на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 3


Вопреки моим ожиданиям свадебной церемонии в Лас-Вегасе, где бы нас поженил один из местных Элвисов, мне было предложено на выбор Флорида, Гавайи или Аризона, в гостиницах которых существовали специальные «пакеты тайного бракосочетания», которые включали обслуживание свадебной церемонии, проживание в номере для новобрачных, массажи и разнообразное меню. Гейдж и Либерти оплатили наше венчание в Кейс, которое мы выбрали, - это был их свадебный подарок мне и Нику.

Высказавшись против моего брака с Ником, папа полностью воплотил в жизнь свою угрозу исключить меня из своей жизни. Никаких денег, никакого общения.

- Он придет, - говорили мои братья, но я решительно сказала, что не хочу, чтобы папа приходил: с меня было достаточно его деспотизма и желания управлять моей жизнью до конца моих дней.

У Либерти и меня случилась первая за время нашего знакомства, размолвка, когда она пыталась мне сказать, что Черчилл все еще любит меня, и будет любить всегда.

- Уверена, что так оно и есть, - отрезала я. – Как беcсловесную пешку. Как ребенка. Но не как взрослого человека, имеющего собственные мнения и желания… нет. Он любит только тех людей, которые тратят свои жизни, стараясь ему понравиться.

- Он нуждается в тебе, - настаивала Либерти. – Когда-нибудь…

- Никогда и ничего не изменится, - сказала я. – Тем более, что у него есть ты. – Это было несправедливо по отношению к Либерти, я знала это, но уже не могла остановиться. – Вот и будь для него хорошей дочерью, - опрометчиво заявила я, - А с меня его достаточно на целую жизнь.

После этого моего высказывания надолго воцарилось гнетущее молчание.


Ник и я отправились в Пиано, что к северу от Далласа, где Ник работал менеджером по оценке стоимости в строительной фирме. Это была не та работа, которой он хотел заниматься всю жизнь, но оплата была хорошей, особенно за сверхурочное время. Я получила место маркетингового координатора в «Дарлингтон Хотел», где была ассистентом директора по связям с общественностью и продвижению новых проектов.

«Дарлингтон» была прекрасной, современной гостиницей, немудреной архитектуры фаллической формы из розового гранита. Возможно, именно из-за этого подсознательного сходства, «Дарлингтон» считалась самой романтической гостиницей в Далласе.

- Архитектура Далласа, - как-то поделилась я с Ником, - не отличается разнообразием. Каждое здание в городе похоже на член или кукурузный початок.

- Тем не менее, тебе нравится красная летящая лошадь, - напомнил Ник.

Я должна признаться, что он был прав. У меня была слабость к неоновому Пегасу, установленному на вершине Магнолии Билдинг, построенной еще в 1934 году. Это выглядело вызывающе-индивидуальным на фоне бесплодного горизонта.

Я долго не могла привыкнуть к Далласу. По сравнению с Хьюстоном, он был вычурно-чистым, космополитическим и очень урбанизированным. Гораздо меньше ковбойских шляп, зато больше благовоспитанности. И Даллас был намного политически последователен, чем Хьюстон, у которого политические пристрастия менялись от выборов до выборов.

Даллас, несмотря на его красоту и удобство, напоминал тщеславную женщину, которая стремиться доказать окружающим, что она все также хороша. Возможно, это было связанно с тем, что в отличии от других мегаполисов мира, у него никогда не было порта. Даллас стал игроком на политической арене в 1870-х годах, когда две железные дороги. Хьюстон – Центральный Техас и Техас – Тихий океан, встретились и пересеклись под углом девяносто градусов, таким образом, создав большой коммерческий центр.

Родственники Ника жили или в городе или в пригороде Далласа. Его родители развелись, когда он был еще совсем ребенком, и давно создали новые семьи. Я путалась между всеми этими сводными братьями и сестрами, единокровными братьями и сестрами, родными братьями и сестрами, хотя, как оказалось, это не имело большого значения, потому что между ними не было особого родства и душевной близости.

Мы купили маленькую квартирку с двумя местами на автомобильной стоянке. Я украшала ее недорогими аксессуарами, перекрасила в яркие цвета современную мебель и добавила для колорита плетенные корзины и керамику в мексиканском стиле. В нашей гостиной я повесила в качестве картины, большую перепечатку со старого рекламного плаката, изображающего темноволосую девочку с корзиной фруктов и надписью огромными буквами: ПОСЕТИТЕ МЕКСИКУ – ЗЕМЛЮ ИЗОБИЛИЯ.

- Это – наш собственный оригинальный стиль, - говорила я Нику, когда он пожаловаться, что наша квартира забита дерьмом и ему не нравится юго-западная обстановка. – Я называю это «Астрагалом Икеа». Во всяком случае, я надеюсь, что похоже. Скоро все станут нас копировать. Кроме того, это все, что мы сейчас можем себе позволить.

- Мы могли бы позволить себе гребанный дворец, - мрачно отозвался Ник. – Если бы твой отец не был такой задницей.

Я была озадаченна вспышкой такой враждебности, которая ударила неожиданно как молния. Мое удовольствие от квартиры раздражало Ника. Я только играю в дом, утверждал он. Он хотел знать, счастлива ли я, живя как представители среднего класса.

- Конечно, - говорила я. – У меня есть ты. И я не нуждаюсь в огромном особняке для счастья.

Время от времени казалось, что Ник гораздо больше задет моими изменившимися обстоятельствами, чем я. Он негодовал, что наш бюджет слишком мал для меня. Он ненавидел, что мы не могли позволить себе покупку второго автомобиля.

- Но я действительно не имею ничего против, - отвечала я, приводя его в плохое настроение, потому что если он возражал против этого, то и я тоже должна была.

После таких споров, когда шторм утихал, мир казался еще более сладким.

Ник звонил мне на работу, по крайней мере, два раза в день, только для того, что бы узнать как у меня дела. Мы разговаривали все время.

- Я хочу, чтобы мы рассказывали друг другу все, - сказал он однажды ночью в постели, после того как бутылка вина была наполовину опустошена. – У моих родителей всегда были секреты. А ты и я должны стать полностью честными и откровенными.

Мне нравилась эта идея. Хотя, она плохо сказывалась на моем чувстве собственного достоинства. Как я убедилась, полная честность это далеко не так хорошо, как кажется.

- Ты такая симпотная, - сказал Ник мне однажды ночью, после того как мы занимались любовью. Его рука мягко поглаживала мою грудь. У меня была маленькая грудь, размером с небольшую чашку. В лучшем случае. Даже перед тем, как мы поженились, Ник со смехом жаловался на мои недостаточно женственные формы, и говорил, что купит мне пару силиконовых сисек, даже если при своем небольшом росте и худощавом телосложении, я буду выглядеть смешно. Кончики его пальцев переместились на мое лицо и нежно поглаживали щеку. – Большие карие глаза… симпатичный небольшой нос… красивый рот. И не важно, что у тебя нет фигуры.

- У меня есть фигура, - сказала я.

- Я имел ввиду грудь.

- У меня она есть. Просто она небольшая.

- Ну ладно, ладно. Я все равно тебя люблю.

Я хотела указать Нику, что он тоже не отличался безупречным телосложением, но знала, что он тут же начнет ссору. Ник плохо относился к критике, даже, если это делалось для его же пользы и очень аккуратно и нежно. Он не привык к замечаниям. Я же, наоборот, была воспитана на диете из критических анализов и оценок.

Мать всегда рассказывала мне в деталях истории о дочерях ее подруг, которые хорошо себя вели в любой ситуации, могли сидеть часами за фортепиано, делали чудесные цветы из тонкой цветной бумаги в подарок и успешно занимались балетом. Я всем сердцем желала походить на тех привлекательных маленьких девочек, но была не в состоянии удержаться от мятежа против того, что бы стать уменьшенной копией блестящей Авы Тревис. А потом она умерла, оставив меня с горой извинений и без малейшего способа искупить свое поведение.


Наши праздники – первый День Благодарения, первое Рождество, первый Новый Год, - прошли тихо. Мы еще не присоединились к местной церковной общине, и, как оказалось, все друзья Ника и его родня, были заняты со своими собственными семьями. Я приступила к готовке Рождественского обеда, как к событию мировой науки. Я изучала поваренные книги, строила диаграммы времени и количества компонентов, анализировала мясо и овощи по качеству. Я знала, что результаты моих усилий были удовлетворительными, но не восхитительными, но, зато, Ник сказал, что это была лучшая индейка, лучшее пюре, лучший пирог с орехом-пеканом, которые он когда-либо ел.

-Это, должно быть, из-за моего вида в рукавицах для духовки.

Ник принялся быстро и шумно прокладывать цепочку поцелуев вдоль моей руки, словно он был Пепе Ле Пью.

-Ты боккиня кукни.


В «Дарлингтоне» в связи с праздниками было много работы, и я была вынуждена работать сверхурочно, в то время как у Ника тоже нагрузка возросла вплоть до окончания новогодних каникул. С нашими не синхронизированными графиками мы виделись время от времени, что очень огорчало нас, не говоря уже о том, что сил хватало только на работу и дорогу. Мы вертелись как белки в колесе… в квартире был беспорядок, холодильник опустел и везде валялись груды вещей, которые нужно было отвезти в прачечную.

- Мы не можем себе позволить сдавать мои рубашки все время в химчистку, - заявил Ник после Рождества. – Ты должна научиться сама их приводить в порядок.

- Я? – Я ничего никогда не гладила в своей жизни. Этот роцесс выходил за рамки моего пониния, так же как черные дыры во Вселенной и философские вопросы бытия. – Почему ты сам не займешься своими рубашками?

- Мне нужна в этом твоя помощь. Неужели, я так ногого прошу и ты не можешь сама заниматься моей одеждой?

- Нет, конечно, нет. Извини. Я только не знаю как. Я боюсь, что просто-напросто испорчу их.

- Я покажу тебе как. Ты научишься, - сказал Ник с улыбкой и погладил меня по спине. – Ты просто должна войти в контакт со своей внутренней Мартой Стюарт.

Я сказала ему, что всегда держала свою внутреннюю Марту Стюарт крепко скованной цепью, но ради него выпущу ее на свободу.

Ник был терпелив, когда шаг за шагом объяснял мне этот процесс, показывая, как именно он любит, чтобы его рубашки были накрахмалены и отутюжены. Обращал внимание на все тонкости. Сначала это казалось забавным: делать нужный раствор, следить за временем, ровно до того момента, пока не оказываешься сама перед полной ванной рубашек. Или видишь полную корзину не проглаженных вещей. Независимо от моих попыток, я, казалось, никогда не могла добиться того результата, который бы удовлетворил Ника.

Моя техника глаженья стала центром почти ежедневного осмотра. Когда бы Ник не проходил через нашу гардеробную в туалет, он всегда пристально рассматривал ряд вывешенных рубашек и скурпулезно потом мне рассказывал о недостатках, которые обнаружил, а также снова объяснял все тонкости этого «искусства». «Ты должна выглаживать края более медленно, что бы получить все небольшие складочки» или « тебе нужно снова пройтись утюгом по швам проймы».

«Нужно использовать меньше крахмала».

«Спина не достаточно проглажена».

Полностью побежденная и рассерженная, я, наконец, решила использовать свои деньги – у каждого из нас было одинаковое количество личных денег, - что бы сдать рубашки Ника профессионалу для стирки и глажки. Я считала, что это было хорошее решение. Но когда Ник нашел ряд рубашек, висящих в целлофановых пакетах из химчистки, он разозлился.

- Я думал, что мы пришли к согласию, - резко сказал он, - что ты сама будешь этим заниматься.

- Я истратила на это свои собственные деньги, - примирительно улыбнувшись, сказала я. – Я глажу несовершенно. Возможно, это просто не моя стихия.

Ник не улыбнулся в ответ.

- Ты не прилагаешь достаточно усилий.

Я подумала, что это его замечание касается чего то большего, чем тривиальные рубашки. Речь уже шла не о рубашках. Возможно, что он чувствовал мое недостаточное участие в становлении наших отношений. Может быть, я должна еще больше его любить, или быть более покладистой. Он был напряжен. Из-за праздников, из-за работы да и семейные отношения для него внове.

- Я попытаюсь еще больше стараться, сказала я. – Но любимый… тебя беспокоит что-нибудь еще? Мы должны поговорить еще о чем то, не считая глажки? Ты же знаешь, я для тебя на все готова.

Ник только холодно взглянул на меня.

- Все что мне нужно от тебя, так это траханье, а все остальное у меня в полном порядке, для разнообразия.

Я сердилась в течении минут десяти. А после этого меня накрыл страх. Я терпела полную неудачу в браке, который был самой важной вещью, которую я когда-либо пыталась сделать.

Поэтому я позвонила своему лучшему другу Тодду, который рассказал мне, что у всех бывают глупые ссоры с партнерами. Мы пришли к выводу, что это является неотъемлемой частью любых нормальных отношений. Я не могла поговорить об этом с кем-нибудь из своей семьи, что бы папа ни в коем случае не узнал, что с моим браком что-нибудь не так.

Я принесла свои искренние извинения Нику.

- Нет, это была моя ошибка, - сказал он, принимая меня в свои теплые объятия. Его прощение было таким облегчением для меня, что на моих глазах невольно выступили слезы. – Я слишком многого от тебя хочу, - продолжал он. – Ты не можешь изменить обстоятельства своего воспитания. Ты никогда не должна была ничего делать для других людей. Но в обычном, реальном мире, это – небольшие одолжения, ответные жесты, которые показывают парню, что его любят. Я очень ценю, что ты будешь прикладывать больше усилий.

Он сделал мне массаж ног после обеда, и велел прекратить приносить извинения.

На следующий день я увидела на видном месте в прачечной упаковку подкрахмаливателя. Гладильная доска была разложена и настроена под мой рост, что бы я могла снова начать практиковаться, пока Ник приступил к обеду.


Однажды вечером, мы собрались пойти в ресторан с еще двумя парами. Это были сотрудники той же фирмы, где работал Ник, с женами. Я была взволнована предстоящим выходом в свет. С удивлением, я обнаружила, что хотя Ник и вырос в Далласе, у него, как казалось, совсем не было старых друзей, которым можно было бы меня представить. Они или куда-то переехали, или не стоили такой чести, сказал он мне. Я же стремилась завести друзей в Далласе, поэтому хотела произвести наиболее благоприятное впечатление.

В обеденный перерыв, я пошла в один из парикмахерских салонов гостиницы, где стилист на несколько дюймов обрезал мои длинные волосы и красиво их причесал. Когда работа была закончена, пол был усыпан волнистыми черными локонами, а мои волосы стали средней длины и идеально ровными.

- Вы не должны носить волосы больше этой длины, - сказал мне мастер. – Масса волос, которая была у Вас, слишком велика для такого миниатюрного телосложения. Она подавляла Ваше лицо.

В телефонном разговоре с Ником, я не упомянула о том, что собираюсь сделать стрижку. Он любил мои длинные волосы, и, наверняка, попытался бы меня отговорить. Кроме того, подумала я, когда он увидит, как мне идет новая прическа, не говоря уже об удобствах по уходу за волосами, то немедленно передумает.

Как только я села в машину, Ник начал хмуриться.

- Похоже, ты сегодня была не на шутку занята, - пробурчал он, напряженно держась за руль.

- Тебе нравится? Выглядит прекрасно, - я для подтверждения, на манер моделей из рекламы, взмахнула головой. – Пришло время, что бы и у меня была красивая и аккуратная прическа.

- Это не аккуратно. Просто большинства волос уже нет, - каждое его слово было произнесено с неодобрением и разочарованием.

- Я устала от своего вида старшекурсницы. И думаю, что с такой прической, я выгляжу лучше.

- Твои длинные волосы были особенными, а теперь выглядят совершенно обычными.

Я почувствовала как-будто мне в вены ввели целый шприц жидкого беспокойства.

- Мне жаль, что тебе не понравилось. Но волосы требовали слишком много заботы. В конце-концов, это мои волосы – что хочу, то и делаю.

- Да, но я тот, кто должен смотреть на тебя изо дня в день.

Моя кожа, казалось, сжималась на мне, пока все тело не стало напряженным.

- Стилист сказал, что раньше волосы подавляли мое лицо.

- Я счастлив, что он думает, что весь мир должен видеть больше твоего проклятого лица, - пробормотал он.

Я терпела минут пятнадцать густой, подавляющей тишины, пока Ник маневрировал в шестичасовой пробке. Мы собирались встретиться с его друзьями в ресторане сразу после работы.

- Между прочим, - резко произнес Ник. – Что бы ты не удивлялась, я всем сказал, что тебя зовут Мэри.

Я уставилась на его профиль в полном недоумении. Мэри - было мои вторым именем, и его никогда и никто не использовал, если я не попадала к какие-нибудь неприятности. Звук «Хэйвен-Мэри» всегда было признаком того, что что-то случилось.

- Почему ты не сказал им мое нормальное имя? – удалось спросить мне.

Ник даже не взглянул на меня.

- Потому что, оно слишком провинциальное.

- Мне нравится мое имя. Я не хочу быть Мэри. Я хочу…

- Иисус, у меня что не может быть нормальной жены с нормальным именем? – он покраснел, тяжело дыша, а воздух сгустился от его враждебности.

Вся ситуация выглядела совершенно нереальной. Я была замужем за человеком, которому не нравилось мое имя. Он ничего не говорил об этом прежде. Это не Ник, сказала я себе. Реальный Ник был тем парнем, за которого я вышла замуж. Я украдкой глянула на него. Он был похож на обычного, сердитого мужа. Он хотел нормальности, но я в целом, не была уверена, как это.

Я приложила усилие, чтобы успокоить свое дыхание. Мы были уже возле ресторана – не стоило заходить, когда с первого взгляда понятно, что у нас только что произошла ссора. Мое лицо горело как обваренное.

- Хорошо, - сказала я. – На сегодняшний вечер мы будем Ником и Мэри.

- Хорошо, - ответил Ник, и, казалось, немного расслабился.

После того вечера, Ник никогда не называл меня Хэйвен, даже когда мы были наедине. Он сказал, мне что будет слишком сложно, когда мы будем с посторонними людьми, отзываться на Мэри, если я не привыкну. Я говорила себе, что это хорошая мысль, поменять имя. Я оставила свое прошлое в прошлом. Я могу стать кем угодно и гораздо лучше. Это понравилось Нику, отчего я была совершенно счастлива.

Я – Мэри, говорила я себе, - замужняя женщина, которая живет в Далласе и работает в «Дарлингтоне», и знает, как гладить рубашки. Мэри, которую любит муж.


Наш брак напоминал механизм, которым я училась управлять. Опыт работы в гостинице ничем мне не помогал. Я узнавала, что следует делать, что бы все шло гладко, все те незначительные и важные вещи, которые устраивали Ника. Когда Ник был счастлив, я вознаграждалась его привязанностью. Хуже было, когда Ника что-то не устраивало, и он становился угрюмым и раздражительным. Могло потребоваться несколько дней, что бы вернуть ему хорошее расположение духа. Его изменчивое настроение было барометром, который регулировал нашу семейную жизнь.

Ко времени нашей первой годовщины, я поняла, что в плохие для Ника дни, я должна должна терпеть и всячески компенсировать совершенные к нему, на его взгляд, несправедливости. А плохие дни превосходили численностью хорошие. Я не знала с чем это связано, но в душе подозревала, что причина во мне, что это мои ошибки. Я знала, что в отношениях других семейных пар было по другому, и они постоянно не волновались по поводу, что ожидать в следующий раз от партнера и не чувствовали себя так, как-будто идут по хрупкому стеклу. И, конечно же, брак моих родителей не был похож на мой. Домашнее хозяйство было построено вокруг потребностей моей матери, и если что-то шло не так, тут же появлялся мой отец, что бы все исправить и успокоить ее.

Ник старательно поддерживал во мне гнев на мою семью, обвиняя отца в том, что тот не дал нам денег, что бы купить дом. Он всячески подталкивал меня к общению с отцом и братьями, что бы обратиться к ним с просьбами, и очень рассердился, когда я отказалась.

- Это не принесет никакой пользы, - сказала я ему, зная, что это не так.

Независимо от отношения моего отца, братья дали бы мне все, что бы я ни попросила. Особенно Гейдж. В те редкие случаи, когда мы разговаривали по телефону, он всегда спрашивал, может ли что-нибудь сделать для меня и Ника, а я всегда отвечала, что ничего и что у меня все замечательно. Я боялась даже намекнуть Гейджу на истинное положение дел. Ухватившись за одну тоненькую ниточку, он вполне мог узнать все до конца.

- Твоему отцу придется изменить свое отношение, когда у нас появятся дети, - сказал мне Ник. – Он не сможет сохранить лицо, если будет иметь внуков, живущих в этой проклятой дыре. Ему придется раскошелиться, скупому ублюдку.

Меня беспокоило, что Ник, казалось, расценивает наших будущих детей, как инструмент, чтобы открыть семейную казну Тревисов. Я собиралась завести детей, когда буду к этому готова, но создавшиеся отношения не располагали к появлению у нас беспокойного, требовательного младенца. Все, на что у меня хватало сил, это следить за тем, что бы мой суетливый, требовательный муж был счастлив.

У меня никогда не было проблем со сном, но у меня начались ночные кошмары, от которых я просыпалась среди ночи, и весь день потом чувствовала себя разбитой. Проснувшись, я уходила и ложилась на диван в гостиной, дрожа от страха, вся в холодном поту. Мне снилось, что у меня выпадали все зубы, или, что я падала с небоскреба.

- Это было так нереально, - рассказывала я однажды утром Нику, когда он пил кофе. – У меня этой ночью был новый сон. Я была в каком то парке, совершенно одна, и вдруг у меня отвалилась правая нога. Ни боли, ни крови, ничего такого. Было ощущение, что я просто кукла Барби. Я огорчилась, спрашивая себя, что я буду делать без ноги, а затем и моя рука по локоть отвалилась. Я ее подняла и попыталась приложить на место, но ничего не получилось. При этом я все время думала: мне нужна эта рука, и что мне нужно найти того, кто сможет прицепить ее на место. А потом…

- Ты уже пила утром свою таблетку? – прервал меня Ник.

Я принимала противозачаточные таблетки с тех пор, как мы начали спать вместе.

- Нет, я принимаю ее после завтрака. А что? Ты думаешь, что мои дурные сны как-то связаны с гормонами?

- Нет. Я думаю, что сны у тебя из-за тебя самой. А спросил про таблетки, потому что сейчас самое время прекратить их принимать. Нам надо заводить детей пока мы еще молоды.

Я уставилась на него. Волна нежелания накрыла меня, пройдя в каждую клеточку моего тела, сопротивляясь этой мысли, но в то же время,вызывая чувство беспомощности. Я не могла сказать нет, иначе отвратительное настроение Ника будет длиться в течении многих дней. Мне придется пойти по другому, и уговорами заставить Ника отказаться пока от этой идеи.

- Ты действительно думаешь, что мы уже готовы? – спросила я. – Было бы лучше, если б мы скопили немного денег.

- Мы не будем нуждаться. Твой папаша сразу поумнеет, как только узнает, что Гейдж и Либерти не единственные, кто может подарить ему внуков.

Я поняла, что Нику нужен не столько ребенок, как возможность манипулировать Черчиллом Тревисом. Интересно, поменялось бы его отношение после рождения малыша? Был бы он одним из тех отцов, которые тают при виде младенца, которого произвели на свет?

Как не пыталась, я не могла представить Ника, который хотя бы терпеливо относился к кричащему младенцу, грязному малышу или требующему заботы ребенку. Меня напугало и то, как сильно я буду зависеть от Ника, как иждивенец, если у нас появится ребенок.

Я пошла в ванную, что бы привести себя в порядок перед работой, подкрасить ресницы и нанести немного блеска на губы. Ник вошел следом за мной и стал рыться среди разложенных на туалетном столике моих кремов, лосьенов и другой всякой разной косметике. Он нашел пластмассовую упаковку с моими противозачаточными таблетками, заглянул внутрь и захлопнув крышку, заявил:

- Тебе они больше не нужны, - с этими словами, он бросил таблетки в мусор.

- Я должна закончить цикл, - сказала я. – И обычно, перед тем, как женщина собирается забеременеть, она идет к врачу, сдает анализы…

- Ты здорова. Все получится. – Он взял меня за плечо, когда понял, что я собираюсь вытащить таблетки. – Оставь их.

Смех недоверия застрял у меня в горле. Я месяцами терпела прихоти и придирки Ника ради гармонии в семье, но это было уже слишком. Я не собиралась иметь ребенка, к которому ни один из нас не был готов.

- Ник, я думаю, что нужно повременить с этим решением, - сказала я, пытаясь расчесать запутанные волосы. – А сейчас не самое лучшее время, что бы обсуждать такую важную тему, когда мы оба собираемся на работу…

- Я сам буду решать, когда и о чем мы будем говорить! – от неприкрытой ярости в его голосе я выронила расческу. – Я не знал, что мне надо назначать специальную чертову встречу с тобой, чтобы поговорить о нашей личной жизни!

Кровь отхлынула у меня от лица, а сердце от испуга стало биться в бешенном ритме.

- Ник…

- Ты когда-нибудь думаешь о ком-то другом, кроме себя, любимой? – от гнева голос Ника прерывался, а по лицу заиграли желваки. – Всегда, только то, что хочешь ты… Ты, эгоистичная сука, а как насчет того, что хочу я?

Он склонился надо мной, высокий и разъяренный, а я сжалась около зеркала.

- Ник, я только… - во рту у меня пересохло, и я не могла толком выдавить из себя слова. – Я не говорю нет… Я только хочу… хотела бы… поговорить об этом позже.

Мои слова вызвали у него, рвущее мою душу, презрение.

- Я не знаю. Возможно, об этом и не стоит говорить. Наш брак, возможно, не стоит и кучи дерьма. Ты думаешь, что сделала мне гребанное одолжение, когда вышла за меня? Нет, это я сделал тебе одолжение. Ты думаешь, что кто-нибудь еще вынес бы все твое дерьмо?

- Ник…- в панике и недоумении, я наблюдала как он пошел в спальню. Сначала я хотела пойти за ним следом, но вид его яростно напряженной спины испугал и остановил меня. Мужчины в моей семье вообще редко выходили из себя, а если это и случалось, то они быстро отходили. Но характер у Ника был другим: его гнев разрастался, питаясь сам собой, пока его размеры далеко не превышали первопричину. В таких случаях, я никогда не знала, какой стратегии лучше придерживаться… Если я пойду следом за ним и стану приносить извинения, это может только подлить масла в огонь. Но если я останусь в ванной, то он может найти в этом новую причину для недовольства, считая себя проигнорированным.

Я остановилась в дверном проеме между обеими комнатами и наблюдала за действиями Ника. Он пошел в гардеробную, резким движением сдвинул в сторону часть вешалок и схватил одну из висящих там, поглаженных рубашек. Приняв решение отступить, я вернулась в ванную.

Мое лицо выглядело бледным и напряженным. Я нанесла немного румян на щеки, но, казалось, что краска существует сама по себе, не проникая в кожу. К тому же, из-за холодного пота, выступившего на лице, получились отвратительные румяные полосы. Я взяла влажную салфетку, собираясь стереть все это безобразие, когда мир вокруг меня взорвался.

Ник вернулся, загоняя меня в угол, сжимая что-то в кулаке. И кричал. Я никогда прежде не испытывала, каково это, когда тебе прямо в лицо кричит другой человек, и это была своего рода смерть. Я чувствовала себя низведенной до уровня животного, неспособной ни на что, кроме страха и немого непонимания.

Вещью в его руке была полосатая рубашка… Я испортила ее каким то образом… ошиблась… но Ник сказал, что это было сделано специально. Я сделала это нарочно, сказал он. Она нужна была ему сегодня утром для важной встречи, а я сказала, что не знала, как это важно, и что мне очень жаль, но каждое мое слово только добавляло красноты в его лице. Его рука размахнулась, и мир загорелся.

Моя голова отлетела вместе с капельками пота и слез в сторону. Осталась лишь горящая неподвижность. Кожа на лице пульсировала и опухала.

Я не могла постигнуть, что Ник ударил меня. Я стояла пошатываясь, кончиками пальцев пытаясь дотронуться до того места, где высокая температура перешла в нечувствительность.

Я ничего не видела из-за пелены слез, заполнивших мои глаза, но услышала, когда Ник грубо и с отвращением сказал:

- Смотри, до чего ты меня довела, - и с этими словами он вернулся в спальню.

Отступать было некуда. Я не могла сбежать из квартиры. У нас был только один автомобиль. И я не знала, куда мне идти. Я намочила холодной водой тряпку, и сидя на закрытой крышке унитаза, прикладывала капающую ткань к щеке.

Не было никого, кому я могла бы рассказать. Это было такое, что Тодд и мои друзья никогда бы не назвали «частью нормальных отношений» и ни чем не смогли бы меня утешить. Чувство стыда пронзило меня, распространяясь по всему телу и проникая в душу… пока не появилось чувство, что я должно быть заслужила это, и, что, если бы не я, этого не случилось бы. Я знала, что это не правильно. Но что-то во мне, что-то в моем воспитании, не позволило стыду взять верх. Это скрывалось во мне, ожидая повода, чтобы проявиться. Ждало Ника, или кого то, такого же, как он. Я была отмечена этим, как невидимой краской… которая проявилась при нужном освещении.

Я ждала, не двигаясь, все время, пока Ник собирался на работу. Я не пошевелилась даже тогда, когда услышала, что Ник звонит в «Дарлингтон» и говорит, что я сегодня не выйду на работу. Его жена, к сожалению, заболела, сказал он. Грипп, или что-то в этом роде, сказал он. Его голос казался сострадательным и заботливым. Он хохотнул на какую то фразу собеседника на другом конце провода.

- Да, - сказал он. – Я буду хорошо о ней ухаживать.

Я ждала, пока не услышала звук ключа в замке входной двери.

Двигаясь, как старуха, я дотащилась до мусорной корзины и вытащила свои таблетки. Взяв одну таблетку, я запила ее водой, болезненно морщась.

Я нашла полосатую рубашку на полу спальни и разложила ее на кровати. Внимательно ее рассматривая, я не могла понять, что с ней было не так. Я не могла найти недостатки, которые привели Ника в такое неистовство. «Что я сделала не так?» - вслух спросила я, проглаживая пальцами полосы. Что я сделала неправильно?

Желание исправиться засело занозой во мне. Я знала, что смогу так или иначе. Я стирала, крахмалила и выглаживала полосатую рубашку снова и снова. Каждая ниточка, каждый шов, каждая пуговица выглядели идеально. Я повесила ее в гардеробной, проверила все остальные рубашки, аккуратно сложила всю обувь Ника, поскладывала все его свитера ровными стопками.

Когда Ник вернулся домой, квартира была убрана, стол накрыт, а кастрюля с «Кинг ранч» ждала его в духовке. Его любимая еда. Мне было тяжело смотреть на него.

Но Ник вошел смущенный и улыбающийся, с букетом ярких цветов. Он протянул мне его.

- Вот, любимая, - он склонился, чтобы поцеловать мою щеку, ту, которую он ударил. Половина лица у меня было красной и опухшей. Я держалась стойко, когда его рот коснулся моей кожи. Я хотела резко отодвинуться. Я хотела ударить его. Но больше всего я хотела плакать.

Вместо этого, я взяла букет и стала его разворачивать над мойкой.

- Я не должен был так вести себя утром, - сказал Ник, подходя ко мне сзади. – Я думал о тебе весь день.

- Я тоже думала о тебе, - я поставила цветы в вазу, даже не подрезав стебли, и наполнила ее водой.

- Это было последней каплей, когда я увидел, что ты сделала с моей рубашкой.

Я медленно протирала рабочий стол бумажным полотенцем.

- Я не понимаю, что с ней было не так.

- В ней было раз в десять крахмала больше, чем нужно. Мне кажется, что его можно было снять просто так и есть вместо хлеба, - последовала пауза, а затем он вздохнул. – Я слишком остро отреагировал. Я знаю это. Но как я уже сказал, это было последней каплей. Так много всего доводило меня, что увидев, что ты сделала с рубашкой, было уже слишком.

Я повернулась к нему, обхватив себя руками.

- Так много чего?

- Да все. То, как мы живем. Здесь никогда не бывает чисто и аккуратно. У нас нет нормальных домашних обедов, повсюду валяются груды мусора. – Он поднял руки, словно сдаваясь, когда увидел, что я собираюсь что-то сказать. – О, я вижу, как хорошо все сегодня. И догадываюсь, что в духовке стоит отличный обед. Я очень ценю это. Но так же, я считаю, что так должно быть всегда. А такое невозможно, пока мы оба на работе…

Я сразу поняла, чего хотел сказать Ник, но не понимала как он себе это представляет.

- Я не могу бросить свою работу, - робко произнесла я. – Мы не можем позволить себе лишиться моей зарплаты.

- Я скоро получу повышение. Так что все будет просто отлично.

- Но… что я буду делать целый день?

- Будешь женой. Вести дом. Заботится обо мне. Все время. – Он подошел ближе. – А я буду заботиться о тебе. Ты скоро забеременеешь, так что придется уйти с работы в любом случае. Поэтому, ты можешь сделать это уже сейчас.

- Ник, я не думаю…

- Мы оба слишком загружены, любимая. Это могло бы снять напряжение: ты займешься всем тем, что должно быть сделано по дому, но никогда не делается. – Ник нежно взял мою руку и приложил к своему лицу. – Я сожалею о том, что сделал сегодня утром, - пробормотал он, целуя мое запястье. – Я клянусь, что такое больше не повториться. Что бы не случилось.

- Ты напугал меня, Ник, - прошептала я. – Ты себя не контролировал.

- Ты права. Но ты же знаешь, что я не такой. – С невероятной нежностью, он притянул меня к себе. – Никто не сможет любить тебя больше, чем я. Ты для меня – все. И мы будем заботиться друг о друге всегда, правда?

- Я не знаю, - нерешительно и напряженно, отозвалась я. Я никогда не чувствовала столь противоречивых желаний, в одно и тоже время стремясь уехать и остаться, любя и боясь его.

- Ты всегда сможешь найти любую другую работу, если захочешь, - рассудительно сказал Ник. – Но давай попробуем пожить так. Я хочу, что бы ты была не так занята, что бы мы смогли больше быть вместе.

Я смогла только прошептать:

- Пожалуйста, никогда не делай этого снова, Ник.

- Никогда, - не сразу отозвался Ник, потому, что в это время целовал мои волосы, ухо, шею. Его пальцы нежно погладили мою воспаленную щеку. – Бедная малышка, - пробормотал он. – Как хорошо, что я не ударил изо всей силы, иначе у тебя был бы огромный синяк.



Глава 2 | Голубоглазый дьявол | Глава 4