводимую крепостицу обыденности, Рен не ответил «нет». Такая готовность попытать судьбу для Кари многое значила.

Она отвернула одеяло и присмотрелась к укусу на груди Адро. Паршивая рана.

Очень паршивая.

«Что мне делать, Шпат?» – подумала она, но ответ не пришел. Обоих умирающих друзей надо спасать, но одного прямо сейчас.

– Я на минутку, – соврала она.

Переступая тела – трудно сказать, мертвые или спящие, – Кари ходила по дорожкам лагеря, пока не нашла пост охраны.

– Эй!

Еще темно, и лица часового не разглядеть. Силуэт на фоне розовеющего неба уставился на нее сверху вниз.

– Сходи разыщи Дантиста. Передай ему, что я готова сотрудничать.

Глава 21

На Фонарной улице Бастона поджидал стакан аракса. Лучше бы что-то другое – подкопченная выпивка усугубила вкус копоти Маревых Подворий, вместо того чтобы смыть эту горечь, но он все равно поднял бокал, когда Раск провозгласил тост за успех. На столе стоял и третий стакан. Для Карлы. А может, для Шпата.

А возле стакана лежала табакерка Раска с пеплом для помазания в Эшдану. Ее присутствие беспокоило Бастона. Напоминало о могильном черве в золотой шкатулочке Хейнрейла.

– Дерзкий прорыв, – сказал Раск, – в самое сердце врага!

– И все зря, если ты не найдешь нужный туннель. Уже смотрел?

Раск покачал головой:

– Дождусь наступления ночи. Шпату легче действовать по ночам. Не знаю уж почему.

– На что это похоже? Я про видения.

– На риск в своем роде. Как ходить по перилам. – Раск сел, побултыхал в стакане аракс. – Впрочем, лучше. Присядь, и я расскажу, на что они похожи. Иногда летом Прадедушка играет с детьми на острове.

– Дракон… играет с детьми?

Раск воодушевленно кивнул:

– Это просто чудесно. Помню, как мы лазали у него по всей спине, скатывались с хвоста. Играли в прятки в складках крыльев. Он подкидывал нас в небо и ловил или выпускал кольца дыма с тележное колесо, и мы прыгали через них. Он секретничал с нами, шептал о вещах, которые нам знать не положено. Кто заручился его благосклонностью, а кто ее потерял. Кто оказался силен, кто слаб. Восхитительно, когда ты ребенок, а за тобой присматривает дракон. Вот на что похожи мои видения, дружище. За мной присматривает нечто великое и всесильное и открывает мне разные тайны.

– Странно слышать такое о Шпате Иджсоне, – сказал Бастон. Хотя, по правде, скорее да, восхитительно. Благословенное и очищенное Братство под присмотром наследника Иджа. – В моей голове он по-прежнему живет в Мойке, на Журавлиной.

– Какой он был в жизни?

Бастон пожал плечами:

– Сын своего отца. Хороший человек. Наверное, даже стал бы великим, останься он жив. – Бастон по новой разлил аракс. – Наши пути разошлись, и я жалею об этом.

– А Карильон Тай?

– Я ее толком не знал. Мы со Шпатом… Когда он заболел каменной хворью, нам пришлось его сторониться. Это заразно. Поэтому с Тай мы виделись всего пару раз. Раз или два в нашем заведении и еще на улице. Вечно недовольная. Пугливая. – Бастон порылся в воспоминаниях, выискивая какой-нибудь упущенный им тогда признак. Того, что эта мелкая ветреная воровка станет наводящей ужас Святой Карательницей, настолько могущественной, что остановит Гхирдану.

– Ты сказал, что в видениях скрывается риск.

– А, ну да. Как-то раз Прадедушка играл с моей кузиной… как ее звали? С дочкой Теро. Он зубами подкинул ее повыше и снова поймал. Как мы хохотали! А потом Прадедушка запустил ее снова, только в этот раз не поймал, а пожрал. Вот так! – Раск ладонью изобразил, как захлопываются драконьи челюсти.

– Нижние боги! – У Бастона свело желудок. После всей мерзости, что успел натворить, он и не думал, что до сих пор способен чувствовать отвращение.

– Ну, ей досталось поделом, – допивая, засмеялся Раск. – Теро серьезно подвел Прадедушку и должен был искупить свой проступок. Мы все принадлежим дракону, друг мой, и нас награждают и наказывают так, как он сочтет подходящим. Но тебе не о чем беспокоиться – ты постарался на славу, Бастон.

Раск подвинул табакерку по столу.

– Мне нужна крепкая правая рука. Прими пепел, и тогда я смогу отправить Вира домой. А ты займешь его место.

Бастон покачал головой:

– Я уже дал тебе свое слово. Этого хватит.

Раск нахмурился, и на мгновение в комнате будто бы потемнело, пригасло свечение каменных стен.

– Пока хватит.

– Показывай.

Теперь Раску едва ли требовалось пояснять. С каждым днем он все успешнее приспосабливался вызывать чудеса. Видения становились более осязаемы. Раск все глубже погружался в Шпатово странное восприятие города. Гхирданец чувствовал, как его сознание движется по улицам, ощущал жителей Нового города мягкими, теплыми, непрочными существами среди твердого камня. Свое тело, лежащее на кушетке в верхней комнате дома на Фонарной, он видел снаружи под всеми углами, из глаз на каждой стене, при этом еще и наблюдал сразу за целым домом, за целой улицей – внутренний взор дробился и собирался вновь, овладевая этим новым способом зрения. Он посылал мысли кружить над проспектами, невидимо порхать от башни к башне, а потом подобно дракону воспарять в небеса и подсматривать за другими гхирданскими семьями. Вот промелькнул склонившийся над картами майор Эставо. Вот блеснула улица Святых возле Призрачного базара – и дремлющие в тамошних часовнях боги тоже его почуяли, низменного духа, шарящего по алтарям в поисках золота.

Он застал драконов Тайрус и Каранчио за уединенной беседой, черный кожистый полог их крыльев отсекал посторонние уши, но он пребывал внутри, слушая их из камня. Драконы рокотали о войне. Надлом Ишмиры вверг южную часть континента в хаос. Лирикс соперничал с Ульбишем и Кхентом, а также с одичалыми богами глухих залесских краев. Без опоры в Гвердоне, купленной ценой Перемирия, лириксианским силам нечего было надеяться сравняться с материковыми божествами. Лирикс нуждался в Новом городе в качестве базы снабжения, защищенного порта и гнездилища для драконов, куда более уязвимых на земле, нежели в воздухе. Благодаря гвердонскому Перемирию у Лирикса появился шанс распространить влияние далеко в глубь континента. На юге давно шла война, и действия лириксианских войск охватывали верховья рек до самой Асегаты. Раск участвовал там в боях вместе с Прадедушкой, но никогда не задавался вопросом зачем. Теперь он обнаружил, что пристально вслушивается в разговор.

Нет. Раск пристально не вслушивался. То был Шпат. Размывалась граница, отделяющая одного от другого. Раску приходилось внимательно проверять свои порывы и помыслы, чтобы определять, какие из них сугубо его, а какие взрощены городским камнем. Тут и там появлялись картины, которые хотел показать ему Шпат, чтобы обратить его взор на людей, которым можно помочь. Братство заботилось о своих улицах, и все эти улицы теперь на попечении Шпата.

– Хорош! – завопил Раск. – Нас ждет работа, дружище. Бастон свою часть выполнил, дело за тобой. Покажи мне тайны крепости Манделя.

«Я тебе не демон, вызванный исполнять желания. Я хочу кое-что взамен».

– Тогда назови свое желание! Еще денег для нищебродов?

«Хочу поговорить с Крысом. Тебе придется разговаривать за меня. Он не слышит мои мысли так, как вы с Кари».

– Владыка Крыс Гвердонский. Он был тебе другом. Карла рассказывала. Он был простым упырем, как и ты – обычным вором. Вы оба очень изменились. – Раск больше не мог торчать на кушетке, избыток нервной энергии не давал усидеть на месте. Он зашагал по комнате, ощущая сквозь Шпата свои шаги по каменному полу. – А Крыс придет, если ты его позовешь?

«Он и остался мне другом».

– И притом вожаком упырей, с городским дозором в одной упряжке. Я, дружище, обязан поступать осмотрительно. Открой мне тайны Манделя, и я выполню то, о чем просишь. Давай, не оттягивай, – сказал он Шпату. – Тянись.

«Попытаюсь». У Шпата душа великаньих размеров, чудо перерождения раздвинуло ее за пределы постижения смертными. А разум поселен в Новом городе, им же и ограничен. И вот Раск требует, чтобы Шпат водрузил свой рассудок, быть может, большую часть остатков самосознания, на пять шатких камушков, пять осколков живого мрамора. Это же психическое хождение по канату – все равно что пересекать пропасть, цепляясь за узкий уступ ногтями одной руки.

Шпат решился попробовать. Первая попытка – удручающий провал. Душа сорвалась, опрокинув его в закоулки воспоминаний, самосознание разлетелось, как разбитая ваза. Он вспоминал, как четырехлетним притопал в набитый бумагами кабинет Иджа, отрывая отца от работы. Идж ласково, но твердо выставил его и закрыл дверь, ставя работу выше ребенка. Отец не знал, как мало лет у них впереди.

Шпат вспоминал, как громыхал по нехоженой улочке возле Палаты Закона, зная, что за углом сальники, и веря, что Крыс с Кари отопрут дверь и впустят его прежде, чем его сцапают свечки.

Раск вытащил его назад, собрав воедино. И послал на второй заход.

Второй раз был поудачнее. Птицы взлетали, суматошно неслись на север над улицей Сострадания, и на миг их стая сложилась в человекоподобную фигуру поднимающегося над крышами исполина. Подвесной мост на виадуке скрипнул и закачался, несмотря на безветренный день. На Священном холме и в Университетском квартале ретивые очи святых и точные приборы алхимиков засвидетельствовали обрушение на город невидимой волны. Упыри ее тоже почуяли, в своих темных ямах под Могильным холмом, где на восьмиугольном пьедестале владыка Крыс восседал средь грез о древних днях. Упыри шипели и повизгивали, но лишь один из них разгадал смысл знамения.

Но Шпат снова упал. Волна его разума разбилась, не дойдя до отдаленных Маревых Подворий, сила его воли расточилась меж переулков и многоэтажек Пяти Ножей.

«Слишком далеко».

– Сожми силу в кулак! Пробуй еще!

«С каждой новой попыткой от меня остается все меньше», – сказал Шпат. И в этой мысли сквозила усталость, а под нею – отчаяние. Ужас, вывернутый наизнанку: когда-то он боялся, что его тело обратится в камень, а ум, здоровый и цельный, будет замурован в живой могиле. Нынче же беспокоился, как не истереть в ничто свою душу, не растратить себя на неудачные чудеса, не исчахнуть до полого каркаса, нелепо расползшегося окаменелого трупа. В уме мелькнуло страшное зрелище – Карильон возвращается в Гвердон, но слишком поздно, его уже нет. Привиделось, как она проходит по улицам Нового города, отныне навеки безжизненным. Он бы отринул это наваждение, если б мог, но мысль оседлала его, вцепилась в разум. Внутренним взором он смотрел, как Кари блуждает по темным переходам, одинокая и безутешная.

– Говоришь, ты слаб, – прошептал стене Раск. – Как бы нам вновь тебя сделать сильным?

«Моя… нет, эта сила, – отвечал Шпат, – краденая. Это объединенная мощь Черных Железных Богов, накопленная за годы их ужасного царствования. Триста лет тому назад они правили этим городом. Подавлением и жестокостью понуждали каждого им поклоняться и с помощью своих веретенщиков устраивали массовые жертвоприношения». Кари унаследовала их извращенную силу и всю отдала ему.

– Хочешь, чтоб я тебя восхвалял? – лукаво улыбнулся Раск. – Пел гимны, славил имя твое?

«Я не бог, – утомленно проговорил Шпат. – Мне не нужны поклонения».

– Я говорю о серьезной необходимости. Если это тебя усилит…

«Думаю, нет». Шпат ментально пожал плечами, что воплотилось в Новом городе минутой затишья. Ненадолго все разговоры смолкли сами собой, в бухте стих ветер, перестали хлопать вымпелы и знамена. Даже морские птицы придержали свое курлыканье. «При вторжении городской люд молился мне – через Кари – о спасении. Я их защищал, но и без молитв я делал бы то же самое. Я слышал их – то были просто слова».

И тут раздались шаги.

«Идет Карла. Что-то не в порядке».

– Там Вир, – выдохнула Карла. – На него напали. В Зеленом Трактире.

– Показывай, – потребовал он у Шпата.

Зрение Раска расплылось, раздвоилось, словно он стоял на какой-то из башен Нового города и глядел с высоты на некий трактир. Заведение располагалось у площади Мужества, сбоку от улицы Сострадания, – для драконьего полета в полушаге от границы. Он не мог заглянуть внутрь гостиницы, но с разных сторон смотрел в окна. И там, на полу верхней комнаты, он разглядел, должно быть, лежащего Вира. В номере стоял беспорядок, разбросаны бумаги – и чья-то тень пересекла оконный проем.

«Кто-то до сих пор внутри».

– Идем, – сказал Раск.

Бастон верной тенью возник за плечом:

– Пойду я. Это попахивает западней. Как с тем сальником.

– Это нападение на Гхирдану! На кровь дракона! Я обязан идти сам. – Раск выскочил за дверь.

Бастон стал возражать:

– В заведении небось уже толпится стража! Или…

– Никого там нет. Я же вижу. – Раск широко зашагал по Фонарной, стук обитых сталью сапог созывал к оружию. Позади собиралась Эшдана. – Бастон, ступай, предупреди других драконов. Напали на одного, значит, напали на всех.

Бастон помедлил. Схватил Карлу за плечи, развернул к себе и посмотрел ей в глаза. На мгновение будто собирался что-то сказать, но лишь зарычал и подтолкнул вперед.

Карла стала его заверять:

– Я буду с Раском. Иди, иди.

Бастон скрылся на развилке улиц. Шпат рассеянно наблюдал, как тот мчит по запутанным переходам Нового города, направляясь к драконьей посадочной площадке на южном краю.

За плечом Избранника своего брата сменила Карла:

– Кто поднял тревогу?

– Вир не впервой захаживает в эту гостиницу. Я попросила местную приятельницу присматривать на всякий случай. Она прибежала ко мне и сказала, что услышала в комнате Вира шум драки.

Что-то очень, очень не так. Шпат ощущал неладное на улицах, ощущал в незримых занебесных течениях, омывавших Священный холм и ИОЗ. Сегодня боги перешли отведенные им рубежи.

Глава 22

При виде Карильон Тай Артоло вскипел. Стиснул призрачные пальцы, воображая, как их смыкает у нее на горле. Тварь сидит и дрожит, в одной серой сорочке, но все равно опаснее некуда.

Они что, не видят, насколько она опасна? Вчера чуть было не разгромила им весь завод. А если б она повредила атанор и все производство илиастра накрылось? Вот что творит эта Тай – портит все. Ходячая бомба.

Лаборатория Ворца слишком тесна, Прадедушке никак не влезть. Под весом дракона скрипела крыша, когда он опускал голову, чтобы заглянуть в окошки. Ведьма стояла часовым на дверях. А Ворц, даже несмотря на дулю из бинтов на носу, сиял и лыбился, словно это он Избранник дракона.

– Ну что ж, приступим. Для начала медицинский осмотр.

– Перед тем как продолжим, вы должны вылечить Адро, – сложив руки и вперившись в дракона, заявила Тай. Совсем обнаглела и зарвалась. Как она смеет чего-то там требовать у Прадедушки?!

Дракон фыркнул, затуманив дыханием оконное стекло.

– Если это нас спасет от нового позора, почему нет? – Прадедушка улыбнулся: – Даю тебе слово дракона, что ему помогут. Артоло, распорядись.

Ворц посмотрел на ведьму, та, повинуясь указанию, набросила парализующее заклинание. Кари застыла, каждый мускул сковали чародейские оковы. Так и просит подойти к ней и убить. Больше или меньше удовольствия принесет ему то, что она не сможет орать и сопротивляться?

Дантист соответствовал прозвищу. Первым делом он открыл Кари рот и осмотрел зубы. Надев перчатки, поковырял под ногтями. Через увеличительное стекло изучил кожу меж грудей.

Прадедушка заворочался:

– Ну что? Годится она или нет?

– Терпение, – ответствовал Ворц.

– Когда закончим с делом, наиграешься всласть.

– Это, – сказал Дантист, – не игра. – Он нагнулся и посветил в глаза Кари фонариком. Ей, схваченной заклинанием, нельзя было даже моргнуть, и ободки глаз сразу же покраснели. По щекам побежали слезы, фиолетовые в потустороннем мерцании вокруг волшебницы.

Один из приборов Ворца издал мелодичный звон. Металлический ящик, с которым он прибыл.

– Отпустите ее, – приказал ученый. Обе, ведьма и Кари, обмякли.

Кари покосилась на набор скальпелей. «Давай, схватись, – подначивал Артоло. – Тогда придется тебя убить». Расшибить всмятку. Отрезать пальцы, один за другим. Ворц раздраженно зыркнул наверх:

– Пожалуйста, дышите потише.

С крыши донесся порыв ураганного изумления:

– Давай-ка уже заканчивай, Ворц.

Дантист открыл металлический ящик. Артоло углядел внутри клавиатуру, приделанную к светящейся трубе в серебристой оплетке. Машина зазвенела опять, и Дантист, как музыкант, раскинул над клавишами свои длинные пальцы. Нажал на рычажок, машина зажужжала и расстроенно запиликала, словно ключом скребли по рояльной струне.

– Из Ульбиша? – спросил Прадедушка. Выходит, эта машина общалась с кем-то из Ульбиша, прямо через океан? В Гвердоне были эфирографы, но те аппараты соединялись между собой серебряными шнурами. А здесь что-то новое. Артоло переставал жаловать всяческие нововведения. Дайте ему корабль, дайте полет на драконьей спине и жирного купца, чтобы можно было пограбить. Такого, который тоже ходит под парусами – под парусами, что горят, и мачтами, что ломаются. Не плавучую гору на вонючей алхимической тяге. Верните ему молодость и здоровые руки.

Сделайте снова Избранником.

Все это отняла она. До которой сейчас меньше десяти футов. Убейте ее. Убейте ее. Убейте.

– Нет, – сказал Ворц. – Из Гвердона.

– А-а. И что же сообщает мой внук? – спросил дракон.

Он имеет в виду чванливого проныру Раска или сына Артоло, Вира? С тех пор как был сослан на Ильбарин, Артоло не говорил с Виром ни разу. С мальчиком он связывался только через Лоренцу. Вряд ли стоило винить парня – угодить Прадедушке важнее других родственных отношений. Артоло расстроил Прадедушку, поэтому Вир покинул его заслуженно и справедливо. Но отступничество сына все равно жалило. Артоло пожертвовал пальцами ради того, чтобы сохранить позиции Вира в глазах Прадедушки, – малыш должен был проявить благодарность!

– Секундочку, пожалуйста. – Ворц отстучал на клавиатуре послание. Щелкнул переключателем, и машина принялась издавать немного другой, хотя столь же неприятный шум. Ворц опять стал печатать, пальцы запорхали над кнопками. От металлической обмотки поднялся дымок, жидкость в трубке забурлила. Закончив работу, ученый выключил аппарат и закрыл футляр.

Потом достал с полки позолоченный череп. Во вчерашней попытке сбежать Карильон поразбрасывала все в кабинете, порасшибала все колбы, однако с утра каждый предмет стоял строго, где полагается, и на полу не блестело ни одной битой стекляшки.

Ворц положил череп на руки Карильон, затем отступил на безопасное расстояние. Проискрила эфирная энергия, у Артоло отпечатались послеобразы в глазах и зазудели призрачные пальцы. Кари уставилась в глазницы черепа и задрожала. На этом все.

Ни тебе призванных чарами демонов, ни волшебных молний. В лабораторию не явился свихнувшийся бог, и череп не ожил, сыпя пророчествами. Все прочие в комнате – Ворц, ведьма, дракон, даже Кари, – казалось, прониклись значимостью произошедшего, но от Артоло она ускользала. Только досады прибавилось – он знать ничего не хотел об их мистической галиматье и любое колдовство философски подразделял на притворную жуть и самоубийственную дурь, но, увы, был в неравном положении здесь, перед Прадедушкой.

– Ну, ты уже все там? – поторопил Артоло.

Дантист не повел на него и бровью.

– Духовное загрязнение минимально – что бы, черт возьми, это ни значило. Она по-прежнему преимущественно согласована с той гвердонской сущностью. И следует поблагодарить обстоятельства ее зачатия. Не будь она отпрыском бесформенного, для тинктуры потребовалась бы глубокая денатурализация. А так я готов немедленно перейти к следующему этапу.

Из черного портфеля он достал металлический шприц. Раз за разом брал у Кари кровь. Из запястий, лодыжек, груди, даже между глаз. Помещал каждый образец в четко промаркированную пробирку, которую убирал в тот же черный портфель. Кари вздрагивала всякий раз, когда игла пробивала кожу, но не пыталась сопротивляться. Прикусывала губу и терпела. Артоло смотрел, как двигается ее горло, и представлял, что так она сглатывает свои остроумные насмешки и оскорбления. Представлял, как душит ее призрачными пальцами.

– Готово что-нибудь для меня, Ворц? – требовательно осведомился дракон.

– Еще нет, – рассеянно ответил Ворц. Кари поперхнулась и содрогнулась, когда он выдрал у нее изо рта два зуба и накапал в пузырек кровавой слюны.

Последнюю пробирку Ворц поднес к свету. Постучал по ней пальцем в перчатке, и на миг Артоло почудилось, будто внутри сгустились и тут же распались очертания чего-то темного.

– Полагаю, вот он, катализатор. Ускоритель. – Руки ученого мелко тряслись.

– Поднимайся сюда. И ты, Артоло, – приказал дракон. Ворц застегнул черный портфель и вынес его с собой, выходя через решетчатый мостик и железную лестницу на крышу.

– Смотри за ней, – сварливо буркнул Артоло. Ведьма кивнула и, поворачиваясь к Тай, застигла девчонку в момент, когда та уже тянулась к подносу со скальпелями.

– Чего? – возмутилась Кари, одернув руку. Артоло зарычал и последовал за Ворцем на крышу.

Прадедушка ждал, сидя на задних лапах. Когда он поерзывал, прогибалась вся крыша перегонки. Атанор внизу раскочегарился по полной, плотные облака белого пара стелились по крыше, и у Артоло защипало в глазах.

– Ворц. – Дракон протянул и свернул крыло, окружая Дантиста, затем просунул голову под перепонку. Беседа без посторонних. Артоло ждал, терпеливо снося очередное унижение. Конечно, почему бы Прадедушке не справиться по делу у своего советника, вот только Дантист всего лишь Эшдана. Тогда как Артоло – Гхирдана. Разве он недостаточно потрудился для искупления вины? Чем еще он должен пожертвовать, прежде чем Прадедушка вновь дарует ему свою милость?

Он мерил шагами крышу, под сапогами скрипел металл. О чем там только толкует Ворц, притащив свою черную торбу и секретные послания? Опять Артоло ни к чему не причастен, выставлен с семейных советов, изгнан на этот проклятый Утес. Колотилось сердце, кровь яростно звенела в жилах, горячая и насыщенная злостью. Он почувствовал, как вскипает мозг, зрение подернулось багровой каймой.

Надо опять кого-то убить.

С лестницы он чуял запах Тай. Несколько ступенек, и он подомнет ее под себя. Перед мысленным взором встали лезвия тех ножей. Раны налились напомненной болью. Боги, разве не заслужил он отмщения?

– Артоло! – взревел дракон.

Медленно он отвернулся от лестницы. Посмотрел на Прадедушку. На драконьей морде было написано не виданное ранее выражение, сочетание изумления и гнева.

– Я не привык, – протяжно проговорил Прадедушка, – повторять.

Артоло поспешно склонил колени:

– Простите меня. – Он что, настолько заплутал в собственных мыслях, что не услышал драконьего повеления? Тай и за это ответит. Тай ответит за все.

– Твоя одержимость обернется нам пользой. Девица Тай ускорит исполнение наших гвердонских планов.

Артоло встрепенулся:

– Вы ее заберете?

Дракон хихикнул:

– Наоборот. Буду держать ее здесь. Нельзя допустить ее возвращения в Гвердон.

– Но, Прадедушка, нет места заточения надежнее, чем могила.

Дракон засмеялся:

– Твоя правда, внучек. Осуществи свою месть и знай – ты подвел меня в Гвердоне, но здесь оправдался. Тебе не стать вновь моим Избранником, но к твоему чаду я буду благосклонен.

Душа вспыхнула огненной радостью, горячее драконьего пламени.

– Я напомню Тай о том, что никто не смеет идти против Гхирданы, – поклялся Артоло. Он встал, поклонился и побежал к лестнице. Разминая призрачные пальцы. Не стоит браться за нож. Нет, драконозубый клинок – знак дракона. Он ее лучше удавит. Сломает хребет. Он ей…

Раздавшийся внизу взрыв чуть не сшиб его с крыши.

Артоло, шатаясь, ковылял по лестнице, в ушах звенело. Лабораторию Ворца охватил пожар, на полках с горючими алхимвеществами плясало зеленое, синее, фиолетовое пламя. В стене, где раньше было окно на море, разверзлась дыра – и никаких следов Карильон Тай.

В углу скрючилась ведьма, взрыв обуглил ее броню. Артоло метнуся к ней, но ведьма предостерегающе подняла руку. Не заговорила – только мотнула рукой на свой шлем, показывая, что какой-то механизм поврежден.

– Где она? – взревел Артоло.

Ведьма приподнялась, нетвердо встала на ноги и указала вниз, на побережье, на сбросы отходов из очистной. Там, под прикрытием каменного отвала, виднелась лодка, одна из небольших моторок, на каких патрулировали руины, и лодка, похоже, отчаливала прямо на глазах у Артоло. Дергалась рывками, как если бы рулевой не был знаком с управлением.

– Отсечь огонь! – заорал сверху лестницы Ворц, не слишком желая покидать относительно безопасную крышу и входить в полыхающую печь своей бывшей лаборатории.

К черту пожар. Больше Тай от него не уйдет! Артоло вылез через разгромленное окно, пополз, поскользил вниз по стене, цепляясь за трубы и вентили, и тяжело плюхнулся в ил у подножия. Лодка уже пришла в движение, взревев мотором, начала стремительно набирать ход. Артоло бросился к воде. Тварь дразнила его: выждала, когда он окажется совсем рядом, а потом упорхнула. Видимо, рулевой отыскал заслонку подачи топлива, открыл на всю, и маленькая моторка, как безудержная ракета, выстрелила по волнам и помчалась на юг поверх затонувших улиц Ильбарина.

Небо заслонили могучие крылья, Прадедушка, соскочив с крыши перегонного цеха, слетел в прибой. Он склонил шею, приглашая забраться, и Артоло с неописуемой радостью подчинился, перекосившись в дикой, неверящей ухмылке. Он снова избран, снова возвышен, снова летит! О, крыльев гром! Свист ветра! Цепенящая встряска подъема в воздух, великолепие виража при пикировании, стальные сплетения драконьих мускулов под бедрами. Призрачные пальцы не могли ухватиться за чешуйчатый гребень на шее Прадедушки, ведьмино колдовство выцветало, сталкиваясь с живым богоподобием дракона, но это было и необязательно. Загнутые сапоги мигом отыскали чешуйки-упоры, а руки лучше пусть будут свободными для ружья или подзорной трубы.

Сердце воспаряло ввысь с каждым ударом Прадедушкиных крыльев. Взмах – и гвердонская неудача забыта. До этого он не мог подобрать нужных слов, чтобы вымолить у дракона прощение, но что такое слова в сравнении с безрассудной дерзостью броска в поднебесье, упоением скоростью, единством дракона и всадника, что бросают вызов земле и небу, преследуя, пожирая, сжигая любого, кого захотят.

Еще взмах – и забыты увечные руки, радость полета воспламенила без остатка весь разум.

Над лодкой дракон изогнулся в воздухе, и Артоло спрыгнул, по-кошачьи спружинив, на корму. В руке должен быть меч, а на пальце – кольцо Самары, но он и так уже несколько лет не был настолько живым. Эх, сейчас бы снова на перехват хайитянских купцов!

Он грузно понесся вперед, горя нетерпением добраться до Тай. Здесь, на катерке, только он и она. Наконец-то его мечта перед ним! Артоло рванул откидной тент, прелюдией грубости перед расправой, которую он учинит над Тай, когда схватит.

Но ее тут не оказалось.

Лодка пуста.

Рычаги двигались сами по себе. Их обводили полоски тускло-лилового света, остаточные энергии от заклинания.

Опустошенный, будто управлял своим телом со стороны, Артоло взялся за штурвал. На захлебывающемся двигателе он рванул назад, лодка описала широкую дугу. Дракон еще раз прокружил над головой и полетел к берегу. Артоло за ним.

На перегонке еще бушевал пожар, правда, ограниченный одним верхним помещением. Рабочие поспешно выволокли наружу лохани с неперегнанным илиастром, чтобы дым не загрязнял процеженную рапу. Другие откатывали тележки с бидонами на Ушкетский тракт, на случай распространения пожара. Черный дым смешивался с белесыми парами из атанора. Артоло представил, как Ворц мечется по очистной, строго упорядоченное Дантистово царство откалиброванных датчиков и титраторов ввергнуто в раздрай. Отведай-ка хаоса и разрушений, которые несет с собой Тай.

Фабричный люд звал его на помощь, Артоло пропустил их гам мимо ушей. Подведя к берегу, он бросил лодку и шагнул в прибой. Окованные сапоги вязли на илистом склоне. Ведьма, стоя в тени завода, наблюдала за его подъемом. Не шевелясь, будто замерла в страхе.

– Ты все это устроила, – зарычал Артоло и тут заметил неладное. Полную неподвижность доспехов. Не шипели поршни, не качались, не бурлили патрубки.

Он толкнул в грудь бронированного костюма, и тот повалился, распался на части при ударе о грязь. Прерванное заклятие развеялось тонкой лиловой дымкой. Сегменты костюма покатились по склону в пасть голодному морю. Некоторые части упали к сапогам гхирданца, металл лязгнул о металл, подобно звону далекого колокола.

Артоло рухнул на колени, ощупывая пустой доспех угасающими призраками пальцев. Пытаясь прочесть свое будущее по кишкам мертвого механизма и, точно руны, бросая шприцы на песок.

Глава 23

Город набирался от Раски ярости, пока тот твердым шагом сходил к границе. Вместе с гхирданцем двигался ураган, камешки и пыль разлетались по сторонам, будто над головой несся незримый дракон. Перед его бойцами расступался весь люд, и трезвонили набат церковные колокола. Собиралась грозная стая: отмеченная пеплом Эшдана, собратья гхирданцы, воры из Братства и даже простолюдины Нового города – те просто хватали мечи и дубье и шли следом, не зная зачем.

Когда Раск подступил к границе, караульный пост дозора попытался преградить ему путь, но земля невидимо вздрогнула, и солдаты попадали, а он пошел себе дальше. Подземный толчок встряхнул Гвердон. Стекло сотни разбитых вдребезги окон захрустело под стальными подметками. Раск прошагал по Привозному проспекту, затем по улице Сострадания – магистрали пустели, по мере того как толпа разбегалась прочь от его отряда.

– Зачистить трактир, – приказал он. Внутреннему взору открылось здание целиком, со всеми выходами. Он смотрел, как ополчение воров и пиратов роем бросается внутрь, сносит дверь бирюзового стекла, давшую заведению имя, ломится через черные ходы. Даже взбирается на стены, чтобы пролезть в верхние окна.

Раск вошел через разгромленный главный вход. Посетители трактира – богатые торговцы, перекупщики, стряпчие, алхимики – застыли на своих стульях, глядя в замешательстве, как корчму заполняют воры. Раск не обратил на них внимания, равно как и на свистки стражи на улице. Он поднялся по лестнице и вошел в номер Вира.

Закрыл за собой дверь, погружая комнату в беспробудную тишину, будто хаос внешнего мира внезапно взял перерыв. Посмотрел на себя из окна. Как-то спокойнее воспринимать себя кем-то далеким. Вообразить свое тело послушным инструментом.

Раск наблюдал, как подходит к Виру. Двоюродный брат был совсем, совсем мертв. Лицо Вира посинело, прокушенный язык окровавлен. И пальцы содраны в мясо. Его шею обхватывал какой-то аппарат, эта машина, очевидно, и удавила его. Раск аккуратно разомкнул машину ножом и, только когда она отпала, понял, что это. Протезы рук, которые Вир заказал для своего отца Артоло, – крабовые клешни, искусно выполненные из меди и стали. В пазах механизма застряли клочки кожи Вира.

«Извиняюсь». В сознании Раска присутствие Шпата сделалось нечетким, неуверенным. Его дух мялся на краю восприятия, стараясь не встревать. Однако невозможно было полностью перекрыть течение мыслей от него к Раску, и когда тот вновь взглянул на Вира, то под некоторыми углами увидел лицо Шпатова родителя – Иджа. Лица удавленников имеют ужасное сходство. Иджа вешали медленно в назидание Братству, и на его лице лежал тот же оттиск. Та же отчаянная жажда дышать, паника, что низвела его черты до огрубелых, животных, напуганных.

– А мне он даже не нравился, – тихо произнес Раск. Осторожно поднял Вира с пола и уложил на кровать. Прикрыл искаженное лицо простыней. – Но он был из нашей семьи. Был своим для Прадедушки. Такое злодейство нельзя оставлять без ответа.

Что делал Вир в этой комнате, когда на него напали? Не спал. Никаких признаков женщины. Раск обнаружил тяжелый кофр из темного дерева, выстеленный бархатом, внутри бумага из лавки на Долу Блестки, сертификат подлинности с сургучовыми печатями работавших над протезами мастеров. На каждой повторялось клеймо алхимиков с глазом и флягой.

Включая последнюю печать: суровую, державно-заглавную «М», крепость с двумя башнями по бокам. И запоздалое «и К ^о», как бы между прочим. Службы эфирных взаимодействий. Раск представил, как родственник открывает коробку – и руки оживают, наскакивают на него, душат. Алхимический убийца. Он представил это с ясностью Шпатовых видений, словно сам смотрел, как руки выжимают из Вира остатки жизни.

Такое злодейство нельзя оставлять без ответа.

«Проблемы», – предупредил Шпат, и через секунду в дверь замолотила Карла:

– Босс! Стражники! Много!

Раск проигнорировал обоих. Дал себе опять изойти из тела, разделить взор со Шпатом. Увидал, как по улицам движутся маленькие пятнышки, клякса отряда дозорных в синих плащах окружает трактир. Короткий всплеск красноты, облачко дыма – кто-то из воров запаниковал и бахнул из пистолета, но стражники удержали ряды. Раск одновременно видел дом на Фонарной в Новом городе и трактир «За Зеленой Дверью» прямо перед собой. Осознавал рельсовый путь под землей, как кости под собственной кожей. Зачем Вир вздумал открывать коробку тут, вместо того чтобы дойти пару шагов до защищенного Нового города? Такое сокровище, как эти руки, гхирданский гонец, может быть, лично дракон, несомненно, доставил бы на сколь угодно далекий Ильбарин, где отбывал повинность Артоло.

Здесь должно быть что-то еще. Раск обошел номер, не обращая внимания на шум снаружи. Прикроватная тумбочка завалилась на гардероб – а сам гардероб разворочен нападавшим, за исключением одного отделения. Раск попробовал выдвинуть ящик, но тот не поддался. Потянул, прилагая все силы, но ящик остался неподвижен, хотя весь тяжелый гардероб слегка покачнулся. Пришлось стать на колени, чтобы изучить его повнимательней.

– Раск! Ты там жив? Впусти! – кричала снаружи Карла с растущей паникой в голосе.

«Приближается экипаж, – вторил ей Шпат, – с эмблемой парламента на дверях».

– Заткнитесь, вы оба, – отрубил Раск. Выдвижной ящик замком не заперт. Наверняка чары. Обережное заклинание – одно из самых простых колдовских воздействий, но Вир не был колдуном – кто-то другой запечатал ящик. Очередная ловушка? Или Вир хотел сохранить что-то в неприкосновенности? Волшебные запоры открывает только правильное средство. Самый распространенный ключ – это кровь, но может использоваться и что-то другое, и, судя по всему, убийца Вира унес этот предмет с собой. Раск вынул драконозубый кинжал, прижал кончик к дереву, словно отмычку. Волшебство клинка среагировало на волшебство запора, создавая иллюзию материального контакта, и он начал осторожно пилить нити заклятия, пока чары не поддались.

Внутри – бумаги, рукописные заметки на лириксианском. Почерк Вира. Клянусь плетью! Сообщения о торговле илиастром, об их преступлениях вне оккупационной зоны. Имена, даты – про сожжение мастерской Дредгера, потасовку на территории Хайта, Крэддока и всех поставщиков илиастра. Даже про взрыв на Мойке, у Бастона. Что же это такое – архив собранного Виром компромата? Не рассчитывал ли он преподнести все это Прадедушке по возвращении, чтобы лишить Раска места Избранника? Или куда хуже – Вир предал Гхирдану?

С этими листками перемежались другие записи. С непонятными терминами вроде «согласовано». Со знакомыми именами – Иджсон. Карильон Тай. Эладора Даттин. С описанием визита к «Манделю и Компании».

– Чем ты так долго занят? Впусти меня! – вопила Карла, рассаживая об дверь кулаки.

Нельзя допустить, чтобы эти записки попали в руки городского дозора или иных недругов Гхирданы. В углу комнаты стоял камин, на решетке слой холодного пепла. Раск сунул туда охапку бумаг и поджег, переворачивая листы, – пускай все прогорит до полной нечитаемости.

На дне ящика лежала металлическая коробка, украшенная серебристыми завитушками. Он открыл защелку – внутри машина другого рода с рядом буквенных клавиш и трубкой алхимической жижи. У Раска наметанный пиратский глаз на такие поделки – он рос на острове, в Прадедушкином дворце, убранством которому служили краденые драгоценности со всего света. Он мог заявить, что эту коробку смастерили не в Гвердоне. Гвердонские кузнецы и алхимики черпали вдохновение в эстетике Хранителей, их работы были строги и внушительны и украшались очень скупо. Изображениями сводов, фонарей, суровых ликов святых и мучеников. Изделие в коробке, наоборот, имело причудливые формы. Разъемы, куда входили орихалковые провода, сделаны в виде распустившихся бутонов, а вдоль энергетических контуров плясали серебристые рыбки.

Во встроенном зеркале Раск ненароком увидел свое лицо и на миг потерялся, кто он такой – этот, живой, из зеркала, или тот, мертвый, смотрящий из Нового города. Он захлопнул коробку. Какое-то устройство для связи, предположил он. Возможно, алхимический аналог его разумной щебенки.

Прибор тоже требовалось уничтожить.

– Босс! – звала Карла. – Надо уходить!

Небольшого огня на решетке недостаточно, чтобы повредить этому устройству. Раск взялся за драконий клинок и взрезал коробку, полосовал ее снова и снова. Тонкий металл хорошо рвался. Детали ломались, как косточки, а стеклянная трубка раскололась, изливая живительную влагу своего нутра на пол. Он отбросил труп машины и вытер руки о покрывало на кровати. Пинком встряхнул горящие в камине бумаги, убеждаясь, что все следы надежно стерты.

– Вир, – прошептал он телу. – Твоя кровь – это моя кровь, и за тебя будет отомщено. Я не знаю, что ты тут делал, но знаю, кто убил тебя.

Он отпер дверь, и Карла практически упала внутрь.

– Нижние боги! – выругалась она, увидев на кровати тело. – Кто бы это ни сделал, мы их найдем, Раск. Клянусь. Но, по-моему, их тут нет – все выходы мы перекрыли. Может, удрали до нашего прихода.

– Или ушли тайным способом, – проговорил Раск. – Провернув алхимический трюк. – Кто знает, какую дьявольщину сварганил Мандель у себя в крепости. Нет, у алхимика не будет надежды на искупление, никакого пепла в обмен на верность. Ему предстоит сгореть. Никто не смеет идти против дракона.

– Так или иначе, мы их выследим, обещаю.

«Никто не покидал трактир ни одним из путей, доступных моему зрению, – сообщил Шпат. – Может, убийцы внизу, у бара, но их не взять. Трактир окружен городской стражей. Либо вы пробиваетесь с боем, либо попробуете договориться. Здесь Алик Нимон».

Карла взяла со стола листок с печатями, пробежалась. Побледнела.

– Богова херь! Видал?

– Да. – Раск встал, отряхнул брюки от металлической крошки. – Вынесите останки моего родича, – приказал он, – никаким богам с упырями я не отдам его душу. – Он забрал письмо алхимиков у девушки и аккуратно положил в карман, стараясь не повредить печати.

Глазами Шпата Раск смотрел, как Карла сводит его тело по лестнице.

Снаружи дела уперлись в тупик.

Трактир превратился в осажденную крепость. Люди Раска встали у окон и в тени задворок, залегли за коробами и бочками, ставили толстых купцов перед собой живыми щитами. Вдоль улицы Сострадания выстроился городской дозор. В основном уличная стража, вооруженная разве только служебными дубинками и мечами, но усиленная довеском дозорных в доспехах и с огнестрельным оружием. И здесь не Новый город, даже не Мойка – на этих улицах сочувствующих нет. Бледные лица глядят с верхних этажей контор и торговых домов в ожидании, когда наконец железный кулак города сметет вторгшееся ворье, вышвырнет пришлых на их законное место. Наверняка под землей, в стоках, толкутся упыри, готовые пресечь любую попытку убежать по подвалам.

За оцеплением дозора стоял экипаж, о котором говорил Шпат. Четверка рэптекинов, над потными боками поднимался пар. За ними толпились зеваки – их сдерживала другая цепь стражи. Еще дальше разрастался затор из карет и повозок. Площадь Мужества запрудила толпа.

А позади них всех, за длинной улицей Сострадания, за бесплотным виадуком Герцогини, за парламентом и Могильным холмом, за Пятью Ножами и Лазовищем, хорошо устроился Мандель. Гневу Раска хотелось взлететь, раскинуть крылья, проплыть над городом.

Сжечь крепость Манделя из поднебесья.

Полет дракона до Маревых Подворий займет мгновение ока, но Раск был привязан к земле. И путь преграждали стражники, упыри и прочие гвердонские препоны.

Алик Нимон, министр общественной безопасности, стоял у своей кареты и разговаривал с парой капитанов дозора. Нимон – обычный неприметный бюрократ, но когда Раск призвал Шпатов взор и взглянул на эту сцену с высоты, то Нимон показался ему гораздо весомей, значительней. Для Шпата все люди в толпе были эфемерны, размыты, бледные тени из воды и плоти колыхались среди городского кирпича и камня, но Нимону была присуща твердость, которой недоставало другим. Возможно, так отражался покров его должности, воплощение потрепанных городских устоев, хотя из Нимона уроженец этого города такой же, как из Раска.

Из экипажа Нимона за происходящим наблюдала Эладора Даттин. Раск прежде уже встречался с Даттин, при странных обстоятельствах. Шесть месяцев назад, во время вторжения, она возникла прямо из воздуха в Прадедушкином дворце. С помощью какого-то тайного волшебства она телепортировалась через океан – из Гвердона в Лирикс. Раск вспомнил звон незримых колоколов, предвестивших ее прибытие, и когда она появилась, то была покрыта тонким слоем ржавой пыли, словно запекшейся кровью. Тем не менее, невзирая на контузию от столь неестественного способа передвижения, она сохранила присутствие духа и потребовала переговоров с Прадедушкой. Она доставила послание от правителей Гвердона и гнула перед драконом свое, при том что едва стояла сама. Помимо прочего, Прадедушку впечатлила ее откровенная бравада, и дракон согласился на уговор, что в итоге привел к Перемирию.

Как и Нимон, Даттин куда опаснее, чем кажется с виду.

«Она – родственница Кари, – добавил Шпат. – Она – друг».

– А мой родственник, – пробормотал Раск, – убит. – В бездну ваше Перемирие и все городские законы – пролита кровь дракона. Никто не смеет идти против дракона и жить как ни в чем не бывало.

Зрение Шпата показало Раску еще одну вещь – в оцеплении имелся разрыв. Нимон нарочно не стал строить стражников напротив улицы, ведущей к Новому городу, очевидно оставляя ворам путь к отступлению.

Еще Шпат показал ему снайперов на крышах и их длинноствольные ружья для боя против святых и монстров.

«Ты слишком далеко, мне не защитить тебя, если они будут стрелять».

– У них на это кишка тонка. Драки они не хотят.

«Хотят не хотят, драка все равно может вспыхнуть». Промелькнула картина – тучи клубятся и клокочут в небе над Ишмирской Оккупационной Зоной, боги чуют, как предначертания судеб сталкиваются между собой. В толпе, догадывался Раск, есть шпионы, которые донесут о событиях своим хозяевам в Хайитянское Бюро. У Перемирия четкие правила: кто бы ни нарушил мир, он объявляется врагом трех остальных подписантов. Лирикс с Гхирданой будут противопоставлены невероятному тройственному союзу Хайта, Ишмиры и Гвердона.

«Осторожнее», – увещевал Шпат. Его голос тих, слабее прежнего.

Истощился. Как раз когда он так нужен Раску.

И снова Раск пускает свой ум по верхам, карабкается по Шпатовой душе, как по лестнице к небу. Вновь глядит на улицу Сострадания с высоты Нового города. Отсюда видно, как крепнет напор толпы за линией стражи, как Бастон проталкивается к трактиру (и незадачливый стражник пытается остановить его у границы; короткий миг насилия – и стражник без сознания лежит на тротуаре, а Бастон даже не сбивается с шага). Видит кучку шумных сановников – будто от них много зависит. Там и лириксианский посол с майором Эставо, оба раскрасневшиеся, сердитые, спорят с каким-то гвердонским чиновником, а позади выглядывает Эладора Даттин. Боги и политики схожи – и те и другие пытаются ухватить за хвост извивающуюся змею событий. Здесь, на улице Состраданий, будущее может целиком поменяться.

Но все сейчас в руках двух людей. В этот миг судьбу города вершат лишь два человека.

Раск вышел вперед из-под защиты стен трактира. С Нового города было видно, как снайперы берут его на мушку.

Алик Нимон протолкался сквозь стражников, встречать его посреди улицы Состраданий.

– Князь Раск.

– Министр Нимон.

– Вы выдвинулись далеко за черту мирной зоны, высокородный господин. Можем ли мы уладить все это без кровопролития?

– Кровь уже пролилась. Мой кузен Вир был убит в этой таверне.

Нимон склонил голову:

– Соболезную вашей неутешной утрате. Но трактир «За Зеленой Дверью» находится на территории свободного города, а не ЛОЗ. Отведите своих эшданцев за черту Нового города, и я обещаю, что этот инцидент будет скрупулезно и в полной мере расследован городской стражей.

– Спасу вас от волокиты. Я знаю, кто за это в ответе. Алхимик Мандель.

– У вас есть доказательства?

Раск швырнул сопроводительное письмо к ногам Нимона. Министр устало наклонился над уличной пылью и поднял бумагу.

– Это заказ на пару ручных протезов.

– Мандель заколдовал их, чтобы убить моего двоюродного брата. Для меня доказательств достаточно.

– И зачем было Манделю так поступать?

– Причина останется между Манделем и Гхирданой, но знайте – он за это заплатит.

– Гхирдана, – произнес Нимон, – не ведет дела за рубежом мирного договора. Уводите Эшдану в Новый город, немедленно.

– Вы смеете…

«Делай, как он сказал, – призвал Шпат. – Сегодня не твой час. Отойди, перестройся и наступай с подготовленным планом. Не несись сломя голову».

Часть гнева Раска оттекла к Шпату; это как прижаться лбом к холодой стене, остужало и успокаивало.

– Мы отнесем домой тело родича. Но это еще не конец. Не становитесь между драконом и его противником.

– Если я повстречаюсь с настоящим драконом, наверняка запомню, – подколол Нимон.

Раск повысил голос, объявляя своим соратникам:

– Отходим! Сбор на Фонарной улице.

То, как они покидали трактир, говорило многое о каждом в отдельности. Многие эшданцы из окружения Раска прошли Божью войну, повоевали в других городах. Они перемещались в одиночку и двойками, перебегая от укрытия к укрытию. Двигались так, словно дома вокруг них горели и были готовы обрушиться, будто плотные ряды стражи собирались открыть огонь. Несколько чистокровных гхирданцев, отдаленные кузены из младших ветвей семьи, ступали гордо – несли обернутое простыней тело и шли при нем почетным караулом. Гхирдана не отдает своих покойных ни богам, ни психопомпам; тело Вира поместят в населенную духами усыпальницу на островах.

Новобранцы, воры из Братства, просачивались из трактира, пряча лица от стражи. Если удавалось, растворялись в тени, скрывались на сбегавших к Мойке ответвлениях от улицы Сострадания. Вышла и Карла и держалась недалеко от покойного. С угла Привозного проезда, подойдя к оцеплению так близко, как мог, Бастон взглядом понукал их поторопиться. Пестрое воинство возвращалось домой, в Новый город.

– Ваши соплеменники могут идти. Ваша Эшдана тоже свободна, – сказал Нимон. – Но я заметил в толпе кое-каких гвердонцев. Известных дозору преступников. Арестовать их. – По кивку от Нимона стража навела ружья на местных воров. Дозорные в гражданском внезапно заломили Бастону руки и впечатали в стену. Карла прорвалась через оцепление и бросилась к брату; стража навалилась и на нее.

Пыхтя подбежал лириксианский посол в сопровождении майора Эставо.

– Не… – он набрал воздуха, – …не спорьте. Иначе – нарушение Перемирия. И тогда, – посол одышливо махнул рукой на Новый город, подразумевая Лириксианскую Оккупационную Зону, армейскую базу, Божью войну и прочее, – считай вообще все просрали, – недипломатично завершил он.

Раскаленный гнев Раска был потушен, остужен и подобно металлу застыл, отлитый в нечто несокрушимое и холодное. Он повернулся к Нимону:

– Нет. Все эти люди – мои. Все под моей защитой. Уйти должны все.

– Этого не случится, – сказал Нимон.

Раск на секунду прикрыл глаза, наблюдая, как Новый город пересекает тень.

– Случится.

Драконы кружили над Гвердоном далеко не первый месяц. С самого Перемирия, с тех пор как Эладора Даттин пересекла океан и позвала Гхирдану владеть частью города, в небесах появились драконы. Но все это время они были отдаленной угрозой, о которой город быстро забыл, стараясь скорей окунуться в родное корыто коммерции и коррупции. Летающие ящеры гнездились на высотках Нового города, где и так было полно всевозможных причуд, и не лезли в дела города старого, настоящего. Они взмывали за облака и, невидимые за гвердонским смогом, летали воевать на юг или запад, создавая проблемы другим, менее везучим городам – как ящики с алхиморужием, что отгружали в порту. И вот прошли месяцы с тех пор, как население Гвердона позволило себе роскошь забыть о том, что делит город с живыми драконами.

Сегодня вспомнило.

Тайрус приземлилась на трактир «За Зеленой Дверью», из-под могучих когтей на мостовую посыпалась черепица. В толпе раздались вопли тревоги и ужаса, провоцируя паническую давку. Строй дозора сделал шаг назад – со всей своей властью, со всем оружием, они – всего лишь смертные, добыча, сжимающаяся в комочек на глазах хищника. Драконица расправила крылья, погружая во тьму целую улицу. Выгнула длинную мускулистую шею – массивная голова со страшной пастью оказалась так близко к Нимону и другим, что жар дыхания обжигал, будто они стояли у кузнечного горна.

Тайрус выгнула хвост, снося еще один кусочек гостиницы.

– Один из детей моего брата, – прошипела она, – был здесь сегодня убит. Гхирдана объята скорбью. Не испытывайте сегодня мое терпение.

На долгую-долгую минуту все замерли. Вокруг шумел город – с улицы разбегался охваченный страхом народ, в Ишмирской зоне и на Священном холме в своих храмах рокотали боги. Из щелей между зубов Тайрус струился, завиваясь, дымок. Перемирие закачалось на острие ножа.

Той, кто начал действовать первым, оказалась Эладора Даттин. Она подбежала к ним и что-то зашептала на ухо Нимону, а затем та же Даттин учтиво присела перед драконицей.

– Пусть все уходят.

«А я говорил, что она наш друг», – напомнил Шпат.

– Если она встанет между мною и Манделем, то тогда и она – враг дракона.

Глава 24

Когда облаченная в броню ведьма начала снимать с себя шлем, Кари внутренне подготовилась к тому, что сейчас будет потрясена, узнав, кто это. Ведьма, кем бы ни была, очевидно, была знакома с Кари по Гвердону. Знала все о загадочном наследии Таев, о связи с Черными Железными Богами, о вовлечении в дела воровской гильдии. Кари безотрывно таращилась на чародейку, пока шлем отъезжал с негромким чавкающим звуком, будто изнутри забрала отлипала плоть.

Узнавания не произошло – но потрясение заключалось в другом. Лицо колдуньи было обожжено, полуоплавлено. Каждая жилка потрескивала, как маленькая молния, дожигавшая плоть до серого пепла. Волос нет, выпирал овал черепа. Макушку венчали наколотые руны, расходясь вдоль не существующего уже пробора, и эти наколки каким-то образом предохраняли свои участки кожи – нелепо розовые и здоровые – посреди общего отмирания. Кари встречала хайитянскую нежить, выглядевшую куда бодрее.

– Хочешь жить, помогай снимать, – заявила ведьма. Голос, однако, был чертовски знаком.

Отошли другие части доспеха, шприцы разрывали омертвевшую кожу, как мокрую бумагу. Кари слышала, что практиковать колдовство разрушительно, и видела, какую цену взымали заклятия с профессора Онгента или Эладоры, но здесь все было гораздо запущенней. Вот почему большинство чар творят божьи отродья либо нелюди, навроде ползущих… И тут на нее навалилось прошлое. Гвердон, воровское судилище – та ночь, когда они со Шпатом думали, что свергнут Хейнрейла. А Хейнрейл заручился поддержкой ползущих – но при нем была и своя чародейка. Мири, так ее звали. Кари видела ее тогда только мельком, но эта женщина не раз попадалась в Черных Железных видениях. Высокая, горделивая, голые руки покрыты волшебными знаками. Прекрасная, как коралловая змея.

– Я тебя уже видела. Я тебя знаю.

Отдельные части лица Мири, еще способные шевелиться, скривил оскал.

– На это нет времени. Дуй в бочку. – Мири указала на бидон для илиастра у дверей лаборатории. Кари на миг заколебалась, но… что ей делать? Не лезть в бочку? Торчать тут и ждать, пока поехавший гхирданец и стремный алхимик за ней вернутся?

Она и полезла, стала протискиваться в металлическую емкость. Горловина бидона у`же, чем ее плечи, но Кари хватило гибкости ввинтиться. Внутри она, как могла, сложилась, принимая позу зародыша. Алхимического создания из тех, что у Ворца на полке, в паре футов отсюда. Мири поспешно задвинула крышку бидона, погружая Кари во тьму.

Снаружи взвился шум. Взрыв, бьется стекло, крики. Лязг металла – бочку зацепил железный крюк. Кари болезненно сжалась – ее подняли, сгружая с платформы на пол перегонного завода. Еле удалось сдержать крик, когда бидон ударился о поверхность. Его подняли опять и бесцеремонно завалили набок, теперь Кари лежала горизонтально, в позвоночник вминалась металлическая стенка.

Движение. Ее повезли на телеге, судя по стуку колес на каменистой дороге. Шум беспорядка на заводе гас в отдалении.

Теперь было слышно лишь, как скрипит ось телеги. Как натужно дышит мул. Как дышит она сама в этом чертовом гробу.

Щипало в местах, где Ворц брал кровь. Спину ломило от перекособоченной лежки внутри бидона. Сколько еще ей ждать? Сродни ли этот побег тем попыткам, какие она устраивала сама, – «отчаянным, спонтанным и глупым, да, Шпат?» – или шел по намеченному плану? Мири где-то рядом или беглую лагерницу передали какому-нибудь пособнику? Не пора ли о себе напомнить? Кари буквально потерялась во тьме, не зная, что делать дальше.

Черт возьми, если верить ушам, то поблизости может вообще никого не быть – может, мул сбежал вместе с упряжью и теперь, технически, она стала его пленницей. То Дол Мартайн, то Двенадцать Кровавых Солнц, то суки-гхирданцы, то Мири, а теперь еще и мулы – ее тюремщики с каждым разом все хуже и гаже. Она захихикала и поняла, что в бочке не так много воздуха, значит, вряд ли сумеет дождаться, когда настанет подходящий момент.

И все равно ждала. На худой конец, каждая проведенная в бочке минута отдаляла ее от лагеря.

Изрядно натерпевшись от богов, Кари не вознесла им молитву, однако продолжала надеяться на то, что Адро еще жив. Дракон обещал прислать лекаря, и, сознавая, что обещание дракона – ничто, все же приходилось уповать на его честное слово.

Кари расчесывала уколы, размышляя, что с ней проделывал Ворц. Как-то определял ее святость – профессор Онгент ставил похожий опыт с черепом, еще когда она понятия не имела, кем является. Кари в самом деле была бы не против найти такого алхимика или чародея, какому могла б по-настоящему доверять и получить от него ответы.

Изоляция и темнота в этом бидоне, как в утробе, чудились ей знакомыми на неком древнем, глубинном уровне – своими для той части разума, от которой она, как правило, убегала. Твою душу! А ведь хреновина в целом похожа на колокол! Она в заточении внутри стального сосуда в форме колокола. Или виною сходство с алхимической колбой, как та, в которой ее сотворил Джермас Тай. Породил от семени собственного сына и веретенщика – меняющего облик ужаса подземного мира, живого жертвенного ножа Черных Железных Богов. Веретенщики могли отбирать у людей облик, отбирать лица, но сами они – не люди. Эманации зла, божий голод, просочившийся в наш смертный мир.

Кари даже не знала, рожали ее по-настоящему или нет. Сохранял ли веретенщик свой образ достаточно долго, чтобы породить дитя, распавшись в бесформенную слизь, как только она появилась на свет? Или же Джермас вырастил ее в таком вот сосуде? Когда она проникла в квартал Алхимиков в Гвердоне, то видела созревавших в чанах зародышей. Ее выращивали тем же способом?

Взаправду ли она человек? Это ее родная душа или такая же эманация, побег божественного древа в вещественном плане бытия? Во всяком случае, вместо Черного Железного Бога она подыскала себе кое-что получше. Человек или нет, смертная или нет – у нее хотя бы есть Шпат.

Снаружи что-то глухо бухнуло, и повозка замедлила ход. Немного отклонилась, словно мул сбавил шаг, чтобы пощипать кусты у обочины, затем остановилась.

Момент подходящий, примерно такого она и ждала – а еще Кари чувствовала, что сидеть наедине со своими мыслями в темноте будет всяко хуже того, что окажется снаружи. Кари надавила пальцами на крышку, прилагая все силы, чтобы ее повернуть. Та подалась на ширину пальца, но, главное, подалась. Кари крутила крышку снова и снова, хоть запястья простреливала боль, пока не отвинтила совсем и наконец смогла выползти на солнце.

Мул довольно жевал какую-то колючую травку, что невероятно обильно поросла у дороги. На телеге стояли еще два бидона с илиастром. А сзади, лицом в дорожной пыли, лежала скомканная человечья фигура в плаще с капюшоном.

Это была Мири.

Кари пыталась решить, не оставить ли чародейку умирать в пыли. Прикидывала даже, не ускорить ли ее кончину. Там, в Гвердоне, эта женщина прислуживала Хейнрейлу, а здесь – Гхирдане. Это враг – но она же вытащила Кари из лаборатории и, очевидно, вынашивала какие-то планы. Ладно, хер с ней, пусть Мири протянет еще немного.

Дама оказалась ошеломляюще легкой, словно изнутри полой, выжегшей себя заклинаниями. Потеряла сознание от зноя и незнамо каких наведенных чар. Исходя из ее состояния, наверняка мощных. Рот и нос Мири были заляпаны сажей, а на запястьях открылись бескровные раны. Кари огляделась, ища укрытие, заметила следы обвала и горный лужок и тут поняла, что здесь еще не бывала. Выше по склону стояла та самая часовенка богини этой горы. Известной так же как Богиня Выколачивания Дерьма Из Кари – но был слух, что богиню разнесли на куски гхирданцы. Совсем убить ее они не могли, но божеству требуется время для нового воплощения. Может статься, в часовне безопасно – и это не то место, куда кто-нибудь нагрянет по доброй воле.

Пыхтя, она приступила к подъему с Мири, в виде сотканного из тьмы коврика на плече. С приближением к маленькой часовне стало проявляться то напряженное ощущение беспокойства, душевного трения, как прежде, правда, сейчас гораздо слабее. Кари миновала мраморное изваяние Ушарет перед часовней, уложила безжизненную чародейку в тени и обошла храм с тыла. Там, за аркой без дверей, располагалось небольшое алтарное помещение. На мгновение Кари застыла, померещилось, будто кто-то распростерся перед жертвенником, но когда глаза привыкли к полумраку комнаты, то это оказался лишь куст, проросший сквозь трещину в плитке, при этом растение походило на сгорбленную старуху, колючие ветки вытянулись на алтарь, словно утопающий хватался за плавучую корягу.

Стены были отделаны запыленной мозаикой, и в них по обеим сторонам располагались альковы, где, вероятно, стояли жрецы во время службы. И – вот так чудо – тут была раковина, чаша свежей воды, наполнявшаяся струйкой, что текла из стены. Еды нет, но Кари ела только вчера, то есть по нормам этого умирающего утеса была в этом смысле в полном порядке.

Кари затащила Мири в альков, сама присела на пол.

Колючий куст выглядел и впрямь одушевленно, стоило приглядеться подольше. В перепутанных корнях угадывались ноги, можно было различить изгиб позвоночника, даже намек на лицо.

– Она возвращается. – Мири издала гортанный шепот сквозь растрескавшиеся губы.

– Сообразила уже.

– Не называй ее имя.

– Знаю! – отрезала Кари.

Мири показала на раковину. Кари горстью черпнула воды и по капле влила чародейке в рот.

– Где… наша еда?

– У нас нет никакой еды.

– Дура. В других бидонах! Я взяла припасы. Еду, лекарства, деньги.

– Вот ведь говно! Бочки остались внизу, под горой. Мне показалось, в них один илиастр.

– Там в растворе водонепроницаемые мешки.

Кари выскочила из часовни, поглядела вдоль склона на далекую ленту пустой дороги. Ни следа – ни телеги, ни мула. Не понять, то ли животное убрело прочь само, то ли попалось погоне с очистной. Или, черт возьми, с синего неба ухнул дракон и его унес.

– Повозки нет.

Мири постучала головой о выложенную плиткой стену.

– Дура. – Чародейка судорожно искривила сведенные пальцы над выемкой на локте. Местом, куда костюм впрыскивал ей живительные соки. – Больше не выходи. До ночи. Дракон будет искать.

– Ну так что? – спросила Кари. – Тебе без этих вещей жопа? Готовишься умереть?

– Нет. Но будет больно.

– Я, в общем, и не против. – Убегая из лаборатории, Кари прихватила скальпель и сейчас извлекла его. – Зачем ты меня оттуда вытащила? – Настал черед получить ответ.

– Не вздумай, – глядя на скальпель, сказала Мири, на пальцах заплясали лиловые искорки. Белки ее глаз вовсе не белые – пестро-коричневые, с сеткой трещинок. – Конечно, ради Кхебеша. Меня бы они назад не пустили.

– Назад? – повторила Кари. – Значит, ты там уже была.

– Обучалась. – Вокруг кисти сделала виток миниатюрная молния. – А тебя просто так они тоже не пустят. Если не получат чего-то стоящего, чего-то в обмен. Что же это?

– Книга. В Гвердоне была чародейка, доктор Рамигос. Погибла во время вторжения.

Мири кивнула:

– Она работала над божьими бомбами. Ее гримуар открыл бы перед нами ворота. И где же книга? На «Розе» ее не было.

– Ее спрятал капитан Хоуз. Думаю, что знаю где.

– Покажешь, – велела Мири.

– На хер пошла.

– Я…

– И нехер тут мне угрожать. – Кари передразнила гулкий голос Мири из-под шлема: – «Мои смертельные чары разорвут тебя на куски». Убить меня хочешь ты, хочет Гхирдана, хотят ишмирцы. Хейнрейл в Гвердоне тоже хотел. Еще эта шипастая карга, как видишь, – добавила Кари, отвешивая с ноги кусту в виде Ушарет.

Мири закатила глаза:

– Может, пора прекратить выбешивать… хм, всех. И вот что я хотела сказать – у меня есть корабль. То есть лодка под парусом, но до материка она доплывет.

– У тебя парусная лодка. А у них, блин, дракон!

– Ему пора отбывать в Ульбиш. Надо просто переждать в укрытии, пока он улетит. – Мири кашлянула. – Ворц получил от тебя что хотел.

Кари потерла ранки:

– У меня брали кровь. Зачем?

– Ты интересная особь. Искусственная святая. Разводить святых дело нехитрое – блаженных, слюнявых кретинов, врожденно угодных Кульдану или еще кому. Но тебя создали ради определенной цели. – Мири облизала губы, откусила клочок омертвелой кожи. – Такое чучело.

– Кто бы, ё-моё, говорил.

– Ты про это? – Мири вытянула обожженную руку, словно впервые обратила на увечье внимание. – Это я навела на себя сама. Сделала выбор и с его последствиями живу. – Снова закашлялась. – И да, если не попаду в Кхебеш, то с последствиями и умру. Но выбор был мой.

– В Кхебеше тебя смогут вылечить?

– Помочь смогут.

– Я туда как раз за помощью. Ищу спасение для Шпата.

Мири засмеялась, закашлялась, опять засмеялась.

– Кто тебе сказал, что в Кхебеше ему помогут?

У Кари покраснели щеки.

– Эладора Даттин. Моя сестра. Она была неправа?

– Неправа? Необязательно. Кхебешцы – величайшие волшебники в мире. Но твое деяние, твое Помойное Чудо, не было волшебством. Возможно, не без участия волшебства, однако, по сути, самое настоящее, пошедшее вразнос чудо. – Мири пожала плечами: – Может, если археотелоги, дюжины две, поизучали бы его месяцев пять, то смогли бы реконструировть эфирные возмущения. Но, как я понимаю, Новый город представлял собой не вполне благоприятную среду для исследований, пока ты была… как там, Святой Карательницей?

Кари откинулась назад. Определенно она гнала ссаной метлой всех этих чародеев, когда была Святой Карательницей, они со Шпатом боялись, что те могут прознать о тайном хранилище под Новым городом, где содержались остатки Черных Железных колоколов, незаконченные божьи бомбы. А Эладора как-то упомянула, что «инженеры-богословы до сих пор никак не вычислят, сколько же божественных сил ты тогда сбросила».

Не солгала ли Эладора, когда советовала Кари уехать в Кхебеш? Прежде Кари посмеялась бы над такой нелепой мыслью – в детстве кузина была честной до опупения. Но нынче Эладора замешана в политику, в международные отношения и интриги. Даже если не солгала, возможно, у Эладоры имелся скрытый мотив надолго убрать Кари из Гвердона.

– Я за книгой, – пробормотала Кари, – ты за лодкой.

– Черта с два. Пойдем вместе. Я с тебя глаз не спущу. – Мири со стоном потянулась за водой. – К тому же, не опираясь на тебя, мне далеко не уйти.

Впрочем, Мири спустила с Кари глаза, когда уснула. Чародейка начертила на своей половине часовни охранную руну, отгораживая свой маленький альков от проникновения Кари.

Проснулась Мири от шороха, с которым Кари скальпелем распарывала мешки и высыпала содержимое на скользкий от илиастра пол. Кари перебирала барахло, изымая и складывая в один мешок пузырьки с препаратами Мири. Рычаг воздействия.

– Как?

– Разыскала мула. Его поймали какие-то дети. Я забрала назад. – Кари поднесла большую черную коробку. – Вот еще что нашла. Этой штукой Ворц пользовался тогда в лаборатории. Вроде эфирографа?

– Продвинутая модель. Я раньше таких не видела. Может, и нам пригодится.

Кари угукнула. Прежде виданные в Гвердоне эфирографы сообщались по толстым проводам, которые алхимики понасажали по городу, точно удушающие лозы. Этот работал без проводов, предположительно передавал сообщения по невидимому эфиру, через царство богов.

Еще одна, своего рода искусственная святость.

– А они могут нас по нему выследить?

– Не думаю. Когда выключен, уж точно нет.

– А с Гвердоном я могу по нему говорить?

– Наверно. Ворц разговаривал с кем-то из Гвердона. – Мири пошуршала остальными котомками. – Эй, еда почти вся пропала. И мои деньги. И…

Кари пожала плечами:

– Детям тоже надо было что-то оставить.

Следующим утром, подкрепившись содержимым одного пузырька, Мири вновь смогла ходить. Чародейке были известны маршруты Эшданы, и беглецы вполне способны были незаметно пересечь остров. Проходя под сенью вершины, Кари почувствовала острый укол вины и все думала, пережил ли Адро ту ночь и ждет ли Рен до сих пор, что она вернется, поможет. Принесет надежду полной горстью бляшек.

Прошлой ночью можно было попытаться вернуться. Под покровом тьмы проникнуть в лагерь. Пролезть за забор. Перерезать пару глоток. Найти Адро и Рена – и что тогда? Шансы на побег минимальны, и даже сумей они выбраться, то застряли бы на Ильбарине загнанной дичью. Возможности определяет сила, верно? А она бессильна прогнать Гхирдану или увезти друзей с острова в безопасное место. Лучше убежать, спрятаться, сберечь что есть, вместо того чтобы умереть с ними в лагере, тщетно для всех.

К тому времени как они достигли бухточки к западу от Ушкета, Кари почти убедила себя, что поступает правильно. «Вина – непозволительная тяжесть, – твердила она себе. – А сейчас время поторапливаться».

Бухта – неверное слово. До войны здесь была бы расщелина на северо-западном склоне Утеса. Ныне волны плескали о скалы, что в рациональном мире должны были выситься в сотне футов над морем. Кари задумалась, видит ли Мири изнанку чуда, что нагромоздило воды на Ильбарин.

Лодка Мири, установленная на низкую скальную полку, была небольшой. К ней поднима