ГЛАВА 56
Такой жары, как в этот день, не было ещё ни разу. Мы только позавтракали, а Кыш в тени дышал, как в безвоздушном пространстве.
Тут я почему-то подумал о львах и о том, что в Африке жара почище крымской, а они себе бегают и охотятся. И, наверно, не случайно на голове у львов грива, а остальное тело голое. Значит, так им легче переносить жару… Я сообразил, почему вдруг в мою голову пришли мысли о львах, взял у Анфисы Николаевны большие портновские ножницы и, пока мама собиралась на пляж, начал большую стрижку Кыша. Он сначала не хотел стричься, вырывался и лаял на ножницы. Но я сумел ласково его уговорить. Он успокоился и, круто повернув голову, наблюдал за моей работой. Конечно, машинкой я выстриг бы его получше, чем ножницами, но и так, по-моему, получилось неплохо. Я подстриг Кыша под льва. На его голове я не тронул ни волосинки, а со спины, с боков, с живота и с ног снял всю шерсть. Но как только я собрался обстригать хвост, Кыш вырвался и набросился на меня с ужасным лаем:
«Ты что, не понимаешь, что хвостом я обмахиваюсь?»
— Извини, пожалуйста. Это я поглупел от жары, — сказал я и полюбовался на дело своих рук.
Кыш и вправду стал похож на маленького льва. Мама и Анфиса Николаевна захохотали, увидев его. А Волна, к нашему удивлению, мурлыкая, подошла к Кышу и, красиво изогнувшись, потёрлась о его стриженый бок. И Кыш смотрел то на нас, то на свою спину, растянув рот, и у него из глаз текли слёзы: так он смеялся. А его шерсть Анфиса Николаевна собрала в прозрачный мешочек и сказала, что свяжет мне из неё на зиму тёплые варежки.
После этого мы с мамой пошли на пляж. По дороге она сказала:
— Чем ближе тот день, тем больше Анфиса Николаевна волнуется. Ночью пила капли. И я тоже чувствую себя не в своей тарелке.
— Но ведь она ожидает что-то радостное. Чего же тебе беспокоиться?
— Не знаю… Наверно, мне сообщается её беспокойство.
— Вот и хорошо! Значит, ты её полюбила, — объяснил я.
— Она очень хороший человек, — согласилась мама.