Глава 6

В утреннем мартовском сумраке Цирк на Цветном бульваре казался таким же нахохленным и помрачневшим, как и все окрестные дома; даже фигуры коней на фронтоне выглядели уныло. Детского чувства праздника, которое Матвей испытывал при виде этого здания всегда, даже если только краем глаза замечал его из окна машины, этим утром совсем не было. Да он, правду сказать, и вовсе не заметил, как выглядит здание, которое он обошел вокруг в поисках служебного входа. Смятение переходило в его душе в тревогу, волнение – в лихорадочное напряжение, а нетерпение – в отчаяние.

Он вернулся к действительности, только когда открыл дверь служебного входа и услышал вопрос вахтерши:

– Молодой человек, вам кого?

Тут Матвей наконец сообразил, что не может ответить на этот вопрос, потому что не знает фамилии своей вчерашней знакомой. К счастью, способность соображать вернулась к нему быстро.

– Я девушку ищу, – объяснил он вахтерше. – Зовут Мария, работает ассистенткой фокусника. Кажется, она прямо здесь и живет. Не знаете?

– Марусю? – сразу догадалась вахтерша. – Как же не знаю – конечно, знаю. У Сидорова она живет, у Петра Иваныча.

Матвею показалось, что это был не ответ на обычный его вопрос, а удар под дых; у него потемнело в глазах. Он как-то и забыл, что у нее есть собственная обычная жизнь, что в этой жизни она – не сиянье тревожных глаз, а живая девушка, которая, конечно, вполне может жить с Сидоровым, Ивановым или Петровым.

– А... как ее найти? – с трудом выговорил он.

– Только сюда вызвать, – официальным тоном ответила вахтерша. – Посторонним входить не положено.

Матвей представил, как он вызывает Марусю сюда, как пытается объяснить ей, зачем пришел, под бдительным взглядом вахтерши, или просит выйти с ним на улицу, или выдумывает еще что-нибудь неловкое и неважное... Это было такое странное, такое непривычное ощущение! Ему и в голову никогда не приходило размышлять, что он скажет, когда увидит девушку, которой собирался что-то сказать. Нужные слова всегда находились сами и без затруднений.

– Может, пропустите? – не узнавая интонаций собственного голоса, попросил он. – Я только на два слова.

– Не положено, – каменным голосом повторила вахтерша. – Так-то любой скажет, что к девушке для слов идет. Знаем мы, для чего вы ходите!

– Доброе утро, теть Катя. Что же вы человека обижаете? – вдруг услышал Матвей. – Для слов к девушкам тоже ходят, сам наблюдал примеры.

Обернувшись, он увидел стоящего в дверях мужчину, у ног которого вертелась, поблескивая гладкой шерсткой, маленькая такса.

– Доброго утречка, Максим Юрьевич! Повезло вам, значит, – сказала вахтерша. – А я вот что-то таких и не видала, которые для слов. Они все больше для дел ходят, и девушек-то особо не спрашивают.

Матвей догадался, что мужчина с таксой – это директор цирка Максим Никулин. Не то чтобы он сильно интересовался перипетиями цирковой жизни, да вообще-то и совсем не интересовался, но все-таки, живя в Москве, не мог не знать, что после смерти Юрия Никулина директором Цирка на Цветном бульваре стал его сын. И про то, что Максим Юрьевич любит такс, он читал в какой-то газете.

– У вас паспорт с собой? – спросил Никулин Матвея. – Оставьте на вахте. Сейчас кто-нибудь из наших будет идти, проводит вас, куда вам надо, не переживайте. Только, пожалуйста, в самом деле ненадолго.

«Видок у меня, наверно, тот еще, – подумал Матвей. – Сочувствие у приличных людей вызываю!»

Мысль эта задержалась в его голове не дольше секунды. Ему было совершенно все равно, какой у него вид.

По запутанным цирковым коридорам его провел мальчишка лет четырнадцати. Судя по упругой походке, он был, скорее всего, гимнастом.

– Вот тут. – Мальчишка остановился у одной из многих одинаковых дверей в одном из многих одинаковых коридоров. – Тут Сидоров обитает. Ну, и Маруська с ним.

Это «с ним» показалось Матвею теперь уже не ударом, а болезненным уколом. Наверное, он привык к мысли о том, что она живет с каким-то Сидоровым. А скорее это просто стало для него неважно по сравнению с тем, что он ее увидит – вот сейчас, через минуту.

Мальчишка уже скрылся за поворотом коридора, а Матвей все еще стоял у двери, не решаясь постучать. Черт знает что с ним происходило!

Он поднял тяжелую, словно свинцом налившуюся руку, зачем-то приложил ладонь к двери. Два месяца назад он точно так же коснулся ладонью оконного стекла, которого с обратной стороны касались лучи рождественской звезды. Никакой связи не было между этими двумя жестами, между этими двумя днями, и с чего он об этом подумал?

И вдруг дверь перед ним распахнулась – так широко, как будто это и не дверь была, а прямо вчерашние глаза, которые весь вечер, всю ночь и все сегодняшнее утро стояли у него перед глазами.

– Ой! – воскликнула Маруся. – А мне показалось, за дверью кто-то есть!

– Смотришь, а за дверью никого и нет.

Как только он услышал ее голос, увидел ее перед собою, все тревоги и странности развеялись сразу, как ночная тьма, о которой хотя и знаешь всегда, но, чуть придет утро, перестаешь вспоминать. Он еле сдержал смех, так ему стало легко.

Маруся, наоборот, смотрела на него таким взглядом, каким смотрят разве что на привидение.

– Это... вы?.. – пролепетала она. – А... откуда вы взялись?

Вопрос был такой же смешной, как она сама – с этими ее глазами-свечками, большим детским ртом, лепестками разноцветных приколочек на неровной челке. Матвей наконец засмеялся.

– Так на работу пришел устраиваться.

– Как на работу? – удивленно спросила Маруся. – Кем?

– Шпаги буду глотать. Я же вообще-то маг, ты не знала, что ли? Могу в воздухе раствориться. Прямо сейчас, хочешь?

– Не хочу, – грустно сказала она. – Совсем не хочу.

– Ты почему вчера убежала? – спросил Матвей. – Я тебя обидел?

– Не-а... Просто я... Просто вы не знаете, что я... Вы проходите! – поспешно саму себя оборвав, предложила она и отступила от двери. – Хотите чаю?

– Хочу, – кивнул Матвей. – С мокрым сахаром.

Комната, в которую он вошел вслед за Марусей, напоминала обычную театральную гримерную, примерно такую же, в какую он иногда заходил, если Гонората просила встретить ее после вечернего спектакля. Нет, все-таки не такую же. По привычке мгновенно впечатывать в сознание внешнюю обстановку Матвей сразу заметил, что эта гримерка отличается от театральной. В ней было больше тайны, смеха, грусти и живой неправильности. Как в Марусе.

– Чая вообще-то нет, – сообщила она. – Только розовые лепестки. Я их на клумбе осенью собрала. Думала, вкусные будут, если от роз, а они просто горькие оказались. Их, кроме меня, никто не заваривает.

– Наливай свои лепестки, – махнул рукой Матвей. – Я даже настой верблюжьей колючки пил. На соседней заставе фирменный напиток был, они нас угощали.

– Разве в верблюжьей колючке есть сок? – улыбнулась Маруся. – Я думала, она сухая и невкусная.

– Если на спирту настоять, то очень даже мокрая. И на вкус ничего.

Он вдруг вспомнил, как она сказала, будто бы он знает, от чего в душе летают бабочки. Раньше ему казалось, что он в самом деле это знает, но теперь он ясно понял, что раньше даже не догадывался об этом. Бабочки летали в такт Марусиным легким движениям. Когда она доставала из шкафчика маленький чайник, наливала в него воду, зажигала спиртовку, насыпала в чайник сухие розовые лепестки...

– Вы не обижайтесь, что я вчера так убежала. – Заварив лепестки, Маруся села напротив Матвея за низенький стол и посмотрела ему в глаза своим прямым светящимся взглядом, от которого у него вспыхнула душа. – Я растерялась и побоялась вам сказать...

– Мы, по-моему, на «ты» перешли, – перебил он. – Хоть я и директор школы, но ты же школу, наверное, уже закончила.

– Закончила. Полтора года назад.

Она говорила о себе нехотя, как-то даже с трудом, это было очень заметно. Матвей хотел сказать, что она вовсе не обязана сообщать ему подробности своей биографии, но не успел: телефон разлился громкой трелью в кармане куртки, которую он повесил на стул. Любой звонок был сейчас совершенно некстати, а тем более звонок от незнакомого человека – об этом сообщила выставленная на чужих телефонная мелодия.

Матвей сердито выдернул трубку из кармана. Номер не определился. Это совсем ему не понравилось.

– Слушаю, – сказал он таким тоном, каким правильнее было бы сказать «пошел ты подальше».

– Здрасьте, Матвей Сергеич, – ответил незнакомый голос. – Встретиться бы надо, поговорить.

И по тембру, и по тону этого голоса Матвей сразу понял, что ему предстоит решать очередную проблему. Он догадывался, что как раз она-то и будет следующей после проблемы школьной лицензии, но меньше всего был настроен решать ее именно сейчас.

– Кому надо? – сердито спросил он. – Я ни с кем встречаться не собираюсь.

– Больно много на себя берешь. – Собеседник наконец перешел на «ты» и разрешил своему голосу звучать привычными интонациями. – Типа, крутой, да? А нам чего, ты не хочешь встречаться, мы училок твоих повстречаем. Или ублюдков ваших. Так как?

– Куда подойти? – сказал Матвей.

Дешевые бандитские угрозы не произвели на него впечатления, но он понял, что отложить встречу все-таки не удастся.

– К тачке своей подходи. Пересечемся.

Матвей подошел к окну. Машина, которую он оставил в соседнем дворе, за вереницей цирковых вагончиков, была видна как на ладони. Рядом с машиной неторопливо прохаживался коренастый парень. Второй такой же сидел на детских качелях.

– Извини. – Матвей повернулся к Марусе. – Оказывается, у меня сейчас встреча назначена, я и забыл. У тебя телефон какой-нибудь есть? А то в цирк ваш только по личному распоряжению директора пускают.

– Я куплю телефон, – сказала Маруся. – А пока вы мне свой запишите, и я сегодня же вам обязательно позвоню. А кто вам назначил встречу? – осторожно спросила она.

– По работе, деловые партнеры.

– Но сегодня же воскресенье.

– Ну и что? – очень натурально пожал плечами Матвей. – Они люди занятые, свободная минута редко выдается. Где тебе телефон записать?

Она протянула ему открытую тетрадку, в которой было что-то написано неразборчивым птичьим почерком – конечно, это был ее почерк, он был так же похож на нее, как разноцветные приколки, – и Матвей записал в этой тетрадке свой телефон.

– Только правда позвони, ладно? – сказал он. – А то... – Он осекся – не мог же он сказать ей, что, если она не позвонит сегодня же, то ему и в следующую ночь будут мерещиться ее глаза, и он не сможет ни спать, ни есть; очень смешно прозвучала бы в его устах такая жалоба. – В общем, я жду!

Это он проговорил уже в дверях. И, не глядя больше на Марусю – сейчас ему предстояла встреча, во время которой о ней лучше было забыть, – Матвей вышел в коридор.