20.

Кончилось шествие, облака рассеялись, и по ровно-светлому небу протянулись от все еще невидимого солнца три голубовато-мглистых, расширяющихся кверху полосы, как бы три луча от невидимой славы Господней.

Симон вдруг остановился, заслонил глаза ладонью от света, вгляделся, тихо вскрикнул: «Он!» и побежал.

Белый на белом камне сидел. Солнце всходило за Ним и, казалось, три луча идут от Него, как от солнца.

Симон бежал так, что Иоанн и Андрей не поспевали за ним. Споткнулся о камень, упал, кожу содрал с колена до крови, но не почувствовал боли, вскочил, побежал еще скорее, ничего не видя – видя только Его одного – Солнце.

Пал к ногам Его, обнял их и воскликнул: – Равви! Равви!

Поднял на Него глаза, и сделалось так тихо на душе, так радостно, что, казалось, только для того родился и жил, чтобы смотреть на Него одного, больше ничего не видеть, не знать, не желать, – только смотреть, смотреть, и так умереть.

Руки положил Иисус на плечи его и заглянул ему в глаза так глубоко, как ни в чьи глаза никто никогда не заглядывал.

Симон, сын Ионин, ты наречешься Кифа – Камень.^[417]

«Что это значит?» – подумал Симон, хотел спросить, но не посмел: вдруг ужаснулся тому, что увидел в глазах Его, и обрадовался так, что онемел, окаменел, сделался Камнем – Петром.