Глава 15

Я взяла с деревянного подносика скрученное горячее влажное полотенце. И развернула его медленно, поднося к лицу, и аккуратно, чтобы не смазать косметику, коснулась им лба, а потом щек — и, чуть опустив ворот водолазки, приложила его к шее, сначала спереди, затем сзади. И только потом тщательно протерла им руки, ощущая, что посвежела сразу и усталость ушла куда-то.

Я уронила высохший и похолодевший кусок ткани — отдавший мне все свое тепло и влажность — обратно на подносик. Придвигая к себе небольшой керамический чайник — жутко простой на вид, но необычайно тонкий, если присмотреться и проникнуться его красотой. И наклонила его над чашкой — густо-синей, как и чайник, с белыми разводами и специальными вмятинами в боках, чтобы удобнее было брать в руку. А потом вдохнула на первый взгляд абсолютно невыразительный, но фантастически насыщенный запах бледного чая. И сделала первый глоток, наслаждаясь его вкусом.

Мне всегда нравились японские рестораны-увы, слишком дорогие, чтобы ходить в них самой. Но мне не хотелось сейчас об этом думать. Зато хотелось наслаждаться чаем — и предвкушать настоящий японский обед. И я сидела, попивая чай крошечными глоточками, любуясь его ароматной прозрачностью, и даже не обращала внимания на взгляды официантки — той самой, которая принесла мне чай.

Видимо, ей уже сообщили, к кому я пришла, — я мэтру сказала, что у меня тут встреча с господином Кисиным, и он, переменившись в лице, лично меня проводил, передав из рук в руки этой самой девице в японском кимоно. Вот она и думала, кто я, собственно, такая — на бизнесменшу, приехавшую к господину Кисину за помощью либо с очередным платежом, я вряд ли похожа, значит, или любовница очередная, либо… Вот тут она, видимо, терялась — хотя, судя по частоте да почти по неотрывности взгляда, вопрос ее беспокоил.

Тут было уютно — и вполне в японском стиле. Деревянные столы и стулья, разумеется, японская посуда, гравюры на стенах. Хотя и европеизировано — потому что японцы едят, сидя на специальных подушках со спинками или без оных. И столы очень низкие, и стоят, как правило, над сделанным в полу углублением — чтобы ноги туда спускать, если затекут от сидения. Я в этом деле спец, я в свое время часто по японским ресторанам ходила и ела именно в этих самых татами-рум, где все по-настоящему, по-японски. Ходила с тем самым человеком, которого ждала сейчас. Только в этом заведении не была — видно, оно открылось недавно.

— Посмотрите меню? — Официантка, видно, уставшая гадать впустую, приблизилась наконец, кладя передо мной красную кожаную папку, украшенную иероглифами. Но я мотнула головой — у меня был аппетит, однако заказывать в отсутствие того, кто меня сюда пригласил, было бы невежливо, а платить за саму себя я была не готова.

— За счет заведения. — Она словно догадалась, о чем я думаю. — Наш директор распорядился — раз вы гость господина Кисина…

— Нет, спасибо, — произнесла вежливо, думая про себя, что у меня тоже есть к ней вопрос — японка она или нет?

По разрезу глаз и типу лица похожа — зато говорит по-русски достаточно чисто. — Я подожду…

Она поклонилась коротко, отходя — оставляя меня в одиночестве. Тут было достаточно пусто — если не считать компании из двух молодых людей и девицы, сидевших через три столика от меня, — видно, японские рестораны не по карману не только мне. А значит, я могла спокойно понаслаждаться чаем и подвести итог своего расследования. Заглохшего окончательно и бесповоротно.

Я плохо представляла себе, что еще могу узнать, — ну разве что кто именно его убил, хотя это было нереально. А так я знала уже все — и не сомневалась, что материал получится читабельный, а шеф будет сыпать комплиментами. Но тем не менее сказать себе, что все кончено, и сесть за компьютер я не могла — хотя, кажется, все ходы уже были сделаны. В том числе и глупые и ничего не дающие — типа похода в банк. И наверное, типа сегодняшней встречи — которая еще не началась, но в любом случае не могла по определению окончиться результативно. Хотя…

«Даже если ничего не узнаю — по крайней мере вкусно поем. И с приятным человеком пообщаюсь», — сказала себе, усмехнувшись при мысли о том, что того господина, которого я жду, приятным человеком назвали бы немногие. То есть, конечно, он мог понравиться женщине, которая любит настоящих мужчин, сильных, жестких, с грубыми, резкими лицами. Но у мужчины вряд ли мог вызвать симпатию — скорее страх. Даже у того, кто его совсем не знает.

И это при том, что тот, кого раньше все звали Вадькой Кисой, тот, кто не вылезал из спортзала, ездил на метро, а потом на древнем японском джипе и не носил ничего, кроме спортивного костюма, давно превратился в солидного и респектабельного Вадима Михайловича Кисина. Облачающегося исключительно в дорогие костюмы, разъезжающего на ослепительно белом «пятисотом» «мерседесе» в сопровождении минимум двух джипов охраны, являющегося совладельцем ряда казино и ресторанов. И по совместительству уважаемым криминальным авторитетом — и главой собственной бригады, имеющей в славном городе Москве достаточно крепкие позиции, — известным среди братвы как Вадюха Кот.

Мы в последнее время общались нечасто — но мне казалось до сих пор, что он жалеет о тех временах, когда был просто каратистом, свихнувшимся на своем карате. Не вылезающим почти из зала, неспособным говорить ни о чем другом — и не желающим ничего делать кроме как тренироваться. Целый день и в любой ситуации. В зале, в метро, дома — где угодно. В зале он долбил мешки и спарринговал, дома отрабатывал технику, на улице и в транспорте без устали мял в руках теннисный мячик. И производил впечатление натурального безумца.

Впервые я увидела его семь лет назад — в 91-м. Карате, долго бывшее под запретом, совсем недавно разрешили, и интерес к нему был огромный — даже Ленька Вайнберг, интересовавшийся исключительно футболом и хоккеем, решил отдать дань моде и поручил мне сходить на турнир по какому-то сверхжесткому стилю с жутко сложным названием. Мол, звонили, приглашали, рассказывали, что стиль контактный, нокдаунов и нокаутов куча, так что соревнования захватывающие и есть на что посмотреть и о чем написать. Вот ты, мол, и сходи — и фотографа возьми, на спортвыпуск крупный снимок каратистов дадим для разнообразия, а то все футбол и футбол.

Я, признаться, спорта была чужда — хотя и работала в спортивном отделе.

В голах, очках и секундах я не разбиралась, мне это было неинтересно — я о людях писала. А делать репортаж с соревнований по виду спорта, которого я вообще не знаю, желания не было никакого. Так что я хотела сказать Леньке, что это не мой профиль, пусть кого-нибудь другого пошлет, все-таки, кроме меня, еще два сотрудника в отделе есть, — но не стала, справедливо рассудив, что там наверняка будет кто-то интересный, кого я потом раскручу на большое интервью.

Обрадовались мне, помню, жутко — стоило только продемонстрировать на входе удостоверение и поинтересоваться, где мне найти самого главного, как меня к нему тут же проводили, усадили за стол для почетных гостей и сразу начали закармливать информацией. Так интенсивно, что я даже бои не смотрела-и слушала главного в этом стиле, президента федерации. Рассказывавшего мне и про то, как он получал черный пояс в Японии, и как тренировал под угрозой ареста в годы гонений на карате, и про то, что стиль его, разумеется, самый лучший из всех стилей, а он соответственно самая важная фигура во всем каратистском мире. И работал диктофон, неспешно мотая пленку, а я слушала с интересом всякие японские предания и легенды, истории про великих мастеров и их сверхъестественные способности — и уже предвкушала, какое классное интервью у меня получится.

Мне не слишком нравился мой собеседник — он был вежлив, умен и говорил красиво, но, на мой взгляд, чересчур выпячивал свое "я" и наверняка стал бы настаивать на том, чтобы пополнее раскрыть в интервью его биографию. И — что самое главное — он совсем не похож был на того человека, о котором рассказывал.

Он словно о ком-то другом повествовал — или излагал придуманную историю, потому что не мог он быть ее героем, не вязался его образ сытого, ленивого мужика с тем подвижником и фанатиком, коим он представал в рассказе. Но больше я здесь никого не знала — и потому выходило, что самый интересный и достойный собеседник и есть он.

А потом я отвлеклась — он слишком долго перечислял собственные заслуги, этот совершенно неспортивного вида человек с внушительным брюшком — и уткнулась взглядом в одну из площадок, на которых шли бои. И в буквальном смысле раскрыла рот — увидев, как невысокий парень ударом ногой в голову опрокинул на пол здоровенного детину.

Дело было даже не в том, что я такого не видела никогда и не представляла, что так бывает, — просто это было потрясающе эффектно. И удар, и падение соперника, и то, как победитель выглядел до удара и после — спокойно, уверенно, словно знал, что выиграет, не может не выиграть. И что-то еще в нем было — что-то внутреннее, что-то, чего я не могла объяснить. Какая-то аура, которая от него исходила и его окружала.

— А это… Вот этот, который выиграл, — он кто? — произнесла, не сводя глаз с того, кто помогал побежденному детине подняться. — С ним побеседовать можно?

— Этот… — Мой собеседник, кажется, был недоволен, что я его перебила, в то время как он увлеченно повествовал о себе любимом. — Это Кисин Вадим, москвич, — у меня тренируется. А что вам с ним беседовать — он вообще парень со странностями, да и позаслуженней люди у нас есть. Я вам лучше сам все расскажу — лучше меня кто расскажет?

Но я его уже не слушала. Потому что поняла, кто именно мне нужен. И пусть Вадька, как он представился, оказался куда более косноязычным и зажатым, чем его большой, так сказать, босс, пусть он испытывал дискомфорт от того, что давал интервью впервые в жизни, и некстати хохотал или, наоборот, ни с того ни с сего погружался в раздумья, — это было нестрашно. И слушать о том, как он набивает кулаки о мешок, наполненный свинцовой дробью, как закаля-.ет тело и внутренние органы, прося товарищей по секции ломать об него доски, как накатывает бревном голени, на которых уже не растут волосы, было куда интереснее, чем внимать гладким рассказам его якобы тренера. Который, как быстро выяснилось, таковым не являлся.

Мы сидели в каком-то крошечном барчике — он пил сок, а я кофе, и я смотрела на него, невысокого широкоплечего парня с грубым лицом, которое казалось мне привлекательным. И с неподдельным интересом слушала, как он увлекся карате еще в начале восьмидесятых, как раз перед запретом, как потом несколько лет тренировался в одиночку, по книге японского мастера, купленной у кого-то за бешеные деньги. Как ел только рис и рыбу, щедро поливая все это соевым соусом, и пил только зеленый чай, и спал на полу, и учил японский по разговорнику. Как несколько раз ломал костяшки кулака, пытаясь разбивать доски, — жуткие, огромные костяшки, сразу притягивавшие взгляд, — зато сейчас является обладателем рекорда федерации по разбиванию. Как отжимается по сто раз в день и минимум полчаса качает пресс. Как на спор провел тридцать тренировочных поединков подряд, причем соперники менялись, а вдобавок он просил их работать в полную силу, — и последние пять боев уже ничего не соображал и думал только о том, как бы не упасть.

Это было так ново, так необычно, так интересно, что даже я, достаточно равнодушная ко всему — как правило, после того, как материал был написан и сдан, тема переставала меня интересовать, — загорелась. И, изменив своим привычкам, сделала о нем несколько статей для разных изданий — и даже после их выхода продолжала с ним встречаться, потому что мне хотелось знать еще больше.

И даже чуть сама не начала тренироваться — однако первого урока, данного мне прямо на дому, с меня хватило. Я поняла — без особого сожаления, впрочем, — что слишком ленива и самоистязания не для меня.

Наверное, года два с лишним мы общались достаточно плотно — регулярно созванивались, и hi все соревнования я приходила, и он меня приглашал часто го в бар, то в кафе, то в ресторан китайский, который ему предложили охранять и в котором, помимо оплаты денежной, бесплатно кормили. И когда он, выиграв чемпионат России и получив черный пояс, открыл свой собственный клуб, лично я ему сделала рекламу. Бесплатную, разумеется.

А потом он пропал — как-то в один момент, сразу и бесследно. А я, несколько раз безрезультатно набрав его телефонный номер — он один жил в крошечной однокомнатной квартирке, — даже не удосужилась съездить в зал и поинтересоваться, куда он, собственно, делся. Решив, что, если ему надо, он позвонит мне сам.

И он позвонил — правда, еще через три года. Которые, как оказалось, провел в тюрьме, куда попал за вымогательство — заключавшееся в том, что один знакомый попросил его помочь вернуть долг. А на квартире у должника их ждали милиционеры в гражданском, двое из которых в результате задержания оказались в больнице, а остальные спаслись только потому, что один из них, догадавшийся, что в больнице окажутся все, выхватил пистолет и всадил в Кисина две пули в упор. Не убив — но остановив.

Естественно, позже выяснилось, что милиционерам были обещаны неплохие деньги и находились они там во внерабочее время и по личной, так сказать, инициативе — так что вместо внушительного срока он отделался двумя с половиной годами тюрьмы. Потому что когда дело наконец дошло до суда, ему дали ровно столько, сколько он уже отсидел — за превышение пределов необходимой самообороны, — чтобы не вышло, что сидел он ни за что. И тут же отпустили.

Насчет тюрьмы я догадалась сама — он на вопрос, куда пропал, просто отшутился, сказав что-то вроде того, что ездил на заработки. Это было похоже на правду — он был куда лучше одет, чем три года назад, и пригласил меня в хороший ресторан, и приехал туда на старенькой, но «БМВ». Но вот наколка на пальце его выдала — наколка, которую он позже свел каким-то образом. Но которая в тот день заставила меня заметить, что, насколько мне известно, в тех местах, где он был, платят совсем не много. И услышать наконец всю правду — точнее, малую ее часть.

Не знаю, с кем он уж там скорешился в тюрьме — но этот кто-то все эти два с половиной года оплачивал адвоката и свое собственное расследование, этот кто-то его приблизил и поднял, так что вышел он уже в авторитете. И с новой профессией — бандит. Может, потому и отказался от статьи, которую я предложила написать, — о его злоключениях. Сказал, что все равно все позади уже — а правда никому не нужна.

В зал он по-прежнему ездил регулярно — но уже не пропадал в нем целыми днями, занимаясь несколько иными делами. К которым, видимо, у него были не меньшие способности, чем к карате, — потому он и поднялся так быстро и круто.

О том, какой вес он имеет в криминальном мире, я, в общем, случайно узнала. Где-то через полгода после того, как он объявился — конец 96-го был, слякотная и мерзкая зима, так хорошо мне запомнившаяся, — попав на ровном месте в идиотскую и очень неприятную ситуацию. Я тогда достаточно безобидный материал написала про одного деятеля — молодого махинатора, влезшего в доверие к артистической тусовке и кинувшего пяток — десяток кино-и театральных звезд на приличные деньги.

Не помню уж, чем он их там собирался обеспечить — то ли иномарками по заграничным ценам и безо всякой растаможки, то ли необычайно дешевыми квартирами в элитном доме, к строительству которого не имел никакого отношения, то ли почти бесплатными дачами по соседству с президентской. Но в любом случае на него подали в суд, так что история уже, так или иначе, получила огласку — и моя статья ничего для него не меняла. Разве что ославила на всю страну.

А он обиделся. Сначала главному звонил и требовал опровержения, ссылался на якобы имеющихся влиятельных знакомых, способных закрыть газету, — а когда не вышло ничего, потому что Сережа угроз не любил и связями был куда богаче, начал звонить мне, каким-то образом узнав домашний телефон. Предлагая заплатить за новую статью, в которой я выставлю его честным бизнесменом, а тех, кого он кинул, — жадными до халявы и неблагодарными тварями.

А потом начались угрозы — не от него уже, от каких-то уродов, звонивших мне и предлагавших сделать то, что велят. Но так как я все это проходила не раз, то страха никакого не было — а когда звонки не утихли и через неделю, сказала звонившему четко и ясно, что записываю все разговоры и если он объявится еще раз, я посвящу его хозяину новую статью, после которой ему станет куда хуже, чем сейчас.

Звонков и вправду больше не было — зато дней через пять я, выйдя из дома, обнаружила что у моего «фольксвагена» выбиты все стекла и проколоты все шины. Я в жутком шоке была — но почему-то с той историей это не связала, подумав, что это пьянь какая-нибудь развлекалась. А еще через три дня произошло то, чего я уж никак не ждала.

Совершенно неожиданно произошло, утром, я только из дома вышла, направляясь на работу. Грустно посмотрела на то место, где еще совсем недавно стоял мой «гольф», я, наведавшись в шиномонтаж и вставив стекла, его от греха подальше отогнала на платную стоянку, где он скучал без меня, — и пошла сквозь двор. Не сразу заметив в самом его конце, у выхода на улицу, старенькую иномарку, в которой копались какие-то парни. И даже не сообразив, что происходит, когда, поравнявшись с ними, почувствовала, как меня дернули за руку — а в следующую минуту обнаружила, что сижу в салоне двинувшейся с места машины.

Такое точно было в первый раз — и мне повезло, что я просто не успела испугаться, иначе это и вправду кончилось бы печально. Потому что они как шакалы были, эти трое молодых быков, — и увидь они страх, они бы меня постарались раздавить. А так я плохо достаточно соображала, когда обнаружила, что сижу в салоне, зажатая между двумя уродами — естественно, молодыми, естественно, накачанными, естественно, коротко стриженными и облаченными в кожаные куртки с меховыми воротниками. Плюс пустые глаза и мат через слово.

Классика жанра, так сказать. Типичное рядовое бычье, отмороженное, как говорится, на всю голову.

Испугайся я, они хотя бы одну свою угрозу в исполнение привели. А обещали мне много чего — отвезти на квартиру и изнасиловать, порезать лицо, затолкать в разные отверстия пустые бутылки. Не знаю, было ли у них чем меня насиловать — до этого не дошло, к счастью, хотя руками меня похватали вдоволь, хорошо еще, что я юбок не ношу. А вот нож мне демонстрировали, даже по лицу им проводили и чудом не выкололи глаз, когда машина затормозила резко.

Во мне нет ничего геройского и никогда не было — я просто не могла понять, что происходит, веря, что меня с кем-то спутали и сейчас отпустят, как только я покажу удостоверение. А когда поняла наконец, кто их послал, — они, идиоты, этого и не скрывали, просто выражались очень бессвязно, вот я и не поняла сразу, — пугаться было поздно, я ведь уже сидела там, и слушала все это, и нож видела. И я только кивала тупо, когда мне говорили, что моя статья, которая вышла, нанесла финансовый ущерб одному хорошему человеку, так что я попала на большие деньги и мне придется переписать на них квартиру. А если этого не хватит, то меня продадут, кавказцам в рабство — тем блондинки нравятся — и я буду отрабатывать долг в койке. А если скажу кому-то хоть слово, то меня убьют просто, для начала со мной позабавившись.

И единственный для меня выход из ситуации — это в течение недели написать другой материал, в котором пострадавший от меня будет выведен как крайне положительный персонаж. И тогда, может быть, меня простят. Но если через неделю статьи не будет, меня ставят на счетчик и вдобавок будут иметь каждый день всем кагалом. А если ее не будет через две…

Все длилось достаточно недолго — минут двадцать, я думаю. Потому что высадили меня в районе «Белорусской» — от моего дома каких-то пять минут езды.

Но день был будний, пробки кругом, и, видно, им не хотелось торчать со мной в машине в этих пробках — вот и высадили, не доехав до Тверской. Живи я где-нибудь на окраине, да даже на Ленинском или Кутузовском, где движение посвободнее, возможно, все кончилось бы для меня хуже и меня таки отвезли бы куда-нибудь, дабы преподать первый урок, — а тут просто высадили. Сказав, что через неделю мы поговорим по-другому.

Они все еще торчали в пробке, проползая по метру в минуту, а я стояла на тротуаре и смотрела им вслед. Все еще не веря, что это произошло со мной — со мной, великим журналистом, спецкорреспондентом популярнейшей газеты. Я о таких людях писала, с которыми этот мошенник рядом не стоял, — и писала похуже, чем о нем, и ничего, максимум намеками на возможные последствия дело ограничивалось. А тут, на пустом, можно сказать, месте, в абсолютно стандартной ситуации, от которой и не ждала-то ничего, — и на тебе.

Только когда потрепанный темно-синий «опель» скрылся из виду, меня передернуло всю — сильно так, словно ток под огромным напряжением через меня пропустили. Все, что накопилось за время, так сказать, общения с этими уродами, выплеснулось сразу — и так меня тряхнуло, что проходивший мимо мужик отшатнулся даже. Может, подумав, что я припадочная. По крайней мере лицо у меня, наверное, было такое, что можно было испугаться. А потом я развернулась и медленно пошла обратно, в сторону дома, тупо глядя под ноги, с трудом удерживая в дрожавших пальцах сигарету.

О статье, опровергающей предыдущий мой материал и воспевающей этого придурка, даже не стоило думать — я бы не написала ее, во-первых, и никто бы не стал ее печатать, во-вторых. Писать о том, что мне угрожают, равно как и обращаться в милицию, не имело смысла — я не могла доказать, что угрозы исходят именно от этого юного махинатора, и не сомневалась, что милиция меня не защитит, а эти уроды вполне способны привести свои угрозы в исполнение, это по ним было видно. И то, что ровно через неделю они снова ко мне наведаются и мне будет грозить как минимум групповое изнасилование, — это тоже было очевидно.

У меня такое было ощущение странное — наверное, как у боксера, который выступает давно и успешно, носит чемпионский пояс и не сомневается в своих силах и вдруг получает от заурядного соперника удар ногой в пах, который никто, кроме него, не замечает. Я ведь тоже привыкла играть по правилам, и никогда их не нарушала сама, и решила давно, что этого не сделают и другие, и вдруг вера моя разлетелась на мелкие кусочки. Потому что казавшиеся мне незыблемыми законы походя нарушил один ублюдок, пославший ко мне отморозков.

Это настолько ново было, настолько неожиданно, что я не знала даже, что мне делать. И брела в сторону дома по Промозглой, слякотной улице, наступая в лужи и не замечая, что ноги уже промокли, а красивые ботинки из тонкой кожи покрыты слоем грязи и соли. И перебирала в уме все возможные варианты своего поведения — и не видела ни одного подходящего. Прятаться было глупо — если меня нашли здесь, то могли найти и у родителей, а то и подкараулить у редакции.

Газета мне вряд ли бы чем помогла — да вдобавок Сережа настоял бы, чтобы я написала обо всем случившемся, не сомневаясь, что эти испугаются и больше ко мне не сунутся.

Я бы и сама так сделала — я так поступала уже несколько раз, когда мне лично или по телефону вежливо намекали на возможные последствия моих материалов. И это помогало-и мне тут же перезванивали и говорили, что я не правильно их поняла, они вовсе ничего такого не имели в виду, или просто пропадали навсегда. Это был хороший ход на опережение, открывающий еще не осуществленные планы моих противников, — и даже стукни кто потом мою машину, получалось бы, что причастны к этому именно они. А так как я о серьезных людях писала, им такие ситуации были не нужны.

Но в том случае я чувствовала, что мне это не поможет, что они не испугаются и, более того, сделают все, о чем говорят, — это видно было по ним.

Это были тупоголовые уроды, для которых человека искалечить или убить не составляло никакой проблемы. И они явно не стали бы задумываться над тем, что им за это будет, — сначала сделали бы, а потом, может, и подумали бы.

Так что мне нужен был кто-то, кто решил бы с ними вопрос другим путем — неофициальным. Но кто, я не знала, У меня были знакомые, наверняка обладавшие соответствующими контактами, — был Валерка, который мог бы, наверное, меня поохранять какое-то время вместе со своими друзьями-каскадерами. Но когда я пришла домой и села на телефон, то выяснилось, что Валерка на съемках, а те, кого я хотела попросить задействовать свои связи, временно недоступны.

И я сидела и курила, листая книжку и судорожно гадая, кому позвонить еще — неожиданно наткнувшись на фамилию Кисин. И тут же набрала номер, а через час примерно, он сидел у меня в квартире, слушая оказавшуюся фантастически короткой историю. А еще через полчаса ушел, сказав, чтобы я не беспокоилась, он все решит.

Через три дня мне позвонили в редакцию, сообщив, что это от Вадима, он на соревнования меня приглашает, подпольные бои без правил с высоким призовым фондом — в которых он лично решил поучаствовать. Не скажу, чтобы мне хотелось куда-то ехать, — признаюсь, что, несмотря на его заверения, я оглядывалась по дороге в редакцию и из редакции. И даже дома не чувствовала себя в безопасности, болезненно реагируя на каждый телефонный звонок, впервые сожалея, что живу на первом этаже — все время казалось, что кто-то заглядывает в окна.

Но отказаться от поездки было бы невежливо — все же я обратилась к нему за помощью, да и, наверное, это важно для него было, мое присутствие, он все же не выступал черт знает сколько лет и вдруг решил тряхнуть стариной. Тем более меня обещали отвезти туда и доставить обратно домой — что применительно к ситуации было очень удобно.

Часов в шесть вечера я вышла из редакции и села в джип «чероки» рядом с незнакомым мне парнем. А минут через пятьдесят долго прорывавшийся сквозь пробки «чероки» притормозил у какого-то дома, на первом этаже которого красовалась вывеска «Спортивный центр». А еще минут через пять, пройдя по коридорам мимо залов с зеркалами, тренажерами и каратистским татами, я оказалась в небольшом зальчике без окон, в котором не было ничего такого спортивного — голый паркетный пол, обшитые деревянными панелями стены, длинная лавка вдоль одной из них, и, что самое странное, никого народа. Кроме разминавшегося в углу Вадима и сидевшего на лавке юного махинатора. Очень бледного, жутко подавленного, жалко улыбнувшегося при виде меня.