X

Назавтра обоз из сорока подвод при двенадцати обозниках выступил из Орловской. Каргин и Лелеков сидели на передней подводе и разговаривали. Трусоватый Лелеков сосал давно потухшую трубку и вполголоса говорил:

— Как бы нам эта поездка боком не вышла. Нарвемся где-нибудь на семеновцев, и порубают нас ко всем чертям. Прямо ума не приложу, что в таком разе делать.

— Руки подымать, вот что. Это самое верное дело.

— Верное-то верное, — согласился Лелеков, — а лучше, если бы не пришлось этого делать.

— Ты не об этом печалься. Закавыка у нас с тобой в другом. Есть у нас с тобой в обозе такие сухари, которые нам лучше не привозить на фронт, — и Каргин рассказал ему о проделке Сергея Ильича, Платона и Архипа.

В тот же день, когда переезжали вброд Среднюю Борзю, Лелеков умудрился вытащить чеку из задней оси той телеги, на которой лежали чепаловские мешки. В воде колесо слетело, телега накренилась и зачерпнула полный облук воды. Но расторопные обозники бросились в воду и живо вытащили телегу на берег, так что сухари почти не пострадали. Но на одном из ночлегов Каргин и Лелеков добились своего. Ночью начался бурный ливень. Обозники крепко спали в избе и ничего не слыхали. А утром оказалось, что все с той же телеги сорвало ветром брезент и все сухари на ней превратились в кашу. Обругав ни в чем не повинного хозяина телеги, Каргин составил в присутствии поселкового председателя акт о порче тридцати пудов сухарей, спрятал акт в бумажник, и обоз двинулся дальше.

На четвертые сутки к вечеру благополучно прибыли в один из степных казачьих караулов, где находилось интендантство Восточной группы войск Даурского фронта. Здесь для сопровождения обоза был назначен взвод пеших красногвардейцев, и, переночевав в карауле, обоз направился в расположение Коп-Зор-Газа, занимавшего позиции в приаргунской степи.

Обозники и красногвардейцы, сидя в телегах, оживленно беседовали между собой. Дорога шла в широкой, голубой от молодых острецов долине, окаймленной пологими увалами. К Каргину подсел пожилой, добродушный красногвардеец, оказавшийся приискателем из Газимурского Завода. От него Каргин узнал, что семеновские кавалерийские разъезды часто гуляют по тылам красных, так как в степи сплошной линии фронта нет. Красногвардейские отряды расположены только там, где есть вода, а таких мест под Даурией мало. На вопрос Каргина, много ли у Семенова войск, красногвардеец сказал:

— Да порядочно. Только все больше нерусские. Сам он служит японцам, а ему за японские деньги служат монголы, китайцы и всякие другие народы. Везде у него японские инструкторы.

— А кто же из них крепче дерется?

— Офицерские роты, говорят. Только на нашем участке их нет. Здесь нам больше всего надоедают баргуты и чахары. Умеют они как из-под земли появляться, когда их совсем и не ждешь. Живьем никого не берут, всем кишки на пики мотают…

В полдень на знойных песчаных увалах справа появились всадники. Было их человек тридцать. Красногвардейцы попрыгали с телег и приготовились к обороне. Обозники, привернув покрепче лошадей, полезли кто под телегу, кто в траву или в какую-нибудь промоину. Но всадники, постояв две-три минуты, скрылись из виду, и охрана решила, что это был свой разъезд. Командир взвода вытер потное рябое лицо, закурил китайскую сигарету и скомандовал:

— Поехали! — И сам подсел на телегу к Лелекову, который оказался на этот раз в голове обоза.

Примерно через час, когда все окончательно успокоились, неожиданно из-за таких же плоских и голых увалов, что и раньше, вылетела кавалерийская лава и понеслась на обоз. Серебряными искрами сверкали на ярком полуденном солнце клинки над головами бешено мчавшихся всадников. Обоз в беспорядке сгрудился, обозники снова полезли под телеги, а некоторые побежали кому куда любо. Красногвардейцы же открыли торопливую, беспорядочную стрельбу.

Лава быстро приближалась. Многие обозники, видя, что бежать в степи некуда, подняли руки, но красногвардейцы продолжали стрелять. Каргин тоже хотел было поднять руки, но тут пришла ему в голову страшная мысль: а что, если это не белые казаки, а баргуты или чахары? Они ведь не будут разбираться, кто обозник, а кто красногвардеец. Похолодев и содрогнувшись, Каргин с минуту мучительно размышлял. Решив, что лучше всего приготовиться на всякий случай постоять за себя, он вскочил в свою телегу и положил под ноги увесистый березовый кол, который служил ему в дороге таганом.

Уже стали слышны буйное гиканье и тяжелый топот атакующих. Огонь красногвардейцев почти не причинял им вреда. А в следующую минуту Каргин разглядел, что это были баргуты. И тогда он крикнул стоявшему у своей подводы с поднятыми руками Лелекову, чтобы он лез под телегу, а сам схватился за кол.

Первым подскакал к обозу баргут в красном халате на белом горячем коне. Словно играючи, махнул он своей кривой шашкой, и обезглавленный Лелеков упал в траву. Каргин, обливаясь холодным потом, поднял над собою кол. А в следующее мгновение баргут налетел на него. Страшным ударом вышиб его Каргин из седла и схватился левой рукой за повод его коня. Бросив кол, прыгнул в седло, нагнулся, как в лихой джигитовке, до самой земли, и баргутская шашка очутилась у него в руке. «Ну, теперь я дешево им не дамся», — опалила его сознание радостная мысль, и он повернул коня навстречу баргутам. Конь вздыбился и яростно устремился вперед. Первого всадника Каргин смял конем, второго развалил наотмашь шашкой.

И баргуты, увидев, что имеют дело с опытным противником, навалились на него чуть ли не взводом. Но в этой давке они только мешали друг другу. Каргин вертелся в седле, как ловкий и сильный волк, окруженный собаками, отбиваясь и нанося удары. Тогда баргуты стали рвать с себя винтовки. Но он, вздыбив лихого коня, разорвал их кольцо и снова понесся вдоль обоза, рубя направо и налево.