Глава семнадцатая

Рассчитано было верно. Деньги Пикулина были изъяты из-под подоконника в его квартире, то, что оставалось у него в карманах, растаяло. Получить приют у друзей-таксистов он уже не мог по объективным причинам – смерть Кащеева и ситуация, в которую попал Сопьян (а он, конечно, уже выразил в таксопарке свое отношение к происходящему), убеждали советника в том, что помощи от коллег Пикулину ждать не приходится. Женщина, которая могла предоставить ему помощь, уже была под прицелом – он убедился в этом лично, а дядя Шельмин оказался самой настоящей сволочью, принимать помощь от которого было и опасно, и позорно. То, что преследователи из числа бандитов покинули город, Пикулин, естественно, не знал и узнать об этом не мог.

Чердаки и подвалы продолжали потрошить участковые уполномоченные, хазы и малины трясли опера. Вокзалы и аэропорт под полным контролем – Кряжин, основываясь на богатом пикулинском опыте бывшего заключенного, мог смело заявить, что там он даже не появится.

Покидать город на попутке также невозможно. Даже если удастся уговорить какого-нибудь дальнобойщика взять его бесплатно до Москвы или в противоположном направлении, то без денег и документов долго не протянешь.

Сашка мыслил в том же направлении. Но мысль о дальнобойщиках, которую он отверг сразу и без раздумий, пришла ему в голову первой. Он как-то раз попал в переплет, из которого еле выбрался. И все благодаря доверчивости, от которой, казалось, давно не осталось и следа. На поверку выяснилось, что Пикулин людям еще доверяет. Нельзя же жить одним твердым убеждением, что все люди – суки! Но переплет был, и он в него попал.

На вокзале к нему подошли три правильных на вид пацана, в хороших одеждах, с ясными глазами, что доказывало отсутствие наркозависимости, и без перегарных выхлопов изо рта попросили довезти до кольца на выезде из города, чтобы встретить товар. «Из Ярославля фуры идут, – объяснил один, – в дороге поломка случилась, и сейчас порознь добираются!» «А водилы не местные, – сказал второй, – их встречать надо. Одного уже провели до склада, а сейчас позвонили, мол, встречайте второго».

По большому счету Пикулину эти объяснения были лишними, он таксист, а не ревизор, поэтому велел садиться и привез к указанному месту.

Фуру долго высматривали, вычисляли, их миновало никак не менее двух десятков. Счетчик тикал, и Сашка был доволен тем, что стоит, а казна пополняется. Наконец правильные пацаны увидели свой дальномер, один выскочил, замахал руками, но его не заметили, и грузовик промчался мимо.

«У них не просто не местные водители, – подумал тогда Сашка, – у них тупые водители!»

Грузовик было велено догнать, что Пикулин и сделал уже почти в городе.

Дальше ситуация развивалась странно. Вместо того чтобы пожать встречающим руки и следовать за ними к складу, водители вдруг начали бить владельцам товара морду. Через какое-то мгновение из кузова выскочили еще человек восемь, с автоматами и в масках, и присоединились к мордобою. Двое из них при этом метнулись к пикулинской «Волге», вынули молодого таксиста из салона и по всем правилам милицейского натиска отбили Сашке почки. Потом он долго еще лежал на земле в наручниках, а затем три часа участвовал в допросах и очных ставках. Славное дело, понял он, выходя из здания УБОП, отряхиваясь и растирая запястья. Отсидеть пятерик, и так вляпаться с молодыми вымогателями?! И фура не их, и товар не их… И водители – не водители, а опера антимафиозного ведомства. И пасли они этих правильных пацанов, отрицающих наркозависимость, уже два месяца. Выпасли. И слава богу, что никто из них с перепугу не прислюнявил Пикулина к делу. Хоть за это спасибо. А за те три с половиной тысячи, что натикали на счетчике за время езды и допросов, он набил бы морду и этим правильным пацанам, и всему штату антимафиозного ведомства. Ведь просил – пойдем, сходим к машине, счетчик тикает, мать вашу!..

…Советник сидел за столом начальника «убойного» отдела, барабанил пальцами по столу, курил сигарету и читал заключение медицинской экспертизы, им же назначенной. Выезжая за пределы Москвы, Кряжин никогда не таскал с собой столичных криминалистов. Подчас случается так, что провинциальные следопыты оказываются гораздо дотошнее. Но главное, экспертиза проводилась по горячим следам, на месте, и у советника потом была возможность назначить экспертизу повторную и уже в Экспертно-криминалистическом управлении Генеральной прокуратуры. Сравнивая результаты, ориентироваться и делать выводы было легче.

Сейчас сравнивать было не с чем, и Кряжин читал первичное заключение с тем любопытством, какое светится на лице ученого, разглядывающего под микроскопом голенькое тельце бактерии.

«…Содержимое желудка составляют:

а) спиртосодержащий раствор с содержанием алкоголя не менее сорока процентов. При использовании метода разделения компонентов спиртосодержащих жидкостей установлено, что около 0,001 % состава является продуктом долгого взаимодействия 40 %-ного спиртового раствора с корой дуба…

б) кашеобразное вещество коричнево-серого цвета является по своему составу продуктом взаимодействия описанного выше спиртосодержащего вещества с морепродуктами… Обнаруженные остаточные явления термического воздействия на продукт свидетельствуют о том, что кашеобразным веществом является копченая рыба…

в) кашеобразное вещество не является однообразным по составу, и в результате разделения вещества на составляющие установлено, что иными составляющими являются хлеб и сырой лук… Отсутствие консервантов длительного хранения… пищевых добавок…»

– Я читал, ничего не понял, – робко заметил, боясь помешать, Георгиев.

– А что тебе не понятно? – не отрывая взгляда от бумаги, поинтересовался Кряжин. Вид его был спокойный и даже умиротворенный – группа недавно поужинала.

– Кора дуба, термическое воздействие, отсутствие пищевых добавок… записки сумасшедшего. Написал бы сразу – это… – Не в состоянии закончить фразу, чем тут же вызвал улыбку советника, Георгиев объяснил: – Но не пишет, а я понять ничего не могу. У нас экспертов хлебом не корми, дай профессиональную подготовку продемонстрировать.

– Ваш эксперт молодец, – помолчав, ответил Кряжин. – Он четко и ясно дал мне понять, что употреблял в пищу потерпевший непосредственно перед смертью. Я читаю и вижу: коньяк, копченую рыбу с луком и хлебом. Составляющие дубовой коры оказываются в напитке оттого, что коньячный спирт долго содержится в дубовых бочках. Оттого и его аромат. Ваш криминалист обнаружил кору дуба, это значит, что Головацкий пил коньяк качественный, а не дагестанское пойло, выдаваемое за напиток десятилетней выдержки. Отсутствие консервантов… Вот если бы эксперт не указал на этот факт, из написанного я понял бы, что профессор закусывал толстолобиком, обжаренным в собственном соку, вынимая его куски из консервной банки. Но ваш эксперт-криминалист знал, что я могу так подумать и ошибиться, а потому, не делая выводов в части, его не касающейся, – он не имеет на то право, он подсказал мне – Головацкий не ел консервы! Головацкий ел именно копченую рыбу! У вас замечательный эксперт, Георгиев. – Развернувшись к Желябину, советник вяло, не надеясь на успех, справился: – Кирилл Сергеевич, где у вас коптят рыбку?

И взгляд его изменился, едва он услышал:

– Коптят у нас в одном месте – это отхожее место нашего города, так называемый район «Полтинник». Вообще-то, это 7-й микрорайон, но так уж повелось…

Откинувшись на спинку стула, советник долго мял виски пальцами, а потом вдруг огорошил всех и сразу.

– Мне нужно такси.

– Зачем?..

– Чтобы было, – передразнил Георгиева Кряжин. – Позвони Илюшину и скажи, чтобы подогнал к ГУВД машину. У нее обязательно должен быть исправен счетчик. Тот, который был на машине Пикулина.

Директора таксопарка долго уговаривать не пришлось. Узнав, что нужно следователю из Генеральной прокуратуры, он уже через двадцать минут позвонил и сказал, что машина у входа.

Кряжин спустился вниз, за ним шли Сидельников и Георгиев с начальником. Разглядев машину, советник довольно улыбнулся и посмотрел на муровца. Тот, видимо, его понял и поддержал саркастическим кивком – Илюшин, услышав о том, что нужна машина с таким же счетчиком, как и у Пикулина, прислал машину Пикулина с Сопьяном за рулем. «Это говорит о том, что счетчики в этом таксопарке не одинаковые», – бросил Кряжин Сидельникову, велел группе следовать за ним на «Волге», сам же уселся в такси и сказал водителю, чтобы тот сменил маску на лице на более миролюбивую.

– Не нужно смотреть на меня, как спасатель МЧС на террориста. Плачу в оба конца – вы же туда не ездите, верно?

Сопьян повеселел. Цифры, написанные белым маркером на панели его «пятерки», были стерты, однако жирный след остался навсегда. В любой момент сменщик Пикулина мог позвонить в Москву и пожаловаться следователю Генеральной прокуратуры на произвол местных властей – дороги не ремонтируют, запчастей нет, план велик…

– Сейчас мы едем на улицу Столетова.

– Я так и знал…

– Не грусти и не печаль бровей, товарищ. Я покажу, где остановиться.

У самого дома «пятерка» остановилась. Сзади такси прижала «Волга» – Сидельников подвел ее бампер в бампер. Сопьян вопросительно уставился на советника.

– Включай счетчик.

– Ушам не верю, – съязвил Сопьян, и машина тронулась.

– Едешь на «Полтинник» самой короткой дорогой. Как если бы вез в роддом жену, но на обычной скорости… А что, Сопьян, Сашка бывал замечен в каких-нибудь нечистых делишках?

– В смысле? – не понял после резкой смены темы таксист.

– Ну, подворовывал там, коллег подводил?

– Никогда в жизни, – твердо и решительно замотал головой Сопьян. Наверное, поэтому «Жигули» чуть занесло, и правые колеса машины захрустели по обледеневшей обочине. – Сколько знаю его, всегда был человеком честным, ответственным, порядочным.

– Я по фразе не понял – кто был ответственным и честным? – Сбивать людей с толку Кряжин умел. – Ты или он?

– Он, конечно. – Смутившись, таксист поправился: – Ну, я тоже… понятно, нормальный человек.

– А помимо таксопарка у Пикулина друзья были?

– Ни разу не видел… Домой к нему частенько приезжал, но ни разу, так сказать, никого…

– Деньги Пикулин любил? – Кряжин успевал и говорить, и сигареты разыскивать, и зажигалкой щелкать.

– А кто их не любит?

– А так, чтобы предать?

– Да никогда! – вспылил Сопьян. – Что вы, гражданин следователь… нападаете с вопросами… Я же машину веду, мне думать трудно!

– Я на это и рассчитываю. Чем меньше надумаешь, тем больше правды скажешь. Это ты куда сейчас с прямого пути поворачиваешь?

– За углом котлован выкопали, не проедем, – объяснил потускневшим голосом таксист.

– Когда выкопали?

– Вчера, – раздраженный настойчивостью следователя, буркнул Сопьян. – Спросите – в котором часу, отвечу – не знаю.

– Сможешь выключить счетчик, объехать котлован, вернуться к этому же месту с другой стороны ямы, а потом снова запустить счетчик?

– Ну, вы даете… – Сменщик Пикулина вспотел. – Счетчик же не секундомер!.. Сейчас выключу – по нулям. Включу – два рубля уже на счету. За посадку… Ваши бы слова, да богу в уши! Я б такой план выдавал с вашим счетчиком…

– Ладно, два рубля потом вычтем.

Котлован был преодолен по соседней улице. На электрическом табло снова загорелись нули, Сопьян поколдовал с ним, и высветилось два рубля. Теоретически получалось, что Кряжин рассчитался, вышел, а потом снова сел в то же такси.

На подъезде к 7-му микрорайону, он же – «Полтинник», когда на табло ярко-красными цифрами, словно языки пламени из преисподней, горело – «48.80», Кряжин велел ехать медленнее. Сопьян, окончательно сбитый с толку, повиновался, как робот.

И едва появились красные цифры «54.40», советник резко скомандовал:

– Стоп!

Сопьян вздрогнул и обрушил ногу на педаль тормоза. «Волга», идущая следом, не врезалась в корму «пятерки» только потому, что Сидельников вывернул руль и заехал сбоку. «А за это морду бить нужно!» – сказал он таксисту, выглядывая из салона.

Кряжин вынул из портмоне сотенную и протянул Сопьяну.

– Дурдом какой-то… – пробормотал сменщик Пикулина, недоверчиво принимая дензнак. – Я могу ехать по своим делам? Или сдачи дать?

Постовые у ворот каждого из частных домов, приметив вызывающие номера на черном авто, засуетились и исчезли внутри дворов. Наркоманская «почта» работает безотказно – это главное при торговле средствами, вызывающими галлюцинации, недержание мочи, дегенерацию и социальную дезадаптацию – словом, всем тем, к чему так стремятся наиболее продвинутые в этом мире молодые люди. После пепси и «Клинского» героин и экстази самый распространенный способ доказать свою состоятельность в жизни окружающим.

– Ну, и почему я не слышу запаха копченостей? – шумно втягивая ноздрями воздух и саркастически рассматривая синюшного цвета физиономии в окнах, заметил Кряжин. – Лишь амбре ацетона и дымку сгораемого канабиса.

– Рыбку коптят чуть глубже, – объяснил Георгиев, бывавший в этих местах по делам службы не раз.

– Так ведите нас, завсегдатай клоак!

Георгиев не обиделся. К шуткам столичного следователя он уже привык. Если уж Желябина в минуты хорошего настроения Кряжин именует «внучатым племянником мисс Марпл», тогда почему ему не быть… Одно непонятно – с чего бы ему иметь хорошее настроение.

Коптильное ООО представляло собой наиболее омерзительное в антисанитарном смысле производство из ему подобных. Здесь не было только крыс размером с собаку и куч, которые они оставляют, перебираясь от цеха копчения к цеху готовой продукции. Рабочие узбекской, таджикской и туркменской национальностей – те, кто море видел только в букварях во времена застоя и кто о рыбе и способах ее приготовления знал столько же, сколько русские знают о тонкостях приготовления жаркого «по-шанхайски» из кошатины. Руководитель – цеховой мастер в кожаной куртке и норковой шапке, не похожий ни на рыбака, ни на кулинара. Тачки для рыбы, похожие на те, в которых во времена «культурной революции» китайские коммунисты отгружали трупы оппозиционеров – скользкие, смердящие, липкие на вид.

И рыба. Кряжин, любитель морепродуктов, когда увидел, что ел Головацкий, стал подумывать о том, что профессор сам перерезал себе горло, когда у него началась отрыжка. И пальцы он тоже себе изувечил, чтобы хоть чем-то себя отвлечь во время икоты. За окном стоял почти февраль, а рыба, казалась, выловлена была в марте. Только так можно объяснить и бордовый цвет ее жабр, и мутные, как у только что проснувшегося алкоголика, глаза, и душок, который издавал язь, готовясь к копчению.

– Это не коптильня, Желябин, – глухо воскликнул Кряжин. – Это кремация после эксгумации!

Узбекские руки, созданные всевышним для уборки хлопка, и руки таджикские, приспособленные нечистым для сбора опия-сырца, ловко орудовали ножами, похожими на мачете, и производили вскрытие трупов. Кишки сваливались в поддон, в который заглядывали две обожравшиеся до помутнения рассудка кошки, выбирали глазами, но так ничего выбрать не могли. Их стоящие тела, похожие на клизмы, свидетельствовали о том, что животных здесь любят и не возражают, когда они копаются в отходах.

– Позови этого… директора, – попросил Георгиева Кряжин, вынимая из кармана пачку сигарет.

Разговор был недолгим. Все, что нужно было советнику, это адреса магазинов, куда поставляется эта (Кряжин так и сказал) падаль. Ответ был еще короче: улица Героев, дом три. Это был исчерпывающий список организаций, принимающих для сбыта эту продукцию.

– Надо же, – сатирический тик поразил левую щеку советника, – как символично: улица Героев! Но мне что-то подсказывает, что даже самый последний герой на острове, помирая от голода, не стал бы лакомиться этой копченой мертвечиной, если бы узнал, как она выглядела до копчения.

– Это здесь же, в ста метрах от коптильни, – сообщил «завсегдатай клоак». Смотреть на него было страшно. – Будь все проклято! Я, когда сюда приезжаю, всегда рыбку беру… Слаще, казалось, нет ничего…

– А ты никогда не задумывался над тем, запах от чего называют сладковатым? А еще «убойник»! – заметив проступившую синеву под глазами опера, Кряжин смилостивился: – Шучу, шучу. Кроме того, если как следует прокоптить…

Георгиев развернулся и, отчаянно вертя головой, куда-то пошел. Третий дом по улице каких-то Героев находился, по-видимому, недалеко.

Хотели завести «Волгу», но Георгиев с трагическим пафосом, переживая личную трагедию, махнул рукой – тут рядом! – и все двинулись пешим ходом.

Где-то между первым и вторым домом искомой улицы Желябин стал извиваться, как раненый, и ерзать по телу рукой, словно его заела вошь. На самом деле, когда раздалась знакомая трель, он вспомнил, что еще в кабинете сунул телефон под свитер в карман рубашки, потому что тот не входил в карман джинсов. Звонок застал его врасплох, но жест майора никого, кроме выглядывающих из окон граждан с синюшными лицами, не испугал. Еще бы – идет по дороге мент (а кто еще, если не мент?!) и вдруг резко ныряет рукой куда-то под мышку! Ясно, что не за деньгами…

– Что? – коротко поинтересовался советник, улавливая знакомый запах от порога магазинчика с тошнотворным названием «Свежая рыба».

– Начальник вызывает по одному делу. Я еще вчера доложить должен был, а тут…

А тут – хотел он сказать, но не решился – Кряжин со своим контейнером. Желябина понять было можно – помимо убийства Головацкого на его отделе висят еще несколько десятков серьезных дел, и, хотя майор и входит в следственную группу, приезд из Москвы следователя из Генпрокуратуры еще не означает, что теперь вся работа отдела по раскрытию тяжких преступлений должна остановиться.

– Я доберусь, решу вопрос, а потом сразу сюда.

– Не стоит, – возразил советник. – Будь в управлении, думаю, ничего сногсшибательного мы здесь не услышим. Это я так, «концы зачищаю».

Кряжин кривил душой. Он рассчитывал услышать нечто, что помогло бы ему если не найти Пикулина, то хотя бы понять, где всю ночь провел Головацкий.

– Вот оно, речное богатство Холмска, – выдохнул он, входя в магазин. Помимо язя цвета потускневшего золота, лежащего на блюде под витринным стеклом, магазин торговал вполне безопасной продукцией: семгой, минтаем, давно исчезнувшим хеком и блестящими карасями. Последние плавали в огромном аквариуме, и любой желающий мог подойти и сказать: «Этого!» И продавец, вооружившись самодельным сачком, лез на табурет, чтобы выловить понравившегося.

Удача сама плыла в руки, только Кряжин об этом пока не догадывался: в магазине присутствовал и директор, и продавщица, и ее сменщица. Меж двумя последними происходил яростный спор относительно недостачи, случившейся поутру, и для выяснения подробностей оной обе труженицы «Свежей рыбы» находились на своем рабочем месте. Вида спорившие были внушительного, круглые лица их лоснились, и не от голода, и как-то сама напрашивалась мысль о том, куда уходит продукция, когда ее недостает.

– Тайм-аут, тайм-аут! – призвал Кряжин, видя, что от спора до мордобоя осталось секунд пять-шесть. Нахально откинув вверх перегородку прилавка, он вошел внутрь. – Музыкальная пауза…

– А тебе-то, толстомордый, какого хера надо? – взвилась та, что обвинялась.

– А вот за такой базар, сударыня, не долго и лещом по толстолобику получить, – обиделся советник. – Вам в голову не пришло, что можете разговаривать со старшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры России?

Все три тетки (а директор тоже оказался женщиной) обмякли.

– Из-за чего вы хотите убить эту милую даму? – спросил Кряжин, к которому после лицезрения глупого выражения на лицах женщин возвратилось хорошее настроение.

– Недостача, – сказала директор с таким серьезным видом, словно следственная бригада почти в полном составе прибыла именно по этому поводу.

– Ну, недостача – это не беда, – как-то не по-прокурорски возразил советник. – Это означает, что тетя просто недоглядела за товаром. Вот когда излишек – это серьезнее, ибо это означает, что тетя за товаром присматривает настолько хорошо, что ей даже некогда выбивать на кассе чеки. А каков размер спора?

– Двести рублей! – громогласно объявила цену иска та, что обвиняла.

– Двести рублей… – пробормотал Кряжин, заползая рукой за отворот куртки. Мысль о том, что разговор возможен только в одном случае, подтолкнула его к неадекватным действиям. – Как здорово, что все вы здесь сегодня собрались… Кто проштрафился?.. Вы? Получите и расплатитесь. – Втискивая деньги в вялую руку удивленной продавщицы, Кряжин подумал о том, насколько легко иногда бывает разговаривать с людьми, не испорченными крупными мегаполисами. – Хотелось бы, так сказать, обратной реакции…

В магазин зашел какой-то подозрительный тип, который, комкая в руке несколько десяток, напоминающих промокашки, сразу двинулся к витрине. Судя по устремлению зрачков, расширенных до копеечной монеты, его интересовал огромный таз с мороженой мойвой.

– Сидельников, объясните, пожалуйста, товарищу… Я хотел бы, чтобы вы вспомнили одного человека, который три дня назад покупал у вас рыбу… – За спиной советника раздался грохот, возмущенный хриплый клекот и звук, похожий на тот, когда по отшлифованному бетону волокут мешок с цементом. Кряжин, хотя и стоял спиной, хорошо понимал, что происходит – Сидельникову нельзя говорить «нет». Для местных же коммерсантов зрелище было, вероятно, в диковинку. Дождавшись, пока восторг в их глазах сменится вниманием, советник продолжил: – Три дня назад человек лет около пятидесяти пяти на вид, в дубленке, в норковой шапке и нетрезвый, покупал у вас рыбу…

– Моя была смена, – пробасила та, что обвиняла. – Порядочный мужчина: «спасибо», «пожалуйста», «будьте добры»… Я разрешила ему даже выпить у столика. Он меня приглашал, но я на работе не пью.

Прозвучало это так, что Кряжин непроизвольно почесал в ухе: «А вот вне работы – хоть ведро».

– Так…

– Потом он еще выпил и закусил язем.

– Так…

– Потом еще граммов сто. И снова – под язя.

– Сударыня, я очень занятой человек. Не могли бы вы для меня, как исключение, ваш рассказ слить воедино? Для целостного, так сказать, восприятия.

– А че тут сливать? Выпил еще пару раз, осовел. Сначала молчал, а потом разговорился. Все твердил, что таксисты в городе глуповатые – велел, мол, на Героев Труда везти, а его на Героев привезли. Впрочем, он уже, когда вошел, поддатый был.

– Сейчас и проверим, – пообещал Кряжин. – Штопор просил?

– Нет, – был ответ.

– Значит, правильно – коньяк он начал пить до вас. У него было что с собой?

– Бутылка коньяка.

– Это мы уже выяснили, – терпеливо заметил Кряжин. – А в другой руке? Язь? Или, быть может, он вошел с сумкой? Папкой? Санками?

– Ну, вы скажете тоже… Санками… Он же взрослый мужик, – она посмотрела на Кряжина взглядом, полным провинциального недоумения. – С перстнем! А зашел, кажется, с чемоданчиком таким, плоским.

– «Дипломатом»? – помогла директор, наиболее впечатленная недавним поступком «прокурора».

– Я понял. А какого цвета был чемоданчик? Не помните… – «А перстень помнит», – с досадой констатировал советник. – Ладно… Теперь скажите, пожалуйста, в котором часу он покончил с язем? Ушел когда? Магазин ваш, как я понял, круглосуточный?

Ответ был таков, что полностью вписывался во временные рамки произошедших вслед за этим событий, – без четверти два ночи.

– У вас не сложилось впечатление, что он ждал кого-то, кто должен был прийти к нему на встречу? – встрял прослушавший половину разговора Георгиев. Его больше интересовали события, происходящие за стеклами магазина.

– Это ваш помощник? – уточнила продавщица. – Странно… Им говоришь, что человек перепутал улицу Героев Труда с улицей Героев, а он спрашивает – не ждал ли он кого? Кого он мог ждать, если он улицы перепутал?

Попрощавшись, Кряжин направился к выходу.

– Странные люди! – раздался под сводами вонючего магазина глас продавщицы. – А почему вы не спрашиваете, как в кино, – интересовался ли кто этим мужчиной или не интересовался?

Кряжин пожевал губами и вернулся к прилавку.

– Знаете… Я удивляюсь, как у вас образовалась недостача в двести рублей. Судя по вам, директор, придя в магазин, должна была увидеть пустые прилавки и услышать сообщение, что еще осталась должна кому-то!

– К ним, как к людям, а он хамит!

– Ладно, ладно… – виновато запротестовал Кряжин. – Как к людям… Я вам сейчас задам важный вопрос, сосредоточьтесь: а не вспомните ли вы – не интересовался ли мужчиной с язем кто-либо еще, кроме меня?

– Да как же не интересовался?! Спустя десять минут после того, как мужчина вышел, в магазин вошел парень лет тридцати на вид, в кожаной куртке с норковым воротником, ростом ниже вас. Он и спрашивал. – И она пояснила, что спрашивал. Кряжин понял, что вопросы молодого человека тогда до мелочей совпадали с его вопросами сейчас.

– В кожаной куртке, говорите… С норковым воротником… Есть еще что-то, о чем я забыл спросить?

На выходе их ждали. Ошибиться было трудно, так как во главе коллектива численностью человек в шестнадцать стоял тот самый, не купивший мойвы. И именно он, а не кто иной, указал на выходящих из магазина Кряжина, Георгиева и Сидельникова и хриплым голосом, словно прорывавшимся сквозь разорванный насос, вскричал: «Вот они! Это они!»

Толпа загудела, потом, видя, что на нее никто из троих не обращает никакого внимания, словно ее и не было, затрубила и двинулась.

Сидельников, даже не глядя в их сторону, быстро выдернул из-за пояса «макаров» и трижды, словно очередью из автомата, выстрелил в метре от их ног. Пули вошли в утоптанный снег, как в масло, и свидетельством того, что пистолет не газовый, были небольшие хлопья снега, взлетевшие до пояса мгновенно затихшего воинственно настроенного коллектива.

Все трое, о чем-то переговариваясь, прошли по тротуару внутри строя, как звезды Голливуда проходят на церемонию вручения Оскаров по красной дорожке мимо папарацци.

– Вам что-нибудь дал разговор с продавщицами? – спрашивал Георгиев.

– Еще как дал.

– Теперь хоть ясно, где он должен был встретиться с тем человеком, – сказал Кряжину Сидельников, пряча пистолет в кобуру. – Что за место гиблое? Дохлая рыба, наркоманские сходки… Плохо работаете, Георгиев.

– Как можем.

– Плохо можете.

Через несколько минут «Волга» уехала в сторону города, где воздух чище и люди в большинстве своем героину предпочитают велотренажеры.