Глава 15

Она открыла глаза и тотчас снова закрыла, свет был слишком яркий, но за это мгновение Элен успела увидеть, что она в маленькой белой комнате вроде больничного бокса, а над ней склонилась огромная женщина тоже в белом, как сестра милосердия.

Женщина сказала сиплым усталым голосом:

— Она как будто продрала глаза. Дай ей еще глоток виски.

— Если она уже надрызгалась, зачем ты хочешь добавить ей еще, Белла?

— Заткнись и делай, что я сказала. Ничто не поднимет перебравшего, кроме запаха выпивки. Дай сюда бутылку, Молли.

— О'кей.

— Теперь подержи ее голову, пока я налью. Ха-ха-ха, это как будто чай на приеме в обществе, а? Мадам Белла налила.

Мисс Кларво пыталась протестовать. Она не хотела виски, оно обжигало рот, как кислота. Она отвернула голову и начала кричать, но чья-то рука зажала ей рот.

— Ты же не хочешь скандала, милая, — мягко сказала женщина по имени Белла. — Может, тебе что-то кажется? Может, вокруг тебя снуют маленькие зверьки, а? Выпей глоток-другой, и они уйдут.

— Нет, нет! Я не хочу…

— В чем дело, милочка? Скажи Белле. Белле все рассказывают о своих горестях. Может, у тебя на горбу сидит обезьяна, а, милочка?

Мисс Кларво покачала головой. Она не понимала, о чем говорит эта женщина. Не было обезьяны у нее на плечах, и маленькие зверьки вокруг не бегали.

— Скажи Белле, дорогая.

— Мне не о чем рассказывать, — сказала мисс Кларво глухим голосом в мясистую ладонь женщины. — Я ничего не знаю. Отпустите меня.

— Конечно, дорогая, если только ты не будешь орать. Приходит к нам мужчина после тяжелой работы в конторе, и ему нужен приятный легкий массаж, а на кой черт ему женский крик, он действует на нервы.

Клиенты. Массаж. Значит, это не больница и эта женщина — не сестра милосердия.

— Ты будешь хорошо себя вести? Обещай Белле.

— Да, обещаю.

Мисс Кларво открыла глаза. Она лежала на топчане, а в ногах возле него стояла очень хорошенькая светловолосая девушка, немного прыщавая, с бутылкой виски в руке. Другая женщина, Белла, была неимоверно толстой; телеса ее тряслись при малейшем движении, подбородок тонул в жировых складках смуглой шеи. Только глаза ее казались нормальными, отчаянные глаза, которые видели так много, а поняли так мало.

Даже от простого разговора у нее возникала одышка, и, отняв руку от губ мисс Кларво, она прижала ее к сердцу, как бы желая удостовериться, что оно все еще бьется.

— Из хорошего материала у нее пальто, — сказала молодая блондинка. — Тут написано, что оно из Шотландии, посмотри на ярлык.

— Ты можешь вернуться к работе, Молли.

— У меня на сегодня нет больше вызовов.

— Тогда ступай домой.

— А если она снова начнет брыкаться?

— Я с ней справлюсь, — сказала женщина. — Белла с кем хочешь поладит. Белла знает, кому чего надо. Белла все понимает.

— Ах вон оно что, — сказала девушка, с презрительной улыбкой. — Что ж, получай ее. Я-то люблю нормальных.

— Заткнись, милочка.

— Я все думаю: а что особенного в материале, привезенном из Шотландии?

— Уваливай, дорогая, и закрой дверь с той стороны.

Блондинка ушла и закрыла за собой дверь. Мисс Кларво прижала подушечки пальцев к глазам. Она никак не могла понять, о чем эти две женщины говорили, их слова казались ей бессмысленными. У нее кружилась голова, ее мутило, а в голове пульсировала боль за левым ухом, будто кто-то ударил ее в это место.

— Голова, — сказала она. — Голова болит.

— У нее все еще болит голова. Вы только послушайте. Конечно, у тебя болит голова, милая. Ты прикончила бутылку.

— Нет. Я не пью… никогда.

— От тебя несло спиртным, когда я нашла тебя, окоченевшую, у моего порога. Я провожала одного из наших постоянных клиентов, который зашел подлечиться, и, когда открыла дверь, увидела, что ты лежишь у порога. Замерзшая. Совсем окоченевшая.

— Это невозможно. Я не пью.

— А только время от времени прополаскиваешь рот, да? — Толстуха засмеялась, затряслось все ее тело: подбородок, губы, живот, груди. Кончив смеяться, отерла пот с лица и шеи носовым платком. — Это моя беда. Я слишком веселая. Слишком много смеюсь. И от смеха потею. О, как я потею, милочка, просто не по-человечески потеет бедная Белла. Как насчет еще глоточка виски, дорогая?

— Нет. Нет! — Мисс Кларво попыталась встать, потеряла равновесие и рухнула на пол. — Я должна… должна попасть домой… Они ждут меня.

Толстуха взяла мисс Кларво под мышки и помогла ей встать на ноги:

— Кто тебя ждет, дорогуша?

— Я… я не знаю.

— Ну, если ты не знаешь, значит, спешить незачем, верно? Приляг на минутку, Белла сделает так, что тебе будет получше.

— Нет, нет. — Толстая женщина горячо дышала ей в шею анисовым перегаром. — Я должна… Они ждут меня. — Кто-то ждет ее, она это знала, но не могла вспомнить кто. Лица смазывались, расплывались в ее памяти, люди были как тени, места тоже все перемешались. Она прислонилась к стене и сказала слабым голосом: — Можно немного воды?

— Конечно, милочка.

Женщина принесла воды в бумажном стаканчике и стала смотреть, как мисс Кларво пьет.

— Тебе получше, дорогая?

— Да.

— У тебя пальто запачкано. Давай я его почищу.

— Нет. Нет. — Она плотно запахнула полы пальто.

— Ах, ты из стеснительных. Белла знает. Белла много-много лет занимается своим ремеслом. Со мной не надо стесняться. Сюда приходят многие дамы. Все, что им нужно, — это чуточку тепла. В этом нет ничего плохого, верно?

— Я не понимаю.

— От кого ты узнала мое имя?

— Я не узнавала. Я не знаю вашего имени.

Толстуха стояла очень спокойно. Ее заплывшие жиром глаза были безжизненные и красные, как виноградины.

— Как ты нашла мой дом?

— Я не искала. Не искала никакого…

— Не рассказывай мне сказки, милочка. Белла не любит сказок, она может и рассердиться. Кто назвал тебе мое имя?

— Никто.

— Значит, тебя привел сюда счастливый случай, так? Это верно, дорогуша?

— Я не помню, — прошептала мисс Кларво. — Не могу вспомнить… Эвелин…

— Это так тебя зовут, милая? Эвелин?

— Нет. Нет! Я была… была с Эвелин. Она привела меня сюда. — Мисс Кларво помедлила, прикрывая руками дрожащие губы.

— Что она тебе сказала, дорогая?

— Она сказала, что здесь мое место.

Толстуха кивнула, улыбнулась и потерла подбородок.

— Разумная девица эта самая Эвелин, сообразительная.

— Я не понимаю, что она хотела этим сказать.

— И не надо, милочка. Ну, ложись и отдохни немного, а Белла кое-что тебе покажет.

— Что именно?

— Как быть счастливой, дорогая. Как быть совсем счастливой. Мужчины — свиньи. Ничего не понимают, ни о чем не заботятся. Белла не такая. Белла знает. Дай я сниму с тебя пальто. Какие у тебя красивые лодыжки. У меня они тоже были соблазнительные в добрые старые времена. А теперь я ем. Я ем и ем, потому что никто меня не любит, Белла стала толстой, как слониха, но она знает всякие штучки. Дай мне твое милое пальтишко, милая.

Мисс Кларво стояла, окаменев от ужаса.

— Я тебе противна, да, милочка? Неважно. Все сначала это говорят, но потом поют уже другие песни. Белла делает их такими счастливыми. Белла и тебя сделает ну такой счастливой, что ты захочешь приходить еще, еще и еще.

— Не приближайтесь ко мне!

— Не стесняйся, дорогая. Белла знает свое дело, Белла будет нежной-нежной.

— Вы — чудовищная старая квашня, — сказала мисс Кларво и устремилась к двери.

Но толстуха ее опередила. Она прислонилась к двери спиной и скрестила руки на необъятной груди.

— Белла не любит, когда ее обзывают, милочка. Она тогда сердится.

— Если вы не выпустите меня отсюда, я буду кричать, кричать до тех пор, пока не явится полиция.

Белла несколько мгновений постояла спокойно, потом с горечью сказала:

— Пожалуй, с тебя станется; ты самая противная из девок, каких я видела. Так вот твоя благодарность за то, что я подобрала тебя, ухаживала за тобой, поила прекрасным виски, говорила тебе приятные вещи, врала, конечно, твои паршивые лодыжки — как тростинки…

— Откройте мне дверь.

Белла не открыла дверь, но отступила в сторону, бормоча как будто про себя:

— Чего только я не делаю для людей, а они чем мне платят? Ругательными словами и косыми взглядами. Белла добра. Может, она и растолстела, как слониха, но она добра, ей хочется время от времени хоть немного благодарности. Паршивый это мир, в нем благодарности ни на грош. Уходи, паршивая девчонка, уходи. Пока Белла не осерчала. Пошла вон, вон!..

Но паршивой девчонки уже и след простыл, Белла говорила стенам пустой комнаты. Она тяжело плюхнулась на топчан и поднесла руку к сердцу. Оно все еще билось, трепетало, точно птичка, зажатая складками жира.

— Нет в людях доброты, черт бы их побрал, — сказала Белла.