В зарубежной Европе и в Америке

«Твоей матери я написал письмо по-гречески, такова моя самонадеянность… Ты прочти его первый, а если там есть варваризмы, поправь их – ведь твой греческий гораздо свежее, чем мой; и уж потом отдай матери. Я же не хочу, чтобы твоя мать презирала меня как невежду». Так писал примерно 1800 лет назад изящнейший ритор Марк Корнелий Фронтон своему ученику, римскому императору Марку Аврелию. Не будем принимать его слова за чистую монету: опытный царедворец льстит повелителю, впрочем действительно уверенно владеющему языком. Но это письмо открывает нам нечто более важное – мир античных полиглотов.

В основе его, как вы поняли, лежит знание греческого, а вслед за возвышением Рима – и латинского языков как единственно достойных культурного человека. Эти островки цивилизации окружало безбрежное море варварских языков. Само их название было эквивалентно нашему «бормотать» и прямо указывало на то, что они не заслуживают внимания. Такую позицию не следует воспринимать как человеконенавистническую. Скажем, греки уважали египтян и учились у них, римляне многое взяли от соседних этрусков. Этруском был такой уважаемый человек, как Меценат, но ему и в голову не приходило содействовать просвещению на родном языке, теперь ушедшем безвозвратно, так же как греки не создали ни одного учебника египетского языка.

Серьезный человек ограничивался двумя языками. В этом смысле всяческого уважения достоин великий римлянин Гай Юлий Цезарь, который даже свои последние слова: «И тыков знал еще оскский – его, однако, оправдывало то, что он в тех местах родился. Ганнибал владел 4 языками – здесь тоже все понятно: полководец, военная необходимость. Клеопатра знала очень много языков, но ведь она была восточной красавицей, полуволшебницей, и это входило в арсенал ее женских чар.

Не следует думать, что древние народы были неспособны к языкам. Напротив, когда того требовала военная необходимость, а тем более торговая прибыль, они осваивали любые языки, и отнюдь не медленнее нас. Так, в богатом городе Диоскурии, расположенном неподалеку от нынешнего Сухуми, римляне вели дела при помощи 130 переводчиков. Однако на общую культуру эти контакты не оказывали ни малейшего влияния. И когда великий римский поэт Овидий был сослан на противоположный берег Черного моря, он быстро изучил местные наречия и даже сочинял на них стихи («Я и по-гетски могу и по-сарматски болтать», – пишет он домой). Но этот факт не вызывал у него ничего, кроме стыда за такое унижение.

Проще всего, конечно, порицать древних, но не надо забывать, что из-за предельной сосредоточенности на двух языках они добились на них высоких достижений мысли и духа, во многом сохранивших свое значение и по сию пору. И все же нам не хотелось бы расставаться с античностью на ноте разделения. Для нее были свойственны и призывы к братству, пронизывающие эпитафию Мелеагра. Сириец родом, он овладел греческим настолько, чтобы начертать на собственном могильном камне:

Как вы уже догадались, все три слова на соответствующих языках значат «здравствуй».

Перед нашими глазами проходит время 12 цезарей и разрушения Рима вандалами. Как путешественники во времени, мы посещаем те же места, но не узнаем их. Изменился образ жизни, изменилось и отношение к языкам. Мы уже в мире средневековых полиглотов, где основательно переосмыслены знакомые нам формы. Теперь мы в мире «треязычников»: поскольку Ветхий завет написан по-древнееврейски, Новый – по-гречески и оба переведены «боговдохновенным» Иеронимом на латынь, то, согласно учению церкви, единственно допустимо знание лишь этих языков. Для вящей неотразимости данный аргумент дополнялся тем, что табличка, прибитая к кресту на Голгофе, также была написана на перечисленных языках. На практике дело сводилось к одной латыни. Цитаты на других языках в старых книгах писцы обыкновенно заменяли позорной формулой: они не по-латыни, «а посему недоступны пониманию». Таким образом, человек, овладевший этой скромной языковой программой, становился весьма известен. Так, еще в XVII веке один мошенник, приговоренный к смертной казни, получил помилование, когда написал Иакову I просьбу по-гречески. Удивленным церковникам король сухо ответил, что, мол, да, вину его он ясно видит, но еще яснее видит, что при своем дворе равного ему полиглота днем с огнем не сыщешь.

А вот выход знаний за пределы этих языков мог привести на костер. В том же XVII веке в Финляндии один студент попал на него за… Впрочем, отрывок из приговора, разысканный В.Г. Костомаровым, стоит процитировать. Оказывается, несчастный «с быстротой неимоверной изучал иностранные языки, что немыслимо без содействия нечистой силы». Думать, что это произвол или просто какие-то ошибки в записях, было бы наивностью: судьи действовали в полном соответствии с духом времени. Достаточно заглянуть в знаменитый Римский ритуал. В разделе «Об изгнании бесов из одержимых» прямо указывается, что надежнейший признак таковых – умение «пользоваться многими словами иностранного языка или понимать говорящего на нем, указывать далекие или скрытые вещи, выказывать непомерную силу» и прочее, прочее.

Вообще учение о полиглотах было разработано исключительно подробно, но – как бы мягче сказать? – все на один лад. Вот, скажем, кто покровительствует полиглотам? В те времена ответ был простым: великий герцог восточной части ада Агарес. Он разъезжает на крокодиле с соколом на руке и командует 31 легионом демонов. А помогает ему адский маркиз Ронв. Маркиз, правда, командует только 19 когортами свирепых духов, но в придачу к языковому дару учит приобретать всеобщее расположение. Это, конечно, не так мало. Надо думать, что такие владетельные персоны установили и какие-то знаки различия для своих полиглотов?

Вопрос правильный, а главное, ответить на него несложно. Достаточно обратиться к такому авторитетному изданию, как «Путеводитель по аду». Вчитаемся в подзаголовок: «Книга злых духов, волшебства, ворожбы, гадания, заклинаний и пророчеств. Репертуар демонов, ведьм, колдунов, привидений». Сразу видно, что книга толковая, обстоятельная. Кстати, для наглядности прилагаются картинки с портретами этих персонажей, тут же словарь. В общем, автор сего опуса поработал на славу. И действительно, на странице 59 издания 1877 года мы находим приметы полиглота. Узнай, о читатель, что способности к языкам распознаются по «солнечному бугорку», то есть – поясняем для непосвященных – по основанию безымянного пальца на левой руке. Если оно покрыто неглубокими линиями – дар полиглота налицо…

Забавно, конечно, но все это тоже история. Не следует забывать, что общим местом в россказнях магов того времени были десятки ведомых им языков. А это поддерживало подозрения церкви относительно полиглотов. Скажем, чародей XV века И. Тритгейм писал, что собирается подарить человечеству книжицу, позволяющую «с необразованным человеком, знающим только свой родной язык, сделать так, чтобы он через два часа понимал латынь и мог бы читать и писать на ней так, что никто не усомнился бы…». Жаль, жаль, что он не изыскал времени для издания такого серьезного опуса. Впрочем, когда народ стал менее легковерным, и взялся за проверку знаний чародеев, то у них обнаружились хотя и хорошие, но отнюдь не сверхъестественные способности. Так, вопреки громкой похвальбе, в присутствии полиглота знаменитый Ласкарис смог объясниться лишь на 5 языках.

А вот еще одна цитата: «Забывая о нашем языке ради других и уподобляясь тратящим на постороннюю женщину содержание собственной матери, мы не только безжалостны и жестоки, но и неразумны». Позвольте, родной язык – это, конечно, простительно, но так относиться к латыни… Кто на это осмелился? П. Бембо, виднейший итальянский автор. Нет-нет, постойте, наши представления просто переворачиваются. И не случайно: ведь пока мы разбирались с колдунами и инквизиторами, наступили совсем другие времена – полиглотов эпохи Возрождения.

Кажется, что прорвало плотину, и, как говорили в старину, перед потрясенным взором читателя предстают просто какие-то гиганты многоязычия. Пико делла Мирандола за отпущенный ему 31 год жизни овладел 20 языками – так, по ходу дела, ибо истинным его делом было возрождение просвещенности. «Я ознакомился со всеми учителями философии, исследовал все книги и изучил все школы», – писал он. Ну, с Мирандолой средневековье как-то примирилось бы – все-таки граф, человек благородный. Но вот выходец из славной семьи печатников Этьенов, члены которой носили номера, как короли, – Анри II. Он тоже знал добрых полтора десятка языков. Да что ремесленник! Его современник Г. Постель был слугой одного профессора и, не отрываясь от прямых обязанностей, с лету изучил все языки, которыми чванился хозяин. А потом добрался до Стамбула, чтобы пополнить свой багаж восточными языками и к 27 годам издать грамматику 22 языков. В жизни он вполне мог встретиться с Турнейссером, издавшим свое сочинение на 100 языках. Какие люди и какое время!

 Впрочем, следуя за учеными, здесь можно выделить три взаимосвязанных, но на самом деле разных направления. Прежде всего – Ренессанс со свойственным ему взрывом светского свободного интереса к новым и восточным языкам, со свежим подходом и к античным штудиям. Далее – Реформация. Ее героем был М. Лютер, потрясший в XVI веке основы папства переводом на немецкий язык Священного писания. Собственно, он и создал современный литературный немецкий. И наконец, эта эстафета была подхвачена полиглотами Просвещения. Росшие как грибы, академии родного языка, начиная с блистательной итальянской Академии делла Круска XVI века, отшлифовали новые языки, сделав их носителями высокой культуры. В частности, мы обязаны им значительными усовершенствованиями в построении словарей и грамматик. Сейчас нам кажется, что они всегда были такими – подробными, обстоятельными, удобными для пользования. Но всего несколько столетий назад Лютер, корпя над переводом древнего текста на немецкий, совершенно отчаялся – словари абсолютно не помогали. Пришлось взять за руку знатока еврейской библии, привести его к мяснику-немцу и попросить обоих назвать все части туш животных на своих языках. То, что мы, изучая языки, не должны прибегать к подобным экспериментам, – заслуга эпохи Просвещения.

Впрочем, не будем несправедливы к средним векам. Вспомним великого Данте. В далеком XIV веке он понял значение родного языка и укрепил его, написав по-итальянски «Божественную комедию». Но и за ним просматриваются фигуры трубадуров, еще в XII–XIII столетиях создавших по-провансальски удивительно живые стихи. И наконец, «в дыму веков» мы различаем участников Турского собора IX века, принявших решение обращаться к народу на его языке. А как обстояли дела с восточными языками? В XIII веке итальянец Дж. Карпини добрался до ставки Батыя в Каракоруме с охранной грамотой, составленной на латинском, славянском, арабском и татарском языках. Собственно говоря, важные античные знания, которые арабы сохранили на своем языке, смогли попасть обратно в Европу благодаря многим полиглотам, освоившим его. Это о них писал в IX столетии епископ испанского города Кордовы Альваро: «Едва найдется один на тысячу, который сумел бы написать приятелю сносное латинское письмо. Наоборот, бесчисленны те, которые умеют выражаться по-арабски… с большей красотой и искусством, чем сами арабы».

С другой стороны, чуть ли не до наших дней сохранялось замшелое представление о том, что говорить на языке какого-то народа – значит принимать его образ жизни. Именно это выражают шуточные высказывания типа: с лошадью следует изъясняться по-немецки, с дамой – по-итальянски и далее в тем же духе. По-видимому, эта шутка восходит к императору Карлу V. По этому же поводу можно упомянуть и держащееся во многих странах по сию пору разделение классического (гимназии, лицеи) и реального, практического образования. Вот как разрабатывал эту тему замечательный чешский педагог XVII века Я. Коменский: «Все языки изучать невозможно. Изучать многие языки бесполезно, так как это отнимает время, нужное для изучения вещей. А потому нужно изучать только необходимые языки. Необходимыми языками являются: для частной жизни – язык родной; для сношения с соседними народами – языки последних; для поляков в одних местах необходимым является язык немецкий, в других – венгерский, румынский, турецкий. А для чтения книг научного содержания, как это имеет место у ученых людей вообще, необходимым языком является латинский для философов и врачей, сверх того – греческий и арабский языки… Что касается полиглотии, или знания различных языков, то она может быть быстро и легко достигнута благодаря…»

На этом месте мы пока остановимся, благо разговор о методах изучения языков впереди. Но здесь просматривается не бросающаяся в глаза, однако весьма важная вещь.

Прочтите цитату еще раз, и вы непременно заметите, что принцип отбора языков по их функциям у Коменского очень близок к тому, с чего мы начинали наш разговор. И если бы мы попытались изобразить это в виде круга, то он ничем существенным не отличался бы от нашей диаграммы из первой главы, что не случайно – ведь мы приблизились к эпохе полиглотов современности. Сущность ее в том, что при разной работе, которую проделывают люди (в зависимости от цели изучения языков и их построения), в принципе, в самом общем плане все эти языки сопоставимы и равноправны. Как обычно в истории, и этот подход неспешно вызрел в недрах предыдущего этапа.

Приятно отметить, что и российская наука не отставала в этом развитии. Еще в XVIII веке во все уголки нашей страны и всего мира были разосланы анкеты, на основании которых под руководством петербургского академика П. Далласа и появилась на свет знаменитая книга «Сравнительные словари всех языков и наречий». Ока содержала сведения о 272 языках, в том числе 30 языках Африки, 23 – Америки и даже 50 языках народов Севера. Не так мало и для нашего времени, а для 1791 года?

Только через 25 лет, учитывая опыт этого издания, И. Аделунг с И. Фатером смогли завершить свой гигантский «Митридат», на страницах которого сошлись уже 500 языков! Результаты труда ученых были полезны, но возможным его сделало такое неоднозначное явление, как колониальная политика. Действительно, вовлекая в оживленное общение сотни народов, она в то же время вела к вытеснению десятков языков и культур. Сформированная на этой основе структура многоязычия требует особого рассмотрения – и мы переходим к американским полиглотам.

Изрядную сложность многоязычия в Америке предвещала беспрецедентная ситуация, сложившаяся уже к моменту ее открытия. Прежде всего сам Колумб, генуэзец по происхождению. Однако все его письма не только к генуэзским властям, но и к родным братьям написаны… по-испански (а ведь даже чисто теоретически можно было бы хоть иногда ожидать итальянского). Но этого мало. Поскольку плыли-то они открывать западный путь в Индию, то сразу после высадки на обнаруженной земле мореплаватели послали к предполагаемому «китайскому хану» двух полиглотов. Один из них, Л. Торрес, уверенно обратился к индейцам… по-арабски и по-халдейски. Последовавшее изумление, вероятно, было достойно немой сцены из «Ревизора».

Вслед за этим на материк хлынули волны переселенцев из Старого Света. Первой взявшаяся за их перевозку Голландская Ост-Индская компания, пытаясь ограничить их многоязычие, обязательным условием перевозки ставила безукоризненное владение голландским. Но очень скоро эта плотина была прорвана. Уже в 1643 году на месте нынешнего Нью-Йорка говорили на 18 языках. Давший такую цифру в своем дневнике некий патер Йогес, несомненно, недоучитывал роль индейских языков. А ведь их было много – достаточно сказать, что уже в наши дни в Оклахома-Сити на 100 тысяч населения приходится <...>^[1] туземных наречий!

Вообще языковая культура американских индейцев была исключительно высокой. Нужды межплеменного общения обслуживала целая палитра любовно обработанных естественных языков и даже дальновидно задуманных полуискусственных наречий. Вся эта свое образная культура могла бы дать колоссальные импульсы мировому многоязычию, но, к сожалению, ее оценили лишь в самое последнее время. А ведь сегодня если сами племена аборигенов и не вымерли, то многие их ценности ушли из народной памяти. В общем, индейские языки заняли место внизу пирамиды языков, определяющей последние два-три века структуру американского многоязычия.

На самом верху пирамиды располагаются языки европейских держав, победивших в колониальном соперничестве. Это английский и французский в Северной Америке, испанский и португальский – в Южной. Середину пирамиды занимают менее престижные европейские языки – итальянский, голландский, уступающие дорогу своим более удачливым родственникам. Ну а внизу – языки переселенцев из Азии и, как мы уже отмечали, индейцев. Структура этой пирамиды, получившей даже особое название – мелтинг-пот (плавильный котел), – в прошлом не раз перемешивалась и до сих пор не устоялась. Начнем снизу: с ростом национального самосознания туземные языки неуклонно развиваются и кое-где делают крупные части территории двуязычными. Примером тому Парагвай, Боливия, Перу, а на севере Аляска. Поднявшись выше, мы обнаруживаем, что очень многие семьи переселенцев пока «не переплавились в котле». Так, если взять всех жителей США, знающих иностранный язык, то не менее 1/4 из них усвоили его в быту от родителей-иммигрантов. Кстати, если родители часто тяготятся таким положением, оно мешает им в поисках работы или жилья, то их дети уже выросли на месте, подобных проблем у них нет, и они, наоборот, остро ощущают тягу к языку предков. Это явление тоже получило свое название – проблема третьего поколения.

Свои проблемы и на самом верху пирамиды. С течением времени американский вариант английского, испанского и других крупнейших языков стал все сильнее отходить от европейского. И если раньше было престижно употреблять традиционные формы, то теперь старушка Европа кажется все старомоднее, ограниченнее. Ведущий английский университет, слывший в старину цитаделью консерватизма, признал дуэль проигранной и выпустил «Оксфордский словарь американо-английского языка». В нем 70 тысяч (!) слов. Нечто похожее происходит и с португальским языком. Чтобы сдержать расхождение между европейским и бразильским его вариантами, с 1931 года проведено уже две реформы правописания, и на подходе третья.