Бледно-желтая луна, зависнув в патоке черного неба, свысока наблюдала за уснувшим тихим городком, заливая улицы серебристо-голубоватым светом. Теплый летний ветер доносил с пустырей, раскинувшихся сразу за городом, запахи высушенных солнцем трав и цветов. Вялый и ленивый, не несущий облегчения, он шевелил занавески в открытых окнах, листву на высоких пирамидальных тополях и острые пики пальмовых ветвей. Кое-где на крышах домов вертелись флюгеры, указывая, куда движется эта воздушная жаркая река.

Вот по темной ночной улице медленно проплыла полицейская машина. Из открытых из-за духоты окон доносилась тихая музыка. Патрульный, изредка позевывая, осматривал фасады домов, лужайки перед ними, кусты, подстриженные в форме сердечек, зверей и экзотических цветов, автомобили, сонно уткнувшиеся в тротуары, и витрины магазинов, выстроившихся вдоль дороги.

Это был очень спокойный городок. Тихий и уютный. Самое высокое здание — городская ратуша — достигало четырех этажей. В основном же, дома были двухэтажными. Маленькая романтическая Америка.

Полицейский достал из отделения для перчаток пластмассовый стаканчик и налил себе кофе из термоса, который предусмотрительно брал с собой каждый раз, когда отправлялся на ночное патрулирование.

Из динамиков приемника лились медленные волны блюза. Стрелки часов на приборном щитке почти сошлись на цифре двенадцать, и вот-вот должны были начаться новости.

Сержант Гарсиа очень интересовался спортом. Как уроженца юга, его волновал результат последнего матча между «Лос-Анджелес райдерс» и «Чикаго бирз».

Он запарковал патрульный «кадиллак» у обочины и, прибавив громкость, принялся прихлебывать обжигающий напиток, вытягивая губы трубочкой и стараясь не обжечься. Едва полицейский успел допить кофе и прикурить сигарету, как приемник пискнул, обозначая полночь. В этот момент произошла первая странность: где-то в глубине улицы вдруг завыла собака. Истошно и страшно, как по покойнику. За ней еще одна, еще и еще. И вскоре ночь заполнилась тревожным и жутковатым визгливым воем.

Гарсиа не был суеверен. Отнюдь. Но от этого воя у него по коже побежали мурашки, и липкий холодный пот пополз между лопаток к пояснице. Расстегнув кобуру, сержант вытащил свой «кольт-питон» калибра 357 и, открыв дверцу, выбрался из машины, окунувшись в густой жаркий воздух.

Вой смолк так же внезапно, как и начался. Словно кто-то невидимый взмахнул рукой, опуская звуконепроницаемую завесу.

Всё. Тишина. Полицейский настороженно пошел вдоль по улице. Ничего. Пусто. Лишь злобно ворчали собаки, устраиваясь на ночлег в своих будках.

Налетел ветер. Резкий ледяной порыв развернул флюгеры, хлестнул полицейского холодной колкой лапой, сбил с головы фуражку и погнал по дороге. Гарсиа кинулся за ней вдогонку, в два прыжка настиг и нагнулся, чтобы поднять с земли, пробормотав себе под нос: «Черт, что за ерунда?.. Зимний ветер посреди лета…»

И в этот момент услышал за своей спиной хриплый злобный смешок. Он возник в этом ветре, пронесся под крышами домов, тряхнул верхушки деревьев и стих.

Гарсиа резко повернулся, вскидывая пистолет… Никого. Лишь на мгновение ему почудилось, что он заметил краем глаза странный силуэт. Если бы сержанта попросили описать его, он оказался бы в затруднении. Разве вот… полицейскому показалось, что человек был в шляпе. Хотя, и это Гарсиа не стал бы утверждать под присягой.

Силуэт был виден всего одно мгновение, а затем исчез. Так же как вой и ветер. Мгновенно. Сразу.

А может быть, это всё действительно только показалось уставшему полицейскому?

Но почему тогда ему стало так неспокойно? Гарсиа огляделся и медленно пошел по улице, стараясь держаться поближе к забору.

Что-то странное происходило этой ночью на улице Вязов. Патрульный дошел до тупика и еще раз осмотрелся.

Нет. Никого. Темная туча заслонила луну, и если бы не шары фонарей, украшающие веранды домов, наступила бы полная темнота.

Сержант выругался сквозь зубы и направился к машине, снова и снова оглядывая дома, лужайки, кусты.

Забравшись в кабину, он щелкнул выключателем радио. Новости уже закончились, и из динамиков доносились звуки разудалого джаза. Но благодушное настроение пропало, сменившись странной непонятной тревогой.

«Кольт-питон» скользнул в кобуру. Гарсиа повернул ключ в замке зажигания и медленно направил машину дальше по улице. Теперь она уже не казалась спокойной и тихой. Сержант мог бы поклясться — что-то изменилось в этой душной липкой ночи. Появилось какое-то напряжение, словно туча не повисла в небе, а опустившись на землю, накрыла Элм-стрит^[1] мрачной зловещей темнотой.

Гарсиа не мог видеть, как заворочался в своей постели Глен Лентц, замычал что-то невнятное Род Лейн, застонала Тина Грей, и, вздрогнув, проснулась Нэнси Томпсон.

Сержант прибавил газу, и «кадиллак» свернул на соседнюю улицу, последний раз мигнув желтыми огоньками «стоп-сигналов».

В эту ночь на Элм-стрит поселился кошмар. Ужас, превращающий иллюзию в реальность, а сон в явь.

* * *

Это место было ей совершенно незнакомо. Мрачный темный подвал, выложенный белым кафелем. Желтоватые отблески света, подрагивая, отражались в небольших лужицах, собирающихся на холодном бетонном полу.

Тина Грей, одетая в тонкую ночную сорочку, осторожно ступала босыми замерзшими ногами по влажной шершавой поверхности. Ей не было холодно. Поток теплого воздуха, идущий откуда-то спереди, обволакивал тело жарким облаком. Только ноги. Ноги. И еще ей было страшно. Подвал скрывал в себе нечто злое, опасное. Тина чувствовала это и содрогалась от одной мысли о том, что ждет ее впереди. И тем не менее шла. Неясное пятно появилось из темноты, и девушка вздрогнула. ЭТО вышло в полосу света, оказавшись… обычным маленьким ягненком. Вытянув к ней мордочку, он жалобно заблеял, словно прося помощи. Тина смотрела на дрожащее животное. Ягненок напомнил ей… саму себя. Трясущуюся от страха и предчувствия беды.

— Смотри внимательно, Тина! Это ты!

Он постоял и зацокал копытцами куда-то в сторону, снова растворившись в темноте.

Несколько секунд Тина не двигалась с места, боясь пошевелиться, а затем медленно пошла дальше. Девушка почему-то была уверена: там, откуда она пришла, нет выхода. Можно только идти вперед. Только вперед. Туда, где ревет пламя, веселясь в больших зарешеченных топках, где жар обжигает лицо и где… ее поджидает нечто. Что-то пугающее, безумно дикое. Стоит ей сделать несколько шагов, и она увидит это. Оно ждет ее. Там, впереди.

Едва сдерживая паническое желание побежать, Тина делала шаг за шагом, пока не увидела…

Это не было подвалом. Скорее, помещение служило бойлерной. Огромные котлы выпускали струи пара, который оседал на трубах, превращаясь в капли влаги, стекающей на пол. Трубы были везде. Они уходили вверх, к потолку, пропадая в колеблющемся мраке. Неясный мерцающий свет, идущий от топок, не позволял разглядеть настоящие размеры помещения. Но девушке оно показалось гигантским. Его стены терялись в темноте. Стоя на металлической сетчатой площадке, Тина пыталась понять, ГДЕ ЖЕ ОНА? Почему она здесь? Как она попала сюда? И… Ничего не могла вспомнить. Мысли растекались, не давая ощущения реальности.

— ТИИИИИНААААААА……

Шепот заглушил даже рев пламени. Он шел отовсюду. Шипящий, страшный, нереальный, словно в ночном кошмаре.

Это сказал кто-то, видящий ее, знающий о ней все. Чудовище, поджидающее свою жертву в желтовато-черном жаре бойлерной.

На мгновение Тине показалось, что оно стоит за спиной, и девушка испуганно оглянулась. Длинный темный провал коридора ожидающе уставился на нее, оценивая, наблюдая.

Она снова пошла вперед. Где-то здесь должен быть выход. Его нет сзади, значит, он в самой котельной. Клочья маслянистого пара, с шипением вырываясь из слабо затянутых вентилей, обжигали ей лицо. Осторожно ступая босыми ногами по нагретым пламенем решеткам служебных лестниц, Тина все дальше и дальше погружалась в чрево этого злобного, оскалившегося в жуткой ухмылке зала, растворяясь в нем, сливаясь с ним в одно целое, не понимая, что ОТСЮДА НЕТ ИНОГО ВЫХОДА, кроме смерти. Она ощутила, как волны тревоги, испускаемые пламенем, совпали с ее собственным самочувствием, словно она стала единым организмом с этой бойлерной. Так капля чернил, упав в стакан воды, исчезает в нем.

В ушах девушки стоял странный звон, тело налилось тяжестью. Каждый шаг давался с трудом, будто она брела против течения в горячем бурном потоке. Тина схватилась за перила, чтобы не упасть, и тут же ощутила, что металлическая труба тихо вибрирует. Девушке показалось, кто-то осторожно постукивает по ней чем-то железным.

Стук! — Легкий резкий удар.

Стук! Дзззз… — моментально отозвалась труба.

Стук! Дзззз… — По усиливающейся вибрации Тина поняла: кто-то идет к ней.

Она пока не могла видеть его в вязком густом паре и осколках темноты, и тем не менее, она точно поняла: ОН здесь. Где-то совсем рядом.

— ТИИИИИИИИИИИНАААААААААААА……

Шепот, выдох или просто поток горячего воздуха достиг ее ушей и впился в перепонки длинной спицей. И следом хруст разрезаемой материи. Сзади, почти сразу за спиной девушки, четыре остро отточенных лезвия полоснули по куску брезента, разделяющего переходный мостик и огромный котел. Тот, кто стоял ЗА этим занавесом, должен был испытывать страшный жар, но Тина этого уже не осознавала. Увидев четыре блестящих в свете пламени стальных когтя, она бросилась бежать сломя голову.

Существо, выбравшееся из-за брезента, безобразно ухмыляясь, несколько секунд смотрело ей вслед, а затем медленно побрело в том же направлении.

— ТИИИИНАААААААААААААААА……

Она вздрогнула и обернулась на бегу. Ей почти не удалось разглядеть ЕГО, но одно девушка увидела отчетливо. Это был человек в мятой бесформенной шляпе. А на руке его красовались длинные острые когти. Он ковылял следом за ней странной раскачивающейся походкой.

Тина заметалась по узким переходам бойлерной, ища укрытия. Места, которое защитило бы ее от этой страшной темной фигуры.

ОН лучше девушки знал СВОЮ бойлерную и понимал: ГДЕ БЫ ОНА НИ СПРЯТАЛАСЬ, ЕЙ НЕ УЙТИ. ОТСЮДА ЕСТЬ ТОЛЬКО ДВА ВЫХОДА — СМЕРТЬ И…

Человек опустил руку к перилам, коснувшись металлической трубы кончиками ножей.

КРИИИИИИИИИИИиииииииииииии……………

Жуткий тоскливый звук заполнил бойлерную, заполз во все уголки, забился в щели стен, колыхнул пляшущее в топках пламя.

Объятая ужасом девушка вбежала в маленький проход между двумя котлами. За ее спиной, отгороженный решеткой, гудел огонь.

Непонятно откуда вдруг появился ягненок. Он прижался к ногам девушки, и она почувствовала, что животное бьет сильная дрожь. Оно тоже чувствовало ЭТО.

КРИИИИИИИИИИИИИиииииииииииииии………………

Звук повторился, только на этот раз он раздался гораздо ближе. Где-то совсем рядом. Тина подавила в себе готовый вырваться крик…

И в эту секунду все стихло. Пропал отвратительный скрип и шаги. Она больше не слышала тяжелых шагов!

Тина, затаив дыхание, прошла вперед и выглянула в тускло освещенный коридор. Чудовище исчезло, словно его и не было. Девушка вздохнула с облегчением, оборачиваясь к перепуганному животному.

Вместо ягненка перед ней стоял ОН. Грязный, замызганный свитер в красно-зеленую полосу, такие же грязные брюки и шляпа. Бесформенная серо-болотная фетровая шляпа.

Но Тину испугало не это. Она смотрена НА ЛИЦО человека. Уродливое, обожженное, покрытое стяжками, оно щерилось страшным оскалом. В распахнутом рту виднелись сгнившие коричневые обломки зубов. Губ у человека не было. Это лицо больше напоминало кошмарную резиновую маску, из тех, что дети покупают в магазинах на карнавал. Дикие, горящие безумной злобой глаза уставились на девушку. Правая рука поднялась вверх, и Тина увидела на ней перчатку с металлическими звеньями, к которой крепились четыре длинных острых ножа.

Человек запрокинул голову и захохотал. Страшно и хрипло. В его смехе она услышала торжествующие ноты.

Тина закричала как раз в тот момент, когда стальные лезвия со свистом рассекая воздух, устремились вниз…

— …АААААААААА! — безумный крик ужаса вырвался у нее, и в эту секунду она проснулась. Ей все еще мерещился блеск молний, обрушивающихся на ее грудь, а в ушах стоял злобный хохот убийцы.

Дверь с грохотом открылась, и на пороге возникла фигура матери.

— Тина? Тина?! — голос ее звучал напряженно, взгляд изучал сидящую в постели дочь. — С тобой все в порядке?

Тина посмотрела на нее испуганными глазами. Она все еще была там, в жаркой темноте бойлерной. Ощущение реальности возвращалось к ней медленными пульсирующими толчками. Сперва яркий свет, льющийся из коридора в дверной проем, затем фигура мамы в желтом ореоле, плач маленького братика, проснувшегося в своей кроватке, и успокаивающее бормотание отчима, пытающегося укачать его, влажная духота комнаты…

Почему закрыта форточка? Здесь очень душно. Душно.

— Я спрашиваю, с тобой все в порядке?

— Да, мама. — Тина даже не узнала своего голоса. Казалось, он осип и стал более грубым, чтобы не показывать своей паники, она кашлянула и повторила. — Да, мама. Просто сон приснился.

— Ну и сны тебе снятся, судя по всему, — облегченно вздохнула женщина.

Плач малыша стих. Тина услышала, как отчим осторожно прикрыл дверь детской и направился к ее комнате, шаркая мягкими тапочками по паркету.

— Эй, у вас все нормально? — поинтересовался он, заглядывая в комнату.

— Да. — Тина кивнула. — Все в порядке.

Стоило ли рассказывать им о своем ужасном сне? О мрачной бойлерной и жутком обожженном человеке в ней? Человеке, на руке у которого четыре острых, как бритвы, ножа.

Девушка чуть тряхнула головой, принимая решение.

Мужчина, истолковавший жест по-своему, удовлетворенно кивнул.

— Вот и отлично, — он чуть приобнял женщину за талию и довольно улыбнулся. — Ну пошли, пошли ложиться…

— Сейчас, обожди.

Тина видела, как мать сбросила его руку, и испытала от этого что-то, похожее на облегчение. Она не питала к этому человеку симпатии, как, впрочем, и он к ней. Мужчина интересовался падчерицей только потому, что этого требовали какие-то приличия. Девушка отвечала ему тем же.

Взглянув на нее в последний раз, отчим пожал плечами и пошлепал в спальню.

Мама еще несколько минут стояла на пороге, внимательно глядя на дочь, а затем спокойно сказала:

— Знаешь, милая, ты или ногти подстриги, или кончай видеть такие сны. Или то, или другое.

Она повернулась и вышла, плотно прикрыв дверь. Тина несколько секунд продолжала сидеть в постели, обливаясь холодным потом.

Господи, какой ужас. Ей не хотелось думать о своем сне, но он упорно лез в голову. Было в этом кошмаре что-то, отличавшее его от остальных сновидений. Какая-то очень четкая реальность. Достоверность, граничащая с явью. Этот человек… убийца, был таким же… настоящим… как мать или отчим.

Непередаваемое ощущение, которого не бывает в обычном сне. То, что у нее болели ноги, понятно. Так и бывает. Иногда неловко подвернешь руку, а снится разная дрянь.

Тина вздохнула.

Она никогда не считала себя особенно впечатлительной, но этот кошмар совершенно выбил ее из колеи.

Девушка откинулась на подушку и закрыла глаза. Дыхание было прерывистым, а сердце билось в три раза быстрее обычного. Это же надо так перепугаться. Тина вымученно улыбнулась. Как ребенок, честное слово. Несколько минут она лежала, пытаясь уснуть, но зловещая красно-зеленая фигура в мятой шляпе стояла у нее перед глазами. В конце концов, поняв, что уже не сможет заснуть, девушка включила ночник. Теплый желтый свет заполнил спальню, прогнав ночные страхи, сделав их далекими и даже, отчасти, смешными. Конечно, наступит утро, и она вместе с друзьями посмеется над своим кошмаром. Но, тем не менее… на душе остался какой-то мерзкий осадок. Будто сон не пропал бесследно, а затаился в самом дальнем уголке ее сознания. У Тины был свой метод борьбы с подобными ощущениями. Нужно только прочитать какой-нибудь легкий романчик. Лучше, если любовный.

Девушка откинула одеяло и встала, намереваясь вытащить с полки потрепанную книжицу. В ту же секунду холодный пот вновь выступил на лбу, потому что она поняла, о чем сказала мать. Крик снова подступил к горлу, но Тина удержала его, глядя расширившимися глазами на…

Четыре длинных ровных разреза начинались под горлом, шли через грудь и заканчивались на животе, рассекая тонкий хлопок на узкие полосы. В том самом месте, куда пришелся удар лезвий страшного человека в ее сне.

* * *

— РАЗ, ДВА, ФРЕДДИ УЖЕ ЗДЕСЬ.

ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ЛУЧШЕ ЗАПРИ ПОКРЕПЧЕ ДВЕРЬ.

ПЯТЬ, ШЕСТЬ, ТЕБЯ ЖДЕТ НЕЧТО УЖАСНОЕ.

СЕМЬ, ВОСЕМЬ, И ТЕБЕ НИКУДА НЕ ДЕТЬСЯ.

ДЕВЯТЬ, ДЕСЯТЬ, ТЫ НИКОГДА НЕ СМОЖЕШЬ БОЛЬШЕ СПАТЬ…

Три маленькие девчушки в белых платьицах прыгали через скакалку. Утреннее солнце освещало их так, что Тине они показались какими-то нереальными. Похожими на фатальный знак, посланный ей кем-то всесильным и страшным, напоминающим о жутком ночном видении.

Никто не помнил, откуда взялась эта считалка, но все знали ее персонажа, некоего Фреда Крюгера. Ужасную размытую фигуру, приходящую по ночам к детям. Вряд ли кто-нибудь смог бы объяснить, ЧЕМ так пугает этот Фредди, но считалка вселяла чувство тревоги. А после дикого сна показалась девушке особенно зловещей.

Фредди Крюгер. Человек без лица.

Наверное, эта считалка и породила ее кошмар.

— Эй, мы уже приехали. — Глен, молодой смешливый парень из ее класса, заглушил двигатель своего красного кабриолета и выжидательно посмотрел на друзей.

Их было четверо. Кроме Тины и Глена в кабине находились еще двое — Нэнси и Род. Все они жили на одной улице и поэтому ездили в школу вместе. Правда, Род не учился, он был музыкантом. И все его время занимали поиски работы, а их город превращал это занятие в довольно серьезную проблему. Тем не менее, Глен подвозил и его. Все-таки они друзья и, кроме того, Род был дружком Тины. Нельзя сказать, что он очень нравился Нэнси и Глену, но ради поддержания компании они были готовы терпеть шуточки Рода, иногда переходящие все границы.

— Да, я заметила.

Нэнси выбралась из машины и хлопнула дверцей.

За ней последовали остальные. Трехэтажное здание школы располагалось в двух шагах, за зеленой изгородью. Бежевый фасад поднимался из нее, как Венера из морских волн.

Тина несколько секунд еще продолжала смотреть на играющих детей, а затем направилась по дорожке в сторону школы.

Нэнси задумчиво посмотрела на подругу. С ней точно что-то произошло этой ночью. Она быстро догнала девушку и пошла рядом.

— И что случилось дальше?

Тина быстро взглянула на нее.

— Знаешь, когда я проснулась, у меня было такое ощущение, будто он в моей комнате.

— Господи, — вздохнула с сочувствием Нэнси. — Этот Фредди чертов, как в считалке.

Подруга дернулась и снова подняла на нее глаза. Она ТОЖЕ знала это.

Как в считалке. Как в этой ужасной считалке.

Ребята поравнялись с ними. Глен, по природе своей весельчак и балабол, не мог пропустить такое замечание мимо ушей.

— Да ладно, — быстро вклинился он. — Считалка как считалка. Обычная.

— Но кошмар у меня был НЕ ОБЫЧНЫЙ, — зло ответила Тина.

Для нее этот разговор вовсе не являлся легкой трепотней. Она ничего не рассказала им о разрезанной ночной сорочке, боясь, что ей просто не поверят. И сейчас жадно ловила каждое слово друзей, в слабой надежде найти объяснение невероятному. Ей было очень важно понять: ОТКУДА НА РУБАШКЕ ЭТИ РАЗРЕЗЫ! В самом деле, не мог же человек из сна сделать это! НО ТОГДА… ОТКУДА?

— У меня тоже был кошмар, — начала Нэнси, но Род быстро оборвал ее.

— А когда я сегодня проснулся, у меня была эрекция. И на… том самом месте было написано: «Тина».

— У меня в имени четыре буквы, как же они все уместились? — буркнула Тина.

Ей было очень неприятно, что Род влез в разговор. Она так и не получила ответа на свои вопросы. Мысли, тревожащие ее, остались. Необъяснимое нечто повисло над ее головой темным облаком, предвещая беду.

— Раз, два, Фредди уже здесь…

Тина попыталась улыбнуться, но это ей плохо удалось. Непослушные губы дрожали.

— Три, четыре. Лучше закрой покрепче дверь…

Нэнси осторожно взяла ее за руку. Она видела, что подруга плохо себя чувствует…

— Пять, шесть. Тебя ждет нечто страшное…

И всему виной странный непонятный сон.

— Семь, восемь. И тебе никуда не деться…

Самое странное, ей казалось, что она тоже видела нечто подобное сегодня ночью. Правда, никак не могла вспомнить, что же именно ей приснилось. Лишь какая-то фигура выплывала из глубины памяти, но, не успев обрести ясные очертания, снова растворялась в темноте.

— Девять, десять. Ты никогда не сможешь больше спать…

— Да пошли вы все. — Род болезненно реагировал на насмешки. Ему казалось, что у него неотразимое чувство юмора, и когда кто-то начинал подкалывать его, он бесился. — Пошли вы знаете куда?!

Род развернулся и быстро зашагал в противоположном направлении.

— Какой он милый… — жестко усмехнулась Тина.

— Да он просто без ума от тебя, — объяснила Нэнси, и Тина кивнула головой, подтверждая правоту ее слов.

— Он — псих. Просто псих, — подвел итог Глен, оборачиваясь и глядя вслед уходящему приятелю.

Тина вздохнула.

— Одним словом, заснуть я так и не смогла, — вернулась она к прежнему разговору.

— А как выглядел этот человек? — заинтересованно спросила Нэнси.

— Да, Тина, это ерунда все. — Глен легонько хлопнул ее по плечу. — Всем снятся кошмары время от времени. Ничего особенного в этом нет. Главное, скажи себе, что это всего-навсего сон. Это помогает. Мне, по крайней мере, помогло.

Он подмигнул внимательно слушающей его девушке и пошел к школе.

— Эй, а тебе что тоже снился кошмар? — крикнула ему Нэнси.

Глен обернулся и махнул рукой, словно говоря: «Ерунда все это!»

Нэнси снова повернулась к Тине и увидела ее отсутствующие глаза. Лицо было бледным, и мелкие бисеринки пота отчетливо проступили над верхней губой. Взгляд девушки был устремлен куда-то в сторону. Нэнси без труда проследила его.

Три маленькие девочки играли со скакалкой. Белая дуга образовала мерцающий на солнце кокон, в центре которого хорошенькая малышка, подпрыгивая на одной ножке, выкрикивала слова детской считалки.

Тина не слышала голоса ребенка. Лишь шепот. Жуткий хриплый шепот человека из сна.

— Раз, два, Фредди уже здесь…

— Три, четыре. Лучше закрой покрепче дверь…

Нэнси смотрела на бледные шевелящиеся губы подруги, и ею овладевало странное чувство. Беспокойство, смешанное со страхом. Оно появилось внезапно, словно черная туча в солнечном небе. Какая-то неясная мысль сформировалась в ее мозгу, но тут же пропала.

— Эй, ты в порядке? — окликнула она Тину.

— Может быть, будет землетрясение… — вдруг совершенно безжизненным голосом произнесла та.

— Пять, шесть. Тебя ждет нечто страшное…

— Почему?

— Говорят, перед землетрясением всякие странные вещи происходят…

Тина продолжала смотреть на белую вращающуюся дугу, не отводя глаз.

И Нэнси показалось, что ее мысли где-то далеко. Не здесь, а по другую сторону сознания, в темноте сна. Глаза, подернутые непроницаемой завесой транса, видели что-то, что не дано было увидеть никому постороннему. Они излучали силу и бессилие, злобу и панику. В бездонной черноте зрачков метались красные искорки страха. Тины не было. Осталось лишь тело.

Прямое и неподвижное, как манекен, и только губы шевелятся, повторяя за детьми:

— Семь, восемь. И тебе никуда не деться.

— Девять, десять. Ты никогда не сможешь больше спать.

* * *

Луна недобро улыбалась в окно сквозь распахнутые занавески. Тина замерла, сидя на краешке дивана. Ей было не то, что неуютно и одиноко, ей было страшно. События вчерашней ночи всплыли в памяти, проступая отчетливыми пугающими картинками.

Бойлерная, пламя в топках и лицо. Обгорелое ужасное лицо человека с ножами — Фредди Крюгера?

Она зажала ладони между коленями и нервно огляделась. Пустой дом наполнился шорохами, невнятным шепотом. Тине казалось, что кто-то прошел по второму этажу. Скрипнула половица. Тихий выдох за спиной, девушка вскрикнула и обернулась. Нет, никого. Только ветер колышет тюлевые занавески. Она резким движением поправила упавшую на глаза светлую прядь.

Похоже, ей пора обратиться к доктору.

Тина встала и, обняв руками плечи, шагнула к двери.

И… нужно запереть дверь. Мало ли что может произойти…

Еще один резкий порыв ветра ворвался в комнату, разметал занавески, протанцевал между креслами и стих, колыхнув на прощанье цветы, стоящие на столике в углу. Тина проследила взглядом его путь, повернулась к двери и… завизжала от охватившего ее ужаса.

Прижавшись к стеклу, на нее смотрела жуткая ухмыляющаяся обожженная маска.

В следующую секунду она нервно засмеялась. Это не было лицом. Лунный свет, прокладывая путь между листвой тополей, сплел на стекле причудливый зловещий узор, как две капли воды похожий на человека из сна. Фреда Крюгера.

Тина стояла на месте, глядя, как от дуновений ночного ветра жуткая иллюзия корчится в страшных гримасах, постепенно теряя свои очертания.

— О, Господи Боже… — выдохнула девушка, вглядываясь в светлые пятна на стекле. — Господи…

Она поняла, что уже не сможет подойти к двери. Ее пугала одна только мысль об этом.

Пятясь спиной, Тина вернулась к дивану, пытаясь понять, что же делать дальше. О том, чтобы пойти лечь спать, не могло быть и речи.

Как только она выключит свет, все вернется. Оно приходит в темноте, когда ты беспомощен, и овладевает тобой. Да. Именно в темноте. Во сне. Тогда ЗЛО становится сильнее тебя. Ему не приходится искать. Оно всегда рядом, прячется в закутках твоего сознания. Потому что ты думаешь о нем, веришь в него и знаешь, что оно всесильно.

Стук в дверь показался ей раскатами грома в этой наполненной напряжением тишине.

Тина вздрогнула. Медленно, стараясь ступать совершенно бесшумно, она подошла к двери и чуть-чуть отодвинула занавеску, выглядывая во двор.

Кто там? ЭТО ОН? КРЮГЕР? ЧУДОВИЩЕ ИЗ НОЧНОГО КОШМАРА?

Вместо монстра она увидела Глена, который, вздохнув, протянул руку, собираясь постучать еще раз.

Испытывая невероятное облегчение, девушка повернула ручку входной двери.

— Я так рада, что вы зашли, ребята. — Тина посторонилась, пропуская Нэнси и Глена в дом. — Мать с отчимом уехали на несколько дней. И я чуть со страха не умерла.

Они вошли в просторную гостиную. Глен, по обыкновению, плюхнулся на стул и, взяв из плетеной вазы краснобокое блестящее яблоко, сочно откусил почти половину.

— Да ладно. Брось.

Он попытался усмехнуться, но забитый рот помешал ему сделать это полноценно. Губы скривились в такую забавную гримасу, что Нэнси и Тина засмеялись.

— Нет, серьезно, — тщательно пережевывая, продолжил он. — Мы пришли спасти тебя.

Глен закончил на торжествующей ноте и закашлялся, чем вызвал еще больший приступ веселья.

Теперь, когда Тина была не одна, она немного успокоилась. Страхи, одолевавшие ее весь день, показались надуманными, мелкими. Девушка гнала от себя воспоминания. Ну подумаешь, плохой сон, с кем не бывает. Приснилось какое-то страшилище. Приснилось и приснилось, и черт с ним. Мало ли, что может еще присниться. Скажем, увидит она сегодня во сне динозавра. Так что, еще три дня будет ходить как сомнамбула? Нет, хватит. Надо отвлечься.

Лишь одно не давало ей покоя. Мысль о РАЗРЕЗАННОЙ НОЧНОЙ СОРОЧКЕ.

— Пока матери нет, можно повеселиться, — наигранно весело произнесла Тина.

— Это точно, — засмеялся Глен, вытаскивая из кармана рубашки кассету. — У меня есть двоюродный брат, который живет возле аэропорта. Я специально пленку записал, родителям звонить.

Он вставил кассету в магнитофон и набрал по телефону номер. Видимо, его звонка ждали, так как он тут же расплылся в улыбке и, вдавив клавишу воспроизведения, закричал в трубку:

— Алло, мама? Мама?

Рев двигателей заходящего на посадку лайнера заполнил гостиную. Стекла зазвенели, настолько велика была громкость. Глен сделал испуганные глаза и привернул регулятор, убавляя звук.

Нэнси и Тина засмеялись.

— Мама? Это я, Глен! Да я у Берри! — он состроил забавную гримасу. — Да, как всегда! Кошмар! Очень шумно, очень! Как здесь можно жить, я не понимаю! Да, конечно, мама! Берри передает тебе привет! Ага, я перезвоню утром! Да, да.

В динамике вой самолета сменился резким урчанием машин. Слышно было, как визжат тормоза, когда автомобили делают особенно крутые виражи. Лицо Глена дернулось, и он протянул руку, пытаясь убрать громкость, но вместо этого повернул ручку не в ту сторону, и шум снова ударил в уши.

— Да, мама! Здесь какие-то ребята на машине ездят!!! — орал Глен.

Трубка выскользнула у него из руки и ударилась о стол.

Тина, не в силах больше сдерживаться, захохотала во все горло, откидываясь на диван и зажимая руками живот.

Глен уставился на нее дикими глазами и потянулся за трубкой.

Из магнитофона хлынули раскаты автоматных очередей, звон бьющихся стекол, грохот взрывов, чьи-то истошные крики, стоны.

Парень схватился рукой за голову, продолжая кричать:

— Мама, мне пора!!! Здесь, кажется, катастрофа произошла!!! Да, ка-та-стро-фа!!! Несчастный случай! Жертвы? Не знаю, наверное, есть! Хорошо, хорошо, я вызову полицию! Обязательно!

Шум стих, кассета продолжала крутиться, но запись оборвалась. Тишина наступила так внезапно, что девушки не успели среагировать и продолжали хохотать.

Глен грустно посмотрел на них и уже спокойно закончил:

— Нет, мам. Здесь просто еще соседи поругались. Да нет, уже все в порядке. Я утром перезвоню.

Он осторожно положил трубку на рычаг, вздохнул и задумчиво сказал:

— И так каждый раз…

Тина, всхлипывая от смеха, вытерла слезы и поудобнее устроилась на огромном диване.

— О, Господи… — переводя дыхание, едва простонала она.

— Ну вот. Я вижу, тебе уже лучше. — Улыбнулась Нэнси, глядя на хохочущую подругу.

— Понимаешь, пока вы не пришли… — Тина с облегчением поделилась своими старыми тревогами. — Мне везде мерещилось лицо этого типа. И эти огромные «когти».

— Когти? — улыбка сползла с лица Нэнси. — Я вспомнила…

— Ты о чем? — Тина видела, как вздрогнула подруга, и поняла: произошло что-то очень важное.

— Когда ты сказала «когти», я вспомнила, что мне приснилось!

— И что же тебе приснилось? — подал голос Глен.

— Мне снился какой-то человек в грязном красно-зеленом свитере и мятой шляпе!

— Ну, а когти, когти?

— Да! У него были когти! То есть, не когти, а какие-то ножи на манер когтей. Он еще скрипел ими…

— Криииииииииии… — Тина точно воспроизвела жуткий скрип. Глядя на Нэнси, она подняла руку и сделала жест, словно провела чем-то по стеклу, скопировав его с движения Крюгера. Получилось настолько похоже, что Нэнси побледнела.

— Да, вот так. Ужасный звук.

— Нэнси, — серьезно и тихо выдохнула Тина, — тебе снился тот же человек, что и мне.

— Это невозможно. — Глен выглядел так, словно перед ним появилось привидение.

— Что «невозможно»? — Нэнси повернулась к нему.

— Да это все. Чушь собачья. Дерьмо! — он отвел глаза и покачал головой. — Да нет. Этого просто не может быть. Не может один кошмар сниться нескольким людям одновременно.

— Что значит «нескольким», Глен? — Тина вскочила и внимательно посмотрела на него. — У тебя что, тоже был кошмар? ТЕБЕ ТОЖЕ СНИЛСЯ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК? Ну, отвечай же!

— Да, то есть… Чушь собачья!

КРИИИИИИИИИИИИИиииииииииииии……

Тоскливый длинный звук раздался с улицы. Он был отчетливо слышен в тихом доме. И следом за ним треск гравия под чьими-то ногами.

— Черт! — испуганно прошептал побледневший Глен.

— Там что-то есть, да? — Тина с ужасом смотрела в сторону входной двери, из-за которой доносился этот скрип.

— Может быть, нам показалось? — Нэнси испугалась не меньше остальных.

— Нет. Я четко слышала…

— Ну ладно, — почему-то шепотом сказал Глен и осторожно пошел к двери.

Девушки двинулись следом, стараясь держаться у него за спиной. Им не хотелось выходить на улицу, где их могло поджидать чудовище, скрипящее своими ножами по оконному стеклу. Глен нащупал ручку двери и, медленно повернув ее, открыл.

Шорох листвы ворвался в прихожую. За дверью никого не было. Это немного приободрило его, и, шагнув за порог, он огляделся, стараясь держаться в желтом прямоугольнике света.

— Эй, здесь есть кто-нибудь?

Глен сделал еще шаг и еще. Густые кусты, тянущиеся от дома к калитке, могли бы скрыть кого угодно. И парню показалось, что за этой зеленой стеной раздался приглушенный смешок. Словно кто-то изо всех сил пытался сдержать рвущееся наружу веселье.

Глен успокоился. Там был человек. Какой-то шутник, которого замучила бессонница.

— Я тебе морду набью, кто бы ты ни был, понял?

Это была правда. Людей Глен не боялся. Не то что бы он сам нарывался на драку, но если это все-таки происходило, столбом не стоял.

— Кис-кис-кис… Иди сюда! Эй, где ты?

Черная согнутая тень вылетела из кустов и, обхватив Глена за поясницу, повалила на спину.

Нэнси и Тина закричали.

— Проход по левому краю! Гол!!!

Фигура поднялась с земли, оказавшись… Родом Лейном. Он торжествующе поднял руки, словно приветствуя многомиллионных поклонников на трибунах, и громко возвестил:

— Это был отличный план, а?

— Кретин, — тихо прошептала Нэнси. Она, действительно, испугалась.

— Что ты здесь делаешь, черт возьми, а? — Глен вскочил на ноги. Его душила ярость. Этот придурок со своими идиотскими шутками его крепко достал. Всерьез.

— Ну подумаешь, пошутить решил, — ничуть не смущаясь заявил Род и, повернувшись к Тине, быстро спросил: — Мать дома?

— Конечно, дома, — она пожала плечами и кивнула на что-то, зажатое в кулаке приятеля. — А это что такое?

— Это? — весело переспросил он и, подняв руку, продемонстрировал маленький трезубец. — Здорово, правда? — Род весело расхохотался. — Ну, что у вас здесь происходит? — продолжал он. — Тут оргия или похороны?

— Да ладно, успокойся. — Глен не разделял его веселья.

— Мы зашли к Тине, узнать как дела. И как раз собирались уходить. Верно, Глен? — Нэнси вздохнула.

— Конечно.

Род оглядел бледные лица друзей и захохотал, ткнув пальцем в грудь стоящему рядом Глену.

— Такая морда у тебя была! У него такая морда была! — он повернулся к Тине, словно приглашая посмеяться вместе с ним. — Матери дома нет? Нет? Я угадал?

Тина вздохнула.

— Отлично, отлично. — Род снова глянул на Нэнси и Глена. — Нам нужно кое-что обсудить с Тиной.

— Пока. — Нэнси быстро посмотрела на подругу.

— Мы займем спальню матери, а вам, ребята, оставляем весь дом.

Род обнял Тину за талию, увлекая к двери.

— По-моему, нужно убираться отсюда, — мрачно буркнул Глен.

— Конечно. Мы им будем только мешать.

— Эй, ребята! — у самого крыльца Тина обернулась. — Вы ведь не уйдете, правда? Не оставляйте меня наедине с этим психом.

Род довольно засмеялся, и парочка исчезла в доме.

Глен несколько секунд смотрел им вслед, а затем обнял Нэнси за плечи.

— Глен, не сейчас. Мы ведь пришли, чтобы помочь Тине, правда? — девушка посмотрела ему в глаза.

— Господи, да что тебя так беспокоит этот кошмар?

— Да потому что ей страшно. Понимаешь? Страшно.

Глен уже успел десять раз пожалеть, что не ушел домой, а остался ночевать здесь, поддавшись на уговоры Нэнси. Ворочаясь в широкой кровати, он слушал, как ветер завывает за окном, насвистывая странную мелодию в водосточных желобах. Сверху, из спальни, доносились стоны, хриплые выкрики Рода, совершенно сгоняя с него сонливость. Глен повернулся на бок и закрыл глаза. Ни с того, ни с сего, ему вспомнился разговор девушек. Мужчина в грязном свитере и шляпе. Глен тоже видел его во сне. Вчера ночью, хотя, в отличие от девушек, не почувствовал в нем ничего зловещего. И ножи… Они еще говорили о каких-то ножах. Черт… Нет. Ножей он не помнил. Опять Род вопит. Глен перевернулся на другой бок и тихо выругался:

— Да пошел ты к такой-то матери, Род.

Парень вздохнул и закрыл глаза.

Тина подложила ладонь под щеку и взглянула на лежащего рядом дружка. Глаза Рода были закрыты, а лицо дышало таким покоем, что ей показалось, он уже спит. Но это было не так. Веки его дрогнули, и губы растянула слабая улыбка.

— Я никогда не могла понять, что мне в тебе так нравится, — шепнула она.

— Теперь тебе получше? — не открывая глаз, так же тихо спросил Род.

— Да.

Ее рука легко легла ему на широкую грудь. Он улыбнулся еще веселее.

— Ты ведь пришел, чтобы помочь мне, да?

— Конечно. Теперь не боишься?

— Теперь не боюсь. — Тина тихо засмеялась, глядя ему в лицо.

— И ругаться больше не будем, — продолжил Род и, вздохнув, повернулся на бок, поудобнее устраиваясь на безразмерной кровати. — Хоть у кого-то не будет больше кошмаров.

Тина замерла.

— У тебя что, тоже был кошмар?

Он поворочался и слабеющим сонным голосом пробормотал:

— Знаешь, милая, мужикам тоже иногда снятся всякие страсти.

Нэнси провалилась в бездонный колодец сна, как только коснулась подушки.

Разноцветные пятна мелькнули в сознании всего лишь на мгновение, а затем забытье окутало девушку, унося в глубину фантазии.

Она успела проспать только несколько минут, а потом что-то разбудило ее.

С тонким сухим щелчком висящее над кроватью распятие отделилось от стены и упало на одеяло. Казалось, некто, находящийся в соседней комнате, сбросил его, ткнув в центр креста.

Нэнси открыла глаза и сразу ощутила, что в комнате кто-то есть. Она никого не видела, как ни старалась разобрать что-нибудь в сумраке спальни, но присутствие ЕГО чувствовалось в прохладном ночном воздухе. Нэнси осторожно повернула голову и сразу увидела распятие, лежащее поверх одеяла.

Как оно попало сюда? Кто-то заходил в комнату, пока она спала? Или, может быть, ворочаясь во сне, она случайно сбросила распятие со стены? Или…

Других вариантов не было, и, незаметно для себя, девушка вновь задремала, прижав распятие к груди.

БЛЕМС! — Камешек ударился в оконное стекло, глухо звякнув и разбудив Тину.

Она открыла глаза. Что-то изменилось за окном. Стих ветер, и ночь наполнилась какой-то глубокой, плотной, как кусок материи, тишиной. Ей даже показалось, что она слышит странный тонкий звон, будто где-то рядом зависла стая ос. Девушка повернулась.

— Род… — тихо позвала она. — Род…

Парень сладко зачмокал во сне и завертел головой.

БЛЕМС! — Еще один камешек, ударившись в стекло, резко звякнул.

Кто это? Кто это может быть? Может, Глену не спалось, и он решил подшутить над ними, помня о выходке Рода? Наверное, сидит сейчас в кустах и ржет, скотина, думая, что получилось очень весело. Наверное, умирает со сме…

— ТИИИИИИИИИИНАААААААААААА………

Девушка отбросила одеяло и встала.

Этого не может быть!

Она узнала голос. Хриплый шепот растекся по стенам, словно дымящаяся густая кровь. Он забрался в трубу дымохода и скатился вниз, заполнив комнату. Затекал в открытые форточки и щели рам, стелился по полу и полз по потолку. В этом доме не было места, где можно было бы укрыться от жуткого зловещего сипа.

БЛЕМС! — Камешек стукнулся в окно, будто подманивая Тину, подзывая ее.

Она, помимо своего желания, сделала шаг. И еще один, и еще…

БЛЕМС! Пока не оказалась у подернутого серебристой дымкой стекла. Чуть отодвинув штору, девушка попыталась увидеть бросающего камни, но тут же очередной камешек звонко ударился в стекло перед самым ее лицом. Маленькая дырочка появилась прямо в лунном пятне, а в стороны от нее разбегались лучики-трещинки.

— ТИИИИИИИИИИИИНААААААААААааааааааа………

Нет. Этого все равно не могло быть. Она же не спит!

Она не спит! Это не сон. Откуда ОН мог появиться здесь, в реальности?

А откуда взялись разрезы на ночной сорочке, Тина?

Ей стало страшно. За спиной спокойно продолжал посапывать Род. Ему не снились кошмары. Он не слышал шепота и ничем не мог ей помочь.

А если это все-таки сон? Так ли это страшно? Она проснется утром, и все будет по-прежнему. Солнце, ветер, трава на газонах, Род, Глен, Нэнси. Ей нужно понять, что же происходит на самом деле.

Тина повернулась и пошла к двери.

Нэнси скользила между сном и явью в мутной дреме. Сознание раздвоилось. Часть его кружила по лабиринтам сновидений, другая воспринимала реальность в виде слабой размытой картинки.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как в стене, над кроватью, сформировалось жуткое ухмыляющееся лицо. Две ладони смяли кирпич, словно стена состояла из резины. И на одной из них четыре длинных лезвия. Существо наклонило голову, посмотрело на девушку сверху вниз, а затем быстро исчезло, растворившись в белой поверхности.

Нэнси вздрогнула и открыла глаза. Ночь. Тишина и распятие, зажатое в ладони.

Она вздохнула и повесила крестик на стену.

Тина вышла на веранду и огляделась. Темные застывшие фигуры тополей выстроились вдоль дороги, равнодушно взирая на маленькую дрожащую девушку. Зеленая стена кустов, залитая голубоватым светом луны, выглядела зловеще, будто скрывала нечто ужасное.

— ТИИИИИИИИИИИНАААААААААААА…….

— Кто ты такой, черт возьми, а? — громко выкрикнула она, судорожно пытаясь понять, откуда же исходит этот шепот…

Ответом ей была лишь тишина.

— Здесь есть кто-нибудь?

Тишина. Значит, это все-таки сон. Шепот, камешки? Девушка прошла к калитке и осторожно выглянула на улицу. Пусто. Никого.

— ТИИИИИИИИИИНАААААААААААААаааааа……

Он звал ее, манил, притягивая к себе, словно магнит и… пугая.

Рубашка. Искромсанная ножами ночная рубашка. Как?

Где он? Необходимо понять, как ему удалось сделать это? Почему он выбрал именно ее?

— ТИИИИИИИИИНААААААААААААААААА……

— Кто ты, черт тебя возьми? Кто ты?

Крышка мусорного бачка покатилась по асфальту, громыхая жестяными боками.

Девушка обернулась.

Он там? ОН ТАМ?

Кругляш замедлил ход и принялся выписывать замысловатые вензеля, пока не затих. Светлое пятно жести отвлекало ее внимание, и поэтому Тина не сразу заметила ЕГО.

— ТИИИИИИИИИИИНААААААААААААА……..

Черная фигура ковыляла к ней, раскинув в стороны руки. Острые когти коснулись стены…

Криииииииииииииии………

— Господи Боже! — Тина попятилась, затравленно озираясь.

Внезапно руки черной фигуры начали расти. Они становились все длиннее и длиннее, пока не перекрыли всю улицу. Этот страшный человек, быстро семеня ногами, приближался к ней.

— Господи Боже! — закричала девушка.

Паника охватила ее. Все, о чем она думала минуту назад, забылось. Теперь Тине было безразлично, сон это или явь, важно другое — спастись! Бежать!!! Спрятаться от Крюгера. Забиться в какой-нибудь уголок, стать маленькой и незаметной, чтобы он не смог найти ее.

Девушка развернулась и… истошно завизжала. Он стоял прямо перед ней. От красно-зеленого свитера исходил резких запах гари и сладковатый — жженого человеческого мяса. И еще запах гниения. Разлагающейся плоти. Мятая фетровая шляпа затеняла лицо. Только оскаленная в злобной довольной ухмылке пасть с двумя рядами зубов, точнее их гнилых остатков.

Фредди захохотал. Он даже не пошевелился, глядя на то, как Тина бросилась бежать.

Она ворвалась во двор и кинулась через сад к дому. Но дверь, спасительная дверь, оказалась заперта.

— Откройте! Откройте кто-нибудь! — Девушка забарабанила кулаками, слыша, как удары разносятся по спящему дому. — Помогите! Помогите!!!!

— ТИИИИИИИИИИИНААААААААААА……

Жаркий шепот вонзился ей между лопаток четырьмя стальными лезвиями, пригвоздив к белой двери.

— ТИИИИИИИИИИИИНАААААААААААААА……

Она обернулась. На ведущей к дому дорожке никого не было. Ни души. Тина знала, что Крюгер где-то здесь, чувствовала его и напряженно вглядывалась в темноту, силясь увидеть движение. Ужас сковал его, будто все тело оплели прочной сетью. Кровь стыла в жилах.

Убийца вынырнул из кустов и замер, мерзко ухмыляясь.

— Тина!

Он поднял левую руку и короткими взмахом срезал у себя три пальца, демонстрируя отточенность «когтей». Из обрубков фонтаном ударила зеленоватая жидкость.

Крик застрял в горле девушки. Онемев от безумного ужаса, она смотрела, как отсеченные пальцы быстро появляются на прежнем месте. Несколько секунд, и от пореза не осталось ни малейшего следа.

Тина снова заколотила в дверь.

— Откройте! Кто-нибудь, откройте! Помогите!

Никто не пришел. Люди спали и не слышали ее криков.

Крюгер настиг девушку, схватил ее за плечи и отшвырнул от двери. Тина, подвернув ногу, упала в густую зеленую траву.

Бежать! Нужно бежать!! Спасаться!!!

Скрюченные пальцы вцепились в землю, подтягивая тело. Сознание работало, подчиняясь одному, самому сильному, инстинкту — во что бы то ни стало выжить.

Тина поползла вперед, к густым зарослям акации, торопясь добраться до них раньше, чем Крюгер настигнет ее. Две ноги в стоптанных, перепачканных золой и сажей башмаках появились перед лицом, а затем рука убийцы ухватила Тину за плечо, переворачивая на спину. Стальные лезвия поднялись в воздух, поймав серебристые отблески луны. Девушка, повинуясь отчаянному порыву, подняла руку и вцепилась в сгоревшее лицо. Кожа поползла, подобно чулку, открывая изуродованные жилы, остатки гнилых зубов и страшные выпученные белки глаз. Шляпа свалилась на землю, и Тина увидела голый, покрытый клочьями сожженной кожи череп. Крюгер запрокинул голову и разразился громким жутким хохотом.

— Тина!!!!

* * *

Что-то больно ударило его в бок, и Род проснулся. Рядом с ним, под простыней, Тина металась в кошмарном сне. Следующий удар сбросил Рода на пол. Он вскочил на ноги, ругаясь сквозь зубы, повернулся к кровати, намереваясь разбудить подружку, и замер. По коже побежали мурашки, а спина покрылась холодным потом.

ТАМ, ПОД ПРОСТЫНЕЙ, КРОМЕ ТИНЫ БЫЛ КТО-ТО ЕЩЕ.

Белая материя обтягивала широкую спину и округлый затылок человека. Вот она приподнялась, когда некто отвел руку. Роду показалось, что пальцы на этой руке слишком длинные и тонкие. Ухватив простыню за уголок, он резким движением рванул ее. Простыня упала на пол…

Кроме Тины на кровати никого не было!

И все же Род мог бы поклясться, что в комнате был кто-то еще. Кто-то, с кем сейчас боролась девушка. Одна ее рука была поднята и согнута в локте. Сведенные судорогой пальцы удерживали что-то, не давая приблизиться. У парня создалось ощущение, будто Тина схватила невидимку за грудь.

— Тина! Тина!!! — Род рванулся вперед, пытаясь дотянуться до девушки, разбудить ее.

Страшный удар отбросил его в угол. Свалив лампу, он перелетел через комод и упал на пол, больно ударившись о стену локтем и спиной. Осколки стекла впились ему в ногу, но Род даже не заметил этого. Схватив разбитую лампу за толстую деревянную ножку, он снова вскочил, готовый кинуться в драку с этим невидимым врагом.

КРРРРРАЧЧЧ!!! — Четыре длинных разреза одновременно появились на груди девушки. Кровь хлестнула из ран, заливая простыню черными лужицами.

— Тина!!! Тинааааааа!!!!!!! — теряя голову от страха, продолжал кричать Род.

КРРРРРРАЧЧЧЧЧЧЧ!!!! — Еще четыре пореза появились на руке, пересекая мышцы.

Тина визжала и сучила ногами, пытаясь вырваться из смертельных объятий невидимки.

КРРРРРРРАЧЧЧЧЧЧЧ!!! — От ключицы к центру груди, образовав латинскую букву «В». Кровь уже не хлестала, она лилась сплошным дымящимся, нескончаемым потоком.

Визг, крики, стоны боли — все слилось в одной общей безумной кровавой кутерьме.

Шум разбудил Нэнси. Он доносился из комнаты родителей Тины, и поначалу девушка подумала, что ребята в очередной раз выясняют отношения. Но быстро поняла, что это не так. Слишком страшными были крики.

— Господи, да что их там, убивают, что ли?

Она накинула халат и вышла в коридор, столкнувшись с торопящимся к спальне Гленом.

— Ты слышишь? — встревоженно спросил он, поглядывая на дверь комнаты, из-за которой раздавался грохот, чей-то топот и истошные крики.

— Тинааааааааааа……

Они узнали голос Рода.

— Черт! — выкрикнул Глен.

Первый раз в жизни он слышал, чтобы Род так испугался.

Нэнси и Глен бросились к двери, но она, к их удивлению, оказалась запертой!

Род размахнулся и ударил лампой в воздух, туда, где, по его предположению, должно было находиться невидимое чудовище. Толстая ножка описала дугу, не причинив тому ни малейшего вреда.

— Тина! Тинаааааааааа……

Некто подхватил тело девушки и швырнул его в угол кровати.

Род видел, как рубашка Тины, набухая кровью, покрывается все новыми и новыми разрезами. Тело перевернулось вверх ногами и поползло по стене к потолку.

Крррраччч!!! — Ножи полосовали его, как мясник мертвую тушу. В довершение всего, Род услышал страшный злобный хохот. Он звучал тихо, словно издалека. Но тот, кто издавал его, находился здесь, в комнате.

— Тииинааааааааа……

В дверь забарабанили.

— Тина! Род! Откройте! Что у вас происходит?! Род!

Он узнал голос Нэнси, но так и не смог пошевелиться, глядя на повисшее в углу тело. Род кричал. Оставляя за собой кровавую полосу, тело двинулось по потолку к центру комнаты. Темные сочные капли срывались с пальцев, подбородка, груди и падали на пол, впитываясь в толстый ворсистый ковер.

— Кто это сделал? — обводя дикими глазами комнату, срываясь на визг, проорал Род. — Я убью тебя! Кто это сделал?!!!!!!!

Глен разбежался и ударил плечом в дверь. Замок хрустнул, но выдержал, хотя на белой поверхности образовалась трещина. С потолка посыпалась тонкая струйка штукатурки.

Тело Тины повисло под невероятным углом, удерживаемое какой-то силой. Одна рука безвольно свесилась вниз, почти доставая до кровати. Вязкий темный ручеек заполнял неровности простыни. Род продолжал стоять, не двигаясь с места, сжимая в побелевших пальцах бесполезную лампу. Глаза девушки были закрыты. Она уже умерла и больше не интересовала своего безликого убийцу. Тело отделилось от потолка и упало на кровать. Брызги полетели в разные стороны, залив все стены. Капли крови ползли по белому комоду, по стенам, по двери, по широкому зеркалу и… по лицу Рода.

Нэнси прислушивалась к происходящему за дверью. Тишина, наступившая совершенно неожиданно, напугала ее едва ли не больше, чем крики и топот.

— А ну-ка… — Глен с размаху саданул всем весом по двери. Полетели щепки, выбитый замок упал на ковер, и дверь, наконец, распахнулась, открывая взору ребят жуткую картину.

На залитой кровью кровати лежало почти обнаженное окровавленное тело. Клочья ночной сорочки валялись по всей комнате. Голова трупа свисала вниз, обратившись к вошедшим мертвым спокойным лицом. Могло бы показаться, что Тина спит, если бы не искромсанное тело. Над распахнутым настежь окном ветер раздувал белые тюлевые занавески и… все. Больше в комнате никого не было. Род исчез.

* * *

Лейтенант полиции Дональд Томпсон вошел в здание полицейского участка ровно в два часа пятнадцать минут ночи. Настроение было — хуже не придумаешь. Убийство для него значило не просто убийство. Это был настоящий катаклизм. Конец света. Подобного он не помнил уже тринадцать лет. Скверное число. И теперь в их чистом уютном городке, где даже лишняя выпитая рюмка считалась чем-то из ряда вон выходящим, убийство. Само слово «убийство» вызывало у него омерзение. В нем было что-то грязное.

Лейтенант вздохнул. Мало того, в этом деле оказалась замешана его собственная дочь. Черт. Он ведь не раз предлагал Мардж забрать Нэнси к себе. По крайней мере, она не была бы в этом доме в компании каких-то подростков. Так нет. Мардж все время настаивала на своем.

«Ах, Дональд, девочка не сможет без мамы.» Тьфу. Ну вот, дождались. Не сегодня-завтра объявятся люди из полицейского управления штата, и пойдет такая вонь, только держись. Эти парни, как слоны, топчутся везде, где только можно, ни на кого не обращая внимания. Им плевать, что в этом городе своя жизнь, свои законы.

Дональд прошел через дежурное отделение, кивком поздоровавшись с сержантом Томом Гардиенсом.

И ведь не просто убили. Гарсиа сказал, девчонку изрезали так, что даже его стошнило. А уж этот парень восемь лет проработал в Лос-Анджелесе и повидал такое, чертям тошно станет. Мда. Похоже, убийца — настоящий маньяк. Мясник. Но вычислить этого ублюдка будет несложно. Сейчас, ночью, из города ему не выбраться, а уж утром тем более. Они об этом позаботятся.

Увидев идущего к своему кабинету лейтенанта, сержант Луиджи Гарсиа собрал со своего стола листки заключения и быстро зашагал следом.

— Лейтенант?

Дональд обернулся. Увидев спешащего к нему полицейского, он остановился.

— Что удалось выяснить?

Сержант протянул ему заключение.

— Убитую звали Тина Грей, пятнадцать лет. Живет с матерью. Отец бросил их десять лет назад.

Тут лейтенант вздохнул. Ни для кого не было секретом, почему он развелся с Мардж. С того момента сообщения, типа: «Он их бросил…» вызывали в нем двоякое чувство. Раздражение и досаду. Правда, у четы Томпсон были довольно веские причины для развода, но кому до этого есть дело. Городок маленький, все как на ладони. Друг о друге все знают. Нет, что ни говори, а с сыновьями лучше, чем с дочерьми. Хотя… Дочь — жертва, сын — убийца. Не на много слаще.

— Что еще? — коротко бросил он.

— Последние два года ее мать жила с каким-то типом. Неофициально, разумеется, хотя у них был ребенок.

— Где они-то были, когда все это произошло? — раздраженно спросил лейтенант.

— Уехали. Нам пока не удалось выяснить куда. Но девушка осталась одна.

— И конечно же, не нашла ничего лучше, как пригласить в дом этого выродка, мать его.

Лейтенант почувствовал, как раздражение перерастает в ярость. Отчасти, и на самого себя.

Брось злиться, Дон. Подумай-ка лучше, много ли ты сам уделяешь внимания дочери. То-то.

Но его дочь, тем не менее, жива. Хотя… Если бы этот парень, убийца, задержался там еще на полчаса…

Ему стало страшно, как только он представил окровавленное тело дочери.

Дьявол! Не думай об этом!

— Ладно. Все. Удалось установить личность убийцы?

Гарсиа кивнул.

— Да, лейтенант! Это ее ухажер, некий Род Лейн. Восемнадцать лет. Музыкант. У него порядочный хвост. Два раза задерживался за наркотики и еще два — за драки. Тот еще тип. Там в досье все это зафиксировано.

— Хорошо. Спасибо, сержант. А что сказал врач?

— Ничего определенного. Кроме того, что порезы нанесены очень острым лезвием. Скорее всего, бритвой. Но само орудие убийства обнаружить не удалось. Вероятно, парень прихватил его с собой. И не исключено, что он попробует применить его еще раз. Мы думаем, свидетелей, — Гарсиа деликатно не стал называть имена, — не следует оставлять без внимания. Если этот ублюдок действительно маньяк, он может выбрать следующей жертвой кого-нибудь из них.

Черт. Сержант прав. Парень — псих, это ясно. Кто еще, кроме психа мог устроить ТАКОЕ… Ну, а раз он — маньяк, то имеются все основания думать, что так просто не успокоится. Господи, только этого не хватало.

— Пока побудьте в участке, сержант. Нам придется обсудить кое-какие дальнейшие действия.

— Конечно. Может быть, выпьем кофе? — Гарсиа внимательно смотрел на Дональда.

— Да, спасибо. Если возможно. Я пока побеседую с… со свидетельницей.

— Разумеется, лейтенант. — Гарсиа повернулся и пошел в дежурную часть.

Ему легче, думал Дональд, глядя вслед удаляющемуся полицейскому. Ему несравнено легче. Что может быть страшнее, охранять собственную дочь от убийцы, зная, что она едва-едва избежала смерти.

Чувство собственного бессилия, смешанное с отчаянием, захлестнуло его. Лейтенанту показалось, что он не властен над ситуацией, не может держать ее под контролем. Отец вдруг осознал, что его дочь стала взрослой, у нее свои дела, заботы, проблемы. Она поступает так, как считает нужным и не спрашивает его об этом. Он, Дональд Томпсон, не может заставить ее сделать то, чего она не захочет делать. Именно это и тревожило его. ЕМУ НЕ УДЕРЖАТЬ ЕЕ ПОД КОНТРОЛЕМ, И ЭТО МОЖЕТ ДОВЕСТИ ДО БЕДЫ.

Снова возникло глухое раздражение. Лейтенант открыл Дверь кабинета и шагнул внутрь.

Мардж Томпсон сидела в кресле для посетителей, время ст времени бросая тревожные взгляды на Нэнси. Девушка вот уже час, не отрываясь, смотрела в одну точку. Прямая, неподвижная и холодная. Все попытки разговорить ее ни к чему не привели. Услышав, как скрипнула дверь, Нэнси вздрогнула и повернула голову. При виде отца она чуть-чуть расслабилась. Все ее поведение было своеобразной защитной реакцией на происходящее.

Ей не хотелось отвечать на вопросы матери, она и не отвечала. Появление отца несколько меняло дело. Дональд был не просто отцом, и не просто полицейским. Он был отцом-полицейским. Тем человеком, которому Нэнси могла бы рассказать об ужасном происшествии, не опасаясь насмешек, «ахов» и «охов».

Лейтенант прошел через кабинет и, присев на краешек стола, так, чтобы видеть и мать, и дочь, жестко спросил:

— Что она там делала?

Поскольку, задавая вопрос он смотрел на Нэнси, девушка решила, что он адресован ей.

— Она там жила, папа.

— Я не про нее спрашиваю, а про тебя! — он повернулся к Мардж. — Что — она — там — делала, ответь мне?

— Во-первых, здравствуй, — женщина серьезно смотрела на него.

— Да. Здравствуй. — Дональд еще раз взглянул на дочь. — С тобой все в порядке, милая?

В его голосе было столько тревоги, что Нэнси почувствовала что-то вроде жалости к этому высокому, сильному, очень встревоженному мужчине. Своему отцу.

— Все нормально, папа, — поспешила успокоить его она.

— Ладно. Вам надо сейчас отдохнуть, — сказал он. — Вам обеим… И все же мне, как отцу, интересно. Что ты там делала с какими-то тремя ребятами? Ночью! Особенно, если учесть, что там был этот парень… маньяк, сумасшедший-убийца.

— Он не сумасшедший, папа, — быстро и неожиданно жестко ответила Нэнси.

— Да? — саркастически усмехнулся Дональд. — Тогда, может быть, ты мне объяснишь, почему он это сделал? Просто так? Решил развлечься?

— Дональд, перестань, — подала голос Мардж. — Судя по всему, этот… молодой человек был ужасно ревнив. Нэнси мне даже как-то говорила, что они часто ссорились.

— Да нет же, — с досадой прервала ее девушка. — Ничего там серьезного не было. По крайней мере, настолько серьезного.

— По-твоему, убийство — это недостаточно серьезно? — вскинулся Дональд. — Как ты можешь так говорить?

— Я не о том, папа. — Нэнси вздохнула. — Я хочу сказать, что они не серьезно ругались. Понимаешь, папа, у Рода был очень своеобразный юмор. Тине это не нравилось. Вот и все. Дурная шутка еще не повод для убийства, ты же и сам это прекрасно знаешь.

— Да… — лейтенант внимательно смотрел на дочь. Он достаточно хорошо изучил ее, чтобы понимать: она что-то не договаривает. Конечно, если бы из-за тупых шуток убивали, городское кладбище пришлось бы расширить раза в два. Но должен же быть хоть какой-то повод. Не просто же так этот парень искромсал девчонку. Он же ее почти на куски разрезал, а для этого надо иметь либо очень ясную голову, либо быть полным психом. Но и в том, и в другом случае, для такого убийства должен быть повод. И очень веский повод. Может быть, Нэнси что-то известно? Подождем.

Он продолжал сидеть на столе, глядя на дочь. Пауза становилась уже невыносимой, когда девушка наконец сказала:

— Папа… — она чуть замялась, но продолжила. — Тина чувствовала, что ее убьют.

— Почему? — глаза Дональда сузились, и весь он подался вперед, жадно ожидая ответа.

Сейчас он был лейтенантом полиции.

— Понимаешь… Наверное, это глупо… Но ей приснилось, что ее убьют. У нее был кошмар. Поэтому мы и ночевали там. Она боялась оставаться одна в доме.

Дональд разочарованно вздохнул. Это было совсем не то, на что он рассчитывал, и уж точно не могло пригодиться им в расследовании.

Его вздох не укрылся от Нэнси, и она выпалила:

— Папа, пойми, этот человек хотел убить Тину во сне! В ее сне!

— О Господи, Нэнси.

— Да, папа! Он преследовал ее и хотел убить!!!

— Да кто он такой?

— Я не знаю. — Нэнси закрыла глаза руками и попыталась представить себе то, что видела в СВОЕМ кошмаре. — На нем грязный красно-зеленый свитер и шляпа. Мятая фетровая шляпа. А на руке ножи. Острые стальные ножи.

Если бы глаза у нее были открыты, девушка увидела бы, как переглянулись отец с матерью. Удивленно, озадаченно и… немного испуганно.

* * *

Утро выдалось прекрасным. Яркий солнечный свет вливался в окна чудесным теплым потоком. Глядя на кружащиеся в нем частички пыли, Нэнси не хотела думать о ночном происшествии. Уж больно страшными были воспоминания. Как бы ей хотелось, чтобы это был всего-навсего сон. А может быть, так и есть? Вот сейчас раздастся заунывный гудок красного кабриолета, и все вернется на свои места. Они вместе посмеются над ее сновидением, и как всегда поедут в школу. И Род будет отпускать свои обычные дурацкие шуточки, Тина недовольно морщиться, а Глен тихо ругаться сквозь зубы. Да, это было бы здорово. Но… не будет воя клаксона, шуток, и вообще, наверное, ничего больше не будет так, как прежде. Все изменилось этой ночью.

Нэнси осмотрела себя в зеркало. Вид у нее, конечно, был не для школы. Осунувшееся усталое лицо, синяки под глазами. Ей бы следовало посидеть дома, но она боялась остаться наедине со своими мыслями.

Девушка вышла из комнаты и спустилась на первый этаж. Еще на лестнице до нее донесся звук приемника, настроенного на волну местной радиостанции.

— Полиция заявила, что погибшая пятнадцатилетняя девушка Тина Грей незадолго до смерти поссорилась со своим знакомым Родом Лейном, безработным музыкантом. Сейчас подозреваемого разыскивает вся полиция города. Орудие убийства до сих пор не найдено…

Мардж стояла у стола и, прихлебывая кофе, внимательно слушала передачу. Увидев дочь, она быстро щелкнула выключателем, и приемник смолк. Ей не хотелось, чтобы ее девочка слышала это и вновь переживала события прошлой ночи.

Нэнси прошла через кухню и направилась к двери.

— Эй, ты куда это? — окликнула ее мать.

— В школу, — девушка остановилась.

— Милая, ты всю ночь не спала. Тебе нужно отдохнуть, а не в школу идти, — женщина отставила стакан с кофе в сторону и подошла к дочери. — Ты только посмотри на себя. У тебя ужасный вид.

— Мама, мне нужно пойти в школу. Иначе я сойду с ума, сидя в этой комнате!

Получилось гораздо резче, чем хотелось бы Нэнси. Она не осуждала родителей за то, что они не восприняли ее рассказ всерьез. Это как раз не удивительно. Ну кто бы поверил в то, что сон может влиять на действительность? Если бы ей самой рассказали что-нибудь подобное всего неделю назад, она бы лишь рассмеялась. Но теперь… человек из сна — это какой-то знак, предвещающий беду. Тина увидела сон и… Род убил ее. Но и у Нэнси был тот же кошмар. Что произойдет с ней? Возможно, что-то подобное. Или какой-нибудь несчастный случай?

Стоп. Так в самом деле можно сойти с ума.

— Я иду в школу, — еще раз твердо сказала девушка.

— Но ты хоть бы поспала немного? — вздохнула Мардж.

— Мам, я посплю в классе. Ты же знаешь, я не могу сидеть без дела.

— Ну ладно, хорошо… — нехотя согласилась мать. Если бы был хоть какой-то шанс удержать дочь дома, Мардж использовала бы его. Но она знала характер Нэнси. — Но только после школы сразу домой, слышишь?! Сразу домой!

— Конечно. Сразу домой, — эхом повторила девушка. — Пока, мам.

— Пока, милая.

Женщина отдернула занавеску, наблюдая в окно, как дочь переходит улицу. Вот она пошла тротуару, взглянула на плотно зашторенные окна Глена и, не останавливаясь, двинулась дальше. Еще несколько секунд Мардж видела ее за рядами стройных тополей, а затем Нэнси скрылась за поворотом.

* * *

Наверняка, Глен не придет в школу. Спит, конечно же, как сурок. Интересно. Он ведь вроде бы тоже видел кошмар. Конечно, как она могла забыть. Вчера вечером, когда они сидели у Тины, Глен сам сказал им. Так.

Один и тот же сон у троих. Тина уже мертва. Значит, теперь их двое. Несомненно, этот кошмар каким-то необъяснимым образом влияет на происходящее. Вернее, предсказывает его. Что-то вроде наития. Остается понять, что именно он означает То, что это смерть — понятно. Надо попытаться выяснить, снилось ли это еще кому-нибудь из класса. А если да, не произошла ли какая-нибудь странность.

Хотя… Если бы в их городке случилось нечто из ряда вон выходящее, на следующее утро об этом знали бы все.

Нэнси задумчиво шла в направлении школы. Солнце начало припекать, но девушка не чувствовала этого. Ее мысли бы заняты другим.

А если это вовсе и не смерть. Убийство Тины еще ни о чем не говорит. Возможно, сон означает нечто другое. Но тогда ЧТО? Страшный человек несет опасность. Он — зло, которое может случиться наяву.

Задумавшись, она не заметила выбоины в асфальте. Очнулась Нэнси от боли в подвернутой ноге. Сморщившись, девушка потерла щиколотку и, неожиданно для самой себя, обернулась. Скорее всего, напряженные нервы среагировали на какое-то воздействие извне.

У самого поворота, метрах в пятидесяти за ее спиной, прислонясь к высокому тополю, стоял человек. Нэнси стало страшно. Не от того, что он стоял. Человек наблюдал за ней. Было в его позе что-то, что навело девушку на эту мысль. Да. Именно наблюдал. Вереница догадок завертелась в ее голове, подобно мельничному жернову.

Кто он? Что ему надо? Убийца? Ее убийца? Скорее всего, это и означал ее кошмар. Но тогда почему он стоит и ничего не предпринимает? Нужно позвать на помощь! Мама была права, ей не следовал выходить из дома. Дома она была бы в безопасности.

Нэнси огляделась. Несмотря на ранний час, улица была совершенно пуста. Ни души.

Что же делать? Что делать? Бежать? Он догонит ее без труда. Кричать? Вряд ли кто-нибудь услышит…

Девушка повернулась и… замерла. Человек исчез. Пропал. Растворился. Где он? Подбирается к ней? Что ему нужно?

Две сильные руки появились из кустов за спиной и, крепко схватив Нэнси за плечи, рванули в колючую живую изгородь.

Обезумев от страха, она закричала, и в ту же секунду шершавая горячая ладонь закрыла ей рот. Нэнси отбивалась, нанося удары невидимому противнику, впивалась ногтями во что-то твердое, но силы были явно не равны.

Убийца протащил жертву сквозь частокол веток и листьев и бросил на землю…

Ничего. Нэнси открыла глаза. Прямо перед ней, затравленно прислушиваясь, скорчился Род. Увидев, что девушка снова собралась закричать, он торопливо приложил палец к губам.

— Тсс. Тише, — жарко зашептал он. Зрачки его расширились, словно парень накурился наркотиков, лицо побледнело и вытянулось. Род скорее напоминал загнанного гончими кролика, чем маньяка. — Я тебе ничего не сделаю. Я ничего не сделаю. Ничего. Полиция меня ищет, я знаю. Я их видел. Они убьют меня, это точно.

Его голос дрожал, напоминая горячечный бред. Нэнси поняла: да он же до смерти напуган! Просто умирает от страха!

— Не бойся, — тихо, в тон ему, ответила девушка. — Никто не собирается тебя убивать.

— Да нет же! Я говорю тебе, они хотят меня убить. Это точно. Точно. Убить. Эти полицейские устроили настоящую облаву. Да. Они убьют меня, когда найдут, я чувствую.

Голос его становился громче и громче. Ужас затравленного зверя рвался наружу. Род не в состоянии был держать его в себе.

— Тихо! — оборвала его Нэнси. — Это ты сделал?

Она еще никогда не видела, чтобы человек так боялся.

Род отшатнулся от нее, словно Нэнси спросила что-то ужасное, и эти слова могли убить его. Волосы на затылке парня зашевелились, а лицо исказила безумная улыбка сумасшедшего. Глаза вылезли из орбит, и создалось ощущение, что его сейчас хватит удар.

— Нет! — дико вращая глазами, прохрипел он. — Нет! Я не трогал ее! Не трогал ее! Не трогал.

— Она кричала, как сумасшедшая! Что у вас произошло?

— В том-то и дело! — голос его стал еще тише, Нэнси едва разбирала слова. — В том-то и дело… ТАМ БЫЛ КТО-ТО ЕЩЕ!

— Но дверь была заперта изнутри!

Она внимательно смотрела на Рода, ожидая ответа. Нэнси показалось, что он не лжет. Слишком велик был страх. Это не было отчаянием перед неминуемым возмездием. Точнее, и это тоже, но было еще что-то, чего Род боялся гораздо больше, чем полиции и собственной гибели.

Животный страх перед непонятным. Жутким. Чем-то, что лежит за пределами человеческого понимания.

Господи, как же нужно напугать молодого здорового парня, чтобы он за одну ночь превратился в трясущееся от ужаса существо.

Внезапно Род выпрямился. Казалось, его уже не заботило то, что он может быть обнаружен.

— Что ты на меня так смотришь? — голос сорвался на визг. — Ты думаешь, что я сумасшедший, да? Псих? Я говорю тебе, ТАМ БЫЛ КТО-ТО ЕЩЕ! Понимаешь? КТО-ТО НЕВИДИМЫЙ!

Кусты за его спиной зашевелились. Род дернулся и испуганно съежился, словно надувная игрушка, из которой выпустили воздух.

— А ну-ка, отойди от нее, сынок, — тихо и веско процедил Дональд Томпсон, ткнув ствол «специального полицейского» в круглый затылок Рода. Он не питал никаких иллюзий относительно этого парня. Была жертва и был убийца. И не стоило разводить антимоний. — Просто сделай три шага в сторону. Тихо и спокойно.

Палец оттянул собачку курка, и барабан провернулся, издав сухой негромкий щелчок.

Нэнси скорее почувствовала, чем поняла умом: Род сейчас побежит. А отец, скорее всего, убьет его.

Вторая смерть!

— И не думай дергаться, сынок, — продолжал лейтенант. — От этого сейчас зависит твоя жизнь.

На скулах его играли желваки. Он ненавидел этого парня и пристрелил бы его тут же… если бы здесь не было Нэнси.

Всего на секунду Дональд отвел глаза, чтобы взглянуть на дочь. На одну крошечную секунду. В этот момент Род рванулся грудью в зеленый барьер, моментально пропав из вида.

— Стой! — заревел лейтенант. Над верхней кромкой шевелящейся листвы ему был отчетливо виден черный мелькающий затылок убийцы.

Мушка послушно скользнула в прорезь прицела. Дональд целил ниже головы. Туда, где, по его расчетам, должна была находиться спина преступника.

— Нет! — Нэнси вскочила и сильно, наотмашь, ударила отца по рукам.

БАНГ! — Пуля ушла в небо.

Род мчался по узкой улице, высматривая на бегу лазейку. Щель, дыру в заборе, открытое окно, все, что угодно, лишь бы бежать, скрыться, спрятаться, спастись. Ветер свистел в ушах, легкие разрывались от быстрого бега. Ему нужно было одолеть еще пару десятков метров до перекрестка, как вдруг…

Черно-белая патрульная машина выползла из-за поворота. Истошный крик сирены словно ударил беглеца в лицо. Хлопнули дверцы, и из салона выбрались двое полицейских, доставая на ходу пистолеты. Род обернулся. Сзади замер еще один патрульный «кадиллак». Выхода не было.

— Стой на месте! — усиленный мегафоном голос докатился до него сквозь тупой гул в ушах.

— Стою! Стою!!! — парень поднял руки. — Я сдаюсь! Сдаюсь!!!

— Ложись на землю! Быстро!!!

Стволы пистолетов были направлены ему в живот.

Род послушно опустился на колени, лег, уткнувшись щекой в горячий пыльный асфальт.

Топот полицейских башмаков раздался совсем рядом.

— Руки за спину, немедленно! И не вздумай дергаться, понял?

Щелкнули на запястьях стальные браслеты, чье-то колено, упершись в спину между лопаток, пригвоздило его к земле.

— Посмотрите, нож или бритва есть у него? — крикнул выбравшийся из кустов Дональд.

Нэнси, стоя на тротуаре, наблюдала, как Гарсиа быстро и ловко обыскал парня.

— Я этого не делал! — вдруг истошно заорал он. — Не делал! Нэнси!!!

Девушка увидела полные отчаяния и ужаса глаза и перекошенное лицо.

— Нэнси! Я не делал этого!!! Там был кто-то еще!!! КТО-ТО ЕЩЕ!!!

— Заткнись! — рявкнул сержант, вставая и отряхивая брюки. — Лейтенант! У него ничего нет.

— Вези его в участок! — Дональд кивнул. Вздохнув, он повернулся к дочери и вздрогнул, наткнувшись на тяжелый ненавидящий взгляд.

— Папа, — раздельно, совершенно ледяным голосом спросила Нэнси, глядя на отца в упор. — Как ты оказался здесь? Ты следил за мной? Использовал меня как приманку? Ответь мне, папа, я жду!

Дональду показалось, что ему влепили увесистую пощечину. Он рассвирепел.

Ему ничего не стоило рассказать ей о бессонной ночи, о своих страхах, о том, что он жутко волновался за свою дочь. Его трясло при одной только мысли о том, что мог бы натворить этот ублюдок, не окажись они здесь. Да, он следил за ней. Следил. Потому что боялся за нее, как не боялся ни за кого на свете. До полуобморочного состояния. И она, его дочь, могла подумать, что Дональд использовал ее как приманку.

Волна жуткой обиды и ярости захлестнула его. Он даже не сразу нашелся, что ответить. И от ощущения собственной слабости вдруг закричал.

— А какого черта ты вышла сегодня на улицу? А?

Нэнси резко отвернулась и быстро зашагала по узенькому тротуарчику, даже не взглянув на отца. Так плохо, как сейчас, ей еще никогда не было. Никогда. Она услышала, как Дональд окликнул ее:

— Нэнси! Нэнси!!!

Но девушка не обернулась. Она пока не знала, что все, что произошло до этой секунды еще не кошмар. Это лишь начало кошмара.

* * *

В этот день школа казалась необыкновенно тихой. Страшная новость, облетевшая город еще утром, породила множество сплетен и домыслов.

«Вы слышали? Ну да, про эту девчонку, которую зарезали сегодня ночью?»

«Ну еще бы, она ведь училась в нашем классе. Даже за соседними партами сидели.»

«Да ну?..» Немое изумление. «И как она?»

«В смысле?»

«В прямом.»

Ребят интересовало одно — какова она была в постели. И хотя единственный человек, который точно знал ответ на этот вопрос, сидел за решеткой, отвечали все. Выпятив грудь и напустив на себя многозначительный вид завзятых ловеласов, они небрежно цедили:

«Она-то? Знаешь, старина, так себе… ничего особенного.»

Девушки были настроены более скептично.

«Да ну, обычная вертихвостка.»

К полудню выяснилось, что все знают об убитой ВСЁ. Грязное белье перебиралось любовно и тщательно, как это обычно бывает в маленьких, неизбалованных происшествиями городках.

Нэнси, как непосредственная участница ночных событий, пользовалась всеобщим вниманием. Девушка брезгливо отмалчивалась. Ей были неприятны эти пересуды, словно подругу, мертвую, и от этого особенно беззащитную, втаптывали в грязь. Причем, делали это с откровенным удовольствием.

Она едва досидела до третьего урока. К этому часу Нэнси знала точно: кошмара, в котором присутствовал страшный человек, ни у кого не было.

Сидя за партой, девушка пыталась понять, о чем рассказывает учительница, и все чаще и чаще ловила себя на том, что ее совершенно не волнует окружающее. Все мысли вертелись вокруг одной и той же жесткой непоколебимой оси — кошмара, приснившегося ОДНОВРЕМЕННО ИМ ТРОИМ.

Должна быть какая-то связь между всем этим.

У нее создалось впечатление, что перед ней части страшной рассыпавшейся головоломки. Если сложить их, составить в нужном порядке, получится целая картинка. Вроде «Пикчерз мозеик»^[2]. Нужно только правильно найти основу.

В чем же она?

Монотонный тихий голос учительницы журчал, словно спокойная прохладная река в жаркий полдень, навевая сонливость.

— То, что мы видим, не всегда реально! Шекспир считал, что в природе происходит нечто необычное. И в природе человека в том числе. Посмотрите внимательно. Именно поэтому так однозначна реакция Гамлета на происходящее…

Веки Нэнси начали слипаться. Она почувствовала, как голова, ставшая вдруг невероятно тяжелой, опускается на руки. Голос начал отдаляться, отгораживаясь толстой ватной стеной.

— И поэтому такова его реакция на ложь матери. Он пытался найти правду. Подобно тем, кто вскрывает древние могилы, стараясь отыскать что-то в темной

ТЕМНОЙ. ЧЕРНОЙ.

глубине

СНА. ЭТО СОН. ТЕБЕ СНИТСЯ СОН.

То же и в «Юлии Цезаре». Пожалуйста, начни читать.

Нэнси слышала, как кто-то протопал к кафедре.

— В великом городе Рима…

Разноцветные пятна поплыли перед глазами. НО ЗА НИМИ БЫЛО ЕЩЕ ЧТО-ТО.

— …Великий Юлий Цезарь правил жизнями своих сограждан…

ДА. НЕКТО ПРАВИТ ЖИЗНЯМИ. И СМЕРТЬЮ. СМЕРТЬЮ. ОСТОРОЖНО. ОН РЯДОМ. СОВСЕМ РЯДОМ.

— …Это был период заката. Красные звезды угасли, предвещая несчастье…

НЕСЧАСТЬЕ… И КРАСНЫЕ ЗВЕЗДЫ ТОПОК. ПОСМОТРИ. ИХ УЖЕ МОЖНО РАЗГЛЯДЕТЬ В ЧЕРНОЙ ПУСТОТЕ.

— Нэнси… — жалобно позвал ее кто-то. — Нэнси…

Она вздрогнула и открыла глаза. Странная тишина повисла в аудитории. Парень, стоящий у доски с книгой в руках, немо разевал рот. Но делал он это, как в замедленной съемке.

— Нэнси…

Девушка повернула голову.

В дверном проеме, завернутая в изрезанный, окровавленный прозрачный мешок, стояла… Тина. Тусклые, подернутые серой пленкой глаза смотрели на подругу. Сквозь истерзанный, мутный от крови полиэтилен проглядывало бледное, будто отлитое из белого воска тело.

Нэнси испуганно завертела головой, пытаясь увидеть реакцию остальных на жуткое зрелище.

Ничего. Казалось, никто не обращает внимания на стоящий в дверях труп. Ни взгляда, ни шепота. Только все та же мертвая тишина.

— Это ведь могла быть ты, а не я… — равнодушно продолжил безжизненный голос и вдруг взорвался жалобным плаксивым вскриком. — Нэнси, Нэнси, помоги мне! Все время снится кошмар! Снится кошмар! Помоги мне, Нэнси! Помоги мне!

Нэнси в ужасе обернулась к двери, но там никого не было. Только лужица бурой крови на том месте, где секунду назад стояла Тина.

— Нэнси! Нэнси! Ты слышишь меня? — теперь голос доносился из коридора. — Ты слышишь меня? Мне все время снится кошмар! Помоги мне, Нэнси!

Девушка встала из-за парты и выбежала в коридор.

Кровавая дорожка тянулась по полу до поворота, перед которым, вытянувшись, лежало тело.

Нэнси остановилась. Холодная дрожь пробежала по спине. Волосы зашевелились на голове, когда она увидела, как кто-то

НЕВИДИМЫЙ

бесплотный, ухватив Тину за ноги, потащил ее по полу, оставляя за собой скользкую Темную дорожку.

— Тина! — Сердце прыгало у самого горла. — Тина!!!

Нэнси, сперва нерешительно, а затем все быстрее и быстрее, побежала по коридору, торопясь догнать ЭТО.

ТАМ БЫЛ ЕЩЕ КТО-ТО!

Происходило что-то странное. Странное и ужасное.

Она вылетела из-за поворота…

БАЦ!!! — Из глаз посыпались искры.

На полу, потирая ушибленное плечо, сидела девочка-дежурная. Нэнси видела ее раньше, но сейчас не могла вспомнить имя…

— Эй! — возмущенно сказала дежурная. — У тебя есть разрешение на выход из здания во время урока?

Волна глухой злости поднялась в груди Нэнси.

Эта дура сидит в луже крови и орет что-то о разрешении! Кретинка!

— Да пошла ты…

Нэнси побежала дальше, и вдруг ее настиг хриплый шепот.

— Нэнсииииииииииииии…

Холодея от вновь нахлынувшего страха, она обернулась.

Дежурная уже стояла на ногах, но теперь на ней был грязный красный свитер в зеленую полосу, а на руке…

НА РУКЕ КРАСОВАЛИСЬ ЧЕТЫРЕ ДЛИННЫХ ОТТОЧЕННЫХ ЛЕЗВИЯ.

Оскалившись в жуткой, больше похожей на отвратительную гримасу ухмылке, дежурная весело прошептала низким неестественным голосом:

— Не надо бегать по коридору!

Рука ее поднялась вверх, и «когти» тихо звякнули, ударившись друг о друга.

Нэнси развернулась и заторопилась следом за Тиной, изредка оборачиваясь на бегу.

Дежурная, в странной согнутой позе, продолжала стоять, не двигаясь с места, внимательно наблюдая за удаляющейся девушкой. На губах у нее, словно приклеенная, играла дьявольская злобная улыбка.

Нэнси продолжала бежать, глядя на кровавую дорожку. Этот след невозможно спутать ни с каким другим. Он приведет ее туда, где таится разгадка головоломки, и где мертвая рыдающая Тина умоляет о помощи.

На двери подвала белой краской было выведено:

«Учащимся вход воспрещен».

Но след вел туда, за дверь. В глубину подземелья.

Нэнси рванула ручку на себя и шагнула в темноту. Вопреки ожиданиям, когда дверь захлопнулась за спиной, она поняла, что свет здесь все-таки есть. Это были отблески огня. Они шли откуда-то снизу вместе с потоками горячего влажного воздуха.

Девушка осторожно начала спускаться по крутой лестнице, стараясь не оступиться и не сломать себе шею. Шаги отдавались глухим эхом, словно над ней был не низкий потолок, а огромный купол, жадно ловящий каждый шорох. Пройдя несколько пролетов, Нэнси смогла разобрать шум, доносящийся из-под земли. Шипение пара и рев пламени. Чье-то хриплое бормотание и жалобное блеяние ягненка. И еще журчание воды, падающей на пол. Девушка не могла сказать точно, сколько времени она находится в подвале, но по самым скромным подсчетам, она спустилась, по крайней мере, на шесть этажей вниз. А лестница и не думала заканчиваться. Только шум становился все громче и отчетливей. Кровь уже не казалась черной полосой, теперь это был настоящий поток. Он все тек и тек вниз, набирая силу, будто где-то наверху кровь выплескивали на лестницу ведро за ведром, ведро за ведром, черпая густую горячую жидкость из огромного резервуара. Поток горячего воздуха усилился. Нэнси была почти у цели. Она понимала это.

Лестница кончилась совершенно неожиданно. Секунду назад девушке казалось, что впереди еще несколько пролетов, и вдруг перед ней открылась ровная кафельная площадка, в конце которой виднелся дверной проем, прикрытый толстыми брезентовыми занавесками.

Ей даже не пришла в голову мысль о том, как проникают через эту преграду, да еще и освещают бесконечную лестницу. Наоборот. Это казалось совершенно естественным.

Нэнси пересекла площадку и, отдернув брезент, шагнула внутрь. Шум бойлерной оглушил ее. Маслянисто-желтый пар, вырываясь из старых, подточенных ржавчиной вентилей, с шипением возникал в горячей атмосфере котельной, превращая ее в своеобразную баню.

Девушка почувствовала, как ее прошиб пот.

— Тина?

Несмотря на гул, голос был слышен довольно отчетливо. Нэнси не приходилось кричать или просто напрягаться.

— Тина!!!

Странные шорохи заполнили громадное помещение. Отчетливое шарканье чьих-то ног, блеяние, цоканье маленьких копыт по металлическим основаниям переходов. Все это создавало мрачную, внушающую панику атмосферу и без того жутковатой бойлерной. Неясная, искривленная, разломанная трубами тень появилась на медном боку большого цилиндрического котла. В отблесках дрожащего огня зловещая фигура металась в какой-то дикой безумной пляске. Сам обладатель тени был скрыт от Нэнси переплетениями тепловых труб.

Она продолжала всматриваться в полумрак котельной до рези в глазах, надеясь все же увидеть того, кто скрывался в жарком густом паре.

Человек возник в самом конце длинного сетчатого переходного мостика. Поигрывая прикрепленными к пальцам, изогнутыми стальными когтями, он запрокинул голову и зашелся в хриплом булькающем смехе.

КЛИНГ! — звякнули лезвия, — КЛИНГ! КЛИНГ! КЛИНГ!

— Кто ты?! — закричала девушка, глядя на приближающуюся страшную фигуру.

ЧУДОВИЩЕ! МОНСТР!

Не переставая хохотать, человек поднял руку и провел кончиком когтя по своей груди. Сожженная кожа лопнула. Края разреза расползлись в стороны. Капли зеленоватой жидкости потекли к животу, а в ране появилась… шевелящаяся масса белых маленьких червей.

Нэнси ощутила во рту приторно-сладкий привкус ужаса. Шаг за шагом чудовище продолжало приближаться к ней.

Лезвия коснулись металлической опоры мостика.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ……………………….

Тот самый, высокий скребущий звук пробуравил мозг Нэнси, вызвав острую боль в затылке. Покрываясь ледяным потом, девушка обернулась и рванула в стороны половинки брезентового занавеса.

Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ЗДЕСЬ! КАК СТРАШНО, ГОСПОДИ! КАК МНЕ СТРАШНО!!!!!

Вместо прохода глаза увидели ровную металлическую стену. Выход пропал, будто его никогда и не было.

Лицо Нэнси побледнело. Ее сознание бешено заметалось, отыскивая пути к спасению.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ.…….. — Ядовито-насмешливо пропели лезвия за спиной.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ…………

Потеряв голову от сжигающего ее ужаса, девушка бросилась бежать. Подальше от злобного существа, скрипящего ножами по перилам лестниц.

Она не знала бойлерной и петляла в лабиринте переходов наугад, в слабой надежде обнаружить какой-нибудь выход. Пусто. Если таковой и имелся здесь, Нэнси не суждено было найти его.

И куда бы она ни бежала, в какой проход ни сворачивала, везде ее настигал ехидный тонкий писк ножей.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ……………….

Он постоянно звучал за спиной. Тот, кто жил здесь, без труда предугадывал каждое движение жертвы, каждый шаг.

Задыхаясь во влажно-липком мареве, Нэнси свернула в очередной закуток и остановилась, как вкопанная. Это был тупик. Путь ей преграждала гладкая стальная обшивка стены.

Еще на что-то надеясь, девушка подбежала к стене и ударила кулаками по нагретой паром поверхности.

Все. Все. Гонка закончилась. Она в ловушке.

Нэнси судорожно огляделась, ища глазами какую-нибудь щель, в которой можно было бы спрятаться. Забиться, как таракан, и затаиться, замерев, перестав даже дышать, сдерживая рвущийся наружу панический вопль.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ………

Он был уже совсем рядом.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ ИИИИИИИИИИИИИ………

Вслушиваясь в тяжелые шаги, холодея от ужаса, Нэнси пыталась сообразить, что же предпринять для того, чтобы спасти свою жизнь.

Человек хотел убить ее! Нэнси поняла это сразу, как только увидела его в освещенном огненными бликами сумраке котельной. Но сейчас у нее появилась еще одна мысль, куда страшнее первой. Девушка искала какое-нибудь опровержение тому, что видела и… не находила. Она осознавала, что это сон. Какая-то часть сознания убеждала ее в этом, нашептывала, что

НЕЛЬЗЯ УБИТЬ ВО СНЕ, ЭТОТ ЧЕЛОВЕК НЕ МОЖЕТ ПРИЧИНИТЬ ТЕБЕ ВРЕДА.

Но другая… Другая находила мелочи, незаметные детальки, опровергающие это.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ………………

Белые искорки посыпались из-под ножей, когда убийца возник в проеме закутка.

Нэнси отпрянула, прижавшись спиной к теплой стене.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ………………..

Обожженное лицо повернулось к девушке. Злобная улыбка исказила его, придавая хищный страшный вид.

— КТО ты?

Человек повернулся и шагнул к Нэнси, вытянув перед собой руку с торчащими вперед когтями.

— ТЫ МЕРТВА!!..

Голос напоминал хриплое бульканье. И хотя говорил сам убийца, звук шел не из его рта. Казалось, что слова звучат сами по себе в голове девушки. Они возникали в мозгу в виде маленького пятнышка, разрастались, как мыльные пузыри и лопались черно-кровавыми брызгами.

ТЫ НЕ МОЖЕШЬ УМЕРЕТЬ ВО СНЕ! НО…

— Это не сон!!! — вдруг крикнула Нэнси. — Это же не сон!!!

— Не сон, да? — Монстр дико вращал глазами. Пасть его распахнулась, и из нее вдруг отчетливо донесся знакомый голос.

«Нэнси! Нэнси! Помоги мне! Это ведь могла быть ты! Нэнси! Помоги мне, Нэнси!!!»

Он звучал на одной монотонной ноте, и от этого становился особенно страшен.

Убийца захохотал, даже смех был не его — рождаясь где-то высоко, в клубящемся мраке бойлерной, он разрастался до неимоверно громкого звука, и снова стихал, теряясь в реве и гуле.

Ножи описали в воздухе сверкающий полукруг.

— БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, ВЫРОДОК!!!

Нэнси взмахнула рукой, коснувшись чугунной трубы. Резкая, острая боль вспыхнула где-то в голове, и девушка закричала. Этот крик вместил в себя все: страх, ярость, отчаяние и боль слились воедино в тот момент, когда убийца бросился на нее.

Учительница кинулась к кричащей, бьющейся за партой девушке. Стул с грохотом полетел в сторону. Несколько ребят поспешили на помощь, вцепившись руками в мечущееся тело. Глаза Нэнси были закрыты, и учительнице показалось, что она спит. Один из учеников, охнув, отлетел в угол. Во сне Нэнси сражалась за свою жизнь.

— Нэнси! — крикнула женщина, тормоша ее. — Нэнси!!!

Кто-то схватил ее за руку. Крик нарастал, и учительница услышала в нем такой безумный животный ужас, что ей самой стало страшно.

— Нэнси!!!!

Хлесткая пощечина разбудила девушку. Белые от пережитого кошмара глаза, перекошенное лицо. Взгляд, перескакивая с одного предмета на другой, постепенно становился осмысленным. Нэнси возвращалась в реальность, как человек, выходящий из глубокой комы. Сперва она видела только мутные размытые фигуры, но и это вызвало вздох облегчения.

Это не бойлерная, это класс. Обычный класс в обычной школе.

— Нэнси, — услышала она перед собой взволнованный голос учительницы. — Успокойся. Все в порядке, все в порядке. Я сейчас позвоню твоей маме, чтобы она пришла за тобой.

— Нет! — Это вырвалось совершенно непроизвольно. — Не нужно, спасибо. Мне уже лучше. Я… пойду домой.

Женщина с сомнением посмотрела на лицо девушки, все еще сохраняющее следы безумия, и неуверенно продолжила:

— Может быть, кто-нибудь из ребят проводит тебя?

— Нет, — категорично замотала головой Нэнси. — Не нужно. Со мной все в порядке. Я пойду домой.

— Ну хорошо, — неохотно согласилась учительница, но тут же быстро добавила. — Только не торопись и внимательно смотри по сторонам.

— Хорошо, — девушка взяла со стола свою сумку и шагнула к выходу.

Учительница несколько секунд прислушивалась к звучащим в пустом коридоре шагам, а затем повернулась к притихшему классу.

— За работу.

* * *

Нэнси хватило только на то, чтобы выйти из школы. Стоя на залитой солнцем дорожке, она разрыдалась, уткнув лицо в холодные ладони, не обращая внимания на удивленные взгляды редких прохожих.

— Господи! — сквозь слезы простонала девушка.

Ей стало немного легче. Напряжение спало, уступив место вялой апатии. Нэнси вытерла покрасневшие глаза, лицо и тряхнула головой, взяв себя в руки. Подняв с земли сумку, она забросила ее на плечо. При этом рука прижалась к шершавой мягкой поверхности свитера, и тут же волна острой боли пронзила мозг.

Нэнси дернулась и опустила глаза. На тыльной стороне запястья, в том месте, где рука коснулась раскаленной трубы, алело пятно ожога!

Девушке показалось, что ее сильно ударили в грудь, так внезапно перехватило дыхание. Из ее легких вырывался только страшный хрип. Неимоверным усилием воли она подавила в себе готовый вырваться наружу крик ужаса.

ЗНАЧИТ, ЭТО ВСЕ-ТАКИ БЫЛ НЕ СОН?

Стоп! Подожди! Не впадай в панику! Нужно все хорошенько обдумать.

Нэнси не пошла домой. Она направилась в полицейский участок.

* * *

Камера медленно поворачивалась из стороны в сторону, давая возможность дежурному видеть на экране монитора чем занимается заключенный.

Сержант Том Гардиенс лениво наблюдал за беседой двух подростков.

Да, если бы сейчас вошел лейтенант Томпсон, он получил бы грандиозный нагоняй. Колоссальный. Лейтенант вообще очень настороженно относился к нынешней молодежи, а уж когда дело касалось его дочери… Мда, ребята. Дети, я вам скажу, штука такая. С одной стороны, конечно, здорово, когда приходишь со службы, а на тебя налетает целая орава пострелят, а с другой… Дети вырастают. Вон, взять хотя бы дочь лейтенанта. Хорошая девушка, вполне симпатичная, а знается с таким уродом. Тьфу, мать его.

Том неодобрительно посмотрел в монитор. Род метался по камере, отчаянно жестикулируя. Видимо, что-то объясняя Нэнси.

Теперь вон скачет, как блоха. Нет, ребята, я бы и за миллион долларов не поменялся местами с его родителями. Это ж подумать только! Сын — убийца. Да лично я сдох бы со стыда. А ведь с виду и не скажешь. Когда его брали, я думал, этот засранец в штаны наложит со страху. Ну, конечно, горячий стульчик^[3] ему обеспечен, как пить дать. А дочка-то Томпсона вон как внимательно слушает. Еще и спрашивает что-то иногда. А этот… сразу начинает бегать в своей клетке, что твоя собака.

Только вот лицо у девчонки странное, надо внимательней смотреть, как бы не случилось чего. А то ведь, бог его знает, что в голове у этого парня. Кинется еще. Девчушка-то совсем у самой решетки сидит.

— А потом что было? — Нэнси прижалась к толстым стальным прутьям, настороженно глядя на парня.

Если бы ей позволили, она забралась бы в камеру, но…

— Я же тебе уже говорил, — резко обернулся к ней Род. — Там кто-то был. В комнате вообще темнотища была, и я не смог его разглядеть… Но там ТОЧНО кто-то был. С ней, под простыней.

Нэнси в упор смотрела на него. Ей было важно понять, с чем она имеет дело. Самое страшное — девушка верила Роду. У нее не возникло и тени сомнения в правдивости его рассказа. Тем более, после того, что ей пришлось пережить. Нэнси была уверена в том, что Род невиновен. Но одно дело она, и совсем другое — полицейский инспектор. Попробуй-ка объясни ему, что какой-то монстр во сне убил Тину. Убил во сне, а мертвой она оказалась наяву? Да ни один взрослый —

— нормальный —

человек не поверит в это. Ни один. То-то и оно. Но тем не менее, это — факт.

— Ну ладно, хорошо, — задумчиво продолжила девушка. — Но как кто-то мог оказаться под простыней, а ты этого не заметил?

Она спросила не от недоверия. Просто надеялась отыскать в его рассказе какую-то крупицу, которая может послужить основой для решения кровавой головоломки. Должно же быть что-то, объясняющее эти кошмары.

Род этого не понял.

— Да мне откуда знать, мать твою! — выкрикнул он, свирепо глядя на девушку сквозь прутья решетки. — Я не знаю, понимаешь ты, НЕ-ЗНА-Ю!

— Но хоть что-нибудь ты разглядел? Хоть что-нибудь…

— Нет, — отрезал Род. — Ничего.

Он вдруг стал холодно-спокоен. Будто повернул внутренний выключатель.

Если его сейчас не «завести», он замкнется. Нэнси хорошо знала Рода. И тогда от него ни слова не добьешься.

Она была дочерью полицейского и прекрасно понимала: не может быть такого, чтобы человек ничего не помнил. Обязательно есть что-то, ускользнувшее от внимания, но попавшее в темный уголок подсознания. Можно долго говорить, но в конце концов он вспомнит какую-то деталь, мелочь, о которой раньше просто не задумывался, считая ее несущественной, ничего не значащей или само собой разумеющейся. Но для того, чтобы человек это вспомнил, нужно растормошить его, растолкать, «завести».

Или… может быть, она ошибается? Сомнение зародилось внезапно, словно кто-то разболтал в стакане воды мутный осадок. А вдруг она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ошибается, принимая домыслы за факты? Если Род действительно убил Тину, что тогда?

А СОН? ИМ ТРОИМ СНИЛСЯ ОДИН И ТОТ ЖЕ СОН!

ЭТО НИ О ЧЕМ НЕ ГОВОРИТ. СОВПАДЕНИЕ.

А ОЖОГ НА ЕЕ РУКЕ? ОН ПОЯВИЛСЯ ВО СНЕ! ВО СНЕ!

НУ И ЧТО? ТЫ ЖЕ ЧИТАЛА О ГИПНОТИЧЕСКИХ СЕАНСАХ, КОГДА ПОДОПЫТНОМУ, ПОГРУЖЕННОМУ В ТРАНС, ПРИКЛАДЫВАЛИ К РУКЕ КАРАНДАШ, ВНУШАЯ, ЧТО ЭТО ГОРЯЩИЙ ОКУРОК. И У НЕГО ПОЯВЛЯЛИСЬ ОЖОГИ.

НУ А…

ВСЕ. БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕТ. ВОТ И ИСЧЕРПАНЫ ВСЕ ТВОИ ДОВОДЫ..

ПОСТОЙ. А БОЛЬ? БОЛЬ, КОГДА РУКА КОСНУЛАСЬ РАСКАЛЕННОЙ ТРУБЫ? ЭТО КАК? ВЕДЬ ЧЕЛОВЕК НЕ ДОЛЖЕН ЧУВСТВОВАТЬ БОЛИ ВО СНЕ?

А КТО ЭТО ЗНАЕТ НАВЕРНЯКА? ТАКОЕ ЖЕ САМОВНУШЕНИЕ. КАК И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ.

ЧЕРТ. ВСЕ. ТУПИК.

Ее уверенность пошатнулась. Мысленный диалог отразился на лице девушки так отчетливо, что Род понял — ему не верят. Ни единому слову.

В ЭТОМ НЕТ НИКАКОЙ ЛОГИКИ. НИКАКОЙ СИСТЕМЫ. НИКАКОЙ ЗАЦЕПКИ.

И вдруг Нэнси стало на все плевать. Она не хотела больше говорить, спрашивать, слушать. Ей хотелось только одного — оказаться дома, расслабиться и попытаться забыть обо всем.

«Наверное, это и называется депрессия», — вяло подумала она.

Конечно, это просто ее воображение. Шок, после убийства. И кошмар, наверняка, вызван той же причиной. Ерунда, чушь. Выдуманная ею же самой чертовщина, воспринятая как реальность. О, Господи. Надо уходить.

Нэнси вздохнула.

Сержант посмотрел на монитор. Ну вот. Похоже, парень набегался. Уселся на лавку, руки сложил. Да, невеселое это дело — ждать суда, скажу я вам. Особенно, когда заранее знаешь, что тебе светит. А тут ни много, ни мало — убийство, совершенное с особой жестокостью. Если схлопочет пожизненное — считай, повезло. Да. Он увидел, как девушка взмахнула рукой, подавая знак, что разговор окончен.

Иду, иду.

— Откуда же тебе знать, что там кто-то был, раз ты его не видел? — буднично спросила Нэнси. Просто так, чтобы хоть что-то сказать, ожидая, пока появится охранник.

— Да потому, что пока я смотрел, этот ублюдок резал ее, — равнодушно и очень безразлично ответил Род. Какой смысл рассказывать человеку, который тебе не верит. Но, тем не менее, он говорил. Возможно, ему больше не удастся ВОТ ТАК поговорить, — А не разглядел я его не потому, что было темно, а потому, что его не было. Этот урод — невидимка. Я просто видел, как появлялись разрезы у нее на теле. Сразу. Одновременно.

СТОП!!! ОДНОВРЕМЕННО?!!!!!

— Подожди! Что значит «сразу»?

Род окинул ее удивленным взглядом. Что это с ней?

— Что значит «сразу»?

Глаза девушки округлились, и Роду даже показалось, что ее бьет дрожь.

— Ну… как будто это была не одна бритва, а четыре. Четыре сразу. Но это были невидимые бритвы, — он вздохнул и уже другим тоном закончил. — Знаешь, я наверное, мог бы спасти ее.

ЧЕТЫРЕ ИЗОГНУТЫХ ДЛИННЫХ НОЖА ОПУСКАЮТСЯ НА МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ПОРУЧЕНЬ.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ………

Если бы сделал что-нибудь… Ну, там… бросился, что ли…

— НЭНСИ! НЕ НАДО БЕГАТЬ ПО КОРИДОРУ!

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ………

ОТКУДА ОН ЗНАЕТ О НОЖАХ? РОД НЕ МОГ СЛЫШАТЬ ИХ РАЗГОВОРА С ТИНОЙ! ОТКУДА?

Но я решил, что это просто…

— КТО ТЫ?

— ТЫ МЕРТВА!!!

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ……….

очередной кошмар у меня. Как предыдущей ночью. Мне приснился странный тип. У него были ножи на пальцах. Такие, знаешь…

КЛАНГ — Дверь распахнулась. Сержант молча остановился в проеме, и Род тут же замолк.

— Ну что, поговорили? — карие глаза внимательно наблюдали за убийцей.

— Да, сержант, спасибо.

Нэнси встала и направилась к двери.

— Нэнси! — вдруг тоскливо окликнул ее Род. Она обернулась. — Ты тоже думаешь, что я это сделал? — тихо спросил он, почти одними губами.

И девушка молча качнула головой: «Нет».

Род благодарно улыбнулся. Он так и остался сидеть, глядя, как захлопывается стальная дверь, отгораживая его от всего мира. Прокаженного. Убийцу.

* * *

День вытянулся, став бесконечным и липким. Минуты наслаивались на него, как мухи на подвешенную к потолку клейкую ленту. Назойливые и муторные.

Нэнси пыталась читать, смотреть телевизор, слушать музыку, но все это не приносило облегчения. В конце концов, она присела в кресло и постаралась сосредоточиться.

Когда Род говорил о своем кошмаре, у нее мелькнула какая-то мысль. Мелькнула и тут же исчезла. Нэнси помнила, что это было что-то важное, объясняющее происходящее. Если не целиком, то какую-то его часть. Откинувшись в удобном огромном кресле, она постаралась выудить это из своей памяти. Но ничего не получалось. Ее сбивало все. Шорох тополей за окном, шум машин и голоса прохожих, доносящиеся с улицы, бормотание приемника и шаги матери на первом этаже. Это раздражало и мешало собраться с мыслями.

Нэнси постаралась восстановить в памяти их разговор, надеясь, что это поможет ей, но нет. Маленькая, такая нужная мысль, крутилась в голове, не желая даваться в руки.

Хорошо. Ладно. Попробуем по-другому. Посмотрим на это иначе. Все началось в один день. С того, что им четверым приснился одинаковый кошмар. Так. Дальше. Кроме них никому это не снилось. По крайней мере из тех, с кем ей удалось поговорить в школе. Абсолютно никому. Что это значит? А это значит, у них есть что-то общее, объединяющее всех четверых. Что это может быть? Возраст? Нет. Род старше остальных на три года. Отпадает. Привычки, интересы, склонности? Они каждое утро ездили до школы в красном рыдване Глена. Хм. Слабоватый повод для кошмара. Что еще?

ПОХОЖЕ НА ИГРУ «ХОЛОДНО — ГОРЯЧО». ДЕВОЧКА.

Они живут на одной улице! Ну предположим. Так. Четверых подростков, живущих на улице Вязов, преследует во сне странный убийца. Стоп! Не годится. На их улице живет, по крайней мере, еще восемь семей, в которых есть дети.

Думай, думай.

Погоди-ка. Среди них нет ни одного старше тринадцати! Это играет какую-то роль? Так. Кошмары снятся только им четверым. Первое — они живут на Элм-стрит, второе — им всем больше пятнадцати, третье — на их улице нет ни одного ребенка в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет. Часть головоломки выстроилась в некое подобие картинки.

Нэнси схватила телефонную трубку и быстро набрала номер.

— Полицейский участок слушает.

— Сержант, здравствуйте. Это Нэнси Томпсон.

— Привет, Нэнси. Как дела? — Том Гардиенс явно обрадовался возможности поболтать.

Нэнси взглянула на часы. Без двенадцати восемь. До смены оставалось совсем чуть-чуть.

— Отлично, сержант. Спасибо. Простите, что беспокою вас лишний раз, вы не могли бы подсказать мне, кто осматривал… Тину, после того, как… после…

— Вы хотите сказать, «осматривал тело после смерти»? Я правильно понял?

— Да, сержант. Совершенно правильно, — вздохнула она.

— Ну что же. Сейчас посмотрю…

В трубке клацнуло. Видимо, сержант положил ее на стол.

Теперь минуты уже не тянулись, они летели, мчались с головокружительной быстротой.

В восемь в участок придет отец. Он всегда появляется к ночной смене, проверить, все ли благополучно, а уж сегодня непременно. И, конечно же, его сильно заинтересует, с чего это его дочери понадобилось выяснять насчет тела. Скорее бы подошел сержант.

— Нашел, мисс. Вот. Так, — он зашелестел бумагами. — Ага. Вот. Заключение составили эксперты из округа, в присутствии местного коронера.

— Хорошо. Спасибо, — торопливо поблагодарила девушка. — А вы не могли бы дать мне его телефон, сержант?

— Ну… — Том Гардиенс замялся. — Вообще-то, мы не имеем права…

— Пожалуйста, сержант, это очень важно, — взмолилась Нэнси.

— Ну ладно. В конце концов это не такой уж большой секрет, верно? Вы ведь вполне могли достать его и сами, так? Сейчас.

Снова зашелестели страницы.

— Ага. Вот. 2-64-72. Мистер Уолтер Крайсвел.

— Спасибо, сержант, — поблагодарила девушка. — Большое спасибо.

— Не за что, мисс. А зачем вам это?

Но Нэнси уже повесила трубку.

* * *

Городской коронер Уолтер М. Крайсвел был уже довольно пожилым человеком и отличным врачом. Некогда, в далекой молодости, он двадцать лет проработал в отделе полицейской экспертизы города Нью-Йорка. Наверное, Уолтер и сейчас работал бы там же, если бы не жена. Миссис Эприел Уиллей — теперь Крайсвел — не любила больших городов и очень любила своего мужа. Уолтер относился к ней не менее трепетно и пожертвовал карьерой эксперта ради счастливого брака. Он и сейчас не жалел об этом, хотя прежнюю работу вспоминал с тоскливым чувством. За время их брака Эприел родила ему двух сыновей, один из которых — процветающий юрист — жил в Сан-Франциско. Второй имел собственную адвокатскую практику в Портленде, штат Мэн.

Вечер выдался особенно удачным. Уолтер Крайсвел довольно откинулся в кресле, листая вечернюю газету и вдыхая вкусный запах жарящегося внизу цыпленка. У них сегодня был праздник. Годовщина свадьбы. Эприел настояла на отличном роскошном ужине с бутылкой дорогого шампанского. Сам он не любил спиртное в любом виде. Разве что баночку пива в особенно жаркий день. Не больше.

С удовольствием прислушиваясь к звону посуды, доносящемуся из кухни, он прикрыл глаза, размышляя о довольно странных для праздничного вечера вещах. Например, таких, как бренность человеческого бытия. Постепенно его мысли вернулись к сегодняшней ночи. Ему вспомнилось распростертое на холодном столе, покрытое коричневой засохшей коркой крови тело убитой девушки. Уолтер не был впечатлительным человеком. За свою долгую жизнь он навидался всякого, но даже его бросило в дрожь при виде изуродованного трупа.

И он почувствовал нечто похожее на удовлетворение. В Нью-Йорке Уолтер считался не просто хорошим, а отличным экспертом. И именно он обнаружил некоторые странности при осмотре мертвой девушки. Правда, двое его коллег из лаборатории полицейского управления округа не придали им особого значения. Возможно потому, что имя убийцы было уже установлено, и дело казалось простым и обычным. Им казалось.

Уолтер Крайсвел придерживался иного мнения. Правда, он был всего лишь коронером, стариком пенсионного возраста. И тем не менее, ему удалось выбить себе полчаса для личного осмотра тела. Произведя кое-какие замеры, он все утро проторчал в своей маленькой лаборатории, которую, несмотря на протесты Эприел, устроил в кладовке.

В городе за ним закрепился авторитет скрупулезного, дотошного, знающего свое дело специалиста.

Эта его въедливость помогла Уолтеру обнаружить кое-какие факты, совершенно не укладывающиеся в представление полиции о происшедшем убийстве.

Тщательно записав свои выводы и факты, на основе которых они были сделаны, в специальную тетрадь, старик решил завтра же отправиться в полицию и рассказать о собственных наблюдениях.

Он бы сделал это сегодня, но помешала годовщина, о которой, к своему стыду, Уолтер элементарно забыл, увлекшись анализами.

Старик ни секунды не сомневался, что его выслушают, и очень внимательно. Во-первых, из-за авторитета, а во-вторых, потому, что начальник полицейского участка лейтенант Томпсон славился, как человек очень принципиальный и не менее дотошный, чем сам Уолтер.

Столкнувшись с ним несколько раз по работе, Уолтер пришел к выводу, что это утверждение имеет под собой очень прочное весомое основание.

Он услышал шаги жены и открыл глаза. Эприел вошла в комнату, держа перед собой блюдо с ароматно пахнущим цыпленком, вокруг которого была уложена запеченная картошка, зелень и ломтики помидоров.

Уолтер довольно улыбнулся. Он любил вкусно поесть.

— Уолт, принеси шампанское из холодильника, — попросила женщина, водружая блюдо в центр стола.

— Конечно, дорогая, — он с трудом выбрался из мягкого кресла и прошлепал в кухню.

В ту самую секунду, когда Уолтер достал запотевшую, холодную, покрытую маленькими капельками влаги бутылку, вдруг резко и тревожно зазвонил телефон.

— Кто бы это мог быть? — спросил себя старик. Он имел привычку бубнить себе под нос, когда был чем-нибудь увлечен.

— Мистер Уолтер Крайсвел? — раздался в трубке молодой женский голос.

— Именно, леди, именно. — Уолтер поставил бутылку на стол, все еще недоумевая, что за молодая особа может звонить ему в восемь вечера. — Я слушаю вас.

— Мистер Крайсвел, извините за беспокойство. Это Нэнси Томпсон.

— А! — обрадовался старик. — Добрый вечер, леди.

— Да, добрый вечер, — голос девушки звучал взволнованно. — Мистер Крайсвел, я звоню по поводу вчерашнего происшествия.

Уолтер удивился. Он только что думал об этом!

— А в связи с чем оно вас так заинтересовало, леди?

— Видите ли, мистер Крайсвел, я была… близкой подругой Тины Грей, и когда… это произошло, находилась в том же доме.

Да, она определенно очень нервничает, — подумал Уолтер.

— И чем же я могу быть вам полезен, леди?

— Мистер Крайсвел, скажите, при осмотре тела… Вам ничего не показалось странным? Ну, необычным, что ли?

— Хм… Видите ли, леди, я думаю, что это дело полиции. Завтра я как раз собирался зайти к Вашему отцу и рассказать кое-что о своих наблюдениях. Я полагаю, если он сочтет это необходимым, то сам сообщит интересующие вас детали.

— Уолт! — донесся сверху голос жены. — Я жду тебя!

— Сейчас иду, дорогая, — отозвался он, прикрывая трубку ладонью.

— Мистер Крайсвел, это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО очень-очень важно. Помогите мне! Речь идет о жизни и смерти.

Она не просто нервничает. Это больше похоже на стресс.

— Ну хорошо, — вздохнул старик. — Если вы говорите об этом парне, подозреваемом, то я могу заявить с полной уверенностью, что он невиновен.

— Почему?

— Почему… — повторил Уолтер. — Скажите мне, леди, Вы что-нибудь понимаете в судебно-медицинской экспертизе?

— К сожалению, почти ничего.

— Я так и думал, — разочарованно вздохнул старик. Ему казалось, дочь лейтенанта полиции должна кое-что смыслить в таких вещах. Ну да ладно. — Постараюсь изложить вам это по-возможности доступней, леди, — он собрался с мыслями, пытаясь трансформировать специальные термины в простые понятные слова. — Я думаю, для вас не является секретом, что по направлению удара, глубине и характеру нанесенной раны, внутренним повреждениям и другим подобным вещам можно с достаточной долей вероятности определить основные данные убийцы, а иногда даже составить его портрет.

— Мне никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, мистер Крайсвел.

— Не сомневаюсь, леди. Так вот. Характер и направление порезов, нанесенных жертве, позволяет мне предположить, что убийца совсем не тот человек, который арестован и находится в полицейском участке. Во-первых, рана на груди убитой достаточно четко указывает на то, что убийца в момент нанесения ударов стоял, в то время как жертва лежала на спине. Такую рану мог нанести человек, рост которого не превышает ста семидесяти сантиметров. В подозреваемом, как я заметил, не менее ста восьмидесяти трех — восьмидесяти пяти. Если бы удар наносил ваш «знакомый», разрез был бы короче, но значительно глубже. Второе, лучевая кость правой руки девушки перерезана. Не сломана, а именно перерезана, а это значит, что убийца должен обладать фантастической силой, при довольно низком росте. Насколько я понимаю, леди, задержанный не отвечает ни одному из этих пунктов.

— Уолт! — снова позвала его Эприел.

— Уже иду, дорогая, — отозвался он. — Вам еще интересно, леди? — спросил старик, возобновляя прерванный разговор.

— Да, мистер Крайсвел. Я очень внимательно слушаю.

Уолтер улыбнулся.

— Пойдем дальше, леди. Частицы побелки на коже убитой дают мне основания думать, что ее некоторое время прижимали к потолку, а характер некоторых ран — что удары при этом наносились не переставая. По-моему, подозреваемый при всем старании ничего подобного проделать бы не смог. Хотя, честно говоря, насчет этого пункта я в полной растерянности. Ума не приложу, кому и, главное, КАК удалось совершить подобное. Далее. Мне сразу бросилось в глаза, что порядок нанесения ран, исходя из характера и формы порезов, подчиняется строгой закономерности. Подобное могло бы произойти, если бы убийца имел не одну, а четыре бритвы и наносил удары всеми одновременно. При этом, на протяжении всего времени совершения преступления, лезвия не изменяли бы своего положения относительно руки убийцы.

— Ножи, прикрепленные к руке… — выдохнула девушка.

— Хм… Об этом я не задумывался, хотя, скорее всего, что-нибудь похожее. Ну и еще несколько факторов, но вам они вряд ли чем-то помогут, поскольку их понять под силу только профессионалу. Так что, леди, вашего знакомого, скорее всего, придется выпустить. Но вы можете не бояться. Я думаю, убийцу быстро найдут.

— Почему вы так уверены, мистер Крайсвел? — быстро спросила Нэнси.

— Убитая сильно оцарапала ему лицо. Царапины — это раз. В нашем городе это несложно будет выяснить. Второе — у убийцы на лице сильнейшие, уже зажившие ожоги. По крайней мере, кожа, обнаруженная под ногтями жертвы, сожжена полностью. А это, согласитесь, само по себе, достаточно яркое описание. Ну, и третье. Убийца носит довольно грязный свитер, возможно, красного цвета. Кроме того, он работает в котельной или в каком-то другом подобном месте, так как кусочек шерстяной нити, обнаруженный мной на теле убитой, пропитан угольной пылью и частицами золы. Вот так, леди. Надеюсь, что сумел удовлетворить ваше любопытство.

— Да, спасибо. Огромное спасибо, мистер Крайсвел. Вы мне очень помогли.

— Уо-о-лтер! — снова подала голос жена. — Что там случилось? Ты не уснул?

— Нет, дорогая. Я уже иду. Одну секунду! — крикнул он и обратился к Нэнси. — Ну что ж, леди. Я рад, что сумел оказаться полезным. А теперь прошу меня извинить, так как я, право, очень занят.

— Простите еще раз, что побеспокоила Вас, мистер Крайсвел. И… еще раз огромное спасибо.

— Не за что, леди. Передавайте привет отцу. Хотя, впрочем, я сам увижу его завтра. Желаю вам всего доброго, леди.

— Спасибо, мистер Крайсвел. И вам всего хорошего.

— Благодарю вас.

Старик осторожно опустил трубку на рычаг и, прихватив со стола бутылку, пошел к лестнице, ведущей на второй этаж, где его дожидался остывающий жареный цыпленок.

* * *

Нэнси откинулась в кресле.

Ну вот, все и доказано. Род не убивал Тину. Это сделал человек, обитающий в кошмаре. И хотя ясности от этого не прибавилось, появилось какое-то ощущение легкой… радости, что ли. Теперь, по крайней мере, она точно знала, чего ей следует бояться. Род окажется на свободе, а полиция сойдет с ума, разыскивая человека с ожогами и расцарапанным лицом. Только вот найти им убийцы не удастся. Потому что его нет. Он живет только в их воображении. И другие люди…

— полицейские —

ничем не смогут помочь им. Нельзя поймать воображаемое НЕЧТО и надеть на него наручники. А это, конечно, было бы здорово. Но… откуда он взялся, этот убийца? Почему он преследует только их? Младше, старше, это не причина, это — следствие. Должно быть какое-то объяснение его появлению! Нужно сопоставить то, что ей известно, и попытаться найти какую-нибудь зацепку, которая приведет ее к самому…

— НАЧАЛУ. ЧЕМУ? ПРИЧИНЕ? УБИЙЦЕ? — основанию головоломки.

КОНЦУ? СМЕРТИ? ЧЕМУ?

ГЛАААААНГ! — Что-то затарахтело на улице. Так неожиданно, что Нэнси даже подскочила. — ГРРРРРРРОУУУУМ! ГРОООООООООУУУУУММ!!!

Нэнси выбралась из кресла и подошла к окну.

Огромная желто-белая уборочная машина, словно гигантский жук-короед, медленно ползла по вечерней улице, сгоняя с асфальта пыль и заливая его тугими струями пузырящейся воды. Вскипая, покрываясь белой пеной, поток полз к водосточным решеткам, унося с собой пыль, мусор и усталость уходящего дня.

Следом за первой машиной, так же медленно, полз утилизатор. Желтые маячки освещали улицу яркими бликами вспышек, словно толпа репортеров собралась здесь, чтобы сфотографировать прибежище ужаса.

Усталый человек в желтой робе подходил к калиткам, подхватывал пластиковые пакеты с отходами и, небрежно взмахнув рукой, зашвыривал их в мусоросборник, под вращающуюся острую спираль измельчителя.

Шаг. Взмах. ГРОООООУУУММ. Рев механизмов, шум двигателя.

Нэнси вздохнула. Эта какафония мешала ей думать.

О, Господи! Ей нужно уйти, спрятаться от шума. Подумать. Где можно спрятаться так, чтобы ничего не мешало?

Нэнси продолжала смотреть в окно на огоньки машины.

Может быть, пойти вниз? Нет. Там мама. Снова начнутся «ахи» и «охи», вежливое навязчивое сочувствие. Да и шум там не меньше, а может быть, и больше. Тогда где? Ей нужно найти какой-то ответ, ключ ко всей этой страшной истории. Может быть, тогда ей удастся

ГРРРРРРРРРОУОУОУММММ!

отделаться от этого монстра.

КРРРРРРРРРРРУУУНННГГГГ!

Господи, хоть бы они убрались отсюда, наконец. Как эти люди могут собирать мусор, работать, ходить здесь. ОНИ ВЕДЬ МЕШАЮТ ЕЙ!

Прошел всего один день, а Нэнси уже начала забывать, что где-то может быть нормальная жизнь. Без крови, без страшного сгоревшего человека, являющегося к ней во сне, без жуткого, терзающего скрипа лезвий. Все застила кровавая мгла.

Девушка выпрямилась, задев стоящий на столе пузырек с клеем. Вязкая жидкость глухо булькнула, растекаясь по лакированной поверхности. Схватив какой-то ненужный лоскут, Нэнси принялась сгонять клей на лист бумаги.

Покончив с этим занятием, она зашвырнула пустой пузырек в мусорное ведро, скомкала тяжелый от клея лист и отправила следом, а затем пошла в ванную мыть руки.

Пустив теплую воду, девушка вдруг подумала: это и есть место, где можно спокойно поразмышлять, не боясь, что тебя прервет шум машин, суетливые разговоры матери или телефонный звонок. Отвернув посильнее кран, Нэнси закупорила слив, поджидая, пока горячая вода наберется до нужного уровня.

Усевшись на белый эмалированный край ванны, девушка продолжала думать.

Итак, кто он? Призрак, фантом? Откуда он появился? Если не учитывать абсурд самой ситуации, можно предположить, что этот человек появился с конкретной целью — убить их. Всех четверых. Что это? Месть? За что? Она не помнила ничего, что могло быть как-то связано со смертью другого человека. Призраки ведь не начинают преследовать кого попало, они охотятся за своими убийцами. Нет. Тупик. Почему? Почему он выбрал именно их и не трогает остальных?

Нэнси не заметила, как вода набралась до самого края. Очнулась она лишь тогда, когда тонкий ручеек с журчанием полился на пол.

Девушка вскочила, судорожно поворачивая краны. Закатав рукава, она осторожно опустила руки в горячую воду, вытаскивая пробку.

Раздевшись, Нэнси забралась в ванну, подложив под голову голубую надувную подушечку.

Горячая вода обволокла уставшее, измученное тело, расслабляя. От влажного, кружащего голову пара разболелся ожог. Нэнси положила руку на прохладный край ванны, и боль стала утихать, пока не растворилась совсем.

Теплые волны, поднимающиеся от воды, навевали мрачные ассоциации.

ПАР. НАД ТРУБАМИ БОЙЛЕРНОЙ КУДРЯВЫЕ, ОБЖИГАЮЩИЕ КЛОЧЬЯ ПАРА.

Мышцы размякли, становясь дряблыми, вялыми.

Веки отяжелели, словно к каждому из них подвесили по огромной чугунной гире.

Стук. Сквозь плотную завесу дремоты.

Стук. Стук. Стук.

— Нэнси!

— НЭНСИИИИИИИИИИИИИИИИ……… ТЫ УМРЕШЬ!!!

— Нэнси!

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ…………………………

Четыре длинных отточенных лезвия появились из воды у самых ног девушки.

— НЭНСИИИИИИИИИИИИИИИИИИИииии………

— Нэнси!!!

Она вздрогнула и открыла глаза.

— Да, мама.

— Ты спишь? — голос Мардж был встревоженным.

— Нет. Просто задумалась, — успокоила ее дочь.

— Смотри, не усни там. Ты ведь можешь утонуть.

— Господи, мама. Я не сплю!

— Ну ладно. Не сиди там долго. Я тебе молоко подогрела.

— Хорошо.

Нэнси слышала, как Мардж вздохнула и замерла в нерешительности.

— У тебя точно все в порядке?

— Мам, ну я же сказала, все нормально!

— Ну хорошо.

Шаги стали отдаляться, и Нэнси снова откинулась, положив голову на подушечку. Теплая волна захлестнула ее, увлекая за собой вдаль по течению. Потолок качнулся и поплыл куда-то в сторону.

Девушка опускалась в оранжевую реку сновидений. Жар окутал голову, сомкнувшись гигантской звонкой сферой, наполненной голосами. Разными. Детскими. Там был и голос Тины, Нэнси без труда различала его. И все эти дети.

— ? УМЕРЛИ? —

повторяли на разные лады:

— РАЗ, ДВА, ФРЕДДИ УЖЕ ЗДЕСЬ.

— ТРИ, ЧЕТЫРЕ. ЛУЧШЕ ЗАПРИ ПОКРЕПЧЕ ДВЕРЬ.

— ПЯТЬ, ШЕСТЬ. ТЕБЯ ЖДЕТ НЕЧТО УЖАСНОЕ.

— СЕМЬ, ВОСЕМЬ. И ТЕБЕ НИКУДА НЕ ДЕТЬСЯ.

— ДЕВЯТЬ, ДЕСЯТЬ. ТЫ НИКОГДА НЕ СМОЖЕШЬ БОЛЬШЕ СПАТЬ.

Когти вновь показались над водой. Сперва острые кончики. Затем все больше и больше. Вот появилась обожженная рука с надетой на нее толстой перчаткой, запястье, рукав грязного красно-зеленого свитера.

Нэнси спала. Не было жуткой бойлерной, рева пламени и потоков крови. Было другое…

КРАНГ! — Лопнуло дно ванной, и девушка с головой ушла в холодную стылую воду.

Это был огромный каменистый грот. Нэнси закричала. Воздух вырвался из легких светлыми пузырями, и они поплыли вверх, серебрясь в лучах зеленоватого света, пробивающегося сквозь слой мутной воды.

Девушка забилась. Руки судорожно искали опору, чтобы вытолкнуть тело на поверхность. Звон в ушах появился странным комариным писком, становясь все громче и громче. Это означало, что начинается удушье. Организм требовал кислорода. Перед глазами девушки поплыли яркие красно-желтые круги. Судорожным движением она рванулась вверх. Пальцы вцепились в скользкий край ванны, и на мгновение Нэнси удалось высунуться из воды. Широко открыв рот, она, словно рыба, выброшенная на берег, глотала воздух. Чьи-то руки, холодные и скользкие, схватили ее за лодыжки и потянули вниз, в темную глубину. Теперь грот изменился. Расширившимися от панического ужаса глазами девушка смотрела на нечто, представшее перед ней.

В воде, заполненной осколками черного ноздреватого льда, медленно качались тела. Бело-зеленые лица смотрели на Нэнси мутными туманными глазами. Лиловые губы оскалились в мертвых улыбках. Покачиваясь, они проплывали мимо, кружась в безумном, ужасающем хороводе. Губы слабо подергивались, и Нэнси вдруг совершенно отчетливо услышала:

— РАЗ, ДВА. ФРЕДДИ УЖЕ ЗДЕСЬ.

— ТРИ, ЧЕТЫРЕ. ЛУЧШЕ ЗАПРИ ПОКРЕПЧЕ ДВЕРЬ…

А снизу, из зеленоватого сумрака, доносился хриплый булькающий голос, который все время повторял:

— ТЫ МЕРТВА… ТЫ МЕРТВА…

Вот проплыло мимо лицо Тины. Распухший, вздувшийся язык торчит между полосками синюшных губ. Из разрезов выпятилась побелевшая от воды плоть. На горле, вторя ужасной улыбке, чернеет разрез. От уха до уха.

Нэнси рванулась из ледяного кошмара наверх, но что-то продолжало цепко держать ее за ноги. Высоко вверху, за толщей воды, светился овал ванной.

МАРДЖ НАЙДЕТ ЕЕ В ВАННОЙ. ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА, ЧАС, ДВА. НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, СЛОМАЮТ ДВЕРЬ И ИЗВЛЕКУТ ЕЕ ИЗ ВОДЫ. ГОЛУЮ, МЕРТВУЮ, УТОНУВШУЮ. И ОТЕЦ БУДЕТ ДОЛГО ГАДАТЬ, ОТКУДА У НЕЕ НА ЛОДЫЖКАХ СИНЯКИ…

Нэнси отчаянно забилась, ступня уперлась во что-то твердое, и резким движением вырвавшись из смертельных объятий, девушка поднялась к поверхности. Сведенные судорогой руки коснулись эмали и…

— Мамааааааааааа!!!!!!!!!!

Нэнси проснулась. Крик взлетел к потолку, ткнулся в дверь и так же внезапно оборвался. Торопливые шаги за дверью. Щелканье замка и испуганный голос Мардж.

— Нэнси! Что случилось?!! Что случилось?

Нэнси вылетела из ванны и замерла, с ужасом глядя на плещущуюся воду.

ТАМ ЧТО-ТО БЫЛО.

Слабый отголосок прошедшего сна вдруг достиг ее ушей.

Нэнсиииииииииииииииии………..

Дверь с грохотом распахнулась, и бледная испуганная Мардж выросла на пороге.

— Что с тобой? — дрожащим голосом спросила она.

— Ничего, мам. Все в порядке.

— Но ты кричала! Звала меня… — растерянно произнесла женщина.

— Да… Извини, что я напугала тебя. Просто… — Нэнси лихорадочно пыталась придумать сносное и более-менее правдоподобное объяснение случившемуся. — Просто я попыталась вылезти… и… Я уснула в ванной и чуть не утонула.

— Господи, — брови Мардж трагически шевельнулись, встав «домиком». — Ну я же говорила, говорила. Это же очень опасно. Ты ведь действительно могла утонуть!

ДА. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГЛА УТОНУТЬ.

— Я знаю, мама. — Нэнси обняла мать, прижавшись к ней дрожащим телом. — Извини. Теперь все в порядке.

— Все в порядке? — Мардж внимательно посмотрела в глаза дочери. — Ты уверена?

— Да, мам, — девушка прикрыла глаза и, разжав объятия, облокотилась о раковину.

— Ну, хорошо, — женщина с тревогой наблюдала за дочерью. — Только знаешь, Нэнси, по-моему, тебе нужно поспать.

Нэнси вздохнула. Если бы она могла объяснить матери, что означает для нее сон… Но лучше не спорить. Лучше не спорить.

— Конечно, мама. Я сейчас лягу. Только надену пижаму…

Мардж удовлетворенно кивнула и, еще раз окинула дочь пытливым взглядом, вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Нэнси вздохнула. Ловушка. Страшная ловушка. Стоит ей закрыть глаза, и она тут же засыпает. Сон подстерегает ее повсюду, а в нем… В нем скрывается непонятный человек с ножами на пальцах. Что ей делать? Должно быть какое-то спасение. Не бывает безвыходных ситуаций.

Девушка поправила халат и нагнулась, сунув руку в ванну, чтобы вынуть никелированную пробку.

ВОДА ОКАЗАЛАСЬ ХОЛОДНОЙ! И В НЕЙ ПЛАВАЛИ ОСТРЫЕ, ПОДТОЧЕННЫЕ ТЕПЛОМ КУСОЧКИ ЛЬДА!

Нэнси выдернула руку, с ужасом глядя на стекающие по пальцам капли.

Ты должна привыкнуть к этому. Пользуясь твоим сном, монстр может изменять реальность. Успокойся же, черт побери! Держи себя в руках, если хочешь остаться в живых! Держи себя в руках!

Девушка выпрямилась и сжала ладонями виски.

Стоп. Стоп, стоп. Не бойся. Вода сама по себе не может причинить тебе вреда. И вообще, НИЧТО не может причинить тебе вреда, пока ты не спишь.

А раз так, ты не должна засыпать. Вот и все. Очень просто. Не спать, пока не найдешь способ справиться с этим ублюдком.

И сколько же интересно, можно выдержать без сна? Трое суток? Пять? Семь? Месяц? А что потом? А потом ты свалишься и уснешь. Уснешь так, что НИКТО НЕ СМОЖЕТ РАЗБУДИТЬ ТЕБЯ. Да. И тогда… Тогда ты уже не проснешься. Никогда. Значит, нужно раскрыть секрет происхождения этих кошмаров и способ борьбы с ними до того, как тебя сморит сон.

Нэнси вздохнула и невесело усмехнулась. Гениальное решение, ничего не скажешь. Но другого все равно нет.

Девушка повернулась к аптечке и принялась рыться в ней. Под руку все время лезли пузырьки с таблетками, которые ее абсолютно не интересовали.

Анальгин… Аспирин… Черт, где же оно? Еще аспирин… Ага, нашла.

Нужный пузырек стоял в самом дальнем угле. Нэнси взяла его в руки и, повернув к себе разноцветную этикетку, прочла:

«Феномин»^[4], а чуть ниже, в скобках, мелкими буквами: «таблетки от сна».

Да, это было именно то, что она искала. Теперь у нее есть время. Непонятно, сколько она продержится, но это лучше, чем ничего.

Девушка опустила бутылочку в карман халата и вышла из ванной, погасив за собой свет.

А ледяная вода так и осталась плескаться, скрывая на самом дне зловещее нечто.

Четыре темных царапины. Следы стальных длинных когтей.

* * *

Это оказалось гораздо тяжелее, чем ей представлялось вначале. Правда, выпитая таблетка действительно разогнала сон, но Нэнси почувствовал себя ужасно разбитой, будто пришлось весь день таскать тяжести. Ныл ожог на руке, ломило спину, голова раскалывалась от боли. К двенадцати часам ночи ее вновь начала одолевать дремота.

Нэнси взяла в руки книгу и включила телевизор, вяло наблюдая за мелькающим на экране коновампирами.

Сейчас они казались просто идиотской фантазией маленького ребенка.

Глядя на перекошенные в истерическом крике лица героев, девушка почувствовала раздражение. Как глупы были эти люди. Они боялись чего-то, что имело ПЛОТЬ. Герои могли бы перебить вампиров. На худой конец, просто убежать. А как убежать от собственного сна? Как убить его? Вообще, как можно расправиться с тем, чего НЕТ на самом деле? Убить свою фантазию, воображение?..

Нэнси не заметила, как снова начала засыпать. Истошный выкрик очередной жертвы страшилищ из фильма разбудил ее.

Девушка резко открыла глаза и села. Ей показалось, что кроме визга она слышала еще что-то…

Нервы напряглись, обвивая тело тонкими нитями вновь нахлынувшего страха.

Тихий скребущий звук донесся со стороны окна.

КРИИИИИИИИИИИИ………….. СТУК. СТУК.

Кто-то царапал стекло.

Это сон? Я УЖЕ СПЛЮ?

Нэнси осторожно встала и медленно пошла к окну. Там… никого не было. Все еще не веря своим глазам, девушка приподняла раму, и в ту же секунду кто-то рванулся в оконный проем. Мелькнула красная спина.

ОН ЗДЕСЬ! ЗДЕСЬ!!!

Крик рванулся — к губам, но Нэнси сдержала его.

Перед ней, улыбаясь, стоял Глен.

— Кретин, — в сердцах сказала она. — Знаешь, у тебя шуточки становятся, как у Рода.

Глен усмехнулся и примирительно пробормотал:

— Эй, ну извини, если напугал. Просто я увидел свет в окне и подумал, может тебе тут скучно одной…

— Глен, сколько раз я просила не влезать в окно, а?

— Ну ладно, ладно. Я забыл.

Глен сунул руки в карманы джинсов и медленно прошелся по комнате. Потрепал за нос висящего над кроватью тряпичного клоуна, подобрал с подушки книгу, посмотрел на название: «Над пропастью во ржи», и, усмехнувшись, плюхнулся поверх одеяла, тут же уткнувшись в телевизор.

— Да ты совсем сдурел, — оглянувшись на дверь, прошипела Нэнси. — А если сейчас мать войдет? Она еще не спит, между прочим.

— Ну и что? — наигранно удивился Глен. — Скажу, зашел навестить больную соседку.

— Ты псих, Глен. Будь добр, освободи, пожалуйста, мою кровать.

Парень неохотно оторвался от телевизора, внимательно посмотрел на Нэнси и состроил недовольную гримасу.

— Так-то в этом доме принимают гостей, — он встал с кровати, нарочито тяжело вздохнув.

Нэнси забралась под одеяло, а он пристроился в удобном кресле у стола.

— Я слышал, у тебя сегодня были неприятности в школе? — поинтересовался парень.

— Да. Я уснула.

— Угу, — задумчиво кивнул он. — Ты ведь совсем не спала прошлой ночью?

— Нет. В общем нет.

— Да. Тебе нужно заснуть. Это очень действенное лекарство, сам проверял. Кстати, что у тебя с рукой?

— Обожглась. — Нэнси помолчала, а затем добавила. — На уроке.

Пауза повисла в комнате. Они оба что-то не договаривали и оба это знали.

— Господи, — вздохнула наконец девушка. — Я за сегодня словно на двадцать лет постарела…

— Да брось, ты отлично выглядишь, — начал было успокаивать ее Глен, но Нэнси быстро перебила его.

— Скажи, тебе вчера не снились кошмары?

— Кошмары? — удивленно переспросил Глен. — А почему ты… а, это все из-за Тины? Человек с когтями.

Он сделал страшные глаза и замахал перед собой руками, видимо, изображая чудовище, которое видела во сне Тина.

— Прекрати! — зло оборвала Нэнси.

— Ну хорошо. — Глен вздохнул. — Если тебя это так интересует, не видел. Ни вчера, ни сегодня.

— Ладно.

Это уже не укладывалось в рамки ее теории. А значит, она вновь должна начинать все с начала.

— Как ты думаешь, люди могут во сне увидеть будущее?

Глен смотрел на нее, как на сумасшедшую.

— Я думаю, нет. А почему ты спрашиваешь? Что-нибудь случилось?

— А привидения? Ты веришь в привидения?

— Нет, не верю, — ему явно надоели бестолковые вопросы, и он поторопился закруглить разговор. — Нэнси, Род убил Тину. И ты это прекрасно знаешь.

А может быть, стоит рассказать Глену все? Ведь ему-то не снятся кошмары! И про разговор с Крайсвелом. Да нет, он все равно не поверит. Собственно, Глен и не обязан верить. Но почему, почему кошмары ей снятся, а ему нет? Может быть, в Глене есть что-то, что отпугивает этого ублюдка? Или он как-то иначе воспринимает сновидения? Или просто… она сумасшедшая?

— Слушай, у меня к тебе просьба. Только она… не совсем обычная.

— Пожалуйста. — Глен пожал плечами, как бы говоря: да подумаешь, и не такое видели.

— Я хочу найти одного человека во сне. Так вот, мне нужно, чтобы ты был мне… телохранителем как бы, хорошо?

Глен подавил улыбку.

— Ладно. Конечно.

— Только умоляю, ничего мне не испорти, ладно?

— Ну ладно, не испорчу.

— Хорошо.

Нэнси протянула руку, взяла со столика будильник и завела его до упора, переведя стрелку на половину первого.

Пятнадцати минут должно быть достаточно.

Она поставила часы на место и, натянув одеяло до подбородка, кивнула на настольную лампу.

— Погаси свет.

Глен повернулся и щелкнул выключателем. Темнота обрушилась на них моментально, будто потолок, не выдержав, обвалился прямо на головы. На мгновение Нэнси даже стало тяжело дышать. Странное оцепенение овладело ею. С одной стороны, она понимала: засыпать нельзя, с другой — Нэнси нужно было заснуть, чтобы выяснить интересующую деталь. Никаким другим способом этого нельзя было сделать. И все же, инстинкт самосохранения бил тревогу, метался, орал под сводами ее черепа.

НЕ СПИ. НЕ СПИ! ЭТО ОПАСНО! СОН — СМЕРТЬ. ГЛЕН МОЖЕТ УСНУТЬ! ТЫ — НЕ УСЛЫШИШЬ БУДИЛЬНИКА! НЕ СПИ! ТЫ УМРЕШЬ! СОН — СМЕРТЬ!

Нэнси почувствовала: еще секунда и она не выдержит.

— Вот что мы с тобой сделаем.

— Ну, давай, я жду, — весело отозвался в темноте Глен.

— Я не о том, — ей так хотелось вскочить и залепить ему пощечину. Но нужно было продолжать, пока страх не пересилил ее. — Слушай меня внимательно и запоминай…

* * *

Лейтенант Томпсон заглянул в дежурное помещение. Гарсиа, сидя за конторкой, листал какой-то комикс, прихлебывая кофе из пластмассового стаканчика. И жевал здоровенный бутерброд с сыром.

Дональд остановился. Сколько он себя помнил, Гарсиа всегда носил с собой термос. Всегда. И всегда жевал одни и те же бутерброды. Странно. Раньше он не придавал этому особого значения, но сегодня почему-то, глядя на улыбающуюся физиономию подчиненного, Дональд почувствовал раздражение. Оно вызревало в нем целый день. Возможно, причиной тому были обидные слова дочери, а возможно, и что-то другое, сейчас это было не важно Подспудно лейтенант ощущал потребность выместить на ком-нибудь свою злость, но старался сдерживаться, не давая эмоциям одержать над собой победу.

— А, лейтенант! — заметив его, обрадовался Гарсиа. — Хотите кофе?

— Нет, — отрубил Дональд, входя в дежурку.

Он подошел к мониторам и посмотрел на спящего в своей камере Рода.

Гарсиа озадаченно хмыкнул, не понимая, с чего это лейтенант так завелся. Вроде все шло хорошо. Хотя, конечно, если в городе произошло убийство, а ты — шеф полиции, ничего приятного в этом нет. Но никто не застрахован от подобных случаев. Такое случается время от времени даже в городках поменьше нашего. Тем более, что убийца уже пойман, вон он, дрыхнет в кутузке. Что еще можно было сделать? Не сегодня-завтра парня заберут в управление штата, а лейтенанта наверняка повысят в звании… Он пожал плечами.

Дональд продолжал вглядываться в монитор. Не нравилось ему это дело. Тут хоть тресни, а парень явно на психа не похож. Напуган — да. До смерти. Но маньяк…

У него еще вечером появилось сомнение. А вдруг это все же не он? Ну, допустим. Что тогда? Если этот Лейн говорит правду, и девчонку убил кто-то другой? Да нет, чушь. Кто-то забрался в комнату, да так что парень и не заметил? А может быть, он видел, но молчит по каким-то причинам? Что же должны быть за причины, чтобы молодой сопляк добровольно уселся задницей на электрический стул? Не бывает такого, мать его. Нет, не бывает.

И все-таки, какое-то шестое чувство говорило ему, что здесь что-то не так.

Дональд вздохнул и отвернулся от экрана. Ну и черт с ним. Не хочет говорить правду — не надо. Хочет молчать — пусть молчит. Нравится ему электрический стул — ради бога. Пошел он к такой-то матери, раз сам напрашивается на неприятности.

Гарсиа внимательно наблюдал за лейтенантом и видел сомнение на его лице, так же ясно, как картинку в комиксе.

— Знаете, лейтенант, мне сегодня анекдот рассказали, — попытался подбодрить он Дональда. — Два парня чистят Статую Свободы. У них перерыв, и они садятся завтракать. Один разворачивает пакет, смотрит и недовольно так говорит: «Опять с арахисовым маслом». Берет бутерброд и кидает вниз, представляете? Потом…

— Слушайте, сержант, — вдруг резко перебил его Дональд. — Во-первых, вы на дежурстве, а ведете себя как в забегаловке. А во-вторых, почему вы жуете, черт возьми, когда с вами разговаривает начальник участка.

— Но, я… — Гарсиа умолк. Щеки его стали пунцовыми. Как все уроженцы Пуэрто-Рико, он был очень обидчив. Желваки заходили у него на скулах, но сержант сдержался. — Извините, лейтенант.

Дональд кивнул и вышел из дежурной части громко захлопнув за собой дверь.

* * *

Нэнси вышла на улицу Ночная тишина была настолько глубокой, что казалось, в ней можно утонуть.

КАК В ВАННЕ.

Но сейчас ночь не была зловещей. В ней не ощущалось присутствия зла. Яркая луна подмигивала девушке, хитро щурясь с черного, утыканного блестками звезд неба. И все-таки Нэнси чувствовала уколы тревоги. Правда, они были слабыми, скорее напоминающими об опасности, чем предупреждающими о ней.

Девушка осторожно прошла по дорожке, ведущей от дома к самой кромке тротуара. Он все еще оставался влажным после вечерней уборки. Кое-где даже виднелись небольшие лужицы. Нэнси застыла, оглядывая темную пустоту улицы.

— Глен? — крикнула она. — Глен, ты здесь?

— Да, — парень появился из-за ствола высокого тополя. — Что-нибудь случилось?

— Нет, я просто проверяю.

Он кивнул и снова спрятался в своем укрытии.

Нэнси медленно пошла по улице. Ей не приходилось думать о том, куда идти. Ноги сами несли девушку. У нее даже не возникло вопроса, зачем она идет именно в этом направлении. Просто была твердая уверенность, что нужно это делать, и Нэнси делала.

Мимо проплыл спящий дом соседей. Молодой пары. Мистера и миссис Ронсон. У них маленький сынишка — Дэниел, вспомнила она, и ему не снятся кошмары. Совсем.

Дальше деревянный сарай. Здесь живет одинокий старик мистер Вудворт. Каждый день он копается в своем саду. Возится с цветами. За этим сараем…

В заборе вдруг возникла белая дверь с длинной трещиной, тянущейся сверху донизу.

Нэнси узнала ее. За этой дверью находилась комната, в которой убили Тину. Спальня родителей.

И этой двери здесь раньше не было. Просто не могло быть.

Девушка протянула руку. Ощутив под ладонью гладкую холодную…

? КАК ЛЕД?

поверхность, Нэнси толкнула ее, и дверь с тонким…

КРИИИИИИИИИИИИ…. скрипом распахнулась. А за ней оказался сад. Запущенный, заросший и неухоженный. Развесистые яблони вытянули свои лапы-ветви, опустившиеся почти до самой земли. Высокие кусты торчали по обеим сторонам тропинки, подобно необычным фантастическим животным. Ползущий плющ надежно укрыл землю толстым зеленым ковром.

В самом центре сада стояло, невесть как появившееся здесь, трехэтажное здание, на фронтоне которого медные буквы составляли слова: «Полицейский участок».

Яркий свет под козырьком парадного подъезда придавал саду какой-то особенно неопрятный вид. Девушка внимательно вглядывалась в темноту, пытаясь обнаружить движение, шорох, что-нибудь, говорящее о присутствии живых существ. Но все было тихо. Нэнси осторожно пошла вперед. Здание участка приближалось к ней серой каменной громадой, и девушке показалось, что даже если остановиться, оно все равно будет продолжать свой путь, пока не сомнет ее, не раздавит, не расплющит, как букашку. Но это была только фантазия. СОН. СОН.

Нэнси, наконец, достигла стены, но вместо того, чтобы зайти внутрь, свернула направо и двинулась к маленькому освещенному окошку, за которым располагалась камера. Так никогда не гасят свет. Нэнси почудилось, что кто-то словно подталкивает ее в спину. Она вздрогнула и обернулась. Никого.

Подойдя к забранному толстой решеткой окну, она присела на корточки и заглянула внутрь.

Род уютно посапывал, вытянувшись на койке. Одна рука лежала на груди, вторая безвольно свесилась вниз, почти касаясь пальцами каменного пола.

Еще одна защитная решетка, служившая одновременно чем-то вроде потолка, протянулась между камерой и окном, мешая Нэнси толком рассмотреть выражение лица заключенного.

Дрогнула, открываясь, дверь, и в камеру вошел…

Глаза Нэнси расширились от страха. Человек миновал короткий предбанник. На мгновение он остановился перед сваренной из толстых стальных прутьев решеткой, а затем легко прошел сквозь нее, словно она была сделана из воздуха. На человеке был грязный красный свитер в зеленую полосу, мятые темные брюки, на голове красовалась бесформенная фетровая шляпа, а на правой руке коричневая перчатка, к которой крепились изогнутые стальные ножи. Убийца склонился над спящим, вглядываясь ему в лицо, и Нэнси увидела покрытую рубцами ожогов шею.

Не в силах отвести взгляда от жуткого видения, девушка закричала.

— Глен! Глеееееен!!! Глееееееееееен!!!!!

Он должен увидеть это! Должен!!!

Нэнси замолотила кулаками в толстое оконное стекло.

— Род! Проснись!!! Проснись!!!

Стекло басовито гудело, будто огромный толстый шершень, попавший в ловушку паутины.

Сейчас выползет ПАУК. ЧЕРНЫЙ, ПОКРЫТЫЙ ЯДОВИТЫМИ ЖАЛАМИ ПАУК. У НЕГО ЧЕТЫРЕ ОСТРЫХ СТАЛЬНЫХ ЛАПЫ.

— Глееееееееееееееен!!!!!!! — На мгновение она оглянулась, выискивая знакомую фигуру.

Где же ты, мать твою? Где ты?

Яблоня махнула ей ветками, кусты зашевелились, обретая странные размытые очертания.

Нэнси снова ударила в стекло.

— Род!!! Проснись же!!!! Проснись!!!!

Сожженный поднял лицо к окну. Черные бусинки глаз насмешливо уставились на бьющуюся девушку. Покрытая струпьями темная кожа пошла морщинами. Злобная ухмылка блуждала на губах, отчего узкая полоска рта дергалась, обнажая остатки зубов. Рука в перчатке забрала край простыни в ладонь, свернув ее в подобие жгута.

— Роооооооооооооод!!!!!!

Шершень звенел, не переставая.

— Нэнси!

Девушка быстро обернулась.

Кустов не было. Вместо них в полумраке сада застыли бледные детские фигуры. А под яблоней, завернутая в изрезанный окровавленный полиэтиленовые мешок, неподвижно стояла Тина.

Гарсия убрал термос в широкую сумку, свернул пакетик с оставшимися бутербродами и запихал их следом.

Что это с лейтенантом? Можно подумать, он раньше никогда не видел, как едят на дежурстве.

Сержант вытащил сигарету и похлопал себя по карманам, ища зажигалку.

Черт, где она? А, вон!

Он наклонился вперед через пульт, пытаясь достать вытянутыми пальцами до стоящего на самом краю стола белого пластикового цилиндрика.

Неловко пошатнувшись, будто кто-то толкнул его в спину, сержант качнул стол, и зажигалка упала, звонко стукнувшись о мраморный пол.

— Мать твою…

Гарсиа встал из-за пульта и полез под стол, пытаясь разглядеть, куда же закатилась — эта чертова, мать ее — зажигался.

Пока он, кляня весь свет, стоял на четвереньках, шаря рукой по полу, на экране монитора что-то произошло.

Простыня, которой был накрыт арестованный, вдруг зашевелилась. Один ее угол сам собой поднялся в воздух и завис на мгновение, напоминая натянутый ветром парус. А затем она легко упала на место.

Когда Гарсиа, матерясь, выбрался из-под стола, сжимая в кулаке предмет своих поисков, все уже было спокойно, как и минуту назад, словно ничего и не произошло.

Сержант уселся на вращающийся стул, чиркнул кремнем и, прикурив, с нескрываемым наслаждением затянулся.

Подернутые серой поволокой глаза смотрели на Нэнси без всякого выражения. Бледное восковое лицо чуть наклонилось к плечу, будто Тина с интересом прислушивалась к чему-то.

Сине-фиолетовые губы дрогнули, прошептав:

— Нэнси. Помоги мне!

Из глубины сада к ним двинулась маленькая фигурка ребенка и, войдя в полосу света, падающего из окон здания, остановилась. Это был мальчик лет пяти-шести. Совершенно голый, он замер на месте, сжимая в руках красно-зеленый резиновый мячик.

— Нэнси! — весело позвал малыш. — Нэнси!

Девушка ухватилась за стену. Она с ужасом, не отрываясь, смотрела на лицо ребенка. У малыша не было глаз! Вместо них зияли две кровавые раны. Мальчик повернулся к Нэнси, и у той возникло ощущение, что он видит ее!

— Нэнси! — малыш немного шепелявил. — Приходи к нам. Я поиграю с тобой в мячик! Нэнси! Приходи! Нэнси!

— Нэнси! — снова окликнула девушку Тина. — Помоги мне! Нэнси! Помоги мне! Помоги мне! — голос ее перешел на визг, хотя лицо оставалось совершенно спокойным. — Нэнси! Нэнси! Нэнси! Помоги мне, это ведь могла быть ты, ты, ты, ты. Помоги мне!!!!

Замолчи! Ради Бога, замолчи! Ты же видишь, мне страшно! Заткнись!!!

Безумный вопль захлебнулся, словно Тине вдруг закрыли рот. В следующее мгновение между синеватых мертвых губ появилась гигантская темно-коричневая фаланга. Шевеля усиками, она пролезла к подбородку и быстро поползла вниз по холодному белому телу.

Нэнси опустила глаза. Ноги Тины были по щиколотку погружены в вонючую, склизкую, копошащуюся массу. Она шевелилась, расползаясь в разные стороны, словно тысячи могильных червей, нажравшихся гниющей плоти, торопились убраться восвояси, зарыться поглубже в теплую сырую землю.

Чувствуя, что к горлу подкатила тошнота, а рот наполнился кислой неприятной слюной, Нэнси отвернулась.

ЧЕЛОВЕКА В КАМЕРЕ НЕ БЫЛО! ОН ПРОПАЛ!

Девушка вскочила на ноги, дико озираясь. Сад был пуст. Детские фигуры снова превратились в кусты, вместо мертвой Тины покачивала ветвями яблоня. Но теперь сигнал тревоги ощущался не как легкий укол. Что-то внутри орало, корчась в приступах безумного ужаса:

ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ!!!

Нэнси, задыхаясь, прижалась спиной к увитой плющом стене.

— Глен! — позвала она. — Глен! Ты здесь?

И тут же тихий шепот вполз в ночь, заполнив ее до краев затхлым гнилостным запахом.

Я ЗДЕСЬ! — Шепнула яблоня.

Я ЗДЕСЬ! — Вторили ей тополя.

Я ЗДЕСЬ! — Ехидно ухмыльнулась луна.

Я ЗДЕСЬ! — Подтвердили кусты.

Я ЗДЕСЬ! — Проревел сожженный человек, выбираясь из зарослей плюща.

Нэнси закричала. Несколько секунд она не могла двинуться с места, настолько велик был охвативший ее ужас. Сожженный согнул в локте руку и поиграл лезвиями, сгибая поочередно пальцы.

И тогда Нэнси побежала. Задыхаясь, чувствуя, что сейчас лишится сознания, она бросилась к калитке. Яблоня протянула ветви, пытаясь удержать ее, кусты выросли на пути зеленой стеной. Прорвавшись сквозь них, Нэнси выскочила из этого жуткого сада и помчалась по безжизненной спящей улице, оглядываясь каждую секунду, опасаясь погони. Черная фигура возникла посреди тротуара. Но сожженный не пытался догнать жертву. Он стоял, не двигаясь с места, глядя в спину убегающей девушке.

Почему он не идет за тобой? Почему? Почему? Почему?

И в ту же секунду хриплый, бросающий в дрожь смех настиг ее.

— Нэнси! Помоги мне! — человек передразнивал Тину. — Помоги мне! Приходи, я поиграю с тобой в мячик! Нэнси!

Человек снова захохотал, упиваясь своей силой. Ему не нужно бежать за ней!

Он чувствовал чужой страх и жил в нем. Страх был его союзником.

Нэнси взлетела на крыльцо и остановилась, задыхаясь, затравленно оглядываясь. Она вбежала в дом, захлопнув за собой дверь. Сухо щелкнул ключ, поворачиваясь в замке, клацнула щеколда.

Нэнси почти бегом направилась к лестнице.

— Нэнси… — жалобный голос Тины шел откуда-то сверху. С потолка. — Нэнси, помоги мне, пожалуйста… Спаси меня от…

— Фредди! — стекло в окошке входной двери лопнуло, и в образовавшееся отверстие проскользнула красно-зеленая рука. Стальные когти царапали дверь, стараясь дотянуться до щеколды, открыть ее.

Девушка завизжала.

А из-за двери доносился довольный злобный хохот.

Повернувшись, она побежала вверх по деревянным ступенькам. И они вдруг стали жидкими, вязкими, словно застывающий цемент. Ноги девушки проваливались в них по самые щиколотки. Лестница тоже была на стороне этого монстра. Весь дом, все, что она видела во сне, старалось убить. Ступени замедляли ее бег, казалось, они — живые существа, пытающиеся задержать, схватить, не дать спастись.

Она сходит с ума! Просто сходит с ума!

Нэнси медленно, шаг за шагом, преодолела хищную лестницу и, промчавшись по коридору, ворвалась в свою комнату, захлопнув дверь.

Девушка тут же поняла, почему не отзывался на ее крик Глен. Он… спал. Просто спал, свернувшись клубком в огромном кресле, причмокивая губами и бормоча что-то в своем сне!

— Господи, — прошептала Нэнси, сжав голову руками и поворачиваясь к огромному, висящему на двери зеркалу. — Это же не сон! Это все не сон! Все взаправду!

Поверхность зеркала помутнела, комната, отраженная в нем, исказилась, а сама Нэнси превратилась в странного коротконогого уродца. Девушка поняла, в чем дело: кто-то давил на зеркало с другой стороны.

ИЗНУТРИ ЗЕРКАЛА!

Серебристая поверхность выгнулась дугой, и на ней четко обозначались две пятерни и лицо. Широко открытый рот, крючковатый нос. Это было словно отлито из ртути. По поверхности зеркала побежали мелкие трещинки.

Амальгама растягивалась все больше и больше, и вот… Брызнув в лицо Нэнси миллионом осколков, зеркало лопнуло. И в образовавшуюся дыру ворвался ОН.

— Глееееееееееееен!!!!!!!!!!

— Это сон! — прохрипел человек. Схватив Нэнси за плечи, он швырнул ее на кровать. Лезвия сверкнули в воздухе, но в последний момент девушке удалось соскользнуть на пол, и удар, предназначенный ей, рассек матрас, пробив его насквозь. Ледяная рука схватила Нэнси за воротник пижамной куртки и резким движением рванула вверх. Девушка почувствовала, как ее ноги отделяются от пола.

КАК ТИНА!

Повернув жертву, человек притянул ее к себе, так что их лица почти касались друг друга.

— Глееееееееееееееен!!!!!

Это даже был не ужас, а что-то гораздо более жуткое, невообразимое. Та грань, за которой находится смерть.

Человек уставился на нее черными злобными глазами, хитро и довольно прошептал:

— Не сон, да? — небрежным движением он откинул Нэнси на раскуроченную постель. — Не сон, а? Нэнси?

— Глееееееееееееееен!!!!!!!!!!!

Лезвия взметнулись в воздух, и девушка поняла: на этот раз ей уже не увернуться.

Рука ее нащупала что-то мягкое и инстинктивно подняла это перед собой, заслоняясь от удара.

ШЛАС! — Когти распороли подушку, и в воздух взметнулось облако перьев. И в ту же секунду пронзительно и резко зазвенел будильник…

…Нэнси села в кровати. В ушах всё еще звучал собственный крик, скрюченные пальцы судорожно вцепились в… целую и невредимую подушку. Зеркало — абсолютно целое зеркало — отражало часть комнаты, белое от пережитого испуга лицо хозяйки и спящего в кресле парня.

Девушка вскочила на ноги. Приступ бешеной ярости овладел ей, подобно тому, как захлестывает незадачливого пловца громадная волна. Схватив Глена за грудки, Нэнси принялась трясти сонное тело. В какой-то момент ей даже захотелось задушить его, так сильно было пульсирующее в ней черное безумие.

— Проснись! Проснись!!!

Глен открыл глаза и непонимающе принялся оглядываться.

— Я что, уснул что ли?

Нэнси выпустила его, и он плюхнулся обратно в кресло. Зубы парня клацнули, и девушка испытала от этого слабое удовлетворение.

— Ты — сукин сын! Сволочь!

— Да что случилось-то? — растерянно спросил парень.

— Что случилось? — захлебываясь бешенством, кричала Нэнси. — Что случилось? Ты — скотина, Глен! Я просила тебя об одном — не спать! Не спать и разбудить меня, если тебе покажется, что мне снится кошмар! А ты что сделал, засранец?! Ты уснул! Уснул! Черт тебя дери, Глен! Я чуть не погибла из-за тебя! Понимаешь? Меня чуть не убили!!!!

В дверь постучали.

— Нэнси? — голос Мардж звучал взволнованно.

— О, черт! — Глен метнулся к окну, поднял раму и выскользнул на улицу, встав на широкий карниз.

— Только не уходи! — шепнула Нэнси. — Подожди!

Он кивнул утвердительно.

— Нэнси! — Мардж забарабанила в дверь кулаками. — Что случилось? С тобой все в порядке?

— Да, мама! — Нэнси торопливо повернула ключ, открывая дверь.

Женщина испуганно смотрела на дочь.

— Нэнси, с тобой все в порядке?

— Все нормально, мам, — девушка постаралась изобразить слабое подобие улыбки. Видимо, получилось плохо, потому что Мардж осторожно отодвинув ее, шагнула в комнату.

— Зачем ты открыла окно, сегодня прохладно, можно простудиться.

— Нет, мам. Здесь что-то душно, и я решила проветрить.

— Ты так кричала… — Мардж внимательно наблюдала за дочерью.

ЧТО-ТО НЕ ТАК. ЧТО-ТО НЕ ТАК.

— Да мне просто кошмар приснился…

РОД. РОД В ТЮРЕМНОЙ КАМЕРЕ!!! НАЕДИНЕ С ЭТИМ ЧУДОВИЩЕМ!!

— Что с тобой? Ты так побледнела.

— А?

— Я спрашиваю, что с тобой?

Надо бежать туда, бежать скорее. Пока этот ублюдок не успел расправиться с ним.

— Нет, нет, мам. Все нормально. Вспомнила сон. Ты не беспокойся, я сейчас снова усну.

— Может быть, мне побыть с тобой, пока ты не заснешь? — предложила женщина.

— Нет, мама. Не нужно, — быстро сказала Нэнси. — Не волнуйся, со мной все нормально. Ты ложись.

— Ну ладно, — по лицу Мардж было видно, что она не очень поверила дочери, но не желая раздражать ее, предпочла согласиться. — Если тебе что-нибудь понадобится, позови меня, хорошо?

— Ладно, мам.

Женщина еще раз осмотрела комнату, взглянула на дочь, на занавески, шевелившиеся от порывов ночного ветра и вздохнула.

— Кстати, Нэнси. Когда будешь ложиться, не забудь закрыть окно, о'кей?

— Хорошо, мам.

Девушка смотрела, как мать закрывает за собой дверь.

Убедившись, что она ушла, Нэнси обернулась к окну…

В потоке ночного прохладного воздуха, льющегося в комнату, кружилось маленькое белое перо. Оно поднималось вверх и скользило к полу, будто проваливаясь в какую-то яму.

ЭТО ПЕРО ТОЖЕ ИЗ ЕЕ СНА.

Нэнси несколько секунд наблюдала за ним, пока оно не опустилось на ковер. Девушка нагнулась и осторожно взяла его в руки, боясь, что перо сейчас исчезнет. Но оно было самым настоящим. Остренькое основание и мягкий пух. Такое же, как сотни миллионов других перьев.

С одной только разницей.

ЭТО — ЧАСТЬ ЕЕ КОШМАРА.

— Глен! — шепотом позвала она.

* * *

Лейтенант Дональд Томпсон вошел в дежурное помещение и остановился у конторки, глядя на застывшего сержанта.

Какого черта, в самом деле, он сорвался? Наорал на парня. Ни с того, ни с сего. Да нет, не стоит обманывать себя, Дон. И с того, и с сего. Просто тебе не на ком было сорвать злость, вот и вся причина, мать твою.

Лейтенант почувствовал себя совсем скверно. Гарсиа, казалось, не замечал его. Намеренно глядя на экран монитора, сержант держался так, будто, не увидел лейтенанта. Хотя и дурак бы понял — не увидеть Дональда Гарсиа просто не мог.

— Сержант, — позвал его Томпсон.

Тот механически повернул голову и совершенно ледяным тоном ответил:

— Слушаю Вас, лейтенант.

— Я хотел принести свои извинения, сержант.

Гарсиа коротко кивнул. Он не был злопамятен и давно уже простил Дональда. А вел себя так, потому что иначе не позволяла пуэрториканская кровь.

— Все нормально, лейтенант. Я уже и забыл, о чем это вы.

Дональд чуть-чуть улыбнулся.

— Как этот парень? Лейн?

— Нормально. Спит. Что с ним сделается-то?

Лейтенант удовлетворенно кивнул. Несмотря на извинение, его продолжало мучить чувство собственной вины и какой-то неловкости. Словно он обмочился перед толпой народу.

— Я буду у себя в кабинете. Если что, позовите меня.

— Хорошо, лейтенант.

Дональд сделал шаг к двери, но Гарсиа окликнул его:

— Простите, лейтенант, но я хотел уточнить.

— Конечно.

— Так я могу допить кофе? — Гарсиа расплылся в широкой улыбке.

Дональд усмехнулся и пожал плечами.

— Если хотите.

* * *

— Слушай, может, ты мне объяснишь, наконец, что происходит? — Запыхавшись от быстрого бега поинтересовался Глен, когда они с Нэнси остановились перед полицейским участком.

— Пошли, у нас мало времени.

— О, Господи, вот это ночка, — вздохнул парень. — Сначала меня усаживают караулить чей-то кошмар, потом тащат в участок…

— Ну так ты идешь? — Нэнси уже поднялась на несколько ступенек и теперь смотрела на него сверху вниз.

— Конечно, иду, — преувеличенно трагически вздохнул он. — Попробуй тут не пойти. Ты ведь меня скальпируешь сразу, — парень поплелся вверх по лестнице.

— Господи, ну быстрее же.

— Быстрее… — буркнул Глен. — Я, между прочим, сегодня тоже не спал.

Нэнси не стала препираться, а распахнула дверь и подтолкнула его в спину, пропуская вперед.

Дежурный сержант удивленно взглянул на поздних посетителей, но узнав дочь босса, улыбнулся.

— Привет, Нэнси, — весело поздоровался он. — Если ты к отцу, то он у себя в кабинете.

— Гарсиа, я хочу поговорить с Родом Лейном.

Простыня на кровати спящего дрогнула. Один конец поднялся в воздух и начал перекручиваться, пока не получилось некое подобие веревки. Опустившись на грудь парня, она поползла вверх, к голове.

Род спал.

— О, Боже, святая дева Мария, — вздохнул сержант. — Я пришел сюда, в ночную смену, чтобы отдохнуть.

— Это срочно, Гарсиа. Очень срочно!

— Слушай, Нэнси, может быть, ты объяснишь, что это за срочность такая? — Он все еще продолжал улыбаться. — Зачем поднимать всех на ноги в час ночи? Парень спит, совсем не обязательно будить его. Приходи утром, часов в десять, и говорите себе на здоровье сколько угодно!

— Гарсиа, завтра может быть поздно! Понимаешь?

Сержант стоял, облокотившись о конторку, и не мог видеть монитора. Их голоса гулко разносились по пустому зданию.

В своем кабинете, задремавший было в кресле лейтенант Томпсон вздрогнул и открыл глаза. Сделав несколько энергичных движений, чтобы прогнать остатки сна, Дональд встал и пошел к двери. Ему показалось, что он слышит голос собственной дочери.

Странное тревожное чувство зародилось где-то под сердцем, и, пытаясь побороть его, лейтенант вышел в коридор.

Род Лейн открыл глаза и замер. Ему было страшно. Он даже не понял, чем вызван этот страх. Что-то ползло по его шее. Ощущение было такое, будто это большая мягкая змея.

Род поднял руку и осторожно коснулся шеи кончиками пальцев. «Змея» оказалась туго скрученной простыней. В этот момент она как раз образовала узел у него на горле. Цепенея от холодного сумасшедшего ужаса, Род Лейн скосил глаза в сторону, пытаясь увидеть того, кто делает это. И не увидел. Моментально в его мозгу всплыло страшное видение. Залитое кровью тело Тины и порезы, нанесенные невидимыми бритвами.

— Мы считаем, что происходят очень странные вещи.

— Да, совершенно верно, — поддакнул Глен, поглядывая на разгоряченную Нэнси.

— А ты что здесь делаешь? — Дональд вошел в дежурную часть и сразу увидел дочь.

— Папа! Я хочу увидеть Рода Лейна.

Дональд почувствовал болезненный укол под сердцем. Укол тревоги.

— Слушай, Нэнси, — твердо ответил он. — Я очень не люблю преступления. И вдвойне не люблю те, в которых замешана моя дочь. И поэтому, я хочу знать: зачем тебе этот парень в такой час. Если я не ошибаюсь, ты должна спать.

— Папа, — вдруг очень нервно и зло сказала Нэнси. — Я хочу увидеть Рода и убедиться, что с ним все в порядке. Это очень важно.

Дональд внимательно смотрел на нее, но думал о своем. Сегодня утром они поругались. Впервые за последние пять или шесть лет. И сейчас Нэнси сама пришла сюда и разговаривает с ним, словно ничего не случилось. Не стоит ли ради одного этого послать все подальше и сходить вниз, посмотреть на этого… Лейна?

— Нэнси, — очень мягко, как умел говорить только он, начал Дональд. — Даю тебе слово, этот парень спит, как ребенок, и никуда не денется. По крайней мере, до завтрашнего утра.

— Ну, спустись, посмотри, как он там, пожалуйста.

Это было сказано таким тоном, что Дональд понял, если сейчас не выполнить просьбу дочери, она уйдет и больше никогда не заговорит с ним.

— Ну ладно. Гарсиа, дай, пожалуйста, — ключи.

— Хорошо, лейтенант, — сержант открыл ящик стола и принялся рыться в сваленных в кучу связках.

— Может быть, достаточно увидеть его на мониторе? — Обратился Дональд к дочери.

— Нет, папа, — упрямо покачала она головой. — На мониторе не видно. ЖИВ человек, или он уже УМЕР.

— Что значит «умер»? — нахмурился лейтенант.

— Умер, значит умер, папа. Например, когда человека задушили.

— Ну, что там? — Дональд обернулся к сержанту.

— Черт, куда же я их задевал? А, вот они, — он выудил из ящика нужную связку и протянул Дональду.

В этот момент они услышали крик. Протяжный, долгий. В нем звучал такой безграничный ужас, что у людей кровь застыла в жилах. Этот жуткий вопль захлебнулся, но тут же зазвучал с удвоенной силой.

— О, Господи, пресвятая дева… — прошептал побледневший Гарсиа. — Что там…

Род вцепился в железную раму постели, пытаясь удержаться на полу. Он чувствовал, как трещат, выворачиваясь, суставы, и лопаются от жуткого напряжения мышцы. Род понимал, что долго ему не удержаться, и кричал, в безумной надежде, что его услышат, спасут… Лицо налилось кровью. Жилы вздулись на шее, перетянутой толстым жгутом простыни, которая продолжала упорно тащить его вверх, к решетчатому потолку. Но даже не это было самым страшным.

Гораздо страшнее то, что Род слышал наверху хриплый злобный смех.

НО НЕ ВИДЕЛ СОБСТВЕННОГО УБИЙЦЫ!

Жгут чуть ослаб, а затем резким рывком дернул бьющееся тело вверх.

Пальцы Рода разжались…

— …Быстрее! Быстрее!

Руки сержанта тряслись так, что он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, с третьей попытки, ему это удалось. Замок щелкнул, открываясь.

— Роооооооооооод!!! — Нэнси прилипла к решетке, с ужасом глядя на повешенного.

— Открывай дверь!

Люди ввалились в камеру.

— Держите ему ноги! — скомандовал лейтенант.

Он быстро забрался на металлический эмалированный умывальник и сдернул второй конец простыни с решетки.

ПРОСТЫНЯ ДАЖЕ НЕ БЫЛА ЗАКРЕПЛЕНА!

Гарсиа подхватил обмякшее тело и осторожно опустил его на пол. Лейтенант быстро распутал узел на шее парня и положил два пальца на артерию, пытаясь уловить биение пульса. Он несколько минут стоял на коленях, а затем выпрямился и посмотрел на дочь. Молчание получилось яснее любых слов.

Дональд перевел взгляд на перекошенное в безмолвном крике лицо трупа.

— Вызывайте фотографа, экспертов… — он вздохнул. — И соберите патрульных.

— Хорошо, лейтенант. — Гарсиа встал, и все еще поглядывая на мертвеца, боком вышел из камеры.

— Папа… — позвала Нэнси отца.

— Нэнси, — устало перебил он, — то, что происходит, мне совершенно не нравится. Абсолютно не нравится. И я бы не хотел, чтобы ты была в этом замешана. Я хочу тебя попросить: иди домой и ложись спать! Мне нужно получить заключение патологоанатома и кое-что обдумать.

— Но, папа… — снова попыталась заговорить девушка.

— Нэнси, я прошу тебя!

— Хорошо. Но ты хотя бы выслушай мою просьбу: обратись к Уолтеру Крайсвелу. — Нэнси вздохнула, — Пойдем, Глен.

Она первая вышла из камеры, а за ней, пятясь спиной, не отрывая взгляда от покойника, выбрался Глен.

Когда они оказались в коридоре, парень зажал ладонями глаза и прислонился к стене.

— О, боже… — прохрипел он.

— Пойдем, — повторила девушка, беря его за руку.

— Я… Мне что-то нехорошо, — с трудом выдавил Глен.

Его больше всего поразила не СМЕРТЬ, — Он видел вчера ночью нечто более страшное. — А ТО, ЧТО РОД БЫЛ СОВЕРШЕННО СЕДЫМ.

* * *

Уолтер Крайсвел сидел за столом, мрачно поглядывая на лейтенанта Томпсона.

— Я не знаю, зачем просила меня об этом дочь. Но возможно, Вы и в самом деле знаете что-то, что может помочь нам.

Дональд вздохнул, прикрывая рукой глаза. Он так и не отдохнул за двое суток ни одной минуты. Теперь еще глаза разболелись.

Крайсвел нахмурился. Седые лохматые брови сошлись у переносицы, и коронер стал похож на большого нахохлившегося филина. Впервые в жизни из-за него погиб человек. Крайсвел был максималистом. Он не сделал то, что мог сделать. Если бы не эта треклятая годовщина… Ему ведь ничего не стоило дойти до участка, или хотя бы позвонить лейтенанту и выложить карты на стол. Тогда, скорее всего, парня бы выпустили, и он был бы жив. Старый индюк. Позер хренов. Двадцать минут ходьбы — ровно столько занял бы у него путь от дома до участка — двадцать минут, и он мог бы спасти жизнь человеку.

— Так вот, — продолжал лейтенант. — Если вы знаете что-нибудь, касающееся этого дела, какие-то факты, мелочи, буду Вам очень признателен. Нет — извините за беспокойство.

Дональд понимал, что старик переживает, но ничего не мог поделать с собой. Он тоже чувствовал себя виноватым, но, в отличие от Крайсвела, не собирался заниматься самобичеванием. Ему нужно найти убийцу, и он найдет его. Обязательно. Чего бы это ни стоило. Это — его судьба, его предназначение.

Старик кашлянул, и лейтенант открыл глаза. Он и сам не заметил, как задремал.

— Ну так как? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал по-возможности бодро.

— Лейтенант, — старик уставился в окно, за которым просыпался новый день. Что принесет он? — Вчера я сделал анализы, провел… Ну ладно, это не важно. Короче, я пришел к твердому убеждению, что молодой человек, которого вы арестовали, невиновен. Он не убивал эту девушку, хотя… теперь это уже не имеет значения. — Крайсвел слегка покачивался на стуле вперед-назад. Сухие ладони лежали на коленях. Свои записки он положил на стол и теперь лишь кивнул на них, придавая вес словам. — Здесь подробно записаны факты и выводы, сделанные на их основании. Кроме того, я составил возможные приметы убийцы. — Старик умолк.

— Хорошо, — лейтенант собрал листки и положил их перед собой. — Ну, а ваши мысли по поводу второго… происшествия? Вы ведь работали экспертом, до того, как переехали в этот город, не так ли?

В дежурной большие часы начали отбивать шесть.

Крайсвел продолжал, прислушиваясь к их густому басовитому бою:

— Лейтенант, вы же давно работаете в полиции и сами все понимаете. Даже ребенку ясно, что здесь и не пахнет самоубийством. Для этого не нужно знать мнение патологоанатома. Узел у него на шее! Да ни один самоубийца в мире, если он не полный идиот, не станет завязывать веревку на узел! Это — абсурд! Нонсенс! Но даже если допустить, что самоубийца, находясь в состоянии аффекта, сделал это, он бы не смог повеситься так, чтобы сломать себе шею! ЭТО НЕВОЗМОЖНО! И вы, лейтенант, знаете об этом не хуже меня. А шея у трупа сломана. Вашего парня дергали в петле так, что свернули ему шею, — старик снова замолчал, по-прежнему глядя в окно, где солнце уже начало свое восхождение по небосклону.

«Хорошо еще, что он не знает о непривязанной веревке», — подумал лейтенант, продолжая внимательно изучать старика.

— Ну, и наконец, просто здравый смысл. Даже с самой высокой точки камеры парень не смог бы дотянуться до решетки, чтобы закрепить второй конец простыни. — Крайсвел пожевал губами и подвел итог. — Его повесили, лейтенант. Просто повесили. Хотя ума не приложу, как убийце удалось это сделать прямо перед объективом видеомонитора так, что ваш дежурный этого не заметил.

Фраза вышла двойственной, и лейтенант подозрительно посмотрел на коронера. Но тот, похоже, действительно недоумевал, слепо глядя на острые, бледнеющие под южным солнцем листья тополей.

— Вы сказали что-то насчет возможных примет убийцы, — нарушил его публичное одиночество Дональд.

Коронер вздрогнул и во второй раз за весь разговор перевел взгляд с окна на лейтенанта. И Дональд вдруг увидел, как Крайсвел сдал за эти четыре часа. Он входил в участок бодрым и энергичным, а теперь перед Томпсоном сидела развалина. Апатичный, очень пожилой старик.

Глубокие морщины, почти незаметные час назад, сейчас отчетливо проступили на лице, покрывая кожу замысловатым узором. Руки Крайсвела тряслись мелкой дрожью, как это бывает у совсем дряхлых людей.

— С вами все в порядке, мистер Крайсвел? — поинтересовался полицейский.

Коронер лишь покачал головой и устало вздохнул.

«Если бы он позвонил вчера».

— Скажите, лейтенант, — глухо спросил старик, — Вы верите в привидения?

Окажись здесь Глен, он бы, наверняка, испугался и удивился. Этот же вопрос задала ему Нэнси вчера ночью.

Но Глена не было, а лейтенант не знал о разговоре парня с дочерью, поэтому он лишь сделал неопределенное движение головой и пожал плечами.

— Пока нет. Хотя, если все это будет продолжаться, скоро я поверю во все, что угодно. Даже в Бугеймена^[5]. А в чем дело? — Дональд в упор смотрел на старика.

Коронер, похоже, не слышал вопроса. Он лишь задумчиво качал головой, как китайский болванчик. Вверх-вниз, вверх-вниз.

— Да, да… — непонятно с чем согласился он и встал.

Совершенно не обращая внимания на недоумевающий взгляд лейтенанта, сгорбившись и сильно шаркая подошвами по линолиуму, Крайсвел пошел к двери. На пороге он остановился и, повернувшись к удивленному полицейскому, добавил:

— Не ждите заключения, Дональд, — старик впервые назвал его по имени, чем удивил еще больше. — Вы не найдете там ничего нового. Ищите убийцу. Это очень, очень странный человек, — он вздохнул и добавил. — Да. Очень странный. Если не сказать больше. Но Вы сможете найти это там, в моих записях. И, лейтенант, поговорите с дочерью. Она что-то знает обо всем этом.

— А вам откуда это известно? — быстро спросил Дональд.

Тревога вернулась. Она снова улеглась в груди огромным, грязным, косматым псом, и принялась вылизывать сердце.

— Она звонила мне. Вчера вечером. Поверьте, лейтенант. Ваша дочь знает больше, чем кто бы то ни был. Желаю удачи.

Старик вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Звонила? Знает больше, чем?.. Какого черта?!

А кто прибежал сюда ночью и поднял тревогу, Дон? Папа Римский?

Но я не хочу, чтобы Нэнси была замешана в этом!

Это дерьмо, парень! Самое настоящее дерьмо! И ты в нем по уши! Хочешь или не хочешь, а по уши! Перестань себя обманывать! Ты с самого начала ни хрена не понимал, а сейчас тем более! Так что, пользуйся тем, что есть, и сопи в две дырки! Черт! Его собственная дочь знает обо всем этом больше, чем он!

Дональд ощутил, как волна раздражения, с которым ему почти удалось справиться вчера, снова налилась силой, став огромной и мощной, как цунами.

Дьявол!

Ему очень захотелось сделать кому-нибудь больно.

Дверь приоткрылась, и в кабинет протиснулся Гарсиа. Он так и не отошел после вчерашней ночи.

— Звонили из округа по поводу отпечатков.

— И что? — тяжелый взгляд лейтенанта остановился на сержанте.

— Они говорят: НИЧЕГО! Совсем ничего. Абсолютно.

— А какого черта они здесь возились тогда полночи? — задыхаясь от ярости процедил Дональд. — Какого хрена эти засранцы здесь лазили, мать их так, а? Здесь что, гребаный Диснейленд что ли, мать его?

Вокруг головы сомкнулся раскаленный обруч боли. Боль пульсировала в висках, в затылке и на самом дне глазных яблок. Мозг пронзили тонкие острые спицы, а перед глазами запрыгали кровавые пятна.

«Успокойся!» — заорал Дональд беззвучно. — «Заткнись! Ты сходишь с ума! Заткнись!»

Он потер пальцами глаза и шумно выдохнул, словно выпуская пар из гигантского котла, находящегося в груди.

— Спасибо, сержант, — глухо произнес он.

— Не за что. — Гарсиа направился было к двери, но вопрос остановил его.

— Гарсиа, что ты видел?

— В каком смысле?

Они оба знали, о чем идет речь.

— В прямом. Что ты видел, когда вошел в камеру?

— Ну… тело. Этого парня в петле и больше ничего…

— Ну, а убийцу? Успел ты разглядеть убийцу?

— Нет, лейтенант. В камере больше никого не было. Это точно. Если бы этот ублюдок находился внутри, я бы обязательно успел его заметить. Но его не было, — сержант замолчал, а затем быстро повторил. — Не было.

Дональд покачал головой.

Ты становишься похожим на старика, Дон.

— Как ты думаешь, каким образом он умудрился попасть туда, и — самое главное — как ему удалось выбраться?

Гарсиа растерянно хлопал глазами.

— Я НЕ ЗНАЮ. За десять секунд до того, как вошла Ваша дочь, я смотрел на монитор. Все было в порядке. В камере никого не было. А потом вдруг… НИКТО НЕ СМОГ БЫ ЭТОГО СДЕЛАТЬ, ЛЕЙТЕНАНТ, НИКТО.

Дональд вздохнул. Он и сам знал это. Никто. Но кто-то все-таки сделал. Старик был прав. Это очень странный парень. И все же Дональд найдет его. Сдохнет, но найдет. Иначе просто сойдет с ума. Спятит. Съедет. Называй, как угодно, смысл один. Этот говнюк очень хитрый. Но Дональд все равно отыщет его. И убьет. Да. Убьет. Сам. Лично.

Заметив, что лейтенант погрузился в размышления, Гарсиа тихо вышел.

Но сначала надо понять, каким образом этот ублюдок попадает в запертые комнаты и убивает, не оставляя следов. Кажется, коронер говорил о его дочери…

Дональд открыл глаза и потянулся к телефону, но передумал. Взяв со стола записки Крайсвела, он открыл первую страницу и углубился в чтение.

* * *

Мардж была напугана. Ее сильно волновало то, что Нэнси перестала спать, но это можно было как-то объяснить. Стресс, нервный срыв. В конце концов, пережить убийство совсем не то, что съесть пакетик леденцов. Конечно девочка еще находится под впечатлением этой ужасной истории. Напугало Мардж другое — вопрос, заданный дочерью сегодня утром. Она как раз пила кофе в кухне, когда Нэнси подошла к ней. Тихо, неслышно. Голос за спиной прозвучал так неожиданно, что она чуть не выпустила из рук чашку.

— О, Господи, Нэнси! Ты меня испугала, — сказала женщина, глядя на дочь.

Бледная, под глазами синяки, на лице странное диковатое выражение. С ней явно что-то происходит.

— Ты все-таки не спала сегодня? — тревожно спросила Мардж, ставя чашку с напитком на стол.

— Это не имеет значения, мама, — твердо ответила Нэнси и спросила. — Скажи, ты когда-нибудь знала в нашем городе мальчика пяти-шести лет. Он чуть шепелявит, когда говорит букву «с» и постоянно бегает с мячом.

Шепелявит? Откуда Нэнси знает об этом?

Мардж почувствовала, как сильно забилось сердце.

Гулко и быстро, словно маленький мотор. Ей даже показалось, что воздух в кухне наполнился запахом гари и сладковатым привкусом сожженного человеческого мяса.

Кошмар возвращался. Через годы, через время. Он снова возник в комнате. Страх, сжимавший ее сердце в течение двух лет.

По лицу матери Нэнси поняла: она знает!

— Кто он, мама? — звонко, дрожащим от непонятного возбуждения голосом спросила девушка.

— Я… не знаю! — ответила женщина, испуганно тряся головой. — Не знаю! Не…

Она не может знать ЭТОГО. Не может. Я не позволю ей узнать ЭТО.

— Знаешь, мама, — жестко оборвала ее дочь. — Кто он? Это очень важно! Скажи мне, КТО ОН? Как его звали? Где он жил? Что с ним случилось? Скажи мне, мама!

Невыносимый груз навалился на женщину. Тяжесть, от которой, она надеялась, ей удалось избавиться навсегда. Раз и навсегда.

Я НЕ ХОЧУ ВСПОМИНАТЬ ЭТО! НЕ ХОЧУ!

— Миссис Томпсон! Миссис Томпсон! — Одетый в красные спортивные шортики и белую футболку с надписью «Поцелуй меня»…

— «Кому пришло в голову надеть на малыша такую…» — светловолосый мальчик бежал к ней, прижимая к груди яркий красно-зеленый мяч.

«Нэнси ошиблась, ему всего четыре. Он просто здорово подрос за это лето.»

— Давайте поиграем в мячик!

— А где твой папа, Бобби-бой? — она потрепала мальчугана по светлой пушистой голове.

— Он снова возится с цветами в саду, миссис Томпсон. Поиграйте со мной в мячик.

— Знаешь, Бобби-бой, по-моему, тебе лучше бежать к папе. На улице может быть небезопасно. Я тороплюсь, а вечером мы с тобой обязательно поиграем, о'кей?

— Хорошо, миссис Томпсон… — малыш улыбнулся и, смешно виляя попкой, побежал по тротуару.

Она проводила его взглядом и зашагала к своему дому.

Я НЕ ХОЧУ ВСПОМИНАТЬ ЭТО!

Завеса памяти опустилась, скрывая за собой сонм воспоминаний. Страшных, уродливых, словно полуночный кошмар.

— Мама! — крикнула Нэнси. — Ответь мне!

— Я — НИЧЕГО — НЕ — ЗНАЮ, — повторила Мардж. — И тебе лучше не знать этого.

Лицо девушки окаменело. Она резко отвернулась и вышла.

Почувствовав, как внезапно слабеют колени, женщина опустилась на стул.

Теперь ее мучил смутный страх. Она понимала — необходимо что-то делать. Но что? Может быть, обратиться к врачу? Пусть осмотрят дочь и… что? Что они скажут? Объяснят ли они, откуда Нэнси знает о Бобби Вудворте? Возможно, все гораздо проще, чем ей кажется? Конечно, нужно поехать в Кейт, показать Нэнси специалистам.

Мардж задумчиво подняла глаза к потолку.

Наверху Нэнси, устроившись в кресле, пыталась привести в порядок свои мысли.

Вчера ночью ей удалось выяснить одну очень важную вещь: убийца не может находиться в двух местах одновременно! И поэтому он снится только ей! Тем не менее, ему удалось убить Рода, а значит, так же легко он может расправиться с Гленом.

Нэнси почувствовала, что начинает засыпать. Вскочив на ноги, девушка прошлась по комнате. Достав из кармана бутылочку, она вытряхнула на ладонь две таблетки «Феномина», отправила их в рот и запила водой.

Но ОН все-таки не может появляться сразу в двух снах. А значит, этот убийца действительно призрак. Фантом, привидение, упырь.

Этот ублюдок когда-то был живым человеком. И с ним случилось что-то, из-за чего он преследует ее и Глена. Тину и Рода убийца уже настиг.

Наполнив кофеварку, Нэнси щелкнула кнопкой включателя и остановилась, глядя на красный ровный огонек.

Дети. Она же видела детей в саду, и там, в ванне.

Этот человек был убийцей детей. Когда? Где? Здесь. Нэнси почти уверена. Но… только почти. Для того, чтобы знать это наверняка, ей нужно выяснить о мальчике с мячом. А узнав это, она, возможно, поймет и все остальное.

Почему же мать отказалась поговорить с ней о мальчике? МАРДЖ ЗНАЛА, КТО этот мальчик. Безо всякого сомнения. Но предпочла молчать. Что за ужасная тайна скрывалась за этим молчанием?

Кофейник запыхтел, огонек погас. Девушка налила горячий дымящийся напиток в небольшую чашку и сделала глоток. Кофе обжег губы и язык, но Нэнси даже обрадовалась этому. Лишний шанс не уснуть.

* * *

Лейтенант Томпсон вглядывался в ровные ряды строк, написанных — вчера еще такой уверенной — рукой коронера.

Он и раньше понимал слишком мало, а сейчас запутался окончательно. Действительно, если верить Крайсвелу, убийца — человек, обладающий прямо сверхъестественными способностями.

А РАЗВЕ УБИЙСТВО В КАМЕРЕ НЕ УБЕДИЛО ТЕБЯ?

Дональд вернулся на предыдущую страницу. «Лицо, а скорее всего, и кисти рук убийцы, сильно обожжены.»

Так. Так. Так. Значит, лицо и руки.

Полицейский снял трубку и набрал номер больницы.

— Алло? Добрый день! Полицейское управление, лейтенант Томпсон. Будьте любезны, посмотрите, не обращался ли кто-нибудь за последние два-три месяца с сильными ожогами лица или рук. Да. Хорошо, я подожду. — Дональд взял карандаш и приготовился записывать. — Да, да. Я готов.

Карандаш быстро побежал по странице.

«Вашингтон-стрит, 784. Брайн Шелдон.»

— Все? Спасибо. Если вдруг к вам обратятся с подобными вещами… Хорошо. Еще раз спасибо.

Лейтенант повесил трубку и задумчиво поскреб щеку, покрытую короткой щетиной.

Надо побриться. Побриться бритвой. Бритва и параллельные порезы на теле трупа.

Дональд взял листок и пошел в дежурную часть. Гарсиа уже сменился, и на его месте восседал Том Гардиенс. Дональд посмотрел на потухшие экраны мониторов и вздохнул.

Положив лист на конторку, он повернулся к дежурному.

— Вот что, Том. Передай эти данные кому-нибудь из патрульных, пусть проверят этого человека. Все. Ожоги, царапины. Все. И алиби. Где он был две последние ночи.

— Хорошо, лейтенант. — Гардиенс взял лист и прочитал запись. — Я займусь этим немедленно. Вот еще, лейтенант. Звонил Гарсиа, по поводу родственников погибшего.

— И что? — Дональд сунул руки в карманы форменных брюк.

Сегодня был очень плохой день, и лейтенант не надеялся, что он как-нибудь облегчит ему жизнь. Скорее наоборот. Дональд мог бы поставить десять против одного, что ответ будет отрицательным.

— Никто не знает, где они. Соседи говорят, что парень жил один уже примерно год. Родители его якобы уехали по новому месту работы, а я так думаю, что они просто смылись.

— Ладно, — лейтенант снова поскреб щеку и добавил. — Позвони в муниципалитет, пусть организуют похороны на завтра.

— Хорошо.

Дональд кивнул и направился к себе, бросив на ходу:

— Как только выяснится что-нибудь об этом парне, Шелдоне, сразу ко мне на стол.

— О'кей, — сержант снял с пульта микрофон и принялся вызывать патрульные машины.

Шелдона проверили быстро. Уже через два часа Дональд знал, ожоги у подозреваемого почти зажили, и никаких царапин на теле не обнаружено. А самое главное — у него было железное алиби.

* * *

Нэнси постучала в дверь. Видимо, гостей не ждали, поскольку ей пришлось стоять довольно долго. Наконец, щелкнул замок, и удивленная миссис Ронсон выглянула на улицу.

— А, Нэнси, — узнала она соседку, — здравствуй. У тебя какие-то проблемы? Я могу чем-нибудь помочь?

— Миссис Ронсон, я хотела спросить, Вы случайно не знали маленького мальчика, который шепелявил, произнося звук «с» и все время ходил с красно-зеленым мячом?

Женщина задумалась. Она подняла глаза, что-то бормоча про себя, а затем качнула головой и пожала плечами.

— Нет, Нэнси. К сожалению… — миссис Ронсон еще раз пожала плечами. — Хотя… ты знаешь, обратись к Биллу Вудворту. Если мне не изменяет память, его покойная жена шепелявила, когда говорила «Спасибо». У нее еще получалось так смешно: «Шпашибо». Да, точно. Хотя я не слышала, чтобы у него был сын или внук. Но все равно, попробуй.

— Спасибо, миссис Ронсон, — кивнула девушка. — Вы мне очень помогли.

— Да ну, ладно, — расплылась в улыбке женщина.

За ее спиной раздались дробные шаги, и на крыльцо вылетел мальчик лет пяти. Темные волосы завивались, а огромные черные глаза с любопытством разглядывали девушку.

— Привет, Денни, — улыбнулась Нэнси. — Как дела?

— Шпашибо, — расплылся мальчуган. Нэнси вздрогнула. — А у меня жуб выпал, — победно объявил он и, открыв рот, продемонстрировал свежее дупло.

— Дэниэл! — одернула его мать. — Иди, поиграй в комнате.

Малыш кивнул и серьезно добавил:

— До швидания, мишш Томпшон. Приятно было поболтать ш вами.

Нэнси улыбнулась.

— До свидания, мистер Ронсон. Мне тоже было очень приятно.

Дэниэл солидно повернулся и направился вглубь дома.

Ронсоны переехали в город из Сан-Франциско одиннадцать лет назад, и поэтому не могли знать, что у Билла Вудворта действительно был сын. Звали его Бобби, и он любил играть в мяч.

* * *

Билла Вудворта знали как очень замкнутого, очень одинокого и очень несчастного человека. Когда-то, в далеком прошлом, жизнерадостный, полный сил и энергии, бодрый мужчина, теперь завернулся в толстый непроницаемый кокон молчания. Фигура располнела, и те, кто не знал его возраста, давали ему не меньше шестидесяти пяти, хотя на деле Биллу Вудворту только-только исполнилось пятьдесят три. Жена его, Дженет Вудворт, скончалась девять лет назад, и после этого он вообще начал избегать людей. Увидеть его можно было разве что в саду, когда Билл занимался своими клумбами. Все остальное время старик, словно рак-отшельник, проводил внутри такого же старого и одинокого, как и он сам, дома.

Вудворт не нуждался ни в чьем обществе. Цветы заменили ему людей. С ними он общался, разговаривал, ухаживал за ними, как когда-то за женой и сыном, и лишь раз в две недели совершал вылазку за продуктами в ближайший магазин.

Он очень хорошо все помнил, и считал, что именно по его — Билла — вине погибли сын и жена. Да. И жена. Она умерла от тоски и горя, в этом Вудворт был уверен. Иногда они приходили к нему во сне, и старик просыпался в холодном поту. В такие ночи он бесцельно бродил по дому, не в силах заснуть вновь.

Нэнси распахнула калитку, в надежде застать старика копающимся в саду. В любом другом случае он просто не открыл бы ей дверь.

Но Вудворта не было. Нэнси замерла у самого порога, решая, что делать дальше. Как вдруг из деревянного сарая до нее донеслась возня.

Девушка прошла чуть вперед, так, чтобы увидеть открытую настежь дверь. Старик был внутри, и Нэнси услышала, как он громыхает полупустой лейкой и каким-то садовым инвентарем.

Она продолжала стоять на кирпичной дорожке, ожидая, пока Билл Вудворт выберется наружу из прохладной деревянной «раковины».

Широкая спина, обтянутая желтой рубашкой, замаячила в полумраке сарая.

— Мистер Вудворт! — окликнула девушка.

Что-то со звоном покатилось по полу. Плотная угрюмая фигура выползла на солнечный свет.

Билл Вудворт остановился, держа в одной руке огромную лейку, и настороженно наблюдая за гостьей из-под ладони другой.

— Мистер Вудворт! — делая шаг к нему, сказала Нэнси. — Я хочу задать вам один вопрос: был ли у вас сын?

Старик дернулся, словно его ударили бичом.

— Мальчик лет пяти-шести? Он неправильно выговаривал звук «с» и ходил с красно-зеленым мячом?

ГЛОНГ! — Лейка выпала из руки и упала на бок, извергнув из стального нутра поток воды. Мгновенно образовавшаяся лужа намочила спортивные тапочки старика, но он даже не обратил на это внимания.

— Скажите мне, мистер Вудворт, что с ним случилось?

Старик попятился, наступил на блестящий мокрый бок лейки, чуть не упал, каким-то чудом удержавшись на ногах.

— Что с ним случилось? — крикнула Нэнси. — Что с ним случилось?

Лицо Вудворта пропало, а на его месте возникла страшная перекошенная маска. Сведенные нечеловеческим ужасом мышцы, дикие застывшие глаза и распахнутый рот.

— Нет… — это не мог быть голос человека. В нем жил такой нескрываемый ужас, что Нэнси стало не по себе.

— Мистер Вудворт! — крикнула девушка, но старик уже ковылял к дому.

БАХ! — Хлопнула дверь. — КЛИК! — Повернулся в замке ключ.

Нэнси так и осталась стоять среди клумб, глядя на притихший, испуганный дом.

Ей ничего не удалось выяснить.

Криииииииииииииии…

Тонко пропели плети за спиной, и девушку охватил страх. Он был непонятным, необъяснимым.

А может быть это сон? Я сплю?

Ей вдруг показалось, что сзади кто-то стоит. И уже готовясь закричать, Нэнси обернулась. Никого.

Лишь из темноты сарая выкатился мяч. Обычный детский резиновый мяч. Веселый и яркий, он, чуть покачиваясь, лежал в траве, играя на солнце тугими красно-зелеными боками.

* * *

Что-то черное и злое таил в себе этот город. Неведомое страшное нечто жило в людях, старательно оберегавших его своим молчанием. Оно висело над улицами, словно грозовая туча, повелевало людьми, управляло их поступками. Затаившееся до поры, зло вырывалось, — будто кто-то распахнул ящик Пандоры, — опутав город невидимой, паутиной. Смерть, сжав в костлявой руке косу, приготовилась к жатве. Трое уже скатились в ее копилку. Род, Тина и…

Третьим был мистер Уолтер Крайсвел. Его нашли вечером на крыльце собственного дома мертвым. Врач констатировал обширный инфаркт, параллельно с кровоизлиянием в мозг.

* * *

— Черт, я так и не заснул сегодня. — Гарсиа выглядел уставшим. Под глазами появились дряблые мешки, а уголки рта опустились, обозначив две тонкие морщинки. — Как закрою глаза, так вижу этого Лейна. Стоит и подмигивает, подмигивает, чтоб ему…

Гардиенс с интересом смотрел на него. Рядом, облокотившись о конторку, стояли несколько патрульных, не успевших еще заступить на дежурство.

— И что, совсем не спал? — спросил один.

— Я бы на тебя посмотрел, — покосился на него Гарсиа. — Ты б, наверное, обделался со страху, когда снимал этого парня с веревки.

— Да брось, — ухмыльнулся в ответ патрульный.

— Ты уже слышал потрясающую новость? — спросил сержанта второй.

— Нет, а что случилось?

— Завтра с утра начинаем планомерное прочесывание города.

— И кого ищем? — полюбопытствовал Гарсиа.

— Какого-то типа с обожженной мордой, — снова ухмыльнулся первый.

— Интересно. А почему именно с обожженной?

— Крайсвел что-то там нашел под ногтями у этой девки. Ну той, что убили вчера ночью.

* * *

Мардж напилась. Впервые в жизни и до состояния «риз». Иначе она просто сошла бы с ума из-за терзавшей ее весь день тревоги. То, что происходило, было совершенно непонятным, не вмещавшимся в привычные рамки жизни, и от этого особенно страшным. Чем больше Мардж размышляла, пытаясь найти хоть какое-то более-менее сносное объяснение случившемуся, тем больше пугалась.

Она хотела помочь дочери, но вместо этого начала БОЯТЬСЯ ее, словно именно Нэнси являлась хранительницей давно забытого, а теперь вернувшегося вновь зла. В затуманенном страхом мозгу женщины прошлое и настоящее слились в жутком альянсе, и рассудок оказался не в силах выдержать такую нагрузку. Случилось худшее — из желающей помочь, женщина сама превратилась в человека, нуждающегося в помощи. И, как это часто бывает, Мардж нашла эту помощь. Универсальный страхоутолитель, помещенный в стеклянную бутылку, отличное лекарство от кошмара.

К тому времени, когда Нэнси вернулась домой, Мардж уже не могла произнести ни слова. Она лежала на диване в гостиной и посапывала. Тонкая дорожка слюны из растянутого в пьяной улыбке рта сбегала на диванную подушку, собираясь в небольшую вязкую лужицу…

Для Нэнси это был сильный удар. Человек, на которого она могла рассчитывать, спал, напившись в стельку! Несколько секунд девушка молча смотрела на мать, а затем достала подушку и плед, устраивая Мардж поудобнее. Ею овладело отчаяние. Нэнси чувствовала себя, как подопытная мышь, мечущаяся по лабиринту в поисках выхода. И каждый раз кто-то опускает заслонку перед самым носом в тот момент, когда до выхода рукой подать. Все отворачивались от нее. Никто не хотел говорить правду. Одни потому, что не знали, другие — потому что боялись.

Самое ужасное было в том, что Нэнси понимала: кое-кто из тех, с кем ей пришлось разговаривать сегодня, знают все. Они могли бы рассказать о чем-то страшном, когда-то произошедшем в этом маленьком городе. Могли, но не хотели. И все были напуганы.

Впервые в жизни Нэнси увидела город через призму живущего в нем страха. Уродливый и жалкий. Скорчившийся, словно ждущая удара бездомная шавка. Сходящий понемногу с ума, покорившийся неизбежному, он вызывал у нее отвращение, словно изъеденный червями гнилой орех, — снаружи красивая скорлупа, а внутри серая пыль. Город знал об убийствах и дрожал перед ними. На Нэнси смотрели как на человека, разбудившего зло. Разрушившего пусть иллюзорный, обманчивый, но кажущийся спокойным мир. С плохо скрываемой ненавистью, щедро разбавленной страхом. Это касалось почти всех. Почти. Для тех же, кто НЕ ЗНАЛ, она становилась просто несчастной, сходящей с ума девочкой. Но таких было мало. В основном город помнил тот ужас, который ему довелось пережить. Два года, когда люди боялись выходить на улицу с наступлением темноты, два года, когда детей — даже днем — всюду сопровождали родители. Два года, наполненных предчувствием смерти, ледяным ожиданием и черной тоской. И когда все закончилось, город, по какому-то молчаливому согласию, похоронил свои воспоминания вместе с главным виновником этой длинной, наполненной безумием, трагедии. Но страх остался. Он лишь скорчился внутри людей, ожидая случая выползти наружу и расправить длинные серые щупальца.

Нэнси не могла помнить этого. Она была слишком мала тогда. А не помня — она не понимала. Девушка знала лишь одно: ее хотят убить. И никто, никто не хочет помочь ей.

* * *

День похорон был никаким. Серые низкие облака висели над почти пустым кладбищем. Ветер гнал старые листья и пыль по улицам. Все замерло в каком-то странном оцепенении.

Местный священник, молодой мужчина в длинной черной сутане, стоя в изголовье тяжелого, закрытого крышкой и укутанного цветами гроба, обращал к небу торжественную прочувствованную речь.

— Прах праху! Пусть Господь Бог спасет душу этого молодого человека.

У могилы, к немалому удивлению Нэнси, собралось довольно много народу. Пришли полицейские, свободные от дежурства, родители Глена, еще какие-то люди, которых она не знала. Слипающимися глазами Нэнси продолжала смотреть на священника. «Феномин» еще помогал ей справляться со сном, но истощенный мозг настойчиво требовал отдыха.

— Мы попросим милосердия Божьего по отношению к нему.

— НЭНСИИИИИИИИИииииии…………….

Девушка вздрогнула. У соседнего надгробья скорчилась страшная красно-зеленая фигура. Длинные лезвия сомкнулись.

КЛИНГ! КЛИНГКЛИНГКЛИНГ!

— Не судите, да не судимы будете!

— НЭНСИ! Я ПОИГРАЮ С ТОБОЙ В МЯЧИК!

И пусть душа Рода Лейна…

Истошный визг разорвал тишину кладбища. Священник умолк, удивленно глядя на кричащую уснувшую девушку. Несколько полицейских вцепились в нее, тормоша, стараясь разбудить.

Мардж с ужасом смотрела, как один из парней влепил дочери хлесткую пощечину, вырывая ее из лап кошмара.

Нэнси вскрикнула и проснулась. Дыхание было частым и прерывистым, взгляд, полный страха, метался, перескакивая с одного лица на другое. Постепенно девушка успокоилась, приходя в себя.

— Простите… — выдохнула она. — Мне лучше уйти.

Нэнси встала и, пошатываясь, побрела к кладбищенским воротам.

У нее осталось мало времени. Очень мало времени.

Мардж нашла девушку, сидящей на широких мраморных ступенях костела. То, что произошло на кладбище, только усугубило ее страх перед дочерью. Женщине пришлось перебороть в себе что-то, прежде чем она смогла, сделав спокойное лицо, подойти к этой сжавшейся фигурке.

— Возьми себя в руки, милая, — чуть дрожащим голосом произнесла Мардж.

У нее вдруг появилось безумное желание выпить. И не просто выпить, а снова набраться до беспамятства, погрузиться в спасительную темноту алкогольного забвения.

Мардж судорожно облизнула губы.

— Пойдем, дорогая, — сказано это было достаточно твердо, чтобы Нэнси почувствовала себя уверенней.

Девушка кивнула, поднимаясь на ноги, и они вместе направились к запаркованному у ворот темно-вишневому «вольво-ДЛ». Им оставалось пройти всего несколько метров, как от ограды отделился человек и шагнул навстречу.

— Привет, Мардж, — поздоровался Дональд. — Здравствуй, милая.

Он обеспокоенно посмотрел на дочь.

— Ты плохо выглядишь.

— Я почти не спала, — ответила она.

Дональд понимающе кивнул.

— Убийца все еще на свободе, — спокойно констатировала девушка.

Лейтенант изучающе рассматривал ее, словно видел в первый раз.

— Ты говорила, что кто-то другой убил Тину. — Нэнси кивнула. — И ты знаешь, кто это?

— Я не знаю его имени, но этот человек весь обожжен. Лицо, шея, руки. У него странная шляпа и очень грязные красный свитер. А еще ножи на пальцах, как огромные когти. Он — убийца детей. Больше я не знаю ничего.

Дональд смотрел, как дочь забралась в машину и уставилась в какую-то точку на приборном щитке.

Ничего нового. Все это содержалось в записках Крайсвела. А шляпу и тому подобные мелочи она могла придумать, хотя удивительно точно угадала. В любом случае, этот вариант ему ничего не дает. Человека, о котором говорит Нэнси, нет. Уже нет.

Он повернулся к затянутой в траур жене.

— Здравствуй, Дональд, — довольно резко сказала Мардж. — Как у тебя дела?

— Лучше не спрашивай. Третьи сутки на ногах. Эти убийства в конце концов доконают меня самого.

— Выглядишь ты неважно.

— Я знаю, — он быстро посмотрел на дочь через поднятое боковое стекло. — Знаешь, ты бы подержала ее дома несколько дней, пока она не придет в себя.

— У меня есть идея получше, — нервно дернула головой женщина. — Я покажу ее врачам.

Она, не попрощавшись, обошла «вольво» и села на водительское место. Машина заурчала и мягко покатилась по асфальтовой дорожке к выходу с кладбища.

Дональд продолжал стоять, засунув руки в карманы черных траурных брюк, глядя вслед широкому вишневому автомобилю.

На повороте «вольво» притормозил, и лейтенант увидел глаза Нэнси. Девушка, обернувшись, смотрела на него через заднее стекло пикапа.

На ее лице было написано отчаяние. Не сдерживаемое, самое настоящее отчаяние. Черное, как дождливая полночь.

Дональд вздохнул и сжал кулаки.

Да. Своим рассказом она очень точно попала в яблочко. Ему даже стало чуть-чуть не по себе. На месте Мардж он бы запретил дочери выходить из дома, пока убийца не будет пойман. Настоящий убийца.

Лейтенант взглянул на часы. Ровно в семь утра все полицейские силы города, кроме тех, кто был на ночном дежурстве, начали прочесывание города. Проверялись все, у кого на открытых участках тела были даже самые незначительные ожоги, порезы и царапины. Досматривались личные вещи. Искали грязный красный свитер. Обыскивались котельные, бойлерные. Всех людей, имеющих отношение к работе с углем, доставляли в участок, если появлялось малейшее сомнение в надежности их алиби, хотя бы на одну из двух ночей.

Но пока поиски не принесли никаких результатов.

Дональд увидел, как «вольво» исчез за поворотом, и направился к стоящей неподалеку патрульной машине.

* * *

Огромный стеклянно-бетонный куб Кейтийского института по исследованию нарушений сна возвышался посреди не менее огромного светло-зеленого парка уверенным сильным великаном. Со всех сторон его окружали желтые песочные дорожки и асфальтовые подъездные пути. Они сплетались в один многокилометровый лабиринт, приводящий в итоге к одному и тому же серо-коричневому зданию.

Мардж он понравился своей уверенностью и спокойствием.

Нэнси, напротив, почувствовала к нему неприязнь. Ей институт показался хвастливым и безразличным.

Тысячи людей исследовали в нем то, что, наверное, можно загнать в ЭВМ, но — уж точно — нельзя понять и исследовать. Все равно, что пытаться выпить океан или объять необъятное.

Вишневый «вольво» медленно прополз мимо служебной стоянки категории «А» (для высшего начальства и ведущих специалистов), которая была заполнена шикарными «роллс-ройсами» (людей солидных и пожилых), спортивными «феррари», очень дорогими «поршами» и другими, столь же роскошными, машинами (людей не менее солидных, но более молодых).

Свернув на боковую дорожку, в соответствии с указателем, извещавшим, что она ведет «к стоянке для посетителей», «вольво» миновал небольшой лесок, стоянки «Б» и «С» (для специалистов среднего ранга и обслуживающего персонала) и выехал у западного крыла института перед площадкой, оказавшейся стоянкой «Д» (для посетителей!).

К удивлению Мардж, машин на ней почти не было. Приткнувшись между салатовым «доджем» и кремовым «бьюиком», женщина заглушила мотор и, повернувшись к застывшей напряженной дочери, сказала:

— Не бойся, милая. Эти люди тебе помогут.

Нэнси лишь быстро взглянула на мать и выбралась из салона, резко хлопнув дверцей.

Внутри институт казался еще огромней. Высокие светлые потолки и спускающиеся вниз невероятным каскадом люстры придавали ему величавый вид. Большие мягкие ковры скрадывали шаги, словно подчеркивая, что люди здесь занимаются серьезным важным делом.

Мардж это успокаивало, Нэнси подавляло. Кичливый и холодный, институт не проявлял теплой доброжелательности. Лишь безразличное любопытство. По крайней мере, так казалось девушке. Сославшись на легкое недомогание, Нэнси зашла в блестящую чистотой уборную и, вытряхнув из пузырька три таблетки «феномина», запила их ледяной водой прямо из-под крана.

Они уже не могли удержать ее на поверхности реального мира, но все еще позволяли быстро проснуться. В этом Нэнси смогла убедиться сегодня на кладбище.

И все-таки, здесь люди. Как ни велика была ее антипатия к этому зданию, но в самой глубине истерзанного мозга жила слабая надежда. А вдруг… Кто знает?

Нет, Нэнси понимала, ни один из докторов мира не смог бы помочь расправиться с убийцей, но они могли бы помочь ей в другом, а именно — вообще перестать видеть сны. Избавиться от них раз и навсегда. Если эти люди исследуют сон, то наверняка обладают каким-нибудь подобным средством.

Доктор Кинг, импозантный молодой мужчина, к которому их направили, подтвердил справедливость ее догадок. Такое средство, действительно есть, но…

— Видите ли, миссис Томпсон, я мог бы дать эти таблетки Вашей дочери, но подобный шаг чреват довольно сильными психологическими и, что еще хуже, физиологическими изменениями в молодом организме. Да, да.

Доктор Джулиус Кинг был очень хорошим и очень дорогим специалистом. Это подтверждал и серебристо-голубой спортивный «порш» последней модели, стоящий, естественно, на стоянке «А».

Несмотря на довольно молодой — не больше тридцати пяти, определила Мардж — возраст, за ним закрепился авторитет отличного, очень грамотного специалиста, разбирающегося во многих тонкостях процесса сновидений.

Сейчас он перебирал длинную бумажную ленту, выползающую из чрева энцефаллографа.

— Ну, что я могу вам сказать, миссис Томпсон. Ваша дочь вполне здорова, вполне. Незначительные психологические отклонения показал тест, но учитывая то, что ей пришлось пережить, это в порядке вещей. Более того, я мог бы сказать, у вашей дочери эти отклонения достаточно низки. Едва ли четверо из пяти обследованных имели бы подобный результат при аналогичной психологической атаке. Так что, в этом отношении не вижу повода для волнений. Энцефаллограмма мозга не показывает отклонений, когда девушка бодрствует. Есть небольшое увеличение мозговой активности, но это скорее результат усталости и возбуждения, чем болезнь.

Мужчина взглянул на Мардж и тут же перевел взгляд на большое, похожее на стену аквариума, окно, за которым на специальной широкой кровати лежала Нэнси. Молодая сестра приклеивала к лицу девушки миниатюрные датчики.

— Я думаю, будет лучше, если мы сейчас пойдем к вашей дочери. Это успокоит ее и даст наиболее объективные результаты анализов.

— Да, конечно, — они прошли из кабинета в палату.

Услышав шаги, Нэнси повернула голову и, увидев доктора возбужденно спросила:

— Почему вы просто не дадите мне таблетку, чтобы я не видела сны?!

Кинг мягко улыбнулся.

— Всем снятся сны. Они бывают разными, но если тебе СОВСЕМ не снятся сны, ты, рано или поздно, сойдешь с ума.

— Все готово, — тихо сказала сестра.

— Хорошо, — кивнул доктор.

— Теперь тебе нужно заснуть. — Кинг положил теплую ладонь на плечо девушки.

— Нет!

Он взглянул на Мардж, как бы говоря: «Все нормально, не стоит волноваться».

— Пожалуйста, Нэнси, доверься нам.

Нэнси несколько секунд смотрела на доктора, а затем обреченно кивнула.

— Да я верю вам, просто… Ну ладно, — она опустила голову на подушку и прикрыла глаза. — Давайте начинать.

— Вот и отлично, — улыбнулся доктор.

Сестра опустила жалюзи на окнах и повернула держатель кровати так, чтобы между двумя половинками получился небольшой угол.

— Это оптимальное положение для нормального, полноценного сна, — объяснил Кинг Мардж. — Пойдемте.

Он предупредительно пропустил женщину в просторную лабораторию, заставленную самой современной аппаратурой.

— Ваша дочь не слышит того, что мы здесь говорим, — на всякий случай предупредил Кинг. — Давно это у нее продолжается?

— Четыре дня. С того убийства, о котором я вам рассказывала.

— Да, да. Я понимаю. — Кинг щелкнул тумблерами, включая какие-то датчики, экраны, индикаторы.

Мардж показалось, что врач совершенно ее не слышит, полностью поглощенный своими делами.

— До этого все было в порядке. А теперь она считает, что все сны происходят наяву. Ну, или что-то в этом духе.

— Очень любопытный случай. — Кинг усадил женщину в кресло, а сам сел рядом таким образом, чтобы видеть спящую в палате Нэнси и все показания приборов. — Так, посмотрим, посмотрим.

Энцефаллограф плел тонкие нити черной ровной паутины. Мерно попискивал в углу электрокардиограф, отмеряя пульс девушки. Над столом стоял небольшой монитор, на котором крупным планом застыло лицо спящей. Рядом замер еще один странный прибор, экран которого был густо покрыт столбиками цифр.

— Ну, что же, — задумчиво протянул врач, читая показания. — Нет. Никакой патологии нет. Видите, — он кивнул на длинную бумажную ленту. — Энцефаллограф показывает норму. Обычная здоровая девочка. Скорее всего, переходный возраст. Иногда такое случается. Дети становятся раздражительными, учащаются приступы бессонницы.

— Да нет, — вздохнула Мардж, доставая сигарету. — Она как раз специально не спит. Все время говорит о каком-то человеке, который якобы убил ее подругу, а теперь стал являться к ней во сне.

— Посмотрим, посмотрим. — Кинг взглянул на монитор. — Ага. Так. Она заснула.

Нэнси открыла глаза. Ничего не произошло. Было уже темно.

НОЧЬ? СКОЛЬКО Я СПАЛА?

Сквозь щелки жалюзи не проникало ни единого луча света. Если бы не яркая полоса, пробивающаяся из-под двери, в палате была бы полная темнота.

— Мама? Доктор?

Тишина. Казалось, институт вымер. Ни одной живой души. Ни шороха, ни звука.

Нэнси откинула одеяло, сорвала с лица тонкие проводки датчиков и опустила ноги на пол. Подошвы коснулись неожиданно холодного, почти ледяного линолеума. Однако ощущения сквозняка не было. Скорее всего, они открывали форточку.

— Мама? Доктор Кинг?

Ответом ей была все та же глубокая бездонная тишина. Нащупав босыми ногами больничные тапочки, Нэнси надела их и направилась к двери, ведущей в коридор.

Проходя мимо лаборатории, она заглянула через стекло внутрь.

На столе стояла маленькая пепельница, в которой дымилась прикуренная сигарета со следами губной помады. Такой пользовалась Мардж.

ОНИ ТОЛЬКО ЧТО БЫЛИ ЗДЕСЬ. НЕСКОЛЬКО СЕКУНД НАЗАД.

— Мама?! — снова крикнула Нэнси.

Тишина.

— Ну, слава богу, — облегченно улыбнулась женщина, глядя на спокойно спящую дочь.

— Она сейчас может видеть сон. Да, скорее всего, ей уже снится сон. Так. Посмотрим. Да, совершенно верно. Вашей дочери снится сон. И я бы даже сказал, очень хороший сон.

— А что такое сон? — спросила Мардж и быстро пояснила: — Я не имею ввиду физиологию. Это мне более-менее известно. А в целом?

В коридоре было совершенно безлюдно. Бежевые стены, казалось, излучают тепло, но сквозь толстую подошву тапочек Нэнси ощущала могильный холод линолеума.

— Мама? Доктор? Кто-нибудь?

«Нибудь, нибудь,» — передразнило эхо, затухая в гулком пустынном тоннеле.

— Эй, здесь есть кто-нибудь?

Молчание.

Девушка огляделась и медленно пошла вдоль коридора.

Нужно найти кого-нибудь, кто поможет ей выйти на улицу. Скорее всего, мама ждет у машины. Но почему же здесь так тихо?

— Тайна, — пожал плечами Кинг. — Все знают, как работает мозг, когда человек спит, но никто не может сказать точно, откуда берутся сновидения и что они из себя представляют. На этот счет существует множество версий, догадок и различных предположений. Хотя никому еще не удалось подтвердить их. Как, впрочем, и опровергнуть.

— Чем же тогда занимаетесь вы?

— Вы имеете в виду меня лично или институт в целом?

— Институт, — коротко ответила Мардж.

Ей уже начало казаться, что ее обманули, да еще и открыто признались в этом.

— Институт занимается проблемами, связанными с различными нарушениями функций коры головного мозга, — совершенно серьезно ответил Кинг. — Как правило, это начинает отражаться в первую очередь на сновидениях. Скажем, у человека, которого постоянно донимают кошмары, практически наверняка обнаружится мозговая опухоль. Разумеется, кроме изучения снов, существуют и другие признаки, по которым можно распознать болезнь, но этот способ себя оправдывает. Бывает, что причиной кошмаров становится нервный стресс, невроз, различные фобии. Мы стараемся отыскать первопричину и устранить ее. Ну, или хотя бы дать какие-то рекомендации. Так. Она входит в глубокий сон. Чуть-чуть учащенное сердцебиение, но это, наверное, из-за волнения, а в целом, все нормально, все хорошо.

Мардж внимательно наблюдала за спящей дочерью, ловя каждое движение, каждый вдох.

Сперва Нэнси шла шагом. Долго. Пока не поняла, что идет по кругу. Коридоры превратились в длинный запутанный лабиринт. Без начала и без конца. Пустой и безмолвный. Ни лестниц, ни лифтов. Только двери. Безразличные запертые двери с объемными алюминиевыми номерами. Девушка ускорила шаг. Все быстрее и быстрее, пока не осознала, что бежит, боясь остановиться, задыхаясь, сломя голову.

Стой! Не поддавайся панике! Нельзя поддаваться панике! Стой!

Свет, льющийся от ламп, стал странным. Там, где стояла Нэнси — яркое пятно, а со всех сторон ее окружала кромешная темнота. Постепенно у девушки появилось ощущение, что пролеты стали длиннее, а сам коридор шире. Она уже не видела ни стен, ни дверей. В каком бы направлении она ни двигалась, никаких препятствий. Только слепящий, льющийся сверху поток света. Нэнси остановилась. И тут же услышала за спиной шаги. Они громыхали где-то рядом, то приближаясь, то удаляясь. Словно кто-то, невидимый в темноте играл с ней в кровавые жмурки.

— Смотрите, типичные графики для глубокого сна, — палец врача ткнул в один из столбцов на экране монитора. Весь этот столбец состоял из одних «двоек». — Понимаете, когда человеку снится кошмар, это «шестерка» — «семерка». Иногда даже «восьмерка». А у нее…

ОН не успел докончить фразу, как цифры мигнули, сменившись «тройками».

— Ну вот. Два-три. Видите? Нормальный сон. Разве что, чуть взволнованный. Но ведь это не удивительно, учитывая ту эмоциональную нагрузку, которую ей пришлось испытать, не так ли?

Экран снова мигнул, и на нем зажглась новая цифра: 4.

А следом за шагами…

КРИИИИИИИИИИИИИИИИиииииииииии……………………….

И тогда Нэнси бросилась бежать.

— НЭНСИИИИИИИИИииииииииииииии…………

(УАРГХ — УАРГХ — УАРГХ) — зашелся невидимка в хриплом смехе.

Нэнси неслась, не разбирая дороги. Она боялась, что наткнется на какое-нибудь препятствие в темноте, упадет, и тогда человек настигнет ее.

Внезапно впереди возник свет.

СВЕТ! ВЫХОД, ТАМ ВЫХОД!!! СПАСЕНИЕ!!!

Девушка со всех ног летела на этот свет, как бабочка, торопящаяся к пламени свечи.

Свет стремительно приближался. Все ближе и ближе, пока не превратился в обычное пятно. В котором…

лежал веселый и яркий, красно-зеленый резиновый мячик.

— Что за черт, — доктор нахмурился и лихорадочно защелкал тумблером.

Цифры менялись с такой быстротой, что он просто не успевал уловить все.

«11» — «14, 15»…

Стрелки энцефалллографа выплясывали, словно сумасшедшие, вычерчивая свой странный, как горячечный бред, рисунок.

«18» — «20» — «23»…

— Дьявол!

— Доктор, что с ней? — Мардж почувствовала, что ей не хватает воздуха. — Она спит? Доктор?!

— Я не знаю! — Кинг все еще продолжал щелкать переключателями, надеясь, что это неполадки в приборах.

В эту секунду Нэнси закричала.

Она протянула руку к мячу.

СОН?

Лезвия возникли внезапно из темноты. Словно обрушилась блестящая голубоватая молния.

ШШШШШШШШШШШШШСССССССССССС!

Серебристая дуга самыми кончиками полоснула по руке девушки около локтя.

Нэнси рухнула на пол и закричала. От отчаяния и страха. Это был крик пойманного, предчувствующего смерть, животного.

ВОТ ТАК ЖЕ КРИЧАЛИ И ТЕ, ОСТАЛЬНЫЕ, КОГДА ЛЕЗВИЯ РЕЗАЛИ ИХ НА КУСКИ!

Зловещая черная фигура вплыла в круг света и остановилась, чуть наклонившись вперед, поигрывая стальными когтями, на которых темнели капли крови. Ее крови.

КЛИНГ! КЛИНГКЛИНГКЛИНГ!

Свободной рукой убийца поднял мяч.

— Нэнси!

Она не видела его лица. В ярком белом потоке выделялись лишь серо-болотная шляпа и красно-зеленый свитер.

— Приходи, я поиграю с тобой в мячик!

Коготь царапнул по яркому резиновому шару, и тот звонко лопнул.

БАНГ! — Сожженный двинулся к ней, держа перед собой то, что осталось от мяча.

— Нэнси! Нам будет хорошо вместе!

Девушка судорожно пыталась подняться на ноги, но каждый раз вновь падала на пол.

НЭНСИИИИИИИИИИИИИИИИИ………………………

— Это сон?

Кинг, сломя голову, бросился из лаборатории в палату.

Нэнси корчилась на кровати, то выгибаясь немыслимой дугой, то сжимаясь в плотный клубок. Лицо перекосила гримаса ужаса.

— Нэнси! — Мардж подбежала к дочери и схватила ее за плечи, тормоша, стараясь добиться только одного: чтобы девушка открыла глаза.

Кинг распахнул стоящий рядом чемоданчик и вытащил из него большой пластмассовый шприц.

— Сейчас… Сейчас…

— Что вы собираетесь делать?

— Ввести успокоительное.

Убийца бросился на нее, когда Нэнси в очередной раз пыталась подняться. Ее рука сомкнулась вокруг кисти человека, не давая опустить ножи. Второй рукой она вцепилась в лицо убийцы, смяв в кулаке поля грязной шляпы.

Нэнси!

«Феномин» спас девушку еще раз, вырвав ее из смертельных лап сна.

Глаза Нэнси открылись в тот самый момент, когда врач, заполнив шприц, склонился над ней, перетягивая руку резиновым жгутом.

— Не волнуйтесь. Это снотворное, — нервно пояснил он.

— Нееееееееееееет!!!!!!

Нэнси толкнула врача в грудь. Шприц полетел в угол и покатился по полу, поблескивая тонким острым жалом.

— О, Господи… Ее волосы… — Мардж с ужасом смотрела на густые каштановые волосы дочери, в которых четко обозначилось серебро седины. — Она седая… О, боже!

Нэнси замерла. Женщина чувствовала, как напряжено ее тело. Мышцы натянулись, превратившись в стальные веревки.

— Что с твоей рукой?

Девушка опустила глаза. Чуть ниже локтя темнели четыре коротких, сочащихся кровью пореза.

— Боже, ее рука!

Кинг обернулся к застывшей в удивлении медсестре.

— Сделайте что-нибудь. Перевяжите руку, наложите тампон.

Мардж продолжала истерично ощупывать дочь.

— С тобой все в порядке, милая?

Нэнси кивнула и хрипло выдавила:

— Я притащила что-то из своего сна…

Женщина замерла. Ее охватил панический ужас. Если бы в палате не было Кинга и сестры, она бы начала орать.

Ей казалось, что разум отказался повиноваться и отправился в бесконечное путешествие по лабиринтам ночи, безумия и вечного страха.

Потому что Нэнси вытащила из-под одеяла нечто. Это была грязная, бесформенная серо-болотная шляпа.

— Откуда это у тебя? — растерянно спросил Кинг, глядя на возникшее из ниоткуда темное пятно.

— Я сорвала это у него с головы.

* * *

Подкладка шляпы была вырвана с мясом. Остались лишь длинные черные нитки.

Откинувшись на широкое сиденье «вольво», Нэнси тупо разглядывала серо-болотный фетр. Она уже раньше заметила надпись, сделанную химическим карандашом на тулье:

«Фред Крюгер.»

Значит, убийцу из сна звали Фред Крюгер. Что с ним случилось?

Со стороны могло показаться, что девушка в трансе, хотя на самом деле мозг ее напряженно работал.

Пока она бодрствует — все в порядке. Крюгер может действовать ТОЛЬКО в ее сне. Он каким-то образом проник в него, и существовать может только там.

Эта мысль немного успокоила Нэнси. Это так… По крайне мере, она хотела в это верить.

Еще… Что еще?..

Ронсоны приехали сюда одиннадцать лет назад. Значит то, что так старательно прячет этот город, лежит где-то между одиннадцатью — пятнадцатью годами. Но на улице Вязов живут дети, которым исполнилось тринадцать…

Значит, остается два года. ЭТО случилось примерно тогда. Стоп! Газеты! Несомненно, это было что-то очень страшное, а следовательно, должно было просочиться в газеты. Надо сходить в библиотеку и посмотреть газеты за этот срок. Два года.

* * *

Билл Вудворт, настороженно озираясь, вышел из дома в сад.

Мать ее. Эта девка напугала его. Черт. Честное слово, он видел Джанет. Да-да. Прямо за спиной этой чертовой девки. Она стояла и страшно улыбалась. И грозила ему пальцем! Чертова девка! Вечно эти сопляки суют свой нос в чужие дела! Мать их!

Убедившись, что ни в саду, ни за забором его никто не поджидает, Вудворт медленно побрел к сараю.

Даже лейка осталась валяться в траве. Он так перепугался, что не смог заставить себя выйти во двор. Да. Даже закрыть сарай. Эта чертова маленькая сука. Какого дьявола ей понадобилось лезть к нему? На месте ее родителей, он бы вздрючил дочь как следует, чтобы не шлялась где попало, и не совала свой чертов нос не в свои дела, мать ее так! Она, наверное, специально хотела напугать его. Тварь. Ну ладно. Если эта дрянь сунет еще раз сюда свой нос, — хоть только подумает сунуть сюда свой греба-ный нос! — он ей сразу глотку перережет! Сразу! Пусть попробует сунуться сюда, мать ее!

Старик опустил руку в карман и, нащупав бумеранг опасной бритвы, злобно ухмыльнулся.

Эта маленькая стерва небось думает, что ей все сойдет с рук! Хрена лысого! Пусть заходит, пусть. Он знает, как ему поступить. Да. Будьте уверены.

— Ты знаешь, да? — вдруг отчетливо спросил чей-то голос.

Вудворт подозрительно обернулся.

— Мать твою…

За его спиной, посреди клумбы с любимыми гладиолусами, стоял Бобби. Такой же, как и тогда…. Давно. Он спокойно смотрел на старика темными провалами глазниц, прижимая к груди красно-зеленый мяч.

— Ты поиграешь со мной, папочка? — равнодушно спросил малыш.

Ветер шевелил его волосы. И светлая прядка то и дело попадала в рану, зиявшую вместо правого глаза.

— Бобби-бой, сынок, ты пришел к своему папочке? Хочешь поиграться, да?

Малыш ощерился в страшном довольном оскале.

— Конечно, папа… — хрипло ответил он.

В душу Вудворта закралось сомнение.

Это не Бобби! Конечно, как же он сразу не догадался! Это все эта сука. Она притворяется! Но… тихо, тихо, тихо. Не подавай виду, что ты догадался. Конечно, эта маленькая вонючая тварь — не его сын. Бобби красивенький, красивенький… А это — та самая сука. Сейчас, сейчас, он покажет ей. Она узнает, как совать нос в чужие дела. Узнает.

— Ну, иди сюда, мой хороший… — жутко промурлыкал старик, вглядываясь в мертвое лицо призрака. — Иди к своему папочке. У папочки кое-что припасено для тебя.

Малыш прошел прямо по клумбе, сминая маленькими ножками высокие крепкие стебли гладиолусов.

Она все цветы поломала, эта дрянь! Ну ладно же…

— Иди сюда, иди… — продолжал бормотать Вудворт, вытаскивая из кармана бритву и медленно раскрывая ее. — Иди к своему папочке, засранец. Я приготовил для тебя подарочек. Да. От-тличный подарочек! Ты будешь доволен.

Старик подождал, пока мальчик приблизится, и бросился на него.

Бритва поднималась в воздух все быстрее и быстрее, покрываясь бордовыми каплями. Кровью было залито все! Трава, лейка, клумбы. И — синяя одежда мальчика. Бритва полоснула по пальцам, сжимающим мяч.

БАХ! — Резина лопнула, а в воздух поднялось густое зловонное облако.

— Я достал тебя, сука! — безумно орал старик. — Достал тебя, мать твою! Тварь гребаная! На, жри!

Бритва поднялась в воздух и наискосок, сверху вниз, вонзилась в — жилистую? — тонкую шею жертвы.

— Сука!!! Маленькая гребаная сука!!!

Старик выпустил скользкую от крови ручку бритвы и, довольный собственной работой, направился к дому.

— Так тебе! Теперь ты будешь знать, будешь знать! Будешь знать!!!

Он зашел в дом, с грохотом захлопнув дверь. Оставив на густой зеленой, покрытой дымящейся жижей траве, изрезанное тело… местного почтальона.

* * *

Кинг наблюдал за — удивительно! — спокойным и решительным лицом сидящей в кабине «вольво» девушки.

— То, что произошло, лежит за пределами человеческого понимания, — задумчиво сказал он. — Я не собираюсь докапываться до сути этого и вам, кстати, тоже не советую. Вы ничего не поймете, только сойдете с ума. Сам по себе случай кошмара обычен, но невероятные показания приборов я склонен отнести за счет резких перепадов напряжения в электросети. А по поводу шляпы… Представьте, что нам троим это просто почудилось. Померещилось. Усталость. Нервное напряжение.

— Спасибо за совет. — Мардж холодно взглянула на врача и пошла вниз по ступенькам.

— Миссис Томпсон, — окликнул ее Кинг.

Женщина обернулась.

— Не пытайтесь докапываться до сути этого. — Повторил он. — Вам все равно не удастся найти реальное оправдание происшедшему. И… вот еще что… — врач помолчал, пытаясь подыскать по возможности более деликатные слова. — Поскольку энцефаллограмма не выявила отклонений в работе мозга… до того, как началось… это… Я думаю, вам следует обратиться к психиатру. Возможно, причина кошмаров, снящихся вашей дочери, в ее психике. Это все. Всего доброго, миссис Томпсон.

Мардж кивнула, прощаясь, и поспешила к своей машине.

* * *

Прочесывание ничего не дало. Все, кто подходил под составленное Крайсвелом описание, либо имели твердое алиби, либо находились в отъезде, либо…

Одним словом, они могли быть где угодно, делать что угодно, только не участвовать в убийстве.

Лейтенант Томпсон потер лоб рукой и посмотрел на сидящего рядом сержанта.

— Вы точно ничего не пропустили? — спросил он.

— Абсолютно, — уверенно кивнул Гарсиа. — Пара ребят даже прошлись по водосточным колодцам с фонарями. Ни хрена. Этот урод словно испарился, мать его.

— Ясно.

— И что вы собираетесь предпринять теперь, лейтенант? — Гарсиа с трудом удавалось подавить зевоту. Он — да разве только он? — так устал, что еле держался на ногах.

— Не знаю. — Дональд начертил на листке кружок. Штрих — и у кружка появился рот. Штрих — нос. — Этот ублюдок словно смеется над нами.

Простой вопрос: где можно спрятаться, когда спрятаться негде? М-да. Значит, они что-то все-таки пропустили. — Лейтенант пририсовал кружку глаза. Получилась довольно неприятная физиономия. — Несмотря на заверения сержанта. Что-то пропустили. Что? Как остаться незамеченным в таком маленьком городке? Да еще с ТАКИМИ приметами?

— Вот что, сержант. Позвоните на местную радиостанцию, пусть каждые полчаса передают приметы убийцы. И на телевидение.

— Хорошо. Еще какие-нибудь указания?

Дональд мрачно покачал головой, заштриховывая физиономию.

— Пока нет.

— О'кей, — Гарсиа встал и пошел к двери.

Лейтенант снова потер абсолютно сухой лоб.

— ВЫ ВЕРИТЕ В ПРИВИДЕНИЯ, ЛЕЙТЕНАНТ?

Вот что сказал ему коронер. Господи, позвонить бы сейчас Крайсвелу и поподробней расспросить обо всем… Но старика уже нет. Хотя…

НЕ НАДО ОБМАНЫВАТЬ СЕБЯ, ДОН. ТЫ ОТЛИЧНО ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ОН ИМЕЛ В ВИДУ, ОТЛИЧНО ПОНИМАЕШЬ.

* * *

Полтора часа, а именно столько заняла дорога, в «вольво» стояла полная тишина. Только мощный мотор сыто урчал, играючи набирая и сбрасывая скорость.

Мать и дочь молчали. Им обеим было о чем подумать.

Постепенно вечер опустился на дорогу, и свет встречных машин да редких фонарей делал лицо девушки похожим на маску вурдалака из заурядного «триллера». Женщине вдруг показалось, что Нэнси сейчас бросится на нее, а во рту дочери, вместо обычных зубов, окажутся длинные желтоватые клыки. Ей захотелось остановить машину, выскочить и убежать подальше от всей этой, сводящей с ума, истории. Мардж с трудом удалось побороть в себе панику, и чтобы окончательно стряхнуть с себя жуткое видение, она нарочито бодро —

— СТРАХ. ВСЕ ЭТО СТРАХ. —

спросила:

— Ну, как ты?

— Нормально.

Нэнси уловила напряжение и ноты испуга в голосе матери. Ее это не удивило. Совсем. Она понимала Мардж и отчетливо представляла, откуда исходит страх.

Но она никак не могла понять, почему люди безвольно опускают перед ним руки. То, что мать напилась вчера вечером, для нее было равносильно прямой капитуляции перед страхом. Нэнси потеряла союзника. Друга. Человека, которому она могла бы довериться, и у которого могла попросить помощи. Мардж сломалась вчера вечером, когда приложила к губам горлышко бутылки и сделала первый глоток.

Крюгер победил ее. Растоптал. Убил. Она уже никогда не станет прежней Мардж.

Нэнси тяжело вздохнула.

Все закрывают глаза. Пусть. Пусть все останется по-прежнему. Пусть даже станет хуже, но мы-то всегда можем сделать вид, что ничего не произошло. Смотрите, как мы улыбаемся. Все в порядке. Все хорошо. Никаких проблем. Крюгер убивает не только их четверых. Он убивает весь город. Весь. Подобно раковой опухоли, убивающей организм. Клетку за клеткой. Человечка за человечком. Так будет продолжаться, пока он не убьет всех. Одного за другим. Сперва самых слабых, таких, как Мардж. И город умрет. Нет, люди будут ходить по улицам, улыбаться, работать, рожать детей… Но они будут вздрагивать от шороха за спиной. От внезапного шума. От громко сказанного слова. Иллюзия жизни. Останется СТРАХ. Только СТРАХ. Ничего, кроме СТРАХА.

Нэнси очнулась от громкого воя санитарной сирены. Оглядевшись, девушка сообразила, что «вольво» уже поворачивает на улицу Вязов. Где-то впереди сверкали синие вспышки маячков.

«Вольво», урча, подполз к тротуару и остановился.

Нэнси продолжала смотреть вперед. Санитарный фургон замер у дома Вудворта. В бликах света двое мужчин несли на носилках орущее, визжащее, безумное нечто. На мгновение это замерло, и девушка увидела повернутое к ней белое лицо сумасшедшего. Растянутый в дикой гримасе слюнявый рот и красные на выкате глаза.

Лицо Билла Вудворта. Толстый палец уткнулся в Нэнси.

— Она!!! Оооооонаааааа!!!! Это она!!!!

И старик зашелся в приступе бешеного хохота.

— Пойдем, милая, — дрожащим голосом выдавила Мардж. — Нам лучше зайти в дом.

Нэнси вышла из машины, глядя, как санитары закатывают носилки в короб фургона.

— Ууууууоооооннаааааа!!! — не унимался старик. —

Ооооооонаааааааа!!!! Нэнси! Давай поиграем в мячик!!! — вдруг хрипло проорал он и тут же захохотал вновь. Хохот достиг пика и перешел в жуткий тоскливый вой. — Оооооонаааа!!!!

— О, Господи… — выдохнула Мардж. — Нэнси! Пойдем в дом! Пойдем в дом, я прошу тебя!!!

Нэнси повернулась и зашагала к крыльцу. Мать торопливо семенила следом. Девушка молча дождалась, пока она откроет дверь, и быстро прошла в свою комнату. Только оказавшись там, Нэнси перевела дух. Кто-то мог подумать, что она спокойна, но это оказалось бы ошибкой. Ей было страшно, даже больше чем матери.

А может быть, это — сон?

Для девушки все слилось в одну полосу. Сон и явь перемешались, кошмар правил и тут, и там. Она уже плохо понимала, где кончается правда и начинается вымысел.

Нэнси осторожно подошла к окну и, чуть отодвинув занавеску, выглянула наружу. Мигая синими огоньками, истошно завывая сиреной, санитарный фургон отвалился от тротуара и, быстро развернувшись, поплыл по вечерней асфальтовой реке.

В доме напротив, в желтом квадрате окна, стоял Глен. Он тоже увидел Нэнси и махнул ей рукой, а затем сделал жест, словно прижимал к уху телефонную трубку.

Через несколько секунд веселая трель оборвала мрачную тишину комнаты.

Девушка торопливо сняла трубку и, волоча за собой длинный телефонный шнур, подошла к окну.

— Алло?

— Привет, Нэнси! — голос Глена звучал спокойно и весело.

— Привет, Глен. Как у тебя дела?

— У меня-то? Все в порядке, как всегда. Я слышал, у тебя опять неприятности?

Больница? Откуда он знает?

— А ты откуда знаешь?

— Ты странная. Родители-то были на кладбище…

— А… ты об этом… — с облегчением протянула Нэнси.

— А ты о чем?

— Да нет. Просто.

— Ты уже знаешь о Вудворте?

— Нет. Я видела, как его увезли. А что случилось? — Нэнси насторожилась.

— Да говорят, он совсем спятил. Вышел во двор и встал, как вкопанный. Почтальон, — ну знаешь, худой такой…

— Эббот?

— Вот-вот, он самый, зашел посмотреть, не случилось ли чего. Так этот псих его всего бритвой изрезал. Орал, говорят, страшно. Ронсоны услышали и вызвали полицию. Кстати, твой отец тоже был. Так Будворт никого не подпускал, махал ножом, все кричал что-то насчет своего сына… Только почему-то называл его «сука». Вот такие дела. Пока удалось его скрутить, считай час прошел. Он, кстати, кого-то из полицейских успел ранить, пока они пытались на него наручники надеть. Хотя это все мой папаша рассказывал. Может, перегнул где-нибудь палку. Если тебе интересно, позвони отцу. Он-то точно в курсе дела.

— М-да… — в трубке повисла долгая пауза.

— Ну, а ты-то как? До сих пор не спишь? — нарушил затянувшееся молчание Глен.

— Нет. А ты?

— Сплю.

— Нормально?

— Совершенно. А тебе все еще снится этот ублюдок?

— Да.

Глен замолчал, думая, что же сказать по этому поводу.

— Эй, Глен.

— Ммм?

— Перезвони мне позже, о'кей?

— Хорошо. А что случилось?

— Мать идет.

— А… Ладно.

В трубке запищали короткие гудки. Нэнси тихо положила трубку и прислушалась.

Только что она слышала шаги Мардж. Или это ей показалось? Нет, вот опять. Скрипнули петли встроенного шкафа. Тишина. Нэнси осторожно подошла к двери и отворила ее ровно на столько, чтобы видеть происходящее в коридоре.

Женщина, открыв шкаф, достала спрятанную в глубине бутылку и, запрокинув голову, жадно припала к ней губами. Сделав несколько больших глотков, Мардж облегченно вздохнула. Спасительная жидкость обожгла пищевод. Скоро наступит долгожданное забытье. Стараясь не скрипеть, она прикрыла дверцы и побрела на первый этаж.

Нэнси молча проводила мать взглядом.

ОНА УМЕРЛА, УМЕРЛА.

* * *

В эту ночь Нэнси было особенно плохо. Снизу, из гостиной, до нее доносилось пьяное бормотание Мардж. Сон сбивал девушку с ног. Измученный постоянной бессонницей и невероятным нервным напряжением мозг отказывался повиноваться человеку.

Это была самая страшная ночь в ее жизни.

* * *

— Она сказала, что сорвала шляпу с головы этого человека…

Молчание.

— Нет, Дональд. Я не сошла с ума. Я держу эту чертову шляпу в руке.

Молчание.

Нэнси осторожно сделала шаг, коснувшись рукой перил. Но видимо, недостаточно осторожно. Что-то скрипнуло, и Мардж, услышав посторонний звук и быстро пробормотав: «Извини, мне пора идти», повесила трубку.

Прятаться дальше не имело смысла, и девушка вошла в кухню. Первое, что попалось ей на глаза, была стоящая на столе початая бутылка. Мардж сделала шаг и загородила ее спиной. Скорее всего, она ощущала неловкость, пробивающуюся сквозь алкогольный туман, но Нэнси было плевать.

Сегодня ночью девушка поняла страшную истину: у нее больше нет времени. Все. Конец. Следующая ночь будет последней. Она уснет. А может быть, это случится раньше. Днем, где-нибудь на улице. Там будут люди и, возможно, им удастся растолкать ее. Возможно. А может быть и нет.

Сегодня Нэнси знала, что ей делать, и это знание давало уверенность в собственных силах. В какое-то мгновение девушка даже подумала, что меньше хочет спать. Скорее всего, это был самообман, но он прибавил ей сил. Однако довольно быстро ее уверенность сменилась сомнением.

Ее замысел построен целиком на догадках. А что, если все не так? И эти догадки неверны? Сны — это сны, а реальность — это реальность. Чем больше Нэнси думала, тем больше сомневалась в вероятности осуществления своего плана. И постепенно ею снова овладела паника. А паника породила злость, которая перешла в ярость.

Ты ведешь себя, как дура! Решила делать — делай! Или у тебя в запасе целая куча вариантов, а? Или ты в Диснейленде, где, проиграв, можно начать все заново. Черта с два! Соберись и не распускай сопли! Хватит!

Мардж прикрыла бутылку и, натянуто улыбаясь, спросила:

— Ты совсем не спала этой ночью, да?

Нэнси не ответила. Она налила в чашку горячий кофе и, не глядя на мать, сделала большой глоток.

— Врач сказал, что тебе нужно заснуть, — продолжила женщина, — иначе ты…

— Иначе я стану еще более сумасшедшей, да?

Мардж смутилась.

— Я вовсе не считаю тебя сумасшедшей, милая. И… и… Перестань ты пить этот чертов кофе! — Страх перешел в раздражение и выплеснулся наружу резкой фразой.

Сейчас Нэнси ненавидела ЭТУ ЖЕНЩИНУ. Она не была ее матерью. Это был другой, посторонний человек, опускающий руки перед врагом.

— Бейте меня, ребята. Я готов. —

и злящийся от собственного бессилия.

— Ну, — не опуская чашки спросила Нэнси, — что тебе сказал отец по поводу этой шляпы?

— Я выбросила ее! — повышая голос отозвалась женщина. — И вообще не знаю, где ты ее нашла!

— Я могу доказать то, что узнала в этой клинике. Этот человек — существует, и он хочет убить нас в наших снах! — Говоря это, Нэнси наступала на мать, глядя ей прямо в глаза.

Сломленные люди не могут выдержать прямой взгляд, и Мардж не была исключением. Она быстро отступила в сторону и повернулась, делая вид, что собирается налить себе кофе.

— Но это не реальность, — глухо сказала женщина.

Кофейник дернулся, и темная лужица растеклась по столу. Тишина, неожиданно возникшая за спиной, напугала Мардж. Она резко обернулась.

Нэнси стояла в двух шагах от нее, сжимая вытащенную из ведра шляпу.

— А это реальность? На, пощупай!

— Дай сюда! — взвизгнула женщина, предпринимая неуверенную попытку выхватить ее из рук дочери.

Нэнси легко спрятала шляпу за спину.

— На ней даже имя стоит. Фред Крюгер! Ты знаешь, кто это такой? Тогда лучше скажи мне! Потому что теперь он хочет убить меня!

Мать сникла. Машинально протянув руку, она взяла со стола бутылку и прижала к груди.

— Ну хоть раз доверься своей матери, Нэнси. Тебе будет лучше, когда ты заснешь. Ты выс…

— Лучше? — зло спросила Нэнси. Глаза ее превратились в узенькие щелки, тело подалось вперед, словно она собиралась броситься на женщину. — Лучше?! Это, по-твоему, лучше.

Мардж увидела вытянутую руку, на которой алела марлевая, пропитанная кровью, повязка.

— Это лучше? Или может, лучше бутылку схватить, а? И нажраться в стельку?

— Фред Крюгер не может пытаться убить тебя, Нэнси, — упавшим голосом ответила Мардж. — Не может. Он мертв, поверь мне. Я знаю.

— Ты все это время знала о нем, а вела себя так, будто я все придумала, да? Будто я идиотка? Сумасшедшая дура?

— Тебе сейчас плохо, — вяло произнесла мать. — С тобой что-то происходит. Ты себе все это представляешь… Да. Когда ты поспишь, тебе станет лучше.

— Кого ты пытаешься убедить? Меня? Или себя?

— Тебе надо поспать…

— Да пошла ты со своим сном! Нэнси яростно швырнула шляпу Мардж, попав ей в лицо.

— Нэнси! Это всего лишь кошмар…

Женщина пыталась сказать еще что-то, но девушка уже не слышала. Она резко развернулась и выскочила на улицу.

* * *

Библиотека казалась пустой и безжизненной. Нэнси вспомнила, как зимой они с Тиной готовились здесь к докладу по истории. Каким далеким все это казалось сейчас. Словно прошло сто лет.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — молодая привлекательная женщина, сидящая за столиком библиотекаря, приветливо улыбнулась Нэнси.

— Я бы хотела посмотреть подшивки газет за семьдесят второй — семьдесят третий годы.

— Одну минуту, — служащая встала и пошла куда-то в глубь книгохранилища.

Нэнси в ожидании принялась разглядывать книги, расставленные на стеллажах. Постепенно это занятие увлекло ее, и она с интересом начала копаться в длинных рядах пестрых корешков. Ей нужна была одна книга. Одна-единственная.

Служащая вернулась минут через двадцать.

— Мне очень жаль, но именно этих подшивок не сохранилось. Десять лет назад в западном крыле здания возник пожар и многие материалы погибли. Мне, право, очень жаль, — женщина развела руками. Однако, заметив вытянувшееся лицо посетительницы, добавила: — Хотя, может быть, я смогу помочь вам.

Она быстро нацарапала что-то на листке бумаги.

— Этот человек, мистер Кристофер Ламберт, мой хороший знакомый. Я написала здесь его адрес и записку. Он большой собиратель газет. Можно сказать, это его хобби, — служащая засмеялась. — По-моему, у него собраны все газеты мира. Довольно странное занятие, если подумать.

Нэнси улыбнулась в ответ.

— Спасибо. Я хотела бы взять вот эту книгу, если возможно.

— Конечно, заполните, пожалуйста, карточку.

* * *

— Привет!

Девушка удивленно обернулась. На лавочке, в тени огромной акации, сидел Глен.

— Привет! Как ты узнал, что я здесь?

Нэнси остановилась в двух шагах от приятеля.

— Видел, как ты заходила внутрь. Я тебе кричал, но ты, похоже, ничего уже не замечаешь.

— Да нет, просто очень торопилась.

— Я понял. — Глен встал. — У меня есть для тебя новость.

— Да? — Нэнси удивленно подняла брови.

— Пойдем, прогуляемся, заодно и поговорим.

— Хорошо. Только недолго. Мне нужно успеть зайти к одному человеку.

Парень нахмурился.

— А мы вместе не могли бы это сделать?

— Не думаю, — заметив, что Глен расстроился, она засмеялась. — Не волнуйся, это приятель библиотекарши.

— А-а-а! — с облегчением протянул он. — Тогда ладно. А то я уж было подумал…

— Ну так что у тебя за новости? — не давая парню сбиться на лирический тон, спросила она.

— Слушай. Вчера вечером я рылся в книгах у родителей. Хотел взять почитать что-нибудь на ночь. Иногда, знаешь, бывает…

— Гле-ен! — покачала головой Нэнси. — Если ты пришел, чтобы рассказать мне, как ты не мог уснуть без эротического романа, то эря потратил время. Меня эта тема сейчас мало интересует.

— Ты мне дашь договорить, а? — смущенно ответил парень. — Так вот. Короче, я нашел одну очень интересную книжицу, которая, по-моему, могла бы тебя очень заинтересовать.

Они подошли к небольшому озеру, через которое был переброшен старенький, но очень опрятный горбатый мостик. Взобравшись на самую вершину, Нэнси и Глен остановились, облокотившись о перила, глядя на темно-зеленую воду. В ней текла своя жизнь. Шныряли мальки, и длинные водоросли изгибались в медленно красивом танце.

— Ну и что же это за книга?

— Очень интересная книга. Называется «Сны-убийцы».

Глен снова замолчал. Он был большим любителем театральных эффектов.

— Ты принес ее?

— Нет, конечно. Мне папаша голову бы оторвал, попробуй я взять хотя бы одну из его книг.

— Дьявол, — тихо выругалась Нэнси, но парень услышал.

— Знаешь, у тебя точно с нервами не в порядке. Ты ведь не спишь до сих пор? Так нельзя.

— Это все, что ты хотел мне рассказать? Если да, то я пошла, если нет, то выкладывай остальное. У меня очень мало времени.

— Я же говорю, у тебя с нервами не в порядке, — вздохнул он. — Ну ладно. Перед тем, как положить книгу на место, я ее прочитал.

— Наверное, быстро читал, — подколола его Нэнси.

— Всю ночь, — улыбнулся Глен. — Ты когда-нибудь слышала про китайскую теорию сна?

— Нет.

— У них есть целая система. Называется «Сны-убийцы».

— Серьезно?

— Конечно. Они вообще убеждены, что сны — это реальность.

— Ну? — Нэнси превратилась в слух.

— Только они, в отличие от некоторых, не кричат и не сходят с ума, когда им снятся кошмары, а просто говорят себе: «Ну что ж ладно. Я отправил свой разум в волшебный мир». У них это называется «камра-сан». Вот так. Серьезно. Там написано, что они даже будущее могут предсказывать по своим снам.

— И что? Там было что-нибудь о кошмарах? Ну скажем: вдруг им во сне встретится какое-нибудь чудовище? Что тогда?

— Тогда они забирают у него всю энергию, и чудовище исчезает. Понимаешь, эти люди считают, что когда ты испытываешь страх, то питаешь им свои собственные кошмары. Поэтому они не боятся своих снов.

— А что, если они испугаются и не смогут забрать у него энергию?

Глен пожал плечами.

— Ну тогда, наверное, они вообще не просыпаются и ничего не рассказывают. Вот и все.

— Здорово, — задумчиво усмехнулась девушка. — Значит, забирают энергию.

— Вот я и подумал, может быть, это тебе как-то поможет справиться со своими кошмарами, а?

— Может быть… — Нэнси обдумывала услышанное.

— А ты что читаешь? — Глен взял у нее из руки книгу и прочел заглавие на обложке. — Ого! «Ловушки и защитные устройства». Ты что, собралась объявить кому-нибудь войну? Зачем это тебе?

Девушка внимательно посмотрела на него и серьезно ответила:

— Затем, что я хочу остаться в живых! — она невесело улыбнулась. — Пока!

Глен посмотрел вслед удаляющейся фигуре и, сложив ладони рупором, крикнул:

— Знаешь, дорогая, ты начинаешь пугать меня!

Нэнси обернулась и махнула ему рукой.

* * *

Вопреки ее ожиданиям, Кристофер Ламберт оказался совсем молодым взбалмошным парнем лет двадцати четырех. Этакий книжный червь. Нос его украшали очки в тонкой стальной оправе, которые он то и дело поправлял пальцем.

На нем красовалась желтая футболка с интересным рисунком на тощей груди. Плотно сжатый кулак с выпрямленным средним пальцем, под которым беззастенчивая надпись: «Fock off». Линялые, вытертые до невероятной белизны, джинсы и старенькие кеды дополняли картину.

Из комнаты доносилось пение Джимми Хендрикса.

— Вы ко мне? — спросил парень и, не дожидаясь ответа, добавил: — Ну, тогда заходите.

Нэнси даже растерялась. Она представляла себе пожилого ученого джентльмена, а тут…

— Заходите, заходите! — прокричал хозяин откуда-то из недр дома. Не стесняйтесь.

Нэнси затравленно оглянулась и шагнула внутрь, прикрыв за собой дверь.

— Вообще-то, я к Кристоферу Ламберту, — крикнула она в ответ, все еще надеясь, что тот, кто ей нужен, отец, или на худой конец, старший брат странного парня.

— Я и есть Кристофер Ламберт, — подтвердил он, появляясь откуда-то из боковой комнаты. — Чем могу помочь?

— Вот, — Нэнси протянула ему записку библиотекарши.

— Ну-ка, ну-ка… — парень развернул лист и, поправив очки, быстро пробежал его глазами. — Значит, вас прислала Деми? Ладно. Она потрясающая девушка, вы не находите? — Он аккуратно свернул записку и сунул ее в карман вылинявших джинсов. — Вы можете звать меня просто Крис, — добавил парень.

— Хорошо, — улыбнулась девушка. — Я — Нэнси.

— Очень приятно, Нэнси, — парень еще раз поправил очки. — Проходите. У меня, правда, не убрано.

«Не убрано» было слишком слабо сказано. Вокруг царил погром. Развал. Это больше походило на поле боя, чем на жилое помещение. Повсюду лежали книги. Они были везде. На подоконниках и на шкафах, на стульях и на полу. Куда бы Нэнси ни посмотрела, взгляд натыкался на разноцветные кирпичики. Но кроме книг, здесь было еще и огромное количество других вещей. Со стула свисали носки, причем один был синий, а второй почему-то зеленый. На столе, в вазе для фруктов, мрачно засыхал бутерброд с сыром. Здесь же лежали ножи, перепачканные маслом, и стояло несколько тарелок, в одной из которых покоились остатки яичницы. Пол был усыпан исписанными листами бумаги. На подоконнике, рядом с засохшим в горшке цветком, выстроилась целая батарея бутылок из-под «кока-колы». Повсюду валялись пачки сигарет. Причем, как пустые, так и наполовину полные. И дополняли картину многочисленные пепельницы, в которых возвышались горы окурков, величиной со швейцарские Альпы.

— Да. Я еще сегодня не успел прибраться, — оглядывая этот бедлам подтвердил парень. — Впрочем, вчера тоже. И позавчера, кажется.

«И неделю назад», — закончила про себя Нэнси.

— Деми написала, что вас интересуют газеты?

— Да, да.

— Отлично, отлично, — парень снял очки и протер их мягкой тряпочкой, которую извлек из кармана джинсов. Закончив эту процедуру, он снова водрузил их на нос, а тряпочка исчезла так же внезапно, как и появилась. — Какие же именно?

— Местные газеты за семьдесят второй-семьдесят третий годы.

— Угу. — Кристофер Ламберт задумчиво подергал себя за нос. — Это на втором этаже, если мне не изменяет память. Пойдемте, посмотрим.

Он чуть ли не силой потащил Нэнси за собой. Судя по всему, парень не умел двигаться иначе, чем бегом, и девушка с трудом поспевала за ним.

Они галопом влетели в огромный кабинет. Если дом напоминал поле боя, то кабинет был его полной противоположностью. Все в нем говорило о том, что здесь следят за порядком и чистотой очень тщательно и постоянно.

— Так, посмотрим. — Ламберт прошелся вдоль высоких стеллажей, сплошь заставленных большими картонными папками. К каждой была прикреплена бирочка с названием, страной, в которой издавалась газета, и годом выпуска.

— Вот. Это, похоже, то, что вам нужно, — парень встал на цыпочки и вытащил с третьей полки две картонки. — «Литл-соул монинг». Думаю, вам лучше устроиться здесь. Тогда Джимми не будет вам мешать. О'кей?

— Да, наверное.

Ламберт поставил маленький раскладной столик и скамеечку, водрузив сверху папки.

— Если вам понадобится что-нибудь, крикните. Лучше погромче.

— Хорошо. — Нэнси подождала, пока парень выйдет, прицепила к столику лампу-лягушку и, открыв первую папку, углубилась в поиски.

Январь, пусто. Февраль. Нет. Март, апрель, май. Стоп. 21 мая. Черные крупные буквы кричали с первой полосы:

«КИДНЕПИНГ ДОБРАЛСЯ ДО НАС?»

Чуть ниже, более мелко, красным:

«Четырехлетняя Бренда Милоуей пропала. Родители в шоке!

„Девочка оставалась без присмотра не больше пяти минут“, — заявили они!!!!»

В половину листа фотография маленькой миловидной девчушки. Огромные удивленные глаза и робкая неуверенная улыбка.

Следующий номер.

«О ЧЕМ ДУМАЕТ ПОЛИЦИЯ? Сержант Томпсон заявляет: „Мы обнаружили следы. Сейчас отрабатывается несколько версий, и мы уверены, что похититель скоро будет пойман“.»

23 мая. Ничего. 24. Ничего. 25.

«ПОЛИЦИЯ В ТУПИКЕ? Убитые горем родители обращаются к частным детективам».

Больше в мае ничего. Июнь. Пятое.

«ТАИНСТВЕННЫЙ ПОХИТИТЕЛЬ ДЕТЕЙ ПОЯВИЛСЯ СНОВА!!!

Вчера вечером по пути из школы домой пропал Майкл Реардон восьми лет!»

Ясно. Дальше.

«ПОЛИЦИЯ СБИЛАСЬ С НОГ! НО ПОХИТИТЕЛЬ ДО СИХ ПОР НЕ НАЙДЕН!»

Дальше. Июль.

Нэнси облизнула пересохшие губы.

«КОШМАР ПРОДОЛЖАЕТСЯ! Новая жертва — шестилетний Слай Фортон — не вернулся домой после игры с друзьями во дворе!»

«Газета предпринимает собственное расследование!»

Безрезультатное, судя по всему.

Июль, двадцать девятое.

«ЕЩЕ ОДНО ЗЛОВЕЩЕЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ!!!»

Август.

«СМЕРТЬ ГУЛЯЕТ ПО УЛИЦАМ!»

Сентябрь. Ничего.

Октябрь.

«МЫ БЕССИЛЬНЫ? Убийца-невидимка после месячного затишья снова выходит на охоту!»

Ноябрь. Стоп!!! С газетного листа маленький мальчик близоруко щурился в объектив фотокамеры. В руке он сжимал черно-серый мяч.

На Нэнси накатила холодная волна… Дыхание перехватило, а перед глазами замельтешили яркие разноцветные пятна.

БАЦ!

Темнота комнаты расцвела красками. Она была там! На своей собственной улице. Парила в холодном ноябрьском вечере. Еще не облетели пожелтевшие листья с высохших тополей, и день только-только начал клониться к горизонту.

Мимо с шумом проплыл темно-синий «корвет», поблескивая никелированными дисками колес. Ветер налетел внезапно. Он подхватил с асфальта сухие листья и погнал по улице, веселясь и переворачивая их в воздухе. В домах зажигали свет.

Она стояла…

— стоял. Маленький и одинокий. —

у калитки соседского двора и оглядывала пустынную улицу, в надежде увидеть хоть кого-нибудь, кто поиграл бы с ней.

— поиграл в мяч. Мяч. Красно-зеленый резиновый мяч, который он прижимал к груди. —

Тишина. И тогда, она, смешно ковыляя, пошла вдоль по улице, прижимаясь изредка лицом к заборам и оградам. Осматривая теряющие в полумраке свои очертания пустые садики.

Может быть, там есть кто-нибудь? Нет. Нет. Нет. Никого.

— Он продолжал идти, все больше и больше удаляясь от своего дома. Отойдя довольно далеко, малыш оглянулся.

Надо возвращаться, а то папа будет ругаться. Он ведь строго-настрого запретил заходить дальше соседского забора. —

— Нэнси секунду постояла на месте, а затем быстро помчалась к дому, где ее ждал —

— папа.

— Эй, Бобби-бой, ты опять заходил слишком далеко?

Папа сердится, а мама почему-то начинает покусывать уголок платка.

— Не ругай его, Билл. Ты же видишь, ему скучно.

— Но ведь это еще не повод, чтобы уходить далеко? Верно, Бобби-бой?

Он кивнет. —

— Темно-зеленый фургон притормозил рядом с ней и медленно покатился, касаясь шинами тротуара.

— Привет, Боб! — поздоровался водитель, опустив стекло на дверце. — Куда торопишься?

— Я? — Нэнси остановилась. Это был не ее голос, но шел он из ее горла. — Я тороплюсь к папе.

— Да? — брови водителя поползли вверх. — А что за спешка, парень?

Ему очень польстило такое обращение. Это не то, что «Бобби-бой», совсем не то. «Парень», это из вестернов, которые он часто смотрит по телевизору. С Клинтом Иствудом в главной роли. Очень уважительное слово. «Парень». От него за километр пахнет горячим солнцем и сухим ветром, выжженными травами и порохом, потом мустанга и чистой озерной водой.

Отличное словечко.

И он не смог бы вынести «Бобби-боя».

Особенно сейчас. —

— Я смотрю, ты очень-очень торопишься? — человек за рулем добродушно усмехнулся. — А я хотел предложить тебе прокатиться на моем фургоне.

— Благодарю Ваш, миштер Крюгер, но папа жапрещяет мне уходить куда-нибудь от дома.

— О-о-о… — разочарованно протянул водитель. — А я-то думал, ты уже взрослый и достаточно самостоятельный парень, Боб. Ну что ж… Видать, ошибся. Извини.

— Я уже доштаточно вжрошлый, миштер Крюгер. Меня мама даже отпушкает иногда шходить в магажин жа продуктами. Тот, что на углу. Где торгуют леденцами.

— А-а-а… — уважительно хмыкнул водитель. — Это меняет дело. Меняет дело. Значит, ты действительно «крутой» парень. Прошу прощения, что сомневался.

«Крутой парень» понравился ему еще больше.

— Ну так как, прокатишься вместе со мной? Зайдем в магазин на углу, а потом я привезу тебя обратно, идет?

Он засомневался. Конечно, мистер Крюгер хороший человек, это сразу видно, но папа… Папа запретил ему даже разговаривать с незнакомыми людьми.

И тут же он отыскал лазейку в словах отца.

Да, но ведь мистер Крюгер не НЕЗНАКОМЫЙ! Он добрый. Вон как улыбается ему. Будто хорошему другу. Ну в самом деле, что плохого может случиться, если они прокатятся до угла и обратно? Ровным счетом ничего. А потом… Так не хотелось, чтобы его называли «Бобби-бой».

— Хорошо, — кивнул он. — Только положу мяч.

— Мяч? Но это займет время, а я тороплюсь, — водитель быстро посмотрел по сторонам. — Бери его с собой, а потом мы, может быть, поиграем в баскетбол, о'кей?

— Нэнси в нерешительности остановилась. Было в голосе мужчины что-то, от чего ей стало тревожно и немного страшно.

Он вдруг расхотел ехать на темно-зеленом фургоне и даже согласился бы на «Бобби-боя».

— Но… он не мог так просто сказать, что боится. Прославиться, как трус. Нет.

Он так и стоял, не подходя к машине.

— Ну, давай, парень, поехали, — еще шире улыбнулся водитель.

— Жнаете, миштер Крюгер, — вздохнул он, — мне очень жаль, но пожалуй, как раж шейчаш я не могу поехать. У меня ешть одно очень важное дело.

— Да ладно, Боб, поехали, — быстро и неожиданно зло выпалил Крюгер. — Поехали, я говорю.

— Нет, не могу, — он был уже рад, что отказался. Очень рад.

Дверца фургона открылась, и мужчина быстро бросился к нему. Так быстро, что он даже не успел закричать.

— А я сказал, ты поедешь со мной, маленький ублюдок! — прохрипел мужчина, зажимая ему ладонью рот. Голос похитителя неприятно дрожал, и ребенку стало жутко.

Он пытался вырваться, но крепкие руки все сильнее и сильнее сдавливали детское тело.

Мяч вырвался из рук и покатился по асфальтовой дорожке.

КАЦ! — Дверца фургона захлопнулась, и он очутился в полной темноте.

— Выпусшите меня! Пожалуйшта, миштер Крюгер, выпуштите меня!!! Ну пожалуйшта!!! — рыдал малыш, ударяя кулачками по жестяной стенке машины.

Крюгер ухмыльнулся. Теперь оставалось одно — подобрать мяч.

Он огляделся, разыскивая глазами кругляш. Где же он, мать его? Крюгер вышел на дорогу. Куда же закатился этот траханный мяч?

Свет фар полоснул его по глазам, словно стальные лезвия.

Мать ее! Попался!

Он чуть не бросился к фургону, но вовремя сдержался.

Спокойно. Спокойно.

Машина приблизилась и остановилась. В вечерних сумерках Крюгер отчетливо разглядел черный капот, белый корпус и голубые огоньки мигалки. За шумом двигателя терялись, приглушенные мягкой обивкой, стуки и крики, доносящиеся со стороны фургона.

— Добрый вечер. — Поздоровался полицейский, опуская стекло.

— Не такой уж и добрый. — Вздохнул Фред Крюгер. — Выронил бумажник, мать его, и никак не найду.

— Помочь? — Томпсон собрался уже выйти, но мужчина вдруг хлопнул в ладоши. — Ах, стерва. Да вот же он. У самой обочины валяется, мать его.

Он широкими шагами подошел к тротуару, и наклонился и поднял что-то с земли.

— Деньги, права… Все здесь, слава богу. — Томпсон наблюдал за ним, не выходя из машины. — Все, спасибо, офицер. Я уже справился. — Крюгер зашагал к фургону, открыл дверцу и забрался в кабину. Он, не торопясь завел двигатель и, опустив стекло, высунулся из машины и крикнул: — Вы, наверное, приносите удачу, офицер.

Томпсону показалось, что Крюгер усмехнулся. Но, возможно, только показалось…

Фургон лихо развернулся и быстро поехал вдоль по улице, подмигивая полицейскому огоньками «стоп-сигналов».

Вот они исчезли за поворотом…

…а Нэнси продолжала вглядываться в старую желтоватую фотографию, не слыша встревоженного голоса Кристофера.

— Нэнси! Нэнси!!! Эй, вы в порядке? Эй!!! — он смотрел в глаза девушки.

Пустые и бездонные, как у человека, находящегося в кататоническом обмороке. Постепенно взгляд ее наполнялся жизнью, словно она выныривала из глубины ледяной черной реки.

Нэнси вздрогнула.

— Вы что-то сказали?

— Я спросил, с вами все в порядке? Может быть, вызвать врача?

— Нет, спасибо. Я уже пришла в себя. Просто задумалась.

— Славно вы задумываетесь. Я пятнадцать минут дозваться не мог.

— Но уже все в порядке…

Парень взглянул на нее.

— Я бы так не сказал.

— Да нет, правда. Все хорошо.

— Я пришел узнать, не хотите ли вы чаю или кофе? — пожал плечами Кристофер.

— Лучше кофе, если не сложно.

— Не сложно, — он пошел было к двери, но вдруг остановился и обернулся к девушке. — Если вам вдруг снова станет нехорошо, зовите меня.

— Ладно, спасибо…

Парень вышел, закрыв за собой тяжелую дверь.

Нэнси посмотрела на часы.

— О, Господи, почти девять вечера.

Она и не заметила, как пролетело время.

Девушка принялась листать газету за газетой, уже не читая статьи, а просто подсчитывая жертвы. Двадцать два ребенка! Двадцать два!!! О, боже…

Нэнси перевернула страницу.

«ПОХИТИТЕЛЬ ДЕТЕЙ ПОЙМАН!» — ликовала газета. — «Фред Крюгер предстанет перед судом!»

Дальше, дальше.

«МОЙ ПОДЗАЩИТНЫЙ НЕВИНОВЕН!» — заявляет адвокат, — «ПРОТИВ НЕГО НЕТ НИ ОДНОЙ ПРЯМОЙ УЛИКИ! ВСЕ ПОДСТРОЕНО!»

Дальше!

«Я НЕ ПОХИЩАЛ ЭТИХ ДЕТЕЙ!» — Говорит обвиняемый.

Дальше!!!

«МЫ ДОБЬЕМСЯ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА ДЛЯ ЭТОГО ЧУДОВИЩА!»

Дальше!!!

Ничего.

Нэнси лихорадочно перелистнула газету назад.

«МЫ ДОБЬЕМСЯ…»

И больше ничего!

Следующий номер датируется неделей позже.

— Крис! Криииииис!!!

Парень влетел в комнату с таким видом, словно здесь произошла вселенская катастрофа.

— Что случилось?!!!

— Крис, где газеты за эту неделю?

— Чего-о-о? — Ламберт от удивления даже открыл рот.

— Где газеты? Здесь не хватает газет за неделю!

— О, Господи… Ты так кричала… Я подумал, что на тебя потолок свалился, — он даже рассмеялся от облегчения.

— Крис, это очень важно! ГДЕ ГАЗЕТЫ ЗА НЕДЕЛЮ?

— Нет. Я их не смог найти, — Ламберт пожал плечами. — Мне, конечно, очень жаль, но ничего не поделаешь. Я искал эти газеты четыре года. Как видишь…

Нэнси закрыла папку.

— Спасибо. Вы мне очень помогли. Крис, — но в ее голосе настолько сильно сквозило разочарование, и девушка выглядела такой расстроенной, что парень тут же спросил:

— А что вас интересует в этих газетах? Может быть, я и так смогу рассказать?

Нэнси подняла глаза.

— Крис, вы случайно не знаете, чем закончился процесс Крюгера? На сколько его посадили?

— Ммм… — Ламберт с интересом посмотрел на нее. — А его вовсе и не посадили.

— Как?.. — шок, который испытала Нэнси, был настолько велик, что парню показалось, она упадет в обморок.

— Очень просто. Меня, правда, в те годы не было в городе — я учился в Чикаго — но кто-то мне рассказывал, что Крюгер был оправдан! Скорее всего, он и убил этих детей, но у полиции не было прямых доказательств. И суд его оправдал.

— Этого не может быть! — потрясенно прошептала Нэнси.

— Факты — штука упрямая, — снова пожал плечами Ламберт. — Нравится нам это или нет, но мы обязаны принимать их как истину. Я даже специально интересовался. Ему, действительно, не могли вынести приговор. Строго говоря, его даже судить не имели права на основании только косвенных доказательств. Вот так.

— Что с ним стало? Где он теперь? — голос девушки неуловимо изменился. Кроме растерянности и потрясения в нем зазвучали новые ноты. Упрямство, густо замешанное на злости.

— Этого я не знаю. Да и не только я, — спокойно констатировал Крис. — Этого, похоже, вообще никто не знает. Возмущение было таким сильным, что Крюгер предпочел скрыться. Скорее всего, это так и было. По крайней мере, его больше не видели в городе.

Нэнси покачала головой.

— Спасибо. Я отняла у вас много времени.

— Да ничего.

— Мне пора. Еще раз спасибо.

Она аккуратно закрыла папку, вставила, не без помощи парня, в ячейку и пошла к выходу.

— Эй, постойте, а кофе? — окликнул ее Ламберт. — Вы же хотели выпить кофе.

— Нет, спасибо. — Нэнси остановилась. — Мне действительно жаль, что я доставила вам столько хлопот. Всего доброго.

— Ну, не хотите кофе — не надо. В конце концов, это ваше дело. Но… у меня к вам просьба.

— Конечно.

— Если вы еще раз когда-нибудь надумаете почитать газеты, прихватите с собой Деми. Идет?

— Хорошо, — Нэнси улыбнулась. — Я постараюсь дожить до этого дня.

* * *

К десяти часам вечера Дональд Томпсон понял окончательно. Тупик. Они зашли в тупик. Все версии исчерпаны, и ни одна из них себя не оправдала. Вывод: убийца скрылся из города. Как он это сделал, непонятно, но сделал.

Дональд — никогда не куривший Дональд — попросил у Гарсиа сигарету и закурил.

Когда приступ кашля прошел, он загасил окурок в пепельнице и снова углубился в размышления.

Лейтенант готов был уцепиться за любую мало-мальски правдоподобную версию, какой бы невероятной она ни казалась.

Он даже начал было думать об утреннем звонке Мардж. Но быстро остановил себя. Во-первых, шляпа вытащенная из сна, это уже нечто сверхъестественное. Но он бы, возможно, поехал и поговорил с дочерью, если бы не во-вторых. Мардж, когда звонила ему, была пьяна. И этим все сказано.

Судя по тому, как убийца ловко и быстро — тоже что-то невероятное — расправился со своими жертвами, он очень хорошо знает город. Можно с натяжкой предположить, что убийца из какого-нибудь соседнего города, но…

Но… Они уже разослали запросы о сильно обгоревшем человеке в ближайшие больницы, но большую часть ответов пока не получили. Шло время, а выход был один — усилить ночное патрулирование и ждать.

Что им еще оставалось делать? Только ждать.

* * *

— О, нет!

Это восклицание вырвалось у Нэнси совершенно непроизвольно в тот момент, когда она увидела дом.

Все окна были затянуты прочными решетками. И не только окна. Дверь укреплена стальным уголком, а единственное маленькое — голову и ту не просунуть — обзорное окошко забрано решеткой, наподобие тех, что красовались на окнах.

Декоративные карнизы, по которым Глен забирался к ней в комнату, сняты и валяются у стен, словно отслуживший свой срок ненужный хлам. Дом, стараниями Мардж, превратился в крепость.

Хотя человек посторонний сделал бы для себя иной вывод: логово сумасшедших. Психушка. Именно на эту мысль теперь наталкивал внешний вид дома, бывшего еще утром красивым и уютным. Любой, даже самый глупый человек, глядя на мрачное строение, понял бы, — у людей, живущих здесь, мания преследования, и им пора обратиться к врачу.

Мардж сделала это из лучших побуждений. Хотя здесь присутствовал и личный мотив. Укрепив дом, превратив его в тюрьму, она не только защищала Нэнси, но и спасала свой разум от надвигающегося медленно, но верно, помешательства.

— Мама! — Нэнси быстро вошла в гостиную с твердым намерением немедленно получить объяснение всему происходящему.

Мардж в гостиной не было. Девушка удивленно огляделась и вышла в коридор.

— Мама? — она сделала шаг к кухне.

Мардж, пошатываясь от выпитого, театральной неестественной походкой вышла ей навстречу. Сейчас женщина была похожа на дешевую провинциальную актрису, пытающуюся произвести фурор.

— Что это за решетки? — Нэнси остановилась, уперев кулаки в бока.

Мардж окинула дочь высокомерным взглядом, достала сигарету, кукольным жестом прикурила и, туманно уставившись на девушку, произнесла заплетающимся языком:

— Это, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.

— В безопасности? — жестко переспросила Нэнси. — От чего?

— Не от чего, а от кого! — женщина усмехнулась. — Пойдем в подвал, я тебе кое-что покажу.

Мардж толкнула дверь, ведущую вниз, и нетвердо зашагала по лестнице. Нэнси вздохнула и побрела следом.

— Ты хочешь знать, кто такой Фред Крюгер? — женщина присела на шаткий стул у отопительного котла. — Он был убийца детей. В нашем районе Крюгер убил двадцать детей. Мы знали их.

— О, мама…

То, что говорила мать, Нэнси знала, но не отважилась перебить ее. Она понимала, КАКИХ усилий стоило женщине решиться на этот рассказ. Отчасти ей помог алкоголь, но только отчасти.

— Мы не знали, КТО это делает, но все-таки Крюгера поймали, — Мардж посмотрела на черное отверстие топки, словно опасаясь, что оттуда выскочит убийца. Живой и невредимый. — Все стало еще хуже. У него были очень хорошие адвокаты, судья прославился… Но Крюгера освободили… Против него не было доказательств…

— А что с ним случилось дальше, мама? — Нэнси подалась вперед, глаза ее загорелись странным желтоватым огнем. — Что было дальше?

— Он попытался скрыться, но мы нашли его. Выследили. Крюгер прятался в старой заброшенной бойлерной…

…Люди копошились у дверей бойлерной, напоминая маленьких муравьев у своего муравейника. Темнота ночи сковала землю покровом тайны. Лучи фонарей метались по стенам замершего строения, выхватывая из мрака то чье-то перекошенное яростью лицо, то пустые провалы окон, то шершавую оштукатуренную поверхность стен.

— Крюгер! — дико заорал чей-то голос. — Выходи сюда!

БАНГ! — Вспышка выстрела на мгновение высветила застывшие у двери фигуры.

— Крююююуууугеер! Выходи!!!

Человек, запершийся внутри, не боялся. Это могло показаться странным, но он был спокоен, несмотря на то, что движения его стали нервными и дергаными.

Крюгер не испытывал страха. Он просто не знал, что такое страх. Может быть, когда-то в детстве, но если и так, сейчас Фред не помнил этого. Только торопливое волнение. Боязнь не успеть.

Эти жалкие людишки не умеют ничего. Единственное чувство, которое они могут испытывать, это ужас. Все их желания и поступки исходят от этого. Люди оправдывают свои действия другими мотивами, стараясь не показывать, что им страшно.

Даже сейчас они не перестают бояться. Бояться, хотя их больше, и они сильнее.

Крюгер чувствовал это так же отчетливо, как другие ощущают запахи. У всех есть обоняние, но у него оно не такое, как у всех. Он чувствует запахи человеческого страха! О, сколько Фред мог бы рассказать об оттенках ЭТОГО. Страх пахнет иначе, чем другие чувства. От слабой, еле различимой, уксусной кислоты, до терпкого мускатного ореха. Огромная по своей широте гамма. Он без труда мог различить, насколько испуган тот или иной человек. Фред даже начал убивать детей, составляя в собственном мозгу определения разных стадий испуга человека.

У людей, что караулили его за дверью, был ОСОБЫЙ СТРАХ. Приторно-сладкий.

Крюгер знал и этот оттенок. Запах НАПУГАННОГО ДО СМЕРТИ, ревущего от дикого безотчетного ужаса животного.

Они никогда не поймут его своими скудными умишками. Пусть.

Крюгер быстро переодевался. Темные брюки, вязаный рабочий красно-зеленый свитер, шляпа.

Именно так он ходил «на работу».

С особой нежностью Фред достал из тайника свое детище. Отличную перчатку, к которой стальными скобами крепились длинные, отточенные до остроты бритвенного лезвия, когти.

Он хотел успеть сделать еще кое-что.

Тот страх, который переживали недоноски за дверью, не был пределом. Крюгер ощущал это интуитивно. Воспаленный мозг подсказывал ему: есть еще ОДНА ступень. В языке человека нет слова, способного вместить в себе чувство, находящееся за границей его нормального восприятия. Из-за этой грани не бывает возврата. Переступив ее, можно только делать вид, что спокоен, но на самом деле уже никогда, никогда не вернуться из-за этой черты.

Он заставит людей переступить ее. Заставит.

Крюгер натянул перчатку на руку и довольно поиграл лезвиями.

КЛИНГ! КЛИНГКЛИНГ!

Этот звук нравился ему больше любой музыки. Мелодии для когтей писал он сам, это были самые прекрасные на свете мелодии ужаса и крови.

Постояв две секунды, Фред, переваливаясь с боку на бок, зашагал к дверям бойлерной.

БАНГ! — Грохот выстрела хлопнул снаружи, и Крюгер улыбнулся.

Они смешны. Смешны и жалки. Фред даже захохотал от какого-то облегчения. Эти люди пока еще не поняли, что их ждет. Придурки. Горстка перепуганных идиотов.

— КРЮЮЮУУУУУ…

Крик замер в горле мужчины, когда он услышал звук отодвигающегося засова.

Часы на городской башне начали отбивать полночь. Мрачный гул поплыл над сонным городом, далеко разливаясь в черной ночной тишине.

И ночь изменилась.

Мардж явственно ощутила странный приторно-сладкий запах, вдруг возникший в воздухе. Кроваво-красная зловещая луна вывалилась из черной тучи и уставилась на застывших в ее свете людей.

Криииииииииииииииииииииии…

Старые заржавевшие петли взвизгнули на высокой хрипловатой ноте.

— Раз, два. Фредди уже здесь, — раздался из-за двери чей-то голос.

Они знали, чей.

— Три, четыре. Лучше запри покрепче дверь.

Из щели появилась рука с длинными, блестящими в лунном свете когтями.

— Пять, шесть! Тебя ждет нечто ужасное! — уже выше продолжал тянуть голос.

Мардж захотелось убежать.

Когти опустились на обитую железом дверь.

— Криииииииик!!! —

— Семь, восемь! И тебе никуда не деться от этого!

Следом за когтями появился красно-зеленый рукав свитера.

— Девять, десять! Ты никогда больше не сможешь спать! — голос приблизился к границе, за которой начинается визг.

Люди попятились в немом ужасе.

Фигура Крюгера выплыла из темноты бойлерной и остановилась.

Убийца оглядел сбившихся в кучу преследователей. Он поднял руку и шевельнул пальцами. Зазвенели лезвия, и Мардж почувствовала, как у нее мороз пошел по коже.

Клинг! Клинг!

— Раз, два. Фредди уже здесь!

Он задрал голову к небу и захохотал.

— О, господи… — прошептал кто-то.

— Три, четыре. ЛУЧШЕ ЗАПРИ ПОКРЕПЧЕ ДВЕРЬ! — белки глаз тускло светились в темноте, разглядывая людей.

Запах, исходящий от них, изменился. В приторную сладость добавился запах гниющей плоти.

— Остановите его кто-нибудь! Заткните ему глотку! — завизжал кто-то из женщин. — Заткните этому ублюдку глотку!!!

Оцепенение, охватившее людей, начало осыпаться. Струя бензина хлестнула в стоящую фигуру убийцы.

— Пять, шесть! Тебя ждет нечто ужасное!!! — визжал тот. За каждым выкриком следовал новый взрыв хохота.

Он был сильнее их.

Кто-то чиркнул спичкой. Пламя с гудением рванулось к человеку.

ФФФФФАААААААХХХХХ! — Вспыхнул голубовато-желтый факел.

Крюгер заплясал, размахивая руками.

Что-то блеснуло в ярком свете огня, и у самых ног Мардж упало нечто длинное и страшное. Женщина опустила глаза. Это оказалась перчатка с серебристыми когтями. Она сама не понимала, что делает. Повинуясь секундному порыву, Мардж быстро подняла ее и судорожно сжала в руке.

Неожиданно пляшущая фигура остановилась и повернулась к людям, раскинув руки широко в стороны, будто собираясь принять всех в огненные объятия.

— СЕМЬ, ВОСЕМЬ! — жутко проревел Крюгер. — И ТЕБЕ НИКУДА НЕ ДЕТЬСЯ ОТ ЭТОГО! ДЕВЯТЬ, ДЕСЯТЬ! ТЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ СМОЖЕШЬ СПАТЬ!!!

Его страшный хохот ворвался в уши людей и…

Мардж ощутила, как в воздухе запахло гнилой, разложившейся плотью.

— …Мы затолкали его в бойлерную и подожгли. Все подожгли и заперли дверь. Он сгорел вместе с этой проклятой котельной.

Нэнси широко открытыми глазами смотрела на мать. Казалось, что женщина протрезвела от собственных воспоминаний. Она подняла взгляд на дочь и тихо добавила:

— Крюгер ничего не может сделать тебе, милая, потому что мама убила его. Я даже забрала его ножи. Смотри.

Мардж присела на корточки и сунула руку в давно остывшую топку.

Дыхание у Нэнси стало судорожным и прерывистым. Воздух со свистом проходил сквозь плотно стиснутые зубы.

Вот из топки появилась ладонь, сжимающая кусок брезента.

Мардж развернула тряпку, и лезвия ухмыльнулись Нэнси хищным оскалом.

— Так что, все в порядке, милая. Ты можешь спать спокойно.

Девушка почувствовала, что в подвале стало душно. К тому же, в воздухе четко проявился неприятный запах. Нэнси не знала его, но Мардж определила сразу. Это был запах гнилой, разложившейся плоти.

* * *

Глен развалился на диване. Парень отдыхал, слушая музыку в натянутых на голову стереонаушниках, и одновременно смотрел портативный телевизор, стоящий на животе.

Он был далек от переживаний Нэнси. Ему не снились кошмары, и вообще, Глен чувствовал себя на миллион долларов.

Верил ли он девушке? Трудно сказать. Скорее всего, нет. Он, конечно, видел, что с ней не все в порядке. Но Глен твердо знал — сверхъестественных явлений не существует, и даже смерть Рода не могла поколебать эту уверенность. Его папа был реалистом и постарался привить ту же черту сыну. Наверное, с одной стороны это было неплохо, но с другой…

Рассказ об убийце из сна не вызвал в нем потрясения. Да нет, Глен тоже видел его во сне, но этим все и закончилось. Вот он лежит на диване, живой и здоровый, полный сил и энергии. Но как бы там ни было, ему, конечно, нужно поддерживать Нэнси. Даже слепому ясно, что она не в себе.

Глен стащил с головы наушники и выключил проигрыватель.

— Надо навестить ее завтра с утра.

Не вставая, парень переставил телевизор. В эту секунду телефон заверещал.

Глен сполз с дивана и снял трубку.

— Алло?

— Алло! Глен, это ты?

— Привет, Нэнси! Ну и голосок у тебя. Можно подумать, твой приятель из сна зашел к тебе в гости на чашку чая.

Но Нэнси была не расположена к подобным разговорам.

— Перестань. Лучше подойди к окну, чтобы я тебя видела. А то ощущение, что до тебя много-много миль.

— Хорошо.

Глен шагнул к окну и отодвинул занавески. Изменившийся дом с решетками на окнах выглядел враждебным и настороженным. В светлом прямоугольнике второго этажа он увидел черный силуэт девушки. Возможно из-за решеток, а возможно и совсем по другой причине, Нэнси выглядела очень далекой и одинокой.

— Я смотрю, твоя мать постаралась оградить тебя, — он мрачно усмехнулся. У него появилось странное ощущение чего-то зловещего, надвигающегося на него из тьмы за окном. — Как в тюрьме. Ты сколько уже не спишь?

— Седьмые сутки.

— Ничего себе.

— Я посмотрела, у Гиннесса^[6] рекорд одиннадцать дней, — Нэнси замолчала на секунду и вдруг решительно произнесла. — Слушай, Глен, я знаю, кто этот человек из сна.

— Да ну? — моментально спросил Глен, стараясь казаться очень серьезным. — И кто же он?

— Убийца Крюгер, — выпалила девушка.

— Ага, значит, именно Крюгер! — тем же тоном поинтересовался Глен.

— Глен, я говорю совершенно серьезно. И если он убьет меня, ты будешь следующим, я в этом уверена.

Не будь этой гнетущей тревоги, парень бы просто расхохотался, но сейчас он вдруг растерялся. Ему показалось, что ТАК И БУДЕТ. И от этого Глен занервничал.

— Я? А почему, я, мать его?

— Не спрашивай. Лучше помоги мне.

— Да чем же я тебе помогу, когда этот псих в твоем сне!

— Успокойся и слушай. Ты мне должен помочь справиться с Крюгером, когда я вытащу его из своего сна!

Если бы она сказала, что Глен должен помочь ей прогуляться до Луны и обратно, это не произвело бы такого впечатления.

— Постой, подожди, я кажется ослышался… — забормотал он, — Повтори, ОТКУДА ТЫ… ЕГО ВЫТАЩИШЬ?

— Из сна, Глен! Из своего сна!

— Так. Понятно. Понятно. Из сна. Конечно, из сна. Чего же проще, притащить какого-то придурка из сна.

— Глен, я сказала, успокойся!

— Я спокоен, спокоен. И как ты собираешься это сделать?

— Точно так же, как я вытащила шляпу.

Нэнси не говорила ему о шляпе, но в суматохе совершенно забыла об этом.

— Ага, значит, так же, как шляпу… Угу.

— Ну да, я схвачу его, а ты меня разбудишь в этот момент, — объяснила девушка, радуясь, что он наконец-то понял.

— Конечно, а я разбужу тебя, — Глену казалось, что он понемногу начинает сходить с ума. — Но Нэнси, нельзя ничего вытащить из сна! Нельзя!

— Если я не могу этого сделать, — твердо ответила она, — успокойся: получится, что я просто психопатка.

— Да нет же, ты вовсе не психопатка, но… — парень замялся. — Ладно. Я все равно тебя люблю.

Нэнси благодарно улыбнулась, хотя он и не мог этого видеть.

— Хорошо. Значит, я могу рассчитывать на твою помощь?

— Что?

— Ты мне поможешь? Когда я вытащу его из сна, ты дашь ему чем-нибудь по башке.

— Господи, ну чем я дам ему по башке?

— Да чем угодно! Бейсбольной битой, например!

— О, боже… А как я попаду в дом?

— Я буду ждать тебя в полночь у входной двери. А пока…

— Что пока?

— Чем бы ты ни занимался, только не засыпай. Обещай мне это.

— Хорошо. Обещаю.

— Значит, в полночь?

— О, господи. В полночь, — подтвердил Глен, и Нэнси повесила трубку.

Парень несколько секунд недоуменно смотрел на свой телефон, а затем пробормотал:

— Бейсбольная бита. По башке. Господи Иисусе. Чудесно. Бейсбольной битой по башке. Сегодня к мировой армии психов прибавятся еще двое.

Он повалился спиной на диван и, сменив пластинку, прибавил громкость.

Нэнси немного успокоилась. Она понимала, что Мардж не сможет помочь ей, а помощь ей требовалась. Во сне можно бежать, а куда бежать здесь, в этой «крепости»? Мать, сама того не желая, превратила дом в смертельную ловушку. Если Нэнси все-таки удастся осуществить задуманное, она окажется запертой внутри и не сможет даже выскочить на улицу.

Тут-то ей и понадобится Глен.

Она взяла со стола книгу и принялась перелистывать заложенные страницы. Здесь было все, что нужно. И все, что она могла собрать сама.

Нэнси встала и пошла вниз, в подвал. Ей надо хорошенько подготовиться к сегодняшней ночи.

— Глен, милый! Гле-ен! — миссис Лентц стянула наушники с головы спящего сына и потормошила его за плечо. — Глен!

Парень открыл красные со сна глаза и непонимающе посмотрел на мать.

— Как ты можешь слушать пластинки и телевизор одновременно, а? — поинтересовалась женщина.

Глен поерзал, устраиваясь поудобнее, и вяло ответил:

— А я и не слушал телевизор, мама. Я просто смотрел. Скоро должны показывать «Мисс обнаженная Америка».

— Но ты ведь не услышишь ни слова из того, что она будет говорить, — саркастически заметила мать.

— Конечно, — охотно подтвердил Глен. — Но какая мне разница, что она будет ГОВОРИТЬ?

— Ладно, кончай умничать, — женщина протянула руку и щелкнула выключателем телевизора. — Ложись лучше спать. Уже почти полночь.

Парень покосился на часы, стоящие в изголовье: 23:41.

— Хорошо, — легко согласился он, думая о своем. — А вы с папой тоже ложитесь?

— Конечно, — кивнула мать. — Спи.

Она вышла из комнаты, а Глен снова включил телевизор и натянул на голову наушники.

Ему нельзя спать. В полночь его ждет Нэнси. Да. В полночь. У своей две…

Он не успел подумать, как погрузился в сон. Спокойный и безмятежный сон.

* * *

Нэнси натянула одеяло до подбородка и посмотрела на Мардж. Та, чуть пошатываясь (успела все-таки хлебнуть несколько глотков), стояла у постели дочери, глядя на нее туманным, то и дело расплывающимся взглядом.

— Все в порядке, милая, — пробормотала мать заплетающимся языком. — Кошмары закончились. Их больше не будет. Поверь мне.

— Хорошо, — кивнула Нэнси.

Она бы согласилась с чем угодно, лишь бы мать оставила ее в покое.

Мардж улыбнулась и пьяно повторила:

— Поверь мне. Все кончилось.

Она погасила свет и пошла к двери, зацепив ногой стоящий у кровати стул.

Страх ее не прошел. Наоборот, он разросся до невероятных размеров, заполнив ее голову непроницаемым для света чернильным облаком.

Наверное, с ним можно было бороться и, скорее всего, можно было бы и победить. Но Мардж предпочла более легкий путь, обратившись к старому испытанному средству.

— Буль, буль! Все хорошо, малышка. Все хорошо. —

Дверь за ней закрылась, и наступила непроглядная темнота.

Нэнси быстро включила ночник и выбралась из кровати.

Налив себе из термоса кофе, она отхлебнула большой глоток, достала из бутылочки две таблетки «феномина» и, положив их в рот, запила все тем же кофе.

Быстро переодевшись, девушка отдернула занавеску и посмотрела на окна Глена. А переведя взгляд ниже, увидела на крыльце плотную круглую фигуру его отца — Рендола Лентца.

Он угрюмо наблюдал за Нэнси, потягивая пиво из высокой банки.

— Не нужно так пристально смотреть в ту сторону, дорогой. — Его жена вышла из дома и встала рядом.

— Ты знаешь, что я думаю? — обратился к ней Рендол, не отрывая глаз от светящегося окна. — Я думаю, что эта девчонка ненормальная.

— Ну зачем ты так. — Нэш была несклонна обвинять кого-либо, и вообще, ее знали, как очень сердечную женщину. — Не нужно так говорить. Бедная девочка. Мардж просто решила проявить осторожность. И я ее понимаю в этом. Они ведь живут одни, а Нэнси в последнее время так нервничает…

— Я и говорю, что она ненормальная. Ее матери следовало бы уложить девчонку в клинику. — Рендол зло посмотрел на жену. — И вообще, я считаю, что ей незачем путаться с Гленом. Не хватало еще, чтобы и наш сын тронулся из-за дурацких фантазий этой психопатки.

Нэнси торопливо набрала номер.

— Глен, подойди к телефону! Ну подойди же к телефону, Глен!

Она не могла знать, что Глен спокойно спит, слушая во сне, как льется из наушников пение саксофона Дейвида Сонборна.

Прошло несколько минут, прежде чем на том конце провода сняли трубку.

— Алло?

Нэш осторожно прикрыла микрофон ладонью и тихо сказала мужу:

— Это она. Хочет поговорить с Гленом.

Рендол засунул большие пальцы рук за брючный ремень и мрачно процедил:

— О чем это, мать ее?

Женщина прижала трубку к уху.

— А что случилось, Нэнси? Минуточку, — Нэш опять закрыла рукой микрофон. — Она говорит, что это личное дело. Очень личное и очень важное.

— Ну-ка, дай сюда, — Рендол выхватил трубку из рук жены и злобно рявкнул: — Глен спит.

Он нажал на рычаг и, повернувшись к жене, пояснил:

— С ними надо разговаривать так! Иначе они не понимают. Да и вообще…

Рендол положил трубку на столик возле телефона.

— Черт! — вырвалось у Нэнси, когда в трубке запищали короткие гудки. Девушка снова набрала номер. Занято. Еще раз. Опять занято.

Она вскочила и отдернула занавеску.

Дом Лентцов замер. Горело одно-единственное окно — окно Глена.

— Глен! Не засыпай!!! — закричала девушка. — Не засыпай!!!

Молчавший телефон вдруг взорвался резкой трелью. Нэнси моментально оказалась у стола и сорвала трубку.

— Глен?

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ…

Долгий заунывный звук вплыл в комнату, прорвавшись сквозь стену телефонной тишины.

— Крюгер!!! — охваченная паникой девушка вскочила, рванув шнур.

Бонг! — он легко оборвался. Нэнси даже показалось, что шнур не прочнее обычной нитки.

— Ну, прекрасно, — расстроенно проговорила она. — Ну, прекрасно, мать твою… А что, если Глен захочет позвонить?.. Черт!

Нэнси быстро обмотала обрывок телефонного шнура вокруг аппарата и положила его на диван.

«Этого не может быть. Скрип… Это — галлюцинация! Она ведь не спит! Крюгер действует только во сне! А ОНА НЕ СПИТ!!! И все же убийца здесь! Он не может быть здесь! Господи, что-то не так! Она чего-то не учла! Крюгер не может действовать наяву». — Следующая мысль пришла сама по себе: — «Может! Когда он во сне другого человека! Но их осталось всего двое: она и… Боже!»

Нэнси кинулась к двери, распахнула ее и тут же быстро прикрыла, оставив небольшую щель, сквозь которую ей прекрасно была видна Мардж, прижимающая к губам горлышко бутылки.

Сделав несколько больших глотков, женщина привалилась к стене и блаженно улыбнулась.

Нэнси поспешно закрыла дверь.

И в этот момент…

— Господи! Я схожу с ума! — за ее спиной снова раздалась трель телефона. Девушка обернулась.

Телефон звонил и звонил, не переставая, а оборванный шнур, с торчащими из него острыми кончиками медных жил, обвился вокруг него, словно голубоватая змея…

Холодный спазм сжал сердце девушки. И, все еще замирая от ужаса, она медленно подошла к кровати и, размотав провод, сняла трубку.

— НЭНСИ! — Раздался в наушнике хриплый булькающий голос. — Теперь я буду твоим дружком!

И в ту же секунду трубка превратилась в обожженный подбородок, и сухой шелушащийся язык скользнул по губам девушки.

Нэнси завизжала. Телефон полетел на пол, и она, обезумев, принялась топтать его, пока не превратила в кучу бесполезных обломков.

— О, боже! О, боже!!! — продолжала повторять девушка, и вдруг до нее дошел смысл услышанного. — Теперь? Моим дружком?

Она кинулась из комнаты, скатилась по лестнице и ударилась телом в запертую входную дверь. Еще раз. И еще.

— Закрыто, закрыто, закрыто…

Это был голос абсолютно пьяного, теряющего над собой контроль человека. Ее матери.

Нэнси вбежала в гостиную. Мардж лежала на диванчике и на губах ее блуждала пьяная улыбка.

— Я все заперла, — она глуповато хихикнула.

Сейчас Мардж напоминала сбежавшего из больницы идиота. Такой же пустой, бессмысленный взгляд, растянутый в придурковатой улыбке рот и пузырящаяся в уголках губ слюна. Голос сбился на таинственный, еле слышный шепот.

— Нэнси, тебе нужно сегодня спать. Ведь твоя мамочка убила Фредди. Ты же не боишься теперь? Не надо. Мамочка убила Крюгера. Защитила свою девочку…

— Мама, дай мне ключ! — Нэнси понимала, что Мардж в невменяемом состоянии и все же очень надеялась докричаться.

Женщина попыталась сфокусировать взгляд на дочери, но ей это не удалось, и она засмеялась высоким истеричным смехом.

— Ключ? Зачем? Кому нужны эти ключи… Мы с тобой хорошо спрятались… Хорошо… Когда он придет, ему не войти сюда. Мамочка все заперла. Все заперла…

Голос затухал, становясь все тише и тише.

— Мама! Дай мне ключи!! Дай мне ключи!!!

Мардж тупо посмотрела перед собой и снова хихикнула.

— Не могу, — она с пьяным вызовом подняла глаза, но Нэнси показалось, что они так и не разглядели ее. — Не могу. У меня их нет. Нет. Я их надежно спрятала… Надежно спрятала… Мамочка все понимает…

Голова ее опустилась на грудь, пьяное бормотание, в котором уже невозможно было понять ни одного слова, звучало еще несколько секунд, а потом его сменило спокойное посапывание.

— Глеееееееееееееен!!!!!!!

Нэнси кричала так, словно это могло что-нибудь изменить.

Пластинка давно закончилась. Черный блестящий диск остановился, и игла зависла над ним, словно разглядывая.

Улыбчивый диктор приветливо посмотрел с экрана на спящего парня.

— Сейчас ровно полночь, — вкрадчиво сказал он, — и наша телестанция прекращает свои передачи. Спокойной ночи.

Лицо пропало, сменившись серо-белым мельканием.

Глен заворочался. Ему снилось что-то беспокойное, страшное. Парень замычал, словно кто-то перекрыл ему дыхание.

В ту же секунду какая-то сила рванула его вниз. Он даже не проснулся, хотя и успел страшно закричать.

— Мамаааааааааааааа…

Под его спиной, там, где только что находились пружины дивана, образовалась пустота. И кто-то тянул и тянул его вниз, в эту пустоту.

Скрюченные пальцы пытались зацепиться за что-нибудь твердое, реальное, но сон был сильнее.

И уже ворвалась в комнату Нэш, а он все падал и падал в темноту колодца, на самом дне которого с бешеной скоростью вращались огромные острые лопасти, надвигаясь неумолимо и быстро.

И все еще продолжая кричать, Глен почувствовал, как стальные пластины со страшной силой рубанули его по ногам, и успел подумать: «Это сон!»

А больше он ничего не успел. В следующее мгновение он умер.

И тогда Нэш Лентц увидела, как из дыры, зияющей в центре дивана, вдруг хлынул фонтан жуткого кровавого месива, состоящего из осколков костей и частиц перемолотой плоти.

Он ударился в потолок и обрушился вниз безумным темно-бордовым, пахнущим смертью дождем, быстро заливая комнату.

Нэш кричала даже тогда, когда фонтан иссяк и черный провал в диване затянулся, превратившись в обычную подушку. Правда, густо пропитанную кровью ее сына.

Она продолжала кричать, и когда ее прижимал к себе побелевший от ужаса муж; и когда прибывшие в мгновение ока санитары укладывали ее на носилки; и когда носилки грузили в медицинский красно-белый фургон; и когда ее привезли в Муниципальную больницу для умалишенных. Она кричала до самой смерти, пытаясь заглушить своим криком звучащий в ушах предсмертный зов сына.

* * *

Дональд Томпсон вышел из машины, глядя на освещенный яркими огнями дом.

Твою мать, а?! Этот выродок даже и не думает скрываться!

Он ни на мгновение не усомнился, что убийство детей — дело рук одного человека.

Значит, убийца здесь, в городе. Где же обитает этот ублюдок?!! Его люди прочесали все, включая окрестности и водосточные колодцы. А этого зверюги и следа не нашли. Мистика какая-то.

Гардиенс подошел к лейтенанту.

— Простите, что разбудил вас, сэр. Но… Я просто первый раз в жизни вижу подобное. Вот и решил сразу позвонить вам.

— Это опять он? — хмуро спросил Дональд.

— Не знаю, сэр. Это вообще… Там даже трудно разобрать что-то. Эта сволочь раскромсала парня так, что… Будто через мясорубку его пропустили…

— М-да. Ну ладно, пойдемте в дом.

Гардиенс кивнул и зашагал к крыльцу. Дональд пошел было следом, но в последний момент обернулся, словно что-то толкнуло его в спину.

В окне дома напротив стояла Нэнси. Она увидела отца и подняла руку. Он тревожно кивнул в ответ, отвернулся и быстро направился туда, где его ждали дела. На пороге, у самой двери, Дональд все-таки обернулся еще раз.

Дочь продолжала смотреть на него, но теперь уже трудно было разглядеть выражение ее лица. Лейтенант только увидел, как она нервно теребит край занавески.

Так они постояли секунду, а потом Дональд шагнул в дом и…

…Нэнси перестала видеть его. Но отец мог помочь ей. Только нужно обязательно заставить его поверить в то, что она расскажет. Это очень важно. Она одна не сможет справиться с Крюгером. Не сможет. Как говорил Крис: «Факты — штука упрямая». А то, что Крюгер сильнее — факт.

Она быстро спустилась на первый этаж и набрала номер…

— Лейтенант, вас к телефону, — окликнул Дональда сержант.

— Кто?

В этот момент он разглядывал проступившее сквозь побелку потолка кровавое пятно. Тусклые капли падали вниз, собираясь в подставленном ведре.

Что же тогда творится на втором этаже?

— Ваша дочь, сэр.

Он вздохнул и прошел в холл, где был установлен телефонный аппарат.

Честно говоря, Дональду совершенно не хотелось болтать по телефону, но это была его дочь.

Он взял трубку.

— Алло, Нэнси!

— Папа, я знаю, что произошло.

— О, Господи, он тоже знает. Убийство. Бойня.

— Я еще не был на втором этаже.

— Но ведь ты знаешь, что он мертв, правда?

Дональд вздохнул.

— Да, судя по всему, правда.

— Послушай, папа. У меня есть к тебе предложение. Только отнесись к этому очень серьезно, пожалуйста.

О, боже! Он только так к ней и относится. Неужели она не понимает? Но сейчас у него абсолютно нет времени.

Дональд ощутил укол раздражения.

— Нэнси…

— Я поймаю человека, который это сделал. Только я хочу, чтобы ты был рядом со мной и арестовал его. — Горячо выпалила дочь.

— Скажи мне, кто это сделал, и я сам поймаю его и арестую, поверь мне.

— Папа, Глена убил ФРЕД КРЮГЕР. Я знаю, это похоже на сумасшествие, но ты должен мне поверить.

О, господи. Он сойдет с ума.

— Для того, чтобы поймать, его нужно вытащить из сна. Приди сюда ровно через двадцать минут! Выбей дверь и войди. Ты можешь это сделать?

— Да, конечно, — ему показалось, что она бредит. — Но…

— Это будет полпервого. Я успею заснуть и найти его в моем кошмаре.

— Верно, милая, — тревога, которая сидела в нем, все возрастала. — Давай, действительно, поспи. Я тебе уже давно говорю. — Дональд пытался успокоить дочь.

— Но ты придешь, чтобы поймать его?

О, господи, Нэнси. Я бы пришел к тебе сейчас, но ты потерпи. Пожалуйста! Здесь, наверху, труп! Третий! Этот ублюдок на свободе, а я, вместо того, чтобы искать его, слушаю твой бред.

— Лейтенант! — белый как мел патрульный, пошатываясь, спустился вниз и остановился, держась за перила. — Вас ждут наверху…

Он побрел к входной двери.

— Ну так как, папа? Ты придешь?

— Хорошо, милая, — обреченно согласился лейтенант. — Я приду. А теперь отдохни немножко, пожалуйста. Договорились?

— Договорились.

Казалось, девушка испытывает невероятное облегчение.

— Я люблю тебя, милая, — тихо сказал Дональд.

— И я люблю тебя, пап.

Лейтенант медленно положил трубку и побрел вверх по лестнице. А пока он поднимался, в голове его вдруг возникла настолько простая, очевидная и страшная мысль, что Дональд застыл, как вкопанный, и Гардиенс чуть не врезался лицом в его спину.

Стоп! Все просто, как вода. Конечно! Убийца может быть кем угодно. Привидением, чертом, дьяволом, но он УБИВАЕТ РЕБЯТ ИЗ ОДНОЙ КОМПАНИИ! Пока не ясно, почему он это делает, но очевидно — Тина Грей, Род Лейн и этот парень, Глен Лентц, они все одна команда. Они друзья и жили на одной улице! И из этой команды в живых остался всего один человек. Может быть, Нэнси фантазирует, но в одном она права — в следующий раз убийца придет к ней! Конечно, не сегодня. На это не отважился бы ни один человек, даже полный псих! Но он придет. Обязательно придет! И на всякий случай…

— Сержант.

— Слушаю, сэр.

— Пойдите на улицу и последите за домом моей дочери. Если вам что-нибудь покажется подозрительным, зовите меня. Сразу!

— А что может случиться, лейтенант?

— Я не знаю. Только я не хочу заниматься убийством еще и в доме моей дочери. Идите, сержант.

— Хорошо, сэр.

Гардиенс спустился во двор. Он хорошо понимал лейтенанта. Очень хорошо. Когда в соседнем доме убивают подростка — есть от чего забеспокоиться. Да если бы его дочери грозило подобное, то он, Том Гардиенс, наверное, спал бы у нее под кроватью!

Сержант встал во дворе и, внимательно поглядывая на окна Томпсонов, принялся прохаживаться по тротуару из стороны в сторону. Пять шагов сюда, пять обратно.

А лейтенант боялся. Очень. Он поступил бы так, как представлялось сержанту, если бы имел на это право. Если бы только было возможно, он расставил бы в каждой углу ее дома по полицейскому. Если бы это было возможно! Но он в первую очередь, лейтенант полиции, и только во вторую — отец. И как полицейский Дональд понимал — он нужен здесь. Все. Дальнейших разговоров быть не могло.

Он не знал, что его дочь в эту секунду расставляет по дому ловушки, готовясь к самой страшной схватке. Схватке за жизнь.

Нэнси привернула шпингалет с наружной стороны двери, ведущей в спальню, укрепила над косяком зажим, сделанный из отвертки, подвесила прочный стальной тросик.

Затем она спустилась вниз и установила в холле еще одну ловушку, на случай, если не поможет первая. Протянув тросик через гостиную, девушка поднялась в свою спальню и завела будильник, поставив его рядом с кроватью.

Она еще раз перечислила в уме все приспособления и, убедившись, что ничего не забыла, удовлетворенно тряхнула головой.

Все. Пора.

Нэнси позволила себе расслабиться всего на одну секунду, когда отодвинула занавеску и посмотрела на улицу. Не на полицейского, медленно прохаживающегося по тротуару, а вообще на улицу. Комок подступил к горлу.

А если она не вытащит Крюгера? Значит, ты просто психопатка. Да. А может быть и нет. Просто, еще может произойти так, что Крюгер убьет ее раньше, чем зазвенит будильник. Может. Но ей нужно не допустить этого.

Она решительно задернула штору и шагнула к кровати.

— Ну, что, ублюдок, давай. Будем играть.

Нэнси установила таймер наручных часов на половину первого. Десять минут. У нее в запасе всего десять минут. Она вытащит Крюгера или умрет. Да. Или умрет.

Накрывшись одеялом, девушка села в кровати и продекламировала на манер молитвы:

Откинувшись на подушку, она закрыла глаза. Ей не пришлось считать до ста. Нэнси и так уснула мгновенно, но перед тем, как провалиться в забытье, она отчетливо услышала в тишине комнаты:

— НУ СКАЖЕМ, ВДРУГ ИМ ВО СНЕ ВСТРЕТИТСЯ КАКОЕ-НИБУДЬ ЧУДОВИЩЕ, ЧТО ТОГДА?

— ТОГДА ОНИ ЗАБИРАЮТ У НЕГО ВСЮ ЭНЕРГИЮ, И ЧУДОВИЩЕ ИСЧЕЗАЕТ. ПОНИМАЕШЬ, ЭТИ ЛЮДИ СЧИТАЮТ, ЧТО КОГДА ТЫ ИСПЫТЫВАЕШЬ СТРАХ, ТО ПИТАЕШЬ ИМ СВОИ СОБСТВЕННЫЕ КОШМАРЫ. ПОЭТОМУ, ОНИ НЕ БОЯТСЯ СВОИХ СНОВ.

— А ЧТО, ЕСЛИ ОНИ ИСПУГАЮТСЯ И НЕ СМОГУТ ЗАБРАТЬ У НЕГО ЭНЕРГИЮ?

— НУ ТОГДА, НАВЕРНОЕ, ОНИ ВООБЩЕ НЕ ПРОСЫПАЮТСЯ И НИЧЕГО НЕ РАССКАЗЫВАЮТ. ВОТ И ВСЕ.

Лейтенант, стоя на пороге, осматривал залитую кровью комнату. Рядом с ним замер Рендол Лентц. Вид у него был такой, словно сейчас ему самому понадобится «скорая». Тем не менее, он был очень сильным человеком. Дональд представил, что испытал бы он, если бы это была комната его собственной дочери.

Эта мысль снова вызвала чувство острого беспокойства. Сердце учащенно забилось.

А что, если… Нет. Там Гардиенс. Он позовет, если, не дай бог, заметит что-нибудь неладное.

Рендол отвернулся и пошел по коридору. Мужчина с трудом передвигал ноги, и от этого как-то особенно шаркал тапками.

Лейтенанту стало жаль его. Не просто, как жалеют малознакомого человека, а так, словно Рендол был ему братом или лучшим другом…

Тихо подошел Гарсиа.

— Чем можно было так… изуродовать тело, лейтенант?

Изуродовать… Да от него вообще ничего не осталось, кроме брызг.

Дональд вздохнул.

— Я даже представить себе не могу. А что сказал врач?

— Врач-то? Да он блюет в сортире с той минуты, как увидел это…

Они замолчали.

А если бы этот выродок заявился к Нэнси, а не к этому парню?..

* * *

А Нэнси спускалась в глубину подвала, погружаясь — ступенька за ступенькой — в свое кошмарное сновидение.

Только теперь она не боялась встречи с Крюгером, а сама искала ее. Лампы в доме были погашены, лишь пара ночников давала неясный тусклый свет, от которого вытягивались длинные тени. Картина получалась зыбкой и ненастоящей, словно Нэнси попала на аттракцион «Дом призраков». Только, в отличие от забавы, Крюгер был не шуткой, не розыгрышем.

Дверь подвала мягко распахнулась, чуть слышно пропев петлями…

«Раз, два. Фредди уже здесь…»

— НЕ БОЙСЯ! —

«Три, четыре. Лучше закрой покрепче дверь…» — подтянули петлям деревянные ступени.

— НЕ СМЕЙ БОЯТЬСЯ!!! —

«Пять, шесть. Тебя ждет нечто ужасное…» — скрипнув, ухмыльнулись перила.

Нэнси ступила на каменный пол подвала. Шаг, еще шаг. Старый котел мрачно уставился на нее единственным глазом давно остывшей топки. Девушка коснулась ладонью крашеного холодного бока и почувствовала еле заметную вибрацию.

«БУУУУУУУ… СЕМЬ, ВОСЕМЬ. И ТЕБЕ НИКУДА НЕ ДЕТЬСЯ ОТ ЭТОГО», — дрожа от хищного возбуждения пророкотал он.

— НЕ СМЕЙ!!! —

Нэнси присела на корточки и погрузила руку в грязное чрево топки. Под пальцами зашуршал плотно свернутый брезент. На мгновение ей показалось, что эта черная дыра сомкнётся, подобно старой беззубой пасти. ОХХХХХХММММММ…

Она испуганно отдернула руку, извлекая на свет вымазанный старой золой сверток. Что-то осыпалось в темной глубине.

ХРРРРРР… «Девять, десять. Ты никогда не сможешь больше спать!» — шепнула она.

Нэнси осторожно развернула тряпицу.

ВНУТРИ НИЧЕГО НЕ БЫЛО!

— Ну ладно, Крюгер, мать твою, давай, покажись! — зло и тихо произнесла она, поворачиваясь вокруг.

Вещи с ненавистью молча наблюдали за ней.

— Ты боишься меня, грязный вонючий ублюдок! — не повышая голоса, решительно констатировала Нэнси. — Боишься, потому что знаешь, зачем я иду.

Она спокойно подошла к старому разбитому платяному шкафу и потянула дверцу.

ЭТО БЫЛ СОН. В ЭТОМ СНЕ ЗА ЛЮБОЙ ДВЕРЬЮ НАХОДИЛОСЬ ЦАРСТВО КРЮГЕРА — СТАРАЯ ЗАБРОШЕННАЯ БОЙЛЕРНАЯ.

Все было, как и пять дней назад. Только ярче стали оранжевые отблески на стенах и трубах, да яростней гудело пламя в раскаленных топках.

Жар, влажный, как ночь в тропическом лесу, схватил девушку и потянул за собой. Дальше! Дальше!

— Крюгер! Крюююууууугер!

Он был здесь и видел маленькую жалкую фигурку девушки. И ощущал запах. Странный запах. Смесь уксуса — страха — с резкой корицей. Второе было ему незнакомо. А впрочем, это не важно. Важно, что есть страх — уксус! Ему нужен страх, необходим страх. Без страха он — ничто. Пустота. Горячечный бред. Полуночная фантазия.

Крюгер натянул перчатку и пошел следом за девушкой.

Здесь его владения, его сны. Он может творить все, что угодно. Проникать в суть вещей и перекраивать их по своему подобию. Совершенно безобидные предметы он может превратить в ужасное, несущее смерть нечто.

Кроме одного — этой котельной. Потому что она — часть его самого. Они умерли вместе. Сгорели в страшной боли ревущего пламени. Все здесь — иллюзия. Но реальная иллюзия. Его иллюзия. Выстроенный этим городишком воздушный замок. Но не голубой и розовой, а черный. Воняющий гниющей, разложившейся плотью. Пока существует этот запах, пока существует город, он есть! И можно начинать снова и снова, поднимаясь из пепла кошмарным воспоминанием. Видением, являющимся в ужасных ночных грезах.

Крюгер заскользил по решетчатым мосткам.

Ему не надо идти. Ему вообще не надо идти! Он тоже иллюзия! И может появиться там, где захочет!

Нэнси свернула в очередной коридор и застыла в нерешительности. Прямо перед ней находилась комната Тины. Такая же, какой девушка запомнила ее В ТОТ ВЕЧЕР. Только занавески колышет не ветер, а поток горячего воздуха. На широком диване груда скомканных простыней. В углу разбитый торшер. На распахнутой белой двери широкая трещина.

— Где ты, Крюгер?!!!

Запах уксуса усилился, перебивая непонятный резкий аромат корицы.

Девушка понимала: Крюгер может появиться откуда угодно, и поэтому вела себя очень осторожно. Она не хотела умирать и не собиралась этого делать. Нэнси двинулась вперед. Мимо окна, к кровати. Там, среди подушек, что-то лежало. Неясное, серебристое. От него исходила теплая волна.

— Спасения? —

Рука девушки подняла это и поднесла к лицу. В неровном свете топок Нэнси увидела небольшое распятие, висевшее раньше на стене в изголовье, а теперь брошенное, ненужное мертвой хозяйке.

Оно не могло висеть на стене, потому что самой стены больше не существовало. Нэнси на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их вновь, комната исчезла. Растворилась в струях пара. Девушка испуганно посмотрела вниз.

Распятие осталось на месте!

Крохотный скорбный лик излучал спокойствие и любовь. И Нэнси почувствовала себя уверенней. Остатки страха еще тлели где-то на самом дне ее сознания, но это уже не был тот страх, изнуряющий и сводящий с ума. Теперь он стал безвольным и вялым, как выжатая мокрая грязная тряпка. Он не мог причинить ей вреда.

Крюгер понял, что теряет ее. Это было плохо. Ему нужен был страх, чтобы жить, а девчонка душила его в себе. И Крюгер ИСПУГАЛСЯ. Он мог проиграть, а побежденных не боятся. Ему нужно прикончить эту суку, но перед этим как следует напугать, лишить воли к сопротивлению, уничтожить разум. И тогда она окажется в его власти! А пока… пока у него еще есть силы.

КРИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ………………………..

Когти поползли по нагретой огнем трубе перил.

Нэнси вздрогнула и обернулась.

— Крюууууугер!!!

КРИИИИИИИИИИИИИИИИиииишшишшиии……………………

Хуже всего было то, что Нэнси не видела его. Она кожей чувствовала присутствие убийцы. Он был где-то совсем рядом. В двух шагах.

— Где ты, Крюгер?!!!

— Я здесь!!!

Красно-зеленая фигура вынырнула за спиной девушки. Нэнси попятилась.

НА ГОЛОВЕ УБИЙЦЫ БЫЛА ШЛЯПА!!!

Но ей уже было некогда оценивать эту странность.

— Ну давай, ублюдок! Убей меня, если сможешь! Давай!

Крюгер оскалился в зловещей гримасе.

— ТЫ БОИШЬСЯ, НЭНСИ! БОИШЬСЯ МЕНЯ!!!

Лезвия звякнули.

— Да пошел ты, урод!

Нэнси бросилась бежать. Ей нужно попасть в дом! Обязательно нужно попасть в дом!!! Она слышала хриплое дыхание за спиной.

Переход, переход.

Стальные решетки, лестницы, перила, все слилось в одну темную полосу.

Они раскачивались и ходили ходуном, пытаясь сбросить ее вниз, в огонь. Пасти топок распахнулись, открывая желто-оранжевые провалы, готовые принять и переварить человека. Пережевать в пепел и золу.

— НЭНСИИИИИИИИИИИИИ………..

Бойлерная старалась удержать свою жертву. Она была частью кошмара и перестраивала сама себя, запирая человека в ловушку.

Нэнси вбежала в очередной аппендикс коридора и остановилась. Перед ней был тупик. Хотя секунду назад — она видела это точно — его здесь не было. И вправо и влево уходили короткие ответвления, заканчивающиеся гладкими непроницаемыми стенами.

КЛИНГ! КЛИНГКЛИНГ! — Довольно звякнули лезвия за спиной, — КЛИНГКЛИНГ!

— НЭНСИ!

«Раз, два. Фредди уже здесь!» — отчетливо вздохнул чей-то голос.

— ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ! ПОКА ЕЩЕ РАНО! —

Боковые стены задрожали, замыкая единственный, оставшийся еще незапертым конец коридора. Они слились в одно целое и успокоились.

— Дело сделано. —

Нэнси затравленно огляделась. Все. Со всех сторон стены. Она в ловушке.

Крюгер появился в дальнем конце отростка, словно материализовавшись из воздуха.

КЛИНГ! КЛИНГ!

— НЭНСИ!

И тогда девушка сделала то, что подсказало ей сиюминутное отчаяние. Она выпрямила руку с зажатым в кулаке распятием и, отгородившись им от когтей убийцы, шагнула в плотную незыблемую стену.

С яростным воплем Крюгер метнулся за ней, успев коснуться обожженной рукой плеча жертвы, но было поздно. Иллюзия

— всего лишь иллюзия —

рухнула.

Нэнси полетела в пустоту, когда ее ноги не нашли опоры, и больно ударилась рукой и плечом, приземлившись на что-то острое и податливое, душистое и мягкое.

Девушка вскрикнула и открыла глаза. Она лежала в куче цветов и плюща, на сетчатом деревянном основании карниза. Того самого, который сбили сегодня днем, устанавливая решетки на окна.

Быстро вскочив, Нэнси огляделась. Никого. Крюгер пропал. Или это уже был не сон? Но тогда получается, что она…

— Дьявол! — выдохнула Нэнси. — Где ты? Где ты, Крюгер?!!

Нет ответа. Только заблудившийся в верхушках тополей ветер продолжал нашептывать слова волшебной страны страшных сновидений:

«Раз, два. Фредди уже здесь!

Три, четыре. Лучше запри покрепче дверь…»

— О, господи, как я попала сюда?..

«Внимание», — пискнул электронный голосок таймера. — «Время истекает! Осталось семь секунд, шесть, пять, че…»

— НЭНСИ!

Карниз отлетел в сторону, и среди перемешавшейся зелени выросла темная обожженная фигура.

«…три…»

Нэнси кинулась на него и вцепилась обеими руками в грязный свитер, судорожно сжав пальцы.

«Две, одна!»

Будильник забился в механической истерике, вытолкнув девушку из сна, как вода выталкивает на поверхность пробку.

Нэнси резко села в кровати. Ничего.

Крюгера в комнате не было.

Это даже нельзя было назвать кошмаром.

Катастрофа. Шок, который испытывает человек, осознав, что он повредился рассудком.

— Так значит, я все-таки сумасшедшая… — тоскливо проговорила девушка.

НО ТОГДА ОТКУДА ПОЯВИЛСЯ ОТЧЕТЛИВЫЙ ЗАПАХ ГАРИ В КОМНАТЕ?

ГРАННГ! — Темная тень выскочила из-за кровати и прыгнула к ней, выставив перед собой руку с укрепленными на пальцах стальными когтями.

Нэнси даже не успела понять, что она ощутила в этот момент — страх или облегчение. Она с визгом отпрыгнула в сторону и, подхватив приготовленный заранее, стоящий на столе цветочный горшок, с силой обрушила его на голову убийцы.

Крюгер ткнулся лицом в одеяло. Шляпа скатилась с головы и соскользнула на пол.

Пока убийца приходил в себя, Нэнси успела выскочить из комнаты и захлопнуть дверь.

КЛИНЦ! — Звонко щелкнул шпингалет.

Девушка набросила на ручку тонкую петлю и потянула трос. Отвертка, удерживающая у потолка тяжелую кувалду, чуть шевельнулась, выходя из предохранительного паза. Теперь было достаточно малейшего движения, чтобы двенадцатикилограммовая болванка рухнула вниз, сокрушая все на своем пути.

— Ну я тебе покажу, ублюдок, — процедила Нэнси.

Она сделала еще несколько петель, и в ту же секунду сильный удар потряс дверь.

БООООУУУУМММММ!!!! — Крюгер пытался настичь жертву.

— Ну, давай, Крюгер! Давай!!! Поймай меня!!!

Девушка бросилась к окну и, отдернув штору, выбила кулаком стекло.

— Помогите!!! — ее крик рванулся наружу и заметался в узкой горловине улицы. — Позовите папу!!!

БОООУУУУММММММ!!!!

Нэнси услышала хруст

— КАК КОСТЬ —

замка. Слабый шпингалет еще продолжал удерживать убийцу, но девушка знала: следующий удар будет последним.

— Позовите папу!!!

Сержант продолжал медленно курсировать вдоль улицы. Внезапно стоящая рядом машина истошно завыла сиреной.

— Мать твою! — один из патрульных кинулся к ней и, забравшись в кабину, принялся щелкать тумблерами.

Сирена не умолкала. Она выла и выла, заходясь в безумном механическом плаче. Гардиенс скептически посмотрел на мечущегося в кабине коллегу.

— Что случилось?

— Сирену заклинило, мать ее! — проорал тот в ответ, пытаясь перекрыть вой.

— Что?

— Я говорю, сирена сломалась, чтоб ей сдохнуть, — он торопливо выбрался из салона и поднял капот.

Тот распахнул пропахший бензином рот, и сержанту показалось, что «кади» издевательски ухмыляется.

Он вздохнул и зашагал дальше по улице.

БОООУУУУМ!!! — Щеколда слетела с двери, и шурупы посыпались в разные стороны, как орехи.

Отвертка дернулась, и кувалда пошла вниз, со свистом рассекая воздух.

Она и Крюгер встретились в самой нижней точке пути.

— Любовный поцелуй. —

Нэнси услышала гулкий хлопок, будто что-то тяжелое врезалось в кожаный мешок, туго набитый опилками.

АРГХ! — Убийца издал горловой звук, сгибаясь пополам, но эффекта, на который рассчитывала Нэнси, не произошло. Подобный удар мог бы свалить с ног и быка. Но Крюгер не был живым. Здесь, в реальности, он все равно оставался призраком, кошмаром, и не имел никакого отношения к — ЭТОЙ — жизни и ее законам. Его даже не отбросило.

Девушка кинулась вниз по лестнице.

— Помогите!!! Помогите!!!

Булькающее рычание звучало где-то наверху.

КРААК! — Обвалились перила, и темная фигура клубком покатилась по лестнице.

Крюгер почувствовал, как усиливается запах уксуса, и ему это нравилось. Глупая дура, пытающаяся убежать, похоже, еще не до конца поняла, что он — не человек. ОН БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ когда-то давно, но теперь умер. Его нет. И поэтому его нельзя убить! Пусть, пусть поймет это! Он убил тех троих и так же убьет ее. Убьет. Ему не хватило времени сделать это тогда, но хватит сейчас. Он раскромсает Нэнси на тысячу мелких кусочков, и пусть эта пьяная сука, проснувшись, заливается слезами вместе со своим говенным мужем, над телом доченьки. Вернее, над тем, что от него останется!

А пока, пусть сильнее становится страх! Пусть она боится! Пусть! Ему так нужен ее страх!

Нэнси схватила со стола тяжелую пепельницу и запустила в дверное окошко. Стекло лопнуло, а с улицы в дом вплыл пронзительный тоскливый вой полицейской машины.

Убийца зашевелился на полу и медленно поднялся.

О, Господи!

Девушка отступила, стараясь встать так, чтобы еще одна ловушка оказалась между ней и Крюгером.

— Ну, Фредди! — лихорадочно-ласково прошипела она. — Иди сюда! Иди! Лови меня!

Губы сожженного растянулись в ядовитой усмешке.

— Я разрежу тебя на кусочки! — прохрипел Крюгер и поднял руку, поигрывая ножами.

КЛИНГ! КЛИНГ! — Послушно отозвалась сталь.

— Иди… Иди! — шептали бледные губы. — Давай!

Крюгер заметил ловушку слишком поздно.

ЛОЦС! — Звякнула туго натянутая струна.

И в ту же секунду взорвалась одна из ламп, закрепленных у основания лестницы. Осколки стекла, пластмассы и дерева брызнули во все стороны, перемешавшись с длинными тонкими языками огня.

Яркая вспышка озарила дом, и в этом всполохе Нэнси успела разглядеть обожженное лицо, перекошенное невероятным паническим ужасом. Оно больше напоминало звериную морду или маску злобного африканского божества.

— ОН БОИТСЯ! ОН БОИТСЯ ОГНЯ!!!—

В воздухе запахло порохом и гниющей плотью.

Теперь Нэнси знала, что делать! Она кинулась к двери в подвал. Там, внизу, находилось то, что ей было нужнее всего на свете.

Девушка слышала, как хрипит, задыхаясь, барахтающийся в куче обломков убийца.

Сержант Гардиенс вздрогнул, когда услышал приглушенный взрыв и увидел вспышку в окнах дома Томпсонов. У него даже отвисла челюсть от удивления. Что угодно, но такое…

— Пожалуй, позову-ка я лейтенанта… — пробормотал он и припустил в сторону освещенного коттеджа Лентцов.

Нэнси скатилась по лестнице в полумрак подвала и замерла, прислушиваясь. Наверху что-то грохнулось, зазвенело. Хриплый голос доносился слишком слабо, и девушка никак не могла разобрать слов.

Она закрутила головой, отыскивая глазами то, что ей нужно. Наверху снова что-то покатилось, а следом раздался хруст выбитых стекол и обломков под подошвами тяжелых ботинок.

— Нэнси!!! Выходи!!! Поиграй со мной в мячик!!!

Шепот вплыл в полумрак подобно огромному жирному удаву. Он обернулся вокруг девушки и сдавил ее кольцами широких смертельных объятий.

Она отчаянно перескакивала взглядом с этикетки на этикетку.

— Не то. Не то. Не то. Черт!

Дверь тихо скрипнула.

— Нэнси! — из гостиной в подвал падал свет, и в этом желтом потоке появилась гигантская тень.

Девушка тихо отступила за котел, надеясь, что Крюгер не успел заметить ее.

Где бы она ни спряталась, он отыщет эту суку. Потому что, как волк, Крюгер шел на запах.

— Нэнси! Я убью тебя!

По дрожащей на полу тени Нэнси поняла: он вглядывается в полумрак.

Конечно! Он же вошел из светлой комнаты и не может видеть меня!

Но на всякий случай девушка отступила еще на шаг и тут же задела ногой большую пятилитровую банку, споткнулась и чуть не упала.

Замерев от внезапно охватившей ее паники, Нэнси уперлась руками в пол, попав ладонью в небольшую лужицу, выплеснувшуюся из перевернутой банки. Почти автоматически девушка поднесла ладонь к лицу, и сердце ее радостно забилось.

— ВОТ ОНО! —

Крюгер медленно начал свой путь вниз.

— Где ты? — хрипло бормотал он. — Где ты, мать твою?

Девушка осторожно выпрямилась и подняла банку с пола.

Голос накатывал тяжелой свинцовой волной, разбивался о стены и расходился в стороны медленными тягучими кругами.

Нэнси тихо пошла вокруг котла.

— Нэнси! Нэнсииииии…—

стараясь подобраться к убийце со спины или хотя бы захватить его врасплох.

Ножи коснулись стальной обшивки котла… Крииииииииииииииииии…………

— НЭНСИ! ГДЕ ТЫ? Я УБЬЮ ТЕБЯ!

— Крюгер! — четко и спокойно окликнула его девушка.

Убийца обернулся, и Нэнси увидела горящие красным огнем глаза!

— Держи!

Банка описала широкую дугу, переворачиваясь в воздухе. Когти поднялись, пытаясь смягчить удар и…

Стекло лопнуло! Поток резко пахнущего бензина окатил убийцу с головы до ног.

Сверкая в ярком свете лужа быстро расползлась по полу.

— НЕЕЭЭЭЭТ! НЕЕЕЕЕЭЭЭЭЭЭЭТ! — отчаянный визг вырвался из сожженного горла в тот момент, когда Нэнси швырнула в лужицу горящую спичку. Столб пламени взвился к потолку, пожирая все, что попадалось ему на пути. Банки, старую мебель, краску на стальном боку котла. Пламя разливалось широкой обжигающей рекой, а в центре этой реки орал, размахивая руками, умерший тринадцать лет назад Фред Крюгер. Убийца детей.

* * *

Лейтенант Томпсон бежал через улицу, проклиная себя самыми страшными словами, какие только можно было придумать. Он уже видел струйки дыма, выбивающиеся из-под входной двери, и отблески пламени за стальными решетками окон.

— За мной! — крикнул Дональд на бегу стоящим разинув рты полицейским. — Мне нужна помощь!!!

— Он здесь! — в проеме выбитого окна возникло бледное лицо его дочери. — Он здесь, папа!!! Я поймала его!!!

Лейтенант влетел на крыльцо и с разбега ударил плечом в дверь. Наверное, можно было бы с тем же успехом попытаться сдвинуть гору.

«Магнум-38» появился в руках Дональда мгновенно, и — одну за другой — он всадил шесть пуль в замок, превратив его в никуда не годный кусок лома. Удар ноги довершил начатое. Дверь распахнулась.

— Папа!!! — Нэнси кинулась к отцу и прижалась к его груди, обвив руками напряженную шею.

— Где он? Нэнси… — Дональд оглядел следы погрома: перевернутую выпотрошенную мебель, развороченную лестницу, клочья поролона, усыпанный осколками пол. — Что здесь происходит?

— Лейтенант! — крикнул кто-то из полицейских, заглядывая в подвал. — Да тут настоящий пожар!

— Он там! — завопила Нэнси и кинулась к двери.

Дональд поспешил за ней, на ходу перезаряжая револьвер.

— Что здесь произошло, Нэнси?

Он перешагнул через огненную дорожку, протянувшуюся по гостиной, и быстро подошел к дочери, замершей у двери подвала.

— Крюгера не было! —

— Ну, где же этот убийца? — Дональд настороженно вглядывался в заполненный пламенем и дымом провал.

Нэнси растерянно посмотрела на отца и опустила глаза, пытаясь разобраться в происходящем.

— Где же он? Где этот ублюдок?.. —

И вдруг она вздрогнула и медленно пошла вдоль тонкой огненной полосы.

Откуда здесь огонь?.. Господи…

— Папа, — прошептала девушка, — он там…

— Где? — Дональд пошел следом за дочерью.

— В моей комнате! Он в моей комнате, папа! — Нэнси бросилась вверх по наполовину разрушенной лестнице.

Кое-где дорожка прерывалась, но в этих местах были видны почерневшие обожженные ступени.

Дональд первым распахнул дверь в комнату Нэнси и замер на пороге.

На ее кровати билось страшное горящее нечто. Черная, обуглившаяся фигура корчилась в жутких нечеловеческих судорогах.

Вибрирующий хриплый рев вырывался из темного провала пасти сожженного.

Лейтенант схватил со стула покрывало и набросил на спину человека, сбивая языки желто-голубого пламени.

Он отступил обратно к двери и одной рукой прижал дочь к себе, а вторую, сжимавшую револьвер, вытянул вперед, приготовившись стрелять на любое подозрительное движение.

Под накидкой что-то происходило. Из-под складок вдруг разлился мерцающий бледный свет.

Дональд осторожно протянул руку и резким движением сдернул покрывало с кровати.

Дыхание его стало прерывистым, потому что он увидел…

В центре голубоватого сияния лежал разложившийся труп. Куски давно сгнившей плоти свисали с костей, распространяя вокруг себя невыносимое зловоние, в котором смешались запахи гниения, гари и бензина. Почерневшие зубы улыбались мертвым оскалом, а пустые глазницы, казалось, внимательно наблюдали за людьми.

Очертания трупа стали меняться, становясь размытыми и туманными, словно мертвец погружался в кровать, как в спасительную колыбель.

Лейтенанту стало страшно.

И в эту секунду он услышал яростный всхлип. Всхлип этот донесся с кровати и пропал. Труп исчез, и поверхность простыни стала белой и гладкой, словно ее никогда и не касался огонь.

— Ну, теперь-то ты мне веришь? — тихо спросила отца девушка.

Дональд не сказал ни слова. Он только кивнул.

Сержант Гардиенс появился у них за спиной, и лейтенант вздрогнул, услышав человеческий голос:

— Сэр. Там, внизу, что-то горит.

Лейтенант обернулся, и сержант с удивлением увидел белое напряженное лицо.

— У вас все в порядке, сэр? — спросил он.

— Да, — вместо нормального слова получился сиплый сдавленный выдох.

Дональд взглянул на дочь.

— Ты в порядке, милая? — он никак не мог справиться с охватившей его дрожью.

— Да, папа. Со мной все нормально, — успокоила его дочь. — Ты, если нужно, иди вниз. Я сейчас спущусь.

Дональд только и смог, что кивнуть головой. Не закрывая двери, он вышел из комнаты и побрел вниз, в гостиную. И на чей-то встревоженный вопрос: «Лейтенант, вы в порядке?», честно ответил:

— Не знаю.

Нэнси не знала, что сейчас, в темноте сновидений, кошмаров, замешанных на страхе города, Фред Крюгер заворачивался в непроницаемый кокон, состоящий из запаха тлена, восстанавливая силы, не давая себе погибнуть. И страх этот, огромный и безграничный, был страхом ее города. Убийца питался им, как вампир, пьющий чужую кровь, для того чтобы выжить. Он втягивал этот запах, наращивая плоть на голый скелет. Плоть иллюзии, выстраивая ее, собирая вновь в целый, сеящий страх образ. Бойлерная и четыре стальных ножа. И грязный красно-зеленый свитер. И серо-болотная бесформенная шляпа.

Нэнси знала только одно: Она победила!

И когда дверь комнаты, будто сама по себе, захлопнулась, девушка даже не вздрогнула.

ОНА НЕ БОЯЛАСЬ!

Стоя спиной к кровати, Нэнси чувствовала, как из нее поднимается закутанная в белую пелену зловещая фигура, и…

ОНА НЕ БОЯЛАСЬ!!!

Стальные когти легко взрезали паутину кокона, и убийца выбрался из него, как страшный паук. И…

ОНА НЕ БОЯЛАСЬ!!!!!

Крюгер застыл, не чувствуя запаха. Совсем.

— Я знаю, что ты здесь, ублюдок! — спокойно сказала девушка.

— ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ИЗБАВИЛАСЬ ОТ МЕНЯ, НЭНСИ? — хриплый шепот коснулся ее, но Нэнси стряхнула его, словно мерзкую, хотя и не способную причинить вред, гадину.

— Я теперь слишком хорошо знаю тебя, Крюгер, — ответила она.

— ТЫ УМРЕШЬ! — яростно выдохнул он.

— Поздно. Теперь я знаю секрет: ты не жив. Я забираю у тебя всю энергию, что дала тебе. Всю, до последней капли. Ты — ничто! Тебя нет. Это — сон. Это просто сон!

Хриплый злобный крик раздался за ее спиной. Убийца исчез, словно никогда и не появлялся.

ВСЕ КОНЧИЛОСЬ.

ЭТО, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, БЫЛ СОН. ПРОСТО СОН.

Эпилог

Нэнси проснулась в своей кровати, когда будильник только-только переполз через восьмичасовую отметку.

Ужасно болела голова, но девушка испытала невероятное облегчение от того, что сейчас утро, она в кровати, и что кошмар — это всего-навсего кошмар. И даже от того, что она проспала. Первый раз в жизни.

Через распахнутое окно донеслось завывание клаксона. Так тошно могла пищать только одна машина в городе — красный рыдван Глена.

Нэнси быстро оделась и, сбежав

— по абсолютно целой —

лестнице на первый этаж, чмокнула в щеку Мардж и засмеялась.

— Господи, хорошо-то как!

Мардж с удивлением посмотрела на дочь.

— Да, сегодня отличная погода.

— Как ты себя чувствуешь? — вдруг ни с того, ни с сего спросила девушка.

— Нормально, — мать немного смущенно улыбнулась. — Мы вчера справляли день рождения миссис Ронсон. И по-моему, выпили чуть-чуть лишнего. А что, я мешала тебе спать?

— Вой клаксона повторился. —

— Да нет, мам. Наоборот. Я, похоже, слишком крепко спала.

Мардж снова улыбнулась.

— Ну, я рада за тебя.

— Мы поехали. Пока!

Нэнси еще раз чмокнула мать и выбежала на улицу.

И женщина вышла следом, глядя на дочь с какой-то странной грустью.

Все трое — Тина, Род и улыбающийся широкой белозубой улыбкой Глен — сидя в машине, разглядывали бегущую к ним, невероятно счастливую Нэнси.

Казалось, что от нее исходит теплое золотистое сияние, и Глен не выдержал, восхищенно цокнул языком и восторженно покачал головой.

— Привет всем! — засмеялась Нэнси.

— Привет!

— Садись.

— Какое утро, — забираясь в машину, радостно сказала Нэнси. — Просто невероятно!

— Ну почему! — охотно отозвалась Тина, прижимаясь к Роду и улыбаясь в тон подруге. — Наоборот, все вероятно.

— Ну что, поехали?

Глен обернулся к друзьям, и в эту секунду…

Складная крыша кабриолета резко захлопнулась.

ОНА БЫЛА ВЫКРАШЕНА В КРАСНЫЙ ЦВЕТ С ШИРОКИМИ ЗЕЛЕНЫМИ ПОЛОСАМИ. Сами собой бешено закрутились ручки, поднимая стекла.

— Что происходит, эй? — испуганно спросила Тина.

— СТРАХ!

— Это не я, — ответил ей Глен, все еще продолжая неуверенно улыбаться.

— Прекрати немедленно! — холодея от ужаса, закричала Нэнси.

— Да говорю тебе — это не я!!!! — в панике завопил Глен, дергая замки на дверях.

Но они были плотно заперты.

Двигатель машины хищно заурчал, словно кто-то хрипло засмеялся.

— Прекрати!!!

— ДА ЭТО НЕ Я!!! НЕ Я!!!

Машина, набирая скорость, помчалась по улице.

И тогда, чувствуя, что сходит с ума от ужаса, Нэнси закричала, что было сил:

— Мама!!! Мамааааааааааааа………

Но Мардж не слышала. Она, улыбаясь, смотрела на удаляющуюся машину и думала о том, что ребята правильно подняли крышу и стекла. Сегодня прохладно, и ветер такой сильный. Доченька может простудиться…

Она еще долго стояла на крыльце, улыбаясь своим потаенным мыслям.

А на лужайке возле самого дома прыгали через скакалку три маленькие девчушки в белых платьицах.

Скакалка описывала светлые круги, и малышки хором, растягивая слова, выкрикивали странную считалку:

— Раз, два, Фредди уже здесь.

Три, четыре. БЕСПОЛЕЗНО запирать дверь.

Пять, тесть. Тебя ждет нечто ужасное…

КТО-ТО НЕ ЗНАЛ, ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ЭТА СЧИТАЛКА. А ТЕ, КТО ЗНАЛ, ПРЕДПОЧЛИ ЗАБЫТЬ.

Мардж некоторое время наблюдала за детьми, а затем повернулась и вошла в дом.

И НА ГОРОД ОПУСТИЛАСЬ НОЧЬ.

И. Сербин

ГЛАВА 1 

Лаборатория поведенческих структур — одно из подразделений ФБР, которое имело дело с убийцами-манья-ками, располагалось на нижнем этаже здания Академии в Куантико, наполовину утопленном в земле. Преодолев полосу препятствий, которая тянулась вдоль аллеи Хогана, Кларисса Старлинг, раскрасневшись, побежала к зданию Академии. В волосах у нее запутались травинки, и на форменном рабочем комбинезоне ФБР виднелись пятна от раздавленной травы, потому что ей пришлось ползком пробираться под огнем, решая проблему ареста при усложненных обстоятельствах.

В первом же кабинете, встретившемся ей по пути, никого не было, так что она успела бросить беглый взгляд на свое отражение в стеклянной двери. Она знала, что выглядит неплохо и без того, чтобы торопливо приводить себя в порядок. Руки у нее пахли порохом, но времени помыться не было — в приглашении главы лаборатории Кроуфорда было слово «немедленно».

Миновав вереницу кабинетов, она наконец нашла Кроуфорда. Он стоял у чьего-то стола, разговаривая по телефону, и в первый раз за год она получила возможность присмотреться к нему. Но его вид вызвал у нее беспокойство.

В нормальных обстоятельствах Кроуфорд выглядел как подтянутый инженер средних лет, который оплачивал свое пребывание в колледже игрой за бейсбольную команду — непробиваемый кэтчер, который не боится жестких схваток на поле. Но теперь в глаза бросалась его худоба, подчеркиваемая размером воротничка, слишком большим для шеи, а покрасневшие глаза были окружены черными кругами. Любой, кто читал газеты, знал, что в лаборатории поведенческих структур творится сущий ад.

Старлинг оставалось только надеяться, что Кроуфорд еще не выжат до предела. Это уже было бы из рук вон плохо.

Кроуфорд завершил телефонный разговор кратким «нет» и, вытащив лежавшее под локтем досье, открыл его.

— Итак, Старлинг Кларисса М.,— сказал он.— Доброе утро.

— Здравствуйте.— В ее улыбке была лишь вежливая сдержанность.

— Ничего страшного. Я надеюсь, что мое приглашение не напугало вас.

— Нет.— «В общем-то не совсем так»,— подумала Кларисса.

— Ваши инструкторы сообщили мне, что дела у вас идут неплохо, вы среди первых в группе.

— Надеюсь, они ничего не упустили.

— Время от времени я осведомляюсь у них.

Это удивило Старлинг; она уже, можно сказать, списала Кроуфорда со счетов, посчитав, что он ничем не отличается от двуличного сукиного сына, сержанта-вербовщика.

Она встретила специального агента Кроуфорда, когда он был приглашенным лектором в университете штата Вирджиния. Высокий уровень лекций на криминологическом семинаре и стал решающим фактором в ее решении прийти в Бюро. Когда он рассказывал об Академии, Кларисса написала ему записку, но он так и не ответил, и в течение трех месяцев, что она занималась в Куантико, полностью игнорировал ее присутствие.

Старлинг принадлежала к той породе людей, которые не просят одолжений и не напрашиваются на дружбу, но поведение Кроуфорда ее удивило и огорчило. Теперь, оказавшись рядом с ним, она снова почувствовала к нему симпатию и сожалела о своих оценках.

Но ясно было, что с ним не все в порядке. Не говоря уж о его интеллекте, Кроуфорду был свойственен и тонкий вкус, который Старлинг оценила, обратив внимание на его чувство цвета и фасон одежды, хотя он был вынужден придерживаться принятых в ФБР стандартов внешнего вида. Аккуратность и теперь не изменила ему: но у него был какой-то выцветший, словно полинявший вид.

— Есть одна работа, и я подумал о вас,— сказал он.— В сущности, не столько работа, сколько интересное поручение. Скиньте барахло Берри со стула и присаживайтесь. В свое время вы упоминали, что, если вам удастся выдержать прием в Академию, вы хотели бы попасть прямо в лабораторию поведенческих структур.

— Хотела.

— У вас есть определенные знания о судопроизводстве, но вы практически не знакомы с работой правоохранительных органов. А мы требуем как минимум шести лет подготовки.

— Мой отец был шерифом, и я знаю жизнь.

Кроуфорд сдержанно улыбнулся.

— К тому же, у вас за плечами два профилирующих курса по психологии и криминологии... и сколько летних сезонов вы работали в психиатрической больнице — два?

— Два.

— Ваша лицензия на право занятий юридической деятельностью еще сохраняет силу?

— И будет действительна еще два года. Я получила ее до начала семинара в университете... еще до того, как я решила оказаться здесь.

— Вы пошли даже на то, чтобы лишиться практики.

Старлинг кивнула.

— Тем не менее, я считаю, что мне повезло — со временем я поняла, что хочу специализироваться в судебной медицине. И теперь у меня есть возможность работать в лаборатории, пока Академия не закрывается.

— Вы написали мне, что хотите оказаться здесь, не так ли, но не думаю, чтобы я вам ответил... уверен, что этого не было. Во всяком случае, не помню.

— У вас хватает и других дел.

— Знаете ли вы, что такое ПРИЗ-НП?

— Я знаю лишь, что это Программа Изучения Насильственных Преступлений. Она включает в себя случаи массовых убийств нашего времени. В бюллетене говорится, что вы работаете над подбором базовых данных для нее, но еще не пустили ее в ход.

Кроуфорд кивнул.

— Мы разработали вопросник. Он основан на всех известных нам случаях массовых убийств в наше время.— Кроуфорд протянул ей толстую пачку листов в прозрачной обложке.— Здесь есть раздел для следователей и для выживших жертв, если таковые имеются. На синих листах — вопросы для ответов убийц, если они захотят разговаривать, на синих — серия вопросов, которые исследователь должен поставить перед убийцей, исследуя и сами ответы и его реакцию на них. Словом, куча бумажной работы.

Бумажная работа. Нюхом гончей ищейки Кларисса Старлинг оценивала — тут может быть что-то интересное. Она чувствовала, что сейчас последует предложение работы — может, всего лишь скармливать данные новой компьютерной системе. Было очень заманчиво попасть в Лабораторию поведенческих структур, которой понадобились ее способности, но она знала, какая судьба ждет женщин, едва только они занимают место секретарши — эта судьба преследует их до конца дней. И если ей представлялся выбор, она не хотела сделать ошибки.

Кроуфорд чего-то ждал — должно быть, он собирался задать ей вопрос. Старлинг пришлось напрячь память.

— Какими тестами вы пользовались? Миннесотским многофакторным? Роршаха?

— Да, в основном, Миннесотским; к Роршаху мы не прибегали,— сказала она.— Я занималась тематическими оценками и работала с детьми по системе Бендер-Гешталт.

— Вы легко пугаетесь, Старлинг?

— Не очень.

— Видите ли, мы попытались проинтервьюировать с целью изучения всех известных нам тридцать два массовых убийц-маньяков, которые находятся в заключении, чтобы создать базу данных психологической оценки нераскрытых убийств. Большинство из них пошло на сотрудничество с нами — думаю, просто у них не было иного выхода, у большей части из них. Во всяком случае, двадцать семь стали с нами сотрудничать. Четверо в камере смертников, ждущих ответа на прошение о помиловании, не отличались особой разговорчивостью, что можно понять. Но того, кто нам был нужен больше всего, нам так и не удалось расколоть. И я хочу, чтобы вы завтра отправились к нему в сумасшедший дом.

Кларисса Старлинг почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки, и задумалась.

— Что это за тип?

— Он психиатр... доктор Ганнибал Лектер,— ответил Кроуфорд.

Вслед за этим именем наступило краткое молчание, как каждый раз в обществе, осведомленном о сути дела.

Старлинг, не в силах вымолвить ни слова, в упор уставилась на Кроуфорда.— Ганнибал — каннибал,— сказала она.

— Да/ — Да, но... о’кей, ладно. Я рада, что мне представилась такая возможность, но вы должны знать, что я искренне удивлена — почему я?

— Главным образом, потому, что вы подходите для этой цели,— сказал Кроуфорд.— Он решительно отказывается, но главным образом из-за посредника — заведующего больницей. Мне пришлось направить к нему самых квалифицированных наших специалистов и лично задать ему вопрос — в чем дело? Есть причины, которые не должны вас беспокоить. Но в этом деле у меня нет никого под руками, кто мог бы справиться с задачей.

— Чувствуется, вы зажаты в угол... Буффало Билл и эта история в пустыне Невады,— сказала Старлинг.

— В общем, беритесь. Старая история — нам еще только не хватает свежих трупов.

— Вы сказали завтра — то есть, вы торопитесь. Моя задача имеет какое-то отношение к текущим делам?

— Нет. Я хотел бы, чтобы так и было.

— Если он будет просто рычать на меня, вы по-прежнему хотите психологической оценки с моей стороны?

— Нет. Я по горло сыт осторожными оценками доктора Лектера, и все они разнятся.

Кроуфорд высыпал на ладонь две таблетки аскорбиновой кислоты и запил их глотком минеральной воды.

— Понимаете ли, просто смешно, Лектер сам психиатр и писал статьи в специализированных журналах — кстати, весьма толковые — в которых не было и следа его собственных маленьких аномалий. Как-то в ходе одного теста он пошел на сотрудничество с директором больницы, с Чилтеном — на член ему ставят датчик давления крови и показывают неприличные рисунки — но Лектер первый сообщил, что он выяснил о Чилтене и сделал из него круглого идиота. Если психиатры-исследователи обращаются к нему с серьезными вопросами, не имеющими отношения к его делу, он отвечает им — и это все, что он себе позволяет. Если даже он откажется разговаривать с вами, я все же жду от вас информации. Как он выглядит, что представляет собой его камера, чем он в ней занимается. Специфические детали, так сказать. Посмотрите прессу, которую он получает и которую читает. Не серьезную прессу, а ту, что продается в супермаркетах. Они обожают Лектера больше, чем принца Эндрью.

— Не предлагал ли ему какой-то из дешевых журнальчиков пять — десять тысяч долларов? Кажется, мне что-то такое помнится,— сказала Старлинг.

Кроуфорд кивнул.

— Я совершенно уверен, что «Нейшнл Таттлер» подкупил кого-то из персонала больницы и они будут знать о вашем визите сразу же после йоего звонка.

Кроуфорд склонился к ней, пока его лицо не остановилось в футе от Клариссы. Она видела стеклянный блеск его припухших глаз. Кроуфорд недавно полоскал горло листерином.

— Итак. Я требую от вас полного внимания, Старлинг. Вы слушаете меня?

— Да, сэр.

— Будьте очень осторожны с Ганнибалом Лектером. Доктор Чилтен, глава больницы, сообщит о порядке физических действий, когда вы будете иметь дело с пациентом. Ни в коем случае ни на йоту не отклоняйтесь от них. Если Лектер вообще будет разговаривать с вами, он попытается выяснить, с кем он имеет дело. Ему свойственно любопытство такого же рода, которое заставляют змею заглядывать в птичье гнездо. Мы оба понимаем, что интервью надо вести непринужденно, то и дело отклоняясь в сторону, но вы не должны сообщать ему о себе никаких специфических деталей. Выкиньте из головы все воспоминания о личной жизни. Вы знаете, что он сделал с Вилли Грэхемом?

— Я читала, что с ним произошло.

— Он выпустил Вилли кишки пластмассовым ножом, когда тот приблизился к нему. Просто чудо, что он выжил. Из-за Лектера физиономия Вилли выглядела так, словно ее нарисовал Пикассо кубистического периода. Он разодрал сестру в больнице. Так что, занимаясь своим делом, не забывайте, что он собой представляет.

— Так что же он такое? Вы сами знаете?

— Я знаю, что он чудовище. Кроме этого никто ничего больше не знает доподлинно. Может быть, вам удастся это выяснить; у вас своя голова на плечах, Старлинг. Вы, помнится, задали мне парочку интересных вопросов, когда я был у вас в университете. Рапорт за вашей подписью ляжет на стол к самому Директору — если он будет ясен, точен и краток. Решать буду я. И я хочу иметь его у себя к девяти часам утра воскресенья. О’кей, Старлинг, поступайте, как вам указано.

Кроуфорд улыбнулся ей, но глаза у него были мертвые.

 ГЛАВА 2

Доктор Фредерик Чилтен, сорока восьми лет, руководитель Балтиморской государственной больницы для душевнобольных преступников, сидел за длинным широким столом, на котором не было ни твердых, ни острых предметов. Кое-кто из персонала больницы называл его «заградительным рвом». Другие не догадывались, что значило слово «ров». Когда Кларисса Старлинг вошла в его кабинет, доктор Чилтен остался сидеть за своим письменным столом.

— У нас тут побывало немало детективов, но я не помню столь привлекательного,— не приподнимаясь, сказал Чилтен.

Перед появлением в кабинете Старлинг машинально пригладила растрепавшиеся волосы, и сейчас ее руки лоснились от ланолина. Она направилась прямиком к хозяину кабинета.

— Вы мисс Стерлинг, не так ли?

— Я — Старлинг, доктор, через «а». Благодарю вас за то, что уделили мне время.

— Значит, ФБР, как и все прочие, решило пускать в ход девушек, ха-ха.— Он подчеркнуто саркастически улыбнулся.

— Бюро использует все возможности, доктор Чилтен.

— Не пробудете ли вы в Балтиморе несколько дней? Знаете, вы можете провести тут время не хуже, чем в Вашингтоне или Нью-Йорке, если вы знакомы с городом.

Она отвела глаза, чтобы скрыть в них невольную улыбку и поняла, что он заметил ее реакцию.

— Не сомневаюсь, что город в самом деле великолепен, но в соответствии с полученными мною инструкциями, мне надо увидеться с доктором Лектером и сегодня же вернуться обратно.

— Могу ли я куда-нибудь позвонить вам в Вашингтоне, чтобы впоследствии продолжить наше знакомство?

— Конечно. Очень любезно с вашей стороны. Специальный агент Кроуфорд полностью в курсе дела, и вы всегда сможете найти меня через него.

— Понимаю,— сказал Чилтен. Его розоватые щечки резко контрастировали с красновато-коричневым цветом волос, скорее всего, крашеных.— Будьте любезны, ваше удостоверение.— Кларисса продолжала стоять, пока он тщательно изучал его. Затем, протянув его обратно, доктор встал.— Много времени это не займет. Идемте.

— Насколько я понимаю, вы должны проинструктировать меня, доктор Чилтен,— сказала Старлинг.

— Я смогу заняться этим на ходу.— Обогнув стол, он глянул на часы.— Через полчаса у меня ленч.

«Черт побери, ей стоило бы побыстрее и поточнее вычислить его. Должно быть, он знает что-то нужное. Ее не убудет, если она пококетничает с ним, пусть даже ее воротит от него».

— Доктор Чилтен, будем считать, что мы с вами договорились. И теперь зависит только от вас, когда вы сможете уделить мне время. В ходе интервью у меня могут возникнуть проблемы — и я хотела бы впоследствии обсудить их с вами.

— Я весьма сомневаюсь. О, прежде, чем мы с вами двинемся, мне нужно позвонить, Я догоню вас в приемной.

— Я бы предпочла оставить здесь свой плащ и зонтик.

— В приемной,— сказал Чилтен.— Вручите их Алану. Он позаботится о них.

Алан был облачен в полосатое одеяние, предписанное всем обитателям больницы. Подолом рубашки он вытирал пепельницы.

Беря у Старлинг плащ, он подпер языком щеку.

— Благодарю,— сказала она.

— Добро пожаловать. Как часто вы ходите в сортир?

— Что вы сказали?

— И до-о-о-олго ли вы там тужитесь?

— Я сама повешу.

— А потом вам надо наклониться над унитазом и посмотреть на цвет того, что из вас вышло на воздух, не так ли? Не правда ли, это напоминает длинный коричневый хвост? — он не отдавал ей плащ.

— Доктор Чилтен требует вас в кабинет — и немедленно,— сказала Старлинг.

— Нет, он мне не нужен,— сказал появившийся доктор Чилтен.— Повесьте плащ, Алан, и никуда не уходите, пока нас не будет. Именно так. У меня есть секретарша на полный рабочий день, но сегодня, как на грех, она отсутствует. Есть еще машинистка на три часа в день; и мне пришлось взять Алана. Такова вся моя обслуга,— блеснув очками, он повернулся к ней.— Вы вооружены, мисс Старлинг?

— Нет, не вооружена.

— Могу ли я заглянуть в вашу сумочку и в папку?

— Вы видели мои документы.

— В которых говорится, что вы студентка. Позвольте мне осмотреть ваши вещи.

Когда за ней захлопнулась первая из тяжелых металлических дверей и запор вошел на место, Кларисса Старлинг вздрогнула. Чилтен шел чуть впереди нее по длинному коридору, выкрашенному зеленой краской, атмосфера в котором была полна запахов лизола и отдаленного гула. Старлинг была зла на себя за то, что позволила Чилтену запустить лапы в ее сумочку и папку; гнев придал четкости ее шагам и заставил сконцентрироваться. Она чувствовала, что собранность не покинула ее, служа ей опорой, словно плотная гравийная подсыпка под лентой скоростной трассы.

— Лектер доставляет нам немало неудобств,— из-за плеча сказал Чилтен.— Санитарам каждый день требуется не менее десяти минут, чтобы очистить его стойло от всех публикаций, что он получает. Мы попытались прекратить или, по крайней мере, сократить его переписку, но он написал жалобу, и суд нас не поддержал. Объем его почты просто потрясающ. Слава богу, он заметно уменьшился после того, как в сводках новостей на первый план вышли другие личности. В свое время казалось, что каждый студентишка, готовя какую-нибудь работу по психологии, обязательно должен что-нибудь почерпнуть у Лектера. Медицинские журналы еще порой публикуют его, но, главным образом, из-за скандальной известности имени.

— Насколько мне помнится,— сказала Старлинг,— он дал толковую статью о привыкании к обезболивающим препаратам в «Журнале клинической психиатрии».

— Ах, вы, значит с ней знакомы? Как мы старались изучить Лектера! Мы считали, что нам наконец представилась возможность установить с ним контакт, пусть даже с риском для жизни.

— Почему с риском для жизни?

— Потому что он питает к социуму откровенную неприязнь, вот почему. Он непроницаем. Он слишком умен, чтобы поддаться на стандартные тесты. И, боже мой, как он нас ненавидит! Он считает, что я мщу ему. И Кроуфорд еще раз доказал, что он умен — не так ли? — направив вас к Лектеру.

— Что вы имеете в виду, доктор Чилтен?

— Молодая женщина может заставить его «включиться», как, по-моему, вы предпочитаете говорить. Сомневаюсь, чтобы за последние несколько лет Лектеру приходилось по-настоящему видеть женщин — если не считать, что изредка ему на глаза попадались уборщицы. Мы стараемся, чтобы женщин тут практически не бывало. Из-за них в местах заключения одни неприятности.

«Да пошел бы ты, Чилтен»

— Я с отличием окончила Вирджинский университет, доктор. И я не из пансиона благородных девиц.

— В таком случае вы должны твердо следовать правилам: не приближайтесь к решетке и не притрагивайтесь к ней. Не давайте ему ничего, кроме мягкой бумаги. Никаких ручек, никаких карандашей. Когда надо, ему дают мягкий карандаш. На бумаге не должно быть никаких скрепок или заколок. Предметы передаются лишь через выдвижной ящик для пищи. Возвращаются только через него. Никаких исключений. Не принимайте ничего, что он попытается передать вам через ограждение. Вы понимаете меня?

— Понимаю.

Они миновали еще пару ворот, и естественное освещение осталось за спиной. Они прошли прогулочный дворик, в котором заключенные могли проводить время, и спустились в секцию, где не было ни окон, ни возможности общения для заключенных. Плафоны были прикрыты тяжелыми решетками, как в машинном отделении корабля. Доктор Чилтен остановился под одним из них. Когда смолк звук их шагов, Старлинг услышала где-то за стеной эхо разъяренных криков, заглушаемых резкими командами.

— Лектер никогда не покидает камеры без смирительной рубашки и намордника,— сказал Чилтен.— И я вынужден объяснить вам почему. В течение первого года после приговора он представлял собой просто идеальный образец заключенного. И меры безопасности были несколько ослаблены — это, чтобы вам было ясно, произошло при прежней администрации. Днем 8 июля 1976 года он стал жаловаться на загрудинные боли, и его перевели в амбулаторию. Смирительную рубашку с него сняли, чтобы было легче получить электрокардиограмму. И когда сестра нагнулась к нему, вот что он с ней сделал.— Чилтен протянул Клариссе Старлинг мятую фотографию.— Врачам удалось спасти ей один глаз. Лектер оказался вне поля зрения телекамеры. Он сломал ей челюсть, чтобы вырвать у девушки язык. Но даже когда он рвал и глотал его, пульс у него никогда не учащался больше восьмидесяти пяти.

Старлинг не могла понять, что ей было более неприятно: то ли лицезрение фотографии, то ли ищущее внимание, с которым Чилтен вглядывался ей в лицо.

— Я держу его вот здесь,— сказал Чилтен, нажимая кнопку рядом с тяжелыми двойными дверями пуленепробиваемого стекла. Высокий крупный санитар открыл им проход в этот блок.

Приняв твердое решение, Старлинг остановилась, едва миновав их.

— Доктор Чилтен, нам очень нужны результаты этих тестов. Если Лектер считает, что вы его враг — а он, как вы сказали, убежден в этом — мне бы лучше явиться к нему без сопровождения. Что вы об этом думаете?

Щека у Чилтена дернулась.

— Это меня вполне устраивает. Вы могли бы заявить об этом еще у меня в кабинете. Я послал бы с вами санитара и не тратил бы на вас время.

— Так я бы и сделала, если бы вы предварительно проинформировали меня о положении дел.

— Сомневаюсь, чтобы нам довелось еще встретиться, мисс Старлинг... Барни, когда она покончит с Лектером, позвони кому-нибудь, чтобы ее вывели отсюда.

И даже не взглянув на нее, Чилтен покинул их.

Теперь рядом с ней был лишь грузный бесстрастный санитар; торцом к звуконепроницаемой стене стоял его стол, на котором валялись деревянный молоток, смирительная рубашка, намордник и пистолет, стреляющий успокоительными капсулами. Длинная труба вдоль стены заканчивалась пожарным краном и шлангом, напор воды из которого мог сбить человека с ног.

Санитар взглянул на нее.

— Доктор Чилтен предупредил вас, что нельзя притрагиваться к решетке? — Голос у него был высокий, с хрипотцой.

— Да, предупреждал.

— О’кей. Его камера — последняя справа. Держитесь строго середины коридора, когда будем идти мимо остальных камер и ни на что не обращайте внимания. Можете взять с собой его почту, вон она лежит справа.— Санитар посмотрел на нее.— Вы должны будете положить ее на поднос и вкатить внутрь. Чтобы вернуть его, надо потянуть за шнур или же он сам вытолкнет его. Дотянуться до вас он не сможет.— Санитар вручил ей два журнала, страницы которых уже были просмотрены, две газеты и несколько вскрытых писем.

Коридор был длиной примерно в тридцать ярдов, и по обе стороны его располагались камеры. В некоторых из них были глухие двери, с узкими как бойницы окошками в середине. Другие представляли собой стандартные тюремные камеры, передняя стенка которых, выходящая в коридор, состояла из решетчатой перегородки. Кларисса Старлинг заметила фигуры в камерах, но старалась не обращать на них внимания. Она дошла уже почти до середины коридора, как услышала свистящий шепот: «Раздвинь ножки, и я тебя понюхаю». Она не подала виду, что слышала слова и не замедлила шага.

В последней в ряду камере горел свет. Она перешла на левую сторону коридора, чтобы заглянуть в нее, и звук каблучков оповестил о ее приближении.

 ГЛАВА 3

Камера доктора Лектера была отделена от всех остальных; напротив нее по другую сторону коридора был расположен туалет, и во всех остальных отношениях она не походила на другие камеры. Передняя часть ее представляла собой решетку из металлических стержней, но за ней от стенки до стенки и от пола до потолка на почтительном расстоянии была растянута прочная нейлоновая сеть, представлявшая второй барьер. За ним Старлинг увидела привинченный к полу стол, доверху заваленный книгами в мягких обложках, и рядом стул с высокой спинкой, тоже наглухо прикрепленный к полу.

Сам доктор Ганнибал Лектер, прислонившись к стенке, сидел на койке, проглядывая итальянское издание «Вога». Страницы, из которых были вынуты скрепки, он держал в правой руке и одну за другой складывал слева от себя. На левой руке у доктора Лектера было шесть пальцев.

Кларисса Старлинг остановилась на некотором расстоянии от решетки.

— Доктор Лектер! — Ей понравилось звучание собственного голоса.

Он оторвался от чтения.

На долю секунды ей показалось, что, когда он бросил на нее взгляд, раздался какой-то гул, но тут же сообразила, что слышит пульсацию крови в ушах.

— Меня зовут Кларисса Старлинг. Могу ли я поговорить с вами? — Она постаралась, чтобы, несмотря на отдалявшую их дистанцию, голос был у нее безукоризненно вежлив.

Доктор Лектер задумался, приложив палец к губам. Затем он неторопливо поднялся и легкими шагами подошел к нейлоновой сетке, не обращая на нее внимания и словно бы оценивая разделявшее их расстояние.

Кларисса заметила, что он невысок и строен, но ей бросилось в глаза, что гибкие мышцы его рук и ног обладали немалой силой, как и у нее самой.

— Доброе утро,— сказал он, словно открывая дверь. Произношение у него было точным и изысканным, хотя в нем слышалась легкая металлическая хрипотца, скорее всего, от того, что он долго не открывал рта.

У доктора Лектера были карие глаза, в глубине которых порой вспыхивали красноватые искорки, на мгновение застывавшие в зрачках. Он внимательно осмотрел Старлинг с головы до ног.

Соблюдая дистанцию, она подошла поближе к решетке, чувствуя, как, преодолевая сопротивление ткани блузки, у нее поднялись волоски на руках.

— Доктор, мы столкнулись со сложной проблемой психологического характера. И я бы хотела обратиться к вам за помощью.

— Никак мы явились из лаборатории поведенческих структур в Куантико? Насколько я догадываюсь, вы одна из сотрудниц Джека Кроуфорда.

— Да, так и есть.

— Могу ли я взглянуть на ваше удостоверение?

Этого она не ждала.

— Я уже показывала его... в кабинете.

— Вы хотите сказать, что показывали его Фредерику Чилтену, доктору философии?

— Да.

— А вы видели его удостоверение?

— Нет.

— Должен сказать вам, что этот академик отнюдь не утруждает себя напряженным чтением. Вы встречали Алана? Разве он не очарователен? С кем бы из них вы предпочли побеседовать?

— Откровенно говоря, я предпочла бы Алана.

— А ведь вы можете быть и репортером, которого Чилтен за деньги впустил сюда. Думаю, что все же должен настаивать на знакомстве с вашим удостоверением.

— Хорошо.— Она подняла руку с пластиковой карточкой удостоверения.

— Я не могу разобрать его на таком расстоянии, передайте его мне, пожалуйста.

— Не имею права.

— Потому что оно твердое?

— Да.

— Попросите Барни.

Явившийся санитар оценил ситуацию.

— Я передам вам его, доктор Лектер. Но если вы не вернете по моей просьбе, после чего нам придется поссориться, и я все же получу его, мне будет очень неприятно. Если вы выведете меня из себя, мне придется держать вас связанным, пока я не изменю отношение к вам к лучшему. Кормление через зонд, судно меняется дважды в день — такие вот дела. И неделю вы не будете получать почты. Договорились?

— Конечно, Барни.

В выдвижном ящичке карточка переправилась па другую сторону, и доктор Лектер поднес ее к свету.

— Стажер? Здесь говорится «стажер». Джек Кроуфорд посылает для интервью со мной стажера? — Он провел карточкой по своим мелким белым зубам, вдыхая ее запах.

— Доктор Лектер,— напомнил Барни.

— О, конечно.— Он вернул карточку в выдвижной ящик, и Барни извлек ее.

— Да, я пока еще стажируюсь в Академии,— сказала Старлинг,— но нас интересуют проблемы не ФБР, а психологии. Можете ли вы решить для себя, достаточно ли я квалифицирована для темы нашего разговора?

— Хммм...— пробурчал Лектер.— В самом деле... достаточно умно с вашей стороны. Барни, не думаете ли вы, что офицеру Старлинг можно предложить стул?

— Доктор Чилтен ничего не говорил мне о стуле.

— А что вам подсказывает ваше чувство хорошего тона, Барни?

— Принести стул? — спросил у нее Барни.— У нас есть тут один, но он никогда... ну, в общем-то никто тут долго не оставался.

— Да, спасибо,— сказала Старлинг.

Открыв туалет по другую сторону холла, Барни притащил складной стул и, разложив его, оставил их наедине.

— Итак,— сказал Лектер, садясь сбоку стола лицом к ней,— что же вам сказал Миггс?

— Кто?

— Складной Миггс, вон в той камере. Он что-то прошептал вам вслед. Что он сказал?

— Он сказал: «Я хочу понюхать, как ты пахнешь».

— Понимаю. Себе я этого не могу позволить. Хотя вы употребляете крем «Эвиан» для кожи, а порой пользуетесь духами «Воздух времени» — но не сегодня. Сегодня вы прибегали к косметике. И что вы думаете о словах Миггса?

— В силу каких-то неизвестных мне причин, он настроен враждебно. И это очень плохо. Он враждебно относится к людям, и люди отвечают ему тем же. Тупик.

— Враждебны ли вы по отношению к нему?

— Мне жаль, что мое появление так взволновало его. Кроме этого, он всего лишь шумлив. Откуда вы узнали о моей парфюмерии?

— По волне запаха из вашей сумочки, когда вы доставали карточку. У вас очень милая сумочка.

— Благодарю.

— Вы взяли с собой лучшую из них, верно?

— Да.— Это было в самом деле так. Она предпочитала сумки классических строгих форм, и эта была лучшей из всех.

— Она выглядит куда лучше, чем ваша обувь.

— Может быть, ее в самом деле пора сменить.

— Не сомневаюсь.

— Это вы рисуете на стенах, доктор?

— Неужели вы думаете, что я приглашал декоратора?

— Рисунок над умывальником изображает какой-то европейский город?

— Флоренцию. Это Палаццо Веккио и Дуомо. Так они выглядят с Бельведера.

— И вы наизусть помните все детали?

— Память, офицер Старлинг,— это то, что заменяет подлинные картины жизни.

— А вон там распятие? Но крест в середине пуст.

— Это Голгофа, после снятия с креста. Пастель и фломастер на бумаге из-под мяса. А это вор, которому был обещан рай после того, как он украл пасхального ягненка.

— А это что?

— У него, как известно, сломаны ноги, как и у его компаньона, кто издевался над Христом. Неужели вы не посвящены в Евангелие от святого Иоанна? В таком случае ознакомьтесь с работами Дуччио — уж он-то знал, как рисовать распятие со всеми деталями. Как поживает Билли Грэхем? Как он выглядит?

— Я не знаю Билли Грэхема.

— Вы знаете, кто он таксой. Протеже Джека Кроуфорда. Тот, кто был до вас. Как выглядит его физиономия?

— Я никогда его не видела.

— Я бы назвал это «придать ему подобающее выражение», офицер Старлинг, если вы ничего не имеете против.

Она рискнула нарушить воцарившееся молчание.

— Я бы предпочла придать нашему разговору подобающее направление. Я взяла с собой...

— Нет. Нет, это глупо и неправильно. У вас должно хватить ума понимать, что нельзя гнать волну без перерыва. Если уж вы одарены сообразительностью и пониманием, нельзя так быстро перескакивать с темы на тему, что может отвратить от вас. А ведь мы зависим от настроения. Вы прекрасно проявили себя с самого начала, вы были вежливы и воспринимали вежливое к себе отношение, вы вызвали к себе доверие, искренне ответив на неприятный вопрос относительно Миггса — и вдруг вы, не переводя дыхания наваливаетесь на меня с вашим вопросником. Так не пойдет.

— Доктор Лектер, вы опытный клинический психиатр. Неужели вы считаете меня такой дурой, которая пытается влиять на ваши эмоции? Доверьтесь мне, хоть немного. Я попрошу вас ответить на некоторые вопросы из этого списка, а вы решите — пойдете мне навстречу или нет. Устраивает ли вас такой подход к проблеме?

— Офицер Старлинг, доводилось ли вам читать какие-нибудь труды лаборатории поведенческих структур, которые недавно вышли из ее стен?

— Да.

— Как и мне. ФБР в силу своей тупости отказалось высылать мне «Бюллетень правозащитных органов», но я получил его от сборщика макулатуры. В моем распоряжении также «Новости» Джонса Джея и журналы по психиатрии. Все публикации делят людей, склонных к массовым убийствам, на две группы — организованные и неорганизованные. Что вы об этом думаете?

— Ну... они, скорее всего, обращаются к фундаментальным...

— «Упрощенчество» — вот то слово, которое вам нужно. В сущности, офицер Старлинг, большинство психиатров занимаются ребяческим пустословием на уровне френологии, что практикуется и в вашей лаборатории. В распоряжении психологов нет толкового материала, с которого они могли бы начать мыслить. Да отправляйтесь на отделение психологии любого колледжа и посмотрите на студентов и преподавателей: компания дилетантов и совершенно безликих личностей. Вряд ли их можно считать самыми толковыми обитателями кампусов. «Организованные» и «неорганизованные» — ну до чего примитивный уровень мышления!

— Могли бы вы предложить другую классификацию?

— Не мог бы.

— Я читала ваши публикации о привыкании к обезболивающим препаратам и одностороннем лицевом параличе.

— Да, это были первоклассные работы,—сказал доктор Лектер.

— Я тоже так считаю, как и Джек Кроуфорд. Он и указал мне на них. Это одна из причин, по которой она заинтересован...

— Кроуфорд-Стоик в чем-то заинтересован? Должно быть, он занят по горло, если уж обращается за помощью к студентам.

— Он действительно занят, и хотела бы...

— Занят Буффало Биллом.

— Предполагаю, что да.

— Нет. Во всяком случае, только не я. Офицер Старлинг, вы отлично знаете, что речь в самом деле идет о Буффало Билле. И я предполагаю, Джек Кроуфорд прислал вас ко мне, чтобы вы расспросили меня о нем.

— Нет.

— Значит, нам тут нечего делать.

— Я приехала, потому что нам нужна ваша...

— Что вам известно о Буффало Билле?

— Толком никто ничего не знает.

— О нем что-то было в прессе?

— Думаю, что да. Доктор Лектер, я не видела никаких конфиденциальных материалов по этому делу. Моя обязанность заключается в...

— Сколько женщин попало в руки Буффало Билла?

— Полиция насчитала пятерых.

— И у всех содрана кожа?

— Да, на части тела.

— В газетах ничего не говорилось, почему у него такое прозвище. Вы знаете, почему его называют Буффало Биллом?

— Да.

— Расскажите мне.

— Расскажу, если вы глянете на вопросник.

— Я просмотрю его, и этого достаточно. Итак, почему?

— Эта неудачная шутка пошла из канзасского отдела по расследованию убийств.

— Да?..

— Они окрестили его Буффало Биллом, потому что он сдирал кожу со спины.

Старлинг поняла, что сдерживает эмоции, боясь продешевить. Пусть из них двоих она играет роль испуганной собеседницы.

— Дайте мне вопросник.

Свернув пачку голубоватых листов, Старлинг переправила их по ту сторону решетки. Она сидела молча и неподвижно, пока Лектер листал их.

Листы полетели обратно на поднос.

— Ох, офицер Старлинг, неужели вы думаете, что вам удастся препарировать меня при помощи этого примитивного тупого инструмента?

—- Нет. Просто я думаю, что к вам, может быть, придет озарение, когда вы познакомитесь с ними.

— В силу каких же причин я должен заинтересоваться вопросами?

—- Любопытство.

— К чему?

— Почему вы здесь. Что с вами произошло.

— Со мной ничего не происходило, офицер Старлинг. Я сам все решал. Вы не можете отказать мне в умении оказывать влияние на людей. Откажитесь от представления о поведенческих структурах, как о борении добра и зла, офицер Старлинг. Вы пытаетесь все засунуть в короткие штанишки моральных догм — ничего нет более ошибочного. Взгляните на меня, офицер Старлинг. Решитесь ли вы утверждать, что я воплощенное зло? Зло ли я, офицер Старлинг?

— Я думаю, что вы несете в себе разрушительное начало. Для меня это одно и то же.

— Вы считаете, что зло — это всего лишь разрушение? Если все так просто, значит ураган — это зло. А ведь у нас есть и пламя, есть и град. Так и прет подтекст, что все это «деяния руки Господней».

— Сознательный выбор...

— Для развлечения я собирал данные о крушении церквей. Знакомы ли вы с тем, что случилось на Сицилии. Потрясающе! Во время мессы фасад обрушился на шестьдесят пять старушек. Было ли это зло? И если да, чьих рук это дело? Тому, кто в горних высях, это явно понравилось, офицер Старлинг. Тифозные бациллы и лебеди — все они рядом из одного и того же места.

— Я не могу объяснить вам всего, доктор, но знаю, кто сможет.

Он остановил ее движением вскинутой руки. Она отметила, что рука у него была изящной формы, но средний палец был раздвоен. Редчайшая форма полидактилизма.

Когда он снова заговорил, голос его был мягок и вежлив.

— Вы хотите разобраться во мне, офицер Старлинг. Вы достаточно тщеславны, не так ли? Известно ли вам, как вы выглядите в моих глазах, со своей изящной сумочкой и в дешевых туфельках? Истой деревенщиной. Пусть даже вы постарались принарядиться, вы напористая деревенщина с отвратительным вкусом. Ваши тусклые, как подделки из дешевого камня, глаза озаряются радостью, когда вам кажется, что вы можете добиться от меня ответов. За ними кроется неподдельная радость, не так ли? Отчаяние никогда не жило рядом с вами. Хорошее питание придало вам стройность, но вы вылезли из-под земли не далее, чем одно поколение назад, офицер Старлинг. Вы из Старлингов, что из Западной Вирджинии или вы имеете отношение к Окки Старлингу, офицер? Вы серьезно колебались между колледжем и возможностью устроиться в женский корпус в армии, не так ли? И разрешите, я поведаю вам кое-что о вас же самой, студентка Старлинг. Оказавшись в своей комнате, вы снимете эту нитку дешевых бус, и у вас мучительно сожмется сердце, когда вы почувствуете, что они стали влажными и прилипли к коже, не так ли? Все эти утомительные «благодарю вас», осторожные подходы олицетворяются для вас во влажных потных бусинках. Утомительно. Ску-у-учно. А ведь вы достойны гораздо лучшего, не так ли? Но вкус тут ни при чем. И когда вы вспомните наш разговор, вы запомните и боль бессловесного животного на лице собеседника, когда вы покинете его. Но если вы вспотели так, что бусинки стали влажными, чего еще вам желать? И ночью вы вспомните об этом, верно? — любезнейшим тоном осведомился доктор Лектор.

Подняв голову, Старлинг посмотрела ему прямо в лицо.

— Вы многое видите, доктор Лектер. Я не буду отрицать ничего из того, что вы сказали. Но вы уже ответили мне, на один вопрос, хотели вы этого или нет: достаточно ли вы сильны, чтобы разобраться в терзающих вас ощущениях? Им трудно взглянуть в лицо. Я поняла это только в последние несколько минут. Что вы об этом скажете? Вглядитесь в себя и напишите мне голую правду. Неужели вы можете найти более сложный предмет внимания? Или вы боитесь сами себя?

— А вас голыми руками не взять, офицер Старлинг, верно?

— У меня есть основания так считать.

— И вы решительно отвергаете мысль, что вы самая обыкновенная личность. Ведь она может уязвить, не так ли? Господи! Вы далеко не рядовая личность, офицер Старлинг. Какого размера ваши бусинки? Семь миллиметров?

— Семь.

— Я хотел бы вам кое-что предложить. Снимите их с нитки, отберите камушки «тигрового глаза» и нанижите их снова вперемежку с золотыми бусинками, через две на третью или через одну, как вы захотите. «Тигровый глаз» оттенит цвет ваших собственных глаз и подчеркнет светлый оттенок волос. Вам кто-то подарил эти бусы в день святого Валентина?^[7]

— Ага.

— Сейчас пост. Валентинов день будет уже через неделю, хммм... и вы кого-то ждете?

— Это не имеет к вам отношения.

— Да, вы так никого и не дождались... Я думал о дне святого Валентина. Он напомнил мне кое-какие смешные вещи. И теперь предполагаю, что могу сделать вас очень счастливой в этот день, Кларисса Старлинг.

— Каким образом, доктор Лектер?

— Одарив вас прелестным подарком. Мне придется обдумать его. А теперь прошу извинить меня. Будьте здоровы, офицер Старлинг.

— А тексты?

— Обладатель переписного листа снова хочет вычислить меня. Я съем его печень с бобами и запью большим бокалом красного вина. Возвращайтесь в школу, малышка Старлинг.

Ганнибал Лектер, вежливый до конца, не позволил себе повернуться к ней спиной. Он сделал от ограждения несколько шагов назад, пока не коснулся койки и не лег на нее, став для нее столь же далеким и недосягаемым как каменное надгробье крестоносца.

Старлинг внезапно почувствовала слабость и опустошение, словно только что сдала кровь. Она с подчеркнутой медлительностью складывала бумаги в папку, потому что ноги ее не слушались. Испытанное ею поражение вызвало у нее чувство неприязни к самой себе. Сложив стул, она прислонила его к дверям туалета. Ей снова придется пройти мимо Миггса. Сидевший вдали Барни был поглощен чтением. Она должна позвать его, чтобы он явился к ней. Чертов Миггс. Хотя миновать его не сложнее, чем пройти сквозь компанию грузчиков, с которыми она порой сталкивалась в городе. Она двинулась по коридору.

Голос Миггса у нее под ухом прошелестел:

— Я прокусил себе руку... видишь, как из нее течет кровь?

Она должна была окликнуть Барни, но вместо этого, удивившись, повернулась лицом к камере и увидела, как Миггс взмахнул рукой. Прежде, чем она успела отпрянуть, на щеку и плечо ей брызнули теплые капли.

Она отпрыгнула в сторону, успев отметить, что это была не кровь, а сперма и услышала, как ее позвал доктор Лектер. В раздавшемся за ее спиной голосе была легкая хрипотца.

— Офицер Старлинг.

Едва только она отошла от него, он уже был на ногах и звал ее. Она рылась в сумочке в поисках бумажной салфетки.

— Офицер Старлинг,— услышала она у себя за спиной.

С холодной решимостью взяла себя в руки она, и направилась к дверям.

— Офицер Старлинг.— В голосе Лектера появились какие-то новые нотки.

Она остановилась. «Ради Бога, каких еще радостей мне тут ждать?» Миггс продолжал шептать что-то, но она не слышала его.

Она снова остановилась перед камерой Лектера и увидела, как оживился его взгляд. Она понимала, что он воспринимает запахи того, чем Миггс наградил ее. Он все обонял.

— Мне не хотелось, чтобы, вы подверглись такому обращению. Невежливость для меня предельно отвратительна.

Словно даже приговоренный к смерти убийца не мог позволить себе ни малейшей грубости. Или, может быть, подумала Старлинг, ему доставляет удовольствие видеть ее в таком виде. Она не могла понять. Искры в его глазах поблескивали в сумраке камеры, как языки огня в темноте пещеры.

«Что бы там ни было, используй это, о, Иисусе!» Она протянула папку.

— Пожалуйста, сделайте это для меня.

Может быть, она уже опоздала; он снова успокоился.

— Нет. Но я все же осчастливлю вас. Я дам вам кое-что другое. Я дам вам то, что вы любите больше всего, Кларисса Старлинг.

— Что именно, доктор Лектер?

— Конечно, успех. Он как нельзя больше пригодится вам — и я очень рад этому. Меня навело на эту мысль приближение дня святого Валентина.— Но причина, по которой улыбка обнажила его мелкие белые зубы, могла быть какой угодно. Он говорил так тихо, что она еле слышала его.— Ищите своего Валентина в машине Распайла. Вы слышите меня? Ищите вашего Валентина в машине Распайла. А теперь вам лучше идти, я не думаю, что Миггс успел снова собраться с силами, пусть он даже и псих. Как вам кажется?

 ГЛАВА 4

Ее желание исполнилось, но вслед за возбуждением и радостью пришло полное изнеможение. Многое из того, что Лектер сказал о ней, было правдой. Хотя кое-что лишь походило на правду. В течение нескольких секунд она не могла отделаться от ощущения, что в голове у нее хозяйничает чье-то чужое сознание, которое ведет себя бесцеремонно как медведь в посудной лавке.

Она была возмущена тем, что он сказал о ее происхождении, но не должна была позволять гневу владеть ею. Это была ее работа.

Добравшись до своего старенького «пинто», припаркованного по другую сторону от больницы, она несколько раз перевела дыхание. В машине она обрела относительное уединение.

Распайл. Она помнила это имя. Он был пациентом Лектера и одной из его жертв. Материалы, касающиеся истории Лектера, ей достались только на один вечер. В объемных досье Распайл был только одной из жертв. Теперь ей надо ознакомиться с подробностями.

Старлинг хотела сразу же приняться за дело, но прикинула, что спешить ей уже не к чему. Дело Распайла было закрыто несколько лет назад. Опасность никому не угрожала. Время у нее было. Прежде, чем двигаться дальше, надо собрать побольше информации и получить хороший совет.

Кроуфорд может отнять у нее дело и поручить его кому-то другому. Эту возможность тоже надо было учитывать.

Она попыталась дозвониться до него из телефонной будки, но выяснила, что Кроуфорд отстаивает бюджет на заседании в Министерстве юстиции.

В принципе она могла бы ознакомиться с подробностями дела в отделе по расследованию убийств Балтиморской полиции, но убийство — это преступление не федеральной юрисдикции, и она понимала, что они постараются без лишних вопросов сразу же избавиться от нее.

Вернувшись в Куантико, она сразу же направилась в Лабораторию с ее уютными коричневыми портьерами и серыми папками досье, за обложками которых крылся весь ужас мира. Только что ушла последняя секретарша, и Кларисса расположилась тут на весь вечер, обложившись микрофильмами, посвященными Лектеру. Старый тусклый экран светился в темном помещении как висячий фонарь, и она напряженно всматривалась в бегущие перед ней слова и изображения.

Распайл Бенджамен Рене, бел., муж., 46 лет, первая флейта в Балтиморском филармоническом оркестре. Он был пациентом практикующего психиатра доктора Лектера.

22 марта 1975 года он не пришел в Балтиморе на выступление. 25 марта его тело было найдено на скамье в маленькой сельской церкви недалеко от Фолл-Черч, Вирджиния; на нем был, только фрак, белый галстук и манишка. Вскрытие показало, что у него было проткнуто сердце и вырезаны щитовидная и поджелудочная железы. Кларисса Старлинг, которая еще с ранних лет знала об обработке мяса больше, чем ей бы хотелось, поняла, что исчезнувшие органы пошли на приготовление соуса.

Отдел расследования убийств в Балтиморе был уверен, что он входил в состав меню на том обеде, который доктор Лектер дал в честь президента и дирижера Балтиморского филармонического оркестра в вечер исчезновения Распайла.

Доктор Лектер убедительно доказал, что ему ничего неизвестно по данному делу. Президент и дирижер засвидетельствовали в своих показаниях, что не могут припомнить ничего особенного относительно ужина у доктора Лектера, хотя его стол всегда был известен изысканностью, так как доктор был неизменным покупателем в магазинах для гурманов.

Впоследствии президент оркестра стал жертвой патологического отсутствия аппетита, и в силу пристрастия к алкоголю ему пришлось лечиться от острого холецистита в санатории в Базеле.

По данным балтиморской полиции, Распайл был девятой из известных жертв Лектера.

Распайл погиб, не оставив завещания, и газеты несколько месяцев, пока не угас интерес публики, уделяли внимание судебной тяжбе родственников из-за его имущества.

Родственники Распайла, объединившись с семьями других жертв Лектера, успешно выиграли процесс, в соответствии с решением которого все досье и записи Лектера о его пациентах подлежали уничтожению.

Суд назначил адвоката Распайла Эверетта Джу душеприказчиком его имущества.

Теперь Старлинг предстояло связаться с адвокатом и найти машину. Адвокату было вменено в обязанность защищать память Распайла, и без наличия убедительных доказательств он мог просто отказаться вести разговор о своем покойном клиенте.

Старлинг предпочитала идти напролом, но сейчас ей был нужен совет и поддержка. Она осталась одна в лаборатории, и ей надо было определиться. Она нашла домашний номер Кроуфорда в записной книжке.

Она никогда не говорила с ним по телефону, и внезапно в трубке возник его очень тихий и спокойный голос.

— Джек Кроуфорд.

— Это Кларисса Старлинг. Надеюсь, что не оторвала вас от обеда...— В ответ на ее слова последовало молчание, и она продолжила.— ...Сегодня Лектер упомянул мне дело Распайла, и я приехала в контору просмотреть его. Он сказал, что нечто находится в машине Распайла. Я хотела бы добраться до нее с помощью его адвоката, и так как завтра суббота и нет занятий— я хотела бы просить вас...

— Старлинг, вы хоть помните, что я просил вас сделать с информацией от Лектера? — в голосе Кроуфорда было угрожающее спокойствие.

— В воскресенье к 9.00 представить вам отчет.

— Вот и займитесь этим, Старлинг Делайте то, что вам сказано.

— Есть, сэр.

В ушах у нее звякнула положенная на том конце трубка. Лицо ее вспыхнуло, и глаза увлажнились.

— Боже милостивый, ну и дерьмо,— пробормотала она.— Старый хитрец. Хитрый сукин сын. Харкнул бы Миггс на тебя, и я посмотрела бы, как тебе это нравится.

Старлинг, докрасна оттеревшись под душем и накинув ночную рубашку принятого в Академии ФБР фасона, работала над вторым разделом своего отчета, когда из библиотеки явилась ее подруга по комнате, Арделия Мапп. Ее широкое коричневое лицо, излучавшее здоровье, было самым приятным зрелищем за весь день.

Она сразу же заметила утомленное выражение Клариссы.

— Чем ты сегодня занималась, девочка? — Мапп всегда задавала участливые вопросы, пусть даже ответ не имел для нее значения.

— Пыталась раскручивать одного психа... и все остальное.

— Хотела бы я иметь время для светской жизни... понять не могу, как ты справляешься с ней, да еще и занимаешься.

Старлинг не без удивления обнаружила, что не может удержаться от смеха. Арделия Мапп с удовольствием присоединилась к ней, хотя так и не поняла, почему ее шутка вызвала такую реакцию. Старлинг покатывалась со смеха, не в силах остановиться, слыша себя словно издалека. Сквозь слезы, проступившие у нее на глазах, Мапп казалась на удивление старой, и в ее улыбке была печаль.

 ГЛАВА 5

Джек Кроуфорд, пятидесяти трех лет, читал, сидя в кресле-качалке под высокой лампой, рядом с постелью. Перед ним располагались две широкие кровати, несколько приподнятые до высоты, принятой в больницах. Одна была его собственной; на другой располагалась его жена Белла. Он слышал, как она дышит приоткрытым ртом. В последний раз она шевелилась и говорила с ним два дня назад.

Дыхание у нее прервалось. Кроуфорд посмотрел на нее из-за оправы очков и положил книгу. Белла снова вздохнула, сначала с присвистом, а потом задышала полной грудью. Он поднялся, чтобы, взяв ее за руку, проверить пульс и кровяное давление. В течение этих месяцев он не хуже врача научился накладывать манжету.

Он не хотел расставаться с ней по ночам и его кровать стояла рядом. В темноте Белла была ему не видна, и он приподнял свое ложе на ту же высоту, что и ее.

Не считая высокой кровати и минимального количества предметов, необходимых для удобства Беллы, Кроуфорд сделал все, чтобы комната не походила на больничную палату. В ней стояли цветы, хотя не так много. Не валялось никаких пилюлей — прежде, чем доставить ее домой из больницы, он опустошил висячий шкафчик в холле и заполнил его лекарствами и аппаратами. (Второй раз он на руках переносил ее через порог их дома, и эта мысль тревожила его.)

С юга шел теплый фронт. Окна были открыты, и воздух Вирджинии был чист и свеж. Крохотные лягушки высокими голосами перекликались в темноте.

В комнате была безукоризненная чистота, но ковер чуть запылился: Кроуфорд предпочитал не пользоваться шумным пылесосом и чистил ковер просто щеткой, что не давало хороших результатов. Направившись в кладовку, он включил в ней свет. На внутренней стороне двери были приклеены два листика бумаги. На одном были данные о частоте пульса Беллы и кровяном давлении. Его цифры и те, что записывала дневная сиделка тянулись колонками; они заполняли несколько желтых листков, говоривших о долгих днях и ночах. На другом листке приходившая днем медсестра записывала все назначения Белле.

Кроуфорд мог дать ей любое лекарство, в котором она нуждалась по ночам. Следуя указаниям медсестер, он напрактиковался в инъекциях на лимоне, а затем на ее бедрах прежде, чем взял Беллу домой.

Кроуфорд стоял минуты три, вглядываясь в лицо жены. Легкий муаровый шарфик как тюрбан прикрывал ее волосы. Она настаивала на нем, во всяком случае, пока у нее были силы настаивать. Теперь он видел, насколько был нужен шарфик. Он смочил ей губы глицерином и подушечкой большого пальца убрал соринку из угла глаза. Она не пошевелилась. Еще не время переворачивать ее.

Глядя в зеркало, Кроуфорд заверил себя, что он в отличном здравии и не собирается вместе с ней ложиться в могилу, что у него все хорошо. Поймав себя на этих мыслях, он застеснялся.

Опустившись обратно в кресло, он так и не смог вспомнить, что читал. Нащупав рядом с собой книгу, Кроуфорд подумал, что тепло в комнате исходит только от страниц.

 ГЛАВА 6

В понедельник утром Кларисса Старлинг нашла послание от Кроуфорда в своем ящичке для корреспонденции:

«К. С.

Занимайтесь машиной Распайла. В свое свободное время. Мой офис предоставит вам номер кредитной карточки для междугородных переговоров. Если вы найдете ее или куда-нибудь направитесь, свяж. со мной. Рапорт представить в среду в 16.00.

На стол к Директору легло сообщение о Лектере за вашей подписью. Сработали отлично.

Дж. К.»

Старлинг почувствовала подъем духа. Она понимала, что Кроуфорд отвел ей роль мышки, которой для практики было бы неплохо побегать. Но он учил ее. Он хотел от нее безукоризненной работы. И Клариссу устроил его дружеский шлепок.

Распайл был мертв уже восемь лет. Какие свидетельства за столько лет могут сохраниться в машине?

Из семейного опыта она знала, что, поскольку машины быстро выходят из строя, суд дает наследникам право продать машину еще до того, как его решение вступит в силу, с тем, чтобы деньги поступили на счет суда. И весьма сомнительно, чтобы в ходе столь сложного и запутанного спора об имуществе Распайла машина до сих пор сохранилась.

Кроме того, ей пришлось решать проблему со временем. Считая и перерыв на ленч, у Старлинг было днем час и пятнадцать минут свободного времени, которые она могла использовать на телефонные звонки. В среду она уже должна доложиться Кроуфорду. То есть, чтобы найти машину, у нее было три часа сорок пять минут за все три дня; может, ей еще удастся раз-другой увильнуть от занятий, но тогда придется заниматься по ночам.

Во время ленча в понедельник работники Балтиморского окружного суда трижды шли Старлинг навстречу. Во время практики у нее установились дружеские отношения с одним из клерков, который и помог ей найти данные о судьбе имущества Распайла.

Клерк обнаружил разрешение на продажу машины и сообщил Старлинг номер ее и фамилию предполагаемого владельца, к которому она перешла первой.

Во вторник она потратила половину времени ленча, пытаясь найти его. Ей понадобилось все оставшееся свободное время, в результате чего Кларисса выяснила, что мэрилендский департамент регистрации транспортных средств фиксирует машины не по их серийным номерам, а только по регистрационным или же по последней номерной табличке.

Во вторник днем начавшийся ливень прогнал стажеров с полосы препятствий. В общем зале, заполненном испарениями от мокрой одежды и пота, Джон Бригхэм, бывший инструктор по огневой подготовке морской пехоты, решил избрать Старлинг, чтобы проверить перед классом крепость ее руки — ей предстояло продемонстрировать, сколько раз она успеет нажать спусковой крючок 19-й модели «Смит и Вессона» за шестьдесят секунд.

Левой рукой она выдала семьдесят четыре раза, время от времени сдувая локон волос, падавший ей на глаза, и пока готовился считать другой студент, перекинула оружие в правую руку. Она чуть пригнулась, став в «позу бобра», уперлась ногами в пол, четко видя перед собой прицельную рамку, хотя мушка и цель слегка расплывались. На отдых ей была отпущена минута, и в середине ее она уже окончательно забыла о боли, терзающей руку. «Мишень» на стене обрела четкие очертания. Это было свидетельство о праве преподавания, полученное ее инструктором Джоном Бригхэмом от межштатовского отдела вооружения.

Уголком губ она обратилась к Бригхему с вопросом, пока другой студент считал щелчки курка.

— Как можно проследить ход регистрации машины...

«...шестьдесятпятьшестьдесятшестынестьдесятьсемьшестьдесятвосемьшестьдесят...»

— ...машины, если у вас есть только серийный номер...

«...семьдесятвосемьсемьдесятдевятьвосемьдесятвосемьдесятодин...»

— и модель? И вы не знаете присвоенный ей номер.

«...восемьдесятдевятьдевяносто. Время.»

— Вот что, ребята,— сказал инструктор.— Я хочу, чтобы вы обратили на это особое внимание. Крепость руки — это основной фактор успеха в перестрелке. Кое-кого из вас, джентльмены, беспокоит, что я вызову его в следующий раз. Ваше беспокойство вполне обоснованно — Старлинг доказала, что можно работать значительно выше среднего уровня. Обеими руками. Потому что она уделяет внимание тренировкам. И старайся использовать для выработки твердости руки даже те мелочи, что всегда рядом с вами. А большая часть из вас не привыкла держать в руках ничего тверже,— спохватившись, он смягчил сравнение, принятое среди морской пехоты,— своих прыщей,— сказал он наконец.— И все же подтянитесь, Старлинг. Я хотел бы убедиться, что к окончанию, вы будете выдавать левой рукой больше девяноста раз. А теперь разделитесь по парам и считайте — топ-топ.

— А вы Старлинг, подойдите. Что еще вы знаете об этой машине?

— Только серийный номер и модель, вот и все. И владельца, который пользовался ею пять лет назад.

— Хорошо, слушайте. Большинство людей впадают в ошибку, пытаясь подобно лягушке, лихим прыжком перебраться от одного владельца до другого с помощью регистрационных документов. Машина может уйти в другой штат, и вы останетесь в дураках. Ошибаются поэтому порой даже полицейские. И регистрационный номер и номер на бампере — все введено в компьютер. И мы привыкли иметь дело с ними, а не с серийными номерами.

Щелканье курков тренировочного оружия было столь громким, что ему пришлось пригнуться к ее уху.

— Есть самый простой путь. «Р. Л. Полк и компания», которые публикуют распоряжения мэрии,— у них есть список текущих регистрационных номеров по моделям и в соответствии с серийными номерами. Только у них. Торговцы машинами помещают у них свои объявления. Как вам пришло в голову спросить меня?

— Зная ваш послужной список и видя сертификат, я решила, что вы выследили немало машин. Спасибо.

— За тобой должок — когда придет время, покажи этим лилейным пальчикам, как надо работать левой рукой.

Она снова забралась в телефонную будку, но пальцы у нее так дрожали, что она с трудом разбирала собственные записи. У Распайла была машина марки «Форд». Рядом с университетом был торговец фордами, который несколько лет терпеливо обслуживал и ее старенький «Пинто». И теперь дилер по ее просьбе с тем же неизменным терпением стал просматривать списки Полка. Он снова появился в телефонной будке с именем и адресом человека, который последний зарегистрировал машину Бенджамена Распайла.

«Кларисса на коне, горю я, как в огне. Не будь дурочкой и звони этому мужику домой, давайте-ка посмотрим... ага, арканзасский номер. Джек Кроуфорд никогда не отпустит меня туда, но по крайней мере я смогу убедиться, существует ли вообще машина».

Ответа не было. И снова молчание. Звонок дребезжал где-то до смешного далеко. Она попробовала связаться ближе к вечеру и снова безрезультатно.

В среду во время ленча какой-то человек ответил на звонок Старлинг.

— Контора «Старые как новые».

— Добрый день, я звоню, чтобы...

— Меня не интересует алюминиевая обшивка, и я не собираюсь жить на стоянке трейлеров во Флориде, так что вам еще надо?

Старлинг услышала в голосе собеседника легкий акцент, характерный для горцев из Арканзаса. Она могла говорить с таким же акцентом, когда в том была необходимость, но времени сейчас у нее было в обрез.

— Понимаю, сэр, но если вы сможете помочь мне, я буду вам весьма обязана. Я говорю с мистером Ломаксом Бардуэллом? Это Кларисса Старлинг.

— Какая-то Старлинг! — крикнул мужчина кому-то в доме.— А что вам надо от Бардуэлла?

— Это среднеюжное региональное отделение гарантийного ремонта компании «Форд»? Бардуэллу поручена эта работа?

— Я и есть Бардуэлл. А я-то подумал, что вы хотите всучить мне какую-то дешевку, звоня издалека. Теперь я не занимаюсь запчастями, мне нужна вещь целиком.

— Да, сэр.

— А недавно еще Дурн на моей машине влетел в аварию, пошел юзом на луже нефти. Грузовик марки «Орки» знаете, с такой большой нашлепкой наверху, разлил ее. Он влетел в лужу и его закрутило.

— Боже милостивый.

— Снес с фундамента будку моментальной фотографии, расколошматил в ней все стекла. Парень в ней чуть с ума не рехнулся.

— Могу себе представить. И что дальше было?

— С кем было?

— С машиной.

— Я сказал Бадди Сиппету, который занимается металлическим ломом, что за пятьдесят баков он может забирать ее, если дотащит. Я думаю, он ее уже раскурочил.

— Не могли бы вы сообщить мне его номер телефона, мистер Бардуэлл?

— Чего это вы хотите от Сиппера? Что бы вы там ни раздобыли, это принадлежит мне.

— Понимаю, сэр. Просто у меня времени только до пяти часов, и мне сказали, чтобы я отыскала машину. Так будьте любезны, есть у вас его номер?

— Не могу найти свою телефонную книгу. Куда-то ее засунул. Знаете, как это бывает с тремя внуками. Созвонитесь с центральной, вам дадут его, в Сиппер-Сальвейдж.

— Очень вам обязана, мистер Бардуэлл.

В конторе, которая занималась утилизацией металлолома, она убедилась, что искомый автомобиль превратился в куб мятого металла и отправлен на переработку. Прораб нашел в своих записях серийный номер машины.

Провалиться бы мне в мышиную норку, подумала Старлинг, все еще не в силах избавиться от акцента. Тупик. Вот тебе и день святого Валентина.

В будке Старлинг уткнулась головой в холодный металл телефонного автомата. Арделия Мапп, подпирая бедром пачку книг, приоткрыла дверь и протянула Старлинг стакан апельсинового крюшона.

— Большое спасибо, Арделия. Мне надо сделать еще один звонок. Если успею уложиться вовремя, перехвачу тебя в кафе, идет?

— А я буду жить надеждой, что ты избавишься от этого омерзительного диалекта,— сказала Мапп.— Может, тебе помогут хорошие книги. Я никогда не прибегаю к тому выразительному жаргону, который усвоила дома. И если ты будещь мямлить, словно у тебя во рту каша, люди решат, что обедала в компании круглых идиотов, девочка,— Мапп прикрыла дверь телефонной будки.

Старлинг понимала, что теперь ей надо получить от Лектера еще какую-нибудь информацию. Если она договорится о встрече, может быть, Кроуфорд еще раз отпустит ее в психлечебницу. Она набрала номер доктора Чил-тена, но нарвалась на его секретаршу.

— Доктор Чилтен с коронером и помощником окружного прокурора,— сказала женщина.— Он уже говорил с вашим начальством и не имеет ничего сообщить вам. Будьте здоровы.

 ГЛАВА 7

— Ваш приятель Миггс мертв,— сказал Кроуфорд.— Вы все мне рассказали, Старлинг? — на усталом лице Кроуфорда, ждущего ее ответа с настороженность совы, готовой взять цель, было безжалостное выражение.

— Как? — Потеряв дар речи, она с трудом справилась с собой.

— Незадолго до рассвета проглотил свой собственный язык. Чилтен думает, что его уговорил Лектер. Ночной санитар слышал, как Лектер о чем-то тихо разговаривал с Миггсом. Лектер знал о нем довольно много. Он пообщался с ним, но ночной дежурный не уловил, о чем шла речь. Миггс было поплакал, но потом замолчал. Все ли вы мне рассказали, Старлинг?

— Да, сэр. Сверяясь со своими записями, я буквально все дословно передала вам в отчете.

— Чилтен позвонил с жалобой на вас...— Кроуфорд сделал паузу и остался доволен тем, что она не стала задавать вопросов.— Я сказал ему, что счел ваше поведение вполне удовлетворительным. Чилтен предупредил, что нас ждет расследование по поводу нарушения гражданских прав?

— В чем же оно выразилось?

— Конечно, если этого захочет семья Миггса. Отдел по гражданским правам получает до восьми тысяч таких жалоб ежегодно. И они будут прямо счастливы внести и Миггса в этот список.— Кроуфорд внимательно наблюдал за ней.— С вами все в порядке?

— Я даже не знаю, что сказать.

— А вы и не должны говорить ничего особенного. Лектер сделал это, лишь чтобы позабавиться. Он понимает, что они не смогут возложить на него ответственность — так почему бы и нет? Чилтен забрал у него книги и стульчак с унитаза, вот и все, что он смог ему сделать.— Кроуфорд сплел руки на животе и уставился на подушечки больших пальцев.— Лектер спрашивал обо мне, не так ли?

— Он интересовался, насколько вы заняты. Я сказала, что, да, занят.

— И все? Может быть, вы скрыли какие-то реплики личного характера, потому что посчитали, будто мне не стоит их знать?

— Нет. Он сказал, что вы стоик, и я это запомнила.

— Да, в самом деле. И больше ничего?

— Нет, я ничего не забыла. Но вы же не считаете, что я стала сплетничать с ним, почему он и стал разговаривать со мной.

— Нет.

— Не помню, чтобы он как-то оценивал вас с личной точки зрения, но в таком случае я не стала бы обсуждать с ним данную тему. Если вы не верите мне, выкладывайте сразу.

— Я удовлетворен. Следующая тема.

— Вы что-то имеете в виду или же...

— Переходите к следующий теме, Старлинг.

— Намек Лектера о машине Распайла привел в тупик. Четыре месяца назад в Арканзасе она пошла под пресс и продана как металлолом для переплавки. Может быть, если я еще раз подъеду к нему, он сможет рассказать мне что-то еще.

— Вы до конца проследили судьбу машины?

— Да.

— Почему вы думаете, что она была единственной машиной у Распайла?

— Была зарегистрирована только одна, и так как он был холостяком, я предполагаю...

— Ага, вот на этом и остановитесь.— Палец Кроуфорда уткнулся в невидимую точку, висящую между ними в воздухе.— Вы предполагаете. Вы предполагаете, Старлинг. Смотрите.— Кроуфорд написал слово «предполагать» на листке блокнота. Некоторые из инструкторов Старлинг унаследовали от Кроуфорда эту особенность, но Старлинг не припоминала, чтобы ей доводилось встречаться с такими инструкторами лично.

Кроуфорд подчеркнул слово.

— Если вы что предполагали, когда я послал вас на это задание, Старлинг, то вы и себя и меня поставили в глупое положение.— Он удовлетворенно откинулся на спинку кресла.— Распайл коллекционировал машины — вам это известно?

— Нет. И его коллекция еще существует?

— Не знаю. Вы считаете, что вам удастся это выяснить?

— Да, удастся.

— С чего вы начнете?

— С его душеприказчика.

— Насколько мне помнится, адвокат из Балтиморы, китаец,— сказал Кроуфорд.

— Эверетт Джу,— заметила Старлинг.— Его фамилия есть в балтиморском телефонном справочнике.

— Вам приходила в голову мысль, что необходимо получить разрешение на поиски имущества Распайла?

Порой тон голоса Кроуфорда напоминал Старлинг персонажа Льюса Кэролла, который-все-знал.

Тем не менее, Старлинг воздержалась от ответной реплики.

— Поскольку Распайл скончался, и на него не пало никаких подозрений, и у нас уже есть полученное от душеприказчика разрешение на поиски его машины, оно продолжает сохранять силу, поскольку может принести плоды в виде других доказательств, интересующих закон.

— Совершенно верно,— сказал Кроуфорд.— Вот что я сделаю: свяжусь с Балтиморским отделением и скажу, что вы у них будете. Можете использовать свою свободную субботу, Старлинг. Пожинайте плоды, если вам удастся их обнаружить.

Кроуфорд сделал небольшое, но успешное усилие, удержавшись от желания посмотреть ей вслед, когда Кларисса покинула помещение. Двумя пальцами он вынул из мусорной корзинки лист плотной розовой бумаги и разгладил его на столе. В нескольких строчках, набросанных уверенной рукой, в них шла речь о его жене:

 Прими мое соболезнование из-за Беллы, Джек.

  Ганнибал Лектер».

 ГЛАВА 8

На заднем стекле черного «Бьюика» Эверетта Джу была наклейка университета Де Поль. Вес хозяина заставил машину несколько осесть на левый бок, когда он в компании Клариссы покинул Балтимору, поливаемую дождем. Уже стемнело; день, когда Старлинг чувствовала себя полноценным следователем, подходил к концу, и времени у нее больше не будет. Она не могла сдержать нетерпения, нервно барабаня по приборной панели, когда дорога свернула на 301-ю трассу.

Джу был умен, толст, и у него были проблемы с полноценным дыханием. Старлинг прикинула, что ему под шестьдесят. Он был контактен и любезен. Потерянный день никак нельзя было отнести на его счет. Вернувшись во второй половине дня после недельной поездки в Чикаго, балтиморский юрист из аэропорта сразу же направился в свой офис на встречу со Старлинг.

Классическая модель «Паккарда», принадлежавшего Распайлу, безвылазно находилась в гараже еще задолго до его смерти. Джу все объяснил. Он не был зарегистрирован и поэтому никогда не был на ходу. Джу видел его лишь мельком, стоящим под покровом в гараже — он должен был удостовериться в его существовании, когда вскоре после смерти клиента производил инвентаризацию его имущества. Если следователь Старлинг не будет возражать против «немедленной и полной» демонстрации своих находок, которые могут повредить интересам его покойного клиента, он покажет ей машину, предложил Джу. В ордере и присутствии понятых нет необходимости.

Старлинг искренне обрадовалась, когда из гаража ФБР ей представили машину с многоцелевым телефоном, а Кроуфорд вручил ей новое удостоверение. В нем было просто сказано, что она «фежеральный следователь», и, как она заметила, оно могло служить ей неделю.

Целью их поездки были склады в Сплит-сити, примерно в четырех милях за границей города. Пока они пробирались в гуще уличного движения, Старлинг с помощью телефона попыталась выяснить, что представляют собой эти складские помещения. К тому времени, когда они миновали яркую оранжевую рекламу «Мини-склад Сплит-сити приготовьте ключ» ей уже кое-что было известно.

Сплит-сити функционировал на основе лицензии Меж-штатовской Торговой Комиссии, выданной на имя Бернарда Гэри. Три года назад федеральное большое жюри лишило Гэри лицензии за содействие в переправке в другой штат краденого имущества, и в данный момент он старался ее возобновить.

Джу повернул под знак и у ворот показал свои ключи подтянутому молодому человеку в униформе. Стражник записал номер машины, открыл шлагбаум и нетерпеливо кивнул, словно давая понять, что у него есть более важные дела.

Пустынное пространство Сплит-сити насквозь продувалось ветром. Он служил символом и средоточием бессмысленного броуновского движения человеческих молекул, из которых состоит население: большую часть складских помещений занимало имущество, оставшееся у каждого из супругов после развода. Секции и ячейки были забиты мебелью из гостиных, обеденными сервизами, продавленными матрацами, игрушками и альбомами с фотографиями, которые никому больше не были нужны. Среди помощников шерифа графства Балтимор было широко распространено убеждение, что в Сплит-сити находит себе прибежище краденое добро и имущество компаний, которые спасаются от банкротства.

Окружающая обстановка напоминала военные склады: тридцать акров длинных строений, разделенных пожарными стенками; каждое из них походило на длинный одноэтажный гараж, оснащенный уходящими кверху дверями. Арендная плата была достаточно терпимой, и некоторое имущество хранилось тут годами. Охрана была на высоте. Все пространство было окружено высокой двойной изгородью, вдоль которой круглосуточно ходили патрули с собаками.

У дверей 31-й секции, где хранилось имущество Распайла, лежал шестидюймовый слой опавших листьев, вперемешку с бумажными стаканчиками и прочим мусором. Дверь была надежно перекрыта основательным запором с замками по обоим концам. Слева болталась еще и пломба. Эверетт Джу стал заниматься ею, а Старлинг держала над ним зонтик и подсвечивала фонариком в сгущающейся тьме.

— Похоже, что тут никого не было за те пять лет, когда я последний раз открывал эти двери,— сказал он.— Видите, тут в пластике выдавлен отпечаток моей нотариальной печати. Представления не имею, когда его родственники возьмутся за ум и выгребут все имущество, которое лежит тут столько лет.

Джу взял зонтик и фонарик, пока Старлинг делала снимки замка и пломбы.

— У мистера Распайла в городе был кабинет и студия, которые я закрыл, чтобы не платить арендную плату,— сказал адвокат.— А всю обстановку я перевез сюда и сложил вместе с его машиной и прочим имуществом, которое тут уже находилось. Нам пришлось перевезти пианино, книги и кровать, насколько мне помнится.

Джу вставил ключ в скважину.

— Замок, должно быть, проржавел. Во всяком случае, этот всегда туго открывался.— Ему было трудно, наклонившись, одновременно дышать полной грудью. Когда он попытался сесть на корточки, коленные чашечки у него хрустнули.

Старлинг с удовлетворением отметила, что запор представлял собой надежное хромированное изделие фирмы «Америкен стандарт». Он производил внушительное впечатление, но она знала, что без труда сможет справиться с ним при помощи тонкой отмычки и ломика — когда она еще была ребенком, отец продемонстрировал ей технику работы взломщиков. Проблема заключалась в том, чтобы найти ломик и отмычку; такой набор она, как правило, не возила в багажнике своего «Пинто».

Порывшись в сумочке, она нашла баллончик с антифризом, который пускала в ход, когда замок дверцы в «Пинто» обледеневал.

— Не хотите ли немного отдохнуть в своей машине, мистер Джу? Погрейтесь несколько минут, а я тут попытаюсь что-нибудь сделать. Возьмите зонтик, теперь летит только водяная пыль.

Старлинг подогнала «Плимут» ФБР поближе к дверям, чтобы освещать их светом фар. Вытащив масленку из машины, она брызнула несколько капель в замочную скважину и прыснула туда же антифризом, чтобы смягчить загустевшую смазку. Мистер Джу улыбнулся и, кивнув, направился к своей машине. Старлинг было приятно иметь дело с умным человеком: теперь она могла заниматься своими делами, не чувствуя за плечами его присутствия.

Уже совсем стемнело. Стоять наi виду в ярком свете фар «Плимута» было не очень благоразумно. Она до предела оттянула ручной тормоз. Мистер Джу казался достаточно безобидным, но она не хотела допускать ни малейшей возможности, что ее размажут по стенке, если машина снимется с места.

Замок, лязгнув дужкой, как лягушка, прыгнул ей в руки и лег на землю, тяжелый и маслянистый. Второй замок поддался куда легче.

Но дверь отказывалась подниматься. Вцепившись в ручку, Старлинг тянула ее кверху, пока перед глазами у нее не заплясали цветные круги. Джу поспешил на помощь, но объемистый живот мешал ему приспособиться к маленькой и неудобной ручке дверей.

— Мы можем вернуться на следующей неделе, и я возьму с собой сына или несколько рабочих,— предложил мистер Джу.— Мне бы очень хотелось как можно скорее вернуться домой.

Старлинг была далеко не уверена, что ей удастся вернуться сюда; она не хотела доставлять хлопот Кроуфорду, если ему снова придется звонить в балтиморское отделение.

— Я не задержу вас, мистер Джу. У вас в машине есть домкрат?

Подцепив его рычагом ручку дверей гаража, Старлинг всем весом навалилась на другой конец импровизированного механизма. Дверь отчаянно заскрипела и приподнялась на полдюйма. Похоже, она стала прогибаться в центре. Плоскость ее приподнялась еще на дюйм и еще на один, что дало ей возможность подсунуть в щель старую шину, пока она ставила домкрат мистера Джу и свой собственный по обеим сторонам двери, рядом с направляющими, по которым она поднималась.

Переходя от одного домкрата к другому, ей удалось поднять дверь всего на полтора фута, после чего ее окончательно заклинило.

Мистер Джу попытался вместе с ней заглянуть в узкий проем, но больше пары секунд не мог находиться в этом положении.

— Похоже, что пахнет мышами,— сообщил он.— А меня заверяли, что их травят. Не сомневаюсь, что это условие было оговорено в контракте. Совершенно неизвестный яд, как мне сказали. Грызунов тут практически нет, как они меня заверили. Но ведь я их слышу, не так ли?

— И я слышу,— сказала Старлинг. Подсвечивая фонариком, она видела только картонный ящик и большое колесо с блестящим колпаком, которое чуть высовывалось из-под края покрова, наброшенного на машину. Шина была спущена.

Она отогнала «Плимут» несколько назад, чтобы его фары хоть немного светили в проем под дверью и вытащила из него один из резиновых ковриков.

— Вы собираетесь проникнуть внутрь, офицер Старлинг?

— Я должна посмотреть, что там делается, мистер Джу.

Он вынул носовой платок.

— Я хотел бы предложить завязать рукава у запястий, чтобы под одежду к вам не залезли мыши.

— Благодарю вас, сэр, прекрасная идея. Мистер Джу, если дверь вдруг упадет... хм-мм-м-м... или вообще что-нибудь случится, не будете ли вы столь любезны позвонить вот по этому номеру? Это балтиморское отделение Бюро. Они знают, что я поехала сюда с вами и обеспокоятся, если не получат от меня известей. Понимаете?

— Да, конечно. Можете быть спокойны.— Он дал ей ключи от «Паккарда».

Старлинг положила резиновый коврик на сырую землю перед дверью и легла на него; камеру она засунула в пластиковый мешочек для сбора вещественных доказательств, а запястья перетянула платком мистера Джу и своим собственным. Водяная пыль опускалась ей на лицо, и в ноздри бил запах ржавого железа и мышиного помета. Она чувствовала себя истой взломщицей, да и вся ситуация была абсурдной.

В первый же день стажировки преподаватель судебной медицины написал на доске изречение римских врачей: «Primum non посеге». Не навреди, и это главное.

«Тут в гараже, где полно проклятых мышей, он бы этого не сказал».

И внезапно она услышала голос своего отца, который обращался к ней, положив руку на плечо ее брата: «Если ты не можешь играть без того, чтобы не хныкать, то отправляйся лучше домой».

Старлинг поплотнее застегнула воротник куртки, втянула голову в плечи и скользнула под дверь.

Она очутилась у заднего капота «Паккарда». Он стоял вплотную у левой стенки склада, почти касаясь ее. Справа высилась груда картонных ящиков, заполняя все пространство рядом с машиной. Лежа на спине, Старлинг подтянулась, пока ее голова не оказалась в узком проеме между машиной и грудой ящиков. Луч ее фонарика скользнул по краю груды. Узкий проем над головой был заплетен паутиной многочисленных пауков, округлые брюшки которых встревоженно покачивались в сплетениях паутины.

«Неприятности может доставить только коричневый паук,— вспомнила Старлинг,— но он предпочитает не высовываться. На остальных можно не обращать внимания».

У заднего бампера оставалось место, где можно было встать. Извиваясь, едва не утыкаясь лицом в шину, она выползла из-под машины. На ободе шины засох кусок земли. Из под него виднелось название фирмы «Гудьир», Оберегая голову, она осторожно поднялась на ноги, выставленными руками оберегая лицо от соприкосновения с паутиной. Как это только дамы могут носить вуали?

Снаружи донесся голос мистера Джу.

— С вами все в порядке, мисс Старлинг?

— Все о’кей,— сказала она с несколько излишней поспешностью и под декой пианино эхом неожиданно откликнулась какая-то струна.

Свет фар стоявшей поодаль машины освещал ей ноги до середины голеней.

— Значит, вы нашли пианино, офицер Старлинг,— окликнул ее мистер Джу.

— Это оно меня нашло.

— Ах, вот как...

Машина была большой, длинной и высокой. «Паккард-лимузин» 1938 года выпуска, как явствовало из слов мистера Джу, покрытый ковром, ворсом внутрь. Она направила луч фонарика кверху.

— Это вы покрывали машину ковром, мистер Джу?

— Я ее обнаружил в таком виде и не притрагивался к ней,— отозвался из-за дверей мистер Джу.— Терпеть не могу иметь дело с пыльными коврами. Это все сделал сам Распайл. Я лишь удостоверился, что машина на месте. Мои грузчики отодвинули пианино к стенке, прикрыли его, сложили ящики рядом с машиной и ушли. Все это заняло час работы, и я расплатился с ними. В ящиках и коробках большей частью ноты и книги.

Ковер был толстым и тяжелым; когда она стащила его, в луче фонарика заклубились облака пыли. Она два раза чихнула. Приподнявшись на цыпочки, она сложила ковер посредине крыши высокой старой машины. Занавески на задних окнах были опущены. Дверная ручка была вся в пыли. Ей пришлось перегнуться через коробки, чтобы дотянуться до нее. Кончиками пальцев она попыталась опустить ее. Закрыто. В задней дверце не было замочной скважины. Ей придется передвинуть кучу ящиков, чтобы добраться до передней дверцы, но тут было чертовски мало места для маневра. Она увидела небольшую щель между занавеской и спинкой заднего сиденья.

Перегнувшись через ящики, Старлинг приникла к стеклу, направив в щель свет фонарика. Пока она не приложила ладони к глазам, она видела только свое отражение. Луч света, рассеиваясь в пыли, покрывавшей стекло, упал на сиденье. На нем лежал открытый альбом. В слабом свете трудно было разобрать цвета, но она увидела на его страницах открытки ко дню святого Валентина. Старые кружевные карточки топорщились на страницах альбома.

— Спасибо, доктор Лектер.

— При этих словах ее дыхание заставило вспорхнуть слой пыли, накопившийся на стеклах и теперь она ничего не видела сквозь ее пелену. Она не хотела протирать стекло, и ей пришлось подождать, пока облачко осядет. Круг света придвинулся дальше, к скрученному коврику на полу машины, где стояла пара пыльных кожаных вечерних мужских туфель. В туфли были вложены черные носки, а над носками виднелись брюки вечернего костюма с ногами в них.

«Никтонеоткрывалэтудверьпятьлет... спокойнее, спокойнее, держись, малышка».

— Ох, мистер Джу. Вы слышите меня, мистер Джу?

— Да, офицер Старлинг?

— Мистер Джу, похоже, кто-то сидит в машине.

— О, боже! Может, вам лучше уйти оттуда, мисс Старлинг.

— Еще нет, мистер Джу. Будьте любезны, подождите снаружи, пожалуйста.

«Так. Пришло время как следует подумать. Это куда важнее, чем все те глупости, что ты всю жизнь будешь бормотать подушке по ночам. Выкинь из головы всю чушь и не делай ошибок. Я не имею права уничтожить доказательство. Мне нужна какая-то помощь. Но больше всего я боюсь заорать как пастушок, увидевший волков. Я могу связаться с балтиморским отделением, и сюда тут же примчится куча копов. Это мне под силу. Я вижу нечто, напоминавшее пару ног. Мистер Джу не привез бы меня сюда, знай он, что тут в машине сидит мертвец».— Она заставила себя выдавить улыбку. Имея в виду «мертвяка», она старалась приободрить себя.— «После последнего визита Джу тут никого больше не было. Ладно. Ясно, что ящики загрузили сюда после того, как что-то. там оказалось в машине. А это значит, что я могу передвинуть их без риска потерять из виду что-то важное».

— Хорошо, мистер Джу.

— Мы должны вызывать полицию или вы сами справитесь, офицер Старлинг?

— Я хочу выяснить, что там такое. Подождите меня снаружи, пожалуйста.

Переместить ящики было не проще, чем справиться с кубиком Рубика. Она попыталась работать, засунув фонарик под мышку, дважды уронила его и наконец положила на крышу машины. Ей пришлось перекидывать ящики себе за спину, и несколько коробок поменьше свалились под машину. Она поцарапала себе руку.

Наконец сквозь пыльное стекло перед местом пассажира на переднем сиденье ей удалось вглядеться в салон машины. Все пространство между крупным рулевым колесом и рычагом переключения передач было заплетено паутиной. Перегородка между передними и задними сиденьями была поднята.

Пробираясь поближе к дверце, она подумала, что стоило бы смазать маслом ключ от «Паккарда», но когда она сунула его в скважину, ключ провернулся.

В узком проеме дверь приоткрылась едва на треть. Она глухо стукнулась о груду ящиков, на что пианино отозвалось очередным стонущим звуком, и отчаянно заскреблись мыши. Из салона потянуло запашком гниения и каких-то химикалий.

Нырнув в машину, она опустила перегородку за сиденьем шофера и скользнула лучом фонарика по задней части машины. Первым делом блеснула белая рубашка с запонками, после чего она сразу же перевела луч на то место, где предполагалось быть голове, но лица не было; затем она снова опустила взгляд книзу, не обращая внимания на блеснувшие запонки — на брюках расстегнута молния — и опять кверху, к аккуратной бабочке под воротником, из которого высовывался белый пластиковый обрубок шеи манекена. На месте головы был большой черный капюшон таких размеров, словно он скрывал под собой птичью клетку. Бархат, подумала Старлинг. Предмет стоял на полочке из клееной фанеры, до которой почти дотягивалась шея манекена.

Стоя коленями на переднем сиденье, она сделала несколько снимков, прикрывая глаза, чтобы не ослепнуть от вспышки. Затем, выбравшись из машины, она выпрямилась. Замерев в темноте, мокрая от напряжения, с нитями паутины в волосах, она прикидывала, что делать дальше.

Но вот уж чего делать она не собиралась: вызывать специального агента из балтиморского отделения, чтобы он полюбовался на манекена с расстегнутой ширинкой и набором открыток ко дню Валентина.

Решив, что имеет смысл добраться до заднего сиденья и сдернуть покров с непонятного предмета, она долго не раздумывала; перегнувшись через спинку, она приоткрыла заднюю дверь и перетащила несколько ящиков, чтобы попасть внутрь. Похоже, что ей потребуется провести тут немало времени. Когда она открыла заднюю дверцу, запах стал еще ощутимее. Осторожно подняв за уголки альбом с открытками, она сунула его в пластиковый мешочек и положила пакет на крышу машины. Еще один такой же мешочек для вещественных доказательств она бросила рядом с собой на сиденье.

Рессоры машины слегка застонали, а манекен чуть качнулся, когда она села рядом с ним. Правая его рука в белой перчатке соскользнула с бедра и упала на сиденье. Пальцем она прикоснулась к перчатке. Под ней было что-то твердое и неподатливое. Она осторожно оттянула перчатку с запястья и увидела белый пластик. Промежность между ног манекена вздымалась бугром, и на мгновение она припомнила глупую историю, приключившуюся с ней в колледже.

Из-под сиденья доносились шорох и поскребывание.

Осторожным ласкающим движением, она прикоснулась к накидке. Ткань была просто наброшена на что-то твердое и скользкое под ней. Нащупав круглую ручку наверху, она все поняла. Она поняла, что это большой лабораторный сосуд и догадалась, что в нем хранится. Содрогаясь, но, не позволив себе отступить, она сдернула покров.

Голова в банке была отделена от тела почти под самой челюстью. Глазами, помутневшими от долгого воздействия спирта, в котором она хранилась, голова смотрела на нее. Рот был слегка приоткрыт, и из него высовывался посеревший язык. За прошедшие годы часть алкоголя испарилась, обнажив верхушку черепа, уже несколько тронутую разложением. Повернутая под странным углом, голова тупо смотрела на Старлинг.

Застыв на месте, Старлинг прислушивалась к своим ощущениям. Она чувствовала удовлетворение. Она была в восторге. Она на секунду подумала, достойны ли эти чувства такой ситуации. В этот момент, сидя в старой машине, рядом с отрезанной головой и в окружении мышей, она размышляла четко и ясно, и была горда этим.

— Ну-ну, Тото,— сказал она,— мы больше не в Канзасе.— В минуты крайнего напряжения она всегда прибегала к этому выражению, но сейчас, произнеся его, она застеснялась и обрадовалась, что никто ее не слышит. Пора за дело.

Она осторожно выпрямилась на сиденье и осмотрелась.

Обстановка, в которой она оказалась, была за тысячи световых лет от оживленного движения, шума и голосов на трассе 301.

В хрустальной вазочке в проеме между окнами торчали давно засохшие цветы. Откидной столик, покрытый сукном, был оставлен в раздвинутом положении. На нем под густым слоем пыли поблескивал оставленный графин. От него тянулись нити паутины к маленькому канделябру рядом.

Она попыталась представить себе Лектера или кого-то другого, как он сидит тут со своим спутником, который наливает ему коньяка и показывает альбом с открытками. Что тут еще ей делать? Осторожными движениями, стараясь не изменить положения фигуры, она порылась по ее карманам. Никаких документов в них не было. В жилетном кармане она нашла отрезок материала, оставшегося после подгонки брюк по росту — скорее всего, вечерний костюм был совершенно новым, когда его натягивали на манекен.

Старлинг прикоснулась к выпуклости на брюках. Слишком твердо, даже для той истории в колледже, припоминала она. Приподняв двумя пальцами замочек молнии, она посветила в проем — дилдо из твердого полированного дерева. И здоровых размеров к тому же. Ей пришло в голову, не слишком ли она испорчена.

Аккуратно поворачивая банку, она осмотрела боковые и тыльную стороны головы в поисках ран. Таковых увидеть ей не удалось. В стекле было выдавлено название компании, производящей лабораторное стекло.

Повернув к себе голову лицом, она решила, что должна все же что-то выяснить. Вглядываться в его черты с языком, изменившим свой цвет там, где он касался стекла, все же было не так тяжело, как вид приснившегося ей Миггса, который подавился своим же языком. Она подумала, что теперь может изучать, что угодно, если ей удастся извлечь пользу из этого занятия. Старлинг была еще так молода.

За те десять секунд, что передвижная телевизионная бригада подруливала к месту происшествия, Джанетта Джонсон успела вдеть в мочки ушей серьги, припудрить очаровательную коричневую физиономию и оценить ситуацию. Она со своей командой, которая постоянно сидела на волне балтиморской полиции, успела на место происшествия раньше патрульной машины.

Все, что команда репортеров увидела в свете фар, была Кларисса Старлинг, стоящая перед дверью гаража с карманным фонариком в руках и маленькой поблескивающей пластиковой карточкой удостоверения; от сырости, висящей в воздухе, ее волосы прядями падали на плечи.

В случае необходимости Джанетта Джонсон могла обвести вокруг пальца кого угодно. Сопровождаемая по пятам оператором, она подошла к Старлинг. Вспыхнули юпитеры.

Мистер Джу так глубоко забился в свою машину, что в окне была видна только его шляпа.

— Я Джанетта Джонсон из теленовостей. Вы уже связывались с отделом по расследованию убийств?

Старлинг меньше всего походила на представителя закона и знала это.

— Я офицер федеральной полиции, и вы присутствуете на месте преступления. Я должна оберегать его, пока власти Балтиморы...

Помощник оператора ухватился за край полуприподнятой двери и сделал усилие, пытаясь сдвинуть ее с места.

— Оставьте ее,— сказала Старлинг.— Я с вами разговариваю, сэр. Оставьте. И будьте любезны, отойдите. Я не шучу с вами.— Как ей сейчас были необходимы полицейский значок, форма — что угодно!

— О’кей, Гарри,— сказала ведущая.— Понимаете, мы хотели бы в любом случае сотрудничать с вами. Откровенно говоря, команда стоит денег, и я хотела бы просто убедиться, что ее стоит держать тут до прибытия властей. Не скажете ли мне, есть ли там внутри тело? Камера не работает, так что разговор строго между нами. Скажите, и мы подождем. Я вам обещаю, все будет в порядке. Ну как?

— Я бы на вашем месте подождала,— ответила Старлинг.

— Спасибо,— сказала Джанетта Джонсон.— Вы не пожалеете. Видите ли, у меня есть кое-какая информация о складских помещениях в Сплит-сити, которая сможет вам пригодиться. Не посвятите ли мне на блокнотик? Я посмотрю, удастся ли мне ее найти.

— Так что мы двинемся к воротам, Джанни,— сказал ее спутник Гарри.

— Давайте поищем... А, вот она, Тут года два назад был большой скандал, когда они сцепились с пожарными... так, кажется? — Джанетта Джонсон что-то слишком часто поглядывала из-за плеча Старлинг.

Повернувшись, Старлинг увидела, что оператор уже по плечи был под дверью гаража, а ассистент сидел рядом на корточках, готовый просунуть вслед за ним камеру.

— Эй! — крикнула Старлинг. Опустившись на колени рядом, она потянула оператора за рубашку.— Вы не имеете права лезть туда. Эй! Я вам говорю — не делайте этого!

Все это время оператор мягко и убедительно внушал ей:

— Мы ни к чему не будем притрагиваться. Мы же профессионалы, так что вам не стоит беспокоиться. Копы так и так впустят нас. Все в порядке, милашка.

Эта предательская манера поведения вывела ее из себя.

Она схватила за рычаг домкрата, подпиравшего дверь и дернула его. С пронзительным скрежетом дверь опустилась на пару дюймов. Она нажала еще раз. Теперь край двери опустился почти на грудь оператора. Поскольку он не сделал попытки выползти обратно, она решительно выдернула рычаг из гнезда и выпрямилась над распростертым ниц оператором. Вокруг уже стояло сияние телевизионных юпитеров и, жмурясь от их света, она с такой силой рванула за ручку дверей, что ему пришлось неподвижно распластаться в облаке пыли.

— Внимание,— сказал она.— Кажется, вы меня не слушали? Убирайтесь отсюда. Немедленно. В вашем распоряжении одна секунда, после чего вас арестуют за сопротивление отправлению правосудия.

— Спокойнее,— сказал ассистент. Он попытался перехватить ее руку. Она повернулась к нему. Из-за слепящей стены раздались возгласы, и она услышала звук приближающихся сирен.

— Убери руки — и шаг назад, пижон.— Прижав ступней лодыжку оператора, она повернулась к его ассистенту, держа рычаг на весу. Пускать его в ход не придется. Теперь все в порядке. Доведись ей предстать на экране телевизора, она бы выглядела просто ужасно.

 ГЛАВА 9

В полутьме омерзительный запах чувствовался с особой силой. Светящийся экран безмолвного телевизионного приемника, стоящего в проходе, отбрасывал тень Клариссы на решетки камеры Лектера.

Темнота в ней казалась непроницаемой, но она не обратилась с просьбой к санитару, чтобы тот включил свет. Он может залить тут все уголки, а она знала, что полиция графства несколько часов не жалела света, включив его на полную мощность, когда они наперебой засыпали Лектера вопросами. Он отказался разговаривать, и его реакцией на их настояния был сделанный из бумаг цыпленок с подергивающимся хвостиком, когда он якобы клевал зерно. Когда Старлинг было позволено войти, разъяренный полицейский, скомкав, швырнул цыпленка в пепельницу.

— Доктор Лектер? — Она слышала свое собственное дыхание, которое разносилось по всему окружающему пространству, потому что рядом в пустой камере Миггса стояла мертвая тишина. В ней ничего не осталось. Она почти физически ощущала эту тишину.

Старлинг догадывалась, что из темноты Лектер наблюдает за ней. Прошло две минуты. Ее спина и ноги болели после борьбы с дверью гаража, и одежда насквозь промокла.

Подстелив под себя пальто и поджав ноги, она села недалеко от решетки и выпростала из-под воротничка блузки мокрые волосы, чтобы они не холодили шею.

На экране у нее за спиной какой-то проповедник размахивал руками.

— Доктор Лектер, и вам, и мне все понятно. Они думают, что вы будете со мной разговаривать.

Молчание продолжало висеть в воздухе. В глубине холла кто-то насвистывал «Лечу над морем к небесам».

Переждав минут пять, она сказала:

— Как-то странно у нас здесь. Порой мне кажется, что я хотела бы поговорить с вами на эту тему.

Старлинг буквально подпрыгнула, когда из камеры Лектера выдвинулся поднос для пищи. На нем лежало аккуратно сложенное чистое полотенце. Она не услышала движения в камере..

Уставившись на него с чувством поражения, она взяла полотенце и вытерла им волосы.

— Спасибо,— сказала она.

— Почему вы не спрашиваете меня о Буффало Билле? — Его голос раздался у нее прямо под ухом. Должно быть, он тоже сидел на полу.

— Вы что-то знаете о нем?

— Я мог бы это сказать, увидев дело.

— У меня его нету,— сказала Старлинг.

— То есть они его не дали, даже пытаясь воздействовать на меня через вас.

— Я знаю.

— Но вы можете добраться до досье на Буффало Билла. До данных и фотографий. Я бы хотел увидеть их.

«Ручаюсь, что ты хотел бы».

— Доктор Лектер, все началось с вашей подачи. Прошу вас, расскажите мне о том человеке в «Пиккарде».

— Вы нашли его целиком? Странно. Я видел только голову. Откуда, по-вашему, взялось все остальное?

— Хорошо. Чья это была голова?

— Что вам удалось выяснить?

— Пока известны только предварительные данные. Мужчина, белый, примерно двадцати семи лет, зубы лечил у дантистов в Европе и в Америке. Кто он?

— Любовник Распайла. Распайла, который не расставался с флейтой.

— При каких обстоятельствах... как он погиб?

— Путем отсечения головы, офицер Старлинг.

— Об этом я хотела бы поговорить попозже.

— Давайте я сэкономлю вам время. Я этого не делал; виновник — Распайл. Он любил моряков. То был какой-то скандинав по имени Клаус. Распайл так и не назвал мне его фамилию.

Теперь голос доктора доносился откуда-то снизу. Может быть, он лег на пол, подумала Старлинг.

— Клаус на шведском судне прибыл в Сан-Диего. Распайл тоже был там, готовясь летом к поступлению в консерваторию. Он просто рехнулся от этого молодого парня. Швед понял, что игра стоит свеч и удрал с судна. Они где-то расположились на бивак и бегали голыми по лесу. Распайл сказал, что молодой человек изменил ему, и задушил его.

— Распайл вам рассказывал такие вещи?

— О да, в конфиденциальной обстановке психотерапевтического сеанса. Я было решил, что он врет. Распайл всегда был склонен к приукрашиванию фактов. Швед, может быть, умер совершенно банальным образом во время эротических игр. Асфиксия. Распайл был слишком дрябл и слаб, чтобы задушить его руками. Вы обратили внимание, что голова Клауса отрезана по самые челюсти? Скорее всего, чтобы скрыть след удавки, которую он, скажем, во сне затянул у него на шее.

— Обратила.

— Мечта Распайла о безоблачном счастье рухнула. Он сунул голову Клауса в банку и отправился на восток.

— Что он сделал с телом?

— Сжег где-то в холмах.

— Он показывал вам голову в машине?

— Да, во время курса терапии, он пришел к выводу, что должен мне все рассказать. Он нередко залезал в машину посидеть рядом с Клаусом и показывал ему альбом с поздравительными открытками.

— А потом Распайл сам... погиб. Почему?

— Честно говоря, меня уже мутило от его стонов и излияний. На самом деле, ему достался наилучший исход. Терапия не всесильна. Не сомневаюсь, что у большинства психиатров есть несколько таких пациентов. Я никогда раньше не задумывался над этим, но он мне смертельно надоел.

— А ваш обед для оркестрантов?

— Неужели вы никогда не попадали в ситуации, когда к вам являются гости, а вы не успели забежать в магазин? Приходится обходиться тем, что есть в морозильнике, Кларисса. Вы разрешите называть вас Клариссой?

— Да. Думаю, что и я могу называть вас...

— Доктор Лектер. Учитывая ваш возраст и положение, это звучит вполне благопристойно,— сказал он.

— Хорошо.

— Что вы почувствовали, когда очутились в гараже?

— Тревогу.

— Почему?

— Мыши и насекомые,

— Вы прибегаете к каким-нибудь средствам, чтобы справиться с нервами?

— Мне помогает только осознание того, с какой целью я тут очутилась.

— Вас не посещают какие-нибудь непроизвольные воспоминания или картины?

— Может быть. Я об этом еще не думала.

— Что-то из прошлой жизни?

— Придется подумать, и тогда мне станет ясно.

— Что вы подумали, когда услышали о кончине моего соседа Миггса? Вы так и не спросили меня о нем.

— Я собиралась.

— Были ли вы довольны, услышав о нем?

— Нет.

— Посетила ли вас грусть?

— Нет. Это вы его уговорили?

Доктор Лектер тихо рассмеялся.

— Вы спрашиваете, офицер Старлинг, не я ли побудил Миггса совершить самоубийство? Не будьте дурочкой. Хотя есть определенная радующая душу симметрия: причиной его смерти стал паршивый язык Миггса, которым он подавился. Вы не согласны?

— Нет.

— Это ложь, офицер Старлинг. Первая ложь, которую я услышал из ваших уст. Тристия, печальный случай, как сказал бы Трумэн.

— Президент Трумэн?

— Неважно. Почему, как вы думаете, я помогаю вам?

— Не знаю.

— Вы нравитесь Джеку Кроуфорду, не так ли?

— Не знаю.

— Скорее всего, вы уклоняетесь от ответа. Могли ли вы полюбить его за то, что он испытывает к вам симпатию? Скажите, испытываете ли настоятельную потребность порадовать его и не беспокоит ли она вас? Достаточно ли вы осмотрительны, испытывая желание обрадовать его?

— Любому хочется, чтобы его любили, доктор Лектер.

— Не каждому. Не думаете ли вы, что Джек Кроуфорд испытывает к вам сексуальное влечение? Не сомневаюсь, что он испытывает большое напряжение. Как вы думаете, представляет ли он себе... какие-то сцены и действия... в которых он трахает вас?

— Этотпредмет не вызывает у меня любопытства, и вы задаете вопросы, которые, скорее,  мог задать Миггс.

— Не каждому.

— Это вы побудили его проглотить свой язык?

— Ваша методика допросов часто носит сослагательный характер, но, учитывая ваш акцент, она говорит об опасности. Кроуфорд, конечно же, увлечен вами и считает вас вполне компетентной. Вам не могут не броситься в глаза странные совпадения, Кларисса,— вы пользуетесь содействием Кроуфорда и одновременно моим. Вы говорите, что не знаете, почему Кроуфорд помогает вам,— а вы знаете,почему я это делаю?

— Нет.Скажите мне.

— Не думаете ли вы, что мне нравится смотреть на вас и прикидывать, как бы мне съесть вас — и каковы вы на вкус?

— Неужели?

— Нет. На самом деле мне нужно кое-что получить от Кроуфорда, и я хотел бы выторговать это у него. Но он не является повидаться со мной. Он не будет просить моего содействия в деле с Буффало Биллом, хотя знает, что это приведет к гибели еще нескольких молодых женщин.

— Не могу поверить, доктор Лектер.

— А мне нужно от него нечто очень простое, что вполне ему под силу.— Лектер медленно повернул реостат выключателя в камере. Книги и рисунки из нее исчезли. Как и крышка унитаза. Чилтен ободрал стены камеры в виде наказания за Миггса.

— Я провел в этом помещении восемь лет, Кларисса. И я знаю, что мне никогда, пока жив, не выйти из него. И мне нужен всего лишь вид из окна. Мне нужно окно, из которого я смогу видеть деревья и, может быть, даже воду.

— Если ваш адвокат подаст прошение...

— Поставив этот телевизор в холле, Чилтен настроил его на религиозный канал. Как только вы уйдете, санитар снова включит звук, и мой адвокат не может прекратить это издевательство, так как суд настроен против меня. А мне хотелось иметь рядом с собой свои книги и вид из окна. И я даю за это хорошую цену, Кроуфорд может добиться удовлетворения моей просьбы. Спросите его.

— Я передам ему ваши слова.

— Он пропустит их мимо ушей. И Буффало Билл будет убивать и убивать. Хммм... даже не заглядывая в дело, я скажу вам кое-что о нем, и, когда через несколько лат его поймают, если вообще это удастся, вы убедитесь, что я был прав и мог оказать содействие. И мог спасти невинные жизни, Кларисса.

— Да?

— У Буффало Билла двухэтажный дом,— сказал доктор Лектер и выключил свет.

Больше он не проронил ни слова.

 ГЛАВА 10

Кларисса Старлинг стояла, прислонившись к игорному столу в учебном казино ФБР, стараясь вслушиваться в лекцию о приемах шулеров. Прошло тридцать шесть часов с того момента, как в полиции графства приняли ее показания (машинистка, выстукивавшая текст двумя пальцами и курившая сигарету за сигаретой, бросила ей: «Если дым будет вам мешать, можете открыть окно») и лишили ее всяких прав на юридические действия намеком, что убийство не относится к числу преступлений федерального характера.

В воскресенье вечером по телевидению была показана стычка Старлинг с телеоператором, и она не сомневалась, что увязла по самые уши. Не говоря уж о том, что ни Кроуфорд, ни балтиморское отделение не пожелало как-то связаться с ней. Складывалось такое впечатление, что она отправляла свои отчеты в какую-то пустоту.

Казино, в котором она теперь находилась, было невелико — оно было оборудовано в трейлере, который ФБР гоняло по разным отделам с учебными целями. Узкое помещение было переполнено полицейскими из всех структур; Старлинг с извинениями протиснулась между стульев, занятых двумя техасскими рейнджерами и детективом из Скотленд-Ярда.

Остальная ее группа предпочла направиться в холл нижнего этажа здания Академии, где занималась поисками волосков на огромном ковре номера мотеля, изображавшего «Спальню — место сексуального преступления», а также прыскала алюминиевым порошком в поисках отпечатков пальцев. Занимаясь судебной медициной, Старлинг провела много часов в таких поисках, так что она предпочла прослушать одну из тех лекций, что читали приглашенные преподаватели.

Она пыталась дать себе ответ на вопрос, не было ли другой причины, по которой она предпочла отделиться от группы; может быть, они сами отстранились от нее.

Положив локти на край игрового поля, Старлинг попыталась сосредоточиться на демонстрации шулерских приемов. Но несмотря на все ее старания, в голову ей лезли мысли о том, что ФБР терпеть не может, когда его агенты появляются на экране, не считая официальных пресс-конференций.

Доктор Ганнибал Лектер был лакомой приманкой для средств массовой информации, и балтиморская полиция не без удовольствия сообщила репортерам имя Старлинг. Снова и снова перед глазами проплывало ее собственное изображение на экране в сводке воскресных новостей. Она выступала в роли «Старлинг из ФБР» в Балтиморе, когда обрушивала удар рычага домкрата в дверь, из-под которой, извиваясь, старался выползти оператор. Она же была «Федеральным агентом Старлинг», которая угрожающе поворачивалась к ассистенту оператора.

Соперничающая телевизионная сеть, не успевшая произвести съемки, объявила, что выдвигает обвинение в личном оскорблении против «Старлинг из ФБР» и самого Бюро, потому что оператору в глаза попала пыль и осколки ржавчины, когда Старлинг ударила по двери гаража.

Джанетта Джонсон одарила страну от побережья до побережья откровением, что Старлинг нашла останки трупа в гараже в силу «странных связей с человеком, который пользуется единодушной репутацией... чудовища!» Не подлежало сомнению, что у нее были свои источники информации в психлечебнице.

«Невеста Франкенштейна!» — со всех газетных стендов в супермаркетах вопили номера «Нейшнл Таттлер».

Никаких комменариев происшедшего со стороны Бюро не поступало, но Старлинг не сомневалась, что внутри Бюро их было более чем достаточно.

За завтраком один из ее коллег по группе, густо благоухавший «Каноэ», кремом после бритья, назвал Старлинг «Мелв Пелвисом» — героем глупейшей пьесы, в которой Мелвин Пелвисом именовался один из первых номеров гуверовских джи-менов в тридцатых годах. То, что молодой человек услышал в ответ от Арделии Мапп, заставило его побледнеть, и он торопливо покинул их столик, оставив завтрак недоеденным.

И теперь Старлинг находилась в достаточно любопытном положении, которое, впрочем, ее не удивляло. В течение суток ее не покидало ощущение звона в ушах, словно она погружалась на глубину. Она решила защищать себя, если ей представится такая возможность.

Продолжая говорить, лектор крутанул колесо рулетки, но так и не бросил на него шарик. Наблюдая за его движениями, Старлинг убедилась, что он никогда в жизни не бросал шарика на игровое поле. Он произнес слова, напоминающие ее имя — Кларисса Старлинг. «Почему он вдруг упомянул Клариссу Старлинг»? Это же я.

— Да.— сказала она.

Движением подбородка лектор показал на дверь у нее за спиной. Вот оно, явилось. Повернувшись, она встретится лицом к лицу со своей судьбой. Но на пороге стоял Бригхэм, ее инструктор по огневой подготовке, заглянувший сюда, чтобы извлечь ее из толпы. Увидев, что она заметила его, Бригхэм кивнул.

На мгновение ей показалось, что сейчас ей объявят об отчислении, но это не входило в обязанности Бригхэма.

— Седлай коня, Старлинг. Где твоя походная сумка?

— У меня в комнате... в крыле «С».

Ей пришлось ускорить шаги, чтобы держаться рядом со своим спутником.

Он нес с собой большую коробку с полным набором для снятия отпечатков пальцев — отличная штука, не чета игрушечному учебному набору — и небольшую брезентовую сумку.

— Сегодня ты отправляешься с Джеком Кроуфордом. Возьми вещей на пару суток. Может быть, вернешься и поскорее, но имей все с собой.

— Куда?

— Какие-то охотники на уток в Западной Вирджинии сегодня на рассвете нашли тело в Элк-ривер. Случай, смахивающий на дело рук Буффало Билла. Помощники шерифа уже вытащили тело. Места там отменно глухие, и Джек не склонен дожидаться, пока эти ребята сообщат ему все детали.— Бригхэм остановился у дверей в корпус «С».— Ему нужен человек, помощник, который, кроме всего прочего, будет у него на подхвате. А ты немало возилась в лаборатории, так что с отпечатками пальцев ты справишься, верно?

— Ох, только дайте мне взглянуть, что в наборе.

Бригхэм держал крышку коробки открытой, пока Старлинг перебирала ее содержимое. Все было отличного качества, но камера отсутствовала.

— Мистер Бригхэм, мне нужен хотя бы простенький «Полароид», кассеты с пленкой и батарейки.

— Считай, что они уже у тебя есть.

Он протянул ей сумку, и, взвесив ее на руке, она поняла, почему за ней пришел именно Бригхэм.

— Служебного оружия у тебя еще нет?

— Нет.

— Получаешь полное снаряжение. Вот кобура, которой ты пользовалась в тире. Револьвер мой собственный. «Смит» той же модели, с которым ты тренировалась, пристрелян как надо. Когда вечером будет возможность, прикинь его по руке. Через десять минут я подъеду к твоему корпусу с камерой. И еще — бытовых удобств в «Синем Каноэ» не дождешься. Поэтому мой тебе совет — беги в ванную, пока есть такая возможность. Топ-топ, Старлинг.

Она попыталась было задать ему вопросы, но он уже покинул ее.

«Должно быть, в самом деле речь идет о Буффало Билле, если уж Кроуфорд сам летит на место. Где, черт побери, этот самолетик «Синее Каноэ»? Но сейчас надо подумать, что взять с собой». Старлинг быстро и умело уложила вещи.

— Это...

— Вот так нормально,— прервал ее Бригхэм, едва только она открыла рот, оказавшись рядом с ним в машине.— Если присмотреться, то видно, что рукоятка немного выпирает под курткой, но в общем, нормально.— Под блайзером в наплечной кобуре у нее был тупоносый револьвер, от которой шел ремень, давивший ей на ребра.

Гоня машину на пределе скорости, Бригхэм вылетел на поле аэродрома в Куантико. Он откашлялся.

— Хочу сказать, что ты вела себя как надо, Старлинг, в этой истории, что бы там ни плели политики.

— Да?

— Ты была совершенно права, никого не подпуская к тому гаражу в Балтиморе. Ты расстраиваешься из-за ТВ?

— А разве не стоит?

— Разговор между нами, так?

— Так.

Бригхэм ответил на приветствие морского пехотинца, указывавшего направление.

— Беря тебя сегодня с собой, Джек оказывает тебе такое доверие, в котором никто не может сомневаться,— сказал он.— А ведь в отделе личного состава его могли ткнуть в тебя носом и поднять большой шум — ты понимаешь, что я говорю тебе?

— У гм.

— Но Кроуфорда так просто не согнуть. Когда речь зашла об этой истории, он совершенно четко дал понять, что ты должна была охранять место преступления. Он отправил тебя голой и босой — то есть, без всяких атрибутов власти, которые ты могла бы пустить в ход, и об этом он тоже сказал. Балтиморские копы мнутся и мямлят с ответом. А Кроуфорду нужен помощник именно сегодня. Так что считай, что тебе повезло, Старлинг. Но прохлаждаться на песочке там не придется. Это отнюдь не наказание для тебя, но если кому-то захочется увидеть события в таком свете, пусть их. Видишь ли, Кроуфорд очень умный и тонкий человек, но он предпочитает ничего не объяснять, вот почему я с тобой и разговариваю... И если уж тебе довелось работать с Кроуфордом, ты должна знать, в каком он положении... ты знаешь?

— В сущности, нет.

— Ему есть о чем думать и кроме Буффало Билла. Его жена Бела тяжело больна. Она... она в критической ситуации. Он взял ее домой. И если бы не Буффало Билл, он бы и с места не сдвинулся.

— Я этого не знала.

— Не тема для обсуждения. Даже и не заикайся, что ты, мол, сочувствуешь и все такое, что ему не поможет... они жили душа в душу.

— Я очень рада, что вы мне сказали.

Бригхэм испытал облегчение, когда они наконец вырулили на взлетное поле.— Я хотел толкнуть пару важных речей по окончании курса огневой подготовки, и мне нужно, чтобы ты их услышала.— Он рванул напрямую между ангарами.

— Я ничего не забуду.

— Понимаешь, то, чему я учил вас, может быть, никогда тебе не пригодится. Во всяком случае, надеюсь. Но у тебя есть способности, Старлинг Если тебе придется стрелять, ты не промахнешься. Не забывай о тренировках

— Хорошо.

— Но не считай, что ты уже достигла совершенства

— Договорились.

— По вечерам у себя в комнате отводи время для тренировки. Устраивайся так, чтобы ты могла найти его.

— Так и буду делать.

На стоянке, примыкающей к взлетной дорожке, стоял двухмоторный самолетик весьма почтенного возраста; дверцы у него были открыты. Один пропеллер вращался, приминая струей воздуха траву поодаль от бетона полосы.

— Это явно не «Синее Каноэ»,— сказала Старлинг.

— Ага

— Он маленький и старый.

— Он в самом деле старый,— весело отозвался Бригхэм.— Бюро по борьбе с наркотиками давным-давно использовали его во Флориде, пока он не шлепнулся в болото. Хотя механика у него в порядке.— Он подрулил вплотную к самолету и вытащил с заднего сиденья багаж Старлинг С некоторым усилием он приподнял груз и пожал ей руку

А затем без всякого перехода Бригхэм буркнул:

— Да благословит тебя Бог, Старлинг.— В устах морского пехотинца слова эти звучали довольно странно. Она не знала, почему они прозвучали, и лицо Клариссы заполыхало.

— Спасибо... благодарю вас, мистер Бригхэм.

Кроуфорд уже сидел на месте второго пилота; он был в рубашке с короткими рукавами и солнечных очках. Услышав, как пилот захлопнул дверцу, он повернулся к ней.

Она не разглядела его глаз за темными стеклами очков, но внезапно увидела, что просто не узнает его. Кроуфорд был бледен и сдержан, полный внутреннего напряжения.

— Садись и читай,— это было все, что он сказал.

На сиденье рядом с ним лежала толстая папка. На обложке ее были слова «Буффало Билл». Старлинг невольно вжалась в спинку кресла, когда «Синее Каноэ», клюнув носом, вздрогнул и побежал по взлетной дорожке.

 ГЛАВА 11

Взлетная дорожка исчезла из-под шасси и расплылась в дымке. Когда маленький самолетик лег на курс, на глади Чезапикского залива блеснуло утреннее солнце.

Внизу Кларисса Старлинг увидела здания Академии и базы морских пехотинцев в Куантико. На полосе препятствий были видны крохотные фигурки, преодолевавшие ее.

Как-то после вечерних занятий в тире, возвращаясь в задумчивости по пустынной Аллее Хогана, она услышала, как над головой с ревом пронеслись самолеты, а потом во вновь наступившей тишине, она услышала голоса в черном небе над ней — парашютный десант, совершавший ночные прыжки, окликал друг друга, снижаясь в темноте. И тогда она подумала, что это такое — напряженно ждать вспышки у проема люка и вниз головой кидаться в зияющую мглу.

Сейчас она чувствовала нечто подобное.

Она открыла папку.

В ней было описание пяти случаев, с достаточной достоверностью приписываемых Биллу. По крайней мере пять раз, если не больше, за последние десять месяцев, он насильно похищал женщин, убивал их и сдирал с них кожу. (Старлинг скользнула взглядом по результатам вскрытия и гистаминовым тестам, свидетельствующим, что он убивал их прежде, чем сделать все остальное.)

Когда он завершал свои дела, то бросал тело в проточную воду. Каждое из них было найдено в разных речках, ниже по течению от пересечения федеральных автострад, и каждая находка приходилась на другой штат. Никто не сомневался, что Буффало Билл скитался по стране. Это было все, что следствие знало о нем, и больше ничего, если не считать того, что у него был как минимум один ствол. В нем было шесть левосторонних каналов нарезки — скорее всего, револьвер Кольта или одна из его модификаций. Отметины на пулях говорили, что он предпочитал пользоваться моделью «38-й спешиал».

На трупах, плававших в реке, не оставалось ни отпечатков пальцев, ни одного волоска или клочков кожи под ногтями.

С уверенностью можно было утверждать, что преступник был белым и мужчиной; белым потому, что массовые убийцы, как правило, предпочитают искать жертв среди представителей своей же этнической группы, а все они были белыми; предположение, что он был мужчиной, исходило из того, что женщины, склонные к серийным убийствам, в наши дни практически не встречаются.

Ведущие колумнисты двух крупных городов изощрялись в заголовках, бичующих полицию.

Кто-то, может быть, сам Кроуфорд, подколол их к обложке досье.

Не было никакой прямой связи между местами, в которых происходило похищение молодых женщин и точками, в которых Буффало Билл топил их. В тех случаях, когда полиции удавалось довольно быстро обнаружить тело, и вскрытие определяло время смерти, полиция выясняла еще одну деталь об убийце. Какое-то время Билл еще сохранял им жизнь: неделю или десять дней после похищения жертвы были еще живы. Это означало, что у него было какое-то убежище, в котором он мог держать их и, не опасаясь постороннего вмешательства, заниматься своими делами. То есть, его нельзя было считать бродягой без постоянного места жительства. У него была своя нора. Где-то.

Это пугало публику больше всего: преступник неделю или больше того держит свои жертвы, давая понять, что вот-вот убьет их.

Двое из них были задушены, трое застрелены. Не было никаких доказательств того, что они подвергались насилию или физическим мучениям перед смертью, и протоколы вскрытий не содержали никаких упоминаний об «обезображенных гениталиях», хотя патанатомы подчеркивали, что почти невозможно с уверенностью утверждать это по отношению к заметно разложившимся телам.

Все они были найдены в обнаженном виде. В двух случаях детали верхней одежды жертв были найдены на обочине дороги рядом с их домами, разрезанные сзади, словно их снимали с трупа.

Старлинг внимательно рассмотрела все снимки. В физическом смысле слова хуже всего иметь дело с утопленниками. Из всех жертв насильственной смерти они вызывали самые грустные чувства: мысль об унижениях, которым они подвергались и о доставшихся на их долю мучениях, вызывала искренний гнев, если это позволяли условия работы.

Когда преступления совершались в четырех стенах, приходилось сталкиваться со следами не лучшего поведения самих жертв — измученные жены, избитые дети — и молва шепталась, что покойник получил по заслугам, что нередко соответствовало истине.

Но в данных случаях не было ничего подобного. Трупы с содранной кожей выбрасывало на замусоренный берег, где их и находили среди пустых бутылок и пакетиков из-под сандвичей, в грязи и убожестве. Пребывание в холодной воде большей частью сохраняло нетронутыми лица, и Старлинг напомнила себе, что оскаленные зубы были не гримасой боли и что мягкие ткани лица порой служили пищей для черепах и рыб. Билл большей частью сдирал кожу с тела, оставляя нетронутыми конечности.

Снимки не оказали бы на нее такого воздействия, подумала Старлинг, если бы в кабине не было бы так душно и если бы этот чертов самолетик не проваливался бы из одной воздушной ямы в другую, и если бы это чертово солнце не пекло так сильно сквозь поцарапанное стекло иллюминатора, отчего у нее начиналась головная боль.

Его поймают. Старлинг сосредоточилась на этой мысли и поплотнее вжалась в спинку сиденья, поддерживая на коленях груду папок. Она приложит все усилия, чтобы остановить его раз и навсегда. И тогда они засунут все эти папки на полку шкафа и повернут в нем ключ.

Она уставилась в затылок Кроуфорда. Если она решится остановить Буффало Билла, то попала в хорошую компанию. Кроуфорд успешно провел поиск трех убийц-маньяков, на счету которых было немало жертв. Но не без потерь. Билл Грэхем, лучшая ищейка, которая когда-либо работала в команде Кроуфорда, был легендой в Академии; теперь, после встречи с Лектером, он обосновался во Флориде и пил напропалую, потому что, как говорилось, на него было страшно смотреть.

Кроуфорд, должно быть, почувствовал, что она на него смотрит. Он поднялся с места второго пилота. Самолет чуть качнулся, и летчик выровнял его, когда Кроуфорд перебрался поближе к ней и опустился в соседнее кресло. Когда он снял солнечные очки и надел бифокальные, его черты опять обрели знакомый вид.

Он перевел взгляд с ее лица на стопу папок и снова посмотрел на Клариссу; в лице его на мгновение что-то мелькнуло. Какая-то тень печали, которую Кроуфорд держал в себе.

— Мне жутко жарко,— сказал он.— Как вы себя чувствуете? Бобби, у тебя тут чертовская жара,— обратился он к пилоту. Тот щелкнул каким-то тумблером, и в кабину хлынул поток холодного воздуха. Во влажной атмосфере кабины закружилось несколько снежинок, которые запутались в волосах Старлинг.

Теперь рядом с ней сидел прежний Джек Кроуфорд, идущий по следу, с блестящими, как снег под солнцем, глазами.

Он развернул карту центральных и восточных штатов. Разбросанные по ней точки, сочетание которых напоминало созвездие Ориона, говорили о местах, где были найдены тела жертв.

Вынув из кармана ручку, Кроуфорд поставил еще одну точку — цель, куда они направлялись.

— Элк-ривер, примерно в шести милях от общенациональной дороги номер 79,— сказал он.— Похоже, что тут нам повезло. Тело запуталось в снастях, что рыбаки поставили по реке. Есть мнение, что она не так долго была в воде. Тело привезли в Поттер, в полицию графства. И я хотел бы как можно быстрее выяснить, кто она такая, чтобы мы могли разыскать возможных свидетелей похищения. Первым делом, надо снять отпечатки пальцев и послать их для идентификации.— Вскинув голову, Кроуфорд посмотрел на Клариссу из-за оправы очков.— Джимми Прайс говорил, что вам приходилось иметь дело с утопленниками.

— В полном смысле слова нет,— сказала Старлинг.— Я дактилоскопировала пальцы, с которыми мистеру Прайсу приходилось иметь дело каждый день. Многие из них в самом деле принадлежали утопленникам.

Те, кому никогда не приходилось работать с Джимми Прайсом, считали его просто старым ворчуном, хотя на самом деле он был достаточно приятным стариком. Джимми Прайс отвечал за дактилоскопическую картотеку в Вашингтонской лаборатории, и Старлинг проводила с ним немало времени, когда занималась судебной медициной.

— Ах, этот Джимми,— едва ли не с нежностью сказал Кроуфорд.— Как только его не называют...

— Его должность называется «бедолага-лаборант», а кое-кто предпочитает называть «Игор» — это слово выдавлено на резиновых фартуках, которые там носят.

— Так и есть.

— Убеждают, что там придется резать лягушек.

— Понимаю...

— А потом тебе притаскивают пакет, который пришел вроде бы по почте. И все глазеют — некоторые прибегают даже из кафе — надеясь, что ты грохнешься в обморок. Но я довольно неплохо дактилоскопировала утопленников. В сущности...

— Ясно. Теперь давайте оценим, что у нас есть. Первая его жертва, о которой нам доподлинно известно, была найдена прошлым июнем в Блэкуотер-ривер, в Миссури. Девушка по фамилии Биммель, как сообщалось, пропала в Бельведере, Огайо, 15 апреля, два месяца тому назад. Выяснить нам ничего так и не удалось — потребовалось три месяца, чтобы опознать ее. Очередная жертва ему попалась в Чикаго, в третью неделю апреля. Она была найдена в Уобаше, в нижней части Лафайетта, Индиана, всего через десять дней после исчезновения, так что нам удалось выяснить, что с ней случилось. Следующей оказалась белая женщина двадцати с небольшим лет, чье тело плавало в Роллинг-Форк неподалеку от дороги И-65, примерно в тридцати восьми милях к югу от Кентукки. Ее так и не удалось опознать. И наконец Варнер, пропавшая в Эвансвилле, Индиана, которую он бросил в Эмбаррасс в восточном Иллинойсе, как раз неподалеку от автострады номер 70.

— Затем он двинулся на юг, и очередная его жертва была утоплена в Конзагуа под Дамаском в Джорджии у дороги номер 75. Это была девочка Киттридж из Паттсбурга — вот ее фотография на выпускном вечере. Пока ему чертовски везет — никто его не видел, никаких примет. Если не считать того, что все тела были найдены рядом с трассами, у нас ничего нет на руках.

— Если проследить его маршруты, есть ли у них какая-то общая точка?

— Нет.

— А что если... давайте примем... что он избавляется от тела и совершает новое похищение во время одной и той же поездки? — спросила Старлинг, тщательно избегая запрещенного слова «предположим».— Первым делом, он должен избавиться от тела, не так ли, чтобы не попасть в беду, пытаясь схватить другую женщину? Затем, если его и поймают во время этой попытки, он может решительно опровергнуть обвинение в убийстве, потому что в машине тела у него нет. А что, если попытаться проложить векторы от места похищения до той точки, где была найдена предыдущая жертва? Попробуйте.

— Хорошая идея и, должно быть, она и ему приходила в голову. Но если во время одной поездки он делал и то, и другое, ему приходилось выписывать зигзаги. Мы просчитали все на компьютере — сначала все варианты к западу от трассы, потом к востоку, потом самые разные комбинации, учитывающие данные о местах находок и похищений. Из компьютера прямо дым шел. Живет где-то на Востоке, выдал он нам. Не подвержен влиянию фаз Луны — это он тоже нам сообщил. Ни с какими городами не связан. Чушь какая-то — и ничего больше. Мы ищем вслепую, Старлинг.

— Вы думаете, что он не бросил свои занятия?

Кроуфорд кивнул.

— Ни в коем случае. Он понял, что в его действиях не должно быть никакой системы, сплошная бессмыслица, и полон желания продолжать их. У меня нет никаких надежд на то, что он заляжет на дно.

Кроуфорд протянул пилоту стаканчик воды, который налил из термоса. Один он дал Старлинг и налил себе минеральной.

Ее желудок подскочил к горлу, когда самолет ухнул вниз.

— И вот еще что, Старлинг. Не сомневаюсь, что вы справитесь с проблемами судебной медицины, но мне нужно от вас не только это. Вы, как и я, не словоохотливы, и это хорошо. И прежде, чем принести мне новые факты, удостоверьтесь в них. Помните, что глупых вопросов не существует. Вы можете увидеть факты под таким углом, что мне не дано. Может, вам и выпадет удача, придет озарение. Держите ушки на макушке, и внезапно вам сможет представиться такая возможность.

Увлеченно слушая его, Старлинг старалась не обращать внимания на номера, которые откалывал желудок. Старлинг удивляло, почему Кроуфорд решил, что она может оказать ему содействие в этом деле, но она понимала, что как отчаянно он нуждается в удаче, которая для него, как ни странно, связана с ней. Да, он был ведомым в их связке — со всей присущей лидеру грубоватостью. Ну и ладно.

— Обдумайте все, что вам о нем известно, прикиньте, откуда он мог бы взяться, постарайтесь понять его,— продолжал Кроуфорд.— Вы еще не испытывали никогда не покидающую вас ненависть, с которой трудно справиться. Затем, если вам повезет, что-то из этого вороха сведений останется у вас в мозгу и не упустите это из виду. Как только у вас что-то щелкнет, сразу же сообщите мне.

— Понимаете, даже еще не начав расследование, можно сказать, что преступление исключительно сложное. Не позволяйте, чтобы толпы полисменов крутили вам мозги. Старайтесь все увидеть своими глазами, доверяйте им. Прислушивайтесь к себе. Постарайтесь отрешиться от всего, что будет делаться вокруг вас. Не ищите какого-то сходства и системы в поступках этого типа. Будьте раскрепощены, и пусть он сам проявит себя в вашем восприятии.

— И еще одно: расследование такого рода — это сущий зоопарк. В него включены службы самого разного подчинения, не говоря уж об исках потерпевшей стороны. Со всем этим нам придется иметь дело. Мы направляемся в Поттер, Западная Вирджиния. Мне ничего не известно о людях, с которыми нам придется ^толкнуться. Может быть, там прекрасная публика или, может быть, они решат, что мы приехали их проверять.

Пилот сдернул наушники с головы.

— Заходим на посадку, Джек! — крикнул он из-за плеча.— Ты останешься сзади?

— Да,— сказал Кроуфорд.— Школа закончена, Старлинг.

 ГЛАВА 12

Итак, теперь они были в похоронном бюро Поттера, самом большом каркасном доме на Поттер-стрит в Поттере, Западная Вирджиния; в графстве Рэнкин он исполнял и роль морга. Коронером был семейный врач, именовавшийся доктор Акин. Если он выносил суждение, что причина смерти сомнительна, то тело пересылалось в Клакстонский региональный медицинский центр, где работал опытный патанатом.

Кларисса Старлинг добиралась от аэродрома до Поттера, сидя на заднем сиденье большой машины шерифа, и ей пришлось сесть вплотную к перегородке, отделявшей места для задержанных, чтобы слышать, как помощник шерифа, сидевший за рулем, все это объяснял Джеку Кроуфорду.

Заупокойная служба должна была состояться в похоронном бюро. Могильщики с непринужденностью, свойственной воскресному дню в сельской местности, расположились на ступеньках, оставив гроб из бука на тротуаре, и было видно, что некоторые из них уже под хмельком.

На частной стоянке за домом, где ждали упряжки, рядом с кучерами стояли двое молодых помощников шерифа и один постарше. Было еще не так холодно, чтобы дыхание вырывалось клубами пара.

Лимузин зарулил на стоянку, и Старлинг, едва только бросив взгляд на них, поняла, кто они такие: обитатели домов, где вместо шкафов стоят старые шифоньерки, и она знала, что в них хранится. Она догадывалась, что у них есть родственники, которые держат свои выходные костюмы в полиэтиленовых мешках, висящих на стенке трейлера. Она знала, что помощник шерифа постарше вырос в доме, где воду приходилось качать из помпы у крыльца и что в весеннюю слякоть он топал к дороге, на которой его подбирал школьный автобус босиком, а ботинки, связанные шнурками, висели у него на шее — как у ее отца. Она знала, что он таскал свой завтрак в школу в бумажном мешке, от которого вечно оставались масляные пятна и что, поев, он складывал пакет и засовывал его в задний карман джинсов.

Интересно, подумала она, может ли что-нибудь Кроуфорд сказать о них?

Когда Кроуфорд покинул машину и направился к похоронному бюро, Старлинг обнаружила, что у задней двери лимузина нет ручек. Ей пришлось барабанить в стекло, пока один из помощников, стоящих поодаль, не обратил на нее внимание и водитель, покраснев, вернулся, чтобы выпустить ее.

Помощники шерифа украдкой посматривали на нее, когда она миновала их. Один сказал ей: «Мэм». Она ответила им кивком и строго отмеренной любезностью улыбки, когда присоединилась к Кроуфорду на заднем крыльце.

Когда она достаточно отдалилась от них, один из младших помощников, недавно женившийся, поскреб щетину на подбородке и сказал: «Она и наполовину так не хороша, как воображает о себе».

— Ну, а я думаю, если она думает, что она чертовски хороша, должен с ней согласиться,— сказал второй из молодых помощников.

Кроуфорд же разговаривал с заместителем шерифа, невысоким подтянутым человеком в очках со стальной оправой и в мягких туфлях, которые в каталогах именовались «Ромео».

Они вошли в полутемный задний коридор похоронного бюро, где стоял автомат по продаже кока-колы, а вдоль стены располагались странные предметы — ножная швейная машина, трехколесный велосипед, ролик искусственного дерна с травой, полотняный навес, обернутый вокруг шестов. На стене висел портрет сепией святой Сесилии у клавиатуры рояля. Ее волосы ореолом обрамляли голову, а сверху на клавиши падали розы. .

— Я очень признателен, что вы так быстро дали нам знать, шериф,— сказал Кроуфорд.

Но его собеседник не принял благодарности.

— Вам позвонил кто-то из офиса прокурора округа,— сказал он.— Я знаю, что шериф сам не мог вам звонить — он вместе с миссис Перкинс в поездке на Гавайи. Я говорил с ним по междугороднему сегодня в восемь часов, то есть в три часа по гавайскому времени. Позже днем он мне перезвонил и поручил первым делом выяснить, не является ли погибшая кем-то из местных девочек. Может быть, у нас тут орудуют какие-то пришлые элементы. Этим мы займемся раньше всего.

— В этом мы можем помочь вам, шериф. Если...

— Я говорил по телефону с командиром национальной гвардии в Чарльстоне. Он присылает сюда несколько офицеров из отдела уголовных расследований. Они окажут нам всю требуемую поддержку.— Коридор был полон помощниками шерифа и представителями национальной гвардии; аудитория у заместителя шерифа была более, чем достаточная.— Мы займемся вами, как только сможем, можете вполне на нас рассчитывать, мы всецело будем к вашим услугам, но вот сейчас...

— Шериф, это преступление сексуального характера, и в нем есть некоторые детали, о которых я хотел бы поговорить строго между нами мужчинами, вы понимаете, что я имею в виду? — сказал Кроуфорд, легким движением головы дав понять, что помнит о присутствии Старлинг. Высвобождаясь из тесноты переполненного холла, он затолкал маленького человека в кабинетик и закрыл двери. Старлинг, скрывая обиду, осталась в компании галдящих помощников шерифа. Сжав зубы, она уставилась на изображение святой Сесилии и, изобразив на лице нечто подобное ее эфирной улыбке, стала прислушиваться к доносящимся из-за двери голосам. Разговор шел на высоких тонах, а затем послышались обрывки телефонного разговора. Не прошло и четырех минут, как собеседники вернулись в холл.

Заместитель шерифа вышел с поджатыми губами.

— Оскар, приведи-ка сюда доктора Акина. Скажи ему, что у нас Клакстон на проводе.

Коронер доктор Акин явился в маленький кабинет. Поставив ногу на перекладину стула, он во время краткого разговора с патанатомом в Клакстоне изображал на физиономии улыбку Доброго Пастыря. Затем он выразил полное согласие.

И наконец в комнате для бальзамирования, украшенной обоями с розами и акварельками, висящими высоко под потолком, Кларисса Старлинг впервые напрямую столкнулась с делом рук Буффало Билла.

Блестящий пластиковый зеленый мешок, в котором хранилось тело, был единственным современным предметом обстановки. Он лежал на старомодном фарфоровом столе для бальзамирования, отражаясь в стеклянных панелях кабинета.

Пока Старлинг раскладывала свои принадлежности на широкой подставке у большой двойной раковины у стены, Кроуфорд подкатил тележку, на которой предстояло разместить все оборудование для снятия отпечатков пальцев,

В комнате было много народу. Несколько помощников шерифа, заместитель его — все слонялись по помещению и не изъявляли никакого желания покинуть его. Все шло как-то не так. «Почему Кроуфорд не вмешается и не выставит всех отсюда?»

Плохо приклеенные обои топорщились вздутиями, которые стали особенно заметны, когда доктор включил большой пыльный вентилятор.

Кларисса Старлинг, стоявшая у раковины, собралась с духом — сейчас ей потребуется мужества и отваги куда больше, чем морскому пехотинцу перед первым парашютным прыжком. На память ей пришло воспоминание, но и оно же больно укололо ее.

«Ее мать, стоя у раковины, смывает кровь со шляпы отца и стряхивая капли холодной воды с полей, говорит: «С нами все будет в порядке, Кларисса. Скажи своим братьям и сестре, чтобы они помыли руки и шли к столу. Нам надо поговорить, а потом мы сядем за ужин».

Стянув шарфик, Старлинг туго обвязала его вокруг головы, как принято у женщин в горах. Из саквояжа она вынула пару хирургических перчаток. Впервые с той минуты, как она оказалась в Поттере, Кларисса позволила себе подать голос, и звучавшее в нем напряжение заставило стоявшего у дверей Кроуфорда повернуться и прислушаться к нему.

— Джентльмены. Джентльмены! Вы, офицеры и все прочие. Послушайте меня минутку. Прошу вас. Теперь предоставьте тело моим заботам.— Натянув перчатки, она ткнула рукой в сторону их физиономий.— Есть вещи, которые мы обязаны сделать по отношению к жертве. Вы доставили ее издалека, и я знаю, что ее родители будут благодарны вам, если у них еще остались силы. А теперь будьте любезны покинуть помещение и дайте мне возможность работать.

Кроуфорд увидел, как внезапно все уважительно стихли и, подталкивая друг друга, зашептались:

— Идем, Джесс. Двинулись во двор.— Кроуфорд ощутил, как изменилась атмосфера, когда все наконец осознали присутствие трупа: кто бы ни была жертва, откуда бы она ни появилась, течение реки принесло ее на территорию графства, и пока ее беспомощное тело лежит на столе в этой комнате, Кларисса Старлинг имеет к ней особое отношение. Кроуфорд увидел в облике Клариссы Старлинг наследницу тех мудрых женщин, бабушек и знахарок, упорных и неутомимых женщин из глубинки, которые всегда знали что делать, сидя у ложа больного, а когда тот отходил в мир иной, обмывали и собирали покойного.

Теперь, когда в помещении с телом остались только Кроуфорд и Старлинг, они наконец обменялись понимающим взглядом с доктором Акином.

Кроуфорд вынул из кармана коробочку с мазью и пустил ее по кругу. Старлинг было непонимающе посмотрела на нее, но когда доктор и Кроуфорд стали втирать мазь в кожу ноздрей, она сделала то же самое.

Повернувшись спиной, она вытащила из чемоданчика камеру, слыша сзади шелест расстегиваемой молнии.

Водянистые изображения роз расплывались у нее перед глазами, и, набрав воздуха в грудь, она медленно выпустила его. Повернувшись, она наконец посмотрела на тело, лежащее на столе.

— Надо было натянуть ей на руки бумажные мешочки,— сказала она,— что я и сделаю, когда мы кончим.

Осторожно держа камеру, чтобы не сбить настройки, Старлинг сделала несколько снимков.

Жертвой была молодая крутобедрая женщина шестидесяти семи дюймов роста, по оценке Старлинг. Вода оказала свое воздействие на те места тела, с которых была содрана кожа и они посерели и обесцветились, но вода была холодная, и она находилась в ней не больше нескольких дней. С нее была содрана кожа, начиная от линии, проходящей сразу же под грудями и до колен, то есть, была освежевана та часть тела, которая у тореадоров скрыта узкими брюками и гольфами.

Груди у нее были маленькие, и между ними, в верхней части грудины была рана, послужившая непосредственной причиной смерти: большое отверстие с четкими краями, куда могла бы пройти рука.

Безволосая голова имела подчеркнуто круглую форму потому что с нее был снят скальп по линии, проходящей сразу же над бровями.

— Доктор Лектер сказал, что он будет скальпировать жертвы,— заметила Старлинг.

Кроуфорд, пока она делала снимки, со скрещенными на груди руками стоял рядом.

— Зафиксируйте на «Полароиде» форму ее ушей,— это было все, что он сказал.

Осмотрев тело со всех сторон, он только облизал губы. Стянув перчатку, Старлинг провела пальцем по голени женщины. Ближе к щиколотке вокруг ноги еще был обмотан кусок бечевки с зазубренным крючком, напоровшись на который, ее тело и осталось колыхаться по течению.

— Так что вы заметили, Старлинг?

— Ну, она не местная — на каждом из ушей по три прокола. Слишком яркий лак на ногтях. Мне лично кажется, что она обитательница города. Недели две тому назад или около того, она брила волосы на ногах. Видите, какие они мягкие? Она следила за собой. Та же картина и с растительностью в подмышках. Посмотрите, как она старалась вывести родимое пятнышко на верхней губе. Она очень внимательно и бережно относилась к себе, но это ей не помогло.

— Что относительно раны?

— Не знаю,— сказала Старлинг.— Я бы сказала, что выходное отверстие напоминает огнестрельную рану, а в верхней части ее есть намек на полосу осаднения и след дульной части.

— Отлично, Старлинг. Входное отверстие в самом деле говорит о плотном контакте с оружием убийства. Пороховые газы проникли под кожу, оставив по себе звездообразный след вокруг раны.

За стеной раздались звуки органа, который начал заупокойную службу в зале для прощания.

— Насильственная смерть,— согласился доктор Акин, кивая головой.— Я должен присутствовать на последней части заупокойной службы. Семьи всегда настаивают, чтобы я провожал тело в последний путь. Как только Ламар закончит музыкальное сопровождение, он придет вам помочь. Я беру с вас слово, мистер Кроуфорд, что вы представите все данные патанатому в Клакстоне.

— На левой руке у нее сломаны два ногтя,— сказала Старлинг, когда врач покинул их.— Сломаны у самого основания, но похоже, что под остальными остались следы каких-то твердых грязевых частиц. Можно ли их использовать, как вещественное доказательство?

— Возьмите их образцы, а так же несколько чешуек лака,— сказал Кроуфорд.— Окончательно решим после того, как получим результаты.

Когда она выполняла указание Кроуфорда, показался Ламар, худой помощник хозяина похоронного заведения со скорбным выражением лица.

— Должно быть, когда-то вы работали маникюршей,— сказал он.

Они испытали облегчение, убедившись, что у молодой женщины не было на теле следов от ногтей; это свидетельствовало, что она, как и все прочие, умерла до того, как с ней было что-то сделано.

— Вы хотели бы сфотографировать ее со спины, Старлинг?— спросил Кроуфорд.

— Было бы неплохо.

— Давайте сначала снимем состояние ее зубов, а потом Ламар поможет нам перевернуть ее.

— Сделать просто снимок или набросать схему? — Зубоврачебные инструменты лежали рядом с набором для дактилоскопирования, и Старлинг испытала облегчение, убедившись, что ничего не забыла при сборах.

— Только снимок,— уточнил Кроуфорд.— Для точной схемы нужен рентгеноаппарат.

У Ламара были чуткие руки органиста, когда он по указанию Старлинг приоткрыл рот молодой женщины и оттянул ее губы, пока Старлинг, приставив «Полароид» вплотную к лицу покойной, делала снимки передних зубов. С этой задачей она справилась без труда, но ей еще предстояло сделать снимки боковых резцов с помощью полостного рефлектора, когда, наблюдая за просвечивающей кожей щеки, она должна была убедиться, что вся полость рта достаточно освещена. Ей только раз доводилось видеть эту процедуру на занятиях по судебной медицине.

Первое изображение резцов оказалось размытым и слишком темным, и Старлинг сделала еще одну попытку, изменив угол освещения. На этот раз получилось лучше. Снимок оказался вполне качественным.

— У нее что-то застряло в горле,— сказала Старлинг.

Кроуфорд глянул на снимок. На нем четко был виден темный цилиндрический предмет как раз под мягким небом.

— Дайте-ка мне вспышку.

— Когда утопленника вытаскивают из воды, часто во рту у него полно листьев и прочего мусора,— сказал Ламар, помогая Кроуфорду.

Старлинг вытащила из сумки пинцет и вопросительно посмотрела на Кроуфорда, стоявшего по другую сторону тела. Он кивнул, и она тут же принялась за дело.

— Что это? — спросил Кроуфорд.— Похоже на какое-то крупное семечко.

— Нет, сэр, это куколка какого-то жука,— сказал Ламар. Он оказался прав.

Старлинг опустила находку в стеклянную банку.

— Может, вы захотите показать ее специалисту,— сказал Ламар.

Когда тело лежало лицом вниз, снять с него отпечатки пальцев было куда легче.

Старлинг готовилась к самому худшему — но не понадобилось проводить ни одну из неприятных и мучительных процедур, когда кожа уже сползает с пальцев. Каждый из отпечатков она перенесла на плотную твердую карточку и сделала еще отпечатки подошв на тот случай, если представится сравнить их со следами, возможно, сохранившимися в родильном доме.

На верхней части спины были вырезаны два треугольных клочка кожи. Старлинг сделала несколько снимков.

— Измерьте их тоже,— сказал Кроуфорд.— Когда он срезал одежду с девушки из Акрона, то поцарапал ее, но форма этих ран напоминает вырезанные лоскуты из ее блузки, когда ее нашли рядом с дорогой. Это что-то новенькое. Такого я еще не видел.

— Похоже, что на задней части голени у нее ожог,— заметила Старлинг.

— У стариков часто бывает такое,— сказал Ламар.

— Что? — переспросил Кроуфорд.

— Я ГОВОРЮ, У СТАРИКОВ ЧАСТО ТАКОЕ БЫВАЕТ.

— Я отлично слышу вас, но хотел бы, чтобы вы объяснили свои слова. При чем тут старики?

— Когда труп отогревается под калорифером, случаются ожоги даже при и не очень большой температуре. И следы остаются, поскольку нет циркуляции крови.

— Мы попросим патанатома в Клакстоне проверить, был ли ожог «пост мортем», после смерти,— сказал Кроуфорд, обращаясь к Старлинг.

— Смахивает на след глушителя от машины,— сказал Ламар.

— Что?

— Да ГЛУШИТЕЛЬ! Помните, как однажды пристрелили Билли Перри и засунули его тело в багажник? Жена два или три дня моталась в машине, разыскивая его. Когда его наконец доставили сюда, мы увидели, что труба глушителя, проходящая сквозь багажник, раскалившись, оставила на нем ожог, только он был на бедрах,— сказал Ламар.— Я никогда не кладу покупки в багажник, потому что мороженое может напрочь растаять.

— Хорошая мысль, Ламар,— сказал Кроуфорд.— Я хотел бы, чтобы вы работали у меня. Вы знаете тех ребят, что вытащили ее из реки?

— Джаббо Франклин и его брат Бубба.

— Чем они занимаются?

— Дебоширят у Муза, пристают к людям, которые заходят туда выпить, посидеть, расслабиться после дня работы и не трогают их. Они орут мне: «Валяй сюда, Ламар, и нажаривай «Филиппино-бэби», и я колочу снова и снова по клавишам того старого раздолбанного пианино в баре. Особенно Джаббо обожает это.— Да плюнь ты на эти чертовы слова, если ты не знаешь их,— орет он мне,— и валяй ритм! — Комиссия по делам ветеранов посылает ему чеки, и под Рождество он не просыхает. Я уже лет пятнадцать мечтаю увидеть его на этом столе.

— Нам нужен серотониновый тест в месте прокола крючком,— сказал Кроуфорд.— Я напишу записку патана-тому.

— Они слишком близко наживляют крючки,— сказал Ламар.

— Что вы сказали?

— Франклин слишком близко наживляет крючки на подбор. Это нарушение. Наверно, потому они и не объявлялись до утра.

— Шериф сказал, что они охотились на уток.

— Наверно, это они ему так сказали, сообщил Ламар.— В один прекрасный день они расскажут вам, что уложили в Гонолулу Дюка Кеомуку. И если у вас будет такое желание, вы им поверите.

— Так что же, по вашему мнению, произошло, Ламар?

— Франклин протянул эту дорожку, в чем я не сомневаюсь, видя его крючки, а потом они стали ее вытаскивать посмотреть, не попалась ли рыбка.

— Почему вы так думаете?

— Эта леди еще не всплыла на поверхность...

— Нет.

— Значит, если бы не стали вытягивать дорожку, ее бы так и не нашли. Скорее всего, они перепугались и долго прикидывали, стоит ли сообщать. А вы небось предполагали, что тут играют по правилам.

— Предполагал,— сказал Кроуфорд.

— Они часто таскают с собой на заднем сиденье машины магнето, чем тут многие балуются.

Кроуфорд вопросительно поднял брови.

— Чтобы удить рыбку,— объяснила Старлинг.— Опускаешь провода в воду, поворачиваешь ручку, и рыбу бьет током. Она всплывает, и тебе остается только собирать ее.

— Точно,— сказал Ламар.— А вы что, из этих мест?

— Такими делами занимаются где угодно,— ответила Старлинг.

Старлинг испытывала желание до того, как будет застегнута молния на пластиковом мешке, сделать или сказать что-то, достойное внимания. В конце концов она только покачала головой и принялась укладывать все принадлежности в сумку.

Теперь, когда тело и все связанные с ним проблемы исчезли из виду, все предстало в каком-то другом свете. Старлинг стянула перчатки и наполнила водой раковину. После всего, чем ей пришлось заниматься, она чувствовала себя измотанной и усталой. Повернувшись спиной, она принялась оттирать кисти. Вода из крана была прохладной. Посмотрев на Клариссу, Ламар удалился и вернулся с банкой холодной минеральной воды. Открыв, он протянул ее Клариссе.

— Нет, спасибо,— сказала она.— Мне ничего в горло не лезет.

Когда Старлинг кончила набрасывать заметки для патанатома на свободном куске пластикового мешка, Кроуфорд сложил и защелкнул ящичек с принадлежностями для дактилоскопирования.

Им крупно повезло, что жертву удалось обнаружить почти сразу же после преступления. Кроуфорд был полон желания как можно быстрее провести ее опознание и начать широкий поиск в районе ее местожительства, разыскивая свидетелей ее похищения. Его методы приносили массу хлопот окружающим, но Кроуфорд предпочитал действовать без промедления.

У него было с собой устройство для факсимильной передачи отпечатков пальцев «Литтон Полисфакс».

Подобно факсам федерального подчинения он мог напрямую связываться с соответствующими системами отделов полиции в больших городах. Карточки, на которых Старлинг делала отпечатки пальцев, уже полностью высохли и были готовы для передачи.

— Давайте их сюда, Старлинг, у вас ловкие пальчики.

«Не смажь отпечатки»,— вот что он хотел ей сказать, и Старлинг была предельно аккуратна. Она волновалась, вставляя их в приемное устройство и отчетливо представляя, с каким напряжением их ждут у шести приемных устройств по всей стране.

Кроуфорд по телефону связался с коммутатором и факсимильной ФБР в Вашингтоне.

— Дороти, кто-нибудь есть на месте? О’кей, джентльмены, мы отправляем вам четкие и ясные отпечатки — есть там кто-нибудь на приеме? Как там в Атланте? О’кей, дайте мне с ней связь... и поскорее.

Медленно, но неуклонно отпечатки пальцев погибшей женщины появлялись одновременно и в центральной штаб-квартире ФБР, и в факсах управлений полиции крупных городов восточной части страны. Если в Чикаго, Детройте, Атланте удастся идентифицировать хоть один отпечаток, в ту же минуту машина будет пущена в ход.

Затем Кроуфорд передал снимки зубов жертвы и изображение ее лица. Когда они покончили с этой работой, явились трое офицеров из отдела уголовных расследований полиции Западной Вирджинии, Кроуфорду пришлось со всеми обмениваться рукопожатиями; всем он вручил карточки с номером «горячей линии» национального информационного центра уголовных расследований. Старлинг с интересом наблюдала, как он быстро втянул пришедших в круг своих забот. Они, конечно, тут же будут сообщать все, что им удастся выяснить, можете не сомневаться. Может, дело тут не в мужской солидарности. Она сама ощущала, какое влияние на нее оказывает Кроуфорд.

Когда Кроуфорд и Старлинг в сопровождении заместителя шерифа направились к Элк-ривер, Ламар помахал им с крыльца. Банка с кокой все еще сохраняла холод. Ламар заперся в своей кладовке и с удовольствием освежил пересохшее горло.

 ГЛАВА 13

— Подбрось меня до лаборатории, Джефф,— сказал Кроуфорд водителю.— Затем я хотел бы, чтобы ты подождал Старлинг у Смитсонианского института, откуда она направится в Куантико.

— Да, сэр.

Ныряя в толчее послеобеденного движения, их машина пересекла Потомак, направляясь из Национального аэропорта в нижнюю часть Вашингтона.

Чувствовалось, что молодой человек за рулем испытывал к Кроуфорду искреннее уважение и, может быть, поэтому вел машину с подчеркнутой осторожностью, подумала Старлинг. Она понимала его: в Академии существовало глубокое убеждение, что агент, который ничему не смог научиться у Кроуфорда, проявил себя полным идиотом и ему остается лишь расследовать мелкие кражи на линии раннего радарного оповещения у Полярного круга.

Кроуфорд был в довольно мрачном настроении. Прошло уже девять часов с тех пор, как он передал по факсу отпечатки пальцев и изображение жертвы, но она продолжала оставаться неопознанной. Вместе с национальными гвардейцами из Западной Вирджинии он в компании Старлинг тщательно осматривал и мост и берега реки, пока не наступила темнота — но безрезультатно.

Старлинг слышала, как из самолета, он, связавшись по телефону, просил вечернюю сиделку прийти к ним домой.

После тряски и грохота «Синего каноэ» в седане, предоставленном в их распоряжение ФБР, было на удивление тихо и разговаривать было куда легче.

— Подготовьте мне копии отпечатков для досье,— сказал Кроуфорд.— Чтобы они ничем не отличались от оригиналов — вы знаете, как этого добиться?

— Знаю.

— Какие новые мысли пришли вам в голову?

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с ответом: ей казалось, что внимание Кроуфорда целиком обращено на пьедестал Мемориала Джеферсона, мимо которого они сейчас проезжали.

Компьютер, в который были введены данные из сектора идентификации, сравнивал характеристики расследуемых преступлений с уже известными данными преступников, которые были в досье. Если обнаруживалось определенное сходство «почерков», сравнивались имеющиеся отпечатки пальцев. Оператор, сидящий у экрана компьютера, сопоставлял отпечатки из досье с теми, что были обнаружены на месте преступления. «Пальчиков» Буффало Билла еще не было найдено, но Кроуфорд хотел быть во всеоружии.

Эта система требовала кратких и четких выводов. Старлинг попыталась сформулировать некоторые из них.

— Женщина, белая, лет около двадцати или с небольшим, убита выстрелом в упор; с торса и ног до колен содрана кожа...

— Старлинг, в индексе уже имеются данные, что он убивает молодых белых женщин и снимает у них кожу с торса — кстати, пользуйтесь этим термином, потому что термин «содрана» является для многих офицеров полиции непривычным, и у вас нет уверенности, когда речь зайдет об этой чертовой истории, что вас правильно поймут. Кроме того известно, что он топит их в реке. Пока неясно, что у нас есть нового. Так что мы можем выложить нового, Старлинг?

— Это шестая по счету жертва, но первая, которая оскальпирована, первая, у которой на плечах со стороны спины вырезаны треугольные лоскуты кожи, первая с пулевым отверстием в груди и первая с куколкой насекомого в горле.

— Вы забыли еще и сломанные ногти.

— Нет, сэр, ногти были сломаны еще у одной женщины.

— Вы правы. Когда будете писать ваш отчет для досье, отметьте, что данные о куколке должны носить конфиденциальный характер. Мы пустим их в ход, чтобы исключить ложные признания.

— Я все пытаюсь припомнить, делал ли он такие вещи и раньше — всовывал ли в горло куколку или насекомое,— сказал Старлинг.— При вскрытии, особенно, когда имеешь дело с утопленником, это легко упустить из виду. Понимаете, когда полиция требует от медиков, чтобы те побыстрее установили главную причину смерти... они заняты только этим... Можем ли мы вернуться к результатам вскрытий?

— Если потребуется. Естественно, будьте готовы, что патанатомы будут заверять вас в предельном внимании с их стороны. В Цинциннати Джейн Доу по-прежнему лежит в морозильнике. Я попрошу их еще раз более внимательно обследовать ее, но остальные четверо уже похоронены. Эксгумация доставит окружающим массу хлопот. Нам пришлось заниматься этим по отношению к четырем пациентам, которых пользовал доктор Лектер, чтобы удостовериться в причинах их смерти. И разрешите заверить вас, мы столкнулись с массой хлопот и недовольством со стороны родственников. Если придется, я пойду на это, но первым делом выясните, что вам удастся узнать в Смитсонианском институте, прежде, чем принимать решение.

— Скальпирование... оно редко встречается, не так ли?

— Да, не совсем обычное дело,— сказал Кроуфорд.

— Но доктор Лектер сказал, что Буффало Билл может пойти на это. Откуда он знал?

— Он ничего не знал.

— Но все же упоминал об этом.

— Не стоит так уж поражаться, Старлинг. Я отнюдь не удивился при этом зрелище. Хотя сказал бы, что оно представляет собой довольно редкое явление, не будь дела Менгеле, помните его? Оскальпированные женщины? Нам довелось столкнуться с двумя или тремя такими любителями. Когда газеты обсасывали дело Буффало Билла, несколько раз подчеркивали, что этот убийца не скальпирует свои жертвы. Так что удивляться не стоит — просто он читал газеты. Лектер всего лишь высказал предположение. Он ведь не сказал, когда это произойдет, так что ошибиться он не мог. Если бы мы поймали Буффало Билла, Лектер сказал бы, что мы успели его перехватить до того, как ...

— Кроме того, доктор Лектер сказал, что Буффало Билл живет в двухэтажном доме. Нам это не приходило в голову. Почему, по вашему мнению, он упомянул его?

— Скорее всего, это было даже не предположением. Скорее всего, он совершенно прав, и мог бы объяснить вам ход своих рассуждений, но решил подразнить вас. Это единственная слабость, которую я смог в нем заметить — он старается казаться гораздо умнее всех окружающих. Это всегда было ему свойственно.

— Вы сказали мне задавать вопросы, если я чего-то не понимаю — вот я и прошу вас объяснить...

— Ладно. Две из его жертв были повешены, не так ли? Четкая стриангуляционная борозда, смещение позвонков — никаких сомнений в причине смерти. А доктор Лектер из своего личного опыта знает, Старлинг, как трудно одному человеку повесить другого, если тот сопротивляется. Испокон веков люди сами могли повеситься на дверной ручке, в сидячем положении, что было не так трудно. Но куда труднее повесить другого — даже если жертва связана по рукам и ногам, она отбивается и ищет опору под ногами. Не помогает и стремянка. Жертва не может подняться по ней с завязанными глазами, тем более не будет карабкаться на нее, если видит петлю над головой. Так что единственный путь — использование лестничного пролета. Лестница — дело знакомое. Скажи жертве, что ты ведешь ее наверх, допустим, в ванную, и когда она будет подниматься с завязанными глазами, накинь ей на шею петлю и ударом ноги скинь с верхней ступеньки, к перилам которой уже привязан канат с петлей. Это единственный подходящий способ в доме. Тот парень в Калифорнии часто его использовал. Если бы в доме Билла не было бы лестницы, он убивал бы их каким-нибудь другим образом. А теперь дайте мне фамилии заместителя шерифа из Поттера, ребят из полиции и национальной гвардии.

Порывшись в блокноте, Старлинг нашла записи и прочитала их при свете маленького фонарика, который держала в зубах.

— Отлично,— сказал Кроуфорд.— Когда вы по горячим следам пишете отчет, Старлинг, всегда упоминайте полицейских. Видя, что их не забыли и оценили, они проникаются к вам большим дружелюбием. И тогда, обнаружив что-то интересное, они сразу же будут вам звонить. Какие выводы вы сделали из того ожога у нее на ноге?

— Они зависят от того, был ли он ей причинен после смерти.

— И что из этого следует?

— Что в таком случае у него есть или закрытый грузовик, или фургон, или большой трейлер, во всяком случае, что-то длинное.

— Почему?

— Потому что ожог тянется во всю длину голени.

Они оказались на углу Пенсильвания-стрит и Десятой авеню, перед новой штаб-квартирой ФБР, которую никто не называл иначе, чем Эдгар-Гувер-билдинг.

— Джефф, можете меня тут выпустить. Вот здесь, дальше не надо. Оставайтесь в машине, Джефф, пристройтесь где-то на обочине. Идемте, покажете мне все, что вы обнаружили, Старлинг.

Она вышла вслед за Кроуфордом, который вытаскивал чемоданчик из багажного отделения.

— Тело жертвы лежало в пространстве, достаточно большом, чтобы оно могло быть вытянуто во весь рост,— сказала Старлинг.— Только в нем раскаленная труба глушителя могла оставить такой ожог. В машине же, подобной нашей, она лежала бы скрюченной и ...

— Да, весьма наглядно,— сказал Кроуфорд.

Он уже отвел ее от машины, и она поняла, что может говорить с ним свободно и раскованно.

— Вас обидело, когда я сказал заместителю шерифа, что нам с ним не стоит говорить в присутствии женщины?

— Конечно.

— Я крутил ему голову. Просто я хотел увести его.

— Потом я это поняла.

— О’кей.— Кроуфорд захлопнул крышку багажника и двинулся уходить.

— Вы многое сделали для меня, мистер Кроуфорд.

Держа в руках факс-машину и чемоданчик, он повернулся к ней и внимательно уставился на Клариссу.

— Те полицейские знали, кто вы такой,— сказала она.— Они смотрели на вас во все глаза, чтобы понять, как им действовать.— Она пожала плечами, разводя руки ладонями наружу.— Так оно и было в самом деле.

Кроуфорд невозмутимо обдумал ее слова.

— Правильно замечено, Старлинг. Но не зацикливайтесь на этих мыслях.

— Да, сэр.

Она смотрела ему вслед — мужчина средних лет, измотанный полетом, с грузом в руках, с обтрепавшимися и грязными обшлагами рубашки, который направлялся домой, где его ждали дела.

Она готова была отдать за него жизнь. Внушать такие чувства было одним из самых больших талантов Кроуфорда.

 ГЛАВА 14

Смитсонианский национальный музей естественной истории был закрыт на обеденный перерыв, но Кроуфорд успел позвонить, и у входа с Конститьюшен-авеню Клариссу Старлинг уже ждал охранник.

В закрытых залах музея освещение было притушено и вокруг стояла тишина. Только лицо огромной статуи бога Южных морей было освещено лучом света, падающего сквозь стеклянный потолок.

Проводником Старлинг оказался крупный темнокожий мужчина в аккуратном кителе, которые носила охрана музея. Когда в кабине лифта она увидела его лицо, то подумала, что оно напоминает того самого бога Южных морей. Напряжение на мгновение отпустило ее, и она почувствовала облегчение.

Второй этаж был отведен чучелам, среди которых выделялся огромный слон, а дальше тянулись закрытые для публики помещения, отведенные под отделы антропологии и энтомологии. Антропологи считали, что размещаются на четвертом этаже, а энтомологи рассматривали его как третий. Несколько специалистов из сельскохозяйственного отдела убедительно доказывали, что научные отделы на шестом — смотря откуда считать.

Вслед за проводником Старлинг миновала бесконечные лабиринты коридоров, в полумраке которых стояли деревянные стеллажи с антропологическими экспонатами, о содержимом которых говорили лишь маленькие этикетки на дверцах.

— В этих ящиках тысячи людей,— сказал стражник.— Сорок тысяч образцов. захоронение ребенка даяков и подбор засушенных голов уступили место коллекции Афидидов, когда они покинули мир Человека, вступив в древнее и гораздо более упорядоченное царство насекомых. Теперь по обеим стенам коридора тянулись большие металлические ящики, выкрашенные в светло-зеленый цвет.

Тридцать миллионов насекомых — и потрясающая коллекция пауков. Не смешивайте их с насекомыми, посоветовал охранник,—Арахнологи просто размажут вас по стенке. Вон туда, в освещенный кабинет. И не пытайтесь сама выбраться отсюда. Если они не возьмутся вас проводить донизу, позвоните мне по этому номеру в охрану. Я приду за вами.— Вручив ей карточку с номером, он оставил ее.

Теперь она была в царстве энтомологии, помещения которой размещались на округлой галерее, висящей высоко над залом с чучелом слона. Из-за приоткрытой двери кабинета падала полоса света.

— Время, Пилч! — услышала она возбужденный мужской голос.— Пошел! Время!

Старлинг остановилась в дверях. За лабораторным столом сидели двое мужчин, играя в шахматы. Обоим было лет по тридцать; один был черноволос и худ, а второй толстенький и рыжий. Они были всецело поглощены шахматной партией. Если они и заметили появление Старлинг, то не подали и виду. По доске, огибая фигуры, медленно полз жук-носорог, но, казалось, его они тоже не замечали.

Наконец жук добрался до края доски.

— Ходи, Роден,— незамедлительно сказал худой.

Толстенький соперник сделал ход ладьей и тут же развернул жука головой в другую сторону, после чего тот пополз на другую сторону доски.

— А если он двинется в угол, время истекло? — спросила Старлинг.

— Конечно, истекло,— громко ответил толстячок, не отрывая глаз от доски.— Конечно, истекло. А вы играете иначе? У вас оно ползает по всей доске? Вы что, с ленивцем играете?

— У меня тот самый образец, о котором вам звонил специальный агент Кроуфорд.

— Понять не могу, почему мы не слышали вопля вашей сирены,— сказал толстый шахматист.— Мы сидим тут весь вечер, чтобы опознать клопа для ФБР. Опознавать клопов — это все, что мы умеем. Никто нас не информировал об образце, имеющем отношение к специальному агенту Кроуфорду. Свой образец он должен с глазу на глаз показывать своему семейному врачу.

— В другой раз я буду счастлива пообщаться с вами,— сказала Старлинг,— но у меня очень спешное дело, так что давайте приступим к нему.

Черноволосый наконец повернулся к ней и увидел, как она стоит, прислонившись к косяку, с чемоданчиком в руках. Он сунул жука в деревянную коробку и туда же отправил листик салата.

Когда он встал, стало видно, насколько он высок.

— Я Нобл Пилчер,— сказал он.— А это Альберт Роден. Так вам надо опознать какое-то насекомое? Мы будем счастливы помочь вам.

У Пилчера было длинное дружелюбное лицо, но в его близко поставленных глазах светилась хитринка и один из них слегка косил. Он не пытался обменяться с ней рукопожатиями.

— Вы?..

— Клариса Старлинг.

— Давайте посмотрим, что вы притащили.

Пилчер поднес к свету маленькую стеклянную баночку.

Роден выглянул у него из-за плеча.

— Где вы ее нашли? Вы пристрелили ее из вашей пушки? Вы что, не видите, это матка?

У Старлинг невольно появилось желание врезать Родену локтем по челюсти.

— Тс-с-с,— сказал Пилчер.— Расскажите нам, где вы обнаружили образец. Был ли он на ветке или на листике... или же вы нашли его в почве?

— Понимаю, — заметила Старлинг.— Вам никто ничего не говорил.

— Просто шеф попросил нас посидеть вечером и опознать клопа для ФБР,— сказаал Пилчер.

— Он приказал нам,— уточнил Роден.— Приказал сидеть допоздна.

— Мы постоянно выполняем такие заказы для таможни и сельскохозяйственного департамента,— сказал Пилчер.

— Но не в полночь,— вставил Роден.

— Я должна сообщить вам некоторые детали, имеющие отношение к расследованию,— сказала Старлинг,— Я получила разрешение сообщить вам конфиденциальную информацию, если вы обещаете хранить ее в тайне до завершения расследования. Это очень важно. От этого может зависеть жизнь нескольких человек, но я не хотела бы останавливаться на этом. Доктор Роден, можете ли искренне пообещать мне, что будете хранить все в тайне?

— Я не доктор. Мне придется где-то расписываться?

— Нет, если вы пообещаете держать слово. Вы распишитесь, если только вам понадобится оставить у себя образец, вот и все.

— Конечно, я помогу вам. Я уж не такой оболтус.

— Доктор Пилчер?

— Это точно, — сказал Пилчер.— Он не оболтус.

— Договорились?

— Я еще ничего не сказал.

— Пилчер еще не доктор,— сказал Роден,— Как и я, мы с ним идем нога в ногу. Но обратите внимание, что он позволил вам так именовать себя.— Роден приложил указательный палец к подбородку, придав себе задумчивое выражение.—Расскажите нам все подробности. То, что может показаться вам несущественным, может иметь для эксперта жизненно важное значение.

— Это насекомое было найдено в глотке жертвы убийцы. Я не знаю, как оно попало туда. Тело было найдено в Элк-ривер в Западной Вирджинии, и женщина была убита всего лишь несколько дней назад.

— Это Буффало Билл,— сказал Роден.— Я слышал по радио.

— Но вы не слышали упоминания о насекомом, не так ли? — спросила Старлинг.

— Нет, но упоминалась Элк-ривер — поэтому вы так и запоздали, что приехали прямо оттуда?

— Да,— кивнула Старлинг.

— Вы, должно быть, устали. Хотите кофе? — спросил Роден.

— Нет, спасибо.

— Воды?

— Нет.

— Коки?

— Ничего не нужно. Мы хотим выяснить, где эта женщина попала ему в руки и где была убита. Может быть, это насекомое имеет какую-то ограниченную среду обитания или предпочитает располагаться на каких-то отдельных деревьях — словом, мы хотели бы выяснить, откуда оно взялось. И я прошу от вас соблюдения тайны потому — если похититель специально засунул ей в горло насекомое, что только он знает об этом, и с помощью данного факта мы сможем отсечь ложный след и сэкономить время. Пока на его счету шесть трупов. И время подгоняет нас.

—  Вы хотите сказать, что пока мы смотрим на это насекомое, у него в руках может оказаться другая женщина? — в упор спросил Роден. У него были вытаращены глаза и приоткрыт рот. Старлинг поежилась при этой мысли, которую она гнала от себя.

—  Пока не знаю.— Ей было не по себе. Не знаю, повторила она, решив положить конец этим разговорам.—Как только ему представится возможность, он снова возьмется за свое.

— Так что мы должны поскорее браться за дело,— отреагировал Пилчер.— Не беспокойтесь, специалисты мы отличные. Лучших вы не найдете. Маленьким пинцетом он вынул коричневую куколку и поместил ее на лист бумаги под светом лампы, после чего стал рассматривать ее в большое увеличительное стекло со складной ручкой.

Длинное тело куколки выглядело совершенно безжизненным, как мумифицированное. Полупрозрачная оболочка, в которой она хранилась как в саркофаге, обрисовывала ее линии. Выпуклости еле виднелись на теле, представавшим единым целым, а рисунок лицевой части был загадочен и непонятен.

— Первым делом, ясно, что этот образец не принадлежит к числу распространенных видов, и в воду он мог попасть только случайно,— сказал Пилчер.— Я не знаю, насколько вы знакомы с миром насекомых или что вы хотите услышать о нем.

— Будем считать, что в этой области я полная тупица. И хотела бы, чтобы вы мне рассказали как можно больше.

— О'кей. Итак, это куколка, недоразвившееся насекомое, хризалида: содержимое этого кокона трансформируется из личинки во взрослую особь,— объяснил Пилчер.

— Куколка с хитиновым покрытием, Пилч? — Роден наморщил нос, стараясь удержать сползающие очки.

— Похоже, что так. Давай снимем его, идет? Итак, это достаточно большое насекомое в стадии личинки что свойственно большинству из известных нам образцов. Часть из них в таком виде проводит всю зиму.

 — Роден ты знаешь или так думаешь? — поддразнил его

— Сейчас все станет ясно,— Пилчер разместил образец на предметном стекле микроскопа и склонился к объективу со стоматолическим крючком в руках,— Приступаем. Записывай: в срединных сегментах отсутствует наличие заметных дыхательных органов, дыхальца в срединном сегменте шеи и в брюшной полости — вот с этого и начнем.

Хмммм, пробормотал Роден, листая страницы небольшого справочника,— Функциональность жвал?

— Отсутствует.

И степень свободы верхнечелюстного отдела...

— Ага, ага.

— Где расположены усики?

— Примыкают к верхней кромке крыльев. Крыльев две пары, внутренние полностью прикрыты наружными. Открыты три подвздошных сегмента. Судя по рисунку раскраски, я бы предположил, что это Лепидоптера.

— Так здесь и сказано,— согласился Роден.

— Семейство включает в себя ряд бабочек и мотыльков. Распространено на довольно большой территории, — сказал Пилчер.

— Трудно определиться, когда у нее намокли крылья. Я притащу большой справочник,— сказал Роден. — И, конечно, пока меня не будет, вы вволю посплетничаете обо мне.

— И не собираемся,— бросил ему Пилчер, а когда Роден вышел, повернулся к Старлинг.— Роден — прекрасный специалист.

— Не сомневаюсь.

— Сами убедитесь,— Пилчер ухмыльнулся.— Мы вместе кончали колледж, дружим и работаем бок о бок. В свое время он слишком долго, не вылезая на свет, просидел в угольной шахте: наблюдал за делением протонов. С ним все в порядке, но не упоминайте при нем деления протонов.

— Постараюсь обойти эту тему молчанием.

Пилчер вынырнул из-под яркого конуса света.

— Лепидоптеры представляют собой большое семейство. Может быть, тридцать тысяч бабочек и около ста тридцати тысячи мотыльков. Мне бы хотелось отпрепарировать куколку — если мы собираемся определиться точнее, придется это сделать.

— Хорошо. Но вы, надеюсь, не будете разбирать ее на запчасти?

—Думаю, что нет. Видите ли, перед тем, как погибнуть, этот образец только пошел в рост. На хитиновой оболочке появились беспорядочные трещинки. Ей оставалось совсем немного.

Расширив одну из таких трещинок, Пилчер извлек насекомое. Скомканные крылышки еще были сыроватыми и расправлять их приходилось предельно осторожно. Они были совершенно бесцветными.

Роден вернулся с грудой книг.

— Готово? — осведомился Пилчер.— Первый пригрудинный сегмент с креплением конечности ясно виден. Не можете ли выключить большой свет, офицер Старлинг.

Подойдя к выключателю, она подождала, пока Пилчер приготовил карманный фонарик. Приподнявшись из-за стола, он направил луч света на насекомое, и фасетки его глаз блеснули в темноте, отражая узкий лучик.

— Совенок,— сказал Роден.

— Вполне возможно, но какой именно? сказал Пилчер,— Включите, пожалуйста, нам свет. Это ноктуид, офицер Старлинг — ночной мотылек. Сколько там у тебя ноктуидов, Роден?

— Две тысячи шестьсот и... да, столько же и описано.

— Хотя не так уж и много. Ну-ка приглядимся к тебе поближе, малыш.

Курчавая рыжая голова Родена склонилась над микроскопом.

— Теперь надо внимательно изучить рисунок внешних покровов насекомого,— объяснил Пилчер,— после чего можно будет определиться совершенно точно. И Роден в этом деле непревзойденный специалист.

В помещении воцарилась атмосфера благожелательности и близящейся удачи.

Роден нарушил ее, яростно заспорив с Пилчером, имеют ли личиночные наросты кругообразную форму или нет. Когда спор зашел о количестве волосков на брюшных сегментах, он уже выходил из себя.

— Эребус одора,— наконец сказал Роден.

— Давай сравним,— предложил Пилчер.

Взяв изучаемый образец с собой, они спустились на лифте на уровень, всецело занятый галереями светло-зеленых ящиков. То, что некогда считалось большим залом, ныне было разделено на два этажа, чтобы предоставить больше места коллекции насекомых Смитсониановского института. Теперь они были в отделе неотропиков, двигаясь по направлению к ноктуидам. Заглянув в свои записи, Пилчер остановился у высокого стеллажа и пригляделся к этикетке на уровне груди.

— Будьте осторожны с этими штуками,— предупредил он, снимая тяжелую металлическую панель с набора ящиков и опуская ее на пол.— Упадет вам на ногу, и неделю будете хромать.

Пробежав пальцами по ящикам, он остановился на одном из них и выдвинул его.

На металлическом поддоне Старлинг увидела крохотные засушенные яички, гусеницу в колбочке с формалином, куколку, очертания которой очень напоминали знакомый ей образец и взрослое насекомое — большого чернокоричневого мотылька с размахом крыльев примерно в шесть дюймов и тоненькими усиками.

— Точно,— сказал Пилчер.— Эребус одора. Мотылек «Черная ведьма».

Роден уже листал страницы.

Некоторые тропические экземпляры порой осенью добираются до Канады,— прочел он.— Личинки питаются листьями акаций и других деревьев этого же семейства. Характерно для Западной Индии и южных штатов США, на Гавайях считается вредителем.

«Чертова тварь»,— подумала Старлинг.

— Чушь, — вслух сказала она.— Их можно встретить где угодно.

— Но не круглый год,— ответил Пилчер, не поднимая головы. Он почесал подбородок.—У них два выводка в год, Роден?

— Секундочку... ага, и особенно предпочитают южную Флориду и южный Техас.

— Когда?

— В мае и августе.

— Так я и думал,— сказал Пилчер.— Ваш образец развит несколько больше, чем наш, и к тому же он довольно свежий. Он уже начал выбираться из кокона. В Западной Индии или на Гавайях я бы еще смог понять, в чем дело, но тут у нас зима. Тут в нормальных условиях мотыльку надо было бы ждать еще месяца три или около того, прежде, чем вылезать на свет божий. Разве что куколка размещалась в парнике и кто-то специально растил ее.

— Как растил?

— В специальной коробке, в теплом месте, с кучей листьев акации для питания личинки, пока она не будет готова освободиться из кокона. Это не так уж трудно.

— Можно ли считать такие занятия популярным увлечением? Многие ли, кроме специалистов, занимаются им?

— Да нет. Первым делом, энтомологи, которые стараются получить отменные образцы, ну, может быть, несколько коллекционеров экзотических бабочек. Шелководы тоже занимаются коконами, но не этого вида.

— У энтомологов должна быть своя периодика, профессиональные журналы, в которых есть объявления о продаже образцов и оборудования,— предположила Старлинг.

— Конечно, и большинство периодики приходит сюда.

— Давайте я сделаю вам подборку,— сказал Роден.— Пара человек у нас в частном порядке просматривают все мелкие объявления; я запру их в комнате, и они сделают для вас выборку этой ерунды. Утром займусь.

— Я прикину, когда смогу заехать. Спасибо вам, мистер Роден.

Пилчер сделал ксерокопию данных об «эребус одора» и вручил их ей вместе с насекомым.

— Я провожу вас вниз,— сказал он.

Они остановились на площадке, поджидая лифт.

— Большинство людей обожают бабочек и терпеть не могут мотыльков. Но их гораздо больше, и они куда интереснее, выразительнее.

— Они вредители.

— Лишь некоторые, часть из них, но они ведут разнообразнейший образ жизни. Точно как и мы. Лифт был уже рядом.— Есть и такие, и их довольно много, которые живут только слезинками. Это все, что они едят и пьют.

— Что за «слезинки»? Чьи?

— Выделениями слезных желез крупных млекопитающих, вот как мы с вами. Старое определение мотыльков гласит, что они безмолвно поедают все, что представляет для них интерес. Можно сказать, что они и вредители... И все время этим занимаетесь — ловите Буфалло Билла?

— Я делаю все, что в моих силах.

Пилчер, оттопырив губу, задумчиво провел языком по зубам.

— Как вы насчет того, чтобы пойти съесть чизбургер с пивом или повеселиться в винном погребке?

— Уже поздно.

— Может, все-таки отправимся? Это тут недалеко.

— Нет, но я воспользуюсь вашим предложением, когда все будет кончено — и естественно, в компании мистера Родена.

— В этом нет ничего естественного,— сказал Пилчер. И когда открылась дверь лифта, добавил: — Я надеюсь, что вы скоро освободитесь, офицер Старлинг.

Она поспешила к ждавшей ее машине.

На постели лежала оставленная Арделией Мапп ее почта и половина пирожного. Сама Арделия спала.

Закрывшись в кладовке, Кларисса покрыла столик полотенцем, поставила на него свою портативную пишущую машинку и приготовила копировку. Пока она добиралась до Куантико, в голове у нее сформулировался текст отчета о поисках Эребус одора, и она постаралась быстро перенести его на бумагу.

Затем она съела пирожное и набросала памятную записку Кроуфорду с предложением пропустить через компьютер адреса энтомологов, встречающиеся в публикациях, сопоставив их с данными досье ФБР и досье полиции тех городов, поблизости от которых совершались похищения и присовокупив к ним данные о нападениях и сексуальных преступлениях в Метро-Дейд, Сан Антонио и Хьюстоне, то есть в тех районах, где наиболее часто встречаются «Черные ведьмы».

Была еще одна деталь, которую она сочла возможным упомянуть второй раз: «Давайте спросим у доктора Лектера, почему он решил, что преступник начнет снимать скальпы».

Передав все бумаги вахтенному офицеру, она с наслаждением повалилась в постель, слушая затухающий шепот голосов дня, который был тише, чем дыхание Мапп на другой кровати. В сгущающейся тьме она увидела загадочное выражение на «лице» мотылька. Такие же светящиеся глаза должны быть у Буффало Билла.

Из космической дали, куда уплывал Смитсониановский институт, к ней пришла последняя мысль — кода, завершающая день: «Во тьме, которая покрыла половину этого странного мира, я должна выследить существо, которое питается слезами». 

 ГЛАВА 15 

В восточном Мемфисе, штат Тенесси, Кэтрин Бейкер Мартин со своим парнем смотрели в его квартире позднюю телевизионную передачу, попеременно прикладываясь к чубуку трубки, в чашечке которой был шарик гашиша. Рекламные вставки появлялись все чаще и были невыносимо длинны.

— Я хочу чего-нибудь пожевать,— сказала она.— Принести тебе поп-корна?

— Я сам принесу, дай мне свой ключ.

— Сиди на месте. Мне так и так надо проверить, звонила ли мама.

Она поднялась с дивана, высокая, стройная девушка, крупнокостная и плотная, слегка склонная к полноте, с правильными чертами лица и копной чисто вымытых волос. Нащупав под кофейным столиком свои туфли, она вышла.

Февральский вечер был скорее сырым, чем холодным. От Миссисипи поднимался легкий туман, который полосой, доходящей уже до груди, затягивал парковку машин. Прямо над головой висела умирающая луна, бледная и узкая, словно рыболовный крючок. Взглянув наверх, Кэтрин слегка поежилась. По другую сторону стоянки, ярдах в ста, виднелась парадная дверь ее дома, и она направилась прямо туда.

Рядом с ее домом стоял коричневый грузовик-фургон, поодаль от которого располагалось скопище трейлеров и прицепов с моторными лодками. Она обратила на него внимание, потому что он походил на грузовичок универсама, на котором ей нередко доставляли подарки от матери.

По мере того, как она подходила к фургону, из тумана выплывал свет лампы. Она увидела, что на асфальте рядом с грузовиком стоит высокая лампа с абажуром. Под ней валялось перевернутое кресло, обитое материей в красных цветах, крупные пунцовые бутоны которых виднелись сквозь туман. Эти два предмета, столь странных на ночной улице, стояли как на показ. 

Удивленно моргнув, Кэтрин Бэйкер Мартин продолжала идти к своему дому. Ей пришло в голову слово «сюрреализм» — не хватало еще только для полноты картины услышать барабанную дробь. Впрочем, она-то сама была в полном порядке. На окне ее комнаты дрогнула портьера, и она увидела сидящую на подоконнике кошку, которая время от времени изгибала дугой спину и терлась о стекло.

Ключ от входных дверей уже был у нее наготове, но прежде, чем вставить его в замочную скважину, она оглянулась. Из фургона выпрыгнул мужчина. При свете лампы она видела, что одна рука у него в гипсе и висит на перевязи. Войдя в дом, она закрыла за собой двери.

Выглянув в проем занавеси, Кэтрин Бейкер Мартин увидела, как мужчина пытается поднять кресло в грузовик. Подхватив его здоровой рукой, он старался помочь себе коленом. Кресло полетело кувырком. Он поставил его на ножки, облизал палец и стер оставшееся на материи пятнышко грязи.

Она вышла.

— Давайте я вам помогу.— Тон ее голоса был спокойным и ровным, в нем звучало лишь желание оказать помощь и ничего больше.

— В самом деле? Спасибо.— Странный какой-то, напряженный голос. И акцент не местный.

Стоящая на земле лампа снизу бросала на его лицо отсветы, искажая черты, но вся его фигура была открыта взгляду. На нем были плотные брюки цвета хаки и что-то вроде рубахи из тонкой кожи, расстегнутый ворот которой обнажал веснушчатую грудь. Подбородок и щеки его были безволосы, гладкие, как у женщины, а в маленьких глазках над высокими скулами поблескивали искорками отсветы лампы.

Он тоже внимательно осмотрел ее, и она почти физически почувствовала его взгляд. Мужчин обычно поражал ее рост, когда она оказывалась рядом, но некоторым это даже нравилось.

— Отлично,— сказал он.

От него шел какой-то неприятный запах, и она не без отвращения заметила волосы, которые курчавились и по плечам и на руках.

Поднять и вдвинуть кресло в машину оказалось не так трудно.

— Давайте придвинем его к переднему борту, вы не против? — Забравшись внутрь, он прогромыхал там какими-то предметами, передвинув с места на место тележку на колесиках, с помощью которой ремонтируют нижнюю часть машины, и перебросил рычаг домкрата.

На пару они стали подталкивать кресло вперед, пока оно не уперлось в спинку сиденья водителя.

— Вам уже стукнуло четырнадцать? — спросил он.

— Что?

— Вы не могли бы подать мне вон ту веревку? Как раз у вас под ногами.

Когда она нагнулась, он нанес ей по затылку удар тяжелой гипсовой повязкой. Ей показалось, что он проломил ей голову, и когда она вскинула руки, защищаясь, жесткая гипсовая повязка разодрала кожу на пальцах; очередной удар пришелся чуть повыше уха, после чего она и рухнула поперек кресла, сползла на пол и осталась лежать на боку.

Мужчина несколько минут смотрел на нее, после чего снял гипсовую повязку и отбросил перевязь, поддерживавшую руку. Он быстро втащил лампу в грузовик и захлопнул заднюю дверцу.

Оттянув воротничок блузки, он прочел номер ее размера на подкладке.

— То, что надо,— пробормотал он.

Разрезав маникюрными ножницами блузку на спине, он сдернул ее и заведя ей назад руки, надел на них наручники. Освободив место на полу грузовика, он перевернул ее на спину.

Лифчика на ней не было. Он помял пальцами ее полные груди, оценивая их вес и упругость.

— Отлично,— сказал он.

На левой груди у нее был розоватый след поцелуя. Лизнув палец он потер его таким же образом, как чистил материю кресла и удовлетворенно кивнул. Перекатив ее лицом вниз, он ощупал череп, пропуская сквозь пальцы густые волосы. Кожа была цела, удар гипсовой повязкой не рассек ее.

Приложив руку к шее, он проверил биение ее пульса и нашел его вполне удовлетворительным.

— Хо-ро-шо,— протянул он. Ему еще предстоял долгий путь до своего двухэтажного дома, и он не хотел тратить время, чтобы возиться с ней.

Сидящая на окне кошка Кэтрин Бейкер Мартин видела, как грузовик снялся с места и габаритные огни поблекли в тумане.

За спиной у нее настойчиво звонил телефон. На вызов ответил автоответчик в спальне, в темноте которой поблескивал его красный огонек.

Звонила мать Кэтрин, сенатор Соединенных Штатов от штата Тенесси. 

 ГЛАВА 16

Еще в 80-х годах, в золотой век терроризма был четко отработан порядок действий в случае похищения родственников членов Конгресса.

В 2.45 дежурный специальный агент мемфисского отделения ФБР сообщил в штаб-квартиру в Вашингтоне, что исчезла дочь сенатора Рут Мартин.

В 3.00 два фургона, на кузовах которых не было никаких отличительных знаков, вылетели из подземного гаража вашингтонского отделения. Один направился к зданию Сената, где техники подключили записывающую аппаратуру к телефонам в офисе сенатора Мартин и поставили под контроль все расположенные поблизости таксофоны. Министерство юстиции подняло ото сна большую часть членов сенатской комиссии по разведывательной деятельности, сообщив им об обязательных мероприятиях.

Вторая машина, которая именовалась «зрачком», со стеклами, прозрачными только в одном направлении, снабженная контрольной аппаратурой, припарковалась на Вирджиния-авеню, прикрывая подходы к Уотергейт-Вест, вашингтонской резиденции сенатора. Оба пассажира машины покинули ее, чтобы подключить записывающую аппаратуру к домашним телефонам Рут Мартин.

Компания «Белл Атлантик» рассчитала, что потребуется не больше семидесяти секунд для определения номера телефона, с которого может поступить требование о выкупе, если посетитель будет пользоваться привычной системой набора номера.

Группа быстрого реагирования из Буззард-пойнт, где размещалось вашингтонское отделение ФБР, была готова к немедленному броску, если требование о выкупе поступит из района Вашингтона. Радиообмен они вели кодовым языком, чтобы, если похититель в самом деле объявится, ему на голову не свалился бы вертолет с газетчиками — случаи такого безответственного вмешательства со стороны репортеров случались, хотя довольно редко.

Группа спасения заложников была поднята по тревоге, процедура которой весьма смахивала на подготовку десантников.

Все надеялись, что похищение Кэтрин Бейкер Мартин — дело рук профессионального преступника, который надеется получить выкуп; в таком случае был шанс, что она останется в живых.

Никто и не заикался о худшем варианте развития событий.

Незадолго до рассвета патруль в Мемфисе, проводивший рейд среди бродяг, задержал на Винчестер-авеню старика, который собирал по обочинам дорог алюминиевые банки и прочее барахло. В его тележке патрульные обнаружили женскую блузку, застегнутую на все пуговицы. Но она была разрезана на спине, словно ее снимали с трупа. Метка из прачечной дала возможность удостовериться, что блузка принадлежала Кэтрин Бейкер Мартин.

Кроуфорд Джек, в половине седьмого утра покинув свой дом в Арлингтоне, направлялся к югу, когда телефон в его машине, второй раз за последние две минуты, запищал.

— Девять-двадцать два-сорок.

— Альфа-4 вызывает сорокового.

Заметив впереди свободное место у обочины, Кроуфорд остановил машину, чтобы его ничто не отвлекало от разговора. Альфа-4 — это был директор ФБР.

— Джек... вы в курсе дела относительно Кэтрин Мартин?

— Офицер из ночной смены только что позвонил мне.

— Значит, вы знаете о блузке. Ваше мнение?

— Буззард-пойнт уже поднят по тревоге,— сказал Кроуфорд.— Но я бы предпочел, чтобы пока они не снимались с места. Я бы хотел продолжить контроль телефонных разговоров. Разрезана ли блузка или нет, мы пока еще не можем с уверенностью сказать, что имеем дело с Биллом. Если какой-то сукин сын просто пытается подражать ему, скоро поступит требование о выкупе. Кто ведет расследование в Тенесси, мы или они?

— Они. Полиция штата. Они знают дело, там толковая публика. Мне звонил из Белого Дома Фил Адлер и сказал, что Президент проявляет к этой истории «повышенный интерес». Мы не имеем права проигрывать, Джек.

— Я тоже так думаю. А где сама сенатор?

— На пути в Мемфис. Она звонила мне домой несколько минут назад. Можешь себе представить, в каком она состоянии.

— Да.— Кроуфорд знал сенатора Мартин по встречам в бюджетной комиссии.

— На нее лег такой груз, что она с трудом держится.

— Могу ее понять.

— Как и я,— сказал Директор.— Я заверил ее, что мы будем работать с предельным напряжением, как, впрочем, и всегда. Она... она знает, в каком ты лично положении, и предложила тебе воспользоваться услугами компании «Лир». Используй их — и сможешь возвращаться по вечерам домой, если представится такая возможность.

— Отлично. Сенатор — мужественная женщина. И мы просто не можем ударить лицом в грязь, если уж она так держится.

— Согласен. Связывайся со мной в любое время, как только понадобится. Сколько времени у нас есть по самым оптимальным прикидкам, Джек? Шесть дней? Семь?

— Не знаю. Если он запаникует, узнав, кто попался ему в руки, он может прикончить ее и утопить.

— Где ты?

— В двух милях от Куантико.

— Взлетная полоса в Куантико может принимать самолеты «Лир». Быть там через двадцать минут.

— Да, сэр.

Кроуфорд ввел номер, по которому он только что говорил, в память телефона и снова влился в движение. 

 ГЛАВА 17 

Еще смурная после тревожного беспокойного сна, Кларисса Старлинг стояла в халатике и шлепанцах с полотенцем через плечо, дожидаясь, пока освободится ванная, которую с ней делили соседи по другую сторону ее. Услышав новости из Мемфиса, она застыла на месте, и у нее перехватило дыхание.

— О, Господи,— сказала  она.— Ну,  девчонки! —

«ВНУТРИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ВАННА ЗАНЯТА. ВЫХОДЯ, НЕ ЗАБУДЬТЕ НАДЕТЬ ШТАНЫ. ВАМ ТУТ НЕ СТРОЕВАЯ ПОДГОТОВКА». Она залезла под душ, потеснив удивившуюся соседку из другой комнаты.— Подвинься-ка, Грейс, и передай мне мыло.

Прижимая плечом переносной телефон, она быстро собрала вещи, которые могут ей понадобиться в течение нескольких дней и вместе с сумкой судебного медика поставила их у дверей. Она не сомневалась, что на коммутаторе знают о ее месте пребывания, и отказалась от завтрака, чтобы не отрываться от телефона. Через десять минут ей уже надо было быть на занятиях, но телефон молчал, и со всем своим имуществом она поспешила в лабораторию поведенческих структур.

— Мистер Кроуфорд сорок пять минут назад направился в Мемфис,— любезно сообщила ей секретарша.— Бюрроуза нету, а Стаффорд из лаборатории направился в центр.

— Прошлым вечером я оставила тут для него отчет. Передавал ли он для меня какое-нибудь послание? Я Кларисса Старлинг.

— Да, я знаю, кто вы. Я уже трижды записывала, что вы звонили и еще несколько записей, как мне кажется, у него на столе. Нет, он ничего не оставлял для вас, Кларисса.— Женщина бросила взгляд на багаж Старлинг.— Вы хотите что-то передать ему, когда он позвонит?

— Он оставил свой номер телефона в Мемфисе?

— Нет, он будет звонить. Разве у вас нет сегодня занятий, Кларисса? Ведь вы еще учитесь, не так ли?

— Да. Да, учусь.

Грейс Питмен, которую она сегодня едва не вытолкала из душа, не могла не обратить внимания на позднее появление Старлинг в аудитории. Она сидела прямо за ней. Клариссе показалось, что она невыносимо долго добирается до своего места. Грейс успела дважды полностью провести языком по внутренней поверхности щек, пока Старлинг миновала аудиторию.

Она не успела позавтракать, но ей пришлось просидеть два полных академических часа на лекции «Исключения из порядка представления ордеров на обыск и задержание, которые не противоречат уголовно-процессуальному кодексу», лишь по окончании которых она сбегала к автомату и получила бутылочку коки.

В полдень она проверила свой ящичек, но в нем не было никаких посланий. Ей пришло в голову, что состояние крайнего напряжения — она бывала в нем несколько раз в жизни — вызывает во рту вкус патентованного лекарства, которым ее пичкали в детстве.

Приходит день, и ты просыпаешься другим человеком. Старлинг была уверена, что так с ней и было. Зрелище, которое вчера предстало ее глазам в поттерском похоронном бюро, перетряхнуло ее, как удар молнии, словно под ней поехала земля.

Старлинг получила хорошую подготовку по психологии и криминалистике. В жизни ей довелось увидеть немало ужасающих вещей, от которых миропорядок встает дыбом. Но по сути ей не было известно то, что она поняла только сейчас: порой род человеческий производит на свет создание, за человеческой личиной которого кроется существо, получающее удовольствие при виде того, что лежало перед ними на фаянсовом столе в Поттере, Западная Вирджиния, в комнате, оклеенной обоями с розами. Первое столкновение Старлинг с таким образом мышления было для нее ужаснее всего, что ей доводилось видеть при вскрытиях. Подсознательно она всегда догадывалась о существовании таких людей и сейчас понимала, что должна взрастить внутри себя броню непроницаемой защиты, или же они одержат над ней верх.

Погруженность в привычный распорядок занятий не могла помочь ей. Весь день ее не покидало томительное ощущение, что события совершаются где-то там, за горизонтом, вне ее присутствия. Ей казалось, что она только слышит их отдаленные отзвуки, как гул стадиона. Она отвергала все предложения куда-нибудь пойти, и группа спустилась в холл без нее, для которой облачная пелена сомкнулась над головой, заглушая звук улетающего самолета.

После занятий Старлинг отмахала несколько кругов по беговой дорожке и пошла плавать. Она курсировала от стенки к стенке бассейна, пока ее не стали посещать мысли об утопленниках и она почувствовала, что водная среда ее больше не привлекает.

Вместе с Мапи и дюжиной других студентов в комнате для отдыха она просмотрела семичасовую сводку новостей. Похищение дочери сенатора Мартин не было ведущей темой, но о преступлении сообщили сразу же после информации о ходе переговоров по разоружению в Женеве.

Затем пошли съемки из Мемфиса, начавшиеся с вида Стоунхиндж-виллы, на которую падали отсветы вращающегося маячка патрульной машины. Масс-медиа обсасывала историю со всех сторон, но поскольку никаких новостей не появилось, репортеры интервьюировали всех, кто попадался на стоянке машин у Стоунхинджа. Представители властей Мемфиса и графства Шелби неуклюже вертели головами, уворачиваясь от непривычной батареи микрофонов. Ослепляемые фотовспышками, путаясь в проводах от аудиосистем, они говорили о вещах, о которых толком ничего не знали. Из-за спин телеоператоров с портативными камерами выскакивали фоторепортеры, когда следователи входили в апартаменты Кэтрин Бейкер Мартин или покидали их.

По комнате прошел короткий иронический смешок, когда из-за портьер в комнате Кэтрин на мгновение показалось лицо Кроуфорда. Старлинг улыбнулась лишь краем губ.

Интересно, подумала она, смотрит ли эту передачу Буффало Билл. Любопытно, о чем он подумал, увидев Кроуфорда — но, может быть, он уже знает, кто такой Кроуфорд.

Все присутствующие пришли к выводу, что Билл, скорее всего, сейчас тоже сидит у телевизора.

На экране телевизора в живом эфире появились сенатор Мартин с Питером Дженингсом. Затем она прошла в комнату своего ребенка, на стенах которой за ее спиной висели объявления Юго-Западного университета и плакаты с изображениями Уилли Э. Койотта и призывами Движения за Равные Права.

Она была высокой женщиной с сильным открытым лицом.

— Я обращаюсь к человеку, у которого моя дочь,— сказала она подойдя поближе к камере; ее лицо на секунду вышло из фокуса. Она заговорила так, как никогда еще не обращались к террористу.

— В вашей власти не причинить вреда моей дочери. Ее зовут Кэтрин. Она очень мягкая и чуткая. Пожалуйста, отпустите мою дочь, прошу вас, не причиняйте ей вреда. Вы владеете ситуацией. Она в вашей власти. Я знаю, вы можете чувствовать и любовь и сострадание. Вы можете уберечь ее от всего, что способно причинить ей вред. И теперь вам предоставляется прекрасная возможность продемонстрировать всему мира, что вы способны на великое благородство, вы достаточно великодушны, чтобы отнестись к другому человеку лучше, чем мир отнесся к вам. Ее зовут Кэтрин.

Глаза сенатора Мартин исчезли с экрана, плоскость которого занял домашний видеофильм, в котором малышка ковыляла рядом с большим колли, держась за ошейник.

Снова возник голос сенатора:

— В фильме, который видите, Кэтрин совсем маленькая. Освободите Кэтрин. Где бы она ни была в этой стране, освободите ее, не причинив ей вреда, и я гарантирую вам свою дружбу и поддержку.

Пошла серия снимков — Кэтрин Мартин в возрасте восьми лет держит румпель парусной лодки. Сама яхточка стояла на стапелях, и отец красил киль. Две последние фотографии представляли уже молодую женщину — на одной она была в полный рост, а на другой — ее лицо крупным планом.

На экране опять возникла сенатор.

— Перед лицом всей страны обещаю вам свою неограниченную помощь, в чем бы она ни выражалась. У меня есть большие возможности помочь вам. Я сенатор Соединенных Штатов. Я член военного комитета. Я имею самое серьезное отношение к системе стратегической оборонной инициативы, которую многие называют «Звездными войнами». Если у вас есть враги, я смогу справиться с ними. Вы можете звонить мне в любое время, днем или ночью. Имя моей дочери — Кэтрин. Прошу вас, убедите нас, что вы по-настоящему сильный и благородный человек,— в заключение сказала сенатор Мартин,— и освободите мою дочь, не причинив ей вреда.

— Ребята, до чего умно,— сказала Старлинг. Ее била дрожь, словно терьера, почуявшего запах дичи.— Иисусе, до чего тонко.

— Что, о «звездных войнах»? — переспросила Мапп.— Сенатор намекала, что, мол, если пришельцы с других планет пытаются контролировать мозг Буффало Билла, сенатор Мартин сможет защитить его?

Старлинг кивнула.

— У некоторых из параноидных шизофреников есть такие навязчивые галлюцинации: мол, они находятся под контролем инопланетян. И если Билл зациклился именно на этом, может, ее слова помогут ему прийти в себя. Чертовски точное попадание — прямо в десятку. По крайней мере, это обеспечит Кэтрин несколько дней. Появится время хоть немного заняться Биллом. Или ничего не получится; Кроуфорд считает, что времени в обрез. Но так или иначе, надо все пускать в ход.

— Почему она все время говорила «Кэтрин», почему она все время упоминала ее имя?

— Она пыталась заставить Буффало Билла увидеть в ней личность. По их мнению, она для него деперсонализирована; чтобы убить ее, он должен видеть в ней какой-то обезличенный объект. Некоторые из маньяков, на счету которых много убийств, говорили об этом во время интервью в тюрьме. Они говорили, что имеешь дело словно с куклой.

— Ты видела Кроуфорда после заявления сенатора Мартин?

— Кажется... но, может быть, то был доктор Блум. Вот он, кстати,— сказала Старлинг. Теперь на экране было интервью, записанное несколько недель тому назад с доктором Аланом Блумом из Чикагского университета, предметом исследований которого были серийные убийства.

Доктор Блум отказался сравнивать Буффало Билла с Фрэнсис Долархайд или Гарретом Хоббсом, да и вообще с любым, с кем ему приходилось иметь дело. Он отказался пользоваться кличкой «Буффало Билл». В сущности, он не сказал ничего особенного, но он пользовался репутацией опытного эксперта, может быть, единственного специалиста в этой области, и телевидение не упустило случая снова показать его.

Кончая передачу, оно использовало его последние слова: «Мы не можем запугать его чем-то более страшным, чем то, с чем он сталкивается каждый день в своей жизни. Единственное, что мы можем сделать — это просить довериться нам. Мы можем обещать ему достойное обращение и лечение, которое принесет ему облегчение, и мы с полной ответственностью обещаем ему это».

— Не пора ли и нам всем испытать некоторое облегчение? — сказала Мапп.— Черт меня побери, если я не использую эту возможность. У меня уже прямо крыша поехала, хотя мне это нравится. Он не сказал ничего особенного, но и Биллу после его слов не стоит особенно беспокоиться.

— Я все пытаюсь заставить себя не думать о той девочке в Западной Вирджинии,— сказала Старлинг,— и на полчаса, скажем, мне это удается, а потом в горле опять встает комок. И гладкий лак на обломанных ногтях — не дай Бог снова увидеть такое.

Мапп, энергия из которой била ключом, за обедом несколько сняла напряжение, владевшее Клариссой и привела ее едва ли не в нормальное расположение духа, заставив слушать стихи Эмили Диккинсон под музыку Стиви Уондера.

Наконец Старлинг нашла послание в своем ящике и, развернув листок, прочитала: «Позвоните, пожалуйста, Альберту Родену» — и номер телефона.

— Точное подтверждение моей теории,— сказала она Мапп, когда они завалились на постели с книжками в руках.

— Что именно?

— Ты встречаешь двух ребят — так? И самый неказистый из них будет как проклятый названивать тебе.

— Уж это-то я знаю.

Телефон зазвонил.

Мапп притронулась к кончику носа карандашом.— Если это Бобби Лоране, не могла бы ты сказать ему, что я в библиотеке? И что я позвоню ему завтра.

Но это из кабины самолета звонил Кроуфорд, голос которого скрежетал в трубке.

— Старлинг, отбываете на двое суток. Через час встречайте меня.

Она решила, что он уже отключился, потому что в трубке длилось только гулкое молчание, но внезапно снова возник его голос.

— Ничего из рабочих принадлежностей с собой не нужно, только одежду.

— Где встречать вас?

— В Смитсониановском институте.— Кларисса услышала, как прежде, чем положить трубку, он обратился еще к кому-то.

— Джек Кроуфорд,— сказала она, кидая сумку на кровать.

Мапп взглянула на нее поверх обложки Уголовного кодекса. Прикрыв ресницами свои большие темные глаза, она смотрела, как Кларисса укладывается.

— Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь пудрил себе мозги,— сказала она.

— Еще как хочешь,— ответила Старлинг.

Работая по ночам, Мапп училась на юридическом факультете Мэрилендского университета. В группе она шла второй по академической успеваемости, а ее отношение к книгам граничило с восторженностью.

— Завтра тебе надо было бы сдавать экзамен по уголовному кодексу, а через два дня зачет по фотоделу. И не сомневайся, Кроуфорда не волнует, что тебе придется пересдавать темы. Ведь как только он скажет «Отлично сработано, стажер Старлинг», ты ему тут же ответишь: «Рада помочь вам». А ты вот сострой соответствующую физиономию и ответь: «Полагаюсь на ваше содействие, чтобы мне не пришлось ничего пересдавать из-за того, что пропускала занятия!» Понимаешь, что я тебе втолковываю?

— Наложу еще ту косметику, когда пойду сдавать,— сказала Старлинг, придерживая зубами кончик ленточки, которой затягивала волосы в конский хвостик на затылке.

— Ага, и провалишься, потому что у тебя не было времени заниматься. И ты думаешь, что тебя не погонят пересдавать? Ты что, смеешься надо мной? Радость моя, да к пасхе тебя как миленькую выставят с заднего крыльца. На благодарность можешь не рассчитывать, у нее короткая жизнь, Кларисса. Пусть он тебе пообещает, что пересдачи не будет. У тебя хорошие оценки — вот пусть он сам скажет это. У меня никогда не будет такой подружки по комнате, которая могла бы, подобно тебе, превращаться в железную леди, едва только войдя в аудиторию.

Старлинг гнала старенький «Пинто» по четырехполосной трассе, держась на пределе допустимой скорости, после которой ее машина стала бы вытанцовывать шимми. Запах горячего масла и смазки, поскрипывание рессор и скрежет передачи вызвали у нее в памяти те дни, когда она сидела рядом с отцом в его пикапчике, а рядом копошились ее братишки и сестра.

Теперь она в одиночестве отправлялась в ночь, и у нее было время подумать. Страх дышал ей в затылок, и недавние картины живо представали перед ней.

Больше всего Старлинг боялась, что найдено тело Кэтрин Бейкер Мартин. Когда Буффало Билл узнает, кто она такая, он может впасть в панику. Он может прикончить ее и утопить тело, засунув ей в горло личинку.

Может, Кроуйорд нашел еще одну куколку и хочет ее идентифицировать? Иначе зачем он вызвал ее в Смитсониановский институт? Но доставить ее мог любой агент ФБР. И кроме того, он сказал ей, чтобы она взяла с собой вещей на два дня.

Она могла понять, что Кроуфорд поостерегся вдаваться в детали по ненадежной радиосвязи, но она буквально сходила с ума, пытаясь понять, что произошло.

Она нашла станцию, по которой круглосуточно гнали сводку новостей, и подождала окончания метеорологического прогноза. Но новости ничем не смогли ей помочь. Сообщение из Мемфиса оказалось всего лишь пересказом того, что она слышала в семь часов. Исчезла дочь сенатора Рут Мартин. Найдена ее блузка, разрезанная сзади, в стиле Буффало Билла. Свидетелей не имеется. Жертва, найденная в Западной Вирджинии, остается неопознанной.

Западная Вирджиния. Что-то не давало покоя Клариссе Старлинг, когда она вспоминала пребывание в похоронном бюро Поттера. Какое-то важное откровение время от времени всплывало из путаницы воспоминаний. Его надо было ухватить и понять. Наконец она осознала, какая мысль не давала ей покоя и ухватилась за нее, как за талисман. Там, в поттерском похоронном бюро, стоя у раковины умывальника, она обрела силы из источника, который удивил и обрадовал ее — память о матери. После смерти отца она, у которой даже не было нового платья, оказалась надежной поддержкой ей и братьям, она была удивлена и обрадована, что в ней всплыла сила, дарованная ей матерью.

Она оставила свой «Пинто» рядом со штаб-квартирой ФБР на углу Пенсильвания-авеню и Десятой. На тротуаре толпились две команды телевизионщиков, и в свете юпитеров было видно, какие озабоченные лица у репортеров. Обогнув освещенное пространство, Старлинг миновала два квартала до Смитсониановского Национального Музея естественной истории.

На верхних этажах старого здания она увидела несколько освещенных окон. На полукруглом подъездном пути стояла машина полиции графства Балтимор, водитель Кроуфорда Джефф сидел за рулем. Увидев приближающуюся Старлинг, он бросил несколько слов в портативный радиопередатчик.

 ГЛАВА 18

Охранник проводил Клариссу Старлинг наверх, миновав ротонду с чучелом огромного слона. Раздвинувшаяся дверь лифта выпустила ее в полутемный холл, где ее ждал Кроуфорд, засунув руки в карманы плаща.

— Добрый вечер, Старлинг.

— Здравствуйте,— ответила она.

Из-за плеча Кроуфорд бросил охраннику:

— Спасибо, дальше мы сами доберемся.

Бок о бок Кроуфорд и Старлинг миновали длинный коридор, заставленный витринами и стендами антропологической экспозиции. На потолке горело лишь несколько плафонов. Они легко и раскованно шли рядом, как два непринужденных обитателя кампуса; Старлинг показалось, что Кроуфорд хочет положить ей руку на плечо и она не возражала бы, если бы он позволил себе дотронуться до нее.

Она ждала, пока он заговорит. Наконец она остановилась, тоже засунула руки в карманы и они застыли лицом к лицу, стоя по обе стороны коридора, наполненного молчанием древних костей.

Кроуфорд прислонился к высокому шкафу и вздохнул.

— Скорее всего, Кэтрин Бейкер Мартин еще жива,— сказал он.

Старлинг покивала, оставив после очередного кивка голову склоненной. Может быть, он сочтет, что ему легче говорить, если она не будет глазеть на него. Он был спокоен и ровен, но в нем чувствовалось какое-то напряжение. На мгновение Старлинг подумалось, что не умерла ли его жена. Или, может быть, сказывается день, проведенный рядом с неутешной матерью Кэтрин.

— В Мемфисе выяснили все, что только можно,— сказал он.— Подчистили как пылесосом. Думают, что он захватил ее на стоянке. Никто их не видел. Она зашла к себе, а потом по какой-то причине снова вышла. Она не собиралась долго оставаться вне дома: оставила дверь приоткрытой и закрепила язычок замка, чтобы он не мог защелкнуться у нее за спиной. Ключи остались лежать на телевизоре. Внутри ничего не тронуто. Не думаю, чтобы она долго оставалась в квартире. Она направилась прямо к автоответчику в спальне. Он все еще был включен, когда ее приятель догадался наконец позвонить в полицию.— Рука Кроуфорда невольно коснулась какого-то экспоната, и он торопливо отдернул ее.

— Словом, она как-то попала ему в руки. Телевидение согласилось отказаться от каких-либо предположений в вечерних новостях — доктор Блум считает, что это может его подстегнуть к непредугадываемым действиям. Но пара изданий все равно поступили по-своему.

В одном из предыдущих похищений разрезанная на спине одежда тоже была довольно быстро найдена; это позволяло предполагать, что жертва Буффало Билла еще жива. Старлинг вспомнила сообщение, окаймленное черной рамкой на первой полосе какой-то дешевой газетки. Прошло восемнадцать дней прежде, чем было найдено тело.

— Так что пока Кэтрин Бейкер Мартин будет ждать выхода в артистической уборной Буффало Билла, у нас, Старлинг, есть, может быть, неделя. В лучшем случае — Блум считает, что времени у нас куда меньше.

Кроуфорд позволил себе достаточно пространную и странную речь. Театральный термин «артистическая уборная» он произнес с явным отвращением. Старлинг ждала, пока он подойдет к сути дела.

— Но за это время, Старлинг, за это время нам удастся кое-что сделать.

Она взглянула на него исподлобья, с надеждой и ожиданием.

— У нас появилось еще одно насекомое. Ваши приятели, Пилчер и другой... как его?

— Роден.

— Они уже работают с ним.

— Откуда оно — из Цинциннати?... где в морозильнике лежит девушка?

— Нет. Идемте и я покажу. Интересно, что вы скажете по этому поводу.

— К энтомологам в другую сторону, мистер Кроуфорд.

— Я знаю,— ответил он.

Он повернул за угол, направляясь к дверям антропологического отдела. Из-за непрозрачных стеклянных панелей доносились голоса и падал свет. Они вошли.

Трое мужчин в лабораторных халатах, склонившись, работали у стола, стоящего в центре комнаты и залитого ослепительным светом. Старлинг не могла разобрать, чем они занимались. За их спинами виднелся Джерри Бюрроуз из лаборатории поведенческих структур, который делал заметки в отрывном блокноте. В помещении стоял знакомый запах.

Затем один из мужчин в белом повернулся, положив на поднос какой-то предмет, и она получила возможность ясно рассмотреть его.

На стальной плоскости поддона был «Клаус» — та голова, что она обнаружила на складе в Сплит-сити.

— И у Клауса в горле было то же насекомое,— сказал Кроуфорд.— Минутку, Старлинг. Джерри, ты говоришь с коммутатором?

Джерри зачитывал в телефонную трубку свои записи из блокнота. Он приложил руку к микрофону.

— Ага, Джек, там уже высушивают фотографии Клауса.

Кроуфорд взял у него телефонную трубку.

— Бобби, не дожидайся помощи Интерпола. Бери снимки и постарайся распространить их, особенно среди врачей, вместе с медицинскими характеристиками: скандинавские страны, Западная Германия, Нидерланды. Не забывай упомянуть, что Клаус был моряком с торгового судна, который покинул его. Упомяни, что где-то в их службе здравоохранения должно быть упоминание о переломе лицевой кости, точнее, скулы. Убедись, что есть снимки обеих челюстей и их общий вид. Со временем они изменились, но подчеркни, что нас устроит и грубая прикидка.— Он вернул трубку Бюрроузу.— Где все ваше хозяйство, Старлинг?

— Внизу, в помещении охраны.

— Насекомое нашли в университете Джона Гопкинса,— сказал Кроуфорд, когда они ждали лифта.— Головой занимались в полиции графства Балтиморы. Оно было в глотке, точно, как у девушки из Западной Вирджинии.

— Как у девушки из Западной Вирджинии...

— Не надо кудахтать. У Джона Гопкинса нашли куколку примерно к семи вечера. Окружной прокурор Балтиморы позвонил мне прямо на борт. Они выслали и голову Клауса и все прочее, чтобы мы сами смогли увидеть, так сказать, в натуре. Кроме того, они хотели бы услышать мнение доктора Энджела относительно возраста Клауса и сколько ему примерно было лет во время перелома скуловой кости. Они, как и мы, обратились за консультацией в Смитсониановский институт, конечно, в другой отдел.

— Мне придется переговорить и с ними. Вы считаете, что Буффало Билл, может быть, убил и Клауса? Столько лет назад?

— Вы считаете, что это предположение не может иметь места, в нем слишком много совпадений?

— Вот это и предстоит выяснить.

— Прикиньте, как вы к этому подойдете.

— Доктор Лектер сказал мне, где найти Клауса,— пробормотала Старлинг.

— Именно так.

— Доктор Лектер дал мне понять, что его пациент,

Бенджамен Распайл вроде убил Клауса. Но Лектер сказал, что, по его мнению, это вполне могла быть случайная эротическая асфиксия.

— Да, так он сказал.

— Вы думаете, что, может быть, доктор Лектер точно знает, как погиб Клаус, потому что ни Распайл, ни эротическая асфиксия не имели к нему отношения?

— У Клауса в горле личинка, у девушки из Западной Вирджинии в горле личинка. Мне нигде и никогда не приходилось сталкиваться с такой деталью. Никогда не читал и не слышал. Что вы думаете?

— Я думаю, что вы сказали мне собраться на два дня. Вы хотите, чтобы я задала вопросы доктору Лектеру, не так ли?

— Вы единственная, с кем он разговаривает, Старлинг,— у Кроуфорда был грустный вид, когда он повернулся к ней.— И вам придется взять на себя роль дичи, на которую он охотится.

Она кивнула.

— Мы все обговорим по пути в больницу,— сказал он.

 ГЛАВА 19

— Прежде, чем мы взяли Лектера за убийства, у него в течение многих лет была обширная психиатрическая практика,— сказал Кроуфорд.— Он делал немало психиатрических экспертиз для судов в Мэриленде и Вирджинии, для других — по всему Восточному побережью. Через него прошла масса психически больных уголовников. Трудно сказать, почему он разговорился, может, просто хотел позабавиться? Это знает только он сам. Кроме того, он встречался с Распайлом, и тот немало поведал ему во время сеансов психотерапии. Может быть, Распайл и рассказал ему, кто убил Клауса.

Кроуфорд и Старлинг сидели лицом друг к другу на откидных сиденьях специальной машины, которая двигалась к северу по направлению к Балтиморе по 95-му шоссе США; до города оставалось еще тридцать семь миль. У Джеффа было указание никуда не сворачивать.

— Лектер предложил нам свою помощь, но я не очень верю в нее. Я уже имела с ним дело. Он не сообщил им ничего толкового, и вы рассказывали, что в последний раз он располосовал Билли Грэхему лицо ножом. Смеху ради.

— Но я не могу сбрасывать со счетов, что и у Клауса в горле, и у девушки из Западной Вирджинии в горле была одна и та же куколка насекомого. Алан Блум никогда раньше не слышал ни о чем подобном, как и я. Вы сталкивались раньше с такими вещами, Старлинг? Вы читали не меньше меня.

— Никогда. В телах жертв встречались самые разные предметы, но насекомые — никогда.

— Вот с чего надо начинать. Во-первых, будем исходить из предположения, что доктор Лектер в самом деле знает что-то конкретное. Во-вторых, не будем забывать, что доктор Лектер ищет только повод позабавиться. Не забывайте о его своеобразном чувстве юмора. Должно быть, он в самом деле хочет, чтобы Буффало Билл был пойман, пока Кэтрин Бейкер Мартин еще жива. На этом пути он может вволю позабавиться и получить кучу выгоды. А у нас нет ничего, чем бы мы могли бы воздействовать на него — он уже потерял и свои книги и удобное сидение. Так что он неуязвим.

— А что случится, если мы изложим ему ситуацию и что-нибудь предложим ему — скажем, камеру с видом. Именно это он и просил, когда предлагал свою помощь.

— Он предлагал содействие Старлинг. Он не предлагал донос. Для доносов у него и раньше была масса возможностей. Вы мучаетесь сомнениями. Вы ищете правду. А Лектору, поймите, некуда спешить. Он следит за развитием событий, как за бейсбольным матчем. Если мы попросим его сообщить нам какие-то сведения, он будет тянуть. Ждать. Он не собирается выкладывать все сразу.

— Даже за какое-то вознаграждение? За то, чего он никогда не получит, если Кэтрин Мартин погибнет?

— Предположим, мы скажем ему: нам известно, что у него есть определенная информация и мы хотим, чтобы он выдал ее нам. Он получит чистое удовольствие, когда будет тянуть время и неделю за неделей делать вид, что по крохам вспоминает ее, от чего сенатор Мартин будет то преисполняться надежд, то прощаться с дочерью, а затем он будет мучить другую мать и еще другую, поддерживая в них надежды своими убедительными стараниями что-то вспомнить — это куда лучше, чем любоваться пейзажем из окна камеры. Это то, ради чего он живет. В этом смысл его существования.

— Я не уверен, что вы заметно поумнеете с годами, Старлинг, но вам придется погружаться в подлинные глубины ада. Вот как сейчас.

— Значит, у доктора Лектера должно создаться впечатление, что мы общаемся с ним только ради теоретических положений в надежде, что нас озарит,— сказала Старлинг.

— Совершенно верно.

— Почему вы мне все это излагаете? Почему бы вам просто не послать меня к нему с рядом вопросов?

— Я не тороплю события. Сделаете это, когда получите указание. Долго ждать не придется.

— Значит, нет никаких намеков на то как в горло Клауса попало насекомое, нет никаких связей между Клаусом и Буффало Биллом.

— Да. Вы возвращаетесь к нему, потому что на вас произвело впечатление его предсказание о грядущем скальпировании Буффало Биллом своих жертв. В свое время и я, и Алан Блум отвергли эту мысль. Но я даю вам право играть с ним дурочку. У вас есть право пообещать ему некоторые привилегии — сенатор Мартин достаточно влиятельна и сможет обеспечить их ему. Он должен понять, что ему надо спешить, потому что, если Кэтрин Мартин погибнет, ни о каких привилегиях речи идти больше не будет. В таком случае сенатор полностью потеряет к нему интерес. Если он потерпит поражение, то должен понять — это произошло лишь потому, что он оказался недостаточно проницателен и умен, дабы потрепать нам нервы, а не потому, что он тянул время.

— Сенатор в самом деле потеряет к нему интерес?

— Если вам придется давать показания под присягой, вам бы лучше сказать, что вы не знаете ответа на этот вопрос.

— Понимаю. Значит, сенатора Мартин еще не посвящали в суть дела. Ситуация обретает довольно нервный характер. Ясно, что Кроуфорд боится слишком активного в нее вмешательства, боится, что сенатор может сделать ошибку, откликнувшись на просьбу Лектера.

— Значит, вот так обстоят дела?

— Да.

— Каким образом он сможет вывести нас на Буффало Билла, не давая понять, что обладает какими-то специфическими знаниями о нем? Как он может справиться с этой задачей, руководствуясь только теоретическими положениями и полагаясь на вдохновение?

— Не знаю, Старлинг. У него было много времени обдумать эту проблему. Он ждал, пока на счету не оказалось шесть жертв.

Кодирующее устройство телефона в машине зажужжало, и блеснувшая лампочка сказала, что поступил первый из серии вызовов, которые Кроуфорд организовал через коммутатор ФБР.

В течение следующих двадцати минут он переговорил с офицерами датской государственной полиции, с overstelojtnant технического отдела шведской полиции, который проходил обучение в Куантико, с личным знакомым, который был помощником Rigspolitickef в Дании и удивил Старлинг, перейдя на беглый французский в разговоре с ночным дежурным криминального департамента бельгийской полиции. В каждом разговоре он неизменно настаивал на необходимости как можно скорее идентифицировать Клауса и выяснить его окружение. Всем правоохранительным службам уже был выслан телекс из Интерпола с аналогичным требованием, но в силу обычной застарелой рутины он уже несколько часов лежал без дела.

Старлинг могла понять, почему Кроуфорд предпочел связываться со своими корреспондентами из машины — в ней стояла новая система защиты от подслушивания — но в офисе сделать все это было бы легче. Здесь ему приходилось придерживать записи на узкой полочке, куда падал луч света, и бумаги каждый раз сползали, когда машина подпрыгивала на неровностях дороги. Опыта оперативной работы у Старлинг было немного, но и она понимала, насколько странно, когда глава отдела вынужден раздавать поручения, трясясь в машине.

Сидя в машине, Старлинг стала догадываться, что, если бы процесс расследования шел обычным чередом, время слишком дорого обошлось бы им. Прислушиваясь к переговорам Кроуфорда по телефону, она утвердилась в этом мнении.

Теперь он говорил с Директором ФБР, позвонив ему домой.

— Нет, сэр. Все ли сделано?.. Как давно? Нет, сэр. Нет. Никаких телеграмм. Томми, это мои рекомендации, и я настаиваю на них. Я не хочу связываться с телеграммами. Доктор Блум считает так же. Он уже был в таком положении с делом О’Хейр. Он появится, как только все станет ясно. Верно.

Затем Кроуфорд коротко и загадочно переговорил с ночной сиделкой у себя дома. Около минуты он сидел, глядя в затемненное окно машины; очки он держал на колене, придерживая их дужку сгибом пальца, и в пролетающих отблесках света его лицо казалось обнаженным и беззащитным. Надев очки, он повернулся к Старлинг.

— Три дня Лектер будет в нашем распоряжении. Если нам не удастся добиться никаких результатов, Балтимора начнет выжимать из него все соки, пока не вмешается суд.

— В последнее время такой подход к нему не давал никаких результатов. Из доктора Лектера много не выжмешь.

— Кстати, что он им продемонстрировал в последний раз — бумажного цыпленка?

— Да, цыпленка.— Скомканная бумажная фигурка по-прежнему лежала в папке Старлинг. Она разгладила ее на маленьком столике и заставила поклевать.

— Не могу осуждать копов из Балтиморы. Он их заключенный. Если Кэтрин выловят в реке, у них должно быть право сказать сенатору Мартин, что они старались изо всех сил.

— Как она себя чувствует?

— Ей трудно, но она держится. Сенатор — умная сильная женщина, которой сейчас приходится очень нелегко, Старлинг. Скорее всего, она вам понравится.

— Будут ли у Джона Гопкинса в отделе расследования убийств молчать о куколке в горле Клауса? Можем ли мы изъять упоминание о ней из бумаг?

— В крайнем случае на эти три дня.

— Надо что-то делать.

— Мы не можем доверять ни Фредерику Чилтену, ни кому-либо из персонала больницы,— сказал Кроуфорд.— То, что знает Чилтен, будет известно всему миру. Чилтен будет в курсе дела, что вы прибыли, но вы всего лишь помогаете балтиморской полиции закрыть дело Клауса — оно не имеет никакого отношения к Буффало Биллу.

— Мне придется заниматься этим поздним вечером?

— Единственное время, которое я могу вам предоставить. Должен сказать вам, что история с куколкой, найденной в горле жертвы из Западной Вирджинии, будет в утренних газетах. Информация разошлась из офиса коронера в Цинциннати, так что перестала быть тайной. Об этой подробности Лектер может услышать от вас, но пока он не знает, что мы нашли аналогичное насекомое в горле у Клауса, она не имеет значения.

— Тогда что же мы можем ему предложить?

— Этим я и занимаюсь,— ответил Кроуфорд, снова берясь за телефон.

 ГЛАВА 20 

Изящная итальянская сантехника в большой ванной комнате, выложенной белой кафельной плиткой и со стеклянным потолком, подчеркнуто выделялась на фоне грубоватой кирпичной кладки. Элегантный столик с ножками, обвитыми стеблями плюща, был уставлен косметикой, а на зеркало легла испарина от горячей воды из душа; из помещения ванной доносился высокий, на пределе возможного, голос. Он исполнял песню Фэта Уоллера «Плачу наличными за ваш мусор» из мюзикла «Плохое поведение». Голос запнулся на словах:

.

Какие бы там ни были дальше слова, маленькая собачонка продолжала скрестись в двери ванной.

Под душем стоял Джейм Гамб, мужчина, белый, тридцати четырех лет, шести футов и одного дюйма ростом, 205 фунтов веса, без особых примет. Имя свое он произносил как Джейм, без «с». Джейм. Он настаивал на таком произношении. Сполоснувшись в первый раз, он обильно полил одеколоном «Дыхание весны» грудь и ягодицы и растер их руками, пустив в ход мочалку для тех мест, к которым избегал притрагиваться. Руки и ноги его были несколько волосатыми, но он решил избавиться от растительности.

Докрасна растеревшись грубым полотенцем, Гамб пустил в ход хороший крем для кожи. Сразу за занавеской душа стояло высокое, во весь рост зеркало.

Гамб взялся за мочалку, чтобы протереть член и яички, добравшись к ним сзади, со стороны ягодиц. Откинув занавес, он предстал перед зеркалом в позе ковбоя, стреляющего с бедра, не обращая внимания на комичность ситуации.

— Сделай что-нибудь для меня, милашка. И поскорее,— сказал он на самой высокой ноте своего от природы низкого голоса и убедился, что он стал звучать куда лучше. Гормоны, которые он употреблял — сначала примарин, а потом орально диэтилстилбестол — не могли кардинально изменить его голос, но зато волоски вокруг его выступающих грудных полушарий слегка поредели. При помощи электродиза он избавился от растительности на лице, и теперь волосы завитками спускались на лоб, но все же он еще не походил на женщину. Форма ногтей, а также размеры кистей и ступней выдавали в нем мужчину.

При кратком знакомстве, когда он позволял себе ерничать, трудно было сказать, насколько он серьезен в своем поведении, и он мог себе позволить лишь краткие знакомства.

— Кто это ко мне просится?

При звуках его голоса собачонка снова стала скрестись в двери. Накинув халат, Гамб впустил ее. Подхватив на руки самочку карликового пуделя, он поцеловал ее забавную мордочку.

— Ага. Ты проголодалась, Прешис? Я тоже.

Он переложил собачку с одной руки на другую, чтобы открыть двери ванной. Она заерзала, выражая желание спуститься на пол.

— Сейчас, радость моя.— Свободной рукой он подобрал с полу рядом с кроватью карабин «Мини-14» и положил его на подушку.— Вот так. Сейчас. Через минутку поужинаем.— Разыскивая пижаму, он опустил собачку на пол. Она засеменила вслед за ним вниз в кухню.

Джейм Гамб вынул из микроволновой печки три уже готовых обеда. Два из них были наборами «Голодный Мужчина», предназначенными для него, а один — для пуделя.

Пудель жадно уничтожил содержимое тарелки из фольги и десерт, оставив лишь овощи. На двух тарелках, стоящих перед Джеймом Гамбом, остались только кости.

Через черный ход он выпустил собачку на воздух и, запахнувшись от холодка в халат, смотрел, как она присела в полосе света, падающего из дверей.

— Ты еще не сделала номер два. Хорошо, я не буду смотреть.— Но украдкой он глянул меж пальцев.— О, потрясающе, ты маленькая плутовка, ты просто настоящая леди, разве не так? Беги ко мне, пошли в постельку.

Мистер Гамб любил валяться в постели. Он вставал и ложился несколько раз за ночь. Ему нравилось время от времени подыматься и сидеть не зажигая света в одной из своих многочисленных комнат или немного работать по ночам, когда он не был озабочен творческими проблемами.

Он протянул уже руку, чтобы погасить в кухне свет, но остановился, брезгливо скривив губы, когда заметил остатки ужина. Собрав три тарелки, он вытер стол.

Выключатель наверху лестницы включал свет в подвале. Джейм Гамб направился вниз, неся мятые тарелки из фольги. В кухне залаяла собачонка и носом открыла дверь за его спиной.

— Ладно, ладно, глупышка.— Подхватив пуделька, он понес его вниз. Извиваясь на его руках, она пыталась лизнуть поднос, что он нес в другой руке.— Нет, с тебя хватит.— Он опустил ее на пол, и она заспешила за ним по пятам.

В одном из помещений подвала, размещавшемся сразу же под кухней, был глубокий сухой колодец. Его каменные стенки, на кладку которых пошел самый современный цемент, высились над песчаным полом на два фута. Деревянная неподъемная крышка по-прежнему была на месте. В ней была прорезь, достаточно большая, чтобы туда можно было опускать ведро. Заслонка была открыта, и Джейм Гамб бросил вниз тарелки из фольги, на которых оставались объедки после ужина его и собаки.

Обгрызанные кости и остатки овощей исчезли в непроглядной тьме провала. Собачонка, сев у колодца, моляще заскулила.

— Нет, нет, хватит,— сказал Гамб.— Ты и так слишком толстенькая.

Он поднялся по лестнице, ведущей из подвала, насвистывая «Пышный хлеб, вкусный хлеб» и подзывая свистом собачку. Если он и слышал надрывный плач, доносящийся из дыры, то не подал и виду.

— Пожа-а-луйста...

 ГЛАВА 21

Кларисса Старлинг появилась в отделении для душевнобольных преступников больницы штата Балтимор вскоре после десяти. Она была одна. Старлинг надеялась, что доктора Чилтена не будет на месте, но он ждал ее у себя в кабинете.

На нем был спортивный пиджак английского покроя, цвета голубоватого стекла. Гвоздика в петлице лацкана дополняла эффект. Старлинг молитвенно надеялась, что не ее поведение стало причиной такого его внешнего вида.

Кабинет был совершенно пуст, если не считать стоящего перед столом простого стула, привинченного к полу Ее приветствие повисло в воздухе, и она остановилась. От нескольких курительных трубок, стоящих в подставке на столе Чилтена, шел кислый запах остывшего табака.

Доктор оторвался от лицезрения своей коллекции игрушечных локомотивов и повернулся к ней.

— Не хотите ли чашечку кофе без кофеина?

— Нет, спасибо. Прошу прощения, что помешала вашему вечернему отдыху.

— Вы все еще пытаетесь что-то выяснить относительно той головы? — сказал доктор Чилтен.

— Да. В Балтиморе, в конторе окружного прокурора мне сказали, что договорились с вами, доктор.

— Ах, да. У меня тут с властями очень тесное сотрудничество, мисс Старлинг. Кстати, вы написали статью или набросали какие-то тезисы?

— Нет.

— Вы когда-нибудь публиковались в профессиональных изданиях?

— Нет, никогда. Я просто исполняю поручение Прокуратуры США, которая попросила меня связаться с отделом расследования убийств графства Балтиморы. Они считают, что дело продолжает оставаться открытым, и мы помогаем им свести концы с концами.— Неприязнь, которую Старлинг испытывала к Чилтену, помогла ей без запинки выдать это вранье.

— Вы работаете с подслушкой, мисс Старлинг?

— Работаю ли я...

— Есть ли у вас с собой микрофон, который записывает все слова доктора Лектера? Полицейские говорят «подслушка», и я не сомневаюсь, вы знакомы с этим выражением.

— Нет.

Доктор Чилтен вынул из ящика стола маленький «Пирлрекордер» и вставил в него кассету.

— Тогда положите его себе в сумочку. Потом я перепишу запись и сделаю для вас копию. Это поможет вам сделать отчет более насыщенным.

— Нет, я не буду этого делать, доктор Чилтен.

— Почему же, ради всего святого? Балтиморские власти постоянно просят меня тщательно анализировать все, что доктор Лектер скажет об этом деле Клауса?

«Если сможете, постарайтесь не связываться с Чилтеном,— сказал ей Кроуфорд.— Мы можем загнать его в угол, представив решение суда, но Лектер сразу же почувствует — что-то тут не так. Он видит Чилтена насквозь».

— Прокуратура Соединенных Штатов считает, что первым делом мы должны использовать неформальный подход. Если я без разрешения доктора Лектера запишу его слова и он узнает об этом, что и случится, это напрочь уничтожит атмосферу сотрудничества, которая у нас было установилась. И я не сомневаюсь, что вы согласитесь со мной.

— Каким образом он сможет узнать?

«Да просто прочтет об этом в газете, когда ты все выложишь, долбаный идиот». Она не ответила.

— Если полученные сведения пойдут в дело и ему придется давать показания, вы первым увидите этот материал, и я не сомневаюсь, что вас пригласят в качестве опытного эксперта. Пока же мы просто пытаемся получить от него какую-то наводку.

— Вы понимаете, почему он разговаривает с вами, мисс Старлинг?

— Нет, доктор Чилтен.

Он неторопливо осмотрел многочисленную коллекцию дипломов и сертификатов, висящих на стене у него над головой, словно давая понять величину своей значимости. Наконец он медленно повернулся к Старлинг.

— Вы в самом деле отдаете себе отчет в том, что вы делаете?

— Конечно, отдаю. «Хотела бы я быть в этом уверена». Ноги у Старлинг слегка подрагивали от усталости. Ей меньше всего хотелось ругаться с Чилтеном. У нее должны оставаться силы для встречи с Лектером.

— В сущности, вы являетесь в мою больницу беседовать с пациентами и отказываетесь поделиться со мной информацией.

— Я действую в соответствии с полученными инструкциями, доктор Чилтен. Сегодня вечером я тут представляю прокуратуру страны. А теперь, прошу вас, или вступайте в дискуссию с прокуратурой, или дайте мне возможность работать.

— Я не играю тут роль надзирателя, мисс Старлинг. Я не должен бегать сюда по вечерам только, чтобы впускать и выпускать посетителей. У меня в кармане билет на «Айс-ревю».

Он поймал себя на том, что сказал «билет» — в единственном числе. В это мгновение перед глазами Старлинг предстала вся его жизнь, и он это понял.

Она увидела его полупустой холодильник и крошки на мятой тарелке из фольги, когда он ест в одиночестве, кучи грязного белья, которые лежат месяцами, пока наконец он решается разобрать его,— она почувствовала всю боль его одиночества, пропитанного тоскливым запахом таблеток сен-сена,— и в мгновенной вспышке озарения она поняла, что ей не должно быть до этого никакого дела, она не должна ни говорить, ни думать о нем. Она посмотрела ему прямо в лицо и, чуть вздернув голову, дала ему понять — она отбросила все, что узнала о нем, и он понял, что дальнейшие разговоры с ней бесполезны.

Он отправил вместе с ней санитара по имени Алонсо.

 ГЛАВА 22

Идя через помещения больницы рядом с Алонсо, Старлинг, пока они не достигли последнего поворота, старалась не обращать внимания на шум и крики, хотя, казалось, от них колыхался воздух, касаясь ее кожи. Чем ниже они спускались, тем явственнее она ощущала его давление, словно над ней смыкалась толща воды.

Необходимость остановить сумасшедшего — она мысленно видела Кэтрин Мартин, связанную и измученную, над которой, сопя, склонился психопат, роясь по карманам в поисках ножа,— заставила Старлинг взяться за эту работу. Но для нее требовалась не только решимость. Ей надо было быть совершенно спокойной и сдержанной; она должна была превратить себя в тончайший инструмент. Как бы ее ни подгоняла необходимость спешить, она должна была стать олицетворением терпения. Если доктор Лектер знает ответы на ее вопросы, она должна уловить их в гуще его прихотливых рассуждений.

Старлинг поймала себя на том, что вспоминает Кэтрин Мартин ребенком, которого она видела в сводке новостей, маленькой девочкой на борту яхты.

Они подошли к последним тяжелым дверям, и Алонсо нажал кнопку звонка.

— И научи нас хранить терпение и не терять его, дай нам мудрость и спокойствие...

— Простите? — спросил Алонсо, и Старлинг поняла, что говорит вслух.

Он оставил ее наедине с высоким санитаром, который открыл двери. Когда Алонсо повернулся, уходя, она увидела, как он перекрестился.

— Добро пожаловать еще раз,— сказал санитар, задвигая засов.

— Здравствуйте, Барни.

Сев на свое место, он прижал массивным указательным пальцем страницу книги в бумажной обложке, которую читал. Это был роман Джейн Остин «Гордость и предубеждение»; Старлинг обостренно воспринимала все окружающее.

— Включить вам свет? — спросил он.

Коридор, тянувшийся между камерами, был в полумраке. В дальнем конце его она видела полосу света, что падала на пол из последней камеры.

— Доктор Лектер не спит.

— Как всегда по ночам — даже, когда свет потушен.

— Давайте оставим все, как есть.

— Когда пойдете по коридору, держитесь посредине и не притрагивайтесь к решеткам, хорошо?

— Я бы хотела выключить телевизор.— На экране двигались какие-то фигуры. Он стоял в дальнем конце, развернутый к центру коридора, и кое-кто из заключенных мог видеть экран, прижимаясь лицом к решеткам.

— Хорошо, я вырублю звук, но оставлю изображение, если вы не против. Кое-кому из них нравится глазеть на экран. Если вам нужен стул, он на месте.

Старлинг в одиночку двинулась по темному коридору. Она не смотрела на камеры по обеим сторонам его. Шаги гулким эхом отдавались в ушах. Единственными другими звуками в коридоре было хлюпающее похрапывание из одной камеры, может, из двух и тихое бормотание из другой.

В камере покойного Миггса был уже другой обитатель. Она увидела лишь длинные ноги, вытянувшиеся на полу камеры, и макушку головы, прижатой к брусьям решетки. Проходя мимо, она бросила взгляд в камеру. Человек сидел на полу, среди обрывков какой-то беспорядочной бумажной конструкции. Лицо его было бесстрастным и отрешенным. В зрачках его отражался свет, падающий от экрана телевизора, а из угла рта, падая на плечо, тянулась клейкая ниточка слюны.

Она не хотела вглядываться в глубь камеры доктора Лектера, пока не стала уверена, что он увидел ее. Миновав ее, она поежилась от зябкой дрожи между лопатками и, подойдя к телевизору, приглушила звук.

Камера доктора Лектера была выкрашена в белый цвет, и на нем была тоже белая больничная пижама. Единственными цветовыми пятнами в камере были его волосы, глаза и красные губы на лице, столь долго не знавшем света солнца, что оно, казалось, приобрело цвет окружающих стен, и черты его сливались с воротничком рубашки. Он сидел за столом за нейлоновой сеткой, которая не позволяла ему даже подойти к брусьям ограждения. На листе оберточной бумаги он старательно рисовал свою руку. Кларисса увидела, как он положил руку ладонью кверху и, с силой растопырив пальцы, стал вглядываться в сплетение сухожилий предплечья. Зачернив кончик мизинца, он провел темную полосу, выделив пучок мышц.

Она подошла поближе, и он поднял глаза. Тени в камере затемняли его глаза и лоб.

— Добрый вечер, доктор Лектер.

Между его полуоткрытых губ показался кончик языка, такой же розоватый, как и губы. Прикоснувшись к центру верхней губы, он снова скрылся.

— Кларисса.

Она услышала легкую металлическую хрипотцу в голосе и подумала, сколько же прошло времени с тех пор, как он в последний раз подавал голос. Царство молчания...

— Вы не выспитесь, чтобы успеть на занятия,— сказал он.

— Это и есть занятия,— ответила она, стараясь, чтобы в ее голосе слышались сила и спокойствие.— Вчера я была в Западной Вирджинии...

— Вы поранились?

— Нет, я...

— На вас свежая повязка, Кларисса.

Наконец она вспомнила.

— Я поцарапалась о край бассейна, когда плавала.— Повязка на голени, прикрытая брюками, была не видна. Он, должно быть, учуял ее запах.— Вчера я была в Западной Вирджинии. Там было найдено тело последней жертвы Буффало Билла.

— Отнюдь не последней, Кларисса.

— Его очередной.

— Да.

— С нее был снят скальп. Точно, как вы и говорили.

— Вы не против, если я буду продолжать рисовать во время нашего разговора?

— Нет, пожалуйста.

— Вы видели останки?

— Да.

— Вы видели результаты его предыдущих стараний?

— Нет. Только на снимках.

— И что вы при этом почувствовали?

— Нетрудно догадаться. Но я была занята делом.

— А потом?

— Отвращение.

— В состоянии ли вы нормально функционировать? — Доктор Лектер растушевал линию, чтобы подчеркнуть объемность рисунка.

— Более чем нормально. Я всегда отлично функционирую.

— Для Джека Кроуфорда? Или он предпочитает руководить по телефону из дома?

— Он и сам там был.

— Прошу прощения, Кларисса. Не могли бы вы немного наклонить голову вперед, просто дать ей немного расслабиться, словно вы спите. Еще секундочку. Благодарю вас, я все уловил. Садитесь, будьте любезны. Вы передали Джеку Кроуфорду, что я сказал до того, как ее нашли?

— Да. Он выразил нескрываемое пренебрежение.

— А после того, как он увидел тело в Западной Вирджинии?

— Он поговорил с достаточно авторитетной личностью из Университета...

— С Аланом Блумом.

— Верно. Доктор Блум сказал, что Буффало Билл пытается играть роль личности, созданной стараниями прессы, что Буффало Билл занялся скальпированием, потому что оно обыгрывалось в некоторых заголовках. Доктор Блум сказал — любой мог предсказать, что это произойдет.

— Доктор Блум сказал, что это должно было произойти?

— Он сказал, что и он это предвидел.

— Предвидел, но держал при себе. Понимаю. А что вы думаете, Кларисса?

— Я в этом не уверена.

— У вас есть какие-то знания психологии, судебной медицины. И там, где эти суммы знаний сливаются воедино, вы пытаетесь удить рыбку, не так ли? Что-нибудь выловили, Кларисса?

— Пока ничего не могу нащупать.

— Что ваши знания говорят вам о Буффало Билле?

— Как явствует из литературы, он садист.

— Жизнь слишком сложна, чтобы ее можно было уложить в рамки литературы, Кларисса; гнев предстает в обличье похоти, волчанка кажется пчелиным укусом.— Доктор Лектер закончил набросок левой руки и, взяв в нее угольный карандаш, стал делать рисунок правой кисти, который получался у него не хуже предыдущего.— Вы имеете в виду книгу доктора Блума?

— Да.

— Вы встретили в ней упоминание и обо мне, не так ли?

— Да.

— И как же он описывает меня?

— Откровенным социопатом.

— Можете ли вы утверждать, что доктор Блум всегда и безоговорочно прав?

— Я стараюсь избегать поверхностных заключений.

Улыбка на лице доктора Лектера обнажила его мелкие белые зубы.

— Вокруг нас полно специалистов, Кларисса. Доктор Чилтен считает, что Сэмми, который сидит у вас за спиной, дебильный шизоид, безнадежно потерянный для общества. Он засунул Сэмми в старую камеру Миггса, потому что поставил на нем крест. Вы знаете, как себя обычно ведут дебилы? Не беспокойтесь, он вас не услышит.

— С ними труднее всего иметь дело,— сказала она.— Обычно они теряют все контакты с социумом, что кончается разрушением личности.

Доктор Лектер вынул что-то из-под пачки оберточной бумаги и положил в выдвижной ящичек для доставки пищи. Старлинг подтянула его к себе.

— Только вчера Сэмми переслал мне это с вечерней пайкой,— сказал он. На обрывке грубой бумаги мелом было нацарапано:

Обернувшись, Старлинг посмотрела из-за плеча. Она увидела отрешенное лицо Сэмми, который сидел у стенки камеры, прислонившись головой к прутьям решетки.

— Не могли бы прочитать этот текст вслух? Он вас не услышит.

Старлинг начала читать.

— Я тоже хочу к Исусу, я тоже хочу к Христу, я могу пойти с Исусом, если мне благодать суждена.

— Нет, нет. С большим напором, с ббльшей настойчивостью. Пусть изменится размер, но сохранится напряженность.— Лектер беззвучно стал отбивать ритм ладонью.— С силой, вы понимаете? С жаром. Я тоже хотел бы к Исусу, я тоже хотел бы к Христу.

— Понимаю,— сказала Старлинг, возвращая бумагу.

— Нет, вы вообще ничего не понимаете! — Доктор Лектер вскочил на ноги, и его сухое гибкое тело внезапно приняло гротескную позу, словно гном присел на корточки; он стал раскачиваться, подчеркивая ритм, и голос его обрел звучность и полноту:

— Я тоже хотел бы к Исусу...

За ее спиной загрохотал голос Сэмми, который показался ей громче рыка леопарда и рева гамадрила; он стоял во весь рост, прижав к прутьям лицо, налившееся кровью от напряжения, и на шее у него вздулись жилы:

Наступило молчание. Старлинг поняла, что она невольно вскочила, опрокинув складной стул, который валялся на полу, рядом со соскользнувшими у нее с колен бумагами.

— Прошу вас,— указал ей на стул доктор Лектер, снова обретя изящество и стройность балетного танцора. Он легко опустился на свое место и положил подбородок на скрещенные руки.— Вы так ничего и не поняли,— снова повторил он.— Сэмми исключительно религиозен. Просто он глубоко разочарован тем, что Иисус запаздывает. Сэмми, могу ли я рассказать Клариссе, почему ты здесь?

Сэмми вцепился пальцами в нижнюю челюсть, стараясь остановить ее непрестанное дрожание.

— Могу? — переспросил доктор Лектер.

Сэмми что-то промычал сквозь зубы.

— Сэмми положил голову матери на поднос для сбора пожертвований в баптистской церкви в Труне. Они пели «Отдай Господу лучшее, чем ты владеешь», и он преподнес ему свою самую большую драгоценность.— Лектор бросил из-за плеча.— Спасибо, Сэмми. Все в полном порядке: Смотри телевизор.

Огромный мужчина снова опустился на пол и, прижав голову к решетке, принял прежнюю позу, при которой в зрачках у него отражались изображения на экране; только теперь на лице его были три блестящие полоски — одна от слюней, а две другие проложили слезы.

— Итак. Посмотрите, можете ли вы проникнуться его проблемами, и тогда, может быть, я проникнусь вашими. Кви про кво. Он не слышит.

С трудом взяв себя в руки, Старлинг погрузилась в тяжелое раздумье.

— В строчках варьируются слова от «хочу к Исусу» до «хочу с Христом»,— сказала она.— Вполне понятная последовательность: идти куда-то, являться к кому-то, идти с кем-то.

— Да. Линейная прогрессия. Особенно меня порадовало его знание об идентичности слова «Иса» и «Хрис». Это уже прогресс. Идея о едином Боге, который в то же время представляет собой триединство, трудна для восприятия, особенно для Сэмми, который не представляет даже, сколько личностей кроется в нем самом.

— Он видит определенную связь между своими поступками и своим внутренним голосом, на чем и основывается структура его мышления,— сказала Старлинг.— Об этом же говорит и подбор ритма. Он не бормочет — он плачет! Вы считаете, что он шизоид, склонный к ступору?

— Да. Можете ли вы ощутить запах его пота? Такой едкий козлиный аромат свойственен лишь транс-3-метил-2 — гексеновой кислоте. Помните, это запах шизофрении.

— И вы думаете, что он доступен лечению?

— Особенно сейчас, когда он выходит из фазы ступора. Посмотрите, как у него раскраснелись щеки!

— Доктор Лектер, почему вы считаете, что Буффало Билл не садист?

— Потому что из сообщений газет явствует, что следы веревок имеются только на кистях, но не на лодыжках. Вы присматривались хоть к одной из лодыжек той личности в Западной Вирджинии?

— Нет.

— Кларисса, при освежевании всегда требуется подвешивать тело. Кровь приливает к голове и груди, и личность остается в сознании. Вы этого не знали?

— Нет.

— Когда вернетесь в Вашингтон, зайдите в Национальную галерею и посмотрите на картину Тициана «Свежевание Марсии» прежде, чем ее вернут в Чехословакию. Просто удивительная работа по точности деталей. Тициан был выдающимся мастером деталей — посмотрите только на хлопотливого Пана, подносящего ведро с водой.

— Доктор Лектер, мы находимся в необычных обстоятельствах, и у нас есть экстраординарные возможности.

— Для кого?

— Для вас, если удастся спасти... Вы видели по телевизору сенатора Рут Мартин?

— Да, я смотрел новости.

— Что вы думаете о ее заявлении?

— Бессвязно и бесполезно. У нее не самые лучшие советники.

— Она очень влиятельна, сенатор Мартин. И ей свойственна решительность.

— Пусть ее.

— А я думаю, что вы уже все поняли. Сенатор Мартин дала понять, что, если вы поможете нам вернуть Кэтрин Мартин живой и невредимой, она поможет вашему переводу в федеральное учреждение и, если в нем будет камера с устраивающим вас видом, вы ее получите. К вам, возможно, будут обращаться с просьбами давать письменные заключения по психиатрической оценке поступающих заключенных — другими словами, у вас будет занятие. Правда, без всякого послабления в мерах безопасности.

— Я не верю этому, Кларисса.

— Вы должны поверить.

— О, я верю вам. Но есть многое, о чем вы не подозреваете в поведении людей, так же, как вы не осведомлены о технике свежевания. Вам не кажется, что для сенатора Соединенных Штатов это более чем странный выбор посланника?

— Ваш выбор — это я, доктор Лектер. Вы решились разговаривать со мной. Может, вы предпочитаете кого-то другого? Или, может, вы сомневаетесь в своих способностях оказать помощь?

— Это и оскорбительно и несправедливо, Кларисса. Не могу поверить, что Джек Кроуфорд позволит предоставить мне какую-то компенсацию даже для того, чтобы войти со мной в контакт... Может быть, я и скажу вам кое-что для передачи сенатору, но я буду действовать строго по системе наложенного платежа: получение после уплаты. Может быть, из -за вас я и выдам кое-какую информацию. Да или нет?

— Выслушайте сначала вопрос.

— Да или нет? Ведь Кэтрин ждет, не так ли? Прислушивается, прижавшись к мокрой каменной стенке? Что, по вашему мнению, она попросила бы вас сделать?

— Выслушайте вопрос.

— Какие у вас остались самые тяжелые воспоминания из детства?

Старлинг с трудом набрала в грудь воздуха.

— И быстрее соображайте,— сказал доктор Лектер.— Мне не нужны ваши выдумки, как бы ни были они убедительны.

— Смерть моего отца,— сказала Старлинг.

— Расскажите мне.

— Он был шерифом в нашем городке. Как-то вечером он неожиданно наткнулся на двух бродяг, наркоманов, которые вывалились из магазина. Когда он выскакивал из машины, у него заклинило ружье, и они застрелили его.

— Заклинило?

— Он не проверил его. Это был старый дробовик, модель «Ремингтон-870», и один патрон чуть перекосило. В таких случаях ружье отказывает, и его приходится приводить в порядок. Я думаю, что, выскакивая из машины, он задел им о дверцу.

— Он был убит на месте?

— Нет. У него был сильный организм. Он протянул еще месяц.

— Вы посещали его в больнице?

— Доктор Лектер... да.

— Расскажите мне о подробностях, которые вы вынесли из больницы?

Старлинг прикрыла глаза.

— Приходила соседка, старая одинокая женщина, и она читала ему «Танатопсис». Наверно, больше ничего она не могла из себя выдавить. Вот как все было.

— Да, так оно и было. Вы очень откровенны, Кларисса. Я всегда это знал. И подумал, стоит что-то узнать о вашей личной жизни.

— Кви про кво. Услуга за услугу.

— Как вы думаете, была ли девушка из Западной Вирджинии привлекательна при жизни?

— Она была хорошо сложена.

— Не тратьте попусту мое время на демонстрацию тактичности.

— Она была несколько грузновата.

— С крупной фигурой?

— Да.

— Убита выстрелом в грудь.

— Да.

— Грудь несколько обвисшая, как я предполагаю.

— Да, учитывая ее объем.

— Но достаточно большая, в соответствии с бедрами. Широкий таз.

— Так она выглядела, да.

— Что еще?

— В горло кто-то ей засунул куколку насекомого — об этом не сообщалось.

— Бабочка?

На мгновение у нее перехватило дыхание. Она надеялась, что он не обратил внимания на ее реакцию.

— Мотылек,— сказала она.— Прошу вас, расскажите мне, как вы пришли к этому выводу.

— Кларисса, я хочу рассказать вам, для чего Буффало Биллу будет нужна Кэтрин Бейкер Мартин, а потом пожелать спокойной ночи. Это мое последнее слово при текущих обстоятельствах. Вы передадите сенатору, что ему нужно от Кэтрин, а она может выдвинуть более интересные предложения в мой адрес... или же, дождавшись, пока Кэтрин выловят из реки, в которой она будет плавать лицом вниз, убедиться, что я был прав.

— Так для чего же она ему нужна, доктор Лектер?

— Он хочет содрать кожу у нее с груди и сделать себе жилет,— сказал доктор Лектер. 

 ГЛАВА 23

До свода пола кухни, в яме, под которой лежала Кэтрин Бейкер Мартин, было семнадцать футов. Темнота была наполнена лишь ее дыханием и гулким биением сердца. Порой ужас сжимал ей грудь, как у лисички, пойманной охотником в капкан. Порой Кэтрин тщетно ломала себе голову; она догадывалась, что ее похитили, но не представляла, кто это сделал. Она понимала, что ей это не снится; в густой тьме, окружающей ее, моргая, она слышала шорох ресниц.

Сейчас она чувствовала себя несколько лучше, чем когда в первый раз пришла в себя от забытья. Тошнотное головокружение почти прошло, и воздуха ей хватало. Она могла отличить «низ» от «верха» и контролировала положение тела.

Ее бедра, плечи и колени болели от необходимости лежать ничком на цементном полу. Ложась, она опускалась «вниз». «Верх» означал то место, откуда ей была сброшена грубая циновка, когда в последний раз в глаза ей ударил слепящий свет. Гул в голове окончательно прошел, и теперь у нее болели лишь пальцы на левой руке. Она предполагала, что безымянный был сломан.

Ей пришлось облачиться в стеганый парашютный комбинезон, что было для нее странно и непривычно. Он был чист, и от него пахло прачечной. Пол тоже был довольно чист, если не считать, что на нем валялись косточки цыпленка и остатки овощей, которые похититель бросал в отверстие. Единственными предметами рядом были циновка и пластиковое ведро для оправки с тонким шнурком, привязанным к ручке. Он напоминал бельевую веревку и, сколько она могла различить, уходил наверх, в темноту.

Кэтрин Мартин ничто не мешало перемещаться с места на место, но тут не было свободного пространства. Пол, на котором она лежала, имел овальную форму, примерно восемь футов на десять, с небольшим водосточным отверстием в центре. Она находилась на дне глубокой, тщательно прикрытой ямы. Цементные стены плавно сходились кверху по мере подъема.

Послышались ли ей сверху какие-то звуки или то было биение сердца? Да, сверху что-то слышно. Звуки раздавались прямо у нее над головой. Подземная темница, в которой она оказалась, была частью подвального помещения прямо под кухней. Она слышала, как кто-то по ней ходит и журчание льющейся воды. Царапанье собачьих когтей по линолеуму. Слабая полоска желтоватого света сквозь щель люка наверху, когда в подвале зажегся свет. Затем в провал ямы хлынул слепящий поток, и, приподнявшись, она села, прикрывая ноги циновкой и закрыв глаза рукой, чтобы привыкнуть к свету; по стенке ползла ее тень, по мере того, как в яму все ниже опускалась лампа, подвешенная на тонкой веревке.

Она лишь моргнула, когда ее пластиковое ведро дернулось и стало подниматься на тонком шнурке, поворачиваясь в воздухе. Она попыталась, набрав в грудь воздуха, подавить приступ страха и сделала попытку заговорить.

— Моя семья заплатит,— сказала она.— Наличными. Моя мать тут же заплатит вам, не задавая никаких вопросов. Вот ее личный... ох! — В воздухе колыхнулась тень, но это было всего лишь полотенце, упавшее ей на колени.— Вот номер ее личного телефона —- 202...

— Умойся!

Это был тот же неестественно высокий голос, который, как она слышала, обращался к собаке.

Сверху на таком же тонком шнурке спустилось другое ведро. В нем плескалась теплая мыльная вода.

— Бери и помойся с головы до ног или я окачу тебя из шланга.— Затем удаляющийся голос обратился к собаке: — Конечно, мы окатим ее из шланга, сердечко мое, еще как окатим!

Кэтрин Мартин слышала звук шагов и цоканье когтей у себя над головой. При первых проблесках света предметы было расплылись у нее перед глазами, но теперь все было в порядке. Она четко различала окружающую обстановку. С какой высоты спускается источник света? Может, ей удастся дотянуться до него полотенцем. Черт возьми, надо что-то делать. Стены были слишком гладкими — ровная труба, уходящая кверху. Единственная трещина в цементной облицовке была в футе от предела досягаемости. Плотно скатав циновку, она стянула образовавшийся рулон полотенцем. Прислонив его к стене, она, покачиваясь, взобралась на него, дотянулась до трещины и вцепилась в нее ногтями, стараясь удержать равновесие, после чего, прищурившись, уставилась на лампу. Она увидела очертания абажура; лампа была спущена в колодец не больше, чем на фут, и от кончиков пальцев ее вытянутой руки ее отделяло не меньше десяти футов, то есть до нее было не ближе, чем до Луны, что она и поняла, когда свернутая циновка качнулась под ней, и, тщетно хватаясь за неровности стены, она свалилась вниз, а на лицо ей посыпались крошки цемента.

В конусе света появился какой-то предмет — наконечник шланга. Из него угрожающим предупреждением брызнула струйка ледяной воды.

— Умыться. С головы до ног.

Теперь она увидела, что в ведре плавала пластиковая бутылочка с дорогим импортным шампунем для кожи.

Она исполнила указание. На руках и бедрах выступила гусиная кожа, соски грудей опали и съежились от холодного воздуха. Сев на корточки и прикрываясь ведром с водой, она помылась, стараясь вжаться в стенку.

— Теперь вытирайся и разотри крем по всему телу. По всему телу.

В теплой воде крем согрелся. Он не сразу впитался в кожу, и ткань комбинезона стала прилипать к ней.

— А теперь собери мусор и вымой пол.

Она сделала и это тоже, сметя в угол куриные косточки и стебли фасоли. Бросив их в ведро, она оттерла масляное пятнышко на цементном полу. Вот еще одно, около стены. Цементное крошево, которое осыпалось сверху, из трещины. В нем она увидела ноготь, покрытый ярким лаком и обломанный у самого основания в лихорадочной попытке вскарабкаться по стенке.

Ведро, поднимаясь, качнулось в воздухе.

— Моя мать заплатит,— сказала Кэтрин Мартин.— И не будет задавать никаких вопросов. Она заплатит вам столько, что вы станете богатым. Если дело только в этом, она даст деньги и иранцам и палестинцам или «Черному освобождению». Вам надо всего лишь...

Свет потух. Внезапно она снова оказалась в полной тьме.

Моргнув, она услышала гулкий звук, когда рядом с ней стукнулось о пол спущенное на шнурке ее пластиковое ведро. Напряженно размышляя, она опустилась на циновку. Теперь она не сомневалась, что ее похититель жил один в доме, что он был белым и американцем. Она окончательно отделалась от мысли, что понятия не имеет, кто он такой, какой расы или сколько человек ее похитили лишь потому, что после удара по голове ей отказывает память. Ее не покидала надежда, что, может быть, ей представится возможность уйти, спастись. Она напряженно размышляла, размышляла, и наконец ей все стало ясно.

Обломанный ноготь ясно дал понять, что тут был кто-то еще. Какая-то женщина или девушка. Куда она делась? Что он с ней сделал?

Как бы ни была она потрясена и растеряна, она наконец все сообразила. Во всяком случае, крем для кожи все поставил на свои места. Кожа. Теперь она знала, в чьих руках она оказалась. Понимание ситуации обвалом рухнуло ей на голову, и она зашлась в рыданиях, забившись под циновку, но то и дело вскакивая, царапая стены и снова рыдая, пока не почувствовала во рту теплый соленый вкус, и не стала вытирать слезы тыльной стороной руки, после чего обессиленно повалилась на циновку и, скорчившись, застыла на ней, вцепившись руками в волосы.

 ГЛАВА 24

Четвертак Клариссы Старлинг со звоном провалился в щель телефона-автомата, стоящего в обшарпанной дежурке для санитаров. Она набрала номер в машине.

— Кроуфорд.

— Я звоню из платного таксофона и не защищена от подслушивания,— сказала Старлинг.— Доктор Лектер спросил меня: не бабочка ли насекомое из Западной Вирджинии. Он был склонен развивать свою мысль. Он сказал, что Кэтрин Мартин нужна Буффало Биллу для того, чтобы — цитирую — «содрать кожу у нее с груди и сделать себе жилет». Доктор Лектер хочет поторговаться. Он ждет «более интересных» предложений от сенатора Мартин.

— То есть, он отказался разговаривать?

— Да.

— Как скоро он, по вашему мнению, снова заговорит?

— Я думаю, что у него появится это желание через несколько дней, но, если сенатор успеет выдвинуть какое-то еще предложение, я готова с ним встретиться немедля.

— Если успеет — совершенно верно. Нам удалось опознать девушку из Западной Вирджинии, Старлинг. Примерно полчаса назад позвонили из Детройта из дактилоскопического отдела пропавших лиц. Кимберли Джейн Эмберг, двадцати двух лет, исчезла в Детройте седьмого февраля. Мы прочесываем всех ее соседей в поисках свидетелей. Судмедэксперт в Шарлоттесвиле заверяет, что она умерла не позже, чем одиннадцатого февраля, а может быть, и на день раньше, то есть десятого.

— Значит, она была жива не больше трех-четырех дней,— сказала Старлинг.

— И этот срок у него все укорачивается. Не думаю, что этому стоит удивляться.— Голос у Кроуфорда был ровен.— Кэтрин Мартин находится у него в руках примерно двадцать шесть часов. И я считаю, если Лектеру есть что сказать, ему бы лучше сделать это при вашем следующем разговоре. Я буду в Балтиморском отделении и заказал для вас номер в «Хо-Джо» в двух кварталах от больницы, где вы сможете вздремнуть в случае необходимости.

— Он увиливает, мистер Кроуфорд, он просто не верит, что вы что-то для него сделаете. За эту информацию о Буффало Билле он выторговал у меня сведения о моей личной жизни. И думается, нет никакой текстуальной корреляции между его вопросами и делом... Вы хотите узнать о его вопросах?

— Нет.

— Поэтому вы и не позволили мне взять с собой диктофон? Вы сочли, что мне будет куда легче разговаривать с ним и просить о чем-то, если потом никто не сможет услышать наших разговоров?

— Есть и другой вариант, Старлинг: а что если я поверил вашей оценке? А что если я считаю вас своей ударной силой и не хочу, чтобы у вас за спиной маячили истолкователи? Неужели в таком случае я должен был оснащать вас диктофоном?

— Нет, сэр. «Давно известно, как вы умеете работать с агентами, мистер хитрец, не так ли?» Что мы можем предложить доктору Лектеру?

— Пару таких предложений я сейчас высылаю. Они через несколько минут будут у вас в руках, разве что вы решите первым делом немного отдохнуть.

— Пожалуй, вы правы, так я и сделаю,— сказала Старлинг.— Попросите вызвать Алонсо. И скажите Алонсо, что я встречу его в коридоре у 8-й секции.

— Через пять минут,— сказал Кроуфорд.

Старлинг стала мерить шагами истертый линолеум в дежурке. Он был единственным светлым пятном в этой мрачной обстановке, скрытой глубоко в подвальных этажах.

Редко удается обдумывать свое поведение и готовиться к разговорам, прогуливаясь по лужайкам и гравийный дорожкам: чаще всего приходится урывать короткие минуты в таких вот местах —' без окон, в больничных коридорах, в подобных помещениях с покосившимися пластиковыми стульями и пепельницами с надписями «Чинзано», где общепитовские портьеры закрывали голые бетонные стены. В таких вот обшарпанных комнатах, когда катастрофически не хватает времени, мы продумываем свои слова и жесты, стараясь придать им убедительность, даже когда охватывает ужас перед лицом рока. Старлинг была уже достаточно взрослым человеком, чтобы осознавать это, но она не позволила обстановке помещения угнетающе влиять на нее.

Она продолжала мерить комнату шагами, жестикулируя при безмолвном разговоре сама с собой.

— Держись, девочка,— сказала она вслух. Она обращалась к Кэтрин Мартин и в то же время к себе самой.— Мы выберемся отсюда. Мы выберемся из этого гребаного места,— снова вслух сказала она.— Держись, что бы он с тобой ни делал. Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне.— На мгновение она вспомнила своих покойных родителей и подумала, что сейчас у них не было бы повода стыдиться своей дочери — пусть даже она многого не знает и не умеет. Да, стыдиться ее им бы не пришлось.

Она омыла лицо холодной водой и вышла в холл.

Санитар Алонсо уже был в коридоре и ждал ее с запечатанным пакетом от Кроуфорда. Он содержал карту и инструкции. Она быстро пробежала их при свете лампочки в коридоре и нажала кнопку звонка к Барни, чтобы он впустил ее.

 ГЛАВА 25

Доктор Лектер сидел за столом, просматривая свою корреспонденцию. Старлинг убедилась, что ей куда легче подходить к его камере, когда он не наблюдает за ней.

— Доктор...

Он поднял палец, призывая к молчанию. Закончив читать письмо, он задумался, подперев большим пальцем шестипалой кисти подбородок и приложив указательный палец к крылу носа.

— Что вы об этом думаете? — спросил он, переправив ей документ в выдвинутом ящичке.

Он представлял собой письмо из патентного отдела США.

— Это о моих часах, использующих идею распятия,— сказал доктор Лектер.— Патент давать мне они не собираются, но посоветовали закрепить авторское право на циферблат.— Он бросил рисунок размером с обеденную салфетку в выдвижной поднос, и Старлинг вытянула его к себе.— Вы, должно быть, обратили внимание, что на большинстве распятий руки указывают на без четверти три и без четверти десять, в то время, как ноги на шести часах. На этом циферблате, как вы видите, руки распятого на кресте Исуса совершают оборот, указывая время; они напоминают знаменитые часы Уолта Диснея. Ноги остаются в том же положении, на шести часах, а маленькая секундная стрелка вокруг головы обрисовывает своим движением нимб. Что вы об этом думаете?

Анатомические подробности обнаженного тела были совершенно точны. Лицо у Иисуса было ее собственное.

— Вам придется отказаться от некоторых деталей, когда изображение будет перенесено на циферблат,— сказала Старлинг.

— К сожалению, это верно, но подумайте о часах. Вы считаете, что я могу сохранить свое право на них и без патента?

— Я не уверена, но мне кажется, что патент защищает только уникальное механическое устройство, а на внешний вид часов выдаются авторские права.

— Но вы ведь не юрист, специализирующийся в этой области, не так ли? Во всяком случае, в ФБР патентоведов не готовят.

— У меня есть предложение для вас,— сказала Старлинг, открывая свой чемоданчик.

Появился Барни. Она закрыла папку. Она завидовала невозмутимому спокойствию Барни. Его глаза говорили, что он далеко не дурак, и в них светился ум.

— Прошу прощения,— сказал он.— Если вам приходится сражаться с бумагами, у нас в кладовке есть столик, вроде школьной парты. Хотите?

— Вроде школьной... Да или нет?

— Сможем ли мы поговорить с вами, доктор Лектер?

Доктор вскинул открытую ладонь.

— Да, Барни. Благодарю вас.

Она устроилась за столиком, а Барни расположился в безопасном отдалении.

— Доктор Лектер, у сенатора есть к вам интересное предложение.

— Так я и думал. Вы успели переговорить с ней?

— Да. Она не собирается ничего скрывать. Речь не идет о сделке — это все, что ей удалось добиться.— Она бросила на него взгляд из-за папки.

Доктор Лектер, убивший девять человек, положил на сплетенные пальцы подбородок и смотрел на нее. В глазах его стояла бесконечная ночь.

— Если вы окажете нам помощь в поимке Буффало Билла до того, как он успеет причинить вред Кэтрин Мартин, вы получаете следующее: перевод в больницу администрации по делам ветеранов в Онейда-Парк в Нью-Йорке и камеру с видом на лес вокруг больницы. Правила строгой охраны остаются в силе. От вас попросят давать письменные оценки психологического состояния пациентов федеральной подсудности, хотя порой и без вашего личного участия в экспертизе. Вы будете оценивать их состояние за глаза. Без опознания. Вам будет обеспечен доступ к книгам — в разумных пределах.— Она подняла на него глаза.

Молчание начинало принимать насмешливый характер.

— И самое лучшее, самое важное: на неделю в году вы будете оставлять больницу и проводить время вот здесь.— Она положила карту в выдвижной ящичек. Доктор Лектер не проявил к ней интереса.

— На Плум-Айленде,— продолжила она.— И каждый день в течение этой недели вы сможете прогуливаться по пляжу иди плавать в море, с охраной не ближе, чем в семидесяти пяти ярдах от вас, но за вами будет следить электронная система. Это все.

— А если я откажусь?

— Тогда, может быть, вы сможете лишь украсить эту камеру портьерами. Мы не собираемся вам ничем угрожать, доктор Лектер. Мое предложение может помочь вам увидеть свет дня.

Она не смотрела на него. Она не собиралась играть с ним в гляделки. Ей не хотелось мериться с ним силами.

— Согласится ли Кэтрин Мартин явиться и побеседовать со мной — только о том, кто ее захватил,— если я решусь открыть рот? Поговорить исключительно со мной?

— Да. Можете считать, что вы получили такое заверение.

— Откуда вы знаете? Заверение от кого?

— Я сама приведу ее сюда.

— Если она пойдет.

— Первым делом мы должны будем осведомиться у нее, не так ли?

Он притянул к себе выдвижной ящичек.

— Плум-Айленд.

— Взгляните на северную оконечность Лонг-Айленда.

— Плун-Айленд. «Ветеринарный центр Плум-Айленд. Федеральный исследовательский центр болезней копытных и жвачных», говорится тут. Звучит очаровательно.

— Клиника занимает лишь часть острова. На нем прекрасный пляж и живописные окрестности. Весной крачки тут вьют гнезда.

— Крачки.— Доктор Лектер вздохнул. Слегка откинув голову, он коснулся розовых губ кончиком розового же языка.— Коль скоро зашел об этом разговор, Кларисса, я тоже должен кое-что предложить Кви про кво. Я кое-что расскажу вам, а вы — мне.

— Идет,— сказала Старлинг.

Ей пришлось ждать не меньше минуты, прежде чем он снова заговорил.

— Гусеница превращается в куколку. Затем та растет и выбирается из потайного укрытия прекрасной имаго. Вы знаете, что значит имаго, Кларисса?

— Взрослое крылатое насекомое.

— И что еще?

Она покачала головой.

— Это термин искусственной мертвой религии — психоанализа. Имаго — это образ родителей, кроющийся глубоко в подсознании и связанный с воспоминаниями детства. Выражение идет с времен древних римлян, когда перед похоронной процессией несли восковой бюст скончавшегося... Даже флегматик Кроуфорд должен увидеть важность появления этой куколки-хризалиды.

— Но нам не за что ухватиться, разве что листать энтомологические журналы в поисках сексуальных насильников среди подписчиков.

— Первым делом, давайте откажемся от клички Буффало Билл. Она только вводит в заблуждение и не имеет ничего общего с лицом, которого вы ищете. Для удобства будем называть его просто Билли. Я дам вам краткое изложение хода своих мыслей. Договорились?

— Договорились.

— Суть хризалиды, на которое стоит обратить внимание, заключается в ее изменчивости. Гусеница превращается в бабочку или мотылька. Билли убежден, что и ему свойственна тяга к изменениям. Он делает себе женские наряды, сдирая кожу с подлинных женщин. Отсюда — он подбирает себе жертвы крупных размеров, чтобы у него было достаточно материала, с которым он мог бы работать. Количество жертв доказывает, что он рассматривает их как объекты линьки. Занимается он этим в своем двухэтажном доме — вы поняли, какое значение имеют для него эти два этажа?

— Порой он вешает свои жертвы, сбрасывая их с лестницы.

— Правильно.

— Доктор Лектер, но ведь нет корреляции между тем, что известно о транссексуализме и насилием — транссексуалы, как правило, довольно пассивные люди, склонные скрывать свои эмоции.

— Это верно, Кларисса. Порой они прибегают даже к хирургическому вмешательству — косметика с трудом может устроить транссексуалов — но это между прочим. Билли, в сущности, не настоящий транссексуал. Вы очень близки, Кларисса, к тому, чтобы поймать его, вы это понимаете?

— Нет, доктор Лектер.

— Отлично. Теперь, надеюсь, вы не против рассказать мне, что произошло с вами после смерти отца.

Старлинг уставилась на покоробившуюся поверхность парты.

— Сомневаюсь, чтобы вы нашли ответ в своих бумагах, Кларисса.

— Моя мать держала нас при себе больше двух лет.

— Чем она занималась?

— Днем работала горничной в мотеле, а вечерами на кухне в кафе.

— И затем?

— Я переехала к сестре моей матери и ее мужу в Монтану.

— Именно вы?

— Я была старшей.

— Город ничем не помог вашей семье?

— Предоставил чек на пятьсот долларов.

— Странно, что не было страховки. Кларисса, вы рассказывали, что ваш отец ударился затвором ружья о дверцу машины.

— Да.

— У него не было патрульной машины?

— Нет.

— И это случилось ночью.

— Да.

— У него был при себе пистолет?

— Нет.

— Кларисса, он работал по ночам, разъезжая в пикапе, вооруженный лишь дробовиком... Скажите, не носил ли он случайно на поясе счетчика времени? Один из таких специальных секундомеров, показания которого отмечаются на постах охраны по всему городу, когда вы объезжаете его. Так что отцам города известно — вы бодрствуете. Скажите, было ли у него нечто подобное, Кларисса?

— Да.

— Так что он был всего лишь ночным обходчиком, Кларисса, а отнюдь не шерифом. Если вы будете врать, я это сразу же пойму.

— В рабочей инструкции говорилось, что он ночной шериф.

— И что было потом?

— Было с чем?

— Со счетчиком времени. Что произошло с ним после того, как вашего отца застрелили?

— Не помню.

— Если вспомните, расскажете мне?

— Да. Хотя, подождите... мэр, придя в больницу, спрашивал у моей матери о часах и о бляхе.— Она даже не догадывалась, что помнит эту деталь. Мэр был в свободной куртке и высоких башмаках из военных запасов. Сукин сын.— Кви про кво, доктор Лектер.

— Неужели у вас мелькала мысль, что вам удалось отделаться от этих воспоминаний? Нет, в таком случае, они не были бы столь болезненны. Итак, мы говорили о транссексуалах. Вы говорите, что насилие и разрушительное, отклоняющееся поведение не имеют статистически подтвержденной связи с транссексуализмом. Верно. Помните, мы говорили о гневе, который выражается в виде похоти, и волчанке, смахивающей на пчелиный укус? Билли — не транссексуал, Кларисса, но он думает, что является им и старается быть таковым. Он много что старается делать, как я предполагаю.

— Вы сказали, что мы близки к его поимке.

— Есть три основных центра, в которых проводятся операции транссексуального характера: в больнице имени Джона Хопкинса, в университете Миннесоты и в медицинском центре Колумбуса. Я не был бы удивлен, выяснив, что он обращался с просьбой об изменении пола в один из них или во все три и его просьба была отвергнута.

— На каком основании ему было отказано и как это можно выяснить?

— Вы слишком торопитесь, Кларисса. Первая причина — уголовное прошлое. В таком случае проситель сразу же отвергается, пусть даже преступление было относительно безобидным и он в самом деле нуждается в коррекции пола, ибо склонен носить одежду другого пола и все такое. Если ему удастся удачно скрыть серьезное уголовное преступление, то оно все равно выяснится при оценке его личности.

— Каким образом?

— Вы должны знать порядок идентификации личности, не так ли?

— Да.

— Почему бы вам не осведомиться у доктора Блума?

— Я предпочитаю спрашивать у вас.

— Что вас ждет, Кларисса,— повышение по службе, повышение жалованья? По какому вы идете разряду — по Джи-9? Что нужно такой малышке в наши дни?

— Мне нужен ключ от входных дверей. Так кто мог выявить в нем диагноз?

— Как вам нравилось в Монтане, Кларисса?

— Прекрасное место.

— Как вам понравился муж сестры вашей матери?

— Мы с ним были очень разными.

— Что они собой представляли?

— Работали не покладая рук, изматывались.

— Были ли там и другие дети?

— Нет.

— Где вы жили?

— На ранчо.

— На овечьем ранчо?

— Овцы и лошади.

— Сколько времени вы там провели?

— Семь месяцев.

— Сколько лет вам было?

— Десять.

— Куда вы потом отправились?

— В лютеранский приют в Боземане.

— Говорите мне правду.

— Я и говорю вам правду.

— Вы лишь делаете вид. Если вы устали, мы можем продолжить наш разговор в конце недели. Я и сам утомился. Или вы предпочитаете продолжить беседу?

— Продолжить, доктор Лектер.

— Хорошо. Итак, ребенок уезжает от матери на ранчо в Монтане. На ранчо, где есть овцы и лошади. Потеряв мать, она тянется к животным...— Движением открытой ладони доктор Лектер пригласил Старлинг продолжить.

— Это было прекрасно. У меня была своя комната с индейским ковриком на полу. Мне давали ездить верхом... то есть сажали верхом и позволяли ездить по кругу на спокойной лошадке. Но что-то было с ними не в порядке. То ли они хромали, то ли болели. Некоторые из них, как вы знаете, привязываются к детям, и они ржали мне вслед по утрам, когда я бежала к школьному автобусу.

— А потом?

— Обратите внимание на рисунки домов, в которых будущее не представляется им в розовом свете — нет ни детских колясок у дома, ни занавесок на окнах, ни цветов во дворе.

— Настоящим транссексуалам свойственно рисовать два типа деревьев — они или в цвету, или у них развесистые кроны; присутствует тема обрезанных ветвей. Деревья, кроны которых уходят за обрез рисунка или не вписываются в размеры листа, говорят о теме кастрации, в то время как рисунки подлинных транссексуалов полны жизни. Они изображают деревья в цвету и ветви с плодами. Это очень важное различие. Тут нет ничего общего с испуганными, засохшими, скрюченными деревцами, которые можно увидеть на рисунках людей с нарушениями умственной деятельности. Дерево, нарисованное Билли, должно вызывать ощущение испуга. Не слишком ли быстро я излагаю?

— Нет, доктор Лектер.

— В своих рисунках транссексуалы почти никогда не изображают себя обнаженными. Но не позволяйте сбить себя с толку параноикам, у которых есть печальный опыт общения с властями. Могу ли я подвести итоги?

— Да, я хотела бы услышать итог.

— Вы должны постараться получить список людей, которым было отказано во всех трех центрах по изменению пола. Первым делом проверьте тех, кому было отказано по соображениям уголовного характера — и среди них особое внимание обратите на взломщиков. Среди тех, кто пытался скрыть уголовное прошлое, ищите тех, кто в детстве перенес серьезные потрясения, связанные с насилием. Возможно, в далеком детстве. Затем принимайтесь за результаты тестов. Вы будете искать белого мужчину, скорее всего, в возрасте лет тридцати пяти, крупных размеров. Он не транссексуал, Кларисса. Просто он считает себя таковым, он удивлен и разгневан, что ему не оказывают помощь. Думаю, это все, что могу сказать, пока не прочитал дело. Вы сможете доставить его мне?

— Да.

— И снимки.

— Они включены в дело.

— Тогда вам лучше поспешить с тем, что у вас есть на руках, Кларисса. И посмотрим, как вы будете действовать.

— Мне нужно было бы знать, что вы...

— Нет. Не пытайтесь ухватить все сразу, или мы про-

— Я нашла в амбаре нечто странное. Там была небольшая пристройка. Я было решила, эта найденная штука — что-то вроде старинного шлема. Когда я покрутила его, то увидела штамп: «В. В. Гринер — Гуманный Убийца Лошадей»; что-то вроде круглой металлической шапки, и она лежала вместе с обоймой с патронами. Похоже, что 38-го калибра.

— То есть на ранчо жили лошади, предназначенные для бойни, Кларисса.

— Да, так и было.

— И убивали их прямо на ранчо?

— Только тех, которые шли на клей и на удобрения. На грузовик наваливали по шесть их трупов. Тех же, кто предназначался в пищу собакам, увозили живьем.

— И ту, на которой вы ездили по двору?

— С ранчо мы уехали вдвоем.

— И как далеко вы добрались?

— Я хотела бы продолжать беседу с того места, где вы остановились при упоминании о диагнозе.

— Вы знакомы с процедурой тестирования мужчин, желающих подвергнуться операции по изменению пола?

— Нет.

— Вам стоило бы заглянуть в копию, полученную в любом из центров, но для начала: набор тестов обычно включает в себя Вешлерскую шкалу интеллекта для взрослых, пятна Роршаха, тест «Дом — Дерево — Человек», рисунки, связанные с самосознанием, тематический опрос, конечно, Массачузетский тест и парочку других, среди которых, думаю, есть и тест Дженкинса. Вы должны как можно быстрее разобраться в ситуации, не так ли, Кларисса? Не так ли?

— Это было бы лучше всего... как-то побыстрее.

— Давайте-ка прикинем... наша гипотеза исходит из того, что необходимо искать человека, результаты обследования которого отличаются от тестов подлинных транссексуалов. Хорошо... в результатах теста «Дом — Дерево — Человек» необходимо искать того, кто не изображает первой фигуру женщины. Мужчины-транссексуалы почти всегда сначала рисуют женскую фигуру и, что достаточно типично, особое внимание уделяют вторичным половым признакам и украшениям, свойственным женщинам. Мужские фигуры у них достаточно стереотипны — разве что бывают исключения, когда они рисуют «Мистера Америку», но этих не так уж много. Мы продолжим дискуссию только на будущей неделе. Возвращайтесь, когда вам чего-то удастся достичь. Или нет. И вот еще что, Кларисса...

— Да.

— В следующий раз вы мне расскажете о двух вещах. Первое — что случилось с той лошадкой. Второе, что меня интересует... как вы справляетесь с приступами ярости?

За ней пришел Алонсо. Склонив голову и прижимая свои записи к груди, она двинулась за ним, стараясь ничего не забыть. Оказавшись на свежем воздухе, она поспешила покинуть территорию больницы, даже не глянув в сторону кабинета Чилтена.

В нем горел свет, и полоска его виднелась под дверью офиса доктора Чилтена. 

 ГЛАВА 26

Над Балтиморой вставал тусклый рассвет, и вместе с его первыми лучами просыпалось и строго охраняемое заведение. На нижних этажах его, куда никогда не попадали лучи солнца, мучительно отходившие ко сну божьи создания просыпались снова к мукам нового дня, словно устрицы, медленно раскрывающие свои створки навстречу волнам подступающего прибоя, и уже были слышны хриплые стоны тех, кто еще не очнулся от бреда.

Доктор Ганнибал Лектер неподвижно стоял лицом к стене в футе от нее в конце коридора. Его тело было спеленуто плотным брезентовым пологом вертикально стоящих носилок с длинными ручками, напоминая старинные дедушкины напольные часы. Кроме полога его обездвиживала смирительная рубашка и ножные браслеты. Маска, напоминающая хоккейную, предотвращала попытку укусить; она была столь же эффективна, как намордник, и не смачивалась слюной, когда санитарам приходилось снимать и надевать ее.

За спиной доктора Лектера маленький санитар с пухлыми плечами протирал шваброй его камеру. За уборкой, которая проводилась трижды в неделю, наблюдал Барни; в то же время он обыскивал камеру в поисках запрещенных предметов. Уборщик спешил, чувствуя Себя неуютно в обиталище доктора Лектера. Барни наблюдал за ними. Он видел все, и от его внимания ничего не ускользало.

Только Барни доверялось обслуживание доктора Лектера, потому что он ни на секунду не забывал, с кем имеет дело. Его два помощника топтались у телевизора, поглядывая на ход хоккейного матча.

Доктор Лектер был в прекрасном состоянии духа — запасов внутренних сил ему должно было хватить на много лет. В его мыслях не было места ни опасениям, ни жалости. В мыслях своих он был полностью свободен — так же, как Милтон в своем «Потерянном рае».

Его внутренний мир был полон переливов цвета и запахов, но он был беззвучен. Ему даже приходилось несколько напрягаться, чтобы услышать голос покойного Бенджамена Распайла. Доктор Лектер размышлял, каким образом он сможет передать Джейма Гамба в руки Клариссы Старлинг, для чего надо было припомнить Распайла. Перед его глазами предстал толстый флейтист, который в последний день своей жизни лежал на кушетке в кабинете доктора Лектера и в ходе сеанса психотерапии рассказывал о Джейме Гамбе:

— Джейм обитал в какой-то невообразимой ночлежке Сан-Франциско, но даже в ней его комната с обвалившейся штукатуркой производила ужасающее впечатление; стены в ней, цвета баклажанной икры, были размалеваны психоделическими узорами времен хиппи.

— Джейм — ну, вы знаете, что так его имя и было записано в свидетельстве о рождении и он требовал, чтобы оно так и произносилось, без «с», а то он просто лез на стенку, хотя ясно было, что ошиблась регистраторша в больнице. Вот что такое больница, там в ней могут тебе всю жизнь изменить, а в наши дни там еще хуже обстоят дела. Словом, Джейм сидел на кровати в этой ужасной комнате, положив голову на руки, потому что его только что уволили из антикварного магазинчика и он снова сотворил что-то ужасное.

Я ему так и сказал, что просто не могу принять его поведения и что, конечно, Клаус стал частью моей жизни. Вы же знаете, что Джейм не был по-настоящему геем, он только познакомился с этим делом в тюрьме. Если ему что-то было надо, он старался этого добиться или же впадал в жуткий гнев. Но всегда казалось, что в комнате возникала какая-то пустота, когда он входил в нее. Мне кажется, он в самом деле убил своих родителей в двенадцатилетнем возрасте, да и что вообще можно сказать о человеке, для которого насилие стало частью его существования, не так ли?

— Вот тогда-то, лишившись работы, он снова сделал ужасную вещь с какой-то несчастной побирушкой. Я был вне себя. В почтовом отделении он забрал почту своего бывшего хозяина, надеясь, что найдёт в ней что-то для продажи. Там была посылка из Малайзии или откуда-то из тех мест. Он открыл ее, а там было полно каких-то мертвых бабочек, их куколок.

— Его босс платил начальникам почтовых отделений на всех этих островах, и они слали ему ящики за ящиками с такими мертвыми бабочками. Он составлял из них разные узоры — и у него хватало наглости называть эти композиции из дохлых бабочек предметами искусства. Бабочки были Джейму совершенно ни к чему, и он стал рыться в них, думая, что, может быть, внизу спрятаны какие-то драгоценности — порой они получали с Бали браслеты,— но там была только пыль от куколок. И ничего больше. И сев на кровать, он положил голову на руки, которые были измазаны пыльцой бабочек; он понимал, что опустился на самое дно, с которого нам удалось подняться; он сидел и плакал. Он услышал легкий шорох в открытом ящике посылки и увидел, что это шуршала бабочка, которая выбиралась из куколки. В воздухе стояла пыльца от крыльев бабочек, и на нее падал луч солнца за окном — ну, описать эти цвета просто невозможно, как ни старайся. Он смотрел, как бабочка расправляла крылышки. Бабочка была большая, рассказывал он. Зеленая. Он открыл окно, она упорхнула, и Джейм почувствовал такую легкость, рассказывал он, ибо понял, что ему делать.

— Джейм нашел маленький пляжный домик, в котором обитали мы с Клаусом, и, когда я пришел с репетиции, он уже там был. Но Клауса я не видел. Клауса там не было. Я спросил, где Клаус, и Джейм ответил, что он пошел купаться. Я знал, что он врет,— Клаус никогда не плавал, Тихий океан был слишком бурным для него. А когда я открыл холодильник... ну, вы знаете, что я там нашел. Из-за бутылки с апельсиновым соком на меня смотрела голова Клауса. А у Джейма уже был передничек, который он взял у Клауса; он надел его и спросил, как он мне теперь нравится. Я понимаю, что вы должны быть возмущены, что я вообще согласился иметь дело с Джеймом после всего; он был в таком странном состоянии, когда я увидел его, словно, как я думаю, он был просто удивлен тем, что я его не испугался.

И, наконец, последние слова из уст Распайла, были таковы: «Моим родителям надо было убить меня до того, как я вырос и причинил им столько горя».

Узкий клинок стилета пронзил сердце Распайла, которое еще трепыхнулось несколько раз, и доктор Лектер сказал: «И он исчез, как соломинка на ветру, не так ли?», но Распайл уже не мог ему ответить.

Доктор Лектер помнил не только каждое слово из этого разговора, но и гораздо больше того, что было сказано. Он с удовольствием предавался размышлениям, пока шла уборка его камеры.

Кларисса Старлинг достаточно проницательна, размышлял доктор. Воспользовавшись его информацией, она сможет добраться до Джейма Гамба, но это будет непросто, шансов на успех у нее немного. Чтобы успеть перехватить его, ей понадобится масса уточняющих деталей. Доктор Лектер не сомневался, что, когда он будет читать дело, детали сами всплывут на поверхность — может, стоит поинтересоваться занятиями Гамба в исправительном заведении для подростков с отклоняющимся поведением, куда Гамб попал после убийства дедушки и бабушки. Завтра он назовет ей это имя, Джейм Гамб — и настолько четко и ясно произнесет его, чтобы даже у Джека Кроуфорда не оставалось никаких сомнений. Завтра он это сделает.

За спиной он услышал шаги, и экран телевизора померк. Он почувствовал, как опускаются носилки, к которым он был примотан. Теперь начнется долгий утомительный процесс освобождения от пут. Он всегда носил неизменный характер. Первым делом Барни с помощниками осторожно клали его на койку лицом вниз. Затем Барни полотенцем привязывал его лодыжки к перекладине в ногах кровати, снимал ножные браслеты и, прикрываемый двумя помощниками, вооруженными баллончиками со слезоточивым газом и дубинками, распускал завязки на спине смирительной рубашки, после чего все покидали камеру, предварительно растянув сеть и заперев двери, а доктор Лектер оставался выпутываться из своих уз. Затем ему доставлялся завтрак. Процедура была продумана после того, как доктор Лектер попытался напасть на медсестру, и предосторожности прекрасно срабатывали.

Но сегодня привычный порядок был нарушен.

 ГЛАВА 27

Легкий толчок носилок, на которых лежал доктор Лектер, дал ему понять, что они миновали порог камеры. На краю койки сидел доктор Чилтен, просматривая его личную корреспонденцию. Он скинул пиджак и распустил галстук. Взгляду Лектера было доступно что-то вроде медальона, болтающегося у него на шее.

— Прислоните его рядом с унитазом, Барни,— сказал доктор Чилтен, не глядя в его сторону.— А вы и все остальные подождите у себя.

Доктор Чилтен кончил просматривать последний обмен письмами доктора Лектера с главным психиатрическим архивом. Швырнув письма на койку, он вышел из камеры. В прорезях маски блеснули глаза Лектера, следящего за ним, но голова его не шевельнулась.

Чилтен подошел к школьной парте, стоящей перед камерой и, с трудом нагнувшись, вытащил из-под сиденья небольшой диктофон.

Покачав им перед прорезями маски на лице доктора Лектера, он вернулся на прежнее место на койке.

— Я думаю, что ее можно привлечь за нарушение гражданских прав, повлекших за собой смерть Миггса, насколько мне стало ясно из услышанного,— сказал Чилтен.— Вашего голоса я не слышал годами — как я прикидываю, с тех пор, как вы врали, отвечая на вопросы моего интервью, а потом высмеяли меня в своей статье в «Журнале». Но трудно представить себе, что кто-то в профессиональном сообществе примет во внимание мнение заключенного, не так ли? Так что я по-прежнему на своем месте. Как и вы.

Доктор Лектер ничего не сказал.

— Годы упрямого молчания, но стоит Джеку Кроуфорду прислать к вам свою девчонку и вы растекаетесь, как студень — разве не так? Что на вас так подействовало, Ганнибал? Ее высокие стройные лодыжки? Сияние ее волос? Она восхитительна, не так ли? Сдержанна и восхитительна. Как закат солнца зимой — вот как я представляю себе эту девушку. Я понимаю, что вы давно не видели заката солнца зимой, но поверьте мне на слово.

— Вы провели с ней так мало времени. Затем вас стал допрашивать Балтиморский отдел по расследованию убийств. Они уже привинтили к полу стул для вас в помещении для электрошоков. Этакий стульчик, на котором вы все выложите и который им очень пригодится, когда они подключат к вам провода. Просто представить себе не могу.

— Вы еще ничего не понимаете? А они знают, Ганнибал. Они не сомневаются, что вам доподлинно известно, кто такой Буффало Билл. Они считают, что вы пользовали его. Когда я услышал, как мисс Старлинг спрашивает о Буффало Билле, я был удивлен. Я позвонил друзьям в Балтимору, в отдел по расследованию убийств. Они нашли насекомое в горле Клауса, Ганнибал. Они знают, что убил его Буффало Билл. Кроуфорд внушил вам убеждение, что вы очень умны. Не думаю, чтобы вам было известно, как Кроуфорд вас ненавидит за то, что вы раскусили его протеже. Он вас расколол. Вы и сегодня чувствуете себя таким же хитрым?

Доктор Лектер заметил, как взгляд Чилтена скользнул по завязкам, что держали его маску. Видно было, он хочет снять ее, чтобы видеть выражение лица Лектера. Интересно, сделает ли он это, как предписано в безопасности, подойдя сзади. Если он будет снимать маску спереди, ему придется протянуть руки доктору Лектеру за голову и внутренняя сторона предплечий с венами окажется перед лицом доктора Лектера. Так иди же, доктор. Подойди поближе. Нет, не решился.

— Вы все же считаете, что вам предоставят возможность глядеть в окно? Вы думаете, что будете гулять по пляжу и слушать птиц? Я так не думаю. Я звонил сенатору Рут Мартин, и она слыхом не слыхивала ни о каком договоре с вами. Мне пришлось напомнить ей, кто вы такой. Она так же никогда не слышала о Клариссе Старлинг. Все это вранье. Мы привыкли к небольшим обманам со стороны женщин, но это уже из ряда вон выходящее — надеюсь, вы согласны?

— Когда они окончательно выдоят вас, Кроуфорд выдвинет против вас обвинение в укрывательстве данных о преступлении. Вы будете, конечно, опровергать его, но судье это вряд ли понравится. На вас уже висит шесть трупов. И судья отнюдь не озабочен тем, чтобы облагодетельствовать вас.

— Никаких окон с видом у вас не будет, Ганнибал. Остаток своей жизни вы проведете, сидя на полу в государственном учреждении, и выводить вас будут только в смирительной рубашке. Зубы у вас выпадут, вы одряхлеете, никто больше не будет вас бояться, и вы будете гнить в таком месте, как, скажем Флендор. Молодые будут отшвыривать вас или трахать вас в задницу, если им захочется. Читать вам придется только то, что вы будете писать на стенах. Вас ждет унывая старость. Можете плакать, но никому не нужна шкурка высосанного абрикоса.

— Джек Кроуфорд купил вас по дешевке. Да после того, как его жена отдаст концы, они будут открыто жить вместе. Он уже стал одеваться как юнец и таскает ее с собой. Да они в близких отношениях со дня болезни Беллы Кроуфорд и прекрасно понимают, что делают. Их интересуют только возможности в продвижении по службе, и о вас они не вспомнят. Скорее всего, когда все будет закончено, Кроуфорд лично явится к вам и изложит, что вас ждет. А все заслуги достанутся ему. Не сомневаюсь, что он уже подготовил обращение к вам.

— Ганнибал, никто из них не знает вас так хорошо, как я. Он думает, что, если попросит вас выдать информацию, вы мать родную заложите ради него.

— Я знаю, чего вы боитесь. Ни боли, ни одиночества. Вы как кошка, которая гуляет сама по себе, Ганнибал, и вы не в силах перенести унижение. Заботиться о вас, Ганнибал — дело моей чести, и я это сделаю. И пусть нашим взаимоотношениям не мешают никакие личные разногласия — отныне и до конца. Я сам лично буду заботиться о вас.

— Никто не вел о вас никаких переговоров с сенатором Мартин, но теперь они состоятся. Во всяком случае, могут иметь место. Я часами сидел на телефоне, беспокоясь о вас и выясняя обстоятельства с этой девушкой. И я вынужден поставить перед вами одно условие: отныне все разговоры вы будете вести только через меня. Я, и только я опубликую профессиональный отчет о ходе дела, о моих успешных разговорах с вами. Вы не будете ничего публиковать. И если удастся спасти Кэтрин Мартин, у меня будет исключительное право на все материалы, связанные с ней.

— Это условие не подлежит обсуждению. И ответ я должен получить от вас сейчас же. Вы принимаете его?

Доктор Лектер усмехнулся про себя.

— Вам бы лучше ответить мне без промедления или же вам придется отвечать в отделе по расследованию убийств в Балтиморе. Вот что предоставляется вам на выбор: если вы поможете опознать Буффало Билла и девушка будет спасена, сенатор Мартин — и она подтвердила это по телефону — сенатор Мартин поможет перевести вас в тюрьму штата Тенесси Браши-Маунтайн, где до вас не смогут добраться власти Мэриленда. Вы будете под ее личным попечительством, вне пределов досягаемости Джека Кроуфорда. Вы будете в полностью изолированной камере под строгой охраной с окном с видом на лес. У вас будут книги. Возможность покидать камеру, прогулки будут оговорены особо, но возражений не будет. Назовите его имя — и можете отправляться. Полиция штата Тенесси встретит вас прямо в аэропорту, с губернатором уже есть договоренность.

«Наконец-то доктор Чилтен выдал нечто интересное, и даже не догадывается, что именно,— доктор Лектер облизал под маской красные губы.— Тюрьма в ведении полиции. Полиция далеко не так умна, как Барни. Полиция привыкла иметь дело с обыкновенными преступниками. Они заковывают руки и ноги. Но и те и другие кандалы открываются ключом от наручников. Как мои»

— Зовут его Билли,— сказал доктор Лектер.— Остальное я скажу сенатору. В Тенесси. 

 ГЛАВА 28

Джек Кроуфорд отказался от предложенного доктором Даниельсеном кофе, но, взяв себе чашку из раковины нержавеющей стали, наполнил ее минеральной. Вокруг было изобилие нержавеющей стали: стойка с посудой, конторка, мойка, оправа очков доктора Даниельсена. От зловещего поблескивания инструментов у Кроуфорда что-то сжималось в низу живота.

Они были наедине с доктором в небольшом помещении.

— Только по решению суда, и вы должны это понимать,— снова сказал доктор Даниельсен. Исполнив роль хозяина, предлагавшего кофе, он снова обрел присущую ему грубоватость.

Даниельсен был главой клиники, занимающейся вопросами изменения половой принадлежности в университете Джона Гопкинса, и он согласился встретиться с Кроуфордом пораньше, задолго до утреннего обхода.

— Вы должны показать мне отдельное решение суда по каждому делу — и мы еще будем оспаривать все из них. Что вам сказали в Колумбусе и Миннесоте? То же самое, верно?

— Министерство юстиции сейчас обращается к ним с такой же просьбой. Мы должны действовать как можно быстрее, доктор. Если девушка еще не погибла, он может убить ее с минуты на минуту — сегодня вечером или завтра. Затем в руках у него .окажется другая,— сказал Кроуфорд.

— Пускать в ход имя Буффало Билла, учитывая проблемы, которыми мы тут занимаемся, с вашей стороны невежественно, неблагородно и опасно, мистер Кроуфорд. У меня волосы встают дыбом. Потребовались годы и годы — и мы еще не добились окончательных успехов — чтобы доказать обществу: транссексуалы не сумасшедшие, они не извращенцы, они не психи, что бы там ни говорили...

— Я согласен с вами...

— Подождите. Насилие среди транссексуалов встречается гораздо реже, чем среди прочих. Они вполне достойные люди, которым приходится сталкиваться с достаточно серьезными проблемами, исключительно трудными для разрешения. Они заслуживают помощи, и мы оказываем ее им. Я не собираюсь способствовать охоте на ведьм. Мы никогда не злоупотребляли доверием пациентов и не собираемся это делать впредь. Вот из этого и будем исходить, мистер Кроуфорд.

За последние месяцы Кроуфорд научился обращению с врачами и медсестрами, что приходили к его жене; он старался обратить ей на пользу каждую минуту их общения. Он был сыт ими по горло. Но сейчас он занимался не личными делами. Он был в Балтиморе, и таковы были его обязанности. Ему надо было быть любезным и сдержанным.

— Значит, я недостаточно ясно выразился, доктор. Это моя ошибка... может, дело в том, что сейчас очень рано, а я не жаворонок. Дело как раз в том, что человек, которого мы ищем, не ваш пациент. Он должен быть среди тех, кому вы отказали, потому что поняли: он — не транссексуал. И мы ищем не вслепую — я покажу вам некоторые специфические подробности, которые убедят вас: его поведение отклоняется от типичного образа мыслей транссексуалов, как вы их себе представляете. Вот краткий список того, на что ваши сотрудники должны были бы обратить внимание, просматривая списки отвергнутых.

Читая, доктор Даниельсен задумчиво потер крылья носа. Он протянул бумагу обратно.

— Весьма оригинально, мистер Кроуфорд. В сущности, более чем удивительно, а я довольно редко употребляю это слово. Могу ли я осведомиться, кто вас снабдил такими... предположениями?

«Не думаю, чтобы вас обрадовало это имя, доктор Даниельсен».

— Сотрудники лаборатории поведенческих структур,— сказал Кроуфорд,— после консультаций с доктором Аланом Блумом из Чикагского университета.

— И Алан Блум это одобрил?

— Но мы исходим не только из результатов тестов. Скорее всего, Буффало Билл был исключен из ваших списков еще по одной причине — вероятно, он пытался скрыть факт привлечения к уголовной ответственности за акты насилия, или же фальсифицировал какие-то данные из своего прошлого. Познакомьте меня с теми, кому вы отказали, доктор.

Все время, пока Кроуфорд говорил, доктор Даниельсен покачивал головой.

— Материалы опросов и обследований носят строго конфиденциальный характер.

— Доктор Даниельсен, каким образом может пользоваться конфиденциальностью обманщик и жулик? Каким образом подлинное имя преступника и скрываемое им прошлое подпадает под рубрику отношений между врачом и пациентом, если он не говорил вам правды, и вы сами все выяснили? Я знаю, как тщательно работают в университете Джона Гопкинса. Я не сомневаюсь, что вы сталкивались с такими ситуациями. Те, кто нуждаются в таких хирургических операциях обращаются повсюду, где их производят. И тот, кто нам нужен, не имеет никакого отношения ни к настоящей деятельности вашего учреждения, ни к нормальным пациентам. Вы думаете, мало идиотов обращается в ФБР? Нам приходится все время иметь с ними дело. На прошлой неделе один такой явился в Сен-Луиское отделение. У него была с собой базука, две ракеты и мачете в мешке для гольфа.

— И вы его взяли на работу?

— Помогите мне, доктор Даниельсен. Время поджимает нас. Пока мы тут стоим, вот что Буффало Билл может сделать с Кэтрин Мартин.— Кроуфорд кинул фотографии на блестящую металлическую конторку.

— Не трудитесь,— сказал доктор Даниельсен.— Вы по-ребячески стараетесь запугать меня. Мне приходилось заниматься военно-полевой хирургией, мистер Кроуфорд. Можете забрать снимки.

— Конечно, хирург может совершенно спокойно смотреть на изуродованное тело,— сказал Кроуфорд, сминая пластиковый стаканчик и нажимая на педаль мусорной корзинки, чтобы приподнять ее крышку.— Но я не думаю, что врач может спокойно относиться к угрозе чьей-то жизни.— Он бросил стаканчик, и крышка с лязгом захлопнулась.— Вот что в конце концов я мог бы вам предложить: я не буду просить у вас исчерпывающую информацию о ваших пациентах; подберите ее сами в соответствии с теми указаниями, что есть у нас. Вы и ваши психиатры гораздо быстрее просмотрят списки тех, кому вы отказывали, чем это мог бы сделать я. Если мы найдем Буффало Билла с помощью полученной от вас информации, я скрою ваше участие. Я сумею преподнести ход наших действий таким образом, что вы не будете иметь к ним никакого отношения, и в отчете вы не будете упомянуты.

— Может ли университет Джона Гопкинса занять положение свидетеля, личность которого находится под защитой закона? Можете ли вы придать нам новый облик? И новые документы? Превратить нас, скажем, в колледж имени Боба Джонса? Я очень сомневаюсь, что ФБР и другие правительственные учреждения могут долго хранить секреты.

— Вы будете поражены, узнав, как...

— Сомневаюсь. Выпутываться из пут бюрократического вранья порой бывает куда опаснее, чем говорить правду. Так что, прошу вас, не надо защищать нас таким образом, большое спасибо.

— Это я должен сказать вам большое спасибо за ваше полное юмора замечание. Оно очень пригодится мне — и через минуту я докажу вам, каким образом. Вы любите правду — так послушайте. Он похищает молодых женщин и сдирает с них кожу. Из содранных лоскутьев он делает разные финтифлюшки. Мы не хотим, чтобы он и дальше занимался этим. Если вы со всех ног не броситесь помогать мне, вот что я сделаю: этим же утром Министерство юстиции открыто обратится в суд за ордером, сказав, что вы отказываетесь помогать нам. Мы будем давать информацию дважды в день, как раз перед дневным и вечерним выпусками новостей. И в каждом из них будет говориться, как Министерство юстиции пытается добиться помощи от доктора Даниельсена из университета Джона Гопкинса. И каждый раз будет поступать информация о деле Буффало Билла — когда из реки будет выловлена убитая и утопленная Кэтрин Мартин, потом другая и еще другая женщина — и мы будем продолжать сообщать, как мы уговариваем доктора Даниельсена из университета Джона Гопкинса и к тому же приведем вашу веселую ремарку относительно колледжа имени Боба Джонса. И еще одно, доктор. Вы же знаете, в Балтиморе есть соответствующая служба здоровья и помощи людям, в которой имеется отдел, ведающий распределением правительственных фондов, и я предполагаю, что первым делом вы вспомнили о нем, не так ли? А что, если сенатор Мартин, оправившись после похорон дочери, задаст своим друзьям в этом отделе такой вопрос: почему бы не отнести хирургические операции по изменению пола, которыми вы тут занимаетесь, к разряду косметической хирургии? И, может быть, они почешут в затылках и скажут: — А что, сенатор Мартин в самом деле права. Точно. Мы тоже думаем, что тут всего лишь косметическая операция,— после чего ваша программа будет получать из федеральных фондов не больше, чем клиника по исправлению формы носов.

— Это оскорбление.

— Нет, это всего лишь правда.

— Вы не запугаете меня. Вам не удастся заставить меня...

— Отлично. Я не хочу делать ни того, ни другого, доктор. Просто хочу дать вам понять, что говорю совершенно серьезно. Помогите мне, доктор. Прошу вас.

— Вы сказали, что сотрудничаете с Аланом Блумом.

— Да. Из Чикагского университета...

— Я знаю Алана Блума и предпочел бы поговорить с ним на профессиональном уровне. Передайте ему, что я утром свяжусь с ним. И до полудня сообщу вам свое решение. Меня заботит судьба этой молодой женщины, мистер Кроуфорд. И всех прочих. Но слишком многое стоит на карте, и я сомневаюсь, чтобы вы понимали важность этого... Мистер Кроуфорд, давно ли вам проверяли давление крови?

— Я сам это делаю.

— И вы сами себе прописываете лекарство?

— Это противоречит правилам, доктор Даниельсен.

— Но у вас есть врач, поведайте ему о своем состоянии, мистер Кроуфорд. Для всех нас будет большая потеря, если свалитесь замертво, не выдержав напряжения. Вы услышите меня еще сегодня утром.

— Когда, доктор? Во сколько, примерно?

— Через час.

Когда Кроуфорд, спустившись, вышел из лифта, бипер у него на поясе пискнул. Его водитель Джефф махнул рукой, и Кроуфорд поспешил к машине. «Она погибла, и ее нашли»,— думал он, хватая трубку. Звонил Директор. Новости были не так уж плохи, но все же достаточно неприятны: в ход дела вмешался Чилтен и втянул в него сенатора Мартин. Генеральный прокурор штата Мэриленд, после разговора с губернатором, дал указание перевести доктора Ганнибала Лектера в штат Тенесси. От федерального суда потребовалось напряжение всех сил, чтобы предотвратить или хотя бы приостановить перемещение. Директор хотел услышать мнение Кроуфорда — и как можно скорее.

— Подождите,— сказал Кроуфорд. Положив трубку на колени, он выглянул из окна машины. Начинался рассвет, и стояла бесцветная февральская погода. Все было серым. И размытым.

Джефф начал было что-то говорить, но Кроуфорд остановил его движением руки.

Чудовищное «эго» Лектера. Амбиции Чилтена. Страх сенатора Мартин за свою дочь. Жизнь Кэтрин Мартин. Все вместе.

— Пусть они действуют,— сказал он в трубку.

 ГЛАВА 29

Доктор Чилтен и трое крепко сбитых полицейских из Тенесси, освещенные лучами утреннего солнца, стояли на продуваемом ветром гудроне взлетной дорожки. Переговариваясь, им приходилось повышать голос, перекрывая громкие разговоры по радио, доносящиеся из открытых дверей кабины самолета «Грумман-Гольфстрим» и машины скорой помощи, стоящей рядом с самолетом.

Капитан полиции протянул Чилтену ручку. Бумаги встопорщились от порыва воздуха, и полицейскому пришлось придержать их.

— Разве мы не можем заняться этим в воздухе? — спросил Чилтен.

— Сэр, к моменту физической передачи все документы должны быть в порядке. Таковы полученные мною инструкции.

Второй пилот взбежал по трапу в кабину.

— Все о’кей! — крикнул он.

Полицейские вместе с доктором Чилтеном подошли к тыльным дверям машины скорой помощи. Когда он откинул их, все напряглись, словно ожидая, что из них кто-то выпрыгнет.

К стоящим вертикально носилкам было примотано тело доктора Лектера, неподвижно закрепленное плотным брезентовым пологом; на нем была маска, напоминающая хоккейную. Барни поднес ему утку, и он помочился.

Один из полицейских фыркнул. Двое остальных отвели глаза в сторону.

— Прошу прощения,— сказал Барни доктору Лектеру и прикрыл двери.

— Все в порядке, Барни,— ответил ему доктор Лектер.— Я уже кончил, спасибо.

Барни привел в порядок одежду доктора Лектера и пододвинул носилки поближе к задним дверям машины.

— Барни?

— Да, доктор Лектер?

— Все это долгое время вы весьма достойно вели себя по отношению ко мне. Благодарю вас.

— Добро пожаловать обратно.

— Когда в следующий раз увидите Сэмми, не могли бы вы попрощаться с ним от моего имени?

— Конечно.

— Прощайте, Барни.

Могучий санитар толчком открыл двери и позвал полицейских.

— Вы собираетесь браться за дело, ребята? Держите с обоих концов. Мы поставим носилки на землю. Спокойнее.

Барни помог поднять доктора Лектера по трапу и внести в самолет. С правой стороны было снято три кресла. Второй пилот затянул вокруг носилок фиксирующие ремни, прикрепленные к кольцам в полу.

— Он так и будет лететь лежа? — спросил один полицейский.— Ему натянули резиновые штаны?

— Позаботься, чтобы довезти свою водичку до Мемфиса и придержи язык,— бросил ему другой.

— Доктор Чилтен,— сказал Барни,— могу ли я поговорить с вами?

Они отошли подальше от аэроплана, увертываясь от вихрей пыли и мусора, который вздымали потоки воздуха от лопастей пропеллеров.

— Эти ребята ничего не понимают,— сказал Барни.

— На том конце нас встретят опытные санитары из психиатрического отделения и окажут помощь. А пока за него отвечают они.

— Вы считаете, что они будут обращаться с ним как надо? Вы же знаете, что он собой представляет. С ним надо обращаться ровно и спокойно, словно он вызывает только скуку. Этого он боится больше всего. Орать на него и запугивать без толку.

— Я никогда не позволю так с ним обращаться, Барни.

— Вы там будете, когда его будут допрашивать?

— Да. «А ты нет»,— про себя добавил Чилтен.

— Я мог бы доставить его и вернуться еще за два часа до окончания моей смены,— сказал Барни.

— Это уже больше не твоя забота, Барни. Я сам там буду. И я покажу, как с ним обращаться, шаг за шагом.

— Им бы лучше не спускать с него глаз,— сказал Барни.— Он на все способен. 

 ГЛАВА 30

Кларисса Старлинг сидела на краю кровати в мотеле и молча смотрела на черный корпус телефона; прошло не меньше минуты после того, как Кроуфорд повесил трубку. Волосы у нее были спутаны, и, придя в себя после короткого забытья, она продолжала кутаться в ночную рубашку, выданную ей в Академии ФБР. У нее было ощущение, словно она получила удар в солнечное сплетение.

Прошло всего три часа С тех пор, как она рассталась с доктором Лектером и два часа после того, как они с Кроуфордом кончили разбираться в груде данных и характеристик тех, кто обращался в медицинские центры. И за то короткое время, пока она прикорнула, доктор Чилтен ухитрился все поставить с ног на голову.

Кроуфорд нашел ее. Ей необходимо привести себя в порядок, она должна быть в полной готовности.

«Черт побери. Черт ПОБЕРИ. ЧЕРТ ПОБЕРИ. Вы убили ее, доктор Чилтен. Вы убили. Доктор Гребаная Рожа. Лектеру было многое известно, и я вытянула бы это из него. Все пропало, теперь все пропало. Все впустую. И когда Кэтрин Мартин выловят из воды, я погляжу, с каким выражением вы будете смотреть на нее, клянусь, я увижу вас. Вы обезоружили меня. А у меня уже стало получаться. Только стало получаться. Что я могу делать, что мне делать вот в эту минуту? Помыться».

В ванной она нашла коробку с бумажными салфетками, тюбики с шампунем и кремом, небольшую игольницу — словом все, что должно быть в хорошем мотеле.

Забираясь под душ, Старлинг в мгновенной вспышке озарения увидела себя в восьмилетием возрасте, когда она таскала за матерью набор полотенец, шампуней и кусков мыла в бумажных обертках: мать убирала номера в мотеле. Ей было восемь лет, и она отчетливо запомнила ворону, одну из огромной стаи; носясь с порывами ветра над этим убогим городишкой, они повадились воровать объедки из мусорников. Действовали они продуманно. Терпеливо дожидаясь момента, они стремительно пикировали на объедки, которые выносили домохозяйки. Порой они даже оставляли следы своих грязных лап и на выстиранном белье. Прачки старались гонять их, но, как правило, безуспешно. Та черно-белая ворона наблюдала за Клариссой, когда девочка оставляла тележку, чтобы отнести матери очередную порцию мыла и полотенец. Кларисса помнила, как ее мать появилась из дверей ванной и сказала Клариссе, что ей надо уезжать, что она будет жить в Монтане. Бросив полотенце, которое она держала в руках, мать села на край постели и притянула ее к себе. Старлинг все не могла отделаться от воспоминаний о вороне, сама не понимая, почему она приходит ей на ум. Под струями теплой воды она оглаживала тело, а потом, словно застеснявшись своих движений, руки поднялись ко лбу отбросить мокрые завитки волос.

Оделась она быстро. Брюки, рубашка, легкий свитерок; тупоносый револьвер уткнулся ей в ребра, когда она сунула его в кобуру под мышкой; с другой стороны она прикрепила на пояс счетчик шагов. Куртку надо подштопать, шов внизу вот-вот разойдется. Она лихорадочно загружала себя хлопотами, пока немного не остыла. Надо взять игольницу, что предоставил ей мотель и затянуть шов. Любой агент должен уметь подшивать подкладку и приводить себя в порядок, вот она и займется этим...

В дверь постучал Кроуфорд. 

 ГЛАВА 31

По своему опыту Кроуфорд знал, что гневное состояние неузнаваемо меняет женщин; в них прорывается наружу грубость. Волосы топорщатся в разные стороны, лицо идет пятнами, и они забывают даже застегнуть молнии на платье. Если женщина непривлекательна, это становится особенно заметно. Прежде чем открыть дверь номера мотеля, Старлинг успела взять себя в руки, но все равно было видно, что она вне себя.

У Кроуфорда создалось впечатление, что сейчас он узнает ее с какой-то новой неожиданной стороны.

Запахи мыла и горячего воздуха из ванной опахнули его волной, когда он появился в дверях. Небрежно наброшенное покрывало кровати прикрывало подушки.

— Ну, что вы скажете, Старлинг?

— Я скажу — черт побери, мистер Кроуфорд, и интересно, что вы на это скажете?

Он покачал головой.

— Аптека на углу уже открылась. Пойдемте выпьем кофе.

Утро было мягким и спокойным для февральского дня. Из-за здания больницы, когда они проходили мимо нее, неторопливо вставал красный диск солнца. Джефф подвел к ним машину, и они услышали треск радиоприемника. Джефф через окно протянул Кроуфорду трубку, по которой тот коротко переговорил.

— Могу ли я упомянуть препятствие, которое Чилтен чинит отправлению правосудия?

Старлинг шла на полшага впереди него. Кроуфорд видел, как при этом вопросе у нее заиграли желваки на скулах.

— Нет. Это ничего не даст.

— А что, если из-за него мы потеряем девушку, что, если Кэтрин погибнет из-за него? Как бы мне хотелось добраться до его физиономии... Разрешите мне продолжить, мистер Кроуфорд. Не отсылайте меня обратно на занятия.

— Два замечания. Если я оставлю вас, это не значит, что вам удастся добраться до Чилтена. Оставим это на потом. Второе — если вы потеряете много времени, вам придется пересдавать темы. Что обойдется вам в несколько месяцев. Академия ни у кого не принимает никаких извинительных причин. Я могу гарантировать вам, что вы вернетесь, но это все — как только в вас возникнет необходимость, я тут же сообщу вам.

Вскинув было голову, она снова опустила ее.

— Может быть, это не совсем вежливо задавать своему боссу такой вопрос, но, может быть, на вас оказывают давление? Не может ли сенатор Мартин что-то сделать для вас?

— Старлинг, через два года я смогу выйти в отставку. Если уж я взял Джимми Хоффу и убийцу с тайленолом, я не собираюсь опускать руки. Это не тема для обсуждения.

Кроуфорд, который всегда старался держать свои эмоции при себе, ощутил страстное желание сказать что-то мудрое и толковое. Он понимал, что стремление казаться умнее, чем он есть на самом деле, свойственно мужчинам средних лет, и на молодом человеке, который верит ему, разочарование может сказаться тяжелым ударом. Поэтому он говорил осторожно и обдуманно, упоминая только то, в чем он был доподлинно уверен.

То, что Кроуфорд сказал ей, пока они шли по улице Балтиморы, явилось результатом его раздумий в морозные дни корейской войны, той войны, во время которой ее еще не было на свете. Он не упоминал Кореи, потому что не нуждался в ней для подкрепления своего авторитета.

— Сейчас самый тяжелый период, Старлинг. Но постарайтесь использовать его с толком, что поможет вам успокоиться. Это нелегкое испытание — но ни гнев, ни раздражение не должны помешать ясности вашего восприятия, вашего мышления. В этом суть, из которой вытекает главное — сможете ли вы руководить событиями или нет. Растерянность, при которой вы будете делать глупости, ввергнет вас в еще более худшее положение. Чилтен в самом деле дурак от бога, и, может быть, из-за него Кэтрин Мартин в самом деле погибнет. Но, может быть, и нет. Такая возможность вполне вероятна. Какова температура жидкого водорода в лаборатории, Старлинг?

— Что? Ах, жидкий водород... примерно минус двести градусов. Кипит, когда температура повышается на несколько градусов.

— Когда-нибудь вам приходилось иметь с ним дело?

— Конечно.

— Я бы хотел, чтобы сейчас ваши чувства обрели температуру жидкого водорода. Заморозьте ваше отношение к Чилтену. Подытожьте всю информацию, полученную от Лектера, и пусть все ваши чувства находятся в состоянии глубокого холода. Я хочу, чтобы вы видели перед собой только конечную цель, Старлинг. Только она имеет значение. Вы должны любой ценой получить информацию, добраться до нее, после чего мы пустим ее в ход. И сейчас она столь же нужна нам, как и до вмешательства Чилтена. Скорее всего, от Лектера больше ничего не удастся получить. Припомните все, что он вам говорил о Буффало Билле, и держите при себе. Остальное — в холодильник. В свое время мы еще загнем Чилтену салазки. А теперь отбросьте все лишнее. Пусть все, что было, способствует вашему движению к цели, Старлинг. К спасению Кэтрин Мартин. За дверью таится Буффало Билл. Не спускайте глаз г конечной цели. В таком случае вы мне понадобитесь.

— Я должна буду работать с историями болезни?

Они уже были перед дверями аптеки.

— Только после того, как клиники перестанут ставить нам палки в колеса и мы получим к ним доступ. Я хочу, чтобы вы были в Мемфисе. Нам остается лишь надеяться — Лектер скажет сенатору Мартин что-то полезное для вас. И я хочу, чтобы вы были где-то поблизости — на тот случай, что, если он устанет дурачить ее, у него появится желание пообщаться с вами. Мне бы хотелось, чтобы в свободное время вы подумали о Кэтрин — как Билл смог выследить ее. Вы не намного старше Кэтрин, и ее друзья могут вам выложить то, чем они не будут делиться с тем, кто смахивает на копа.

— Мы работаем и по другим направлениям. Интерпол старается идентифицировать Клауса. Если это удастся, мы сможем выйти на его приятелей в Европе и Калифорнии, где он крутил роман с Распайлом. Я направляюсь в Миннесотский университет и вечером буду в Вашингтоне. А теперь я хочу кофе. Свистните Джеффу в машине Через сорок минут вы должны быть в самолете.

Красный диск солнца освещал телеграфный столб уже на три четверти, но на тротуарах еще лежал фиолетовый сумрак. Старлинг пришлось выйти на полосу света, чтобы Джефф увидел, как она машет ему

Теперь она чувствовала себя куда лучше. К ней пришло облегчение. Кроуфорд в самом деле оказал ей огромную помощь. Она понимала, что небрежный вопрос о работе с жидким водородом имел в подтексте намек на ее опыт в области судебной медицины, что должно было приободрить ее и заставить снова обрести дисциплинированность мышления. Она удивилась, до чего мужчины хитро умеют пускать в ход такой подход. Просто поразительно, как он может воздействовать на вас, пусть даже вы знаете, какую цель преследуют такие заходы. Она подумала, как нелегок порой бывает дар быть ведущим.

По ступенькам здания на той стороне улицы, где находилось отделение для душевнобольных преступников больницы штата Балтимора, спускалась какая-то фигура. Это был Барни, который казался еще крупнее в своей мешковатой куртке. С собой у него была небольшая сумка, в которой он носил ленч.

Бросив Джеффу, ждавшему ее в машине:  «Пять минут!», она перехватила Барни, когда тот открывал дверцу своего старого «студебеккера».

— Барни!

Он повернулся к ней лицом, на котором ничего не отразилось. Разве что глаза чуть расширились. Он стоял у машины, распределив вес тела на обе ноги.

— Доктор Чилтен сказал вам, что теперь он справится и без вас?

— Что же еще он мог мне сказать?

— И вы в это верите?

У Барни лишь чуть дрогнул краешек губ. Он не сказал ни да, ни нет.

— Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что сделали для меня. Прямо сейчас и не задавая никаких вопросов. Я очень рассчитываю на вас... Что осталось в камере доктора Лектера?

— Пара книг... «Радость кулинарии», медицинские журналы. Они взяли с собой все судебные решения.

— А то, что было на стенах, его рисунки?

— Они остались.

— Я чертовски спешу, но они мне нужны. Все целиком.

Несколько секунд он внимательно смотрел на нее.—

Подождите,— наконец сказал Барни и с легкостью, странной для такой крупной фигуры, взбежал по ступенькам лестницы.

Кроуфорд уже ждал ее в машине, когда Барни снова появился с рулоном рисунков и книгами в бумажном мешке.

— Вы считаете, я знал о подслушке в той парте, что я вам принес? — сказал Барни, протягивая ей сверток.

— Об этом я как-то не думала. Вот вам ручка, напишите свой номер телефона на пакете. Барни, вы считаете, что они смогут справиться с доктором Лектером?

— Сомневаюсь, и я поделился своими опасениями с доктором Чилтеном. Припомните мои слова на тот случай, если он обдурит их. А вы молодец, офицер Старлинг. Послушайте, когда вам удастся поймать Буффало Билла?

— А?

— Не отправляйте его ко мне только потому, что у меня будут свободные камеры, идет? — Он улыбнулся. У Барни были редкие, как у ребенка, зубы.

Несмотря на одолевавшие ее мысли, Старлинг улыбнулась в ответ. Залезая в машину, она махнула ему из-за плеча.

Кроуфорд не скрывал своего удовлетворения.

 ГЛАВА 32

«Грумман-Гольфстрим» с доктором Ганнибалом Лектером на борту приземлился в Мемфисском аэропорту и резко затормозил на взлетной дорожке. Следуя указаниям с башни, он, не сбрасывая дальше скорости, развернулся и покатил к ангарам авиации национальной гвардии, расположенным вдали от пассажирского аэровокзала. Внутри первого из них уже стояла машина скорой помощи и лимузин.

Сквозь задымленное стекло машины сенатор Рут Мартин наблюдала, как национальные гвардейцы выкатили из самолета носилки с доктором Лектером. Ей захотелось оказаться рядом с этой недвижной, связанной фигурой в маске и силой вырвать у него информацию, но она была достаточно умна, чтобы не делать этого.

Телефон сенатора издал короткий звук. Ее помощник Брайан Коссейдж, сидящий на боковом сиденье, снял трубку.

— Это ФБР... Джек Кроуфорд,— сказал Коссейдж.

Не сводя глаз с доктора Лектера, сенатор Мартин протянула руку и взяла телефон.

— Почему вы не рассказали мне, что представляет собой доктор Лектер, мистер Кроуфорд?

— Я боялся, что вы придете в такое же состояние, в котором вы сейчас находитесь, сенатор.

— Я не собираюсь вступать с вами в схватку, мистер Кроуфорд. Если у вас есть такое желание, вам придется пожалеть о нем.

— Где сейчас Лектер?

— Я смотрю на него.

— Слышит ли он вас?

— Нет.

— Послушайте меня, сенатор Мартин. Вы собираетесь предоставить Лектеру свои личные гарантии — ну что ж, отлично. Но сделайте для меня одну вещь. Позвольте доктору Алану Блуму переговорить с вами прежде, чем вы встретитесь с Лектером. И поверьте мне, доктор Блум поможет вам.

— Я уже получила вполне профессиональный совет.

— Надеюсь, у кого-то умнее, чем Чилтен.

В окно лимузина кто-то постучал: это был доктор Чилтен. Сенатор Мартин попросила Брайна Коссейджа выйти и заняться им.

— Мы только попусту теряем время в этих спорах, мистер Кроуфорд. Вы послали к Лектеру зеленую девчонку с ложными обещаниями. Я же могу предложить нечто лучшее. Доктор Чилтен заверил меня, что Лектер способен откликнуться на откровенное предложение, которое я и намереваюсь ему сделать — никакой бюрократической волокиты, никаких выпадов против него лично, никаких требований взаимного доверия. Если удастся спасти Кэтрин, все вокруг будет благоухать как розовый сад, включая и вас. Если же она... погибнет, мне плевать будет на все извинения и объяснения.

— В таком случае рассчитывайте на нас, сенатор Мартин.

В голосе его не было ни нотки гневного раздражения, только холодная деловая сдержанность, которую она сразу же уловила. Она ответила ему в том же тоне.

— Продолжайте.

— Если вам удастся что-то узнать, дайте нам возможность использовать сведения. Не сомневайтесь, что местная полиция попытается подключиться. Не поддавайтесь на их желание обрадовать вас тем, что они стараются отсечь нас от расследования.

— Тут присутствует Пол Крендлер из Министерства Юстиции. Он позаботится об этом.

— Кто из присутствующих старший по званию?

— Майор Бахман из Бюро расследований штата Тенесси.

— Хорошо. Если уже не слишком поздно, постарайтесь сохранить все в тайне от газетчиков. И вам бы лучше в этом плане обратить внимание на Чилтена — он обожает рекламу. А мы бы не хотели, чтобы Буффало Биллу стало что-то известно. Когда мы найдем его, то пустим в дело группу по освобождению заложников. Мы хотим захватить его врасплох и не дать ему возможности сыграть с нами вничью. Вы собираетесь сами опрашивать Лектера?

— Да.

— Можете ли вы первым делом переговорить с Клариссой Старлинг? Она направляется к вам.

— С какой целью? Доктор Чилтен уже суммировал для меня все имеющиеся материалы. Мы и так уже достаточно водили друг друга за нос.

Чилтен снова постучал в окно, и было видно, как он, раскрывая рот, пытается что-то сказать. Брайн Коссейдж перехватил его руку и покачал головой.

— Я хотел бы получить доступ к Лектеру после того, как вы с ним поговорите,— сказал Кроуфорд.

— Мистер Кроуфорд, ему обещано, что в обмен на имя Буффало Билла он получит определенные привилегии — речь идет, конечно, лишь о некоторых удобствах. Если он откажется это сделать, вы сможете получить его в вечное пользование.

— Сенатор Мартин, я понимаю, что мои слова могут обидеть вас, но я должен сказать вам: что бы вы ни делали, только ни о чем не просите его.

— Хватит, мистер Кроуфорд. В сущности, у меня уже нет времени говорить с вами.— Она повесила трубку.— И если я неправа, она будет столь же мертва, как и те шестеро, что вы нашли,— переводя дыхание, пробормотала она и махнула Чилтену и Коссейджу.

Доктор Чилтен потребовал от мемфисских властей, чтобы для сенатора Мартин было организовано нечто вроде кабинета, в котором она могла бы переговорить с Ганнибалом Лектером. Чтобы сэкономить время, национальная гвардия нашла отсек в ангаре, который был торопливо переоборудован в какое-то подобие кабинета для встречи.

Сенатору Мартин пришлось ждать в ангаре, пока доктор Чилтен руководил доставкой Лектера в это помещение. Она не могла оставаться в машине. Она ходила кругами под высоким сводом ангара, то и дело поднимая взгляд к высоким металлическим стропилам и снова опуская его на бетонное покрытие пола, испятнанное смазкой. Остановившись рядом со старым «Фантомом Ф-4», она прислонилась головой к его холодной обшивке. «Этот самолет старше Кэтрин. Боже милостивый, да скорей же...»

— Сенатор Мартин,— позвал ее майор Бахман. Стоявший в дверях Чилтен кивнул, приглашая ее внутрь.

В комнате стоял письменный стол для доктора Чилтена и стулья для сенатора Мартин, ее помощника и майора Бахмана. Видеооператор был готов фиксировать на пленке ход встречи. Чилтен уточнил, что таково было одно из требований Лектера.

Собравшись и поднявшись, сенатор Мартин вошла в помещение. Она с трудом переводила дыхание. Ей бросилось в глаза, что Коссейдж тоже полон напряжения.

В середине комнаты на массивном дубовом стуле, привинченном к полу, в одиночестве сидел доктор Лектер. Одеяло, закрывавшее его тело, не давало видеть его смирительную рубашку и прикованные к ножкам стула ноги. Но на нем по-прежнему была уродливая маска хоккейного вратаря, которая не позволяла ему вцепиться зубами в того, кто подойдет к нему слишком близко.

— В чем дело? — не могла скрыть своего удивления сенатор, ведь идея встречи исходила из того, что в ее ходе достоинство доктора Лектера ничем не будет унижено. Бросив взгляд на Чилтена, сенатор Мартин повернулась к Коссейджу, который держал в руках бумаги.

Встав, доктор Чилтен подошел сзади к доктору Лектеру и, бросив взгляд в объектив камеры, неторопливо развязал крепления маски, после чего торжественно снял ее.

— Сенатор Мартин, разрешите представить вам доктора Дектера.

Поведение доктора Чилтена напоминало манеру держаться конферансье, и после исчезновения дочери она испугала сенатора Мартин едва ли не больше всего. Доверие, которое было она питала к Чилтену после его уверенных суждений, уступило место холодку опасения, что он и в самом деле дурак.

Но сейчас ей придется отбросить все опасения.

Завиток волос лежал на лбу доктора Лектера, оттеняя его карие спокойные глаза. Лицо его было бледно, как маска. Сенатор Мартин и Ганнибал Лектер смотрели друг на друга — одна была собрана и напряжена, поведение же другого нельзя было описать в понятных человеку выражениях.

Вернувшись за свой стол, доктор Чилтен обвел всех присутствующих взглядом и начал:

— Доктор Лектер дал понять мне, сенатор, что он хотел бы помочь расследованию, предоставив в его распоряжение некоторые специфические сведения, которыми он обладает,— в обмен на улучшение условий его содержания в заключении.

Сенатор Мартин взяла в руки документ.

— Доктор Лектер, я держу официальное заявление, которое готова подписать. В нем сказано, что я окажу вам содействие. Хотите ли вы ознакомиться с ним?

Подождав ответа, она решила, что Лектер не собирается отвечать ей и уже склонилась к столу, чтобы подписать документ, как услышала его голос.

— Не буду тратить ваше время и время, отпущенное Кэтрин, торгуясь о мелких привилегиях. Стараниями тех, кто пытается сделать себе на этом деле карьеру, и так уже потеряно достаточно времени. Позвольте мне помочь вам, и я не сомневаюсь, что вы поможете мне, когда все будет кончено.

— Можете на это рассчитывать. Брайан?

Коссейдж положил перед собой блокнот.

— Имя Буффало Билла — Вильям Рубин. Он предпочитает называть себя Билли Рубином. Он обратился ко мне в апреле или мае 1975 года, по рекомендации моего пациента Бенджамена Распайла. Он сказал, что живет в Филадельфии, не помню точно адрес, но в Балтиморе он останавливался у Распайла.

— Где ваши записи в истории болезней? — вмешался майор Бахман.

— Все истории болезни моих пациентов были уничтожены по решению суда вскоре после...

— Как он выглядит? — спросил майор Бахман.

— Вас это интересует, майор? Сенатор Мартин...

— Дайте мне его возраст, описание внешности, словом, все, что вы сможете припомнить,— сказал майор Бахман.

Не отвечая ему, доктор Лектер погрузился в свои мысли. Он думал совершенно о другом — об анатомической точности фигур на «Плоту «Медузы» Жерико — и если он и слышал задаваемые ему вопросы, то не подал виду.

Когда наконец сенатор Мартин попросила его обратить внимание на нее, они уже были одни в комнате. Перед ней лежал блокнот Коссейджа.

Глаза доктора Лектера остановились на ней.

— Покрытие пола тут пахнет сигарами,— сказал он.— Вы сами выхаживали Кэтрин?

— Простите? Сама ли я...

— Вы кормили ее грудью?

— Да.

— Она вас высасывала, не так ли?..

Зрачки ее потемнели; доктор Лектер увидел, какую боль он причинил ей, и счел это ощущение восхитительным. На сегодня хватит.

— Вильям Рубин примерно шести футов и одного дюйма ростом,— продолжил он.— Сейчас ему лет тридцать пять. Он крепкого телосложения — когда я знал его, в нем было сто девяносто фунтов и с тех пор, как я предполагаю, он еще прибавил. Он шатен, и у него светло-голубые глаза. Передайте мои слова, и они возьмутся за дело.

— Да, так я и сделаю.— Она передала свои записи кому-то ожидавшему за дверью.

— Я видел его только один раз. Он позвонил мне и договорился еще об одной встрече, но так больше и не пришел.

— Почему вы считаете, что это был Буффало Билл?

— Он уже тогда убил несколько человек и делал с ними нечто подобное, разделывая их как анатом. Он сказал, что хочет прекратить, и ему нужна какая-то помощь, но на самом деле он хотел всего лишь почесать язык на эту тему. Его интересовало насилие.

— И вы не... то есть, он был уверен, что вы не выдадите его?

— Он так не считал, но ему нравилось ходить по лезвию бритвы. За меня поручился его приятель Распайл.

— А Распайл знал, чем он занимается?

— Распайл был не очень общителен и нелюбопытен. Билли Рубин говорил мне, что у него были кое-какие уголовные делишки, но не вдавался в детали. У меня была на него заведена краткая история болезни. В ней не было ничего особенного, если не считать, что как-то Рубин сообщил мне, что у него было экзотическое заболевание дыхательных путей. Это все, что я помню, сенатор Мартин, и чувствую, что вы спешите. Если мне что-то еще придет в голову, я дам вам знать.

— Билли Рубин убил человека, чья голова была найдена в машине?

— Я уверен в этом.

— Вы знали, кто это такой?

— Нет. Распайл называл его Клаус.

— Является ли истиной все остальное, что вы рассказывали ФБР?

— Во всяком случае, в той же мере, в какой ФБР рассказывало правду мне, сенатор Мартин.

— Я уже провела некоторые предварительные переговоры о вас в Мемфисе. Мы обсудим ситуацию, и вас переведут в Браши-Маунтин, когда... когда нам удастся довести дело до конца.

— Благодарю вас.. Я бы хотел иметь под руками телефон, если мне что-то придет в голову...

— Он у вас будет.

— И музыку. Гленна Гоулда, «Вариации на темы Голдберга»? Не слишком ли много я прошу?

— Отлично.

— Сенатор Мартин, не доверяйте ничему, что исходит от ФБР. Джек Кроуфорд никогда не ведет честную игру с другими агентствами. Это такая публика. Он хочет сам произвести арест. «Схватить за шиворот», как они говорят.

— Благодарю вас, доктор Лектер.

— У вас миленький костюмчик,— сказал он ей вслед. 

 ГЛАВА 33

Подвальные помещения в доме Джейма Гамба, где комната переходила в комнату, походили на лабиринт, в котором блуждаешь в кошмарном сне. В своих прошлых жизнях, когда он был робок и застенчив, мистер Гамб лучше всего себя чувствовал в самой потаенной комнате, расположенной дальше всех остальных от лестницы. В отдаленных уголках подвала находились помещения, оставшиеся от прошлых обитателей дома, которые Гамб не открывал годами. Некоторые из них, образно говоря, по-прежнему казались ему обитаемыми, хотя звуки, когда-то доносившиеся из-за их дверей, давным-давно сменила мертвая тишина.

Уровень пола в разных комнатах менялся в пределах фута. Приходилось, спотыкаясь, переступать через высокие пороги. Перекатывать с места на место тяжелые вещи было невозможно и нужно было с трудом их перетаскивать. Если приходилось подталкивать перед собой какое-то создание, оно спотыкалось, плакало и умоляло, то и дело стукаясь головой о притолоки и стены — это тоже было трудное, а порой и опасное дело.

По мере того, как в нем копилась мудрость и он обретал уверенность в себе, мистер Гамб ощущал, что у него нет больше необходимости искать для спокойствия души отдаленные уголки в подвале. Теперь он предпочитал обитать в большой комнате нижнего этажа рядом с лестницей, помещении, в котором были вода и электричество.

Подвал же теперь был погружен в полную тьму.

Из темного провала в комнате с грунтовым полом, в котором пребывала Кэтрин Мартин, не доносилось ни звука.

Мистер Гамб тоже находился в подвале, но не в этой темнице.

В комнате под лестницей стояла неподвластная человеческому взгляду тьма, но она была полна шелестящих звуков и шорохов. Капала вода и тихонько журчали трубы; звуки эти в молчании комнаты отдавались до странности гулким эхо. Воздух тут был сырым и прохладным. Пахло давленой травой. Шуршание расправляющихся крылышек, легкое щелканье и цоканье. Тихое сопение — то были уже звуки, свойственные только человеку.

В комнату не попадало ни одного кванта света, который мог бы уловить глаз человека, но мистер Гамб, присутствовавший тут, все видел отлично, хотя окружение представало перед ним своеобразным сплетением теней, залитых интенсивным зеленым светом. На нем была пара прекрасных инфракрасных очков ночного видения (из израильских военных запасов; меньше, чем за четыреста долларов), и направленное инфракрасное излучение падало на стоящую перед ним проволочную клетку. Поглощенный своим занятием, он сидел на краю стула с высокой спинкой, наблюдая за насекомыми, которые карабкались по веточкам. Юное имаго только что вылезло из треснувшей хитиновой оболочки куколки на влажную землю, покрывающую пол клетки. Оно осторожно полезло по веточке паслена, ища места, где могло бы расправить влажные крылышки, повисшие у нее за спиной, и остановилось на горизонтальной веточке.

Мистеру Гамбу пришлось нагнуться пониже, чтобы проследить все ее действия. Мало-помалу крылышки, подрагивая прожилками, стали оживать, но еще были плотно прижаты друг к другу.

Прошло два часа. У мистера Гамба затекли все конечности, и он с трудом пошевелился. Снова включив источник инфракрасных лучей, он удивился, увидев, какого прогресса достигло насекомое. Дожидаясь окончательного результата, он осмотрел помещение, в котором выделялся большой аквариум, полный заготовленной зелени. Повсюду виднелись его последние приобретения, которые в зеленом свете очков ночного видения напоминали предметы, залитые зеленым светом морских глубин. В поле зрения попал большой верстак с металлической опорной плитой и тисками, над которыми висела небольшая лебедка. К стене была прикреплена большая раковина. Все окружение было зеленого цвета. Мотыльки, порхающие по комнате, проносились фосфоресцирующими звездочками.

Он вовремя успел обратить свое внимание на клетку. Крупная бабочка наконец распростерла крылья, скрывавшие изображение на спине. Потрепыхав ими, она опустила их прозрачную пелену, и зловещий рисунок на спине стал доступен взгляду. Человеческий череп, ясно вырисовывающийся среди густых волосков на спине, в упор смотрел на зрителя. Под сводом черепа виднелись черные провалы глазниц и выступающие скуловые кости. На месте челюсти зиял провал.

Игра природы разместила на спине насекомого это зловещее изображение.

Мистер Гамб почувствовал облегчение и вспышку озарения. Наклонившись, он легко дунул на бабочку. Та приподняла острый хоботок и гневно пискнула.

Не выключая источник инфракрасного освещения, он бесшумно прошел к яме. Чтобы дыхание его было неслышным, он открыл рот. Он не хотел, чтобы доносящиеся снизу звуки могли испортить его прекрасное настроение. Выпуклые линзы его очков напоминали глаза краба на стебельках. Мистер Гамб понимал, что они не украшают его, но они позволяли ему прекрасно проводить время в темноте подвала, где он от души предавался своим играм.

Склонившись над провалом, он позволил невидимым лучам упасть вниз.

Материал лежал на боку, свернувшись подобно креветке. Похоже, что она спала. Ведро для отходов стояло рядом. Она уже не пыталась больше делать глупости, обрывая шнурок в тщетной попытке вскарабкаться по стенам. Во сне она натянула на лицо край циновки и посасывала большой палец.

Неторопливо осматривая Кэтрин по мере того, как круг зеленоватого света скользил по ее телу, мистер Гамб обдумывал стоящие перед ним проблемы.

С человеческой кожей чертовски трудно иметь дело, если требования к ней столь высоки, как у мистера Гамба. С самого начала предстояло принять основополагающие решения и главное из них заключалось в определении места, где предстояло сделать разрез.

Он скользнул лучом по спине Кэтрин. В общем-то начинать надо было бы именно отсюда, но как он справится один? Как бы ему ни хотелось, за помощью в этой ситуации ни кому не обратишься. Он знал о существовании таких мест и кругов, в которых его усилия были бы встречены полным одобрением и пониманием — но с этим еще придется подождать. Есть нечто, что предстоит сделать только ему самому. Испортить разрезом лицевую часть материала — святотатство. Это он представлял себе совершенно ясно.

Зеленоватый свет не позволял мистеру Гамбу уверенно судить об окраске кожи Кэтрин, но, похоже, она несколько побледнела. Скорее всего, она сидела на какой-то диете, когда попала к нему.

Опыт научил его пережидать от четырех дней до недели, прежде чем пожинать плоды. Потеря веса заставляет несколько опадать кожные покровы и их проще снимать. К тому же голод ослабляет силы объекта и с ним легче справляться. Он становится более покладист. Он расстается со стремлением к глупому сопротивлению. В то же время, объект должен получать некоторый рацион, чтобы предотвратить деструктивные изменения кожных покровов.

Существо внизу явно заметно похудело. Его настолько снедало желание поскорее приняться за дело, что он просто не мог позволить себе — и не должен был — ждать еще больше. Завтра днем он сможет приняться за дело. Или завтра вечером. В крайнем случае, еще через день. Одним словом, скоро. 

 ГЛАВА 34

Кларисса Старлинг узнала в сводке теленовостей очертания Стоунхиндж -Виллы. Квартал в восточном Мемфисе, скопление коттеджей и отдельных домов в виде подковы вокруг стоянки машин.

Старлинг оставила свой арендованный «Шевроле-Селебрити» в середине стоянки. Здесь жили высокооплачиваемые «синие воротнички» и нижний эшелон руководителей — ей сказали об этом вереницы «Камарос» и «Тран-сармс». Рядом с ней на стоянке блестели свежей краской трейлеры, в которых можно было выезжать на уик-энды и моторные лодки на прицепах.

Стоунхиндж-Вилла — это словосочетание раздражало Старлинг каждый раз, когда она слышала его. Скорее всего, апартаменты полны белых плетеных кресел и мохнатых ковриков персикового цвета. Под стеклом на кофейном столике лежат снимки. Тут же кулинарные справочники «Обед на двоих» и «Блюда из фондю». Старлинг, чьим единственным обиталищем была спальня в общежитии ФБР, нетерпимо относилась к таким вещам.

Но ей необходимо было как можно лучше узнать Кэтрин Бейкер Мартин, и ей казалось странным, что дочь сенатора выбрала такое место для жилья. Старлинг познакомилась с краткими биографическими материалами, которые успело собрать ФБР, и из них вытекало, что Кэтрин Мартин была блистательной неудачницей. Она провалилась, поступая в Фармингтон, и два года подряд ей не везло в Миддлбери. Ныне она была студенткой педагогического факультета Юго-Восточного университета.

Старлинг легко могла представить себе рассеянную, занятую только собой ученицу закрытой частной школы, одну из тех, кого невозможно заставить слушать. Стралинг понимала, что должна вести себя в этом доме с предельной осторожностью, потому что над ней властвовали ее собственные предубеждения. Старлинг тоже довелось учиться в такой школе, но она жила только учебой, и ее познания были куда лучше, чем состояние ее одежды. Ей довелось насмотреться на детей из богатых семей, раздираемых бедами и тревогами. За многих из них она бы и гроша ломаного не дала, но со временем она поняла, что невнимание к окружающим может быть средством избежать боли, и такое поведение часто ошибочно принимается за пустоту и равнодушие.

Лучше представлять себе Кэтрин в виде ребенка, который сидит в парусной лодке рядом с отцом, какой она была в том фильме, демонстрацией которого сопровождалось обращение сенатора Мартин по телевидению. Она подумала, старалась ли Кэтрин как-то порадовать своего отца, когда была маленькой. Она попыталась представить себе, как вела себя Кэтрин, когда к ней пришли и сказали, что ее отец мертв, умер от инфаркта в сорок два года. Старлинг не сомневалась, что Кэтрин остро ощущала его потерю. Думая о такой потере, которую Старлинг тоже довелось пережить, она почувствовала себя как-то ближе к молодой женщине.

Старлинг поняла — ей необходимо проникнуться к ней любовью, что поможет понять ее.

Старлинг видела, где расположено обиталище Кэтрин Бейкер — перед входом стояли две патрульные машины из автоинспекции полиции Тенесси. На стоянке и на полосе земли, примыкающей к дому, еще были видны пятна белого порошка. Бюро расследований, скорее всего, пыталось зафиксировать пятна масла или другие следы порошком пемзы или другой инертной субстанцией. Кроуфорд говорил, что БР в Тенесси работает отлично.

Старлинг прошла мимо беспечно отдыхающих велосипедов и лодок, прицепы с которыми были расположены в специально отведенном месте стоянки перед апартаментами Бейкер. Вот тут Буффало Билл и отловил ее. Достаточно близко к ее дверям, чтобы она решила оставить их открытыми, выходя из дома. Каким-то образом он выманил ее наружу. Должно быть, приманка была на первый взгляд совершенно безобидной.

Старлинг знала, что мемфисская полиция буквально сбилась с ног, идя от дверей к дверям и опрашивая всех поголовно, но никто буквально ничего не видел — так что, может быть, он захватил Кэтрин где-то подальше, среди высоких трейлеров. Должно быть, оттуда он наблюдал за ней. Расположившись в каком-то транспортном средстве — иначе быть не может. Девушки с внешностью и формами Кэтрин встречаются не так уж часто. Похититель не мог себе позволить затаиться в уединенном месте и терпеливо ждать, пока покажется нужная ему особь. Так он мог сидеть день за днем и никого не увидеть.

Все его жертвы отличались крупными размерами. У всех до одной были пышные формы. Некоторые из них были располневшими. «Так что он подыскивает себе то, что его устраивает». Вспомнив слова доктора Лектера, Старлинг поежилась. Доктор Лектер, новый обитатель Мемфиса.

Старлинг сделала глубокий вдох, надула щеки и медленно выпустила воздух. «Давайте-ка посмотрим, что удастся узнать о Кэтрин».

Полицейский штата в своей шляпе типа «Смоки-Мед-ведь», стоящий у дверей квартиры Кэтрин Бейкер, ответил на ее вопросы. Когда Старлинг показала ему свое удостоверение, он впустил ее внутрь.

— Офицер, мне необходимо обозреть тут все вокруг.— «Обозреть» было самым подходящим словом.

Он кивнул.

Если зазвонит телефон, не обращайте на него внимания. Я сам отвечу.

На стойке в кухне Старлинг увидела магнитофон, подсоединенный к телефону... Рядом стояли еще два новых телефона. На одном не было номеронабирателя — прямая линия в службу безопасности «Соузерн Белл».

— Могу ли я чем-то помочь вам? — спросил юный полицейский.

— Полиция тоже здесь?

— В квартире никого нет из членов семьи. Я тут, чтобы контролировать телефон. Вы можете осмотреть вещи, если вам это нужно.

— Хорошо. Я тут осмотрюсь.

— О’кей.— Молодой стражник развернул газету, которую он положил на диван и занял свое место.

Теперь Старлинг необходимо было сконцентрироваться. Она хотела бы остаться одна в квартире, но сейчас ей оставалось только благодарить Бога, что помещение не забито копами.

Начала она с кухни. Для серьезной готовки она явно не предназначалась. Кэтрин направилась сюда за поп-корном, как сказал ее дружок. Старлинг открыла морозильник. В нем были два пакетика поп-корна, предназначенных для разогревания в микроволновой печи. Место парковки из кухни увидеть было невозможно.

— Откуда вы?

Старлинг не услышала вопроса.

— Откуда вы?

Полицейский, расположившийся на диване, смотрел на нее из-за обреза газетного листа.

— Из Вашингтона,— ответила она.

На водопроводной трубе, идущей от раковины, были видны царапины — явно вынимали сифон и исследовали его содержимое. Бюро в Тенесси работало не за страх, а за совесть. Ножи были туповаты. Посудомойка была открыта, но посуда в ней так и осталась. В холодильнике были только кусок сельского сыра и фруктовый салат. Кэтрин Мартин предпочитала стряпать и питаться на скорую руку полуфабрикатами; может, у нее было и привычное место, этакий ресторанчик «драйв-ин». Имеет смысл проверить.

— Вы из конторы генерального прокурора?

— Нет, из ФБР.

— Прокуратура тоже подключилась. Слышал на инструктаже. А вы давно в ФБР?

В отделении для овощей лежал старый кочан капусты. Старлинг откатила его в сторону и увидела под ним коробочку для драгоценностей. Пустую.

— Вы давно в ФБР?

Старлинг посмотрела на молодого полисмена.

— Послушайте, вот что я вам скажу. Скорее всего, мне потребуется кое-что узнать у вас после того, как я кончу тут осматриваться. Может быть, вы сможете мне помочь.

— Ясное дело. Если я могу...

— Хорошо, договорились. Давайте поговорим потом. А теперь мне надо подумать.

— Нет проблем.

Спальня была яркая и солнечная — как раз то, что Старлинг любила. В ней были дорогие обои и куда лучшая обстановка, чем могли себе позволить большинство молодых женщин. В ней стояла ширма работы Короманделя, шкаф красного дерева и отличный письменный стол мореного ореха. Двуспальная кровать. Старлинг приподняла край покрывала. Левая половина ложа была на колесиках, а правая стояла прямо на ножках. «Кэтрин, должно быть, сдвигала их вместе, когда ей было нужно. Скорее всего, у нее был еще любовник, о котором ее дружок не подозревал. Или, может быть, они иногда оставались у нее на ночь. Автоответчик не поставлен на запись. Так что ей нужно было быть на месте, когда звонила мать».

Автоответчик был такой же, как у нее, обычный «Фон-Мейт». Она открыла верхнюю панель. Провода, ведущие на «вход» и на «выход» были отключены. На их месте была карточка: «Собственность отделения Бюро в Тенесси».

Комната производила аккуратное впечатление, но все же чувствовалось, что тут производили обыск мужчины с большими неуклюжими руками, которые, как ни старались складывать вещи в том же порядке, все же оставляли после себя беспорядок. Старлинг догадалась бы, что тут делалось, даже и не видя отпечатков чужих пальцев на гладких лакированных поверхностях.

Она не могла себе представить, чтобы преступление хоть каким-то боком коснулось и спальни. Кроуфорд, скорее всего, был полностью прав, Кэтрин была захвачена на стоянке. Но Старлинг хотела узнать ее получше, посмотреть на обстановку, в которой та жила. Живет, поправилась Старлинг. Она живет здесь. -

На ночном столике лежала телефонная книга, бумажная салфетка «Клинекс», коробка с использованными платками, а за ней «Полароид — 70»; от него шел кабель к небольшому штативу, который в сложенном состоянии лежал рядом. «Хммм». Застыв на месте, как ящерица при виде опасности, Старлинг уставилась на камеру. Она и моргнула, как ящерица, но не притронулась к камере.

Содержимое шкафа куда больше заинтересовало Старлинг. Кэтрин Бейкер Мартин, на вещах которой была метка прачечной «К-Б-М» обладала немалым количеством одежды; большинство ее было высокого качества. Старлинг узнала много этикеток модных магазинов, включая «Гарфинкель и Бриджис» в Вашингтоне. «Подарки от мамы»,— подумала Старлинг. Прекрасные платья классических моделей, как прикинула Старлинг, позволяли предполагать, что в Кэтрин было от 145 до 165 фунтов; здесь же лежало несколько пар толстых рейтуз и свитеров из дорого магазина. На полочках внизу шкафа стояло двадцать три пары туфель. Несколько из них были модели «Феррагамос» 10-го размера; тут же модные кроссовки «Рибок» и прогулочные туфли с высокой шнуровкой. На верхней полке размещались легкий рюкзачок и теннисная ракетка.

Типичный набор обеспеченного дитяти, студентки, будущей учительницы, которая живет куда лучше, чем большинство ее сверстников.

На столе лежало несколько писем. Небрежный почерк бывших соучеников, с которым она училась на Востоке. Гашеные марки, проштемпелеванные конверты. В нижнем ящике стола оберточная бумага для подарков, всех цветов и размеров. Старлинг пропустила ее между пальцами. Она прикидывала, о чем стоило бы спросить продавца в местном магазине «драйв-ин», когда пальцы ее нащупали в стопе бумаги какой-то пакетик, толстый и плотный; рука мимолетно скользнула мимо него, а потом снова вернулась к находке. Она была нацелена на поиск того, что отличалось от нормального порядка вещей и скосила глаза на пакетик, лишь когда уже наполовину вытащила его. Он был обернут в какой-то синий материал, напоминающий на ощупь толстую промокательную бумагу и отпечатанный на ней рисунок был грубоватой имитацией пса Плуто из комиксов. Тут был целый ряд таких собачек, напоминающих Плуто, ярко-желтого цвета, но они были нарисованы без соблюдений пропорций.

— Кэтрин, Кэтрин,— пробормотала Старлинг. Вынув пинцет из сумочки, она с его помощью положила пакетик из цветной бумаги в пластиковый мешочек и пока оставила его на кровати.

Коробочка для драгоценностей, которую можно увидеть в спальне каждой девушки, стоявшая на туалетном столике, была из тисненой кожи. В двух ее отделениях лежали украшения для одежды, не представлявшие особой ценности. Старлинг прикинула, что, может быть, более ценные вещи хранились в морозильнике под кочаном капусты, но, если так, то кто же взял их. Запустив пальцы под крышку, она открыла потайное отделение ящичка. Оно было пусто. Ей оставалось только удивляться, для кого предназначено такое отделение — во всяком случае, от взломщиков оно не укроется. Оставив коробку для драгоценностей в покое, она выдвинула ящик туалетного столика, и ее рука коснулась конверта, прикрепленного липкой лентой.

Натянув перчатки, она вытащила пустой ящик и осмотрела его. Ко дну его был прикреплен бесцветной лентой коричневый конверт. Клапан его был всего лишь опущен, а не приклеен. Она поднесла бумагу к лицу. Отпечатками пальцев тут и не пахло. Старлинг пустила в ход пинцет, чтобы открыть конверт и вытащить его содержимое. В конверте было пять снимков «Полароида», и она стала вынимать их один за другим. На снимках было изображение совокупляющихся мужчины и женщины. Очертания лиц невозможно было определить. Два из снимков были сделаны со стороны женщины, два — мужчины, а один — при помощи автоспуска со штатива, лежавшего ныне на ночном столике.

По изображениям на снимках судить было трудно, но поскольку женщина, изображенная во весь рост на одном из них, весила никак не меньше 145 фунтов, можно было предположить, что это Кэтрин Мартин. У мужчины на члене был предмет, напоминающий кольцо из черного дерева. Четкость снимков была недостаточна, чтобы можно было разобрать детали. Разве что у мужчины был шрам после удаления аппендикса. Каждая из фотографий была в прозрачной полиэтиленовой оболочке, и Старлинг сложила их обратно в тот же самый коричневый конверт и вернула ящик на место.

— Похоже, что мой бумажник заинтересовал бы вас куда больше,— раздался голос у нее за спиной.— А я и не думала, что тут можно что-то найти.

Старлинг посмотрела в зеркало. В дверях спальни стояла сенатор Рут Мартин. У нее был усталый вид.

Старлинг повернулась к ней.

— Здравствуйте, сенатор Мартин. Вы хотите прилечь? Я уже почти кончила.

Даже в таком предельно измотанном состоянии сенатору Мартин удавалось сохранить присутствие духа, и, собирая свои вещи, Старлинг это сразу почувствовала.

— Будьте любезны, кто вы такая? Я была уверена, что полиция тут больше не появится.

— Меня зовут Кларисса Старлинг, я из ФБР. Вы говорили с доктором Лектером, сенатор?

Мне называли ваше имя.— Сенатор Мартин закурила и смерила Клариссу взглядом с головы до ног.— И нам еще предстоит убедиться, что вы собой представляете. Так что же вы тут искали, офицер Старлинг? Что вы нашли ценного?

— Кое-какие бумажки, которые нам нужно на несколько минут для проверки.— Это было все, что Старлинг нашлась ответить.

— В ювелирном ящичке моей дочери? Дайте-ка взглянуть.

Услышав голоса в соседней комнате, Старлинг понадеялась, что их разговор будет сейчас прерван.

— Это с вами мистер Копли, специальный агент ФБР в Мемфисе?..

— Нет, это не он, и вы не ответили на мой вопрос. Не стоит спорить, но я любым образом увижу, что вы вытащили из ящичка моей дочери.— Повернув голову, она из-за плеча позвала кого-то.— Пол! Пол, не можете ли вы подойти к нам? Офицер Старлинг, вы должны знать мистера Крендлера из Министерства Юстиции. Пол, это та девушка, которую Джек Кроуфорд посылал к доктору Лектеру.

Лысая голова Крендлера была покрыта загаром, и выглядел он лет на сорок.

— Я знаю, кто вы, мистер Крендлер. Здравствуйте,— сказала Старлинг. «Представляет интересы отдела уголовных расследований среди конгрессменов, человек скандальный и к тому же помощник заместителя генерального прокурора, спаси и помилуй меня, Господи».

— Офицер Старлинг нашла что-то среди вещей моей дочери и положила находку в коричневый конверт. Я считаю, что у нас есть право увидеть результаты ее изысканий, не так ли?

— Офицер Старлинг,— сказал Крендлер.

— Могу ли я переговорить с вами, мистер Крендлер?

— Конечно, можете. Попозже.— Он требовательно протянул к ней руку.

Старлинг бросило в жар. Она понимала, что не может обвинять сенатора Мартин, но она никогда не простит Крендлеру выражение недоверия на его лице. Никогда.

— Ваша взяла,— сказала Старлинг. Она протянула ему конверт.

Крендлер, едва взглянув на первый же снимок, тут же опустил клапан конверта, который сенатор Мартин взяла у него из рук.

На нее было трудно смотреть, когда она просматривала снимки. Закончив, она подошла к окну и с закрытыми глазами застыла рядом с ним, подняв лицо к серому небу. При дневном свете было видно, как она осунулась и постарела, и руки у нее дрожали, когда она пыталась закурить.

— Сенатор, я...— начал Крендлер.

— Полиция уже обыскивала эту комнату,— сказала сенатор Мартин.— Я не сомневаюсь, что они нашли эти снимки, но у них хватило такта положить их на место и держать язык за зубами.

— Нет, они их не нашли,— сказала Старлинг. Она причиняла боль этой женщине, но, черт побери...— Миссис Мартин, нам необходимо выяснить, кто этот мужчина, и вы должны понимать нас. Если это ее приятель, отлично. Я смогу это выяснить через пять минут. Никто не увидит эти снимки, и Кэтрин нет необходимости знать об этом.

— Буду на это рассчитывать.— Сенатор Мартин положила конверт в свою сумочку, и Крендлер ей не препятствовал.

— Сенатор, это вы взяли драгоценности из морозильника в кухне? — спросила Старлинг.

В дверях показалась голова помощника сенатора Брайана Коссейджа.

— Прошу прощения, сенатор... мы можем понаблюдать, как ФБР ищет имя Вильяма Рубина.

— Идите, сенатор Мартин,— сказал Крендлер,— Я на секундочку задержусь.

Рут Мартин покинула комнату, так и не ответив на вопрос Старлинг.

Пока Крендлер закрывал дверь спальни, Старлинг представилась возможность присмотреться к нему. Его пиджак был образцом портняжного искусства, и оружия у него с собой не было. Сияние его туфель на полудюймовых каблуках не бросалось в глаза, потому что они тонули в густом ворсе ковра.

Несколько мгновений он стоял с опущенной головой, не отпуская дверной ручки.

— Вы отменно провели обыск,— сказал он, поворачиваясь.

На такую дешевую уловку Старлинг было не поймать. Она в упор посмотрела на него.

— В Куантико готовят хороших специалистов,— сказал Крендлер.

— Воров там не готовят.

— Я это знаю,— сказал он.

— Трудно поверить.

— Да бросьте.

— Так мы будем заниматься снимками и содержимым морозильника? — спросила она.

— Да.

— Мистер Крендлер, что это за имя — «Вильям Рубин»?

— Лектер сказал, что так зовут Буффало Билла. Мы передали эти данные в отдел индентификации. Гляньте вот на это.— Он протянул ей запись беседы сенатора Мартин с Лектером, слепую копию со старого принтера.

— Есть какие-нибудь идеи? — спросил он, когда она кончила читать.

— Тут нет ничего, что стоило бы разжевать и обдумать,— сказала Старлинг,— Он сообщил, что это белый мужчина по имени Билли Рубин, у которого в свое время было тропическое заболевание. Что бы ни было, во лжи уличить его вы не сможете. В худшем случае, он скажет, что ошибся, был введен в заблуждение. Я надеюсь, что он говорит правду. Но он мог себе позволить просто поиздеваться над ней. Мистер Крендлер, он на это вполне способен. Вы сами... видели его?

Крендлер покачал головой и фыркнул.

— Насколько нам известно, доктор Лектер убил девять человек. Он никогда не выйдет на свободу и для него ничего не имеет значения — он может взять на себя сколько угодно трупов, но его положение не изменится. Поэтому единственное, что ему осталось — это издеваться. Вот почему мы ведем с ним такую игру...

— Я знаю, какие игры вы с ним ведете. Я слушал запись, сделанную Чилтеном. Не берусь утверждать, что вы ошибались — скажу лишь, что теперь все кончено. Лаборатория поведенческих структур может возиться с тем, что вам удалось у него выяснить — аспект транссексуализма — поскольку он тоже представляет интерес. Завтра вы вернетесь к своим занятиям в Куантико.

«Ну и ну». Я нашла кое-что еще.

Пакет в обертке из цветной бумаги остался лежать незамеченным на кровати. Она протянула его Крендлеру.

— Что это?

— Похоже на листки с изображением Плуто.— Пусть он сам выясняет все остальное. Информация у него в руках. И все же...

— Я не сомневаюсь, что это промокательная бумага, пропитанная раствором ЛСД. Середина семидесятых или еще раньше. Сегодня она представляет довольно любопытный предмет. Имеет смысл выяснить, как она попала к ней. Чтобы выяснить, надо проверить.

— Вы можете взять ее с собой в Вашингтон и передать в лабораторию. Отправляетесь вы через несколько минут.

— Мы можем провести проверку с помощью полевого набора. Если в полиции есть стандартный набор для опознания наркотиков, там имеется тест «Джи», и через две секунды мы сможем...

— Возвращайтесь в Вашингтон — и на уроки,— сказал он, открывая дверь.

— Мистер Кроуфорд проинструктировал меня...

— Теперь ваши инструкции заключаются в том, что говорю я. В данный момент вы подчиняетесь не Кроуфорду. В данный момент вы обязаны руководствоваться правилами, одинаковыми для всех стажеров, и не высовывать носа из Куантико — понимаете меня? Самолет в два десять. И чтобы вы были на его борту.

— Мистер Крендлер, отказавшись говорить с балтиморской полицией, доктор Лектер беседовал только со мной. Он может снова изъявить такое желание. И мистер Кроуфорд думает...

Крендлер снова прикрыл двери, но на этот раз движения были резки.

— Офицер Старлинг, у меня нет необходимости объясняться с вами, но все же выслушайте меня. Мнение лаборатории поведенческих структур носит только совещательный характер и всегда было таковым. И будет. Джеку Кроуфорду пора уходить на заслуженный отдых. Я искренне удивлен, что он еще может работать с такой отдачей. Он сделал глупость, не ставя сенатора Мартин в известность о своих действиях и тем самым крепко подставился. Но с его послужным списком, с близящимся уходом в отставку даже она не может причинить ему много вреда. Так что на вашем месте я бы не очень беспокоился об уровне его пенсии.

Старлинг даже слегка растерялась и вышла из себя.

— У вас есть кто-то еще, у кого на счету трое задержанных убийц-маньяков? Вы знаете другого, который задержал хоть одного из них? Вы не должны позволять ей действовать подобным образом, мистер Крендлер.

— Вы, должно быть, весьма талантливая девочка, иначе Кроуфорд не имел бы с вами дела, так что я вам скажу: не выходите из себя и следите за своими словами, а то вам никогда не подняться выше машинописного бюро. Неужели вы не понимаете — единственная причина, по которой вас послали к Лектеру, первым делом заключается в том, чтобы вы получили какую-то новую информацию для вашего Директора, которую он сможет пустить в ход в Капитолии. В результате «исследования» доктора Лектера удалось без сучка и задоринки раскрутить тяжелое преступление — и он как зайца из шляпы вытащит это дело, когда будет проталкивать свой бюджет. Конгрессмены будут есть у него из рук. Вы отстраняетесь от дела, офицер Старлинг. Вы не в форме. Я знаю у вас есть дополнительное удостоверение. Дайте-ка его сюда.

— Оно мне нужно, чтобы я могла быть на самолете с оружием. А пистолет — собственность Куантико.

— Пистолет. Исусе. Сразу же по прибытии на место верните удостоверение.

Сенатор Мартин, Коссейдж, техник и несколько полицейских стояли у видеоэкрана терминала, который с помощью модема был подключен к телефону. Если информация доктора Лектера поступала в Вашингтон, «горячая линия» Национального Информационного центра криминальных расследований готова была тут же приступить к делу. Сюда же поступали новости из национального центра инфекционных заболеваний в Атланте: подобное заболевание было связано с вдыханием пыли, образующейся при обработке слоновой кости — чаще всего при производстве декоративных изделий. В Соединенных Штатах это считалось профессиональным заболеванием тех, кто делал ножи, обрабатывая сталь на точильных кругах.

При этом упоминании сенатор Мартин закрыла глаза. Они были сухи, и под веками жгло. Она стиснула в руках мятую бумажную салфетку Клинекс.

Молодой полицейский, который впустил Старлинг в дом, принес сенатору чашку кофе. Он по-прежнему был в шляпе.

Старлинг решила стоять до конца, но не позволить, чтобы ее выставили. Подойдя к женщине, она сказала:

— Желаю вам удачи, сенатор. Я надеюсь, что с Кэтрин все в порядке.

Сенатор Мартин кивнула, не глядя на нее. Крендлер настойчиво дал понять Старлинг, что ей необходимо удалиться.

— Я и не знал, что у нее нет права находиться здесь,— сказал молодой полицейский, когда она покидала помещение.

Крендлер вышел вместе с ней.

— Я питаю к Джеку Кроуфорду искреннее уважение,— сказал он.— Передайте ему, пожалуйста, что мы принимаем близко к сердцу проблемы, связанные с ... с Беллой и вообще все такое. А теперь отправляйтесь в школу и принимайтесь за учебу, хорошо?

— Будьте здоровы, мистер Крендлер.

И она осталась одна на стоянке со смутным ощущением, что ничего не понимает в этом мире.

Она смотрела на голубей, которые бродили среди трейлеров и прицепов с моторными лодками. Один из них клюнул скорлупу ореха и отбросил ее. Порыв сырого ветра встопорщил перья.

Старлинг хотелось, чтобы рядом оказался Кроуфорд и чтобы она смогла поговорить с ним. «Безделье и глупость — вот самое худшее, что может вас ждать — это он ей сказал.— Не теряйте ни минуты, и вам воздастся. Самое тяжелое испытание — не позволить гневу и раздражению помешать ясности мышления. В этом суть вопроса — сможете ли руководить или нет».

Она не сомневалась, что такая участь ей не суждена.

Ей было совершенно ясно, что как «специальный агент Старлинг» она ровным счетом ничего собой не представляет. Ничего — но ей надо было и дальше играть эту роль.

Она вспомнила бедную мертвую девушку, которую видела на столе в похоронном бюро в Поттере, Западная Вирджиния. «И ногти у нее были покрыты ярко-красным лаком, как та чертова парусная лодка».

Как ее звали? Кимберли.

Провалиться мне на месте, если эти сукины дети увидят, как я плачу.

Господи Боже мой, да девочек по имени Кимберли было четверо только в ее классе. Троих ребят звали Шон. Кимберли с ее именем из мыльной оперы так старалась обратить на себя внимание, протыкая дырки в ушах, чтобы выглядеть привлекательной и приукрашивая себя. И Буффало Билл, глядя на ее обвисшие груди, засунул дуло револьвера между ними, и выстрел оставил у нее в груди дыру, похожую на морскую звезду.

Кимберли, бедная девочка, ее сестра, которая так старательно сводила волосы с ног. Нечему удивляться — судя по ее лицу и фигуре, кожа была лучшим, чем она могла еще гордиться. Кимберли, кто вспоминает о тебе? Никто из сенаторов не ищет тебя. Не взмывают в небо реактивные самолеты, в которых сидят мужчины, озабоченные лишь тем, чтобы спасти тебя. Сумасшедший мир.

Старлинг посмотрела на часы. У нее было еще девяносто минут до самолета и оставалось одно маленькое дельце, которое она должна была завершить. Ей хотелось посмотреть в лицо доктора Лектера, когда он произносил «Билли Рубин». Если бы ей представилась возможность вглядеться в эти странные карие глаза, если бы она смогла уловить мерцание искорок в их глубине, ей многое стало бы ясно. Она подумала, что уловила бы скрытую в них тайную радость.

«Слава Богу, что хоть у меня не отобрали удостоверение».

 ГЛАВА 35 

Пока Старлинг торопливо гнала машину в густом потоке движения Мемфиса, на щеках у нее высохли две гневные слезы. Как ни странно, теперь она чувствовала легкость и свободу. Все происшедшее представало перед ней с неестественной ясностью, что служило для нее предупреждением — она готова вступить в драку, и поэтому сейчас она должна быть особенно осторожна в своих поступках.

По пути из аэропорта она уже проезжала мимо старого здания суда, и сейчас вид его не вызвал у нее беспокойства.

Властям Тенесси ничего не надо было от Ганнибала Лектера. Они решили приставить к нему надежную охрану, не подвергая опасности городскую тюрьму.

Ответ на сложившуюся ситуацию они нашли в здании бывшего суда, в котором была организована тюремная камера. Это было массивное здание черного гранита в готическом стиле. Рядом же размещались некоторые учреждения городского управления, и здание было символом города, помнящего свою историю.

Сегодня оно выглядело как средневековая крепость, окруженная полицией.

Стоянка была забита машинами разных правоохранительных органов — дорожный патруль, департамент шерифа графства Шелби, отделение ФБР в Тенесси, департамент исправительных работ. Здесь же стоял и полицейский пост, мимо которого Старлинг пришлось проехать, когда она искала места, где оставит свою взятую напрокат машину.

Присутствие доктора Лектера потребовало дополнительных мер предосторожности и вне здания. Как только в утренней сводке новостей было сообщено о его пребывании в городе, сразу же стали раздаваться угрожающие звонки; у его жертв было много друзей и родственников, которые с удовольствием увидели бы его мертвым.

Старлинг оставалось только надеяться, что Копли, местного агента ФБР тут нет. Она не хотела бы доставлять ему неприятностей.

Среди репортеров, толпившихся на лужайке у главного входа, она увидела макушку Чилтена. В этой же группе было и два телеоператора с мини-камерами. Старлинг решила не попадаться им на глаза. Подходя к входу, она отвернула голову в сторону.

Наряд полицейских штата, стоявших у входа, проверил ее удостоверение прежде, чем впустить в фойе, которое сейчас напоминало кордегардию. Полицейские из городского отдела охраняли единственный лифт, ведущий на верх башни, а другие перекрывали лестницу. Национальные гвардейцы, которые должны были подменить патрульных вокруг здания, пока, развалясь на диванах, скрытые от глаз публики, читали газеты.

За стойкой напротив лифта располагался сержант. На карточке, прикрепленной к лацкану его мундира, можно было прочитать «Тейт С. Л.»

— Никакой прессы,— сказал сержант, едва только увидев Старлинг.

— Никакой,— согласилась она.

— Вы из сотрудников генерального прокурора? — спросил он, увидев ее карточку.

— От помощника заместителя генерального прокурора Крендлера,— сказала она.— Я только что рассталась с ним.

Он кивнул.

— У нас тут собрались копы всех цветов и форм — и все хотят хоть взглянуть на доктора Лектера. Слава Богу, не так часто нам доводилось видеть такое создание. Вам придется переговорить с доктором Чилтеном прежде, чем подняться наверх.

— Я виделась с ним снаружи,— сказала Старлинг.— Еще сегодня рано утром мы занимались этим делом в Балтиморе. Могу я тут где-нибудь пристроиться, сержант Тейт?

Сержант поцокал губами.

— Вот сюда,— сказал он.— Правила проверки, мисс. Ни у кого из посетителей не должно быть оружия, полицейские они или нет.

Старлинг кивнула. Она выщелкнула патроны из обоймы револьвера, и сержант с удовлетворением наблюдал за точными движениями ее рук. Затем она протянула ему оружие рукояткой вперед, и он запер его в ящике своего письменного стола.

— Вернон, проводи ее.— Набрав трехзначный номер, он назвал в трубку ее имя.

Лифт, поставленный никак не позже 1920 года, поскрипывая, взнес ее наверх. Дверь из него открывалась на лестничную клетку, от которой отходил короткий коридор.

— Прямо сюда, мэм,— сказал полицейский.

На непрозрачном стекле дверей была надпись: «Историческое общество графства Шелби».

Почти весь верхний этаж башни представлял собой восьмиугольную комнату, выкрашенную в белый цвет, в которой и паркет и панели были из полированного дуба. В ней пахло воском и запахом книг. Поскольку тут почти не было мебели, комната казалась больше, чем на самом деле, едва ли не залом для собраний. В свое время тут был офис бейлифа, но теперь она выглядела гораздо лучше.

В ней дежурили два человека в униформе Исправительного департамента штата Тенесси. Полицейский поменьше ростом стоял у стола, когда вошла Старлинг. Полицейский покрупнее сидел на складном стуле в дальнем конце комнаты, лицом к клетке. Он наблюдал, чтобы заключенный не покончил с собой.

— У вас есть разрешение говорить с заключенным, мэм? — спросил полицейский у стола. На его карточке на лацкане было написано «Пембри Т. В.», и содержимое стола включало телефон, две полицейские дубинки и баллончик с газом «Мейс».

— Да, есть,— сказала Старлинг.— Я уже допрашивала его раньше.

— Вам известны правила? Барьер не переступать.

— Ни в коем случае.

Единственным резко выделяющимся цветным пятном в комнате был дорожный полицейский барьер, в броских оранжево-желтых полосах с ярко-желтыми катафотами, который сейчас стоял на гладком паркете в пяти футах перед дверью клетки. На вешалке располагались вещи доктора — маска, напоминающая хоккейную, и то, чего Старлинг никогда раньше не видела — смирительная рубашка образца, принятого в Канзасе. Она была сшита из толстой кожи, с длинными глухими рукавами и длинными завязками на спине — предмет, который нельзя было разорвать никакими силами в мире. Маска и смирительная рубашка черного цвета, болтающиеся на вешалке, составляли мрачноватую композицию, выделявшуюся на фоне белой стены.

Когда Старлинг подошла поближе к клетке, она разглядела доктора Лектера. Он читал, сидя за маленьким столиком, привинченным к полу. Спина его была обращена к дверям. Перед ним лежала стопка книг и ксерокопий документов, имевших отношение к Буффало Биллу, которые ему вручили в Балтиморе. Вдоль ножки стола тянулся провод от небольшого кассетного плейера. Как странно было видеть его вне стен больницы.

Ребенком Старлинг доводилось наблюдать такие камеры. С начала столетия их производила одна из компаний в Сент-Луисе и никто не мог делать их лучше — временная стальная клетка, которая любую комнату может превратить в тюремную камеру. Пол ее представлял лист закаленной стали, укрепленной на брусьях, а стены и потолок из прутьев стали холодной закалки решетчатым переплетением заполняли почти все помещение. Отверстий для окон в ней не было. Камера была выкрашена в безукоризненно белый цвет и залита ярким светом. Перед стульчаком унитаза стояла легкая бумажная ширма.

«Он как кладбищенская крыса. И жить ему в клетке, искупая свои грехи, пока сердце его не истончится в сухой лист».

Вздрогнув, она отогнала от себя эти мысли.

— Доброе утро, Кларисса,— сказал он, не поворачиваясь. Закончив страницу, он отметил место, где остановился и повернулся лицом к ней, положив руки на спинку стула и опустив на них подбородок.— Дюма сообщает нам, что, если добавить в бульон грудку петуха, который к осени откормился можжевеловыми ягодами, суп приобретает удивительный цвет и неповторимый аромат. Вам понравился бы такой суп, Кларисса?

— Я подумала, что вы захотите увидеть рядом с собой свои рисунки, чтобы они украшали ваше обиталище.

— Как предусмотрительно. Доктор Чилтен просто в эйфории от вас и собирается выставить Джека Кроуфорда из дела. Или вы явились, чтобы сделать последнюю попытку подольститься?

Полицейский в дальнем конце комнаты, который наблюдал за здоровьем и безопасностью заключенного, подошел поболтать к своему коллеге Пембри. Старлинг оставалось только надеяться, что они ничего не слышат.

— Меня никто не посылал. Я сама пришла.

— Люди скажут, что между нами возникла любовь. Не хотите ли вы спросить о Билли Рубине, Кларисса?

— Доктор Лектер, что бы там ни было... не обращая внимания на то, что вы наговорили сенатору Мартин, не посоветуете ли мне, что делать с вашей идеей о...

— Не обращая внимания — мне это нравится. Я вообще не собираюсь вам ничего советовать, Кларисса. .Вы пытались обманывать меня. И неужели вы думаете, что я буду поддерживать отношения с такой публикой?

— А я думаю, что вы говорили мне правду.

— Как жаль, что вы пытались одурачить меня, не так ли? — Доктор Лектер опустил лицо на руки и на виду оставались только его глаза.— Жаль, что Кэтрин Мартин так больше и не увидит солнца. Светило заменит ей пылающий тюфяк, когда Бог сподобит ее умереть, Кларисса.

— Жаль, что вы взяли на себя роль сводника, при которой вам придется выдавливать из себя слезу,— сказала Старлинг.— Жаль, что мы так и не довели до конца то, о чем мы с вами начали говорить. Ваша идея об имаго обладала такой... такой элегантностью, что трудно отделаться от нее. Теперь она превратилась в руины, от которых осталась только половина арки.

— Если от арки осталась только половина, она не сможет устоять. Кстати, неужели вас-таки достали, Кларисса? Отобрали вашу бляху?

— Нет.

— А что у вас обычно под курткой, такие же часы, как были у вашего отца?

— Нет, автоматическое оружие.

— То есть, вы ходите при оружии?

— Да.

— В таком случае вы можете раздеться. Вы вообще шьете сами?

— Да. .

— Вы сами смастерили этот костюмчик?

— Нет. Доктор Лектер, вы прекрасно все понимаете. Вы никак не могли вести доверительные разговоры с «Билли Рубиным» и так мало выяснить о нем.

— Вы считаете, что не мог?

— Если вы только виделись с ним, вы знаете о нем все. Но сегодня вы делаете вид, что припомнили только одну деталь. У него было экзотическое заболевание. Вы должны были бы видеть, как все запрыгали от счастья, когда из Атланты сообщили, что это профессиональная болезнь специалистов по холодному оружию. Они проглотили, не поперхнувшись — точно так, как вы и предполагали. Доктор Лектер, если вы только встречались с ним, вы сразу же вычислили его. Я же предполагаю, что, может быть, вы никогда не видели его, и вам рассказывал о нем Распайл. И вам не кажется, что не стоило бы сбывать сенатору Мартин товар из вторых рук?

Старлинг бросила беглый взгляд из-за плеча. Полицейские увлеченно рассматривали журнал «Оружие и боеприпасы».

— В Балтиморе вы должны были мне рассказать куда больше, доктор Лектер. Не сомневаюсь, что ваши сведения имеют большую ценность. Расскажите мне все остальное.

— Кларисса, вы видите, что я прочитал дело? Все, что вам необходимо о нем знать, находится на его страницах, если вы обратите на них внимание. Даже инспектору Эмерициусу Кроуфорду это под силу. Кстати, вы читали поразительное выступление Кроуфорда в прошлом году в Национальной Полицейской Академии? Он ораторствовал о Марке Аврелии, приводя его как- пример отваги, чести и мужества — и мы еще увидим, что будет представлять собой стоик Кроуфорд, когда ему придется тащить Беллу на плечах. Я думаю, его философия позаимствована из кодекса чести семьи Бартлеттов, английских пэров. Но если он понял Марка Аврелия, то сможет разрешить и это дело.

— Объясните мне, как именно.

— Когда вы продемонстрировали столь странную вспышку интеллекта, оценивая текст, я забыл, что ваше поколение не умеет читать, Кларисса. Императорские советники выработали простые правила. Первое из них: Сталкиваясь с любой, самой обыкновенной, вещью, задавайся вопросом: что она представляет сама по себе, в чем ее суть? В чем ее своеобразие?

— Пока это для меня ничего не значит.

— Что он делает — тот человек, которого вы ищете?

— Он убивает...

— Ах,— резко прервал он ее, и с лица его на мгновение сползла маска упрямства.— Это вторично. Что первое и главное, из чего он исходит, что побуждает его идти на убийство?

— Гнев, неприятие общества, сексуальная фрустриро...

— Нет.

— Тогда что же?

— Он домогается недоступного. Это стремление определяет все его существо. В этом суть его натуры — жаждать недоступного. Как мы начинаем впадать в такое состояние, Кларисса? Разве мы специально ищем нечто, что вызывает у нас такие стремления? Подумайте над ответом.

— Нет. Мы просто...

— Нет. Именно так. Мы страстно домогаемся того, что каждый день у нас перед глазами. Разве вы не чувствуете, как буквально каждый день вас обшаривают глаза случайных прохожих? Я с трудом допускаю, что вы не обращаете на них внимания. И разве вам на глаза не попадается нечто подобное?

— Ну хорошо, тогда скажите мне, как...

— Теперь ваша очередь говорить со мной, Кларисса. Предложить мне каникулы на пляже станции заболевания копытных вы больше не в состоянии. Так что отныне и навеки мы общаемся только по принципу «кви про кво».

И если мне уж приходится вести с вами дело, то надо быть настороже. Расскажите мне, Кларисса.

— Что вам рассказать?

— Те две темы, которые вы раньше обещали мне. Что случилось с вами и лошадью и что вы делаете, когда вас охватывает гнев.

— Доктор Лектер, когда у нас будет время, я...

— У каждого из нас свое понятие о нем, свой отсчет времени, Кларисса. У меня его несчетное количество.

— Послушайте, давайте потом, и я...

— А я хочу слушать вас сейчас. Итак, через два года после смерти отца, ваша мать послала вас жить с ее кузиной и ее мужем на ранчо в Монтану. Вам было десять лет. Вы выяснили, что на ранчо откармливают лошадей для бойни. И вы исчезли вместе с лошадью, которая была в плохом состоянии. И?

— Стояло лето, и мы могли спать на открытом воздухе. По проселочным дорогам мы добрались до Боземана.

— У лошади была какая-то кличка?

— Наверно, но... но она никого не интересует, когда лошадь должна отправляться на бойню. Я называла ее Ханна, и мне казалось, что это вполне хорошее имя.

— Вы вели ее на поводу или ехали верхом?

— И так и так. Чтобы вскарабкаться на нее, мне приходилось подводить ее к изгороди.

— То есть, вы и шли и ехали верхом, пока не добрались до Боземана.

— Там была хорошая конюшня, классное ранчо, что-то вроде загородной школы верховой езды. Я прикинула, что ее тут могут держать. Чтобы она жила в загоне, надо было выкладывать двадцать долларов в неделю. Главным образом, за корм. Мне сказали, что им все равно, но она подслеповата. Я сказала, что, мол, ладно, я сама буду ее водить. Пусть она катает маленьких детей, а я буду водить ее за уздечку, пока родители занимаются настоящей верховой ездой. Я могу жить на ранчо и убирать навоз. Один из работников фермы согласился со всеми моими предложениями, а его жена тем временем позвонила шерифу.

— Шериф был полицейским, как и ваш отец.

— Поэтому сначала я его и не испугалась. У него было широкое красное лицо. Наконец, когда ему все стало ясно, он согласился на двадцать долларов в неделю. Он сказал, что пока тепло, лошадка и так прокормится. Он взял мои бумаги. И тут я запаниковала. Но кузина моей матери согласилась меня отпустить. Меня определили в лютеранское учреждение в Боземане.

— Это был сиротский приют?

— Да.

— А Ханна?

— И ее тоже. Владелец богатого ранчо, лютеранин, согласился кормить ее. При приюте были стойла. Мы с ней обрабатывали сад. Стоило посмотреть на нее. Она натыкалась на изгороди и спотыкалась о все бревна, если они попадались ей под копыта. Но она катала детей в коляске.

— И все же она умерла.

— Увы, да.

— Расскажите, как это было.

— Мне написали из школы, что она умерла в прошлом году. Они прикидывали, что ей было не меньше двадцати двух лет. В последний день она еще таскала коляску, полную детей и умерла во сне.

Казалось, доктор Лектер испытал разочарование.— Как трогательно,— сказал он.— Ваш приемный отец в Монтане трахал вас, Кларисса?

— Нет.

— Но пытался?

— Нет.

— Что заставило вас, сбегая из дому, взять с собой лошадь?

— Они собирались убить ее.

— И вы знали, когда это должно было произойти?

— Смутно. Но я все время беспокоилась о ней. Она заметно растолстела.

— В таком случае, что заставило вас пойти на такое решение? Что разволновало вас в столь обычный день?

— Не знаю.

— А я думаю, что знаете.

— Мне все время было как-то не по себе.

— Что взволновало вас, Кларисса? В какое время вы вышли из дому?

— Рано. Было еще темно.

— Значит, что-то вас разбудило Что именно? Вы спали? Что это было такое?

— Проснувшись, я услышала, как плачут ягнята. Я проснулась в темноте, и ягнята все время плакали.

— Их должны были пустить под нож?

— Да.

— И что вы сделали?

— Им я ничем не могла помочь. Я же была просто...

— Что вы сделали с лошадью?

— Не включая света, я оделась и вышла наружу. Она была очень испугана. Все лошади в стойлах были перепуганы и метались. Я дунула ей в ноздри, и она сразу узнала меня. Она потерлась носом мне о ладонь. В конюшне и над стойлами горел свет. Голые лампочки, от которых падали резкие тени. Вот-вот должен был подойти рефрижератор, и они всхрапывали, кидались из стороны в сторону. И я вывела ее наружу.

— Вы оседлали ее?

— Нет. Я не пользовалась их седлами. На ней была только веревочная уздечка.

— Когда вы вышли в темноту, то продолжали слышать плач ягнят?

— Не очень долго. Их было не больше двенадцати.

— Вы порой просыпаетесь, не так ли? Просыпаетесь в непроглядной тьме и слышите, как плачут ягнята?

— Иногда.

— Вам кажется, что если вы поймаете Буффало Билла и успеете спасти девушку, то ягнята перестанут плакать, с ними все будет в порядке и вы больше не будете просыпаться в темноте от звуков их жалобных голосов?

— Да. Не знаю. Может быть.

— Благодарю вас, Кларисса.— Как ни странно, доктор Лектер был полностью удовлетворен.

— Скажите мне его имя, доктор Лектер,— попросила Кларисса.

— А, доктор Чилтен,— сказал Лектер.— Не сомневаюсь, что вы знакомы друг с другом.

Только в это мгновение Старлинг поняла, что Чилтен стоит у нее за спиной. Он взял ее под руку.

Кларисса отдернула ее. Рядом с Чилтеном стояли Пембри и его крупнокостный напарник.

— К лифту,— скомандовал Чилтен. Его лицо пошло красными пятнами.

— А вы знаете, что у доктора Чилтена нет степени? — осведомился доктор Лектер.— Вам стоило бы учесть этот факт.

— Идемте,— бросил Чилтен.

— Это не ваша епархия, доктор Чилтен,— сказала Старлинг.

Пембри вышел у него из-за спины.

— Да, мэм, но тут я командую. Он звонил и моему боссу и вашему. Прошу прощения, но у меня приказ выставить вас отсюда. Так что прошу вас за мной.

— Прощайте, Кларисса. Вы дадите мне знать, если ягнята перестанут плакать?

— Да.

Пембри взял ее за руку. Ей оставалось или идти, или драться с ним.

— Да,— повторила она.— Я сообщу вам.

— Обещаете?

— Да.

— Тогда будем считать, что вам удалось завершить свод арки. Возьмите дело с собой Кларисса, оно мне больше не нужно.— Он протянул папку через прутья решетки, и в глаза бросился его шестой, указательный палец. Она перегнулась через барьер и взяла досье. Ее пальцы коснулись руки доктора Лектера, у которого на мгновение вспыхнули глаза.

— Спасибо, Кларисса.

— Спасибо, доктор Лектер.

Такой его облик и запечатлелся в памяти Старлинг, увиденный ею в то мгновение, когда с него слетела маска насмешливости. Он стоял в своей белоснежной камере, изогнувшись, как танцор, вытягивая руки перед собой, и голова его была чуть склонена набок.

Машина, доставившая ее в аэропорт, неслась на полной скорости так, что она несколько раз стукалась головой о ее крышу на неровностях дороги, и все же успела на самолет, который по приказу Крендлера должен был взять ее на борт. 

 ГЛАВА 36

И Пембри и Бойл были опытными специалистами, и их не случайно перевели в тюрьму штата Браши-Маунтин надзирателями у доктора Лектера. Оба они были спокойными, собранными и внимательными, и совершенно не испытывали необходимости в объяснениях доктора Чилтена, как им следует выполнять свои обязанности.

В Мемфис они прибыли еще до появления доктора Лектера и тщательно обследовали камеру, в которой ему предстояло находиться. Когда же доктора Лектера доставили в старое здание суда, они столь же тщательно обследовали и его. Пока он еще находился в обездвиженном состоянии, все полости тела были осмотрены санитаром, прощупана была вся его одежда и металлоискатель прошелся по всем ее швам.

Пембри и Бойлу без труда удалось достигнуть с ним взаимопонимания, потому что они говорили с ним спокойно и вежливо, когда осматривали его.

— Доктор Лектер, мы можем обеспечить вам прекрасное обхождение. Мы будем относиться к вам настолько хорошо, насколько вы к нам. Ведите себя как джентльмен и у вас будет эскимо на палочке. Но мы не собираемся ходить вокруг вас на цыпочках, приятель. Только попробуйте укусить кого-нибудь и вы останетесь без зубов. Похоже, что вы честно заработали такие условия. Так что вы не хотите, чтобы они пошли к долбаной матери, не так ли?

Доктор Лектер дружелюбно подмигнул им. Если бы даже он хотел ответить, ему мешал зажатый коренными зубами деревянный брусочек, который был втиснут между челюстями, пока санитар освещал лучом фонарика ему полость рта и рукой в перчатке залезал за щеку.

Металлоискатель пискнул, приблизившись к лицу.

— Что это? — спросил санитар.

— Пломба,— сказал Пембри.— Да кончай ты оттягивать ему губу. Потом мы снимем с вас уздечку, идет, док?

— Сдается мне, что он довольно нормальный мужик,— Бойл признался Пембри, когда они без всяких хлопот водворили доктора Лектера в его клетку.— Если его не злить, с ним не будет никаких хлопот.

Камера, при всей своей надежности и безопасности не была оборудована выдвижным устройством для подачи пищи. Во время ленча, в той напряженной атмосфере, которая последовала после визита Старлинг, доктор Чилтен, не доверяя никому, лично проследил за утомительным процессом, когда Бойл и Пембри натягивали на послушного доктора Лектера смирительную рубашку и сковывали ему ноги, поставив его спиной к ограждению камеры; и все же Чилтен для надежности вооружился «мейсом», когда надзиратели открывали дверь камеры, внося поднос с пищей.

Чилтен подчеркнуто не обращался к полицейским по именам, хотя они ясно читались на их нагрудных табличках, а предпочитал окликать их «эй вы там».

С их же стороны, особенно после того, как они узнали, что у доктора Чилтена нет степени, последовало замечание Бойла, обращенное к Пембри, что Чилтен «что-то вроде самого паршивого школьного учителя».

Пембри, правда, попытался объяснить Чилтену, что Старлинг пропустил не он, а дежурный внизу, но убедился, что Чилтен настолько разгневан, что ничего толком не понимает.

К ужину он не явился и при беспрекословном сотрудничестве доктора Лектера Бойл и Пембри прибегли к собственному методу доставки пищи в камеру. Срабатывал он как нельзя лучше.

— Доктор Лектер, сегодня вечером не стоит натягивать на вас обеденный слюнявчик,— сказал Пембри.— Я попросил бы вас сесть на пол, откинуться назад и вытянуть руки за решетку. Вот так. Откиньтесь еще немного и вытяните их за собой, локти вместе.— Пембри надел наручники на оказавшиеся вне пределов клетки руки Лектера; между ними оказался брус решетки и поперечная перекладина сверху.— Это положение в!ас, конечно, не очень устраивает, не так ли? Я знаю, что так и есть, но оно продлится не больше минуты и избавит нас от массы хлопот.

Доктор Лектер не мог приподняться и даже сесть на корточки, и с вытянутыми по полу ногами был совершенно безопасен.

Только сковав ему руки, Пембри вернулся к столу и взял ключ от дверей клетки. Он подвесил дубинку на кисть руки, сунул в карман баллончик с «мейсом» и вернулся к камере. Он открыл двери, а Бойл внес поднос с едой. Когда дверь была надежно закрыта, Пембри положил ключ обратно на стол и лишь после этого снял наручники с доктора Лектера. И все время, когда доктор был свободен в своем обиталище, он не приближался с ключом к решетке клетки.

— Куда проще, верно? — спросил Пембри.

— Весьма продуманно, благодарю вас,— ответил доктор Лектер.— Вы же видите, что я стараюсь идти вам навстречу.

— Мы тоже, братец,— сказал Пембри.

Небрежно поковырявшись в еде, доктор Лектер принялся что-то писать и чиркать в своем блокноте, для чего пользовался карандашом с мягким кончиком. Вставив в магнитофон, прикованный к ножке стола, кассету, он нажал клавишу воспроизведения. Гленн Гоулд исполнял на пианино вариации на темы Баха. Музыка, красота которой на подчинялась времени, ни пространству, заполнила и клетку, и комнату, в которой находились надзиратели.

Для доктора Лектера, по-прежнему сидящего за столом, время двигалось то замедляя, то убыстряя свой бег, лишь когда он что-то делал. Музыка существовала для него только как средство организации времени. Даже серебряные аккорды Баха распадались на отдельные звуки, напоминающие звяканье стали, которой он был окружен со всех сторон. С рассеянным выражением лица доктор Лектер поднялся, и бумажная салфетка, лежавшая у него на коленях, скользнула на пол. Она опускалась долго и медленно, покачиваясь и перевертываясь в воздухе, коснувшись ножки стола, пока наконец не спланировала на стальной пол. Он не сделал попытки поднять ее, а, пройдясь по камере, скрылся за бумажной ширмой и присел на край стульчика — единственное место, где он мог позволить себе побыть в одиночестве. Слушая музыку, он привалился к боковой стенке клетки, подперев подбородок рукой и полуприкрыв странные карие глаза. Его заинтересовало структурное построение вариаций. Вот снова возникли басовые нотки; опять и опять — ритмы сарабанды. Он согласно кивнул, проводя языком по зубам. Полукружие языком по верхней челюсти, такое же движение по нижней — длинное и интересное путешествие для языка, напоминающее хорошую прогулку в Альпах.

Теперь он обследовал верхнюю часть десны, где она переходила в щеку, и неторопливо провел по ней языком, как порой делают люди, размышляя. Десна была чуть прохладнее, чем язык. Он уловил холодок в расщелине зубов. Когда его язык коснулся маленькой металлической трубочки, он застыл на месте.

Музыка не помешала ему услышать лязганье лифта, который пошел наверх. Миновало несколько тактов, и он услышал, как открылась дверь лифта и голос, которого слышать ему не приходилось, сказал, что хотелось бы забрать поднос.

Доктор Лектер услышал, как в его сторону двинулся тот, кто поменьше, Пембри. Он видел его приближение в щель в ширме. Пембри остановился у решетки.

— Доктор Лектер. Сядьте на пол, спиной к решетке, как мы это делали раньше.

— Вы не против, если я предварительно закончу свои дела здесь? Боюсь, что путешествие вызвало у меня небольшое расстройство желудка.— Он говорил медленно и с расстановкой.

— Ладно.— Пембри обратился к кому-то в комнате.— Мы позовем, когда все будет в порядке.

— Могу я взглянуть на него?

— Мы позовем вас.

Смолк звук уходящего лифта, и снова была слышна только музыка.  .

Доктор Лектер вытащил изо рта трубочку и насухо вытер ее обрывком туалетной бумаги. Движения его рук были точны и собранны, а ладони совершенно сухи.

За время своего заключения доктор Лектер, полный неистребимого любопытства, усвоил множество тайных тюремных навыков. За годы, последовавшие после того, как он набросился на медсестру в Балтиморской больнице, в строжайшей системе охраны были допущены лишь две оплошности, и обе в те дни, когда Барни не было на дежурстве. Один раз психиатр, обследовавший его, дал ему шариковую ручку и забыл взять ее обратно. И не успел посетитель покинуть пределы тюрьмы, как доктор Лектер уже разломал пластиковую оболочку и утопил ее в туалете. Металлический же стержень с пастой нашел себе прибежище в круговом шве матраца.

Единственным острым предметом в его камере в больнице был край шлица болта, который прикреплял его койку к стене. Этого было достаточно. За два месяца терпеливых и осторожных стараний доктору Лектеру удалось сделать в металлической трубочке с открытого ее конца два параллельных надреза в четверть дюйма длиной. Затем он обломал стержень, оставив от него лишь дюйм с открытой стороны, а длинный конец с пастой опять-таки утопил в туалете. Барни не обратил внимания на мозоли костяшек пальцев, образовавшихся за долгие ночи, когда он тер металл о металл.

Шесть месяцев спустя санитар оставил толстую металлическую скрепку в пачке документов, присланных доктору Лектеру его адвокатом. Один дюйм ее вошел в трубочку, а остальное было смыто в туалет. Маленький обломок стержня, короткий и аккуратный, было легко скрыть в швах одежды, за щекой, в заднем проходе.

И теперь, сидя за бумажной ширмой, доктор Лектер цеплял ногтем большого пальца эту трубочку, пока из нее не выполз кусочек скрепки. Она должна была стать инструментом, в чем и заключалась самая большая трудность. Осторожно вдвинув ее в стержень до половины, доктор Лектер с предельным тщанием, используя ее как рычаг, отогнул в стороны полоски металла, между разрезами. Порой они его не слушались. Не теряя собранности,

он сильными пальцами продолжал гнуть металл, и он поддавался. Наконец-то. Теперь узенькая полоска металла была отогнута под правильным углом. Теперь у него есть ключ от наручников.

Доктор Лектер завел руки за спину и потренировался передавать отмычку из одной руки в другую — не менее пятнадцати раз. Когда он мыл руки и тщательно вытирал их, отмычка уже была на прежнем месте во рту. Затем, помогая себе языком, он пристроил ее между пальцами правой руки, безошибочно догадываясь, что Пембри буквально не может оторвать взгляда от его странной левой кисти, когда одевает наручники у него за спиной.

— Когда вы скажете, я готов, Пембри,— окликнул его доктор Лектер. Сев на пол клетки, он завел руки за спину, соединив кисти и запястья.— Спасибо, что подождали меня.— Похоже, он хотел сказать что-то еще, но музыка целиком завладела его вниманием.

Он услышал, как сзади к нему подошел Пембри и коснулся его запястий, чтобы проверить, не намылены ли они. Затем плотно обхватил их наручниками. Вернулся к столу за ключом. Доктор Лектер слышал, как в звуки пианино вмешалось позвякивание ключей, которые Пембри доставал из ящика стола. Вот он возвращается, шагая в такт музыке, и хрустальные ноты осыпаются, сталкиваясь с его телом. На этот раз его сопровождает Бойл. Доктор Лектер слышал шарканье подошв, заглушенное исполнением.

Пембри еще раз проверил надежность наручников. Лектер почувствовал его дыхание на своей шее. Наконец Пембри открыл двери клетки и распахнул их. Бойл вошел внутрь. Доктор Лектер повернул голову, и в поле его зрения появилась клетка; ему казалось, что она выплывает слишком медленно — Бойл, стоящий у стола, собирает разбросанную посуду, ворча по поводу беспорядка. Кассета продолжала вращаться в плейере; рядом с ножкой стола, привинченной к полу, все так же лежала оброненная салфетка. Краем глаза доктор Лектер видел сквозь решетку подколенную впадину ноги Пембри и свисающую у него с пояса дубинку — Пембри стоял в не камеры, придерживая дверь.

Доктор Лектер нащупал замочную скважину в левом наручнике, вставил в нее отмычку и повернул ее. Он сразу же почувствовал, как ослабла хватка обруча на кисти. Переложив отмычку в левую руку, он проделал такую же операцию и на правой руке.

Бойл нагнулся подобрать валяющуюся салфетку. Кольцо наручников мгновенно сомкнулось на его кисти, а когда он обратил к Лектеру выкатившиеся из орбит глаза, вторая половина наручников защелкнулась вокруг прикованной к полу ножки стола. Подобрав под себя ноги, доктор Лектер броском кинулся к дверям, Пембри сделал попытку захлопнуть их, чтобы укрыться за решеткой, но удар плечом в переплетение прутьев заставил его отлететь под напором металлической двери. Пембри, было, попытался схватить баллончик с «мейсом», но его рука была дверью прижата к телу. Лектер схватил длинный конец висящей у него на поясе дубинки и вздернул его. Используя ее как рычаг, который заставил Пембри повернуться, он ударил его локтем в горло и зубами впился Пембри в лицо. Пембри попытался оттолкнуться от Лектера, но его нос и верхняя губа уже раздирались резцами Лектера, который тряс его голову, как терьер, терзающий крысу — и наконец он сорвал с пояса у Пембри дубинку. В камере Бойл извивался на полу, роясь по карманам в поисках ключа от наручников, то находя, то снова теряя его. Лектер всадил дубинку снизу вверх в живот Пембри и тот рухнул на колени. Захлебываясь от крика, Бойл наконец вставил ключ от наручников в отверстие замка, и в это время над ним вырос Лектер. Брызнув ему в лицо струей «мейса», Лектер ошеломил его и пока Бойл корчился на полу, ударами дубинки сломал ему руку в двух местах. Бойл попытался было заползти под стол, но ослепленный «мейсом», пополз не в ту сторону, и Лектеру не составило никакого труда несколькими яростными ударами забить его до смерти.

Пембри, не в силах сдержать слез от боли, попытался сесть. Доктор Лектер посмотрел на него сверху вниз и улыбнулся окровавленными губами.

— Когда вы скажете, я готов, офицер Пембри,— бросил он.

Дубинка, со свистом прорезав воздух, с глухим звуком обрушилась на затылок Пембри, и он распростерся на полу грудой окровавленной плоти.

От физических упражнений пульс у доктора Лектера ускорился до ста ударов в минуту, но быстро пришел в нормальное состояние. Он выключил музыку и прислушался.

Выйдя на лестничную площадку, он снова прислушался. Вывернув карманы Пембри, он достал ключи от стола и открыл все его ящики. В нижнем лежало служебное оружие Бойла и Пембри, пара револьверов 38-го калибра «спешиал». И, что было куда лучше, в кармане Бойла он нашел складной нож. 

 ГЛАВА 37

Холл был заполнен полицией. Было половина седьмого вечера, и наружные посты только что сменились для двухчасового отдыха. Патрульные, возвращающиеся с сырости, старались тут же согреть руки у электрокамина. Многие из них сделали ставки на результат игры баскетбольной команды штата и пылали желанием узнать, как она закончилась.

Сержант Тейт не позволял включать радиоприемник в холле на полную громкость, но у одного из полицейских был плейер, наушник которого он приложил к голове. Он то и дело сообщал о ходе игры, но неторопливость его повествования не могла удовлетворить тех, кто сделал ставки.

В целом в холле было пятнадцать вооруженных полисменов, плюс два сотрудника исправительного департамента, которые в семь часов должны были сменить Пембри и Бойла. Сержант Тейт тоже готовился сдать свою смену, которая длилась от одиннадцати до семи.

Все посты сообщили, что у них тихо. Никаких звонков относительно Лектера не поступало.

Без пятнадцати семь Тейт услышал, как лифт пошел кверху. Он увидел, что бронзовая стрелка на циферблате над дверью лифта остановилась на цифре пять.

Тейт огляделся.

— Суини поднялся наверх за подносом?

— Нет, я здесь, сержант. Позвоните им наверх, узнайте, все ли у них готово. И я двинусь.

Сержант Тейт набрал три цифры и прислушался.

— Занято,— сказал он.— Поднимайся и посмотри, что там у них.— И он вернулся к вахтенному журналу, куда надо было внести отчет о ходе смены с одиннадцати до семи.

Суини нажал кнопку лифта. Тот не сдвинулся с места.

— Должно быть, обгладывают бараний окорок,— сказал Суини.— На завтрак, небось, потребуют что-нибудь из зоосада? Вот сукины дети. А кто за ними должен убирать? Суини.

Бронзовая стрелка циферблата над дверями лифта продолжала стоять на цифре пять.

Суини подождал еще минуту.

— Что за дерьмо? — пробормртал он.

Где-то наверху грохнул выстрел 38-го калибра, гулким эхом разнесшийся по каменной лестнице — два выстрела один за другим, а потом третий.

С последним выстрелом сержант Тейт уже успел вскочить на ноги, держа микрофон.

— Центральный пост, наверху в башне стреляют. Наружные посты, внимание! Мы поднимаемся наверх!

В холле началось столпотворение, полное криков и суеты.

Тейт увидел, как бронзовая стрелка над лифтом, наконец, сдвинулась с места, переместившись к цифре четыре. Сержант гаркнул, перекрывая шум:

— Всем заткнуться! Подвахтенные — усилить внешнюю охрану, первый взвод остается со мной! Берри и Говард — перекрыть этот долбаный лифт, если он спустится...— Стрелка остановилась на отметке третьего этажа.

— Первый взвод — двинулись! Не пропускайте ни одной двери без проверки. Бобби, тащи наверх автомат и бронежилеты.

Стремительно взбегая на первый марш, Тейт прикидывал порядок действий. Главное — надо было как можно скорее прийти на помощь полицейским, оставшимся наверху. «Господи, только бы он не вырвался. Вот дерьмо, ни у кого нет жилетов. Долбаные идиоты из исправительного учреждения...»

Кабинеты на втором, третьем и четвертом этажах были заперты, и в них никого не было. В случае необходимости через эти кабинеты можно было пройти из башни в главное здание. Пятый этаж был изолирован от него.

Тейт прошел прекрасную подготовку в специальной полицейской школе штата Тенесси и знал, как надо действовать. Он бежал первым, а подчиненные, молодые ребята, следовали за ним по пятам. Быстро и аккуратно они осмотрели этажи, страхуя друг друга от марша к маршу.

— Прежде чем вышибать двери, осмотрись, а я буду прикрывать тебе задницу.

Двери, выходившие на площадку второго этажа, были закрыты, и за ними стояла темнота.

Небольшой коридор на третьем этаже был слабо освещен. Из открытой кабины лифта на пол падал прямоугольник света. Тейт двинулся вдоль противоположной стены, приближаясь к открытой кабине лифта, в которой не было зеркала, что могло бы основательно помочь ему. Держа палец на спусковом крючке, он заглянул в кабину. Пусто.

Тейт крикнул наверх:

— Бойл! Пембри! Вот дерьмо! — Оставив на площадке третьего этажа одного человека, он устремился наверх.

На четвертом этаже стали ясно слышны льющиеся сверху бурные аккорды пианино. Дверь в кабинет распахнулась от резкого толчка. Луч мощного фонарика осветил пространство, за которым простирались темные переходы большого здания.

— Бойл! Пембри! — Двое остались на площадке.— Прикрывать дверь. Сейчас поднесут бронежилеты. И не высовываться в коридор, не подставляться!

Спеша навстречу источнику музыки, Тейт поднялся еще на один марш. Теперь он был на верхушке башни, на площадке пятого этажа, коридор которого был слегка освещен. За стеклянной дверью в морозных разводах с надписью «Историческое общество графства Шелби» горело все освещение.

Согнувшись как можно ниже, Тейт приник к стеклянной двери со стороны, противоположной дверным петлям. Кивнув Джекобу, притулившемуся с другой стороны, он повернул ручку и с такой силой отшвырнул створку дверей, что стекло разлетелось вдребезги; Тейт, мгновенно влетев в комнату, тут же отпрянул в сторону от дверного проема и описал широкую дугу дулом револьвера, стараясь держать под прицелом все помещение.

Тейту много чего довелось повидать. Он видел последствия дорожных происшествий, драк и убийств. На его время пришлось шесть смертей полицейских. Но он понял — то, что сейчас лежало у его ног, было хуже всего, что только могло случиться с полицейским. Кровавая масса над воротничком форменного мундира меньше всего напоминала человеческое лицо. Макушка и передняя часть головы представляли собой залитую кровью мешанину изодранной плоти, вырванный глаз висел на уровне носа, а глазница представляла собой провал, залитый кровью.

Джекоб, оскальзываясь на кровавых лужах крови на полу, миновал Тейта, подойдя к клетке. Он склонился над Бойлом, по-прежнему прикованным к ножке стола. Казалось, что его едва ли не выпотрошили: лицо его было раздроблено в куски, а кровью была залита вся камера — на полу и на койке были ее сгустки и ошметки.

Джекоб приложил палец к шее Бойла.

— Этот мертв,— крикнул рн, перекрывая звуки музыки.— Сержант?

Тейт повернулся к нему спиной, устыдившись мгновенной слабости, и поднес ко рту радиопередатчик.

— Центральный пост, убиты двое полицейских. Повторяю, убиты двое полицейских. Заключенный исчез. Лектер исчез. Внешним постам наблюдать за окнами, объект захватил с собой простыни и может попытаться сделать из них канат. Вызывайте скорую помощь.

— Пембри мертв, сержант? — спросил Джекоб, выключая музыку.

Когда Тейт, встав на колени, приложил палец к шее, чтобы дать ответ на этот вопрос, залитое кровью существо на полу застонало и на губах у него лопнул розовый пузырь.

— Пембри жив.— Тейт с содроганием подумал, что придется делать дыхание «рот в рот», чтобы помочь Пембри продышаться, но решил, что этим займется один из полицейских. Для Пембри было бы куда лучше умереть, но пока он должен поддерживать в нем дыхание. Он убедился, что сердце у него еще работает, чувствуется дыхание. Он хрипел и булькал, но все же дышал. То, что еще недавно было человеком, пыталось набирать воздух в легкие.

Радио Тейта щелкнуло. Лейтенант, взявший на себя командование внешними постами, спрашивал, что нового. Тейту пришлось отвечать.

— Иди сюда, Мюррей,— подозвал он молодого патрульного.— Оставайся с Пембри, пока за ним не придут. Поговори с ним.

— Как его звать, сержант? — Лицо Мюррея было зеленоватого цвета.

— Просто Пембри, и, черт побери, поговори с ним.— Тейт включил передатчик.— Двое серьезно пострадали, Бойл мертв, а Пембри в очень тяжелом состоянии. Лектер исчез. Он вооружен — ему удалось захватить их револьверы. Ремни и кобуры остались на столе.

Голос лейтенанта был еле слышен.

— Вы уверены, что носилки удастся пронести по лестнице?

— Да, сэр. Свяжитесь с четвертым этажом, когда двинетесь. Я оставил людей на каждой площадке.

— Ясно, сержант. У нас тут восьмой пост считает, что видел какое-то движение за окнами четвертого этажа главного здания. Но мы перекрыли все входы, так что ему не ускользнуть. Держите посты на площадках. Уже едет спецгруппа. Мы решили, что она их сменит. Повторите.

— Все понятно. Спецгруппа вступает в игру.

— Что у него с собой?

— Два револьвера и нож, лейтенант... Джекоб, посмотри, остались ли обоймы в кобуре.

— Полные подсумки,— сказал полицейский.— И у Пембри и у Бойла. Этот подонок даже не взял запасной обоймы.

Тейт снова вступил в переговоры.

— Лейтенант, похоже, что у него с собой только два шестизарядных револьвера 38-го калибра. Мы слышали три выстрела, а так как все обоймы на месте, у него осталось девять зарядов. Так что скажите спецгруппе... у него есть и разрывные пули.

В барабане было несколько и разрывных пуль, но они не могли пробить бронежилеты спецгруппы. Попадание в голову, скорее всего, должно было привести к смертельному исходу, а в руку или ногу — нанести тяжелое увечье.

— Носилки понесли наверх, Тейт.

«Скорая помощь» прибыла на удивление быстро, но Тейту, слышащему стоны изуродованного создания у своих ног, казалось, что время остановилось. Молодой Мюррей, который, содрогаясь всем телом, мучительно сдерживал рвотные позывы, отводя глаза в сторону, попытался придать голосу спокойствие и убедительность:

— С тобой все в порядке, Пембри, все нормально,— ровным голосом он повторял эти слова раз за разом.

Как только Тейт услышал шаги врачей «скорой помощи» на площадке, он закричал «Санитары!», словно вокруг было поле боя.

Схватив Мюррея за плечо, он оттянул его в сторону. Врачи «скорой помощи» работали быстро и эффективно: привычными движениями они закрепили страховочным ремнем стиснутые, измазанные кровью кулаки и наложили мягкую хирургическую повязку на кровоточащее лицо и голову. Один из фельдшеров ввел в вену иглу от контейнера с плазмой, а другой, который в это время успел измерить кровяное давление и пульс, лишь покачал головой и сказал:

— Быстро вниз.

По радио поступили очередные указания.

— Тейт, я хочу, чтобы вы осмотрели все кабинеты в башне и опечатали их. Обеспечьте охрану дверей, ведущих в главное здание. Затем перекройте лестничные площадки. Я высылаю вам автоматы и бронежилеты. Мы постараемся взять его живым, если он захочет уйти, но не собираемся рисковать, чтобы спасти его жизнь. Вы поняли меня?

— Все усек, лейтенант.

— Я хочу, чтобы в главном здании работала спец-группа и только спецгруппа. Подтвердите приказ.

Тейт повторил его.

Он был отличным сержантом, что и доказал в очередной раз, когда они с Джекобом, едва успев натянуть тяжелые бронежилеты, двинулись рядом с носилками, которые санитары доставляли к машине «скорой помощи». Другая группа сопровождала тело Бойла. Его люди, стоящие на площадках, были прямо вне себя, когда мимо них проносили носилки, и Тейту пришлось успокаивать их мудрыми словами:

— Смотри, если будешь так психовать, хвост подпалишь.

Когда звуки сирен смолкли вдалеке, Тейт в сопровождении ветерана Джекоба тщательно осмотрел все кабинеты и запечатал переходы в башню.

По холлу четвертого этажа гулял холодный ветерок. За дверью в обширных темных помещениях главного здания надрывались телефоны. В пустых кабинетах по всему зданию кнопки вызова телефонов непрерывно мигали красными огоньками тревоги; снова и снова раздавались звонки.

Разнесся слух, что доктор Лектер «забаррикадировался» в главном здании; радио- и телерепортеры не слезали с телефонов, лихорадочно набирали номера на модемах, пытаясь добиться возможности взять интервью у живого чудовища. В таких случаях спецгруппа, как правило, отключала все телефоны, оставляя только один, по которому шли переговоры. Но здание было слишком большое, и в нем было обилие аппаратов.

Тейт прикрыл и запер двери комнат, в которых бесновались телефоны. Под тяжелым бронежилетом все тело у него зудело и чесалось.

Он сиял с пояса свой уоки-токи.

— Центральный пост, говорит Тейт, башня очищена, конец связи.

— Понял, Тейт. Капитан хочет увидеть тебя на центральном.

— Вы в холле башни?

— Тут, сержант.

— Я в лифте, спускаюсь вниз.

— Валяй, сержант.

Едва втиснувшись в кабину лифта, Тейт и Джекоб двинулись вниз, как на плечо Тейта капнула кровь. Еще одна капля упала на носок ботинка.

Подняв голову к потолку, он тронул Джекоба за руку, призывая того к молчанию.

Кровь капала из щели у люка в потолке кабины. Путь вниз показался им нескончаемым. Прижавшись спинами к дверям, Тейт и Джекоб держали под прицелом потолок кабины. Тейт сделал шаг назад и заблокировал дверь кабины.

— Тссс,— сказал Тейт, когда они очутились в холле. И тихо продолжил: — Берри, Ховард, он на крыше лифта. Перехватить его.

Тейт вышел из лифта. Черная машина спецгруппы уже стояла рядом со зданием. У спецгруппы всегда была куча ключей, в том числе и от лифтов.

Через несколько секунд все пришло в движение — два офицера спецгруппы в черных сплошных бронежилетах и шлемах с наушниками взбегали по лестнице на площадку третьего этажа. Вместе с Тейтом в холле остались еще двое; они стояли бок о бок, нацелив стволы в потолок лифта.

— О’кей, Джонни,— сказал в микрофон шлема командир спецгруппы.

На третьем этаже офицер Джонни Петерсен повернул ключ в замке и дверь лифта скользнула в сторону. Шахта была полна темноты. Лежа на спине, Петерсен снял с пояса шок-гранату и положил ее рядом.

— О’кей, постараюсь приглядеться, что там такое.

Вынув зеркальце на длинной ручке, он выдвинул его из-за края лифтового колодца, а его напарник направил вниз мощный луч фонаря.

— Я его вижу. Он на крыше лифта. Рядом с ним вижу оружие. Он не шевелится.

В наушниках у Петерсена прозвучал вопрос:

— Ты видишь его руки?

— Только одну, вторая под ним. Вокруг разбросаны простыни.

— Поговори с ним.

— ПОЛОЖИТЕ РУКИ НА ГОЛОВУ И НЕ ШЕВЕЛИТЕСЬ! — гаркнул в шахту Петерсен.— Он неподвижен, лейтенант... так, ясно.

— Повтори.

— ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОЛОЖИТЕ РУКИ НА ГОЛОВУ, Я БРОШУ НА ВАС ШОК-ГРАНАТУ. ДАЮ ВАМ ТРИ СЕКУНДЫ,— крикнул Петерсен.— Эй вы там внизу, ребята, осторожнее — летит граната.— Перегнувшись через край шахты, он глянул вниз.— Он не пошевелился, лейтенант.

— О’кей, Джонни, мы попытаемся открыть люк изнутри лифта. Ты можешь взять его на мушку?

Петерсен перекатился на живот. Сняв с предохранителя свой пистолет 45-го калибра, он нацелил его на неподвижную фигуру внизу.

— Он на прицеле,— крикнул он вниз.

Глядя в провал шахты, Петерсен видел, как внизу появилась полоска света, когда его ребята пытались приподнимать люк багром, входящим в состав оборудования группы. Неподвижная фигура чуть сползла с приподнимающейся крышки, и рука откинулась в сторону, когда ее подтолкнул люк.

Большой палец Петерсена застыл на спусковом крючке.

— У него шевельнулась рука, лейтенант, но, мне кажется, из-за люка.

— Конец связи. Поднимай.

Крышка люка с лязгом откинулась и легла на стенку шахты. Хлынувший снизу поток света ослепил Петерсена, и он почти ничего не видел.

— Он не шевелится. В руках у него нет оружия.

Под ухом у него раздался спокойный голос:

— О’кей, Джонни, внимательнее. Мы входим в лифт и смотри в зеркальце за его движениями. Если откроешь огонь, помни, что мы внизу. Усек?

— Валяйте.

Из холла Тейт наблюдал, как спецгруппа входит в лифт. Автоматчик в тяжелом бронежилете не спускал ствол с потолка лифта. Другой поднялся по лестничке. Он был вооружен тяжелым автоматическим пистолетом с при-

крепленным к нему снизу фонариком. Луч света от него упал в открытый проем люка. Затем в нем исчезли голова и плечи офицера. Он подал напарнику револьвер 38-го калибра,

— Мертв,— донесся сверху голос.

Тейт подумал, что смерть доктора Лектера означает и гибель Кэтрин Мартин, ибо теперь, когда мозг этого чудовища отключился, вся хранившаяся в нем информация погибла безвозвратно.

Теперь поднявшийся наверх офицер стягивал тело, которое сползало из люка, опускаясь на поддерживавшие его руки. Холл был заполнен людьми, и вокруг освещенного ящика лифта толпились полицейские.

Сквозь толпу пробился коллега Пембри и Бойла и глянул на татуировку на откинутой в сторону руке.

— Это же Пембри,— сказал он

 ГЛАВА 38

Упираясь в заднюю стенку машины «скорой помощи», которая с завыванием мчалась по улицам, молодой фельдшер повернул ручку радиопередатчика и, связавшись с дежурным реанимации, закричал, перекрывая вопли сирены.

— Он в коме, но жизненные показатели неплохи. Давление отличное. Сто тридцать на девяносто. Ага, девяносто. Пульс восемьдесят пять. У него несколько серьезных порезов на лице с отслоением тканей, вылущен глаз. Я наложил на лицо стабилизирующую повязку. Возможно и пулевое ранение в голову, пока не могу утверждать.

Человек, лежащий за его спиной на носилках, расслабил и разжал окровавленные кулаки, прихваченные страховочным ремнем. Правая рука выскользнула из-под перевязи и нащупала пряжку на' груди.

— Я побоялся накладывать стабильную давящую повязку на голову — у него были какие-то конвульсивные движения, когда мы брали его на носилки. Да, я, придам ему положение Фоулера.

За спиной молодого человека рука стянула повязку и протерла ею глаза.

Фельдшер, услышав захлебнувшийся звук кислородного баллона, повернулся лишь для того, чтобы увидеть рядом с собой залитое кровью лицо; он не успел заметить вскинутый пистолет, который выстрелом в ухо разнес ему голову.

Машина «скорой помощи», сбросившая ход на одной из полос дороги шестирядного движения, едва не вызвала пробку, но следовавшие за ней' водители лишь подавали сигналы, не решаясь обгонять аварийную машину. В шуме уличного движения раздались два коротких гулких звука, напоминающих те, что издает труба глушителя, и «скорая помощь», снова двинувшись, перестроилась в правый ряд.

Впереди открылся въезд в аэропорт. Скорая помощь стремительно двигалась по правой дорожке, включив все опознавательные огни, то и дело завывая сиреной, пока наконец не смолкла и огни на крыше не потухли. Машина заметно сбросила скорость, приближаясь к въезду в Мемфисский международный аэропорт, прекрасное здание которого в этот зимний вечер было залито светом. Она развернулась к автоматическим воротам, перекрывающим вход в обширный подземный гараж. Из окошка водителя высунулась рука в подтеках крови и взяла билетик. И затем «скорая помощь» исчезла в уходящем вниз туннеле, направляясь на подземную стоянку. 

 ГЛАВА 39

В нормальных условиях Кларисса Старлинг с интересом побывала бы в доме Кроуфорда в Арлингтоне, но услышанное в машине сообщение о бегстве доктора Лектера, вышибло у нее из головы все остальные мысли.

Не в силах пошевелить онемевшими губами,, чувствуя, как кожа на голове покрывается мурашками, она проехала мимо уютного ранчо 50-х годов, не обратив на него внимания и лишь смутно догадываясь, что, наверно, за спущенными портьерами в освещенной комнате лежит Белла. Звук дверного звонка резанул ее по ушам.

Кроуфорд открыл двери лишь после второго звонка. На нем был мешковатый свитер, и он прижимал к уху радиотелефон.

— Копли из Мемфиса,— бросил он. Продолжая что-то бормотать в трубку, движением руки он пригласил Клариссу следовать за собой.

В кухне медсестра вынула из холодильника маленький флакончик и поднесла его к свету. Кроуфорд вопросительно поднял брови, но она покачала головой, давая понять, что в нем нет необходимости.

По трем ступенькам они спустились в его кабинет, который занимал часть переоборудованного подземного гаража. В нем было просторно, стояли диван и кресла, а на заваленном бумагами столе рядом со старинной астролябией мерцал зеленоватый экран компьютерного терминала. Неровные складки ковра говорили, что он был брошен прямо на цементный пол.

Кроуфорд продолжал держать трубку в руках.

— Старлинг, все это, конечно, полная чушь... но не передавали ли вы что-нибудь Лектеру в Мемфисе?

— Нет.

— Никаких предметов?

— Никаких.

— Но вы передавали ему рисунки и другие вещи, взятые из его камеры.

— Я ему ничего так и не передала. Все осталось лежать в моей сумке. А вот он мне передал досье. Это был единственный обмен, состоявшийся между нами.

Кроуфорд продолжал прижимать трубку подбородком к плечу.

— Копли, это полная чушь, дерьмо собачье. Я хочу, чтобы ты приступил к поискам этого подонка — и немедленно. Держи прямую связь с шефом Бюро расследований в Тенесси. Всю информацию передавай по горячей линии. На ней сидит Бюрроуз. Да.— Он отключился и сунул трубку в карман.

— Хотите кофе, Старлинг? Кока-колы?

— Что это за вещь, переданная доктору Лектеру?

— Чилтен утверждает, что, должно быть, вы передали Лектеру какой-то предмет, который он использовал в качестве ключа от наручников. Он подчеркивает, что сделали вы это непреднамеренно — сказалось ваше невежество.— Порой в глазах Кроуфорда вспыхивали гневные огоньки. Он смотрел на нее, пытаясь понять, как она воспринимает сказанное.— Но как Чилтен пытался добраться до ваших коленок, Старлинг? В этом все дело?

— Может быть. Я пью черный с сахаром, спасибо.

Пока он был на кухне, она успела перевести дыхание и оглядеться. Если живешь в бараке или в общежитии, любой дом производит впечатление уюта. Пусть даже сейчас у нее земля уходит из-под ног, ощущение, что она как-то приобщилась к жизни Кроуфорда, помогло ей.

Внимательно рассматривая сквозь бифокальные стекла очков ступеньки под ногами, вернулся Кроуфорд, неся с собой чашки с кофе. В мокасинах он был на полдюйма меньше ростом. Когда Старлинг встала, чтобы принять у него чашки, их глаза оказались на одном уровне. От него пахло хорошим мылом, а седоватые волосы были взъерошены.

— Копли говорит, что машина«скорой помощи»еще не найдена. Полиция перекрыла весь Юг.

Она покачала головой.

— Я не знаю никаких подробностей. По радио было только сообщение — доктор Лектер убил двух полицейских и скрылся.

— Точнее, двух надзирателей.— Кроуфорд ткнул пальцем в текст на экране компьютера.— Пембри и Бойла. Вы имели с ними дело?

Она кивнула.

— Они... выставили меня из помещения. Но они хорошо знали свое дело.— «Пембри вышел из-за спины Чилтена, он смущался, но при всей своей несколько старомодной вежливости, был непреклонен. А теперь прошу вас проследовать со мной — так примерно он сказал. У него были веснушки на лбу и руках. Теперь он мертв и веснушек не видно».

Внезапно Старлинг пришлось поставить чашку на столик. Задохнувшись, она с трудом набрала воздуха в грудь и несколько секунд смотрела в потолок.

— Как он это сделал?

— Он исчез в машине «скорой помощи», говорит Копли. Мы еще будем разбираться. Что вам удалось выяснить относительно кислоты на промокашке?

Весь остаток дня и утро Старлинг провела, подвергая различным анализам бумажки с изображением Плуто — эту возможность ей предоставило распоряжение Крендлера.

— Ничего. Распотрошили всю пачку, но ей лет десять от роду.

— И все же они в самом деле были пропитаны кислотой?

— Да. Так как он это сделал, мистер Кроуфорд?

— Хотите знать?

Она кивнула.

— Я вам расскажу. В «скорую помощь» Лектер попал по ошибке. Они решили, что это тяжело раненный Пембри.

— То есть, он натянул мундир Пембри? Они примерно одинакового роста.

— Он надел форму Пембри и придал себе сходство с его лицом. К тому же он забил Бойла до смерти. Тело Пембри он завернул в водонепроницаемый чехол от матраца и в простыни, чтобы не капала кровь и скинул его на крышу лифта. Затем он надел его форму, придал себе соответствующий вид, лег на пол и несколько раз выстрелил в потолок, чтобы началась суматоха. Я не знаю, что он сделал с револьвером, может, подсунул его сзади под брюки. Когда прибыла «скорая помощь», по всему зданию носились полицейские с оружием наизготовку. Санитары быстро поднялись наверх и занялись тем, что они и должны делать при перестрелке. Положили тело на носилки, наложили повязку на то, что им предстало как ужасная рана, чтобы предотвратить кровотечение и поспешили вниз. Они делали свое дело. Но в больницу «скорая помощь» так и не прибыла. Полиция все еще ищет ее. И не думаю, что врачи остались в живых. Копли сказал, что они прослушали записи разговора диспетчера. Скорую помощь вызывали два раза. Они думают, что Лектер сам позвонил в диспетчерскую перед тем, как стрелять, чтобы ему не пришлось лежать слишком долго. Ему нравятся такие шуточки.

Старлинг никогда ранее не доводилось слышать такую горечь в голосе Кроуфорда. И поскольку горечь у нее ассоциировалась со слабостью, она испугалась.

— Его бегство не означает, что доктор Лектер врал,— сказала Старлинг.— Конечно, кому-то из нас он лгал — то ли нам, то ли сенатору Мартин — но, может быть, кому-то он и говорил правду. Он сообщил сенатору имя Билли Рубина и заверил, что больше ему ничего не известно. Мне же он сказал, что речь идет о человеке, который тешит себя иллюзиями, что он принадлежит к транссексуалам. Относительно этого намека он бросил мне слова: «Почему бы не завершить арку?» Он говорил, что если придерживаться теории изменения пола, то...

— Знаю, я видел ваш отчет. Но пока мы не получили из клиник имена, нам некуда двигаться дальше. Алан Блум лично обратился к главе департамента. Они сообщили, что приступили к поискам. Мне остается только надеяться.

— Мистер Кроуфорд, вы, наверно, в трудном положении.

— Мне предложено подумать о заслуженном отдыхе,— сказал Кроуфорд.— В ФБР пришли новые силы, да плюс еще и «дополнительные элементы» из офиса Генерального Прокурора — я имею в виду Крендлера.

— Кто же босс?

— Официально помощник директора ФБР Джон Колби. Надо сказать, что мы с ним тесно сотрудничаем. Джон — хороший человек. Ну, а касательно вас — вы тоже в затруднительном положении?

— Крендлер приказал мне сдать удостоверение и пушку и вернуться на занятия.

— Это было все, что он смог сделать до того, как вы посетили Лектера. Сегодня днем, Старлинг, он запустил ракету в адрес комиссии по профессиональной ответственности. Она может выдвинуть «непредвзятое» требование, чтобы Академия пересмотрела свое решение о пригодности вас к несению службы. Подлый и трусливый удар в спину — как недавно на собрании факультета в Куантико выразился наш главный оружейник Джон Бригхэм. Он надавал им по ушам и звякнул мне.

— Насколько все это серьезно?

— У вас есть право слушать курс лекций. Я поручился за вашу пригодность, и этого достаточно. Но если вы и в дальнейшем не будете посещать занятий, вам придется повторно проходить курс, независимо от ваших находок и информации. А вы понимаете, что может произойти, если вам придется остаться на второй год?

— Конечно. Тебя отсылают обратно в региональное отделение. И там придется подшивать досье и готовить кофе, дожидаясь еще одной возможности попасть сюда.

— На последнем курсе я могу пообещать, что у вас будет работа, но я не смогу помешать им оставить вас на второй год, если вас не будет на занятиях.

— Иными словами, или я возвращаюсь на лекции и прекращаю работать по этому делу, или же...

— Ага.

— Чего бы вы хотели от меня?

— Ваша работа — Лектер. Вот им и занимайтесь. Я не могу требовать, чтобы вы оставались на повторное прослушивание курса лекций. Оно может обойтись вам, может, в полгода, а может, и больше.

— Что о Кэтрин Мартин?

— Она у него в руках почти сорок восемь часов — к полуночи минет ровно двое суток. Если мы не поймаем его, он, скорее всего, возьмется за нее завтра или на следующий день, как в прошлый раз.

— Данные Лектера — это не все, что в нашем распоряжении.

— Пока обнаружено шесть Вильямов Рубинов, которые в той или иной мере вызывают подозрения. Но никто из них не подходит в полной мере. В списке энтомологов — подписчиков журнала Билли Рубина нет. Гильдии оружейников известно о пяти случаях подобного экзотического заболевания за последние десять лет. Пару из них мы решили проверить. Что еще? Клаус так и не опознан — пока. Интерпол сообщает, что был выдан ордер на поиск беглеца с норвежского торгового судна, удравшего в Марселе, некоего «Клауса Бьетланда». Норвежцы разыскивают снимки его зубов, чтобы выслать нам. Если мы что-то получим из клиник и у вас будет время, вы сможете оказать помощь, Старлинг?

— Да, мистер Кроуфорд.

— Возвращайтесь в школу.

— Если бы вы не хотели, чтобы я участвовала в розысках, вы бы не брали меня в то похоронное бюро в Поттере, мистер Кроуфорд.

— Да,— сказал Кроуфорд.— Наверно, не стоило мне этого делать. Но тогда у нас не было насекомого. Не полагайтесь на свою пушку. В Куантико достаточно безопасно, но каждый раз, когда вы покидаете пределы базы, вы должны быть при оружии — пока Лектер не будет пойман или мертв.

— А вы? Он же ненавидит вас. Я предполагаю, что он только об этом и думает.

— Об этом думают многие, Старлинг, и во многих тюрьмах. В один прекрасный день он может заняться мною, но сейчас он слишком занят. Он испытывает счастье, оказавшись за пределами камеры, и пока еще он не готов рисковать свободой. А здесь куда безопаснее, чем кажется на первый взгляд.

Телефон, засунутый Кроуфордом в карман, зажужжал. В унисон ему подал голос аппарат, стоящий на столе, мигнув лампочкой вызова. Послушав несколько секунд, Кроуфорд бросил лишь «О’кей» и повесил трубку.

— Они нашли машину «скорой помощи» в подземном гараже Мемфисского аэропорта.— Он покачал головой.— Плохи дела. Там же в машине и бригада. Оба мертвы.— Кроуфорд снял очки, вытащил платок и стал старательно протирать их.

— Звонили из Смитсонианского института, и Бюрроуз сказал, что они ищут вас. Этот парень Пилчер. Они вот-вот кончат изыскания по насекомым. Я хочу, чтобы вы получили все данные и внесли их в основное досье. Куколку нашли вы, вы же вели эту тему, и я хочу, чтобы это нашло отражение в отчете. Вы готовы?

Старлинг редко приходилось чувствовать такую усталость.

— Конечно,— сказала она.

— Оставьте свою машину в гараже, и Джефф подкинет вас в Куантико, когда вы будете готовы.

Спускаясь по ступенькам, она глянула на освещенные портьеры, за которыми несла свою вахту сиделка, после чего повернулась к Кроуфорду.

— Я все время думаю о нас обоих, мистер Кроуфорд.

— Спасибо, Старлинг,— сказал он.

 ГЛАВА 40

— Офицер Старлинг, доктор Пилчер сказал, что он встретит вас в энтомологическом отделе насекомых. Я провожу вас туда,— сказал охранник.

Чтобы попасть в него со стороны Конститьюшен-авеню, предстояло подняться на лифте на один уровень над чучелом слона и пересечь обширное пространство, отведенное под кабинеты.

Первым делом на пути встретились стеллажи с черепами, иллюстрировавшими развитие и рост человечества со времен Христа.

Старлинг и сопровождающий ее охранник миновали полуосвещенные залы с фигурами различных представителей человеческих рас и народностей. Здесь же были изображения ритуальных изменений человеческих тел — татуировки, мумифицированные тела, челюсти с подточенными зубами, образцы мастерства перуанских хирургов и так далее.

— Вам доводилось видеть Вильгельма фон Элленбогена? — спросил стражник, направляя луч своего фонарика на одну из витрин.

— Сомневаюсь,— ответила Старлинг, не замедляя шага.

— Вам стоит когда-нибудь зайти сюда при свете и глянуть на него.

Энтомологический отдел представлял собой большое помещение, в полумраке которого слышались шорохи и шелесты. Его заполняли клетки и ящики с живыми насекомыми. Этот отдел пользовался особой любовью детей, которые шастали тут весь день. По ночам предоставленные сами себе, насекомые занимались своей жизнью. Некоторые из клеток были освещены красными лампочками, и такой же пронзительный красный свет горел над входом.

— Доктор Пилчер? — окликнул от дверей охранник.

— Я здесь,— ответил Пилчер, поднимая кверху, как луч маяка, свой фонарик.

— Вы проводите даму?

— Да, спасибо.

Старлинг вытащила из сумочки свой собственный фонарик, но', нажав на кнопку, убедилась, что батарейки сели. Охватившая ее вспышка гнева напомнила ей, что она на пределе усталости и что ей необходимо держать себя в руках.

— Здравствуйте, офицер Старлинг.

— Доктор Пилчер...

— Как насчет «профессора Пилчера»?

— А вы уже профессор?

— Нет, но пока я и не доктор. Но, тем не менее, я рад видеть вас. Хотите посмотреть на кое-каких насекомых?

— Конечно. А где доктор Роден?

— Последние две ночи он работал не покладая рук и готов рухнуть без сил. Не хотите для начала осмотреть нашу коллекцию?

— Нет.

— Она в самом деле потрясающа.

— Могу себе представить.

— Еще бы. Минутку.— Он остановился у клетки, затянутой сеткой.— Первым делом, разрешите мне продемонстрировать вам мотылька, схожего с тем, что вы притащили к нам в понедельник. Он не точно такой же, но из того же семейства, этакий совенок.— Луч его фонарика упал на крупное насекомое с блестящими синими крылышками, которое, сложив их, примостилось на ветке. Пилчер дунул на него, и сразу же на спине насекомого среди распахнувшихся крылышек появилось зловещее изображение черепа.— Это разновидность «каллиго белтрао» — достаточно распространенная. Но образец, имеющий отношение к Клаусу, встречается куда реже. Идемте.

В дальнем конце комнаты, в нише, отгороженной барьером, стояла другая клетка. Она была вне пределов досягаемости детских рук и была прикрыта полотном. Из-под него доносилось легкое жужжание.

— Мы держим их под стеклом, чтобы поберечь чужие пальцы — они могут кусаться. Им нравится влажность, и стекло помогает ее сохранить.— Пилчер осторожно приподнял клетку и переместил ее поближе. Подняв покров, он включил лампочку в клетке.

— Это бабочка «Мертвая голова»,— сказал он.— Сидит на веточке черного паслена — и мы надеемся, что она отложит на нем яички.

Хотя бабочка и была восхитительна, но при взгляде на нее она все-таки вызывала дрожь; ее большие чернокоричневые крылья смыкались над ней подобно капюшону, и изображение на широкой спинке, покрытой волосиками, должно было вселять страх в каждого человека, которому доводилось случайно наткнуться на нее в своем саду. Округлая голова, где череп сливался с лицевой частью, смотрела на них темными глазами.

— «Ахеронтиа стикс»,— сказал Пилчер.— Названа по имени двух подземных рек ада. Этот ваш тип каждый раз бросает тела жертв в реку... я мог это прочесть?

— Да,— сказала Старлинг.— Бабочка редкая?

— В данной части света — да. Их тут практически не встречается в природе.

— Так откуда она родом? — Старлинг приблизила лицо к полотну, прикрывавшему клетку. Ее дыхание взъерошило волоски на спине бабочки. Кларисса отдернула голову, когда бабочка пискнула, яростно взмахнув крылышками. Она почувствовала легкое дуновение ветерка при этом движении.

— Из Малайзии. Есть и европейская разновидность, именуемая «атропос», но и эта, и та, что была найдена во рту Клауса — малайского происхождения.

— Значит, кто-то вырастил их.

Пилчер кивнул..

— Да,— согласился он, обращаясь к Старлинг, которая в этот момент не глядела на него.— Их доставили из Малайзии в виде кладки яиц или, что вернее, в облике куколок. Пока никому еще не удавалось заставить их откладывать яйца в условиях несвободы. Они вырастают, но не занимаются яйцекладкой. Самое трудное — обнаружить их гнездо в джунглях. Но вырастить их не так сложно.

— Вы говорите, что они могут кусаться.

— Да, хоботок у них острый и твердый, и они могут ужалить вас в палец, если вы будете неосторожно вести себя с ними. Оружие для этого вида насекомых достаточно необычное, что и помогло нам сузить поле поиска и довольно быстро опознать образец.— Пилчер внезапно пришел в возбуждение, словно особенности бабочки давали ему право хвастаться ими.— Очень интересное создание,— торопливо выдал он.— Живут сообществом в ульях и производят мед. В свое время мы получали их куколки с Борнео, и тут у нас они появлялись на свет. Было так странно слышать издаваемые ими звуки, что...

— Каким образом они у вас появились?

— В результате какого-то товарообмена с малайским правительством, хотя я не знаю, чем мы с ними торгуем...

— Какого рода таможенную декларацию необходимо заполнять на подобный товар? У вас есть ее образцы? Они поступают прямо из Малайзии? Кто этим занимается?

— Вы торопитесь. Я выписал все, что нам удалось выяснить, и издания, которые публикуют подобные объявления — на тот случай, если вы решите заняться этим. Идемте, я провожу вас.

Они в молчании пересекли темное помещение. В свете, падающем из дверей кабины лифта, Старлинг увидела, что Пилчер устал не меньше ее.

— Вы совсем вымотались,— сказала она.— Но вы отлично поработали. Я не хотела быть с вами резка, я просто....

— Надеюсь, что его удастся поймать. Я думаю, что вы скоро покончите с ним,— ответил он.— Я напишу вам названия еще нескольких химикалий, которые он должен приобретать, если имеет дело с живыми образцами. И... офицер Старлинг, я хотел бы поближе познакомиться с вами.

— Может быть, мне удастся, позвонить вам, когда представится такая возможность.

— Она обязательно представится, я абсолютно уверен, и я буду очень рад,— сказал Пилчер.

Дверца лифта сомкнулась, и Пилчер со Старлинг двинулись вниз. Этаж, отведенный человечеству, был по-прежнему тих и пустынен, и они не обращали внимания ни на татуировку, ни на мумии, когда шли мимо них.

В отделе насекомых рдели над дверями красные огоньки, отражаясь в тысячах фацеток. Тихо шипели и жужжали увлажнители. В темноте клетки, закрытой покрывалом, бабочка «мертвая голова» осторожно спускалась по стебельку паслена. Проковыляв по полу клетки, со сложенными над головой, подобно капюшону, крылышками, она добралась до блюдца, в котором лежал кусочек меда. Схватив его сильными передними лапками, она вытянула хоботок и проколола его острием восковую оболочку сотов. Высасывая сладкую массу, она застыла в неподвижности, не обращая внимания на шорохи и шевеления в темноте вокруг нее. 

 ГЛАВА 41

Кэтрин Бейкер Мартин продолжала пребывать в ненавистной тьме. Она густой пеленой простиралась сразу же за веками, и когда, забывшись в коротком сне, она просыпалась как от толчка, темнота снова обступала ее. Она была всепроникающей, заползая и в нос и в уши, и ее влажные щупальца проникали во все отверстия тела. Одну ладонь она прижимала ко рту и носу, другой закрывала влагалище, сжимала ягодицы и прижимала одно ухо к матрацу, принося в жертву темноте другое ухо. Порой во тьме раздавались какие-то звуки, и она сразу же приходила в себя от забытья. Знакомые звуки — стрекот швейной машины. То быстрее, то медленнее; она работала с разной скоростью.

Наверху в подвале включили свет — в щели лючка в массивной крышке колодца она увидела узкую желтоватую полоску. Пару раз гавкнул пуделек, и чей-то странный высокий голос обратился к нему с успокоительными интонациями.

Снова застрекотала швейная машинка. Кто-то шил. Мысли о шитье были чем-то невероятным тут внизу. Шитье было связано с потоками света. Залитая солнцем комната, в которой шили, ослепительно вспыхнула в воспоминаниях детства Кэтрин... за машинкой их домоправительница, милая Беа Лаф... а котенок играет с портьерами.

Звук голоса, обращенного к собачке, заставил мгновенно исчезнуть эти картины.

— Прешис, брось эту гадость. Ты уколешься, и что мы тогда будем делать? Я уже почти закончил. Да, сердце мое. Ты получишь свою косточку, когда все будет готово, ты получишь косточку, ду-ди, ду-ди, ду.

Кэтрин потеряла всякое представление, сколько она находится в заключении. Она помнила, что умываться ей пришлось дважды — в последний раз она, обнаженная, стояла на свету во весь рост, желая, чтобы он увидел все ее тело, хотя не была уверена, смотрит ли он на нее, скрытый потоком слепящего света сверху. В обнаженном виде Кэтрин производила ошеломляющее впечатление; все ее формы говорили о ней, как о более чем созревшей женщине, и она это знала. Она страстно хотела, чтобы он увидел ее. Она жаждала лишь одного — выбраться из ямы. Пусть даже он решит ее трахнуть, она сможет сцепиться с ним — снова и снова беззвучно повторяла она про себя, моясь. Она почти ничего не ела, но понимала, что ей надо есть, если она хочет сохранить силы. Кэтрин была уверена, что сможет одолеть его. Она знала, что ей это будет под силу. А может, лучше отдаться ему, затрахать его вконец, пока он не ослабеет? Она не сомневалась, что, если ей удастся скрестить ноги у него на шее, она за полторы минуты отправит его в царствие небесное. «Решусь ли я на это? Черт побери, еще бы! Я ему и глаза и яйца вырву». Но сверху так и не раздалось ни звука, пока она умывалась и облачалась в свежий комбинезон. Не поступило и ответа на ее просьбу вытащить висящее на шнурке ведро с водой и спустить ей другое.

Прошло несколько часов, но она по-прежнему ждала, прислушиваясь к звукам швейной машинки. Она решила никого не звать. Прошло время, в течение которого сердце ее сократилось не меньше нескольких тысяч раз, и она услышала, как он спускается по лестнице, разговаривая с собачкой, «...позавтракаем, когда я вернусь». В подвале вспыхнул свет. Что-то ему тут надо.

Над головой она услышала цокот собачьих когтей и звуки шагов по полу кухни. Пудель заскулил. Она убедилась, что ее похититель покинул помещение. Порой он исчезал надолго.

Она перевела дыхание. Собака, поскуливая, разгуливала по кухне, что-то разнюхивая и катая по полу какой-то гремящий предмет, наверно, свою миску. Она стала царапать пол снова и снова. Несколько раз она коротко взлаяла, но звуки были приглушенные, не походившие на те, если бы она находилась прямо над ней в кухне. Потому что собаки в ней не было. Носом открыв дверь, она устремилась в погоню за мышью по лестнице в подвал.

Внизу, объятая тьмой, Кэтрин Мартин прилегла на свой матрас. Под руку ее попал огрызок куриной косточки, и она понюхала ее. Ей было трудно удержаться, чтобы не' обгрызть ошметки мяса и не разжевать их. Она покатала их во рту, чтобы согреть и размягчить, Чуть покачиваясь, она поднялась на ноги, чувствуя 'легкое головокружение. Рядом с ней в темноте не было ничего, кроме ее подстилки, комбинезона на теле и пластикового ведра, от которого куда-то наверх уходил шнурок.

Когда к ней возвращалась способность размышлять, она все время обращалась мыслью к нему. Приподнявшись на цыпочки и предельно вытянувшись, Кэтрин попыталась как можно выше перехватить шнурок. Рвануть его или потянуть? Она несчетное количество раз думала об этом. Лучше тянуть.

Шнурок вытянулся больше, чем она могла предполагать. Она перехватила его еще повыше и продолжала тянуть, отводя руки в стороны и надеясь, что шнурок перетрется там, где лежит на деревянном ограждении провала. Она тянула, стараясь перетереть его, пока у нее не заболели плечи. Шнурок все вытягивался, а она все тянула и тянула, пока наконец не обессилела... Пожалуйста, оборвись повыше. Плоп! — и она свалилась на пол, почувствовав, как на лицо ей опустились веревочные витки.

Шнурок, тянувшийся по полу, лежал у нее на голове и плечах, но сверху заметить этого было невозможно. Она не представляла, какая его длина оказалась в ее распоряжении. Главное — не запутать его. Она стала осторожно растягивать шнурок по полу, меряя его длиной предплечья. Четырнадцать раз. То есть, он оборвался почти у самого верха.

Куриную косточку, на которой еще оставались клочки мяса, она надежно привязала к ручке ведра.

Теперь предстояло самое сложное.

Действовать надо было предельно собранно и аккуратно. От напряжения у нее мутилось в голове. Словно она была в маленькой лодочке в шторм и неосторожное движение могло ей дорого обойтись.

Оборванный конец шнурка она закрепила на кисти, затянув узел зубами.

Заняв место в самом центре провала, она вцепилась в ручку ведра и, описав ею над головой широкий круг, швырнула его прямо в тусклый диск света у себя над головой. Пластиковое ведро не попало в намеченную цель и, ударившись о деревянное ограждение, свалилось обратно, ударив ее по плечу. Собачонка залаяла громче.

Ей потребовалось время, чтобы собрать линь и сделать еще и еще одну попытку. После третьего броска свалившееся ведро попало ей по сломанному пальцу, и ей пришлось, скорчившись у стенки, продышаться, пока не исчезли тошнотные спазмы. Четвертый бросок тоже был безуспешным, но пятый удался. Ведро исчезло из виду. Теперь оно лежало на деревянном полу рядом с проемом колодца. Как далеко оно отлетело? Осторожнее. Она легонько потянула за шнурок. Ведро громыхая, перекатилось по полу.

Собачонка теперь заходилась от лая.

Ведро не должно перевалиться через край, но его надо подтянуть поближе. Она подергала за шнурок.

Пуделек шнырял между зеркалами и манекенами в соседней комнате, обнюхивая обрывки ниток и клочки материи, валявшиеся рядом со швейной машинкой. Он просеменил мимо большого черного комода, глянув в ту сторону подвала, откуда доносились какие-то непонятные звуки. Приблизившись к затененной части подвала, он гавкнул и снова отскочил.

В подвал далеким эхом донесся голос:

— При-и-ишис!

Пуделек, залаяв, закрутился на месте. Его маленькое жирное тельце так и содрогалось от приступов лая.

Раздался звук влажного чмоканья губами.

Собачка посмотрела на дверь кухни, что была наверху, но звук доносился не оттуда.

Раздались причмокивающие звуки, словно кто-то ел.

— Иди же, Прешис. Иди, радость моя.

Пудель уловил запах куриной косточки, привязанной к ручке ведра. Он поскреб когтями пол и заскулил.

Чав-чав-чав.

Насторожив уши, осторожно переставляя лапы, собака двинулась в сумрак.

Топ-топ.

— Иди сюда, собаченька, иди сюда, Прешис.

Чав-чав-чав.

Пудель подбежал к ограждению колодца. Запах шел откуда-то между ведром и дырой. Собачонка гавкнула на ведро и замялась в нерешительности. Куриная косточка еле заметно шевельнулась.

Извиваясь на месте, пудель спрятал нос между передними лапами, жадно втягивая в себя воздух. Гавкнул еще пару раз, он кинулся к косточке и схватил ее зубами. Ему показалось, что ведро хочет оттащить косточку из-под его носа. Пудель грозно рявкнул на него и, не выпуская косточку из зубов, придержал ее лапами. Внезапно ведро сшибло его с ног и опрокинуло; он попытался вскочить на ноги, но ведро снова стукнуло его, и он попытался увернуться от него: его задние лапы почти повисли над провалом, но когтями он отчаянно вцепился в дерево настила, и, когда ведро поползло, стараясь увлечь собаку за собой, пуделек рванулся в сторону, а ведро перевалилось через край и исчезло в темноте, унося с собой и куриную косточку. Пудель зашелся в лае, который разносился по всему подвальному помещению. Затем, прекратив лаять, он насторожился и повернул голову, услышав звук, доступный только ему одному. Царапнув еще раз деревянный настил пола, он поспешил к одной из дверей наверху.

По щекам Кэтрин Бейкер Мартин текли горячие слезы, смачивая комбинезон и падая на полуобнаженную грудь — и теперь-то она уж окончательно поняла, что ей предстоит умереть. 

 ГЛАВА 42

Кроуфорд стоял в одиночестве в центре своего кабинета, глубоко засунув руки в карманы. В таком положении он находился от 12.30 до 12.33, обдумывая пришедшую ему в голову идею. Затем он связался по телексу с отделом регистрации транспортных средств в Калифорнии, дав понять, что ищет следы трейлера, который Распайл, по словам доктора Лектера, купил в Калифорнии и в котором он занимался с Классом любовью. Кроуфорд попросил посмотреть, кому еще выписывались квитанции на эту машину, кроме Бенджамена Распайла.

Затем он расположился на диване, положив на колени блокнот с твердой подложкой, и стал составлять заманчивое объявление для крупных газет:

«Нежный и страстный цветок, 21-го года, манекенщица, с потрясающей фигурой, ищет мужчину, который сможет оценить ее достоинства. Вы видели меня на рекламе косметических изделий для рук, а теперь я хотела бы увидеть вас. В письмо вложите свою фотографию».

Задумавшись на несколько секунд, Кроуфорд вычеркнул слово «нежный» и вписал «с крупными формами»

Голова его свесилась набок, и он задремал. Зеленое свечение экрана компьютера маленькими блестящими прямоугольничками отражалось в линзах его очков. Пляшущие на экране строчки поползли наверх, отражаясь в стеклах. Во сне он дернул головой, словно они щекотали его.

Текст гласил:

«Полиция Мемфиса во время обыска в камере Лектера обнаружила два предмета.

1) Самодельный ключ от наручников, сделанный из стержня шариковой ручки. Принимая во внимание его обработку, предполагается осмотреть камеру в больнице в Балтиморе в поисках следов его производства; сообщ. Копли из Мемфиса;

2) Лист бумаги, который беглец оставил плавать в туалете. Документ направлен в лабораторию исследования графических изображений и текстов. Он направлен так же в Ленгли. Ответств. Бенсон — отдел криптографии».

Когда из-под обреза экрана поднялся текст, он выглядел следующим образом:

Два тихих звонка от экрана терминала не разбудили Кроуфорда, но тремя минутами позже это сделал телефон. На другом его конце был Джерри Бюрроуз, сидевший на «горячей линии» связи Национального Информационного центра уголовных расследований.

— Ты видел, что у тебя на экране, Джек?

— Секундочку,— сказал Кроуфорд.— Ага, ясно.

— Лаборатория уже взялась за него, Джек. Это рисунок, который Лектер оставил в сортире. Цифры, которые Лектер поставил между буквами Фамилии Чилтена, имеют отношение к биохимии — С₃₃ Н₃₆ N₄ О₆ — это формула пигмента в желчи человека, именуемая билирубин. Лаборатория подсказывает, что он, главным образом, отвечает за окраску кала.

— Ну и номер.

— Ты был прав относительно Лектера, Джек. Он просто обвел их вокруг пальца. Остается лишь посочувствовать сенатору Мартин. Лаборатория говорит, что билирубин имеет отношение и к цвету волос доктора Чилтена. Больничный юмор, говорят они. Ты видел Чилтена в шестичасовой сводке новостей?

— Нет.

— Мэрилин Саттер сверху видела его. Чилтен изо всех сил распинался относительно «поисков Билли Рубина». Потом пошел обедать с телерепортерами. С ними он и сидел, когда Лектер отправился погулять. Совершенно уникальная жопа..

— Лектер намекнул Старлинг, что ей «стоило бы учесть» отсутствие у Чилтена степени,— сказал Кроуфорд.

— Ясно, и я приведу это в отчете. Я думаю, Чилтен пытался охмурить Старлинг, как мне кажется, а она подсекла его. Он, может быть, и идиот, но не слепой. Как девочка?

— Я думаю, пока о’кей. Копай дальше.

— Считаешь, Лектер обдурил и ее тоже?

— Может быть. Пока будем исходить из этого. Пока я не знаю, каковы успехи у клиник, но думаю, что мне придется обращаться в суд. Мне жутко не нравится, что приходится зависеть от них. К середине утра, если мы ничего не получим, придется прибегнуть к судебной процедуре.

— Слушай, Джек... у тебя есть люди в наружном наблюдении, которые знают, как выглядит Лектер?

— Конечно.

— А ты не думаешь, что сейчас он посмеивается над нами?.

— Может быть, это продлится не так долго,— сказал Кроуфорд. 

 ГЛАВА 43

Доктор Ганнибал Лектер стоял у регистрационной стойки элегантного «Маркус-отеля» в Сент-Луисе. На нем была коричневая шляпа и плащ, застегнутый до горла. Аккуратная повязка прикрывала его нос и щеки.

Он расписался как Ллойд Вайман, в росчерке которого успел попрактиковаться в машине Ваймана.

— Как вы будете платить, мистер Вайман? — спросил портье.

— «Америкен экспресс».— Доктор Лектер протянул кредитную карточку Ллойда Ваймана.

Из холла доносилась тихая музыка. У бара доктор Лектер увидел двух людей с повязками, прикрывавшими их носы. Пара средних лет вышла из лифта, мурлыкая мелодию Кола Портера. У женщины была плотная повязка через глаз.

Портье по достоинству оценил представленную карточку.— Вы знаете, мистер Вайман, что у вас есть право пользоваться гаражом больницы.

— Да, благодарю вас,— сказал доктор Лектер. Он уже поставил машину Ваймана в гараж, с трупом самого Ваймана в багажнике.

Коридорный, который занес вещи Ваймана в небольшой номер, покинул его с пятидолларовой банкнотой Ваймана, врученной ему в виде благодарности за услуги.

Заказав сандвич и выпивку, доктор Лектер расслабился.

После столь долгого заключения номер казался ему огромным. Он получал огромное удовольствие, просто расхаживая по нему от стенки к стенке.

Из окон он мог увидеть по другую сторону улицы отделение Майрона и Салли Флейшеров в городской больнице Сент-Луиса, где размещался один из лучших в мире центров лицевой хирургии.

Доктор Лектер понимал, что его внешность достаточно хорошо известна, чтобы он решился подвергнуться опасности пойти на операцию пластической хирургии, но тут было единственное место в мире, где он мог ходить с повязкой на лице, не возбуждая всеобщего интереса.

Он останавливался тут как-то раз, много лет назад, когда проводил изыскания по психиатрии в великолепной библиотеке, основанной в память Роберта Дж. Брокмана.

Ощущение, что перед ним было окно, несколько окон, просто опьяняло. Он стоял около них до темноты, наблюдая, как огоньки машин движутся по мосту Макартура, и потягивая напиток. Он ощущал приятную усталость после пятичасовой езды от Мемфиса.

Подлинное волнение он испытал единственный раз за вечер тоЛько в подземном гараже Мемфисского международного аэропорта. Как он ни старался привести себя в порядок с помощью хлопчатобумажных тампонов, спирта и дистиллированной воды, сидя в припаркованной машине «скорой помощи», этого было недостаточно. Натянув белый халат санитара, он стал выслеживать одинокого путешественника, который ставит свою машину на постоянную стоянку в огромном гараже. Какой-то мужчина, открыв багажник, старательно рылся в нем и не заметил приблизившегося сзади доктора Лектера.

Неужели полицейские будут такими идиотами, подумал доктор Лектер, что решат, будто я улетел из Мемфиса.

Единственной настоящей проблемой по пути в Сент-

Луис была необходимость быстро определить тумблеры включения фар, подфарников и дворников в чужой машине, так как доктор Лектер был незнаком с панельным щитком позади рулевого колеса. /

Завтра он купит все, что ему необходимо,— краску для волос, бритвенные принадлежности, кварцевую лампу и все остальное, с помощью чего его облик разительно изменится. Когда он окончательно преобразится, то двинется дальше.

Спешить ему не было ровно никаких причин.

 ГЛАВА 44

Арделиа Мапп занимала свое обычное положение — лежала, растянувшись с книгой на постели. Она слушала итоговую сводку новостей и приглушила приемник, когда в комнату буквально ввалилась Старлинг. У Арделии хватило сообразительности, лишь глянув на ее осунувшееся и утомленное лицо, спросить:

— Хочешь чаю?

Занимаясь, Мапп предпочитала употреблять напиток из смеси различных листьев и трав, которые посылала ей бабушка и которые она называла «Чай умного человека».

Из двух самых интересных людей, которых Старлинг довелось узнать в жизни, один был самым спокойным и надежным, а другой самым страшным. Старлинг оставалось лишь надеяться, что два этих облика как-то уравновесятся в ее восприятии.

— Крупно повезло, что тебя сегодня не было,— сказала Мапп.— Этот чертов Ким Вон заставлял нас ползать прямо по земле. Я не вру. Не сомневаюсь, что у них в Корее большая сила тяжести, чем у нас. Явившись сюда, они чувствуют себя легче и начинают учить полицейских пахать носом землю, потому что ничего другого делать они не умеют... Заходил Джон Бригхэм.

— Когда?

— Сегодня вечером, недавно. Хотел узнать, не вернулась ли ты уже. Прилизанный донельзя. Мялся, как первокурсник на экзамене. Мы немного поговорили. Он сказал, что если у тебя затор со временем, когда будет огневая подготовка, он готов открыть тир на уик-энд и дать нам отстреляться. Я сказала, что в случае чего дам ему знать. Он хороший человек.

— Это точно.

— Ты знаешь, что он хочет включить тебя в команду на матч с таможней по стрельбе?

— Представления не имею.

— И не среди женщин. А в открытый разряд. Следующий вопрос: ты знаешь, в чем смысл Четвертой поправки в конституции, с которой нам придется иметь дело в пятницу?

— Что-то смутно.

— О’кей, что ты скажешь о деле «Чиммель против штата Калифорния»?

— Право получить среднее образование.

— А что вообще о праве на образование?

— Не знаю.

— Его концепция включает в себя понятие о доступном образовании. Кто такой Шнеклот?

— Не знаю, черт возьми.

— «Шнеклот против Бустамонте».

— Слушай, могу я наконец побыть сама с собой?

— Фу на тебя. Я вижу, что ты и не бралась за книги, моя девочка. Но у меня есть записи.

— Только не сегодня вечером.

— Завтра ты проснешься с девственно отдохнувшими мозгами, и мы начнем пахать землю для урожая, который соберем в пятницу. Старлинг, Бригхэм сказал — правда, он просил меня не говорить тебе, и я обещала — чтобы ты не волновалась. Он считает, что этот надутый сукин сын Крендлер через два дня начисто забудет тебя. Успеваешь ты неплохо, так что тебе все сойдет с рук.— Мапп не спускала глаз с усталого лица Старлинг.— Ты сделала все, что могла для этого бедного создания, Старлинг. Ты набивала себе шишки ради нее и тебе давали по заднице из-за нее, но тебе удалось кое-что сделать. Ты вполне заслужила передышку. Почему бы тебе не брякнуться на постель? Обещаю, что заткнусь.

— Арделия! Спасибо.

После того как погас свет, Мапп снова подала голос.

— Старлинг. Как ты думаешь, кто симпатичнее — Бригхэм или Бобби Лоуранс?

— Трудно сказать.

— У Бригхэма татуировка на плече, я видела Сквозь рубашку. Что в ней сказано, знаешь?

— Не имею представления.

— Ты дашь мне знать, как только выяснишь?

— Скорее всего, нет.

— А я расскажу тебе что прорицает Горячий Бобби.

— Ты просто видела его один раз через окно, когда он поднимал тяжести.

— Это Грейс тебе сказала? У нее рот, как...

Старлинг уснула.

 ГЛАВА 45

Кроуфорд, прикорнувший рядом с женой, проснулся незадолго до трех часов. Белла дышала с перебоями и была неспокойна в кровати. Сев, он взял ее за руку.

— Белла?

Она сделала глубокий вдох и выдохнула. В первый раз за все эти дни она открыла глаза. Кроуфорд склонился к ее лицу, но вряд ли она его видела.

— Белла, я люблю тебя, девочка,— сказал он на тот случай, если она его слышит.

Страх стеснил его грудь и заметался, как мышь в клетке. Он должен что-то делать.

Он должен что-то принести ей, но не хотел, чтобы она потеряла ощущение его руки рядом.

Он приложил ухо к ее груди. Он услышал, как, замирая, билось ее сердце, как оно затрепетало и остановилось. Теперь он ничего не слышал, и по спине у него пополз странный холодок. Он не мог понять, то ли в груди у нее слышны какие-то звуки, то ли у него гул в ушах.

— Да благословит тебя Господь и примет в Свою паству... и приблизит к Себе,— сказал Кроуфорд слова, которые, как он надеялся, должны были быть истиной.

Прислонившись к спинке кровати, он притянул Беллу к себе и прижал ее к груди, пока она уходила в небытие. Подбородок он положил на шарфик, стягивавший ее поредевшие волосы. Он не плакал. Все слезы уже были выплаканы.

Кроуфорд переодел Беллу в ее любимую ночную рубашку и долго сидел на высокой кровати, прижимая руку Беллы к своей щеке. Это была надежная, верная и умная рука, затвердевшая от долгой работы в саду, испятнанная точками от иглы.

Когда она возвращалась из сада, ее руки пахли тмином.

(Девочки в школе пытались дать Белле представление о сексе. Они с Кроуфордом подшучивали над их сравнениями, когда оказывались в постели, — и так было год за годом, всегда, еще в прошлом году. Не думай об этом, вспоминай что-то хорошее, что-то настоящее. Это и было настоящим. Она носила круглую шляпку и белые перчатки и опрометью кинулась в лифт, когда он пригласил ее на темпераметный латино-американский танец).

Кроуфорд устало побрел в другую комнату — при желании, стоило ему обернуться, и он мог увидеть ее, лежащую на кровати в мягком свете лампы. Он понимал, что его ждет — ее тело станет объектом похоронных церемоний, от которых его отлучат, она перестанет быть человеком, которого он выхаживал в постели, перестанет быть его спутником жизни, от которого у него останется только память. Надо позвонить, чтобы пришли за ней.

Руки его, вывернутые ладонями наружу, были пусты, когда он стоял у окна, глядя на пустоши, простирающиеся к востоку от дома. Он не ждал рассвета, просто окна дома были обращены к востоку.

 ГЛАВА 46

— Ты готов, Прешис?

Джейм Гамб сидел, прислонившись к изголовью кровати, и собачка, нежась в тепле, удобно свернулась у него на коленях.

Мистер Гамб только что помыл волосы и сидел с обернутым вокруг головы полотенцем. Порывшись в складках простыней, он нашел панель дистанционного управления своего Ви-Си-Ар и нажал кнопку.

Программу для себя он записал из двух кусков видеопленки, которые совместил на одной кассете. Занимаясь столь жизненно важными приготовлениями, он смотрел ее каждый день и уж в обязательном порядке — перед тем, как ему предстояло снять взращенный урожай..

Первая запись была скопирована с непритязательного фильма фирмы «Мувитон Ньюс» выпуска 1948 года в черно-белом варианте. То был четвертьфинал состязаний по выбору мисс Сакраменто, один из предварительных этапов долгого пути к торжественному избранию Мисс Америки в Атлантик-сити.

На этом этапе все претендентки представали в купальниках, и у каждой из них, когда они спускались по лестнице и всходили на сцену, в руках были цветы.

Пудель мистера Гамба видел это зрелище много раз и едва только раздались звуки знакомой музыки, он смежил глаза, намереваясь вздремнуть.

Обаятельные претендентки отвечали представлению о женщине после второй мировой войны. На них были купальники от Розмари Рейд, и некоторые из них были весьма женственны. Кроме того, почти у всех были красивые ноги, но у них не хватало мышечной подтянутости и кое у кого были вывернуты коленки.

Гамб толкнул собачку.

— Прешис, вот она идет, вотонаидет, вотонаидет!

И вот она появилась, спускаясь по лестнице в белом купальнике и одарив улыбкой молодого человека, который поддерживал ,ее под руку, а после того, как она легко повернулась на высоких каблуках, камера показала ее спину и восхитительные бедра! — О, Мамочка! — Это была Мамочка.

Мистеру Гамбу не нужно было притрагиваться к дистанционному управлению, он уже достаточно поработал с ним, когда копировал запись, и сейчас пошла в обратном порядке — женщина двинулась спиной вперед, снова одарив улыбкой молодого человека и спиной же поднялась по лестнице, после чего снова двинулась вперед, назад и вперед, назад и вперед.

Когда она улыбнулась молодому человеку, Гамб не мог удержаться от улыбки.

Было еще одно ее изображение в группе, но оно было размыто и обрезано размерами экрана. Лучше смотреть, как она движется. Вот теперь Мамочка в группе других девушек, поздравляющих победительниц.

Следующий сюжет ему удалось записать из передачи кабельного телевидения в одном мотеле в Чикаго — ему пришлось сломя голову покупать Ви-Си-Ар и оставаться еще на одну ночь, чтобы перехватить запись. Это был фильм, снятый скрытой камерой, который гоняли по дешевому кабельному каналу по ночам в виде своеобразного отклика на сексуальные объявления, текст которых появлялся на экране. Он представлял собой дешевую мешанину из непристойных фильмов сороковых и пятидесятых годов, среди которых был сюжет волейбольной игры в лагере нудистов и еще менее выразительный кусок из секс-фильмов тридцатых годов, когда мужчины-актеры приклеивали искусственные носы и не снимали носков. В нем было только музыкальное сопровождение и никакого текста.

Теперь он назывался «Облик любви», хотя название не имело ничего общего с оживленными действиями на пленке.

Мистер Гамб ничего не мог поделать с объявлениями, ползущими по экрану. Ему оставалось только пережидать их.

А вот и тот самый бассейн на открытом воздухе — в Калифорнии, в окружении густой растительности. Прекрасный бассейн, время — конец пятидесятых. В нем плескались несколько обнаженных грациозных девушек. Парочка из них, кажется, мелькала в фильмах с индексом «В». Они оживленно выскакивали из бассейна, подталкивая друг друга, их движения не совпадали с ритмом музыки и, поднимаясь на бортик, они снова прыгали в воду — ух! Высокие груди подрагивали, когда они спускались в воду, и они смеялись, вытягивая в прыжке длинные ноги — плюх!

Появилась Мамочка. Она поднималась из бассейна вслед за девушкой с кудрявыми волосами. Ее голова скромно, как у Золушки, была чуть склонена вперед, на ней был жутко сексуальный купальник, и ясно было видно, как, сияющая и влажная, она поднялась по лестничке, потрясающе гибкая и полная жизни, лишь на гладком животе был видел маленький шрам от кесарева сечения — ух! Она была так прекрасна, и даже не видя ее лица, мистер Гамб не сомневался в глубине души, что это была Мамочка, снятая вскоре после того последнего раза в жизни, когда ему довелось по-настоящему увидеть ее. Не считая, конечно, что он постоянно видел ее во сне. Изображение сменилось объявлениями от супружеских пар и резко оборвалось.

Пудель открыл глаза за две секунды до того, как мистер Гамб ткнул его в бок.

— Ох, Прешис. Иди к своей мамочке. Мамочка будет такой красивой!

— Сколько еще предстояло сделать, сколько сделать, чтобы успеть к завтрашнему дню!

До кухни, слава Богу, не доносилось ни звука, пусть даже обитатель подвала орал во весь голос, но, уже спускаясь по ступенькам, кое-что можно было услышать. Ему оставалось лишь надеяться, что она спокойно спит в молчании. Пуделек, которого он нес подмышкой, заворчал, услышав доносящиеся снизу звуки.

— У тебя-то куда лучшее воспитание, чем у нее,— сказал он, дунув в шерстку у него на затылке.

Потайная комнатка была за дверью слева в самом низу лестницы. Он даже не глянул в ее сторону, так же как не дал себе труда прислушаться к словам, доносящимся из ямы,— насколько он мог судить, они не имели никакого отношения к английскому языку.

Повернув направо, мистер Гамб вошел в рабочую комнату, опустил пуделя на пол и включил свет. Вспорхнув, несколько мотыльков запорхали вокруг проволочной сетки, прикрывавшей плафон в потолке.

В рабочей комнате мистера Гамба все было прибрано и аккуратно. Для размешивания растворов он, как правило, пользовался посудой из нержавеющей стали и никогда не прибегал к алюминиевой.

Он привык делать все заблаговременно. Работая, он неизменно напоминал себе:

«Ты должен быть аккуратен, ты должен быть точен, ты не имеешь права терять времени, потому что перед тобой стоит грандиозная задача».

Кожа человека хотя достаточно тяжела — от шестнадцати до восемнадцати процентов веса тела — но непрочна. С внешними покровами трудно иметь дело, но задача значительно облегчается, когда они влажные. Важное значение имеет и фактор времени: сразу же после обдирки кожа начинает съеживаться, особенно у молодых людей, у которых она более гибкая.

Необходимо учитывать и то, что все же кожа недостаточно эластична, даже у самых молодых. Как бы ее ни вытягивать, она никогда не обретет свои подлинные размеры. Шить надо исключительно аккуратно, но и после этого ее очень трудно натягивать на портняжный манекен, она идет морщинами и пузырями. Можешь сидеть за машинкой, пока глаза не будут слезиться, и все же всех вздутий не убрать. Кроме того, попадаются линии разрезов, и лучше всего заранее наметить их. Кожа не может непрестанно растягиваться во всех направлениях, ибо этому препятствуют образования соединительной ткани; стоит только начать неправильно растягивать ее — и вот вам лишний шов.

С сырым материалом просто невозможно работать. Мистеру Гамбу пришлось немало поэкспериментировать, порой приходя в отчаяние от неудач, прежде чем он не научился иметь с ним дело.

В конце концов он пришел к заключению, что старые методы лучше всего. Прежде всего он вымачивал материал в резервуаре, в экстракте из растений, которыми пользовались коренные жители Америки — все его составные ингредиенты были естественного происхождения, никаких минеральных солей. Затем он прибегал к способу, при помощи которого удавалось делать мягкой, как масло, кожу — классическое дубление с помощью мозгов. Индейцы считали, что массы мозга у каждого животного хватает, чтобы обработать его шкуру. Мистер Гамб знал, что это неверно и давным-давно отказался от этой уверенности, пусть даже речь шла о самых умных приматах, с самым большим объемом черепа. Холодильник у него был забит говяжьими мозгами и недостатка в них он никогда не испытывал.

Так что проблема обработки материала была вполне решаема, тем более, что он с толком учитывал практический опыт.

Оставались достаточно сложные проблемы компоновки, но он прекрасно умел справляться и с ними.

Из рабочей комнаты проход вел в коридор подвала и в неиспользуемую ванную комнату, в которой мистер Гамб хранил подъемное оборудование и прочие принадлежности, а дальше — еще в небольшую студию.

Он открыл дверь в нее, откуда брызнул ослепительный свет — к потолку были прикреплены яркие флюоресцентные светильники. На возвышении стояли манекены. Все они были полуодеты; на некоторых были неоконченные кожаные изделия, а на других — матерчатые подкладки для них. Восемь манекенов в два ряда стояли у двух зеркальных стен, составленных из высоких крупных зеркал, почти без всяких перемычек. На туалетном столике лежали предметы косметики, несколько париков и болванок для них. Здесь был самый яркий уголок студии, отделанный светлым дубом.

На манекенах были, главным образом, коммерческие изделия для продажи — эксцентричные модели Армани в разной степени готовности, из отличной черной козьей шкуры, с заглаженными складками плиссе, округлыми плечами и сплошной грудью.

Вдоль третьей стены тянулся большой рабочий стол, на котором располагались две профессиональные швейные машины, несколько лекал и торс манекена, как две капли воды совпадающий с размерами Джейма Гамба.

У четвертой стены этой ярко освещенной комнаты стоял большой черный комод китайского лака, достигая почти до потолка, отстоящего от пола на восемь футов. Он был стар, и почти все украшения его осыпались: осталось лишь несколько врезанных в него драконов, неподвижно глядящих белыми глазами, а кое-где от полностью исчезнувших драконов остались только их красные языки. Лак под ними остался нетронутым, но пошел трещинами.

Внушительное произведение мебельного искусства не имело ничего общего с коммерческим шитьем одежды. В нем хранились Специальные Приспособления, и его дверцы были плотно закрыты.

Собачка, полакав воды из своей миски в углу, прилегла между ног манекенов, не сводя глаз с мистера Гамба.

Он трудился над кожаным жакетом. Его необходимо было закончить, чтобы ему ничего не мешало — но мистера Гамба охватила творческая лихорадка, и покрой полотняной подкладки теперь его не удовлетворял.

Мистер Гамб преуспел в портняжном мастерстве задолго до того, как этому делу его стал обучать Калифорнийский Департамент исправительных работ, но свой выбор он сделал совершенно сознательно. Ведь если даже ему приходилось иметь дело с тонкой замшей — этого недостаточно, чтобы подготовиться к настоящей качественной работе.

Теперь перед ним были два муслиновых приклада, напоминающих жилеты белого цвета — один по его размерам, а другой по размерам, которые он снял с Кэтрин Бейкер Мартин, когда она была без сознания. Он накинул меньший из них на манекен, и суть проблемы стала очевидна. Она была крупной девушкой, удивительно пропорционального сложения, но далеко не такой крупной, как мистер Гамб и, во всяком случае, не так широка в плечах.

Идеал он видел в одежде, на которой не было бы никаких швов. Но добиться этого было невозможно. Тем не менее, он старался, чтобы на передней части изделия не было ни одного шва, ни одного пятнышка. Это значило, что все исправления, которых требовало изделие, необходимо было производить сзади, со спины. Очень трудно. Он отбросил одну подкладку и принялся за новую. Если шить аккуратно, стрелки можно провести от подмышек вниз — не французского образца, а строго вертикальные. И две стрелки сзади на поясе, как раз в области почек. Он старался при работе делать тонкие, еле заметные швы.

Мистер Гамб стремился к зримому совершенству, ибо был убежден, что, обнимая привлекательного человека, необходимо испытывать приятные осязательные ощущения.

Растерев по рукам порошок талька, он нежно обнял свой собственный манекен.

— Поцелуй меня,— игриво обратился он к тому месту, где у манекена должна была быть голова.— Да не ты, дурашка,— сказал он собачке, когда та насторожила уши.

Прижимая к себе манекен, мистер Гамб ласкал его спину. Затем он обошел его, дабы удостовериться, какие следы оставил порошок талька. Никому не хочется ощущать под рукой швы. Тем не менее, во время объятий руки касаются как раз центра спины. К тому же, прикинул он, привычно ощущение под руками спинного хребта. Итак, швы на плечах можно вывести наружу. Решение может быть найдено, если поднять стрелку чуть повыше, несколько сместив ее от центра. Запах можно сделать на липучках. Он вспомнил восхитительное изделие Чарльза Джеймса, в котором швов практически не было видно. Шов на спине будет прикрыт прической, точнее, теми волосами, которые скоро у него отрастут.

Мистер Гамб стянул с манекена муслиновую подкладку и принялся за работу.

Швейная машина была старая, но надежная — изделие в завитушках чугунного литья с ножной педалью, которое примерно лет сорок назад было переоборудовано для работы с электроприводом. На боковой ее стойке в обрамлении золотых листьев был девиз: «Я никогда не устаю, служа». Ножная педаль тоже действовала, и каждый раз, приступая у работе, Гамб сначала пускал ее в ход, чтобы сделать несколько первых стежков. Он предпочитал садиться за машину босиком, потому что так лучше чувствовал разгон педали, придерживая ее кончиками пальцев, чтобы она не слишком разгонялась. Спустя какое-то время в доме был слышен только стрекот швейной машинки, пофыркивание собачки и журчание труб с горячей водой в резервуаре в подвале.

Закончив возиться с прикладом, он поднес его к зеркалу. Пудель, подняв голову, следил за ним из угла.

Еще немного надо поработать над подмышками. Осталось решить несколько незначительных проблем, чтобы придать изделию достойный вид. Во всем остальном оно было безукоризненным: изящные линии, точная работа.

Мистер Гамб натянул парик для пущего драматического эффекта и накинул прекрасное побрякивающее ожерелье из ракушек, которое должно было подчеркивать линию воротничка. Эффект будет просто ошеломительным, когда он появится в этом декольтированном платье, облегающем его новую грудь.

Это было так соблазнительно — тут же начать сметывать новое платье, не упуская из внимания ни одной мелочи, но у него уже устали глаза. Руки должны сохранять твердость и уверенность действий, и он просто не мог себе позволить и дальше утомляться. Аккуратно распустив стежки, он разъял изделие на детали. Теперь он знает, что делать; все будет высшего класса.

— Завтра, Прешис,— сказал он собачке, вынимая оттаивать говяжьи мозги,— за-а-а-автра мы первым делом займемся этим. И Мамочка станет такой прекрасной! 

 ГЛАВА 47

Старлинг спала всего пять часов, сон ее был беспокоен, и она проснулась в глубокой тьме от ужаса, охватившего ее во сне. Закусив угол простыни, она прижала ладони к ушам и застыла в неподвижности, пытаясь понять, проснулась ли она в самом деле и исчезло ли то, что испугало ее. Вокруг стояла мертвая тишина, в которой не было слышно плача ягнят. Поняв, что она в самом деле бодрствует, Кларисса перевела дыхание и сердце стало успокаиваться, хотя ног под одеялом она еще не чувствовала. Но она знала, что через минуту успокоится.

И когда волна горячего гнева, сменившего страхи, захлестнула ее, она почувствовала облегчение.

— Чушь,— сказала она, выпрастывая ноги.

Позади у нее остался долгий и тяжелый день, когда все ее старания были разрушены Чилтеном, когда ее оскорбила сенатор Мартин, дискредитировал и выгнал Крендлер, подверг издевательствам доктор Лектер, после чего ошеломил своим кровавым бегством, и к тому же Джек Кроуфорд отстранил от дел, но одно было хуже всего, что не давало ей покоя — ее обвинили в краже.

Сенатор Мартин все же была матерью, которая находилась в состоянии крайнего напряжения, и по горло была сыта полицейскими, которые рылись в вещах ее дочери. Она не хотела сознательно оскорбить ее.

И тем не менее, обвинение жгло Старлинг как каленым железом.

Еще когда она была ребенком, Клариссе внушалось, что воровство — одно из самых подлых, самых грязных преступлений, сравнимых разве что с насилием и убийством из-за денег. Большинство убийц начинали с воровства.-

Еще ребенком, когда она росла в мире, где даже голодные соблюдали законы общества, она привыкла ненавидеть воров.

Лежа в темноте, она попыталась представить себе и остальные причины, по которым сенатор Мартин решилась оскорбить ее.

Старлинг представляла себе, что мог сказать Лектер, полный злобного ехидства; он добился своего: теперь она в самом деле опасалась, что сенатор Мартин могла увидеть в ней какую-то увертливость, что-то лживое и вороватое, что и вызвало ее соответствующую реакцию.

Лектер мог испытать истинное удовольствие, возбуждая в своем собеседнике возмущение, вызывая сдавленный гнев, истоки которого таятся в материнском молоке,— и этот фактор тоже надо было учитывать.

Старлинг всегда чувствовала себя одиночкой — членом отважного племени, которое не вело перечень предков, но соблюдало кодекс чести. Изгнанники из Шотландии, умирая с голода в Ирландии, многие из них предпочли заниматься опасными делами. Многие поколения семейства Старлингов вели такой образ жизни, когда им порой приходилось опускаться на самое дно или спасать свою жизнь под выстрелами — и тем не менее, они мечтали о славе, о признании, даже замерзая на холоде, лишенные дома.

Насколько Старлинг могла судить, никто из них не отличался особой хитростью или умом, не считая ее бабушки с материнской линии, которая делала очень интересные записи в дневнике, пока не стала жертвой «мозговой лихорадки».

Но никто из них никогда ничего не украл.

Что бы там ни было, в Америке стоило получить образование, и Старлинг отдала все силы этому делу. На могиле одного из дядей Старлинг была выгравирована та первая степень, которую он получил в колледже.

Старлинг жила только ради накопления знаний. Это было ее основным оружием на экзаменах все те годы, когда ей не было иного места в жизни.

Она знала, что должна выбраться из этого существования. Она должна была стать тем, кем она себя всегда чувствовала, хотя отлично понимала законы окружающей ее жизни,— она должна была стать лучшей в классе, в выпуске, чтобы иметь право выбора и чтобы никому не пришлось усомниться в ее достоинствах, отчислить и выгнать ее.

Ей приходилось работать, не покладая рук и все время быть настороже. Она должна была получать только самые лучшие оценки. Никакой кореец не заставит ее сдаться на полевых испытаниях. Ее имя будет выгравировано на большой доске в холле — за выдающиеся успехи в учебе.

Через четыре недели она должна стать специальным агентом Федерального Бюро Расследований.

Неужели всю жизнь ей придется остерегаться этого долбаного Крендлера?

Столкнувшись с сенатором, она испытала желание умыть руки. Каждый раз, вспоминая эту сцену, Старлинг вздрагивала. Она не была уверена, что в том конверте ей удастся найти какие-то доказательства. Это было ужасно. И когда в памяти у нее всплывал облик Крендлера, ей казалось, что на нем были высокие ботинки, как у мэра, шефа ее отца, когда тот пришел забирать счетчик времени, что носил отец.

Что хуже всего, стал расплываться облик Джека Кроуфорда. Она видела, что он находится в таком напряжении, которое человек мог с трудом выносить. Он послал ее на розыски машины Распайла, не оказав никакой поддержки и не вручив никаких доказательств ее прав. Ладно, она сама напросилась на такие условия — и по счастливой случайности, ей удалось выкрутиться. Но Кроуфорд не мог не понимать, что у нее будут неприятности при встрече с сенатором Мартин в Мемфисе; они ждали бы ее в любом случае, если бы даже она и не нашла те проклятые снимки.

Но Кэтрин Бейкер Мартин до сих пор скрыта тьмой. Думая о своих бедах и проблемах, Старлинг на мгновение забыла о ее судьбе.

События последних дней стали для нее наказанием за допущенные ошибки — она увидела это с ужасающей ясностью, словно вспыхнувшая в ночи молния вырвала из тьмы ослепляюще яркую картинку.

Теперь ей не давали покоя мысли о Кимберли. О пухленькой мертвой Кимберли, которая прокалывала ушки, чтобы выглядеть покрасивее и сводила волосы на ногах. Кимберли с ее гладкой кожей. Кимберли, сестра моя. Старлинг понимала, что в обычной жизни у Кэтрин Бейкер Мартин не было ничего общего с Кимберли. Но теперь ее ждала та же участь, которая и сделала их сестрами по несчастью. Кимберли обрела покой только на столе в похоронном бюро в Поттере, где вокруг нее толпились полицейские в своих ковбойских шляпах.

Старлинг не могла больше выносить картины, представавшие перед глазами. Она повернула голову в сторону, как пловец, пытающийся вдохнуть воздуха.

Все жертвы Буффало Билла были женщинами; он был одержим женщинами, он жил для того, чтобы охотиться за женщинами. Но никто из женщин не выслеживал его. Не было ни одной женщины-следователя, которая могла бы оценить все подробности его деятельности.

Старлинг прикинула, хватит ли у Кроуфорда настойчивости привлечь ее хотя бы в технической роли, поскольку он поглощен поисками Кэтрин Мартин. По прикидкам Кроуфорда, Билл завтра «может ее прикончить». «Ее прикончить». «Прикончить». «Прикончить».

— Вот проклятье! — вслух сказала Старлинг, опуская ноги на пол.

— Никак у тебя уже крыша начинает ехать, Старлинг? — осведомилась Арделия Мапп.— То ты всю ночь выслеживала его, то разговариваешь с ним — и не думай, что я ничего не слышала.

— Прости, Арделия, я не хотела...

— Теперь ты говоришь с ним куда более резко, чем раньше. Хотя сама толком не можешь вспомнить свои слова...

— У тебя есть какие-нибудь вещи для стирки?

— То есть, ты спрашиваешь, все ли я постирала?

— Ну да. Думаю, что мне стоит пойти заняться делом. Что взять из твоего?

— Только свитер, что висит за дверью.

— О’кей. А теперь закрывай глазки, и я сейчас гашу свет.

Когда, прихватив с собой сумку с грязным бельем, Кларисса спускалась по лестнице в подвальный этаж, где размещалась прачечная, она меньше всего думала о Четвертой поправке, на тему которой ей предстоит говорить на ближайшем экзамене.

Она прихватила с собой досье на Буффало Билла, папку четырехдюймовой толщины с надписью кровавокрасными чернилами, под толстой обложкой которой были спрессованы боль, слезы и все муки ада. Среди бумаг находилось и ее сообщение о бабочке «Мертвая голова».

Завтра ей надо отдавать досье, и для полноты картины в нем рано или поздно должен появиться и ее отчет. В прачечной было тепло, умиротворяюще журчала стиральная машина, и, сев за стол, она стянула резиновое колечко, стягивавшее папку. Разложив ее содержимое на полке для белья, она снова стала проглядывать его, отводя глаза от снимков и стараясь не думать, какие еще могут вскоре в нем появиться. С самого верха лежала карта; отлично. Но на ней было несколько строк от руки.

Через голубую гладь Великих Озер бежал элегантный почерк доктора Лектера:

«Кларисса, не кажется ли вам, что беспорядочность метаний из стороны в сторону несколько преувеличена? Так ли уж она беспорядочна? Неужто в ней нет ни смысла, ни толка? Почему бы вам не предположить, что он сознательно старается создать о себе такое впечатление?

Ганнибал Лектер.

P. S. Не трудитесь листать дальше, больше ничего нет».

Тем не менее, она еще минут двадцать листала дело, пока не убедилась, что в нем в самом деле больше ничего нет.

Набрав из таксофона в холле номер горячей линии, Кларисса прочитала Бюрроузу слова доктора Лектера. Она искренне удивилась, убедившись, что разбудила собеседника.

— Должен сказать тебе, Старлинг, что цена информации Лектера сошла на нет,-— сказал ей Бюрроуз.— Джек звонил относительно Билли Рубина?

— Нет.

Пока Бюрроуз рассказывал, какую шуточку отколол доктор Лектер, она стояла с закрытыми глазами, прислонившись к стене.

— Не знаю,— наконец закончил он.— Джек сказал, что они постараются использовать данные из клиник по изменению пола, но что это даст? Если ты выведешь на экран информацию, то увидишь, что все, рассказанное Лектером — и тебе, и то, что он говорил в Мемфисе,— имеет одну особенность. И данные, полученные в Балтиморе, и сведения из Мемфиса по отдельности и оба блока информации вместе одним нажатием кнопки могут быть выведены из обращения. И мне кажется, что Министерство юстиции очень хочет нажать эту кнопку — раз и навсегда. У меня есть тут записка... дай-ка взглянуть, в которой высказывается предположение, что насекомое в горле Клауса попало туда в виде «плавающего по реке мусора».

— Вот ты и выдай все это мистеру Кроуфорду,— сказала Старлинг.

— Конечно, я все вывел на экран, но звонить ему пока не стоит. И тебе тоже. У него только что умерла Белла.

— Ох,— выдохнула Старлинг.

— Слушай, есть и приятные известия. Наши ребята в Балтиморе обыскали камеру Лектера в больнице. Им помогал тот санитар, Барни. Они нашли отполированный до блеска болт в изголовье кровати Лектера, при помощи которого он делал себе ключ от наручников, так что ты на коне, девочка. Можешь благоухать как роза.

-— Спасибо, мистер Бюрроуз. Спокойной ночи.

«Благоухать как роза». До сих пор она помнит запах той мази, что пришлось втирать в похоронном бюро.

Наступал рассвет последнего дня в жизни Кэтрин Мартин.

Что имел в виду доктор Лектер?

Не было ни малейшего представления о том, что он на самом деле знал. Впервые вручив ему досье, она предполагала, что ему доставит удовольствие разглядывание снимков, а подбор материалов стимулирует его рассказ о подлинной личности Буффало Билла.

Может быть, он всегда с самого начала врал ей, как обманул сенатора Мартин. Может быть, он ничего не знал о Буффало Билле и ничего не понимал в его действиях.

«Он был очень проницателен — черт побери, он видел меня насквозь». Трудно принять мысль, что кто-то может досконально понимать вас, когда вам этого не хочется. Учитывая возраст Старлинг, не так часто приходилось сталкиваться с подобной ситуацией.

«Так ли уж она беспорядочна?» — задался вопросом доктор Лектер.

И Старлинг, и Кроуфорд, и все прочие внимательно изучали карту с отметками, обозначавшими места похищений жертв и тех, где были обнаружены их тела. Она выглядела для Старлинг как черное звездное скопление с отметками около каждой звезды, и она знала, что лаборатория поведенческих структур как-то даже попыталась наложить на рисунок карту знаков Зодиака, но безуспешно.

Если доктор Лектер хотел изменить свое положение, почему ему надо было дурить ее с картой? Она так и видела его, как он листает досье, от души потешаясь над стилистикой текстов тех, кто его содержал за решеткой.

В похищении жертв и в находках не было никакого порядка, никакой сознательной продуманности, никакой связи с предыдущими делами, никаких намеков на преступления — грабеж или кража одежды — продиктованных фетишистскими наклонностями.

По-прежнему сидя, в прачечной, где теперь тихо рокотала сушилка, Старлинг в задумчивости водила пальцами по карте. Вот тут было похищение, вот тут найдено плавающее в реке тело. Вот тут второе похищение, тут вторая находка. Вот тут третье, и... Но как бы ни оценивать данные, первым было найдено тело второй жертвы.

Этот факт явствовал из записи полустершимися чернилами на карте, но остался незамеченным. Тело второй из похищенных женщин было найдено первым: оно плавало в Уобаше в предместье Лафайетта, Индиана, как раз рядом с дорогой номер 65, пролегающей между штатами.

Первая из молодых женщин, об исчезновении которой стало известно, пропала в Бельведере, Огайо, и значительно позже была найдена в Блэкуотер-ривер в Миссури, недалеко от Лоун-Джек. Тело ее заметно прибавило в весе. Об остальных сказать этого было нельзя.

Тело первой жертвы оказалось в воде в довольно отдаленном районе. Вторая была утоплена в реке, протекавшей через город, где ее неминуемо должны были быстро обнаружить.

Почему?

Первая, с которой он начал, была надежно спрятана, а вторая — нет.

Почему?

Что значит намек — «так ли уж она беспорядочна»?

Первая, первая. Что доктор Лектер говорил о «первой»? Что вообще значат его слова?

Старлинг пробежала заметки, которые она делала во время полета из Мемфиса.

Доктор Лектер сказал, что в досье вполне достаточно данных для поимки убийцы. «Простота» — он выразил эту мысль. Что там относительно «первого», где упоминание о первом? А, вот — о важности «первых принципов». Первые или основные принципы — когда он произносил эти слова, они звучали в его устах претенциозной чушью.

«Так что он делает, Кларисса? Что в его поступках является для него главным и принципиальным, что толкает его на убийства? Он снедаем жаждой. Как мы начинаем жаждать чего-то? Мы начинаем жаждать то, что видим каждый день».

Думать о высказываниях доктора Лектера было бы куда легче, если бы она не чувствовала, как его глаза гладят ее кожу. Но тут, в безопасности глубины Куантико, было куда легче.

Если мы начинаем с жажды обладания тем, что каждый день предстает перед нашими глазами, испытал ли Буффало Билл удивление и потрясение после первого убийства? Не обратил ли он свое внимание на кого-то, кто был достаточно близок от него? Не тут ли кроется разгадка того, почему ему удалось надежно спрятать свою первую жертву и куда хуже — вторую? Не потому ли он похитил вторую жертву далеко от дома и торопливо утопил ее практически там же, где она была найдена, потому что хотел с самого начала создать впечатление о случайном беспорядочном выборе жертв своих похищений?

Думая о них, Старлинг первым делом вспоминала Кимберли Эмберг, потому что видела ее мертвой и пыталась представить себя на ее месте.

Была и первая. Фредрика Биммель, двадцати двух лет, из Бельведера в Огайо. Перед ней были два ее снимка. На одном из них, снятом, скорее всего, в день рождения, она выглядела высокой и крупной, с длинными густыми волосами и хорошей фигурой. На втором снимке, снятом в морге Канзаса, в ней не было ничего, напоминающего человеческое существо.

Старлинг снова позвонила Бюрроузу. В его хрипловатом со сна голосе чувствовалось легкое раздражение, но он выслушал ее.

— Так что ты хочешь мне сказать, Старлинг?

— Может быть, он живет в Бельведере, Огайо, там, откуда родом первая жертва. Может быть, он видел ее каждый день и убил ее, повинуясь какому-то спонтанному порыву. Может быть, он встретился с ней просто... просто, чтобы угостить ее лимонадом и поговорить о спевках хора. Он постарался тщательно скрыть тело, а затем схватил вторую далеко от дома. Ее тело он не пытался прятать, поэтому она и была найдена первой и внимание розыска направилось совсем в другую сторону, не затрагивая его. Вы же знаете, как относятся к сообщениям о пропавших людях — их кладут в долгий ящик, пока не найдено тело.

— Старлинг, поиск идет лучше всего там, где свежие следы, где есть свидетели, где огружающие могут что-то припомнить...

— Об этом я и говорю. Он тоже это знал.

— Например, сегодня ты и чихнуть не можешь, чтобы не столкнуться с полицейским, которые так и хшпат в Детройте, откуда родом Кимберли Эмберг. Особое внимание к ней было привлечено внезапно, после исчезновения малышки Мартин. Ситуация свалилась на них как снег на голову, и теперь там из кожи лезут.

— Можете ли вы связаться с мистером Кроуфордом и передать ему мои размышления относительно первого города?

-— Конечно. Но вот что... Я не хочу утверждать, что это зряшная мысль, но городок был обыскан по всем закоулкам, как только эта женщина... как ее имя, никак, Биммель? — как только Биммель была опознана. В Бельведере работало отделение из Колумбуса, не говоря уж о местном. Мы выяснили там все, что только можно. И сегодня утром ты вряд ли вызовешь большой интерес к Бельведеру — разве что только доктор Лектер предложит новую интересную теорию.

— Все, что он...

— Старлинг, мы послали венок и соболезнования по поводу Беллы от всех нас. Если хочешь, я впишу и твое имя.

—- Конечно, спасибо, мистер Бюрроуз.

Старлинг вытащила из сушилки белье. Оно было сухим, теплым и хорошо пахло. Она прижала его к себе, согреваясь идущим от него теплом.

«Мать с тележкой, полной простыней».

Сегодня — последний день жизни Кэтрин.

«Ворона с черно-белыми перьями, что воровала из мусорников. Приходилось ее постоянно отпугивать, и она не могла даже зайти в комнату».

Сегодня — последний день жизни Кэтрин.

«Выруливая на шоссе, отец показывал направление взмахом руки, а не сигналом мигалки. И играя во дворе, она всегда обращала внимание на его большую сильную руку, когда он показывал, куда собирается ехать».

Когда Старлинг окончательно решила, что ей надо делать, в уголках глаз у нее показались две слезинки. Она уткнулась лицом в теплую груду чистого белья. 

 ГЛАВА 48

Выйдя из похоронного бюро, Кроуфорд осмотрел улицу в обоих направлениях в поисках Джеффа с машиной. Вместо этого на глаза ему попалась Кларисса Старлинг, которая, одетая во все черное, ждала его под навесом; при свете  дня было видно, что она напряжена исобранна.

—Пошлите меня,— сказала она.

Кроуфорд только что отошел от гроба жены и держал в руках бумажный мешок с парой ее туфель, которые взял с собой  по ошибке. Он постарался собраться.

— Прошу прощения,— сказала Старлинг.— Будь  у нас время, я не стала бы вас беспокоить в такой день. Пошлите меня.

Сунув руки в карманы, Кроуфорд несколько раз повертел шеей в жестком воротничке. В глазах его стоял опасный блеск.

— Послать вас куда?

— Вы посылали меня разобраться, что представляет собой Кэтрин Мартин — позвольте мне заняться и другими аспектами этого дела. Единственно, что нам осталось — это выяснить, как он охотится на своих жертв. Как он выходит на них, как они попадают ему в руки. Я не хуже всех прочих копов, что находятся в вашем распоряжении, а кое в чем и лучше. Все жертвы — женщины, и у вас нет ни одной женщины, которая работала бы по этому делу. Я могу, зайдя в женскую комнату, узнать втрое больше, чем любой мужчина, и уж вы-mo знаете, что это так и есть. Пошлите меня.

— Вы готовы к тому, что вам придется повторно проходить курс?

— Да.

— Может быть, он вам обойдется в шесть месяцев жизни.

Она ничего не ответила.

Кроуфорд рассеянно поковырял дерн носком. Потом он глянул на нее, на отсвет далеких пространств, светившийся в ее глазах. Да, в этой девочке был внутренний стержень. Как в Белле.

— С чего вы предпочли бы начать?

— С первой жертвы. С Фредрики Биммель из Бельведера, Огайо.

— Не с Кимберли Эмберг, которую вы видели?

— Он-mo начал не с нее. «Упомянуть о Лектере? Не стоит. Он видел все данные о нем по горячей линии».

— Эмберг могла быть жертвой его эмоционального выбора, вам не кажется, Старлинг? Все расходы по поездке будут вам возмещены. У вас есть деньги?

— Банк открывался только через час.

— У меня еще кое-что осталось на кредитной карточке «Виза».

Кроуфорд порылся в карманах, откуда вытащил триста долларов.

— Отправляйтесь, Старлинг. Начинайте с первой. Связь по горячей линии. Звоните мне.

Она протянула руку, подавив желание коснуться его лица, потому что тут было неподобающее для этого жеста время и место; повернувшись, она стремительно пошла к своему «Пинто».

Когда она скрылась из виду, Кроуфорд похлопал по карманам. Он отдал ей все деньги до последнего цента.

— Малышке нужна пара новых туфель,— сказал он. — А моей малышке туфли больше не понадобятся.— Стоя посреди улицы, он не мог позволить себе заплакать, хотя на щеках его были видны следы слез — но, будучи шефом секции ФБР, он не должен был выглядеть так глупо.

Джефф, сидящий в машине, увидел, как блестит влага на его щеках, и торопливо свернул в аллею, где Кроуфорд не мог его заметить. Джефф вылез из машины. Закурив, он яростно затянулся. Он знал, что ему крупно повезло работать с Кроуфордом, и решил переждать здесь, пока Кроуфорд окончательно не приведет себя в порядок. 

 ГЛАВА 49

Утром четвертого дня мистер Гамб был готов к уборке урожая.

Вернувшись с последними покупками, он с трудом удержал себя от желания тут же спуститься в подвал. Забравшись в студию, он распаковал свои приобретения, среди которых были рулоны бязевых бинтов, плотная тесьма для обшивания краев карманов, пакет с солью. Ничего не было забыто.

В рабочей комнате он разложил на чистом полотенце рядом с умывальником специальные ножи. Их было четыре: чуть изогнутое лезвие одного из них предназначалось для снятия кожи; тонкий острый скальпель, который, повинуясь нажатию указательного пальца, послушно забирался в самые укромные места обрабатываемого изделия; еще один скальпель для зачистки и клинок, напоминающий штык времен первой мировой войны. Его мягко закругленный наконечник был едва ли не идеальным орудием, с помощью которого можно было очищать кожу, не опасаясь порвать ее.

Кроме того, у него была специальная пила для вскрытий, которую он редко пускал в ход и, честно говоря, жалел, что приобрел ее.

Аккуратно намаслив болванку для парика, он посыпал ее солью и водрузил на полку. Игриво щелкнув болванку по тому месту, где предполагалось быть носу, он отпустил ей воздушный поцелуй.

Вести себя подобающим серьезным образом было невыносимо трудно — ему хотелось буквально летать по комнате. Засмеявшись, он осторожно сдунул с лица заблудившегося мотылька.

Настало время перекачивать содержимое аквариума в резервуар с раствором. Да, кстати, есть ли куколки в перегное на полу клетки? Он поковырял в нем пальцами. Да, есть.

Теперь пистолет.

Проблема непосредственного убийства неизменно беспокоила мистера Гамба. Повешение он отверг сразу же, потому что не хотел, чтобы кожа грудины пошла пятнами, да и кроме того, опасался, что узел может порвать кожу над ухом.

В ходе предыдущей работы мистер Гамб обрел печальный опыт. И теперь он решил избегать тех кошмаров, с которыми ему приходилось уже сталкиваться. Он решительно усвоил один непреложный принцип: в каком бы бессознательном или слабом от голодания состоянии ни был материал, он, как правило, начинал сопротивляться, едва только увидев инструментарий.

В недавнем прошлом он любил, натянув очки ночного видения и включив источник инфракрасного освещения, рассматривать женщин в темном провале колодца — о, как волнующе было наблюдать за их растерянными движениями, как они пытались съежиться в углу провала. Он любил выслеживать их с пистолетом в руках. Ему нравилось пускать оружие в ход. Как правило, они не понимали, где находятся, теряли равновесие. Он же мог спокойно стоять в абсолютной темноте, дожидаясь, пока они отводили руки от лица, после чего он стрелял им точно в голову. Или сначала в ногу, в коленную чашечку, после чего они могли только ползать. .

Все это было детскими забавами и только потерей времени. После этого материал уже никуда не годился, и он бросил этим заниматься.

В свое время он предлагал первым трем принять душ наверху, а когда они поднимались, он скидывал их с площадки, предварительно успев накинуть петлю им на шею — и никаких проблем. Но с четвертой пришлось повозиться, она оказалась сущей бестией. Ему пришлось пустить в ход пистолет, и потом он потратил не меньше часа, прежде чем все оттер. Он вспоминал эту девушку, мокрую, покрытую гусиной кожей, и как ее заколотило, когда он взвел курок пистолета. Ему нравился этот звук — цок-щелк — потом оглушительный звук выстрела и никаких хлопот.

Он обожал свой пистолет, что можно было понять, потому что тот в самом деле представлял собой изящное изделие, «Кольт-Питон» из нержавеющей стали с шестизарядным барабаном. Модель «Питон» была отменно пристреляна в фирменном магазине, и ощущать его рукоятку было чистым удовольствием. Он взвел и снова спустил курок, придерживая предохранитель большим пальцем. Зарядив барабан, он положил «Питон» на рабочий стол.

Мистеру Гамбу очень хотелось предложить последней жертве шампунь, потому что он хотел полюбоваться, как она расчесывает волосы. Из своего собственного опыта он знал, как много значит аккуратная прическа. Но та, о которой шла речь, была высокой и, скорее всего, сильной особой. Подобные экземпляры попадались не так часто, и не хотелось рисковать, дырявя ее кожу отверстиями от пуль.

Нет, он уберет из ванной подъемное устройство, предложит ей принять душ, и, когда она, почувствовав себя в безопасности, поймет, что попалась в ловушку, будет уже поздно — из укрытия он нанесет ей несколько ударов по позвоночнику. А когда она потеряет сознание, он, пустив в ход хлороформ, сделает все остальное.

Так и надо будет сделать. Теперь он поднимется наверх и сменит одежду. Разбудив Прешис, он вместе с ней посмотрит видеокассету, а затем примется за работу: в тепле подвала он будет голым, совершенно обнаженным, как в день, когда появился на свет.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал необыкновенное возбуждение. Скорее сбросить одежду и облачиться в комбинезон. Он вставил в щель видеокассету.

— Прешис, где ты, иди ко мне, Прешис. У нас сегодня день больших трудов. Иди ко мне, радость моя.— Ему придется запереть ее в спальне верхнего этажа, поскольку в подвале будет и без того шумно — а он ненавидел всякий шум, который буквально выводил его из себя. Выйдя за покупками, он приобрел для Прешис целую коробку вкусных косточек, чтобы ей было, чем заниматься.

— Прешис! — Она не появилась, и он крикнул, выглянув из дверей.— Прешис! — после чего ему пришлось пройти на кухню и наконец спуститься в подвал.— Прешис! — Ответ он получил, лишь показавшись в дверях, за которым лежал провал.

— Она здесь, внизу, ты, сукин сын,— сказала Кэтрин Мартин.

Мистер Гамб застыл на месте, охваченный ужасом за судьбу Прешис. Его охватил приступ ярости, и, подняв к голове сжатые кулаки, он прижался лбом к дверному косяку, стараясь взять себя в руки. Из горла его вырвался странный звук, нечто среднее между стоном и попыткой подавить рвотную спазму, а собачонка ответила ему визгом.

Кинувшись в мастерскую, он схватил пистолет.

Шнур, на котором висело ведро, был оборван. Он так и не понял, как она это сделала. В прошлый раз, когда шнур оборвался, он был уверен, что она порвала его в абсурдной попытке вскарабкаться по стенке. Такие попытки предпринимали и ее предшественницы — всем им было свойственно стремление к дурацким поступкам.

Он склонился над провалом, мучительно стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и сдержанно.

— Прешис, с тобой все в порядке? Ответь мне.

Кэтрин ущипнула собаку за ляжку. Та взвизгнула и забилась у нее в руках.

— Как тебе это нравится? — спросила Кэтрин.

Мистер Гамб не мог представить себе, что ему придется таким образом разговаривать с Кэтрин, но он подавил отвращение.

— Я опущу тебе корзину. А ты посадишь в нее собачку.

— Ты опустишь мне телефон или же я сломаю ей шею. Мне ничего не надо ни от тебя, ни от этой собачонки. Просто дай мне телефон.

Мистер Гамб вскинул пистолет. Кэтрин увидела, как в полоске света наверху блеснуло дуло. Она скорчилась, прикрываясь телом собаки, которая сейчас оказалась на линии прицела. Она услышала, как он взвел курок.

— Подонок, убивай же меня скорее или же я сломаю ее долбаную шею. Клянусь Господом Богом!

Засунув пуделька под мышку, она схватила его за морду и повернула голову.— Ну, смотри, сволочь! — Собачонка взвизгнула. Дуло пистолета исчезло.

Свободной рукой Кэтрин отбросила волосы со лба, покрытого испариной.

— Я не собираюсь пугать тебя,— крикнула она.— Просто спусти мне телефон. Мне нужен действующий аппарат. Ты можешь убираться, ты меня не волнуешь, и я тебя никогда не видела в лицо. И о Прешис я позабочусь.

— Нет.

— Я постараюсь, чтобы у нее все было. Думай о ней, а не о себе. Если ты будешь тут стрелять, она в любом случае оглохнет. Все, что мне нужно — это действующий телефон. Сделай длинный шнур, срасти пять или шесть проводов и опусти его сюда. И в любом случае, с собакой я не расстанусь. У моей семьи всегда были собаки. Моя мать любит собак. А ты можешь уносить ноги, меня это не волнует.

— Ты больше не получишь ни капли воды.

— Значит, и она больше не получит, и делиться своими остатками я с ней не собираюсь. И очень жаль, что приходится сообщать тебе, но, кажется, у нее сломана нога — то была ложь — собачонка, попавшись на приманку, привязанную к ведру, благополучно свалилась Кэтрин прямо на голову, и на самом деле пострадала Кэтрин, потому что пудель оцарапал ей щеку когтями. Она не могла опустить ее на землю, иначе он бы увидел, что Прешис не хромает.— Ей очень больно. Нога у нее вывернута, и она старается лизать ее. Мне ее очень жаль,— продолжала врать Кэтрин.— Я могла бы поухаживать за ней.

Стон мистера Гамба, полный ярости и гнева, заставил собачонку заскулить.

— Так ты думаешь, что ей больно? Ты еще не знаешь, что такое настоящая боль. Я сварю тебя живьем.

Услышав, как он поднимается наверх, Кэтрин Мартин скорчилась в углу, и ее стала бить крупная дрожь. Ей не нужна была ни собака, ни остатки воды, ей больше ничего не было нужно.

Но когда собачонка вскарабкалась ей на колени, она прижала ее к себе, благодарная за то тепло, что шло от нее.

 ГЛАВА 50

По густой коричневой воде плыли перья. Дуновения ветерка, от которого гладь реки покрылась рябью, принесли их из соседнего курятника.

Дома на Фелл-стрит, улицы, на которой выросла Фредрика Биммель, выходили к набережной. Тут висела потрепанная временем реклама агентства по продаже недвижимости, и их задние дворы спускались к урезу воды Ликинг-ривер, протекавшей через Бельведер, штат Огайо, а этот район назывался Раст Белл, в котором к востоку от Колумбуса проживало 112 тысяч человек.

Это был заброшенный район старых больших обветшавших домов. Некоторые из них были по дешевке куплены молодыми парами и перестроены, отчего соседние здания выглядели еще непригляднее. Дом Биммелей продолжал оставаться в своем первозданном виде.

Несколько минут Кларисса Старлинг, глубоко засунув руки в карманы куртки и наблюдая за перьями, плывущими по воде, стояла на его заднем дворе. В неровностях почвы лежали остатки снега, которые сейчас отливали голубизной под синим небом безоблачного зимнего дня.

За спиной Старлинг слышала стук молотка: отец Фредрики делал пристройку к курятнику, вероятно, надеясь на увеличение количества кур и уток. Она еще не видела мистера Биммеля. Соседи сказали, что он на месте. Лица у них были мрачные, когда они говорили с ней.

Внутреннее состояние заставляло Старлинг испытывать тревогу. Ночью она отчетливо поняла, что ей придется оставить Академию, чтобы отправиться на охоту за Буффало Биллом,— и прекратились все посторонние звуки.

В глубине души воцарилось неизвестное ей ранее умиротворение, и она обрела душевное спокойствие. Но теперь, оказавшись в совершенно ином месте, она во внезапной вспышке озарения почувствовала себя никчемной прогульщицей и дурой.

Разные раздражающие мелочи, с которыми ей пришлось столкнуться с самого утра, в общем-то не волновали ее — ни тяжелый воздух в кабине самолета, которым она добиралась до Колумбуса, ни рассеянность клерка в конторе по прокату автомобилей. Ей пришлось рявкнуть на него, чтобы он поворачивался, но при этом Кларисса ничего не чувствовала.

Она может дорого поплатиться за доставшееся ей время, и она решила его использовать с максимальной отдачей. Если Кроуфорд передумает, в любой момент ее могут отозвать обратно, отнять удостоверение.

Ей следует торопиться, но первым делом надо продумать порядок действий: ее не покидала мысль, что сегодня последний день для Кэтрин и она не может позволить себе терять время. Она думала о ней в настоящем времени, так же, как и о Кимберли Эмберг и Фредрике Биммель, и все остальные мысли отступили на задний план.

Ветерок стих, и вода замерла. Рядом с ней чуть шевельнулся пучок перьев. Держись, Кэтрин.

Старлинг закусила губу. Если уж он пристрелит ее, оставалось только надеяться, что он знает, как это делается.

«Научи нас беспокоиться о ближних и научи нас не оставлять их своим вниманием.

Научи нас спокойствию».

Она повернулась в сторону строящегося курятника и пошла по лежащему в грязи деревянному настилу, направляясь туда, откуда доносился стук молотка. Вокруг нее толпились десятки кур всех цветов и размеров; среди них, выпячивая груди, бродили цветастые петухи. Двигались они, задирая головы и поблескивая глазами; куры топорщили крылья и издавали стонущие звуки, когда петухи одаривали их вниманием.

Густав Биммель, отец Фредрики, был высоким крупным человеком; его светло-голубые глаза были в окружении красноватых век. Бейсбольная нитяная шапочка была натянута до самых бровей. Он прилаживал очередную доску, примеряя ее на место. Старлинг почувствовала в его дыхании запах алкоголя, когда он, прищурившись, рассматривал ее удостоверение.

— Не знаю, что нового я могу вам сказать,— буркнул он.— Полиция снова была тут прошлым вечером. Они явились с моим заявлением. Зачитали его мне. «Это правильно? А это верно?» Черт побери, сказал я им, все тут верно, а то бы я с самого начала как будто вам не все сказал.

— Я пытаюсь понять, где... где похититель мог увидеть Фредрику, мистер Биммель. Где он мог заметить ее и где ему пришла в голову мысль захватить ее.

— Она поехала в Колумбус на автобусе в надежде найти там место в магазине. В полиции сказали, что она отлично прошла собеседование. Домой она так и не вернулась. Мы не знаем, куда еще она направилась в тот день. ФБР нашла ее кредитную карточку, но так тоже ничего не выяснило, что с ней тогда случилось. Да вы же все это знаете, не так ли?

— О ее найденной кредитной карточке, да, сэр, знаю. Мистер Биммель, у вас сохранились вещи Фредрики, они у вас здесь?

— Ее комната на верхнем этаже.

— Могу я взглянуть на нее?

Ему потребовалось несколько секунд для сомнений, после чего он наконец опустил молоток.— Ладно,— сказал он.— Идемте.

 ГЛАВА 51

Стены кабинета Джека Кроуфорда в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне были выкрашены в мрачно-серый цвет, но в нем были большие оконные проемы.

Кроуфорд стоял у окна, держа на свету лист со слепым текстом того чертового принтера, от которого он давно уже приказал избавиться.

Он пришел прямо с похорон и работал все утро, понукая норвежцев скорее раздобыть данные о состоянии зубов пропавшего моряка по имени Клаус, побуждая отделение в Сан Диего найти всех знакомых Бенджамена Распайла по консерватории, с которыми вместе он учился, то и дело связываясь с таможней, которая должна проверить все случаи ввоза в страну в нарушение закона живых насекомых.

Через пять минут после появления Джека Кроуфорда в здании ФБР, помощник Директора, Джон Голби, просунул голову в двери кабинета, чтобы сказать:

— Джек, все мы думаем о тебе. Все рады, что ты пришел. Когда будет прощание?

— Завтра вечером. Заупокойная служба в субботу в одиннадцать.

Голби кивнул.

— От нас будет венок, Джек. Что написать на нем — Филлис или Белла; мы сделаем, как ты пожелаешь.

— Белла, Джон. Пусть она остается Беллой.

— Могу ли я что-то сделать для тебя, Джек?

Кроуфорд покачал головой.

— Я работаю. Я просто пришел на работу.

— Хорошо,— сказал Голби. Он сделал подобающую ситуации паузу.— Фредерик Чилтен просит от федерального правительства защиты и убежища.

— Потрясающе. Джон, кто-нибудь в Балтиморе говорил с Эвереттом Джу, адвокатом Распайла? Я упоминал тебе о нем. Он может' знать кого-то из друзей Распайла.

— Ну как же, утром им уже должны заняться. Я только что напомнил об этом Бюрроузу. Джек, если тебе что-то понадобится...— Голби выразительно поднял брови, развел руками и исчез за дверью.

«Если тебе что-то понадобится».

Кроуфорд снова повернулся к окну. Отсюда открывался прекрасный вид. Неподалеку было внушительное здание старой почты, где он когда-то проходил стажировку. Слева тянулось старое здание ФБР. По окончании обучения он вместе со всеми остальными был представлен Д. Эдгару Гуверу. Гувер стоял в небольшой нише и пожимал руки всем по очереди. Это был единственный раз, когда Кроуфорд видел этого человека. На следующий день они с Беллой поженились.

Впервые они встретились в Ливорно, в Италии. Он служил в армии и был прикомандирован к штабу НАТО, а она была тогда Филлис. Они гуляли по набережной, и над бирюзовой гладью воды разнесся протяжный голос лодочника «Белла!» — и с тех пор она навсегда стала для него Беллой. Он называл ее Филлис, если они ссорились.

Белла мертва. И вид из окна не может оставаться таким же, каким он был. Это неправильно — он не может больше быть таким же, как и раньше. Это я, черт побери, должен был умереть. О, Господи, малышка. Я знал, что это придет, но до чего же это больно.

Почему тебя стараются выпихнуть в отставку в возрасте пятидесяти пяти лет? Ты любишь Бюро, но оно не отвечает тебе взаимностью. Сомневаться в этом не приходится.

Слава Богу, Белле не пришлось этого переживать. Он надеялся, что в том месте, где она находится, ее осеняет сейчас мир и покой. Он надеялся — она видит и понимает, что у него делается в душе.

Зажжужал телефон внутренней связи.

— Мистер Кроуфорд, тут доктор Даниельсен из...

— Ясно.— Щелчок переключения.— Говорит Джек Кроуфорд, доктор.

— Я могу безопасно говорить по этой линии?

— Да. По крайней мере, с моего конца она закрыта.

— Но вы не записываете наш разговор?

— Нет, доктор Даниельсен. Расскажите мне, что у вас на уме.

— Я хотел бы ясно дать вам понять, что никто из тех, кто был пациентом в университете Джона Гопкинса, не имеет отношения к этой истории.

— Понятно.

— Если что-то выяснится, я хотел бы, чтобы вы заверили общество — он не транссексуал, он не имеет ничего общего с их сообществом.

— Прекрасно. Даю вам слово.— «Да продолжай же, идиот!» — Но Кроуфорд промолчал.

— Но некто был отвергнут доктором Пурвисом.

— Кто именно, доктор Даниельсен?

— Он пытался три года назад пройти нашу программу — некий Джон Грант из Гаррисбурга, Пенсильвания.

— Описание?

— Мужчина, так сказать, кавказского типа, тридцати одного года. Шесть футов и один дюйм, сто девяносто футов. При тестировании показал очень хорошие результаты по Уэлшеровской шкале интеллекта — более чем нормален — но психологическое тестирование и интервью дали совсем другие результаты. Фактически его тесты «Дом — Дерево — Человек» и ТАТ совпадают с тем, что вы мне говорили. Вы старались меня убедить, что эта изящная теория родилась у Алана Блума, но ведь на самом деле это был Ганнибал Лектер, не так ли?

— Рассказывайте дальше о Гранте, доктор.

— Отдел так и так отверг его, но ко времени нашей встречи, когда нам предстояло обсудить ситуацию, вопрос оставался пока открытым, поскольку исследовалась его биография.

— И что выяснилось?

— Мы как обычно, связались с полицией по месту проживания просителя. У полиции Гаррисбурга было против него два обвинения в попытках покушения на гомосексуалов. Последняя из его жертв еле выжила. Он дал нам адрес, который, как выяснилось, принадлежал гостинице, где он время от времени останавливался. Полиции удалось обнаружить там его отпечатки пальцев и выяснить номер его кредитной карточки. Его звали не Джон Грант, как он нам сообщил. Примерно через неделю он был замечен рядом со зданием больницы, где в приступе злобы набросился на доктора Пурвиса.

— Как его имя, доктор Даниельсен?

— Я лучше сообщу вам его по буквам. Д-Ж-Е-Й-М Г-А-М-Б. 

 ГЛАВА 52

Трехэтажный дом, в котором в свое время обитала Фредрика Биммель, имел мрачноватый вид и был покрыт нашлепками гудрона, на котором виднелись ржавые потеки в тех местах, где прохудились водосточные трубы. Их обвивала густая поросль плюща, которую не проредили даже зимние холода. Окна с северной стороны были закрыты пластиковыми шторами.

В небольшой прихожей, в которой было очень тепло, женщина средних лет, сидя на ковре, играла с ребенком.

— Моя жена,— сказал Биммель, когда они миновали помещение.— Мы поженились к Рождеству.

— Здравствуйте,— сказала Старлинг.

Повернувшись к ней, женщина еле заметно улыбнулась.

В холле их охватил холод; повсюду были навалены ящики, заполнявшие комнаты и коридоры между ними, в которых в беспорядке были навалены абажуры, консервные банки, шампуры, старые номера «Ридерс дайджест», и «Нейшнл Джио график», потрепанные теннисные ракетки, стопки постельного белья и прочее барахло. Чувствовался сильный запах мышиного помета.

— Мы скоро переезжаем,— сказал мистер Биммель.

Ящики, которые годами стояли тут у окна и выцвели от времени, были освещены солнцем; на полу в комнатах и коридорах в беспорядке валялись половички.

Солнечные зайчики плясали на перилах лестницы, по которой Старлинг поднималась вслед за отцом Фредрики: лучи его пробивались сквозь щелястую крышу чердака. Картонные коробки на площадке лестницы были покрыты куском полиэтилена.

Комната Фредрики была самой маленькой и размещалась на третьем этаже, под самыми стропилами.

— Вам что-то еще надо от меня?

— Попозже я хотела бы поговорить с вами, мистер Биммель. А что с матерью Фредрики? — В досье было сказано «умерла от болезни», но не уточнялось, когда это случилось.

— Что вы имеете в виду — что с матерью? Она умерла, когда Фредрике было двенадцать лет.

— Понимаю.

— Вы что, думаете, та, что внизу — это мать Фредрики? После того, как я сказал вам, что мы поженились только под Рождество? Вы это подумали? А я-то считал, что представители закона должны разбираться в самых разных людях, мисс. Она вообще никогда не знала Фредрику.

— Мистер Биммель, комната осталась в таком же виде, как и при жизни Фредрики?

Гневное возбуждение покинуло его.

— Ну да,— тихо сказал он.— Мы просто не заходили сюда. К ее вещам никто не прикасался. Включите калорифер, если хотите. Но не забудьте его выключить, когда будете уходить.

Он не хотел даже бросить взгляда на комнату, оставшись на площадке лестницы.

Старлинг постояла несколько минут, держа руку на холодной фаянсовой ручке двери. Прежде, чем окунуться в мир, окружавший Фредрику, ей надо было собраться с мыслями.

«О’кей, она исходит из предположения, что Фредрика первой попала в руки Буффало Билла, который надежно спрятав ее, потом утопил в реке далеко от дома. Ее он прятал лучше, чем остальных,— она единственная прибавила в весе: он раскармливал ее — потому что хотел, чтобы его последующие жертвы были найдены первыми. Он хотел, чтобы все пришли к выводу о случайном подборе жертв, обитательниц далеко расположенных друг от друга городков — до того, как будет найдена Фредрика Биммель из Бельведера. Потому что он тут живет — или, может быть, в Колумбусе.

Он начал с Фредрики, потому что она чаще других попадалась ему на глаза, и он возжелал ее. Мы не можем истово жаждать воображаемые предметы или людей. Вожделение — достаточно распространенный порок; мы начинаем жаждать обладания чем-то реальным и осязаемым, тем, что попадается на глаза каждый день. Он неоднократно встречал Фредрику, занятую своими повседневными делами. Он видел Фредрику, занимаясь и своими повседневными делами».

Чем же занималась Фредрика в жизни? Ну хорошо...

Старлинг резко толкнула дверь. Вот она, ее маленькая комнатка, в которой тянет холодком и запахом плесени. Прошлогодний календарь на стенке так и остался висеть открытым на апрельском дне. Фредрика была мертва уже десять месяцев.

На блюдце в углу комнаты осталась затвердевшая и почерневшая порция кошачьего корма.

Старлинг, подобно опытному декоратору, осматривавшему объект, застыв в центре комнаты, медленно обвела ее взглядом. Фредрика обладала даром организовывать вокруг себя уют. На окне висели портьеры из цветастого ситца. Они были аккуратно подшиты и подогнаны под длину окна.

Аккуратной стопкой, обвязанные ленточкой, лежали журналы, посвященные разным музыкальным группам. На стене висел яркий плакат Мадонны, а на другой — изображения Деборы Харри и Блонди. На полке Старлинг заметила целый рулон подобных плакатов, которые Фредрика намеревалась разместить по стенам. Не так надежно как обои, подумала Старлинг, но все же неплохо.

Комнатка Фредрики была самой веселой в этом мрачноватом ветхом доме. В ней словно стояли отзвуки молодости.

Фотографий самой Фредрики в комнате не было. В маленьком книжном шкафу Старлинг нашла один снимок школьного выпуска. На нем было несколько росписей. «Моей лучшей подруге», и еще раз «Лучшей подруге», и «Той, у которой списывала химию», и «Помнишь, как мы продавали булочки?»

Приводила ли Фредрика сюда своих друзей? Были ли у нее столь хорошие друзья и подруги, что могли забежать к ней, застигнутые дождем? У двери стоял раскрытый зонтик.

Надо взглянуть на изображение Фредрики — вот она стоит в первом ряду школьной команды. Она крупнокостна и полновата, но форма сидит на ней лучше, чем на остальных. Она крупная девочка, и у нее прекрасная кожа. Хотя по общепризнанным стандартам, она не очень привлекательна, но при всей неправильности черт она довольна симпатична.

Ни Кимберли Эмберг, ни двое остальных тоже не были теми, кого принято называть очаровательными девушками.

Хотя Кэтрин Мартин с любой точки зрения можно было назвать привлекательной, она должна была вырасти в крупную симпатичную женщину, которой к тридцати годам придется вести борьбу с излишней полнотой.

Не забывай, что этот тип рассматривал их не как женщин. Их привлекательность не была для него самым главным. Они должны были быть крупного телосложения и ухоженными.

Старлинг подумала, не воспринимал ли он женщин только как набор «кожи» — так же, как для некоторых кретинов женщина всего лишь «дырка». Старлинг поймала себя на том, что ее пальцы оглаживают переплет зачетной книжки, лежащей под снимком; теперь она воспринимала ее тело, как свое собственное, она чувствовала, что хозяйка комнаты заполнила собой все окружающее пространство: она видела и лицо и фигуру Фредрики, видела, как та уверенно двигается по комнате, как сидит, прижавшись грудью к книге, чувствовала упругую твердость ее живота, ее скрещенные под столом ноги. Что она может извлечь из этого?

Старлинг увидела свое отражение в высоком зеркале на дальней стене и была рада убедиться, что отличается от Фредрики. Но она понимала, что не должна зацикливаться на том, что ее отделяет от Фредрики.

Что Фредрике было нужно в жизни? Чего она хотела, что она искала? Что она пыталась из себя сделать?

Здесь же лежало несколько меню диет — фруктовая, рисовая и еще одна, совершенно убийственная, когда нельзя было ни пить, ни есть.

Не в организованной ли группе, где обсуждались эти вопросы, увидел ее Буффало Билл? Придется проверить. Из досье Старлинг знала, что две из его жертв входили в коллективы, занятые проблемами диеты, и был проверен весь список их членов. Агент из отделения в Канзасе, которое по традиции Бюро называлось Компания Толстячков, и команда полицейских, которые и так работали с предельной нагрузкой, были посланы отработать ее связи в «Синдерелле» и в Диетическом центре; они познакомились с членами общества «Следи за весом» и поклонниками других диет из городков, откуда были родом жертвы. Она не знала, принадлежала ли Кэтрин Мартин к одному из таких коллективов. Если Фредрика в самом деле старалась придерживаться организованной диеты, проблемой для нее должны были быть деньги.

У Фредрики было несколько номеров «Крупной красавицы», журнала для больших женщин. В них ей предлагалось «приехать в Нью-Йорк», и ’гут вы сможете встретить людей из всех уголков мира, где ваши размеры будут оценены, как самое большое ваше достоинство». Ясно. Еще — «вы можете приехать в Италию или Германию, где с первого же дня расстанетесь с одиночеством». Можно ручаться. Совет, что делать, если пальцы ног упираются в носки обуви. Исусе! Все, что Фредрику ждало — это встреча с Буффало Биллом, который в самом деле оценил ее размеры как «большое достоинство».

Что представляла собой Фредрика? У нее был набор косметики, средства по уходу за кожей. Старлинг поймала себя на том, что пытается понять суть личности Фредрики, словно сейчас это имело какое-то значение.

В коробке из под сигар «Белая Сова» лежала дешевая бижутерия. Хотя тут же была и круглая золотая заколка, которая, скорее всего, принадлежала ее покойной матери. От старых перчаток машинной вязки она отрезала пальцы, чтобы они напоминали те, какие носит Мадонна, но у нее ничего не получилось.

У нее было несколько пластинок и проигрыватель моносистемы «Декка», модель пятидесятых годов; при помощи резинового колечка она для веса прикрепила к звукоснимателю складной нож. Куплено на дешевой распродаже в чьем-то дворе.

Потянув за шнурок, она открыла дверцу шкафа и была удивлена гардеробом Фредрики. У нее был прекрасный набор платьев; их было не так много, но они прекрасно подобраны — для школы, и для вечеринки, и для визита в серьезное учреждение с предложением своих услуг. Быстро осмотрев их, Старлинг поняла, в чем дело. Фредрика шила их сама и шила отлично — все швы были аккуратно обметаны, и изделия были отменно скроены. Пачка выкроек лежала на верхней полке шкафа. Большая часть их была из «Сиплисити», но некоторые из «Вога» и требовали для своего воплощения опытной руки.

Скорее всего, отправляясь на собеседование по поводу работы, она надевала лучшее из своих изделий. Что на ней было? Старлинг припомнила ее досье. Вот: в последний раз ее видели в зеленом наряде. Давай же, полицейский, думай — что значит «зеленый наряд»?

Ахиллесова пята бюджета Фредрики, как и любого другого, заключалась в том, что ей не хватало обуви — и, учитывая ее вес, она постоянно мучилась с туфлями. При ходьбе они быстро снашивались. В сандалиях она носила стельки, поглощающие запах. Из кроссовок были вытянуты все шнурки.

Скорее всего, Фредрика пыталась заниматься физическими упражнениями — здесь же висело несколько крупных бесформенных тренировочных костюмов.

Производства «Джуно».

У Кэтрин Мартин тоже были плотные брюки «Джуно».

Старлинг отошла от шкафа. Сев на пол около кровати, она обхватила колени руками и уставилась на содержимое шкафа.

Изделия «Джуно» — достаточно обыкновенный предмет и продаются повсюду, но в связи с ними встает вопрос об одежде. В любом городке есть хоть один магазин, специализирующийся на продаже одежды для полных людей.

А может, Буффало Билл бродил рядом с таким магазинчиком, выбирал самую крупную из покупательниц и потом выслеживал ее?

Или же он случайно забрел в такой магазин и она попалась ему на глаза? В каждом таком торговом заведении с одеждой нестандартных размеров среди покупателей встречаются трансвеститы и вообще странные личности.

Идея о том, что Буффало Билл пытался изменить свой пол появилось в распоряжении следствия только недавно, после того, как доктор Лектер изложил Старлинг свою теорию. Так что же относительно его одежды?

Все его жертвы должны были делать покупки в магазинах для полных — Кэтрин Мартин носила двенадцатый размер, и крупный свитер «Джуно» она тоже должна была купить именно в таком магазине, хотя о других утверждать это нельзя.

Итак, Кэтрин Мартин носила двенадцатый размер. Она была самой маленькой из всех известных жертв. Фредрика, первая, была самой крупной. Неужели Буффало Билл, выбрав Кэтрин, решил теперь остановить свой выбор на женщинах не таких больших объемов? У Кэтрин были достаточно развитые формы, но она не была такой уж округлой. Может, он сам сбросил вес? Может, он вступил в группу, занимающуюся диетой? Кимберли Эмберг была обладательницей этаких промежуточных форм — крупная девушка, но с хорошо выраженной талией...

Старлинг сознательно избегала мыслей о Кимберли Эмберг, но на несколько секунд воспоминания захватили ее. Она увидела ее на столе в Поттере. Буффало Билла не интересовали ни ее гладкие ноги, ни ухоженные ногти; увидев ее плоский живот, который не удовлетворил его, он взял пистолет и всадил заряд в грудь Кимберли.

Дверь в комнату открылась на несколько дюймов. Старлинг, еще не видя, уловила это движение и поняла, кто за дверью. В комнате появилась кошка в крупных черепаховых разводах на шкуре; один глаз у нее был золотой, а другой — голубой. Она вспрыгнула на постель и потерлась о подушку. По-прежнему ищет Фредрику.

Полиция давно уже прошерстила все «Клубы одиноких сердец». Был ли у Буффало Билла иной способ избавиться от одиночества? Ничто, кроме страсти, не делает нас столь уязвимыми, как одиночество.

Одиночество могло сблизить Буффало Билла с Фредрикой, но никак не с Кэтрин. Уж Кэтрин-то от одиночества не страдала.

Одиночеством мучилась Кимберли. «Не начинай!» Кимберли, тело которой, после того, как прошло трупное окоченение, стало послушным и мягким; ее переворачивали на секционном столе, чтобы Старлинг могла снять ее отпечатки пальцев. «Прекрати. Не могу». Одинокая Кимберли, мучающаяся от одиночества — так ли послушно она поворачивалась для кого-то, лишь для того, чтобы почувствовать, как отчаянно колотится у нее сердце? Она подумала, что вряд ли Кимберли когда-нибудь чувствовала, как чьи-то усы щекочут ей спину между лопатками.

Уставившись во внутренность шкафа, Старлинг видела, перед собой заплывшую жирком спину Кимберли и треугольные куски кожи, вырезанные у нее на плечах.

Уставившись во внутренность шкафа, Старлинг видела, как эти треугольники кожи ложатся на синий материал изделия на манекене. Идея мелькнула и исчезла, и пришла снова, она захватила ее с головой, и Старлинг ощутила отчаянный прилив радости. ЭТО ВСТАВКИ — ОН ВЫРЕЗАЛ ЕЙ ТРЕУГОЛЬНИКИ КОЖИ, ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ИЗ НИХ ВСТАВКИ, ТАК ЧТО ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ЕГО НЕ ИНТЕРЕСОВАЛО. ЭТОТ СУКИН СЫН ЗАНИМАЕТСЯ ШИТЬЕМ. БУФФАЛО БИЛЛ ОБУЧАЛСЯ ПОРТНЯЖНОМУ РЕМЕСЛУ — О, НЕТ, ОН НЕ ПОЛЬЗУЕТСЯ УСЛУГАМИ ГОТОВОГО ПЛАТЬЯ.

«Что там говорил доктор Лектер?» Он делает себе женские наряды из подлинных женщин. Что еще он спрашивал у меня? «Вы шьете, Кларисса? Черта с два!»

Откинув голову, Старлинг на несколько секунд прикрыла глаза. Изматывающая необходимость решать проблемы; но какое неповторимое удовольствие испытываешь потом — для этого мы и появляемся на свет.

В прихожей она видела телефон. Она двинулась вниз по лестнице, но в этот момент услышала гулкий голос мистера Биммеля, подзывавшего ее к телефону. 

 ГЛАВА 53

Миссис Биммель передала Старлинг трубку и, подхватив на руки хныкающего ребенка, не ушла из холла.

— Кларисса Старлинг слушает.

— Старлинг, это Джерри Бюрроуз...

— Отлично, Джерри, послушай, я думаю, что Буффало Билл может иметь отношение к шитью. Он вырезал те треугольники... секундочку... миссис Биммель, могу я попросить вас отнести ребенка на кухню? Мне тут нужно поговорить. Благодарю вас... Джерри, он шьет. Он взял...

— Старлинг...

— Он взял эти треугольники от Кимберли Эмберг, чтобы сделать вставки, портняжные вставки, понимаете, что я имею в виду? Он хороший мастер, он не шкуры сшивает. Отдел идентификации должен поискать предполагаемого преступника среди портных, парусников, драпировщиков, обойщиков — пусть среди особых примет посмотрят, нет ли у него типичной, как у портных, щербинки в зубах...

— Ладно, ладно, ладно. Я тут же свяжусь с ними. А теперь слушай меня, потому что скоро я не буду у телефона. Джек просил предупредить тебя. Мы вычислили его имя и местоположение, которое довольно убедительно. Команда по освобождению заложников уже вылетает из аэропорта Эндрюс. Джек связывается с ними через скрамблер.

— Куда они направляются?

— В Калумет-сити, предместье Чикаго. Некий Джейм, без «с» на конце, фамилия Гамб, он же Джон Грант, мужчина, белый, тридцати одного года, сто девяносто фунтов, волосы черные, глаза голубые. Джеку звякнули из университета Джона Гопкинса. Твоя мысль — ну, твое предположение, чем он может отличаться от транссексуалов — подняло там всех на уши. Этот тип обращался к ним с просьбой об изменении пола три года назад. Набросился на врача после того, как ему отказали. У Гопкинса, увы, его знали только как Гранта — и выдуманный адрес в Гаррисбурге, Пенсильвания. Но у копов оказался номер его машины, откуда мы и стали танцевать. Подростком в Калифорнии он был той еще птичкой — убил своих дедушку с бабушкой, когда ему было двенадцать лет и провел шесть лет в Туларской психиатрической лечебнице. Власти штата выпустили его шестнадцати лет, когда прикрыли это заведение. Он надолго исчез из виду. Убивает гомиков. Пару раз попадает в переделку в Гаррисбурге и снова линяет оттуда.

— Вы говорите — Чикаго. Откуда вы знаете, что именно Чикаго?

— Данные из таможни. У них в бумагах встречается имя Джона Гранта. Пару лет назад таможня перехватила посылку из Суринама с живыми куколками — кажется, так они называются? — насекомых... или мотыльков, что-то там было. Адресована она была Джону Гранту, у которого было свое дело в Калумете. «Мистер Хайд» — кожаные изделия. Может, он сам шил их. Но никакого домашнего адреса ни на Гранта, ни на Гамба обнаружить не удалось, но мы уже у него на хвосте.

— Есть какие-нибудь его изображения?

— Только подростка в исправительной тюрьме в Сакраменто. Толку от него немного — ему было тогда двенадцать лет. Мрачен, как топор. По факсу мы его разослали по всем концам.

— Я могу возвращаться?

— Нет. Джек сказал, чтобы ты продолжала. У них там есть две женщины-полицейские из Чикаго и медсестра, чтобы позаботиться о Мартин, если они доберутся до нее. Ты в любом случае не успеешь вовремя, Старлинг.

— А что, если он забаррикадировался? Тогда, может, потребуется...

— Заминки не будет. Как только его найдут, ему не поздоровится — Кроуфорд дал разрешение в случае необходимости взрывать двери. Хотя с этим парнем, Старлинг, будут кое-какие проблемы — он уже имел дело с заложником. Когда его брали в первый раз, он в Сакраменто забаррикадировался, а заложницей у него была бабушка — дедушку он к тому времени уже убил — и выдворить его оказалось очень непросто, должен тебе сказать. Он вышел к копам за ее спиной, и его встретил священник, чтобы поговорить с ним. Он был ребенком, и, конечно, никто не стал стрелять. А он, стоя у нее за спиной, проткнул ей почки. И медицина оказалась бессильна. Ему было всего двенадцать лет, когда он это сделал. Так что на этот раз не будет ни переговоров, ни предупреждений. Мартин, скорее всего, уже мертва, но вдруг нам повезет. Допустим, пока его что-то отвлекало, и он не успел ею заняться. Если он увидит, как мы приближаемся, он у нас на глазах проломит ей голову— просто назло. Это ему ничего не стоит, так? Так что, как только его найдут — бух! — и дверь будет вышиблена.

В комнате было жарко и резко пахло детской мочой.

Бюрроуз продолжал говорить.

— В поисках обеих фамилий мы просмотрели списки подписчиков энтомологических журналов, данные гильдии оружейников, данные по таким же преступникам — словом, каждому нашлось дело. А ты занимаешься Биммелями, так?

— Так.

— Министерство юстиции говорит, что, если мы не возьмем его с поличным, дело осложнится. Мы должны взять его с Мартин или найти улики — ну, откровенно говоря, что-то вроде зубов или отрезанных пальцев. Не стоит и говорить, что, если он успел утопить Мартин, то нам потребуются свидетели того, как он схватил свою жертву. Тогда, может быть, пойдут в ход твои данные от Биммелей... Старлинг, я молил Бога, чтобы все это случилось вчера — и не только из-за этой девчонки Мартин. Ты еще держишься в Куантико?

— Думаю, что да. Там есть кто-то еще, кому придется проходить повторный курс — поэтому мне и разрешили тут оказаться.

— Если мы возьмем его в Чикаго, твой вклад тоже будет учтен. Там у вас в Куантико сидят твердокаменные задницы, какими они и должны быть, но им придется признать... Минутку.

Старлинг слышала, как Бюрроуз что-то кричал, положив трубку на стол. Затем он снова возник на линии.

— Пока ничего — они будут в Калумет-сити минут через сорок — сорок пять, в зависимости от ветра. Спецгруппа в Чикаго поднята по тревоге, и, может быть, им удастся скорее найти его. Силовая подстанция в Калумете нащупала четыре предполагаемых адреса. Старлинг, ищи все, что может пригодиться. Если встретится какой-то намек на Чикаго или Калумет, сразу же дай знать.

— Будет сделано.

— Теперь послушай — и я бегу. Если все пройдет нормально, если мы возьмем его в Калумете, завтра ты должна быть в Куантико в 8.00, сияя, словно накурилась Мэри-Джейн, марихуаны. Джек хочет вместе с тобой предстать перед руководством. Плюс главный оружейник, Бригхэм. И больше ни о чем не спрашивай.

— Джерри, есть кое-что еще: у Фредрики Биммель был теплый тренировочный костюм от «Джуно», купленный в отделе нестандартных размеров. У Кэтрин Мартин тоже был такой же, только подороже. Он мог слоняться вокруг отделов для полных женщин, подыскивая себе жертву покрупнее. Мы должны опросить в Мемфисе, в Арконе, в других местах.

— Понятно. На забывай улыбаться.

Старлинг вышла на замусоренный двор дома в Бельведере, Огайо, который лежал в 390 милях от Чикаго, где сейчас разворачивались основные события. Холодный воздух опахнул ее разгоряченное лицо. Она судорожно вдохнула его, с трудом представляя себе, что бы она чувствовала, доведись ей оказаться в группе по освобождению заложников. У нее слегка свело скулы и подбородок. Что за черт? Если бы ей удалось что-то обнаружить, черт побери, что бы она стала делать? Вызвала бы конный патруль, отделение ФБР в Кливленде, спецгруппу из Колумбуса, полицию из Бельведера тоже.

Спасти молодую женщину, спасти дочку сенатора — мать-твою — Мартин и других, которые могут последовать за ней — по сути, только это и имело значение. В таком случае все было бы оправдано.

Но если им не удастся успеть вовремя, если их глазам предстанет нечто ужасное, Господи, отдай им в руки этого Буффа... отдай им этого Джейма Гамба или Гранта или как там еще звать эту сволочь.

Если удастся поймать преступника с помощью тех данных, которые ей удалось извлечь из доктора Лектера, они, конечно, помогут ей при разборке в Министерстве Юстиции. Но вряд ли стоит себе долго ломать голову — надежды Старлинг на удачную карьеру развеялись как утренний туман.

Что бы там ни было, но озарение, охватившее при мысли о портняжном манекене, могло дать результаты не хуже других. Эта мысль и держала ее здесь. Воспоминания о матери и об отце придавали ей смелости. Она заслужила уважение Кроуфорда и пока не потеряла его. Будь у нее коробочка из-под сигар «Белая Сова», она хранила бы в ней не безделушки, а такие мысли.

Настойчиво думать о Фредрике, о том, как Джем Гамб смог добраться до нее — вот в чем сейчас заключалась ее работа, ее обязанности. А уголовное расследование всех дел Буффало Билла соберет воедино относящиеся к нему факты.

Думай о Фредрике, потому что сейчас ты там, где прошла вся жизнь, ее молодость. Какой она искала для себя выход из этой жизни? Может быть, ее тоска и одиночество совпадали с такими же настроениями у Буффало Билла? Встречались ли они? Странная мысль — якобы он, исходя из своего опыта, мог понимать ее, даже сочувствовать и все же мечтать, как он сдерет с нее кожу.

Старлинг остановилась у уреза воды.

Для каждого уголка окружающей действительности есть такой момент дня, когда он выглядит наилучшим образом, когда свет падает на него под самым выгодным углом. Сегодня днем в таком виде предстала Ликинг-ривер, протекавшая вдоль Фелл-стрит. О чем мечтала девочка Биммель, сидя на ее берегу? В бледных лучах солнца над водой колыхалась легкая дымка, размывая очертания набережной на том берегу. Северо-восточный ветер затягивал солнце легкими перистыми облачками.

От дома мистера Биммеля до реки тянулось колено белой водосточной трубы. Она захрипела, забулькала, и из нее выплеснулась окрашенная кровью вода, запятнавшая наледь старого снега. Освещенный солнцем показался Биммель. Передняя часть его брюк была в пятнах крови, и в пластиковом мешке он нес серо-розоватые куски мяса.

— Ворона,— сказал он, перехватив взгляд Старлинг.— Вы когда-нибудь ели ворон?

— Нет,— сказала Старлинг, поворачиваясь спиной к воде.— Я ела голубей.

— Вот уж никогда не тратил на них дробь.

— Мистер Биммель, Фредрика знала кого-нибудь из Калумет-сити или из района Чикаго?

Пожав плечами, он покачал головой.

— Известно ли вам, бывала ли она когда-нибудь в Чикаго?

— Что вы имеете в виду — «известно ли мне»? Вы хотите сказать, что моя дочка могла отправиться в Чикаго, не сообщив мне? Да она в Колумбус не могла поехать, чтобы я не знал об этом.

— Знала ли она кого-нибудь, кто шьет, портных или декораторов?

— Она сама всех обшивала. Она шила не хуже матери. И я никого из таких не знал. Она шила на продажу, для женщин, еще для кого-то...

— Кто был ее лучшей подругой, мистер Биммель? Кому она доверяла больше всего? — «Не стоило употреблять это слово — «доверяла». Впрочем, он не обратил внимания — пропустил мимо ушей».

— Она была не из тех, кто тратит время на пустую болтовню. Она все время была чем-то занята. Бог не одарил ее красотой, он одарил ее деловитостью.

— Кого вы могли бы назвать ее лучшей подругой?

— Насколько я помню, она еще с малых лет дружила со Стаей Хубка. Мать Фредрики говорила, что они еще с младенчества тянулись друг к другу, я уж не знаю, так ли это было...

— Вы не знаете, где я могу найти ее?

— Стаей работала в страховой компании, и, думаю, она по-прежнему там. «Страховая компания Франклина».

Опустив голову и засунув руки в карманы, Старлинг двинулась через грязь двора к своей машине. Кошка Фредрики смотрела ей вслед, сидя на высоком подоконнике. 

 ГЛАВА 54

Чем дальше на запад, тем внушительнее становится впечатление, которое производит удостоверение ФБР. Пластиковая карточка Старлинг, которая в Вашингтоне вызвала бы лишь ироническое движение брови какого-нибудь чиновника, привлекла почтительное внимание босса Стаей Хубки в «Страховом агентстве Франклина» в Бельвереде, штат Огайо. Дав Стаей возможность уйти из-за стола секретарши, он сам сел на телефон, предоставив Старлинг возможность уединиться в его закутке, где она и смогла поговорить со Стаей.

У Стаси была круглая хитроватая мордочка, и даже на каблуках она была не выше пяти футов и четырех дюймов ростом. У нее была высокая прическа, и она то и дело пускала в ход изящную щеточку «Шер Боно», чтобы убирать с лица выбивающиеся пряди волос. Как только Старлинг предстала перед ней, она внимательно осмотрела ее сверху донизу.

— Стаси... могу я вас так называть?

— Конечно.

— Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне, Стаси, что, по-вашему, случилось с Фредрикой Биммель — где тот человек мог наткнуться на нее?

— Я прямо рехнулась. Снять кожу — да это же был сумасшедший, не так ли? Вы видели его? Говорят, она превратилась в сплошные лохмотья, словно из нее выпустили воздух и...

— Стаси, она когда-нибудь упоминала какое-нибудь лицо из Чикаго или Калумет-сити?

«Калумет-сити. Стрелки часов над головой Стаси Хубки заставили Старлинг испытать волнение. Если группе по освобождению заложников требуется сорок минут на дорогу, то минут через десять они приземлятся. Удалось ли найти точный адрес? Но занимайся своим делом».

— Из Чикаго? — переспросила Стаси.— Нет, но мы однажды маршировали по Чикаго в День Благодарения.

— Когда?

— В восьмом классе, то есть, когда же это было... да, девять лет назад. Мы приехали туда и обратно в автобусе.

— О чем вы подумали прошлой весной, когда она исчезла?

— Я просто ничего не знала.

— Вспомните, где вы были, когда впервые узнали о ее исчезновении? Когда до вас дошло это известие? Что вы тогда подумали?

— В ту первую ночь, когда она исчезла, мы со Скипом пошли в кино, а потом забежали к мистеру Тодду выпить, а потом Пэм, то есть Пэм Малавеси пришла и сказала, что, мол, Фредрика пропала, а Скип стал ржать, что, мол, даже Гудини не мог бы спрятать Фредрику. И тут он стал всем излагать, кто такой был Гудини, он вечно старался показать, как много он знает, а мы просто смеялись над ним. Я думаю, что он просто терпеть не мог ее отца. А вы видели ее дом? Вот помойка, точно? Я не сомневаюсь, что будь она там, она бы жутко смутилась, что вы видели, как она живет. Разве вам не захотелось бы унести ноги оттуда?

— А вы думаете, что, может быть, она решила унести ноги оттуда с кем-то; может быть, вам кто-то приходит на ум — пусть даже вы ошибаетесь?

— Скип сказал, что, может быть, она нашла себе любителя пампушек. Но нет, у нее никогда не было ничего такого. У нее как-то был приятель, но это очень давняя история. Он был в нашей компании, когда мы учились в десятом классе; я сказала «приятель», но они только болтали между собой и хихикали, ну, как делают девочки. Он был этаким большим сосунком, и носил маленькую рыбацкую шапочку, так, кажется? Скип даже думал, что он, ну, вы понимаете... извращенец. Он жутко любил дразнить извращенцев. Но он с сестрой погибли в автокатастрофе, и после этого у нее никого не было.

— О чем вы подумали, когда она вернулась домой?

— Пэм подумала, что, может быть, она ушла к мунитам, ну, к тем из секты Муна, толком не знаю, потому что каждый раз, думая о них, просто вздрагиваю. И я сказала Скипу, что больше не буду выходить вечерами без него, и еще сказала ему — вот что, приятель, как только солнышко закатывается, я топ-топ домой.

— Вы когда-нибудь слышали от нее имя Джейма Гамба? Или Джона Гранта?

— М-м-м... нет.

— Вы допускаете, что у нее мог быть приятель, о котором вы ничего не знали? Случалось ли, что вы не виделись несколько дней... какое-то время?

— Нет. Можете мне поверить, что, если бы у нее появился парень, я бы первая об этом узнала. У нее никогда никого не было.

— Давайте подумаем, просто представим — могло ли быть так, что у нее был парень, а она вам ничего о нем не рассказывала?

— С чего бы ей так поступать?

— Может быть, потому что боялась насмешек?

— С нашей стороны? Да о чем вы говорите, мы же современные люди? — Стаси зарделась.— Нет. Мы ничем не могли ее обидеть. И после... после ее гибели все очень тепло вспоминали ее.

— Вы работали вместе с Фредрикой, Стаси?

— Летом в старших классах школы все мы работали в Торговом центре — и я, и она, и Пэм Малвеси, и Джаронда Аскью. Потом мы с Пэм зашли к «Ричардсу» поинтересоваться, не найдется ли для нас работа, потому что там продавалась великолепная верхняя одежда, и они взяли меня, а потом и Пэм, и Пэм сказала Фредрике, чтобы та зашла, потому что были нужны еще девушки, и Фредрика пришла, а миссис Бурдейн — кажется, она была заведующая торговым залом? — сказала: «Видишь ли, Фредрика, нам нужны девушки, на которых люди будут смотреть и думать — ведь и я могу так выглядеть, как она, а ты должна уметь им посоветовать, что им лучше для себя выбрать, что подобрать. Если ты займешься собой и скинешь вес, возвращайся и найди меня — вот что она сказала.— А пока если ты так хочешь у нас работать, я могу узнать у миссис Липпман, какие еще у нас есть возможности. У миссис Бурдейн всегда был такой сладкий голос, но на деле она оказалась сущей сукой, хотя сразу я ее не разглядела.

— Значит, Фредрика все же нашла какую-то работу у «Ричардса», в том магазине, где и вы работали?

— Она очень обиделась, но, конечно, пошла работать. У старой портнихи миссис Липпман всегда были какие-то возможности. У нее была куча заказав, она брала на себя больше, чем могла потянуть, и Фредрика стала для нее работать. Она вкалывала на нее. Миссис Липпман шила на всех, кроила платья. После того, как она отошла от дел, сын или кто там оказался на ее месте, не захотел больше заниматься этими делами, они все перешли к Фредрике и она продолжала обшивать клиентов. Вот этим она и занималась. Когда она встречала меня, мы отправлялись на ленч в дом к Пэм, где смотрели «Молодые и Неутомимые», а у нее на коленях всегда было какое-то шитье, которым она занималась.

— Доводилось ли Фредрике работать в магазине; может, она снимала мерки? Говорила ли она с посетителями или с оптовыми покупателями?

— Иногда, но не часто. Я не каждый день работала.

— А миссис Бурдейн работает каждый день? Может она знает?

— В общем-то, да.

— Фредрика когда-нибудь упоминала, что выполняет заказы для компании под названием «Мистер Хайд» в Чикаго или Калумет-сити, может быть, она кроила для них кожаные изделия?

— Я-то не знаю, но может быть, знает миссис Липпман.

— Вы когда-нибудь видели фирменный знак мистера Хайда из Чикаго или Калумет-сити? Он никогда не встречался среди изделий у «Ричардса»?

— Нет.

— Вы знаете, где найти миссис Липпман? Я хотела бы поговорить с ней,

— Она умерла. Вышла на пенсию, уехала во Флориду и там умерла, как рассказывала Фредрика. Я никогда не знала ее, мы со Скипом просто подхватывали Фредрику, когда она выходила с работы с кучей шитья. Вы можете переговорить с ее семьей или с кем-то еще. Я напишу вам ее адрес.

Все это было скучно, утомительно и ни к чему, потому что Старлинг были нужны новости о Калумет-сити или Чикаго. Сорок минут были на исходе. Команда по освобождению заложников, скорее всего, приземлилась. Вздохнув, она отвела взгляд от циферблата и еще раз взялась за Стаси.

— Стаси, где Фредрика покупала одежду, откуда она достала костюм «Джуно» большого размера, свои свитера?

— Почти все она шила сама. Я прикидываю, что свитера она купила у «Ричардса», ну помните, когда все стали носить большие размеры, которые опускались до колен? Их тогда повсюду таскали. Ей сделали скидку у «Ричардса», потому что она шила для них.

— Делала ли она когда-нибудь закупки в магазине нестандартных размеров?

— Ну, вы же знаете, как это бывает. Мы, гуляя, заходили во все магазинчики. Разглядывая одежду, она искала новые идеи, образцы платьев, которые могли бы скрыть излишнюю полноту.

— Кто-нибудь подходил к вам в таком магазине, приставал к вам... или же Фредрика чувствовала, что за ней кто-то следит?

На несколько секунд Стаси уставилась в потолок, а потом покачала головой.

— Стаси, заходили когда-нибудь трансвеститы к «Ричардсу», или же мужчины, которые покупали платья крупных размеров? Вы когда-нибудь сталкивались с такими лицами?

— Нет. Мы со Скипом как-то видели эту публику в баре в Колумбусе.

— Фредрика была с вами?

— Не часто. Мы любили ездить туда на уик-энд.

— Можете ли вы записать адреса тех магазинов нестандартных размеров, куда вы ходили с Фредрикой, вы можете вспомнить их всех?

— Только здесь, или и здесь и в Колумбусе?

— И здесь и в Колумбусе. И кстати, о «Ричардсе» — я хотела бы переговорить с миссис Бурдейн.

— О’кей. Наверно, это жутко интересная работа — быть агентом ФБР, да?

— Думаю, что так и есть.

— Вам приходится всюду ездить и расспрашивать? Я имею в виду, не только в такое занюханное место, как у нас.

— Порой приходится.

— И каждый день надо выглядеть с иголочки, верно?

— В общем-то, да. Главное — надо выглядеть деловым человеком.

— А как вы стали агентом ФБР?

— Первым делом надо кончить колледж, Стаси.

— За это надо выложить кучу денег.

— Приходится. Хотя порой можно получить стипендию, найти хороших друзей, которые помогут... Так вы можете что-нибудь сообщить мне?

— Ага. Я как раз думаю. Фредрика была так счастлива за меня, когда я получила эту работу. У нее не было представления о такой работе, и она думала, что теперь у меня все наладится. А тут — картонные папки и весь день по радио голос Барри Манилова; она же думала, что у меня колоссальные перспективы. Так она считала, большая дурочка.— В глазах Стаси Хубки стояли слезы. Она вытаращила глаза и закинула голову, чтобы их влага не размыла тушь на ресницах.

— Так как относительно моего списка?

— Я лучше сяду к себе за стол и возьму телефонную книгу и записи.— Она двинулась с места, все так же задрав голову и ориентируясь по потолку.

Все внимание Старлинг было приковано к телефону. Как только Стаси Хубка покинула ее, она, схватив трубку, связалась с Вашингтоном, чтобы узнать новости. 

 ГЛАВА 55

В эти минуты двадцатичетырехместный пассажирский реактивные самолет с эмблемой гражданской авиакомпании, завершая свое долгое путешествие, заложил крутой вираж и пошел на снижение в Калумет-сити, Иллинойс.

Двенадцать человек из группы по захвату заложников почувствовали спазмы в желудках. Их несколько раз крепко подбросило на ухабах воздушных ям.

Командир группы, Джоэл Рендалл, стянул с головы наушники и прежде, чем обратиться к группе, просмотрел свои записи в блокноте. Он не сомневался, что командует самой лучшей спецгруппой в мире и, может быть, он был прав. Несколько человек еще никогда не были в перестрелке, но насколько можно было судить по результатам учебных занятий и тестов, все были лучшими из лучших.

Стоя в проходе между креслами, Рендалл легко сохранял равновесие.

— Джентльмены, наземный транспорт нам будет предоставлен в силу любезности Бюро по борьбе с распространением наркотиков. Нам подадут цветочный фургон и закрытую машину. На виду будут Вернон и Эдди, поскольку они в штатском; на вооружении у них будут длинные лопаты. Если придется пускать в ход шок-гранаты, помните, что у нас нет на лицах щитков.

Вернон пробормотал, обращаясь к Эдди:

— Не забудь прикрыть щечки.

— Никак ты проснулся? — пробормотал ему в ответ Эдди.— Так что не суетись.

Вернон и Эдди, которым предстояло первыми вышибать двери, были в тонких непробиваемых жилетах, спрятанных под непримечательной одеждой. Остальные были в тяжелых доспехах, которых не могла взять даже винтовочная пуля.

— Бобби, не забудь — у каждого водителя должен быть контакт с одним из твоих наушников, чтобы ребята из Бюро не сбили нас с толку своей болтовней,— предупредил Рендалл.

Бюро по борьбе с распространением наркотиков пользовалось одной частотой для переговоров, а ФБР другой, но в прошлом они, случалось, перекрывались.

Команда была готова к встрече с любыми неожиданностями, которые могли подстерегать их днем и ночью: для преодоления стен и преград у них было отличное портативное альпинистское снаряжение; чтобы слышать, они пользовались установками «Волчье Ухо» и «Ванслик-фарфун», видеть в темноте им помогали приборы ночного видения. Оружие с инфракрасными прицелами, которое они тащили в тугонабитых рюкзаках, напоминало очертаниями джазовые инструменты.

Им предстояло провести сложную и точную хирургическую операцию, и их оружие отвечало задаче — перед ним ничто не могло устоять.

Толпясь у выхода, команда ждала, когда откроется люк.

По радиосвязи Рендалл выслушал новости из Калумета. Отключив микрофон, он снова обратился к команде.

— Ребята, они раздобыли два адреса. Один, вроде тот самый, достался нам, а другим займется группа из Чикаго.

Они приземлились на поле аэропорта Ленсинг-Муниципал, ближайшему к Калумету с юго-восточной стороны, где располагался Чикаго. Самолет замедлял ход. Взвизгнув тормозами шасси, пилот остановился рядом с двумя машинами, которые предусмотрительно были отогнаны в самый дальний конец поля, подальше от аэровокзала.

У цветочной машины состоялся быстрый обмен приветствиями. Начальник команды, прибывший из Бюро, вручил Рендаллу предмет, напоминающий длинную садовую лопату. Это был двенадцатифунтовый молот для выламывания дверей. Головка его была укутана в цветную бумагу, словно под ней крылся цветочный горшок, а ручка прикрыта зеленью.

— Можете вручать,— сказал он.— Добро пожаловать в Чикаго.

 ГЛАВА 56

Уже была вторая половина дня, когда мистер Гамб, наконец, решил приняться за дело.

На глазах его стояли слезы, говорившие о копившемся гневе, когда он снова и снова прокручивал видеопленку. На маленьком экране Мамочка поднималась по лестничке из бассейна и прыгала в воду, поднималась и прыгала, поднималась и прыгала. От слез на глазах перед Джеймом Гамбом все расплывалось, словно он сам был в бассейне.

На животе у него булькала бутылка с горячей водой, напоминая как урчала его собачка, когда лежала у него на коленях.

Нет, больше он этого не мог выносить — то, что находилось в подвале, держало у себя в заключении Прешис, угрожало ей. Прешис мучилась от боли, он знал это. Он не был уверен, сможет он прикончить ее, не ранив Прешис, но должен был попытаться. Не теряя больше ни минуты.

Он скинул с себя одежду и облачился в комбинезон, ибо заканчивал он уборку урожая всегда голым и окровавленным, словно заново появляясь на свет.

Из объемного медицинского шкафчика он достал мазь, которую использовал для Прешис; когда ее оцарапала кошка. Он вытащил несколько небольших пакетов первой помощи, зажимы и лейкопластырь типа «Елизаветинский воротничок», плотность которого не позволит сорвать его зубами. В подвале у него были шины, которые он наложит на ее крохотную сломанную ножку и тюбик обезболивающей мази, чтоб уменьшить страдания Прешис, если то безмозглое создание посмеет обидеть ее перед смертью.

Точный выстрел в голову — он готов пожертвовать волосами. Прешис была куда дороже ему, чем чьи-то волосы. Прическа будет жертвоприношением ради ее спасения.

А теперь предстояло тихонько спуститься по лестнице и проникнуть в кухню. Снять шлепанцы и в темноте сойти по лестнице в подвал, держась поближе к стене, чтобы не скрипнули ступеньки.

Он не включал свет. Достигнув конца лестницы, он повернул направо в мастерскую и двинулся дальше, руководствуясь изменением фактуры пола под ногами.

Рукавом он коснулся клетки и услышал раздраженный писк проснувшихся бабочек. Вот и комод. Он нащупал очки ночного видения и натянул их на глаза. Мир вокруг приобрел зеленую гамму. Он постоял несколько секунд, прислушиваясь к мягкому бормотанию в резервуарах, к журчанию горячей воды в трубах. Он владыка тьмы, ее король.

В темноте порхнул мотылек, оставив после себя длинный фосфоресцирующий след, и лица его коснулось невесомое дуновение от легких крылышек.

Он нащупал «Питон», свое оружие, снаряженное пулями от 38-го калибра «спешиал», со свинцовыми наконечниками. Он разнесет ей череп, она подохнет на месте. Но если она будет в это время стоять, ему придется стрелять ей в макушку и пуля, ударная сила которой не уступает «магнуму», выйдет под нижней челюстью и может повредить грудь.

Он крался тихо и неслышно, подгибая колени, чувствуя пальцами расщелины пола. На песочной подсыпке пола кухни шаги его были не слышны. Он двигался тихо и безостановочно. Он опасался, что его запах достигнет обоняния пуделька на дне провала.

Очертания кухни отдавали зеленью разных оттенков, давая понять, где лежит штукатурка, а где деревянная облицовка. Теперь включить источник света и наклониться. Вот они там. Оно лежало на боку, свернувшись, как гигантская креветка. Наверно, спит. Прешис комочком рядом с ней; скорее всего, тоже спит — о, Боже, только бы она была жива.

Он видел очертания головы. Соблазнительно прикончить ее выстрелом в шею — тогда удалось бы спасти волосы. Нет, слишком рискованно.

Мистер Гамб склонился над краем провала, устремив вниз выпуклые окуляры очков. «Питон» — отличное оружие, с тяжелым длинным дулом и надежной линией прицела. Остается только точно навести его по инфракрасному лучу. Он навел мушку на боковую поверхность головы, на висок, к которому прилипла влажная прядь волос.

То ли звук, то ли запах, он так и не понял — но Прешис вскочила и заскулила, мечась в темноте. Кэтрин Мартин схватила собачку и прижала ее к себе, натягивая на голову подстилку. Видя шевеление под ней, он никоим образом не мог определить, где собака, а где Кэтрин. Как он не вглядывался вниз, ничего не помогало. Он не мог понять, где тело Кэтрин.

Но он видел, как прыгает Прешис. Он понял, что с ножкой у нее все в порядке, и в тоже время он понял нечто другое: Кэтрин Бейкер Мартин не собиралась причинять ей вреда, во всяком случае, насколько он видел. О, какое счастье, какой груз спал с души! Раздираемый противоречивыми чувствами, он решил было прострелить ее проклятую ногу, а когда она скорчится, разнести ей долбаную голову. Без всяких опасений.

Он включил освещение в этом чертовом подвале на полную мощность, к которому добавился еще источник света и из кладовки. Он отлично контролировал свои действия, он был спокоен и рассудителен — еще в мастерской он вспомнил, что надо напустить немного воды в раковину, чтобы кровь в ней не сворачивалась сгустками.

Когда он торопливо миновал лестницу, готовый приступить к делу, раздалась трель дверного звонка.

Он продолжал дребезжать, и ему пришлось остановиться и задуматься, что бы это могло быть. Он уже несколько лет не слышал его звука и даже не знал, работает ли он. Приподнятый над лестницей, чтобы его было слышно и внизу и наверху, он теперь отчаянно звенел, а с черного металлического кожуха осыпалась густая пыль. Он посмотрел на него, и звонок снова ожил; вокруг него витало облако пыли. Кто-то стоял у дверей, нажимая старую фаянсовую кнопку звонка с надписью «Супериндентант».

Кто бы там ни был, но он уйдет.

Он выключил фонарик, который держал в руке.

От дверей никто не отошел.

Теперь внимание его, можно считать, решительно отвлеклось от того, что находилось в провале колодца. Звонок продолжал дребезжать, поскольку гость не снимал пальца с его кнопки.

Лучше всего подняться наверх и посмотреть, кто там. Длинноствольный «Питон» не умещался в кармане комбинезона. Он положил его на верстак в мастерской.

Он уже был на полпути наверх, когда звонок смолк. Застыв на месте, он подождал несколько секунд. Молчание. Он решил, что в любом случае надо выглянуть. Когда он проходил через кухню, гулкий удар в заднюю дверь заставил его подпрыгнуть. В бельевой рядом с дверью стоял дробовик. Он помнил, что он был заряжен.

Он не сомневался, что если плотно прикрыть дверь, ведущую в подвал, никто не услышит оттуда ни звука, как бы ни орать.

Снова стук в дверь. Он приоткрыл ее, придерживая на цепочке.

— Я звонила в парадную дверь, но никто не подошел,— сказала Кларисса Старлинг.— Я ищу семью миссис Липпман, не могли бы вы помочь мне?

— Они тут не живут,— ответил мистер Гамб, прикрывая двери. Он было двинулся наверх по лестнице, когда еще один стук, на этот раз погромче, чем в первый, заставил его остановиться.

Он опять приоткрыл двери, не снимая ее цепочки.

Сквозь щель он увидел, что молодая женщина держит какое-то удостоверение. В нем было сказано, что она из Федерального Бюро Расследований.

— Простите, но мне необходимо поговорить с вами. Я разыскиваю семью миссис Липпман. Я знаю, что она жила здесь. И прошу вас, помогите мне.

— Миссис Липпман умерла несколько лет назад. Насколько мне известно, у нее не осталось никаких родственников.

— А что относительно ее адвоката, советника? Кого-то, кто вел ее дела и у кого остались записи о них? Вы знали миссис Липпман?

— Очень бегло. А в чем дело?

— Я расследую гибель Фредрики Биммель. Простите, кто вы такой?

— Джек Гордон.

— Вы знали Фредрику Биммель, когда она работала у миссис Липпман?

— Нет. Она была такой большой и полной девушкой? Кажется, я видел ее, хотя не уверен. Мне не хотелось бы быть грубым... но я спал. У миссис Липпман был адвокат, где-то у меня должна быть его карточка. Я посмотрю, удастся ли мне ее найти. Вы хотите войти? Я несколько замерз, а моя кошка может улизнуть буквально в долю секунды. Она пулей вылетит наружу, и я не успею перехватить ее.

Он подошел к бюро с откидной крышкой, поднял ее и стать рыться в многочисленных отделениях. Старлинг переступила порог и вытащила свой блокнотик.

— Просто ужасно,— бормотал хозяин, обшаривая содержимое ящичков.— Меня передергивает каждый раз, как я думаю об этой истории. Как вы думаете, удастся ли поймать его?

— Пока еще трудно сказать, но мы работаем. Мистер Гордон, а вы въехали сюда после смерти миссис Липпман?

— Да.— Гамб стоял спиной к Старлинг, склонившись над столом. Открыв очередной ящик, он запустил в него руку. — Где же могут быть ее бумаги? Особенно деловые...

— В общем-то ничего нет. А у ФБР есть какие-нибудь идеи? Полиции тут вроде бы ничего не удалось выяснить. Есть ли у них какое-то описание, отпечатки пальцев?

Откуда-то из складок комбинезона на спине мистера Гамба выползла бабочка «Мертвая голова». Остановившись в центре спины, примерно на уровне, где должно располагаться сердце, она расправила крылышки.

Старлинг уронила блокнот в сумку.

«Мистер Гамб. Слава Богу, куртка у меня распахнута. Поговорить с ним — а потом добраться до телефона. Нет. Он знает, что я из ФБР и как только выпущу его из виду, он убьет ее. Проткнет ей почки. Он найден, он никуда не денется. Вот его телефон. Не смотри на него. Ироде бы его нет. Спроси, есть ли у него телефон. Начни набирать номер, а потом сразу поворачивайся к нему. Заставь его лечь лицом вниз и дожидайся колов. Вот так и надо действовать — вперед. Он поворачивается».

— Вот вам номер,— сказал он. В руках он держал визитку.

Взять ее? Нет.

— Отлично, благодарю вас, мистер Гордон, нет ли у вас телефона, которым я могла бы воспользоваться?

Когда он клал карточку на стол, бабочка вспорхнула. Мелькнув за его спиной, она пролетела между ними и устроилась на шкафчике над раковиной.

Он посмотрел на нее. Она не обратила внимания на бабочку: ее глаза не отрывались от его лица — и он все понял.

Взгляды их встретились, и они поняли друг друга.

Мистер Гамб слегка вздернул голову и склонил ее набок. Он улыбнулся.

— В бельевой у меня есть беспроволочный телефон. Я принесу его вам.

Нет! Действуй же! Движением, которое она повторяла не меньше четырех тысяч раз, рука ее скользнула за револьвером, и он был на месте — надежное верное оружие, рукоятку которого она надежно обхватила обеими руками, и теперь весь мир для нее сконцентрировался на мушке, откуда шла линия в центр его груди.

— Стоять на месте.

Он облизал губы.

— Стоять. Не двигаться. Медленно поднять руки.

«Отойти от него подальше, чтобы между нами был стол.

Вывести его наружу. Уложить лицом вниз посреди улицы и стоять рядом, держа в руке полицейский значок».

— Мистер Гор... мистер Гамб, вы арестованы. Медленно идите передо мной.

Вместо этого он выскочил из комнаты. Если бы он сунул руку в карман, бросился бы к ней, если бы она увидела оружие, она имела бы право стрелять. Но он просто выскочил из комнаты.

Услышав, как он пролетел по лестнице, ведущей в подвал, она обежала вокруг стола и кинулась к дверям, от которых уходили ступеньки. В пустом ярко освещенном пролете никого не было — исчез. Ловушка, Остается глупой гусыней сидеть на лестнице.

Из подвала донесся еле слышный вскрик.

Пусть ты не любишь лестницы, пусть ты жутко не любишь лестницы, но беги же вниз, Кларисса Старлинг, беги изо всех сил.

Кэтрин Мартин снова вскрикнула. Он убивает ее там внизу, и Старлинг, очертя голову, кинулась на крик, одной рукой придерживаясь за перила и вскинув другую руку с револьвером, так что она видела весь окружающий мир только через прорезь мушки, не замечая, что делается у нее под ногами — и на долю секунды она застыла у подножья лестницы, куда выходили створки двух дверей.

Она увидела проблеск света в подвале, но не могла попасть в него через одну дверь без того, чтобы не повернуться спиной к другой — так, вперед, налево, откуда донесся крик. Мелькнула кухонька с полом, усыпанным песком; мимо дверного проема — глаза расширены до предела. Единственное место, где еще могла быть спрятана жертва, было за порогом; она обогнула угол стены, держа револьвер обеими руками, вытянув их перед собой и держа палец на спусковом крючке; обогнув ограждение провала, она убедилась, что за спиной у нее никого нет.

Из провала донесся слабый стон, как дуновение ветерка. Кто-то заскулил, это собачка. Старлинг приблизилась к колодцу, не спуская глаз с дверей и глянула вниз. Увидев внизу девушку, она снова быстро огляделась и сказала те слова, которым ее учили, чтобы успокоить заложников.

— Я из ФБР, вы в безопасности.

— Как же, дерьмо, в безопасности, у него пистолет! Вытащите меня. ВЫТАЩИТЕМЕНЯ!

— Кэтрин, с вами все будет в порядке. Помолчите. Вы знаете, куда он делся?

— ВЫТАЩИТЕМЕНЯ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, Я ЗНАЮ, ГДЕ ОН, ВЫТАЩИТЕМЕНЯ!

— Я вытащу вас отсюда. Помолчите. Помогите мне. Помолчите мне, чтобы я могла прислушаться. Возьмите себя в руки, заткните пасть собачке.

Теперь она стояла поодаль от колодца, прикрываясь полуоткрытой дверью, сердце у нее гулко билось, а от дыхания с каменной кладки слетела легкая пыль. Она не могла заняться оказанием помощи Кэтрин Мартин, пока не выяснила, куда делся Гамб. Двинувшись к дверям, она остановилась за косяком. Взгляду ее было открыт» подножье лестницы и часть мастерской рядом.

Или она найдет Гамба или же убедится, что он удрал, после чего вытащит Кэтрин и заберет се с собой — таковы

были единственные представившиеся ей возможности выбора.

Она быстро глянула из-за плеча, обведя взглядом пространство кухоньки.

— Кэтрин! Кэтрин! Есть тут какая-нибудь лестница?

— Не знаю, я все время сижу тут внизу. Ои мне спускал ведро на веревке.

К стропилам была привинчена маленькая ручная лебедка. Но на барабане не было троса.

— Кэтрин, я поищу что-нибудь, чтобы вытащить тебя оттуда. Ты можешь ходить?

— Да, не оставляйте меня.

— Я должна на минуту выскочить.

— Ах ты, проклятая сука, да не оставляй же меня тут внизу, а то моя мать вышибет твои долбаные мозги...

— Кэтрин, заткнись. Молчи, чтобы я могла слушать. Это нужно для твоего спасения, понимаешь? — И затем более громким голосом.— Полиция будет тут с минуты на минуты, так что помолчи. Мы тебя там не оставим.

Она должна раздобыть какую-нибудь веревку. Где она может быть? Иди и ищи.

Одним прыжком миновав лестничную площадку, Старлинг очутилась у дверей мастерской, самого опасного места в доме, и рывком переместившись от одной стены до другой, обвела взглядом комнату, увидев знакомые очертания насекомых в стеклянных резервуарах, но даже не успела удивиться в силу владевшего ею возбуждения. Над раковиной парили несколько крупных бабочек. Она не обратила на них внимания.

Коридор был залит светом. Перед ней возник морозильник, и она притаилась за ним, взведя курок своего «магнума». Миновать коридор. Ее не надо было учить, как осматриваться. Глядеть лишь в ту сторону, куда направлено дуло револьвера, перемещаться, пригнувшись. Коридор пуст. В конце его освещенная студия. Рывком туда — и, проскочив мимо закрытых дверей, распахнуть проход в нее. Комната выкрашена в белый цвет, светлые дубовые панели. Черт побери — не мешкать в дверном проеме. Быстро убедиться, что тут только манекены и их отражения в зеркалах. Единственное движение — это твое движение.

За распахнутыми дверцами большого комода стояла пустота. Дальняя дверь открывалась в темноту, за ней внизу был подвал. Ни веревок, ни лестнички нигде не видно. За пределами студии нигде не горит свет. Она закрыла двери, ведущие в темноту, подставила стул под их ручку и придвинула к ним швейную машину. Если она не ошибается и в этой части подвала его нет, она может рискнуть взбежать наверх в поисках телефона.

В коридоре была еще одна дверь, которую она миновала. Приблизиться к ней со стороны дверных петель. Проскочить ее одним рывком. Дверь отлетела в сторону от удара ногой, но за ней никого не было. Старая ванная. В ней веревки, крюки, канаты. Вытаскивать Кэтрин или бежать к телефону? Она сидит на дне колодца и не станет жертвой случайного выстрела. Но если Старлинг погибнет, такая же судьба ждет и Кэтрин. Будь она рядом, ее можно было бы дотащить до телефона.

Старлинг не хотела слишком долго оставаться в этой ванной. Подойдя к дверям, она высунулась из них. Оглядев оба конца коридора, вернулась обратно, чтобы обзавестись веревкой. Большая ванна почти доверху была заполнена какой-то темно-красной плотной массой, напоминающей гипс или алебастр. Из нее торчала потемневшая сморщенная рука с запястьем, с розовыми ногтями. На запястье оставались изящные часики. Старлинг охватила все зрелище одним взглядом — и веревку, и ванну, и руку, и часики на кисти.

Ползущее по другой руке насекомое было последним, что она успела увидеть перед тем, как погас свет.

Сердце с такой силой ударило в груди, что у нее задрожали руки. Тьма была настолько непроглядной, что ей пришлось ухватиться за край ванны, чтобы обрести равновесие. Она в ванной. Выбраться из нее. Если ей удастся нащупать двери, она выберется из комнаты. О, Боже милостивый, выведи меня отсюда. Добраться бы до низу, до холла. Неужели свет вырублен повсюду? Так и есть. Должно быть, он опустил рубильник на распределительном щите. Где бы ему быть? Где распределительный щит? Рядом с лестницей. Как правило, их ставят рядом с лестницей. В таком случае, он не минует ее. Но сейчас он между мной и Кэтрин.

Она услышала, как Кэтрин снова заплакала.

Ждать здесь? Сколько? Может быть, он сбежал. По вряд ли он решил воспользоваться задним ходом. Нет, он мог. Но скоро меня будут искать. Этим же вечером. Лестница в том направлении, откуда доносится плач, Итак, двигайся туда.

Она бесшумно двинулась вперед, легко и беззвучно скользя плечом по стене; одна рука вытянута вперед, оружие на уровне пояса, прижатое к телу в непроглядной тьме. Теперь миновать мастерскую. Она ощутила, что перед ней открытое пространство. Пустая комната. Она присела на корточки и вытянула перед собой руки, зажав в них револьвер. Линия прицела, которую она скорее ощущала, чем видела, была чуть ниже уровня глаз. Стоп. Прислушайся. Голову, тело и руки она поворачивала одновременно, словно турель. Остановись и прислушайся.

В абсолютной тьме было слышно только шипение горячей воды в трубах и стук падающих капель.

Обоняние уловило резкий запах козьих шкур.

Кэтрин продолжала плакать.

У стены стоял мистер Гамб, рассматривая Старлинг в окуляры очков. Опасности, что она наткнется на него, не существовало — их разделял стол с инструментами. В инфракрасном свете он неторопливо рассматривал ее с головы до ног. Она была слишком стройна, и не представляла для него практического интереса. Хотя, вспомнив, какой она предстала перед ним, он обратил внимание на ее волосы — да, волосы в самом деле были восхитительны, но через пару минут они будут в его распоряжении. Он снимет с нее скальп и натянет его себе на голову. А потом нагнется над колодцем и можно себе представить, как то создание внизу удивится. Вот потеха будет!

Потешно было наблюдать, как она вела себя. Скользя бедром по стене и вытянув руку с пистолетом, она пыталась двигаться на звук. Стоит повеселиться еще какое-то время, выслеживая ее — ему еще никогда не приходилось охотиться за вооруженным человеком. Это будет жутко забавно. Хотя нет времени. А жаль.

Выстрел в лицо с расстояния восемь футов будет точным и окончательным. Вот сейчас.

Вскинув «Питон», он щелкнул курком, и цель в поле зрения расплылась ярко-зелеными разводами... пистолет дернулся у него в руке ... он грохнулся на пол и в меркнущем свете он увидел у себя перед глазами потолок.

Старлинг лежала на полу, ослепленная вспышками, в ушах у нее звенело, и она ничего не слышала после грохота пальбы. Она осторожно пошевелилась в темноте, стараясь не издавать никаких звуков; вокруг нее стояла звенящая пустота, и она постаралась понять, что с ошеломляющей быстротой произошло тут; пальцы ее нащупали еще теплые гильзы. Она стреляла четыре раза. Два раза и еще два. Он выстрелил только один раз. Она нащупала еще две гильзы. Надо зарядить обойму. Но она лежала неподвижно. Рвануться с места, прежде, чем он сможет ее услышать?

Щелчок взводимого курка резко отличался от всех прочих звуков в доме. Она мгновенно открыла огонь на звук, ничего не видя из-за слепящих вспышек пороховых газов, вырывающихся из дула. Теперь ей оставалось лишь надеяться, что, стреляя, он промахнется, а она будет ориентироваться по его вспышкам. Слух вернулся к ней, хотя в ушах по-прежнему звенело, но она уже могла слышать.

Что это за звук рядом? Посвистывание, словно вскипает чайник, но оно прерывается паузами. Что это? Вроде дыхание. Мое? Нет. Уткнувшись лицом в пол, она чувствовала теплоту своего дыхания, которое овевало ей лицо. Осторожнее, не поднимай пыль, от которой можно чихнуть. Это дыхание. И хлюпанье в прострелянной грудной клетке. Она попала ему в грудь. Ее учили, как бинтовать такие раны, накладывая на них или оторванную полу дождевика, или пластиковый мешочек, словом, что-то воздухонепроницаемое — и плотно прибинтовывать. Значит, она попала ему в грудь. Что делать? Оставить его коченеть на полу, истекая кровью. Ждать.

У Старлинг саднила щека. Она не притрагивалась к ней: если даже из нее течет кровь, она не хотела мазать в ней пальцы.

Из колодца снова донесся стон — Кэтрин что-то кричала и плакала. Но Старлинг должна подождать. Она не имела права ответить Кэтрин. Она не может ни шевелиться, ни говорить.

Невидимый источник света мистера Гамба упирался в потолок. Он попытался сместить его, но не смог, голова ему больше не подчинялась. Большая бабочка из Малайзии проплыла под потолком и попав под инфракрасный луч, кругами стала спускаться вниз. Подрагивающая тень ее огромных крыльев была видна только мистеру Гамбу.

В темноте сквозь хлюпающие звуки дыхания Старлинг услышала задыхающийся голос мистера Гамба:

— Что... значит... быть... такой... красивой?

Звуки оборвались. Она не слышала больше ни булькания, ни хрипения.

Старлинг понимала, что это означает. Она была в больнице, когда умирал ее отец.

Ухватившись за край стола, она поднялась на ноги. Нащупывая дорогу, она двинулась, ориентируясь на голос Кэтрин и, найдя лестницу, стала в темноте спускаться по ней.

Ей показалось, что она идет по ней бесконечно долго. На столике в кухне она обнаружила свечу. С ее помощью около лестницы она нашла распределительный щит и чуть не подпрыгнула, когда повсюду вспыхнул свет. Чтобы добраться до щита и выключить свет, Гамб должен был покинуть подвал по иному пути, после чего приблизился к ней с другой стороны.

Ей предстояло окончательно убедиться, что он мертв. Подождав, пока ее глаза окончательно не привыкли к свету, она вернулась в мастерскую, внимательно осматривая все по сторонам. Она увидела его голые щиколотки и голени, высовывающиеся из-под верстака. Рядом с его откинутой рукой лежал пистолет, она пинком отшвырнула его. Глаза трупа были широко открыты. Плавая в луже крови, он был мертв: пуля поразила его в правую сторону груди. Она не могла долго разглядывать его.

Подойдя к раковине, она положила на полочку рядом свой «Магнум» и, пустив холодную воду, вытерла мокрыми руками лицо. Крови на нем не было. Мотыльки плясали вокруг лампы. Ей пришлось переступить через тело, чтобы подобрать «Питон».

Подойдя к колодцу, она сказала:

— Кэтрин, он мертв. Он уже не угрожает тебе. Я поднимусь наверх и позвоню...

— Нет! ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ! ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ! ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ!

— Послушай. Он мертв. Вот его револьвер. Помнишь его? Я пойду позвонить в полицию и пожарную часть. Боюсь, что если буду вытаскивать тебя сама, ты оборвешься. Как я только позвоню им, я тут же вернусь и буду ждать вместе с тобой. О’кей? О’кей. Попытайся заткнуть глотку этому псу. О’кей? О’кей.

Команда с местного телевидения явилась сразу же после пожарников, опередив полицию Бельведера. Капитан пожарников, разгневанный нестерпимым сиянием юпитеров вокруг, оттеснил телевизионщиков к лестнице и выставил из подвала, где он опускал в колодец спасательную систему, чтобы извлечь оттуда Кэтрин Мартин, поскольку не доверял надежности лебедки мистера Гамба. Один из пожарников спустился в колодец и помог ей усесться в спасательное кресло. Кэтрин подняли вместе с собачкой, и она не выпускала ее, даже оказавшись в машине «скорой помощи».

Но в больницу взять ее не разрешили. Один из пожарников, которому было приказано доставить ее в ветеринарную клинику, вместо этого взял ее к себе домой. 

 ГЛАВА 57

В Национальном аэропорту в Вашингтоне собралось не менее пятидесяти человек, встречавших рейс из Колумбуса, Огайо. Большая часть среди них была родственниками пассажиров: они выглядели помятыми и заспанными, а кое у кого торчали полы рубашек из под пиджаков.

Затерянная в толпе, Арделия все же увидела спускающуюся по трапу Старлинг. Лицо у нее было пепельного цвета, а под глазами — темные круги. На щеках виднелись темные пороховые пятнышки. Старлинг тоже увидела Мапп и они обнялись.

— Привет,Стар,— сказала  Мапп.— Тебя кто-то встречает?

Старлинг покачала головой.

— Джефф ждет в фургоне. Поехали домой.

Джек Кроуфорд стоял рядом с машиной Джеффа, а его лимузин был припаркован где-то неподалеку. Всю ночь он провел с родственниками Беллы.

— Я...— было начал он.— Впрочем, ты сама знаешь, что тебе удалось сделать. Так что теперь домой, малыш.— Он коснулся ее щеки.-— А это что?

— Обожгло порохом. Врач говорит, что через пару дней они сами выйдут — так что не стоит их и выковыривать.

Кроуфорд привлек ее и на секунду плотно прижал к себе, всего лишь на секунду, а потом, отодвинув от себя, поцеловал ее в лоб.

— Ты сама знаешь, что тебе удалось сделать,— повторил он.— Отправляйся домой. И спать. Выспись. Завтра мы поговорим.

Новая машина была более чем удобна, приспособлена для долгого пребывания в ней. Старлинг и Мапп расположились в удобных креслах у задней стенки.

Поскольку в машине не было Джека Кроуфорда, Джефф гнал ее чуть побыстрее. До Куантико была неблизкая дорога.

Откинувшись на спинку кресла, Старлинг сидела с закрытыми глазами. Когда они миновали несколько миль, Арделия потрепала ее за коленку. Открыв две небольших бутылочки Коки, она протянула одну Старлинг и вытащила из сумочки полупинтовую бутылку «Джека Даниельса».

Хватанув по порядочному глотку, они запили его порцией Коки, но предварительно, заткнув большими пальцами горлышки бутылок, взболтали их, чтобы было побольше пены.

— Ах-х-х,— выдохнула Старлинг.

— Только не обрызгайте мне там,— сказал Джефф.

— Можешь не волноваться, Джефф,— бросила ему Мапп и тихо обратилась к Старлинг: — Ты должна была видеть, какое у него было лицо, когда, дожидаясь меня, он увидел, что я выхожу из магазина напитков. Но он сделал вид, словно я запаслась горчицей.— Увидев, что виски начинает оказывать свое действие и Кларисса несколько обмякла в кресле, Мапп сказала: — Как у тебя все это получилось, Старлинг?

— Арделия, черт меня побери, если я сама знаю.

— Но ты не должна больше туда ехать, верно?

— Может быть, на денек на следующей неделе, но надеюсь, что не придется. Из Колумбуса прибыл представитель Прокуратуры США, чтобы поговорить с бельведерскими копами. Я оставила им свои показания и удрала.

— Парочка приятных известий,— сказала Мапп.— Сенатор Мартин весь день висела на телефоне, пытаясь связаться с тобой из больницы в Бетесде — ты знаешь, что Кэтрин отправили в Бетесду? Ну, с ней все в порядке. В физическом смысле он не успел причинить ей никакого вреда. Эмоциональная встряска была порядочной, и за ней хотят понаблюдать. О занятиях можешь не беспокоиться. Звонили и Кроуфорд и Бригхэм. Слушание отложено. Крендлер отозвал свою памятную записку. У этой публики такие увертливые повадки — никак их не прижать. На экзамен по теме «Обнаружение и захват» завтра к 8.00 можешь не являться, но он ждет тебя в понедельник — а потом зачет по полевой подготовке. Мы вкалываем весь уик-энд.

Свои полпинты они прикончили как раз на северной окраине Куантико и выкинули вещественное доказательство через окно.

— Этот Пилчер, ну, помнишь, доктор Пилчер из Смитсониановского, звонил раза три. Взял с меня обещание, что я передам тебе о его звонках.

— Он не доктор.

— Ты думаешь, у тебя с ним что-то получится?

— Может быть. Еще не думала.

— У него жутко забавный голос. Я уже было решила, что чувство юмора — это лучшее, что есть в мужиках; мы с ним болтали о чем угодно, кроме денег и твоей занятости.

— Ага, и не забывай еще хорошие манеры.

— Точно. Как только встретишь какого-нибудь сукиного сына с хорошими манерами, сразу же посылай его ко мне.

Выйдя из-под душа, Старлинг добрела до кровати почти в беспамятстве, двигаясь подобно зомби.

Включив лампу, Мапп продолжала читать, пока у Клариссы не стало ровное тихое дыхание. Но во сне она металась, мышца на щеке у нее дергалась тиком, а однажды она широко раскрыла глаза во сне.

Когда незадолго до рассвета Мапп проснулась, комната была пуста. Мапп включила свет. Кровать Старлинг была пуста. Обеих сумок с грязным бельем не было на месте, так что Мапп поняла, где ее надо искать.

Она в самом деле нашла Старлинг в теплой прачечной, где она дремала под мягкое мурлыканье стиральной машины, окутанная запахами стирального порошка и отбеливателя. Старлинг специализировалась в психологии, а Мапп в области законодательства, но тем не менее именно Мапп поняла, что ритм, в котором работает стиральная машина, напоминает биение огромного сердца, а журчание воды — те звуки, которые слышит еще неродившийся ребенок, которому осталось совсем немного пребывать в мире, тепле и покое.

 ГЛАВА 58

Джек Кроуфорд проснулся едва ли не затемно на диване в своем кабинете и слышал, как похрапывают его родственники по жене, разместившиеся в доме. В те редкие минуты, когда его чуть отпускало напряжение дня, он вспоминал не смерть Беллы, а последние слова, которые он слышал от нее, когда у нее еще были ясные и спокойные глаза:

— Какая погода на улице?

Он взял приготовленные ею зерна и, накинув халат, вышел покормить птиц, как он ей обещал. Оставив родственникам записку, он еще др восхода покинул дом. Кроуфорд всегда был в хороших отношениях с родными Беллы, что помогало ему переносить обилие людей в доме, но сейчас он был рад поехать в Куантико.

Он пробежал пришедшие ночью по телексу новости и смотрел сводку последних новостей, когда Старлинг прижала нос к стеклянной двери кабинета. Он скинул несколько бумаг с кресла, освобождая его для нее, и они молча, не обмениваясь ни словом, стали смотреть новости. Вот оно, появилось.

Очертания старого дома Джейма Гамба в Бельведере с невыразительным фасадом и слепыми окнами, закрытыми тяжелыми ставнями. Старлинг с трудом узнала его. «Подвалы Ужаса» — так окрестил его диктор.

Мрачные рваные изображения подвала и колодца в нем, безмолвные помещения, проплывавшие перед объективом камеры, разъяренный пожарник, гнавший оператора вверх. В свете юпитеров, как сумасшедшие, плясали бабочки, летели на их испепеляющий огонь и умирали на полу, трепеща крылышками в последней агонии.

Кэтрин Мартин, отказывающаяся лечь на носилки и шествующая к машине «скорой помощи» в накинутой ей на плечи полицейской куртке, между отворотами которой высовывается собачья мордочка.

Беглое изображение Старлинг, которая, опустив голову и глубоко засунув руки в карманы, быстро идет к своей машине.

Лента была выпущена в эфир лишь после того, как из нее изъяли некоторые шокирующие кадры. Так что подвал был показан лишь общим планом, на котором был виден низкий, засыпанный известью порог; за ним простиралось помещение, где Гамб хранил свои изделия. В этой части подвала были найдены останки шести тел.

Кроуфорд услышал, как Старлинг выдохнула воздух через нос. Новости сменились коммерческой рекламой.

— Доброе утро, Старлинг.

— Здравствуйте,— сказала она, словно день перевалил на вторую половину.

— Вечером Генеральная Прокуратура США переслала мне из Колумбуса по факсу твои показания. Тебе придется подписать несколько их копий для них... Значит, из дома

Фредрик Биммель ты направилась на встречу со Стаси Хубкой, затем к этой даме Бурдейн в магазин «Ричардс», для которого шила Биммель, а миссис Бурдейн дала старый адрес миссис Липпман, которая жила в этом доме.

Старлинг кивнула.

— Стаси Хубка подъезжала к нему пару раз, чтобы подхватить Фредрику, но всл машину ее приятель, и она смутно помнила, где оно расположено. Адрес был у миссис Бурдейн.

— Миссис Бурдейн никогда не упоминала имя человека, который поселился в доме миссис Липпман?

— Нет.

Теперь в теленовостях была съемка из военно-морского госпиталя в Бетесде. В окне лимузина было лицо сенатора Мартин.

— Да, прошедшей ночью с Кэтрин все было в порядке. Она выспалась, она уже успокаивается. Мы полны благодарности. Нет, как я говорила раньше, она перенесла страшное потрясение, но с ней все в порядке. Просто несколько синяков, сломан палец. И ее организм сильно обезвожен. Благодарю вас.— Она толкнула шофера в спину.— Благодарю вас. Нет, она вечером говорила мне о собачке, но я не знаю, что нам с ней делать, у нас уже и так две собаки.

Сюжет завершился неопределенным высказыванием специалиста по стрессу, которому предстояло днем поговорить с Кэтрин Мартин, чтобы оценить уровень эмоционального потрясения.

Кроуфорд выключил телевизор.

— Ну, и как ты их находишь, Старлинг?

— Они словно еще не пришли в себя... и вы тоже?

Кроуфорд кивнул, быстро сменив тему.

— Сенатор Мартин звонила весь вечер. Она хочет приехать повидаться с тобой. И Кэтрин тоже, как только сможет передвигаться.

— Я всегда дома.

— Крендлер тоже выразил желание прибыть сюда. Он отозвал свою памятную записку.

— Что же касается его, то меня дома не будет.

— Я позволю дать тебе совет. Используй сенатора Мартин. Пусть скажет, как она благодарна, пусть на глазах у всех пожмет тебе руку. И пусть ваша встреча состоится как можно скорее. Благодарность живет недолго. А тебе она пригодится, коль скоро ты и дальше пойдешь по этой дороге.

— Это же и Арделия говорит.

— Соседка по комнате,— Мапп? Суперинтендант сказал мне, что Мапп взялась натаскивать тебя к экзамену в понедельник. Как он мне сообщил, Мапп уверенно набирает очки и на полголовы обходит своего ближайшего соперника Стрингфеллоу.

— Ей придется произносить прощальную речь на выпуске?

— Хотя он тоже не сдается, этот Стрингфеллоу — он уверен, что в конечном итоге, ей не удастся обойти его.

На углу стола Кроуфорда стоял бумажный цыпленок — изделие рук доктора Лектера. Кроуфорд заставил его попрыгать по столу. Цыпленок несколько раз поклевал.

— Лектер сейчас идет на вес платины -- он возглавляет список самых опасных среди разыскиваемых преступников,— сказал Кроуфорд.— Тем не менее, найти его пока не удается. И пока суд да дело, тебе надо обрести некоторые ценные привычки.

Она послушно кивнула.

— Пока он занят,— сказал Кроуфорд.— Но покончив, с неотложными хлопотами, он займется своими делами. И мы должны ясно представлять себе: помни, что он может добраться до тебя, как и до любого другого.

— Сомневаюсь, чтобы он стал тайно выслеживать меня — для него это слишком грубо, и он не станет утруждать себя расспросами и поисками. Но, поскольку мы с ним находили общий язык, не исключено, что он постарается найти меня.

— Я хочу сказать лишь то, что ты должна вести определенный образ жизни. У тебя всегда должно быть с собой удостоверение и сообщай по телефону, где ты находишься. Если ты не против, я хотел бы подключить к вашему телефону подслушивающее устройство на случай тревоги. Оно будет включаться, если только нажать соответствующую кнопку.

— И все же я сомневаюсь, что он будет таким образом связываться со мной, мистер Кроуфорд.

— Но ты слышала, что я тебе сказал.

— Слышала. Я все слышала.

— Возьми экземпляры заявления и просмотри их. Можешь дополнить их, если есть что-то еще. Когда все будет готово, заверим твою подпись. Старлинг, я горжусь тобой. Как и Бригхэм, и сам Директор.— Слова его прозвучали суховато, не так, как он хотел бы обратиться к ней.

Он проводил ее до дверей кабинета. Она прошла мимо него, через пустынный холл. Несмотря на владевшую им печаль, он хотел окликнуть ее и доставить радость словами: «Старлинг, твой отец смотрит на тебя». 

 ГЛАВА 59

Джейм Гамб продолжал интересовать масс-медиа еще несколько недель после того, как обрел пристанище в своей последней норе.

Репортеры по кусочкам реконструировали его подлинную историю, начав с известий из графства Сакраменто.

Его мать была на первом месяце беременности, когда потерпела поражение на конкурсе за звание мисс Сакраменто 1948-го года. Имя «Джейм» было вписано в его свидетельство о рождении, конечно же, по ошибке клерка, которую никто не удосужился исправить.

Когда ее актерская карьера не получила воплощения, мать стала откровенно спиваться и допилась до белой горячки; Гамбу было два года, когда стараниями властей Лос-Анджелеса он попал в сиротский приют.

Сведения из школы, два школьных журнала дали понять: его несчастливое детство было причиной того, что в конце концов он стал убивать женщин у себя в подвале и сдирать с них кожу. В статьях практически не попалось слов «сумасшедший» или «воплощенное зло».

Фильм о конкурсе красоты, который Джейм Гамб смотрел, став взрослым, в самом деле имел отношение к его матери, но женщина, поднимавшаяся из плавательного бассейна не была его матерью, что было точно установлено сравнительным исследованием ее фигуры.

Когда Гамбу было десять лет, дедушка и бабушка взяли его к себе из мрачного приюта, и через два года он их убил.

В Туларском реабилитационном профессиональном заведении, где он провел несколько лет в психиатрическом отделении, Гамба научили профессии портного. Он продемонстрировал незаурядные способности к этому делу.

Данные о трудовом пути Гамба были отрывочны и неполны. Репортерам удалось в конце концов найти два ресторанчика, в которых он подрабатывал; время от времени он занимался шитьем. Доказать, что и в это время он занимался убийствами, не удалось, но Бенджамен Распайл утверждал, что первые его жертвы появились именно тогда.

Когда он встретил Распайла, то работал в антикварной лавочке, где делали украшения и орнаменты из крыльев бабочек. Какое-то время он жил у музыканта. Именно тогда им стала овладевать навязчивая идея о бабочках и мотыльках, и начали проявляться происходившие в нем изменения.

Когда Распайл оставил его, Гамб убил очередного любовника Распайла, Клауса, обезглавил его и содрал с него кожу.

Позже он явился к Распайлу, перебравшемуся к тому времени на восточное побережье. Распайл, который испытывал почтительную дрожь перед «плохими ребятами», представил его доктору Лектеру.

Через неделю после смерти Гамба, когда ФБР опрашивала всех родственников Распайла, выяснилось, что сохранились записи психоаналитических сеансов, которые доктор Лектер проводил с Распайлом.

Несколько лет назад, когда доктор Лектер был признан психически больным, все пленки с записями его сеансов психоанализа были возвращены родственникам пациентов для последующего уничтожения. Но предусмотрительные родственники Распайла сохранили записи, предполагая использовать их, если придется оспаривать его завещание. Они потеряли интерес к ним, прослушав первые ленты, где были лишь нудные воспоминания Распайла о его школьных годах. Когда до них дошли известия о Джейме Гамбе, они прослушали и остальные. Родственники позвонили к адвокату Эверетту Джу с угрозами, что они пустят пленки в ход, чтобы заново оспорить завещание Распайла, а Джу связался с Клариссой Старлинг.

На пленках сохранился и ход их последней встречи, после которой Лектер убил Распайла. И, что куда важнее, они зафиксировали подробный рассказ Распайла о Джейме Гамбе.

Распайл рассказывал Лектеру, что Гамб увлечен мотыльками, что он в прошлом свежевал людей, что он убил Клауса, что он работал на компанию кожаных изделий мистера Хайда в Калумете, но получает деньги у одной старой леди из Бельведера, Огайо, которая шьет для компании «Мистер Хайд инкорпорейтид». И в один прекрасный день Гамб оберет ее до нитки, предсказывал Распайл.

— Как только Лектер прочел в деле, что первая жертва была из Бельведера и что с нее была содрана кожа, он сразу же понял, кто это сделал,— сказал Кроуфорд Старлинг, когда они вместе прослушивали пленку.— Он отдал Гамба и был бы в наших глазах чистым гением, если бы не влез Чилтен.

— Своими словами, записанными на карте в досье, он намекнул мне, что выбор мест у Гамба подчеркнуто случаен,— сказала Старлинг.— А в Мемфисе он спросил меня, шью ли я. Что за этим крылось?

— За этим крылось желание повеселиться,— ответил Кроуфорд.— И довольно долго ему это удавалось.

Больше не сохранилось никаких пленок, связанных с именем Джейма Гамба, и его деятельность за годы после смерти Распайла восстанавливалась по кусочкам, когда приходилось использовать его деловую переписку, счета и разговоры с владельцами магазинов мод.

Когда миссис Липпман, перебравшись вместе с Гамбом во Флориду, умерла, он унаследовал от нее все — главным образом, то старое здание с жилыми комнатами, объемными кладовками и обширным пустым подвалом, не говоря уж о доставшейся ему приличной сумме денег. Он прекратил работать на мистера Хайда, но, оборудовав себе апартаменты в Калумет-сити, использовал этот адрес лишь, чтобы получать посылки на имя Джона Гранта. У него еще оставалось несколько избранных клиентов, и он продолжал путешествовать по стране, объезжая антикварные магазины, что он делал раньше для мистера Хайда — но теперь его находки и приобретения предназначались для собственных занятий в Бельведере. В ходе путешествий он искал себе жертвы и после использования топил их — когда его коричневый фургон пересекал штат за штатом, в непромокаемой сумке под резиновым покрытием пола лежали свернутые в рулоны куски кожи.

У себя в подвале он пользовался полной свободой действий. У него были помещения, в которых он мог работать и отдыхать. Поначалу он воспринимал все как волнующую игру — выслеживать женщин и содержать их в темном садке, делать из них поистине волнующие произведения портняжного искусства и охранить их в дальней запертой комнате, лишь время от времени открывая ее и любуюсь ими.

Фредрика Биммель стала помогать миссис Липпман в последний год жизни старушки. Она много шила для нее и именно в это время она встретила Джейма Гамба. Фредрика была не первой молодой женщиной, которую он убил, но первой, которую он прикончил из-за ее кожи.

Среди вещей Джейма Гамба были найдены и письма Фредрики к нему.

Старлинг с трудом могла читать их из-за пронизывающей текст отчаянной надежды на счастье, в котором так нуждалась Фредрика, из-за ее преданности Гамбу, которая читалась в строчках: «Мой самый дорогой Тайный Друг, которого я храню в своей Груди, я люблю тебя — я не могла даже представить, что осмелюсь сказать такие слова, но какое счастье иметь право произнести их».

Когда он разоблачил себя? Поняла ли она, для чего ему служил подвал? Какими глазами смотрела она на него, когда он предстал перед ней другим человеком, сколько времени она еще оставалась жива?

Удивительнее всего, в прошлом Гамб и Фредрика в самом деле были друзьями и даже из ямы она писала ему записки.

В заголовках газет варьировали все имена и дела Гамба; история его жизни исследовалась до мельчайших подробностей.

Погруженная в безопасные глубины Куантико, Старлинг не читала прессу, но та, которая ограничивалась лишь изложением заголовков, все же достигла ее ушей.

«Нейшенл Таттлер» купил у доктора Чилтена пленку с записью разговора Старлинг с доктором Лектером, использовав ее для создания серии статей «Невеста Дракулы»: в них намекалось, что Старлинг имела извращенные сексуальные отношения с доктором Лектером в обмен на его информацию, и возбуждая его своим голосом, о чем появилась очередная статья «Бархатные разговоры — секс на расстоянии».

Журнал «Пипл» поместил короткую благожелательную статью о Старлинг, использовав снимки университетского выпуска университета в Вирджинии и лютеранского приюта в Боземане. Самым лучшим из них был снимок Ханны, лошадки, когда она в последний год пребывания в Боземане таскала коляску с детьми.

Старлинг вырезала снимок Ханны и спрятала его у себя в бумажнике. Он был единственным, который ее заинтересовал.

Она выздоравливала. 

 ГЛАВА 60

Арделия Мапп прекрасно занималась, мгновенно, со стремительностью леопарда, бросающегося на жертву, вылавливала тему лекции, но бегунья из нее была никудышная. Она объясняла Старлинг, что все дело в ее перегруженности знаниями и фактами.

Из последних сил она тянулась за Старлинг по дорожке для пробежек и наконец в изнеможении опустилась на землю рядом со старым ДС-6, фюзеляж которого использовался для отработки операции по освобождению заложников. Было воскресное утро. Два предыдущих дня они, не разгибаясь, сидели над учебниками и теперь было особенно приятно выбраться на солнышко.

— Так что этот Пилчер сказал по телефону? — спросила Мапп, прислоняясь к стойке шасси.

  — У нее с сестрой есть домик на Чезапикском озере.

— Ну и?

— Там обитает его сестра с детьми, собаками и, возможно, с мужем.

— Следовательно?..

— Они размещаются в одной части здания, огромного старого строения, что они унаследовали от дедушки с бабушкой.

— Не тяни резину.

— А Пилчу принадлежит другая часть дома. И он хочет, чтобы мы приехали к нему на следующий уик-энд. Он говорит, что там куча комнат. «Столько, что всех устроит» — так, кажется, он сказал. Его сестра позвонит мне и сама пригласит, сказал он.

— Кончай заливать. В наши дни не приходилось мне сталкиваться с такими поступками.

— И он предлагает прекрасную программу — никаких споров и ссор, будем себе бродить по бережку, а по приходе уже будет гореть огонь в камине и вокруг будут прыгать собаки с мягкими лапами.

— Сплошная идиллия, хм-м-м-м... собаки с мягкими лапами. Ну, продолжай.

— С его стороны это предельно великодушно, особенно учитывая, что мы с ним практически ни разу не встречались наедине. Он клянется, что в холоде лучше всего спать, когда в ногах лежат две или три большие собаки. И заверяет, что собак у него тоже хватит на всех.

— Пилчер покупает тебя на старые приманки — любовь к собакам и все такое — и неужели ты поддашься на них?

— Он утверждает, что прекрасно готовит. И его сестра говорит то же самое.

— Ах, она, значит, уже звонила.

— Ну да...

— И как звучал ее голос?

— Отлично, словно она в другой комнате.

— И что же ты ей. сказала?

«Да, большое спасибо»,— вот что я ей сказала.

— Отлично,— сказала Мапп.— Просто прекрасно.

Попалась как миленькая. Ну и целуйся со своим Пилчером, сходи с ума. 

 ГЛАВА 61

По густому ворсу ковра, устилающего коридор «Мар-кус-отеля» официант неслышно катил тележку.

У двери в девяносто первый номер он остановился и осторожно постучал костяшками пальцев, затянутых в белую перчатку. Склонив голову, он постучал еще раз, на этот раз погромче, чтобы его услышали за аккордами, доносящимися из номера — то был Бах, и за пианино сидел Гленн Гоулд.

— Войдите.

Джентльмен с повязкой через лицо, облачившись в купальный халат, сидел за столом и что-то писал.

— Подойдите к свету. Могу ли я взглянуть на наклейку?

Официант предложил ему бутылку вина. Джентльмен поднес ее к настольной лампе, любовно провел пальцем по изгибу сосуда.

— Откройте, но оставьте во льду,— сказал он, приписывая к счету щедрые чаевые.— Я отдам ей должное несколько погодя.

Он не хотел, чтобы этот официант подносил ему вино, потому что запах его манжет был просто невыносим.

Доктор Лектер был в прекрасном настроении, и его все радовало. Неделя прошла как нельзя лучше. Его внешний вид не привлекал никакого внимания, и скоро он сможет снять бинты и сфотографироваться на паспорт.

Главное он сделал сам — вспрыснул небольшую дозу силиконовой массы, изменившей очертания носа. Силиконовое желе не продавалось в аптеках, но он справился с трудностями: стянул рецепт у рассеянного фармацевта в заведении рядом с больницей, а шприц и новокаин у него были. Корректирующим составом, которым пользуются машинистки, он забелил подпись врача, сделал ксерокопию рецепта и вернул подлинный на место, так что пропажа осталась незамеченной.

Опухоль, исказившая правильные черты его лица, не доставляла никакого удовольствия, но он понимал, что, если даст себе волю, силикон не схватится, что помешает ему добраться до Рио.

Когда он уже был не в силах противиться своим страстям — давным-давно, еще до первого ареста — доктор Лектер уже подготовился к тому времени, когда ему придется удариться в бега. В тайнике, вмурованном в стену дачного домика на берегу Саскачеваны, были деньги и документы на другую фамилию, включая паспорт и грим, которым он пользовался, готовя снимок для этого паспорта. Срок действия документа уже истек, но восстановить его можно будет очень быстро.

Приняв решение, что лучше всего проходить через таможенный контроль в толпе туристов, он записался на туристический рейс со странным названием «Восторги Южной Америки», с помощью которого сможет добраться до Рио.

Он напомнил себе, что должен оплатить чеком на имя покойного Ллойда Ваймана гостиничный счет, который пройдет через банк не раньше, чем через пять дней.

Этим вечером он решил заняться своей корреспонденцией, которая должна будет поступать к адресатам из Лондона.

Первым делом он выписал Барни приличную сумму и послал ему благодарственную записку, отмечая вежливое обращение с ним, когда он был под его опекой.

Затем он набросал послание доктору Чилтену, который ныне находился за прочными стенами под защитой федеральных властей, намекая, что в ближайшем будущем собирается нанести ему визит. После их встречи, написал он, имеет смысл, чтобы сэкономить бумагу, вытатуировать инструкцию по искусственному кормлению доктора Чилтена у него на лбу.

Наконец, побаловав себя стаканом прекрасного «Батар-Монтраше», он обратился к Клариссе Старлинг:

«Итак, Кларисса, прекратили ли плакать ягнята?

Насколько помнится, вы задолжали мне кое-какую информацию, и это все, что мне от вас надо.

Был бы рад увидеть весточку от вас первого числа каждого месяца в «Таймс» или в международном издании «Герольд-Трибюн» — в виде объявления.

Не удивлюсь, если ответ будет краток — да или нет. Отныне ягнята замолчат. Но, Кларисса, через какие бы мрачные подземелья вам ни пришлось проходить, вам снова и снова придется, заслуживать право на это благословенное молчание. Ибо вы связаны обязательствами, которые вечно будут влечь вас — и конца им не видно.

У меня нет намерения искать вас, Кларисса, потому что мир представляется мне гораздо более интересным, когда вы в нем присутствуете. Надеюсь, что вы отплатите мне подобной же любезностью».

Задумавшись, доктор Лектер коснулся ручкой губ. Уставившись на ночное небо за окном, он улыбнулся.

«Наконец у меня есть окна.

Низко над горизонтом висит созвездие Ориона, и рядом с ним Юпитер, который будет сиять столь же ярко только в 2000 году. (Я не собираюсь сообщать вам время, когда смотрю в окно и высоту планеты над горизонтом.) Но предполагаю, что вы тоже ее видите. Ведь у нас есть общие звезды.

Примите мое уважение, Кларисса.

  Ганнибал Лектер».

Далеко к востоку высоко в небе Орион висел над берегом озера Чезапик и старым домом, в камине которого всю ночь горел огонь, и язычки его покачивались от дуновений ветерка, пробирающегося в каминную трубу. На большой кровати было много пледов и среди них лежало несколько больших псов. В неверных отблесках пламени просто невозможно было определить, принадлежало ли или нет еще одно возвышение под пледом Ноблу Пилчеру. Но покоящееся на подушке лицо, розовое в отблесках пламени из камина, вне всякого сомнения, принадлежало Клариссе Старлинг, и она спала глубоким, крепким и сладким сном, потому что вокруг нее стояло молчание ягнят.

 Перевод с английского Ивана Полоцка

С доктором Ганнибалом Лектером и другими героями Томаса Харриса

вы встретитесь снова в романе «Красный дракон»

в следующих книгах серии.