Глава девятая

Пастушка и пилот

Спартак отодвинул «фонарь», выбрался на крыло, спрыгнул на землю – под ногой хрустнули остатки (или все же следует говорить – «останки»?) троянской коровы.

– Выдумщики, мать вашу...

Он отошел подальше от машины и замахал руками, показывая ребятам, что можно садиться совершенно спокойно. Да они и без его жестикуляции, думается, уже сообразили, что к чему.

Спартак нагнулся, поднял кусок крашеной фанеры – ему попался обломок фальшивой башки с кривым рогом. Может, взять с собой, показать на аэродроме, приложить, так сказать, к рассказу? Но пока откинул обломок в сторону. Огляделся.

Ну так и есть! Вон и знакомого облика строения, накрытые, а лучше сказать – укутанные маскировочной сеткой. И от них бежит человек в летном шлеме и мешковатом комбинезоне. Невысокий, худощавый, смешно размахивает руками. А других людей почему-то не видно. Не иначе потому, что «коровье хозяйство» есть не что иное, как запасной аэродром. Откуда толпе взяться? Комендант и два-три помощника – больше и не нужно, чтобы следить за хозяйством. Они небось и придумали замаскировать крошечный аэродром под лужок с коровками. Недурная обманка, следует признать, работает на все сто: если уж советского летчика провели, то фрица и подавно должны.

Ладно. Пока суть да дело, пока ребята заходят на посадку, Спартак занялся осмотром машины. Видимых повреждений нет, пулевых отверстий нема, шасси при посадке не сломаны, словом, сплошное чики-брики, даже не верится. Только одно омрачает: бестолковость самого полета... Спартак забрался под машину, для очистки совести следовало взглянуть и на «брюхо». Проверять так проверять.

– Вынужденную совершили, да? – раздалось над головой. – Вы откуда, товарищ?

Ну ни фига себе!

Такого он никак не ожидал. Звонкий девичий голос. Спартак выкатился из-под самолетного «брюха», вскочил на ноги. Ну да, вместо плотного, косолапого и усатого дядьки, какими, за малым исключением, и бывают все коменданты аэродромов, перед ним стояло создание иного пола и совсем иных, так сказать, тактико-технических характеристик. Даже мешковатый комбинезон не скрывает того, что... э-э... отличает комендантов от комендантш. И отличия эти в данном случае, что называется, явные и недвусмысленные, хотя и покроем малость сглаженные. А еще имеется круглое, простоватое, но привлекательное личико с румянцем на щеках и с веснушками, пряди русых волос, выбивающихся из-под шлема.

– Ого! – невольно вырвалось у Спартака. – Я поражен. Вы фея?

Русоволосая прямо посмотрела ему в лицо, усмехнулась и сказала:

– Старшина Смородина. Комендант аэродрома.

– Лейтенант Котляревский, – он браво козырнул. – Зовут Спартаком. Прошу заметить, это настоящее имя, а не прозвище.

– Откуда вы, товарищ лейтенант, и что у вас стряслось? – товарищ Смородина игривого тона не поддержала, взяла тон сугубо деловой.

Вторя ей, и Спартак вкратце сухо объяснил, откуда они, что с ними стряслось и что они собираются делать. Пока говорил, одна за другой успешно приземлились все машины его звена.

– Не надо вам ждать подвоза горючего! – воскликнула, малость потеплев, комендант. – У меня здесь полно бензина, просто девать некуда. Масло, ЗИП, запчасти какие надо – всe есть. Даже, если хотите, новый реглан вам могу подобрать, причем точно по размерчику...

Реглан Спартака вполне устраивал и свой, а вот известие, что горючее можно хоть сейчас залить в баки, по-настоящему порадовало. Видимо, сработал закон мирового равновесия, или же полетные боги сжалились, и неудачный вылет уравнялся везением с запасным аэродромом.

Подошли ребята, и работа закипела. Собственно, никаких сложностей с заправкой самолетов быть не могло. А вот что касается запуска моторов... С тревогой Спартак ждал этого судьбоносного момента, этого ни дать ни взять лотерейного розыгрыша. Запустится – не запустится...

Заряда их аккумуляторов, как правило, хватало только на один запуск – на взлет. После этого аккумулятор разряжался напрочь. И что хошь делай, а без подзарядки мотор не запустишь.

Ну так и есть! Только у одного в звене аккумулятор не подвел. Этот один и улетел, качнув на прощание крыльями. Остальным предстояло куковать до прилета на «уточке» техника с заряженным аккумулятором...

– А давайте попробуем то, что мой муж изобрел. Иногда срабатывало, – вдруг предложила комендант. – Пойдем, поможете мне донести...

Приспособление для проворачивания винта было смастрячено из старого амортизатора. «Черт знает что, почему мы, военные летчики, элита, можно сказать, летаем с такими дурацкими аккумуляторами? Неужели так трудно обеспечить?.. И интересно, у немцев так же обстоит с техникой? – думал Спартак, от ангаров волоча сие устройство за бодро вышагивающей по «коровьему полю» барышней в комбезе. – И где, интересно, муж, почему не выходит поприветствовать лично? И как такое понять: жена – комендант, а муж тогда кто у нас? Экий загадочный аэродром, однако».

Изобретение местного Кулибина работало. Удалось запустить все самолеты... кроме самолета командира звена. Все его хлопцы благополучно улетели в сторону родного аэродрома, а Спартак все еще бился, пытаясь провернуть винт. Тщетно.

Он бросил пустое занятие, только вконец обессилев. Ничего не поделаешь, придется дожидаться прилета техника. И даже не связаться с родным аэродромом – связь, как объяснила товарищ комендант Смородина, то ли отключена, то ли оборвана, причем уже давно.

Они сходили к ангарам за маскировочной сеткой, накрыли ею машину...

Лишь когда сгустились сумерки, Спартак понял, что сегодня техника не будет. Дело, в общем-то, обычное. «Уточка» у них была всего одна, днем, вполне возможно, пропадала на вылете. А то и на ремонте стояла, тоже нередко случается. Истребитель, сиречь боевую машину, не пошлют ведь как простого извозчика. Да и пока не того полета птица Котляревский, чтобы ему аккумулятор на истребках возили. Возможно, и не будет «уточки» вовсе, а завтра приедет сюда их аэродромовский грузовик.

Спартак сидел на лавочке с видом на аэродром, покуривал, лениво отгонял комаров. Любовался летним вечером. Сейчас ничто не напоминало о войне, будто и нет ее вовсе. На небе, как на фотопленке, постепенно проступали первые звезды, перламутрово-серое вечернее небо медленно темнело. Мир сейчас был тих, чист и свеж. Только какие-то кузнечики и прочие букашки трескочат в высокой некошеной траве. А может, двадцать второго июня ничего и не было, привиделось, может, все?

– Сегодня уже никого не будет, – сказала товарищ комендант Смородина, опускаясь рядом с ним на лавку.

– Да, – согласился Спартак. – Видимо, придется мне и дальше вам надоедать.

– Пойдемте, надоедала, я вас ужином накормлю.

– Возражать не стану.

Они не сразу пошли. Еще какое-то время молча сидели рядом на лавке. Уж больно хорош был вечер...

А потом Спартак пошел в летний душ (бочка на высоких козлах), с удовольствием и долго плескался под нагревшейся за день водой. Потом таскал ведра от колодца, заливал воду в бочку вместо израсходованной. Потом еще раз ополоснулся, смыл трудовой пот...

А войдя в сколоченную из бревен добротную избушку (командный пункт) – так и замер столбом на пороге... Вот ведь как, оказывается, он здорово отвык от самых элементарных вещей.

Две керосинки, чуть слышно шипя, вполне сносно освещали комнату. Да и не слишком большая комната. В центре – стол. И по военным меркам накрытый прямо-таки шикарно. Консервы, зеленый лук, шоколад «Крестьянская жизнь» (издали узнаваем – на фантике изображен трактор на фоне колхозного быта). Источая невыносимой силы аромат, дымится сковорода с жареными грибами и картошкой. В центре стола полевые цветы в вазе. Бутылка вина «Лидия».

Почему-то Спартаку стало неловко. «Может, оттого, что кто-то сейчас на боевом вылете, рискует жизнью, бьет врага, а я тут...»

– Хочется хоть на вечер забыть о войне, – сказала товарищ комендант Смородина, сидя за столом и кулаком подперев подбородок. Она успела переодеться – теперь была в белом с желтыми цветами ситцевом сарафане с широкими лямками. Отсутствие летного шлема открыло прическу под названием «колечки а-ля Кармен». – Садитесь, не стесняйтесь, товарищ лейтенант. Нечего тут стесняться...

– Спасибо. Но как вас зовут, вы так мне и не сказали, – напомнил Спартак, отодвигая стул.

– Оля.

О как. Не по имени-отчеству представилась, а просто: «Оля». Приятно.

– А меня Спартак.

– Вы уж говорили, – рассмеялась она.

– Мало ли, может, вы забыли, – Спартак сел за стол. – Кругом же столько Спартаков, не говоря про лейтенантов...

Словно и нет войны...

– Открывайте вино, что же вы? Сидите, как бедный родственник. А еще Спартак, древний герой и победитель.

Словно и нет войны!

– Давайте сюда тарелку, жаренки положу. Вам укроп сверху покрошить?

– А штопор есть? Нет? Ну и не надо. С фрицами справляемся, а уж с пробкой-то...

Как-то неловко было спрашивать о муже, но поинтересоваться так и тянуло. Ведь помянула же она мужа...

Выпили по бокальчику, поели, успокоили червяка, выпили по второму...

– Неужели вы здесь совсем одна? – спросил Спартак.

Она кивнула:

– Совершенно. Одна-одинешенька. Я вам потом, если хотите, покажу свое хозяйство. Пустые казармы, пустые дома, где жили летчики с семьями... Нашу с мужем квартиру. Я там сейчас не живу, сюда перебралась.

– Так это не запасной аэродром? – догадался Спартак. – Отсюда просто всех перевели?

– Да. На второй день войны приказ пришел. Перебросили, кажется, куда-то под Таллин. Оставили только нас с мужем. Вообще-то, комендантом был он, капитан Смородин, а я работала связисткой. Но две недели назад он поехал в Ленинград, хотел выяснить, что делать со всем нашим хозяйством. Тут же столько всего осталось! Жалко, если пропадет, а немцы все ближе... Вы уж там сообщите кому следует, а желательно не только вашему аэродромному начальству, куда-нибудь повыше, в политчасть, что ли, сообщите. Сколько самолетов нашим горючим можно заправить! Я так обрадовалась, когда вы сели. Ну наконец-то, думаю, хоть кто-то...

– Скажу, конечно. Честное слово... Так вы, выходит, комендант поневоле?

– Ага, – она грустно улыбнулась. – Слава оставил меня комендантом вместо себя. Назначил по всей форме, заставив наизусть заучить обязанности. И уехал... Вот с тех пор я тут одна и кукую. И никуда отсюда не денешься, на шаг не отойдешь, мало ли что. Где этот немец, может, совсем близко уже? Мы со Славой, как велели, заминировали тут все, провода бросили. Только присоединить к проводам генератор и крутануть ручку. Немцу оставлять никак нельзя...

– Мало ли почему муж мог задержаться, – осторожно сказал Спартак. – Сейчас на дорогах заторы, на попутку так просто не посадят, про пригородные паровики уж и не говорю...

– Да ладно вам успокаивать, я не совсем дурочка, – она провела ладонью по волосам. – За это время от Ленинграда можно было пешком дойти. Война – случиться могло всякое, от недоразумения до... до непоправимой беды. Что именно – пока нам не узнать, поэтому нечего гадать. Налейте лучше, Спартак, нам еще по рюмочке...

«Да, ешкин кот, – подумал Спартак, наклоняя бутылку над сдвинутыми рюмками, – тяжело бедолаге приходится. Жить совсем одной посреди леса. Ждать прихода врага. Причем сперва надо убедиться, что это именно немцы подходят, а только потом взорвать тут все и уходить. А немцы начнут преследовать, она не может об этом не думать!»

– Подождите! – Оля вдруг хлопнула в ладоши. – Как же я забыла!

Вскочила, подбежала к окну, откинула занавеску, подняла крышку какого-то ящика, стоящего на подоконнике... Надо ж, патефон, а рядом на стуле стопка пластинок! Оля взяла верхнюю пластинку, поставила на круг, опустила иглу. Заиграл вальс.

– Давайте, товарищ лейтенант, попробуем забыть, что идет война. Ну что же вы меня не приглашаете? Или танцевать не умеете?

Спартак поднялся из-за стола. Подошел к коменданту Оле, церемонно поклонился. Когда он обнял ее и чуть приблизил к себе, почувствовал запах духов «Кремль» – такие же, которыми пользовалась и Влада. А потом была еще одна пластинка, и еще одна, еще немного вина, переход на «ты», первый поцелуй, еще одна пластинка и уже долгий поцелуй...

Потом всю ночь пахло полевыми травами, духами «Кремль» и пo2том. А в открытое окно вместе с луговым ароматом, ночной прохладой и стрекотом кузнечиков нет-нет да и ворвется отзвук далекой канонады. Все-таки война где-то рядом...

Это, бесспорно, была самая страстная и одновременно самая нежная ночь в его жизни. Наверное, такое возможно только на зыбком островке, случайно всплывшем посреди войны, только когда завтра вам предстоит расставаться и, скорее всего, не суждено увидеться вновь...

А потом, завидев рассвет, расчирикались ранние пташки.

– Ты не думай, что я уже похоронила мужа, – Оля запустила руку ему в волосы. – И я люблю своего мужа. Просто неизвестно, что с нами со всеми будет завтра... Вернее, – она откинула голову, посмотрела на окно, – уже сегодня.

– Сегодня я должен буду улететь, – сказал Спартак. Глубоко вздохнул: – Оля...

– Тсс, – она прижала палец к его губам. – Не говори ничего. Я знаю, что ты хочешь сказать. Тебе не за что оправдываться и незачем мне что-то обещать. Нам было хорошо, нам сейчас хорошо, мы подарили друг другу ночь, давай ее просто запомним, – она ласково провела ладонью по щеке Спартака. Потом положила голову ему на грудь: – Чертова война. Это надолго, я это чувствую...

– В последние две свои увольнительные я не заходил домой, думал, еще десять раз успею, – зачем-то сказал Спартак, закрыв глаза. – Не успел. Хорошо хоть письма пока доходят. Сестра пишет, что ее призвали в армию. Переводчицей. Встретимся ли?..

– Сестра младше тебя или старше? – спросила Оля.

– Старше. Знаешь, есть такой исконно русский типаж: «непутевая баба», вот это про нее. Вроде бы образованная, умная, а... непутевая. Жизнь не ладится. С хорошей работы выставили, с замужеством не получилось. В нее давно влюблен наш сосед, которого мы зовем между собой Комсомолец, но ему она взаимностью не отвечает. И как думаешь почему? По идеологическим разногласиям. Ну разве так должно быть, а? Хотя... в последнем письме она как-то странно написала... Его на фронт отправляли...

– И последнюю ночь сестра провела с ним, – уверенно сказала Оля. – Это по-женски – вознаградить за преданность в любви.

– А мама осталась одна, – продолжал откровенничать Спартак, гладя ее русые волосы. – Хорошо, в квартире еще есть соседи. Не так тяжело, помогут в случае чего. А в городе, пишут, начались перебои с продуктами. Я откладываю понемногу из пайка, надеюсь, когда-нибудь вырвусь в увольнительную хоть на день, отдам.

– Ты хороший, – сказала комендант Ольга. – И почему, чтобы нам встретиться, нужно было начаться войне? Тихо, молчи, ничего не говори. Я все знаю. И то, что война-то нас и разлучит...