ГЛАВА 17
Потом мы поели и пошли гулять. Ребят во дворе не было, ко мне никто не приставал, и я учил Кыша шагать рядом, но он не слушался и заигрывал с поводком.
Вдруг во двор из нашего подъезда вышел гулять со своей овчаркой знаменитый пловец Рудик Барышкин.
Кыш увидел Геру, завилял хвостом и потянул меня к ней. Причём хвостом он вилял так сильно, что его заваливало в разные стороны. Мы подошли поближе. Гера тоже заметила Кыша, присела, навострила уши, немного наклонила голову, но хвостом не виляла.
— Откуда у тебя этот пигмей? — спросил Рудик. Он смотрел на меня сверху вниз, противно скривив губы.
Я не знал, что такое пигмей, и рассказал Рудику, как мы купили Кыша и что документов на него нам не дали. Но он является помесью породистых собак со знаменитыми прапрадедушками.
— Пигмей — это порода? — спросил я Рудика.
— Да, — сказал Рудик.
Кыш так и рвался поиграть с Герой. Уж он и визжал, и лаял, и просил меня, задрав мордочку:
«Отпусти хоть на минуточку! Я ничего плохого не сделаю этой большой собаке… Мы поиграем! Отпусти! Жалко тебе? Да?»
И я уже хотел отпустить Кыша, но тут Рудик, не разжимая губ, зачем-то сказал Гере:
— Фас!
Гера молча, как акула, бросилась на Кыша, а он рванулся ей навстречу. Ведь он не мог понять, что она нападает и хочет его укусить.
У меня внутри всё похолодело от страха за Кыша, но я успел дёрнуть верёвку, и Кыш, взвизгнув, отлетел к моим ногам перед самой оскаленной мордой Геры с налитыми кровью глазами.
Гера так и лязгнула зубами. А Рудик улыбался, вытянув в ниточку свои тонкие губы.
Я первый раз видел, как он улыбается, и от этой улыбки его лицо было ещё злей и противней.
Он с трудом удерживал рвущуюся с цепочки Геру и успокоил её в одну секунду коротким «фу!».
Никогда ещё мне не было так страшно, как в эту минуту. И только я подумал, что всё страшное позади, как Рудик ещё раз сказал:
— Фас!
Гера снова взвилась на дыбы от злости, и снова это слово «фу!» её успокоило.
А дрожащий Кыш, ничего не понимая, выглядывал из-за моих ног.
Правда, я и сам не понял, зачем приучать собаку нападать на другую собаку, да ещё к тому же меньше её ростом.
Рудик и Гера ушли со двора как ни в чем не бывало.
Напоследок Рудик обернулся и серьёзно сказал:
— В следующий раз захвати с собой перец и горчицу, чтобы Гера с аппетитом ела твоего пигмея…
Гера так громко лаяла при этом, что наши соседи выглянули из окон и вышли на балконы.
— Безобразие! Автомобилям запретили гудеть, а собаки лают!
— Мало одного страшилища, вторая появилась!
Мне было обидно-обидно. А Кыш после этой истории ходил за мной тихий, какой-то прибитый, не вспугивал голубей, не гонялся за опавшими листьями и, изредка поскуливая, спрашивал: «Ну что я ей сделал? Не знаешь?»
— Сам не знаю, — сказал я Кышу и послушал рукой: бьётся у него сердце от страха или не бьётся?
Сердце Кыша билось часто-часто. Тогда я расстегнул рубашку и приложил руки к своей груди. Мое сердце билось ещё чаще, чем у Кыша.
— Трусишки мы с тобой! — сказал я, и мне расхотелось гулять. К тому же надо было делать уроки. Писать в тетрадке черточки, крючки и другие линии от букв и цифр.