Книга: Война корон



Война корон

Кристиан Жак

«Война корон»

Я посвящаю эту книгу бесстрашным борцам за свободу, женщинам и мужчинам, что жертвуют жизнью, ниспровергая тоталитаризм, геноцид и другие формы насилия


Война корон

1

Глава колесничих, удостоенный чести восседать по левую руку Апопи, верховного правителя гиксосов, пребывал в величайшем смятении. Хотя место было поистине почетным, — не каждый сядет подле величайшего из владык земных. Не каждому выпадет жребий присутствовать при схватке с быком, таинственном действе, порождавшем столько чудовищных слухов среди жителей Авариса, столицы Египта, что воздвигнута в дельте Нила.

Они сидели на возвышении. Концентрические круги странного сооружения, именуемого «лабиринтом», простирались перед ними. В центре лабиринта была арена. Если верить людской молве, ни один из попавших сюда не возвращался, все погибали.

— Самообладание изменило тебе, — от звука глуховатого голоса правителя у всякого кровь стыла в жилах.

— Владыка, твоя милость беспредельна. Не знаю, как тебя благодарить. Здесь, в твоем дворце от восхищения я потерял дар речи, — пролепетал глава колесничих, не решаясь взглянуть в лицо правителю, который был вопиюще безобразен.

Высокий, грузный, со вздутым животом и громадными опухшими ногами, с одутловатым лицом и крупным шишковатым носом, Апопи чуждался украшений, лишь носил на мизинце левой руки золотое кольцо с аметистовым скарабеем да амулет на шее, анх[1] символ его власти над жизнью и смертью подданных.

Иноземец, «любимец коварного Сета», Апопи провозгласил себя фараоном Верхнего и Нижнего Египта, повелел даже высечь свое имя и царственный титул на священном дереве в божественном Гелиополе. Но боги отвергли его. Надпись сделать не удалось. Тогда Апопи приказал умертвить верховного жреца, запереть святилище и объявить всем, что обряд исполнен.

В последнее время властитель был раздосадован и встревожен.

Близ архипелага Киклады морские разбойники дерзко грабили торговые суда. Он послал против них Яннаса, жестокого азиата, великого военачальника, предводителя царской флотилии. На восточной границе небольшие княжества, обложенные данью, сопротивлялись, но их непокорство душили в зародыше. Отряды гиксосов безжалостно казнили зачинщиков, выжигали селения, угоняли жителей в рабство.

Преодолевая все препятствия, Апопи приближался к желанной цели: он все шире раздвигал границы своего царства, и так уже беспредельного, величайшего царства всех времен. Пусть перед ним склонятся Нубия, Ханаан, Сирия, Ливан, Анатолия, Кипр, Крит, Киклады, восточные провинции. Пусть боятся мощи его непобедимого войска. И это еще не все. Завоеватели гиксосы преумножат свою армию — в нее вольются воины многочисленных народов — и покорят весь мир.

Его Египет станет править миром.

Египет прежних фараонов, дряхлый Египет, ставивший превыше всего Маат — Истину и Закон, стерт с лица земли. Его на удивление быстро сломил бешеный натиск гиксосов. Египтяне оказались бездарными воинами. Где им противостоять свежей, хотя и грубой силе его племени!

Фараоны потерпели поражение, теперь он, Апопи, фараон.

Он перенес столицу в Аварис, город Сета, бога иссушающего ветра, жестокого и мстительного бога, чье покровительство сделало его неуязвимым. Так захолустный Аварис превратился в великолепнейший и главнейший город Дельты. В центре его вырос царский дворец, окруженный неприступными стенами. Со стен Апопи любил смотреть, как в гавани разгружают барки, как причаливают военные корабли.

По воле Апопи Аварис стал огромным военным лагерем. Воины гиксосы блаженствовали, а египтяне прислуживали им будто рабы.

И вдруг покоренный, растоптанный в прах прежний Египет поднял голову! Небывалое восстание вспыхнуло на юге. В Фивах, давно пришедших в упадок, забытых богами, жалкий царек Секненра и его жена Яххотеп осмелились грозить великому правителю Апопи с оружием в руках!

— Что на юге?

— Все благополучно, владыка.

— Где наши войска?

— Близ Кус, владыка.

— Кусы… Ведь это много севернее Фив.

— Севернее, владыка.

— Это означает, что жалкая горстка приспешников Секненра продвинулась далеко. Чересчур далеко.

— Нет, владыка. Восставшие вправду осуществили молниеносный переход и с удивительной быстротой двинулись вниз по Нилу. Но они не завладели окрестными областями, просто миновали их. Угроза невелика, хотя они нагнали страху.

— Однако мы несем потери.

— Пару раз бунтовщики застали нас врасплох, но я быстро остановил их наступление.

— Победа досталась нам дорогой ценой, слишком дорогой.

— Египтяне дерутся, как дикие звери, хотя вооружены одними копьями и сражаются в пешем строю. К счастью, колесницы дают нам огромное преимущество. К тому же, владыка, мы убили их предводителя. Секненра мертв.

Лицо Апопи оставалось непроницаемым. «Если бы не соглядатаи и не подкупленные предатели, что разлагают врага изнутри, нам бы не удалось его убить», — думал правитель.

— Где мертвое тело Секненра?

— Египтянам удалось унести его с поля боя.

— Жаль. Его хорошо бы вывесить наверху главной башни. А царица Яххотеп цела и невредима?

— Увы, владыка. Но слабая женщина не сможет продолжать борьбу. После смерти мужа она запросит пощады. Жалкие остатки повстанческой армии вмиг рассеются. Мы их раздавим.

— Забавное зрелище! — воскликнул повелитель.

На арену выпустили свирепого быка с глазами, налитыми кровью. Он хрипел и рыл землю копытом. Перед ним бросили беззащитного человека, нагого и безоружного.

Глава колесничих побелел.

В несчастном он узнал своего лучшего воина, отважно сражавшегося в битве при Кусах.

— Игра занимательна и проста, — продолжал повелитель. — Бык бросается на жертву. Единственная возможность спастись — схватить чудовище за рога и вскочить ему на хребет. Прыжок довольно опасный. Критский художник Минос, что расписывал мой дворец, утверждал, будто у него на родине очень любят эту забаву. Кстати, росписи у меня ярче и красивее, чем в Кноссе, верно? Или ты не согласен?

— Верно, владыка!

— Гляди-ка. Бык могуч, и нрав у него суровый.

Бык сейчас же помчался к несчастному, который обратился в бегство, — ему и в голову не пришло прыгнуть врагу на спину. Воин немедленно поплатился за роковую ошибку. Бык подцепил его на рога. Подбросил в воздух. Затем еще раз пырнул рогами упавшего, растоптал его и встал, тяжело дыша.

На лице Апопи отразилось крайнее презрение.

— Это ничтожество не оправдало моих надежд ни на арене, ни в бою, — заключил он. — Он бежал тогда и сейчас. Жалкий трус. Другого о нем не скажешь. Но всю ответственность за наши поражения несет не он, а его командир, не так ли?

Лоб главного колесничего покрылся крупными каплями пота.

— Поверь, владыка, я сделал все, что мог. Никто не справился бы с ними лучше.

— Ты глуп, колесничий. Глуп, раз на тебя напали внезапно. Глуп, раз твоих воинов били египтяне в южных провинциях. Твои воины недостойны называться гиксосами. Глуп, раз полагаешь, что враг повержен. Встань.

Глава колесничих повиновался.

Правитель выхватил из ножен кинжал с золоченой рукоятью, с которым он никогда не расставался.

— Прыгай вниз, в лабиринт, или я сам тебя прирежу. Тебе нет прощения.

Глаза правителя кровожадно вспыхнули. Колесничий не стал медлить, спрыгнул с возвышения и упал, ободрав ладони и колени.

На первый взгляд, лабиринт не представлял никакой опасности.

Дорожки, кое-где поросшие травой и огороженные живой изгородью, вились и переплетались. Перебраться через изгородь было нельзя, оставалось пробиваться к выходу, пройдя все испытания до конца.

Впереди колесничий заметил пересохшую лужу крови. Не долго думая, он подпрыгнул, словно преодолевал невидимое препятствие, и не ошибся. Два ножа стремительно скрестились у него под ногами, грозя отсечь ступни.

На этот раз правитель остался доволен сообразительностью воина. С тех пор как его лабиринт оснастили затейливыми ловушками, не всякому удавалось пройти хотя бы первое испытание.

За поворотом изгороди колесничему вздумалось снова прыгнуть. Второй прыжок его погубил.

Земля разверзлась под ним, и он очутился в водоеме, где его поджидал голодный крокодил.

Крики несчастного не тронули ни крокодила, ни повелителя. Слуга поспешно принес Апопи бронзовую чашу для омовения рук.

В то время как крокодил разрывал на части военачальника, повелитель спокойно ополаскивал длинные пальцы.

2

С тех пор как с поля брани было доставлено иссеченное тело погибшего фараона Секненра, тридцатидвухлетняя царица оставалась при нем неотлучно.

Яххотеп повелела, чтобы следы ужасных ран и увечий не были сглажены и стерты бальзамировщиками. Она хотела сохранить память о великой отваге павшего, что сражался до смертного часа один против полчищ врагов. Его мужество сплотило египтян перед лицом ужасной опасности — неведомых им дотоле грозных боевых колесниц, запряженных лошадьми.

Потомок обедневшего знатного рода, Секненра боготворил Яххотеп, и она отвечала мужу всепоглощающей любовью. Ее восхищало благородство Секненра, его целомудрие, самоотверженное служение идее освобождения Египта от иноземного гнета, страстное желание вернуть царству былое величие. Рука об руку Секненра и Яххотеп преодолели множество трудностей, прошли не одно испытание, прежде чем вытеснили гиксосов из северной части Фив и тем самым положили начало освободительной борьбе.

Именно Яххотеп предложила устроить в тайном месте лагерь повстанческой армии, дабы обучать воинов, оснастив их оружием и всем необходимым. Секненра в точности воплотил идею царицы. Наследницей престола была Яххотеп, но она провозгласила фараоном мужа, и тот с честью нес тяжкое бремя власти до самой смерти, ничем себя не запятнав.

Хотя захватчики гиксосы вынудили царственную чету воевать, а это кровавый и горький путь, вдова отчетливо помнила минуты безграничного счастья, выпавшие ей на долю, пока Секненра был жив. Для нее он навсегда остался воплощением юности, храбрости и любви.

Хрупкая, будто глиняная статуэтка, Тетишери подошла к дочери, много дней и ночей проведшей в бдении у саркофага. Тщательно причесанная, умащенная благовониями, насурьмленная, старая царица с поразительным упорством сопротивлялась одолевавшей ее дряхлости и уступала лишь в одном: долго отдыхала днем и рано ложилась. Смерть зятя повергла ее в глубочайшую скорбь. И еще она боялась, что Яххотеп истает от горя, не найдя в себе сил дальше жить.

— Довольно поститься, — сказала она дочери.

— Посмотри, как прекрасен Секненра даже в смертном сне. Чудовищные рубцы и шрамы не изуродовали бесстрашного гордого царского лица.

— Отныне ты — единственная законная правительница Египта. Подданным нужны твои указы и повеления.

— Я буду с мужем до конца.

— Ты исполнила свой долг, не отходила от гроба, как велит обычай. Но теперь бальзамирование закончено.

— И все равно я останусь с ним.

— Нет, дочь моя. Я одна могу сказать тебе: час настал, исполним погребальные обряды и торжественно перенесем саркофаг в гробницу. Пускай ты не хочешь об этом слышать, пускай ты боишься.

— Я отказываюсь. Я не могу разлучиться с ним.

Рядом с черноволосой красавицей дочерью, чарующе прекрасной, Тетишери выглядела совсем древней и, казалось, она вот-вот рассыплется в прах, но духом она была крепка и не отступалась.

— Обратившись в вечную плакальщицу, ты обманешь надежды фараона, лишишь смысла его подвиг и гибель. Его путь ведет к звездам, а твой — к победе над иноземцами. Жрецы в Карнаке посвятят тебя, ты станешь воплощением Маат, непобедимой властительницей.

Яххотеп потрясли материнские слова, значительные и суровые, острыми мечами они пронзали ей сердце.

В глубине души она понимала, что Тетишери права.


В сопровождении верных телохранителей, вместе с сыновьями — четырнадцатилетним Камосом и четырехлетним Яхмосом — царица Яххотеп прибыла в храм Амона в Карнаке. Здесь жрецы день и ночь пели священные гимны, провожая павшего фараона в царство мертвых.

Владычество гиксосов привело Карнак в запустение, строительство храмов и гробниц прекратилось. Внутри крепостной стены возвышались два главных святилища. Одно с четырехгранными опорами, другое с огромными фигурами Осириса и расписными рельефами, повествующими о том, как бога убил его брат Сет, и о том, как бог воскрес. Согласно пророчеству, двери храма, где хранилось изображение Амона, «Сокровенного», должны были распахнуться сами собой в день окончательной победы египтян над гиксосами.

Та, которую воины величали царица Свобода, вступила в святилище, и верховный жрец почтительно склонился перед ней.

Старший сын Камос следовал за ней, выпрямившись и подобравшись. Младший, Яхмос, цеплялся за материнскую руку и плакал.

— Готова ли ты, царица, и дальше поддерживать пламя священной войны?

— Готова. Камос, присмотри за младшим братом.

Яхмос не отпускал мать.

— Я хочу с тобой. Хочу к папе!

Яххотеп с нежностью поцеловала малыша.

— Твой отец в царстве правогласных с фараонами древности. Мы должны исполнять его волю, бороться с врагами. Мне нужна помощь каждого воина, иначе нам не победить. И особенно помощь моих сыновей. Понимаешь?

Глотая слезы, Яхмос послушно отошел к брату, тот ласково обнял его за плечи.

Верховный жрец подвел Яххотеп к алтарю богини Мут. Это она некогда благословила юную царицу на невиданный подвиг, наделив ее могучей силой. Это она превратила обреченные на разрушение Фивы в столицу сопротивления.

Жрец увенчал Яххотеп диадемой, обвитой золотым уреем, в былые времена осенявшей чело Тетишери. Затем дал ей лук и стрелы.

— Царица, берешься ли ты разогнать тьму?

— Берусь.

— Да поразят твои стрелы север, юг, восток и запад.

Яххотеп взяла стрелу, натянула тетиву и выпустила стрелы сначала на восток, затем на север, на юг и на запад. Все в храме невольно залюбовались изяществом ее сдержанных движений.

— Боги благосклонны к тебе, царица. Вот анх, символ жизни, ты отныне ее охранительница. Вот скипетр, символ могущества, ты теперь наделена им.

Жрец поднес Яххотеп золотой т-образный крест с ушком и скипетр с головой длинноухого собакоподобного зверя, священного животного Сета.

Царицу пронзила сильная дрожь. Ей вручили судьбу целого народа.


Воины, чей лагерь находился в потайном месте, воздали последние почести погибшему фараону, и погребальная процессия двинулась к долине гробниц. Упряжь из четырех быков тащила саркофаг[2] на погребальной ладье, водруженной на деревянные полозья. Время от времени жрецы лили перед ладьей молоко, дабы облегчить ей путь в царство мертвых.

Поскольку страну захватили гиксосы, египетские искусства и ремесла были не в чести. Хотя фараону подобало куда большее богатство и роскошь, участники процессии несли самые скромные приношения умершему: праздничные льняные одежды, сандалии, амулеты, диадему, лук и палетку в форме развернутого свитка. К тому же в те трудные времена в Фивах не осталось ни одного великого зодчего. Всех, кто работал в царских мастерских в Мемфисе, за непокорство казнили захватчики.

За Яххотеп следовали ее сыновья, Тетишери, управитель царского дома Карис и главный смотритель житниц Хирей, он же — начальник тайной службы Фив, успешно выслеживающий и безжалостно карающий перебежчиков и шпионов. Отсутствовал только градоправитель Эдфу Эмхеб, который был вынужден немедленно отправиться в Кусы, чтобы воодушевить войска перед новым сражением.

Карис и Хирей с воинами водрузили саркофаг у входа в гробницу, крошечную и невзрачную в сравнении с огромными величественными пирамидами золотой эпохи Старого царства.

Прежде чем мертвого поглотит Владычица Западной Земли, следовало символически вернуть ему слух и зрение.

Верховный жрец подал Яххотеп священное деревянное тесло, но оно мгновенно переломилось в руках у царицы. Жрец был в отчаянии.

— Другого тесла у нас в храме нет. Это последнее из освященных при жизни Секненра.

— Саркофаг фараона не должен вечно стоять у входа в гробницу!

— Только священное тесло бога Упуаута, Открывающего Пути, спасет нас.

— Но оно далеко, в Асьюте. А там наши враги, — предупредил Хирей.

— Немедленно еду за ним! — решила царица.

— Смилуйся, повелительница! Одумайся. Ты не должна подвергать себя опасности!

— Мой долг достойно снарядить мужа в путешествие в царство правогласных, перед этим долгом все остальное — ничто. Если я пренебрегу им, нам не видать победы.



3

К северу от Фив, примерно в двух десятках переходов, находился древний город Асьют, посвященный богу Упуауту, Открывающему Пути. Военачальники повстанческой армии Афганец и Усач, у которых там были верные люди, посоветовали царице узнать, что происходит в захваченном гиксосами городе.

Следовало отправить туда Плутишку, лучшего из ручных голубей, преодолевавшего весь путь за два дня с невероятной скоростью, почти не отдыхая.

Летать над вражескими землями было опасно. Яххотеп могла лишиться незаменимого помощника, которому грозили стрелы гиксосов. Посылая голубя в Асьют, царица ласково рассказала ему обо всем и просила остерегаться лучников. Плутишка, белый с коричневыми пятнами, сидел неподвижно, внимательно вслушиваясь в слова хозяйки, лишь глазок искрился озорством. Потом захлопал крыльями и полетел. Решил, видно, что стрелы ему нипочем.

Однако третий день близился к закату, а голубя все не было. Напрасно Яххотеп вглядывалась в темнеющее небо.

Вдруг в сумерках ей почудилось, что она различает вдали своего посланца. Но летел он неровно, тяжело взмахивал крыльями, от прежней стремительной легкости не осталось и следа.

И все-таки Плутишка прилетел!

Сев хозяйке на плечо, голубь гордо протянул ей правую лапку с привязанным крошечным свитком папируса. Яххотеп заметила, что крыло у него в крови.

Царица отвязала от лапки послание, ласково погладила отважного гонца, поблагодарила, затем поручила его заботам Тетишери.

— Плутишку ранили стрелой. Пожалуйста, тщательно осмотри его крыло и поухаживай за ним.

— Рана неглубокая, — сказала наконец царица-мать, довольная осмотром. — Вот увидишь, через несколько дней Плутишка сможет летать как прежде.

В кратком послании указанного Усачом верного человека говорилось, что Асьют превратился в руины, уцелели лишь древние гробницы. Охраняет его небольшой отряд гиксосов, получающий оружие и провиант из оазиса Харга.

— В путь, — приказала Яххотеп.


Корабль прибыл в гавань Асьюта засветло. Плывя по реке ночью, путники боялись сесть на мель или наткнуться на гиппопотамов, которые в ярости могли разнести судно в щепы. Но и днем Нил был небезопасен: гиксосы рыскали повсюду.

Некогда оживленная гавань пришла в запустение. Кругом ни души, только развалившиеся барки и ветхие полусгнившие остовы у причала.

Весельчак и Северный Ветер не тревожились: будь рядом враг, они бы сразу почуяли его. Огромный пес первым соскочил на берег. За ним последовал осел. Потом высадились люди: царица, Усач, Афганец и десяток верных воинов с луками наготове.

Луна, благосклонная к Яххотеп, освещала им путь.

Отвесные скалы стеной заслоняли город. В них были вырублены гробницы. Путникам предстояло разыскать ту, где покоился верховный жрец бога Упуаута, Открывающего Пути, хранитель магического тесла, возвращавшего умершим зрение и слух.

— Будь я главой гарнизона гиксосов, я бы расставил дозорных именно здесь, на скалах, — заметил Афганец. — Лучшего места для них не найти.

— Сейчас мы проверим, есть тут дозорные или нет, — отозвался Усач. — И если окажется, что ты прав, гиксосов поубавится.

Усач, египтянин, исконный житель Дельты, был втянут в войну с захватчиками чуть ли не против воли, но постепенно стал одним из самых ревностных и самоотверженных борцов.

Афганца гиксосы разорили. Он хотел свободно торговать в Египте лазуритом и теперь ратовал за восстановление прежней державы, где люди слушались законов и не грабили купцов.

Афганец и Усач не раз сражались плечом к плечу. Оба готовы были идти до конца, победного или гибельного, — все равно, поскольку души не чаяли в царице Яххотеп, самой умной и прекрасной женщине подлунного мира.

Опытные воины, привычные к тяжелым переходам, они в один миг вскарабкались на вершину скалы и вскоре спустились вниз.

— Путь свободен, царица, — объявил Усач. — Четверо дозорных уснули навсегда.

Яххотеп, не уступавшая в ловкости своим военачальникам, легко взобралась на скалу.

Она увидела, что многие гробницы осквернены и среди них усыпальница жреца бога-проводника Упуаута. О ужас, гиксосы превратили ее в склад оружия и съестных припасов!

Сердце Яххотеп разгоралось гневом, когда она осматривала при свете факела следы разрушения. Она вошла в небольшой квадратный зал в глубине, где жрец хранил священные магические предметы.

Пол усеивали черепки разбитых глиняных фигурок. Гиксосы разгромили все лари, расхитили все драгоценности. Царице пришлось искать тесло под обломками. В конце концов она нашарила ящик с четырьмя канопами, сосудами, где хранились внутренние органы мумии. Там и обнаружилось тесло из освященного металла, предназначенное для обряда символического воскрешения умершего.

После того как Яххотеп вернула Секненра зрение и слух, ничто больше не препятствовало его переселению в загробное царство. Саркофаг перенесли в гробницу, вход туда замуровали. Управитель царского дома Карис помог старшему сыну фараона заложить его камнями.

— Царица, следует безотлагательно созвать военный совет, — почтительно напомнил Карис Яххотеп.

— Мы созовем его позднее.

— Но, царица, ты должна повести воинов в бой!

— Градоправитель Эмхеб справится с этим гораздо лучше меня. Я хочу разделить судьбу мужа.

— Царица, неужели ты…

— Я решила поклониться священной акации богини Иусат, и никто не отговорит меня.


Из вещих жриц священной акации в живых осталось только три. Престарелые затворницы не покидали стен святилища и умерли бы с голоду, если бы не Яххотеп, заботившаяся об их крове и пропитании. Царица даже подыскивала им учениц, чтобы старухам было кому передать тайные знания и мудрость.

Теперь, сидя поддеревом со страшными ядовитыми шипами, она внимала трем провидицам. Говорила верховная жрица.

— Акация соединяет мир живых с царством мертвых. Осирис благословляет ее крону. По воле Осириса гроб становится баркой, плывущей по небу среди созвездий. Акация засыхает, и дыхание покидает живых. Но отец возрождается в сыне. Исида врачует раны, нанесенные коварным Сетом. Новый фараон наследует прежнему. Акация вновь покрывается листвой.

Смысл пророчества ясен: Камос взойдет после отца на престол.

Но Яххотеп хотела глубже проникнуть в тайну миров.

— Может ли моя сущность «ка» быть навеки соединенной с его сущностью, хотя он в царстве мертвых, а я осталась здесь, на земле?

— Даже у смерти есть начало и конец, — отвечала верховная жрица. — Но сущее до начала времен не знает смерти. В царстве правогласных нет ни страха, ни гнева. Великие цари древности и достойные цари настоящего предстоят богам.

— Могу ли я говорить с Секненра?

— Сердце научит тебя, как подать ему весть.

— Что если он мне не ответит?

— Хранитель судеб да смилуется над царицей Египта.


Ничем так не дорожила Яххотеп, как позолоченным деревянным футляром с инкрустацией из полудрагоценных камней, где лежали кисточки для письма. Узкий вытянутый футляр украшала надпись: «Да пребудет с царицей Тот, владыка божественного письма».

Яххотеп выводила на чистом папирусе великолепными иероглифами письмо к усопшему мужу. Она писала о безграничной любви к нему, умоляла заклясть враждебных Египту духов и просить богов о даровании победы над захватчиками. Ей так важно убедиться в том, что он воскрес! Только бы муж ответил!

Она повесила свиток на ветку акации. Слепила из глины лежащую фигурку сраженного Осириса и положила у корней. Для того чтобы Секненра беспечально достиг небесной гавани, Яххотеп играла ему на небольшой арфе и пела. А сама думала об одном: ответит ли ей любимый?

4

Флотоводец Яннас еще не истребил всех морских разбойников близ Киклад, еще не подавлено восстание в Фивах, но церемония приема иноземных послов прошла в столице, городе Аварис, с обычной пышностью.

Апопи нравилось, что все покоренные народы шлют ему богатую дань, что каждый из посланников падает ниц перед ним.

В отличие от прежних правителей Египта, он не передавал подарки в государственную казну: большая их часть становилась его собственностью.

Жестокий начальник тайной службы Хамуди, правая рука правителя, тоже без стеснения присваивал иноземные дары с позволения господина, о чьей безопасности он пекся день и ночь.

Круглоголовый, с прилизанными, черными как смоль волосами, раскосыми глазами, пухлыми ручками, толстыми ногами, грузный и неуклюжий, Хамуди жирел и жирел на службе у своего повелителя. Тот назначил верного слугу еще и распорядителем государственной казны, и египтяне за глаза величали его «Господин Руки Загребущие» и «Его Чванство». Действительно, он основательно нагрел руки на торговле папирусом в Дельте, обирая и грабя каждого торговца.

Он предавался различным извращенным наслаждениям вместе со своей дебелой светловолосой супругой Имой родом из Ханаана — это была его главная радость в жизни. Повелитель Апопи, хоть и слыл аскетом, ревнителем нравственности, на все закрывал глаза. Вернее, делал вид что закрывает, поскольку до сих пор Хамуди не обнаруживал поползновений захватить трон.

Ежегодно в день приема послов сокровищницы Авариса наполнялись золотом, драгоценными камнями, изделиями из бронзы и меди, тончайшими тканями, красным и черным деревом. В закромах возрастало число огромных глиняных кувшинов с вином и растительным маслом, а также кувшинов поменьше с благовониями, умащениями и духами. Таким образом, богатства в столице не иссякали, повелитель и его приближенные купались в немыслимой роскоши.

К трону Апопи приблизился посланник Крита в одеждах, украшенных красным орнаментом. Хамуди сейчас же взялся за рукоять кинжала и подал знак лучникам. Стоило посланнику сделать хоть одно резкое движение, его немедленно бы убили, таков был приказ повелителя.

Однако критянин склонился перед Апопи с той же почтительностью, что и другие послы. Затем принялся пространно и многословно восхвалять правителя гиксосов, превознося до небес его несравненное могущество и величие, именуя себя ничтожным его рабом.

Младшая сестра повелителя, красавица азиатка Ветреница едва слушала усыпляющее раболепное бормотание критского посла, которое лилось непрекращающимся потоком. Она бесстыдно ласкала своего любовника, художника Миноса, тоже присланного сюда с Крита, чтобы покрыть пестрыми фресками стены заново отстроенного дворца. Юноша краснел от стыда, но не смел уклониться от ласк.

Рабы посланника сложили к подножию трона дары: оружие, серебряные сосуды, инкрустированные бирюзой изящные треножники. Крит, знаменитый как остров лучших мастеров, не посрамил своей славы.

В ответ послу раздался скрипучий голос правителя, едва заслышав который, все приближенные вздрогнули.

— Мой верный военачальник Яннас бьет морских разбойников близ Киклад. Война на море недешево обходится казне. Критяне, по слухам, помогают мерзавцам. Я требую удвоенной дани.

Посол низко поклонился, сердито закусив губу.


Апопи с удовольствием любовался критскими фресками в покоях неприступного дворца, любовался обширным царским ложем, привезенным из разграбленного Мемфиса. Любовался купальней, облицованной известняковыми плитами, уставленной изысканными курильницами и серебряными тазами на мраморных подставках. Но особенно полюбились ему великолепные светильники с каменным основанием и бронзовым цветком на стебле, украшенном резными листьями явора.

Окончив омовение, правитель облачился в коричневые одежды с длинной бахромой и направился на половину своей супруги Танаи, поистине самой безобразной женщины царства. Не отдавая никому ни капли власти, Апопи и жену запретил величать царицей:

— Готова ли ты, жена?

Приземистая, жирная, Танаи без конца пробовала все новые притирания в надежде хоть немного похорошеть. От этого лицо ее становилось все ужасней. Единственное, что служило утешением неприглядной женщине, бывшей египетской рабыне, это возможность ежедневно измываться над прежними госпожами, мстя им за прошлые обиды.

— Взгляни, Апопи! Какая забавная безделица.

Короткими пальцами Танаи перебирала блестящие бусины из неведомого материала.

— Что это у тебя?

— Новая рабыня, привезенная из Мемфиса, говорит, что это называется «стекло». Его делают, расплавляя кварц и добавляя в него натр и золу. Стекло можно красить в любой цвет, какой только пожелаешь!

— Бусины из стекла… Эти мутноваты, пусть мастера придумают, как сделать их яркими и прозрачными. Довольно о стекле. Поторопись! Мне не терпится привести в исполнение наши замыслы, твой и мой.

— Подожди. Мне нужно еще подвести глаза.

Танаи покрывала лицо толстым слоем грима цвета красной охры, а чтобы придать глазам миндалевидную форму, использовала черный порошок из галенита, окиси свинца, и зеленый из малахита, окиси меди.

Все ухищрения лишь подчеркивали ее уродство, но мужа это нисколько не смущало. Он ценил неиссякаемую ненависть Танаи к египтянам, ее изобретательность и толковые советы, как почувствительнее им досадить.

Едва втиснувшись в узкое одеяние, коричневое с белыми полосами, Танаи выплыла из покоев с гордым видом и последовала за супругом, отставая от него на шаг, согласно строгому этикету.

Перед дворцом их ожидал Хамуди с отрядом телохранителей.

— Все готово, владыка.

Правитель со свитой, женой и воинами направился к еще уцелевшим в Аварисе египетским гробницам, домам вечности тех, кто жил здесь задолго до прихода завоевателей.

Сюда же стража согнала немало порабощенных жителей. Те с трепетом ожидали, что всех их постигнет чудовищная расправа.

— От поганого прошлого не останется и следа, — провозгласил Апопи. — Эти развалины занимают в городе слишком много места. Мы снесем их и построим дома для наших лучших воинов.

Старая египтянка проскользнула между стражниками и с плачем припала к ногам правителя.

— Пощади, владыка! Не ополчайся на наших предков! Не тревожь их, не лишай последнего пристанища, умоляю тебя!

Хамуди обрушил жестокий удар на дерзкую просительницу, ребром ладони переломив ей позвоночник.

— Уберите эту падаль, — приказал он страже. — И впредь убивайте всякого, кто осмелится прервать речь правителя.

— Отныне, — продолжал Апопи, — вы будете закапывать мертвых во дворе у порога или по углам ваших грязных домов. В моей славной столице мертвецам не место. Вам запрещается приносить им жертвы и молиться за них. Для вас больше нет ни Прекрасного Запада, ни Вечного Востока, ни царства правогласных. Каждый уличенный в преступлении будет незамедлительно казнен.

Госпожа Танаи была на вершине блаженства. Она неустанно дивилась исключительному уму правителя, который не только привел ее коварный замысел в исполнение, но и значительно улучшил его.

Ни одна другая мера не повергла бы египтян в такое отчаяние. Если запретить им общаться с умершими, они наконец осознают, что их нынешние правители способны влиять на миропорядок.

Правитель со свитой и телохранителями плыл на барке по притоку Нила к островку, где был воздвигнут храм Сета, сложенный из темного кирпича.

Здесь, в главном святилище Авариса, славили не только Сета, но и сирийского бога-громовержца Адада. Перед входом возвышался четырехугольный жертвенник, обсаженный священными дубами, окруженный рвом, полным костей убитых животных, преимущественно ослов.

Жрецы замерли в глубоком поклоне: правитель прибыл на церемонию освящения храма, где ему будут поклоняться как богу. Вызолоченный изнутри и снаружи храм свидетельствовал о богатстве царства, о могуществе его божественного повелителя.

Но пышное празднество ни в ком не вызвало восторга и ликования: все с тревогой поднимали глаза к небу. Над Аварисом сошлись грозные черные тучи.

Безмятежным выглядел только правитель. Тщательно осмотрев храм, он остался доволен работой ремесленников и художников. С этих пор во всех его владениях возвестят, что он богоравный сын безжалостного Сета.

Когда он вышел из храма, молнии змеились на почерневшем небосклоне.

Струи дождя омывали жертвенник, на котором еще лежал связанный крупный белый осел, только что заколотый жрецом-гиксосом.

— Владыка, Сет в ярости! Его гнев сулит нам беду. И если мы немедленно не…

Жрец не успел подать совета правителю, слова замерли у него на губах, из горла хлынула кровь. Апопи вытер кинжал.

— Глупец, разве ты не понял: Сет насылает ливень, чтобы приветствовать меня, владыку бескрайних земель, благословить и даровать мне несокрушимую силу.

5

Распорядитель казны Хамуди обосновался в самом сердце Авариса. Здесь под охраной многочисленной стражи он следил, чтобы покоренные царства, в том числе Верхний и Нижний Египет, выплачивали гиксосам дань. С течением времени подати неуклонно росли, и столь же стремительно возрастало число чиновников.



Апопи, облеченный абсолютной властью над завоеванными народами, лично возглавлявший непобедимую армию гиксосов, поставил начальника тайной службы Хамуди ведать податями и казной с непременным условием: докладывать ему о каждом предпринятом шаге — малейшая утайка и ложь повлекли бы за собой незамедлительную расправу.

Распорядитель казны достаточно дорожил своей шкурой и ни на какие хитрости не отваживался. Он честно доносил правителю обо всех новых поступлениях, не скрывал и своекорыстных намерений, осуществление которых позволило ему стать богатейшим человеком Египта.

Дотла разоряя египтян и другие порабощенные гиксосами племена, Хамуди неустанно изобретал все новые поборы, и если вдруг отменял какую-либо подать, то непременно вместо нее взимал другую. Он был глубочайше убежден, что подданных можно грабить до бесконечности, лишь бы увеличивались доходы правителя и его собственные. Другие чиновники, значительно обогатившиеся с тех пор, как Апопи вступил на престол, знали, как поладить с верховным казначеем.

Как-то раз в покои Хамуди — он тогда подсчитывал прибыль — ворвался перепуганный писец.

— Господин, владыка вас требует… Владыка здесь…

Внезапное посещение правителя насторожило распорядителя казны. У него от страха даже зачесалась левая нога. Из-за неприятностей и волнений все тело Хамуди покрывалось экземой, и тут не помогали никакие снадобья, никакие притирания.

В голове вихрем пронеслось все проделанное за последние дни. Где он ошибся, в чем провинился?

— Владыка, твой приход — великая честь для меня!

Страшный, уродливый, грузный, сутулый правитель исподлобья смотрел на Хамуди.

— Вижу, ты живешь в роскоши. Правда, вкуса тебе недостает: пестрота, никчемные новшества. И зачем хранить столько свитков, к чему толпа подлипал-писцов? Чтобы сбывать горы папируса, который без устали выделывают твои мастера? Одного у тебя не отнимешь: ты бессовестен и изворотлив. Благодаря твоим козням казна полнится день ото дня.

Хамуди вздохнул с облегчением.

Правитель, оплывший, обрюзгший, тяжело рухнул в кресло с резьбой, изображавшей диких быков.

— Египтяне глупы, как овцы, их легко стричь, — проговорил он глухим хриплым голосом. — Однако наши воины в большинстве своем — жалкий никчемный сброд. Их нужно постоянно учить и встряхивать, иначе они уснут, убаюканные собственной былой славой. Я вне себя от тупости и лени наших военачальников.

— Быть может, владыка, всех лентяев стоит казнить?

— И заменить другими бездельниками? Меня бесконечно печалит, что на юге мы потеряли столько земель, верный мой Хамуди.

— Я тоже глубоко скорблю, владыка. Но поверьте, мы скоро одержим верх над восставшими. Они захватили Кусы, но дальше им не пройти. Как только Яшме вернется из Киклад он в единый миг раздавит мятежников.

Но не так-то легко было утешить правителя.

— Все гораздо хуже, чем мы предполагали. Яннас привык иметь дело с простыми разбойниками, а тут настоящая вражеская армия, выученная, сплоченная и хорошо оснащенная.

— Наши войска вот-вот вернутся с победой из Азии.

— Нет, Хамуди. Им не следует торопиться, иначе и там тоже вспыхнет восстание.

— Тогда, владыка, пусть на юг двинутся все наши воины, что собраны в Дельте.

— Это безрассудно, Хамуди. Мы лучше подождем Яннаса. А пока что пустим в ход другое оружие — ложь. Прикажи изготовить множество каменных скарабеев. На одних мы высечем предупреждение нашим данникам: гиксосы, захватывают все новые и новые земли. На других — то, что введет в заблуждение восставших. Я сам тебе продиктую. Проследи, чтобы каждый иероглиф был отчетливо виден.


— Поберегись, — зычно крикнул градоправитель Эмхеб, могучий великан, в бою не знающий устали. — Сейчас в дело вступят пращники!

Воины повстанческой армии бросились на землю или укрылись за сплетенными из тростника хижинами военного лагеря.

В их сторону действительно полетел град камней, но, как ни странно, вслед за обстрелом не последовало вражеской атаки.

Солдаты с изумлением подбирали выточенных из известняка скарабеев. На брюшке каждого можно было различить иероглифы, одни и те же.

Они горстями приносили скарабеев Эмхебу.

Разобрав надпись и обдумав смысл написанного, военачальник догадался, какая здесь скрыта опасность.

— Всех жуков уничтожить, — приказал он.

Копию вражеского послания он перенес на папирус. Следовало незамедлительно предупредить царицу Яххотеп. Эмхеб привязал свиток к лапке Плутишки.


Яххотеп все ждала, что воскресший Секненра пошлет ей какой-нибудь знак. Но знака не было, хотя она с кропотливым усердием исполнила все обряды. В отчаянии она не знала, что делать, как добиться ответа усопшего.

Прекрасная царица таяла на глазах. День ото дня ей становилось хуже. Никто из близких не мог ей помочь. Правда, и в болезни, и в скорби она ни на минуту не забывала об осиротевших сыновьях, потрясенных потерей отца. Заботилась о них, говорила с ними. Старшему помогали в горе учителя, обучавшие его владению оружием и прочим воинским навыкам. С младшим иногда играла бабка Тетишери — это были их самые счастливые мгновения.

Весь город Фивы погрузился в траур. А ведь еще совсем недавно всех так воодушевляли победы восставших!

Управитель царского дома Карис долго выжидал, но наконец осмелился нарушить молчание царицы, погрузившейся в глубокое раздумье в тени акации, священного дерева, на ветвь которого она некогда повесила свиток с посланием ушедшему фараону.

— Царица! Позволь мне говорить с тобой.

— Отныне молчание — мой удел.

— Но я принес тебе важные вести.

— Гибель фараона важней любых вестей. С ним ушла вся наша сила.

— Апопи рассылает повсюду каменных скарабеев, сообщая всем о твоей гибели, царица. Повстанцы сложат оружие, если поверят лжи. Правитель гиксосов одолеет нас без боя.

Яххотеп стала еще печальней.

— Апопи не лжет. Я действительно умерла для мира людей.

Управитель царского дома, обычно сдержанный, на этот раз воспылал неистовым гневом.

— Он лжет, царица, и ты не смеешь ему потворствовать. Ты теперь повелительница двух царств, Верхнего и Нижнего Египта. Твой долг — продолжать сражение, начатое фараоном Секненра.

Лицо Яххотеп жалко исказилось.

— Ныне Верхний и Нижний Египет во власти жестокого врага. Секненра убит, я умерла вместе с ним.

Внезапно управитель царского дома в волнении простер руки к Яххотеп.

— Царица, гляди, твое послание фараону… Исчезло!

Яххотеп поднялась и взглянула на ветку акации, где только что был свиток папируса.

— Фараон Секненра получил его, царица! Разве это не долгожданный знак?

— Нет, Карис, я ждала другого.

Внезапно Яххотеп увидела, как из глиняной фигурки убиенного Осириса, лежащей у корней акации, брызнули колосья.

У царицы пресеклось дыхание, она едва не лишилась чувств, так потрясло ее видение.

Управитель царского дома широко улыбнулся.

— Фараон Секненра будет вечно жить в царстве правогласных. Отныне он присоединился к сонму богов. Он направит и наставит тебя, царица.


Даже в Фивах ложь Апопи распространилась с немыслимой быстротой. Одни говорили, что царица Яххотеп умерла, другие утверждали, будто она помешалась от горя и до скончания дней не покинет храма в Карнаке. Градоправитель Эмхеб уже приготовился сложить оружие и сдаться на милость правителя гиксосов.

Как вдруг Хирей, глава тайной службы Фив, возвестил на радость всем: царица Яххотеп жива и пребывает в добром здравии. Завтра на рассвете она намерена обратиться к воинам с речью.

Не все ему поверили.

Но на следующий день с первыми лучами солнца из дворца вышла царица в золотой диадеме тончайшей работы, в белом длинном одеянии. Все замерли в почтительном молчании, пораженные ее величавой красотой.

— Подобно солнцу, что умирает и возрождается вновь, фараон Секненра после смерти перешел в жизнь вечную. До тех пор пока сын фараона Камос не сможет сам возглавить наше воинство, замещать его буду я. Я поведу вас в бой. Я буду вечно хранить верность фараону, а потому торжественно приму в Карнаке титул Супруги бога, впервые даруемый египетской царице. Никого, кроме Секненра, не назову я мужем. Только он, пребывающий с Амоном, Сокровенным, — мой супруг и господин. Когда Египет избавится от ненавистного ига, я стану затворницей в храме, если еще буду здесь, а не в царстве мертвых.

6

Плутишка и другие ручные голуби вылетели на заре из Фив с посланиями в военный лагерь. Всем сообщалось, что исполняющая волю юного фараона Камоса Яххотеп жива и здравствует; что сопротивление ненавистным гиксосам продолжается; что каменных скарабеев с лживыми надписями следует немедленно уничтожить.

Отныне военный лагерь на севере священного города Амона перестал быть тайным. Его провозгласили ставкой действующей повстанческой армии, а Фивы — столицей законного правителя с царским дворцом, школой писцов, укреплениями, казармами, складами оружия, амбарами и домами простых жителей. Город охраняла собственная египетская стража. Никто здесь не пошел бы на сговор с гиксосами. Пример фараона Секненра, одержавшего столько побед и пожертвовавшего собой ради свободы Египта, вселял в каждого боевой дух. Всех вдохновлял прекрасный и благородный образ царицы Яххотеп.

Используя залежи серебра, недавно обнаруженные в пустыне, и следуя мудрым советам матери, царица постаралась восстановить прежнее великолепие дворца. Конечно, трудно было возродить величие прошлого. Старые стены заметно обветшали, но теперь на смену им, выщербленным и облупленным, возводили новые. Ремесленники состязались в мастерстве и усердии, управитель царского дома Карис надзирал за ними. Сведущие чиновники занялись государственными делами, в помощь им наняли множество писцов.

Яххотеп, Тетишери, Карис и Хирей внимательно разглядывали объемную карту Египта, протянувшегося от Элефантины до Дельты. Когда царица ознакомилась с ней впервые, свободным от захватчиков городом были только Фивы. С тех пор войска ее сторонников продвинулись вперед, хотя и ненамного.

— У нас три оплота: Фивы, Нехеб, Эдфу. Их жители нам верны, — рассуждал Карис. — Южнее находится Элефантина. Там хозяйничают нубийцы, союзники гиксосов. К тому же не станем забывать, что на пути из Фив в Эдфу располагается крупнейшая вражеская крепость Гебелен. К северу от Фив — Коптос. Здесь еще тоже немало гиксосов. Глава города, Тити, клянется, что успешно противостоит им, но ему необходимо послать подкрепление. Еще севернее — Гермополь. Возле него гиксосы выставили несокрушимый заслон. Не говоря уже о Дельте, где власть правителя Апопи нерушима и прочна.

— Какие вести шлют военачальники?

— Благодаря ручным голубям мы непрерывно узнаем обо всех продвижениях наших войск. Градоправитель Эмхеб расположился лагерем неподалеку от Кус в таком месте, где гиксосы не смогут атаковать его отряд открыто, где колесницам не проехать. Лишь вражеские лучники время от времени обстреливают лагерь.

Яххотеп спросила с недоумением:

— Отчего же Апопи медлит, отчего не бросит на нас всю свою армию?

— Надеясь на лучшее, предположим, что не мы одни ему досаждаем. А потому он откладывает пустяк, вроде восстания в Фивах, на потом, — отозвался Хирей.

— Наше войско под предводительством Эмхеба растет день ото дня, — сказал Карис.

— Достаточно ли у них оружия и продовольствия?

— Воинов кормят окрестные селения. Крестьяне на нашей стороне, царица. Усач и Афганец действуют очень успешно. Благодаря им наши сторонники проникают повсюду.

— А вот с оружием у нас по-прежнему плохо, верно?

— К величайшему сожалению, да. У нас все еще нет ни колесниц, ни странных животных, мчащих колесницы с немыслимой быстротой и именуемых лошадьми.

— Отсутствие колесниц еще не означает необходимости воевать как встарь. Созовем наших лучших оружейников и прочих мастеров!

Царица Верхнего и Нижнего Египта Яххотеп держала в левой руке выточенный из дерева скипетр, увенчанный головой длинноухого зверя, священного животного Сета. А в правой — священный серповидный меч Амона. Перед ней в торжественном напряженном молчании склонился ее старший сын Камос, серьезный и строгий. Вокруг собралась толпа мастеров.

— Этим скипетром я отмечу начало новой эпохи, эпохи освобожденного Египта, — проговорила царица. — Но мир и благоденствие еще не настали. Пока что нам нужен меч, дарованный могучим Амоном, покровителем Фив. Именем Амона я провозглашаю старшего сына фараона Секненра Камоса главой армии освобождения не ради уничтожения и гибели, а ради жизни и процветания. Пусть луч божественного солнца просветит его ум, и пусть отвага отца, пребывающего с богами, наполнит его сердце.

Острием священного меча из посеребренной бронзы, украшенного орнаментом из электра, сплава золота и серебра, царица прикоснулась ко лбу Камоса.

Клинок ярко вспыхнул в лучах солнца, и безмолвные зрители невольно зажмурились.

Глаза юноши расширились, засветились особенным блеском, будто внезапно узрели божество. Он принес клятву с такой твердостью, с такой убежденностью, что всех охватил трепет благоговения.

— Именем фараона Секненра и царицы Яххотеп я клянусь отстаивать до последней капли крови свободу Египта. Египтяне сбросят ненавистный гнет, и радость вновь наполнит сердца. Да не будет мне ни покоя, ни отдохновения, пока я не исполню свой долг.

Камос поцеловал священный меч Амона и низко поклонился матери. С этого момента он перестал быть ребенком и превратился в воина.

Царица обратилась к мастерам:

— Всем известно, что наше вооружение значительно уступает вооружению противника. Только вы, фиванские мастера, способны устранить это препятствие. Изготовьте нам новые копья, длиннее прежних, с бронзовыми наконечниками, пробивающими самую крепкую броню. Сделайте деревянные щиты с бронзовым покрытием. Оденьте пеших воинов в шлемы и доспехи из прочной кожи. Дайте им самые лучшие клинки, боевые топоры и палицы. Для отряда, который возглавит сам фараон, нужно также выковать побольше изогнутых серповидных мечей, подобных священному мечу Амона. Благодаря усердию мастеров и мужеству воинов, мы одолеем врага в открытом бою. Беритесь за дело, и да пребудет с вами милость Амона!

Мастера встретили речь царицы восторженными криками.

— Необыкновенная, великая женщина, — вздохнул Усач, ловивший каждое слово Яххотеп.

Афганец кивнул.

— Она обладает силой, которую вы именуете магической, — заметил он. — Ее взгляд проникает в самое сердце. Перед ней никто не устоит.

— Остановись! Не вздумай влюбиться! Ведь я уже предупреждал тебя.

— А что тут зазорного?

— У тебя, Афганец, и раньше не было ни малейшей надежды на взаимность. А уж с тех пор, как Яххотеп стала Супругой бога, ни один мужчина не смеет мечтать о ней.

— Яххотеп — красавица. Участь скорбящей вдовы не ее участь.

— Она сама избрала ее. Вероятно, ты успел заметить, что у нее сильная воля и слово не расходится с делом!

— Полно, Усач! Лучше вспомни, как поначалу ты не верил даже, что можно побить гиксосов.

— Честно говоря, мне и сейчас с трудом в это верится. Силы настолько неравные… Яххотеп всех нас свела с ума и заставила взяться за невозможное. Тем лучше. С ней наша жизнь обрела смысл, за нее и умереть не жалко.


Царица Яххотеп приняла решение направить против гиксосов все подвластные ей силы. С тех пор как она побывала вместе с Секненра в Дендере, ее посвятили в тайны магии Хеку. В храмах священного Гелиополя подвизались самые сильные ее адепты, но город увы, по-прежнему находился во власти Апопи. Впрочем, царица пока не нуждалась в помощи могучих магов. Она и сама была способна использовать полученное знание, чтобы на время, хотя бы на несколько Дней, приостановить продвижение вражеских войск.

В Карнаке у алтаря богини Мут жрец расставил восковые фигурки, изображавшие воинов гиксосов так, будто они спеленуты, неспособны пошевелиться, тем более нанести удар. На горшке из красной глины Яххотеп начертала иероглифы: имя правителя гиксосов и древнейшее заклинание, призывающее божественную кобру поразить врага смертоносным ядом.

— Пусть небесный огонь, дыхание жизни, поглотит неприятеля. Да споспешествует нам священная пчела, символ царской власти в Нижнем Египте, даровавшая этот воск, — проговорила царица.

Затрещал огонь, безобразные фигурки гиксосов растаяли, Яххотеп, следуя магическому ритуалу, разбила горшок.


— Могу ли я поговорить с тобой наедине, царица? — спросил управитель царского дома Карис, поджидавший Яххотеп у дверей храма.

— Ты чем-то опечален? Плохие вести с поля боя?

— Не пугайся, царица, плохих вестей нет. Но я долго обдумывал некое событие и могу лишь с тобой поделиться возникшими подозрениями. Скрывать их я не вправе.

Круглолицый Карис обыкновенно бывал замкнут, невозмутим, ровен и умел в самую трудную минуту подбодрить шуткой. Никогда еще царица не видела его таким подавленным и угрюмым.

— Нельзя ли нам удалиться от свиты? Никто, кроме тебя, не должен услышать того, что я скажу.

Царица с управителем царского дома медленно обошли двор храма.

— Внешний враг коварен и опасен, царица, но еще коварней враг, притворяющийся другом. К счастью, Хирей выследил всех прислужников Апопи. Отныне жители Фив преданы тебе и прославляют тебя. Более того, они наконец осознали, что путь к отступлению отрезан и придется идти до конца: либо победа, либо смерть.

— Все это, Карис, мне хорошо известно. Неужели ты подозреваешь, что в городе появились новые сторонники Апопи?

— Нет, Хирей не теряет бдительности, и я абсолютно уверен: жители Фив нас не предадут. Речь идет о другом, гораздо более важном и ужасном событии.

Управитель царского дома умолк, у него от волнения пересохло во рту.

— Долгие годы я, верный слуга фараона, докладываю о главном, отсекая ненужное. Я о многом осведомлен, масса посланий прошла через мои руки. Так вот, я прочел все донесения, касающиеся гибели фараона Секненра.

Яххотеп застыла, потрясенная.

— Ты заметил что-нибудь странное?

— Царица, я совершенно убежден, что фараон попал в засаду. Гиксосы подстерегли его, окружили, отрезав от остальных, и убили, руководствуясь указаниями кого-то из приближенных. Столько знать и так точно все рассчитать мог только свой.

— Иными словами, ты заподозрил, что среди нас есть предатель?

— У меня нет ни доказательств, ни улик. Но мой собственный вывод таков.

Яххотеп подняла глаза к небу. К предательству своих она не была готова, это удар в спину.

— Кого именно ты подозреваешь?

— Никого, царица. И я горячо надеюсь, что ошибся.

— Но если ты прав, отныне мне следует держать в тайне все намерения и планы.

— Да, никого не посвящай в них без крайней необходимости. И умоляю тебя, царица, не доверяй никому.

— А тебе я могу верить по-прежнему?

— Не знаю, можно ли теперь верить людям на слово. А кроме слова чести я ничего не могу тебе дать, Царица.

7

На защиту последних в Аварисе египетских гробниц, которым грозило разрушение, неожиданно встали самые слабые и беспомощные: одряхлевшие вдовцы и вдовицы. Отчаяние придало им сил. Все вместе они решились пойти во дворец к правителю и умолять его изменить решение.

Стражники оторопело смотрели, как толпа нищих немощных стариков и старух, убогих, едва бредущих, приблизилась к воротам дворца. Остановить их было нетрудно: путь старикам преградили двумя скрещенными копьями.

— Прочь отсюда! Немедленно разойдитесь по домам! — приказал им начальник стражи, родом из Анатолии.

Но с ним бесстрашно вступил в спор восьмидесятилетний калека, опирающийся на палку.

— Мы не дадим уничтожить наши гробницы! Там вечная обитель моей жены, моих родителей, моих дедов и прадедов. Там покоятся близкие и предки большинства жителей Авариса. Мирный сон мертвых — не помеха процветанию царства!

— Такова воля правителя.

Недовольные упорствовали. Ни слова не говоря, они сели у ворот на землю и приготовились ждать.

Перебить их всех до единого не составляло труда. Однако начальник стражи предпочел сначала доложить о них визирю.


— Старики и старухи? Кто бы мог подумать! — изумился Хамуди.

— Они не желают расходиться по домам. Требуют, чтобы их отвели к правителю.

— Вот дураки! Никак не уразумеют, что правитель не чета их прежнему фараону. Так что ж, они шумят, бесчинствуют?

— Нет, сидят молча. Как прикажете их казнить?

— Казнить… Нет, я приготовлю им кое-что получше казни. Передай госпоже Аберии, пусть явится ко мне. А я пока что попытаюсь добиться согласия правителя.


Госпожа Аберия предавалась любимейшему занятию. Широченными ладонями великанша душила живое существо. Правда, на этот раз у нее в руках билась лань, чье нежное мясо пойдет на стол правителю Апопи, а не знатная египтянка, ставшая при гиксосах рабыней. Душить женщин Аберии нравилось гораздо больше, и благодаря злющей жене правителя жертв ей хватало. Одни замирали от ужаса, другие пытались сопротивляться, но кончалось все одинаково. Апопи ценил в Аберии неутолимую жажду мести и мучительства. Ее чудовищная жестокость внушала дикий страх и учила побежденных смирению и рабской покорности.

— Великий визирь зовет тебя, поспеши, — сказал начальник стражи.

Аберия радостно затрепетала в предвкушении поживы. Она отлично знала, что Хамуди не станет тревожить ее зря. Видно, придумал что-нибудь и впрямь забавное. Поначалу она была явно разочарована.

— Ты предлагаешь мне возиться с этим старичьем?

— Тебе поручено наказать опасных мятежников, — отвечал Хамуди.

— Это они-то опасные? — Аберия так и покатилась со смеху.

— Опаснее, чем ты думаешь. Старики — разносчики вреднейших предрассудков, они смущают молодых и подзуживают их бунтовать. Вот почему необходимо очистить от них Аварис, как от заразы. Здесь им не место, пусть убираются куда подальше. И другим будет неповадно.

Тут госпожа Аберия взглянула на предложенное ей дело благосклоннее.

— Ия вольна поступать с ними как захочу? Не так ли?

— Слушай. Одно из наших военных поселений расположено близ Шарухена в Палестине. Место там сырое, болотистое. Отлично подойдет для сосланных бунтарей.

— Они просто поселятся вдали от столицы или им суждено встретить там свою смерть?

— Как захочешь, госпожа Аберия, на твое усмотрение.

Женщина-палач больше не жаловалась, что ей досталась слишком жалкая добыча.

— Ты прав, великий визирь. Это опасные преступники и предатели. Я воздам им по заслугам.


Стариков погнали на восток в сторону пустынь. Госпожа Аберия возлежала на роскошных носилках. Она понукала несчастных, заставляла их идти все быстрей и быстрей, не давая ни отдыха, ни воды больше трех раз в день.

Даже Аберию удивила выносливость престарелых египтян. Лишь немногие выбились из сил в самом начале пути, и, само собой, великанша с наслаждением их придушила. Всех убитых она бросила в пустыне на растерзание стервятникам и прочим падальщикам. Один попытался бежать, но его немедленно догнал и убил стражник-гиксос.

Остальные безропотно шли, хотя солнце нещадно палило.

Более крепкие поддерживали тех, кто послабей, всеми силами не давая им сдаться и погибнуть.

Некоторые умирали от разрыва сердца. Их не погребали, за них не молились богам, они так и оставались лежать там, где упали.

Стоило одному из стариков попросить еще глоток воды, как его забили до смерти. Уцелевшие не смели жаловаться и шли молча. Аберия радовалась их мучениям и мечтала, что еще не раз поведет в болота осужденных на смерть.

— Не отчаивайся, — подбадривал семидесятилетний старец свою сестру по несчастью. — Мой сын среди повстанцев. Он говорит, что царица Яххотеп повела свое войско к столице.

— Увы, ей не одержать победы.

— Что ты, она уже не раз побеждала гиксосов!

— Мы в Аварисе что-то не слыхали об этом, — не поверила женщина.

— Правитель сеет повсюду ложь. Но правды не утаишь! Фиванцы захватили Кусы и готовятся в поход против врага, засевшего в Дельте.

— Враг слишком силен. Боги отвернулись от нас.

— Нет, боги помогут нам, я уверен.

Старая вдова недоверчиво покачала головой, но все же передала шепотом новость другому спутнику. Тот шепнул ее на ухо женщине, идущей рядом с ним, и так понемногу все осужденные узнали, что фиванская царица не сложила оружия и борется за свободу Египта. Весть окрылила даже тех, кто совсем изнемог. Теперь долгий путь казался им не таким мучительным, несмотря на жару, жажду и укусы насекомых.


Шарухен был вторым по величине и значению укрепленным городом гиксосов после Авариса. С высоких башен крепости дозорные озирали окрестности и оживленную гавань. По первому же слову правителя из Шарухена могли выступить многочисленные отряды прекрасно вооруженных воинов, чтобы уничтожить в зародыше любую попытку восстания в Сирии и Палестине.

Согласно приказу Апопи, отсюда периодически совершались грабительские набеги на близлежащие селения, дабы жители пребывали в постоянном страхе и помнили, что власть правителя безжалостна и нерушима. Гиксосы угоняли весь скот, опустошали житницы, сжигали дома, насиловали женщин и превращали их в рабынь, забирая также себе в услужение и наиболее крепких детей. Подобные вылазки стали любимым развлечением воинов Шарухена. Помимо такой добычи, им перепадало немало провизии с грузовых судов, что приплывали в их гавань.

Глава крепости с удивлением смотрел на прибывших изможденных стариков и с неподдельным восхищением на могучую атлетического сложения женщину, подгонявшую их.

— Меня послал сам правитель, — важно сообщила госпожа Аберия. — По его приказу я выстрою близ Шарухена поселение для высланных из столицы преступников. Правитель решил очистить Аварис от всех мятежников и смутьянов, нарушающих установленные нами законы.

— Эти жалкие развалины опасны?

— Они распространяют вредную ложь, смущают покоренных нами египтян.

— Хорошо, охотно верю. Но их придется вести далеко, вглубь долины. Шарухен окружен непроходимыми топями, местность здесь заболочена…

— Прекрасно. Как раз болота мне и нужны. Я хочу, чтобы сосланные жили под постоянным прицелом здешних лучников, чтобы их можно было застрелить с городской стены. Если хоть один из мерзавцев попробует выйти за ограду поселения, немедленно убивайте его.

Госпожа Аберия выбрала наихудшее изо всех мест: сырое, холодное, затхлое, где тучами вились насекомые-кровососы.

Велела старикам соорудить хижины из тростника и прятаться в них, не высовываясь наружу. Пусть сидят себе тихо и славят правителя, который по милости своей кормит их и поит.

Не прошло и седмицы, как не стало половины прибывших. Старикам приходилось хоронить умерших братьев по несчастью, голыми руками выкапывая могилы в грязи. Вскоре в поселении вымерли все.

Госпожа Аберия довольная вернулась в Аварис. Она выразила живейшую признательность Хамуди за его забавную выдумку и охотно согласилась впредь отводить всех недовольных в гостеприимные объятия топей Шарухена — там они не причинят правителю никакого вреда.

8

Северный Ветер состарился, ему перевалило за девятнадцать. Лучшего предводителя отважного длинноухого воинства невозможно было представить. Он смог бы один вести по извилистым горным тропкам караваны, доставлявшие для войска царицы необходимое снаряжение и провизию. Он трудился неустанно и безропотно, если люди добросовестно выполняли свои обязанности: относились к нему бережно и уважительно, не забывали его поить, кормить и чистить.

Царица Яххотеп всегда помнила, что без серых четвероногих помощников ей не удалось бы вооружить и прокормить всех бойцов-повстанцев, что Северный Ветер — ее преданный, неутомимый и смышленый слуга.

На заре безоблачного весеннего дня случилось величайшее несчастье. Умер верный пес Весельчак. Надежнейший из телохранителей, он столько раз спасал царице жизнь! Но время не пощадило его. Положив огромную голову хозяйке на колени, он в последний раз заглянул ей в глаза с любовью и пониманием, потом вздрогнул и с протяжным глухим стоном испустил дух.

Яххотеп была безутешна, хотя шестимесячный щенок, Весельчак Младший, рос и становился не менее умным и могучим, чем его отец. Песчано-рыжий, кареглазый, он совал влажный черный нос во все дела, безошибочно угадывая малейшее желание хозяйки.

Мумию прежнего Весельчака поместили в гробницу фараона Секненра. На шею ему повесили свиток папируса с магическими письменами, чтобы он и за гробом мог служить господину. Вместе с псом, участником путешествий, свидетелем всех радостных событий в жизни Яххотеп и ее любимого мужа, ушла молодость царицы.

Северный Ветер разделял скорбь госпожи. Выражая сочувствие, он ласково ткнулся мордой ей в плечо. Погладив ослика, Яххотеп шепотом попросила присмотреть за щенком Весельчака и научить его всему необходимому.

В знак согласия ослик повел ушами.


План со лживыми посланиями на скарабеях не удался, и повелитель пребывал в мрачнейшем настроении. Однако доклад Аберии об изгнанных смутьянах мгновенно развеселил его. Отчего же ему самому не пришло в голову высылать из города всех недовольных, чтобы те сгнили на болотах? Новый замысел Хамуди понравился правителю. Топи Шарухена — отличное средство от беспорядков.

Мало-помалу Аварис очистят от дерзких мятежников, действительных или мнимых, гиксосы истребят египтян, оставив лишь небольшое число рабов для выполнения грязной работы.

Хамуди разошелся не на шутку.

— Владыка, вот список бунтовщиков, речами и поступками заслуживших ссылку.

— Оставь мне нескольких. Пусть испробуют бычьи рога и лабиринт.

— Оставлю, владыка. Но знай, в списке не только египтяне.

Апопи нахмурился. Хамуди поспешно объяснил, о чем идет речь.

— Один чиновник-гиксос непочтительно отозвался обо мне. А садовник из Анатолии досадил моей супруге. Разве они не заслуживают наказания?

— Заслуживают, — согласился правитель. — И я в свою очередь внесу в список имя одного из дворцовых стражников. Моя мягкосердечная сестра Ветреница имела неосторожность приблизить его к своей особе. Наглец возомнил о себе невесть что и теперь постоянно жалуется, мол, служба стражи невыносимо тяжела. Да как он смеет роптать! Такую неслыханную дерзость я не потерплю и от гиксоса. Пусть болота Шарухена вразумят его. Прикажи госпоже Аберии снова отправляться в путь.

Исчезновение вдовых стариков и старух, осмелившихся возвысить голос против разрушения гробниц, действительно посеяло панику среди населения Дельты. Отныне каждый чувствовал себя беззащитным перед лицом жестокого произвола правителя и его казначея. Попытки протеста, и прежде робкие, теперь прекратились вовсе. Но запуганные люди по-прежнему с жадностью ловили вести с полей сражения, хотя и не знали, верить им или нет. Слух о взятии Кус повстанцами — и тот вызывал у многих сомнение.

Близ Киклад Яннас одерживал победу за победой. Однако преследовать и уничтожать разбойничьи корабли было не так-то просто. Даже опытному флотоводцу не под силу разделаться с ними в одночасье. К тому же в его обязанности входило следить за побережьем неблагонадежного Крита: оттуда гиксосы постоянно ожидали нападения.

По Азии правитель Апопи прошелся огнем и мечом, его воины чинили расправу без суда и следствия. Тем не менее жестокость захватчиков не сломила дух побежденных: то и дело вспыхивали восстания. Ни одно из них не продлилось долго, всех зачинщиков безжалостно казнили вместе с семьями. И все же проклятые беспорядки требовали непрестанного вмешательства, не давая Апопи перебросить войска в Верхний Египет.

Хамуди утешал повелителя:

— Царица Яххотеп не способна к решительным действиям, владыка. Жалкая горстка ее приспешников вот-вот запросит пощады. Я не удивлюсь, если они завтра же сдадутся тебе на милость. Какая глупость поставить женщину во главе армии! Египтяне — те еще вояки. Это очевидно.

— Не спорю, воевать они не умеют, — согласился Апопи. — Но несколько отдаленных номов оказывают поддержку мятежным Фивам. Мы вырвем измену с корнем, уничтожим причину всех зол, зачинщицу дурацкой смуты, не прибегая к силе оружия. И в этом нам поможет один наш старый друг.


Юный Камос, верный принесенной клятве, трудился день и ночь без отдыха и сна. Он упорно овладевал воинским искусством и понемногу достиг совершенства, став на удивление сильным и ловким. Царица боялась, что сын уморит себя чрезмерным рвением. Он ложился в постель лишь по ее настоянию и мгновенно просыпался. Воспоминание об отце не давало ему покоя. Он хотел во всем походить на свой идеал — доблестного воина, принесшего себя в жертву ради освобождения страны.

Мать была для него образцом правительницы. С предельным вниманием и сосредоточением Камос вникал в смысл наставлений фараонов Старого царства и растолковывал их младшему брату. Иногда он ловил себя на том, что погружается глубоко в мечты, воображая Египет освобожденным, мирным, мысленно путешествует из нома в ном, безмятежно плывет в барке по Нилу. Чувство долга, словно удар кнута, возвращало его к действительности, суровой и неприглядной. С яростью в сердце, с еще большим упорством он возобновлял занятия, стремясь стать достойным преемником Секненра.


Как раз когда царица собрала совет, намереваясь отрядить посланников в Коптос, управитель царского дома Карис доложил ей, что прибыл нежданный гость, посол от Тити, градоправителя Коптоса, и просит аудиенции.

Перед Яххотеп предстал жирный бородатый коротышка. Низко поклонившись, он произнес:

— Царица, я привез тебе добрую весть! Градоправитель Тити очистил Коптос от захватчиков. Гиксосы спаслись от нас бегством. Мы захватили несколько торговых судов, до отказа нагруженных провизией. Прими в дар от градоправителя вот эти кувшины с зерном, бобами и маслом.

Слуги посла действительно внесли пузатые красно-коричневые кувшины, в каких обычно хранили запасы гиксосы.

— Для того чтобы доставить их тебе, градоправитель отрядил воинов из своей личной охраны. Мы миновали многие селения. Гиксосов в округе нет. Земледельцы заняты мирным трудом. Все надеются на тебя. В Коптосе с нетерпением ждут царицу Свободу.

— Градоправитель уверен, что враги не вернутся? Он действительно одержал победу?

— Одержал, царица. Иначе разве бы он отправил открыто послов с дарами в мятежные Фивы? Тити — человек осторожный, будь враги рядом, он бы не стал рисковать. Мы ведь достаточно от них натерпелись.

Яххотеп вспомнила, как они вместе с мужем однажды гостили недолгое время в Коптосе. Тогда градоправитель рассказывал им, что, по его мнению, к восстанию следует готовиться втайне, не торопясь. Сам он прикидывался союзником гиксосов, занявших Коптос, верным слугой правителя Апопи.

— Отнесите кувшины в кладовую, — приказал управитель царского дома Карис.

— Сегодня ты отобедаешь с нами, — сказала послу царица Яххотеп. — Я хочу услышать подробнейший рассказ об освобождении Коптоса.


Самым голодным выглядел, как всегда, Весельчак Младший. Если бы не гневный взгляд хозяйки, он бы непременно схватил что-нибудь с одного из многочисленных блюд, вносимых прислужниками в пиршественный зал. Пес смотрел умильно и жалостно, делал вид, будто его давным-давно не кормили, и всегда отыскивал среди гостей самого наивного, сердобольного, который спешил потихоньку дать ему кусочек повкусней.

— Но, насколько я понимаю, гиксосы по-прежнему стерегут все караванные пути? — спросила Яххотеп у коптосского посланника.

— Скоро их власть окончится повсюду, царица. Нужно только захватить и разрушить те укрепления, что они возвели в пустыне вплоть до побережья Красного моря.

— Есть ли у градоправителя Тити подробная карта этих укреплений?

— Конечно же есть! Торговцы охотно приводят к нам теперь караваны. Они тоже были бы счастливы сбросить ненавистное иго. Следуя их указаниям, мы окружим крепости одну за другой, возьмем их врасплох и сравняем с землей.

Яххотеп и сама размышляла о такой стратегии: постепенно вытеснить врага из окрестностей Фив и наладить наконец торговлю. Ведь долгие годы ее подданные не видели иноземных товаров.

— Многочисленно ли войско градоправителя?

Бородатый коротышка пустился в пространные и довольно путаные объяснения. Царица старалась вникнуть в его слова. В рассеянности придвинула к себе алебастровую миску с тушеным мясом и бобами, попробовала…

Внезапно черный собачий нос уткнулся ей в руку.

— Что ты позволяешь себе, Весельчак! Прочь отсюда, наглец!

Но пес уже перевернул лапой миску и яростно лаял на коптского посланника.

Царица мгновенно догадалась, в чем дело.

Верный телохранитель не клянчил подачки — он пытался спасти ей жизнь.

— Задержите этого человека! — приказала она страже.

Тот опрометью бросился из пиршественного зала, но два дюжих воина уже преградили ему путь.

— Бобы, что он привез мне в дар, отравлены. И я их ела.

9

Изнемогая от боли, царица опустилась на низкое деревянное ложе. Тетишери склонилась над ней, отерла ей лоб полотном, смоченным в душистом травяном настое.

— Он во всем признался, — доложил Хирей, лично присутствовавший при пытках, развязавших посланнику язык. — Это он отравил бобы смесью клещевины и скорпионьего яда. Если бы Весельчак не почуял дурного, ты была бы уже мертва, царица!

Верный пес, ни на минуту не отходивший от хозяйки, лежал неподвижно у нее в ногах, положив морду на вытянутые лапы.

— Его и вправду прислал к нам градоправитель Коптоса? — едва слышно спросила Яххотеп.

— Вправду, царица.

— Значит, он отравил меня по приказу градоправителя.

— Сомневаться в этом не приходится. Тити подослал к тебе убийцу, чтобы угодить правителю Апопи. — это очевидно.

— Мы должны захватить Коптос. И как можно быстрее, — решила царица.

Она попыталась приподняться с ложа, но невыносимая резь в желудке принудила ее снова лечь.

Тетишери захлопотала, вне себя от тревоги за дочь.

— Тебя нужно немедленно отвезти в храм Хатхор. Жрицы богини исцеляют все недуги.


Хотя царице сразу дали снадобье из льняного семени, лука, плодов рожкового дерева и таинственного растения под названием «змеиная трава», ее едва не убил долгий путь в Дейр-эль-Бахри к величественному храму, воздвигнутому фараоном Ментухотепом II.[3]

Миновав обширный двор, обсаженный тенистыми деревьями, свита царицы приблизилась к храму. Перед каждой колонной высилась огромная фигура фараона в красной короне и ниспадающих белых ритуальных одеждах. Суровые глаза, громадные ладони и черные ступни фигур внушали ужас и почтение всякому, кто подходил к святилищу.

Единый во многих лицах, царь, облаченный в магические цвета перехода к вечной жизни — красный, белый и черный, сам охранял главную святыню, символ первозданного холма, вышедшего из вод и породившего божественное дитя, «осветившее землю, что пребывала во мраке».

Здешние жрицы издавна почитали наряду с Хатхор богиню Сехмет. Ее древнее изображение возвышалось на цоколе над каменным резервуаром, полным воды. Сюда погружали для исцеления от самых тяжелых болезней.

— Я, Тетишери, вверяю вашим заботам царицу Египта. Ее отравили.

Яххотеп была без сознания. Хирей нес ее на руках.

— Читайте вслух магические слова, высеченные на цоколе, — приказала верховная жрица.

— О, приди тот, чье имя сокрыто даже от вечных богов. Создавший небо, и землю, и все сущее на земле. Ты сам небо, земля и воздух, перед тобой рассеется всякое зло. Даруй исцеление просящей тебя.

Вода в каменной чаше подернулась рябью и заклокотала.

— Боги благосклонны к страждущей. Разденьте ее и погрузите в чашу.

Пока Тетишери и другие послушно исполняли веление жрицы, та совершила возлияние богине Сехмет. Ее помощница собрала драгоценные капли, стекавшие с иероглифов магической формулы, в сосуд. Теперь они вобрали в себя божественную силу.

Освященной водой она окропила грудь Яххотеп, пребывавшей в глубоком обмороке.

Семь раз кропили царицу, моля богов об исцелении. Потом верховная жрица повелела всем отойти.

— Выживет ли моя дочь? — спросила Тетишери с ужасом и отчаянием.

Верховная жрица ничего не ответила.


В Коптосе готовились к торжеству.

В благодарность за услугу, оказанную правителю гиксосов, градоправителю разрешили устроить праздник Мина, хотя традиционный ритуал подвергся значительным изменениям: участникам процессии запретили нести изображения древних царей. Ведь в Египте не было истинных фараонов, кроме Апопи.

Тити во всем подчинился завоевателям и был доволен, что положил конец бессмысленной войне, несущей лишь смерть и муки тысячам египтян. Градоправитель давно смирился с тем, что гиксосы — полновластные хозяева Коптоса и всех его окрестностей, и что сила и власть — на их стороне. Тити хитрил, вел двойную игру. Ему даже удалось добиться некоторых привилегий, поэтому его друзьям и близким не так уж плохо жилось при гиксосах. Нужно было только избавиться от замшелых предрассудков и подладиться к правителю Апопи.

Вот и старинный праздник в честь бога плодородия, священный и в то же время земной, с его легкой руки из магического действа превратится и в прославление Апопи, благодетеля Египта, и в обычное народное гулянье.

Население Фив тоже могло жить тихо-мирно, если бы не эта безрассудная Яххотеп и не ее слабоумный муженек. Великое счастье, что Секненра убит, а жалкие остатки повстанческой армии разлагаются в Кусах.

Правда, царица и одна натворила бы много бед. Тити принимал ее у себя в Коптосе несколько лет тому назад и отлично понимал, что она пойдет до конца. Упрямица. Не хотела взглянуть правде в глаза. Еще немного, и южные номы подверглись бы по ее милости чудовищной расправе.

Но градоправитель Тити спас Коптос. Он подослал к Яххотеп лучшего своего помощника, чтобы тот ее отравил. И теперь он герой, весь Египет его прославляет. Смерть царицы означает конец войне. Отныне мир воцарится повсюду. Эту радостную весть он сообщит жителям Коптоса, приумножив их ликование по случаю долгожданного праздника.

— Все ли готово? — спросил он у подошедшего управляющего.

— Все готово, но гиксосы требуют, чтобы их стражники оцепили праздничную процессию.

— Они правы. Я тоже не потерплю никаких безобразий, нарушающих общее веселье.

Тут приблизился начальник стражи, ставленник гиксосов, сириец с тупым и грубым лицом. Тити с подобострастной поспешностью приветствовал его.

— При малейшем беспорядке я жестоко накажу всех виновных. Большую часть прикажу казнить, — объявил он.

— Беспорядков не будет. Поверь, обитатели Коптоса вполне благоразумны и благонадежны. Они мирно повеселятся, прославляя правителя Апопи, милостиво разрешившего им возродить праздник Мина.

Жрецы вынесли из храма на диво огромную и величественную статую бога плодородия, обернутую в белое полотно, — белый цвет символизировал возрождение к вечной жизни. Мин, «телец своей матери», «податель урожаев», несокрушимо воздвигнутый фаллос, благословлял непрерывное размножение живых существ и прорастание зерна.

Торговцы, караванщики, рудокопы, неутомимые искатели сокровищ молились ему с истовым рвением. Ведь только Мину были открыты все недра земли, только ему покорялась пустыня. В короне, увенчанной двумя перьями, он воздевал одну руку вверх, а в другой держал плеть о трех хвостах, напоминавших о трех царствах: подземном, земном и небесном. Его магическим жестом втайне приветствовали друг друга строители храмов. Бесстрашные путешественники и торговцы испрашивали у Мина удачи, поскольку пользовались его особым покровительством.

Вслед за носилками со статуей вели красивейшего белоснежного быка с солнечным диском, прикрепленным между рогов. По традиции рядом с быком должна была идти сама царица, как бы смиряя необузданную силу животного и благословляя его оплодотворяющую мощь. Но законную царицу Египта отравили. И вообще Апопи запретил женщинам участвовать в священнодействиях.

С помощью канатов и рычагов воздвигли столб Мина. Началось состязание в ловкости. Кто провор нее и быстрее всех вскарабкается наверх, доберется до желанных разнообразных даров? Многие падали, ушибались, но синяки и ссадины никого не смущали.

— У вас в Коптосе слишком много храмов, — заявил начальник стражи. — Правитель полагает, что одного вам будет вполне достаточно. В остальных мы поселим наших воинов и разместим склады оружия.

Градоправителю оставалось только поддакивать. Тити знал, что Апопи ненавидит древние египетские культы. Он только что добился расположения правителя гиксосов и не хотел потерять его.

— Ты уверен, что царица мертва? — спросил сириец.

— Совершенно уверен. Моего слугу, отравившего Яххотеп, казнили. Фивы погружены в траур. Вскоре все мятежники сложат оружие. Царица была душой восстания, его вдохновительницей. Без нее у бунтарей не хватит ни мужества, ни воли к продолжению борьбы. К тому же я отлично знаю своих соотечественников. Египтяне сочтут, что боги покарали царицу, поскольку ее замысел был нечестивым. Мне кажется, мы со своей стороны должны укрепить это мнение в народе.

— Я лично позабочусь об этом.


В Коптосе в день праздника были открыты всего два питейных дома. Здесь продавали прескверное пиво, но за неимением иного приходилось довольствоваться и этим. Стража пристально следила, чтобы гуляки не устроили бесчинств. Любого, кому выпитое ударило в голову и развязало язык, немедленно хватали и волокли в темницу. Правитель не терпел беспорядков на улицах и не простил бы попустительства пьяницам. А госпожа Аберия только радовалась, если умножалось число обреченных сгнить в зловонных топях Шарухена.

— Что за гнусное пойло! — возмущался Афганец.

— Урезанная по мерке гиксосов процессия не лучше, — заметил в ответ Усач.

— Это не праздник, а сплошной обман. Они у меня поплатятся!

— Зовем хозяина?

— Нет, презренный трус и так еле жив от страха. Хочу наказать негодяя поважней. Того вот стражника, например.

Усач лениво приблизился к стражнику.

— Знаешь, приятель, нам с другом вовсе не понравился ваш праздник. Процессия жалкая, пиво скверное, компания никудышная. Что, не привык к таким речам, не нравится?

Растерявшийся было представитель власти мигом опомнился.

— Вы оба пьяны! А ну, пошли со мной, и не рассуждать!

— Нет, мы никуда не пойдем. Нам нельзя.

— Поговори еще!

— Мой друг сказал правду, — подхватил Афганец. — Нам нельзя уходить отсюда. Мы не затем пришли, чтоб повеселиться. Не затем, чтоб сидеть под стражей. И мы вовсе не пьяны.

— Да кто ты такой, чтобы мне возражать!

— Кто я такой? Разведчик повстанческой армии. И намерен убить стражника-гиксоса, а потом запалить этот грязный питейный дом и тем подать сигнал к наступлению.

10

Завидев дым, воины Яххотеп, уже проникшие в город и смешавшиеся с толпой, бросились на гиксосов. Они быстро разделались с противником, поскольку напали внезапно и к тому же, благодаря наставлениям Усача и Афганца, прекрасно владели всеми приемами рукопашной.

Начальник стражи в ужасе и растерянности обернулся к Тити.

— Скорее во дворец! Прикажи своим людям сразиться с мятежниками.

Жрецы, вне себя от страха, бросились в храм, унося статую Мина. Двое мальчишек бросали в стражников камни, вскарабкавшись на верхушку праздничного столба. Усач призывал жителей Коптоса разделаться с притеснителями. Последних представителей власти растоптали разъяренные горожане, счастливые, что могут наконец выплеснуть так долго сдерживаемый гнев.

Градоправитель и глава стражи не смогли спрятаться во дворце.

Все воины Коптоса, даже телохранители Тити, перешли на сторону царицы Свободы.

— Теперь они в наших рядах и не послушаются твоего приказа, — объявила Яххотеп дрожащему Тити.

— Царица! Ты жива… Нет, не может быть. Ты, наверное, призрак, явившийся из загробного мира! Укроемся поскорей в храме Мина. Там они не посмеют нас убить.

Один из лучников хотел пустить в него стрелу, но Яххотеп не позволила.

Начальнику стражи и Тити чудом удалось бежать, хотя повсюду кипело сражение и египтяне одерживали верх.

Верный союзник Апопи и преданный его слуга добрались до храма Мина, который оказался заперт.

Тити яростно забарабанил в двери.

— Откройте! Здесь градоправитель! Я требую немедленно впустить нас! Мин защищает взывающих о помощи!

Никто не отозвался.

Внезапно в городе воцарилась зловещая тишина.

Смолкли победные кличи, стоны раненых, шум битвы. Не слышалось даже лая собак.

Градоправителя и главу стражи окружили на ступенях храма жители Коптоса и воины армии освобождения.

Яххотеп выступила вперед.

— Вот слова, произносимые в этом храме всякий раз, как начинается суд: «Да убоится клятвопреступник Мина, охранителя всего сущего, ибо он любит правду и ненавидит ложь. Он один вынесет справедливое решение».

Градоправитель Тити упал на колени, с мольбой протягивая руки.

— Поверь, царица, тебя ввели в заблуждение. Я невиновен. Я лишь прикидывался сторонником гиксосов, чтобы спасти мой город. Если бы не я, многих бы пытали и казнили. На самом деле я предан тебе с самого начала освободительной войны. Разве ты не помнишь, как гостила здесь, в Коптосе? Я сразу же отнесся к тебе и фараону Секненра с глубочайшим уважением и доверием. И сейчас на деле докажу, что по-прежнему верен тебе. Во-первых, я назову имена всех предателей египтян, торговцев, флотоводцев, караванщиков, что продались гиксосам. Клянусь, не утаю ни единого! А во-вторых, вот тебе еще неопровержимое доказательство!

С этими словами Тити вонзил кинжал в спину главы стражников. Тот с криком повалился навзничь. Градоправитель ногой перевернул его и добил вторым ударом.

Затем снова встал на колени.

— Я твой преданный слуга, царица.

В глазах Яххотеп разгорелась ярость.

— Подлый трус, негодяй, ты посмел осквернить святилище Мина! Во веки веков не будет тебе прощения! Ты осужден. Выслушай свой приговор: отныне ты больше не градоправитель Коптоса, и никто из твоих потомков не получит эту должность. Все твое имущество отойдет храму. Твое имя будет проклято и предано забвению, его отовсюду сотрут. Если какой-нибудь фараон в будущем дарует прощение твоему роду, от него отвернутся боги, и он утратит корону Верхнего и Нижнего Египта.


— Господин, — обратился стражник к начальнику заставы. — Посмотри, там, вдали, черный дым!

— Где ты видишь дым?

— Над городом, господин.

— Скорее всего, какой-нибудь старый дом загорелся. Пусть себе горит, нам-то что! Наше дело — взимать пошлину со всякого, кто желает войти в ворота Коптоса. Чем больше сдерем, тем лучше. Правитель наградит нас за старания. Остальное нас не касается.

— Господин!

— Ну что тебе еще?

— К заставе идут люди.

— Сам собери с них дань. У меня рука болит. Слишком часто печать к папирусу прикладывал. Я сейчас отдохну, пожалуй.

— Но их слишком много.

— Кто они? Купцы, караванщики?

— Нет, господин. Это воины.

Только тут начальник заставы сбросил оцепенение.

В самом деле к ним подходил отряд египтян под предводительством Усача. По Нилу к городу подплывал десяток барок со множеством лучников на борту.

Усач произнес внушительно:

— Слушайте и выбирайте: или вы добровольно сдаетесь, или мы вас всех перебьем.


Мрачный, осунувшийся от переживаний Хирей, великан и силач, склонился перед Яххотеп.

— Царица, я слагаю с себя должность начальника тайной службы Фив и становлюсь простым воином. Я недостоин оказанного мне доверия. Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне мою тупость и близорукость! Сознаю, что никто еще не совершал столь чудовищной оплошности. Прошу лишь об одной милости: позволь мне остаться в Фивах. Но, конечно, ты вправе меня изгнать, я заслужил самой суровой кары.

— Мне не в чем упрекнуть тебя, Хирей.

— Как же так, царица! По моей вине во дворец проник убийца, отравил кушанье, ты едва не умерла! Из-за моей ошибки весь Египет едва не лишился последней надежды на освобождение! Справедливость требует моего отстранения.

— Нет, Хирей. Ты обладаешь наивысшей из добродетелей — верностью. Я убеждаюсь в этом каждый день. Верность объединяет нас. Верность поможет нам победить.

— Царица…

— Добрый мой Хирей, окажи мне услугу: останься на своем посту и служи с удвоенной бдительностью. Я сама совершила множество ошибок и боюсь, немало еще совершу их в будущем. Враг еще не раз прибегнет к уловкам, самым изощренным и отвратительным. Поэтому я особенно дорожу каждым сторонником. Мы должны сплотиться.

Добрый малый был до слез растроган прощением царицы.

Он низко поклонился супруге бога. Восхищение ею росло в нем день ото дня.

— Тебе предстоит нелегкий труд, — проговорила царица. — Тити перед казнью назвал нам огромное число предателей. Само собой, многих он оговорил нарочно. Нам самим придется установить, кто верен Египту, а кто продался правителю Апопи. Проведи расследования с особой тщательностью. Пусть ни один невиновный не пострадает.

— Я приложу все старания, царица!

— Пойдем взглянем на карту.


Управитель царского дома Карис с величайшей радостью присоединил на карте Коптос и его окрестности к освобожденной территории. Гиксосов изгнали отсюда, значит, здесь не будет больше незаконных казней, пыток и грабежа. Тиски разжимаются понемногу, Египет дышит свободнее.

— Секненра будет доволен, когда гиксосы утратят владычество над караванными путями, — прошептала царица. — Мы тогда ни в чем не будем нуждаться.

Счастливый Карис мечтал вслух:

— Завтра же прославим по-настоящему бога Мина! Царица Египта пойдет во главе процессии, за ней понесут статуи всех фараонов древности, воскуряя им благовония.

На прекрасное лицо Яххотеп набежала тень.

— Пока что мы одержали незначительную победу. Все пойдет прахом, если мы не увеличим нашу армию и как следует не оснастим ее.

— Наша армия растет. Поверь, царица, она тебя не разочарует.

— Чтобы продвинуться на север, нам нужен флот. У гиксосов есть колесницы, запряженные лошадьми. У нас нет колесниц, зато мы лучше знаем Нил. Немедленно откроем как можно больше судостроительных верфей. Созовем всех мастеров, дадим им помощников, станем трудиться день и ночь.

11

Несмотря на большую физическую силу, выносливость и умение справляться с любой бедой, градоправитель Эмхеб чувствовал величайшую усталость. Пышущий здоровьем, высокий, широкоплечий, с объемистым животом, массивной головой, крупным носом, он производил бы впечатление человека жизнелюбивого и добродушного, если бы не его бычья шея и жесткий взгляд, говоривший о несокрушимой воле и решительности.

Пока он радел о своем любимом городе Эдфу, делая вид, что покорился владычеству гиксосов, ему постепенно удалось сместить их ставленников со всех ключевых постов и заменить людьми, преданными идее освобождения Египта. Таким образом, он очистил город от врага. У царицы Яххотеп не было более преданного союзника. С начала войны Эмхеб принимал участие во всех сражениях. Смерть фараона Секненра он пережил как личную утрату.

Он и вообразить не мог, что вдова, слабая женщина способна одолеть такое горе и продолжать борьбу. Эмхеба поразило мужество царицы, решившейся исполнить до конца завещанный мужем долг. Она вдохновляла на битву даже маловеров.

На заре восстания, когда бог света стал одолевать змея мрака, Эмхеб радовался победам освободительных войск. И потом благое солнце удачи не заходило над ними долгую череду дней, время словно бы остановилось. Градоправитель не мог взять в толк, отчего правитель Апопи не спешил задавить восставших. То ли считал, что египтяне в конце концов сами отступятся, то ли потихоньку стягивал силы, готовясь к наступлению по всем направлениям.

Даже основательно укрепив позиции, Эмхеб не смог бы долго сдерживать натиск всей армии гиксосов. Но царица не зря безгранично доверяла ему: он не сдался бы ни при каких условиях. Он понимал, что взятие Кус — величайший подвиг, вернувший египтянам утраченное самоуважение, и был благодарен Яххотеп, отважно взявшейся за осуществление невозможного.

Собственно, тут и раздумывать было не о чем. Если царица прикажет остановить гиксосов, он остановит их любой ценой.

К градоправителю подошел Яхмес, сын Абаны, совсем юный, но поразительно смелый и доблестный воин.

— Господин, нужно подбодрить наших воинов. Многие поверили, что царица Яххотеп мертва и поговаривают, что лучше бы сдаться на милость гиксосов, пока не поздно.

— С чего решили те, кто мечтает сдаться, будто гиксосы милостивы? Царица несомненно жива. Мы получили послание, написанное ее рукой. Она заново отбила у врага Коптос.

— Я их убеждал почти теми же словами. Но лживые слухи распространяются как зараза. Хорошо бы ты, господин…

Не успел он договорить, как послышался крик часового:

— На нас напали! Гиксосы наступают!

Эмхеб и Яхмес, сын Абаны, вышли из шатра градоправителя и поспешили возглавить тех, кто готовился отбить атаку врага.

Эмхеб отправил с голубями послание в Фивы с просьбой как можно скорее прислать подкрепление. Если помощь не подоспеет к сроку, гиксосы сметут защитников Кус и прорвутся на юг.


Весь военный лагерь в Фивах превратился в обширнейшую верфь. Воины стали подмастерьями плотников. В кратчайший срок они должны были построить множество барок, заботясь не только об их числе, но и об их устойчивости и прочности.

Одни валили высокие деревья, еще уцелевшие в здешних местах, главным образом акации и явор. Другие обрубали ветки и сучья, третьи строгали доски, четвертые долотом вытачивали глубокие пазы, пятые киянкой забивали в них шипы, шестые с теслом в руках выравнивали поверхность. Никто и не помышлял об отдыхе. Все сознавали, что выполняют самое насущное дело, что будущее Египта напрямую зависит от их упорства и добросовестности. Особенно радовались мастера, пропитывая барку особым, предохраняющим от проникновения влаги составом из кедрового масла, воска и других веществ. Из их рук выходило судно, готовое пуститься в плавание по водам Нила.

Яххотеп лично следила за всеми судостроительными работами. Она подбадривала мастеров и их помощников. Заботилась о том, чтобы никто не получил увечий, отправляя спать каждого, кто выбился из сил. Ее повсюду сопровождал Весельчак Младший, оберегавший хозяйку с не меньшим усердием и бдительностью, чем его отец. Царица усадила за станки всех ткачей в Фивах. День и ночь они ткали льняные паруса. Кроме издавна привычных парусов из цельных полотнищ, появились и другие, тщательно сшитые из полос полотна разной ширины. Благодаря этому новшеству египетский военный флот стал быстроходнее кораблей противника.

Не забывала царица и о веслах, гребных и рулевых. Усовершенствование первых позволит не бояться безветрия, а также поможет гребцам с большей легкостью развивать значительную скорость, когда корабль пойдет по течению. Улучшение вторых даст возможность опытным флотоводцам обходить стороной все опасности великой, но подчас коварной реки.

Яххотеп приказала строить не только военные корабли, но и грузовые суда со значительным водоизмещением, чтобы перевозить оружие, различное снаряжение и провиант. Таким образом, армия освобождения ни в чем не будет нуждаться, продвигаясь вглубь территории, захваченной врагом. Можно даже взять на борт молочных коров, священных животных Хатхор, испросив предварительно благословения богини. Бычков и телят привяжут к специальным кольцам, а самых бесстрашных, не боящихся качки, отпустят бродить по палубе.

Размышления царицы прервал звук быстрых шагов. Весельчак Младший немедленно вскочил, заслонил собой хозяйку и оскалился. Пес недоверчиво смотрел на приближавшегося управителя царского дома Кариса.

— Царица, прибыло важное послание! Отряды гиксосов стянуты к Кусам. Они хотят прорвать нашу линию обороны. Эмхеб просит как можно скорее прислать ему подкрепление.

— Можно ли спустить на воду наши новые корабли? Хватит ли их?

— Нет, царица. Барок маловато. Если их чрезмерно нагрузить, они потонут. И не опасно ли оставлять Фивы без прикрытия?

Плутишка не одолел бы еще одного перелета, он слишком устал. Послали другого голубя, не менее смышленого.

Предатель, нераспознанный среди приближенных царицы, поначалу хотел застрелить его, но вскоре понял, что замысел неосуществим. Даже лучший из лучников не смог бы с одного выстрела попасть в ученого голубя, разве только на взлете. К тому же стрелка мгновенно заметят.

Оставалось прибегнуть к другому способу, гораздо более надежному.

Предатель отравил зерно. Склевав его, посланный голубь погибнет не сразу, яд погубит его лишь в середине пути. Ему не долететь до Кус. Градоправитель Эмхеб решит, что помощи не дождаться, дух его будет сломлен, и гиксосы легко опрокинут заслон, на радость правителю открыв дорогу на юг.


— Ответа все нет? — спросил градоправитель у Яхмеса, сына Абаны.

— В небе ни единого голубя, — ответил тот.

— Не может быть, чтобы царица бросила нас на произвол судьбы.

— Либо в Фивах не получили нашего послания, либо просто не могут прислать нам подкрепления. В любом случае придется обороняться своими силами. У нас отлично обученные смелые воины. Да и гиксосы пока что не обрушивают на нас основной удар. Скорее, это разведка боем.

— Рассредоточим лучников и расставим засады. Пусть противник потеряет как можно больше людей на подступах к городу. Они превосходят нас числом и мощью вооружения, зато мы лучше них знаем местность. Сражение предстоит не из легких, но еще не все потеряно.

— Ты совершенно прав, господин.

Оба в глубине души понимали, что в действительности все обстоит иначе. Но подбадривали друг друга, отгоняя страх и готовясь достойно встретить верную смерть.

Мальчишеское лицо Яхмеса, сына Абаны, оставалось невозмутимым.

— Я поведу своих людей в бой.

— Если враг начнет одолевать, пришли ко мне гонца, я в тот же миг приду на помощь.

— Да сохранят тебя боги, господин.

— Да поможет тебе Амон, сынок.

Эмхеб не боялся смерти. И не жалел ни о чем. С самого начала их безумного похода он прекрасно сознавал, что армии освобождения не по силам сокрушить гигантское чудовище, военную мощь гиксосов. Но иного пути у него и быть не могло, даже если в конце их ожидала гибель Яххотеп и разрушение Фив.

Как бы то ни было, за годы сопротивления к нему вернулось чувство собственного достоинства. Его больше не мучил горький стыд. Египтяне преодолели страх и теперь, исполнив свой долг, могли предстать перед судом богов со спокойной совестью.

К градоправителю спешил его оруженосец.

— Приближаются два корабля гиксосов, — с широчайшей улыбкой объявил он.

Эмхебу показалось, что оруженосец повредился в уме или приснился ему в кошмаре.

— И ты радуешься их приближению?

— Радуюсь, господин. Уж очень неудачный момент они выбрали.

— С чего ты взял?

— Дело в том, что прямо наперерез им с юга идет лучший в мире флот: два десятка египетских барок под предводительством самой царицы Яххотеп!

12

В изысканной золотой диадеме, которую передала ей мать, со священным мечом Амона в руках царица Свобода стояла на носу передового судна. Оно быстро скользило по реке, благодаря усилиям множества гребцов.

На вражеских кораблях ее сразу же заметили. При виде египетских барок гиксосы быстро подняли паруса и пустились наутек со всей возможной поспешностью.

Египетские воины приветствовали барки радостными торжествующими криками.

Наконец-то прибыло долгожданное подкрепление!

Градоправитель Эмхеб удивленно смотрел, как на берег высаживаются лучники и еще какие-то люди, довольно многочисленные, похожие скорее на земледельцев, чем на воинов.

— Счастлив видеть тебя, царица! Но скажи, кого ты привела мне в подмогу?

— Жителей Коптоса и окрестных селений, недавно освобожденных нами. Ты сам их обучишь, Эмхеб. Гарнизону Кус не помешает пополнение. В Фивах каждый воин на счету. Но как ни мало мое войско, я не могла не прийти к тебе на помощь. Ты ведь прочел мое послание.

Градоправитель в недоумении сдвинул брови.

— Я не получал от тебя никаких посланий, царица.

Улыбка сбежала с лица Яххотеп.

— Мы посылали одного из лучших голубей. Видимо, его убили.

— Скорее всего, бедняга стал добычей коршуна.

— Скорее всего, — проговорила царица, хотя вовсе не была в этом уверена.

— Самое главное, ты здесь. Ты подоспела вовремя. Многие поверили лживым слухам о твоей смерти, и сколько я не разубеждал их, твердили, что надежды больше нет.

— Теперь каждый воин увидит, что я жива. Я не уеду из Кус, пока не рассею все сомнения и страхи. Мы привезли тебе много оружия и провизии. Большая часть барок останется здесь. В основном это грузовые суда, но есть среди них и быстроходные. Благодаря новым парусам они обгонят любое судно гиксосов и в случае нужды мгновенно доставят тебя в Фивы.

Видеть царицу, говорить с ней, вместе встречать рассвет и благоговейно слушать, как она взывает к богам, моля их не оставить Египет и наполнить сердца его освободителей мужеством и отвагой, — что могло быть прекрасней! Отныне никто уже не страшился будущего.

Яххотеп устроила пир в честь победителей, изгнавших гиксосов из Кус и Коптоса. Сколько еще праздников и пиров предстоит им всем, когда Египет освободится от захватчиков!

Царица показала, какой подарок приготовлен у нее для правителя Апопи. Дружный смех раскатился по залу.


Повелитель гиксосов взял небольшого скарабея и тотчас же выронил его на каменные плиты, будто схватился за раскаленный уголь.

— Кто посмел подобрать эту мерзость, да еще прислать ее мне?

— Египетский пращник в Кусе перебросил скарабея в наш лагерь, — отвечал Хамуди. — Жуковика подобрал один из военачальников и отправил в столицу с гонцом.

— Немедленно казнить обоих, вот дурни! Нет, ты только прочти, Хамуди, прочти, что написала эта паршивая дрянь!

Распорядитель казны поднял скарабея с надписью, высеченной отчетливыми аккуратными иероглифами.

«Подлому гиксосу Апопи, мучителю нашей страны. Знай, что царица Яххотеп жива и здравствует, — это известно каждому египтянину. Как известно и то, что ты не вечен».

— Это явная ложь, владыка.

— Нет, Хамуди, это правда! Вскоре проклятая бестия наводнит гнусными жуковиками весь Египет, она бьет нас нашим же оружием. Из Кус ее не выкуришь, она надежно там укрепилась.

— Признаю, наша попытка напасть на них врасплох окончилась неудачей. Зато теперь мы знаем, что в Кусах сосредоточены все силы бунтовщиков, и что дальше им не продвинуться. К тому же нам шлют добрые вести из Азии. Там удалось навести порядок: местные царьки угомонились, Яннас загнал последних морских разбойников на склоны вулкана в Кикладах. Напрасно они понадеялись укрыться от него и спастись. Истребить эту погань необходимо. Тебе решать, владыка, нападать ли Яннасу на Крит или возвращаться.

— Я подумаю, — проскрипел правитель еще более сипло, чем обычно. — А тебе не показалась странной одна фраза зловредного послания?

Хамуди внимательно перечел надпись на скарабее.

— «Это известно каждому египтянину» — что они хотели сказать? Что в Дельте еще остались их сторонники, и что они сообщают жителям вести с юга?

Кривая усмешка исказила губы правителя, его лицо сделалось еще безобразней.

— Самонадеянная гусыня проговорилась, думая уязвить меня. Мы были слишком снисходительны к здешним людишкам, Хамуди, слишком снисходительны. Приказываю допросить с пристрастием всех мерзавцев и как можно больше спровадить в Шарухен. Нужно обшарить каждый город каждое селение.


Мать молодой египтянки изнасиловали и обезглавили, отца отдали на растерзание быку. Саму девушку не стали убивать, поскольку она была очень красива. Ей выпала «величайшая честь» стать одной из наложниц в доме свиданий Авариса, чтобы день и ночь исполнять мерзейшие прихоти чиновников-гиксосов.

С каждым часом она все больше тяготилась своим жалким существованием. Поддерживала ее лишь возможность приносить пользу освободительному движению.

Ей удалось убедить одного из стражников, что она его любит. Страже строго-настрого запрещалось приближаться к наложницам богачей. Неотесанный мужлан был польщен ее вниманием, а затем влюбился в нее до безумия и вскоре уже не мог и дня прожить без близости с ней.

Как-то ночью, одурманив стражника ласками, она попросила его о неслыханном одолжении: позволить ей время от времени видеться с братом, столяром из предместья Авариса. Разве ее желание неисполнимо? Ведь это такая малость: поболтать с родным человеком, обнять его! А чтобы не отлучаться с поста, можно послать в предместье конюшего, пусть приведет брата девушки.

Стражник не сразу поддался на уговоры, но под конец испугался: что если красавица, обиженная отказом, от него отвернется? Другой такой не сыщешь вовек!

Глубокой ночью на опустевшей кухне девушка встретилась с мнимым братом, а в действительности — другом ее родителей, сторонником освободительного движения, прибывшим в Дельту с юга. Она подробнейшим образом описала ему расположение покоев в доме свиданий и всех его посетителей. Ничего другого, увы, она сообщить не могла.

Зато он принес ей удивительные известия: армия освобождения существовала и успешно сражалась! В бой ее вела сама царица Яххотеп, весть о победах которой облетела всю Дельту. Скоро число борцов с засильем гиксосов, пока что небольшое, заметно увеличится.

У девушки возник дерзкий план: мятежники могут проникнуть в дом свиданий, перебить стражу и взять в заложники пришедших сюда чиновников-гиксосов.

Мнимый брат этот план одобрил и обещал, что в следующий раз придет сюда не один.

Наконец долгожданная ночь настала.

Ублажив начальника тайной службы и дождавшись, пока он уснет, заговорщица тихонько выскользнула в слабо освещенный коридор, ведущий к кухне и кладовым.

Бесшумно ступая босыми ногами, она боялась дышать, хотя в этот час здесь не было ни души.

Ей предстояло в последний раз отдаться стражнику, чтобы тот впустил мнимого брата и его сподвижников.

— Я пришла. Ты здесь, милый? — позвала она тихонько.

Ей никто не ответил.

С удивлением она шагнула во тьму и едва не напоролась на огромный вертел — на него обычно насаживали гусей, поджаривая их над очагом. Постепенно ее глаза привыкли к темноте, она даже различила на полу что-то темное.

— Это я, милый. Зачем ты прячешься?

От волнения у нее пересохло в горле. Девушка едва не споткнулась, натолкнувшись на неведомое препятствие.

Склонившись, стала его ощупывать. Пальцы погрузились в теплую липкую жижу. Коснулись волос, носа, разверстого рта лежащего окровавленного человека.

В диком страхе она закричала. И сейчас же кухня озарилась вспыхнувшим факелом.

— Я собственноручно свернула башку мерзавцу, — проговорила госпожа Аберия. — Заметила, что он увивается за тобой, хотя это строжайше запрещено.

Обезумев от ужаса, несчастная затравленно вжалась в стену.

Аберия разорвала на ней одеяние.

— У тебя красивая грудь, и вообще ты недурна. Прежде чем сдохнуть, дурень рассказал, что позволил тебе видеться с братом. Нарушил приказ. Твоего братца и его дружков уже поймали. Ты хотела тайно провести сюда наших врагов, ведь так?

— Я… Я ничего тебе не скажу!

— Не скажешь, милая? Правитель повелел нам выследить всех мятежников. А у меня неплохое чутье. Ты все мне выложишь без утайки, иначе вот этот факел изрядно попортит твою несравненную красоту!

Девушка бросилась на торчащий вертел, острие проткнуло ей горло.

Когда Аберия заглянула мертвой в лицо, ей почудилось, что на нем написано торжество.

13

Весь день под палящим безжалостным солнцем царица Яххотеп лично разносила еду и питье плотникам, которые трудились на верфях не покладая рук. Северный Ветер, нагруженный тяжелыми кувшинами и корзинами, даже в невыносимую жару безропотно и неторопливо трусил за хозяйкой. Весельчак Младший, насторожив уши, беспокойно принюхиваясь, охранял царицу, не отставая от нее ни на шаг.

Постоянное присутствие Яххотеп, ее горячее участие удерживало жителей Фив от беспросветного отчаяния. Да, они вновь обрели свободу, но надолго ли? Повстанцы еще не одолели чудовища, лишь раздразнили его. Страшно было представить, какой удар рано или поздно обрушат на них гиксосы.

Только лучезарная улыбка Яххотеп, ее красота, ее решимость идти до конца, вопреки любым трудностям, вдохновляли людей на подвиг. Душа фараона Секненра жила в ней и придавала сил.

Одна Тетишери догадывалась, что в действительности дочь терзают сомнения и неуверенность в завтрашнем дне.

Однажды они ужинали вдвоем на террасе дворца. Перед ними простирался военный лагерь.

— Может быть, лучше приостановить наступление войска? Довольно и того, что Фивы свободны, — заговорила Тетишери.

— Благоразумные люди поступили бы именно так.

— Ты хочешь сказать, что мы, неблагоразумные, поступим иначе?

— Во имя Египта мы не имеем права удовлетвориться тремя победами. Оберегая свободу единственного нома, мы обречем его в будущем на еще худшее рабство. Гиксосский правитель с легкостью захватит город если мы укроемся за его стенами и побоимся продолжать войну.

— Мы слишком слабы. Ты не хочешь посмотреть правде в глаза, Яххотеп!

— Я признаю лишь правду Маат, правды гиксосов для меня не существует. Мир, в котором правят жестокость и грубая сила, непригоден для жизни.

— Что ты надумала?

— Гиксосы уничтожили множество статуй богов. Необходимо воздать почести тем, что еще уцелели. Я кляну себя за нерадивость. И намереваюсь десять дней приносить им наилучшие дары, умоляя божественных предков благословить нас на бой. Без их помощи нам не выстоять. Затем стану вопрошать бога луны, Хонсу.

Тетишери взглянула на дочь с уважением.

— Ты стала истинной царицей Египта, Яххотеп!


Мир пришел в равновесие, Полнолуние наступило. Хонсу, отождествлявшийся с Тотом и Хором, полным серебряным диском ярко сиял на небе и просвещал ясновидящих.

— Тебе открыто прошлое, настоящее и будущее. Ты знаешь, я тверда — проговорила Яххотеп. — Моя душа больше не принадлежит мне. Я отдала ее народу Египта. Лучше смерть, чем рабство. С небес укажи мне путь, я последую ему.

На серебряной поверхности проступили иероглифы. Царица прочитала имя.

Отныне она знала волю богов и приготовилась исполнить ее, хотя сердце наполнилось болью.

— Хирей, скажи мне правду без утаек и прикрас, — повелела Яххотеп. — Я хочу знать, готов он или нет.

— Царица, твой сын — превосходный воин. Он не оплошает в бою.

— В чем его недостатки?

— Он стреляет как лучший из наших лучников. Побеждает в любом единоборстве. В совершенстве владеет мечом. Притом, что почти не спит.

— Уважают ли его солдаты?

Хирей ответил не сразу.

— Царица, я не решаюсь сказать тебе…

— Ничего не утаивай!

— За последнее время он так переменился! Твой старший сын стал истинным воплощением фараона Секненра. Я впервые вижу юношу, к чьему мнению все прислушиваются со вниманием и доверием. Он сам не замечает, какое влияние оказывает на других без малейших усилий.

Итак, царица не ошиблась, бог Хонсу действительно указал ей на Камоса.

Пришла пора венчать его на царство.


— Не сочти за грубость, матушка, но нельзя ли нам поговорить позже? Что за срочность? — спросил Камос. — По правде сказать, мне пора поупражняться в стрельбе из лука, а дальше…

— С тобой будет говорить Супруга бога, Камос!

Юноша взглянул в суровое и серьезное лицо матери и смутился. Они шли вдвоем по берегу священного озера в Карнаке. Ярко светило солнце. Кругом стояла тишина.

— Все славословят тебя, царица, — нарушил молчание Камос. — А я решусь упрекнуть. Скажи, отчего ты не фараон, а только Супруга бога?

— Потому что фараоном подобает стать тебе, сын.

— Ты гораздо мудрее, тебя все любят.

— Бог Хонсу сказал, что мне следует передать власть старшему сыну. Тебе всего лишь семнадцать, Камос. Но ты должен стать фараоном, как твой отец.

Юноша помрачнел.

— Отец — само совершенство. Мне ли сравниться с ним?!

— Если чтишь отца, постарайся быть во всем достойным его. Продолжи дело его жизни.

— Могу ли я отклонить эту честь?

— Сам знаешь, что я отвечу.

Старший сын царицы замер, вглядываясь в голубую гладь священного озера.

— Как тихо! Кажется, что война за тридевять земель. Но как только я стану фараоном, мне придется воевать, это мой первый долг. Не отстаивать освобожденные города, а брать новые, продвигаясь все дальше на север. Ты думаешь, я справлюсь?

— Должен справиться, такова воля богов.

— Ты истинная царица, матушка. Я буду лишь твоей правой рукой в сражениях. Быть может, ты сама богиня Мут?

— Это я буду тебе опорой. Ты можешь на меня положиться. Царствуй по своему разумению, прислушиваясь к голосу бога, звучащему в твоем сердце.

— Огонь жжет меня изнутри, матушка, и не дает уснуть. Иногда я страшусь его. Мне нет покоя. Какая-то сила заставляет идти навстречу судьбе. Став фараоном, я одолею все преграды, осуществлю невозможное, повинуясь внутреннему огню.

Яххотеп с нежностью поцеловала Камоса в лоб.

— Ты воистину мой сын, я люблю тебя.


Какая чудесная ночь! Усач желал, чтобы она продлилась вечно. Ведь младшая дочь распорядителя зерновых складов была прекрасна, будто богиня Хатхор. Кого бы не соблазнили ее точеные ножки, высокая полная грудь, плоский живот, осиная талия? Удивительно, что такая красавица согласилась хотя бы на одну ночь принадлежать ему, старому вояке, неуклюжему и неказистому.

Выходит, и война приносит людям не только горе и боль. В мирное время красивые девушки мечтают лишь о замужестве. А сейчас, когда смерть подстерегает всякого, и они ищут наслаждений. Женщины и мужчины легко сходятся, легко расстаются. Блаженство, ликование плоти помогает позабыть страх и тоску.

Усач нежно гладил уснувшую любовницу.

Первый луч солнца скользнул по его лицу, и он вскочил как ошпаренный. Ему поручили обучать новобранцев! Бедняги собрались еще до рассвета и, верно, уже заждались его. А прославленный вояка опаздывал! Хотя отлично знал, что царица не терпит нарушений воинской дисциплины.

Усач поспешно опоясался кожаной набедренной повязкой и бросился вон, даже не побрившись и не умастив себя благовониями.

Прибежал, огляделся: кругом ни души.

Тишина. Лагерь опустел. Только часовые стоят на дозорных башнях.

Усач вернулся и постучал к Афганцу, который на этот раз вел сражение не в поле, а в постели. Он сжимал в объятьях черноволосую красотку с искусно подведенными глазами. Старшая дочь распорядителя зерновых складов оказалась такой же сговорчивой, как ее сестра.

— Прости… Это я, Усач.

— Поверь, я тебя узнал. Ты что, свалился с ложа любви?

— Не знаю, что и думать! Я должен учить новобранцев, а там ни единого человека!

— Здорово ты вчера набрался! Я же тебе говорил, что учения отменяются, воины отдыхают семь дней по случаю празднества — коронации фараона Камоса.

Усач ударил себя кулаком по лбу:

— Ну я и болван! Забыл начисто!

— А теперь, друг, не пора ли тебе уйти?

— Пора, конечно, пора. Мне тоже нужно закончить одно важное дело.

14

Секненра при коронации увенчали золотой диадемой, поскольку в то время у жрецов Карнака не было ни красной короны Нижнего Египта, ни белой короны Верхнего — ту и другую, по слухам, уничтожили гиксосы.

Но верховный жрец, знаток древних рукописей, опроверг это предположение.

— В недавнем прошлом, царица, красная корона хранилась в святилище Мемфиса, а белая — в старинном городе Нехене.[4] К несчастью, теперь он разграблен и выжжен захватчиками. Остались одни руины, искать корону бессмысленно. И все же, если ты поедешь в Нехен…

Нехен, город, расположенный на другом берегу Нила, напротив Нехеба, пострадавший от бесконечных вражеских набегов! Именно там юная Яххотеп встретила старика-мудреца, приручавшего голубей. Ныне гиксосы отброшены, путь в Нехен открыт, но что из его былых сокровищ могло уцелеть?

— Я отправлюсь туда, — твердо решила царица.

С тех пор как градоправитель Эмхеб очистил ном от неприятеля, жизнь вернулась в Нехен. Узкие улочки наполнились людьми, жители заново отстроили разрушенные дома и, согласно обычаю, выбелили стены, хотя никто бы не мог сказать, что ждало их в будущем. Так же как в Эдфу, в Нехене оставили небольшой отряд воинов, способный в случае нужды отразить нападение нубийцев или гиксосов.

Яххотеп прибыла в город в сопровождении верного пса, Весельчака Младшего, и двадцати телохранителей, тщательно отобранных Хиреем. Первым делом царица направилась к древней крепости — врагу не удалось сокрушить гордые стены. Но от храма богини Нехбет, изображавшейся в виде коршуна, чье имя вошло в титулатуру фараонов объединенного Египта, остались одни лишь камни.

— Не ходи в разрушенный храм, царица, — предостерегал градоправитель Нехена, — там опасно. Воров, что пытались укрыться в развалинах, нашли мертвыми. Подожди, пока уляжется ярость богини.

— У меня нет времени ждать.

— Умоляю, остановись.

— Дорогу!

Едва Яххотеп ступила на гулкие плиты, как у нее из-под ног брызнули черные скорпионы. Силы тьмы завладели оскверненным святилищем, где некогда фараоны Верхнего Египта венчались на царство, испрашивая благословения богини Нехбет.

Нехен не до конца очистился от скверны. Яххотеп предстояло умилостивить разгневанную богиню, во власти которой находилась судьба будущего фараона.

Коршун кружил в ослепительно синем небе, и царица догадалась, какая сила убивала непрошеных гостей. Догадалась, с кем ей предстоит встретиться лицом к лицу.

Должно быть, корону охраняли священные животные богини: коршун, символ ее небесной ипостаси, и змея, олицетворение земного могущества, огня, пожирающего врагов царской власти.

Из-за разбитого жертвенника навстречу царице взвилась, распуская капюшон, огромная кобра.

Яххотеп склонилась перед ней, молитвенно воздев руки.

— Мне не нужны сокровища, — проговорила она вслух. — Я пришла за белой короной. Ей увенчают моего сына, дабы он стал законным правителем Верхнего Египта. Умоляю тебя о милости, великая прародительница, пребывавшая до начала времен. Око Хора, солнечный глаз, ты объемлешь все мироздание, очищаешь от скверны, изгоняешь мрак. Великий Урей, прошу, храни фараона как встарь, возвышаясь над его челом.

Кобра замерла, словно бы прислушивалась.

Она была совсем близко и могла убить царицу всего одним смертоносным укусом.

Но Яххотеп не дрогнула. Змея скользнула по плитам и вдруг ослепительной молнией ушла в камень.

В том месте, где исчезла кобра, плиты обуглились и появился священный дар богини — золотая змея, урей, некогда обвивавший белую корону.

Царица опустилась на колени и подобрала его с величайшим благоговением. Затем бесстрашно продолжила путь вглубь святилища, которое неусыпно оберегала священная кобра.

Среди камней, почерневших после пожара, Яххотеп вдруг заметила один уцелевший, таинственно светившийся изнутри.

Надавила на него. Он подался. Под ним открылся тайник. Оттуда царица извлекла ларец, выточенный из древесины акации.

В ларце хранилась белая корона Верхнего Египта.

Омывшись в водах священного озера, Камос склонился перед статуей Осириса, бога постоянно возрождающейся природы, царя загробного мира, воплощения власти фараона на небе и на земле.

Затем юношу короновали, как некогда короновали его отца. Однако нынешняя церемония существенно отличалась от предыдущей. Секненра стал фараоном втайне, его сподвижники соблюдали все меры предосторожности, опасаясь, что шпионы донесут о коронации правителю Апопи. Зато вступление на престол его старшего сына, означавшее начало новой эры освободительной войны, сопровождалось шумным празднеством и пиром.

Юный Камос еще не был женат, и потому не супруга, а мать провозгласила, что отныне в нем Хор, владыка Нижнего Египта, и Сет, правитель Верхнего, — два бога, два противостоящих начала. Непримиримые, они постоянно сражались. Лишь фараон, наделенный свыше божественной силой, мог унять их вражду и объединить в истинном согласии и любви две стихии и две земли.

Яххотеп назвала сына всеми титулами: «Хор двух горизонтов, Восстановитель Истины, Защитник на престоле Амона, да живет он, да здравствует, да будет благополучен!»

— Будь достоин священных имен, и да приведут они тебя к победе! — промолвила царица, возлагая на голову сына белую корону с золотым уреем. — Пусть отец, воскреснувший бог, наставит тебя и вдохновит на подвиг!


Гиксосам не дано было понять, что Египет населен не только людьми, но еще и богами, и ушедшими предками, вникающими во все дела повседневной жизни. Апопи, уверенный, что Секненра мертв, ошибался.

Погребальные обряды и магические формулы воскресили его к вечной жизни. Его чистый дух странствовал между звезд и возвращался на землю, соприкасаясь с душами тех, кто был предан ему. Яххотеп призвала душу супруга, пребывавшего в царстве правогласных, и его присутствие на церемонии стало вполне ощутимым.

— Матушка, я бы так хотел…

— Да, Камос, понимаю. Ты хотел бы навсегда остаться здесь, в храме, и пребывать в несказанном умиротворении и покое. Но умиротворение еще нужно заслужить. Тебе придется сражаться без устали, чтобы мир и покой воцарились в нашей стране.

В этот миг в сердце юного фараона от прежних сомнений не осталось и следа.

Камос вышел из храма Карнака, обители светлого бога, куда заказан путь злу, насилию и неправде. Он пережил мгновение безграничного счастья и теперь был готов низвергнуть Апопи и возвести на трон Маат, Истину и Закон.

Воины и горожане, столпившиеся у дверей храма, приветствовали нового царя радостными криками.

Белая корона на голове Камоса сверкала так ослепительно, что было больно глазам.

Царица Яххотеп протянула сыну бронзовый серповидный клинок, посеребренный, изукрашенный узором из электра, с золотым лотосом на рукояти, символом победы божественного солнца над мраком и хаосом.

— Возьми меч Амона, как некогда взял его твой отец, и рассеки им тьму. Положи конец беззакониям гиксосов и вражде Двух Царств.

15

При свете изысканного светильника, прекрасного произведения мастеров Среднего царства, правитель Апопи выводил на папирусе магические письмена, насылая на Фивы погибель со всех четырех сторон света. С востока и запада на город обрушится покорный злокозненному Сету обжигающий ветер пустыни. Если египтяне побегут из Фив на юг, там их перебьют с превеликим удовольствием нубийцы, давние союзники гиксосов. А с севера к ним подкрадется зараза, смертоносная, как отравленные стрелы врагов. Благодаря своему умению наводить порчу, повелитель способен сам, без помощи прислужников и воинов, истребить немало подлых мятежников.

Самонадеянные дураки осмелились посмеяться над ним, нарочно прислали каменного скарабея с известием о коронации какого-то Камоса! Жалкое фиглярство! Козни проклятой Яххотеп, упрямой, как ослица. На этот раз дерзкая не уйдет от расплаты. Да будь она хоть семи пядей во лбу, ей не придумать, как спасти Фивы от ужасной напасти. Гибель неотвратима.

Внезапно правитель ощутил смутную тревогу. В страхе он отбросил кисточку и поспешил по тайному ходу проверить, не исчезло ли из Авариса главное сокровище дворца. Только Апопи знал, как отомкнуть хитрые засовы на окованной медью двери, за которой хранились отнятые у египетских жрецов реликвии, а среди них драгоценнейшая красная корона Нижнего Египта.

Апопи напрасно боялся. Его сокровище надежно укрыто, никто бы не смог его похитить. Без красной короны сыну Яххотеп не стать полноправным властителем Египта. Смутьянка зря тешит себя несбыточными мечтами, вскоре ее золотой сон обернется жутким кошмаром.

Ветреница нежилась на покрывалах из тончайшей и мягчайшей ткани, впервые привезенной восточными купцами в Аварис. До сих пор в Египте, земле фараонов, не слыхивали о шелке. Танаи, супруга правителя, сочла, что шелк слишком скользкий и холодный, а потому он весь достался своенравной красавице.

— Подойди поближе, — поманила Ветреница топтавшегося в дверях главного конюшего, угрюмого, неотесанного, пахнувшего навозом.

Трудно сказать, что заставило ее соблазнять пятидесятилетнего простолюдина, отнюдь не красавца. Наверное, она надеялась испытать что-то новое в его объятиях.

Потрясенный ее красотой и роскошью покоев, конюший не решался и шагу ступить. В зеркале, непривычно ясном, он увидел собственное отражение и застыл, разинув рот от удивления.

— Это я, что ли? — спросил он тупо.

— Лучше посмотри на меня, — подсказала сестра правителя, сбросив льняные одежды и раскинувшись перед ним.

Не веря своим глазам, конюший попятился.

— Не бойся, — проворковала она. — Иди же ко мне!

Послушный чарующему голосу, он приблизился. Обольстительница медленно развязала его набедренную повязку.

— Да ты силач! — воскликнула Ветреница. — Дай я тебя приласкаю.

Взяв бычий рог, наполненный благовонием, она окропила его мускулистую грудь и принялась умащать ласково и проворно. Ее прикосновения свели его с ума. Он бросился на нее.

Ветренице понравился его стремительный натиск. Но вскоре она ощутила разочарование: слишком уж быстро он ее отпустил. Она ожидала куда большего от звероподобного мужлана. И теперь с отвращением прислушивалась к его натужному сопению: конюший сильно запыхался.

— Чистить и холить лошадей, должно быть, никогда не наскучит, верно?

— Да, лошадь — славная животина. Ненавижу, когда всякая мразь ее мучает.

— Кто-то дурно обращается с лошадьми?

— Мне не велели болтать.

— Но я сестра повелителя. А вдруг я помогу тебе?

— Правда, поможешь?

Ветреница многообещающе улыбнулась.

— Конечно же, ведь мы с тобой так близки!

Главный конюший поднялся, присел на край ложа.

— Это гад Хамуди и его проклятая баба. Придут ко мне в конюшню, нагонят девок и вытворяют такие пакости! Только до них рукой не достать. Если бы повелитель знал…

— Не волнуйся, он обо всем узнает.

Конюший взглянул на Ветреницу с благоговением и благодарностью, думая, что само небо послало ее.

— Так Хамуди накажут? Припугнут, чтобы носа в конюшню не совал?

— Ну, разумеется! Повелитель строг и не терпит разврата.

— Вот хорошо! Значит, мне не придется самому с ними расправляться.

— А что ты задумал?

— Хотел заманить в ловушку. Скверной бабе нравятся жеребцы, так я приготовил ей одного. Всем хорош, но стоит подойти к нему сзади, лягается — страсть! Вот бы досталось шлюхе! И Хамуди я бы вилами угостил.

— Повелитель покарает виновных. Тебе не о чем беспокоиться, — пообещала Ветреница.

Пока что в силу обстоятельств ей было выгоднее предупредить распорядителя казны и его супругу о грозящей опасности. Апопи прекрасно знал об их пороках, но закрывал на все глаза. Главному конюшему суждено попасть на рога быку.

Но придет время, и она воспользуется тем, что знает грязные секреты отвратительных, ненавистных ей людей, дождется нужного момента и нанесет удар.

— Одевайся и уходи, — приказала она конюшему.

Тот расчувствовался не на шутку.

— Как отблагодарить тебя, госпожа? Ты так щедра ко мне! — его голос дрогнул.

Конюший ушел, а через мгновение в покоях Ветреницы появился художник Минос. Обнаженная красавица сейчас же бросилась ему на шею и жарко поцеловала в губы.

Из всех любовников она пощадила лишь его одного, поскольку по-своему дорожила критским художником. К тому же, как ни странно, Минос никогда не роптал на Апопи и не затевал против него заговоров, хотя по вине правителя был навсегда разлучен с родиной.

Для критянина в целом мире не существовало ничего, кроме искусства: он служил ему с удивительной преданностью, с невероятным постоянством. Благодаря его дивному дару и каждодневному труду дворец правителя в Аварисе не уступал по красоте дворцам Кносса. Он покрыл все стены фресками, изображая то пейзажи, напоминавшие ему родной остров, то ловких гимнастов, вскакивавших на спину разъяренному быку, то диковинные лабиринты, откуда мог выбраться только чистый сердцем.

Минос ни разу не упрекнул Ветреницу в том, что она непрерывно изменяла ему. Ему льстила сердечная привязанность самой красивой женщины Авариса. По простоте душевной он не догадывался, какие опасности таит в себе близость с сестрой правителя.

— Грубиян-конюший даже не смог удовлетворить меня, — пожаловалась красавица. — Может быть, ты меня утешишь?

Стоило ей прикоснуться к гладкой душистой коже юноши, как взыграло его мужское естество. Не было случая, чтобы она осталась им недовольна. Ветреница не находила равных критскому художнику. Он мог резвиться с ней в любое время и мгновенно возбуждался, словно мальчик.

Когда страсть немного улеглась, Ветреница почувствовала, что ее сердечный друг встревожен.

— Что с тобой стряслось?

— Судьба Крита не дает мне покоя. Ходят слухи, что повелитель принял решение разорить его.

Ветреница тесно прижалась к любовнику, лежа у него за спиной и ласково обхватив его руками.

— Не тревожься, любимый. Флотоводец Яннас еще не справился с морскими разбойниками у побережья Киклад, так что он не скоро займется бунтовщиками на Крите. А когда перебьет всех недовольных, критяне поймут, что помощи им ждать неоткуда, и что остался единственный путь: добровольно и беспрекословно покориться гиксосам. Да, повелитель удвоит дань, коль скоро Крит не оказал Яннасу обещанной помощи, но, поверь, беда невелика.

— Так, значит, Крит уцелеет?

— Просто превратится в египетскую провинцию. Критяне станут нашими верными послушными союзниками.

— Как ты думаешь, повелитель когда-нибудь отпустит меня домой?

— При условии, что я скажу ему: «Работа Миноса закончена». Но ты должен непременно взять меня с собой!

Голубоглазый художник глядел на нее с детской наивной доверчивостью.

— Ты ведь вправду его попросишь? Вправду? Ветреница разглаживала шелковистые кудри юноши.

— Не сейчас, конечно, нужно подождать. Но отчаиваться не стоит.

— Мы с тобой на Крите… Большего счастья и не представишь!

— Приди ко мне снова, Минос. И никогда не покидай меня, никогда!

16

В конце года военный лагерь в Фивах отпраздновал сразу несколько радостных событий: коронацию фараона Камоса, создание боевой флотилии, а также поставку нового вооружения, в превеликом множестве изготовленного лучшими мастерами. Армия освобождения наконец-то была готова выступить в поход на север, тем более что ее ряды за последнее время пополнились молодыми воинами, отлично обученными Усачом и Афганцем.

Жители Фив, Коптоса, Эдфу, Дендеры и окрестностей этих городов боготворили Яххотеп и всецело ей доверяли. Возможность победы над гиксосами больше не вызывала у них сомнений: ведь боги способны творить величайшие чудеса и обязательно придут на помощь законному царю Египта.

Воины, закаленные постоянными упражнениями, рвались в бой и мечтали лишь об одном: истребить побольше гиксосов.

— Я тоже иду бить врагов, — заявил матери Яхмос.

— Тебе же всего семь лет, а маленьким мальчикам не место на поле сражения, — возразила Яххотеп сыну.

— Мой старший брат теперь фараон, ему одному не справиться. Если меня не будет рядом, враги одолеют. Я нужен брату! Я тренировался с деревянным мечом.

— И даже стрелял из лука, я знаю. Но всякой воюющей армии необходим надежный тыл. Об этом всегда заботится опытный стратег. Пока твой брат в походе, следи за порядком в Фивах.

Яхмос серьезно задумался о столь ответственном поручении.

— Я должен готовить брату подкрепление, посылать ему оружие и еду?

— Именно так.

Малыш с важностью взглянул на мать.

— Я один отвечаю за весь город?

— Мы с тобой отвечаем. А ты уверен, что справишься?

— Конечно, справлюсь!


Яххотеп следила за тем, как грузят на барки оружие и припасы. Внезапно ее окликнул Хирей.

— Царица, мне необходимо поговорить с тобой с глазу на глаз.

Яххотеп поспешно подошла к нему, поручив присматривать за Яхмосом воспитателю, обучавшему мальчика военному делу.

Она решила, что начальнику тайной службы удалось наконец обнаружить предателя, виновного в гибели Секненра. Но ее надежды не оправдались. Хирей принес недобрую весть.

— Выступление армии нужно отсрочить.

— Что случилось?

— Многие наши военачальники больны. И большинство гребцов занедужило.

— В лагере эпидемия?

— Нет, заболевания у всех разные, но излечить их трудно.

Сильный порыв ветра растрепал волосы Яххотеп.

— Как отвратительно пахнет! — поморщилась она. — Можно подумать, что где-то рядом разложившийся труп.

На лице Хирея отразился ужас.

— Зловоние предупреждает о приближении незримых грозных посланцев богини Сехмет. Она разгневана и насылает болезни, чтобы истребить род людской.

— Но ярость богини войны и палящего солнца обрушивается на египтян лишь в последние пять дней уходящего года, когда прежнее миновало, а новое еще не народилось. Сейчас не время, опасная недобрая пора еще не настала!

— Значит, это правитель Апопи навел на город порчу. Поход на север придется отложить.

Смрад усиливался, в Фивах нарастала паника. Стало невозможно дышать, горожане попрятались в дома, воины отсиживались в казармах и в трюмах.

— Созовем военный совет, — сказала Яххотеп Хирею. — Пусть военачальники наведут порядок в военном лагере. Прикажи повсюду воскурять ладан.

— Но у нас не хватит ладана, царица!

— Тогда отправь грузовое судно в Эдфу и привези оттуда побольше терпентинового масла. Будем жечь его день и ночь, прежде всего в лечебнице.

Фараон Камос сошел с передового корабля на берег. Он был в полнейшей растерянности.

— Может быть, нам стоило бы куда-нибудь перебраться отсюда?

— Нигде в окрестностях Фив нет спасения от скверного запаха. Правитель Апопи наслал смрадный ветер в надежде, что мы задохнемся.

Тетишери первая вспомнила, какой обряд надлежит исполнить, чтобы обезопасить себя от злотворных миазмов. Следовало завязать левый глаз и тщательно вымыть пуп, ведь именно через него в организм проникает зараза.

Жителям Фив и воинам, обитающим в лагере, строжайше предписали следить за чистотой в жилищах и как можно чаще совершать омовения.

Даже Весельчака Младшего и Северного Ветра искупали и вычесали, спасая от болезни.

В последние пять дней перед началом нового года гнилостный запах усилился, и, несмотря на все меры предосторожности и добросовестный уход, многие больные умерли.

Год завершался, унося с собой десятки жизней. Что если проклятие Апопи истребит фиванцев и освободительное войско исчезнет? Некому будет встречать рассвет, никогда уже не поднимутся жрецы и жрицы на крышу храма, неся изображения крылатого солнечного диска и славя Харахти. А кто позаботится о священных статуях богов и фараонов, кто исполнит ежедневный ритуал, оживляющий их?

Нет, сдаваться нельзя. Камос и Яххотеп трудились без устали, обходили весь город, подбадривали каждого, убеждали не отчаиваться и упорно сопротивляться невидимому врагу. Всех потрясало мужество маленького Яхмоса. Он сохранял спокойствие, не понимая, отчего другие так напуганы, и лишь время от времени опрыскивал воздух душистым травяным настоем. Невозмутимость малыша отрезвляла многих.

На пятый день зловоние стало вовсе невыносимым, люди умирали десятками.

Согласно древним рукописям, существовало лишь два способа защитить себя от погибели. Либо нанести на полосу тонкой льняной ткани надпись: «Мы неуязвимы для порчи, злые чары нас не коснутся», завязать двенадцать узелков, повесить себе на шею и принести в жертву богине Сехмет хлеб и пиво. Либо зажечь как можно больше факелов и разогнать тьму.

Едва вступив на престол, Камос подвергся суровому испытанию, жизням подданных и его собственной угрожала опасность, но юноша сумел преодолеть страх и повел себя достойно, словно был уже взрослым воином, закаленным в боях. Фараон сам укреплял на стенах горящие факелы. Усач и Афганец вместе с другими военачальниками выполнили приказ Яххотеп, призвали подчиненных к порядку, и теперь с одобрением наблюдали, как царь обходит с факелами военный лагерь.

— Мальчишке не откажешь в стойкости. У меня на родине его бы признали прирожденным воякой.

— Ты, невежа, не знаешь Египта и понятия не имеешь, каков истинный фараон!

— Будто ты сам многих фараонов знаешь!

— Секненра и Камос — вот тебе уже два. Нечего называть царя «мальчишкой», благоговей и трепещи!

— Если мы не избавимся от проклятой вони, трепетать будет не перед кем.

— Какой же ты маловер! Законный правитель Египта сладит с любой бедой, уж не сомневайся.

Дым от факелов стал расчищать зараженный воздух. Опустевшее, без единой птицы небо превратилось в огромное поле битвы. Посланцы разгневанной Сехмет сопротивлялись, алые зловещие всполохи озаряли все вокруг, но изломанные струи дыма упорно вились, хотя ветер пытался их разогнать.

Яхмос покрепче сжал руку матери.

— А ты не боишься?

— Боюсь, конечно. Хотя бояться нечего. Мы исполнили все, как велит обычай древности. Защитили наш народ. Теперь остается одно: ждать ответа бога Хонсу. Он ведет непрестанный бой в вышине. Порою чудится, что силы его на исходе, но каждый раз он побеждает врага.

— Думаешь, он и сейчас победит?

— Победит, я уверена.

Мальчик безгранично доверял матери.

К тому же в подтверждение ее слов серебряный диск луны в этот миг показался из-за облаков.

На заре первого дня нового года тлетворный ветер улегся, смрад рассеялся.

Жители Фив, вне себя от счастья, пускались в пляс и бросались друг другу в объятия, торжествуя, что опасность миновала, смерть отступила от них.

Они погружались в священные воды Нила, совершая обряд очищения, готовились к праздничной трапезе.

Весельчак Младший радостно лаял, Северный Ветер поводил длинными ушами, а маленький Яхмос безмятежно спал на руках у матери.

17

Правитель Апопи с аппетитом уплетал дикого гуся под пряным соусом. Его порадовал доклад Хамуди. По сведениям, добытым подосланными в Фивы соглядатаями, злые чары подействовали, много народу умерло и войско Яххотеп без боя понесло огромные потери, причем внезапно.

Оставалось только исподволь отрезать от внешнего мира воинов, засевших в Кусах, а когда те совсем ослабнут, нанести решающий удар. Правитель тщательно обдумал некий план, весьма забавный, позволяющий к тому же значительно умножить богатства Авариса.

Хамуди с восторгом и рвением взялся за его осуществление. В окрестностях Кус жителям раздавали каменных скарабеев с доброй вестью. Туда же направились многочисленные чиновники, дабы никто не остался обойденным милостью владыки.


Пока дул зловонный ветер, умерли многие люди и пало много скотины. Боясь заразы, крестьяне не смели и носа высунуть из тростниковых хижин, жавшихся по краям обширных полей, как будто жалкое пристанище могло их защитить от стрел незримых посланцев богини Сехмет.

Лишь немногие отважились с наступлением нового года вновь взяться за привычный каждодневный труд преодолев страх и отчаяние.

Голенастый был из тех, кто себя не пожалеет, лишь бы сберечь скотину. Зараза там или нет, а коров подоить нужно. Одна беда: трава выгорела, пасти их негде.

Когда неподалеку от пастбища причалила первая барка, Голенастый не побежал, не бросил стада. Никаким гиксосам не забрать его любимиц и кормилиц.

К нему приблизился чиновник и сказал с приветливой улыбкой:

— Друг! Я распорядитель тучных земель и заливных лугов Дельты. Богоравный правитель защитил могучими чарами северные номы от злотворного ветра.

— Тем лучше для тебя, — буркнул в ответ пастух.

— Милость правителя простирается на всех его подданных. Не только я, но и ты им обласкан.

— Да ну? Что-то незаметно.

— Десятки грузовых судов отряжены сюда, чтобы перевезти твое стадо и стада других здешних жителей в окрестности Авариса. Там вволю воды и травы. Коровы, истощенные за время бескормицы, окрепнут, а потом ты спокойно вернешься домой.

В древности цари помогали земледельцам в годы засухи и неурожаев, но, с тех пор как гиксосы завладели Египтом, славный обычай был позабыт. Неплохо бы, конечно, его возродить. Однако оставался еще один важный вопрос.

— И сколько я должен заплатить?

— Что ты, друг! Правитель бескорыстен. Его единственная забота — благо трудолюбивых подданных. Вот почему он прислал столько барок. Но, несмотря на все наши усилия, места для всех не хватит. Скажи соседям, чтобы поторапливались. Ты даже не представляешь, как обширны пастбища в Дельте, какая на них сочная трава!


После долгих споров и даже ссор большинство согласилось перевезти скотину в Дельту. Разве нежданная милость правителя не дар богов? Напрасно обвиняли гиксосов в жестокости. Бывало, конечно, разное, но теперешнее решение помочь пострадавшим от напасти означает перемену к лучшему. Наконец-то Апопи стал истинным фараоном, заботливым отцом простого народа. Понял, видно, что иначе сердца египтян не обратятся к нему.

Тощих коров и быков погнали к приплывшим баркам, даже не подумав о защитниках Кус, отважных борцах за свободу. Некоторые, правда, повздыхали, каково-то придется повстанцам без помощи окрестных селений, но быстро утешились, сообразив, что негоже восставать против законного правителя. К тому же землепашцы и пастухи не обязаны помогать воинам.


Голенастому понравилось плыть на барке. И его соседям тоже. Их до отвала кормили хлебом и сушеной рыбой, поили превкусным пивом, позволяли бездельничать — о таком счастье они и не мечтали. По мере приближения к северу все пышней становилась растительность на берегах, все бескрайней поля, все многочисленней оросительные каналы. Сущий рай для пастухов и коров!

И вот они в гавани.

Голенастый ласково гладил бока своих любимиц, что натерпелись страху во время непривычного плавания.

— Ничего, красавицы, скоро вам полегчает.

Вдруг на его плечо легла тяжелая рука. Стражник-гиксос в черном шлеме рявкнул грубо:

— Ты! За мной, живо!

— Я никуда не пойду. Тут мои коровы.

— Твои? Чего городишь, деревенщина? Неужто не понял? Раз барки принадлежат правителю, значит, и коровы его!

— Все ты врешь! Нам сказали, они тут окрепнут, а потом мы их заберем обратно.

Стражник так и покатился со смеху.

— Ой, не могу! Это надо же! Ладно, кончай болтать. Следуй за мной.

— Это мои коровы, и я их не брошу.

Стражник с размаху закатил ему оплеуху.

Голенастый, обыкновенно не задиристый, не стерпел обиды и свалил противника с ног ударом кулака.

Остальные сперва опешили, а затем набросились на крестьянина всем скопом. Их было гораздо больше, Голенастый не мог с ними сладить. Ему заломили руки, разбили голову. Окровавленного, сковали с еще одним жителем деревни и впихнули в середину длиннейшей колонны рабов.

— Куда нас ведут? — спросил он у своего брата по несчастью.

— Откуда мне знать?

— А как же мои коровы? Что с ними станется? И куда подевались другие соседи?

— Всех, кто пытался бежать, гиксосы убили. Остальных сковали как нас с тобой.

Им помахала женщина-великанша с мускулами борца.

— Вы, похоже, крепкие парни. Тем лучше. Дорога до топей Шарухена неблизкая. Мне будет веселей. А то тащишься с кучей старичья, баб и неженок-горожан. Пока доберешься, все сдохнут. Вам же зной, пыль и тяжкий труд нипочем. На вас вся моя надежда, смотрите, не обманите.

Голенастый шел и все думал, как там его коровы, ведь никто другой не сумеет о них как следует позаботиться.

На обочине лежали трупы старух и малых детей.

— Пить хочется, — простонал его товарищ.

— Сейчас попросим у них воды. Они не откажут.

Голенастый окликнул стражника, что ехал в повозке, запряженной лошадьми.

— Дай нам пить!

— Получишь, когда заночуем. Хотя нет, наглецам не даем, а ты наглец.

Поднимая облако пыли, повозка проехала мимо, обгоняя колонну.

— А я-то думал, правитель справедлив и добр, раз заботится о моих коровах, — вздохнул Голенастый. — За что он нас так? Мы же его ничем не обидели!

— Апопи хочет очистить Египет от египтян, чтобы тут жили гиксосы. Одни гиксосы. Быть египтянином в Египте — преступление.

Голенастый по-прежнему ничего не понимал, но шел и шел вперед таща за собой труп товарища, умершего от жары и жажды.

Когда они приблизились к болотам, Голенастый плашмя упал в заросли тростника и стал жадно пить грязную воду. Стражник схватил его за волосы, поднял и принялся колотить палкой. У Голенастого не было сил дать сдачи.

Гиксос снял с него цепь, на которой много часов подряд он волок окоченевший труп. Голенастого втолкнули внутрь ограды на обширный двор, охраняемый лучниками, что целились с деревянных вышек.

Он с ужасом увидел обнаженную израненную девушку, доведенную издевательствами стражи до безумия. Она разбежалась и размозжила себе голову о столб.

Потом он обратил внимание на старика, сидевшего на куче отбросов. Он держал за руку свою жену, не замечая, что та уже мертва. Истощенные люди с бессмысленными взглядами молча слонялись по двору. Кто-то рылся в грязи, пытаясь отыскать какой-нибудь съедобный корешок.

Проклятый правитель, исчадие темных сил! Лжец, ворюга, бессовестно обобравший простых людей, до чего он довел этих несчастных, каких только жестокостей не придумал!

Голенастый никогда не простит ему. Подлец увел у Голенастого коров.

— Пастух! А ну ложись носом в землю.

Стражники повалили пленника. Один придавил его коленом, а другой выжег раскаленным железом номер у него на заду.

На крик Голенастого, тысяча семьсот девяностого обитателя топей Шарухена, никто из выживших даже не обернулся.

18

— Я тоже, я тоже могу попасть в самый центр мишени, вот увидишь, — настойчиво повторял маленький Яхмос старшему брату.

— А по-моему, ты просто хвастаешь, — не поверил Камос.

— Испытай меня!

— Ну, давай, покажи, на что ты способен.

Братья пришли туда, где обычно тренировались неопытные лучники. Вокруг были посажены кусты, чтобы, промахнувшись, незадачливый стрелок не ранил кого-нибудь по случайности.

— Ты сам натянешь тетиву?

— Конечно, сам!

— А я пока пойду, поправлю мишень.

Они жили дружно, душа в душу.

Камос жалел только, что Яхмос слишком мал и не может отправиться с ним на войну. Зато он был уверен: погибни в бою старший брат, младший продолжит борьбу.

Когда юный царь приблизился к мишени, недоброе предчувствие сжало его сердце.

— Ложись! Скорее ложись! — закричал во все горло Яхмос.

Послышался свист выпущенной стрелы.

— Хвала богам, все обошлось! — проговорила Тетишери. — Стрела лишь оцарапала тебе шею. Я смажу медом, и шрама не останется.

— Сегодня ты спас мне жизнь! — Камос обнял брата, плакавшего и дрожавшего.

— Ты не заметил, кто стрелял? — спросила Яххотеп, еще не оправившаяся от ужаса.

— Нет, — всхлипнул мальчик. — Я бежал к брату, я не глядел по сторонам. Я так испугался! Так испугался! У Камоса на шее была кровь!

— Пойди, умойся! — велела младшему внуку Тетишери. — Разве брат фараона может быть таким чумазым?

Она взяла Яхмоса за руку и увела из лечебницы.

— Среди нас есть предатель, — тяжело вздохнула Яххотеп. — Сегодня он попытался тебя убить.

— Не думаю, матушка. Хотя Яхмос и закричал, я не успел пригнуться. Если бы неизвестный хотел меня убить, он бы не промахнулся. Это не покушение, а угроза. Кто-то хочет помешать мне сражаться дальше, надеется удержать меня в Фивах.

Яххотеп задумалась.

— Значит, многое прояснится на военном совете сегодня днем.


В зале с двумя рядами изукрашенных колонн собрались на военный совет фараон Камос, царица Яххотеп, Хирей, Карис, военачальники, чиновники и писцы. Понимая, что от нынешнего решения, возможно, зависит судьба Египта, все были серьезны и сосредоточенны.

— Наше положение сейчас многим кажется устойчивым, — заговорил фараон. — Но свобода крошечного царства со столицей в Фивах на самом деле призрачна. С севера нам угрожает жестокий узурпатор-гиксос, с юга — его союзник-нубиец. Мы не можем торговать, не можем добывать руду. Мы отрезаны от окружающего мира, петля затягивается у нас на шее. Египетский фараон увенчан лишь белой короной, тогда как красную присвоил узурпатор.

Ему ответил старейший из военачальников.

— Ты прав, государь, конечно же, ты прав. Но разве по этой причине нам следует ввязываться в кровопролитную войну, в которой мы не сможем победить?

— В войну мы уже ввязались, а победим или проиграем — покажет будущее, — возразил писец Неши.

Военачальника передернуло от отвращения.

Он ненавидел этого тощего лысого всезнайку с проницательным колючим взглядом.

— Не спорю, Неши, многоуважаемый писец кадастра — большой знаток древних рукописей. Однако не уверен, что он также сведущ в вопросах военной тактики. Если не ошибаюсь, его пригласили сюда не с тем, чтобы он давал советы. Он должен лишь записывать мнения опытных людей, дабы сохранить их для потомков.

— Так ты настаиваешь на том, что нам лучше не предпринимать решительных шагов?

— По правде говоря, да! Это самое разумное. Я отлично знаю, что гиксосы захватили большую часть Египта, но тут уж ничего не поделаешь. С этим нужно смириться. Их армия в десятки раз сильнее нашей. Бросить ей вызов — безумие! Отважная царица Яххотеп отвоевала Фивы, Кусы и Коптос. Большего нам и не нужно! Незачем заноситься. Три города свободны, так будем же наслаждаться спокойной мирной жизнью. Равновесие едва установилось, к чему нарушать его?

— Да, равновесие шаткое, чуть тронешь — и нет его. Царица Яххотеп высказалась ясно: бездействие для нас означает смерть! Оберегая мнимый мир и покой, мы мгновенно попадемся в сети Апопи.

Старый военачальник разгневался не на шутку:

— Государь, прикажи Неши замолчать! Я не в силах слушать этот бред!

— Здесь распоряжаюсь я, а не ты, — напомнил Камос развоевавшемуся старику. — Пусть на совете выскажется каждый.

Военачальник присмирел, но по-прежнему надеялся переубедить фараона.

— А знаешь ли ты, государь, что гиксосы тоже хотят мира? Они выказали истинное благородство, позволив крестьянам опустошенных мором номов перевезти скот на тучные пажити Дельты. Более того, для коров и свиней пострадавших поселян они не пожалели корма, отборнейшей полбы. Похоже, пришло время сложить оружие и договориться с гиксосами о взаимопомощи и торговле.

— Как можно верить такой бессовестной лжи?! — возмутился Неши. — Гиксосы давно научились ловко обманывать народ. А кто развесит уши, непременно угодит в ловушку себе на горе. Апопи никому и пяди земли не отдаст. Простаки, что доверились ему, станут рабами, а их скотину отберут в казну.

— Ну, это уж слишком! — не выдержал военачальник. — Откуда тебе, писец, известно, что Апопи обманщик? И как ты смеешь столь дерзко мне возражать?

— Неши сказал правду, — поддержал писца управитель царского дома Карис. — Гиксосы действительно заманили в ловушку простодушных египтян.

Но тут к старику присоединился другой военачальник:

— Государь, если достоверно известно, что гиксосы — наши непримиримые враги, тем более не следует их злить. Очевидно, правитель Апопи смирился с независимостью южных номов, ведь не пытается же он отбить у нас Кусы. Воспользуемся благоприятным моментом и укрепим наши позиции.

Царица Яххотеп поднялась и грозно поглядела на обоих воинов.

— Неужели вы думаете, что фараон Секненра пожертвовал жизнью ради освобождения Фив и их окрестностей? Неужели полагаете, что ему бы понравился ваш план? Мы должны очистить весь Египет от захватчиков, а не одни только южные номы! Всякий, кто забыл свой долг перед погибшим, недостоин сражаться под знаменами Камоса, преемника фараона Секненра!

— Покиньте зал! Отныне вы не участвуете в военном совете! — решил фараон. — Надеюсь, на поле битвы во главе войска вы поведете себя достойнее.

Пристыженные военачальники удалились.

Камос обратился к Неши:

— А тебя я назначаю хранителем царской печати, начальником дворцовых писцов, смотрителем фуража и провианта. Проследи, чтобы каждый воин был сыт, одет и вооружен как подобает.

— Позволь подать тебе совет, государь. Воинам не терпится выступить в поход но, на мой взгляд, торопиться не стоит.

Камос был неприятно поражен.

— Неужели и ты предлагаешь договориться с Апопи о взаимопомощи?

— Ни в коем случае! Повелитель гиксосов вероломен и подл. Договариваться с ним не о чем. Но поскольку ты назначил меня смотрителем фуража и провианта, я прошу отсрочить наступление. Во-первых, нам следует запастись зерном. Подождем окончания жатвы.

Хирей и Карис всецело одобрили это предложение.

— Во-вторых, неплохо было бы заняться пополнением. Тех, что воевали в Кусах, отправить по домам, заменив их отдохнувшими воинами. Туда, вероятнее всего, будет нанесен решающий удар.

Новоявленный хранитель печати рассуждал разумно, с ним нельзя было не согласиться.

— Что ж, за дело! Действительно к походу на север нужно основательно подготовиться.

— Кроме северного направления, существует еще иное, не забывайте, — проговорила Яххотеп.

Все присутствующие во главе с Камосом в недоумении переглянулись.

— Сосредоточив все силы на севере, мы упускаем из виду, что с юга нам угрожают нубийцы: они давно мечтают прибрать Фивы к рукам. Апопи следит за Кусами. Ему и в голову не придет, что мы можем напасть на Элефантину или захватить Нубию. Нельзя оставлять врагов у себя в тылу. Пусть нубийцы нам покорятся. Нам не выдержать натиска с двух сторон. Лишь только окончится жатва, мы двинемся в поход, но не на север, а на юг.

19

Има, супруга Хамуди, пухлая, жирная, с осветленными волосами, считала себя несравненной красавицей. Опасаясь ревности мужа, она тщательно скрывала свои похождения, часто меняла любовников и поспешно избавлялась от них с помощью госпожи Аберии. Та была рада спровадить побольше рабов в Шарухен.

Име отлично жилось с Хамуди. Она купалась в роскоши, мучила рабынь в свое удовольствие, без стыда предавалась разврату, тем более что муж разделял ее извращенные пристрастия. Лишь одно обстоятельство омрачало безоблачное существование Имы: супруга правителя Танаи при каждом удобном случае выказывала ей свою неприязнь и презрение.

Има боялась, как бы Танаи не расправилась с ней и надеялась на защиту могучей подруги. Она пришла в казармы к женщине-великанше, способной одной рукой придушить здоровенного мужика, чтобы та поддержала ее и утешила. Аберия как раз боролась с воинами, не побоявшимися сразиться с ней. Клала их одного за другим на обе лопатки, радуясь возможности поразмяться, — это было ее ежедневным развлечением.

— Угостить тебя вином и мясом с кровью? — радушно предложила она гостье.

— Не надо, благодарю! — ужаснулась Има. — Я теперь худею.

— Ешь поменьше сладостей и мучного. Ты уже не маленькая!

— Мне так страшно… Так страшно…

— Кто-то посмел угрожать моей ненаглядной девочке?

— Да, но даже ты не сможешь избавить меня от этого человека.

Аберия умащала себя душистым маслом. Слова Имы привели ее в замешательство.

— Такого быть не может, объясни поскорей, кто этот загадочный человек?

— Танаи. Мне кажется, она меня ненавидит.

Женщина-палач расхохоталась.

— Что тебе за дело до чувств этой уродины!

— Не издевайся надо мной. Я действительно смертельно ее боюсь. Не понимаю, чем я ей не угодила. Может быть, ты знаешь, за что она на меня взъелась?

— Понятия не имею! Впрочем, милая, тут и гадать нечего: наша бочечка полна яда. Танаи ненавидит всех и каждого. Любит себя одну. Заарканить правителя для такой страхолюдины — немалый подвиг. Естественно, она дорожит полученными привилегиями, не спускает с него глаз и стремится уничтожить всех женщин в его окружении.

— Поверь, у меня и в мыслях не было…

— Но о тебе такое рассказывают, милочка! Танаи не разубедишь. Впрочем, я помогу тебе.

— Чем ты мне поможешь, Аберия?

— Знаешь, мужчины вызывают у меня отвращение. Вялые, ленивые, быстро выдыхаются. Зато женщины — моя слабость. Если Танаи узнает, что ты тоже любишь не мужчин, а женщин, она тебя не тронет.

Има жеманно всплеснула ручками, изобразила детский испуг.

— Ты хочешь, чтобы мы с тобой… Ну нет. Я никогда не решусь.

— Не прикидывайся праведницей. Тебе понравится, вот увидишь! Мы будем неразлучны. Пойдем скорее в мои покои. Я как раз плотно поела, а после еды мне всегда хочется чего-нибудь сладенького.

— Но нас увидят! Кругом столько вояк…

— Это тебе и нужно! Пусть все узнают, лапочка, что ты моя любовница. Кто посмеет обидеть подружку Аберии?


Юная египтянка, дочь писца, сосланного в Шарухен, растирала узкие ступни Хамуди, предмет его тайной гордости. Если девица угодит казначею, он отправит ее в дом свиданий, нет — вслед за отцом, в гнилые топи.

На широкой циновке рядом с мужем лежала Има, ее лицо покрывал густой слой омолаживающего притирания.

— Ты умница, что сошлась с Аберией, — похвалил супругу распорядитель казны. — Повелитель высоко ее ценит. Чем больше ссыльных, тем нужнее она ему. Вскоре он назначит ее главой стражи. А нам с тобой ее покровительство очень пригодится.

— Владыка решил истребить египтян, всех до единого?

— Если мы хотим спокойно править Египтом, это единственный выход. Пока что они нужны нам в качестве рабов, но, покорив другие народы и полностью подчинив их себе, мы избавимся от египтян окончательно.

— Повелитель наведет в стране порядок! У гиксосов все права и преимущества, у других народов ничего, кроме рабской покорности. Слово Апопи — для всех закон. Одно меня беспокоит: отчего владыка не раздавит в Фивах проклятых мятежников?

— Не хочет лишить Яннаса этого удовольствия, и я с ним согласен. Там будет славная бойня! Впрочем, смутьяны и так уже напуганы, не смеют и шагу ступить из военного лагеря. В конце концов они сами передерутся и перебьют друг друга, нам не придется марать рук. Или со страху сдадутся в плен — вот прибавится у Аберии работы! В крайнем случае головорез Яннас расправится с дураками. Чего и ждать беспомощным ничтожествам, поставившим над собой дурную бабу Яххотеп.


Главарь морских разбойников ушел от погони и теперь с трудом переводил дух.

Когда барка флотоводца Яннаса подошла к его кораблю вплотную, едва не протаранив левый борт, главарь решил, что ему это снится. Как удалось проклятому гиксосу перехитрить и обогнать его?

Флотоводец с поразительной последовательностью и упорством уничтожал одного за другим всех разбойников, бороздивших Эгейское море, прятавшихся на Кипре и Крите. Заботился, чтобы правитель Апопи мог беспрепятственно торговать с другими землями.

Первоначально разбойники надеялись потопить корабли гиксосов, припугнуть Яннаса, чтобы и дорогу сюда позабыл, тем более что критяне втайне им помогали. Но флотоводец отлично знал свое дело и мгновенно разгадал все их хитрости. Вскоре им пришлось метаться, как загнанным зверям, и прятаться на островах архипелага Киклады.

Но и тут не было спасения от безжалостного преследователя! Яннас умудрялся подстерегать их, но сам не попал ни в одну подстроенную ему западню. Он неторопливо и тщательно продумывал каждый план, захватывал вражеские корабли врасплох поодиночке и нападал, точно все рассчитав, зная, что гребцов у него больше и воины лучше вооружены.

Итак, главарь спасся вплавь вместе с десятком приспешников. Они выбрались на берег на острове Каймени, близ острова Тира. Их не пугал курившийся действующий вулкан. Наконец-то они в безопасности!

Здесь припрятаны награбленные сокровища, сюда они всякий раз возвращались с добычей.

— Эй, капитан, они уже близко, они нас выследили!

К Каймени подплывали пять барок с лучниками-гиксосами.

— Взберемся повыше по отвесному склону. Они не отважатся лезть за нами.

В самом деле дымящаяся гора поразила воинов Яннаса.

— Кому нужны эти жалкие трусы? Может, прекратить преследование? — спросил у флотоводца его помощник.

— Каждое дело следует доводить до конца. Повелитель приказал нам истребить разбойников, вот мы их и истребим. Иначе упущенная нами шайка грабителей снарядит еще один корабль и снова займется разбоем.

— Но разве эта гора не опасна?

— Не опаснее моего кинжала, — угрожающе произнес Яннас.

Помощник не стал продолжать спор. Он знал: еще одно слово и кинжал вонзится ему в горло.

Гиксосы неохотно принялись карабкаться по уступам.


— Они полезли за нами! — крикнул один из разбойников. — Скорее! Нам нужно оторваться от них!

Лучники уже осыпали удиравших разбойников стрелами, но струи газа из трещин вулкана мешали им прицелиться. Главаря гиксосы упустили. Он побежал по краю кратера, надеясь спуститься по противоположному склону и уйти от преследователей.

Ему это не удалось. Стрела вонзилась в бедро.

Превозмогая боль, он еще цеплялся за камни, но подоспевший гиксос повалил его наземь и придавил коленом.

— Не убивайте его! — приказал Яннас, с любопытством приглядываясь к огненному озеру в кратере вулкана.

Вместо воды его наполняла ослепительная ярко-красная кипящая лава.

— Пощадите! — взмолился разбойник. — Я открою вам, где спрятаны сокровища!

— И где же они?

— В пещере. Я укажу вам место, если поклянетесь, что отпустите меня.

— Отпустим! Отчего не отпустить?

— Ты клянешься?

— Говори скорей, негодяй, иначе будет поздно. Не зли меня.

— Иди по этой тропе, увидишь скалу, на ней нарисован круг, напротив — пещера. Там полно всякого добра. Ты станешь богатейшим человеком. Помни, это я помог тебе!

— Ты помог повелителю гиксосов, богатства поступят в его казну. Я не ищу сокровищ, мне приказано истребить мерзавцев, нападавших на наших торговцев.

— Так ты отпустишь меня?

— Отпущу, раз обещал, — медленно проговорил Яннас. — Но сперва тебе не помешало бы искупаться. Ты так грязен, что от тебя смердит.

— Искупаться? Где искупаться?

— Вон в том красном озере. Подходящее место.

— Нет! Нет! — завопил разбойник. — Лучше прирежь меня!

— Бросьте в озеро эту вонючую падаль, — приказал флотоводец.

Четверо гиксосов подняли раненого и швырнули его в кипящую лаву.

20

В военном лагере в Фивах царило сильнейшее возбуждение. Время жатвы прошло, множество новых кораблей было спущено на воду. Хранитель печати Неши предстал с подробнейшим докладом перед фараоном Камосом и царицей Яххотеп.

— Теперь у нас достаточно провизии. Молодые, сильные и отважные воины пополнили наши ряды. Их хорошо обучили. Они ждут лишь вашего приказа выступать.

— Высок ли у них боевой дух? — спросила Яххотеп.

Неши смутился и ответил не сразу.

— Все это храбрые решительные мужчины. Однако…

— Предстоящее сражение с нубийцами пугает наших воинов, верно?

— Верно, царица. Многих смущают слухи об их невероятной жестокости и кровожадности. Военачальники убеждают воинов, что мы лучше вооружены и в бою искуснее. Я говорю им то же самое, но победить страх перед нубийцами пока не удается.

— Каждый, кто сеет панику, будет казнен на глазах у всего войска! — воскликнул разгневанный Камос.

— Не торопись с казнями. Есть и другое средство исцелить людей от страха, вполне простительного, унаследованного еще от предков.


Паштет из печенки гусей, откормленных инжиром, жареные утки, запеченная говядина, пюре из лука, кабачков и чечевицы, пряное янтарное пиво, бесчисленные медовые пирожки — каких только блюд не прислали из дворцовой кухни на пир, устроенный в военном лагере перед походом.

Каждому воину предварительно выдали притирания с терпентиновым маслом для умащения тела: оно разогревало мускулы, придавало сил, изгоняло неприятные запахи и насекомых. Повсюду расстелили новенькие циновки, по две на человека.

— Яххотеп заботится о нас, как о родных детях! В жизни не пробовал такой вкуснятины! — невнятно пробормотал Усач, жадно уплетая свежие лепешки с гусиным паштетом.

— Готов согласиться, что иногда и Египет в радушии не уступает моей родине, — отозвался Афганец.

Сидевший по соседству от них бывалый вояка презрительно хмыкнул, отбросив тщательно обглоданные утиные кости.

— Ишь, растрогались! И впрямь наивные детишки. Нашли чему радоваться! Никак не возьмут в толк, что это не пир, а тризна. Мы едим вволю в последний раз. Потом на барках будем сидеть впроголодь. А там и вовсе помрем! Нубийцы нас ужо приголубят!

— Ну, я-то помирать не собираюсь! — заявил Афганец.

— Дурачок! Сразу видно, не знаешь ты нубийцев!

— Зато ты с ними знаком, так?

— Положим, в Нубии я не бывал, но всем известно, что эти черные великаны непобедимы! Они в десять раз сильнее нас всех, вместе взятых!

— С чего же они тогда гиксосам кланяются? — усмехнулся Усач.

Вояка рассердился не на шутку.

— Нубийцы гиксосам наподдадут в два счета, вот увидишь! Они настоящие воины, не то что мы. Ни один египтянин не вернется из нынешнего похода.

— Если ты так боишься нубийцев, беги отсюда, пока не поздно, — посоветовал Афганец. — Возвращайся домой. Кто заранее смирился с поражением, тот наверняка погибнет.

— Ты что, иноземец, считаешь меня трусом?

— Нет, просто прошу поступить разумно.

— Да ты никак издеваться вздумал?

Усач уже приготовился разнимать драку, но тут все разом смолкли.

Царица Яххотеп обратилась к воинам:

— Нам с вами предстоит тяжкое испытание. Мы встретимся лицом к лицу с могучим противником. Нубийцы воевать умеют, это известно всем. Но, прежде чем вступить в Нубию, нам следует взять штурмом один из самых важных оплотов власти Апопи — крепость Гебелен. Иначе нубийцев не одолеть, ведь гиксосы пришлют им подкрепление! Так что разрушить крепость — крайне важно. Гиксосы захватили нашу землю, присвоили все ее богатства, а нас, исконных жителей, превратили в рабов. Пришло время доказать, что мы свободные люди и не потерпим притеснения! Свободолюбие — вот наша главная опора. Пируйте, веселитесь, чувствуйте себя хозяевами Египта!

Вояка взял себе еще мяса и налил побольше крепкого пива. Речь царицы его успокоила. Взять штурмом Гебелен — дело невозможное. Армия освобождения быстро вернется восвояси, осада крепости ни к чему не приведет. О походе в Нубию не будет и речи.

Тетишери уже много дней не вставала с постели. Яххотеп почтительно поцеловала руку матери.

— Камос отправится в поход без меня, — объявила она. — Я останусь тут и буду ухаживать за тобой.

— Нет, дочь моя. Твой долг — помогать сыну, быть рядом с фараоном. Он молод, не знает жизни. Без твоего совета Камос совершит непоправимые ошибки.

— Мой долг — выходить тебя. Ты больна. Без тебя, дорогая матушка, я бы ни за что не решилась продолжать борьбу.

— Нельзя поставить под угрозу судьбу Египта из-за какой-то больной старухи. Подумай о будущем, Яххотеп, сражайся за наше счастье, а мне предоставь самой сражаться с недугами.

— Покинуть больную мать недостойно царицы.

— Не поймешь, кто из нас упрямей. Помоги-ка мне подняться.

— Старший лекарь не велел тебе вставать с постели!

— Не волнуйся, я не собираюсь умирать. По крайней мере, дождусь твоего возвращения. У меня ведь полно дел. Ты поручила мне следить за порядком в Фивах в твое отсутствие и собрать со всего нома ополчение в случае, если на нас нападут гиксосы.

Хрупкая, маленькая, едва живая Тетишери вышла из своих покоев. Яххотеп все боялась, что та упадет, но старая царица ступала твердо, радовалась жаркому солнышку и, подозвав младшего внука, сказала ласково:

— Не беспокойся обо мне, Яххотеп, спокойно плыви на юг. Не беда, что я приболела. Яхмос обо мне позаботится. Правда, Яхмос?

Усач натирал рукояти ножей и бритв смолой, перемешанной с истертым в порошок известняком. Этот состав придавал дереву прочность. Афганец натачивал клинки и осматривал наконечники стрел.

Управитель царского дома Карис поспевал повсюду, добросовестно вникал во все мелочи. Заглянул в трюм каждого судна, заботливо ощупал каждый ящик и кувшин, поговорил с каждым кормчим. Назавтра египтяне тронутся в путь, важно проследить, всего ли в достатке и все ли на месте.

Хирей был озабочен совсем другим.

— Царица, я всех опросил, но никто не заметил лучника, стрелявшего в царя. Пока что розыски тщетны. Само собой, я удвоил число телохранителей, отобрав достойнейших. Все меры безопасности соблюдаются с особым усердием.

— Фараон полагает, что это было не покушение, а предупреждение. Кто-то не хочет, чтобы мы отправлялись на север и в Нубию.

— Прав государь или нет, наше дело — защищать его от тайных врагов. Если подсыл гиксосов останется в Фивах, в ближайшее время фараону не грозит удар в спину. Но если предатель среди его свиты, то в походе возможно еще одно покушение.

— Не беспокойся, Хирей. Я позабочусь о своем сыне.


Осел Северный Ветер первым поднялся на передовое судно. Ему постелили на палубе новенькую циновку под навесом. Рядом вскоре улегся Весельчак Младший.

На судно торжественно взошел фараон с серповидным мечом Амона в руках, за ним длинной вереницей потянулись воины, свита, гребцы.

Для поднятия боевого духа отплывающих Афганец принялся отбивать четкий ритм на странном инструменте, дотоле неизвестном Усачу.

— Что это за штуковина? Ты сам ее выдумал?

— Нет, не сам. Это барабан. Звук барабана вселяет в сердца храбрость. Ты скоро в этом убедишься.

Афганец оказался прав. Непривычный ритмичный звук отогнал тревогу и подбодрил молодых воинов.

Яххотеп поцеловала маленького Яхмоса и наказала ему ухаживать за бабушкой. Теперь она смотрела, как отважные люди, готовые пожертвовать жизнью ради свободы Египта, всходят на барки. Многие не вернутся домой из похода, и только она одна будет виновата в их гибели.

Супруга бога думала о своем муже, уплывшем в далекое царство правогласных. Утрата с каждым днем тяготила ее все больше. Твердя про себя слова прославляющей молитвы, что поддерживала память о Секненра на земле и вечную жизнь его духа на небе, царица также черпала в них силы не отчаиваться и продолжать борьбу. Молитва помогала ей ощутить присутствие мужа, его сочувствие и помощь.

В безоблачной вышине засиял серебряный диск луны.

21

— Милостивые боги! До чего же прекрасна моя родина! — восторженно изумился Усач.

— Трудно с тобой не согласиться, — подхватил Афганец. — Египет — красивая страна, хотя мне здесь не хватает высоких гор с заснеженными вершинами.

— С какими вершинами?

— Покрытыми снегом. Снег — это небесная вода, загустевшая, ледяная, падающая на землю дивными, белоснежными хлопьями.

— Ледяная небесная вода?

— Невероятно холодная. Ее холод обжигает, если притронешься.

— Жуть какая! Нашел о чем тосковать! Забудь эту ужасную белую воду и полюбуйся лучше зелеными берегами Нила.

Передовой корабль плыл на юг. Люди на его борту наслаждались покоем и умиротворением. Какое счастье, что нет пока ни сражений, ни опасностей, ни врагов, ни тревог! Лишь тихая речная гладь, а над ней кружат ибисы и цапли.

Высокий пожилой капитан, худой и мускулистый, стоя на носу барки, промерял глубину длинным шестом с вилообразным наконечником. Исследование дна было важнейшим делом, ведь кормчий вел судно, избегая мелей и мелководья.

— Как тебя зовут? — спросила капитана Яххотеп.

— Хонсухотеп, «Бог луны доволен», царица.

— Хонсухотеп! Так мы с тобой тезки, ведь Хонсу и Ях — имена одного бога.

— Если бы ты знала, царица, как я мечтал об этом походе! Боялся не дожить до того дня, когда египтяне бросят вызов гиксосам и их союзникам. Благодаря тебе, царица, наша жизнь обрела смысл. Поверь, плавание пройдет благополучно. Уж я приложу все усилия, клянусь.

Искренняя преданность в глазах кормчего, его открытая улыбка растрогали Яххотеп.

— Сейчас мы должны сбавить ход, Хонсухотеп.


Египетские военные корабли, спустив паруса, в строгом порядке пристали к берегу.

Простые воины и гребцы сели за полуденную трапезу. Между тем Яххотеп и Камос созвали военачальников на совет: следовало разработать план взятия Гебелена.

— Нам не следует подходить к крепости слишком близко, — сказала царица. — Иначе нас заметят со стен дозорные.

— Так это и к лучшему! — возразил один из военачальников. — Мощь нашего военного флота напугает их, и они сдадутся!

— Они едва ли сдадутся, — проговорила Яххотеп. — Я видела Гебелен, город неприступен. К тому же гиксосы гораздо больше боятся гнева собственного правителя, нежели египетского флота. Крепость — основной заслон на пути к южным пределам Египта.

— А может быть, посадить гребцов на весла и как можно быстрее миновать проклятую крепость?

— Тогда лучники со стен осыплют нас огненными стрелами, и большинство кораблей запылает. Вдобавок с помощью сигнальных зеркал они предупредят о нашем приближении гарнизоны нубийцев и гиксосов в Элефантине. Там начнут пытать и казнить египтян. А потом войска Апопи разграбят и разрушат Фивы, зная наверняка, что город неприкрыт. Нет, чтобы беспрепятственно ходить по Нилу, нужно сначала разрушить Гебелен, причем стремительно, пока к ним не пришло подкрепление. Нам следует действовать осторожно. Не забывайте: с караульных башен река хорошо просматривается.

— Но незаметно подойти к Гебелену невозможно! Они в любом случае нас увидят, пойдут наши войска на приступ или осадят крепость. Что же делать? — воскликнул Камос.

— Для начала хорошо бы разведать, что там и как, — ответила Яххотеп. — А потом уже принимать решение.

— Я отберу десяток верных людей и отправлюсь туда под прикрытием темноты, — сказал фараон.

— Нет, сын мой. Глава освободительного войска не должен рисковать собой. В разведку отправлюсь я.

— Матушка, я не отпущу тебя, это слишком опасно!

— Если царица позволит нам сопровождать ее, мы позаботимся, чтобы с ней ничего не случилось, — заверил фараона Усач. — На нас с Афганцем можно положиться, мы люди бывалые.

— Собирайтесь, к ночи двинемся в путь, — приказала Яххотеп.


— Ничего не скажешь, удачно они выбрали место для своей дрянной вышки, — процедил сквозь зубы Усач с немалой досадой.

Царица и два ее спутника подобрались к самым стенам Гебелена, прячась в высокой траве. И теперь осматривали огромные прямоугольные башни, крепкие ворота, прочную кладку, глубокие рвы, бесчисленных дозорных. Да, такую крепость приступом не возьмешь!

Яххотеп вспомнила, как возле Гебелена их с Секненра едва не захватили в плен стражники, отправленные в наряд за продовольствием.

— Ты у нас сорвиголова, тебе все нипочем, — поддел Усач Афганца. — И на этот раз скажешь, что дело плевое?

— На этот раз не скажу, — мрачно отозвался Афганец.

Оба заметно приуныли. Одна царица не сдавалась.

— Подождите, и у неприступной твердыни отыщется уязвимое место.


Три раза в сутки стражники-гиксосы выходили за стены крепости и прочесывали окрестность. Если бы не Усач и Афганец, отлично изучившие все обычаи и хитрости врага, стражники снова застали бы Яххотеп врасплох. К счастью, верные сподвижники вовремя предупредили царицу, и она успела хорошенько спрятаться.

Отряд прошел в двух шагах от лазутчиков, не заметив ничего подозрительного.

— Перебить этих молодцов не составит труда, — шепнул Афганец, когда стражники отошли на приличное расстояние.

— Может, попробовать ворваться внутрь, когда они открывают ворота, впуская стражу?

— Допустим, нескольким нашим воинам это удастся, но внутри их ждет верная смерть. Нет, так не пойдет, — покачала головой царица.

В гавань близ крепости пришла грузовая барка с юга.

Рабы-египтяне стали разгружать ее, сгибаясь под тяжеленными тюками и необъятными кувшинами. Надсмотрщики-гиксосы подгоняли их ударами и руганью. Один из носильщиков поскользнулся на сходнях и выронил кувшин с пивом. Пенистый напиток рекой полился на настил пристани. Гиксос занес над виновным копье. Несчастный не попытался бежать, даже не заслонился руками. Острие вонзилось ему в затылок. Надсмотрщик пинком ноги столкнул труп в воду.

Яххотеп, вне себя от ярости, хотела броситься на помощь своим измученным подданным, но Афганец крепко ухватил ее за плечо и пригнул к земле.

— Не сочти за оскорбление, царица, сейчас не время вмешиваться. Держи себя в руках. Мы с Усачом немало такого повидали и, если бы давали волю гневу, давно бы уже отправились в царство мертвых.

Между тем разгрузка подошла к концу. Остальным рабам удалось избежать расправы.

Барка отчалила обратно на юг.

— Что если мы подожжем крепость? — предложил Усач.

— Лучники не позволят нам обложить стены хворостом. Да камень и не займется, каким бы мощным ни было пламя.

Афганец в бешенстве притопнул ногой.

— Что за мерзость, ничем ее не проймешь!

Усач удивился:

— В первый раз вижу, чтобы ты так злился.

— А я в первый раз не вижу никакого выхода!

Время близилось к полуночи, ярко сиял лунный диск.

— Бог Хонсу вразумит нас, — утешала спутников царица, — подождем немного, понаблюдаем.

Но на следующий день все шло как прежде. Дозорные стояли на башнях, стражники трижды в сутки рыскали вокруг крепости.

Через день в гавань прибыла еще одна грузовая барка. На ней привезли вдвое больше провизии — неподъемных кувшинов и тюков.

Старый немощный раб, не выдержав, рухнул на колени. Он сбросил на землю тяжкий груз, не в силах нести его дальше, и смело глянул прямо в глаза надсмотрщику. Тот пырнул старика кинжалом.

Хрупкий мальчик, едва дыша, доволок кувшин до самых ворот крепости. Их открывали, лишь выпуская стражу или принимая привезенные мешки с зерном и кувшины с маслом и пивом.

В сумерках барка отчалила. Стражники начали очередной обход.

Даже ночью нельзя было потихоньку подкрасться к стенам. У всех бойниц по-прежнему стояли лучники. Темноту разгонял свет бесчисленных факелов.

На рассвете четвертого дня трое соглядатаев покинули укрытие. Усач с Афганцем поняли, что не существует ни малейшей возможности взять Гебелен. Ни дерзость, ни отвага тут не помогут.

— Пора возвращаться, — решила царица.

Оба спутника с ней согласились.

22

Флотоводец Яннас, уроженец Азии, прикрывал сплюснутую голову полосатым полотном, отчего она походила на гриб. Невысокий, щупленький неторопливый и немногословный, он поначалу казался человеком добродушным, незлым, даже внушал доверие.

Однако первое впечатление было обманчивым. В действительности Яннас, способнейший военачальник, преданный слуга Апопи, не знал милосердия и выполнял самые ужасные приказы своего господина без тени сомнения или раскаяния. Подобно правителю, он был убежден, что военная мощь, грубая сила — единственная надежная опора власти, и что врагов необходимо безжалостно уничтожать.

На то, чтобы перебить всех морских разбойников, могли уйти годы, но флотоводец отличался завидным терпением. Главное — добиться цели. Между тем перед ним возникло препятствие: остров Крит, жители которого втайне помогали грабителям и получали за это часть добычи. Злокозненный остров в свое время избежал опустошения по непонятным для Яннаса тактическим и дипломатическим соображениям Апопи.

Флотоводец досадовал на правителя: пока остров процветает, разбойники не переведутся и вечно будут нападать на гиксосских торговцев.

Оставалась последняя возможность достойно отомстить критянам, надолго отбив у них охоту пакостить исподтишка. Нужно было поймать их с поличным, неопровержимо доказать, что они действительно укрывают у себя злостных преступников. Вот почему единственную уцелевшую разбойничью барку преследователи-гиксосы прижали к берегам Крита, но перехватывать не стали, просто пронаблюдали, как мерзавцы причалили в бухте и высадились на сушу.

Теперь флотоводец мог с полным правом покарать живущих на острове.

Военные корабли приготовились к бою. На этот раз Крит не уйдет от расплаты. Флотоводец сожжет все селения, опустошит сады и поля, пополнит казну правителя критскими богатствами.

— Посол-критянин просит аудиенции, — доложил Яннасу его помощник. — Он прибыл на лодке один, без оружия.

Яннас поднялся на палубу, откуда открывался дивный вид на зеленые берега Крита. Перед ним склонился ухоженный плотный кудрявый и бородатый мужчина лет пятидесяти, на лице которого читался сильнейший испуг.

— Не сочти за дерзость, флотоводец, я рискну напомнить тебе, что критяне — верные подданные правителя Апопи.

— Хороши верные подданные! Кормят и прячут у себя врагов правителя! Даты, видно, издеваешься надо мной.

— Смею ли я! Поверь, тебя ввели в заблуждение. Негодяи, приставшие в нашей бухте, немедленно были схвачены и казнены. Их трупы будут переданы тебе. Мы не попустительствуем разбойникам!

Яннас расхохотался:

— Так я вам и поверил! Придушили парочку никчемных бродяг, чтобы обмануть меня, а истинных преступников ваш царь потчует у себя во дворце. Разве они могли бы так долго водить меня за нос без вашей помощи?

— Клянусь, почтенный флотоводец, ты ошибаешься. Крит всецело покорился гиксосам. Я исправно отвожу правителю Апопи богатую дань, и с каждым годом она увеличивается. Жители острова боготворят твоего господина, здесь никто не осмелился бы его ослушаться.

— Ты говоришь красиво, посол, но при этом врешь, как последний нищий оборванец.

— Флотоводец, я не позволю так…

— Кто ты такой, чтобы не позволять мне! — Яннас был в бешенстве. — Я лично расправился с каждым из разбойников. Перед казнью я их пытал, и они мне многое рассказали. Все как один твердили: критяне забирают себе половину добычи, возмещают нанесенные гиксосами убытки. У меня предостаточно неопровержимых доказательств вашей вины.

— Злодеи просто оговорили нас под пытками, это же очевидно! С чего бы мы стали вести себя столь неразумно?

— Повторяю: вам это выгодно. Прочисть уши, посол.

— Правитель рассудит нас по справедливости. Немедленно поедем к нему в Аварис!

— Никуда ты не поедешь. Крит — разбойничье гнездо, и я его уничтожу.

— Умоляю, пощади нас! Мы заплатим вдвое больше прежнего!

— Поздно спохватились, посол! Никакие хитрости вам не помогут. Возвращайся к своим и готовься к сражению. Я не люблю тех, кто сдается без боя.

— Неужели ничто не может отвратить от нас твой гнев?

— Мой гнев неотвратим.


Разорение Крита было заветной мечтой Яннаса. Он на деле докажет правителю, что гиксосы еще способны захватывать новые владения. У них достанет дерзости и мужества. Ведь взяли же они Египет силой оружия — никакая дипломатия им даром не нужна! И нечего щадить побежденных.

Критяне напрасно надеялись, что их вероломство останется безнаказанным, что им удастся беспрепятственно обирать гиксосов, сваливая вину на морских разбойников. Они дорого заплатят за эту роковую ошибку. Яннас сотрет с лица земли их войско и превратит остров в военный лагерь, опорный пункт для дальнейших завоевательных походов.

Без войны жизнь флотоводца не имела бы смысла. Его отвага, аскетизм, ум, изворотливость — все лучшие качества были нацелены на достижение победы. Лучше смерть, чем позор поражения.

Время от времени Яннаса одолевали тяжкие сомнения: не переменился ли с годами правитель? Не занял ли он теперь выжидательную позицию вместо прежней, активной? Да, столица Аварис полна воинов, но не проникла ли во дворец развращающая чрезмерная роскошь? Египет зачарует и усыпит любого, здесь запросто разучишься держать в руках оружие. На месте правителя Яннас выбрал бы своей резиденцией какую-нибудь другую страну, где нравы погрубей и обычаи попроще, к примеру Сирию. Завоеватель не должен забывать, что все захваченные им земли полны непримиримых врагов, которых нужно держать в постоянном страхе.

Впрочем, Яннас стыдился подобных мыслей. Не ему, простому вояке, указывать повелителю гиксосов, куда более мудрому и дальновидному. Раз Апопи избрал Египет, на то, видимо, были веские причины. Одного флотоводец боялся: дурного влияния распорядителя казны Хамуди. Яннас терпеть не мог грязного развратника, пекущегося исключительно о собственной выгоде. Хотя и его нельзя было осуждать во всеуслышание, ведь Апопи сделал Хамуди своей правой рукой.

Флотоводец тоже преданно служил правителю и не собирался оставаться в тени. Хамуди ловко, одного за другим устранил всех соперников, но с Яннасом это ему не удастся. Нужно только вернуться в Аварис и поставить на место обнаглевшего выскочку.

Какое нынче безоблачное небо, какое тихое море!

Подходящая погода для нападения на остров. Пусть притворщики-критяне в последний раз вздохнут спокойно, приблизился час расплаты! Страшный час.

В каюту вбежал помощник Яннаса, он только что передал команде распоряжение готовиться к бою.

— Все корабли приведены в боевую готовность, ждут только вашего знака.

— Все ли в порядке?

— В полном порядке. Катапульты исправны. Кормчие в точности выполнили приказ.

Яннас снова вышел на палубу, настороженно озирая берег, к которому приближались теперь гиксосы.

— Ни единого воина. Можно подумать, они все-таки решили сдаться без боя.

— Возможно, это ловушка?

— Конечно, ловушка. Для начала обстреляем берег зажигательными ядрами из катапульт. Пусть займутся те заросли. Поджарим критян. Одни сгорят, другие разбегутся. Если найдутся храбрецы и попробуют сопротивляться, их живо перебьют наши лучники. Затем высадимся и прочешем остров. Вы знаете, чего я всегда от вас требую: никого не оставляйте в живых.

Воины приготовились стрелять из катапульт.

Обстрел остановило непредвиденное обстоятельство: к передовому кораблю стремительно подплывало небольшое судно, легко рассекая волны. Было заметно, что принадлежит оно гиксосам.

Яннас предостерегающе поднял руку. Он был в недоумении: кто вознамерился помешать ему?

Гонец правителя поспешно поднялся на борт корабля.

— Флотоводец, я привез тебе приказ от повелителя.

Яннас прочел надпись на крупном каменном скарабее. Апопи извещал его, что Анатолия охвачена восстанием, требовал прекратить преследование морских разбойников, немедленно покинуть архипелаг Киклады и двинуться на восток, чтобы как можно скорее уничтожить мятежников.

— Я и не надеялся, что так быстро разыщу тебя! — радовался гонец. — Удача, что ты оказался у берегов Крита.

Губы Яннаса искривила нехорошая усмешка.

— Удача, говоришь? Я никогда не полагался на удачу.

Он подал кормчему сигнал к отплытию и злобно глянул на огромный красивый остров.

Ничего, Крит еще получит по заслугам! Пусть пока подождет.

23

Комендантом крепости Гебелен был уроженец Ханаана, шестидесятилетний старик, верный сподвижник Апопи. В юности он сжег немало селений в Палестине и Дельте Нила, перебил множество стариков и детей, изнасиловал сотню женщин. Правитель, довольный его подвигами, щедро наградил бравого вояку, доверил возглавлять на старости лет гарнизон лучшего укрепленного города, главного оплота гиксосов на юге.

Продвижение фиванской повстанческой армии нисколько не встревожило старика. Захватили Кусы и радуются, дураки. Не понимают, что завтра же их раздавят. Сами загнали себя в западню. Не сунутся теперь ни на юг, ни на север, так и будут сидеть, пока правитель не соизволит вспомнить о них и не сметет с лица земли одним махом.

Зато нубийцы представляли серьезную угрозу. Утешало одно: нынешний правитель города Кермы был человеком неглупым и понимал, что выгоднее оставаться верным союзником гиксосов, нежели ссориться с ними.

Так что жизнь в крепости текла своим чередом, размеренная и однообразная. Опасаясь, что воины вконец обленятся, комендант установил жесточайшую дисциплину. Он неукоснительно следил за соблюдением всех правил и исполнением обязанностей по службе и в быту. Гарнизон был готов днем и ночью отразить нападение врага.

Впрочем, крепость Гебелен неприступна. Стоит египетским баркам подойти близко к городу, их сейчас же осыплют огненными стрелами, и они потонут.

У бунтовщиков-египтян остается единственная возможность: напасть на стражу, которая трижды в сутки обходит крепость снаружи. Но царица Яххотеп никогда не решится подойти к Гебелену так близко. Знает, что штурмом его не взять. К тому же лучники заметят со стен и убьют любого, кто дерзнет угрожать стражникам.

А если враги осадят крепость, защитникам ничего не стоит попросить подкрепления: с помощью сигнальных зеркал предупредить дозорных на сторожевой башне, расположенной южнее, в нескольких днях пути отсюда. Те передадут сигнал дальше, и вскоре приплывут воины из Элефантины или из Нубии, от первого порога Нила. Да, любой отряд египетских мятежников они перебьют шутя.

— Комендант, прибыло судно с провизией, — доложил помощник.

Защитники крепости ни в чем не испытывали нужды: им привозили отменное пиво, овощи, разнообразные плоды, сушеную рыбу, мясо.

— Судно прибыло в положенное время?

— Да, как всегда.

Комендант смотрел с крепостной стены, как из трюма выносят пузатые хананейские кувшины с двумя ручками. Среди них были огромные, вмещавшие тридцать мер и больше.

Помощник облизнулся, предвкушая славную трапезу.

— Сегодня привезли мед, вино и оливковое масло, — напомнил он коменданту. — Еще я велел прислать побольше полотна, чтобы приодеть наших воинов. Если они поскупились, я им покажу!

Старик с неизменным удовольствием наблюдал, как сытые стражники в черных шлемах издеваются над египтянами. Гиксосы не скупились на побои и оскорбления, давая при каждом удобном случае понять, что теперь они хозяева Египта. При малейшей попытке сопротивления рабов убивали десятками.

Ворота распахнулись, впуская длинную вереницу людей, нагруженных тяжеленными кувшинами. Носильщикам не давали ни минуты роздыха, многие из них едва дышали от усталости.

Сняв с плеч непосильную ношу, невольники должны были скорее бежать назад, прочь из крепости: им запрещалось оглядываться и смотреть по сторонам.

Они сновали туда-сюда под прицелом двух десятков лучников, приложивших стрелы к тетиве. Воины особенно следили за тем, чтобы мерзавцы-рабы, воспользовавшись всеобщей суматохой, не проникли во внутренний двор.

Все правила безопасности соблюдались с предельной строгостью.

Довольный комендант поделился с помощником своими предчувствиями:

— Вот увидишь, вскоре к нам прибудет посол от правителя. Кусы отобьют, и тогда мы получим приказ напасть на Фивы, разрушить и разграбить подлый город. А в помощь пришлют гарнизон Элефантины.

Между тем на судне подняли парус, намереваясь отплыть обратно на юг.

— Выпьем винца вечерком? — предложил помощник.

— Какие попойки? Сегодня ранний отбой. Завтра еще до света вычистим и вымоем крепость сверху донизу, чтобы к полудню блестела. Я проверю. Если мне понравится, так и быть, попразднуем.

Помощник с трудом скрыл досаду, но поневоле смирился. Он бы охотно подкупил стражу и присвоил хотя бы один кувшин, но комендант все равно узнает. Тогда сиди месяц в яме, а потом служи дозорным на сторожевой башне. Лучше уж скрепиться и подождать. Придется поужинать всухомятку.


Поздно ночью Гебелен погрузился в сон. Бодрствовали лишь несколько часовых, но и у тех слипались глаза. Чего ради мучиться: стены неприступны, кругом все спокойно?

Тишину не нарушал ни единый шорох. Снаружи не было слышно, как в амбаре с хрустом разбился кувшин. Оттуда с трудом вылез Усач, растирая затекшие ноги. Как все-таки неудобно путешествовать в кувшине! Вот и Афганец выбрался на волю. Постепенно к ним присоединилось еще пятнадцать человек.

Дерзкий план царицы Яххотеп наполовину осуществился: им удалось захватить грузовое судно, направлявшееся в Гебелен. Воины повстанческой армии переоделись гиксосами, освобожденные рабы согласились в последний раз сыграть роль несчастных униженных носильщиков, семнадцать отчаянных храбрецов спрятались в огромных кувшинах.

Загляни защитники Гебелена в кувшины прежде, чем их отнесли в амбар, смельчакам бы не поздоровилось. Но уверенность в собственной безопасности и привычка к регулярным поставкам провизии сделали стражников легкомысленными.

Афганец и Усач с удивлением оглядывали друг друга. Им не верилось, что они еще живы. Наконец семнадцать человек обнажили клинки и приготовились к бою.

— Мы с Афганцем, — прошептал Усач, — сначала разведаем, где дозорные. Потом вернемся за вами. Все вместе отделаемся от них, чтобы не мешали. Затем разделимся: одни пойдут открывать ворота, другие займутся спящими гиксосами. Хорошо бы перебить как можно больше. Двигаться нужно тихо и быстро.

— А если кто-то из часовых все-таки подаст голос?

— Тогда нам крышка. Так что без промахов.

Бесшумно ступая босыми ногами, Афганец и Усач вышли во внутренний двор. Красться по вражеской территории друзья умели отлично. Бояться им было некогда. Целеустремленные, сосредоточенные, они действовали слаженно и четко.

Мгновенно придушили двух часовых — те даже вскрикнуть не успели, — затащили трупы в сарай и переоделись в их одеяния, кольчуги и черные шлемы.

Афганец, не говоря ни слова, кивнул Усачу в сторону одной из каменных лестниц. Сам он собирался подняться по второй. Друзья одновременно достигли верха главных сторожевых башен. На каждой стояло по два лучника. Справиться в одиночку с двумя, не подняв при этом шума, — дело довольно хитрое.

— Чего это тебе вздумалось на башню залезть? — удивился один из лучников, завидев приближающегося к нему воина в черном шлеме. — Комендант строго наказывает всякого, кто осмелится покинуть пост!

Афганец бросился на говорившего и свернул ему шею, горячо надеясь, что ошеломленный товарищ убитого не подымет крик, а полезет в драку. Его надежда оправдалась: гиксос онемел от неожиданности на горе прочим защитникам крепости.

Итак, два лучника успокоились навсегда. Афганец спустился во внутренний двор и стал поджидать Усача, гадая, удалось ли другу так же удачно справиться с двумя другими. Вскоре к нему приблизился какой-то воин. Афганец признал Усача, лишь когда тот снял черный шлем.

Они вернулись к остальным фиванцам, объяснили, где стоят дозорные, и дали каждому задание.

«А ребятки справились даже лучше, чем я предполагал», — с удовлетворением отметил про себя Усач.

Решительные, проворные, те сумели уничтожить врагов абсолютно бесшумно. И часа не прошло, как крепость осталась без единого дозорного, — так славно потрудились выбравшиеся из кувшинов смельчаки.

— Пришла пора открыть ворота! — возвестил Усач.

Пока двое фиванцев возились с засовами, Афганец поднялся на башню и зажег сигнальный огонь. Теперь передовой отряд армии освобождения под предводительством фараона Камоса мог проникнуть в Гебелен и напасть врасплох на ничего не подозревающих гиксосов.

— Однако пусть поторопятся, иначе здешние воины успеют проснуться, всполошатся и встретят их во всеоружии, — пробормотал Афганец.

— Это нам нужно торопиться! — напомнил ему Усач. — Скорей в казармы, перебьем как можно больше воинов, пока они еще спят.

— Нет, погоди. Что это за дом около главной башни? Не там ли живет начальник гарнизона?

— Сейчас проверим!

Удача на этот раз сопутствовала друзьям во всем. Им удалось захватить главу гарнизона сонным, он не оказал ни малейшего сопротивления.

— Прикажи своим людям сдаться по-хорошему! — посоветовал ему Афганец.

— Гиксосы не сдаются, они сражаются до конца!

— Постой-ка, я узнал тебя! Не ты ли пару лет назад был начальником стражи в Дельте, что поймал и замучил пытками многих наших?!

— Гебелен нельзя взять приступом! У вас ничего не выйдет! Немедленно отпустите меня!

— Нет, гиксоса уговаривать бесполезно, — укоризненно покачал головой Афганец. — Упрям как осел!

Начальника гарнизона выволокли из дома, втащили на крепостную стену по лестнице, подвели к краю и, схватив за ноги, столкнули вниз.

— Теперь займемся прочими спящими!

И снова фиванцам повезло. Двери двух казарм они надежно заперли, завалив их тяжелыми бревнами, а около третьей притаились, убивая всякого, кто выбегал наружу.

Фараон Камос со своим отрядом подоспел вовремя: силы смельчаков были на исходе, еще немного, и гиксосы бы их одолели.

Стоя на носу передового судна, царица Яххотеп глядела, как пылает неприступная крепость Гебелен.

24

Посол гиксосов в Нубии, главный лазутчик и доносчик, Кривой был осведомлен обо всем, что происходило в этой обширной стране, населенной многочисленными воинственными племенами, которые объединил под своим владычеством жестокий Неджех.

В прошлом Кривой, отъявленный насильник и убийца, командовал отрядом пеших воинов. Левый глаз ему выколола нубийская девушка, оказавшая мерзавцу отчаянное сопротивление. Само собой, потом объявили, что доблестный военачальник был ранен в неравном бою, где одержал блестящую победу.

Долгое время Кривой следил за Неджехом: Апопи опасался, как бы тот не отважился напасть на Элефантину, возомнив о себе невесть что. Однако, по всей видимости, царю Нубии вполне привольно жилось в богатом городе Керма, от дальнейших завоеваний он отказался и заключил с повелителем гиксосов союз. Отныне в Аварис из Нубии привозили обильные дары в знак верности и дружбы.

Кривой не слишком доверял этому преданному союзнику. Уж не готовится ли Неджех потихоньку прибрать к рукам крупнейший из южных городов Египта, расположенный у первого порога Нила? Пока что осведомители посла не разнюхали ничего подозрительного. Твердили в один голос, что царь Нубии сидит сиднем в своей столице, лишь жиреет и богатеет день ото дня.

Итак, нигде в Нубии не назревал заговор, никакая опасность не грозила Апопи — Кривой лично в этом удостоверился, всюду побывав, всех расспросив, и теперь мог передохнуть, пожить спокойно недели три на острове Элефантина, благо здесь гиксосы с нубийцами прекрасно ладили, охраняя общими силами первый порог Нила. Впрочем, вдали от Авариса воины понемногу утрачивали сноровку и силу, забывая, зачем сюда посланы.

Не только опытный полководец, но и любой сторонний наблюдатель заметил бы, что здешний гарнизон ни на что не годен, поскольку обленился и даже обзавелся гаремом, хотя прежде водить женщин в казармы было строго запрещено. Жаркие летние месяцы и теплые зимы растопили самые холодные сердца, смягчили самые черствые души. Защитников острова больше занимали плотские утехи и разнообразие вкусных блюд нежели упражнения в воинском искусстве и исправность оружия.

На Элефантине не было ни лошадей, ни колесниц, не то что в Аварисе и других городах севера. Барки в гавани обветшали и нуждались в серьезной починке. Хотя крепость казалась такой же грозной, как Гебелен, ее стены не отличались прочностью. К тому же ворота частенько оставляли открытыми, а дозорные не проявляли особой бдительности.

— Кто отважится напасть на нас? — самодовольно пожал плечами градоправитель в ответ на упреки Кривого.

Тот, по правде сказать, не слишком сердился. Угощение было превосходным, а нубийская красавица — искусной.

— С нубийцами не ссоритесь?

— Что ты, друг, какие ссоры? Они, конечно, народ обидчивый, вспыльчивый, зато всецело преданы нашему правителю. Одно его имя внушает трепет. Ему они послушны, уж поверь мне. Между нами говоря, мне вовсе не хочется возвращаться в Аварис. Здесь так славно! Жаль будет оставлять благословенный остров.

К градоправителю приблизился виночерпий и зашептал на ухо:

— Господин, позволь передать тебе послание, важное послание!

— Ну что там такое? Бьюсь об заклад, бездельники жалуются, что им прислали скверное пиво. Совсем распустились, вот я им…

Тут он разобрал иероглифы, нацарапанные на камешке неумелой рукой простого воина, и замер потрясенный.

— «Гебелен взят»… То есть как это «взят»? Что значит «взят»?

Кривой был ошеломлен не меньше.

— Взят, в смысле кто-то его захватил… — пробормотал он в замешательстве.

— Кто мог захватить Гебелен?

С берегов Нила доносились крики, слышался шум.

— Похоже, мы скоро узнаем, кто именно.

Кривой и градоправитель стремительно взобрались на самый верх главной башни крепости.

Отсюда им был прекрасно виден египетский военный флот с парусами, надутыми мощным северным ветром.

Барки захваченных врасплох гиксосов пошли ко дну. Армия Яххотеп и Камоса высадилась на берег Элефантины.

— Запереть ворота! Лучники на башни! К оружию! Да скорей же! — блажил насмерть перепуганный градоправитель.

Он подбежал к лестнице, оступился и упал, покатился вниз, ударяясь головой о каменные ступени, и расшибся насмерть.

Защитников крепости охватила паника. Что делать? Чьих приказов слушаться? Один кричал одно, другой — другое. Лишь Кривой не растерялся. Ему было ясно: нужно во что бы то ни стало выбраться из крепости и предупредить царя Неджеха, пусть готовится к бою.


Усачу и Афганцу впервые не пришлось рисковать собой, спасая других. Элефантину взяли без труда. Лишившись командующего, гиксосы растерялись. К тому же они разучились владеть оружием. Страх придавал им сил, но воины из войска освободителей набросились на врагов с таким воодушевлением, что за несколько часов буквально смели их.

— Да, ребятки славно потрудились, — в который раз порадовался Усач.

— И мы не зря с ними возились. Усилия не пропали даром. Царица вселила отвагу в их сердца, ее труд принес добрые всходы. Сегодня мы в этом убедились.


Яххотеп стояла на ступенях храма Хнума, бога — покровителя Элефантины. В левой руке у нее был лук, в правой — анх, символ жизни. Царица казалась живым воплощением Мут, владычицы Фив, несущей свободу Египту. Рядом с матерью стоял Камос в белой короне.

Никогда еще юный фараон не был так счастлив. Они с молниеносной быстротой осуществили великолепный план Яххотеп, и вот теперь весь юг, от Фив до Элефантины, свободен!

На улицах и площадях города ликовали египтяне. Воины будут праздновать победу, пировать всю ночь напролет.

Из храма навстречу им медленно вышел, тяжело опираясь на посох, древний старец — верховный жрец.

— Я хотел бы низко поклониться фараону Египта и тебе, царица Яххотеп. Но старая спина не гнется. Какое счастье видеть вас в Элефантине! Не зря я не торопился уходить в царство мертвых. Порой надежда на освобождение родного города казалась мне безумной, но вот она сбылась!

— Прошу тебя, обопрись на мою руку, — сказала Яххотеп.

— Ты так добра, царица, но я…

— Пожалуйста! Ведь ты хранитель священного гончарного круга, я не ошиблась?

Сморщенное лицо жреца просияло.

— Гиксосы искали его, но не нашли. Наш храм построен на том самом месте, где в начале времен бог Хнум на гончарном круге создал человека из глины. Здесь же было изготовлено священное кормило власти, благодаря которому царство выстоит в бурю. Я открою вам много дивных тайн, а затем уйду с миром.


Множество прекрасных газелей пришли с полей в сады Элефантины, резвились, играли с детьми. Теперь здесь снова прославляли их покровительницу, дочь Хнума, богиню Анукет. Ее изображали юной красавицей в белой короне с золотыми рогами газели.

Жители города праздновали, пировали, веселились. А старый жрец между тем трудился в храме, освобождая ход в подземное святилище, таившееся под полом наоса. Сотни раз тут бесчинствовали гиксосы, сотни раз обшаривали каждый угол в поисках сокровищ, не подозревая, что те буквально лежат у них под ногами.

Кормило власти, выточенное из акации, оказалось таким тяжелым, что пришлось позвать на помощь нескольких сильных воинов, — Камос не смог один извлечь его из недр храма. Отныне именно это священное кормило будет направлять передовой корабль.

С трепетом фараон прикоснулся к древнему гончарному кругу, на котором Хнум, демиург, создал небесный свод, и землю, и все мироздание, озарившееся светом. Бессмертные боги, человек и животные вылеплены на этом круге.

Яххотеп, Камос и верховный жрец поднялись на крышу храма, чтобы показать гончарный круг солнцу, заново освятить его, привести в движение.

— Жизнь обновилась, — провозгласил жрец.

Когда стемнело, мудрый старик показал гостям оптические приборы, с помощью которых ученые еще в древности могли проследить путь солнца, луны и других светил. Астрономы Элефантины знали, что «неподвижные» небесные тела на самом деле находятся в непрерывном движении, достигают зенита, спускаются к надиру; знали даже, что оси их вращения тоже постоянно смещаются, и вычисляли прецессию мировой оси.[5]

Камос ночи напролет зачарованно смотрел на звездное небо и слушал объяснения мудреца, который был рад передать юноше свои обширные знания.

— Немедленно найду тебе учеников, — пообещал жрецу фараон. — Пришлю каменщиков и других мастеров. Пусть восстановят храм в прежнем великолепии, чтобы многочисленные слуги бога славили здесь Хнума день и ночь.

— Значит, мне не стоит торопиться в царство мертвых, — с улыбкой произнес верховный жрец.


Царица Яххотеп не сводила глаз с первого порога Нила, границы Нубии. Она не меньше сына радовалась освобождению Элефантины, однако не забывала, что это всего лишь шаг к победе, хотя и довольно значительный. До окончательного свержения власти гиксосов еще далеко.

Бог Хонсу лил серебряный свет на приграничные скалы. В Нубии их ожидает могучий враг, способный уничтожить все войско освободителей.

25

Царица Яххотеп и фараон Камос побывали на небольшом острове Бигэ, неподалеку от Элефантины. Они хотели поклониться месту, где, по преданию, Исида нашла тело убиенного Осириса, и принести жертвы перед священной пещерой, откуда, согласно верованиям египтян, истекает Нил — податель влаги и урожая. Истоки Нила берут начало в поземном царстве, и никто из живущих не в силах измерить их глубину.

Здесь царила абсолютная тишина. Даже птицы не смели нарушить ее. Все живое испытывало благоговение перед богом, воскрешенным Великой Чарами, богиней Исидой. В царстве Осириса, владыки загробного мира, возрождались все правые голосом, оправданные на загробном суде. Там ныне пребывал и Секненра.

Царица и фараон не торопились вернуться в город. Наконец барка отчалила. Юный Камос, грудь которого переполняла благодарность к богам и к матери, нарушил молчание:

— Элефантину, хранительницу истоков Нила, столицу первого нома Верхнего Египта, по праву можно назвать венцом всего царства. Мы отвоевали ее и тем самым заручились поддержкой могучего бога священной реки! Земля фараонов обретет новую жизнь, подобно Осирису. К чему идти в Нубию? Не лучше ли поскорей освободить Дельту?

— Нет, сын мой. Мы должны обезопасить южные границы. Существует единственная возможность отбить у царя Неджеха охоту захватывать наши земли: нужно взять крепость Бухен — выставить надежный заслон перед натиском нубийцев.

Камос развернул папирус с приблизительной картой нильских порогов.

— Тогда нам придется плыть до второго порога! Путь неблизкий. Царь Неджех успеет устроить нам не одну засаду, прежде чем мы достигнем крепости. Уцелеет ли наш флот?

— Да, нам предстоит множество опасностей, — согласилась Яххотеп. — Но я горячо надеюсь, что никаких засад на пути нам не встретится. Скорее всего, нубийский властитель свято уверен, что Бухен взять невозможно. Крепость охраняется лучше, чем Гебелен и Элефантина вместе взятые. Нубийцы ее ни за что не одолели бы, если бы комендант-египтянин, подкупленный гиксосами, не оказался предателем.

— Придется снова вносить воинов в кувшинах?

— Не исключаю такой возможности.

— Значит, впереди у нас длительная осада, и еще неизвестно, победим мы или нет. А вдруг в это время Апопи атакует Кусы и перебьет наших воинов?

— И такой возможности исключить нельзя. Если мой план кажется тебе безрассудным, ты вправе отклонить его.

— Кто способен ослушаться царицы Свободы?

— Ты — фараон. Приказывай, твоя воля — закон для меня и для всех твоих подданных.

Камос задумчиво смотрел на зеленую воду Нила.

— Ты Супруга бога, ты вложила всю душу, все свое сердце в дело освобождения Египта. Народ не зря зовет тебя царицей Свободой. Боги с небес указывают тебе путь. Я всего лишь мальчишка. Ты гораздо проницательнее и предусмотрительнее меня. Иногда мне кажется, что ты ясновидящая или воплощение богини, направляющей освободительное войско к победе. Я никогда не стану подчинять тебя своей воле и последую за тобой повсюду.


Газели вернулись в поля, праздник окончился, город затих. Ни один воин не опоздал к отплытию в Нубию, хотя у многих трещала голова после обильных возлияний. И по правде сказать, отплывающие завидовали оставшимся, тем, кого определили в гарнизон освобожденной Элефантины.

Хранитель печати Неши приблизился к фараону.

— Все готово, государь. Трюмы заполнены провизией и оружием. Я лично проверил, чем нагружена каждая барка.

— Ты чем-то встревожен?

— Твои люди сильно напуганы, государь. Жители Элефантины наговорили им ужасов про черных воинов, свирепых, будто хищные звери. И про то, что Нубия кишит колдунами, насылающими проклятия, от которых нет спасения. И еще, будто эти пышущие жаром пески напоминают о той поре, когда Ра послал свое солнечное око истребить все живое. Если ты откажешься от безумной затеи завоевать Бухен и вернешься назад, все будут счастливы.

— И ты тоже, Неши?

— Нет. Твоя мягкотелость меня раздосадует, а грозные последствия нерешительности — встревожат.

— Разве так говорят с царями, Неши?

— Я не умею льстить и подлаживаться. Ты назначил меня хранителем печати, чтобы я обнародовал твои указы. Если указ царя мне не нравится, я говорю об этом прямо. А если тебе не нравится моя прямота, замени меня более сговорчивым советником.

— Заменю, если перестанешь быть искренним.

— Я не знаю, как побороть страх, одолевающий наше войско.

— По приказу царицы мастера Элефантины изготовили невиданное оружие. Быть может, это всех приободрит.


Прекрасная, будто богиня Мут, Яххотеп появилась в длинном зеленом одеянии и сверкающей диадеме, украшенной цветами. За ней следовали мастера с тяжелыми корзинами. Царица обратилась к воинам освободительного войска:

— Нам предстоит сразиться с грозным противником. Нубийцы беспощадны в бою, а впереди у нас еще неприступная крепость Бухен. Однако магия поможет одолеть врагов. Глядите: на этом оружии начертаны знаки, ослабляющие их мощь.

Царица вынула из корзины деревянный бумеранг и показала его египтянам. Все увидели изображения бдящего ока, кобры, коршуна и шакала.

— Око предупредит нас об опасности, кобра отвратит ее, коршун и шакал сладят со злотворными духами пустыни. Глава каждого отряда получит такой бумеранг — надежный оберег для себя и своих подчиненных. Бумеранги с такими же знаками, но выточенные не из дерева, а из кости будут прикреплены к мачтам наших кораблей, чтобы плавание прошло удачно.

Гребцы и воины вздохнули с облегчением. Царица Яххотеп еще ни разу их не обманула. Хорошо, что ей в который раз удалось уберечь их от сглаза и злых чар.

Матросы с охотой взялись ставить паруса, крепили их к реям, всем весом налегая на канаты. Дело не из легких, даже если есть сноровка. Однако придирчивые суровые капитаны остались довольны: ни единой оплошности. Казалось, паруса расправились сами, как крылья.

На передовом судне семеро дюжих парней буквально повисли на толстых канатах, крепя парус к верхней рее. Восьмой вскарабкался на самый верх мачты, чтобы им помочь. Маленькую обезьянку забавляла вся эта суета. Она забралась выше всех, корчила сверху уморительные рожи и пронзительно кричала, поддразнивая матросов.

Весельчак Младший громко залаял, призывая к порядку шалунью, которая разошлась сверх всякой меры. Обезьянка поняла, съежилась на верхней рее и притихла.

Сам фараон, ловко управляя рулевым веслом, вывел судно в фарватер, придерживаясь которого они без труда миновали подводные скалы и мели близ первого порога Нила и вышли на середину реки.

Передовое судно медленно скользило по глади вод. Кормчий, как всегда, мерил глубину длинным шестом с вилообразным наконечником.

Отрешенный и сосредоточенный, он чувствовал дно так, будто ощупывал его не шестом, а рукой. Всем существом откликаясь на малейшее изменение течения, на каждую впадину или выступ, он сознавал, что не вправе ошибаться.

Царица заметила, как напряженно он вглядывается в глубину реки, каждую минуту ожидая подвоха. Его лоб перерезали две вертикальные морщины. Теперь Яххотеп смотрела, не отрываясь, на солнечные блики, пляшущие на воде, и молилась Хапи, богу стремительного Нила, прося милости и покровительства военному флоту освободительного войска.

Подходя к корме передового судна, Усач заметил, что его другу Афганцу нездоровится. Лицо приобрело зеленоватый оттенок, лоб покрылся потом.

— Похоже, ты не слишком-то любишь качку!

— Сделай милость, отвернись!

— Не стесняйся, Афганец! Перегнись через борт. Стошнило, и ладно. Впереди у нас длительная прогулка по реке и приятные встречи с кровожадными нубийцами, ничего страшного! Будем надеяться, что иногда, на твое счастье, мы будем общаться с ними на берегу. Вот увидишь, тебе полегчает!

Афганца выворачивало наизнанку, он не мог поддерживать дружескую беседу и достойно ответить на издевательства Усача. А тот продолжал в том же духе:

— Успокойся, голубчик. Говорят, в Нубии течение Нила замедляется. Подарок судьбы, специально для изнеженных слюнтяев вроде тебя. Постой-ка… Впереди еще порог! Сейчас нас слегка встряхнет. Только не смотри вниз! Как бы наша посудина не зачерпнула воды!

Мало-помалу морщины на лбу кормчего разгладились. Он по-прежнему сосредоточенно мерил глубину, но стал заметно спокойнее, тревога исчезла.

Яххотеп отвела взгляд от поверхности реки и с удивлением увидела освещенные ярким солнцем пальмы по берегам.

— Эй, Афганец! — радостно завопил Усач. — У меня добрая весть для тебя! Мы приплыли в Нубию!

26

Русло реки сузилось, пальмы тесно обступали его: стволы поднимались у самой воды, вершины тянулись к солнцу. Могучие вековые пальмы, приносящие зараз по тридцать мер фиников каждая, плодоносили с июля по сентябрь во время разлива Нила. Финики спасали жителей Нубии от голода в засушливое время года. Росли здесь и необычные пальмы дум, чьи высоченные стволы разветвлялись, и не единожды, причем каждый был увенчан лиственной короной, дававшей живительную тень. Мякоть их красно-коричневых плодов оказалась сладкой, очень приятной на вкус, а внутри орехов египтяне обнаружили прохладную жидкость, прекрасно утолявшую жажду. Усачу она пришлась по вкусу.

— Ну как, тебе лучше, Афганец? Отныне никакой качки!

Тот, по-прежнему бледный, измученный, с трудом отхлебнул глоток.

— Это здесь ты такой герой. Погоди, вот ужо попадешь к нам в горы. Погляжу, как ты запоешь зимой по колено в снегу. А поднимешься повыше, так голова закружится — не сможешь шагу ступить от страха. Не жди, что я брошусь тебе на помощь!

— Пока что мы не в горах, а в Нубии. И глядеть лучше не на меня, а на берег. Нас, похоже, уже встречают.

Они увидели рослых могучих чернокожих воинов с копьями и луками. На лицах и на груди — боевая раскраска. Никакой одежды — лишь набедренные повязки.

Яххотеп приказала причалить к берегу.

— Подать трап!

— Матушка! — попытался удержать ее Камос. — Тебе нельзя к ним идти!

— Они воинственны, но благородны и не станут убивать женщину, которая вышла к ним одна, без оружия.

Усач сильно сомневался в их благородстве, но Афганец не дал ему выхватить меч:

— Не зли их. Поверь, она справится. Царица знает, что делает.

— Эти звери растерзают ее!

— Не растерзают! Она особенная. Взгляни, они потрясены и готовы склониться перед царицей Египта.

Навстречу Яххотеп поспешил высоченный человек с золотыми браслетами на запястьях, перед которым воины почтительно расступились. На лице его было написано удивление: встретить такую противницу он явно не ожидал.

— Я царица Верхнего и Нижнего Египта Яххотеп. Прибыла сюда вместе с фараоном Камосом во главе египетской армии.

— Я вождь племени меджаев. Я никогда не слыхал, что в Египте есть правители кроме Апопи. Зачем ты пришла сюда, царица Яххотеп?

— Воевать с союзниками захватчиков-гиксосов и вернуть Египту крепость Бухен, доставшуюся врагу по вине продажных изменников.

— Ты объявила войну Неджеху?

— Раз он стал преданным другом темного владыки Апопи, я не пощажу его.

— До него не так-то легко добраться!

— Фараон его одолеет.

Казалось, ее слова произвели впечатление на чернокожего великана. К тому же его поразила величавая красота царицы.

— На чьей стороне меджаи?

— Наше племя издавна населяет землю между первым и вторым порогами Нила. Царь Неджех задумал поработить нас. Мы не покорились. Тогда он пришел к нам с гиксосами в черных шлемах и кожаных доспехах. Они убивали людей, сжигали селения. Мы ушли в пустыню. А недавно пронесся слух, что из Фив приплыли военные корабли, освободили Элефантину и двинулись в Нубию. Вот почему мы вернулись. На этом месте вас ждала засада, но мы перебили воинов Неджеха. Поначалу мы надеялись, что он защитит нас от гиксосов, но царь Кермы оказался вероломным и жестоким. Отныне мы будем сражаться под знаменами истинного фараона Египта!

По знаку вождя чернокожие воины пали ниц перед царицей Яххотеп.

На корабле все, от фараона Камоса до простого гребца, были потрясены этой сценой.

Усач притих. Афганец не стал подтрунивать над ним. Он и сам с трепетом ожидал окончания разговора, хотя так уверенно предсказывал успех.

— Величайшая царица, — пробормотал он. — Никто с ней не сравнится.


Египтянин Сопд, начальник гарнизона крепости Бухен, внимательно выслушал Кривого. Посол гиксосов был осведомлен обо всем, что творилось в Нубии, лучше кого бы то ни было и вовсе не походил на лжеца. От его предупреждений нельзя было отмахнуться.

— Итак, Кривой, ты утверждаешь, что мятежники, приплывшие из Фив, захватили Элефантину. Не спорю, гиксосам не повезло, но за поражением последует победа. Представляешь, как разгневается правитель Апопи! Да он не оставит от Фив камня на камне, по Элефантине пройдется огнем и мечом, а потом поручит остров охране надежных воинов, способных подавить любой мятеж. Мне не о чем беспокоиться. Я всецело предан царю Неджеху и вхожу в число его избранных слуг, что на водах владыки.[6] Так что Бухену не угрожает ни малейшая опасность.

— Все это так. Но лучше бы подготовиться к обороне.

— Крепость неприступна!

— Гебелен тоже считался неприступным.

— И сравнивать смешно! Бухен — не крепость даже, а целый город. Его гарнизон многочислен, прекрасно обучен — ни один враг его не одолеет. И ты, верно, забыл, что Неджех устроил им засаду и приказал меджаям как следует попотчевать незваных гостей. Добрая половина барок глупца Камоса уже потонула. Поверь, мятежникам не доплыть до Бухена.

— Возможно, их остановят, но с Яххотеп так просто не сладишь. Она колдунья — вот что внушает мне опасения.

— Нам бояться какой-то бабы? Ты шутишь!

— Боги споспешествуют ей. Она сама похожа на богиню.

— Боги не спасли египтян от гиксосов. Не помогут им и сейчас.

— Я отправлюсь в Керму, предупрежу Неджеха о надвигающейся беде и попрошу прислать тебе подкрепление.

— Да он рассмеется тебе в лицо!

— Нужно принять все меры предосторожности.

— И чего ты так боишься? Подумаешь, выродившиеся потомки прежних фараонов! Они же совсем спятили! Окопались в Фивах и надеются освободить Египет — смех один!

— Только смерть Яххотеп меня успокоит.

— Она уже мертва, не сомневайся! Желаю хорошенько повеселиться в Керме, и поклонись от меня Неджеху. Его дворец с каждым днем все краше, двор скоро затмит пышностью дворы всех фараонов древности.

Посол гиксосов продолжил свой путь на юг. Начальник гарнизона с радостью с ним распрощался. Что и говорить, Кривой постарел, утратил былую хватку, не понимает нынешней расстановки сил, боится собственной тени. Должно быть, вскоре повелитель Апопи отзовет его и пришлет нового чиновника, помоложе, посообразительней и посмелей.

Наставления Кривого вызвали у Сопда лишь раздражение. Вздумал указывать ему, начальнику гарнизона, как лучше оборонять крепость! В тот же вечер он отправил гонца к Неджеху с жалобой на посла. Пусть попросит повелителя Апопи поскорее заменить его.

Сопд не зря считал себя ловким человеком. Он стремительно выдвинулся по службе. Еще будучи главой крошечного отряда, мгновенно сообразил, что власть у гиксосов крепкая и гораздо выгоднее помогать им, нежели сопротивляться. Донес на своего военачальника, будто тот в сговоре с мятежниками из Фив, и занял его место. Доносил и на многих других.

Правитель гиксосов оценил его рвение и в благодарность за преданность назначил начальником гарнизона крепости Бухен, надежнейшего оплота у южных границ Египта. Ему было вменено в обязанность следить за каждым и жестоко карать не только ослушников, но даже недовольных. Так он избавился от всех неприятных ему людей и беспрепятственно чинил расправы при полном одобрении своего помощника, соглядатая Неджеха. Впрочем, нубийцу иной раз приходилось сдерживать его пыл, слишком уж далеко заводила его неутолимая жажда крови.

Ныне Сопд безраздельно властвовал в этих краях, поскольку в Бухен заходили все караваны. Через его руки проходили все товары, все намытое золото, все послания правителей друг к другу. Сопд умудрялся угождать и Апопи, и Неджеху, да так, что оба были довольны. От нечего делать он пытал горожан, якобы обнаруживая опасные заговоры на каждом шагу.

Золото незаметно оседало в его ларцах, богатство Сопда неуклонно росло. Единственное опасение не давало ему покоя: как бы какой-нибудь коварный соперник не подсидел его. Впрочем, бдительности ему не занимать, врага он распознает.

— Кушанья поданы, господин, — доложил прислужник.

Ничто не омрачит его благоденствия. Он вкусно поест и мирно отойдет ко сну.

27

Всемогущего владыку Нубии Неджеха умащали притиранием из семян масличной пальмы, в самом деле маслянистых и жирных. За последние два года чернокожий воин, некогда стройный и ловкий, заметно отяжелел, обрюзг, превратился в неповоротливого толстяка. Но разве можно было устоять перед разнообразными лакомствами — сладостями, пирожками, жарким под пряными соусами, которые непрерывно готовились на царской кухне?

Первоначально Неджех завоевал плодородные окрестности Донголы близ третьего порога Нила. Победа его раззадорила, он вошел во вкус. Захватив самые тучные пастбища и поля, приносившие богатые урожаи, он уже мечтал, как доберется до Элефантины, осадит Фивы и станет властителем всего Верхнего Египта. Однако Апопи оказался более прозорливым и хитрым, надежно защитив свои границы. Неджеху поневоле пришлось подчиниться ему. Он полагал, что с гиксосами пока не стоит ссориться.

Заручившись их поддержкой в качестве надежного союзника, посылая в Аварис ежегодную дань, Неджех оберегал Нубию от вторжений. Сам же он правил здесь самовластно и безжалостно выжимал из подданных все соки.

Владыка Нубии неустанно заботился об украшении столицы.

В самом центре по его повелению возвели огромный дворец-храм из кирпича-сырца. Гигантская лестница с широчайшими ступенями вела на крышу здания, откуда открывался великолепный вид на город. В его юго-западной части располагался роскошный круглый шатер, где Неджех принимал послов. А на востоке — старинное кладбище с каменными гробницами, украшенными изображениями бычьих голов. Высокие башни, земляные валы, тяжелые окованные медью ворота — к красавице Керме не подступиться. Но людей в столице Нубии не жалели, за малейшую провинность рабов резали как баранов.

Завладев золотыми приисками, Неджех богател день ото дня и, не скупясь, перестраивал Керму по своему вкусу. Последним новшеством были фаянсовые изразцы, — и вот на всех домах столицы появились нарядные фризы со львами. Апопи прислал властителю Нубии искуснейших столяров: правители то и дело передавали друг другу послания в виде каменных скарабеев и обменивались любезностями. Так во дворце появились изящные ложа и кресла в египетском стиле.

Керма купалась в роскоши. Союзники гиксосов заключали очень выгодные торговые соглашения, в Нубию привозили товары с Крита и Кипра, вожди покоренных племен приносили Неджеху богатые дары.

Несомненно, властитель Нубии утратил прежнюю воинственность, разбаловался и изнежился. Разжирев и обленившись, он позабыл прежние честолюбивые мечты и радел лишь об удобствах своего существования. Приближенные считали, что это к лучшему. Однако за мир приходилось платить безоговорочным подчинением гиксосам. Чего ждать от этих алчных хищников, никто не знал. Возможно, пожрав египтян, они успокоятся. А что если их соблазнит нубийское золото?

Дабы предотвратить войну, Неджех с каждым годом посылал в Аварис все больше драгоценного металла. Пусть Апопи утолит свою жадность и не покушается на далекую Керму, послушную и дружественную.

Когда управитель царского дома доложил о прибытии Кривого, Неджех досадливо поморщился. Посол гиксосов мог перехитрить и обойти любого, с ним надо держать ухо вострю. Обмануть его непросто, но попробовать придется. Ведь если Апопи потребует еще золота, нужно внушить ему, будто золота нет: рабы не могут намыть больше, чем уже послано.

— Отлично выглядишь, приятель, — приветствовал он посла.

— Внешность обманчива, владыка.

— Брось! Ты ведь пришел ко мне с добрыми вестями, не так ли?

— Мятежники выступили из Фив, захватили Гебелен и Элефантину.

— Знаю! Получил твое послание. Хорошего мало, конечно, но вскоре воины правителя Апопи отобьют обе крепости, верно?

— Само собой, отобьют.

— Тогда зачем же ты потревожил меня?

— Хочу предупредить, что Яххотеп и Камос вторглись в пределы Нубии.

Неджех расхохотался.

— Мне угрожают слабая женщина и мальчишка! Они, должно быть, сошли с ума: здесь их ждет верная смерть!

Кривой смотрел по-прежнему угрюмо.

— Что-то не верится.

— Не верится? Мои воины ждут в засаде. Да и свирепые меджаи мокрого места не оставят от мятежников.

— Сомневаюсь, что междаи так уж тебе преданы. Не забудь, они злопамятны и мстительны, а твои люди в последнее время их сильно притесняли.

— Все равно они не посмеют восстать против меня! Фиванских мятежников уничтожили всех до единого, будь уверен.

— А если не уничтожили? Тогда разумнее всего сосредоточить побольше воинов в крепости Бухен, пока не поздно.

— Бухену враг не страшен. Если бы начальник гарнизона Сопд не предал египтян и не отворил мне ворота, я бы осаждал крепость до бесконечности и вряд ли бы ее взял.

— Мне кажется, мы напрасно недооцениваем противника. Яххотеп, хотя и женщина, неплохо командует войском. Ведь странно, что горстка скверно вооруженных людей захватила неприступный Гебелен, а потом и Элефантину. Хитроумия и дерзости у них не отнять.

— Не сгущай краски, Кривой! Просто этим проходимцам повезло, здесь нет их заслуги.

— И все-таки, владыка, пошли в Бухен подкрепление.

— Честно говоря, не вижу в этом ни малейшей надобности.

— В конце концов, вынужден напомнить, что я полномочный представитель повелителя Апопи. Приказываю послать туда войско от его имени.

Неджех был в ярости, но сдержался и ответил с поклоном:

— Слушаюсь и повинуюсь. Хотя, по моему мнению, ты чересчур мнителен.

— Меджаи вполне могли переметнуться и перебить твой отряд, сидевший в засаде. В этом случае Яххотеп и Камос беспрепятственно достигнут Бухена. Ведь очевидно, что взять эту крепость — их главная цель. Если они победят, то тем самым свяжут тебя по рукам и ногам. Тебе придется отсиживаться в столице и никуда не высовываться.

— Сколько предположений! Одно невероятнее другого!

— Предчувствия редко меня обманывают. Яххотеп — опасный враг, тебе необходимо опередить ее. Действуй, владыка!

— Довольно рассуждать! Приказы повелителя Апопи, как всегда, будут выполнены. Разве я хоть раз ослушался гиксосов?

— Ни разу, владыка! — подтвердил Кривой, довольный, что ему наконец удалось переспорить Неджеха. — Тебе выпала честь подавить восстание и оказать правителю Авариса неоценимую услугу. Он не замедлит щедро вознаградить тебя. Я с первой же оказией опишу твои подвиги в самом восторженном тоне.

— Всегда рад видеть тебя в Керме, Кривой. Думаю, повелитель Апопи не разгневается, если его посол привезет в Дельту головы Яххотеп и Камоса, насадив их на копья.

— Напротив, он с благодарностью примет подобный дар.

— Значит, договорились! Забудем о делах. Не желаешь ли отдохнуть и поразвлечься?

После обильной трапезы Неджех предавался плотским утехам. Посол гиксосов не уступал ему в сластолюбии. Он уже предвкушал грядущие радости, тем более что Керма славилась замечательными красавицами, страстными и искусными.

Тучность не мешала Неджеху быть пылким любовником. Он привел Кривого в обширные покои, где располагались его новые наложницы.

Навстречу им с улыбкой поднялись четыре юных прекрасных девы.

— Выбирай любую, Кривой.

— Ты слишком щедр, владыка!

— Не стесняйся. Это тебе в награду за заботу и в знак нашей дружбы.

Кривой считал, что самое ценное в Нубии — женщины. Он не мог устоять перед обаянием этих дивных существ, всепобеждающих и покорных, похожих то на ласковых томных кошек, то на хищных изящных пантер. Ради них одних стоило оставаться в этой стране, выжженной солнцем, населенной грубыми дикарями.

Посол гиксосов от души насладился драгоценным даром властителя Кермы.


В сумерках Неджех разбудил Кривого.

— Ты заспался, друг! Перед вечерней трапезой хочу показать тебе мое новое увлечение.

Кривой с трудом поднялся. Он совсем изнемог, проведя несколько часов с двумя царскими наложницами, и нуждался в глубоком сне, чтобы восстановить силы. Но слово властителя — закон.

Неджех в сопровождении двух телохранителей и посла гиксосов направился на восток Кермы, к некрополю, где были возведены роскошные гробницы для всех его приближенных.

— Ты удостоился еще одной милости, Кривой. Я покажу тебе свою усыпальницу, не уступающую по красоте обителям вечности египетских фараонов. Гиксосы равнодушны к посмертным почестям. Я же придаю им немалое значение. Один дворец я возвел для жизни в этом мире, другой — для вечного упокоения.

Оставив телохранителей у входа, они вдвоем прошли по отлогому коридору и оказались в небольшом зале, полном статуй, сосудов, скамей и кресел, вывезенных с Элефантины. Отсюда можно было спуститься вниз, к саркофагу. Гладкий земляной пол усеивали человеческие черепа. Посол содрогнулся.

— Я не люблю, когда со мной спорят, — медленно проговорил Неджех. — Я в ярости убиваю всякого, кто не признает моей власти. А ты, Кривой, посмел указывать мне.

Гиксос в ужасе попятился, черепа захрустели у него под ногами.

Он оказался в ловушке.

— Помилуй, владыка!

— Я не милую дерзких. Однако тебе выпала немалая честь: твои останки украсят мою усыпальницу наравне с останками других нерадивых слуг, убитых мной в гневе.

Кривой хотел увернуться и выбежать в коридор, но нубиец, гораздо более сильный и проворный, без труда догнал его, повалил навзничь и переломил хребет одним ударом ноги.

Правителя Апопи известили, что его посол мирно скончался от старости и болезни в благословенной Керме.

Теперь едва ли он сыщет достойную замену проклятому проныре, несносному любителю давать советы царям. Надо же было возомнить, будто спесивый одноглазый посол способен навязать свою волю самому властителю Нубии!

28

Начальник гарнизона Бухена Сопд проснулся среди ночи оттого, что кто-то неистово колотил к нему в дверь.

Раздраженный и встрепанный, он впустил главу стражи.

— Ну что там у вас?

— Дозорные обнаружили неподалеку от ворот крепости странную вещь, наделенную злыми чарами.

— Странную вещь?

— Бумеранг из слоновой кости с магическими знаками. Дозорные пытались его поднять, но только обожгли руки. Все теперь в панике, господин. Ждут твоих распоряжений.

Сопд поспешно оделся. В Нубии боялись и почитали колдунов, так что нельзя было пренебрежительно отмахнуться при подобном известии. Какой-то маг явно пытался наслать порчу на защитников Бухена. Следовало разобраться, кто именно и почему.

А также поскорее уничтожить заколдованный бумеранг.

Встревоженный начальник гарнизона быстрым шагом пересек внутренний двор и через главные ворота вышел из крепости.

С десяток нубийцев и гиксосов столпились, разглядывая подброшенный врагом необычный предмет.

— Разойдитесь! — скомандовал Сопд.

Бумеранг из слоновой кости поблескивал в лунном свете. Начальник гарнизона ясно различил напугавшие воинов знаки: особенно грозно выглядели кобра с развернутым клобуком и коршун с острым хищным клювом.

Сопд задрожал, как пальмовый лист на ветру.

— Ничего страшного, — еле выдавил он.

— Ничего страшного? — возмутился один из нубийцев. — Тогда подними его и разбей!

— Зачем же мне обжигаться? Так черной магии не разрушишь.

Но воины и без того понимали, что их начальник боится заколдованного бумеранга не меньше, чем они. Дозорные и думать забыли о службе. Все как зачарованные не могли отвести глаз от зловещих знаков.

Внезапно кто-то крикнул:

— Глядите! Глаза кобры светятся красным!

— И глаза шакала Анубиса тоже!

— Принесите молоток! Сейчас от проклятого бумеранга даже осколков не останется, — расхрабрился Сопд.

Но ушедший за деревянным молотком не вернулся. Его придушил воин-меджай, проникший в крепость сквозь открытые, оставленные без охраны ворота. Чернокожие смельчаки первоначально собирались вскарабкаться по отвесным стенам. Яххотеп отговорила их от опасной затеи и предложила использовать заговоренные бумеранги.

Быстрые и проворные, меджаи перебили всех встреченных на пути стражников, поднялись на башни и сбросили вниз лучников.

— Куда запропастился этот бездельник? — Сопду не терпелось покончить с бумерангом, лежавшим на серебряной ладони бога Хонсу. Впрочем, начальник гарнизона по-прежнему благоразумно держался на почтительном расстоянии от страшной штуковины.

Тут послышался лязг — главные ворота захлопнулись у них за спиной.

Сопд так и подскочил. Воины ошарашенно уставились на запертые ворота.

— Дурака, что вздумал так пошутить, я немедленно посажу в яму! — завопил начальник гарнизона.

Но тут со стен полетели стрелы. Многие из дозорных упали. Меджаи при ярком лунном свете стреляли метко. Видя, что его воины гибнут, Сопд совсем потерял голову.

— На нас напали! — прокричал гиксос с крепостной стены. — Меджаи не щадят никого!

Начальник гарнизона взял себя в руки.

— К реке, живо! — скомандовал он. — Отступаем к реке! Там есть барки!

Уцелевшие защитники крепости опрометью бросились к реке и наткнулись прямо на передовой отряд освободительного войска под предводительством самого фараона Камоса.

Сопд, не раздумывая, зарезал собственного помощника, делая вид что сражается на стороне египтян. Других своих воинов он бросил на произвол судьбы. Ему удалось незаметно пробраться к Нилу. Оставалось лишь немного проплыть по течению, вскарабкаться на барку — и прощай, Бухен!

Ему бы удалось сбежать, но Усач разгадал его намерения, поплыл вслед за ним, настиг и правой рукой захватил за шею предателя-соплеменника.

— Куда же ты так спешишь, приятель?

— Я начальник гарнизона Бухена. У меня здесь припрятано много золота. Пощади меня и разбогатеешь!

— Много золота, говоришь? И где ты его спрятал?

Наполовину придушенный Сопд махнул рукой куда-то в сторону.

— Проверим! Но, если обманешь, тебе крышка!

Усач не знал, что Сопд никогда не расставался с кинжалом, спрятанным в складках набедренной повязки. Верный кинжал не раз выручал его в различных переделках.

С покорным испуганным видом начальник гарнизона медленно поплыл к барке, спрятанной в камышах.

— Мешочки с золотом привязаны к килю. Их полно. Только нырни и достанешь.

— Так ныряй!

Сопд скрылся под водой и сейчас же вынырнул за спиной Усача, занося кинжал. Привычный к рукопашной воин мгновенно сообразил, в чем дело, перехватил руку врага и отобрал оружие.

— Подлый предатель и трус!

Усач убил Сопда его же кинжалом, распоров мерзавцу брюхо до самой шеи.

Глаза начальника гарнизона остекленели. Глядя, как он уходит на дно, Усач вдруг взвыл от невыносимой боли. Крокодил цапнул его за левую ногу и потащил в глубину.

Так бы и погиб Усач, если бы подоспевший Афганец не вскочил крокодилу на спину и не всадил нож в глаз. Обезумевшее от муки животное выпустило из пасти добычу и скрылось из виду.

Афганец помог раненому другу доплыть до берега, двое египтян вытащили его из реки.

— Тебе повезло! Ты попался не крокодилу, а крокодильчику. Но куснул он тебя здорово, нечего и говорить!


Усача отнесли в крепость Бухен. Сначала лекарь приложил к ране сырое мясо, останавливая кровь, за тем — бычий жир и ячменный хлеб, покрытый плесенью (о том, что плесень целебна, египтяне знали издавна). Питье из мандрагоры, ююбы и мака помогло раненому забыться, несмотря на жгучую боль. Мед и мирра способствовали заживлению.

— Скажи честно, Афганец, я смогу ходить?

— Еще как сможешь! Даже шрам будет виден едва-едва, таким не похвастаешь перед девушками. Тоже мне, доблесть! Крокодил его чуть не съел, подавился и выплюнул.

— Да если бы не я, поганый гиксос ушел бы от нас!

— Вот и фараон так считает. Он решил тебя наградить. И меня заодно. Ведь я тебя спас. Теперь нас повысили в звании. Отныне мы большие военачальники и поведем в атаку все освободительное войско. Ты ж у нас герой, так что будем воевать на переднем крае.

— Ты только о наградах и думаешь.

— Что ты вечно меня воспитываешь, надоел!

— Стыдно сказать, гнусный предатель заманил меня в ловушку глупой сказкой про золото, подвешенное к килю барки…

— Нет, это вовсе не сказка. Там действительно нашли много золота. Вот война закончится, и ты получишь свою долю.

— Разве ж она закончится…

В это время дверь отворилась и вошла гибкая чернокожая девушка.

— Это твоя сиделка из племени меджаев. Она знает целебные травы и умеет врачевать. Выздоравливай! Я вас оставлю. Терпеть не могу разглядывать увечья.

Однако сиделка, вместо того чтобы приготовить страдальцу травяной отвар, сбросила набедренную повязку. Усач решил, что ему это померещилось в бреду.

Тут он услышал жаркий шепот:

— Здесь душно. Люблю ходить голой. Не пугайся, храбрый воин, я не сделаю тебе больно. Останешься доволен.


Царица Яххотеп и фараон Камос озирали Нубию с самой высокой башни крепости. Бухен взят, отныне властитель Неджех не сможет свободно плавать по Нилу. Египтянам достанется немалая часть нубийского золота. К ним наконец-то потянутся отовсюду торговые караваны. В Фивах появятся товары из дальних земель.

— Матушка, благодаря тебе мы одержали великую победу и не потеряли ни единого воина! Ты уговорила меджаев перейти на нашу сторону, ты посоветовала использовать магический бумеранг…

— Удача не всегда будет нам сопутствовать. Пока что ты должен назначить нового начальника гарнизона крепости, а также управителя земельных угодий. Подумай, кого ты оставишь здесь номархом.

— Иными словами, мы возвращаемся на север и готовимся воевать с Апопи?

— Нет, возвращаться еще не время. Неджех не станет беспокоиться, даже если узнает, что Бухен в наших руках. Он думает, что доплыть до второго порога Нила мы не посмеем. Он ошибается.

29

Меджаи, исконные жители этих мест, отныне подчинялись египетскому номарху, их сделали стражниками и обязали следить за порядком на отвоеванной территории. Чернокожие воины гордились, что им пришлось сражаться в рядах освободительного войска.

Но даже меджаи никогда не бывали в Куше, стране, располагавшейся между вторым и третьим порогами Нила. По общему мнению, и египтянам не стоило туда плыть. Трех крепостей вполне достаточно. К чему дразнить Неджеха, до сих пор тихо сидевшего у себя в столице.

Не следовало вторгаться в его святая святых и навлекать на себя бешеный гнев чернокожего властителя. Тем не менее Неши грозно обрушился на военачальников, сторонников выжидательной политики, требовавших на совете приостановить наступление.

— Малодушные! Когда же вы, наконец, поверите в свое войско? Сколько еще побед вам понадобится для этого? Разве царица Яххотеп не оказалась сильнее здешних колдунов? Разве мы не взяли неприступную крепость Бухен? Но сделать ее нашим главным оплотом в Нубии было бы непростительной ошибкой. Рано или поздно Неджех осадит ее. Последуем же совету царицы и фараона. Подберемся поближе к Керме и там поставим заслон, чтобы отрезать врага от захваченных нами земель.

— Но наша армия тает, мы оставили гарнизоны в трех крепостях! — с тревогой заметил старейший из военачальников.

— Мы на войне! — напомнил ему Камос. — И могли бы потерять столько же воинов убитыми. План царицы — наилучший из всех. Завтра отплываем ко второму порогу Нила.


Новоиспеченные главнокомандующие атакующих частей в белоснежных льняных одеждах со знаками отличия на груди — маленькими золотыми грифами, которыми они явно гордились, чинно приветствовали друг друга на пристани подле передового судна.

— Раненых мы в поход не берем, они остаются в крепости, — решительно заявил Афганец.

— А я уже выздоровел! — с вызовом произнес Усач. — Но на всякий случай беру с собой сиделку: вдруг рана меня потревожит, тогда без травяного настоя не обойтись!

Впервые в жизни Усач так привязался к подруге. Поначалу он боялся, как бы размягчающая нежность не погубила его воинственный дух. Оказалось, он просто недооценивал чернокожую девушку, превращавшую даже любовную игру в воинское состязание. Она сразу бросалась в бой, без томительных приготовлений и пустой нескончаемой болтовни. К тому же юная колдунья прекрасно разбиралась в целебных травах и заботилась не только об отдыхе раненого, на который, кстати, тот имел полное право, но и восстанавливала его подорванное здоровье.

Иногда Усач холодел при мысли, что вполне мог остаться без ноги, будь крокодил покрупней, а друг Афганец — медлительней. Тогда бы он, верно, удавился с тоски, ведь одноногий на войне бесполезен.

— Не поддавайся мрачному настроению, — посоветовал Афганец.

— Что ты мне все время лезешь в душу? — возмутился Усач. — Вы, горцы, настырный народ! А, кстати, ты-то что делал, пока я валялся с проклятой ногой?

— Думаешь, ты один нравишься молоденьким дикаркам?


На носовой обшивке египетских барок были нарисованы два изящных удлиненных ока, позволяющих видеть сущее и предвидеть будущее.

Хонсухотеп, постоянно ощупывающий дно, был благодарен магическим очам за помощь.

Царица Яххотеп часто стояла подле него. Она развесила по бортам судна волшебные полумесяцы из слоновой кости, которые отгоняли злых духов и снимали порчу.

Кормчего и смущало, и радовало ее присутствие на носу корабля. Если бы не она, войско освободителей давно бы разбежалось: перед походом в Нубию у всех животы сводило от страха. А при одном взгляде на царицу, величественную и недосягаемую, даже самые робкие исполнялись отвагой.

Да и фараон Камос с каждым днем действовал все решительнее, внушая воинам все большее уважение. Подобно отцу, он был прирожденным полководцем и в сражениях всегда сам вел войска в атаку, вопреки предостережениям матери забывая об осторожности.

По приказу фараона Неши следил, чтобы на барках соблюдался идеальный порядок и поддерживалась чистота. Воины не только мыли палубы по несколько раз на дню, но и тщательно вычищали все помещения. Каждый ежедневно смазывал голову особым снадобьем против вшей. Глазные болезни и желудочные расстройства лечили пивной пеной. На суше постоянно жевали репчатый лук, запах которого отпугивал змей и скорпионов. Спали моряки в достаточно удобных мешках из двух циновок, связанных по краям красными кожаными шнурами.

— Царица! Вон там, на берегу — селение. Пристанем к берегу?

— Нет. Плывем дальше.

Яххотеп не знала, как здешние жители, покоренные Неджехом, поведут себя при виде египетского военного флота.

Сначала они растерялись, но вскоре взялись за пращи и луки. Стрелы пролетели мимо цели, но град камней, подняв тучу брызг, едва не накрыл нос барки.

— Царица, скорее в укрытие! — взмолился кормчий.

— Причаливаем! — приказала Яххотеп.

И вот уже воины через борт соскакивают на берег, рискуя свернуть себе шею. Но опыт недавних сражений не прошел зря — все благополучно приземлились и сразу же бросились на врага.

Вот уже и фараон спустился по сходням и повел отряд против жителей селения. Те вскоре начали отступать.

Одному удалось прорваться сквозь ряды атакующих и броситься в Нил. Обезумев от ярости, он подплыл к передовому судну и взобрался на него, мечтая разделаться с колдуньей-царицей, приведшей сюда свое войско.

Вот он уже на палубе. Видит Яххотеп. Бросается к ней.

Едва не задев царицу, Хонсухотеп взмахнул шестом и размозжил ему голову.

Рука не дрогнула, удар оказался точным. Яххотеп, всецело доверявшая кормчему, стояла все это время не шелохнувшись.

Кормчий упал на колени перед царицей.

— Прости! Ведь я мог тебя ранить.

— Отныне ты назначаешься флотоводцем. Твоих приказов будет слушаться весь египетский флот. Командуй и распоряжайся, флотоводец Хонсухотеп!

Тем временем завершилась битва на берегу. Ни один из мужчин селения не сдался в плен, все погибли. По приказу фараона египтяне отпустили женщин и детей.

Так началось завоевание Куша.


Властитель Неджех пировал у себя во дворце. Перед трапезой он собственноручно зарезал барана и убил раба, бросив труп туда же, где разлагались останки гиксосского посла. Ему подали с десяток блюд, в том числе дичь и крупных нильских окуней под соусом. Он ел, а рабыни непрерывно обмахивали его опахалами. Перед каждым новым кушаньем одна омывала ему руки, а другая умащала подмышки благовониями. Неджех не терпел запаха пота и липких жирных пальцев.

Белое вино, привезенное из оазиса Харга, расположенного в западной пустыне, необычайно нравилось ему. Он выпивал зараз не меньше двух кувшинов.

— Налей еще, — приказал он виночерпию. — Разве не видишь, что моя чаша пуста?

Как славно ему жилось в прекрасной столице! Обильные урожаи, искусные мастера — чем Нубия хуже прославленной Дельты Нила?

На пороге зала появился главный советник Неджеха и замер в нерешительности.

— Прости, владыка, что прервал твою трапезу.

— Неужто не мог подождать с вестями?

— Не мог, владыка. Мятежники миновали второй порог Нила и вторглись в Куш.

Весть испортила Неджеху аппетит.

— А ты уверен, что это правда?

— Увы, владыка. К тому же они…

— Говори же!

— Сначала перебили мужчин в одном селении, а всех остальных…

— Отлично! Остальных не смогли!

— Нет, владыка. Остальных царица Яххотеп уговорила перейти на сторону египтян. Побывала в каждом селении, убедила каждого вождя. Отныне они под защитой начальника гарнизона Бухена и стражников меджаев. Воины передовых застав! А мы-то думали, что усмирили их…

— Ты все сказал?

Советник смущенно потупился.

— Почти, владыка. Вражеская армия стремительно продвигается, и нет надежды…

— …Что проклятая Яххотеп и ее дурной сын не нападут на Керму? Они дорого заплатят за свою глупость! — взревел Неджех, похожий на разъяренного быка.

Так и не окончив трапезы, он поспешил в огромный шатер, где его уже ждали сановники, спешно оторвавшиеся от дел. Начался военный совет.

Неджех не стал скрывать от приближенных истинное положение вещей. Войско освободителей действительно оказалось сильным противником, а не сборищем жалкого сброда.

— Яххотеп начнет укреплять позиции в Куше, рассчитывая, что мы нападем на нее. Она надеется выманить нас из столицы, но мы не поддадимся на ее хитрость. Мы сами заманим ее в ловушку. Сосредоточим войска севернее третьего порога Нила. Подготовимся к обороне Кермы. Египтянам надоест нас ждать. Они перейдут в наступление. Мы лучше знаем наш край и с легкостью их одолеем.

Звать на помощь гиксосов Неджех не хотел. Они воспользуются смутой в его владениях и сами захватят Керму. Так что с египтянами ему предстояло справиться своими силами. Он догадывался, отчего Яххотеп действует так решительно и безрассудно. Ее пьянила жажда победы.

Если Неджех затаится, египтянка решит, что он испугался и дрожит у себя в норе, будто затравленный зверь. Тогда она бросится на Керму голодной пантерой.

Но пантера не настигнет добычу, лишь попадет в западню. Опытный охотник снимет с нее шкуру.

30

В Куше слышался барабанный бой. На этот раз он не предвещал битвы. Жители многих селений сложили оружие к ногам царицы Яххотеп и фараона Камоса.

Вожди знали, что царица Египта — могущественная колдунья, слава о ее победе над гарнизоном Бухена мгновенно достигла Куша. Они предпочли покориться ей, ведь волшебством можно любого стереть в порошок. К тому же лучше признать над собою власть милостивого фараона Камоса, нежели безжалостного Неджеха. Кто среди них не изведал его когтей?

Однако назначить номарха Куша и подыскать ему достойных помощников оказалось делом нелегким. День проходил за днем в бесплодных спорах. Вожди не желали уступать друг другу. Добиться всеобщего согласия не удавалось. Лишь мудрая и деликатная Яххотеп сумела в конце концов примирить вождей. В глубине души они были довольны, что юный царь будет отныне защищать их от жестокого соседа.

Афганец с удивлением наблюдал, как мирно пируют вместе нубийцы и египтяне. Вместо сражения — праздник. Вместо потоков крови льется пальмовое вино и пиво.

— Царица — необыкновенная женщина, — в который раз сказал он Усачу.

— Я одного не понимаю, — отозвался тот, крепко обняв свою преданную искусную сиделку. — Ведь нас на севере ждут. С чего мы вдруг взялись за Нубию?

— Вечно ты недоволен! Не рассуждай, веселись и пей. Кто знает, что нас ждет завтра? Хотя, пожалуй, мы знаем: битва с Неджехом.

— Не к ночи будь помянут! Ты прав, нечего рассуждать. Лучше выпьем, друг!


— Ну, как идут дела? — спросил Неджех у распорядителя земляных работ.

— Все готово, владыка. Рабы вырыли множество глубоких рвов и прикрыли их травой. На дне — острые колья. Десяткам египтян предстоит упасть и напороться на них.

Многое предстояло сделать, работа шла полным ходом.

На подходе к городу египтяне встретят жалкую горстку воинов, и те бросятся врассыпную. Успех вскружит голову фараону. Он решит, что Керма достанется ему даром. Небольшим отрядом придется пожертвовать, пусть сложат головы, изображая рьяных, но беспомощных защитников крепости.

Итак, Камос с войском ринется к городу, уверенный, что победил.

Тут-то египтяне и попадутся в многочисленные ловушки, расставленные Неджехом.

Первые ряды отведают кольев. Задние будут перебиты нубийскими лучниками, спрятавшимися на деревьях и в высокой траве. Остальные в ужасе попытаются бежать, но войско Кермы окружит их и перебьет всех до единого.

Черепа Яххотеп и Камоса украсят усыпальницу Неджеха. Правитель Апопи щедро отблагодарит своего союзника-нубийца.

Размечтавшись о будущем успехе, толстяк почти бегом вернулся во дворец, забыв об усталости и лени. Египетская царица напрасно возомнила себя великой колдуньей. Попадись она живой в руки Неджеха, никакая магия ей не поможет. Он подвергнет дерзкую таким пыткам, что она будет молить о смерти как о величайшей милости.


Праздник был в самом разгаре. Нубийцы, в красных венках, оттеняющих черную кожу, в цветастых набедренных повязках, с золотыми кольцами в ушах, выглядели необычайно живописно. Их жены и дочери, в ожерельях из разноцветных бусин, в браслетах на щиколотках и запястьях, казались на диво соблазнительными. Они и сами не сомневались, что перед ними никому не устоять.

Только флотоводец Хонсухотеп и хранитель печати Неши не участвовали во всеобщем веселье. Первый скрупулезно осматривал каждую барку. Второй озабоченно проверял запасы оружия и продовольствия. Всецело преданные своему делу, они с тревогой думали о будущем походе.

Их ничто не могло отвлечь. Битва предстояла суровая.

Зато Усача, казалось, она вовсе не заботила. Ему так понравилось в Куше, что он и думать забыл о родной стране.

— Что ж, оставайся! — поддразнил его Афганец. — Заведешь жену, нарожаешь детей.

Усач мгновенно опомнился.

— Чтобы я нянчился с детьми, зная, что гиксосы притесняют египтян? Наслаждался жизнью, пока другие сражаются? Нет, ты серьезно? Вот не думал, что мой друг считает меня такой мразью!

— Успокойся! Я пошутил. Наслаждайся жизнью, только не пей слишком много, чтобы завтра голова была ясная. Нас звали на передовое судно, на военный совет.


Фараон Камос и царица Яххотеп с глубоким вниманием выслушали подробнейшие отчеты флотоводца Хонсухотепа, чье назначение моряки приняли с радостью, и хранителя печати Неши, заслужившего всеобщее уважение обширными познаниями, прямотой и рачительностью. Оба не обнаружили нигде ни малейшего изъяна. Египетский военный флот был в полной боевой готовности. От Кермы и ее властителя, приспешника гиксосов, вскоре не останется и следа.

Египтяне уже покорили Куш, взяли Гебелен, Элефантину, Бухен. Ободренные многочисленными победами воины не страшились предстоящей битвы. Долгий поход сплотил их. К тому же они убедились в магической мощи царицы.

Камосу не терпелось встретиться лицом к лицу с Неджехом в его роскошном замке. Он был уверен, что одолеет врага. Оставалось лишь выслушать советы Яххотеп, которая провела ночь без сна, вопрошая бога Хонсу о будущем сражении.

Все взоры обратились к Супруге бога.

— Мы возвращаемся в Фивы, — объявила она.

Камос не верил своим ушам.

— Матушка… Отчего не нанести сокрушительного удара теперь, когда сила на нашей стороне?

— Потому что Неджех решил заманить нас в ловушку, и на этот раз мы понесем огромные потери. Не стоит заблуждаться: он вовсе не сидит сложа руки, покорно ожидая нашего прихода. Он всем сердцем жаждет нас уничтожить и ради этого пойдет на любую хитрость. Нам незачем искушать судьбу. Мы своей цели добились: отныне Неджех обречен находиться в Керме безвылазно. Защитники Бухена, меджаи, жители Куша мигом приучат его к домоседству. А пока что пусть думает, будто мы спим и видим, как завладеть его страной.

Камос признал ее правоту. Скорейшее возвращение в Египет — об этом он мечтал уже давно. Он хотел дать сигнал к отплытию, но царица снова остановила сына:

— В Нубии у нас осталось еще одно неотложное дело.


Барки пристали близ Анибы, города, расположенного севернее Бухена. Небольшой отряд, человек пятьдесят, во главе с царицей, едущей на осле по имени Северный Ветер, углубился в Нубийскую пустыню. Здесь некогда были каменоломни фараона Хефрена, пирамида которого в Гизе высотой уступает лишь пирамиде Хеопса. Яххотеп уговорила сына не ехать с ней: он остался ждать их возвращения на судне.

Вот царица увидела серые и зеленоватые каменные глыбы. Затем показались статуи богов и царей, неоконченные, брошенные второпях разбежавшимися при приближении гиксосов камнетесами. Казалось, каменоломни уснули, сморенные нещадным зноем южной земли.

Осел догадался, что путешествие окончено, и встал как вкопанный. Яххотеп напоила его, не забыв дать воды и Весельчаку Младшему. Утолив жажду, пес обежал и обнюхал все вокруг, затем вернулся к хозяйке.

Царица отправилась в каменоломни Хефрена, послушная воле бога Хонсу, однако он не открыл ей, зачем это нужно. Пока что она любовалась незавершенными произведениями искусства, твердо решив возобновить работы в каменоломнях, как только Египет освободится от тяжкого ига. В будущем нужно будет построить множество прекрасных величественных храмов по всей Нубии, чтобы и в этой жаркой, населенной своевольными жителями стране обитали боги.

Яххотеп бродила одна среди раскаленных каменных глыб. За ней следовал лишь Весельчак Младший. Она приблизилась к месту, откуда камень вырубали пласт за пластом. Такими же неподатливыми наслоениями показались ей предстоящие трудности, отдалявшие миг победы и делавшие ее почти недостижимой. Но, с другой стороны, разве не следовало ей перенять у камня несокрушимую стойкость и терпеливое постоянство? Только так можно было взять верх в борьбе с повелителем темных сил.

Весельчак Младший глухо зарычал.

Из трещины в скале высунулась королевская кобра и поползла прямо к Яххотеп.

Пес, прежде бросавшийся очертя голову на любого врага, теперь медлил. Чувствовал, как велика опасность, и готовился к прыжку, выжидая удобный момент. Царица остановила его:

— Сидеть, Весельчак! Это владычица каменоломен. Я пришла поклониться ей. Она не причинит мне зла.

Весельчак Младший повиновался, но рычать не прекратил, тревожась за хозяйку.

Между тем кобра и не думала нападать. Она как-то странно вытянулась у ног царицы. Та наклонилась и спокойно взяла ее.

— Гляди, Весельчак! Силы пустыни вручают мне оружие!

Кобра превратилась в изящный твердый сердоликовый жезл.

Пес долго его обнюхивал. Не почуял ничего страшного и, успокоенный, потрусил за Яххотеп, возвращавшейся к спутникам.

31

Распорядитель государственной казны Хамуди, вопреки обыкновению, поднялся ни свет ни заря. Всю ночь его донимала чесотка, к тому же у Имы случился истерический припадок. Он живо ее успокоил, надавав пощечин, но все равно не выспался и теперь испытывал глухое раздражение.

По утрам их покои убирала рабыня, передвигаясь на цыпочках и затаив дыхание, чтобы не разбудить хозяев.

У Хамуди дух захватило от возмущения, когда он увидел, чем та занята.

Не ведая, что за ней следят, рабыня засовывала в мешок драгоценное зеркало, подаренное главному казначею супругой правителя.

Как посмела низкая тварь прикоснуться к дорогому подарку! Вздумала обворовывать самого Хамуди!

— Что это ты делаешь, мразь?

Молодая женщина в испуге выронила мешок. Зеркало раскололось, ударившись о плиты.

— Умоляю, хозяин, помилуй меня и прости! Мои родители умирают с голоду, я хотела продать твое зеркало и накормить их. Сжалься надо мной и над ними!

Хамуди схватил скамью и наотмашь ударил несчастную. Рассек ей висок, потекла кровь, рабыня упала.

Тогда казначей, вне себя от ярости, принялся топтать ее, изрыгая поток бешеной брани. Его крики перебудили весь дом.

Слуги в ужасе смотрели, как убивают знатную египтянку из лучшей семьи Саиса, но ничего не могли поделать. Зверь, доведенный бессонницей до безумия, растерзал ее. Но, выживи она, ее участь не стала бы легче: рабыню-воровку все равно отправили бы в Шарухен.

— Хватит, хватит, остановись! — перепуганная Има попыталась оттащить мужа от его жертвы. — Разве не видишь? Она мертва.

Тут Хамуди опомнился и отбросил скамью.

— Принесите жаровню и бронзовое клеймо. Приведите сюда всех рабов и слуг.

Стражники приволокли в покои казначея трясущихся от страха людей. Загнали в угол зала и следили, чтобы никто не убежал.

— Нечестивая воровка, посягнувшая на милостивый дар самой супруги правителя Апопи, ныне получила по заслугам, — начал Хамуди высокопарно. — Чтобы подобное не повторилось впредь, я помечу раскаленным клеймом все свое имущество: людей и вещи. А ну, подойди!

Гневный окрик остановил мальчишку, помощника повара, попытавшегося незаметно улизнуть. Его повалили на пол, и казначей собственноручно заклеймил его, не обращая внимания на душераздирающий крик ребенка.


Обыкновенно Хамуди был великим обжорой, но нынче за трапезой он почти ни к чему не прикоснулся.

— Тебе нездоровится, милый? — участливо спросила Има.

— Нет, я отлично себя чувствую!

— Что с тобой? Отчего ты весь пожелтел?

— Не болтай ерунды!

— Посмотри на себя в зеркало, ну, пожалуйста!

Пришлось признать очевидное: Хамуди заболел желтухой.


Правитель Апопи с любопытством рассматривал древние рукописи, обнаруженные в храмовой библиотеке Саиса: трактаты по геометрии, алгебре и медицине. Абстрактные вычисления всегда его впечатляли, поскольку низводили людей до незначительных единиц, которые можно перетасовывать как угодно. Подумаешь, какая-нибудь сотня сосланных, тысяча казненных! Обыкновенные числа на папирусе, выводить их несложно, даже приятно, распоряжение будет выполнено, и никаких тебе воплей, никакого ропота. Для того кто достиг вершины власти, человеческие жизни — всего лишь значки: их можно спокойно стереть или зачеркнуть в тишине и уединении дворца. Не к этому ли он всегда стремился?

Ныне он почти достиг своей цели: подати росли с невиданной быстротой, население уничтожалось, подобно остатку при делении. Законодательные и хозяйственные проблемы решались словно уравнения. Забавно, что именно Египет, земля древних богов, всецело послушен его воле.

Еще больше правителя забавлял застой во враждебных ему Кусах. Город был похож на гнойник. Вот-вот он созреет и лопнет. Войску освободителей не давало покоя тревожное ожидание осады и штурма. Яххотеп и Камос не спешили помочь защитникам Кус. В конце концов доведенные до предела бунтовщики сами растерзают своих военачальников.

Зато восстание в Анатолии всерьез обеспокоило Апопи. В отличие от египтян, тамошние жители — искусные воины, почти неуловимые в горах. Правитель не случайно отправил туда Яннаса. Лишь ему под силу справиться с ними. Флотоводец, как всегда, преследовал врага последовательно, неуклонно и терпеливо. Он делил пространство на квадраты и обшаривал каждый пядь за пядью. Причем ни разу не попался в расставленные ему сети. Сознавая всю сложность задачи, Апопи выслал Яннасу подкрепление — гарнизон, оставленный гиксосами в Палестине, по его приказу двинулся в Анатолию. Повстанцев истребят всех до единого. Их ожидает та же участь, что и морских разбойников архипелага Киклады.


Правитель хотел созвать сановников и военачальников на совет, как вдруг ему сообщили, что распорядитель государственной казны тяжело болен. У него желтуха. Он не может проглотить ни куска, поскольку его непрерывно рвет.

Апопи задумался: не приспела ли пора избавиться от Хамуди и поставить кого-либо другого на должность казначея? Некое чудодейственное снадобье отправит его прямиком в могилу, а его очаровательную супругу Аберия с удовольствием заберет с собой в Шарухен.

Но где найдешь человека более надежного и преданного?

Только Хамуди умеет хранить тайны, только он ревностно печется о благе царства, вернее, царя, что, в сущности, одно и то же. И не помышляет посягать на власть Апопи, поскольку искренне благодарен ему, ведь правитель попустительствует своему развратному, корыстолюбивому приближенному, не выказывая ни малейшего осуждения.

Лучшего помощника днем с огнем не сыщешь. Стало быть, свою правую руку нужно не отсекать, а лечить. Прочтем-ка, что рекомендуют египетские врачеватели.


Има смертельно боялась, что ее супруга отравят, поэтому не позволяла давать больному никаких травяных настоев. Хамуди лечили, вливая ему через задний проход кипяченую воду и растительное масло с помощью рожка из слоновой кости. Тот слабел на глазах и жаловался на нестерпимые боли.

В покои Имы вбежал перепуганный прислужник.

— Госпожа, прибыл правитель Апопи!

— Нет, не может быть! Прибыл к нам, сюда?

— Да, госпожа. Он уже в доме, он сейчас…

Рабы поспешно растворили двери перед правителем. Его тяжелые шаги отдавались от плит зловещим гулом. Словно ступала сама смерть.

В животе у Имы при виде него всегда начинало постыдно урчать от страха.

— Владыка, твой приход — величайшая честь для нас.

— Распорядитель казны любит роскошь, как я погляжу, — от скрипучего голоса Апопи даже у самых стойких кровь стыла в жилах. — Впрочем, кому и любить роскошь, как не казначею, верно? Хамуди должен поскорее вернуться к делам. Я принес ему целебный отвар, приготовленный во дворце по рецепту египетских лекарей, живших в давние времена. Вино, истолченная кора зизифуса, инжир, лотос, ягоды можжевельника, росный ладан и пивные дрожжи добавлены в строго выверенных количествах. Пусть он немедленно выпьет снадобье.

Има взяла сосуд из рук правителя и замерла, объятая ужасом.

Перечить Апопи она не могла, хотя была совершенно уверена, что тот заставляет ее отравить собственного мужа.

До сих пор Име казалось, что правитель ценит сметливость и ловкость Хамуди, дорожит им и никогда его не погубит, потому что без ее мужа дела в стране пойдут вкривь и вкось. Но какой-то завистник, ядовитый сорняк, втайне вынашивал план, как завладеть должностью казначея. И вот теперь ему представился удобный случай!

— Чего же ты медлишь? Чем скорее Хамуди его выпьет, тем скорее поправится.

— Я хотела… Хотела спросить… Он должен выпить все?

— Ну, разумеется! В старинном трактате говорится, что отвар следует принимать четыре дня подряд. Завтра тебе принесут еще три сосуда.

По спине Имы забегали мурашки.

Никаких сосудов ей не доставят. Ее обвинят в ужасном преступлении и казнят.

— Поспеши. Ты же знаешь, ждать мне некогда. А я хочу узнать, помогло ли снадобье Хамуди.

Искусав губы в кровь, едва переставляя ноги, Има приблизилась к потерявшему сознание мужу.

Дрожащей рукой вылила в его разинутый рот розоватую жидкость без запаха.


Правитель не любил резкого света и потому стоял в самом темном углу просторного приемного зала.

Опираясь на плечо прислужника, слегка пошатываясь, в зал вошел Хамуди.

За ним следовала Има, еще не веря своему счастью. Муж, выпив снадобье, не только остался в живых, но и почувствовал себя намного лучше, смог даже подняться с постели, чтобы поблагодарить своего великого избавителя.

— Владыка, ты спас мне жизнь! Ко мне вернулся аппетит. Прости, что предстал перед тобой в таком виде, но скоро я совсем выздоровею и приведу себя в порядок.

Правитель улыбнулся и кивнул. При взгляде на него Име стало не по себе.

32

Властитель Кермы беспрестанно умножал число хитроумных ловушек и совершенствовал их. Пусть войско мятежников подойдет поближе к его столице, думая, что город беззащитен и им можно овладеть без труда.

Покончив с Камосом и Яххотеп, Неджех присоединит обратно Куш и отвоюет Бухен. Двигаться ли ему дальше на север, к Элефантине? Вопрос непростой. Пожалуй, да, но с единственной целью: преподнести остров повелителю Апопи в знак преданности и верности долгу надежнейшего союзника. Неджеху де не нужны чужие владения, ему дорога дружба с правителем гиксосов.

Защитники Кермы находились в постоянной боевой готовности, не сомневаясь, что уничтожат врага благодаря уму и проницательности своего владыки.

— Глава лазутчиков смиренно просит выслушать его. Я прибыл из Куша. Несколько раз меня едва не схватили египетские стражники. Я чудом ускользнул от них. Все тамошние племена покорились Яххотеп.

Тучный властитель распалился гневом:

— Я передавлю их, как скорпионов! Без меня они давно бы перемерли с голоду. И вот их благодарность! Переметнулись к проклятым смутьянам из Фив. Когда эти мерзавцы намереваются напасть на нас?

— По всей видимости, скоро. Они явно готовятся к походу. Точных сведений добыть не удалось, но Керма — лакомый кусок для них. Пока что египтяне укрепляют свои позиции в Куше, вооружая жителей каждого селения.

— Мы с нетерпением ожидаем их прихода, — прошептал Неджех, предвкушая славную потеху. — И примем дорогих гостей особенно радушно, как они того и заслуживают.


Воины освободительного войска, запертые в Кусах, не сдавались, несмотря на изматывающие нападения гиксосов и томительную неизвестность. Враг не раз шел на штурм, но не мог прорвать оборону.

Юноша, родом из маленького селения близ Кус, гордился, что стал защитником города. Родители его были земледельцами, сам он тоже с детства работал в поле. Теперь же Яхмес, сын Абаны, обучил его уклоняться от ударов и крушить черепа гиксосов огромной деревянной палицей. Черные шлемы крепки, в этом нет сомнения, однако рука у привычного к труду парня тяжелая. Вот позавидуют ему дома сверстники, когда он примется рассказывать, как в одиночку остановил целое войско!

— Пригнись! — приказал ему Яхмес, сын Абаны.

Они насыпали земляной вал у городской стены.

Сам Яхмес трудился, согнувшись в три погибели.

— Я никого не боюсь!

— Гиксосы — неплохие лучники и меткие пращники.

— Куда им до нас! — парень размахнулся и бросил во вражеский лагерь увесистый камень.

— Ложись, тебе говорят!

Приказ военачальника — последнее, что услышал новобранец. Кремень с острым краем угодил ему прямо в висок. Несчастный умер на месте.

Град камней посыпался на земляные валы, защищавшие подходы к египетской цитадели. Гиксосы постоянными обстрелами и частыми вылазками не давали покоя ее немногочисленным защитникам. Казалось, их противостояние будет длиться вечно. Знал ли враг, что силы египтян уже на исходе? Что Кусы держатся чудом?

Градоправитель Эмхеб был тяжело ранен. Стрела попала ему в бедро. Как только вражеские пращники угомонились, Яхмес, сын Абаны, поспешил к нему с докладом.

— Гиксосы убивают наших воинов одного за другим, нам необходимо подкрепление.

— Но взять его неоткуда. Все мужское население города и окрестностей и так сражается в наших рядах.

— Тогда всем уцелевшим следует отступить к Фивам, пока не поздно.

— А Кусы отдать врагу? Признать свое поражение?

— Мы не сдаемся, просто отступаем.

— Сдаемся, и ты это отлично знаешь!

Яхмес, сын Абаны, влажным полотном отер пот со лба.

— Сдаемся, знаю. Ты прав, господин. Нам важно удержать Кусы. Отчаянно сражаться нужно здесь, а не в Нубии! К чему захватывать их крепости?

Им присылали с голубями вести о победах Камоса и Яххотеп. Они, конечно, поддерживали боевой дух защитников Кус, но не могли заменить реальной помощи.

— Ты слишком молод и недальновиден, мой друг. Позднее ты поймешь, какую огромную пользу принесет нам в будущем решение царицы укрепить позиции Египта на юге.

— Позднее? Да позднее никого в живых не останется! Защитники Кус изнемогают от усталости, они не могут больше сражаться. Отступай к Фивам, господин, не медли! Я с несколькими смельчаками прикрою твое отступление. Мы задержим гиксосов. Сделаем все, что в наших силах.

Эмхеб с трудом поднялся с ложа.

— Я постарел, и медленнее оправляюсь от ран. Но скоро сам встану на защиту Кус.

— Вряд ли Яххотеп хочет, чтобы нас всех перебили. Лучше укрыться в Фивах, господин!

— Ты не знаешь ее и представить себе не можешь, какой она необыкновенный человек! Встав во главе освободительного войска, она не приняла ни одного неверного решения. Помощь придет к нам в самый нужный момент. Явится с неба! — произнес Эмхеб, взволнованный до слез.

Яхмес, сын Абаны, решил, что градоправитель бредит. Что там ни говори, Кусы сдать придется.

— Что ж, воодушевим наших воинов какой-нибудь сказкой, а то они совсем приуныли. Придумаем вместе весть поправдоподобнее.

Как только они вышли из шатра градоправителя, то оба посмотрели вверх, заслышав хлопанье крыльев: к ним с небес опускался голубь.

— Плутишка! Вот радость-то! — воскликнул Эмхеб. — Скорее, лети к нам!

Лучший из ручных голубей осторожно сел к нему на плечо. К правой лапке был привязан кусочек папируса, туго свернутый, скрепленный царской печатью.

Послание оказалось необычайно кратким: «Держитесь! Мы спешим к вам на помощь».


Гиксосы собрались на военный совет в храме Сета. Правитель Апопи пришел последним. При его появлении военачальники и чиновники застыли в нижайшем поклоне. Ниже всех поклонился Хамуди. Ко всеобщему изумлению, присланное повелителем снадобье мгновенно его исцелило. Вместо того чтобы отравить казначея, Апопи спас ему жизнь — должно быть, действительно дорожил верным слугой.

В темно-коричневом одеянии правитель выглядел особенно грузным и безобразным. Его слишком пристальный взгляд означал одно: смертный приговор приближенному. Все знали это и боялись поднять глаза.

Однако Апопи выслушал доклад распорядителя государственной казны спокойно, ни на кого не глядя.

Богатства Авариса умножались с каждым днем. Не поступила пока что дань из Анатолии, но беда невелика. Флотоводец Яннас во главе мощной армии вот-вот подавит мятеж, последний бунт против несокрушимой власти гиксосов.

— Мы получили послание от правителя Нубии Неджеха. Его доставили нам, как обычно, — Хамуди, естественно, не стал распространяться о секретных способах сообщения с дальними союзниками Апопи. — Он выражает тебе, владыка, нижайшее почтение, благодарит за оказанные ему благодеяния и спешит уверить в том, что Нубия процветает в мире и благоденствии. Все племена ему покорны, урожай обилен, золото, как всегда, исправно поступит в твою казну.

Правитель соизволил милостиво улыбнуться. По-видимому, известие от преданного союзника привело его в хорошее расположение духа. Один из чиновников, ободренный этим, решился задать вопрос, беспокоивший всех присутствующих.

— Владыка, когда же мы, наконец, уничтожим мятежные Кусы? Их существование — позор для непобедимых гиксосов!

Апопи грозно нахмурился:

— Разве тебе, дураку, не ясно, что, если бы не моя доброта, от Кус давно бы не осталось камня на камне? Ничтожные приспешники Яххотеп недолго продержатся. Горстка уцелевших вскоре сбежит в Фивы. Преследуя их, мы доберемся до главного оплота мятежников и сожжем его дотла.

— А вдруг, владыка, царица Яххотеп пришлет им подкрепление? Ты не боишься, что тогда нам с ними не справиться?

В глазах Апопи полыхнула ярость.

— Правителю гиксосов страх незнаком. Яххотеп — всего лишь жалкая умалишенная. Я буду пытать ее и казню в острастку всем, кто вздумает подражать ей.

От соглядатая Апопи, оставшегося не узнанным среди приближенных Яххотеп, не поступало тревожных вестей. Немногочисленные защитники Кус не дождутся от царицы помощи.

— Позволю себе напомнить присутствующим, — подал голос Хамуди, — что Кусы расположены вдали от караванных путей. С торговцев по-прежнему взимает дань Гермополь. Мятежникам не достается ничего. Зачем нам Кусы? Пускай себе гниют!

Правитель поднялся, давая понять, что совет окончен. Он с раздражением кивнул в сторону дерзкого чиновника, посмевшего усомниться в его всемогуществе. Хамуди сразу понял: глупца следует уничтожить. Толстяк, должно быть, недолго продержится в лабиринте. Тем забавнее будет правителю смотреть, как его съедят.

За время пребывания в храме Сета ноги Апопи чудовищно отекли. Он с удовольствием взгромоздился на роскошные носилки, служившие прежде фараонам Среднего царства.

Прибыв во дворец, Апопи уединился в потайных покоях в самом центре дворца, бережно достал волшебную фаянсовую флягу с изображением карты Египта.

Дотронулся указательным пальцем до иероглифов, обозначавших Аварис, Мемфис, Гермополь. Они вспыхнули, излучая красноватое свечение.

Магия действовала. Апопи вздохнул с облегчением.

Прикоснулся к надписи: «Элефантина». Снова вспышка красного света. Затем свет погас и появились странные знаки: широко раскрытый глаз, готовая к броску кобра, коршун, нацеливший на добычу острый клюв, и голова шакала.

Хотя правитель обладал мощной магической силой, ему никак не удавалось стереть зловещие знаки. В конце концов они исчезли, но Элефантина оставалась тусклой синей точкой на карте.

Апопи понял, что остров ныне свободен от власти гиксосов. Иными словами, гнусные бунтовщики захватили его южные владения. А Неджех и соглядатай, засланный в Фивы, ни о чем его не предупредили!

Неджех себе на уме, это ясно. Соглядатая же разоблачили и казнили, так что он не смог сообщить правителю о случившейся беде. Ныне Яххотеп владеет всей территорией между Фивами и Элефантиной. Вот как все обстоит в действительности.

Кусы нужно немедленно стереть с лица земли. Ждать возвращения Яннаса из Анатолии некогда.

33

Над бойницей самой высокой башни крепости Элефантины Яххотеп повесила бумеранг из слоновой кости с магическими знаками, что рассеивают тьму. Сияние глаза ослепит Апопи, разящая кобра рассеет злые чары, коршун собьет его с толку, а шакал помутит сознание. Во всяком случае, царица горячо на это надеялась. Она была уверена, что правитель гиксосов многократно проклял Египет и навел на его жителей порчу, обрекая жить в плену черной магии. Освободить их возможно, лишь разрушив незримые стены колдовской темницы одну за другой.

Несколько барок задержалось в Куше, несколько — в Бухене, сколько-то — в Элефантине. В каждой из завоеванных крепостей сформированы новые гарнизоны. От прежнего войска освободителей, выступившего в поход на юг, почти ничего не осталось.

— Кажется, мы поступили опрометчиво, лишившись стольких воинов, — с тревогой сказал фараон Камос.

— Важно удержать все завоеванные города, — напомнила ему царица. — Однако ты прав. Двинуться на север с такой крошечной армией немыслимо.

— Значит, мы проиграли? И все победы одержаны напрасно!

— Вовсе нет! С самого начала мы значительно уступали гиксосам в численности войска и в вооружении. Зато на нашей стороне богиня Уто, священная кобра, венчающая царскую корону. В тебе ее сила. Ты должен успевать повсюду, вдохновлять оробевших, стать воплощением Хора и примирить его с Сетом.

— Я покорен богам, царица.


Усач, расставшись с красавицей-сиделкой, был безутешен. Вспоминая ее кожу, удивительно нежную и черную, как гагат, высокую упругую грудь, стройные ножки, он не мог отогнать чарующий образ и осознал, что влюбился. Но воину не подобает вздыхать и томиться. Никакой привязанности, никаких нежных чувств!

Чтобы слегка рассеяться, он побрел на корму, хотел выпить пива.

Его насторожил странный шорох. Он замер, прислушиваясь.

Внезапно Усач заметил, что груда наваленных на палубе корзин странно шевелится. Сомнений нет, на судно пробрался кто-то чужой и спрятался под корзинами. С кинжалом наготове, Усач подошел поближе.

— А ну, выходи!

Под корзинами снова зашуршало.

И вдруг высунулось веселое личико чернокожей колдуньи.

— Откуда ты взялась?

— Не хотела расставаться с любимым. Спряталась потихоньку. И теперь последую за тобой повсюду.

С немыслимой ловкостью она выбралась из-под корзин и обвила руками его шею.

— Нет, ты не пантера. Ты гибкая и ласковая, будто кошечка!

— Кошечка? Мне нравится это слово. Так и зови меня.

— Послушай, женщинам не место на военном судне. Ты не можешь…

— Ты же военачальник. Скажи, что я твой чернокожий оруженосец. Поверь, я умею драться!

Усач почувствовал, что из этого сражения не выйдет победителем. Он впервые полюбил. Пришлось отправиться к флотоводцу Хонсухотепу, бессменно стоявшему на носу передового судна, и попросить разрешения взять с собой подругу.


Наконец впереди показались Фивы. Сердце Яххотеп учащенно забилось. Скоро она будет дома. В городе, где родилась, встретила любимого, посвятила себя освобождению Египта. Никакие красоты чужих земель не заменят ей здешних мирных полей, разливов Нила, тихого шепота пальмовых листьев. Увы, ныне этот безмятежный волшебный город превратился в военный лагерь. Ведь гиксосы признают только силу.

Передовое судно уже подплывало к пристани. Царице вспомнился весь поход в Нубию, день за днем. Сомнений не было: подсыл гиксосов не подстроил им за все это время ни единой каверзы. Вывод прост: он оставался в Фивах. Но никого из приближенных царица не могла заподозрить в подобном преступлении. Она доверяла своим людям.

Тем не менее фараон Секненра погиб по вине предателя.

Прибытие военного флота жители Фив встретили радостными криками. В благодарность за благополучное возвращение Яххотеп, как велел обычай, воскурила ладан перед изваянием богини Хатхор, покровительницы путешествующих.

Первым навстречу царице, спускавшейся по сходням на берег, бросился маленький Яхмос. Она взяла его на руки и прижала к себе крепко-крепко, а потом спросила строго:

— Хорошо ли ты без меня трудился?

— Мы с бабушкой трудились без устали! Вот увидишь, все дома в городе выбелены и вычищены. Даже оружие блестит как новенькое.

Тетишери, казалось, помолодела лет на десять: Полагавшие, будто царица-мать — всего лишь ветхая старуха и не сможет как следует следить за порядком в городе, жестоко ошибались. Тетишери возмутили лень и неряшливость жителей Фив. Она заставила всех приняться за уборку и лично следила за беспрекословным исполнением ее указаний. Ей помогали управитель царского дома Карис и начальник тайной службы Хирей. Ни один дом, ни один амбар в городе не остались грязными. Их прибрали, вымыли раствором натра, чтобы избавиться от насекомых, окурили ароматическими свечами. Все без исключения жители обзавелись тазиками для омовения и небольшими кувшинами с носиками. Ткачи и швеи тоже не сидели без работы: Тетишери приказала горожанам и горожанкам приобрести новые одеяния. Женщины были особенно довольны этим решением старой царицы.

В тени полотняного навеса, натянутого на четыре шеста, цирюльники каждое утро брили мужчин и мыли им головы. Еще более искусные мастера ловко причесывали женщин и подкрашивали их, стараясь изо всех сил превратить каждую в красавицу. А также не забывали умащать благовониями, правда, пока что несовершенными. Со временем искусство изготовления притираний и духов должно было возродиться в прежнем великолепии.

Ремесленники заново учились делать парики для вельмож. Былую сноровку при гиксосах они утратили, однако вооружились щипцами, шпателями и воском, насадили заготовки париков на деревянные болванки и отважно взялись за дело.

Благодаря заботам Тетишери даже у бедняков появились чистые циновки, деревянные сундуки, глиняные горшки и миски, хлебные лари, кувшины для растительного масла и пива. В каждом жилище повесили изображение бога Бэса, что отпугивал злых духов оглушительным хохотом.

Хозяйки исправно выметали сор метелками из жестких пальмовых листьев. Прачки стирали не покладая рук.

Город больше не походил на военный лагерь. Он стал опрятным, нарядным и распространял по утрам дивный аромат свежих, только что испеченных лепешек.

Яхмос ничуть не преувеличивал: они с Тетишери потрудились на славу!

Чернокожую Кошечку поразили белые дома с ухоженными садами. Таких она еще не видела.

— О каком военном лагере ты мне рассказывал? При чем тут война? Мы здесь будем жить?

— Ты здесь поселишься, а я отправлюсь в Кусы. Воевать.

— Я же сказала, мы никогда не расстанемся. Я очень упрямая, меня не переспоришь!

— Кошечка, ну пойми…

— Отведи меня в тот беленький дом и дай нарядную одежду, а потом я хочу любви.


На террасе дворца царица собрала на совет только самых близких людей. Закат был так прекрасен, что ей самой не верилось, будто идет война и предстоят еще кровопролитные сражения. Хотелось порадоваться победам, успокоиться, передохнуть.

Но поддаться расслабляющей усталости было бы страшным преступлением, худшим предательством.

В первую очередь следовало выслушать доклад управителя царского дома Кариса.

— Плутишка вернулся из Кус, царица. Градоправитель Эмхеб получил твое послание и с нетерпением ожидает помощи. Беда в том, что мы рискуем потерять не только Кусы, но еще и Коптос. Наши наблюдатели сообщили, что гиксосы пытаются объединить против нас гарнизоны небольших крепостей, взимающих дань с караванов.

— Мы не допустим их нападения на Фивы. Коптос в данном случае важнее Кус, — сказал фараон Камос.

— Но градоправитель Эмхеб и его люди не могут больше ждать, — возразила Яххотеп. — Их силы на пределе. Ты, фараон, увенчанный белой короной Верхнего Египта, поспешишь к ним на помощь без промедления. Я вместе с передовыми отрядами Усача и Афганца отправлюсь отвоевывать Коптос.

— Матушка, это безумие!

— Прости царица, — вмешался Хирей, — но я согласен с фараоном.

— Мы часто вынуждены действовать вопреки разуму, разве нет?

34

Камос, всерьез испугавшись за мать, пытался отговорить ее от безумной затеи, но так ничего и не добился. В страхе, что больше ее не увидит, он уплыл в Кусы на передовом судне, возглавлявшем сильно поредевший египетский флот.

Маленький Яхмос страшно обиделся на Камоса: ведь брат не взял его с собой! Яххотеп с трудом утешила малыша. Тетишери сокрушалась, что избаловала его, и клялась впредь не давать младшему внуку никаких поблажек. Яхмос перестал дуться и пообещал матери ежедневно упражняться в стрельбе из лука.

— Матушка, ты не заметила ничего подозрительного, пока меня не было в Фивах? — спросила Яххотеп, когда Яхмос ушел играть.

Тетишери задумалась:

— Нет, ничего.

— Тебе не показалось, что Карис или, к примеру, Хирей занимаются чем-то странным?

— Нет, Яххотеп. Неужели ты подозреваешь их в предательстве?

— Умоляю, матушка! Будь бдительна!

— Ты ведь не отправишься в Коптос, правда? Ты просто хотела успокоить Камоса, а сама останешься с ними в Фивах…

Яххотеп невесело улыбнулась:

— Ты же знаешь меня лучше всех! Зачем задаешь глупые вопросы?


Царица выбрала в спутники Усача и Афганца по вполне понятной причине: они вместе не раз совершали опасные вылазки. Отряд образовался небольшой. Он не мог идти в лобовую атаку, но Яххотеп надеялась на успех быстрых перемещений и точечных ударов. Отдыхать им будет некогда, и в случае тяжелых потерь придется справляться своими силами. Помощи ждать неоткуда.

Она честно рассказала воинам, какие им предстоят испытания. Ни один из них не возроптал.

— Они молчат, не потому что смелые, а потому что трусы, — растолковал царице Усач. — Знают, что мы с Афганцем свернем шею всякому, кто отступит перед опасностью. Сделай милость, царица, позволь Кошечке отправиться с нами! Она поможет нести мехи с водой.

— Понимает ли она, что ее ждет?

— Чернокожие не страшатся ни змей, ни диких зверей. А моя упрямее всех женщин вместе взятых! Ой, прости, царица…

— Выступаем через час!


Когда Яххотеп приблизилась к главному храму Коптоса, на его ступенях градоправитель, его помощники и верховный жрец как раз обсуждали дальнейшие действия. Угрозы гиксосов напутали их до крайности. И достойные мужи уже подумывали, не перебежать ли им снова на сторону захватчиков, коль скоро молокосос Камос не способен их защитить. Сейчас Фивы свободны. Но надолго ли? Хорошенько поразмыслив, они пришли к выводу, что мятеж вскоре подавят. И чтобы избежать жестокой расправы, нужно как можно скорее заверить Апопи в преданности и умолять его о прощении.

Они уже окончательно решили сдаться гиксосам и громко высказывались в пользу этого предложения, как вдруг перед ними возникла царица Яххотеп.

В золотой диадеме и простом белом одеянии она была прекрасна как никогда.

Почтенные мужи осеклись на полуслове и смущенно склонились перед ней.

— Пока гиксосы владели Коптосом, они здесь многое разрушили. Жизнь в освобожденном городе наладить нелегко. У вас полно дел, а вы тратите время на бессмысленные разговоры!

— Царица, — начал верховный жрец, — мы твои верные слуги…

— Я слышала, как мои верные слуги сговаривались предать меня. Вы не верите в нашу победу. Напрасно.

— Помилуй! Прости! Гиксосы нас запугали.

— Я здесь, чтобы защитить Коптос и расчистить караванный путь в пустыне. Если вы снова струсите, знайте: с вами расправятся не гиксосы, а воины освободительного войска.

Царица вернулась в Коптос вовремя. Благодаря ее присутствию жители обрели твердую почву под ногами. Она вникла во все их нужды, объяснила, в какой последовательности вести восстановительные работы, назначила нового градоправителя и обязала его докладывать о положении дел в городе ей лично. Каждый мог беспрепятственно приблизиться к царице и говорить с ней. Достаточно было одного ее приветливого слова, чтобы в сердце человека возрождалась вера в будущее. Афганец и Усач наблюдали за ней с неизменным восхищением.

— Удивительная женщина! — в который раз воскликнул Афганец.

— Радуйся, что служишь ей. Забудь несбыточные мечты, — увещевал Усач друга. — Все мужчины Египта без ума от нее, кроме меня. Ведь я люблю мою Кошечку. Хотя, конечно, и я не совсем равнодушен…

— Никто не сравнится с ней! — продолжал Афганец, не слушая. — Даже закаленный в боях мужчина давно бы пришел в отчаяние и сдался, а ее не сломить. Она не простая смертная — божественный огонь одушевляет ее!

— Но мы-то с тобой не боги! И, вполне возможно, нынешний день — последний из отпущенных нам. Так что не будем тратить его впустую.

Царица разрешила своим воинам отдохнуть перед завтрашним походом. Хозяева питейных домов Коптоса встречали их с распростертыми объятиями. Всем хотелось повеселиться, позабыть о предстоящих опасностях.

Афганец, порядком захмелев, болтал какой-то вздор незнакомому погонщику верблюдов. Внезапно его осенила потрясающая мысль. Если привести ее в исполнение, их воины спасены!

— Пошли, Усач! Нужно немедленно поговорить с царицей!

— В такое время царица спит.

— Ничего! Пусть ее разбудят!

Шатаясь, друзья побрели к дворцу градоправителя, где были отведены покои для Яххотеп. К их величайшему удивлению, она не спала. И уже во всех подробностях продумала план, пришедший ей в голову гораздо раньше, чем Афганцу.


Гиксосы выстроили ряд укреплений от Коптоса до побережья Красного моря. Ближайшая застава находилась в нескольких часах пути к востоку от города. Ни одному каравану не удавалось миновать ее. Здесь взимали дань с каждого путника и купца. Воины Апопи немилосердно грабили всякого, кто попадался им на глаза.

Так что и в суровой пустыне им жилось припеваючи. Они не сомневались, что вскоре приберут Коптос к рукам. Созовут гарнизоны еще четырех крепостей, и жалкие египтяне, поклоняющиеся богу Мину, пожалеют о своей измене правителю Апопи. К ним уже приезжал посол с угрозой: «Сдавайтесь, или мы вас всех уничтожим!»

— Приближается караван! — крикнул дозорный.

Начальник заставы поднялся на вышку, чтобы оценить, велика ли будет прибыль.

Действительно, шел большой караван, но не из пустыни, а со стороны города.

— Да это градоправитель Коптоса! Везет нам дары. Поглядите-ка на этих трусов! Они сдаются! Все богатства готовы отдать, лишь бы сберечь свою шкуру! Градоправителя — на кол. Остальным — головы с плеч.

— Мне нравится вон тот осел. Давно не видел такой сильной животины. Он достанется мне! — сказал дозорный.

— Нечего тут распоряжаться! Я главный, мне и делить добычу. Плюнь на осла, подумай лучше о красавицах Коптоса. Они станут валяться у нас в ногах и лизать нам пятки, умоляя пощадить их.

Гиксосы с глумливым смехом наблюдали, как трусят на осликах градоправитель и его помощники. А сколько поклажи везут другие ослы, сколько рабов идет следом!

Градоправитель дрожмя дрожал, не чая живым въехать в крепость. Ему казалось, что лучники станут стрелять в них со стен.

Однако сдавшиеся горожане выглядели такими напуганными и ничтожными, что жалко было на них стрелы тратить. Вот поиздеваться вволю и замучить пытками до смерти — это можно. Развлечение хоть куда!

— На колени, презренные! Носом в песок, собаки!

Градоправитель с помощниками, обезумев от страха, покорно повалились гиксосам в ноги.

Внезапно ослик Северный Ветер боднул начальника гарнизона и тем самым подал сигнал к атаке.

Воины армии освобождения разом метнули дротики. Ни один не промахнулся.

Воспользовавшись суматохой у ворот, Афганец и Усач с небольшим отрядом прорвались к сторожевой вышке и перебили лучников. Друзья подошли к крепости окольным путем, отмеченным на карте подлого предателя Тити. Карту Яххотеп предусмотрительно сберегла.

Не прошло и получаса, как от гарнизона крепости не осталось ни единого человека. Египтяне же почти не пострадали, если не считать двоих легкораненых, которых Кошечка сейчас же перевязала.

Бывший градоправитель Коптоса никак не мог унять дрожь.

— Ты убедительно изображал труса, — похвалила его Яххотеп.

— Царица! — взмолился он. — Дозволь мне теперь вернуться в город!

— Вот возьмем еще четыре крепости и вернемся, — пообещала Яххотеп с очаровательной улыбкой.

35

Защитники Кус с величайшим трудом отбили очередную атаку гиксосов. Один вид черных шлемов наступавших опытных воинов вселял дикий страх в сердца неумелых мальчишек. Яхмесу, сыну Абаны, приходилось сражаться с яростью, почти с безрассудством, чтобы вдохновить и ободрить сотню перепуганных новобранцев.

Гиксосов они отогнали, но в живых остался всего десяток насмерть измученных людей. Яхмес, сын Абаны, даже не отер пота со лба, не смыл вражеской крови, так спешил переговорить с градоправителем Эмхебом.

— Все кончено, господин! Город придется сдать.

— Но в послании, принесенном Плутишкой, говорилось яснее ясного: помощь близко, — напомнил градоправитель.

— Их войска запаздывают или попали в засаду. В любом случае, дольше ждать мы не можем. Если не отступим, нас всех перебьют.

Градоправитель сознавал, что доблестный юноша прав. Возразить ему было нечего.

И все-таки он возразил.

— Давай подождем, хотя бы до завтра.

— Если сегодня гиксосы атакуют еще раз, нам не сдержать их натиска. Они прорвутся в город Довольно играть с огнем! Отступаем. Другого выхода нет.

— Зачастую они выжидают, прежде чем напасть снова. День или два.

— Прежде выжидали. Но нынче убедились, что наш заслон не плотнее листка явора. На их месте я бы возобновил атаку в ближайшее время.

— Тогда подготовимся к отступлению и подумаем, как нам его прикрыть.


Всю ночь Эмхеб руководил захоронением павших. Их бросали в наспех вырытые ямы. Не было времени, чтобы исполнить погребальные обряды. Убитых закапывали без саркофагов, без свитков папируса с магическими заклинаниями, помогающими достичь полей Иалу, даже без амулетов, защищающих мертвых от многочисленных ловушек. Градоправитель мог лишь одно: прочесть древнюю краткую молитву, обращенную к Осирису, призывая царя загробного мира пощадить юношей, пожертвовавших жизнью для защиты Египта от власти тьмы.

Наконец над обессилевшими от непрерывного труда воинами взошло солнце. С рассветом умерли еще двое тяжелораненых. Эмхеб похоронил и их.

— Тебе следовало хоть немного выспаться, господин, — посетовал Яхмес, сын Абаны.

— А сам-то ты спал?

— Не успел. Мы насыпали еще один земляной вал. Утыкали его заточенными кольями. Возвели из кирпича-сырца укрепления, под прикрытием которых будут стрелять наши уцелевшие лучники. Жалкие потуги помочь тем, кто станет прикрывать отступление.

— Барки готовы к отплытию. Проследи, чтобы всех раненых перенесли туда.

Оба были вне себя от горя.

Они не только теряли Кусы, они лишались заветной мечты о свободе. Захватив город, гиксосы без труда прорвутся на юг, огнем и мечом истребляя все на своем пути. Фивы не устоят. Яххотеп погибнет, и больше уже никто не осмелится продолжать борьбу с завоевателями. Насилие и жестокость станут править Египтом. Тьма — диктовать законы, шириться, уплотняться. Теперь ей не будет преград.

Пока что гиксосы не подавали признаков жизни.

Однако тишина лишь усиливала тревогу. Сомнений не было: враги ждали посланца из Авариса с приказом правителя Апопи нанести последний сокрушительный удар.

По распоряжению Эмхеба большинство защитников Кус сложило оружие и готовилось к отплытию. В городе остался небольшой отряд отчаянных смельчаков, добровольно идущих на смерть.

— На передовом судне для тебя все приготовлено, господин. Поторопись! — сказал Эмхебу Яхмес, сын Абаны.

— Нет, я остаюсь. Ты поведешь барки к Фивам.

— Ты, господин, там нужнее, чем я.

— Тьма вот-вот поглотит Египет. Там или здесь, какая разница, сынок? По мне лучше сложить голову в Кусах вместе с мальчишками, которые дрожат от страха, но не сдаются.

— Ну, так и я останусь. Поверь, от меня будет польза. Я все-таки не худший стрелок и сумею задержать гиксосов хоть на некоторое время.

Эмхеб и Яхмес по-братски обнялись.

— Будешь командовать левым флангом, — решил градоправитель, — а я — правым. Когда поймешь, что силы на исходе, отступай с уцелевшими к центру города. Поднимайся на вершину холма, там безопасней.

Яхмес, сын Абаны, кивнул, хотя отлично знал, что никто не уцелеет.

Только одного страшился градоправитель: как бы атака гиксосов не началась раньше, чем барки отчалят. Как бы не помешала им выплыть на середину реки, подальше от стрел и камней, иначе ведь их потопят! К тому же, отплывая в спешке, легко сесть на мель…

К счастью, все обошлось. Попутный северный ветер надул паруса. Вскоре барки достигнут Фив, защитники Кус будут спасены.

Ни слова не говоря, Эмхеб и Яхмес отвели оставшихся воинов к земляным валам.

— Они возвращаются, господин! — вдруг крикнул младший из новобранцев.

Глядя на реку, он не только встал во весь рост, но еще поднялся на цыпочки. Эмхеб силой заставил его пригнуться.

— Клянусь, господин, барки возвращаются! Плывут обратно.

Встревоженный Эмхеб поспешил на вершину холма, откуда открывался вид на всю окрестность. К тому же здесь действительно было безопаснее: лучники и пращники не скоро подберутся достаточно близко, чтобы бить без промаха.

Градоправитель подивился остроте зрения мальчишки.

Барки и правда возвращались. Но что случилось? Отчего воины, вместо того чтобы спасаться, идут на верную смерть? Ответ один: им преградили путь вражеские суда.

Все кончено.

Больше градоправитель Эмхеб ничем не мог помочь своим людям. Они окажутся между двух огней. Вскоре их атакуют с берега и с Нила. Сопротивляться бесполезно.

Следовало немедленно отдать приказ: «Бегите и прячьтесь!»

Но вот что странно: на барках не было никакого смятения, воины не метались в страхе. Если глаза не обманывали Эмхеба, они чуть ли не плясали на палубе!

За барками следовало передовое судно. Наверное, преследователи. Удивительное дело: на нем сияние!

Сначала оно ослепило градоправителя. Лишь потом он различил, что его источник — солнечное око, белая корона Верхнего Египта. К городу подплывал фараон Камос.


Полководец-гиксос, возглавлявший осаду Кус, отправил правителю Апопи послание с радостной вестью: им удалось взять город измором. Постоянные нападения и обстрелы возымели действие. Египтяне выбились из сил и вот-вот сдадутся.

Так что подкрепления из Дельты посылать не нужно. Предстоящий удар сметет обескровленных врагов.

— Все ли готовы к наступлению? — спросил он вестового.

— Да, господин. Я передал твое приказание, — ответил тот.

«Вот не думал, что разделаюсь с Кусами малой кровью», — размышлял полководец. Правда, осада затянулась. Хорошо, что с повстанцами наконец покончено. Он с удовольствием выпустит кишки последним из них. Его встретят в Аварисе с почетом. Еще бы! Победитель! Какие его ожидают почести и подарки! Вот он подплывает к столице на передовом судне, украшенном отрубленной головой мерзавца Эмхеба…

Непривычный грохот и треск развеял его сладкие грезы. Он даже вздрогнул от неожиданности.

— Это еще что?

— Таких звуков мне раньше не доводилось слышать, господин, — у вестового от страха подводило живот.

Гиксосы растерялись. Грохот нубийских барабанов привел их в смятение. Монотонная одуряющая дробь, непривычная уху, отзывалась ужасом в их сердцах.

— Еще одно проклятие царицы Яххотеп, — пробормотал вестовой, пятясь.

— Доблестных воинов не испугаешь дурацкой трещоткой! — полководец вполне овладел собой. — К оружию, трусы!

Тут прибежал дозорный весь в поту и в пыли:

— Господин! К защитникам Кус пришло подкрепление. Их силы утроились, а вскоре удесятерятся.

— Откуда взялось подкрепление?

— С юга. Множество воинов приплыли на барках. Египтяне теперь ликуют и больше нас не боятся.

Страшная весть потрясла полководца. Он захотел убедиться, что это не ложь, и поспешил вслед за дозорным на передовую линию, откуда город был виден как на ладони.

Он едва не лишился дара речи — так поразила его чудовищная картина. На самой вершине холма развевалось знамя с изображением лука и стрел. Держал его твердой рукой могучий юный воин в белой короне Верхнего Египта, сиявшей, будто второе солнце.

36

Всю ночь гиксосы с тревогой прислушивались к барабанному бою и радостным крикам египтян, пирующих перед битвой.

Грузовые суда привезли в изобилии разнообразной провизии. Защитники Кус позабыли горе и страх. Теперь они наберутся сил и назавтра дадут решительный отпор врагу. Жаркое из молодого барашка, бобы, перетертые с пряностями, свежий сыр — о такой роскоши они и не мечтали! Желудки у всех отяжелели, а на сердце стало легко. Никто не сомневался в предстоящей победе.

Один фараон Камос не разделял всеобщего веселья. Он не скрыл грозной правды от градоправителя Эмхеба.

— Да, с голубями мы получаем добрые вести: матушке удалось очистить от гиксосов все заставы от Коптоса до Красного моря. Но повсюду нужны египетские гарнизоны, а мы и так уже многих воинов оставили в Нубии и на Элефантине, чтобы закрепиться на завоеванной территории. Надеюсь, царица вскоре прибудет сюда. Но что останется от армии освобождения? Лишь небольшой отряд!

— Иными словами, государь, у нас мало воинов.

— Увы, мы не можем стянуть к Кусам все наши войска. Иначе Фивы достанутся врагу и мы потеряем все, что отвоевали в Нубии.

— Значит, будем воевать, как воевали: то и дело отражать атаки противника, прятаться от камней и стрел. Но если гиксосы снова пойдут на приступ, сколько мы продержимся?

— Не знаю, сколько продержимся. Знаю, что не отступим, — отвечал фараон.


Апопи доставили на носилках ко входу в храм Сета. Дальше он пошел пешком. Верховный жрец низко поклонился, почтительно приветствуя его.

— Все готово, владыка!

В отличие от египетских фараонов повелитель гиксосов не славословил богов по утрам. Он появлялся в храме, лишь когда собирал приближенных на совет. Причем всякий раз наказывал того из сановников, кто на свою беду чем-либо досадил ему.

Однако в тот день Апопи прибыл в храм рано и без единого спутника.

— Тебе и прочему сброду нечего здесь околачиваться! — прикрикнул он на жреца.

В его взгляде читалась такая злоба, что верховный жрец удалился немедленно и с величайшей поспешностью.

Апопи вошел в святилище. Масляные светильники не были зажжены, и ему пришлось с трудом пробираться в кромешной тьме.

На жертвенник, стоявший в глубине храма, жрец перед приходом правителя возложил великолепное изображение богини Хатхор. Ее лицо, выточенное необычайно искусно, казалось живым. Богиня была прекрасна: грозная и нежная, величественная и хрупкая.

На другом жертвеннике лежали пять наточенных кинжалов.

— Исполни мою волю, Сет! — воззвал Апопи. — Уничтожь всех, кто противится мне.

Послышался раскат грома.

Черные тучи собрались над храмом. Собаки завыли, будто почуяв лежащего рядом мертвеца.

Ударила молния. Всего одна. Ослепительная и страшная. Казалось, она расколет небо пополам. Ее отблеск озарил кинжалы. Их лезвия словно раскалились добела. Одним Апопи отсек богине голову и ступни. Два других вонзил ей в грудь. Еще два — в живот.

— Умри, проклятая Яххотеп!


Благодаря успешным вылазкам Усача и Афганца, все селения вокруг Дендеры были освобождены. Земледельцы приветствовали воинов армии освобождения и всемерно помогали им, радуясь возможности сбросить ненавистное иго.

Яххотеп отдыхала под сенью цератонии с пышной листвой и сладкими как мед плодами. Один из них царица с удовольствием отведала. Затем поднялась и направилась к главному храму Дендеры, окруженному высокими яворами.

Внезапно острая боль пронзила ей грудь. Яххотеп продолжала путь к храму, не придавая этому значения. Гораздо больше ее беспокоило предстоящее зрелище заброшенного и оскверненного святилища. Тут ей обожгло ступни, и она поневоле остановилась.

— Тебе нездоровится, царица? — испугался Афганец.

— Ничего страшного. Я просто устала.

Но дыхание Яххотеп пресеклось от невыносимой рези в животе. Она осела наземь. В глазах у нее потемнело, мысли путались.

— Это порча, — усилием воли царица на мгновение пришла в себя. — Апопи наслал порчу. Больше некому. Скорее отнесите меня в храм!

Усач и Афганец мгновенно вытащили лодку, привязанную у берега, и положили в нее потерявшую сознание Яххотеп. Двенадцать воинов, подняв лодку на плечи, побежали к храму. Миновав обвалившуюся арку, они оказались во внутреннем дворе среди каменных обломков. Две статуи богини, прежде стоявшие по обеим сторонам от входа, ныне были обезглавлены и изуродованы. Путь воинам преградили три обезумевших от страха жрицы: две девушки и старуха.

— Не смейте осквернять храм! Мы вас не пустим! Вам придется нас убить!

Лодку опустили на каменные плиты.

— Не бойтесь! — обратился к женщинам Усач. — Это воины армии освобождения. Царица Яххотеп нуждается в вашей помощи. Она смертельно больна.

Старуха отлично помнила, как Яххотеп с мужем, фараоном Секненра, побывала у нее в Дендере. Тогда жрица передала ей часть магической силы Хеку, способной отвратить злой рок. Но теперь, похоже, благая сила иссякла.

— Темный владыка тщится погубить меня, — простонала Яххотеп. — Только золотая владычица Дендеры может меня спасти.

Верховная жрица возложила руки на лоб страдалицы.

— Нам каждая минута дорога! Испепеляющее пламя Сета уже проникло в ее кровь. Скорее, несите царицу святилище!

С молчаливого одобрения Усача Афганец выступил вперед. Бородатый великан в тюрбане с неожиданной осторожностью взял на руки свою госпожу и понес драгоценную ношу, боясь сделать хоть одно неловкое движение. К счастью, жрица направляла его, и он ни разу не оступился и не споткнулся.

Верховная жрица так и не открыла гиксосам, где святилище с драгоценными инсигниями богини. На нее не действовали никакие угрозы. Она молчала даже под пыткой. Благодаря ее мужеству и стойкости ныне царица могла надеяться на исцеление. О лучшей награде жрица и не мечтала.

Раздвижные двери растворились. За ними таился тесный наос. Именно здесь хранились ожерелья, диадемы, систры золотой богини, а также ее водяные часы — клепсидра. Стены были покрыты росписями, не предназначенными для глаз непосвященных.

— Опусти царицу наземь и уходи, — приказала жрица Афганцу.

Тот беспрекословно повиновался.

Двери сомкнулись. Внезапно изображение солнечного яйца, из которого в начале мира появился божественный гусь Великий Гоготун, вспыхнуло ярким светом. Стены святилища задрожали, судорога прошла по телу царицы.


— Духовная сущность Яххотеп погрузилась в Дуат, бездну ночных светил, мать бесчисленных форм земных, — проговорила жрица. — Она пробудет там трое суток без двух часов. Будем надеяться, Хатхор победит покровителя темного владыки.

— Неужели ты сомневаешься в победе богини? — испуганно спросил Усач.

— Я не знаю, к чьей именно помощи прибегнул Апопи. Если он обратился к самому Сету, мятежнику и разрушителю мирового порядка, то даже богине любви нелегко будет с ним сладить.

— Так царица может умереть? — с трудом выдавил Афганец.

— Золотая богиня не даст ей потонуть во мраке. Она возьмет царицу на свою барку.


Третьи сутки подошли к концу. Верховная жрица открыла двери святилища.

Тишина. Мгновение всем показалось вечностью. Усач в кровь закусил губу. Афганец окаменел от горя.

Но вот на пороге наоса, едва не ставшего саркофагом, показалась царица. Она была бледна и ступала неровно, едва покинув тьму Дуата.

Афганец протянул ей руку, видя, что она покачнулась.

Усач захлопотал:

— Тебе нужно поесть, царица!

— Сначала я должна вручить ей надежный оберег, — сказала жрица твердо. — Амулет богини сохранит ее от будущих нападений.

Верховная жрица вынесла из святилища странное украшение, похожее на трещотку — менат. На золотом обруче, украшенном бирюзой, были подвешены два одинаковых диска.

— Хатхор — богиня музыки, систр и менат посвящены ей. С их помощью она пробуждает звук жизни. Амулеты Хатхор помогают женщинам разрешиться от бремени, а морякам вернуться в родную гавань. Погремишь трещоткой перед статуей богини, и все невзгоды и тяготы, тоска и тревога побегут прочь. Она рассеет злые чары.

Верховная жрица повесила священный менат Яххотеп на шею.

— Ты, царица, освободила провинцию Дендеры. Но воспрянет ли Египет, пока главный храм Абидоса в руках врага?

37

Пламенная речь фараона Камоса вдохнула мужество в сердца египетских воинов. Он назвал Апопи «слабосильным трусом, что кичится былыми победами и малодушно закрывает глаза на нынешние поражения». Тот и вправду не спешил выступать против Фив. Армия освобождения с Камосом во главе не отдаст ему Кус и победоносно двинется на север, когда вернется царица Яххотеп.

Не только слова царя, но и привезенные им оружие и снаряжение сулили египтянам близкую победу. Деревянные щиты с бронзовыми полосами лучше защищали от стрел и копий врага. Их собственные копья с бронзовыми наконечниками, длиннее и острее прежних, наносили более чувствительные раны, не говоря уж о новых мечах и боевых топорах с удобными рукоятями. Кожаные кольчуги с бронзовыми пластинами и прочные шлемы позволяли выстоять в жесточайшей рукопашной.

Воины Камоса и Яххотеп почувствовали себя могучими, почти неуязвимыми. Не то, что они совсем не боялись свирепых гиксосов в черных шлемах, но теперь им стало ясно: одержать верх над противником возможно.

Однако сам фараон оставался мрачен, хотя и таил это от других.

Градоправитель Эмхеб пытался его подбодрить:

— Плутишка принес добрые вести, государь. Царица Яххотеп освободила провинцию Дендеры. И теперь направляется к Абидосу.

— Но удастся ли ей прибыть в Кусы живой и невредимой? В любом случае подкрепления нам ждать неоткуда. А если мы не продвинемся на север, гиксосы живо нас одолеют.

Камос раздумывал, как бы поступила на его месте Яххотеп. Она бы не просто обороняла город, она бы готовилась к наступлению. Чтобы оказаться достойным ее доверия, нужно действовать решительно.

— Раз не хватает смельчаков, придется пополнить наши ряды людьми осторожными и робкими, безразличными к судьбам Египта.

— О ком ты говоришь, государь? Неужели о тех, что плавают с товарами по Нилу, водят караваны по пустыне и нанимаются на службу к гиксосам?

— Вот именно, о них. Следует привлечь их на нашу сторону.

— Эти люди, государь, не умеют отличать истину от лжи!

— Так постараемся научить их этому!


Погонщики разгружали привезенные на ослах товары под присмотром нанятой гиксосами стражи. В окрестностях Кус было небезопасно, так что без вооруженной охраны не обойтись. Ходили слухи, будто в город прибыл юный фараон в белой короне Верхнего Египта. Конечно, мятежников рано или поздно уничтожат, но пока что они вполне могли напасть на мирный караван, поскольку нуждались в провианте. Нет, без стражников Апопи опасно пускаться в путь!

Поначалу все шло как обычно, без помех.

Но стоило страже отойти от погонщиков в сторону, как Яхмес, сын Абаны, первым же выстрелом сразил ее начальника. Вместе с еще одним превосходным стрелком они перебили без спешки и суеты всех наемников одного за другим. Меткость им ни разу не изменила.

Купцы и погонщики в страхе наблюдали, как гибнут их защитники. Они сгрудились вокруг своего скарба и боялись пошевелиться. Появление Камоса в белой короне повергло их в еще больший ужас.

— Вы враги Египта, коль скоро служите гиксосам и слушаетесь их! — грозно сказал фараон.

Глава каравана опустился на колени и низко поклонился Камосу.

— Государь! Пойми нас и прости! Мы служим гиксосам по принуждению, а сердцем преданы Египту.

Камос невесело улыбнулся:

— Рад слышать. Настало время на деле доказать вашу преданность. Надеюсь, вы с превеликой радостью встанете на защиту своей страны.

Глава каравана побледнел:

— Государь, мы люди мирные и едва ли сможем…

— Идет война, и каждый встает на ту или иную сторону. Если вы — сторонники гиксосов, придется казнить вас за предательство. Если вы с египтянами, сражайтесь вместе с нами!

— Государь, мы никогда не держали в руках оружия!

— Мы найдем вам дело по силам.

Коль скоро путь к отступлению был отрезан, глава каравана постарался извлечь хоть какую-то выгоду даже из вынужденного подчинения фараону.

— Гермополь взимает с нас непомерную дань. Бедуины и азиаты отбирают добрую половину товаров. Заступишься ли ты за нас, государь?

— Вас грабят захватчики, с которыми мы как раз и боремся!

— А когда победите, грабежа не станет?

— Не станет, ведь мы победим вместе с вами.

Глава каравана широко улыбнулся:

— Мы будем служить тебе верой и правдой. Себя не пожалеем. С грабежом мы согласны сражаться.


Когда фараон во главе небольшого отряда подошел к селению, перепуганные жители попрятались в свои дома с глинобитными стенами. Здесь, как и везде к востоку от Кус, всем заправлял мерзавец-наемник с десятком отъявленных головорезов, мучивших египтян в угоду гиксосам. Они неплохо жили. Большеногий, к примеру, благоденствовал как никогда. Что ни приглянется — бери! Любая недотрога — твоя! Слово поперек — в зуб!

— Господин! — завопил стражник. — На нас напали!

Одурев от пива, Большеногий не сразу сообразил, в чем дело. Случилось невероятное. Конечно, мятежные Кусы близко, и некоторые предупреждали, что бунтовщики могут продвинуться дальше. Он и слушать не хотел. А теперь, поди ж ты, вот они, в его селенье.

Но хоть Большеногий и не верил, что египтяне способны одолеть гиксосов, кое-какие меры он принял заранее. Думаешь, твоя взяла? А вот как тебе это понравится?

— Ты все сделал, как я велел?

— Все исполнил в точности, господин!

Большеногий вышел наружу и оторопел.

Он столкнулся лицом к лицу с плечистым крепким юношей в белой короне, слепящей глаза.

— Прикажи страже сложить оружие, — приказал Камос. — Сопротивляться бесполезно. Нас больше, вы обречены.

— Правителю Фив нечего делать в моем селении, — с наглостью отвечал Большеногий.

— Ты продался гиксосам, предал свою страну. Если не подчинишься нам, не жди пощады!

— Я подчиняюсь только правителю Апопи. Если ты сейчас же не уберешься отсюда, будешь повинен в смерти всех здешних детей! Видишь тот амбар? Их всех заперли там. Мои люди по первому же сигналу перережут им глотки.

— Кем нужно быть, чтоб выдумать такое?

Большеногий самодовольно усмехнулся:

— Гиксосы меня научили! А ты жалкий слабак, коли веришь в силу Маат.

— Одумайся, пока не поздно!

— Я сказал: убирайся! Иначе всех детей порешим.

— Клянусь Амоном, в этом селении умрет лишь один! — с этими словами Камос обернулся к Яхмесу, сыну Абаны.

Запела тетива, стрела вонзилась в левый глаз Большеногого. Глава наемников упал навзничь. Великолепный выстрел!

Лишившись начальника, стражники растерялись. Никто из них не хотел последовать за ним. Они поняли, что фараон шутить не любит, и побросали в страхе мечи и луки.

— Все дети живы и невредимы, государь, — пробормотал подручный Большеногого.

— У вас есть лишь одна возможность искупить вину: сражайтесь с гиксосами! Поклянитесь, что отныне будете преданно служить Египту, и не нарушайте клятвы, иначе страшное чудовище Амт пожрет вас в загробном мире.

Стражники охотно принесли клятву. Они были благодарны Камосу за то, что их не казнили и не подвергли пыткам, и радовались, что нынешний их правитель милосерднее предыдущего.

— Отправляйтесь в соседнее селение и скажите там страже: пусть последует вашему примеру. Часть моих людей пойдет с вами. Всякого, кто откажется присоединиться к нам, ждет та же участь, что и злодея, помыкавшего вами, — сказал фараон Камос.

38

Абидос располагался севернее Дендеры. Главный храм его был посвящен Осирису, царю загробного мира, великому судье. Священный город изобиловал не лавками и мастерскими, а стелами тех, кто стремился стать «правогласным», иными словами — выиграть тяжбу на загробном суде перед лицом богов.

Отряд во главе с царицей Яххотеп устроил привал на почтительном расстоянии от храма. Ничто не нарушало торжественной тишины. Кругом ни души. Казалось, гиксосов ветром сдуло. Египтяне радовались, что могут хоть немного передохнуть после многочисленных стычек и вылазок, — ведь им пришлось освободить все селения от Дендеры до Абидоса, а это немалый труд.

— Похоже, враг бежал, — сообщил Усач. — Пусть воины передохнут, а потом двинемся поскорее к Кусам.

— Гиксосы несут смерть всему живому. Осирис, наоборот, дарует мертвым вечную жизнь, — напомнила Яххотеп. — Мы не можем покинуть Абидос, пока не убедимся, что жилище бога не осквернено, что темный силы отступили. После изгнания захватчиков из Египта храм Осириса будет вновь процветать, богатства его умножатся, появятся новые стелы, многочисленные жрецы и жрицы день и ночь станут славить бога и возродят древние обряды.

Царица говорила с таким жаром, что даже у отчаявшихся появлялась надежда. Счастье казалось не призрачным, а вполне достижимым.

Северный Ветер и Весельчак Младший наслаждались отдыхом наравне с другими бойцами. Ослик с удовольствием жевал чертополох. Пес мирно грыз кость, лежа в тени явора.

На следующий день ближе к полудню отряд приблизился к храму. Плиты у входа поросли травой. Кустарник подобрался к стенам.

— Мне кажется, я слышу голоса, — насторожился вдруг Усач.

— Так и есть, ты не туг на ухо, — согласился Афганец.

На старой дороге, ведущей к храму от купы деревьев, показалась процессия. Жрецы пели заупокойные молитвы. Согласно ежегодному ритуалу, они хоронили Осириса, убитого коварным братом Сетом. Неподдельная скорбь читалась на их лицах, медленной была поступь. Впереди шел высоченный детина. Повязка скрывала его лицо. Замыкали шествие два жреца с булавами, призванные отгонять врагов Осириса, прислужников Сета.

Царица обрадовалась, что древние обычаи соблюдаются, несмотря ни на что.

Она пошла навстречу предводителю процессии. Северный Ветер помчался во весь опор, обогнал ее и лягнул дюжего жреца копытом в грудь. Тот тяжело повалился набок.

Но тотчас поднялся, вне себя от злобы выхватил из складок одежды кинжал и едва не вонзил его ослику между ребер. Если бы не подошел Весельчак Младший и не вцепился зубами ему в руку, Северный Ветер был бы мертв.

Тут подоспели великаны с булавами, пытаясь обрушить на царицу удары сокрушительной силы. К счастью, от первого она увернулась. Однако второй наверняка проломил бы ей череп, не ухвати Афганец злодея за руку, да так, что треснула кость. Его сообщнику тоже досталось: Усач резко ударил головой и сломал ему нос.

Настоящие жрецы повалились царице в ноги:

— Гиксосы вынудили нас устроить тебе западню. Это их воины.

В невиновность жрецов поверили не сразу и допрашивали их не слишком дружелюбно. Выяснилось, что на процессию напали три стражника, решившие погубить Яххотеп во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни. Они запугали храмовых служителей, которые, боясь расправы, не посмели предупредить царицу.

Яххотеп едва не плакала от жалости, обходя разоренное и оскверненное святилище. От прежнего великолепия не осталось и следа. Память о роскоши, царившей здесь в эпоху Среднего царства, изгладилась. Невозможно было смотреть на облупившиеся стены, где некогда было изображено воскрешение Осириса.

Яххотеп направилась к гробницам царей I династии, построенным в пустыне, вдали от полей и пастбищ. Сложенные из необожженного кирпича, они были малы и неказисты, хотя служили домами вечности владыкам, впервые объединившим под своей рукой Верхний и Нижний Египет.

Невежды гиксосы, хотя и не воздавали почестей великим фараонам древности, не тронули могил, погнушавшись их невзрачностью. Ни разрушений, ни мерзости запустения — и все же Яххотеп почувствовала себя одинокой как никогда, опустошенной, изверившейся.

Да, их победы превзошли самые смелые ожидания. Но разве им по силам освободить всю страну? Глядя правде в глаза, следовало признать, что в действительности они не нанесли чудовищу ни малейшего урона. Должно быть, Апопи вовсе не придавал значения их усилиям, раз позволял так долго действовать безнаказанно. Считал, очевидно, что всегда успеет прихлопнуть надоедливую Яххотеп как муху.

Выступить из Кус… Двинуться на север… Смешно! Там их ждет несметное воинство гиксосов, вооруженных гораздо лучше, чем египтяне. Темный владыка не допустит вторжения фараона Камоса в свои владения и начнет сражаться всерьез.

С другой стороны, если не освободить северные номы, не объединить вновь Верхний и Нижний Египет, война будет наверняка проиграна, гиксосы уничтожат всех несогласных, их власть укрепится.

Яххотеп неподвижно стояла в раздумье перед одной из гробниц.

Вдруг она заметила на жертвенном камне у входа небольшой глиняный кувшин для вина. Надпись гласила, что он принесен в дар фараону Аху.

Аха Воитель!

Вот послание от фараонов Раннего царства! Нужно сражаться — иного пути нет. Ради великой цели — объединенного Египта — не жалко пожертвовать жизнью.

Царица вернулась в храм Осириса обновленной. От прежних сомнений не осталось и следа. Фараоны древности передали ей часть своей силы, повелевая объявить войну Аварису. Оставаться в Фивах нельзя.

К Яххотеп приблизился один из служителей храма. Усач и Афганец не спускали с него пристального недоверчивого взгляда.

— Верховный жрец очень стар, царица, но он может многому научить нас. Ему известны все ритуалы древности, он знает, как поддерживать вечную жизнь тех, кого Осирис признал «правогласными». Чтобы гиксосы не уничтожили кладезь бесценной мудрости, мы спрятали верховного жреца в селении, неподалеку отсюда. Не согласишься ли ты, освободительница Египта, отправиться туда и привести его в храм? — спросил он с поклоном.

Усач нахмурился:

— Не ходи, царица! Похоже, это снова ловушка.

— Ловушка? — возмутился служитель. — Ты напрасно подозреваешь нас в измене. Мы хотим лишь торжественно отпраздновать возвращение в храм верховного жреца!

— Не верю ни единому его слову! Он заманивает тебя в сети, царица!

— Я верну жреца в храм, — решила Яххотеп.

— Прикажи, по крайней мере, чтобы служитель шел впереди и прикрывал тебя от возможных выстрелов, — попросил Афганец.


Они приблизились к оросительному каналу, над которым, на холме, виднелось селение. У подножия холма их поджидали стражники-гиксосы, но Усач всего с двумя воинами без труда разделался с ними.

Навстречу царице с радостными криками бросились ребятишки. Вслед за детьми спешили встревоженные матери. Усач даже на женщин смотрел с недоверием. Последними подошли мужчины, подняв руки в знак того, что оружия у них нет.

— Верховный жрец по-прежнему среди вас? — с тревогой спросил служитель храма.

— Он пребывает в добром здравии — успокоил его деревенский староста.

Несмотря на преклонный возраст, верховный жрец был на удивление силен и крепок. Он встретил Яххотеп с неподдельной радостью и низко поклонился ей.

— Глазам не верю! Неужели Абидос и вправду освобожден?

— Теперь ты можешь вернуться в храм. Пусть воздвигнут стелу в честь фараона Секненра, ставшего «правогласным», и ежедневно славят его.

— Да будет так, царица! Не сочти за праздное любопытство, позволь узнать, на что вы решились: укрепить оборону Кус или выступить на север?

— Если Египет не объединится вновь, нам не выстоять!

— Золотые слова, царица! Но, чтобы войску сопутствовала удача, необходимо раздобыть сосуд прорицания. Благодаря нему вы узнаете, какие дни благоприятны, а какие — нет. Без него вы совершите немало промахов и понесете напрасные потери.

— Где же хранится бесценный сосуд?

— В Гермополе.

39

По приказу распорядителя государственной казны Хамуди главную гавань Авариса оцепила стража в тот день, когда из Азии прибыл таинственный груз и рабы засновали по набережной. Никто из горожан не должен видеть многочисленных странных сосудов, которые надлежало незамедлительно доставить в дом главного казначея.

Как только их принесли, Хамуди, позабыв о делах, принялся пересчитывать грубые кувшины из глины. Кто бы мог подумать, что здесь таится столь драгоценное содержимое!

Оставшись один в просторном амбаре, казначей осторожно раскупорил один из кувшинов. Привезенного опиума хватит с лихвой всем военачальникам и чиновникам Авариса и других крупных городов Дельты. Цена на этот товар будет расти неуклонно, правителя и его помощника ожидают невиданные прибыли. Неслучайно Апопи охотно согласился, чтобы Хамуди занялся распространением этой новинки, сулившей немалую выгоду им обоим. Казначей уже испробовал на рабах, какое действие оказывает азиатское снадобье, и убедился, что к нему быстро привыкают. Требуется оно постоянно, причем все в большем количестве. Приближенные правителя богатеют день ото дня, так пусть раскошеливаются и отдают львиную долю своему господину.

Еще одно немаловажное преимущество: отныне большинство сановников окажется в руках Хамуди, в полной зависимости от поставок опиума. Зелье во мгновение ока наводнит весь Египет, и распорядитель казны станет баснословно богат. Осталось только проверить, хорош ли привезенный товар.

Хамуди вошел в покои супруги с красивой красной курильницей в руках. Рабыня с помощью воска удаляла волоски с тела Имы.

— Ты сегодня так рано вернулся, милый!

— И принес тебе чудесный подарок.

— Подожди, рабыня сейчас закончит, и я…

— Пусть немедленно убирается!

Боясь неминуемых побоев, прислужница исчезла словно по волшебству.

Хамуди зажег ароматическую свечу и принялся разогревать скатанный в шарики опиум.

— Попробуй, дорогая, тебе понравится.

— Что это?

— Вот увидишь, сущее наслаждение!

Има воздала должное щедрому приношению. Наблюдая, как она в забытьи то лепетала и вскрикивала, то затихала в истоме, Хамуди убедился, что его не обманули. Снадобье придется по вкусу богачам Авариса.


Художник Минос много дней кропотливо трудился над росписью пиршественного зала дворца. Неутомимый труженик, он непрерывно стремился к совершенству. Тщательно выписывал малейшую деталь, то и дело менял что-нибудь, вечно недовольный своей работой. Следил, чтобы каждый персонаж был живым и неповторимым.

Он уже набросал очертания фигур на лазурном фоне, как вдруг ласковая женская рука игриво коснулась его плеча. Минос нехотя опустил кисть.

— Ветреница! Не мешай, ты же видишь, я занят.

— Ты надрываешься с утра до вечера, хочешь, чтобы этот мрачный дворец выглядел праздничным и веселым. Пора отдохнуть и поразвлечься, разве нет?

Прекрасная азиатка сбросила одеяние и, обнаженная, тесно прильнула к художнику. Они на удивление подходили друг другу, их тела были созданы для любви.

— Ты с ума сошла! Нас увидят!

— Пусть. Мне это даже нравится, — проворковала она, снимая набедренную повязку с возлюбленного, который мгновенно отзывался на ее ласку всем существом.

— Пусти, Ветреница! Нет, это невозможно!

— Я люблю тебя, Минос, правда, люблю. Для нас нет ничего невозможного. Нам позволено все.

Безжалостная пантера, растерзавшая многих врагов правителя, умевшая в постели выведать самые сокровенные тайны мужчин и разоблачившая не один заговор, Ветреница действительно влюбилась в критского художника. Ее умиляли наивность и бесхитростность юноши. К тому же каждая встреча с ним дарила непередаваемое блаженство, а в объятиях остальных она лишь томилась и скучала. Ни один из ее многочисленных минутных любовников не мог сравниться с Миносом.

Ветреница жить без него не могла. Она никогда не отпустит его на родину, хотя постоянно сулит обратное.

— Твои росписи становятся все красивее, — проговорила она, разнежившись.

— Я изобрел новый, более теплый тон лазурного оттенка. Надеюсь, удастся придать особую яркость и другим краскам.

— Значит, придется подновить и прежние росписи?

— Конечно, а как же иначе?

— Благодаря тебе эти унылые стены стали похожи на человеческое жилище. Здесь расцвела красота.

— Довольно о живописи. Сейчас я целую воплощенную красоту, ни один художник не сотворит подобной.

Вновь Ветреницу подхватила волна блаженства. Любовь Миноса помогала сестре правителя забыть все совершенные ею предательства и злодеяния.


Распорядитель государственной казны созвал приближенных Апопи на небывалый пир. Здесь собрался весь цвет служилой аристократии. Избранным предстояло первыми испробовать опиум и пристраститься к нему.

Ветреница заманивала в сети управителя царского дома, поскольку он несколько раз позволил себе насмешливо отозваться о длительной осаде Кус, иными словами, усомнился в мудрости ее всемогущего брата! Ей ничего не стоит вкрасться к нему в доверие, и, если он действительно окажется изменником, Апопи незамедлительно отправит его в лабиринт.

Между тем Има подошла к Миносу и принялась уверять, что безмерно восхищена его росписями. Ветреница со злостью наблюдала, как жирная потаскуха все ближе и ближе придвигалась к ее возлюбленному. Пусть только попробует! Сестра правителя сумеет навсегда избавиться от соперницы.

— А ты не хочешь попробовать волшебного снадобья, что приносит блаженство? — радушно предложил художнику Хамуди.

— Нет, ведь я вижу, как ослабели и отяжелели те, кто согласился его отведать. А при моем ремесле важно сохранить остроту зрения и твердость руки.

— Зато оно подарит тебе множество новых замыслов!

— Благодарю, но замыслов у меня и так предостаточно.

— Уверен, ты еще передумаешь. Как художнику обойтись без опиума? Знай, я всегда готов помочь тебе. Уступлю по дешевке.

— Тронут твоим участием, казначей.

— Мой юный друг, вполне естественно, что о тебе заботится поклонник твоего таланта, ценитель истинного искусства.


Пир еще не закончился, когда Минос незаметно покинул дом казначея.

Поначалу он сделал вид, что направляется к дворцу правителя, где ему отвели покои, но потом свернул в сторону, то и дело осторожно оглядываясь, проверяя, не следят ли за ним.

Проходя мимо казарм, он буквально вжимался в стену, боялся, что его заметят дозорные. Сердце у него учащенно билось, он едва дышал. Стараясь не попасться на глаза стражникам, спрятался под воротами и долго стоял там, прислушиваясь, не решаясь продолжить путь. Раз десять примерялся и наконец бегом преодолел последний отрезок пути.

Дом человека, с которым ему нужно было переговорить в строжайшей тайне, был погружен во тьму. Они заранее условились, что тот не зажжет ни единого факела. Навстречу Миносу приоткрылась дверь.

— Ты уверен, что за тобой никто не шел? — спросил испуганный голос.

— Уверен.

— Тогда входи, не мешкай.

Хозяин и гость сели рядом и заговорили шепотом.

— А других сановников ты посвятил в наш план? — осведомился художник.

— Я лишь прощупывал почву в разговоре с двумя из них. Не могу ручаться, что и этим можно доверять. По-моему, лучше вообще отказаться от твоего плана. Строить заговор против правителя чрезвычайно опасно. Все прежние заговорщики скончались в страшных мучениях.

— Я тоже скончаюсь в страшных мучениях в этой проклятой тюрьме. Пока жив Апопи, мне не увидеть родного Крита. Единственный выход — прикончить тирана.

— У правителя повсюду осведомители и шпионы. К тому же Хамуди не дремлет. Прикончить Апопи почти невозможно!

— Почти! Значит, есть хоть проблеск надежды. И ты уже нашел двух сторонников. Неплохо для начала.

— Если честно, я сомневаюсь в успехе.

— Где же твоя решимость бороться с ним до конца?

— Решимость решимостью, но теперь его власть укрепилась, и низвергнуть его едва ли удастся. Если ты не одумаешься, то окажешься в лабиринте.

— Правитель нуждается во мне и ценит критское искусство, — напомнил художник. — Кто, кроме Миноса, украсит дворец Апопи? Думает, что я всецело ему покорен, кроток. Меня он заподозрит в последнюю очередь. Грех не воспользоваться таким преимуществом!

Последнее соображение показалось собеседнику убедительным, но он все еще колебался.

— Верно, Апопи тебе доверяет. Но сознаешь ли ты, насколько опасен твой замысел?

— Ради свободы и Крита я готов на все. Ищи тайных врагов и недоброжелателей правителя, они нам помогут.


Ветреница хотела провести ночь с Миносом, но художник ушел в самом разгаре пира, видимо, устал и решил лечь пораньше, чтобы выспаться. Каково же было ее удивление, когда она заметила, что он крадется вдоль стен по улице, с тревогой озираясь по сторонам.

Снедаемая любопытством и ревностью, красавица последовала за ним. Она видела, как Минос направился к управителю царского дома, заподозренному в измене.

У Ветреницы живот скрутило от боли. Неужели единственный мужчина, что по-настоящему дорог ей, участвует в заговоре? Неужели ее Минос заодно с мерзавцем?

40

Каждое утро к Тетишери являлись с докладом военачальники, возглавлявшие фиванский гарнизон. На южной и северной башнях города день и ночь стояли дозорные, готовые немедленно оповестить жителей в случае приближения гиксосов. Благодаря неустанным трудам рачительного Хирея, смотрителя житниц, горожане ни в чем не нуждались. Длительный мир и благоденствие пошли на пользу даже стадам. Пастухи нарадоваться не могли, столько наплодилось ягнят, поросят и телят.

Управитель царского дома Карис обнаружил поистине государственный ум. Он наладил в Фивах торговлю, причем положил конец всем плутням и злоупотреблениям, возродив культ Маат — Истины и Закона. Отныне богатый не обирал бедного, а сильный — слабого. Карис подробно рассказывал царице-матери о том, откуда приехали купцы, какие привезли товары, насколько те хороши и многочисленны. Жрецы Карнака разрешали возникавшие споры и вели учет всем поступлениям и расходам.

Несмотря на непрерывный поток дел и забот, старая царица принимала деятельное участие в воспитании и обучении своего младшего внука Яхмоса. Мальчик прекрасно стрелял из лука, владел копьем, грамотно писал скорописью и классическими иероглифами, мог составить послание и указ. Тетишери давала ему читать сказки, предания и изречения мудрецов древности, к примеру великого Птаххотепа. Все наставники дивились серьезности и работоспособности юного ученика, его цепкой памяти и живому уму. Он трудился с невероятным упорством и никогда не роптал, если ему задавали больше обычного. Яхмос не щадил сил, поскольку страстно желал как можно больше знать и уметь.

Обыкновенно бабушка с внуком вставали на заре и вместе завтракали.

Но на этот раз Яхмос задерживался, и старая царица попросила служанку разбудить его. Та вскоре вернулась встревоженная и огорченная.

— У принца сильный жар! И он дрожит в ознобе.

Тетишери со всех ног бросилась к заболевшему мальчику. Она почувствовала, что теперь именно на ней лежит вся ответственность за младшего сына Яххотеп, которому в будущем предстояло столько великих свершений и подвигов. Царица не перенесет его безвременной смерти.

В детстве и Яххотеп перенесла похожий недуг. Тетишери решила лечить Яхмоса так же, как некогда лечила дочь. В первую очередь следовало наладить работу сердца и кровеносной системы. Жар — лишь симптом, важно очистить главнейшие органы: печень, легкие, селезенку — и он исчезнет. Старая царица занялась приготовлением лекарства, состоявшего из бычьей крови, терпентинового масла, донника, ягод можжевельника, пивных дрожжей и хлебной закваски, смешанных в строго выверенной пропорции.

Мальчик ухватился за руку бабушки:

— Ты думаешь, я умру?

— Что ты! Ты будешь жить! Тебе еще многому нужно научиться.

— Государь, к Кусам подплывают барки! — возвестил градоправитель Эмхеб.

— С какой стороны?

— С юга, государь.

— Прикажи бить в барабаны, поприветствуем их.

Расчет был прост. Если это флот Яххотеп, то в ответ на приветствие на барках развернут паруса с изображением лунного диска, плывущего в ладье. Враг тоже обнаружит себя, оставив паруса свернутыми или показав другой символ. И защитники Кус узнают, что нужно готовиться к сражению на реке.

Все всматривались в первую барку с тревогой и напряжением.

Слишком уж медленно разворачивался парус. Солнце стояло в зените, било прямо в глаза, и невозможно было рассмотреть, что же выткано на полотнище.

— Лунный диск! — радостно крикнул Эмхеб. — Я различил, это он! Наконец-то прибыла царица!

Знамя Яххотеп реяло на мачтах. С берега приветствовали торжественным барабанным боем долгожданный миг объединения армии — освободительницы Египта.

Камос с нежностью обнял мать. Воины ликовали.

Яххотеп с удивлением оглядела собравшуюся на пристани толпу.

— Я горевала, что не смогу привести тебе надежного подкрепления, а ты, оказывается, сумел умножить наше войско едва ли не вдвое! Как тебе это удалось?

Камос ответил с нескрываемой гордостью:

— Я убедил бывших стражников, торговцев, перевозчиков, что они сражаются не на той стороне. Они не сразу поверили, но в конце концов сообразили, что с нами быть выгоднее. Наша победа принесет им мир и благоденствие, каких не дождешься от завоевателей гиксосов.

Яххотеп одобрительно кивнула и улыбнулась.

— Ты стал истинным фараоном, Камос!


Благодаря появлению царицы в Кусах свершилось чудо, о котором нельзя было и мечтать: разношерстная толпа вдруг сплотилась, разрозненные отряды слились в единую армию. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы страх исчез. Его вытеснила безумная надежда навсегда освободиться от власти тьмы.

В тот день все напряженно ждали, какое решение вынесет военный совет. Большинство молчало, но некоторые переговаривались потихоньку, мол, хорошо бы получше укрепить Кусы, северную границу независимого фиванского нома, прежде чем завоевывать Дельту. Так гораздо разумнее.

— Я пообещал освободить Гермополь, — напомнил присутствующим фараон. — Мы не дадим гиксосам взимать дань со всех купцов и путников!

— К тому же в храме Гермополя хранится сосуд прорицания, — поддержала сына Яххотеп. — Определяя благоприятные и неблагоприятные дни, мы не будем ошибаться и избавим многих от напрасной гибели.

— Завтра же выступаем, — решил Камос.

Однако градоправитель Эмхеб, рассудительный и невозмутимый, счел своим долгом напомнить юному правителю о нынешнем состоянии армии и более насущных делах.

— Государь, сейчас Гермополя нам не взять.

— С чего ты так решил?

— Мы долго отстаивали Кусы и успели многое разузнать о противнике. Наши разведчики с риском для жизни осматривали позиции гиксосов. К ним поступает пополнение и провиант из столицы шестнадцатого нома Верхнего Египта, где правит ставленник гиксосов Тита, сын Пепи.

— Разве это крепость, подобная Гебелену? — спросила Яххотеп.

— Нет, царица. Но город основательно укреплен, и пока что нашему войску не под силу взять его штурмом.

— Этот Тита продался Апопи? — осведомился фараон.

— Увы, государь. Он раньше был простым перевозчиком и разбогател лишь потому, что помогал захватчикам. Тита доносил на недовольных и непокорных, вот его и назначили градоправителем. Он всем обязан гиксосам и, разумеется, всецело на их стороне.

— Подлый предатель и трус! — возмутился Камос.

Эмхеб сокрушенно вздохнул:

— Большинство северных номархов подобны ему. Уверены, что Апопи непобедим, а нам и Кусы не удержать. Тебе не обратить их на свою сторону.

— Значит, придется их истребить!

— Я как никто хотел бы передавить этих мерзавцев. Тем не менее они процветают под защитой гиксосов.

— И что же ты предлагаешь?

— Позаботиться, чтобы Кусы стали неприступными. Построить как можно больше укреплений. Защитить город с Нила цепью барж.

— По твоему мнению, нам не удастся вновь объединить Египет? — в голосе Яххотеп слышалось недовольство.

— Удастся, царица. Но нужно посмотреть правде в глаза. В Эдфу, Фивах и Кусах мы трезво оценивали свои силы, и удача не оставляла нас. Если мы выступим раньше времени, нас ждет поражение.

Даже хранитель печати Неши, вечный враг осмотрительной робости, не мог не согласиться с доводами Эмхеба. Никто не назвал бы градоправителя трусом. Это он с малочисленным войском день за днем отстаивал Кусы и в конце концов отстоял.


Целых шесть дней маленький Яхмос метался в жару и бреду.

Целых шесть дней умолял погибшего отца и уехавшую мать не оставлять его одного на съедение страшным духам тьмы.

Дворцовый лекарь считал, что мальчика не спасти, и не брался лечить его. Одна только Тетишери не отходила от постели больного ни днем ни ночью. Всеми городскими делами ведал управитель царского дома Карис. Изредка приходя в сознание, Яхмос плакал, боясь, что стал очень слабым и не сможет удержать ни копья, ни лука. Бабушка утешала его и читала мудрые наставления Имхотепа, богоравного зодчего, воздвигшего первую пирамиду из камня, пирамиду Джосера в Саккаре, близ Мемфиса, ныне захваченного гиксосами.

Дважды в эти дни наступал момент, когда дыхание мальчика пресекалось и казалось, что он вот-вот умрет. Лишь неколебимо твердая и преданная Тетишери не дала ему погрузиться во тьму. Она удержала его, поделилась с ним своей силой, ни разу не поддалась отчаянию и страху.

Ее вера и любовь, а также сваренное ею чудодейственное лекарство вернули Яхмоса к жизни.

На седьмой день он встал с постели и впервые за долгое время позавтракал с отменным аппетитом на террасе дворца, а на него смотрела со слезами счастливая, едва живая от усталости бабушка.

41

Сирийцы сравнивали Титу, сына Пепи, с медведем, они-то знали коварство и свирепость этого зверя. У градоправителя была огромная голова, крупный широкий нос, похожий на медвежью морду, нависшие косматые брови. Всех вокруг он держал в постоянном страхе, не прощая ни малейшего промаха. От гиксосов он перенял убеждение, что власть можно поддержать лишь жестокостью и насилием.

Раз в месяц Тита собственноручно казнил кого-нибудь из случайно подвернувшихся под руку горожан перед изображением правителя Апопи, как бы принося ему жертву. Все жители города вынуждены были присутствовать на ужасной церемонии, что неизменно заканчивалась пением гимна, прославляющего великого владыку гиксосов.

Медведь с удовольствием хозяйничал в Неферуси, столице пятнадцатого нома. Ничто так не радовало его, как сознание полной вседозволенности и безнаказанности. В благодарность за преданность Апопи дозволил ему возвести вокруг города стены. С ними Неферуси обрел величие и красоту.

Величавой красотой обладала и супруга градоначальника, синеокая Анат, родом из Сирии. Пылкая и нетерпеливая, она противоречила мужу всегда и во всем, оспаривала каждое его решение, постоянно упрекала в тупости и подлости. На ее счастье, Тита, сын Пепи, обычно не терпевший ничьих возражений, слушал ее снисходительно. Все их ссоры и споры заканчивались примирением в постели. Неслучайно украшением дворца градоправителя была роскошная просторная кровать из явора.

В тот день Тита проснулся в прекрасном расположении духа. Ему предстояло на глазах у испуганных горожан казнить мальчика, обвиненного в государственной измене. А потом насладиться пением юных прекрасных дев, что исполнят воинственную песнь его собственного сочинения. Медведь посвятил ее несравненному богоравному владыке Апопи, и лишь мерзавка Анат осмеливалась смеяться над ней, называя дурацкой бессмыслицей.

— Ты все еще наряжаешься? — спросила молодая сирийка с удивлением и сарказмом.

— Я должен выглядеть достойно, дорогая. Пусть каждое мое появление перед народом вселяет в души благоговение и трепет.

— Так это гнусная потребность внушать всем страх и отвращение толкает тебя на убийство ни в чем неповинного ребенка?

— Внушить им страх необходимо. Стоит проявить хоть каплю слюнявого милосердия, смута мигом разрастется и заполонит все, как сорняк.

— Да где ты видишь смуту?

— Бдительность, бдительность прежде всего! Как ты великолепна, дорогая! А мне, скажи, идет новое праздничное одеяние?

— Излишне ярко и пестро.

— Твою дерзость, придирчивость и впрямь трудно вынести, любимая!

На рассвете Яххотеп вновь собрала военный совет, хотя решение о будущих действиях накануне уже вынесли. Военачальники думали, что теперь настал черед четких указаний и приказов относительно их назначения в Фивы или в Кусы. Они ошиблись.

— Сегодня ночью, — начала царица, — мне явился во сне бог Амон с обнаженным мечом в руке. Его глаза пылали ярче полуденного солнца. Он принял облик фараона Камоса. «Разве я не приказал тебе истребить гиксосов и вновь объединить Египет, вопреки всем трудностям и препятствиям?» — грозно вопрошал он. Вчера вы говорили разумно и дельно. Вы правы, гиксосы превосходят нас числом и вооружением. Силы неравны. Их укрепления надежны, Неферуси неприступен, а Гермополь недосягаем. Конечно, мы и так совершили невозможное. Сила белой магии Хеку истощилась, и ничто кроме нее не изменит злую судьбу нашей несчастной страны. Я знаю, какова реальность. Однако долг велит мне пренебречь этим, дабы исполнить волю Амона. Настало время оставить Кусы и выступить на север. Только так мы воссоединим Верхний и Нижний Египет. Если мы потерпим поражение, враг разрушит Фивы дотла, и некому будет сопротивляться владычеству невежества и насилия. Если мы отступим, враг опять же восторжествует. Должно быть, моя решимость кажется вам безрассудной, и вы предпочли бы переждать, думая, что находитесь в безопасности. Вы вправе выбирать, и я зову на бой лишь тех, кто пойдет со мной по доброй воле.

Камос воздел руки к небу, раскрыв ладони в знак покорности воле богов.

— Фараон, благословленный на царство Амоном, внемлет вести, ниспосланной Супруге бога. Армия послушна воле царицы. Но все военачальники, несогласные с этим решением, вольны покинуть совет и вернуться в Фивы.

В шатре воцарилось молчание. Никто не тронулся с места.


— Необыкновенная женщина, — восхищался Афганец, наблюдая, как царица говорит с простыми воинами, стремясь поднять их боевой дух, приободрить и поддержать каждого.

— Ради нее и ради Египта не жалко жизнь отдать, — согласился Усач. — Во всяком случае, на загробном суде нам не придется стыдиться и виновато прятать глаза.

Как только Камос в белой короне показался на палубе передового судна, все как один отсалютовали ему, высоко подняв мечи, а барабанщики принялись отбивать дробь с бешеной быстротой.

Чтобы прорвать оборону гиксосов, фиванская армия повела наступление сразу в трех направлениях: с Нила, по правому и по левому берегу. Непросто было осуществить главную задачу: действовать слаженно.

Фараону сопутствовала удача. Он с войском подошел к лагерю гиксосов в час смены караула. К тому же военачальник, возглавлявший осаду Кус, не выходил из шатра, страдая от приступа почечной колики.

Захваченные врасплох внезапным нападением египтян, гиксосы растерялись. Они не смогли сплотиться и оказать сопротивление, хотя такая возможность у них была. Когда же наконец опомнились, большая часть их кораблей пылала, а к лагерю с востока и с запада приближались свежие силы противника. Военачальники гиксосов взобрались на холм, чтобы понять, откуда наступают египтяне. Им казалось, что они в безопасности, но Яхмес, сын Абаны, меткими выстрелами из лука сразил их, одного за другим. Обезглавленное войско Апопи окончательно впало в панику.

Армия освобождения хлынула со всех сторон. Она бушевала, подобно яростному пожару. Сдерживали и направляли ее лишь четкие толковые приказы фараона Камоса, командовавшего умело и мудро.


Градоправитель Эмхеб не верил своим глазам. Как удалось египтянам, неопытным, неорганизованным, недавно призванным на войну, опрокинуть врага, многочисленного, хорошо обученного, закаленного в битвах, отлично вооруженного? Конечно, решающее значение имело воодушевление атакующих. Однако нельзя было не признать, что Камос — выдающийся полководец. Именно ему повстанцы обязаны победой. Он обладал исключительным чутьем и угадывал инстинктивно, куда и в какой момент нанести удар. Казалось, магическая сила Хеку, известная Яххотеп, вела и направляла его.

— Велики ли наши потери? — спросила царица.

— Нет, потери незначительны.

— Много ли раненых? Пусть их перенесут на барку и отправят в Фивы. Сколько пленных?

— Пленных нет.

Пожар битвы, охвативший лагерь гиксосов, истребил их всех до единого.

Лицо фараона, опаленное безжалостным пламенем, напугало египтян. Жестокая резня наложила на него неизгладимую печать. В руке Камос сжимал окровавленный меч.

— Ты безрассудно забыл об опасности, — упрекнула сына Яххотеп.

— Если я отступлю, кто осмелится бросить вызов тьме?

Фараон опустился в изнеможении на складное кресло из явора. Весельчак Младший облизал его руки, словно пытался очистить их после жестокой сечи.

— Ты оказалась права, нам удалось прорвать оборону гиксосов. Сила поверженных врагов перейдет к нам, магия Хеку обретет мощь благодаря одержанной победе. Мы обнаруживаем в себе способности, о которых раньше не подозревали. Словно бы заново родились. В нас проснулись древние неистовые ужасные начала, неподвластные даже богу Сету. Скажи, разве к этому мы стремились?

— А ты, сын мой, хотел бы отвечать добротой на злобу, прощением на жестокость, увещеваниями на удары? Таким обращением не усмирить царящего ныне зверства. С врагом, захватившим нашу землю, нельзя вести переговоры. Гиксосы ничего не признают, кроме грубой силы. Египтян они хотят полностью уничтожить, стереть с лица земли, погубить навеки. Вспомни, именно Сет стоит на носу солнечной барки, только ему под силу победить змея Апопа.[7]

Камос утомленно закрыл глаза:

— Я готовился к войне, а не к кровавой бойне.

— Это лишь начало, сын мой. Сегодня на тебя снизошло благословение твоего отца, и ты понял на собственном опыте, сколько он перенес, прежде чем погиб, отстаивая свободу Египта.

Камос встал:

— Подобно отцу я не отступлю до конца. Несколько дней отдыха, а затем осада Неферуси.

— Нет, сын мой, я не могу позволить тебе отдыхать. Сегодняшняя победа дает тебе огромное преимущество, медлить нельзя. Продолжай наступление, налетай на врага стремительно, словно ястреб.

Афганец и Усач наскоро проглотили довольно скудный завтрак, собрали все снаряжение и поспешно поднялись на борт. Хотя их отметили высокими наградами и поставили во главе двух передовых отрядов, они по-прежнему несли все тяготы походной жизни наравне с простыми воинами.

— Жаль, не удалось передохнуть, — пожаловался один новобранец.

— Тебе что, жить надоело? — грозно осведомился Усач.

— Вовсе нет, — испугался тот.

— Тогда поворачивайся живей. Выполняй приказ. Чем скорей мы достигнем Неферуси, тем вероятнее, что возьмем город приступом и не погибнем. А там уж нас никто не остановит.

— Будем опять сражаться?

— А разве ты не сражаться шел?

Вопрос застал новобранца врасплох. Он задумался.

— Да, я шел сражаться. Ты прав, господин.

— Так-то, мой мальчик. Еще столько дел впереди. Гиксосов — бей, не хочу!

— Бить гиксосов — это по мне! — обрадовался парень.

И ловко взобрался по сходням.

В повстанческой армии была железная дисциплина, так что все погрузились на барки во мгновение ока.

Настал черед гребцам показать, на что они способны.

42

Праздник был в самом разгаре. Десятки юных дев распевали сочиненный градоправителем Титой гимн, прославляющий добродетели владыки Апопи.

Внезапно истошные крики нарушили стройное пение.

Разгневанный Тита, сын Пепи, дал знак стражникам схватить мерзавцев, помешавших исполнению гимна, и немедленно их казнить.

Между тем крики не прекращались. Они становились громче, и градоправитель понял, что доносятся они из-за городской стены.

— К воротам сбежались крестьяне из окрестных селений, господин, — доложил начальник стражи. — Они умоляют впустить их.

Пришлось прервать церемонию. Поднявшись на стену, медведь увидел возмутительную картину: десятки лентяев вместо того, чтобы работать, колотили в ворота, надеясь спасти свою никчемную жизнь!

А по обширным полям, где зрели пшеница, ячмень и лен, к городу приближалась армия освобождения. Возглавлял ее сам фараон Камос.

— Скорее впустим крестьян! — сказал глава лучников.

— Ни за что! Из-за этих жалких людишек город нельзя подвергать опасности. Лучше перебейте их, чтоб не шумели.

— Перебить? Но, господин… Это же наши крестьяне, они нас кормят!

— Ворота не открывать ни в коем случае. Исполняйте приказ! А потом цельтесь во врагов, не подпускайте их к стенам.

Египетские воины с ужасом наблюдали, как лучники Титы, сына Пепи, убивали безоружных землепашцев.

Молодой военачальник и несколько его воинов, не в силах сдержать возмущения, бросились на помощь несчастным, но погибли, пронзенные стрелами.

— Я запрещаю действовать без приказа! — крикнул фараон. — Вы видите, к чему приводит нарушение дисциплины!

— Нужно забрать тела наших погибших воинов и предать их земле, — проговорил, выступая вперед, градоправитель Эмхеб.

— Люди не должны жертвовать жизнью ради умерших. Сначала возьмем город в кольцо.

Египтяне разбили лагерь вокруг городских стен, держась подальше от стрел, разложили шатры, и хранитель печати Неши занялся распределением провианта.

По приказу царицы передовые отряды во главе с Усачом и Афганцем расположились на севере, ближе к реке, чтобы проследить, как бы гиксосы не прислали к городу подкрепление и не напали внезапно на осаждавших.

После захода солнца Яхмес, сын Абаны, с десятком смельчаков подобрался вплотную к стенам. Им удалось перенести в лагерь останки убитых товарищей, а также троих тяжелораненых. Их поместили на барку, ставшую походной лечебницей. Кошечка начала выхаживать пострадавших.

— Похоже, стены Неферуси крепкие, — заметил градоправитель Эмхеб. — Если мы непременно хотим взять город, осада продлится долго.

— Я пока что вернусь на судно, — решил Камос.


В пику осадившим город повстанцам и в знак пренебрежения к опасности Тита, сын Пепи, устроил роскошный пир во дворце. Вместе с прекрасной супругой он восседал во главе стола.

— Ну что ты хмуришься, Анат? Даже если ты не в духе, сделай вид, что тебе весело.

— Разве ты забыл, что к городу подступил враг?

Медведь с аппетитом обгладывал гусиную ножку.

— Жалкая горстка бунтовщиков недолго продержится. Угроза невелика.

— Ты уверен?

— Гиксосы не замедлят прислать нам подкрепление. Завтра же на рассвете этих дурней атакуют с тыла и передавят всех до единого. Впрочем, нет. Пусть оставят парочку в живых. Я пошлю их в Аварис, в дар правителю Апопи. Уж он натешится, их пытая. А потом в благодарность осыплет меня милостями. Так что, по существу, нападение безмозглых мерзавцев нам на руку. Победив их, я упрочу свое положение.

Музыканты играли уныло, без малейшего вдохновения. Выводили на флейтах и арфах такую монотонную, назойливую мелодию, что градоправитель Тита, сын Пепи, в бешенстве их прогнал.

— Пошли вон, ничтожества!

Музыканты ушли.

Анат по-прежнему тревожилась, слова мужа не успокоили ее.

— Ты, правда, сумеешь защитить город?

— Я уже расставил по стенам лучников, ни одна собака не сунется. Успокойся, душечка, никакой опасности нет!

— Ты уверен, что гиксосы — непобедимые воины?

— Гиксосы непобедимы, не сомневайся.


Камос в тревоге ходил из угла в угол, словно запертый в клетку зверь. Он все думал, как сохранить жизнь своим воинам и в то же время взять город. Но не мог придумать. Задача казалась неразрешимой. Напряженные размышления ни к чему не привели. В конце концов он вышел на палубу и увидел мать, в раздумье смотревшую на закат.

— Какое решение ты принял, сын мой?

— Я не могу принять решения. Затяжная осада охладит пыл египтян и замедлит наше наступление на север, а ведь мы двигались столь стремительно! Поспешный штурм окончится неудачей и унесет много жизней.

— Вот о том же раздумывала и я.

— Что ты посоветуешь мне?

— Не знаю. Сегодня ночью я буду молиться богу луны Хонсу и вопрошать его. Он ведает временем, знает волю небес и пошлет нам знамение, дабы мы не сбились с пути. Спи спокойно, сын мой.


Афганец и Усач почуяли неладное и решили спуститься вниз по Нилу в легких лодках, взяв с собою десяток опытных искусных воинов. Плыли себе тихонько, не торопясь, вглядываясь во тьму и чутко прислушиваясь.

— Они здесь, — прошептал Усач. — Вот видишь, мы с тобой не ошиблись.

У самого берега стояли на якоре две барки гиксосов.

Дозорных не было видно. Должно быть, они беспечно ушли со своих постов. Прочие высадились на сушу и спокойно отдыхали, полагая, что здесь некого бояться: враг сосредоточился у стен Неферуси, а туда предстояло приплыть лишь на следующий день.

Усач отправил одного из воинов обратно в лагерь за подкреплением. Оба передовых отряда разбили шатры поближе к реке и ждали сигнала в полной боевой готовности.

Через некоторое время все были в сборе.

— Сначала займемся барками, — решил Афганец. — Пусть лучшие ныряльщики бесшумно подплывут к ним, незаметно вскарабкаются на корму и перебьют оставленных дозорных. Как только справитесь, готовьте барки к отплытию. Да, и пришлите к нам гонца, мы будем ждать вестей.

Если дозорных не удастся застать врасплох и захват барок окончится неудачей, гиксосы поднимут тревогу, всполошатся, примутся прочесывать окрестности. Тогда кровопролитного боя не избежать.

Все напряженно вглядывались во тьму. Казалось, время остановилось.

Наконец из воды вынырнул воин.

— Мы победили. Барки наши. Там ни одного гиксоса не осталось.

— Окружаем тех, что на берегу. Заходим с трех сторон. Как только они уснут, нападаем! — приказал Усач.


Камосу не спалось. Он все думал об отце и чувствовал невыносимую боль, будто это его, а не Секненра изрубили в бою. По правде сказать, бессонница мучила его с тех пор, как он стал фараоном. Юноша отдыхал не больше двух часов в сутки, однако силы его не иссякали.

В дверь постучали.

— Государь! Приближаются две вражеские барки! — сообщил градоправитель Эмхеб.

Камос выбежал на палубу. Кто мог предугадать, что враг отважится плыть ночью, в непроглядной тьме, хотя это смертельно опасно? Поздно сокрушаться, пора готовиться к бою.

Поднявшись по тревоге, египтяне мигом взялись за дело. Вдруг кто-то крикнул:

— Глядите! Это же Усач! Размахивает факелом на мачте!

Все вздохнули с облегчением.

Две барки осторожно причалили к берегу.

Воины праздновали победу и поздравляли смельчаков.

— Государь! — доложил Афганец. — Египетский флот увеличился. Отныне у нас под началом еще две барки. А вот предатель Тита напрасно ждет подкрепления. Помощь не подоспеет.

— Молодцы! Отлично сработано!

— Мы напали на врагов, когда те спали. У нас трое убитых и пятнадцать раненых.

— Их раны перевяжут. А вы пока отдохните.

— Отдыхать нам некогда — штурм на рассвете. Едва успеем перекусить!

Фараону нечего было на это ответить.

Когда первые лучи солнца пронзили тьму, к нему подошла царица. Хотя Яххотеп не спала всю ночь, она выглядела на удивление бодрой и радостной.

— Матушка, что ответил бог Хонсу?

При этих словах в небе показался ястреб с пестрыми крыльями. Огромными, на мгновение заслонившими все вокруг. Он поднялся с востока.

— Теперь я тоже видел его знамение, — сказал Камос. — Видел собственными глазами и, кажется, понял.

43

Фараон Камос со всей своей армией обрушился на Неферуси, подобно ястребу. Они наступали с востока, поэтому солнце слепило глаза гиксосским лучникам. Зато Яхмес, сын Абаны, и другие фиванцы стреляли, как всегда, метко.

Оставив немногих дозорных на боевых барках, египтяне все разом устремились на штурм города.

Градоправителя Титу, сына Пепи, бесцеремонно разбудили. Впрочем, он не растерялся, хотя и не ожидал нападения. Во мгновения ока схватил камень, пращу, примерился, размахнулся… И сразил наповал командира собственного войска.

— Бейте их, защищайтесь, — подзадорил Тита стражников, вдохновив их своим примером.

Те и так стреляли, не переставая, пытаясь помешать врагу взобраться на стены. Страх удесятерял их силы, умирать никто не хотел.

— Нужен таран, чтобы выбить ворота, — сказал Усач.

— Мачты их кораблей вполне сгодятся, — сообразил градоправитель Эмхеб.


— Жалкие египтяне отступают! — обрадовался Тита. — Мы их отбросили!

Трудно поверить, но с первым штурмом он справился без труда.

Не то чтобы окончательно победил, но получил передышку. Самое время подготовиться к побегу. Египтяне осадили город и, похоже, в конце концов возьмут его. Однако градоправителю не жаль было жителей и погибших воинов. С собой он намеревался взять лишь нескольких преданных слуг, иначе не унести драгоценностей. А вот жену решил оставить, к чему в пути такая обуза? Красивых баб в Аварисе хватает и без нее.

Освободители Египта напали с востока — прекрасно! Значит, удастся улизнуть через западные ворота.

К несчастью, пришлось убедиться, что подлые враги заняли все окрестные холмы и поля, окружили Неферуси со всех сторон. Город взят в кольцо. Не выйти ни через западные, ни через южные, ни через северные ворота.

— Ты что же, сбежать надумал? — насмешливо спросила Анат.

— Что ты, конечно нет, у меня и в мыслях такого не было! Я забочусь исключительно о том, как оборонить город, как сплотить его защитников.

— А тебе не приходило в голову, что умнее всего сдаться?

— Сдаться? Ни за что! Это безумие! Самоубийство!

— Ты все равно обречен. Сложив оружие, мы избавим народ от напрасных страданий и кровопролития.

— Проливать кровь, защищая меня, — их долг! Пусть сражаются до последнего, я ведь им как отец.

— Ты злодей и трус. Но даже у тебя есть возможность перед смертью хоть раз поступить по-человечески. Открой ворота и умоляй фараона пощадить жителей Неферуси.

Тита, сын Пепи, окинул жену недобрым недоверчивым взглядом.

— Что за чушь ты мелешь, моя милая? Выходит, ты решила предать меня?

Он хлопнул себя по лбу:

— Так и есть! Раз, по-твоему, я обречен, значит, ты перебежала к бунтовщикам!

— Опомнись, взгляни правде в глаза. Твои подозрения смехотворны!

— Тебе не одурачить меня! Немедленно возвращайся в свои покои и не смей выходить оттуда. У твоих дверей я поставлю стражу. Погоди, вот покончу с этими смутьянами, доберусь и до тебя!


— Господин, они снова идут на приступ!

С городской стены Тита, сын Пепи, видел, как со всех четырех сторон света к городу хлынула армия освобождения. Воинов, бежавших к воротам с тараном, прикрывали прочными щитами. Лучники убивали всякого, кто пытался им помешать.

Градоправитель заметил фараона в белой короне, сражавшегося у западных ворот. Тита с размаху метнул в него дротик, но промахнулся. В это время ворота подались с оглушительным треском, а затем разлетелись в щепки. Защитники крепости в ужасе наблюдали, как египтяне таранами вышибли все четверо ворот.

Освободители Египта ворвались в Неферуси. Тараны били без устали, сокрушая ненавистные, выстроенные захватчиками стены. Тита, сын Пепи, со всех ног бросился во дворец. Под крышей все-таки безопаснее, хотя его стражники не смогут долго сдерживать натиск врага. Что ж, придется встретить фараона с почестями. Умолять его о пощаде. В конце концов, разве Тита не несчастная жертва коварных гиксосов?

Наконец-то свершилось чудо, город освобожден! Он молился об этом богам ежедневно, желал погибели проклятым завоевателям всеми силами души. Отныне Тита — самый преданный, самый верный слуга фараона. Нужно только казнить предательницу Анат. Она одна источник всех зол и бед. Градоправитель на деле доказал, что ему можно доверять: именно он помешал злодейке сбежать и надежно запер ее. Пусть кара настигнет преступницу!

Неожиданно ему преградила путь толпа женщин, чьих детей он некогда истязал и убил.

— Пропустите! Немедленно разойдитесь!

— Ты погубил моего сына, — проговорила высокая рыжая женщина с мотыгой.

— И мою дочь, — вторила ей другая с тяжелым пестом в руках.

Женщины по очереди произносили слова обвинения.

— Дайте пройти! Лучше бы вы сражались с врагом, защищали город!

Тут они все разом набросились на него и принялись колотить чем ни попадя. Тита, сын Пепи, не ушел от возмездия.


Камос сразил не менее трех десятков врагов. Его пытался убить подлым ударом в спину начальник стражи, но у юного царя, казалось, были глаза на затылке. В Фивах его отлично обучили военному искусству.

Вдохновленные немыслимой отвагой фараона освободители Египта смели противника, причем обошлись почти без потерь. А вот защитникам города не посчастливилось: к полудню все улицы были завалены трупами. Впрочем, победа далась нелегко. Поначалу стражники ожидали подкрепления от гиксосов, но когда стало ясно, что помощь не придет, отчаяние и страх придали им храбрости. К тому же бок о бок с ними сражались многие горожане, напутанные россказнями предателя Титы о бесчеловечной жестокости повстанцев.

Яххотеп с болью в сердце смотрела на страшную картину смерти и разрушения. Если столько убитых в крошечном Неферуси, что же будет в Гермополе или в огромном Аварисе? Пасть чудовища Амт ненасытна.

Чудеса бесстрашия и расторопности проявила Кошечка. Царица назначила ее главным лекарем фиванской армии. И не зря. С помощью ведомых лишь нубийцам притираний, снадобий и отваров она облегчала страдания раненых, возвращала к жизни самых безнадежных. Все завидовали Усачу, ведь его подруга снискала славу на поле сражения наравне с мужчинами!

Горожанки привели фараона к изуродованному до неузнаваемости телу градоправителя Титы, сына Пепи.

— Пусть эту падаль сожгут, а прах развеют по ветру, — приказал Камос своим воинам.

И добавил грозно:

— Выводите всех жителей, город нужно разрушить до основания!

Передав белую корону Верхнего Египта матери, юный царь отправился в купальню. Камос омылся и переоделся в белые одежды. Нелегко будет вычистить его доспехи, пропитавшиеся кровью!

Фараон не испытывал ни радости, ни печали. Он стремился исполнить свой долг и, забыв о победе, сосредоточенно обдумывал план предстоящего сражения.

Под руководством градоправителя Эмхеба египтяне помогали уцелевшим жителям собрать скарб, чтобы покинуть обреченный город. Воины выносили из дворцовых хранилищ оружие, а из кладовых — огромные кувшины с растительным маслом, молоком, зерном и медом; выгоняли скотину. Теперь у освободительной армии достаточно провианта. Опустевший Неферуси будет сожжен дотла.

— Мы еще не обследовали покои дворца, государь, — сказал Эмхеб Камосу. — Не опасно ли тебе входить туда первым?

Но фараон в белых одеждах уже миновал крытую галерею с изящными колоннами и переступил порог.

В глубине небольшой залы, обставленной роскошно и со вкусом, он заметил запертую на засов дверь.

Юный царь отомкнул засов и вошел.

На низком кресле с эбеновыми подлокотниками сидела красивая молодая женщина. Яркие синие глаза смотрели на вошедшего испытующе.

— Ты пришел убить меня? По приказу моего мужа?

— Если твой муж — Тита, сын Пепи, знай: он больше не сможет никому приказывать.

Женщина поднялась с кресла:

— Так значит, он мертв. Есть в мире справедливость! Кто бы ты ни был, гонец, ты принес мне добрую весть. Теперь я приму с миром в сердце любую участь.

— Как ты могла жить с предателем?

Анат взглянула на юношу с глубокой печалью.

— Мне казалось, он меня любит. Но я жестоко ошибалась. Он настолько не дорожил мной, что бросил здесь умирать. И даже угрожал казнью.

— Мы сотрем Неферуси с лица земли. Все, кто сражались со мной, погибли. Ты тоже намерена бороться со мной?

В синих глазах Анат отразилось изумление.

— Так ты и есть фараон, коронованный в Фивах?

— Да. У тебя нет выбора. Или ты будешь искренне служить делу освобождения Египта, или разделишь участь его врагов.

44

Начальник стражи, стерегущей врата Гермополя, — почетная должность, и многие страстно желали бы получить ее. Однако взимать дань с проезжающих в покоренном Египте имели право только гиксосы, самые надежные, проверенные по службе, имевшие к тому же знатных покровителей в Аварисе.

Захватчики обложили данью всех и вся: мужчин, женщин, детей, животных, все виды товаров, барки. Беспошлинно и свободно по стране перемещались лишь войска правителя. Зато по закону высокий налог платили сопровождавшие их блудницы. Вдобавок стражники грабили проезжавших, как им вздумается, исходя из собственных желаний и нужд.

Оказать сопротивление этим грубым бессовестным людям было невозможно. На несговорчивых путников обрушивались оскорбления, удары. С них сдирали одежду, у них отбирали весь скарб. Самых строптивых, обвинявших стражников в несправедливости или, хуже того, беззаконии, волокли в темницу, и несчастные подолгу томились там, пока ленивые корыстолюбивые судьи не вспоминали о них.

Эн-Илуза, смуглый человек с тонкими усиками и бегающими глазками, твердой рукой правил стражей Гермополя и держал в кулаке всех странников и купцов. Ливиец по происхождению, он получил завидный доходный пост благодаря своему другу, казначею Хамуди, с которым щедро делился прибылью. Начальник стражи никогда не повышал голос, подручные и так повиновались малейшему знаку. Никто не осмелился бы ослушаться его.

Эн-Илуза пользовался в Гермополе неограниченной властью, однако мечтал, что в один прекрасный день покинет этот жалкий город и переселится в столицу, блистательный Аварис. Коварный, двуличный ливиец без зазрения совести доносил на бывших сообщников, по глупости и наивности доверившихся ему, как только те переставали приносить ему пользу. Влиятельный и могущественный Хамуди обещал назначить его своим помощником в ближайшее время. Вот тогда-то Эн-Илуза покажет наконец, на что он способен!

Мятежные Фивы не внушали ему ни малейшего беспокойства. По его мнению, правитель Апопи нарочно затягивал осаду Кус, играя с глупой Яххотеп как кошка с мышью.

Каждое утро Эн-Илуза лично проверял все посты. Мелочный и придирчивый, он распекал стражников за малейшее нарушение и требовал неукоснительного соблюдения установленного порядка. Следил даже за чистотой их одеяний. Нерадивый неряха на долгое время лишался участия в дележе ежедневной выручки. Больше всего на свете начальник стажи любил сеять рознь среди подчиненных, поощряя доносчиков, сплетников и клеветников.

В тот день он пребывал в прескверном настроении: за последнее время доходы заметно уменьшились, стало быть, стражники обленились или разучились как следует опустошать мошну проезжавших. Он живо обнаружит виновных и выбросит их вон, куда-нибудь в захолустье.

Эн-Илуза как раз подсчитывал, сколько дани собрали вчера, как вдруг к нему подошел смотритель житниц.

— Господин! Нам предстоит изрядно потрудиться. Три грузовые барки плывут сюда с юга.

Начальник стражи плотоядно ухмыльнулся.

— Ну, на этот раз мы своего не упустим!


Военачальники с фараоном Камосом во главе рукоплескали царице Яххотеп. Ее план одобрили все без исключения. Она предложила взять Гермополь в три этапа. Сначала к городу подплывут три грузовые барки. Спрятавшиеся на них воины перебьют стражников в гавани. Воспользовавшись переполохом, подоспевшие с суши передовые отряды прикончат тех, что охраняют ворота. А там уж вступит в бой и весь военный флот египтян.

Единственная трудность — четкая последовательность всех этих действий. Малейшее опережение или задержка, и освободительная армия понесет такие потери, что едва ли оправится впоследствии.


Три тяжело нагруженные торговые барки неспешно пришвартовались в гавани Гермополя. Незаметные для стороннего наблюдателя, на палубах, пригнувшись, ждали сигнала к наступлению вооруженные воины.

Градоправитель Эмхеб чинно спустился на берег и направился к Эн-Илузе. Тот поджидал его с нетерпением, хотя казался невозмутимым.

Опытный глаз начальника стражи мгновенно распознал в дородном, пышущем здоровьем купце бесхитростного простака. Отлично! Добыча сама идет в руки!

Эмхеб и впрямь выглядел простоватым. Где было догадаться врагу, что он успел незаметно выпустить Плутишку с посланием к флотоводцу Хонсухотепу: мол, битва началась, пусть немедленно отплывает и приказывает гребцам налечь на весла.

Поскольку отряд Эмхеба шел первым, ему угрожала наибольшая опасность, и градоправитель всерьез рисковал жизнью. Но он считал, что ему, опытному вояке, стыдно страшиться смерти, ведь сама царица не побоялась возглавить воинов, что поддержат их с суши. Так неужели он уступит женщине в храбрости?

Между тем стражники глумливо оглядывали неповоротливые суда. Предвкушали, как станут делить добычу, что достанется им вполне законно, хотя они несколько увеличат назначенную правителем Апопи дань.

По приказу начальника они выстроились в ряд на пристани, грозным видом устрашая простофилю-купца.

Эн-Илуза гордо выпрямился и задал свой обычный вопрос:

— Не везешь ли ты чего запрещенного?

— Ничего особенного у меня нет, — с добродушной улыбкой отвечал Эмхеб. — Мой груз не доставит тебе хлопот.

Начальник стражи зловеще усмехнулся. Его холодное лицо стало еще неприятнее.

— Ты плохо меня знаешь, приятель. Я человек добросовестный. И едва ли на трех твоих барках не обнаружу чего-нибудь, что ты спрятал.

Эмхеб с растерянным видом почесал в затылке:

— Твоя правда, может, что и найдешь…

— Вот ты и сознался! Со мной шутки плохи. Лучше договоримся по-хорошему.

Эмхеб робко кивнул.

Эн-Илуза смотрел на него с откровенным презрением.

— Выкладывай все как есть. Что там у тебя незаконного?

— Я охотно скажу правду, но, боюсь, тебе в ней мало пользы. Слушай внимательно, иначе вряд ли поймешь, в чем дело.

С этими словами он вынул из ножен кинжал и с силой метнул его. Лезвие просвистело в воздухе и вонзилось в грудь начальнику стражи.

Тот умер, широко раскрыв глаза от изумления: так и не понял, что случилось.

По сигналу Эмхеба египетские лучники вскочили, натянули луки и уложили всех стражников, что на свою беду остались стоять как вкопанные, представляя собой отличную мишень.

Остальные, напуганные внезапным нападением, оказавшись без предводителя, попытались спастись бегством, но с ужасом обнаружили, что бежать им некуда: позади них три барки лучников, впереди — войско, пришедшее посуху, с царицей Яххотеп и фараоном Камосом во главе.

Градоправитель Эмхеб и его воины не стали дожидаться, пока стражники опомнятся. Их мог бы привести в чувство опытный военачальник, однако у гарнизона крепости и так хватало забот. Они сдерживали натиск двух передовых отрядов египетской армии.

Усач и Афганец всегда сражались отлично. Теперь же их вдохновляло присутствие царицы, так что они были яростны, неукротимы, как львы, и никакая сила не остановила бы их.

Гиксосы допустили существенный промах: вместо того чтобы сплотиться, они разделились. Одни бросились к пристани, другие остались у ворот.

Немногие уцелевшие осознали вскоре, что битва проиграна. Тогда они погрузились на судна в надежде уплыть на север.

И тут их ждало разочарование: путь им преградил военный флот под командованием флотоводца Хонсухотепа. Гибель грозила отовсюду.

Как и в прежних битвах, египтяне не брали пленных.

Фараон удивился, что его армия столь стремительно захватила Гермополь, который многие считали неприступным. План царицы оказался безупречным. Супруга бога явно обладала даром предвидения.

По знаку градоправителя Эмхеба воины крикнули: «Слава царице Яххотеп! Слава фараону Камосу!»

Все радовались, одна Яххотеп оставалась встревоженной и печальной.

— Что случилось, матушка? Разве мы не победили? Теперь нас ничто не остановит!

— От Фив до Гермополя[8] Египет освобожден, это верно. Но надолго ли?

Камос побледнел:

— Что ты хочешь сказать?

— До сих пор мы одерживали верх без труда, поскольку Апопи не выставлял против нас колесниц. А ведь именно колесницы помогли им завоевать нашу страну. Теперешние поражения не беспокоят владыку гиксосов. Он смеется над нами, неуклонно заманивая в ловушку. Нам предстоит еще встретиться с его истинной армией.

В который раз проницательность матери поразила юного царя.

— Тем не менее, матушка, мы вынуждены продолжать наступление.

— Прежде всего я должна найти сосуд прорицания и прочесть древнюю рукопись, что хранится в «доме жизни» Гермополя.

45

Поначалу жители Гермополя не верили своему счастью. Но вскоре радостная весть облетела город: отныне на улицах ни единого стражника. Можно кричать во всеуслышание проклятия ненавистному Апопи, и никто за это не накажет. Когда же фараон Камос в белой короне и царица Яххотеп в золотой диадеме прошли по долине тамарисков и поднялись по ступеням главного храма Гермополя, посвященного богу Тоту, самые недоверчивые признали очевидное и возликовали.

— Жители Гермополя! — громко произнес юный царь. — Отныне и впредь вы свободны. Гиксосы уничтожены, никто не станет здесь взимать дань. Истинный фараон Египта будет защищать вас, как в старые времена. Тьма рассеялась. Маат, Закон и Истина — снова наш единственный кормчий. Приходите на пир, отпразднуем вместе нашу победу!


Градоправителя Эмхеба, флотоводца Хонсухотепа, Афганца и Усача с почестями несли по городу на носилках. Яхмес, сын Абаны, вел на пир лучников, и все красавицы Гермополя не сводили с него глаз. Один только Неши, хранитель печати, был недоволен: вместо того чтобы веселиться, ему, как главному устроителю пира, приходилось много хлопотать и за всем следить. Он буквально сбился с ног.

Пройдя по городу, охваченному предпраздничной суетой, Яххотеп подошла к дверям храма.

Какой-то юноша преклонил перед ней колени:

— Умоляю, царица, остановись!

— Встань, мой мальчик, и объясни, в чем дело.

Но он не осмеливался и глаз поднять, так ослепила его красота удивительной женщины, которую в народе называли «царица Свобода». Из уст в уста передавались сказания о великих подвигах царицы. И вот она рядом, в двух шагах от него… Он и мечтать не смел о чести с ней говорить.

— Не ходи в храм, царица!

— Разве он населен демонами тьмы?

— Гиксосы убили жрецов, украли драгоценную утварь, превратили храм в амбар. Завалили камнями священный колодец, такой глубокий, что из него можно было зачерпнуть воду подземного Нила. Боги отвернулись от оскверненного святилища. Не подвергай себя опасности, царица, ты нужна нам!

Потрясенный собственной дерзостью, юноша упал ниц перед Яххотеп.

— Какому ремеслу ты обучен?

— При гиксосах я ухаживал за садом при храме. Одному тяжело, конечно, зато я не служил захватчикам.

— Назначаю тебя главным садовником при гермопольском храме. Найди поскорее кого-нибудь себе в помощь и постарайся расчистить здесь все и возродить прежнюю красоту. Прежде всего займитесь священным колодцем.

Яххотеп переступила порог.

— Царица, неужели ты пойдешь туда, в пристанище темных сил?

Она понимала, что в действительности Гермополь еще не освобожден. Да, египтяне одержали победу в сражении, однако правителю Апопи ведомо и другое оружие — магия.

Когда из колодца вынут все камни, храм наполнится силой, исходящей от подземного Нила.

Но едва ли Апопи успокоился, приказав завалить священный колодец. Скорее всего, освободителей Египта поджидает внутри храма нечто злотворное, призванное погубить их, остановить, задержать. Где еще спрятать свое оружие темному владыке, как не в святая святых, знаменитом «доме жизни», хранилище древних текстов, ниспосланных богом, о котором сказано: «Тот — язык Птаха».

Оказавшись в просторном внутреннем дворе и оглядевшись, царица ощутила горечь и боль. Гиксосы повсюду сложили доспехи, оружие, кувшины со снедью.

Яххотеп направилась к «дому жизни» и с ужасом обнаружила, что подручные темного владыки превратили ведущую к нему галерею в отхожее место. От тяжелого смрада невозможно было дышать.

Тут послышалось глухое рычание. Царица насторожилась.

Оно доносилось от входа в хранилище рукописей.

По одну сторону от двери Яххотеп увидела изображение Тота, бога с головой ибиса, по другую — хранительницы «дома жизни», богини письма Сешат, осененной семиконечной звездой.

Рычание становилось все более угрожающим.

Над входом на деревянной балке лежала пантера, священное животное богини-мстительницы Мафдет. Острыми клыками и когтями она могла растерзать любого непосвященного, дерзнувшего проникнуть в святилище Тота.

На полу валялись останки ее жертв, скелеты с обрывками окровавленных одеяний. Гиксосы не решились подобрать погибших. Наверное, спаслись бегством, убедившись, что обычным оружием священную пантеру не победить.

Неужели, с тех пор как храм осквернили, людям запрещено приближаться к сокровищнице божественной мудрости? Подойдешь — пантера набросится. Отступишь — уйдешь ни с чем. Яххотеп непременно должна войти в «дом жизни», ведь именно там хранится сосуд прорицания!

Только священное ожерелье менат, атрибут богини Хатхор, усмирит дикого зверя, сделает яростную пантеру ласковой и послушной.

Не спуская глаз с посланницы Мафдет, царица подняла высоко над головой менат, символ любви и веселья.

Пантера забеспокоилась. Утробное рычание сменилось жалостным воплем, будто она упустила добычу. И вот уже слышится не зловещий рев свирепого хищника, а пронзительное мяуканье обиженной кошки.

Изящный бесшумный прыжок — и пантера исчезла.

Путь свободен.

С менатом в руках Яххотеп подошла к порогу «дома жизни». Отодвинула медный засов и вошла в древнее хранилище священных текстов, где свитки папируса лежали в больших деревянных сундуках и в стенных нишах. Благодаря пантере богини Мафдет святилище Тота не было осквернено.

Однако царица не обнаружила здесь сосуда прорицаний.

Перебирая драгоценные свитки, Яххотеп нашла гимн, посвященный сотворению мира. Прочитала о предвечной пучине, тьме и таинственном «Сокрытом»; о солнце, яйце, что снесла птица Великий Гоготун; о великом культе жрецов Гермополя — культе божественной огдоады.[9]

Лишь в «доме жизни», полном дивных сокровищ, открывался путь к истине и мудрости. Много часов провела царица за чтением, проникаясь все большим благоговением. Свет наполнял ее душу. Даже теперь она продолжала борьбу со злом. Одной только силой оружия не победить Апопи. Чтобы рассеять тьму, нужна мощная духовная сила.

Когда она наконец покинула святилище Тота, в небе давно сиял благосклонный лик бога Хонсу. Праздник был в самом разгаре.

Но, к ее удивлению, несколько человек под руководством только что назначенного главного садовника уже трудились вовсю, очищая двор от грязи и мусора.

— Хвала богам! Ты жива, царица! Тот благословил тебя!

— Тебе что-нибудь известно о сосуде прорицаний?

— Один из жрецов перед смертью поведал мне, что сосуд унесли гиксосы. Кажется, его прятали в некрополе Бени Хасан. Теперь его не найти. Ходят слухи, что сосуд прорицаний исчез в первые дни вражеского нашествия.

— Отчего ты не на пиру?

— Забота о храме — смысл моей жизни. Пока здесь запустение и разор, я не могу веселиться. На то, чтобы все здесь вычистить и привести в порядок, уйдет много времени. Но, как видишь, я нашел отличных помощников, и мы трудимся, не жалея сил.

— Скажи, а читать ты умеешь?

— Жрецы научили меня читать и писать.

Яххотеп подумала о юном садовнике, который тоже казался робким и неуклюжим. Садовнике, ставшем потом великим фараоном Секненра, ее мужем, и пожертвовавшем жизнью ради освобождения Египта.

— Пусть один из твоих подручных станет главным садовников вместо тебя. Ты отныне будешь хранителем «дома жизни». Посвяти все свое время изучению древних текстов, ниспосланных самим богом Тотом.

Юноша был вне себя от радости:

— Царица! Благодарю тебя! Боюсь только, я недостоин.

46

К северу от Гермополя, в Бени Хасане, в скалах были высечены «дома вечности», в которых покоились останки здешних вельмож. С горы открывался вид на обширную долину, изрезанную многочисленными каналами, покрытую селениями и пальмовыми рощами. Величественный Нил пересекал ее. Отсюда он казался блестящей серебристой змеей.

Вопреки опасениям, гиксосы не устроили здесь засады. Местные жители радостно встречали освободителей. Они сообщили, что враги, узнав о приближении армии Камоса, отступили два дня назад.

Однако фараон по-прежнему ощущал беспокойство. Он приказал воинам быть настороже. Гиксосы могли приплыть по реке или подойти с суши и напасть в любую минуту. Все, от флотоводца Хонсухотепа до последнего новобранца, готовились к бою.

Между тем безмятежная красота Бени Хасана настраивала на иной лад. Здесь было так тихо и мирно, что хотелось углубиться в размышления, отдохнуть от суеты, позабыть о войне.

— Именно тут темный владыка создал магическую преграду. Просто так ее не минуешь, — сказала царица.

— Что же делать, матушка? Как ее разрушить?

— Мне нужно обойти все гробницы. Где-то здесь спрятан сосуд прорицания.

— А что если гиксосы украли его или уничтожили?

— Без него мы слепы и глухи.

— Позволь, я пойду с тобой!

— Нет, Камос. Ты должен остаться и возглавить армию, если гиксосы вдруг атакуют нас.

Египетские воины наблюдали, как царица поднимается по каменистой тропе к некрополю.

Одни утверждали, что Яххотеп намерена заклясть злотворное божество пустыни. Другие спорили, что она сразится с полчищами злых демонов, насланных на Египет Апопи. Третьи говорили, что исход войны зависит оттого, сможет ли царица рассеять таинственные злые чары, или же они погубят египтян и лишат их жизненной силы. Последние были недалеки от истины.

Приблизившись к вырубленным в камне усыпальницам, Яххотеп поняла, что не ошиблась: владыка тьмы, несомненно, наложил проклятие на Бени Хасан.

Невидимый обруч сдавил ей лоб, она едва переставляла ноги и задыхалась. Хотя солнце светило по-прежнему ярко, а веселые блики скользили по белым известняковым плитам и зеленым листьям пальм, Яххотеп казалось, что она спустилась в загробное царство Дуат.

Царица прижала к груди менат богини Хатхор, сразу вздохнула свободнее и смогла подойти к древним гробницам.

Неожиданно темная стела преградила ей путь.

Чудовищную угрозу прочитала на ней Яххотеп: «Вечное проклятие тому, кто осмелится переступить порог! Да пожрет осквернителя пламя, да погибнет он страшной смертью!»

Такого обычно не пишут у входа в «дом вечности», где царят мир и покой. Сомнений нет, эти слова начертал Апопи, создавая непреодолимую преграду, наводя на входящего страх. Темный владыка сумел обратить во зло даже силу знака анх, символа жизни!

С помощью золотого мената Яххотеп защитит светлый символ от посягательств тьмы.

Поднялся сильный ветер. Послышались душераздирающие стоны, будто плененный дух страдал от невыносимой боли.

Царица оторвала лоскут от своего одеяния. Разделила на четыре полоски и выложила из них на земле перед стелой квадрат.

Ветер усилился, стоны стали громче.

Яххотеп положила на плиты золотой урей. Он вздрогнул, зашевелился, и вот уже священная кобра распустила клобук. От прикосновения ее хвоста льняные полоски вспыхнули.

Теперь огненная ступень вела к темной стеле.

Яххотеп начала молиться:

— Светлые боги, языки пламени, оградите нас днем и спасите ночью. Озарите светом непроглядную тьму. Защитите нас от врагов, видимых и незримых!

Ветер улегся. Пламя вспыхнуло, а затем понемногу угасло.

От темной стелы не осталось и следа, она словно под землю провалилась.

С золотым уреем в руке Яххотеп вошла в «дом вечности» вельможи по имени Аменемхат. Миновала галерею и оказалась в зале с колоннами.

Новых преград она не встречала, но, быть может, и здесь таилась опасность?

Царица обратилась к Аменемхату, «чистому сердцем, правдивому голосом», прося разрешения посетить его последнее пристанище. Что-то подсказывало ей: так она избежит беды.

Ее поразили изображения на стенах, выглядевшие совсем как живые. Внезапно Яххотеп ощутила тревогу. Внимание царицы привлекли борцы, поединок которых был представлен во всех подробностях. Запечатлен каждый прием, каждый жест. Словно это не настенные росписи, а рисунки на папирусе для обучения новобранцев.

Недобрые взгляды борцов были прикованы к ней.

Они явно собирались напасть. Кажутся неподвижными, а на самом деле вот-вот зашевелятся, оживут и бросятся со стен на непрошеную гостью.

— Я царица Египта, Супруга бога. Вы воины прежних фараонов. Отриньте злые чары проклятого Апопи, склонитесь перед истинным царем Камосом!

В левой руке Яххотеп держала урей, в правой — священный менат, смело бросая вызов колдовскому воинству.

— Повинуйтесь, иначе потускнеете и сотретесь. Служите верой и правдой свету, не слушайте повелений тьмы.

Казалось, борцы перешептываются, не знают, на что решиться. Наконец они успокоились и продолжили свой прежний поединок.

Ни тени враждебности не осталось на их лицах. Яххотеп приблизилась к статуям, изображавшим усопшего с супругой.

У их ног стоял сосуд прорицания.

Из него царица вынула папирус, где были перечислены все благоприятные, неблагоприятные и опасные дни нынешнего года, согласно пророчествам, услышанным в главных храмах Египта. Отныне все важные решения следует принимать, сверяясь со священным папирусом.

— Нападай еще, — крикнул Усач коренастому силачу.

Тот не на шутку сердился, ведь его уже дважды обваляли в пыли.

На этот раз он сделал вид, будто метит Усачу в голову, а сам попытался ударить в живот.

Не тут-то было! Он вдруг, неизвестно почему, потерял равновесие. Неведомая сила подбросила его кверху, и силач тяжело рухнул наземь, крепко ударившись спиной.

— Отличный прием! — ликовал Усач, убеждаясь, что росписи в «доме вечности» Аменемхата научили освободителей Египта кое-чему новому. Художники не зря старательно воспроизвели малейшие движения борцов. Позаботились о будущих воинах.

Они с Афганцем затеяли эту игру по двум причинам. Во-первых, хотели выяснить, какие приемы лучше. Во-вторых, лишний раз погонять подопечных — целей будут потом в бою.

Хотя гиксосы до сих пор не предприняли ни одной вылазки, расслабляться не стоило.

Камос был вне себя от досады и нетерпения. Священный папирус предупредил: в ближайшие дни с продвижением на север придется повременить. Волей-неволей пришлось послушаться, оракулу не возразишь. Однако юный царь всерьез опасался, что промедление их погубит.

— Ты сегодня не в духе, господин, — проговорила красавица Анат.

Фараон взял ее в поход и поселил у себя в шатре.

— Радуешься моим неудачам?

— Наоборот, я тебе сочувствую. С тех пор как ты избавил меня от цепей супружества, я желаю тебе лишь добра.

— Ты очень красива, и сама это знаешь.

— Разве красота — грех? За что ты меня наказываешь?

— Мне некогда отвлекаться на всякие глупости! У меня другие заботы.

— Так это война мешает тебе любить? Но без любви ты не победишь. Ярость разрушает, а любовь врачует и возрождает. Любовь придаст тебе сил.

— Ты действительно хочешь любви?

— Я хочу твоей любви. Настоящей любви.

Камос обнял синеокую красавицу и страстно поцеловал.

47

Флотоводец Яннас подавил восстание в Анатолии, но победа далась ему нелегко. Много кораблей пошло ко дну. Много славных воинов погибло. Много было изранено, искалечено — все они едва ли вернутся в строй. К тому же замирить горцев невозможно, рано или поздно анатолийцы вновь поднимут бунт. Эти никогда не признают власти гиксосов.

Однако поделиться мрачными мыслями было не с кем. Все: и военачальники, и простые воины — восхищались Яннасом, прославленным героем, лучшим из лучших, непобедимым и несгибаемым, не догадываясь, как тяжело у него на душе.

В Аварисе у ворот дворца его встретил сам распорядитель казны Хамуди. Никто еще не удостаивался подобной чести.

— Владыка давно с нетерпением ждет тебя, флотоводец.

— Я не медлил в пути, уж поверь.

— Верю, охотно верю. Все здесь доверяют тебе. Успешно ли ты сражался в Анатолии?

— Только правитель может потребовать у меня отчета.

— Ты прав. Сейчас я отведу тебя к нему.

Апопи был в дикой ярости.

Утром он попытался надеть красную корону Нижнего Египта, чтобы явиться в ней перед народом во время праздника в храме Сета. Но стоило ему прикоснуться к короне, как он ощутил невыносимую боль. Пришлось спрятать проклятый символ власти древних фараонов обратно в ларь. Лишь бы кто-нибудь не проведал, что она не дается Апопи в руки!

Правитель получал донесения подосланного к египтянам соглядатая и часто сверялся с картой Египта, нарисованной на синей фаянсовой фляге. Так что он прекрасно знал, где теперь бунтовщики. Расположились лагерем севернее Бени Хасана, взяв Гермополь и уничтожив Неферуси.

Царица Яххотеп преодолела магическую преграду. Она опасный противник, и обходит его ловушки одну за другой.

Но скоро он ее одолеет. Впереди решающее сражение. Яххотеп и ее жалкий сынок бросят все силы против гиксосов. После поражения египтянам не оправиться. От их прежней мощи, Истины и Закона, не останется и следа!


Яннас низко поклонился правителю.

— Ты очень кстати прибыл в столицу, флотоводец. Конечно же, ты устал, сражаясь в Анатолии. Но, увы, отдохнуть тебе не придется.

— Жду твоих распоряжений, владыка.

— Горцы усмирены, я надеюсь?

Яннас ответил не сразу, покосившись на главного распорядителя казны.

— Говори смело, у меня нет секретов от Хамуди.

Флотоводец, повинуясь приказу, поделился своими сомнениями в присутствии ненавистного ему казначея.

— Многие мятежники пали от моей руки. Анатолия не скоро оправится и на некоторое время затихнет. Однако полностью подчинить горцев невозможно. Через год или через два восстание вспыхнет вновь.

Апопи, выслушав его слова, казалось, ничуть не разгневался.

— Отлично, флотоводец! Нашим воинам полезно поразмяться, армию губит длительное перемирие. Покорив столь обширные земли, поневоле будешь время от времени усмирять недовольных. А пока что тебе предстоит вразумить египтян.

— Египтян? Я думал, что стражники давно уже переловили и казнили всех смутьянов.

— Нет, флотоводец, все идет иначе. Египтяне отогнали нас от Кус и теперь дошли до Гермополя.

Яннас не мог скрыть удивления.

— Ничего не понимаю… Хватило бы одного отряда колесничих, чтобы истребить бунтовщиков!

— А это вовсе не входило в мои планы, флотоводец. Мне, наоборот, хотелось, чтобы наивная Яххотеп и ее беспомощный сыночек набрались наглости и уверовали, будто способны победить нас. Они все дальше продвигаются на север, а это означает, что я заманиваю их на свою территорию, неизвестную им, зато прекрасно знакомую нам. Они ведь стянут все свои войска в безумной надежде одержать верх в открытом бою. Тут-то мы и раздавим их колесницами. Есть и еще причина. Мне надоели начальник стражи Гермополя и тупой наместник в Неферуси. Яххотеп оказала мне неплохую услугу, избавив от этой дряни.

— Достоверны ли наши сведения о продвижении противника?

— Вполне достоверны, уж поверь мне, Яннас. Подосланный соглядатай, что помог нам убить фараона Секненра, по-прежнему служит мне верой и правдой.

— Что ж, я немедленно отправляюсь в поход против египтян!

На безобразном лице правителя появилась отвратительная улыбка, от которой у всех приближенных кровь застыла в жилах.

— Нет, флотоводец. Есть дело поважней. Мы победим их иначе. Я пошлю тебя в Лишт и Пер-Меджед.


Яннас, безжалостный гиксос, закаленный воин, привык исполнять приказы правителя беспрекословно. Однако на этот раз даже он почувствовал себя оскорбленным. Главе армии не пристало давать подобные поручения. Подручные Хамуди вполне бы справились и без его участия. Нелегко было усмирить гордость и внушить себе, что владыка, вероятно, прозорливее остальных и знает, что делает.

Направляясь к отведенному ему дому, флотоводец увидел, как по улице ведут полсотни закованных в цепи стариков, женщин и малых детей со скудным скарбом в заплечных мешках. Стражники грубо подгоняли несчастных. Впереди всех шествовала госпожа Аберия, огромная женщина с руками борца.

— Куда ты ведешь их?

— Это не подлежит разглашению.

— Ты обязана отвечать на мои вопросы!

— Я всего лишь сопровождаю высланных из города опасных преступников.

— Опасных преступников? Ты что, смеешься надо мной? Лучше взгляни на них!

— Таков приказ!

Злополучных стариков и детей потащили дальше. Яннас поспешил к Хамуди. Тот как раз подсчитывал, каковы за последнее время доходы от продажи опиума сановникам Авариса.

— Хочу узнать, сколько еще у вас секретов от главы армии?

Яннас гневно покусывал губы, и казначей мгновенно сообразил, что лучше держаться с ним почтительно, иначе, того и гляди, попадешь в беду.

— Полноте! От тебя, флотоводец, у нас нет никаких секретов.

— Аберия считает иначе.

— Тут просто какое-то недоразумение!

— Тогда, пожалуйста, скажи мне, куда это она ведет жалких стариков, женщин и детей, якобы опасных и неблагонадежных?

Хамуди выглядел смущенным.

— Аберия тебе не солгала. Эти люди кажутся безобидными, но в действительности распространяют чудовищную клевету и постоянно вредят нам. Их просто необходимо выслать из столицы.

— Куда же их высылают?

— Туда, где они никому не помешают и не поднимут бунт.

— А точнее?

— В Шарухен.

— На самую границу с Палестиной? Почему именно туда?

— Подальше от Авариса. К тому же там они получат по заслугам.

— Да, Шарухен — гиблое место. Наверное, ссыльные мрут как мухи.

— Неужели, флотоводец, тебе жаль врагов нашего повелителя? Владыка доволен, что воинам в Шарухене нескучно, да и смутьянов становится меньше. Так мы постепенно очистим столицу от всех мятежников. Прекрасно придумано, ты не находишь?

— Лучше и быть не может! А какими еще удачными выдумками ты меня порадуешь? Что еще есть в запасе?

— Больше ничего, поверь.

— Сердечно рад, досточтимый распорядитель казны.

Хамуди ласково улыбнулся:

— Сегодня вечером мы с супругой устраиваем пир. Будет очень весело. Поразвлечемся с девицами, что назавтра отправятся в Шарухен. Добро пожаловать к нам! Отдохни и развейся, ведь тебе предстоит долгий путь вверх по Нилу.

— Разве я не говорил тебе прежде, что подобные пиры не по мне? Желаю хорошенько повеселиться, распорядитель казны!

48

Минос по-прежнему часто, усердно и горячо ласкал Ветреницу, даря ей немыслимое блаженство. Ни с кем из любовников она не испытывала ничего подобного. И все-таки на сердце у нее было тяжело. Все вспоминался тот день, когда она подсмотрела, как художник украдкой говорил о чем-то с хранителем царского дома, заподозренном в измене Апопи.

Если Минос и вправду участвует в заговоре против правителя, ее долг донести на него. И тогда его отдадут на растерзание быку или бросят в лабиринт. Брат потешится на славу. Однако ей не хотелось верить, будто ее возлюбленный — подлый предатель. Пока что она ни с кем не делилась своими подозрениями.

Длинные тонкие пальцы Ветреницы скользили по груди и животу критянина.

— Мне кажется, любимый, ты что-то скрываешь от меня.

— От тебя у меня нет тайн.

— Иногда я сомневаюсь, что это действительно так.

— Ты права, я не хотел говорить тебе.

Наконец-то он признается ей во всем!

— Смелее, Минос, ты можешь мне доверять.

— Так трудно открывать душу… Для меня это так важно…

— Я никому не скажу, не бойся.

Художник судорожно сглотнул и начал:

— Дело в том, что меня оставило вдохновение. Наверное, я попросту бездарен. Мои прежние фрески выходили тусклыми и вялыми, но нынешние еще хуже. Я не сплю по ночам, не нахожу себе места. Раньше я доверял своей руке, а теперь вижу, что она подводит меня. Может быть, уверенность и радость еще вернутся ко мне. Что если мой дар истощился? Или его и не было вовсе?

Ветреница поцеловала его со страстью.

— Люби меня! Вот увидишь, у тебя все получится. Ты великий художник!


В полдень, когда все спрятались от зноя и отдыхали, Минос вышел из дворца. Он приветливо кивнул стражникам. Те едва ответили: любимчика правителя воины презирали. Подумаешь, пачкает стены, небось и копья поднять не сумеет! Такой никуда не годится в драке.

Между тем критянин направился к домам военачальников. Он шел медленно, с беззаботным видом, словно гулял без цели. Часто останавливался и озирался по сторонам. Наконец ускорил шаг и свернул в закоулок, к зернохранилищам. Стражи здесь не было, поскольку прежний запас зерна истощился, а нового привоза ожидали через неделю.

Художник огляделся, прислушался. Никого.

А ведь его сообщник, управитель царского дома, назначил встречу именно здесь. Неужели его схватили и Миноса уже ищут?

Тут послышался испуганный шепот:

— Скорее сюда.

Критянин повиновался, дрожа от страха.

Управитель царского дома ждал его в узкой щели между амбарами.

— Что нового? — спросил художник.

— Пока что я ни с кем больше не говорил. Из-за прибытия флотоводца Яннаса кругом полно стражи.

— Во дворце ходят слухи, будто флотоводец ненавидит распорядителя казны Хамуди. Многие считают, что Яннас был бы лучшим правителем, нежели Апопи.

— Яннаса боготворит вся армия, это правда. Но он сам всецело предан Апопи. Его не удастся привлечь на нашу сторону. Даже и не мечтай.

— А что если попытаться? Вдруг получится?

— Ни в коем случае! По крайней мере, сейчас. Яннас идет сражаться с бунтовщиками из Фив. Когда он вернется в Аварис с победой, его вражда с Хамуди достигнет апогея. Вот тогда мы попробуем сыграть на этом. А пока что лучше затаиться и выждать.

Минос вернулся к себе раздосадованный и огорченный.

Ясно одно: страх связал его сообщника по рукам и ногам. Даже если представится благоприятная возможность, он ей не воспользуется. Придется действовать самому. Вся надежда на критян, его земляков, вынужденных прозябать в этом мрачном проклятом городе. Пока правитель гиксосов жив, им не видать свободы!


Ветреница следовала за Миносом с предельной осторожностью. Боясь, что он заметит ее, красавица надолго затаилась и потеряла его из виду. Но звериное чутье не подвело ее и на этот раз. Она видела, как художник свернул в проулок, где его, вероятно, уже поджидал другой заговорщик.

Она могла бы подслушать их разговор, вскарабкавшись на крышу амбара. Однако побоялась, поскольку скат крыши был уж очень крутым. Чего доброго, свернешь себе шею.

Возвращаясь, Минос прошел совсем близко от нее, погруженный в раздумья, недовольный и мрачный. Важно другое: она разглядела лицо его собеседника. Сомнений нет. Художник действительно в сговоре с предателем, управителем царского дома.

Ужасное открытие жгло огнем. Минос покушается на жизнь ее брата. Обманывает, лицемерит. Она должна разоблачить его.

Флотоводец Яннас, невысокий, худенький казался добродушным, а в действительности был безжалостен и суров. Свято верил в непобедимость гиксосов и ни разу не отступил в бою. Не боялся самых свирепых врагов. Оставлял за собой горы трупов и не раскаивался. Но на этот раз Яннас предпочел послать вместо себя в Пер-Меджед одного из подчиненных. Сам он туда не поехал. Главе армии не пристало собственноручно исполнять такие приказы. Однако полностью уклониться от странного поручения он не мог, поскольку воинский долг требовал беспрекословного подчинения.

— Готово? — спросил он присланного гонца.

— Приказ выполнен в точности, господин.

— Было сопротивление?

— Никак нет!

— Где враг?

— Разведчики доложили, что он медленно продвигается в сторону Пер-Меджеда.

— Велика ли сила противника?

— Его армия немногочисленна, зато хорошо обучена и вооружена. И флот у них сильный. Впрочем, их дозорные не дремлют, так что нам не удалось подойти совсем близко.

— Готовьтесь. Скоро выступаем. Я не потерплю разгильдяйства.

В Лиште,[10] обезлюдевшем с приходом гиксосов, остались величественные пирамиды прославленных фараонов Среднего царства и «дома вечности» их приближенных. Здесь обитали исполненные мудрости души древних царей, и на каждого нисходили покой и умиротворение.

Вот их-то и задумал изгнать нечестивый и коварный Апопи.

— Отыщите вход в пирамиды, — приказал Яннас землекопам. — Нам необходимо добраться до саркофагов.

Пирамида Аменемхета I высотой более пятидесяти восьми метров располагалась в северной части некрополя. Пирамиду Сенусерта I высотой около шестидесяти одного метра окружали десять небольших пирамид-спутников. Хотя строители приложили немало усилий, чтобы никто не проник в «дома вечности», гиксосам удалось их осквернить и разграбить. По приказу Апопи они вынули мумии из саркофагов, разорвали пелены, сняли священные амулеты.

Итак, владыка гиксосов одержал верх. Прославленные предки Яххотеп и Камоса лишились силы и не смогут помочь египтянам. Их поражение неизбежно.

Расправу над останками древних фараонов сопровождало зловещее молчание. Флотоводец и его воины не привыкли сражаться с бессловесными мумиями. Многих поразило выражение кротости на их лицах.

— Мы все исполнили, господин, — доложил флотоводцу его помощник.

— Не совсем.

— Разве еще что-то нужно?

— Взгляни на пирамиды. Готов поклясться, они живые и угрожают нам возмездием. Мы их осквернили, но их мощь не уничтожили.

— Каков твой приказ?

— Я предпочел бы не оставить от них камня на камне. Впрочем, на это у нас нет времени. Впереди еще долгий путь.

49

Приближаясь к Пер-Меджеду, освободители Египта не сомневались, что им предстоит тяжелая битва с гиксосами. Воины с ужасом рассказывали друг другу о чудовищах-лошадях, послушных мысленным приказаниям Апопи, о копейщиках, одним ударом пронзающих сразу трех человек, о смертоносных колесницах, против которых бессильна даже магия царицы Яххотеп.

На передовом судне флотоводец Хонсухотеп вновь прощупывал дно Нила длинным шестом. Слух у него был исключительный, не хуже, чем у кошки. Он настороженно ловил малейший шорох, ожидая нападения с берега в любую минуту. Усач и Афганец хорошо знали эти места и глядели во все глаза.

— Пер-Меджед совсем близко, — Усач не на шутку встревожился.

— Однако никого не видно и не слышно, — проговорил Хонсухотеп. — Они наверняка устроили нам засаду.

— Существует лишь один способ узнать, что они замышляют: разведка боем, — сказал Афганец.

Хонсухотеп подал знак, и барки причалили к берегу.

Яххотеп и Камос согласились, что нужно послать к городу небольшой отряд, но не позволили Афганцу возглавить его.

— Ты опытный воин, талантливый военачальник. Тебя нужно поберечь. Лучше я пойду, — вызвался Усач.

— Ты останешься, — возразила Яххотеп. — Или ты забыл, что не менее опытен и талантлив?

— Царица, в разведку нельзя посылать желторотых юнцов! Без толкового командира мальчишки погибнут.

— Как, по-твоему, я толковый? — спросил Камос.

У Афганца и Усача глаза полезли на лоб от удивления.

Фараон низко поклонился матери:

— Царица, позволь мне пойти туда. Именно я, а не кто-то другой, должен вести воинов, если предстоит опасное сражение. Пусть увидят, что страх мне неведом, что я первым иду в бой и последним отступаю. И ты, и отец всегда вдохновляли войско своим примером.

Яххотеп поняла, что это не пустое бахвальство, не самонадеянность двадцатилетнего юноши. Человек, вполне сознающий свой долг военачальника и правителя страны, вынес зрелое решение.

Сердце матери сжалось от боли, но возразить было нечего.

— Если мне суждено погибнуть, — прошептал Камос, — уверен, ты продолжишь борьбу.


Молодой фараон с сотней воинов высадился на берег неподалеку от Пер-Меджеда. У реки засады не было.

Оставшиеся с нетерпением ждали вестей. Камос обещал, как только начнется битва, отправить Плутишку с кратким посланием.

Усач в волнении мерил шагами палубу.

— Голубя все нет! А ведь прошло немало времени.

— Может быть, это означает, что гиксосов они не встретили, — предположил Афганец.

— А если фараон попал в плен? Или Плутишку сразила стрела? Мы должны поспешить к ним на помощь!

Однако Яххотеп, сосредоточенная и молчаливая, не отдавала приказа выступать.

— Тут что-то не так! — настаивал Усач. — У меня дурные предчувствия.

— Согласен, дело нечисто, — поддержал его Афганец.

Оба поспешили к царице, но не успели и рта раскрыть, как послышалось хлопанье крыльев, и на плечо Яххотеп опустился голубь. Плутишка, пока с его лапки снимали крошечный свиток, с довольным видом чистил перышки. Радовался, что исправно выполнил поручение.

Иероглифы, безусловно, вывела рука фараона. Тем не менее поверить написанному было трудно.

— В городе нет гиксосов, — прочла вслух царица. — Фараон ожидает нас у ворот.


Пер-Меджед встретил их абсолютным безмолвием.

На улицах ни единого человека, даже собак не видно.

Градоначальнику Эмхебу тишина в городе показалась подозрительной и зловещей. Он приказал своим людям осторожно обследовать каждый дом.

Нигде ни души, закрома полны, не похоже, будто жители спаслись бегством.

— Наверное, гиксосы задумали взять нас в окружение. Сейчас они затаились и выжидают, пока наши воины разойдутся по городу, — предположил Эмхеб.

Камос собрал всех на площади. Усач и Афганец приказали передовым отрядам готовиться к рукопашной.

Гиксосов по-прежнему не было.

Внезапно Усач различил в пыли следы босых ног, копыт, покрупней ослиных, и странные борозды, будто идущие волокли по земле что-то тяжелое.

— Они ушли вон туда, на север.

— Странно, что гиксосы сдали город без боя, — покачал головой Камос, не зная, что и думать.

Освободители Египта шумно радовались победе, доставшейся им без кровопролития. Вот тебе и непобедимая армия Апопи, вот тебе и грозные колесницы! Горстка жалких трусов, бегущих при приближении противника и бросающих селения и города, даже не пытаясь их отстоять!

Яххотеп не разделяла всеобщего ликования. Гиксосов нет, это верно, но куда подевались жители Пер-Меджеда?

— Сюда, скорее! — вдруг позвал градоначальник Эмхеб.

Они поспешили к зернохранилищам, расположенным на окраине города.

Их поразил чудовищный запах и лужи черной крови, запекшейся кругом.

Лучники приложили стрелы к тетиве, ожидая появления врага.

— Откройте двери зернохранилищ, — приказала Яххотеп.

Молодые воины распахнули створки дверей, заглянули внутрь и в ужасе отпрянули. У них подкосились ноги, тошнота подступила к горлу. Один, совсем мальчик, принялся в отчаянии биться головой об стену, и если бы его не остановили, наверное, сильно расшибся бы.

Камос и Яххотеп не верили своим глазам.

Они стояли бледные, едва дыша, борясь со слезами и дурнотой. В страшном сне не могло присниться, что кто-то способен на подобное злодеяние.

Здесь лежали вповалку мертвые люди, кошки, собаки и обезьяны. Все живое в Пер-Меджеде было истреблено.

Ни одно существо не уцелело.

Всех свалили в одну кучу, будто ненужный хлам.

Фараон поднял старика, в предсмертной муке ухватившегося за плечо крупного мужчины. Гиксосы, перед тем как убить несчастного, отрубили ему ступни.

Камос, вне себя от гнева и скорби, даже плакать не мог.

— Пусть каждую невинную жертву, будь то человек или животное, бережно вынесут на свет. Мы погребем жителей Пер-Меджеда, как подобает. Супруга бога прочтет молитвы, которые помогут страдальцам переселиться на поля Иару, в царство праведников.

Воины принялись рыть могилы. Казалось, их труду не будет конца.

Многие не могли сдержать рыданий. Даже Афганец, обычно невозмутимый и сдержанный, заплакал, увидев зверски обезображенный труп молодой девушки.

Наконец удалось вынести всех убиенных из двадцати зернохранилищ Пер-Меджеда. Яххотеп и Камос помолились о каждом мученике. Их бесчеловечно пытали перед смертью.

Камос чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Тут его окликнула мать.

— Послушай, меня утешает лишь то, что среди убитых нет ни одного ребенка:

— Гиксосы забрали их в рабство.

— Но боюсь, мы слишком хорошо о них думаем. Вон там, в стороне, еще три зернохранилища.

В холодном поту фараон открыл первую дверь и вздохнул с облегчением.

— Хвала богам! Здесь только кувшины.

Яххотеп тоже хотелось верить, что гиксосам не чуждо милосердие.

Однако следовало мужественно посмотреть правде в глаза. Царица приблизилась к огромному кувшину, вынула глиняную затычку…

И увидела внутри мертвую трехлетнюю девочку с разбитой головой.

В каждом кувшине были останки замученных детей.

Армия непобедимого Яннаса в точности выполнила приказ любимца Сета Апопи.

50

Совершая погребальные обряды, живые возносили горячие молитвы о мертвых, уповая на справедливый суд Осириса, царя загробного мира. Их поддерживала общая устремленность к свету. Но вот церемония закончилась, и все вновь ощутили отчаяние. Египтяне не знали, как жить дальше после того кошмара, что им пришлось увидеть наяву. Только доверительный разговор с братьями по оружию о доме и близких дорогих людях помог преодолеть уныние и вернул веру в будущее.

Оставшись одна, Яххотеп воззвала к фараону Секненра, ныне присоединившемуся к сонму богов, прося даровать ей исцеление и покой. Весельчак Младший лег у дверей и не позволял никому войти. Царица изнемогла от жалости и горя, всю свою внутреннюю силу она передала погибшим. Замучив десятки женщин, стариков и детей, гиксосы превратили войну в кровавую бойню.

Истинный воин неспособен на такую жестокость. Ясно, какую цель преследует коварный подлый Апопи. Он дает понять фараону: если наступление египетской армии не прекратится, мирные жители по всей стране подвергнутся бесчеловечной расправе. Разве сможет двадцатилетний юноша допустить, чтобы по его вине страдали и умирали беззащитные люди? Увидев обезображенные трупы своих подданных, он, мечтая о перемирии, немедленно вернется в Фивы, потрясенный до глубины души.

Палачи не напрасно бесчинствовали в Пер-Меджеде. Они нанесли фараону удар прямо в сердце, не хуже искуснейшего из наемных убийц. Зачем честный бой, если проще запугать противника, истязая невинных?

Долг царицы предостеречь и направить сына. Если египтяне сейчас отступят, их поражение неизбежно.


— Фараон не должен малодушно поддаваться врагу! — гневно сказала Анат.

— Ты же не видела, что с ними сделали!

— Я многое повидала. Тита, сын Пепи, убивал детей, нарочно, чтобы посеять в городе страх. Гиксосы всегда так поступают.

— Если мы продолжим наступление, он снова прикажет пытать и резать жителей селений и городов.

— А если отступим, станет милосерднее? Он не остановится, пока не истребит всех египтян. Фивам не устоять. Армия Яннаса двинется на юг и сотрет твой город с лица земли. Пока ты бездействуешь, от его жестокости страдают невинные люди. Объявив войну темному владыке, нельзя идти на попятный! Так считает царица Яххотеп, и я с ней согласна.

— Царица говорила с тобой?

— Нет, Камос, но я поняла по ее глазам, что даже если ты отступишься, она продолжит борьбу. Одна, с горсткой самых преданных и неустрашимых. Гиксосы поняли, что египтян им не подчинить своей воле. Апопи решил уничтожить все исконное население. Ты ничего не изменишь и никого не спасешь.

— Все наши победы — всего лишь сон!

— Ты отстоял Кусы, разрушил Неферуси, взял Гермополь на самом деле, а не во сне.

— Против колесниц у нас нет оружия.

— Гиксосы слишком уж полагаются на свои колесницы. Их самонадеянность нам на руку. На тебя возложили белую корону Верхнего Египта. Будь достоин ее. Пришло время свету победить тьму.


Яххотеп любовалась полной луной. Светлый бог возродился вновь. Снова ночное светило, средоточие тайной мудрости, восторжествовало над тьмой. В ясном небе сияли звезды. Вскоре лунный диск пойдет на убыль, и тогда сосуд предсказания умолкнет.

К Супруге бога подошел ее сын:

— Матушка, я решился. Мы продолжим бой. Ты права, иного пути у нас нет. Анат, моя возлюбленная, помогла мне понять и принять неизбежное. Она сказала то, что, наверное, хотела сказать мне ты.

— Ты молод, но боги не щадят и юношей. На твоих плечах непосильно тяжкая ноша. За последнее время на твою долю выпало столько мук и испытаний, что немудрено устать и отчаяться. Но помни, мой сын, ты фараон. От тебя зависит судьба целого народа.

— Наутро я объявлю, что мы продолжаем наступление на север.

Сако, маленький городок неподалеку, постигла та же участь, что и Пер-Меджед. Когда египтяне обнаружили обезображенные останки жителей, в войске поднялся ропот. Камосу с величайшим трудом удалось восстановить порядок.

Супруга бога исполнила погребальный обряд, и, глядя на нее, скорбную и величественную, воины одумались и присмирели. Им стало ясно, что их долг — не только освободить Египет от захватчиков, но и побороть, остановить кровожадное чудовище, готовое растерзать всех и вся.

Когда Яххотеп и Камос приступили к скромной трапезе, к ним подошел Усач. Он вел насмерть перепуганного человечка в черных доспехах.

— Глядите, кого я нашел!

Хилый гиксос, похоже, отвагой не отличался. Он съежился и затрясся, увидев наставленные на него со всех сторон мечи и копья.

— Он прятался в подполе. Позволь, царица, мои ребята поговорят с ним по душам.

Гиксос упал на колени и умоляюще посмотрел на Яххотеп.

— Прошу, пощадите! Я всего лишь гонец. Никому не причинил вреда, не умею сражаться, у меня и оружия нет.

— Почему же ты не ушел с остальными? — спросил Камос.

— Я спрятался в подполе, чтобы не видеть всех этих ужасов. Ждал-ждал, а потом заснул…

— Кому подчиняется свора бешеных псов?

— У нас отдает приказы флотоводец Яннас.

— Где он сейчас?

— Не могу знать, господин, не знаю. Я всего лишь гонец…

— Усач, прикончи его.

— Подожди, — вмешалась Яххотеп. — Гонец нам еще пригодится.


— Ты хочешь мне сообщить что-то важное, сестричка? — удивился правитель. — К чему такая спешка? Полно, здорова ли ты?

Даже Ветреница робела в присутствии Апопи, несокрушимого и бесчувственного, будто камень. Но отступать было поздно.

— Я… я узнала о заговоре.

— Назовешь мне имя злодея?

— Да, назову.

— Отлично, сестричка. Ты разоблачила больше негодяев, чем все мои осведомители и подсылы вместе взятые. Тебе нет равных. Говори скорее, кто на этот раз покушается на мою драгоценную особу?

Ветренице вспомнились проворные и ласковые руки Миноса, его прекрасное тело, вспомнилось, что лишь он один дарил ей дивное наслаждение.

— Он часто бывает во дворце, его трудно было заподозрить…

— Ну-ну, не медли! Сегодня же предатель окажется в лабиринте. И мы вместе с тобой полюбуемся его мучениями.

Ветреница тяжело вздохнула.

— Это управитель царского дома, — пролепетала она.

Апопи мгновенно отдал приказ схватить злоумышленника. Внезапно в его покои вбежал Хамуди со свитком папируса в руке, весь красный от гнева.

— Владыка, тебе послание от мальчишки Камоса.

— Кто доставил?

— Наш гонец. Египтяне поймали его, но не убили. Само собой, я приказал пытать дурака, но толку от него не добился. Так и сдох, ничего путного не сказав.

— Ладно. Прочти мне вслух, что пишет этот наглец.

— Владыка, я не решаюсь…

— Брось ломаться, читай!

Хамуди повиновался, задыхаясь от возмущения.

«Я, фараон Камос, заявляю тебе, Апопи, что ты вовсе не владыка Авариса, а жалкий самозванец и ничтожество. Все твои воины — трусы. Твой престол — плаха. На ней ты сложишь голову. В Аварисе все уже знают, что твоя смерть близко. Одни боятся, а другие ликуют. Ты служишь лишь злу, и зло поглотит тебя. Гиксосов поразит немощь, а их жен — бесплодие. Слышишь грозные крики? Мои воины подошли к стенам города. Армия Яххотеп и Камоса идет против тебя. Спасайся, презренный, пока не поздно!»

Распорядитель казны затрясся, брызгая слюной.

— Как смеет вонючий щенок угрожать тебе, владыка?! Разве не должен был Яннас раздавить эту мерзость?

Повелителя послание Камоса ничуть не смутило.

— Пустая болтовня, глупая попытка раздразнить меня и заманить в ловушку, — невозмутимо ответил он. — Египтяне хотели бы сразиться с нами возле Сако, на своей земле. Но мы им не помадимся. Пусть Яннас по-прежнему истребляет деревенщин. Мы сами назначим время и место будущей битвы. Я все продумал.

51

— Неприятеля не видно, — с досадой доложил глава разведчиков.

Яххотеп и Камос были явно разочарованы.

Вопреки их стараниям, Апопи не выдвинул войска к Сако. Промолчал в ответ на их оскорбления. Напрасно они готовились к бою.

— Одно мы узнали наверняка: у Апопи есть четкий план действий, — сказала царица, — и он упорно следует этому плану, вопреки обуревающей его ярости. Ведь наше послание не могло не задеть его непомерной гордыни.

— Его подлый замысел ясен: истреблять невинных и, все время отступая, заманивать нас в ловушку.

— Возможно, не так он и прост.

Фараон понял, что мать встревожена:

— Ты предчувствуешь еще какую-то опасность?

— Запомни, мы ни в коем случае не должны недооценивать противника! Мы подходим все ближе к его столице, но пока что сила на его стороне. По-прежнему он диктует нам условия, а не мы ему. Возникает целый ряд вопросов. Первый: куда он нас заманивает и где устроит сражение? Второй: не готовится ли он в то же время нанести нам неожиданный удар до начала решающей битвы? Третий: чего ждать от его соглядатая, которого мы так и не обнаружили?

— Я надеюсь, он давно бежал в Аварис или погиб. В противном случае он слишком много знает и способен сильно навредить нам.

Камос предложил продолжить наступление на Аварис, но царица не согласилась с ним.

— Вот что я тебе посоветую, сын мой. Боя с армией Яннаса не избежать. Однако мы не знаем, где будет бой и когда. Давай временно разделим наше войско: часть останется в Сако, часть выдвинется к Фаюму. С помощью голубей будем непрерывно обмениваться новостями, а в случае нужды немедленно объединим наши силы.

— Хорошо, я отправлюсь в Фаюм.

— Нет, Камос. Туда пойду я.

— Но, матушка, это опасно!

— Так нужно, сын мой, не спорь!


Управитель Фаюма Иосиф был иудеем. Он бежал в Египет от своих братьев, что из зависти преследовали его и даже пытались убить. Здесь он обрел покой, богатство и благоденствие. В управление ему достался рай земной, ном к юго-западу от Мемфиса, где фараоны Среднего царства прорыли многочисленные оросительные каналы и насадили плодовые деревья. Благодаря их заботам Фаюм превратился в благоуханный сад. В притоке Нила водилось много рыбы, сюда слетались стаи птиц. Жители не ведали палящего солнца и иссушающего ветра пустыни, их окружала благодатная тень. Они привыкли к изобилию и радости.

Поскольку Иосиф не был египтянином и не восставал против гиксосов, Апопи не лишил его должности. О лучшем управителе нельзя было и мечтать. Хотя теперь ему жилось прекрасно, Иосиф не забыл о нужде и голоде, которые ему довелось испытать. Поэтому он щедро помогал всем, кто оказывался в беде, и лично вникал во все трудности, с которыми сталкивались его помощники.

Дом управителя окружали цветы и пальмы. Иосиф привык к тишине, не ведал ни о каких беспорядках и сражениях, а потому несказанно удивился, когда к нему пожаловал глава армии гиксосов Яннас собственной персоной да не один, а с целым отрядом свирепых головорезов.

— Все ли благополучно в Фаюме? Жители не бунтуют?

— Полно, флотоводец! Конечно, нет. Мы живем тихо и мирно. Так повелось с давних времен.

— Рано или поздно всему приходит конец, даже миру и спокойствию. Сюда идут бунтовщики из Фив.

— К нам? Из Фив? Это невозможно!

— Не задавай лишних вопросов. Исполняй приказ повелителя Апопи. Тебе в помощь я оставлю две сотни воинов под командованием Антреба.

— Двух сотен едва ли хватит, чтобы отстоять Фаюм!

Яннас с усмешкой оглядел пальмы.

— А кто говорит, что нужно его отстаивать? Воинам приказано сжечь город и его окрестности.

Иосиф решил, что Яннас над ним издевается.

— Надеюсь, это шутка? Не мог же правитель…

— Таков приказ, и я требую полного подчинения.

— Куда же деваться жителям, если их дома сожгут?

— Всех жителей приказано уничтожить.

Управитель не мог больше сдерживаться.

— Нельзя казнить без суда и следствия! Они ни в чем не виноваты!

— Воля правителя не подлежит обсуждению.

— Пощадите хотя бы детей!

— Сказано всех, значит, всех. Антреб, после того как расправится с ними, отвезет тебя в Аварис. Правитель охотно награждает послушных.


Невысокий, плотненький, круглолицый, Антреб чем-то напоминал распорядителя казны Хамуди. Редкостный негодяй, он убивал с удовольствием и любил помучить жертву. Именно поэтому Яннас поставил ею во главе отряда палачей, что охотно резали и пытали, для которых крики и мольбы несчастных были слаще музыки. На этот раз Антреб никуда не спешил. В Фаюме, благодатном и прекрасном, можно и жестокостью насладиться сполна. Им предстояло отличное развлечение.

А пока что Антреб жил в доме Иосифа, где его угощали и поили на славу. Никогда еще он не был так чисто выбрит и приятно умащен.

— Доволен ли ты моим гостеприимством? — спросил управитель.

— Свыше всякой меры! Однако нам предстоит нелегкий труд.

— Понадобилась не одна сотня лет, чтобы этот ном стал богатым и процветающим. Зачем губить плод труда множества поколений? Ты сам видишь, что Фаюм населен людьми незлобивыми. Они возделывают сады и поля, не помышляя о бунте. Правителю некого здесь бояться!

— Какая разница, бунтуют они или нет. Приказ есть приказ.

— Умоляю, одумайся! На что тебе губить невинных людей?

— На войне все средства хороши. Фиванцы, продвигаясь, не получат ни пополнения, ни провианта. На их пути будут лишь пожарища и горы трупов.

— Повремени, пока я съезжу в Аварис. Уверен, правитель помилует Фаюм. Я уговорю его!

— Не вздумай никуда отлучаться! Я займусь ими завтра утром, и к вечеру живых не останется. Потом обойду все до единого селения. Слышишь, Иосиф? Никто не дождется пощады! Если будешь путаться у нас под ногами, — кто знает? — вдруг и с тобой случится что-нибудь по ошибке? Ты понял меня?

— Да, я все понял.

— Начнем с горожан. Завтра соберешь их на площади с детьми и стариками. Скажешь, что будет праздник. Мы славно повеселимся!

Флотоводец Хонсухотеп вызвался сам вести барки к Фаюму. Царицу сопровождали отряды под командованием Усача и Афганца, а так же лучники Яхмеса, сына Абаны. Градоначальник Эмхеб и хранитель печати Неши, заслуживший всеобщее уважение исключительной честностью и рачительностью, остались с Камосом в Сако.

На барках с напряжением ждали, что вот-вот покажется враг.

Стоя на носу флагманского судна, царица пристально вглядывалась в прибрежные заросли.

— Никого вокруг, все сожжено, все перебиты, — горевал Хонсухотеп. — Гиксосы обескровят Египет!

Они приблизились к Фаюму. Запахло дивными цветами. Египтяне вдруг очутились в благословенном оазисе. Кругом финиковые пальмы, смоковницы, виноградники. Коровы щиплют сочную траву. Кто-то невдалеке играет на флейте. Есть еще на свете счастливые люди! Когда видишь такую красоту, невозможно поверить, что где-то рядом бесчинствуют насилие и разбой.

— Осторожно! Должно быть, нас ждет засада. К оружию! — скомандовал Хонсухотеп.

Пока барки не пристали к берегу, нечего было бояться. Наблюдатель с вершины мачты не мог разглядеть ни единого врага, как ни старался.

— Скорее всего, гиксосы спрятались среди деревьев и кустов, предположил Афганец. — Стоит нам высадиться, они нападут.

— А вот и гиксос! — воскликнул Усач.

К реке со всех ног бежал какой-то человек.

Он размахивал руками и что-то кричал египтянам.

— Не стреляйте! — остановила царица лучников. — Он безоружен.

Человек вошел в реку по пояс.

— Скорей сюда! Я Иосиф, управитель Фаюма. Мне нужна ваша помощь!

52

— Сейчас выясним, в чем тут дело. С ним одним-то я точно справлюсь.

И Усач спрыгнул в воду.

Лучники прицелились. Гиксосам не поздоровится, если они нарочно подослали этого человека, чтобы заманить египтян в ловушку.

— Помогите! — умолял Усача Иосиф. — Гиксосы задумали перебить всех жителей Фаюма! Я попытался задержать их военачальника, но он вот-вот отдаст приказ своим людям.

— Сколько их?

— Двести… Двести разбойников, кровожадных и безжалостных. Они сожгут Фаюм! Вы одни в силах им помешать.

Усач недоверчиво покачал головой. Огляделся по сторонам.

Гиксосов пока не видно. Может быть, этот Иосиф и не врет?

Барки причалили. Яххотеп первой сошла на берег.

Иосиф был потрясен ее величавой красотой. Его сердце наполнилось трепетом и восторгом. Казалось, от нее исходит удивительный горний свет. Он сразу понял, что перед ним знаменитая царица Свобода, о которой повсюду рассказывали столько чудес.

Теперь он не сомневался, что жители Фаюма спасены.

— Поспеши, царица! Следуй за мной, скорей!

Антреб был вне себя от гнева: какой-то жалкий иудей заставил его ждать!

Он раздраженно поправил черный кожаный нагрудник.

— Пришел, наконец! Где тебя носило? Еще немного, и я взялся бы со скуки за твоих домашних.

— Я в точности исполнил все, как ты сказал. Горожане собрались на площади и ждут обещанного праздника.

Антреб водрузил на голову черный шлем.

— Молодец, Иосиф! Продолжай в том же духе, спасай свою шкуру!

— А как же мои родные? Хоть их-то вы пощадите?

— Пока не знаю. Если не слишком устанем к вечеру, займемся и твоей родней.

Антреб с трудом разыскал своих воинов и с еще большим трудом растолкал. Почти все они были пьяны в дым.

Когда они миновали пальмовую рощу и увидели площадь, запруженную народом, то радостно загомонили, предвкушая потеху.

Мужчины, женщины, дети, старики при виде их испугались и тесно прижались друг к другу.

— У меня есть для вас хорошая новость. Есть и плохая, — гнусный Антреб теперь пребывал в отличном расположении духа. — Начну с плохой: нам известно, что все вы подлые предатели. И ваш градоначальник не лучше.

Гиксос схватил Иосифа за плечо и грубо толкнул к толпе приговоренных. — Хорошая новость: по приказу правителя Апопи все предатели понесут справедливое наказание. Больше вы не сможете нам вредить! Перед смертью всех вас подвергнут пыткам, чтобы вы покаялись в содеянном и признались в злоумышлении против владыки гиксосов. Наиболее сговорчивых ждет награда: их быстро прикончат. Самым закоренелым злодеям предстоят длительные мучения.

Палачи вооружились деревянными дубинками с металлическими наконечниками. Лучшего средства развязать язык самым молчаливым не придумаешь.

Из толпы обреченных выступил вперед какой-то человек:

— Эй, гиксос, а тебе не кажется, что ты подлый убийца и разбойник?

От неожиданности Антреб на некоторое время лишился дара речи.

— А ты, зачинщик смуты, наверное, местный жрец, так?

— Я не жрец. Я враг насилия и жестокости. Долой царство тьмы!

Атреб обернулся к своим воинам:

— Ну, что я говорил? Все они опасные бунтовщики. Дерзкого болтуна я награжу по-царски. Поджарьте-ка его на медленном огне!

— Поверить не могу!

Антреб вновь поразился непосредственности и развязности странного поселянина.

— Придется поверить, любезный!

— Я не о том. Меня поразило совпадение. Я тоже как раз подумал, что хорошо бы тебя поджарить!

Антреб в третий раз застыл, потрясенный немыслимой наглостью. Замешательство его и погубило. Усач подкатился ему под ноги, повалил, затем мгновенно вскочил, приподнял врага и метнул его оземь так, что тот сломал шею. Этот прием Усач усвоил, разглядывая настенные росписи в Бени Хасане.

Египетские лучники во мгновение ока перебили всех палачей. Ни одному не удалось спастись. Яххотеп предупредила воинов, что не зазорно стрелять в спину таким выродкам. Мучители и трусы заслужили самой позорной смерти.

Антреб не шевелился, его глаза остекленели.

— Проклятье! — возмутился Усач. — Какая же хрупкая шейка у этой сволочи!

— Опять ты полез вперед, забыв об опасности! — ворчал Афганец. — Они запросто могли тебя убить!

— Не убили бы, ты же рядом! Уж очень мне хотелось попробовать в бою тот новый прием.

Жители Фаюма со слезами на глазах благодарили избавителей.

— Приглашаю всех на пир, — объявил Иосиф. — У нас нынче отличный урожай. К тому же нам привезли немало фруктов и дичи из северных номов. Поверьте, я угощу вас на славу!


Весь Фаюм превратился в огромный пиршественный зал под открытым небом. Жители праздновали долгожданное освобождение от гиксосов всю ночь. Мясо, потушенное с душистыми травами, удалось как никогда.

Повсюду радостно славили фараона Камоса. Казалось, царство Маат, Истины и Закона, восстановлено. Супруга бога принесла благодарственные жертвы богу Амону, покровителю Фив, и фараонам древности. Лишь потом она присоединилась к пирующим.

Внезапно Яххотеп почувствовала незримое присутствие бога. Сначала нежное легкое прикосновение, затем ласковая прохладная волна обняла ее и наполнила дивным ощущением успокоения и любви. Сомнений не было, это пришел ее муж Секненра. Он тоже радовался, что еще один ном удалось вырвать из когтей Апопи. Впервые ушедший фараон дал о себе знать столь явственно, передавая царице часть своей силы перед грядущими испытаниями.

— Почему ты ничего не ешь, матушка?

— Я думаю о предстоящих сражениях.

— Я тоже не могу отвлечься от забот и мрачных предчувствий, — признался Камос. — Мне невесело.

Мать и сын удалились в царский шатер и углубились в изучение объемной карты управителя царского дома Кариса.

Немалый путь пройден с той давней поры, когда юная Яххотеп возглавила восставших! Тогда лишь Фивы были свободны, да и то все сомневались: надолго ли? За это время они отвоевали множество номов, освободили множество городов. Но сколько еще трудностей, страданий и препятствий им предстоит одолеть, прежде чем Египет окончательно избавится от угнетателей!

Царица вдруг осознала, где затаилась опасность.

— Послушай, вот здесь нас поджидает флотоводец Яннас. Его колесницы сметут нашу армию.

Яххотеп указывала на Мемфис.

Древняя столица Старого царства, священный город Птаха! Сердце Египта, он занимал ключевую позицию на границе Дельты и южных номов. Неслучайно правитель гиксосов приказал своим воинам выжигать поля и вырезать селения вплоть до Мемфиса. Считал, что нет лучшего места для встречи египтян с его непобедимым войском. Не сомневался, что наконец-то передавит всех бунтовщиков.

— Допустим, под Мемфисом состоится решающее сражение, — согласился Камос. — Но неужели Апопи не предвидел, что мы можем догадаться о его замысле? Слишком простая ловушка. В такую египтян не заманишь. Полагаю, нас ждет засада в ином месте, где-то на подступах к городу. Хотя, возможно, он так уверен в превосходстве гиксосов, что не таится и попросту смеется над всеми нашими попытками освободиться от его владычества!

Яххотеп выслушала сына в глубокой задумчивости.

— Помнишь, я задала три вопроса, Камос? На первый мы с тобой ответили. Осталось еще два. Мемфис слишком заметен, ты прав. Скорее всего, Апопи выбрал его для отвода глаз. Приберегая для нас что-то неведомое и грозное.

— Как же мы узнаем, что он замышляет?

— Давай помолимся Амону. Да благословит он нас и да подаст нам знамение!

53

Афганец и Усач всегда просыпались раньше других. Они привыкли вставать до света с первых дней восстания, когда боялись соглядатаев и стражников, и поныне придерживались этого правила. Пока остальные спят, кто-то должен следить, все ли в порядке и нет ли какой опасности.

В ту ночь у Афганца после обильных возлияний не на шутку разболелась голова. Он поднялся затемно, прошелся среди шатров и вдруг почувствовал приближение какой-то неведомой силы. Афганец поспешно растолкал Усача.

— Что случилось?

— Скажи, мы сегодня выставили дозорных?

— А как же! Я сам отдавал приказ. Если приблизится враг, они поднимут тревогу.

Афганец принюхался, будто хищник, почуявший дичь, и безошибочно определил, откуда на них надвигается нечто неизвестное.

— Кто-то идет к нам с юга.

Через мгновение послышался топот копыт.

Из зарослей тамариска, тяжело ступая, показался огромный овен с закрученными рогами. Величественный и грозный, он сурово окинул взглядом двух воинов. Его глаза горели нездешним огнем.

— Зови скорей царицу и фараона! — крикнул Усач Афганцу.

Яххотеп и Камос низко склонились перед священным животным Амона.

Овен посмотрел им прямо в глаза и неспешно направился к западу.

— Амона в обличии овна особенно почитают в Нубии, — сообразила царица.

— Бог подал нам знак, что нубийцы готовят бунт? — удивился Камос. — Странно! Ведь мы их усмирили, и Нубия так далеко!

— Я последую за священным животным Амона! — решила царица.

— На западе нет ничего, кроме пустыни с редкими оазисами, — возразил Камос.

— Как только пойму, в чем смысл посланного знамения, или получу следующее, немедленно пошлю тебе весть с Плутишкой.

— Нам же предстоит сражение под Мемфисом! Без тебя мы гиксосов не одолеем!

— Нельзя сражаться вслепую. Пусть армия пока отдохнет. Собери пополнение. Продумай вместе с военачальниками план будущего боя во всех подробностях. Необходимо избежать столкновения на суше. Барки — лучшее наше оружие. Разлив Нила — наш вернейший союзник.


Северный Ветер шел во главе отряда разведчиков, сопровождавшего Яххотеп. Ослик чутьем угадывал, куда их ведет священный овен. И вопреки обыкновению двигался все быстрее. Воины едва поспевали за ним. Царица понимала, что спешит он не зря. Приходилось постоянно быть начеку и идти вперед скорым шагом, без передышки.

Внезапно на груде камней они увидели белоснежную антилопу.

Северный Ветер остановился и ткнулся мордой в плечо Яххотеп.

Царица медленно приблизилась к дивному зверю. Боги снова послали ей знамение! Ведь антилопа — священное животное богини Сатис, почитаемой в Нубии супруги Хнума, демиурга-гончара, которого, подобно Амону, изображали иногда человеком с головой овна. Нужно спешить на юг, сомнения нет.

Антилопа лизнула руку Яххотеп и ласково, ободряюще заглянула ей в глаза. Царица поняла, что богиня не оставит ее до конца.


В оазисе Бахария, далеком от Дельты, спокойном и сонном, никто и не ведал об ужасах войны.

Здешний градоправитель не ссорился с гиксосами, радушно принимал у себя гонцов, направлявшихся в Нубию, и не ждал беды, полагая, что владыка думать забыл о таком захолустье.

Но он ошибался. Через Бахарию лежал путь из Авариса в Керму, к могущественному союзнику Апопи, Неджеху. Долгий утомительный путь, неведомый египтянам.

И внезапно все переменилось. В оазис вместе с очередным гонцом прибыл большой отряд неотесанных, жадных и грубых воинов в черных кожаных доспехах. Хуже того, вскоре сюда же нагрянули столь же многочисленные и еще более свирепые нубийцы. Апопи предписывал жителям Бахарии кормить его войско, потчевать пивом, вином и финиковой настойкой.

— Вели своим охламонам не грабить население и не бесчинствовать, — сердито сказал градоправитель гонцу.

Прибывший из столицы чиновник с удивлением смерил взглядом бородатого толстяка, посмевшего давать ему указания.

— Разве оазис Бахария не принадлежит нашему владыке, покорителю Египта? Похоже, ты забылся, невежа!

— Мы исправно платим Апопи непомерную дань, отдаем последнее. Так пусть, по крайней мере, оставит нас в покое! Мы ему не нужны. Фивы далеко!

— Ошибаешься, приятель. Вы нужны владыке. Да еще как!

Градоправитель недовольно нахмурился:

— Зачем мы ему понадобились?

Гонец наслаждался своим превосходством над деревенщиной.

— А вот затем, любезный, сейчас поймешь. Видишь ли, мне поручено доставить Неджеху послание государственной важности. И вскоре здесь будет столько чернокожих вояк, что тебе и не снилось. Принимай дорогих гостей, градоправитель, ублажай их, снаряжай в долгий путь!

— Так не пойдет! Я отказываюсь, я…

— Отказываешься исполнить приказ владыки? Дерзко возражаешь его союзнику Неджеху? Да кто ты такой? Предатель? Пособник мерзкой Яххотеп?

— Нет, клянусь, я верен владыке!

— Напрасно клянешься, я тебя сразу раскусил. Тем лучше. Мне надоело быть гонцом, вечно на побегушках… Пожалуй, из меня выйдет отличный градоправитель Бахарии.

Градоправитель в ужасе бросился бежать. За ним погнались два воина-нубийца.

У самой кромки песков все трое остановились в растерянности. Они увидели сияющую белую антилопу. Волшебное животное взвилось в изящном прыжке и скрылось из глаз.

Вместо нее стояла прекрасная величественная женщина в красном одеянии и красном тюрбане. Залюбовавшись ею, градоправитель позабыл о грозящей ему опасности.

Воины подняли дубинки, чтобы прикончить беглеца, но в испуге их опустили. Вдвоем они не решались напасть на отряд египтян.

Нубийцы так и не поняли, что с ними произошло, хотя, должно быть, успели услышать свист выпущенных стрел.

Градоправитель затрясся от страха.

— Царица, неужели это ты? Неужели…

— Сколько нубийцев в оазисе?

— Около сотни. И гиксосов столько же. Все они пьяны и разнузданны. Апопи решил превратить оазис в военный лагерь.

Египтяне расправились с вояками без труда.

Гиксосы и нубийцы не ждали нападения, к тому же одурели от винных паров. Жалко было смотреть, как они без толку размахивают дубинками и бранятся.

В живых остался только гонец. Он схватил маленькую девочку, заслонился ею и завопил:

— Не подходите, не то я перережу ей горло! Если поклянетесь, что не убьете меня, я открою вам важную тайну!

— Отпусти девочку, мы клянемся, — сказала Яххотеп.

Гонец дрожащей рукой протянул царице послание Апопи к Неджеху.

Вот что там говорилось:

«Апопи приветствует властителя Кермы!

Знаешь ли, что злоумышляют египтяне? Предводитель их Камос меня преследует. Он задумал захватить два царства, твое и мое, разорил наши земли, сжег и опустошил. Поспеши на помощь ко мне. Не страшись! Все силы врага на севере, я не дам уйти ему, пока ты не придешь. Ничто не угрожает тебе. Мы вместе победим Камоса и поделим города Египта между собой».

Вот и ответ на второй вопрос. Апопи задумал взять египетскую армию в клещи. С севера ее атакуют гиксосы, с юга подоспеют нубийцы.

— Теперь я свободен? — пролепетал гонец.

— Свободен, если немедленно отпустишь девочку и пообещаешь доставить правителю наше послание.

Презренный трус все послушно исполнил.

Царица взяла насмерть перепуганную девочку на руки и принялась утешать.

Гонец застыл, боясь пошевелиться. Яххотеп продиктовала писцу язвительное предупреждение Апопи: пусть и носа не сует в Нубию. Отныне египтяне завладели оазисом, ему сюда нет пути. Неджех не получил и не получит его послания. Нубийцы не придут к нему на помощь.

54

Правитель приказал Яинасу сосредоточить войска под Мемфисом и сдерживать наступление египтян. Вскоре нубийцы ударят их с тыла, и армия Яххотеп и Камоса поневоле побежит на север, прямо в лапы к гиксосам.

Яннасу план правителя не пришелся по вкусу. Блистательному военачальнику претила зависимость от каких-то чернокожих, наверняка трусливых и медлительных. Его никогда так не унижали!

Еще незадача: разлив Нила. Вода прибывала с каждым днем. Колесницы увязнут в грязи, потонут, какое уж тут решающее сражение? Пришлось отступить на восток от Мемфиса. На это ушло много времени. Войско в безопасности, но толку от него мало.

На месте Камоса он воспользовался бы этой благоприятнейшей возможностью и повел бы в бой свои барки. Но юнец неопытен, неумен, к тому же несколько побед наверняка вскружили ему голову, так что он и остатков разума лишился. У Яххотеп врожденный изъян: она женщина, а стало быть, ничего не смыслит в военном деле. Трусиха станет уговаривать сына, чтоб тот подождал, подумал, и так уже много городов взяли, не то гиксосы, чего доброго, все назад отберут.

Вода прибывала стремительно.

— Давно Нил не разливался так царственно, — радовался флотоводец Хонсухотеп.

— Еще бы не царственно! — подхватил Афганец, недавно выслушавший донесения лазутчиков. — Приказал Нил Яннасу отступать со всеми колесницами, и негодяй послушался.

— Немедленно на барки, — приказал Камос.

— Государь, подожди денечек, ну, пожалуйста! — взмолился Усач. — Позволь переговорить с теми, кто нас поддерживает в Мемфисе! Если горожане будут на нашей стороне, Яннаса ждет немало неожиданностей.

— Слишком опасно! А вдруг вас схватят?

— Мы с Афганцем проберемся туда незаметней мыши.

Камос вопросительно посмотрел на мать, та кивнула.

— Завтра на восходе наши барки причалят в гавани Мемфиса. Готовьтесь к встрече, сделайте все возможное!


Усач любил Мемфис больше других городов. Прежняя столица с достоинством и величием переносила тяжкие испытания. Фараоны древности обнесли город белыми стенами и воздвигли множество храмов, к несчастью, теперь сожженных гиксосами. Впрочем, любоваться Мемфисом Усачу было некогда. Согнувшись в три погибели, он тащил на спине огромный кувшин с питьевой водой. У ворот двух водоносов остановили стражники.

— Стой! Кто идет?

— Мы крестьяне. Воин в черном приказал нам пополнить запасы воды в казармах. Нил разлился, так что пить из него нельзя.

— Проходи!

Ополоумевшие гиксосы сновали по улицам взад и вперед Видимо, военачальники гоняли их почем зря, не зная, что предпринять, коль скоро колесницы отступили и первоначальный план провалился.

Водоносы направились к развалинам храма Птаха.

Здесь ютились бедняки и среди них, должно быть, кто-то из прежних товарищей Усача и Афганца.

Они свернули в узкую безлюдную улочку, подошли к знакомому дому. Послышался лай. Они сразу узнали условный сигнал, который подавал заговорщикам умный пес.

Водоносы опустили наземь кувшины и распахнули залатанные одежды, показывая, что оружия у них нет.

— Это мы! Неужели не помните? Или нас и узнать нельзя? — возмутился Афганец.

В ответ гробовое молчание. Всякий почувствовал бы угрозу и убежал, но друзья стояли как вкопанные.

— Эй, вы, там! У нас времени в обрез. Пора приниматься за гиксосов!

Лезвие кинжала пощекотало Афганцу бок.

— Молодец, малыш. Подкрался ты незаметно, но не на того напал.

Приемом, усвоенным в Бени Хасане, он схватил мальчишку за ногу, повалил, больно заломил руку и отобрал кинжал.

— Хочешь стать воином, малыш, учись и упражняйся!

Из дома вышли пятеро мужчин. Среди них жрец Птаха, скрывающийся от гиксосов.

— Я их узнал! Это они подняли нас на борьбу с захватчиками. Мы думали, вас убили.

— Нас не убили, нас наградили. И не кто-нибудь, а сама царица Яххотеп. Завтра на заре египтяне дадут в Мемфисе бой гиксосам. Вы нас поддержите?

— Борцов в городе мало, большинство казнили.

— Какая разница, мало вас или много? — рассердился Усач. — Отомстим за казненных! Разделаетесь со стражей и подожжете корабли гиксосов, понятно? С остальными разберутся освободители Египта.

— Все жители города встанут против гиксосов! — горячился мальчик. — Я их немедленно оповещу. Вот увидите, все до единого!


Флотоводцу Яннасу не спалось.

Ему снилось, будто городская пристань и все корабли охвачены пламенем. Ворочаясь с боку на бок, он обдумывал необходимые меры предосторожности и заснул лишь под утро.

Его разбудил запах гари. Он вскочил как ошпаренный.

Подбежал к окну и увидел, что в гавани действительно бушует пожар.

Тут влетел помощник Яннаса.

— Флотоводец! Египтяне внезапно атаковали! Им удалось прорваться к городу.

— А фараончик и его матушка не так глупы, как я полагал! — покачал головой Яннас. — Все по местам! Готовься к бою!

— Мемфис горит. Жители беснуются. Все взбунтовались!

— В городе бунт, так и есть. Пусть бунтовщиками займется стража, у меня есть дела поважней!

Яннас мгновенно сообразил, что все преимущества на стороне египтян.

Благодаря разливу Нила барки смогут подплыть прямо к стенам города. Таким образом, яростные защитники Мемфиса станут прекрасной мишенью для египетских лучников.

Яхмес, сын Абаны, самый меткий из метких, сеял панику во вражеских рядах, убивая военачальников.

Когда градоправитель Эмхеб вместе со своими воинами высадился на крепостную стену, гиксосы дрогнули.

Воодушевленные, разгоряченные боем египтяне теснили врага со всех сторон. Горожане убивали стражников кирками, киянками, палками — всем, что под руку подвернется. Усачу и Афганцу удалось пробудить в них воинственный дух.

Семь тысяч воинов, не уступавших в храбрости фараону Камосу, обрушились на гиксосов.

— А нубийцев все нет как нет? — с горечью осведомился Яннас у своего помощника.

— Даже вестей не шлют.

— Великолепный план правителя провалился с треском. Отстоять Мемфис мы не сможем. Нужно спасать людей из этого осиного гнезда!

Флотоводец Яннас отступал впервые в жизни. Ничего не поделаешь, он был связан по рукам и ногам дурацким приказом, к тому же обстоятельства сложились на редкость неудачно. Продолжать бой при такой ситуации — безумие!

Оставив небольшой отряд смертников прикрывать отступление, Яннас увел гиксосов на северо-восток, где погрузил воинов, лошадей и колесницы на корабли и поспешно поплыл к Аварису.

Он сделал все что мог. Сберег свое войско. Да, он сдал противнику крупный город и не нанес значительного урона. Да, египтяне красиво одержали победу. Все равно решающее сражение впереди.


Камос собственноручно прикончил последнего гиксоса, который, выполняя приказ Яннаса, стойко держался до конца.

Победа ошеломила египтян.

Столица Старого царства наконец-то свободна!

В городе не осталось ни одного стражника! От радости горожане пели и танцевали на улицах. Старики плакали от счастья. Ребятишки смеялись. Из темниц выпустили узников. Лекари, с Кошечкой во главе, облегчали страдания раненых. Чернокожая красавица свято исполняла свой долг и требовала того же от помощников.

Афганец и Усач пришли во дворец, с трудом переставляя ноги от усталости. Едва выжившие под пытками, измученные лишениями жрецы и бывшие сановники Мемфиса поздравляли Камоса и Яххотеп с победой. Анат любовалась величественной осанкой любимого и дивилась его необычайной выдержке.

— А вы, похоже, отделались легким испугом, — с завистью проговорил, подходя к друзьям, градоправитель Эмхеб.

Из раны на левой руке у него сочилась кровь.

— Нужно немедленно перевязать руку! — набросился на него Усач. — А так ты прав, мы справились играючи.

— Взгляните на царицу! — сказал Афганец. — Представляете, что она сейчас чувствует?

Яххотеп действительно радовалась: путь к Аварису, логову темного владыки Апопи, теперь открыт!

55

Афганец и Усач впервые за долгое время тщательно вымылись, выбрились, умастили кожу благовониями и запаслись особым снадобьем из меда, красного натра и морской соли, чтобы спастись от укусов насекомых, столь многочисленных в болотистой Дельте. Впрочем, все освободители Египта готовились к предстоящему походу с не меньшим усердием.

Камос не зря объявил им: «Идем на Аварис!» Во время разлива Нила обширные поля северных номов превращаются в озера, так что барки пройдут повсюду. Нельзя упускать такую возможность!

На последнем военном совете царило оживление. Даже хранитель печати Неши потирал руки, предвкушая несомненную победу.

— Ну, на этот раз Апопи от нас не уйдет!

Градоправитель Эмхеб охладил его пыл.

— Рано праздновать. Одолеть гиксосов не так-то просто. Численный перевес по-прежнему на их стороне. К тому же мы не знаем, каковы укрепления Авариса.

— Правитель не ждет нападения, не забывай об этом, — возразила царица. — По логике вещей мы должны бы надолго обосноваться в Мемфисе и потихоньку готовиться к решающему сражению.

— Барки готовы к отплытию, — сказал Камос. — Завтра на заре выступаем.

В залу вошел помощник одного из военачальников.

— Царица, послание из Сако! На город напали гиксосы, градоправитель просит поскорее прислать подкрепление.

— Что еще он пишет?

— Больше ничего, царица. Голубя ранили в пути, он прилетел измученный. Нам не удалось его спасти…

— Я немедленно отправляюсь в Сако, — решила Яххотеп. — Если гиксосы захватят город Фивы окажутся под ударом. Этого нельзя допустить. И вы тоже поторопитесь, возьмите Аварис, время не ждет.

Камос и остальные военачальники помрачнели. Если с ними не будет Яххотеп, сердца армии освободителей Египта, они проиграют битву. Но царица была непреклонна.

— Белая корона Верхнего Египта и оправленное в золото священное кормило власти, установленное на передовом судне, поведут фараона к Дельте. Камос быстро достигнет Авариса и обрушится на него как коршун. Он низвергнет тирана!

Юный фараон поднялся, вдохновленный ее верой.

— Флотоводец Хонсухотеп, готовься к отплытию.


Передовое судно стремительно скользило по глади вод. Флотоводец Хонсухотеп с удивлением наблюдал, как священное золотое кормило, внезапно ожив, само находило верное направление и выводило барку на стремнину. Флотоводцу оставалось лишь слушаться его велений.

Освободители Египта недоуменно озирались по сторонам. Дельта вовсе не походила на привычные для них южные номы. Насколько хватало глаз, простирались обширные поля, изрезанные каналами, густо поросшие по краям папирусом и камышом-ситником, ныне затопленные водой.

Они миновали Гелиополь, Летополь, Бубастис, не останавливаясь, не ввязываясь в бой, не отвлекаясь и не отдыхая, чтобы как можно скорей достичь главной цели.

Взятие Мемфиса воодушевило молодых воинов, они все время смеялись и подшучивали над постыдным бегством гиксосов.

Усач, не торопясь, пережевывал сушеную рыбу.

— Славные ребятки, — заметил он вполголоса, прислушавшись к разговору новобранцев. — Вот только не понимают, с кем мы имеем дело. Может, это и к лучшему.

— Думаешь, Авариса нам не взять? — с вызовом спросил Афганец.

— Конечно, с самого начала войны нам постоянно везет. Но сейчас с нами нет царицы…

— Зато мы застанем их врасплох!

— Ты хоть знаешь, какие у Авариса крепкие стены? Тараном их не пробьешь!

Афганец укоризненно покачал головой, мол, унывать не стоит. Тут к ним подошел градоправитель Эмхеб.

— Да брось ты этот жалкий сушеный хвост! На барке найдется что повкусней.

— А по мне и хвост неплох. Я не голоден, — огрызнулся Усач.

Добродушный великан не обиделся.

— Нет, я не о том. Просто впереди у нас тяжкий бой, Аварис уже близко. Мы пойдем первыми. Прикроем фараона Камоса. Так что вряд ли уцелеем. Давайте, друзья, хоть повеселимся напоследок. Поедим от пуза. Передохнем.

Усач согласился, что мысль вполне здравая. И стал разыскивать Кошечку.

По его глубокому убеждению, ласки возлюбленной утешали намного лучше самой вкусной еды.


Камос с восторгом озирал бескрайние просторы Нижнего Египта, владения красной короны. И вся эта красота досталась гиксосам? Да не бывать тому! В его сердце разгорался гнев. Он был готов к предстоящей битве. Вскоре на горизонте показался Аварис.

Юноша поспешил к Анат. Хотел попрощаться с любимой.

Ласково обхватил ладонями рыжеволосую голову, заглянул в синие глаза. Она смотрела на него с безграничной нежностью, ее любовь росла с каждым днем.

— Идти на столицу гиксосов — сущее безумие, верно? — тихо спросил он.

— Священное безумие заставляет воина бросаться с мечом на огромное чудовище. Ты подобрался к темному владыке совсем близко. Он слишком уверен в собственном могуществе, и потому ты его одолеешь.

Камос взял изящный сосуд с драгоценным благовонием, подаренный ему в Мемфисе. Все ароматное масло он вылил на шею и плечи любимой.

— Как ты можешь любить чужеземку, женщину, что принадлежала отъявленному негодяю? Как ты можешь любить меня?

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Анат.

— Ты же знаешь, это невозможно. Ты фараон великого Египта, а я…

— Ты моя любимая, ты та, что меня любит. Нет закона, запрещающего нам освятить наш союз.

— Не надо, не говори. Ничего не говори, милый.


Разлив Нила с благословения щедрого бога Хапи нес на поля египтян черный ил. Благодаря ему земля становилась тучной и приносила обильный урожай.

К тому же вода смывала всякую пакость: скорпионов, грызунов, змей. Но не все радовались разливу. К примеру, бегемоты. Их было видимо-невидимо в Дельте. Днем они сидели в воде, а к ночи выбирались на берег и паслись. Им приходилось нелегко в это время года.

Главный враг бегемотов — крокодил. На взрослых животных он не нападает, зато охотно пожирает новорожденных. Поэтому самки в ярости затаптывают коварного хищника. С виду добродушные и медлительные, бегемоты опасны, если их разозлить.

— Никогда не думал, что бегемотов может быть так много, — удивлялся Усач. — Хорошо еще, что здесь просторно, иначе они потопили бы наши барки.

— Все равно миновать их нелегко, боюсь, серьезных повреждений не избежать, — посетовал Хонсухотеп.

— Давайте перебьем их гарпунами, — предложил Афганец.

— Со всеми бегемотами нам не справиться, — возразил градоправитель Эмхеб.

— Лучше направим их против гиксосов. Бегемоты сметут все. Священные животные Сета помогут нам, вот увидите!

— Как же их направить, государь?

— Есть старое доброе средство: пощекочешь бегемоту нос тростинкой, он и рассвирепеет. В Фивах это знают даже дети. Наломаем длинных стеблей ситника, чтобы держаться подальше от рассерженных тварей, пощекочем им носы, а потом погоним на север. Они отлично расчистят нам путь и посеют в Аварисе панику.

Лучшие пловцы охотно согласились выполнить опасное поручение фараона.

Каждого обвязали веревкой, чтобы мгновенно втащить на барку, спасая от гнева бегемотов. Но, несмотря на все предосторожности, двое юношей погибли.

Сначала раздался оглушительный рев, словно взбешенные животные старались перекричать друг друга. Вода буквально закипела. Египтяне даже испугались, что бегемоты стиснут барки со всех сторон и раздавят, так что щепки полетят. Но вдруг вожак издал протяжный клич и действительно повел все стадо на север.

Флагманское судно со священным золотым кормилом не пострадало. Камос надел белую корону Верхнего Египта, призывая Сета помочь ему в борьбе с темным владыкой, дерзко объявившим себя воплощением грозного и злопамятного бога.

56

С трудом сдерживая ярость, флотоводец Яннас мерил шагами просторный зал для приема послов во дворце правителя. Он ждал не первый час, но никто к нему не вышел. Глава войска гиксосов не удостоился высочайшей аудиенции.

Наконец появился главный распорядитель казны Хамуди.

— Могу ли я говорить с владыкой? — Яннас задыхался от гнева.

— Владыка занемог. У него боли в почках и ноги страшно распухли. Сейчас он уснул. Никто не осмеливается его беспокоить.

— Да ты, похоже, смеешься надо мной!

— Он затворился в своих покоях и не велел никому стучать. Мы не можем ослушаться его приказания.

— Неужели, Хамуди, ты не понимаешь, что сейчас не до шуток? Нам угрожает опасность. Египтяне подходят к Аварису.

Казначей снисходительно улыбнулся.

— Не стоит так волноваться, флотоводец. Возьми себя в руки.

— Опомнись, Хамуди! Камос — серьезный противник, его армия многочисленна и сильна. В Мемфисе египтяне сражались как звери. Я впервые оборонялся и отступал, чтобы сохранить как можно больше воинов. Ведь ваши прославленные нубийцы так и не пришли, а при разливе Нила колесницы бесполезны. На месте Камоса я бы не стал выжидать. Взять Аварис не составит труда: сейчас его обороняют полнейшие идиоты!

Распорядитель казны помрачнел.

— Камос — всего лишь глупый мальчишка. Он засядет в Мемфисе, и, как только вода спадет, ты мгновенно выбьешь его оттуда. А пока что по приказу правителя отправишься в Шарухен. Поведешь на болота особо опасных преступников. Пусть Аберия пока отдохнет. Смотри, чтоб никто не убежал!

— Ты в который раз совершаешь невероятную глупость. Сейчас я нужнее всего в столице!

Хамуди взглянул на Яннаса с нескрываемой ненавистью.

— Исполняй приказ правителя, флотоводец, и не умничай слишком!


Апопи сжег оскорбительное послание Яххотеп и бросил гонца в лабиринт. Замысел правителя не осуществился. С досады он заперся в потаенном покое башни. Красная корона богини Уто, хранительницы фараона, сжигающего ока, не давала ему покоя. Согласно преданию, она наделяла царя даром ясновидения. Апопи глядел на красную корону, брал ее в руки, но надеть не мог.

Она была легкой, как перышко, яркой и гладкой, словно драгоценный камень. Никто не ведал, из чего она сделана.

В один прекрасный день Апопи убьет проклятого Камоса и снимет с него белую корону. Вот тогда и Верхний и Нижний Египет покорятся ему, обладателю священной двойной короны.

Он вновь попытался водрузить красную корону на голову, но сейчас же согнулся пополам от невыносимой боли в боку.

Висевшая у него на поясе волшебная фаянсовая фляга вдруг раскалилась докрасна, будто огромная капля расплавленного металла, и обожгла его. Пришлось поспешно перерезать кожаный ремешок.

Фляга упала и разбилась.

Правитель лишился магической карты, что служила ему столько лет. Без нее он не мог следить за перемещениями египтян и вредить им на расстоянии.


Стадо обезумевших бегемотов достигло рва у восточной стены Авариса. Оно распугало всех рыбаков, лодочников и стражников.

Заслышав истошные крики и шум, Танаи, супруга правителя, пожелала узнать, в чем дело. Вместе с тремя рабынями она поднялась на башню.

Внезапно над водой вспыхнул яркий свет и ослепил их.

— Сюда плывет золотая барка и что-то белое на ней! — в ужасе закричала одна из рабынь.

Послышался громкий голос фараона Камоса:

— Боги покровительствуют мне. Я сражаюсь за Истину и Закон. Египет воспрянет, освобожденный. Трепещите, жалкие твари, пришел час возмездия!

Напуганные до полусмерти рабыни и Танаи распластались на вершине башни, словно ящерицы. Слушая глас с небес, они боялись пошевелиться.

Египтянам было недосуг любоваться величественной и прекрасной столицей. Они разбивали одно за другим суденышки стражи, орудуя огромными камнями на канатах, иными словами, собственными якорями. Вскоре все стражники пошли ко дну.

Хамуди был в отчаянии.

Яннас далеко, на пути в Шарухен. А правитель Апопи заперся у себя в башне, и никто, даже распорядитель казны, не мог сообщить ему о случившемся.


Казалось, казначею снится кошмарный сон.

Проворные и быстрые египетские барки беспрепятственно сновали под носом у защитников крепости. Фараон в сияющей белой короне отдавал приказ за приказом. Правда, когда на стены поднялись лучники и осыпали нападавших стрелами, враги дрогнули.

— К этому чудовищу не подступиться! Даже разлив Нила не поможет нам подойти совсем близко, — доложил Камосу Хонсухотеп. — Они перебьют нас, стреляя со стен.

— Что ж, поплывем по западному рву и атакуем их с тыла.


Египетские барки вдруг повернули на запад. Теперь гиксосам было их не достать. Камос повел свой флот по широкому рву-каналу, прямо к торговой гавани Авариса, куда только что прибыли барки с дарами от всех номов Египта и других земель, плативших правителю дань. Чего только не было у них на борту! И ларцы из кедра, и золото, и серебро, и лазурит, и бирюза, и бронза, и боевые топоры, и кувшины с лучшим вином и маслом. Разгрузка только началась. При виде египтян носильщики завопили и побросали в страхе тюки на землю. Началось немыслимое столпотворение.

Люди бежали с пристани в надежде, что стражники их спасут, но те лишь награждали бегущих пинками. Носильщики обозлились и принялись прокладывать себе дорогу кулаками. В гавани завязалась ужаснейшая драка.

Усач и Афганец первыми соскочили с борта передового судна, исполненные решимости не оставить камня на камне от твердыни темного владыки. Они вовсю работали кинжалами и топорами, однако их опередили: главу стражи Авариса уже растоптали носильщики, разъяренные, как бегемоты.


— Египтяне захватили все торговые суда, — доложил один из военачальников распорядителю казны. — Нужно немедленно отправить в гавань воинов, по воде и посуху, иначе Камос ворвется в город!

Хамуди никак не мог поверить, что все это ему не приснилось. Воевать он не умел, и считал, что главное — отстоять дворец, а город спасать не стоит.

— Воинов в гавань посылать нельзя! Иначе крепость лишится защитников. А неприступные стены Авариса им все равно не одолеть!

— Отряд, что охраняет ворота, слишком мал. Ему не сдержать натиска египтян. Всех стражников перебьют!

— Не беда! Пусть выполняют свой долг и не пускают врага в столицу как можно дольше. Лучшие воины не должны отлучаться из дворца. Важнее всего — сохранить жизнь владыке!

И когда же, наконец, Сет его подери, старик спустится с башни?

— Распорядитель казны, египтяне близко!

Вновь раздался грозный голос Камоса:

— Презренный Апопи, развратный и малодушный! Неужели ты и теперь твердишь: «Я владыка Египта, все города мне покорны: и Гермополь, и Гебелен»? Знай, жалкий самозванец и лжец: я освободил многие номы, истребил тысячи гиксосов, поля залил их кровью, спалил горы их трупов, а пепел развеял по ветру. Стер с лица земли все, что ты воздвиг жестокостью и неправдой. Покарал предателей и палачей.

Камос высоко поднял кубок.

— Твои рабы собирают виноград и давят его, а вино выпью я! Я выкорчую твой сад выжгу твои поля, заберу твоих слуг. Отныне я буду жить в твоем дворце!

Египтяне между тем грузили драгоценные приношения обратно на барки, готовясь отправить их в Фивы.

Хамуди вместе с другими гиксосами слушал разинув рот речь величественного стройного юноши в белой короне. Внезапно он очнулся, обернулся к дверям и похолодел.

Завернутый с головой в красно-коричневый плащ владыка гиксосов невозмутимо наблюдал за своим незадачливым помощником.

— Владыка, — пролепетал Хамуди. — Я думал, нам будет лучше…

— Немедленно вернуть флотоводца Яннаса! Пусть ведет сюда все наше войско.

57

Ветра не было, и поэтому барка Яххотеп плыла медленно. Прошло несколько дней, прежде чем вдали показался Сако. Воины взялись за оружие, настороженно прислушиваясь и всматриваясь в проступающие очертания города.

Остался ли в живых хоть один египтянин? Если все убиты, то сколько гиксосов поджидает их тут? Что они задумали, где устроят засаду?

Царица с удивлением смотрела на Весельчака Младшего. Обычно умный пес раньше всех чуял опасность, но на этот раз спокойно лежал в тени под навесом и умильно смотрел на хозяйку, будто никаких гиксосов не было и в помине!

— В кустах на берегу кто-то есть! — крикнул дозорный.

Лучники приготовились, но Яххотеп поспешно остановила их:

— Не стреляйте! Это ребенок!

Маленький мальчик радостно махал ручонками, он первым заметил царицу. Вскоре подбежали и другие ребятишки. Вот показались женщины, веселые, дружелюбные.

На пристани собралась целая толпа горожан и воинов. Все принесли пальмовые ветви в знак торжественной встречи. Как только Яххотеп сошла на берег, послышались приветственные крики, пение, смех. Египтяне ликовали, ведь к ним вернулась царица Свобода!

Градоправитель, с трудом пробравшись вперед, низко склонился перед высокой гостьей.

— Значит, гиксосы не нападали на вас? — Яххотеп не знала, что и думать.

— Нет, царица. У нас все тихо и благополучно.

— Зачем же ты просил о помощи?

— Я не просил! И вообще не посылал к тебе ни голубей, ни гонцов.

Теперь найден ответ и на третий вопрос: темный владыка приказал соглядатаю разлучить Яххотеп и Камоса, разделить армию повстанцев. Вот откуда взялось лживое послание.

Вопреки их чаяниям, подосланный негодяй вовсе не умер и не убежал. Он нанес удар исподтишка накануне главного сражения.

Предстояло решить, что важнее: поскорее вернуться на север к Камосу или плыть дальше к Фивам? Скорее всего, Апопи задумал разрушить их, а не крошечный Сако.

Впрочем, тут и думать не о чем.

Камос — великий военачальник. В этом она убеждалась неоднократно. Он и без нее возьмет Аварис, на него можно положиться.

Царице становилось дурно при одной мысли, что палачи уже хозяйничают в ее родном городе. Что если коварный враг, заманивая египетскую армию на север, в то же время стянул войска к Фивам, источнику смуты? Отсечешь корни, обрежешь ветви, и восстание захлебнется!

— Царица! В честь твоего приезда мы устроим праздничный пир! — объявил градоправитель.

— Рано праздновать.

— А разве Египет не освобожден? Разве гиксосы не уничтожены?

— К сожалению, еще нет. Поспеши, градоправитель. Отправь всех женщин и детей в Фивы. День и ночь будь настороже. Если увидишь, что гиксосы приближаются к Сако, не геройствуй, отступай со всеми людьми.


Афганец с нежностью гладил кусочек бирюзы, взятый им с разрешения фараона из ларца на пристани.

— Родину вспоминаешь, да? — посочувствовал Усач.

— Такая красота родится лишь в горах Афганистана. Вот закончится война, и я снова займусь торговлей. Разбогатею.

— Не хочу показаться занудой, но позволь напомнить, что впереди у нас еще немало дел. Видал, какие высокие толстые стены воздвиг проклятый Апопи? Даже у меня поджилки трясутся. Чтоб взобраться на них, нужно уметь летать. Ни одна лестница не достанет до самого верха. А лучники у них не хуже наших!

— Что ты ноешь? Мало мы гиксосов побили?

— Не так уж много. Защитники крепости наверняка лучшие воины. Упрямые и выносливые, ослиное племя!

— С чего это ты вдруг раскис?

— По правде сказать, на душе у меня погано. Не нравится мне Аварис. Вроде жарко, а все равно от стен веет могильным холодом.

— Гляди, какое славное вино прислали Апопи! Отхлебни глоточек, полегчает.

Множество грузовых судов потянулось к югу. Камос уже мечтал, как принесет обильные жертвы Амону в Фивах. Однако его смущала странная тишина, окутавшая Аварис. Что замышляет Апопи?

Ведь он по-прежнему силен. Камосу удалось захватить гавань, отрезать город от внешнего мира. Но в столице немало запасов. И воинов хватает.

Хранитель печати Неши, по всегдашнему обыкновению суетился, оделяя всех едой. Градоправителя Эмхеба заботило, не вышлют ли гиксосы лазутчиков, не нападут ли внезапно. Он повсюду расставил дозорных и велел смотреть в оба.

— Что будем делать, государь? — спросил Эмхеб мрачно.

— Пошлем разведчиков. Пускай обследуют окрестности. Важно, чтобы в город не подвозили продовольствия. Темный владыка оголодает и запросит пощады.

— Долго же нам придется осаждать Аварис! Странно, что там сейчас тихо, лучники не стреляют… А ведь гиксосы вполне способны отогнать нас от стен!

— Может быть, мы преувеличиваем его мощь?

— Нет, государь. Уверен, он ждет подкрепления. Радуется, что мы не отступили. Хочет полюбоваться, как нас раздавят.

— То есть ты советуешь уйти подобру-поздорову? Взяли за горло чудовище — и то хорошо! Пора отпускать. Так что ли?

— Я не меньше тебя, государь, хочу изгнать из Египта гиксосов. Но сейчас не стоит упорствовать, иначе нас разобьют. Нужно отдохнуть и собраться с силами.

— С нами нет царицы, вот поэтому ты отчаялся. Как только она вернется, сомнения рассеются, мы воспрянем духом и с легкостью возьмем Аварис.


Трем стражникам удалось спастись.

Они не стали драться с носильщиками и сразу убежали в город, пока ворота еще не закрыли. Их мгновенно поймали и бросили в темницу. Потом наказали палками, привязав к столбу. Едва живые, окровавленные, они думали с тоской, когда же их выпустят и что заставят делать потом.

Дверь со скрипом растворилась. Вошел сам правитель, а с ним госпожа Аберия.

— Вы трусливо бежали, верно? — при звуке этого голоса кровь стыла в жилах.

Двое после побоев не могли говорить. Третий начал с трудом:

— Владыка, мы рассудили, что в городе от нас будет больше пользы. Носильщики взбесились. С египтянами никто и не сражался.

— Ты рассуждаешь как трус. В моем войске трусам не место. Гиксос выполняет приказ при любых условиях, чего бы это ни стоило. Госпожа Аберия вам это подтвердит.

— Владыка, умоляю, пощади!

Стражник мгновенно смолк. Огромные ручищи Аберии сомкнулись у него на шее. Она душила их с наслаждением, не спеша, стараясь, чтоб жертвы подольше мучились.

Гиксосам не терпелось поквитаться с египтянами.

Правитель поражал всех исключительным самообладанием.

Его супругу Танаи принесли во дворец без сознания и уложили в постель. Она металась в жару и бредила о пожарах, граде камней и потоках грязи. Рабыни не отходили от нее ни на минуту. Меняли повязку на лбу, поили травяным настоем.

Има, жена Хамуди, спасаясь от тревог, курила опиум. Заботливый муж ни в чем ей не отказывал. В одуряющем полусне Име казалось, что власть гиксосов несокрушима. Апопи, опытный лекарь, вмиг справится с египетской заразой.

Распорядителю казны было не по себе. Апопи сам приказал отослать Яннаса в Шарухен, испугавшись растущего влияния флотоводца. Но теперь, очевидно, обвинит Хамуди, что тот оскорбил главу войска в самый неподходящий момент.

Впрочем, его утешало, что Камос пока захватил только гавань. В окрестных селениях полно стражников. Они живо справятся со смутьянами.

Правитель задумчиво глядел вдаль, стоя на крепостной стене. Наглый мальчишка посмел вторгнуться в его владения и угрожать ему! Безрассудный юнец уверен, что неуязвим, коль скоро носит белую Корону.

Самонадеянность вскоре погубит его.

58

Пить нильскую воду еще было нельзя. Стоял нестерпимый зной. Египтяне страдали от жажды. Хранитель печати Неши позаботился, чтобы каждому воину дали два бурдюка питьевой воды. Дабы она не портилась на жаре, внутрь клали сладкий миндаль.

Молодой новобранец принес бурдюки с водой фараону. Мальчик гордился, что именно ему выпала такая честь.

— Барки готовы к отплытию, государь, — доложил градоначальник Эмхеб.

Камос решил обогнуть крепость и попытаться атаковать ее с севера. С востока их бы осыпали стрелами, задерживаться на западе также было опасно. Важно продержаться до возвращения Яххотеп. Никого не подпускать к городу и никого не выпускать из него. Потом прорваться внутрь и брать квартал за кварталом.

Фараон налил воду в кубок и смочил пересохшие губы.

— Как наши воины? Испуганы, подавлены? — спросил он Эмхеба.

— Они преданы тебе и готовы сражаться не на жизнь, а на смерть!

— Пока мы не взяли Авариса, власть Апопи неколебима.

Камосу нравилось спокойствие бесстрашного градоначальника. Ни разу за все эти годы великан не поддался унынию, не пожаловался на усталость.

Фараон поднялся на барку. Вдруг дозорный подал сигнал тревоги. Все замерли и насторожились.

Случилось самое худшее. С севера прибыл флот Яннаса. Корабли гиксосов плыли по западному рву и восточному, намереваясь взять в клещи египтян, захвативших гавань Авариса.

Наконец-то флотоводец получил разумный приказ! Собрать воинов, рассеянных по городам Дельты, и стянуть все силы к столице. Теперь уж Камосу не уйти от расплаты!

Яннас, воодушевленный предстоящим сражением, даже забыл обиды. Проклятый Хамуди его оскорбил, неблагодарный правитель выслал в Шарухен. Что ж, о них он подумает позже. А сейчас он стал самим собой, безжалостным и могучим вождем гиксосов. Жалкий мальчишка узнает, какова его сила в открытом бою!

Бой будет кровавым. Египетские барки быстры и маневренны. Бунтовщики, несомненно, научились воевать, коль скоро взяли столько городов. Но это его не тревожило. Главное, никакой дурак, вроде распорядителя казны, не станет теперь давать ему указаний. Не сунет носа в его дела.

Правитель недооценивал врага. Яннас не повторит его ошибки. Он подступит к гавани с запада и с востока, вынудит египетский флот сражаться на два фронта и тем самым ослабит его. Едва ли мальчишка заблаговременно отослал торговые суда. Их обилие помешает египтянам лавировать.

— Вижу гавань Авариса! — крикнул дозорный с мачты. — Торговых судов там нет, одни египетские барки.

«А мальчишка не так уж глуп. Из него выйдет толк, пожалуй. Не просто будет с ним сладить», — уважительно подумал Яннас.


— Корабли гиксосов мощнее и тяжелее наших. Если они пойдут на таран, нам не выстоять, — сказал градоначальник Эмхеб.

— Единственный выход — немедленно повернуть к востоку. Не разделяться. Мы прорвемся!

Гиксосы не ожидали столь быстрой и решительной атаки, поэтому не успели преградить путь египтянам. На некоторое время они даже растерялись, и Камос решил, что прорыв удался. Однако вскоре в ход пошли канаты и крючья: гиксосы начали захват египетских барок. Завязалась кровопролитная сеча.

Первого же врага, ступившего на палубу передового судна, настиг топор Усача. Двое других отведали меча Афганца. Яхмес, сын Абаны, и его лучники стреляли без устали.

Многим баркам удалось уйти от погони, но некоторые пострадали всерьез.

Резня на передовом судне продолжалась. Воины Эмхеба не зевали, посылали стрелы без перебоя, чтобы отогнать от главной барки еще один корабль гиксосов. Египтяне жертвовали собой, прикрывая фараона.

Яннас застрял в западном канале. Ему мешали собственные неповоротливые суда. Флотоводец рвался в бой и чуть не плакал с досады.

Хонсухотеп вел барку. Камос сражался с невероятной яростью и отвагой. Огромный гиксос занес над ним топор. Усач бросился царю на помощь. Он сразил великана, вонзив меч ему в брюхо, но тот все равно успел рубануть Усача по левому виску. Потеряв сознание от дикой боли, храбрец повалился на борт и едва не упал в воды Нила.

— Ура! Мы вырвались! — радостно воскликнул Хонсухотеп, подбадривая египтян.

Действительно, корабли гиксосов отстали.

Один из врагов подкрался к Афганцу со спины, и тому бы не выжить, если бы не Анат. Она вовремя ударила подлеца кинжалом. Афганец обернулся на крик и добил гиксоса. Тут глазам Анат открылось ужасное: к Камосу, стоявшему на носу барки, приближался гиксос с копьем.

Никто больше не видит, какая опасность грозит царю. Кричать бесполезно: возлюбленный не услышит.

Собрав все силы, Анат бросилась наперерез, и копье пронзило ее.

Юный царь, вне себя от горя, понял, что любимая пожертвовала жизнью ради него. Не разбирая дороги, наступая на трупы, он ринулся на убийцу. Мощным ударом раскроил ему череп и застыл с окровавленным мечом в руке.


Войско Яннаса впервые понесло столь значительные потери. Немало истребили египтян, но гиксосов полегло больше. Камос оказался талантливым военачальником, и египетские барки не подвели.

— Продолжаем погоню? — спросил флотоводца его помощник.

— Нет, нам их не догнать. К тому же вполне возможно, Камос хочет заманить нас в ловушку. Их флот во много раз превосходит наш. Впрочем, разлив Нила не вечен. Когда-нибудь все равно их сомнут колесницы гиксосов.

Лучники на стенах крепости радостно приветствовали флотоводца-победителя, отогнавшего врага от столицы. Воины и раньше его обожали.

Теперь он спаситель Авариса, правая рука правителя Апопи. Хамуди с мрачностью думал о том, что Яннас вскоре совсем оттеснит его. Придется кланяться наглому выскочке.

Раньше распорядитель казны не заботился о войске, больше поощрял тюремщиков, палачей, соглядатаев. Нужно исправить эту ошибку, пока не поздно.

Когда Хамуди вернулся домой, его встретила сияющая Има.

— Мы спасены! Ведь, правда, мы спасены?

— Отправимся во дворец. Ты навестишь госпожу Танаи. Я переговорю с владыкой.

Апопи сидел в самом темном углу в простом кресле без украшений.

— Владыка, флотоводец Яннас обратил в бегство презренных египтян!

— Ты, похоже, им недоволен, верно?

— Наоборот! Я счастлив. Хотя жаль, что погибло столько храбрецов и потонуло много кораблей. Лишь по этой прискорбной причине флотоводец не погнался за врагом и не добил его. И еще одно печальное упущение отравляет мне праздник: Камос по-прежнему жив и здоров.

— Ты уверен? — в голосе правителя слышалось зловещее злорадство.

59

Безутешный Камос рыдал над бездыханной Анат, сжимая ее остывшую руку.

Усач не ушел на речное дно. Его вовремя оттащили от борта, но он по-прежнему лежал без сознания, истерзанный и окровавленный. Кошечка в ужасе осматривала его раны. Хвала богам, смертельных нет! Только левое ухо разрублено.

— Скорей, принеси обезболивающее!

Помощник подал целительнице маленький круглый сосуд с особым, весьма действенным снадобьем, в состав которого входил опиум. Кошечка влила несколько капель в приоткрытый рот Усача. Теперь ее возлюбленный несколько часов будет спать, не чувствуя боли.

Она обмакнула полотняный лоскуток в смолу явора и обтерла рану. Лезвием кинжала аккуратно отрезала клочья содранной кожи. Затем сшила ухо льняной нитью, ловко орудуя тончайшей бронзовой иголкой.

— Думаешь, срастется? — усомнился Афганец.

Кошечка обиделась всерьез.

— Все срастается, если сшила я. Подойди-ка! Что у тебя с плечом? Рваная рана? Сейчас и тобой займемся.

Афганец вдруг медленно осел на палубу. Его тяжело решило, и, хотя он держался до последнего, боль взяла свое.

Фараон смотрел, как тело его самоотверженной подруги заворачивают в погребальные пелены. Его сердце рвалось на части.

— Разворачивайся к Аварису! Назад! — внезапно приказал он.

— Люди устали. У нас много раненых, — попробовал вразумить его градоначальник Эмхеб, который и сам едва держался на ногах.

— Покажем гнусным гиксосам, что с нами так просто не справишься!

— Государь, опомнись!

— Пусть воины умоются, облачатся в чистые одежды и готовятся к бою. Мы снова атакуем Аварис!

Флотоводец Хонсухотеп послушно подал знак другим баркам.

Кошечка, закончив перевязку, подбежала к градоначальнику в испуге.

— Что случилось?

Тот бессильно опустился на груду свернутых канатов.

— Мы возвращаемся. Гиксосы празднуют победу и не ждут нас. Яннас не готов к обороне города. Фараон хочет воспользоваться этими преимуществами. Захватить их врасплох.

— Но их по-прежнему больше! У нас столько раненых и убитых.

— Это так, — согласился Эмхеб.

— Яннас — опытный воин. Его врасплох не возьмешь.

— Все верно.

— Значит, мы идем на верную смерть?

— Правильно, моя умница.

Дозорные в Аварисе решили, что им мерещится. Должно быть, от жары и ярких бликов на воде что-то приключилось с глазами.

Вот и в пустыне многие видят миражи. Не мог же египетский флот обратиться вспять?

Добро бы одна барка, а то весь, целиком!

Яннас как раз объяснял военачальникам, как оградить столицу от следующего нападения. Тут ему сообщили, что египтяне снова идут на приступ.

— Смелый мальчик! — одобрил флотоводец. — Прет на рожон. Хочет победить во что бы то ни стало. Впрочем, ему это не удастся. В его годы, помню, я был таким же безрассудным и неукротимым.

— Он вправду опасен? — забеспокоился один из присутствующих.

— Конечно, нет. Он просто себя погубит. Ведь Камос не знает, что у меня на севере вблизи Авариса есть еще корабли. Они не участвовали в битве. Мои воины полны сил и готовы к бою. А египтяне измучены до предела.


Стоя на носу передового судна, Камос думал о матери.

Он ни минуты не сомневался, что царица одобрила бы его решение и сама бы так поступила. Гиксосов поразит возвращение египтян как гром среди ясного неба. Кто мог бы предположить, что они так упорны и стойки?

Он чувствовал, что все вокруг, от простого воина до флотоводца Хонсухотепа, считают его безумцем. И все-таки они пойдут за ним до конца.

— Нас заметили с башни, — предупредил Камоса флотоводец. — Прикажешь прибавить ходу?

Но фараон не смог ему ответить. На лбу у него выступил холодный пот. Небо вдруг опрокинулось и слилось с водой. Он пошатнулся.

— Государь! Что с тобой, тебе плохо?

Голова кружилась так сильно, что царь едва не упал. Хонсухотеп поспешно подхватил его, затем усадил прямо на доски палубы.

— Ты ранен, государь?

— Нет, не помню, нет.

— Я позову Кошечку. Сейчас все будет хорошо.

Откинувшись навзничь, фараон тяжело дышал.

Целительница не обнаружила ни единой раны.

— Странная болезнь, я такой не знаю. Отнесите фараона в тень и дайте ему воды. Пусть отдохнет.

— Подавать сигнал к наступлению?

Камос не сразу понял обращенный к нему вопрос. Он совсем позабыл о битве. В голове стоял туман. Язык не ворочался.

— Нет, флотоводец. Уходи от Авариса. Плыви к Фивам.


— Египтяне вновь отступили, — доложил Яннасу дозорный.

Тот был явно разочарован.

— Прикажешь преследовать врага?

— Ни в коем случае. Они явно нас дразнят, заманивают в ловушку. Дерзко возобновил атаку и думает, что я такой же мальчишка и тотчас погонюсь за ним. Наверняка с юга подошла Яххотеп. Затаилась, пантера, и ждет, пока мы попадем к ней в когти.

— Жду других приказаний.

— Очистите гавань от трупов. Похороните всех. И держите ухо востро. Если противник появится вновь, немедленно сообщите мне.

Яннасу предстоял нелегкий труд. Привести в порядок здешнее разложившееся войско. Избавить его от тлетворного влияния Хамуди и его прихвостней. Совсем избавиться от мерзкого казначея не удастся. Правитель ему доверяет. Он ловок и хитер. Пусть ведает хозяйством и ловит изменников. Но в войну не вмешивается. Тут царит флотоводец. Апопи придется признать, что египтяне — не сборище трусов и глупцов. Верхний Египет ополчился на Нижний, юг сражается с севером. Полно играть. Пора взяться за дело.

Военный флот двигался быстро, а торговый медленно. Поэтому Хонсухотеп без труда догнал грузовые барки, нагруженные драгоценностями из Авариса.

Во всех прибрежных селениях передовое судно встречали радостными криками и песнями. Прошел слух, будто гиксосы повержены. Да здравствует всепобеждающая белая корона Верхнего Египта! Все пировали и плясали. Смеялись, играли на флейтах. Наконец-то великое Солнце одолело тьму!

Когда они подплывали к крупным городам: Мемфису, Ахмиму, Гермополю, Кусам, фараон через силу вставал, чтоб показаться подданным. Видя их радостные счастливые лица, он верил, что исцеление придет. Но сейчас же его одолевало головокружение, ноги подгибались, он падал без сил и долго-долго лежал, простершись, не в силах ни встать, ни уснуть.

— Фивы близко, — сказал Усач, чтоб подбодрить Камоса.

Ухо у него почти зажило.

— Не могу взять в толк, отчего царица отправилась в Фивы, вместо того чтоб вернуться к нам?

Афганец поправлялся медленно.

— А я не понимаю, куда вдруг подевались все наши ручные голуби, — подхватил он.

— Зато мы дошли до Авариса, и Яннас не сокрушил нас!

— Оно бы хорошо, только вот крепость и ее хозяин по-прежнему в целости и сохранности. И едва ли Яннас вскоре не пожалует к нам.

Усачу тоже не давала покоя мысль о страшных колесницах.

Но пока что ярко светило солнце, берега приветливо зеленели, а в Фивах героев, освободителей Египта, ожидали пиры и праздники, всеобщая благодарность и любовь.

60

Взрослые воины со слезами прижимали к сердцу жен. Юных новобранцев окружили восхищенные девушки. Счастье переполняло сердца.

Жители Фив дивились изобилию привезенных богатств. Носильщики сгибались до земли под их тяжестью. Кто усомнится, глядя на эту роскошь, в том, что фараон одолел гиксосов?

Камоса долго не отпускали, каждый желал поздравить великого воина. Хонсухотеп и Эмхеб поддерживали его под руки. Народу сказали, что юный царь ранен в ногу, и потому ему трудно ходить. Но Яххотеп, как только увидела старшего сына, сразу поняла, что он умирает. Однако превозмогла душевную боль и постаралась весело улыбнуться. Не хотела испортить подданным праздник.

Царицу и фараона отнесли во дворец на носилках.

Их встретили сияющие Тетишери и Яхмос. Мальчик не мог дождаться, когда же вернется его старший брат.

— Ты такой худой! — удивился он.

— Битва была не из легких, — ответил Камос.

— Всех гиксосов убил?

— Нет, немножко тебе оставил.

— Это хорошо.

Тут Камос почувствовал, что теряет сознание. К нему бросился управитель царского дома Карис.

— Фараон просто устал с дороги, — успокоила всех Яххотеп. — Ему нужно отдохнуть. Я сама принесу благодарственные жертвы Амону.


Все привезенные из Авариса сокровища посвятили богу Амону. Золото и лазурит пошли на украшение храма в Карнаке, который, по преданию, был построен на том самом месте, где из предвечной пучины вод на заре творения возник первозданный холм, освещенный божественным светом. Остальное щедро раздали жителям Фив.

Никто не заметил, как тяжело было на сердце у Супруги бога, когда она произносила слова священного гимна.

Как только торжественное жертвоприношение закончилось, царица поспешила во дворец. Здесь вовсю готовились к пиру. Управитель царского дома суетился за десятерых.

— Скажи, царица…

— Я приказываю прекратить все приготовления.

У покоев Камоса ее ждал главный лекарь.

— Царица, фараона отравили. В этом нет сомнения. На беду, исцелить его невозможно. Много времени прошло. Яд распространился. Силы царя иссякли. Кровь заражена.

Яххотеп вошла в покои и затворила дверь.

Камос лежал, облокотившись на подушки, устремив взгляд к закату. Мать нежно взяла его за руку.

Он чуть слышно забормотал:

— Аварис цел, и темный владыка жив. Но мы убили многих и показали, что сильны, крепки духом, упрямы. Флотоводец Яннас понял, что египтяне не отступятся. Нужно собрать побольше воинов, снова напасть на Аварис и освободить Дельту. Однако отпущенный мне срок вот-вот истечет. Я больше не могу противиться смерти. Прости, матушка, что я перекладываю на твои плечи непосильное бремя. Ты начала эту борьбу, и тебе придется довести ее до конца.

Горючие слезы струились по щекам царицы, но голос ее не дрожал.

— Я найду подсыла правителя и казню. Это он обманом вынудил нас разлучиться. Это он отравил тебя, чтобы проклятый Аварис устоял.

Камос попытался улыбнуться:

— Значит, верил в нашу победу. И ты победишь, вот увидишь. Ради отца и меня.

— Клянусь.

— Я пытался быть достойным тебя и отца. Уверен, младший брат меня заменит. Прошу тебя лишь об одном.

— Ты фараон. Приказывай.

— Пожалуйста, пусть память о моей главной битве сохранится!

— Поверь, и через века никто не забудет о твоих подвигах! Тебя будут чтить в Карнаке наравне с другими богами. Лучшие мастера запечатлеют на каменной стеле рассказ о твоей отваге.[11]

— Жалко умирать молодым. Но ты рядом со мной. А впереди беспечальное царство праведников. Вон там, на западе. Много ночей я не мог уснуть. Теперь наконец отдохну.

Камос крепко сжал руку матери. Его душа устремилась к небу.


Бальзамировщик сказал царице:

— Камос присоединился к сонму богов и нашел успокоение в царстве Осириса. Его тело было холодным, а это — прекрасный знак. Фараон еще при жизни изгнал все страсти и гнев, порождающий тлетворную теплоту. Он чист. Он праведен голосом.

Потеряв мужа и двадцатилетнего сына, Яххотеп не сломалась под ударами судьбы. У фараона не было ни жены, ни наследника, поэтому все погребальные обряды совершила для него мать.

Ей снова предстояло управлять страной до совершеннолетия сына, теперь уже младшего.

В саркофаг Камоса, украшенный орнаментом из птичьих перьев, царица положила опахало с эбеновой рукоятью, украшенной золотом, символ божественного дыхания. И еще — боевой топор и крошечную барку, в которой усопший будет вечно странствовать по беспредельному небу.


Все удивлялись, с какой сосредоточенностью и серьезностью участвовал десятилетний Яхмос в погребальной церемонии. Он следил за работой бальзамировщиков. Шел за саркофагом, когда его несли к реке. Переправился вместе с ним на западный берег Нила к городу мертвых.

Древние мудрецы Египта не случайно говорили, что к десяти годам созревает внутренняя сущность человека, и он вполне отвечает за свои поступки.

Долг повелевал Яххотеп подготовить Яхмоса к принятию царского сана, продолжать борьбу с гиксосами и найти предателя, причинившего ей так много горя.

После того как двери гробницы закрылись, градоначальник Эмхеб подошел к Супруге бога.

— Прости, царица, я не могу не предостеречь тебя.

— Говори, Эмхеб.

— Я был у стен Авариса. Крепость абсолютно неприступна. Всем известно, что боги наделили тебя сверхъестественной силой, все видели сотворенные тобой чудеса. Но темный правитель окружил себя надежной защитой. Мы можем снова и снова идти на приступ. И каждый раз будем отступать, теряя лучших воинов. Именно этого он и ждет. А когда мы совсем ослабеем, Апопи прикончит нас.

— Пока о взятии Авариса рано думать. Мы исполним последнюю волю фараона. Ты отправишься в Мемфис, позаботишься, чтобы город был надежно защищен. Потом соберешь в окрестных селениях побольше новобранцев.

Эмхеб вздохнул с облегчением и подивился, что даже в горе царица сохранила здравый смысл и твердость духа.


Тетишери так ослабела от слез, что не смогла проводить старшего внука в город мертвых. Ее терзала мысль, что вот она, старуха, жива, а двадцатилетний юноша умер. И еще она с ужасом поняла, что отныне Яхмос лишился всех детских забав и больше никогда уже не засмеется беззаботно и весело.

Смерть Камоса положила конец всем праздникам, вернула египтян с небес на землю. Они осознали, что война с гиксосами не закончена, вражеская сила пока несокрушима, а Фивы по-прежнему под угрозой.

Яххотеп помогла матери приподняться.

— Я так устала, — шепнула Тетишери. — Лучше бы мне не просыпаться.

— Карис позаботился о поминальной трапезе. Ты должна на ней присутствовать. Соберись с силами. Или ты забыла, что Яхмос нуждается в тебе? Его еще многому нужно научить.

— Я горжусь тобой, дочь моя. Что дает тебе такую несокрушимую силу?

— Любовь к родной земле.

Старая царица, превозмогая немощь и душевную боль, пришла в пиршественный зал. Она знала, что дочь права. Во время трапезы Яхмос попросил ее рассказать о фараонах Старого царства, и Тетишери осознала особенно явственно, что нет большего счастья, чем растить достойного преемника древним царям. Что ей рано еще уходить.


Яххотеп гуляла в дворцовом саду. Внезапно Весельчак Младший насторожился.

Навстречу царице шел хранитель печати Неши. Супруга бога ласково погладила пса, но тот по-прежнему скалился и рычал.

— Прости, что докучаю тебе, царица, но мне нужно с тобой поговорить.

Неужели Неши узнал что-то о предателе?

— Мне казалось, я верой и правдой служу фараону Камосу. Выполняю все его приказы. Теперь его с нами нет, и я ухожу. Меня гложет чувство вины. Я не уследил, не спас его. Накажи меня, царица, и спаси Египет! Ты так нужна нашей несчастной стране.

— Ни Египет, ни любая другая земля не нуждается в спасителях. Не человек, а Истина и Закон должны править царством. Когда в Верхнем и Нижнем Египте вновь воцарится Маат, беда минует. Будь предан богам, а не людям. Тогда и только тогда твое служение станет чистым.

Царица ушла вглубь сада. Пес последовал за ней. Ей нужно было поговорить в тишине с ушедшими, мужем и старшим сыном. Оба они пожертвовали собой ради свободы Египта. Яххотеп молилась лунному диску, лику ее бога-покровителя, чтобы он даровал ей силы рассеять мрак и привести Египет к свету.

Примечания

1

Иероглифический знак «анх», т-образный кресте петлей, означал «жизнь». (Прим. авт.)

2

Саркофаг фараона Секненра хранится в государственном музее Каира.

3

Ментухотеп («Монту доволен») — теофорное имя фараонов XI династии. Ментухотеп II правил около 2046–1995 гг. до н. э.

4

Позднее греческое название Нехена, под которым он более известен, — Нераконполь.

5

Жаба 3. (Zaba Z.). Астрономия в Древнем Египте и вычисление прецессии мировой оси // Archiv Orientani. Supplementa II. Prague, 1953.

6

Египетское выражение, означающее подчинение и лояльность союзников по отношению к египетскому царю.

7

Согласно представлениям египтян, бог солнца Ра ежедневно пересекал небо в солнечной барке, сопровождаемый божественным экипажем. На закате он спускался в потусторонний мир, где каждую ночь происходила битва между экипажем барки и врагом солнца, змеем Апопом.

8

Расстояние от Фив до Гермополя примерно 370 километров.

9

То есть восьмерки богов. (Прим. ред.)

10

Лишт находится в пятидесяти километрах к югу от Каира. Это царский некрополь XII династии, где сохранились руины двух царских пирамид и мастабы знати.

11

В Карнаке действительно сохранились до наших дней две стелы с описанием похода Камоса на Аварис. Благодаря этим стелам ученые узнали многое о борьбе египтян с гиксосами.


на главную | моя полка | | Война корон |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 1.0 из 5



Оцените эту книгу