Глава 39
Утром Тревэллион седлал черного мула, когда явился Тэпли.
— Джим присоединится к нам в городе, а кое-кто из парней уже поехал туда вчера вечером.
— Они что же, хотят учинить то же, что в Генуе?
— Вот именно. Сэм Браун во всю глотку орал, что приведет своих людей и разделается с судом присяжных.
Ледбеттер ждал их возле кондитерской. Он вскочил в седло, и они поскакали из Вирджиния-Сити вниз по склону. Утро выдалось холодное, на ясном небе еще сияли звезды. Дорогой никто не разговаривал, наконец Тэпли первым нарушил молчание:
— А что делать нам, Трев?
— Стюарт сам разберется с Брауном, а если кто-нибудь попробует вмешаться, остановим их. Слепите за толпой.
— Стюарт не робкого десятка, он и самому черту обвинение предъявит, — сказал Ледбеттер. — Ростом выше шести футов и весит около двухсот фунтов. Окончил Йельский университет и сразу попал на прииски Калифорнии, а народ там — сами знаете какой. Когда эта территория станет штатом, он будет лучшим кандидатом на роль сенатора или губернатора.
Когда они подъехали, в здании суда яблоку негде было упасть. Протиснувшись в зал, приятели стали возле стены, у противоположной двери, откуда они могли следить за происходящим. Сэм Браун нарочно занял место в первом ряду и устрашающе зыркал на присяжных. При появлении Тревэллиона и его друзей один из бандитов толкнул в бок соседа, и оба повернули голову в их сторону.
Вэл заложил большой палец за пояс в нескольких дюймах от висевшей на нем кобуры. Он не удостоил взглядом людей Брауна, хотя понимал, что те наблюдают за ним.
Председательствовал судья Кредлбо. Он не любил Сэма Брауна и нисколько не боялся его. Правда, кое-кого из присяжных Сэму все же удалось запугать своими обещаниями разогнать суд. Обычно, готовясь к драке, Сэм заплетал в косички свои длинные бакенбарды и связывал их на подбородке, чтобы защитить горло от ножа. Так он поступил и на этот раз.
Внезапно он встал. Но каковы бы ни были его намерения, ему так и не удалось их осуществить. Билл Стюарт, выступавший в роли обвинителя, мгновенно подскочил к нему, держа в каждой руке по стволу 44-го калибра, и громко крикнул:
— Руки вверх, Браун!
Застигнутый врасплох и пораженный, бандит повиновался.
— Заберите у него оружие! — приказал Стюарт судебному приставу.
Браун, далеко не глупец, понимал: сделай он одно-единственное движение, и Стюарт застрелит его на месте. Он стоял неподвижно, пока тот не указал револьвером на отдельное сиденье.
— Займи место свидетеля!
Когда тот сел, Стюарт подошел к нему.
— Сэм, ты, помнится, хвастал, что придешь в суд и освободишь своего приятеля. Ты божился, что собственными руками вышибешь дух из присяжных и выйдешь отсюда вместе со своим дружком. — Стюарт поднял Библию. — Известно ли тебе, Сэм, что это такое?
— Библия, — пробурчал Сэм.
— Правильно, это Библия. А что такое Библия? — Стюарт наклонился к Брауну. — Библия, Сэм, это Слово Божье! — Последние слова он произнес громогласно, потом резко повернулся и обратился к судебному приставу: — Так пусть он поклянется говорить правду и ничего, кроме правды! — Отступив назад, Стюарт ждал, пока закончится церемония принесения клятвы. — Сэм, ты поклялся говорить правду, и только правду, — продолжил он. — Ты поклялся Словом Божьим! Всемогущий наблюдает за нами, и, так же как и ты, Он знает правду. Ты поклялся говорить правду, какой бы она ни была. — Стюарт помолчал, потом, смягчив тон, спросил: — Сэм, ты когда-нибудь убивал?
Браун рассмеялся и, оглядев зал, произнес:
— Ну убивал.
— Сколько человек ты убил, Сэм? Только помни, ты поклялся говорить правду.
— Ну, человек шестнадцать, наверное. Точно не помню.
— Шестнадцать человек. Довольно много, не так ли? Вряд ли найдется кто-нибудь, кто убил столько же. Как думаешь?
— Да, Пил, которого прозвали «вождем», и половины не угрохал.
— Я полагаю, Сэм, что ты убил больше, чем кто-либо другой. Вот взять хотя бы того человека, которого ты недавно зарезал охотничьим ножом в салуне. Припоминаешь?
Сэм гордо огляделся.
— Ну припоминаю. И что такого? Для меня это сущий пустяк.
— Догадываюсь. Для тебя это так же просто, как передвигать ноги. Я давно понял, что ты опасный человек.
Стюарт сделал паузу, потом снова спросил:
— Интересно, какой нож имел тот человек, которому ты перерезал горло?
— Нож?! Да у него и ножа-то не… — Тут главарь банды осекся и начал беспокойно озираться по сторонам. — Откуда мне знать, какой у него нож!
— Сэм, не забывай — ты дал клятву. Теперь отвечай на вопрос. С неделю назад я видел, как ты вышел из своего дома, но тут же вернулся и улизнул через заднюю дверь. Почему?
— Почему?! Вы же сами видели, так чего же спрашиваете? Здоровенный черный котище перебежал мне дорогу, вот почему!
— Разумеется, Сэм, я видел это и понимаю, что надо быть полным идиотом, чтобы искушать судьбу. Ты правильно поступил: вовремя заметил опасность и постарался избежать неприятностей. Но тебе конечно же известно, что неприятности, приносимые черной кошкой, не стоят и двадцатой, нет, даже сотой доли того несчастья, которое тебя постигнет, если ты нарушишь клятву. Известно тебе это, Сэм?
— Ну известно.
— Тогда скажи, у человека, убитого тобой, был нож?
— Нет.
— А какое оружие носил он при себе, Сэм?
— Он не носил оружия, он… — Браун снова запнулся.
— Он был безоружный. Значит, ты убил безоружного человека. Ты убил человека, не имевшего возможности защищаться. Это так, Сэм?
— Я…
— К тому же он изрядно выпил. Так ведь? — Стюарт сделал паузу. — Теперь скажи, Сэм, ты ведь не боишься меня?
— Никого не боюсь!
— Разумеется, никого. Стало быть, если кто-нибудь станет утверждать, что ты давал показания из одного только страха, это не будет правдой? Так ведь?
— Да нет же! Какого черта я должен вас бояться?!
— Вот и прекрасно! Ведь могут найтись и такие, кто станет утверждать, что я запугиваю свидетеля. Но ведь ты, Сэм, не согласен с этим? Разве я тебя запугиваю?
— Какого черта! Конечно, не согласен! Никого я не боюсь!
— Вот и хорошо. И стало быть, ты не побоишься признать, что убил безоружного человека? Ведь у него не нашли никакого оружия. Так?
— Никакого. — Бандит забеспокоился, по лбу его градом стекал пот, и он непрерывно утирал его. — Не знаю… Может, у него и имелось что-то, я же не знаю…
— Нет, не финти, он был безоружен, и тебя можно считать убийцей. Не противником, который дает человеку шанс защититься, а самым настоящим убийцей.
Браун привстал со своего места.
— Нет, вы только посмотрите!
Стюарт поднял револьвер.
— Сядь, Сэм, и помни — ты дал клятву. Если нарушишь ее, тебя постигнет страшное несчастье, и не одно. Но самое главное, Сэм, все, кого ты убил, тоже были пьяны или безоружны. А помнишь случай у озера Пирамиды, когда ты сбросил с лошади раненного в бою Болдуина и удрал? Ты думал, что ловко выкрутился тогда, а на самом деле просто показал, кто ты есть. Ты трус, Сэм. Низкий и подлый трус, который не достоин жить среди людей! А теперь убирайся отсюда! И если я когда-нибудь увижу тебя в зале суда, да еще не на скамье подсудимых, то берегись! Убирайся вон вместе со своим сбродом!
Обливаясь потом, Браун встал и вышел на улицу. С минуту он стоял, дико озираясь по сторонам. В какой-то момент он хотел было вернуться, но передумал и побрел через площадь к магазину. Немного погодя его догнали остальные.
Тревэллион подошел к двери и проследил, пока они удалялись. Ледбеттер закурил сигару.
— Все. Брауну конец. Теперь у него два выхода — либо подкараулить и убить Стюарта, либо убираться из этих мест.
— Он постарается убить его сам или подошлет кого-нибудь, иначе его перестанут бояться.
На обратном пути они повернули к Золотому каньону. Ледбеттер ехал чуть поодаль и все время молчал, потом произнес:
— Трев, я видел, какую породу ты добываешь. Хороший у тебя участок. Почему бы тебе не нанять рабочих и не начать рыть настоящую шахту? Если тебе нужны деньги…
— Я уже думал об этом, — признался Вэл. — Но чтобы заняться разработкой основной жилы, придется спуститься футов на двести, не меньше, а это дорого обойдется.
— Ты все же подумай. Я мог бы войти в дело.
Тревэллион сомневался.
— Джим, ни с кем бы я так не хотел вступить в дело, как с тобой, но ты же меня знаешь. Ведь я в любой момент могу выйти из игры, сорваться с места и уехать.
— Да ну тебя, — вспыльчиво возразил Ледбеттер. — Во всем Комстоке не найдется никого, кто трудился бы больше тебя! И потом, что это значит, сорваться с места и уехать? Куда? Что за ребячество такое?! Тоже мне, нашел время! — Ледбеттер помолчал. — Ты нужен здесь. Идет война, и президенту требуется серебро. Здесь твои знания необходимы больше всего. Вот ты говоришь, ты корнуоллец. Как раз в этих местах ты можешь свободно выбирать, как жить и как заработать. Ты — гражданин. А самое главное сейчас — поддержать страну, не дать ей расколоться.
После этого они долго ехали молча, потом Тэпли сообщил:
— Трев, помнишь Джонни Эльдорадо? Говорят, он подался в Вирджиния-Сити, хочет потягаться с Фермером Пилом.
— И самое ужасное, что он таки найдет его, — вставил Ледбеттер. — Лэнгфорд Пил никому еще спины не показывал.
— Я видел Джонни несколько месяцев назад, он тогда грозился приехать в Уошу, — сказал Вэл. — Пилу передали его слова, так что Джонни не застанет его врасплох. — Они проехали еще немного молча. — Ладно, Джим, — наконец произнес Тревэллион, — попробуем заняться моими скважинами. Утром найму людей, и начнем копать две горизонтальные выработки. Поработаем, пока денег хватит.
— А об Уилле Крокетте ничего не слышно? — поинтересовался Тэпли. — Мелисса беспокоится. Она думает, его убили.
— Кому это нужно?
— Трев, ты лучше меня знаешь кому. Пока Уилл где-то поблизости, Эл Хескет не успокоится. Крокетт хоть и добродушный, но всякой доброте есть предел, и он не позволит какому-то Хескету смешать себя с грязью. Он обязательно вернется. Если жив, — прибавил Тэпли.
— Уж коль разговор зашел о Хескете, то мне известно только то, что он служил бухгалтером у Крокетта. А чем он занимался раньше, откуда приехал? — спросил Вэл.
— Откуда-то с приисков Калифорнии. Только какая разница, чем человек занимался и откуда приехал?
Тревэллион повернулся в седле и посмотрел назад. Почему-то всегда, когда разговор заходил о Хескете, ему хотелось оглянуться… Почему?
Они застали Мелиссу в кондитерской, она окинула их быстрым, каким-то испуганным взглядом и пошла за чашками. Налив кофе, она долго хлопотала у плиты и только потом спросила:
— Яичницу хотите?
— Я хочу, — отозвался Ледбеттер. Он не сводил взгляда с Мелиссы, и Тревэллион с удивлением заметил в его глазах задумчивую грусть. Поймав взгляд Вэла, Джим смутился и спросил невпопад: — Что слышно о войне? Есть какие-нибудь новости?
— Какие новости? Я же с тобой был.
— Да я просто интересуюсь. С тех пор как появился телеграф, новости распространяются быстро. Туго, должно быть, приходится старине Эйбу. Странно, как его вообще избрали президентом. Народ-то ведь у нас не понимает, что нужен не сладкоголосый краснобай, а человек твердый, решительный. А по бумажке кто хочешь может разглагольствовать. Красивыми речами никого не удивишь, а вот принять нужное решение в нужный момент, это совсем другое дело.
Говоря, Ледбеттер не сводил глаз с Мелиссы.
— Она чем-то озабочена, — заметил Тревэллион. — Чем-то еще, кроме кофе и яичницы.
Мелисса вернулась к столу.
— Бэйнес сейчас принесет нам поесть. — Она села напротив и опустила глаза. — Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне встать на ноги. Дела у меня шли неплохо…
— А лет через пять станете совсем богатой, — заметил Тэпли. — Бум еще только начинается.
— Да вот… — нерешительно начала она, — не все так считают. — Она переводила взгляд с одного на другого. — Я хочу продать свою часть дела, пока оно еще чего-то стоит.
— Замуж выходите? — мягко поинтересовался Вэл.
Мелисса покраснела.
— Да, выхожу.
Тревэллион тайком глянул на Джима.
— И кто же этот счастливчик? Уж не Альфи ли?
Она снова зарделась.
— Он самый, — произнесла она, гордо подняв подбородок, и, словно оправдываясь, прибавила: — Я знаю, вы невысокого мнения о нем, но он очень изменился. Теперь он встал на ноги и хочет увезти меня отсюда в Сан-Франциско. Многие прииски закрываются. Альфи считает, что через три года закроются все. — Она снова виновато посмотрела на них. — Простите, но мне хочется иной жизни, не такой, как здесь. Альфред считает, что я слишком много работаю и что мне пора немного отдохнуть.
Джим Ледбеттер внезапно поднялся.
— Хочу только напомнить, — проговорил он, — что мой караван отходит утром. — Он приподнял шляпу и быстро вышел.
— Вы причинили ему боль, — сказал Тревэллион.
— Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?
Тревэллион поставил чашку.
— Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.