Еще недавно будущее рисовалось последнему из Бурбонов в самом мрачном свете. После своего бегства из Франции герцог Прованский, по собственным словам, вел «кочевую жизнь авантюриста». После долгих скитаний он получил приглашение Павла I поселиться в России.

Герцогу был назначен для жительства митавский дворец, некогда принадлежавший временщику Анны Иоанновны Бирону. Правда, прибыв со своей свитой в столицу Курляндии, претендент нашел дворец в ужасном состоянии: часть огромного здания пострадала от пожара, меблированы были лишь покои для него самого и герцога Ангулемского, зато негде оказалось разместить слуг и телохранителей-гвардейцев. Обещанная ему пенсия не поступала из Петербурга несколько месяцев. Герцог глядел на голые стены, слушал рассказы о былом великолепии митавского дворца, где когда-то имелась комната, вымощенная поставленными на ребро рублевиками, и терпеливо ждал.

1799 год пробудил в изгнаннике надежды на лучшее будущее. После обеда, следя по обыкновению за партией в триктрак или шахматы, герцог Прованский рассуждал о последствиях монархической коалиции, о странном характере Павла I, к которому будто бы, как к Гамлету Шекспира, является тень его отца, или уходил в кабинет писать напыщенные воззвания европейским государям.

Как и вся Митава, его двор жил слухами о едущем через столицу Курляндии знаменитом фельдмаршале.

С утра в резиденции Суворова собралась толпа желающих ему представиться. Когда пробило восемь часов, отворились двери в залу, появилась щуплая фигура в одной нижней рубахе, голосом Суворова сказала: «Фельдмаршал сейчас выйдет!» – и скрылась. Почти тотчас же он вышел снова, но уже в зеленом, расшитом бриллиантами по швам мундире и многочисленных орденах. Скорость, с которой он облачился, имела цель опровергнуть слухи о старости и дряхлости полководца.

После приема Суворов, сопровождаемый множеством горожан, прошелся по улицам и посетил гауптвахту. Заметив, что караулу принесен обед, фельдмаршал сел вместе с солдатами и с большим аппетитом поел каши, а затем, как было условлено, поехал к претенденту на французский престол.

В четырехугольном внутреннем дворе Суворова уже ожидал почетный караул гвардейцев-телохранителей претендента. В приемной зале собралась вся свита – герцог Ангулемский, графы д'Аваре и де Гиш, капитан королевских мушкетеров граф де Коссе, многочисленные министры-министры без министерств! – рекетмейстеры, камер-юнкеры, придворные духовники. Претендент на корону Франции уж шел Суворову навстречу, отметив про себя худобу генерала, его маленький рост, лукаво сверкающие голубые глаза, отсутствие парика и расстегнутый мундир. Он несколько поежился, когда Суворов по древнему русскому обычаю сперва поклонился до земли, а затем поцеловал его руку и полу.

– Я счастлив видеть, – высокопарно начал герцог Прованский, – первый меч России и глубоко сожалею о невозможности разделить с вами боевые опасности победы, в которой совершенно уверен...

Суворов изумил претендента первым же своим ответом:

– Бог в наказание за мои грехи, – почти сердито сказал фельдмаршал, – послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его.

Гул недоверия, смущения, восхищения прошел по толпе аристократов, трепетавших при одном упоминании имени непобедимого генерала.

– Ваша шпага есть орудие кары, которое направляет само Провидение, господин фельдмаршал, – торжественно проговорил претендент, приглашая гостя в кабинет для беседы.

Суворов тут же отозвался:

– Надеюсь, ваше величество, сжечь немного пороху, чтобы выгнать неприятеля из Италии! И прошу вас, государь, назначить мне свидание с вами во Франции в будущем году.

В сердце претендента эта уверенность отозвалась болью: и республиканцы оставались для него французами! Он молча наклонил завитую голову, пропуская фельдмаршала в кабинет.

Более часу шушукались аристократы, обсуждая увиденное и услышанное, меж тем как герцог Прованский восхищался той ловкостью бывалого придворного, с которой Суворов поддерживал разговор. Полководец рассуждал о том, что после побед в Северной Италии надобно войти в Дофине, направиться к Лиону, а затем ударить на Париж. Он говорил о провинции Дофине, ее стратегическом положении, экономических возможностях, словно ему довелось жить в ней. По отбытии Суворова претендент, тщательно взвешивая слова, сказал своим придворным:

– Под этой оригинальной оболочкой таятся дарования великого военного гения.