на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



ПЕРЕПИСКА С ТОЛСТЫМ


Врач B.C. Лебедев, получив рукопись Бондарева у Н.М. Мартьянова, переправил ее в редакцию "Русской мысли" с просьбой о пересылке ее Толстому. Прочитав рукопись, Толстой был потрясен. В письме, отправленном Лебедеву (он получил его 6 августа 1885 г.), великий писатель писал: «Василий Степанович! Вчера я получил через редакцию "Рус[ской] мысли" рукописи Бондарева, присланные Вами. Мое мнение, что вся русская мысль (конечно, не журнал), с тех пор, как она выражается, не произвела с своими университетами, академиями, книгами и журналами ничего подобного по значительности, силе, ясности тому, что высказали два мужика – Сютаев и Бондарев. Это не шутка и не интересное проявление мужицкой литературы, а это событие в жизни не только русского народа, но и всего человечества. Вчера я прочел эту рукопись в своем семейном кругу, и все встали после чтения молча и пристыженные разошлись. Все это как будто знакомо, но никогда не было так просто и ясно выражено, без того лишнего, что невольно входит в наши интеллигентные рассуждения.

Очень, очень вам благодарен за сообщение мне этой рукописи; она произвела на меня большое влияние. Пожалуйста, сообщите мне еще подробности о Бондареве: 1) его звание, семейное положение, его религиозные убеждения (как бы хорошо было, если бы они ограничились первородными законами и законами только нравственными, связанными с ними); 2) его образ жизни.

Я хочу написать ему, но если не напишу, то скажите ему, что есть человек – я – совершенно, без всяких оговорок согласный с его учением и желающий посвятить остаток своей жизни на то, чтобы убедить в ней людей словами и делом. Я не получил из редакции "Русской мысли" большой рукописи, а очень желал бы иметь ее.

Вы, должно быть, тот Лебедев – медик, которого года два тому назад выслали из Москвы; если вы тот, то я немного знаю про вас. Во всяком случае дружески жму вашу руку и от всей души благодарю вас за то, что вы вспомнили обо мне и сообщили мне рукопись.

Адрес мой: Тула.

Л. Толстой»109.

Возникает вопрос: почему Лев Николаевич испытал такое потрясение? Что способствовало быстрому восприятию идей Бондарева? Слова, написанные Лебедеву и затем многократно повторенные: "это событие в жизни не только русского народа, но и всего человечества", нешуточные.

К 1881 г. Лев Николаевич переживал, как известно, серьезный душевный кризис.

Русская деревня не могла себя прокормить. Был очередной голод, который в России чаще всего падал на начала десятилетий. И многие считали, что погромы, прокатившиеся на юге России в 1881 г., были связаны с недородом. Начался аграрный кризис, продолжавшийся вплоть до 1895 г. и сопровождавшийся перманентным голодом. К тому же аграрный кризис совпал с промышленным кризисом 1881-1882 гг., вызвавшим резкое сокращение производства и массовую безработицу, особенно в крупнейших индустриальных центрах. Однако "расточительный" вывоз зерна за границу продолжался; он не был оправдан экономической целесообразностью и получил эпитет "голодный", т. е. шел за счет сокращения потребления внутри страны110.

Толстой записал в дневнике страшные слова: "Революция экономическая не то, что может быть. А не может не быть. Удивительно, что ее нет". И далее как рефрен повторяется: "Курносенкова родила, воспаленье. И хлеба нет… Щекинский чахоточный мужик. Хлеба нет". Голод стоял на пороге России, он возвращался и возвращался и его нельзя было предотвратить. Лев Николаевич дружил с А.А. Фетом, своим соседом, великим поэтом и рачительным хозяином. И тот мог ему рассказать о ведение сельского хозяйства в разных пределах империи: «При… вступлении в остзейский край мне было 34 года, и я не могу умолчать о произведенном на меня впечатлении культурной страны, которую глаз беспрестанно сравнивал с нашею Русью.

Я должен признаться, что сравниваю тогдашнее состояние остзейского края, которого не видел с тех пор, с теперешним положением нашего черноземного населения, близко мне знакомых. Разница выходит громадная.

Почва этого края не выдерживает никакого сравнения с нашей черноземной полосою, а между тем жители сумели воспользоваться всеми данными, чтобы добиться не только верного, но и прочного благоустройства. Поля возделаны со всевозможною тщательностью, всюду проложили не широкие, но прекрасно содержанные шоссе; леса, дичина и рыболовство не подвергнуты беспощадному расхищению; небольшие, круглые и сильные крестьянские лошади прекрасно содержаны, и вы не встретите ни тощих кляч, попадающихся у нас на каждом шагу, ни нищих.

Все дворянские дома и усадьбы… массивно сложены из гранитных камней, обильно разбросанных по полям.

Таким образом, камни сослужили две службы: сошли с полей и построили усадьбы и шоссе… Дочери богатого графа, обносившие вокруг стола кушанья, ясно указывают на то, что дворяне полагают унижение своего достоинства не в этом акте и ему подобных, а в чем-то другом, хотя и преисполнены чувством собственного достоинства никак не менее наших, и не сразу бы поняли слово "опроститься".

Словом, весь жизненный строй напоминает растение, расцвет которого не мешает ему глубоко пустить корни в почву, запасаясь все новыми силами»111. Принцип Фета-мемуариста – "жизненный поток". Нетрудно понять, что эта вставка о Прибалтийском крае имеет адресата. Отсюда – вместо ожидаемого остзейского барона появляется граф с дочерьми и сигнальное слово "опроститься" – в контексте описания звучит вполне иронично. (Свидетель семейной жизни Толстого Исаак Борисович Файнерман (1862-1925), писавший под псевдонимом Тенеромо, вспоминал: «Страстное желание жить с народом и жить так, как народ, охватило одно время почти всех членов семьи Л. Н-ча. Даже Софья Андреевна, долго противившаяся всяким попыткам "опроститься" и идти на работу, – даже и она, помню, пошла на покос, нарядившись в русскую поневу, и граблями сгребала пахучее свежее сено. Л.Н. вставал рано и наравне со всей артелью выходил на покос и выдерживал весь день работы до вечера»112.) Но ирония Фета – это второй план, а первый совершенно ясен: поэт хочет сказать, что русский народ не может систематически трудиться, он ленив. Отсюда столь печальное сравнение с остзейским краем, даже не всей России, а лишь ее черноземной полосы. Толстому признать огульно этот факт не под силу. Это могучему-то Толстому, что же говорить о других. (Справедливости ради и заранее защищаясь от обвинений в предвзятости, напомним, что существовала и другая точка зрения. Один из самых тонких мыслителей Германии Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803) предсказал восточным славянам великое будущее в гл. 4 кн. XVI своего труда "Идеи к философии истории человечества". С другой стороны, степень "радения" русского человека по сравнению с западным такова, что даже националисты не скрывали это:

"Интересно в самом деле и в то же время грустно подумать, что русский рабочий в течение года прогуливает не менее 125 дней, тогда как в Западной Европе нерабочих дней не более 65 в целом году"113. Прошло много лет и каждый может оценить степень осуществления этого футурологического предсказания).

В 1882 г. Лев Николаевич получает письмо от Михаила Александровича Энгельгардта (1861-1915), известного общественного деятеля и писателя Александра Николаевича Энгельгардта. Кстати, пример этой семьи лишний раз подтверждает, что в вопросах идеологических даже в одном клане бывают такие глубокие различия, которые не могут быть объяснены одинаковым воспитанием. Отец – Александр Николаевич (1832-1893), мать Анна Николаевна (1835-1903) и сын Михаил примыкали к левому крылу русской интеллигенции. Зато второй сын – Николай Александрович, деятель крайне правого черносотенного лагеря, прозванный "современным Булгариным", – ярый ненавистник еврейства. (Все члены семьи были необыкновенно талантливы, включая и Николая.) А.Н. Энгельгардт, публицист-народник, прославился созданием образцового хозяйства в Батищеве, где были решены проблемы возделывания зерновых в нечерноземной полосе. Благодаря М.Е. Салтыкову-Щедрину им опубликованы "Письма из деревни" (1872-1882), вышедшие отдельным изданием в 1882 г. Идеалом прогрессивного хозяйства он считал общественное пользование и артельную обработку земли. Он приглашал интеллигенцию идти в деревню, на землю: "Мужику нужен земледелец-агроном, земледелец-врач, земледелец-учитель". На его призыв откликнулись многие интеллигенты, и его усадьба стала школой практического труда.

Лев Николаевич Толстой высоко ценил работу старшего Энгельгардта.

Михаил Александрович, как и отец, занимался проблемами сельского хозяйства, но также и вопросами религиозными. Он вел интересную полемику с Иваном Аксаковым по поводу статьи Владимира Соловьева "О церкви и расколе", высказываясь против ортодоксального христианства. 10 декабря 1882 г. он обратился к Льву Толстому как к человеку, "хорошо изучившему Евангелие и вообще религиозные вопросы", послав свою статью ему на отзыв. Толстой ответил ему письмом, и тогда Энгельгардт написал обширное послание, где среди прочего коснулся свободы совести, которая в России отсутствует, и поставил вопрос об организации новых евангельских общин. Он говорил о налаживании связи с существующими сектами для того, чтобы объединиться в единый союз. Далее он касался земельного вопроса, капитализации деревни и проблемы общинного землевладения. "И вот придется искать новой формы хозяйства: ум народный естественно натолкнется на мысль вести дело сообща. В этом смысле лучшая часть интеллигенции могла бы – мне кажется – оказать огромную услугу сектантству; могла бы исправить ошибку, в которую постоянно впадают секты. Они не обращают внимания на условия жизни народа и думают, оставив эти условия в стороне, преобразовать людей; но только часть этих последних способна стать выше окружающих условий; остальные поддаются соблазну. Не должны ли идти рука об руку основание общин, проповедь истинного учения и стремления добиться известных реформ от государства? Не есть ли это наилучший путь для достижения нашей цели?

Если бы несколько сот тысяч человек могли соединиться в один союз, то это была бы уже огромная сила. – Как вы думаете обо всем этом? Наша интеллигенция совершенно оставляет в стороне сектантское движение и, мне кажется, этим сама лишает себя возможности сблизиться с народом"114.

Конечно, искренность Михаила Энгельгардта завораживает, несмотря на утопичность его плана. И она вызвала ответную реакцию – Лев Николаевич ответил пространным письмом, своеобразной исповедью, где перед незнакомым человеком вывернул себя наизнанку: «Вы верно не думаете этого, но вы не можете и представить себе, до какой степени я одинок, до какой степени то, что есть настоящий "я", презираемо всеми окружающими меня»115. В этом письме для нас ценно то, что Лев Николаевич из Моисеевой декалогии оставляет 5 – "нет", что касается позитивной программы, то остаются: дом, село, пашня, труд и равенство трудящихся в том, чтобы носить воду, убирать горницу и пахать ниву. И вот именно в этот момент "сектантски подготовленный" Толстой прочитал статью Успенского. А затем получил рукопись Бондарева. Вечером 12 июля 1885 г. он "читал присланную ему из Минусинска любопытную рукопись крестьянина Тимофея Бондарева"116. Он был потрясен, и даже не дождавшись ответного письма от B.C. Лебедева (пославшего рукопись), пишет письмо Бондареву – случай в биографии великого писателя чуть ли не единственный.

Всего обнаружено 11 писем Толстого к сибиряку (до недавнего времени было известно 9 писем) и 23 письма Т.М. Бондарева к писателю. Большую работу по изысканию и публикации этих писем провел уже упоминавшийся А.А. Донсков.

Первое письмо написано между 15 и 20 июля 1885 г.:

"Тимофей Михайлович!

Доставили мне на днях вашу рукопись – сокращенное изложение вашего учения. Я прежде читал из нее извлечения и меня они поразили тем, что все это правда и хорошо высказано; но прочтя рукопись, я еще больше обрадовался. То, что вы говорите, это святая истина, и то, что вы высказали, не пропадет даром; оно обличит неправду людей. Я буду стараться напечатать вашу статью и сам стараюсь и буду стараться разъяснить то же самое. Дело людей, познавших истину, говорить ее людям и исполнять, а придется ли им увидать плоды своих трудов – то Бог один знает. Моисею не довелось войти в обетованную землю, но он привел в нее народ и не оставлял ничего из того, что нужно было, чтобы привести народ"117.

Поражает психологическая тональность письма: Лев Николаевич признает новаторскую сущность учения Бондарева и готов стать его барабанщиком. Обращаясь к сектанту, он пользуется библейским текстом, и лучшего примера, чем Моисей, столько сделавший для освобождения своего народа, но которому так и не суждено было увидеть Землю Обетованную, трудно придумать. Ведь письмо пришло в село, которое носило когда-то это чудное название. Сердце Бондарева было завоевано. Дальше Толстой советует прекратить бесплодные попытки добиться чего-либо через правительство (царя, министров), ибо в своих действиях сильные мира сего исходят из эгоистических соображений. Сам Толстой не питал иллюзий: он испытал неудачу с посылкой письма Александру III через Победоносцева, по делу 1 марта.

"Большую" рукопись Бондарева, отправленную Леонидом Николаевичем Жебуневым (1851-?), сосланным народовольцем, который был дружен с Давидом Абрамовичем, Толстой получил значительно позже. То ли по цензурным причинам, то ли из-за медлительности почты рукопись, отправленная еще в мае 1885 г., нашла адресата, по-видимому, лишь в марте 1886 г.

В октябре 1885 г. Бондарев ответил Толстому письмом. Надо понять состояние человека, находящегося в сибирской глуши, одинокого среди своих односельчан и, пожалуй, втихомолку презираемого за свои "чудачества", и тот прилив сил, который он испытал, получив весточку от великого писателя. Письмо было им получено 6 сентября, но, чтобы собраться с духом и с мыслями, ему нужно было время. Прошло не менее месяца, прежде чем он в образной форме описал свое состояние и отношение к нему его окружения: "Ваше письмо послужило для меня громовым ударом.

Все знатные люди у нас в Минусинске, так и в деревнях, как разъярившийся пес брошенный на него камень грызет зубами, так они эту мою проповедь ненавидят и гнушаются ее. А почему? По незнатности и по бедности моей. Я думал, что и везде будет так же, а теперь с Вашего письма увидал все противное тому". Далее свое положение в селе он подкрепляет ссылкой на Святое Писание и приравнивает себя к древним пророкам – "нави": "В С.П. сказано, что пророк не бывает без чести – только в своем отечестве и в своем доме нету ему чести, а одно бесчестие". В письме сообщаются интересные житейские детали. Бондареву в то время было почти 65 лет, но он со своей женой работает, работают и его сын и сноха, у которых трое маленьких детей. К тому же в Сибири "скот заразился" – из сотни выживает лишь 5-6 "штук", и посему сам Бондарев поселился со скотом в горах и в лесах, в 15 верстах от села, спасая домашнюю скотину от сибирской язвы.

Но чувства собственного достоинства он не потерял. И посему просит свою проповедь напечатать с его именем, отчеством, и, самое главное, без пропусков.

Ему нужно две копии – одну "отослать на родину в Рассею": ссыльный трогательно не забывает своей станицы. Тимофей Михайлович призывает Толстого всемерно помочь издать его труд, на пользу человечеству и во славу Бога, а в успехе он уверен: "У меня много написано, а лучшие меня писатели с этого еще в 10 раз более умножат, и выйдет из того громадная книга под названием трудолюбие, или радость земледельца. Тогда эти книги многие тысячи людей наперерыв расхватят, чем вознаградятся все Ваши труды и издержки десятерицею. А от Бога какая Вам за то будет награда, оценить ее выше нашего разума.

Тут как в зеркале ясно видно, что правосудное небо Вам, Л.Н., поручает вывести первородный закон из тьмы неведения на свет познания. И потому, Л.Н., напрягай все возможные силы привести все это в Богу угодный и людям полезный порядок". (Читал ли когда-нибудь Бондарева Владимир Ленин? Образ зеркала в отношении к Толстому кажется неслучайным. Напомним, что в феврале 1897 г. Ульянова ссылают в село Шушенское Минусинского округа Енисейской губернии, его друга Глеба Кржижановского – в субботническое село Тесь. Таким образом, пути сектанта и революционеров могли пересечься в Минусинском музее. Один из исследователей творчества Бондарева ссылается на Феликса Кона, утверждая, что в ссылке Ленин ознакомился с рукописями Бондарева. Подтверждения этому, впрочем, нигде не нашлось118. Но и преувеличивать значение слова "зеркало" не имеет смысла: это общее место о Толстом встречается не так редко, например: "Твой разум – зеркало.

Безмерное оно" (A.M. Жемчужников о Льве Николаевиче Толстом, 1908 г.).

В письме Толстому Давид Абрамович указывает, что он в течение 6 лет разработал 250 вопросов – "статей", как он выразился. Главный источник его вдохновения – Ветхий Завет, что он и подчеркивает: "И все эти доказательства я брал только с допотопного времени, а ниже по закону не спущался"119.

Ответ Бондарева Толстому носит программный характер. Переходя к положению крестьянства, он жалуется на их разобщенность: "разделение братьев на разные семейства и на одиночество". Все это увеличивает их нищету и "убожество". Он призывает к созданию артели – "единодушной и единосердечной", в первую очередь исходя из гуманных соображений помощи сиротам и нуждающимся. Все эти мысли Бондарева были бальзамом для толстовской души, подготовленной к восприятию учения Бондарева письмом Энгельгардта. Конец письма Бондарева свидетельствует о том, что он пренебрег советом Толстого (и не только его) не пытаться ознакомить министров и царя со своим "первородным законом".

Списки труда Бондарева пересылались русскими интеллигентами друг другу. Одним из пламенных апологетов Давида Абрамовича стал писатель Николай Николаевич Златовратский (1845-1911), человек демократического лагеря, живо интересовавшийся положением русского крестьянства. Рукопись Бондарева он получил от Толстого через Марию Александровну Шмидт (1843-1911), известную последовательницу Толстого. Очарованный Златовратский пишет письмо Льву Николаевичу, где благодарит его: "До сих пор не могу освободиться от впечатлений, которые она (рукопись. – С. Д.) произвела на меня. По-моему, это документ высокой важности. Впрочем, простите, что это я говорю Вам. Вы давно оценили его в тысячу раз лучше". Далее он напоминает Толстому о скорейшем исполнении его обещания – написать предисловие к предполагаемой публикации "Торжества Земледельца"120.

Толстой отвечал Златовратскому 20 (?) мая 1886 г.: "Я душевно радуюсь тому сочувствию, которое вы выражаете и испытываете к Бондареву. Я еще больше полюбил вас за это. Я написал кое-что в виде предисловия. Пожалуйста, прочтите и напишите мне свое мнение. Я очень недоволен написанным"121. Недовольство вызвано было, вероятно, желанием обойти цензуру, а для этого надо было приспособить текст – занятие не из приятных. Для Златовратского же вообще был важен факт участия великого писателя в пропаганде идей сибирского мужика: "В высшей степени важно и знаменательно для меня то, что Ваше предисловие сопровождает сочинение мужика Бондарева, признавая тем самостоятельное право за народным сознанием аналитически относиться к явлениям жизни"122.

Златовратский в отличие, например, от Глеба Успенского в своих произведениях всегда идеализировал русского крестьянина. По ироничному замечанию С.А.

Венгерова, Златовратский, видный представитель "мужицкой беллетристики", даже в мелочах крестьянской жизни всегда видел некие глубинные "устои", а "серенький мужичок сплошь да рядом превращается… в какого-то эпического Микулу Селяниновича, который часто говорит былинным складом и чуть не белыми стихами"123. Венгеров намекал на роман писателя "Устои". (Сам же Венгеров был и редактором народнического журнала "Устои"). Златовратский же был автором повести "Золотое сердце" – отсюда его поклонники, например Я.Л. Тейтель, обыгрывая и его фамилию, называли его тоже "золотое сердце", отмечая тот же слащавый стиль в отношении к мужику-пахарю. Как народник, он преклонялся перед любым народом, в том числе и еврейским: каждый несет искру Божию и является источником правды и истины124. Наконец-то добрейший Николай Николаевич получил в реальной жизни настоящего былинного героя, да еще пишущего не менее красочно и темпераментно, чем Аввакум. Было от чего прийти в восторг. До конца дней у Н.Н. Златовратского в его кабинете висела увеличенная фотография Давида Абрамовича Бондарева. Но состоял ли он в переписке с ним – нам неизвестно, хотя даже в его письмах дочерям всплывает имя Бондарева125.

Интересна история фотографий Бондарева. Благодаря ссыльным народовольцам Давида Абрамовича несколько раз снимали в Минусинске, и фотографии были разосланы писателям, в том числе и Льву Толстому, который в ответ выслал автору "Торжества земледелия" свое изображение126. К сожалению, фотографический снимок Давида Абрамовича с группой минусинских ссыльных исчез. Его же портрет кисти И.

Волгужева находится в Толстовском музее в Москве127. И если мы заговорили о внешнем облике субботника, то хорошо знавший его Белоконский писал: "Ему было тогда более 70 лет, что не мешало Бондареву быть еще здоровым человеком; черты лица Бондарева напоминали еврейский тип"128. Замечательно – Бондарев превратился в настоящего библейского пророка! Суть перешла во внешность. А в далекой сибирской деревушке хранилась фотографическая карточка великого писателя. В одном из писем Бондарева Толстому говорится об этом: "А меня за что уважаешь?

Даже и портрет мой показывает меня со всех 4-х сторон, сверху и снизу, изнутри и извне, что я по будням заношен, да, впрочем, и твой портрет никакой пышности не представляет, а показывает тебя в великих трудах изнуренного челов[ека], одна рука за поясом, рубаха посконная, холщовая, на голове и на бороде волосы в беспорядке, и несколько сгорблен. Что я говорил в особой от людей комнате ночью заочно с тобою, смотревши на твой портрет, мне кажется, что эти мои слова прозвучали по всему шару земному и прогремели по всему кругу небесному"129.

Предисловие было написано Толстым для публикации в "Русском богатстве". "Труд Тимофея Михайловича Бондарева кажется мне очень замечательным и по силе, ясности и по красоте языка, и по искренности убеждения, видного в каждой строчке, а главное, по важности, верности и глубине основной мысли". Лев Николаевич подчеркивает, что основная мысль Бондарева взята из Библии, но она важна не потому, что была сказана Богом Адаму: "В поте лица твоего снеси хлеб твой", а именно из-за истины, заложенной в ней, – это один из основных законов человеческого общежития.

Понятие "хлеб" Толстой воспринимает расширительно. Бондарев, пишет Толстой, "разумел под хлебом всю тяжелую, черную работу, нужную для спасения человека от голодной и холодной смерти, то есть и хлеб, и питье, и одежду, и жилье, и топливо".

Заканчивает писатель призывом к интеллигенции спуститься к низам, встать в один ряд с тружениками. Наградой будет чувство исполненного долга: "И ты испытаешь те цельные, неотравленные радости, которые ты не найдешь нигде, ни за какими дверями, ни за какими гардинами"130.

Увы, никакие ухищрения не помогли – статья была набрана, но не пропущена цензурой, о чем Л.Е. Оболенский известил Толстого 15 октября 1886 г.131 Леонид Егорович Оболенский (1845-1906) – лицо заинтересованное – редактор журнала "Русское богатство", единственного журнала, по словам Толстого, воздействующего на общество. Еще раньше ему удалось откликнуться на статью Глеба Успенского о Бондареве (единственная публикация, посвященная этой статье, несмотря на массу писем, получаемую Глебом Ивановичем) – в № 12 "Русского богатства" за 1884 г. под псевдонимом "Созерцатель" в обзоре "Обо всем", где он затронул проблему нравственного значения земледельческого труда для всех сословий общества. Оболенский писал о плодотворной и необходимой работе интеллигенции в народной среде – будь то труд врача, учителя, земца и др. «Конечно, если кто из интеллигентных людей в силах заняться земледелием… не теряя и способности при нынешних условиях этого труда мыслить и работать умственно, тому дай Бог успеха: "Могущий вместити да вместит!" но таких немного». Оболенский иронизирует над мыслью Михайловского и Глеба Успенского о гармоничном развитии личности, приводя в пример древних греков, кои под гармонией подразумевали не переложение части своего интелектуального труда на плечи рабов и не взятие части их физического труда на себя: для них гармонией считалось "благородное" развитие тела гимнастикой, играми и т. п. Оказывается, гармонический идеал русский народ осуществил бессознательно, "зоологически", "а в некоторых сектах даже сознательно". Вывод Оболенского естествен: "Наша интеллигенция охотнее идет в деревню в качестве врачей, учителей, земцев и пр., но кажется, г. Успенский признает, что это – не то, о чем мечтает его крестьянин в своих записках"132.

Выдержки из сочинения крестьянина в статье Успенского уже тогда произвели на Льва Николаевича впечатление разорвавшейся бомбы или, точнее, откровения свыше. 13 июля 1885 г. Толстой в письме к Л.Д. Урусову вспоминал свой разговор с ним по поводу статьи Успенского и мыслей сибиряка. В этот же день он отправил письмо к В.Г. Черткову, где среди прочего вспомнил об этой статье.

По получении рукописи граф поспешил сообщить об этом своим друзьям. Сначала Л.Д.

Урусову: "Удивительно сильно. Вся наука экономическая ничего подобного не сказала"133, а затем Черткову – почти в тех же словах: "Удивительно верно и сильно"134. После некоторого внутреннего колебания Толстой пишет письмо Бондареву, о чем тоже сообщается Черткову. Такова предыстория и история знакомства и начала переписки между писателем и крестьянином. 27 января 1886 г. B.C. Лебедев по просьбе Бондарева высылает Толстому «Добавление к прежде написанному мною, Бондаревым, "О трудолюбии и тунеядстве", почерпнутому из первородного источника: в поте лица твоего снеси хлеб твой». Это небольшое дополнение из 32 "вопросов" завершается завещанием, выполнение которого ложится на плечи его сына Даниила Давидовича: «И похоронить меня прикажу я сыну своему не на кладбище, а на той земле, где мои руки хлеб работали, и четверти на две не досыпавши песком или глиною, досыпь ее плодородною землею, а оставшуюся землю свези домой так чисто, чтобы и знаку не было, где гроб покоится, и таким же порядком продолжай на ней всякий год хлеб сеять. А со временем перейдет эта земля в другие руки, и также будут люди на моем гробе сеять хлеб до скончания века. Вот тут-то и сбудется реченное: "да снидем в гроб, как пшеница созрелая, или как стог гумна вовремя связанный" (Иов, 5:26; рус. пер. – "Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время")».

Это место необыкновенно интересно. То, что Бондарев знает Библию назубок – ясно.

Он отыскал в самой глубокой книге Библии – книге Иова – место, касающееся погребения, и именно то, где говорится о земле и пшенице. Книга Иова влекла к себе и Толстого, и Достоевского. Но сибиряк кое-что не договаривает: он глубоко верит в свое дело, порукой чему служит та же книга Иова и стих, помещенный выше приведенного: "И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле" (Иов, 5:25).

К своему завещанию Бондарев сделал примечание: "Примечание. Этот мой памятник будет дороже ваших миллионных памятников, и о такой от века неслыханной новости будут люди пересказывать род родам до скончания века; да и многие из земледельцев сделают то же самое. А может статься и из вас, именитых людей, кто-либо пожелает и прикажет похоронить себя на той земле, где люди хлеб сеют.

Теперь я избрал желаемое место и положил сам себя в гроб (я сегодня еще жив и здоров, а будущее не в нашей воле), на этом и проповедь моя кончалась. Теперь, читатели и слушатели, прощайте. Если не в сей жизни, то в будущем веке я вас всех, а вы меня увидите. Но я надеюсь, что вы своим красноречием да хитростию перед Богом более оправдаетесь, нежели я"135.

Получение "Добавлений…" подтолкнуло Толстого на еще одну попытку провести труд через цензуру. 8 февраля 1886 г. он обращается к Черткову, чтобы тот "очень, очень" попросил Л.Е. Оболенского напечатать Бондарева в "Русском богатстве".

Оболенский, естественно, был согласен и даже изобрел новое название: "О нравственном значении земледельческого труда. Крестьянина Тимофея Бондарева". Но и это не помогло. В мае 1886 г. Оболенский сообщил Толстому, что "Бондарева не пропустили окончательно".



САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ РУКОПИСИ | Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России | ПУБЛИКАЦИИ